Скарлетт

Глава 33

Скарлетт радостно захлопала в ладоши, когда оказалась перед домом Робийяра. Как и рассказывала мисс Элеонора, он был розовым. «Подумать только, я совсем не замечала этого раньше. Да и было это так давно».

Она устремилась вверх по лестнице к открытой двери. Тетушки и Панси могли посмотреть за вещами. Она умирала от любопытства. Да, там все тоже было розовым, белым и золотым. Розовыми были и стены, и покрывала на стульях, и шторы. Из белого дерева резной работы колонны, сверкающие от позолоты. Все было подобрано со вкусом очень естественно и совершенно. Совсем не так, как в домах в Чарльстоне и Атланте.

Как было бы здорово, если бы Ретт нашел ее здесь! Он бы увидел, что ее семья тоже может производить впечатление. Она такая же солидная. Да и богатая. Скарлетт бегло оглядывала обстановку. Она и в Таре могла бы так же все разукрасить.

Старый скряга! Он ни пенни не послал после войны ни ей, ни тетушкам.

Скарлетт приготовилась к сражению. Ее тетушки были напуганы, но только не она. Скучная однообразная жизнь, которую она вела в Атланте, сделала ее застенчивой. Сейчас она возвращалась в старое русло. Она почувствовала силу и решимость. Ни мужчина, ни какой-нибудь зверь не могли ее побеспокоить. Ретт любил ее. Она была царицей всего мира.

Она сняла верхнюю одежду и небрежно положила на мраморный столик. Затем перчатки яблочно-зеленого цвета. Она чувствовала на себе пристальный взгляд тетушек. Как они этим замучили! Скарлетт чувствовала себя превосходнее оттого, что была одета в отличный дорожный костюм, а не в те лохмотья, которые она носила в Чарльстоне. Бросив перчатки к остальным вещам, она приказала:

— Панси, отнеси наверх и положи в лучшую спальню, которую найдешь. Да не пугайся, никто тебя не тронет.

— Скарлетт, ты не можешь…

— Ты должна подождать…

Тетушки засуетились взволнованно.

— Если дедушка так уж занят, что не может нас встретить, то мы сами можем расположиться. Тетушка Элали! Вы здесь выросли. И вы, тетушка Полина. Ведите себя, как дома.

Скарлетт вела себя и разговаривала достаточно бесцеремонно. Но когда она услышала грозный окрик откуда-то сверху, ее коленки слегка подкосились. «Джером!» Она вспомнила, что у деда был пронизывающий взгляд, от которого постоянно хотелось куда-нибудь скрыться.

Импозантный черный слуга проводил их в спальню. Это было огромное помещение с высокими потолками, скорее походившее на гостиную. Комната была заставлена мебелью. Диваны, столы и огромная кровать со столбами по углам и на каждом столбе по золоченому орлу. В углу комнаты стоял большой флаг Франции и висела форма Робийяра с золочеными эполетами, в которой он служил в армии Наполеона, когда был еще совсем молодым офицером. Старик Робийяр сидел в кровати, стараясь держать осанку, на огромных подушках, и уставившись на гостей.

Почему он выглядит таким усохшим? Он был таким огромным. Но посреди этой огромной кровати он смотрелся таким жалким. Кожа да кости.

— Привет, дедушка, — сказала Скарлетт. — Я приехала навестить тебя в день рождения. Я Скарлетт. Дочь Эллин.

— Я еще не потерял память, — с усилием произнес дед. — Но, видно, тебе память изменяет. В этом доме говорю сначала я.

Скарлетт прикусила язык и замолчала. «Я не ребенок, чтобы со мной так разговаривали. Нужно вести себя достойно с гостями».

— А вы? Мои дочери? Что вы хотите в этот раз? — резко обратился он к своим дочерям по-французски.

Элали и Полина припали к его кровати, перебивая друг друга.

Какая досада! Они говорят по-французски. Что, черт побери, я здесь делаю? Скарлетт плюхнулась на мягкую софу. Ей так хотелось исчезнуть отсюда. Скорее уж Ретт бы приезжал за ней, пока она не свихнулась.

Скоро стемнело, и углы комнаты казались таинственными. Казалось, что форма зашевелилась. Пальцы Скарлетт похолодели, но она старалась себя убедить, что все это ерунда. Однако она обрадовалась, когда Джером принес лампу. В то время как служанка опускала шторы, Джером зажег все светильники на стенах. Он попросил пересесть Скарлетт, чтобы зажечь свечи позади софы. Она встала и наткнулась на взгляд старика. Она отвернулась и увидела огромное полотно на стене в золоченой раме. Джером зажег все свечи, и полотно ожило.

Это был портрет ее бабушки. Скарлетт сразу узнала ее по полотну в Таре.

Но полотна резко отличались. У Соланж на этом портрете была другая прическа и волосы не были собраны на затылке, как в Таре. Они лежали свободно на плечах и руках. Нос был такой же прямой и выразительный, в уголках губ затаилась презрительная усмешка. Глаза пристально смотрели на Скарлетт, и от них веяло необъяснимой близостью. Здесь она выглядела значительно моложе, но все равно оставалась женщиной, а не девушкой. Очаровательная грудь была наполовину открыта, а в Таре на ней была накинута шелковая пелерина. Скарлетт это немного смутило. Почему ее бабушка не выглядела настоящей леди? Она всегда к этому стремилась. Невольно она вспомнила, как Ретт держал ее в своих объятиях, и ей страстно захотелось к нему. «Наверное, ее бабушка чувствовала то же самое. Это видно по ее глазам. Я не могу ошибаться в том, что чувствую в нас обеих. Или нет? Неужели в ней нет и намека на бесстыдство в ее крови, в этой прекрасной женщине на портрете?» Скарлетт замерла в восхищении, смотря на портрет.

— Скарлетт, — прошептала ей на ухо Полина. — Отец хочет отдохнуть. Пожелай ему спокойной ночи и следуй за мной.

Ужин был на редкость скупым. «Не хватит даже для таких птичек», — подумала Скарлетт, разглядывая пернатых, нарисованных на тарелке.

— Это потому, что повар готовит праздничный стол к дню рождения, — объяснила Элали.

— Еще четыре дня. Он что думает, что цыплята подрастают за это время?

Кошмар! Она станет такой же тощей, как старик Робийяр, если это будет продолжаться до четверга.

После того как весь дом уснул, Скарлетт пробралась на кухню и съела огромную кукурузную лепешку, запивая сливками, оставляя слуг без ужина или завтрака. «Тетушки могу мириться с таким количеством пищи. Посмотрим, как отреагируют на это слуги».

На утро она приказала принести яичницу с беконом и пирожных.

— Я видела все это на кухне, — добавила она.

И она тут же все получила. Ей стало получше. Не придется больше делать ночные вылазки. «Если Полина и Элали трясутся, как прошлогодние листья на ветру, то это не значит, что я должна испытывать то же самое. Бояться этого старика. Этого больше не случится».

Она была довольна, что все проблемы она могла решать не с самим стариком, а с его слугами. Она заметила, что Джером слегка обиделся, и была этому рада. Она любила ставить людей на место.

— И другие леди получат на завтрак то же самое. Мне недостаточно масла.

Джером побежал делиться впечатлениями с остальными слугами. Это было настоящим оскорблением им всем. И не потому, что она их считала нерасторопными. Они делали все, как всегда, и дали ей на завтрак то, что ели сами… Джерома беспокоила ее неуемная энергия и несуразная молодость. Она баламутила все и вся вокруг и нарушала привычный ход жизни в этом доме. Они надеялись, что она скоро уедет, не успев ничего разрушить или сломать.

После завтрака Элали и Полина показали ей все комнаты, рассказывая о том, какие здесь устраивались в свое время приемы и балы. Скарлетт надолго остановилась у портрета с тремя девочками, пытаясь найти знакомые черты ее матери в лицах пятилетних девочек. Скарлетт чувствовала себя изолированной в тесном переплетении родственных связей в Чарльстоне. Она рада была находиться в доме, где родилась и выросла ее мама, в том месте, где она была частью такого переплетения.

— У вас, должно быть, миллион родственников в Саванне? — спросила она у тетушек. — Расскажите мне о них. Могу я их поведать? Они ведь мои родственники тоже.

Полина и Элали смутились. Родственники? Но в Саванне жил только один старый вдовец сестры их матери. Остальная семья подалась в Новый Орлеан много лет назад.

— Все в Новом Орлеане говорят по-французски, — объяснила Полина. — У Робийяра много братьев, но все они остались во Франции. Он один приехал в Америку.

Ее прервала Элали.

— Но у нас много друзей в Саванне. Если отец не будет настаивать, то мы можем повидаться с друзьями.

— Мне нужно вернуться к трем, — предупредила Скарлетт.

Ей не хотелось отсутствовать, когда приедет Ретт. И ей нужно было много времени, чтобы привести себя в порядок к приходу поезда.

Но Ретт не приехал. И Скарлетт продрогла на скамейке в саду позади дома в ожидании. Скарлетт отказалась идти с тетушками на какое-то представление вечером, куда они были приглашены. «Если так будет продолжаться все время — все эти визиты — то я просто умру со скуки». Но глаза деда, которые она увидела, зайдя к нему перед ужином на десять минут, убедили ее в том, что скука не самое страшное и кажется ерундой перед тем, чтобы остаться наедине со стариком Робийяром в его доме.

Сестры Телфеер, Мэри и Маргарет считались признанными культурными лидерами в Саванне. И их музыкальное представление было чем-то, чего Скарлетт никогда не видела. Обычно это были женщины, которые пели под аккомпанемент рояля. Вообще было обязательным, чтобы леди умела немного петь, рисовать, вышивать. В доме Телфееров на площади Святого Джеймса образ жизни был гораздо более притязательным. В самом доме в смежных комнатах рядами стояли золоченые стулья, пианино, арфа и шесть стульев для выступающих. Скарлетт подмечала для себя все эти новшества. В доме Батлеров невозможно было бы разместить столько всего даже в самой большой комнате. Да и такого рода мероприятия были бы в новинку в Чарльстоне.

Струнный квартет утомлял Скарлетт, и казалось, что они никогда не закончат свою игру. Ей понравились певицы. Она никогда не слышала оперы. Ей было странно увидеть мужчину, поющего почти женским голосом. После пения на незнакомом языке запели родные ее сердцу песни. Ей понравилось, как мужчина спел «Великолепного мечтателя», и он просто заходился, когда исполнял «Вернись к Эрин, Мавурнин, Мавурнин». Она готова была признать, что он пел лучше, чем Джералд О'Хара.

«Интересно, что бы сказал отец по поводу всего этого? — подумала Скарлетт, с трудом скрывая свои эмоции. — Он бы стал громко подпевать. Затем сказал бы: „Пег на драндулете“. Совсем как когда-то она попросила Ретта спеть ей…

Комната и люди исчезли для нее. Только голос Ретта, тянущего какой-то мотивчик, и ее руки, обвивающие его тело. «Он не может без меня. Он скоро приедет за мной. Моя возьмет».

Скарлетт и не подозревала, что улыбалась во весь рот в самый трагический момент.

На следующий день она послала телеграмму дяде Генри, чтобы дать ему ее адрес в Саванне. Затем дописала вопрос, перевел ли ей Ретт деньги?

Может быть, Ретт отколет какие-нибудь штуки и не переведет ей деньги. Нет. Наоборот. В его письме сказано, что он переводит: чуть ли не полмиллиона.

Не может быть. Он блефует. Чтобы его письмо совсем не выглядело таким мрачным, он ей наврал. «Как опиум», — говорил он. Он не может без нее. Особенно после того, что случилось на берегу.

Теплота воспоминаний разлилась по телу. Но она собралась с мыслями и заставила вспомнить себя, где она находится. Она заплатила за телеграмму и внимательно выслушала, как ей телеграфист объяснил путь к монастырю Сестер Милосердия. На улице она так помчалась, что Панси пришлось за ней почти бежать. В ожидании Ретта у нее было достаточно времени, чтобы заставить игуменью поговорить с епископом, как и советовал Ретт.

Монастырь представлял из себя большое белое здание с огромным крестом на дверях, окруженное высоким железным забором с закрытыми воротами. Скарлетт остановилась. Он не был похож на монастыри в Чарльстоне, те были выложены из аккуратных кирпичей.

— Вы сюда, мисс Скарлетт? — спросила Панси. — Я лучше подожду на улице. Я баптистка.

— Не будь такой занудой! — трусливость Панси придала Скарлетт решимости. — Это не церковь. Это дом для таких леди, как мисс Кэррин.

Ворота легко открылись.

Да, игуменья была здесь. Нет, она не может встретиться с миссис Батлер прямо сейчас. Нет, неизвестно, сколько продлится встреча и будет ли потом время у игуменьи. Возможно, миссис Батлер будет рада пока осмотреть местную школу. Монастырь так гордится своей школой. Или экскурсия по собору. После этого, может быть, и будет время, если, конечно, игуменья не против.

Скарлетт заставила себя улыбнуться. «Давно мечтала! Любоваться детками! — подумала она со злостью. — Или рассматривать церкви». Она уже хотела сказать, что придет позже. Но ей в голову пришла мысль. Они строили новый собор, не так ли? Это стоит денег. Может быть, ее предложение выкупить долю Кэррин в Таре больше подойдет здесь, чем в Чарльстоне. В конце концов. Тара — это собственность Джорджии и находится в ведомстве епископа Джорджии. Допустим, она предложит купить витражное стекло для нового собора как приданое Кэррин? Это будет стоить значительно больше, чем часть Кэррин в Таре. А она объяснит, что это не приданое, а всего лишь обмен. Епископ выслушает и затем скажет игуменье, что ей делать.

Скарлетт теперь улыбалась по-настоящему.

— Было бы честью для меня, сестра, осмотреть собор.

Панси открыла рот от удивления, увидев готические своды собора. Рабочие, возившиеся под самым куполом, выглядели такими маленькими. Но Скарлетт было некогда рассматривать достопримечательности. Ее пульс бешено стучал.

Сестра временами делала комментарии. Скарлетт не замечала, как работники провожали ее восхищенными взглядами и любезно уступали дорогу. Она была слишком занята своими мыслями, чтобы что-то замечать.

— Я должен вернуться на обед в школу, — сказал священник, извиняясь.

— Да, конечно, отец. Я готова идти.

Конечно же, ей не хотелось уходить. Но что она могла сказать?

— Прошу прощения, отец.

Перед ними стоял огромный, краснощекий мужчина в рыжей рубашке. Священник выглядел очень невзрачно на его фоне.

— Если бы вы могли дать благословение нашей работе. Перекрытия часовни Святых Сердец закончены час назад.

Его голос был очень похож на голос ее отца. Такой же сильный ирландский акцент. Скарлетт склонила голову, когда священник благословлял. В горле запершило, и слезы подступили к глазам.

«Я должна увидеть братьев отца, неважно, что они уже совсем старики. Папа был бы этому рад».

Они вернулись в монастырь, и Скарлетт получила очередной отказ во встрече с игуменьей.

Скарлетт старалась быть спокойной, но ее глаза блестели от ярости.

— Передайте ей, что я скоро вернусь.

Ворота закрылись за ее спиной, и она услышала протяжный бой часов гдето за несколько кварталов.

— А, черт! Она опаздывала на обед.

Глава 34

Скарлетт почувствовала запах жареного цыпленка, как только она открыла дверь большого розового дома.

— Возьми все это, — сказала она Панси и сняла накидку, шляпу и перчатки с рекордной скоростью. Она была очень голодна.

Элали посмотрела на нее огромными печальными глазами, когда она вошла в столовую.

— Папа хочет видеть тебя, Скарлетт.

— Он не может подождать до конца обеда? Я очень голодна.

— Он сказал: «Как только она придет».

Скарлетт взяла горячую дымящуюся булочку и сердито надкусила ее, повернувшись на каблуках. Проглотила она этот кусочек уже на пути в комнату деда.

Старик неодобрительно смотрел на нее поверх подноса, который лежал у него на коленях в кровати. Скарлетт увидела на его тарелке только картофельное пюре и маленькую горку морковки.

«О Боже! Ничего удивительного, что он так плохо выглядит. В пюре даже масла нет. Если бы у него и совсем не было зубов, они могли бы кормить его лучше».

— Я не терплю нарушений распорядка в моем доме, — сказал старик.

— Извините меня, дедушка.

— Дисциплина — это то, что сделало великой императорскую армию. Без дисциплины возможен только хаос.

Голос у него был глубокий, твердый и грозный. Но Скарлетт заметила острые старческие кости, выступающие из-под его льняной ночной рубашки, и ей стало не по себе.

— Я уже извинилась. Могу я идти? Я голодна.

— Не будь столь дерзка, юная леди.

— Нет ничего дерзкого в том, что я голодна, дедушка. То, что вам не хочется есть свой обед, еще не значит, что все остальные тоже не хотят есть.

Пьер Робийяр сердито оттолкнул поднос.

— Кашица, — проворчал он, — не годится и для свиней.

Скарлетт направилась к двери.

— Я не отпускал вас, мисс.

Она почувствовала рычание в своем желудке. Булочки, наверное, уже остыли, от цыпленка вообще могло ничего не остаться, если у тети Элали попрежнему такой же хороший аппетит.

— Черт возьми, дедушка. Я не один из ваших солдат. И вам не напугать меня, как тетушек. Что вы со мной сделаете? Расстреляете за дезертирство? Если вы собираетесь голодать до смерти — это ваше дело. Я хочу есть и ухожу, чтобы доесть все, что еще осталось от обеда.

Она была уже на полпути к двери, когда странный звук, похожий на кашель, заставил ее обернуться. «Господи, неужели я довела его до апоплексического удара? Только не дай ему умереть при мне».

Пьер Робийяр смеялся.

Скарлетт, уперев руки в бока, свирепо взглянула на него. Он напугал ее до смерти.

Он сделал ей знак удалиться костлявой рукой с длинными пальцами.

— Ешь, — сказал он. — Ешь.

После чего он засмеялся опять.

— Что случилось? — спросила Полина.

— Я не слышала криков, так ли это, Скарлетт? — сказала Элали.

Они сидели за столом и ждали десерта. Обеда уже не было.

— Ничего не случилось, — сказала Скарлетт сквозь зубы.

Скарлетт схватила маленький серебряный колокольчик со стола и начала бешено его трясти. Когда, неся две маленькие тарелочки с пудингом, появилась дородная негритянка-горничная, Скарлетт шагнула к ней. Она положила руки ей на плечи, развернула ее.

— Сейчас — шагом марш, и именно маршевым шагом, а не прогулочным. Шагом марш на кухню и принеси мне обед. Горячий, побольше, и побыстрее. Меня не волнует, кто из вас что собирался съесть, но вам должны были достаться все крылышки и гузки. Я же хочу бедро и грудку. Побольше подливы в картошку, и принеси чашку масла с замечательными горячими булочками. Ступай!

Она нетерпеливо села, готовая вступить в драку со своими тетушками, если бы они сказали хоть одно слово. Всеобщее молчание продолжалось до тех пор, пока обед не был накрыт.

Полина сдерживалась до тех пор, пока Скарлетт наполовину не съела свой обед. Затем вежливо спросила:

— Что тебе сказал папа? Скарлетт вытерла рот салфеткой.

— Он пытался запугать меня так же, как тебя и тетушку Элали, ну я ему и ответила. Это рассмешило его.

Две сестры обменялись удивленными взглядами. Скарлетт улыбнулась и подбавила подливки в картошку на своей тарелке. Ну и гусыни эти тетушки. Неужели они не знают, как надо отвечать задирам, наподобие их отца.

Скарлетт никогда не приходило в голову, что она была способна сопротивляться задирам, потому что была задирой сама, или что смех дедушки был вызван тем, что он обнаружил, что она похожа на него.

Когда накрыли десерт, чашечки с тапиокой стали почему-то больше. Элали благодарно улыбнулась своей племяннице.

— Мы с сестрой только хотели сказать, насколько мы рады, что ты в нашем старом доме, Скарлетт. Считаешь ли ты, что Саванна очаровательный маленький город? Ты видела фонтан на площади Чипью? А театр? Он почти такой же старый, как в Чарльстоне. Я помню, как мы с сестрой глядели на проходящих актеров из окон нашего класса. Помнишь ли ты, сестра?

Полина помнила. Она также помнила, что Скарлетт не сказала им, что собиралась уйти этим утром. Где она была? Когда Скарлетт сообщила, что была в соборе, Полина приложила палец к губам.

— Папа, — сказала она, — к сожалению, ярый противник римского католичества. Это как-то связано с французской историей, — она не была уверена, с чем именно, однако он сильно злился на церковь. Это было причиной того, что Элали всегда покидала Чарльстон после мессы, чтобы приехать в Саванну, и уезжала из Саванны в субботу, чтобы вернуться в Чарльстон. Этот год был особенно трудным, потому что Пасха наступала рано, а они жили в Саванне на первой неделе великого поста. Естественно, они должны были посещать мессу, и они могли рано оставить дом незамеченными. Но как сделать, чтобы их отец не увидел пятнышки пепла у них на лбу?

— Умойтесь, — нетерпеливо сказала Скарлетт, обнаружив тем свое безразличие и совсем недавнее возвращение к религии. Она кинула салфетку на стол.

— Мне нужно идти, — отрывисто сказала она. — Я собираюсь навестить дядюшек и тетушек О'Хара.

Она не хотела, чтобы кто-нибудь знал, что она старалась купить принадлежащую женскому монастырю долю Тары. Особенно это касалось ее тетушек: они так много сплетничали. Они даже могли написать Сьюлин. Она ласково улыбнулась. «Когда мы идем на мессу утром?» Она должна упомянуть об этом при игуменье. Нет нужды говорить, что она забыла все о первой среде великого поста.

Как плохо, что она забыла свои четки в Чарльстоне. Но она может купить новые в магазине дядюшек О'Хара. Если она хорошо помнила, у них было все, от дамских шляп до плугов.

— Мисс Скарлетт, когда мы поедем домой в Атланту? Я неудобно себя чувствую с людьми на кухне вашего дедушки. Они все такие старые. И мои туфли уже износились от постоянного хождения. Когда мы поедем домой, где у вас есть прекрасные экипажи?

— Прекрати свои постоянные жалобы, Панси. Мы поедем, когда я скажу и куда я скажу.

В словах Скарлетт не было настоящего раздражения. Она пыталась вспомнить, где находится магазин ее дядюшек, но безуспешно. «Должно быть, у меня уже началась старческая забывчивость. Панси права в этом. В Саванне одни старики, кого я знаю. Дедушка, тетушка Элали, тетушка Полина, все их друзья. А папины братья старше всех… Я только поздороваюсь с ними, подставлю им щеку для отвратительного, сухого старческого поцелуя, куплю четки и уйду. Нет нужды видеть их жен. Если им так хочется меня видеть, они могли бы все эти годы делать что-то, чтобы поддерживать отношения. После всего, что они знали, я могла умереть и быть похороненной, а они не послали бы и записку с соболезнованием моему мужу и детям. Я бы назвала это чрезвычайно подлым обращением с близкими родственниками. Может быть, вообще не идти с ними встречаться? Они не заслуживают моих посещений после того, как они не обращали на меня внимания», — думала она, игнорируя письма из Саванны, на которые она не отвечала до того, как они совсем перестали приходить. Она была готова предать братьев своего отца и их жен вечному забвению в самых укромных уголках памяти. Она сосредоточилась на двух вещах: покупке Тары и примирении с Реттом. Ничего, что это были весьма противоречивые цели. Но они занимали все ее мысли, на которые она имела время. «Я не собираюсь тащиться в этот затхлый старый магазин, — решила Скарлетт. — Я должна как-то поймать настоятельницу и епископа. О, как жаль, что я забыла эти четки в Чарльстоне». Она быстро взглянула на витрины магазинов на противоположной стороне Бротон-стрит, торгового центра Саванны. Где-нибудь поблизости должна находиться лавка ювелира.

Прямо напротив нее рельефными позолоченными буквами над пятью сверкающими окнами протянулась вывеска: «О'Хара». «Боже мой, да они вышли в свет с тех пор, как я последний раз была здесь», — подумала Скарлетт. Все это совсем не выглядело затхлым.

Магазин О'Хара пахнул свежей краской. Зеленое полотенце из тарлатана, свисающее с прилавка в глубине магазина, объясняло все золотыми буквами: ПЕРВОЕ ОТКРЫТИЕ. Скарлетт завистливо посмотрела вокруг. Магазин был в два раза больше ее собственного в Атланте, а ассортимент новее и разнообразнее. Аккуратно помеченные ящики и рулоны ярких тканей заполняли полки до потолка, мешки с мукой выстроились по полу, недалеко от пузатой печки в центре, и огромная стеклянная ваза с конфетами стояла на высоком прилавке. Ее дядюшки и правда вышли в свет. Тот магазин, куда она приходила в 1861 году, находился не в центральной, престижной части Бротон-стрит. Он был темным и загроможденным еще больше, чем ее собственный в Атланте. Интересно было бы узнать, сколько это замечательное переселение стоило ее дядюшкам. Можно подумать, как применить некоторые из их идей в ее собственном деле.

Она быстро подошла к прилавку:

— Мне бы хотелось видеть мистера О'Хара, если позволите, — сказала она высокому человеку в фартуке, который переливал масло для лампы в бутылку покупателя.

— Одну секундочку, будьте любезны немного подождать, мэм, — сказал человек, не подняв глаз. В его голосе угадывался легкий ирландский акцент.

«В этом есть смысл, — подумала Скарлетт, — нанимать ирландцев в магазин, который принадлежит ирландцам». Она посмотрела на ярлыки на ящиках в полках, пока продавец заворачивал масло в коричневую бумагу и давал сдачу. Хм-м, ей тоже лучше выставить пернатки тем же способом, по размеру, а не по цвету. Цвет можно рассмотреть сразу» как только откроешь ящик, однако действительно трудно найти перчатки подходящего размера в ящике, где все перчатки черные. Как только она не подумала об этом раньше.

Человек за прилавком должен был заговорить снова, прежде чем Скарлетт услышала его.

— Я — мистер О'Хара, — повторил он. — Чем могу служить?

О, это же дядюшкин магазин. Они, должно быть, там, где всегда и были. Скарлетт торопливо объяснила, что она ошиблась. Она искала старших О'Хара, мистера Эндрю и мистера Джеймса.

— Можете ли вы направить меня в их магазин?

— Но это и есть их магазин. Я их племянник.

— О, Боже мой. Но тогда вы, должно быть, мой кузен. Я — Кэйти Скарлетт, дочь Джералда. Из Атланты.

Скарлетт всплеснула руками. Кузен! Высокий, сильный, еще не старый родной кузен. Она чувствовала себя так, как будто ей неожиданно преподнесли подарок.

— А я — Джейми, — смеясь сказал ее кузен, взяв ее за руки. — Джейми О'Хара к вашим услугам, Скарлетт О'Хара. Какой подарок для уставшего хозяина. Прелестная, как восход солнца, неожиданно спустившаяся, подобно падающей звезде. Скажите мне, как вы оказались здесь на открытии нашего нового магазина? Проходите же, позвольте дать вам стул.

Скарлетт уже забыла о четках, которые она хотела купить. Она также забыла и о настоятельнице, и о Панси, которая уселась на низкой табуретке и уснула, положив голову на аккуратную стопку лошадиных покрывал.

Джейми О'Хара пробормотал что-то шепотом, когда он вернулся из внутренней комнаты со стулом для Скарлетт. В магазине было четыре покупателя, которые ждали, пока их обслужат. В следующие полчаса покупателей становилось все больше и больше, и у него не было возможности и словом перемолвиться со Скарлетт. Время от времени он смотрел на нее извиняющимся взглядом, но она улыбалась и покачивала головой. Не было необходимости извиняться. Она вполне довольна тем, что она здесь, в теплом, отлично управляемом магазине, который быстро вдет в гору, с только что найденным двоюродным братом, обслуживание покупателей которым доставляет удовольствие.

Наконец, выдалось короткое мгновение, когда единственными покупателями в магазине была мамаша и ее три дочери, которые рассматривали витрины с кружевами.

— Я буду говорить, как быстрый ручей, пока есть возможность, — сказал Джейми. — Дядя Джеймс страстно желал бы видеть вас, Кэйти Скарлетт. Он старый джентльмен, но все еще достаточно активен. Он здесь каждый день до обеда. Вы можете этого и не знать, но его жена умерла. Господь успокоил ее душу, и жена дяди Эндрю также. Это доставило столько горя дяде Эндрю, что не прошло и месяца, как он последовал за ней. Все они покоятся на руках у ангелов. Дядя Джеймс живет вместе со мной, моей женой и детьми. Это недалеко отсюда. Приходите к нам на чай сегодня вечером, и вы увидите их всех. Мой мальчик, Дэниэл, скоро вернется после выполнения заказов, и я провожу вас домой. Мы празднуем сегодня день рождения моей дочери Патриции. Там будет вся семья.

Скарлетт сказала, что она с удовольствием придет на чашечку чая. Затем она сняла свою шляпу, накидку и прошла около полок с кружевами мимо дам. Скарлетт обнаружила, что не только она в семье О'Хара знала, как управлять магазином. Кроме того, она была слишком возбуждена, чтобы сидеть неподвижно. Празднование дня рождения дочери ее двоюродного брата! «Посмотрим, она моя первая племянница». Несмотря на то, что она выросла не в обычной для Юга семье из многих поколений родственников, она по-прежнему оставалась южанкой и могла назвать все родственные отношения вплоть до десятого колена. Она наслаждалась, наблюдая за своим братом, когда он работал, потому что он служил живым подтверждением всему, что Джералд О'Хара говорил ей. У него были курчавые волосы и голубые глаза, как у всех О'Хара. А также широкий рот, короткий нос и круглое красное лицо. И кроме того, он был здоровым, высоким и широкоплечим мужчиной, с крепкими толстыми ногами, как корни деревьев, которые могут противостоять любой буре. «Ваш папа — самый коротышка во всем выводке, — говорил Джералд, не стыдясь за себя, но очень гордясь своими братьями. — У моей матери было восемь сыновей, все — парни, и только я, самый последний и единственный, который не был ростом с дом».

Скарлетт желала бы знать, кто из братьев отец Джейми. Все равно я узнаю об этом, когда приду на чай. Хотя нет, не чай, вечеринку по случаю дня рождения.

Глава 35

Скарлетт рассматривала своего кузена Джейми с тщательно скрываемым любопытством. На улице, при дневном свете, тень уже не могла скрыть морщины и мешки под его глазами, как это было внутри магазина. Он был человеком среднего возраста, склонным к полноте и рыхлости. Скарлетт почему-то решила, поскольку он ее кузен, он должен быть человеком ее возраста. Когда пришел его сын, она очень сильно удивилась тому, что ее представили взрослому человеку, а не мальчику, который доставляет пакеты с заказами. Взрослый человек с огненно-рыжими волосами впридачу. Это качество приобретало какую-то постоянность.

То же самое произошло и с внешним видом Джейми при дневном свете. Он не был джентльменом. Скарлетт не могла определить, почему она так решила, но это было очевидно. Заметно было что-то неправильное в его одежде. Его костюм был темно-голубым, но недостаточно темным, и он был слишком тесен в плечах и слишком свободен во всех остальных местах. Она знала, что одежда Ретта — результат высочайшего мастерства портного, требующий совершенства с его стороны. Естественно, она не могла ожидать, чтобы Джейми одевался, как Ретт, она не знала никого, кто смог бы одеваться, как Ретт. Но, тем не менее, он мог бы сделать что-нибудь — что обычно делают люди — чтобы не выглядеть так… так обыкновенно. Джералд О'Хара всегда выглядел как джентльмен, несмотря на то, как выглядел его костюм. Скарлетт не приходило в голову, что на превращение ее отца в джентльмена-землевладельца оказал влияние авторитет ее матери. Скарлетт уже утратила интерес к жизни своего двоюродного брата. «Хорошо, в конце концов, мне нужно только выпить чашку чая и съесть кусочек пирога, а потом я могу идти». Она широко улыбнулась Джейми.

— Я так взволнована в ожидании встречи с вашей семьей, что у меня все выскочило из головы. Я должна купить подарок для вашей дочки.

— Вы преподнесете ей самый лучший подарок, если я приду, держа вас за руку, Кэйти Скарлетт.

У него в глазах огонек, как у папы, заметила про себя Скарлетт. И папин навязчивый ирландский акцент. На нем не было только папиного котелка. Никто не носит котелки.

— Мы пройдем мимо дома вашего дедушки, — сказал Джейми, вызвав ужас в сердце Скарлетт.

Что, если тетушки их увидят, должна ли она их представлять? Они всегда считали, что мать вступила в неравный брак; и Джейми мог быть лучшим подтверждением, о котором они могли только мечтать. Что он сказал? Она должна быть внимательнее.

— …оставьте свою служанку здесь. Она будет себя чувствовать не в своей тарелке с нами. У нас нет слуг.

Нет слуг? Все имеют прислугу, все! Где они живут, они снимают квартиру? У Скарлетт напряглись скулы. И это сын папиного родного брата, а дядя Джеймс — папин родной брат. «Я не хочу оскорбить его память, трусливо отказавшись выпить у них чашку чая, даже если у них по полу бегают крысы».

— Панси, — сказала она, — когда мы подойдем к дому, иди прямо туда и скажи им, что я скоро буду… Вы проводите меня домой, не так ли, Джейми?

Она была достаточно смелой стерпеть крыс, бегающих у нее под ногами, но ей не хотелось бы уронить свою репутацию, возвращаясь домой в одиночестве. Настоящие леди так не делают.

К облегчению для Скарлетт, они прошли по улице с задней стороны дома ее дедушки, а не через площадь, где ее тетушки очень любили совершать моцион поддеревьями. Панси охотно проскользнула через ворота в сад, зевая в предвкушении сна. Скарлетт старалась выглядеть спокойной. Она слышала жалобы Жерома на то, что их соседство становилось все хуже и хуже. Всего через несколько кварталов к востоку прекрасные старые дома сменялись ветхими пансионами для матросов с кораблей Саваннского торгового порта и за его пределами. А также для волн иммигрантов, которые приезжали на некоторых из кораблей. Большинство из них, как сказал высокомерный элегантный негр, были «немытые ирландцы».

Джейми вел ее дальше, и она вздохнула с облегчением. Вскоре они свернули на прекрасную, чистую улицу с названием Южный Брод, и Джейми объявил:

— Вот мы и пришли, — когда они оказались рядом с большим, прочным кирпичным домом.

— Какой прекрасный дом! — сказала Скарлетт вполне искренне.

Это были единственные ее слова за все время. Вместо того чтобы взбираться по лестнице к большой двери на высоком крыльце, Джейми открыл маленькую дверцу внизу, на уровне улицы и ввел ее прямо в кухню, и целая толпа народа, все рыжие, принялись шумно приветствовать ее, когда он провозгласил поверх всего этого приветственного гама:

— Это Скарлетт, дочь моего дяди Джералда О'Хара, приехала из Атланты, чтобы увидеть дядюшку Джеймса.

«Их так много», — подумала Скарлетт, когда все они поспешили к ней. Смех Джейми, когда младшая дочь и маленький мальчик обхватили его колени, сделал невозможным понять, что он говорил. Затем большая дородная женщина, с самыми рыжими волосами из них всех, протянула Скарлетт свою загрубевшую руку.

— Добро пожаловать в наш дом, — спокойно сказала она. — Я жена Джейми, Морин. Не обращайте внимания на этих дикарей, проходите к огню и садитесь, пейте чай.

Она взяла Скарлетт за руку решительным жестом и проводила ее в комнату.

— Тише вы, варвары, дайте папе отдышаться. Умойтесь и приходите знакомиться со Скарлетт по одному.

Она сняла с плеч Скарлетт меховую накидку.

— Положите это в надежное место, а то она такая мягкая, что ребенок подумает, что это котенок, и начнет тянуть ее за хвост.

Старшая из девочек неуклюже сделала реверанс в сторону Скарлетт и жадно протянула руку к меховой накидке. Ее голубые глаза стали огромными от восхищения. Скарлетт улыбнулась ей. Морин она улыбнулась тоже, несмотря на то, что жена Джейми буквально толкнула ее в виндзорское кресло, как будто она была одной из ее дочек, которым Морин могла приказывать все, что она захочет.

Через мгновение Скарлетт обнаружила, что она держит самую большую чашку из всех, которые она когда-либо видела, в одной руке, а другой — пожимает ручку поразительно красивой маленькой девочке, которая шептала своей матери:

— Она выглядит, как принцесса.

Затем она повернулась к Скарлетт и сказала:

— Меня зовут Хелен.

— Ты должна потрогать меха, Хелен, — важно сказала Мэри Кэйт.

— Можно подумать, что это Хелен гостья здесь, что ты обращаешься прямо к ней? — сказала Морин. — Какой позор для матери иметь такую капризную дочь.

При этом ее голос был мягким от волнения и тщательно скрываемого смеха.

Щеки Мэри Кэйт покраснели от смущения. Она поклонилась снова и протянула руку.

— Кузина Скарлетт, я прошу у вас прощения. Я совсем забылась, любуясь вашей грацией. Я, Мэри Кэйт, горжусь тем, что я кузина такой леди, как вы.

Скарлетт хотела было сказать, что нет необходимости извиняться, но у нее не было возможности. Джейми снял шляпу, пиджак и расстегнул жилетку. Под правой рукой он держал ребенка, очаровательный, дерущийся, кричащий, круглолицый и рыжеволосый комочек.

— А этот маленький дьявол — Син, названный Джоном потому, что он подобно настоящему американскому мальчику родился прямо здесь» в Саванне. Мы зовем его Джеки. Поздоровайся со своей родственницей» Джеки, есть же у тебя язык.

— Хэлло! — прокричал малыш и пронзительно завизжал, когда отец перевернул его.

— Что все это значит?

Шум, за исключением хихиканья Джеки, внезапно затих, когда через все многоголосие пронесся слабый, недовольный голос. Скарлетт взглянула через всю кухню и увидела высокого старого человека, который и должен был быть ее дядей Джеймсом. С ним пришла прелестная девушка с темными волнистыми волосами. Она выглядела робкой и обеспокоенной.

— Джеки помешал отдыхать дяде Джеймсу, — сказала она. — Его кто-нибудь обидел? Что он так орет? Джейми вернулся домой так рано.

— Ничего подобного, — сказала Морин. Она заговорила приподнятым голосом. — К вам гостья, дядя Джеймс, специально приехала, чтобы вас увидеть. Джейми оставил магазин на Дэниэла, чтобы привести ее к вам. Идите к огню, чай уже готов, посмотрите на Скарлетт.

Скарлетт встала и улыбнулась.

— Хэлло, дядюшка Джеймс. Вы меня помните?

Старик взглянул на нее.

— Последний раз, когда я вас видел, вы оплакивали вашего мужа. Нашли ли вы другого?

Перед Скарлетт всплыли картинки из ее памяти. О небеса, дядюшка Джеймс был прав. Действительно, она приехала в Саванну после того, как родился Уэйд, когда она была в трауре по Чарльзу Гамильтону.

— Да, — сказала она, — и что — если я вам скажу, что с тех пор я нашла уже двух мужей, любопытный старик?

— Боже, — произнес ее дядюшка, — а в этом доме уже столько незамужних женщин.

Девушка за ним слабо вскрикнула, затем повернулась и выбежала из комнаты.

— Дядя Джеймс, вам не следует изводить ее так, — строго сказал Джейми.

Старик подошел к камину и потер руки над исходящим от него теплом.

— Она не должна быть такой плаксой, — сказал он, — О'Хара никогда не плакали от мелких трудностей. Морин, я хотел бы чашку чая прямо сейчас, пока я буду говорить с девочкой Джералда! — он сел на стул рядом со Скарлетт. — Расскажи мне о похоронной процессии. Ты похоронила своего отца как полагается? У моего брата Эндрю были самые блестящие похороны, которые этот город видел за много лет.

Скарлетт вспомнила жалкую кучку тех, кто пришел почтить память Джералда к его могиле в Таре. Их было так немного. Многие из тех, кто должен был прийти, умерли еще до отца.

Скарлетт остановила взгляд своих зеленых глаз на его старческих мутных голубых глазах.

— У него был катафалк со стенками из стекла, четырьмя лошадьми с черным плюмажем на головах. Целое покрывало из цветов на гробу и еще больше на крыше катафалка. Две сотни человек сопровождало катафалк на своих экипажах. У него на могиле стоит мраморное надгробие семи футов высотой и с ангелом на верхушке, — ее голос был холодным и суровым. «Проглоти это, старик, — думала она, — и оставь папу в покое».

Джеймс потер свои сухие руки.

— Господь да успокоит его душу, — умиротворенно сказал он. — Я всегда говорил, что Джералд — самый светский человек из всех нас, ведь я говорил тебе это, Джейми? Самый последний во всем выводке, а раздражался на обиду быстрее всех. Это был чудный коротышка Джералд. Ты знаешь, как ему досталась эта плантация? Он играл в покер моими деньгами, вот так. И ни гроша из своего выигрыша он не дал мне. — Смех Джеймса был раскатистым и громким, как смех молодого человека. Он был полон жизни и веселья.

— Расскажи, как он покинул Ирландию, дядюшка Джеймс, — сказала Морин, снова наполняя чашку старика. — Может, Скарлетт никогда не слышала эту историю.

Черт возьми! Мы что, собираемся устроить здесь поминки? Скарлетт сердито зашевелилась на своем стуле.

— Я слышала это сотню раз, — сказала она, — Джералд О'Хара любил хвастаться тем, что он бежал из Ирландии, когда за его голову назначили награду, после того, как он убил агента английского землевладельца одним ударом кулака. В графстве Клейтон все слышали эту историю сотни раз. И никто этому не верил. Джералд бывал очень шумным в гневе, но при этом весь мир мог видеть его доброту.

Морин улыбнулась.

— Могучий человек, мне всегда это говорили. Таким женщина может гордиться.

Скарлетт почувствовала, как слезы подступают к горлу.

— Да, таким он и был, — сказал Джеймс. — А когда на столе будет праздничный пирог, Морин? И где Патриция?

Скарлетт посмотрела на ряд румяных лиц вокруг. Нет, она уверена, что еще не слышала имени Патриция. Может быть, это та темноволосая девушка, которая убежала.

— Она готовится к своему празднику, дядя Джеймс. Вы же знаете, что у нее. Мы перейдем в другой дом, как только Стефен скажет нам, что она готова.

«Стефен? Патриция? Другой дом?»

Морин увидела вопросительное выражение на лице у Скарлетт.

— Разве Джейми не сказал вам, Скарлетт? Этот дом принадлежит трем семьям О'Хара. И вы только начинаете встречаться со своими родственниками.

«Я никогда их не запомню, — с отчаянием думала Скарлетт, — если только они не будут стоять на одном месте».

Но на это не было никаких надежд. День рождения Патриции был в двойной гостиной ее дома с раздвижными дверьми, открытыми широко, насколько это было возможно. Дети — и здесь их было множество — устроили игру с беготней, прятками и внезапным появлениями из-за стульев. Взрослые время от времени устремлялись к какому-нибудь из малышей, чтобы его утихомирить и посадить на место. И никому не было дела до того, чей это ребенок. Все взрослые стали родителями для всех детей.

Скарлетт чувствовала признательность Морин за ее рыжие волосы. Всех ее детей, которых Скарлетт встретила в предыдущей комнате, плюс Патриция, плюс Дэниэл, которого она видела в магазине, плюс еще один взрослый парень, имени которого она не могла запомнить, можно было узнать. Все остальные безнадежно перепутывались.

То же самое было и с их родителями. Скарлетт знала, что одного из мужчин звали Джералд, но какого именно? Все мужчины здесь были высокими, с темными курчавыми волосами, голубыми глазами и победными улыбками.

— Вас смущает все это? — сказал голос позади нее. Это была Морин. — Пусть это вас не заботит, Скарлетт, в свое время вы их всех «отгадаете».

Скарлетт улыбнулась и вежливо кивнула. Но у нее не было ни малейшего желания всех их «отгадывать». Она собиралась попросить Джейми проводить ее домой, как только она сможет это сделать. Здесь было так шумно. Спокойный розовый дом на площади казался убежищем. Наконец, там она могла поговорить с тетушками. Здесь она и слова никому не могла сказать. Все были заняты, гоняясь за детьми или обнимая и целую Патрицию. Она чувствовала себя, как чужачка. «Уеду! Неважно куда. Хоть в Атланту. Хоть в Чарльстон».

— А сейчас мы будем резать праздничный пирог, — сказала Морин. Она взяла Скарлетт под руку. — А затем у нас будет много музыки.

Скарлетт стиснула зубы. «О Боже, я уже сидела на одной музыкальной вечеринке в Саванне. Неужели все они не могут устроить что-нибудь другое?» Вместе с Морин она пришла к, красному плюшевому дивану и чопорно уселась на краю.

Стук ножа о стакан потребовал всеобщего внимания. В толпе установилось нечто почти напоминающее тишину.

— Сегодня мы собрались для того, чтобы отпраздновать день рождения Патриции, хотя он наступит только на следующей неделе. Но сегодня последний день масленицы, вторник, день отпущения грехов, и это лучшее время для праздника, чем середина Великого Поста, — Джейми погрозил в сторону, где раздавался смех. — И сегодня у нас есть еще одна причина для веселья. Прекрасная, долго отсутствовавшая О'Хара найдена снова. И я поднимаю этот бокал за всех О'Хара в лице кузины Скарлетт и приветствую ее в наших сердцах и наших домах.

Джейми запрокинул голову и вылил содержимое бокала себе в глотку.

— Начинайте празднество! — скомандовал он размашистым жестом. — И внесите скрипку!

Со стороны дверного проема послышался взрыв смеха, но цыкающий звук призвал к молчанию. Вошла Патриция и села рядом со Скарлетт. В углу заиграла скрипка. Хелен, прелестная дочь Джейми, вошла с блюдом дымящихся маленьких пирожков с мясом. Она подошла показать их Патриции и Скарлетт, затем осторожно понесла их к тяжелому круглому столу в центре комнаты и поставила блюдо на бархатную скатерть. За Хелен последовала Мэри Кейт, затем очаровательная девушка, которая была вместе с дядюшкой Джеймсом, за ней — самая молодая и» всех О'Хара. Все они сначала подносили блюда к Скарлетт и Патриции, перед тем как присоединить их к тем яствам, которые уже стояли на столе. Ростбиф, ветчина, усеянная гвоздикой, огромная индюшка. Затем Хелен появилась снова, неся огромный котелок дымящейся картошки, за ней последовали блюда с морковью в соусе, жареным луком, сладкой картошкой. Эта процессия появлялась снова и снова, пока весь стол не был уставлен всевозможными яствами и закусками. Зазвучала скрипка — Скарлетт увидела, что играл Дэниэл, и Морин вошла, неся пирог, обильно украшенный огромными ярко-красными сахарными розами.

— А вот и пирог, — закричал Тимоти.

Джейми появился сразу вслед за женой. Он держал руки над головой. Он нес по три бутылки виски в каждой руке. Скрипка начала играть бурную и быструю мелодию, а все смеялись и хлопали. Даже Скарлетт.

— А сейчас ты, Брайан, — сказал Джейми, — ты и Билли. Королев на их троне — к очагу.

Прежде чем Скарлетт поняла, что происходит, диван был поднят, поставлен поближе к раскаленным угольям в камине.

— А теперь дядюшку Джеймса, — приказал Джейми.

И смеющегося старика в его стуле с высокой спинкой перенесли и поставили по другую сторону камина.

Детей, как цыплят, созвали в другую гостиную, где Мэри Кейт постелила скатерть на полу рядом с другим камином.

В изумительно короткое время наступило спокойствие. И пока они ели и говорили, Скарлетт пыталась «разгадать» взрослых. Два сына Джейми были так похожи, что Скарлетт с трудом могла поверить, что Дэниэл, которому исполнилось двадцать один, был почти тремя годами старше, чем Брайан. Когда она улыбнулась Брайану и сказала ему это, он покраснел так, как это получается только у рыжих. Другой молодой человек начал было немилосердно его дразнить, но розовощекая девочка рядом с ним взяла его за руку и сказала:

— Прекрати, Джералд.

Значит, это был Джералд. Папа был бы так рад, что этот здоровый, красивый парень был назван в его честь. Он звал девушку Полли, они так и излучали любовь, должно быть, недавно поженились. А Патриция была чрезвычайно требовательна к тому, кого Джейми называл Билли, следовательно, они тоже должны быть мужем и женой.

Но у Скарлетт было совсем мало времени вслушиваться в имена остальных. Казалось, что все хотели поговорить с ней. И все, что бы она ни говорила, становилось причиной для восклицаний, подражания, восхищения. Она обнаружила вдруг, что рассказывает Дэниэлу и Джейми все о своем магазине, Полли и Патриции — о своем портном, дядюшке Джеймсу — о янки, которые сожгли Тару.

Больше всего она говорила о своем лесозаготовительном деле, как она начинала его с одной маленькой фабрики, а сейчас это — целый поселок из новых домов на окраине Атланты. И все вокруг громко и одобрительно восклицали. Наконец-то Скарлетт нашла людей, которые не считали, что говорить о деньгах — это что-то запретное. Они были похожи на нее: хотели хорошо работать и получать за это деньги. Она уже получила свои, и они сказали ей, что она сделала это великолепно. И она не могла уже представить себе, что совсем недавно хотелось оставить эту чудесную вечеринку и вернуться в мертвую тишину дома ее дедушки.

— Может, ты нам немного поиграешь, Дэниэл, если ты уж покончил с большей частью сестриного пирога, — сказала Морин.

Дэниэл заиграл быструю пронзительную мелодию, женщины очищали стол, а мужчины придвигали мебель к стенам, оставив Скарлетт с дядюшкой, сидящими как бы на островке. Джейми поднес Джеймсу стакан виски и, склонившись, ждал, пока старик выразит свое Мнение.

— Подойдет.

Джейми засмеялся.

— Я надеюсь, старик, потому что другого у нас нет.

Скарлетт пыталась обратить на себя внимание Джейми, у нее не получилось, и в итоге она позвала его. Ей нужно идти. Все расставляли стулья вокруг огня. Младшие дети рассаживались на полу у ног родителей. Очевидно, они готовились к музыкальной вечеринке, а когда она начнется, будет уже неудобно встать и уйти. Джейми переступил через маленького мальчика, чтобы подойти к Скарлетт.

— Так вы здесь, — сказал он. К ее ужасу, он протянул ей стакан с виски.

«За кого он меня принимает? Настоящие леди не пьют виски». Она не пила ничего крепче чая, исключая, может быть шампанское и пунш или, может быть, стаканчик хереса. Он не мог знать о бренди, который она иногда пила. Он оскорбил ее! Нет, он не мог этого сделать, это, должно быть, шутка. Она с усилием засмеялась.

— Мне пора идти, Джейми. Я восхитительно провела время, но уже поздно…

— Вы не можете уйти, когда вечеринка только началась, Скарлетт. — Джейми повернулся к своему сыну. — Дэниэл, со своим скрипом ты выгоняешь свою только что обретенную кузину. Сыграй нам настоящую песню, а не кошачье мяуканье.

Скарлетт пыталась было говорить, но ее слова потонули в криках: «… играй по-настоящему, Дэниэл», «сыграй нам балладу», «Рил давай, станцуем Рил!»

Джейми ухмыльнулся.

— Я не слышу вас, — он старался перекричать весь этот шум. — Я глух ко всякому, кто хочет уйти.

Скарлетт почувствовала раздражение. Когда Джейми снова предложил ей виски, она встала в гневе. И только тогда, когда она уже собиралась выбить стакан у него из рук, она поняла, что начал играть Дэниэл. Это было «Пег на повозке».

Папина любимая. Она посмотрела на румяное лицо Джейми и увидела папин образ. Если бы он только мог быть здесь, ему бы понравилось. Скарлетт села. Она отрицательно покачала головой в ответ на предложение выпить. Она почти что плакала.

Эта музыка не допускала грусти. Ритм был так заразителен, так весел, что все пели и хлопали в ладоши. Нога Скарлетт, скрытая ее платьем, начала невольно отбивать такт.

— Давай, Билли, — пропел Дэниэл, как песню, — играй со мной.

Билли открыл крышку сиденья и извлек концертику. Складчатые кожаные мехи с хрипом растянулись. Затем он прошел позади Скарлетт, потянулся через ее голову и взял что-то блестящее с каминной полки.

— Давай сыграем настоящую музыку, Стефен, — он бросил тонкую блестящую трубку темноволосому, молчаливому молодому человеку. — И ты тоже, Брайан, — еще одна серебристая дуга прорезала воздух. — А вот это для вас, моя дорогая мачеха, — его рука бросила что-то на колени Морин.

Молодой человек яростно захлопал в ладоши.

— Кастаньеты! Кузина Морин будет играть на кастаньетах.

Скарлетт пристально посмотрела. Дэниэл прекратил играть, и ей опять стало грустно. Но ей уже не хотелось уйти. Эта вечеринка не имела ничего общего с музыкальными вечерами у Телфер. Здесь было легко, тепло и весело. Гостиная, в которой прежде был такой порядок, была перевернута вверх дном: мебель сдвинута со своих мест, стулья беспорядочным полукругом стояли вокруг огня. Морин подняла свою руку с клацающим звуком. То, что назвали кастаньетами, в действительности было толстыми кусочками гладкого дерева. Джейми все еще разливал и разносил виски. Как, женщины тоже пьют? И не тайком, не боясь опозориться? Да они веселятся так же, как мужчины. Может, мне тоже выпить? Я отпраздную торжество О'Хара». Она почти уже позвала Джейми, но затем вспомнила, что возвращается к дедушке. Ей нельзя пить. Кто-нибудь почувствует запах. Не имеет значения. У нее и так тепло внутри, как будто бы она уже выпила. «Мне это не нужно».

Дэниэл положил смычок на струны.

— «Девушка за стойкой», — объявил он. Все засмеялись, даже Скарлетт, хотя она не знала почему. Через мгновение комната наполнилась звуками ирландского рила. Концертика в руках Билли энергично завывала. Брайан наигрывал мелодию на своей свистульке, Стефен играл на своей свистульке контрапункт, который вплетался в мелодию Брайана. Джейми отбивал ритм, дети хлопали. Скарлетт тоже хлопала. Хлопали все, за исключением Морин. Она трясла рукой, держащей кастаньеты, и острое стаккато создавало устойчивый ритм, который объединял все. Быстрее, требовали кастаньеты, и все подчинялись. Свистульки заиграли выше, скрипка громче, концертина запыхтела, стараясь не отставать. Дети вскочили и принялись прыгать и скакать на пустом полу в центре комнаты. Руки Скарлетт стали горячими, ее ноги сами двигались, и ей хотелось скакать вместе с детьми. Когда рил закончился, она упала на диван в полном изнеможении.

— Эй, Мэтт, покажи детям, как надо танцевать, — прокричала Морин с заманчивым треском кастаньет. Рядом со Скарлетт поднялся мужчина постарше.

— Ради Бога, подождите немного, — взмолился Билли. — Мне нужно немного отдохнуть. Спой нам вместо этого, Кейти. — И он выдавил несколько нот из своей концертины.

Скарлетт начала было протестовать. Она не может петь. Она не знала ни одной ирландской песни, за исключением «Пег» и другой любимой песни ее отца «Нося зеленое». Но она увидела, что Билли не ее имел в виду. Некрасивая темноволосая женщина с большими зубами отдала свой стакан Джейми и встала.

«Это был дикий парень из колониального местечка, — запела она чистым, приятным высоким голосом. — Его звали Джей Дагтан, — пела Кейти. — Он родился и вырос в Ирландии». Тут зазвучала свистулька Стефена, на октаву выше, со странной душещипательной заунывностью.

«…в доме, названном Кастлмен…» Все начали петь, за исключением Скарлетт. Но она Тоже была частью музыки. Музыка звучала вокруг нее. И когда прекрасная печальная песня кончилась, она заметила, что у всех глаза блестели так же, как у нее.

Затем последовали веселые песни, которые заставили ее смеяться и краснеть одновременно, когда она поняла двойной смысл.

— А сейчас я, — сказал Джерадд: — Я спою моей милой Полли «Воздух Лондондерии».

— О, Джералд! — Полли спрятала залившееся румянцем лицо в ладони.

Брайан сыграл первые несколько нот. Затем Джерадд начал петь, и у Скарлетт захватило дух. Она слышала много разговоров об ирландском теноре, но никогда не слышала его в действительности. Голос папиного тезки был ангельским. Все чувства, владеющие Джераддом, отображались на его лице и высоких чистых нотах его песни. К горлу Скарлетт подступали слезы от всей этой красоты и от страстного желания познать такую же любовь, как эта, такую чистую и открытую. «Ретт!» — закричало ее сердце, а рассудок смеялся над этими порывами ее темной и сложной души.

Под конец песни Полли обхватила руками шею Джералда и уткнулась головой в его плечо. Морин подняла кастаньеты над плечом.

— А сейчас — рил, — твердо объявила она. — У меня ноги уже сами пляшут.

Дэниэл засмеялся и начал играть.

Скарлетт танцевала вирджинский рил сотни раз или больше, но она никогда не танцевала ничего похожего на то, что собирались танцевать на дне рождения Патриции. Это начал Мэтт О'Хара. С выпрямленными плечами и как бы окостеневшими руками он выглядел, как солдат, когда выступил из круга стульев. Затем его ноги начали стучать, мелькать и изгибаться так быстро, что пол стал как барабан под его каблуками. «Он, должно быть, лучший танцор в мире», — думала Скарлетт. А затем ему навстречу вышла Кейти, держа поднятую юбку двумя руками так, чтобы ее ноги могли двигаться в такт его шагам. Следующей была Мэри Кейт, потом Джейми присоединился к своей дочери. И прелестная Хелен со своим кузеном, маленьким мальчиком не старше восьми лет. «Я не могу в это поверить. Они все чудесны. Музыка тоже была чудесной». Ее ноги двигались быстрее, чем когда-либо раньше, стараясь подражать тому, что она видела, стараясь выразить настроение музыки. «Я должна научиться танцевать это. Я должна. Это как… как будто ты несешься прямо к солнцу».

Спящий ребенок под диваном проснулся от стука танцующих ног и начал плакать. Как инфекция, плач передался и другим маленьким детям. Танцы и музыка смолкли.

— Сделайте матрасы из сложенных одеял в другой гостиной, — спокойно сказала Морин, — и дайте им сухие подстилки. Потом мы покрепче закроем двери, и пусть они спят одни. Джейми, у женщины с кастаньетами жуткая жажда. Мэри Кейт, передай папе мой стакан.

Патриция попросила Билли понести их трехлетнего сына.

— А я возьму Бетти, — сказала она, стараясь достать ее из-под дивана.

— Тише, тише, — она старалась убаюкать кричащего ребенка. — Хелен, закрой занавески, дорогая. Сегодня ночью будет очень ясная луна.

Скарлетт до сих пор находилась в забытьи от звуков музыки. Она рассеяно взглянула в окно и вернулась в реальность. Становилось темно.

— О, Морин, я опаздываю на ужин, — вздохнула она. — Мне нужно идти.

Мой дедушка будет в бешенстве.

— Да забудьте вы о нем, старом «лулд». Оставайтесь с нами на вечеринке. Это только начало.

— Я бы очень этого хотела, — горячо сказала Скарлетт. — Это была лучшая вечеринка в моей жизни. Но я обещаю, что еще вернусь.

— Хорошо. Обещание есть обещание. Так вы придете?

— Мне очень хочется. Вы меня пригласите?

Морин рассмеялась.

— Вы только послушайте, что говорит эта девушка, — сказала она, обращаясь ко всей комнате. — Никаких приглашений. Мы одна семья, и вы ее часть. Приходите в любое время, когда захотите. В двери моей кухни нет замка, а в очаге всегда огонь. А Джейми, между прочим, тоже прекрасно играет на скрипке. Эй, Джейми, Скарлетт уходит. Надевай пальто, старина, и дай ей свою руку.

Перед тем как они повернули за угол, Скарлетт услышала, что музыка началась снова. Ее было плохо слышно из-за толстой кирпичной стены и окон, закрытых от холодной зимней ночи. Но она узнала, что пели О'Хара. Это было «Нося зеленое».

«Я знаю все слова к этой песне. О, как мне не хочется уходить».

Ее ноги сделали маленькое танцевальное движение. Джейми рассмеялся и ответил ей в такт.

— Я научу вас танцевать рил в следующий раз, — пообещал он.

Глава 36

Скарлетт перенесла молчаливое неодобрение своих тетушек, не обращая на него особого внимания. Даже дедушке, который вызвал ее на ковер, не удалось ее расстроить. Она запомнила шуточку, которую отпустила Морин О'Хара. «Старый лула», — подумала она и усмехнулась. Это сделало ее смелой и дерзкой в достаточной степени, чтобы подойти к его кровати и поцеловать его в щеку уже после того, как он отпустил ее.

— Спокойной ночи, дедушка, — радостно сказала она.

«Старый лула», — прошептала она, когда уже была в безопасности в холле. Она рассмеялась, когда присоединилась к своим тетушкам за столом. Ужин принесли ей мгновенно. Тарелка была накрыта блестящей серебряной крышкой, чтобы еда не остыла. Скарлетт была уверена, что ее недавно протерли. Она думала, что этот дом могли бы действительно хорошо содержать, если бы здесь был хоть кто-нибудь, кто мог держать слуг в подчинении. Дедушка даст им удрать даже в случае убийства. «Старый лула».

— Что ты находишь таким смешным, Скарлетт? — тон Полины был ледяным.

— Ничего, тетушка Полина.

Скарлетт взглянула на гору еды, которая обнаружилась, когда Жером церемонно поднял крышку. Она громко рассмеялась. Единственный раз в жизни она не была голодна, и это не от того, что она была на пиршестве у О'Хара. А перед ней было столько еды, что хватило бы накормить полдюжины человек. Она навела страх на кухню.

Следующим утром на мессе по случае первой среды великого поста она села рядом с Элали на скамеечке, облюбованной тетушкой. Место было достаточно незаметное, близкое к боковому проходу и хорошо расположенное по отношению к задней части храма. Только ее колени устали от стояния на холодном полу, как она увидела своих родственников, входящих в церковь: «Они прошли, конечно, — подумала Скарлетт, — по центральному проходу почти в самый перед, где заняли две полных скамьи. Какие они все огромные и полные жизни. И цвета. Головы сыновей Джейми выглядели, как огоньки в свете из-за Красного стекла, и даже шляпы не могли скрыть яркие волосы Морин и девушек». Скарлетт так погрузилась в восхищенные воспоминания о дне рождения, что чуть было не пропустила появление сестер из женского монастыря. И это после того, как она торопила тетушек, чтобы прийти в церковь как можно раньше. Она хотела убедиться, что настоятельница все еще здесь, в Саванне.

Да, она была здесь. Скарлетт не обращала внимания на неистовый шепот Элали, приказывающий ей повернуться лицом к алтарю. Она изучала безмятежное выражение на лице сестры, которая проходила мимо. Сегодня настоятельница сможет увидеться с ней. Она была полна решимости. Во время мессы она мечтала о том, какую вечеринку она устроит после того, как ей удастся восстановить Тару во всей красоте. Будет много музыки и танцев, как вчера, и все это продлится много дней.

— Скарлетт! — зашикала Элали. — Перестань шуметь.

Скарлетт улыбнулась в свой молитвенник. Она и не заметила, что действительно напевала. Она должна была признать, что «Пег в повозке» не совсем церковная музыка.

Старшая сестра повторила свое послание с равнодушным терпением.

— Настоятельница собирается провести весь день в уединении, чтобы молиться и поститься, — посочувствовала она Скарлетт и добавила: — Это первая среда Великого Поста.

— Я это знаю, — Скарлетт почти кричала. Но затем она придержала свой язык.

— Пожалуйста, скажите ей, что я очень сожалею, и, — сказала она мягко, — что завтра я приду снова.

Как только она пришла в дом Робийяра, она умылась.

Элали и Полина были явно шокированы, когда она спустилась вниз и присоединилась к ним в гостиной. Но ни одна из них ничего не сказала. Молчание было единственным оружием, которым они могли безопасно пользоваться, когда Скарлетт была в гневе. Но когда она объявила, что собирается заказать завтрак, Полина заговорила.

— Ты пожалеешь об этом прежде, чем кончится день, Скарлетт.

— Не могу себе представить почему, — ответила Скарлетт и сжала зубы.

Возвращение в религию было у Скарлетт столь недавним, что для нее поститься — это значило просто есть в пятницу рыбу вместо мяса. Однако то, что сказала Подина, могло вызвать у нее бурю протеста.

Еда только один раз в день все сорок дней Великого Поста, и никакого мяса. Воскресенья были исключением. По-прежнему никакого мяса, но зато позволялось есть три раза в день.

— Я не могу в это поверить! — вскричала Скарлетт.

— Вы были детьми, — сказала Полина, — но я уверена, что ваша мать постилась, как ей положено. Я не могу понять» почему она не познакомила вас с правилами Великого Поста, когда вы вышли из детского возраста, но тогда она была изолирована в местах, лишенных наставничества священника, к тому же этому противодействовало влияние мистера О'Хара…

Ее голос замер. Глаза Скарлетт вспыхнули.

— Что вы подразумеваете под «влиянием» мистера О'Хара, хотела бы я знать?

Полина была в замешательстве.

— Всем известно, что у ирландцев существует определенная свобода в понимании законов церкви. Вы не можете обвинять их в этом, бедную неграмотную нацию.

И ока набожно перекрестилась. Скарлетт топнула ногой.

— Я не собираюсь стоять здесь и слушать все это напыщенное французское высокомерие. Мой отец был не кем иным, как хорошим человеком, и его «влияние» — доброта и благородство — как раз то, о чем вы и понятия не имеете. Более того, я хочу, чтобы вы знали: я провела вчера полдня с его родней, и все они замечательные люди, каждый из них. И я скоро предпочту, чтобы на меня влияли они, чем ваше бледное, религиозное ханжество.

Элали разрыдалась. Скарлетт сердито посмотрела на нее. «Теперь она будет хныкать несколько часов. Я этого не вынесу».

Полина громко всхлипнула. Скарлетт обернулась и посмотрела на нее. Полина никогда не плакала.

Скарлетт безнадежно посмотрела на две склонившиеся седые головы, Полина выглядела такой хрупкой и беззащитной.

О Боже! Она подошла к Полине и дотронулась до ее согбенной спины:

— Извини меня, тетушка, я не ведала, что говорила.

Когда мир был вновь восстановлен, Элали предложила Скарлетт сопровождать их во время прогулки.

— Мы с сестрой находим, что моцион замечательно восстанавливает силы, — сказала она радостно. — К тому же это заставляет не думать о еде.

Скарлетт моментально согласилась. Ей необходимо куда-нибудь выйти из дома. Она была убеждена, что сможет понюхать запах бекона, жарящегося на кухне. Она прошла со своими тетушками вокруг площади по лужайке перед их домом, затем они преодолели небольшое расстояние до следующей площади, затем к следующей и так далее. К тому времени, когда они возвратились домой, она волочила ноги с таким же трудом, как Элали, и она была уверена, что они прошли вокруг всех двадцати с небольшим площадей, которыми была усеяна Саванна и которые придавали ей удивительное очарование. Она также была уверена, что смертельно голодна и ей скучно так, что хочется кричать. Но в конце концов настало время обеда. Она не могла припомнить, когда в последний раз пробовала такую вкусную рыбу.

«Какое облегчение!» — думала Скарлетт, когда Элали и Полина пошли наверх вздремнуть после обеда. Их воспоминания о Саванне превращаются в долгую историю и могут довести до убийства кого угодно. Она прошлась по дому, поднимая вещицы из китайского фарфора и серебра и ставя их назад, не разглядывая.

Почему настоятельница оказалась таким сложным человеком? Почему бы ей было не поговорить с ней в конце концов? И почему такая женщина, как она, должна проводить целый день в уединении, даже если это такой святой день, как первая среда Великого Поста. Скарлетт была уверена, что настоятельница так добра, как только может быть человек. Зачем же ей нужно проводить целый день в молитвах и посте?

Пост! Скарлетт побежала обратно в гостиную к высоким часам. Не может быть, что сейчас только четыре часа. И даже еще нет четырех. Только семь минут четвертого. А поесть нечего до завтрашнего обеда. Нет, это невозможно. Это бессмысленно.

Скарлетт подошла к ручке звонка и дернула ее четыре раза.

— Иди одевайся, — сказала она Панси, когда девушка прибежала. — Мы уходим.

— Мисс Скарлетт, зачем мы идем в булочную? Повариха сказала, что продукты из булочной невозможно есть. Она делает всю выпечку сама.

— Меня не интересует, что сказала повариха. И если ты хоть комунибудь скажешь, что мы были здесь, я с тебя шкуру сдеру.

Скарлетт съела два пирожных и булочку прямо в магазине. Она принесла две сумки продуктов из булочной домой, к себе в комнату.

Прямо в центре ее бюро аккуратно лежала телеграмма. Скарлетт бросила сумки с хлебом и пирожными на пол и подбежала к бюро.

«…Генри Гамильтон», — гласила подпись. «Черт!» — она думала, что это от Ретта, который просит ее вернуться домой или находится уже в дороге, чтобы догнать ее.

Она зло смяла тонкую бумагу в кулаке. Затем она разгладила ее. Лучше посмотреть, что ей хочет сказать дядюшка Генри. Начав читать телеграмму, Скарлетт улыбнулась.

ВАША ТЕЛЕГРАММА ПОЛУЧЕНА ТЧК ТАКЖЕ ЧЕК ОТ ВАШЕГО МУЖА ТЧК ЧТО ЗА ДУРАЦКИЕ ВОПРОСЫ ЗПТ РЕТТ ПРОСИЛ МЕНЯ ИЗВЕСТИТЬ ГДЕ ВЫ ТЧК ПИСЬМО СЛЕДУЕТ ТЧК

ГЕНРИ ГАМИЛЬТОН

Значит, Ретт ее ищет. Этого она и ожидала. Ха! Она правильно сделала, что поехала в Саванну. Она надеялась, что дяде Генри хватит ума объяснить Ретту это телеграммой, а не письмом. И, может, он уже читает ее в эту минуту так же, как она читает телеграмму дади Генри. Скарлетт стала напевать мелодию вальса и танцевать с телеграммой, прижатой к сердцу. Он, может быть, сейчас уже в дороге. Поезд из Чарльстона прибывает приблизительно в это время. Она подбежала к зеркалу поправить прическу и нанести на щеки немного румян. Может, ей переодеться? Нет, Ретт может заметить и подумать, что она только и делала, что ждала его. Она подушила шею и виски туалетной водой.

Итак, она готова. Ее зеленые глаза сверкали, как у дикой кошки. Не забыть бы наклеить ресницы. Она взяла банкетку, поставила ее к окну и села так, что оказалась спрятанной за занавеской и тем не менее могла все видеть вокруг.

Прошел час, Ретт не приходил. Скарлетт впилась в булочку своими маленькими белыми зубами. Как тяжек этот Великий Пост. Только представьте себе, как можно есть, прячась в своей комнате, есть булочку даже без масла. Она была в очень плохом настроении, когда спустилась вниз.

А там как раз был Жером с подносом, на котором он нес ужин для дедушки. Уже одного вида этого было достаточно, чтобы сделать ее гугеноткой или пресвитерианкой, подобно старику.

Скарлетт остановила его в холле.

— Эта пища выглядит отвратительно, — сказала она. — Возьми это назад и положи побольше масла в пюре. Положи в тарелку толстый кусок ветчины. Я знаю, у вас внизу есть ветчина, я видела ее в кладовой. И добавь кувшин со сливками и чашку клубничного джема.

— Мистер Робийяр не сможет прожевать ветчину. А его доктор сказал, что ему нельзя сладкое, а также сливки и масло.

— Доктор хочет, чтобы он смертельно голодал. Делай, что тебе говорят.

Скарлетт сердито смотрела на Жерома, пока он не исчез.

— Никто не должен быть голоден, — сказала она. — Никогда. Даже старый лула.

Ее настроение внезапно изменилось, и она усмехнулась.

Глава 37

Подкрепившись булочкой, Скарлетт весело напевала вполголоса, спускаясь вниз. Она застала своих тетушек в нервной суматохе приготовлений к дню рождения дедушки. Пока Элали боролась с ветками темно-зеленых листьев магнолии, предназначенных для украшения серванта и камина, Полина расхаживала между грудами льняных скатертей и салфеток, стараясь найти дедушкину любимую.

— Какая разница? — нетерпеливо спросила Скарлетт. — Буря в стакане воды! Дедушка даже не увидит обеденный стол из своей комнаты. Возьмите ту, на которой меньше всего видно штопку.

Элали уронила целый пучок шелестящих листьев.

— Я и не слышала, что ты вошла, Скарлетт. Доброе утро.

Полина холодно кивнула. Она простила Скарлетт все обиды, как и должна сделать добрая христианка, но, по всей вероятности, не забыла их.

— На мамином полотне нет штопки, — сказала она. — Оно в прекрасном состоянии.

Скарлетт посмотрела на груды, валяющиеся на длинном столе, и вспомнила изношенную чиненую одежду, которая была на ее тетушках в Чарльстоне. Если бы это зависело от нее, она бы упаковала эти вещи и взяла бы их обратно в Чарльстон. Дедушке это не нужно, а тетушки могли бы пользоваться. Я никого не буду бояться в своей жизни так, как они боятся старого тирана. Но если я скажу то, что думаю, то тетя Элали опять разрыдается, а тетя Полина будет час читать мне лекцию об обязанностях по отношению к старшим».

— Я должна пойти купить подарок для дедушки, — сказала она громко. — Если вам тоже нужно что-нибудь купить — скажите.

«И не вздумайте, — сказала она про себя, — предложить сопровождать меня. Мне нужно пойти в женский монастырь и увидеть настоятельницу. Не может же она до сих пор находиться в уединении! Если понадобится, я встану под воротами и поймаю ее на выходе. Мне чрезвычайно надоели ее отказы».

Тетушки сказали, что они очень заняты, и удивились, что Скарлетт до сих пор не купила подарка для деда. Скарлетт вышла до того, как они смогли выразить степень своей занятости и глубину своего удивления.

— Старые лула, — сказала она шепотом.

Она не знала точно, что значила эта ирландская фраза, но уже одно ее звучание заставляло ее улыбаться.

Деревья на лужайке выглядели почему-то толще, трава зеленее, чем дней раньше, а солнце теплее. Скарлетт чувствовала нарастающий оптимизм, который сопровождался первыми признаками весны. Сегодня должен быть прекрасный день, она была уверена в этом.

— Быстрее, Панси, — сказала она автоматически, — не волочи ноги, как черепаха. — Она быстро зашагала по тротуару.

Звук молотка и мужские голоса доносились со стороны здания собора через неподвижный залитый солнцем воздух. На мгновение она пожелала, чтобы священник взял ее в еще одну поездку по окрестностям. Но она здесь была не для этого. Она вошла в ворота женского монастыря.

Та же самая старшая сестра вышла на звук дверного звонка. Скарлетт приготовилась к бою.

— Настоятельница ждет вас, — сказала сестра. — Идите за мной.

Скарлетт была ошеломлена, когда покинула монастырь десятью минутами позже. Настоятельница сразу же согласилась поговорить с епископом.

Она сказала, что известит ее очень скоро. Нет, она не может сказать, когда это будет, но определенно в течение очень короткого времени. Она сама вернется в Чарльстон на следующей неделе.

Скарлетт была в эйфории. Ее глаза были такими радостными, что в маленьком магазине на Альберкон-стрит бакалейщик забыл взять с нее деньги за украшенную бантом коробку шоколадных конфет, которую она выбрала в подарок дену.

Ее отличное расположение духа сопровождало ее на протяжении последних приготовлений к праздничному обеду, которыми она занялась, когда вернулась в дом дедушки Робийяра. Но оно потускнело, когда она узнала, что ее идея может прийти на обед только ради шести его особенно любимых блюд. Ее воодушевление совсем исчезло, когда тетушки проинформировали ее, что ей не разрешается пробовать многие из деликатесов, которые будут на столе.

— Скоромное запрещено во время Великого Поста, — строго сказала Полина. — Никакой подливки в рисе или овощах, которые вы будете есть.

— И будь осторожной, Скарлетт. Постарайся, чтобы папа этого не заметил, — добавила Полина шепотом. — Он не одобряет поста.

Ее глаза наполнились печалью.

«Плач по отсутствию еды, — подумала Скарлетт. — Но я не виню ее». От ароматов кухни у нее у самой текли слюнки.

— Для нас будет суп. И рыба, — сказала Элали с внезапной радостью. —

И пирог тоже, замечательный пирог. Настоящее пиршество, Скарлетт.

— Запомни, сестра, — предупредила Полина, — обжорство — грех.

Скарлетт оставила их, она чувствовала, как ее раздражение выходит из под контроля. Это всего-навсего обед, напомнила она самой себе, успокойся. Даже с дедушкой за столом это не может быть так плохо. Что может испортить этот старик?

Он мог, и Скарлетт узнала это однажды, запретить говорить за столом на всех языках, кроме французского.

Ее «С днем рождения, дедушка», было проигнорировано, как будто она этого и не говорила. На приветствия тетушек последовал холодный кивок, и он сел на огромный, подобный трону, стул во главе стола.

Пьер Огюст Робийяр перестал быть болезненным старцем в ночной рубашке. Безупречно одетый в старомодный сюртук и накрахмаленную рубашку, он выглядел мощнее, когда он сел, его военная осанка впечатляла. Его седые волосы были похожи на гриву старого льва, глаза под огромными белыми бровями были похожи на ястребиные, его большой костлявый нос напоминал клюв хищника. Определенно, так замечательно начавшийся день стремительно терял свою прелесть для Скарлетт. Она положила развернутую салфетку себе на колени и приготовилась к тому, чего она сама еще не знала.

Вошел Жером, неся большую серебряную супницу на серебряном подносе размером с маленький столик. Глаза у Скарлетт расширились от удивления. Она никогда в жизни не видела такого серебра. Оно было богато инкрустировано. Целый лес из деревьев окружал ножку супницы, их сплетенные ветви и листья тянулись к ободку и окружали его. Лес был населен зверями и птицами — медведями, ланями, вепрями, зайцами, фазанами и даже совами и белками, которые сидели на ветвях деревьев. Крышка супницы была сделана в форме пня, обвитого виноградной лозой, на каждой веточке которой висела миниатюрная гроздь спелого винограда. Жером поставил супницу перед своим хозяином и поднял крышку рукой в белой перчатке. Изпод крышки выбилось облако пара, затуманив серебро и распространяя восхитительный аромат креветочного супа.

Полина и Элали наклонились вперед, вдыхая вкусный запах. Жером взял суповую тарелку с серванта и положил ее рядом с супницей. Пьер Робийяр поднял серебряный черпак и наполнил тарелку. Полузакрытыми глазами он следил за тем, как Жером унес тарелку и поставил ее перед Полиной.

Церемония была повторена для Элали, затем для Скарлетт. Ее руки так и чесались, чтобы схватить ложку. Но она держала руки на коленях, пока ее дед обслуживал себя и пробовал суп. Он пожал плечами с выражением неудовольствия и бросил ложку в тарелку.

Элали слегка всхлипнула.

«Старое чудовище», — подумала Скарлетт. Она начала есть суп. Он был очень вкусным. Она старалась поймать взгляд Элали и показать ей, что суп ей очень нравится, но Элали была совершенно подавлена. Скарлетт потеряла всю симпатию к теткам. Если они терпят такое обращение, то они заслуживают быть голодными. Но она не хотела, чтобы старик помешал ей обедать.

Полина спросила что-то у своего отца, но она говорила по-французски, и Скарлетт не поняла, что сказала ее тетушка. Ответ ее дедушки был коротким, очевидно, он сказал что-то обидное. Скарлетт начала выходить из себя. Явно, что он нарочно собирается все испортить. «О, как бы мне хотелось говорить по-французски. Я бы тогда не сидела и не терпела всю его мерзость».

Она молчала, пока Жером убирал суповые тарелки и серебряные подставки и ставил на их место другие тарелки, ножи для рыбы и вилки. Это казалось бесконечным.

Но жареная сельдь заслуживала того, чтобы ее подождать. Скарлетт посмотрела на деда. Он не осмелился показать, что ему это не нравится. Он съел два маленьких кусочка. Звук ножа и вилки, упавших на тарелку, был ужасно громким. Полина и Элали сразу же перестали есть рыбу, которая еще оставалась у них на тарелках. Скарлетт дерзко глядела на деда поверх каждого кусочка пищи, который она подносила ко рту. Но даже она начинала терять аппетит. Неудовольствие старика было отравляющим.

Но следующее блюдо восстановило ее аппетит. Сваренные в котелке голуби выглядели, как печеные яблоки, а подлива была похожа на мощную коричневую реку, текущую через картофельное пюре, а из турнепса были выложены легкие, как воздух, гнезда мяса. Пьер Робийяр погрузил зубья своей вилки в подливу, а затем поднес их ко рту. Это было все!

Скарлетт думала, что она вот-вот взорвется. И только отчаянная мольба в глазах ее тетушек заставила ее сдержаться. Как можно быть таким злобным, как ее дедушка? Просто невозможно было, чтобы ему не понравилась еда. И ему было не так уж тяжело есть, даже с его зубами. Да и если бы их вообще не было, что за дело. Она знала, что он любит хорошую еду. После того как она заставила положить масло и подливу в ту кашицу, которую ему обычно Приносили, тарелка вернулась на кухню чистой, как будто ее вылизала собака. Нет, тут должны быть другие причины. И она видела их по его глазам. Они сверкали, когда он видел жалкое отчаяние тетушек. Он предпочитает заставлять их страдать, чем наслаждаться обедом. Обедом в день рождения, между прочим.

Какая разница была между этим празднеством и тем, которое было на дне рождения Патриции!

Скарлетт взглянула на скелетообразное прямое тело деда и его самодовольное невозмутимое лицо. Она презирала его за то, что он изводил тетушек. Но даже больше она презирала их самих за то, что они выносили его старческие пытки. У них не было ни капли достоинства. Как они могут сидеть и терпеть все это! Она сидела за столом дедушки в очаровательной розовой гостиной прекрасного розового дома и была охвачена возмущением и отвращением. Даже по отношению к себе самой. «А почему бы мне не сказать ему, как отвратительно все, что он делает? Мне не нужно знать французский, чтобы сделать это, он понимает по-английски так же, как и я. Я же взрослая женщина, а не ребенок, которому нельзя говорить, пока ему не разрешат. Что со мной? Это очень глупо».

Но она продолжала сидеть спокойно, не прислоняясь спиной к спинке кресла и держа левую руку все время на коленях. Как будто ребенок, старающийся вести себя в обществе наилучшим образом. Присутствие ее матери было незаметно и даже невоображаемо, но Эллин Робийяр О'Хара была здесь, в доме, где она выросла, за столом, за которым она сидела так же, как сейчас Скарлетт, положив левую руку на накрахмаленную салфетку на коленях. И во имя ее любви, чтобы заслужить ее одобрение, Скарлетт была неспособна противостоять тирании Пьера Робийяра.

Казалось, прошла целая вечность, пока она сидела, наблюдая за чопорной и медленной работой Жерома. Снова и снова менялись тарелки, ножи, вилки, и Скарлетт казалось, что это никогда не кончится. Пьер Робийяр последовательно пробовал и отодвигал каждое тщательно отобранное и приготовленное блюдо, которое ему предлагалось. К тому моменту, когда Жером внес праздничный пирог, напряженность и страдание достигли апогея. Скарлетт с трудом могла неподвижно сидеть на стуле, так велико было ее желание сбежать.

Пирог был покрыт блестящей украшенной завитками меренгой, обильно обсыпанный серебристым драже.

На верхушке вазы серебряной филигранью вились ветки папоротника и были установлены миниатюрные шелковые флаги Франции, армии императора Наполеона и полка, в котором служил Пьер Робийяр. Старик заворчал, возможно от удовольствия, когда все это поставили перед ним. Он посмотрел из-под полуопущенных век на Скарлетт и сказал по-английски:

— Разрежь его.

«Он надеется, что я собью флажки, — подумала она, — но я не собираюсь доставить ему это удовольствие». Как только она взяла у Жерома нож для пирога своей правой рукой, она быстро подняла блестящую вазочку с пирога левой рукой и поставила ее на стол. Затем она посмотрела прямо в глаза деду со сладчайшей улыбкой.

Губы его передернуло.

— И вы думаете, он ел это? — с чувством спросила Скарлетт. — Ничего подобного! Ужасный старик поддел своей вилкой не больше двух крошек после того, как он поскреб прекрасную меренгу, как будто она была литой или что-то в этом роде, и положил их в рот с таким видом, как будто он оказывает величайшую любезность. Затем он заявил, что слишком устал, чтобы открывать свои подарки, и удалился в свою комнату. Я хотела переломать его костлявую шею.

Морин О'Хара затряслась от смеха.

— Я не вижу в этом ничего смешного, — сказала Скарлетт, — он был низок и груб.

Она разочаровалась в жене Джейми. Она рассчитывала встретить понимайте, а не насмешку.

— Конечно же, вы видите, Скарлетт, глупость всего этого. Представьте себе только ваших бедных тетушек, придумывающих, как бы доставить ему удовольствие, и его самого в ночной рубашке, придумывающего, как бы досадить им. Старый грубиян! Козни старых проказников всегда находили слабое место в твоем сердце. Я так и вижу его сейчас, строящего планы в предвкушений обеда.

— И разве вы не можете догадаться, что он заставил своего человека тайком принести все эти замечательные блюда, чтобы он смог наесться досыта за закрытыми дверьми. Старый мошенник! Его изощренные злые выходки меня смешат.

Смех Морин был так заразителен, что в итоге Скарлетт сама рассмеялась. Она правильно сделала, что пришла в никогда не закрывающуюся кухню Морин после этого ужасного праздничного обеда.

— А теперь давайте отведаем нашего пирога, — довольно сказала она. — Вы теперь умеете, разрежьте его, он там, под полотенцем, на кухонном столе. Отрежьте несколько лишних кусков, молодежь скоро вернется из школы. А я тем временем заварю свежий чай.

Только Скарлетт уселась у огня с чашкой и тарелкой, как дверь с громким шумом открылась, и пять молодых О'Хара заполнили кухню. Скарлетт узнала рыжеволосых дочерей Морин: Мэри Кейт и Хелен. Маленький мальчик был Майкл О'Хара, две младшие девочки — его сестры Клара и Пег. У всех были темные курчавые волосы, которые нуждались в причесывании, голубые глаза с темными ресницами и загребущие маленькие руки, которые Морин приказала им немедленно помыть.

— Но нам лучше не мыть руки, — попытался объяснить Майкл. — Мы собираемся пойти в хлев поиграть с поросятами.

— Свиньи живут в свинарнике, — сказал крошка Пег с важным видом, — так, Морин?

Скарлетт была шокирована. В ее обществе дети никогда не называли взрослых по имени. Но Морин не находила в этом ничего необычного.

— Они живут в свинарнике, если никто не выпускает их оттуда, — сказала она, подпрыгнув. — Вы же не думали о том, чтобы взять свинок из свинарника, чтобы поиграть, ведь так?

Майкл и его сестры засмеялись так, как будто шутка Морин была самой смешной из тех, которые они когда-либо слышали. Потом они убежали через кухню к задней двери, которая вела в широкий двор.

Скарлетт посмотрела на горящие в очаге угли, блестящий медный чайник, сковородки, висящие над камином. «Забавно», — подумала она. Она может никогда больше не ступить ногой в кухню, когда плохие времена в Таре закончатся. Но это было другое. Это было место жизни, место, где было счастьем находиться, а не просто комната, где готовилась пища и мылись тарелки. Как ей хотелось остаться. Старинная красота дедушкиной гостиной заставляла ее дрожать, когда она думала о ней.

Но она сама принадлежала к гостиным, а не к кухням. Она леди, привыкшая к слугам и роскоши. Она торопливо допила чай и поставила чашку на блюдце.

— Вы спасли мне жизнь, Морин. Я думала, сойду с ума, если мне придется остаться с тетушками. Но мне действительно пора идти.

— Какая жалость! Вы даже не доели пирога. Мне говорили, что пироги у меня получаются неплохие.

Хелен и Мэри Кейт подошли к стулу матери с пустыми тарелками в руках.

— Возьмите кусочек, только не все. Скоро придут малыши.

Скарлетт начала надевать перчатки.

— Мне нужно идти, — повторила она.

— Нужно — значит нужно. Я надеюсь, что вы побудете у нас подольше на танцах в субботу, Скарлетт? Джейми сказал мне, что он собирается научить вас танцевать рил. Может, и Колум вернется к этому времени.

— О, Морин! У вас будет еще одна вечеринка в субботу?

— Не то чтобы вечеринка. Но у нас всегда музыка и танцы, когда рабочая неделя завершена и мужчины приносят домой заработанные деньги. Пойдете?

Скарлетт покачала головой.

— Я не могу. Мне бы очень хотелось, но меня не будет в Саванне.

Тетушки надеялись, что она поедет с ними в Чарльстон в субботу утренним поездом. Вдруг Скарлетт подумала, что Ретт может быть уже в доме у дедушки. Ей не нужно было уходить из дома. Она вскочила на ноги.

— Мне нужно бежать. Спасибо, Морин. Я обязательно зайду перед тем, как уеду.

Может, ей удастся привести Ретта встретиться с О'Хара. Он здесь будет к месту, еще один высокий мужчина, со всеми высокими темноволосыми О'Хара. Но он может прислониться к стене в той приводящей в бешенство элегантной манере, ему свойственной, и смеяться над ними всеми. Он всегда смеялся над ее полуирландским происхождением, насмехаясь, когда она повторяла то, что папа говорил ей сотни раз. Веками О'Хара были крупными и могущественными землевладельцами, вплоть до битвы при Бойне.

«Я не знаю, что в этом смешного. Почти у всех, кого я знаю, отобрали землю янки.

Что же плохого в том, что у папиной семьи землю отобрали англичане? Я думаю спросить об этом Джейми и Морин, если будет возможность. Если Ретт не заберет меня раньше».

Глава 38

Обещанное письмо Генри Гамильтона было доставлено в дом Робийяра, как только стемнело. Скарлетт схватилась за него, как за веревку, брошенную утопающему. Она уже целый час слушала ссору тетушек, решающих, кого следовало винить за реакцию их отца на свой день рождения.

— Это о моей собственности в Атланте, — сказала Скарлетт. — Пожалуйста, извините меня, но я возьму его в свою комнату.

Она не желала ждать, пока они согласятся. Она заперла дверь комнаты. Ей хотелось смаковать каждое слово.

«Что за беспорядок Вы устроили», — начиналось письмо без всяческих приветствий. Почерк старого адвоката был таким неровным от волнения, что невозможно было читать. Скарлетт поморщилась и поднесла письмо ближе к лампе.

«Какой беспорядок Вы устроили. В понедельник меня посетил напыщенный старый дурак, которых обычно я стараюсь избегать. Он презентовал мне предназначенный Вам банковский чек на полмиллиона долларов. Вся эта сумма была заплачена Реттом.

Во вторник меня изводил другой старый дурак, на этот раз адвокат. Он спрашивал меня, где Вы. Его клиент. Ваш супруг, хотел это знать. Я не сказал ему, что Вы в Саванне».

Скарлетт застонала. Кого это дядя Генри называл старым дураком, когда он сам им являлся. Ничего удивительного, что Ретт не приехал за ней. И она опять вгляделась в путаный почерк Генри.

«…потому что Ваша телеграмма пришла после его ухода, и к тому же в это время я не знал, где Вы. Я ему еще не сказал, где Вы, потому что не знаю, что Вы собираетесь делать, зато у меня есть замечательная идея: не принимать в этом ни малейшего участия.

Этот судебный адвокат имел два вопроса от Ретта. Первый: где Вы? Второй: хотите ли Вы развода?

Итак, Скарлетт, я не знаю, что Вы там замышляете через голову Ретта, чтобы получить от него все эти деньги, я не хочу этого знать. Что бы он там ни сделал, давать Вам основание для развода с ним не мое дело. Я никогда не пачкал руки в деле о разводе. И не собираюсь начинать это сейчас. Вы можете только потерять время и, между прочим, деньги. В Южной Каролине, где сейчас живет Ретт, разводы запрещены.

Если же Вы будете упорствовать в этом дурацком занятии, я дам Вам имя адвоката в Атланте, который почти уважаем, несмотря на то, что он ведет бракоразводные дела. Но я предупреждаю Вас, что Вам придется передать ему или кому-нибудь еще все Ваши дела. Я не собираюсь вести их для Вас. Если Вы думаете, что, получив развод с Реттом, Вы будете свободны, чтобы выйти замуж за Эшли Уилкса, позвольте Вам сказать, что Вы хорошо сделаете, если подумаете еще раз. Эшли сейчас намного лучше, чем все ожидали. Мисс Индия и моя глупая сестра содержат удобный дом специально для него и его мальчика. Если Вы войдете в его жизнь. Вы все разрушите. Предоставьте несчастного себе самому, Скарлетт».

«Действительно, предоставить Эшли себе самому! Хотела бы я знать, каким довольным и процветающим он бы был, если бы я оставила его одного. Дядя Генри из всех, кого я знаю, должен иметь больше здравого смысла и не приставать ко мне, как старая сварливая служанка, и изобретать всевозможные грязные домыслы». Он знает все о строительстве домов на окраине города. Скарлетт была глубоко уязвлена. Дядя Генри был последним из близких к отцу и к тому же ближайшим другом в Атланте; и его обвинения резали по живому. Она пробежала глазами несколько оставшихся строчек, а затем нацарапала ответ, чтобы Панси взяла его на телеграф.

АДРЕС В САВАННЕ НЕ СЕКРЕТ ТЧК РАЗВОД НЕ ТРЕБУЕТСЯ ТЧК ДЕНЬГИ ЗОЛОТОМ ВПР

Если бы дядя Генри не кудахтал, как курица, она могла бы доверить ему купить золото и положить в ее сейф. Но у человека, у которого не хватило ума дать Ретту ее адрес, могло не хватить ума и для других дел тоже. Скарлетт начала нервно грызть ногти, беспокоясь о своих деньгах. Может, ей нужно поехать в Атланту и поговорить с Генри, своими банкирами и Джо Коллтоном. Может, ей стоит купить больше земли на окраине города и поставить там больше домов. Такой дешевизны, как сейчас, больше никогда не будет, пока чувствуются последствия паники, до сих пор влияющие на деловую активность.

Нет! Сначала она должна сделать первоочередные дела. Ретт старался ее найти. Она улыбнулась про себя. «Он дурачит меня со всеми этими разговорами о разводе или переводом денег, как будто наше дело уже закончено. Что это значит — только одно имеет значение — то, что он хотел знать, где я. Он не станет долго сидеть на месте, если дядя Генри скажет ему».

— Не будь смешной, Скарлетт, — сказала Полина холодно. — Конечно, ты поедешь домой завтра. Мы всегда возвращаемся домой в Чарльстон в субботу.

— Но это не значит, что я должна сделать так же. Я говорю вам, что я решила еще немного побыть в Саванне.

Скарлетт не могла позволить Полине остановить ее. Ничто не могло остановить ее, когда она знала, что Ретт ее ищет. Она примет его прямо здесь, в этой элегантной, розовой с золотом гостиной, она должна заставить его попросить ее вернуться. После того как он испытает такое же унижение, она согласится, и затем он обнимет ее и поцелует.

— Скарлетт! Будь любезна отвечать на вопросы, когда я их тебе задаю.

— Что такое, тетушка Полина?

— Что ты собираешься делать? Где ты собираешься жить?

— Как где? Здесь, конечно.

Скарлетт не пришло в голову, что ее могуг и не пригласить остаться в доме деда так долго, как она того хочет. Традиции гостеприимства горячо и заботливо охранялись на Юге, и было неслыханно, если гостя выпроваживали раньше, чем он сам решал уехать.

— Папа не любит сюрпризов, — грустно предположила Элали. — Я думаю, что смогу проинструктировать Скарлетт относительно обычаев, принятых в этом доме, без вашей помощи, сестра. Конечно же, ты можешь, сестра. Я ничего другого и не предлагала.

— Я пойду и спрошу разрешения у дедушки, — сказала Скарлетт, вставая. — Хотите ли пойти со мной?

«Трепещут, — подумала она, — в ужасе от того, что визит к нему без специального приглашения мог вывести деда из себя. Черт возьми! Какую низость еще он может им уготовить!» Большими шагами она прошагала по холлу, сопровождаемая шепчущимися и беспокойными тетушками, и постучалась в дверь деда.

— Антрэ, Жером.

— Это не Жером, дедушка, это я, Скарлетт. Могу я войти?

На мгновение установилось молчание. Затем глубокий, строгий голос

Пьера Робийяра позвал:

— Входи.

Скарлетт вскинула голову и триумфально улыбнулась тетушкам перед тем, как открыть дверь.

Ее решимость немного поникла, когда она посмотрела на ястребиное лицо старика. Но она уже не могла остановиться. Она прошла полпути по толстому ковру с уверенным видом.

— Я только собираюсь сказать вам, что хочу ненадолго задержаться после того, как тетя Элали и тетя Полина уедут.

— Почему? Скарлетт была в тупике. Она не собиралась объяснять причин. И она не понимает, почему она должна это делать.

— Потому что я так хочу, — сказала она.

— Почему? — снова спросил старик.

Решительные зеленые глаза Скарлетт встретились с его замутненными голубыми.

— У меня есть причины, — сказала она. — Вы возражаете?

— Что, если так? Это уже было невыносимо. Она не может вернуться в Чарльстон. Это было бы равно поражению. Она должна остаться в Саванне.

— Если вы не хотите, чтобы я оставалась здесь, я ухожу к своим родственникам. О'Хара меня уже пригласили.

Рот Пьера Робийяра искривился в подобии улыбки.

— Я понимаю, что вам не претит спать в гостиной вместе со свиньями.

Щеки Скарлетт покраснели. Ей всегда было известно, что дед не одобрял замужества ее матери. Он никогда не принимал Джералда О'Хара в своем доме. Она хотела защитить отца и родных от его предрассудков против ирландцев. Если бы только у нее не было ужасного подозрения, что дети приводили в дом маленьких поросят, чтобы поиграть с ними.

— Забудь об этом, — сказал дед. — Оставайся, если хочешь. Мне это абсолютно безразлично.

Он закрыл глаза, выпуская ее тем самым из поля своего зрения и внимания.

Скарлетт с трудом удержалась от того, чтобы не хлопнуть дверью, когда она покинула комнату. И что за противный старик! Но тем не менее она добилась того, чего хотела. Она улыбнулась тетушкам.

— Все в порядке, — сказала она.

Весь день Скарлетт бодро шагала вместе с тетушками, оставляя их карточки в домах всех их друзей и знакомых. «Уехали», — было от руки написано в нижнем левом углу. Этот обычай не существовал в Атланте, но был обязателен в старых городах на побережье Джорджии и Южной Каролины. Скарлетт думала, что это чистая трата времени — упреждать людей, что ты уехал. Тем более, что всего несколькими днями ранее тетушки измучили себя, оставляя карточки в тех же самых домах и тем же самым людям, информируя их о том, что они приехали. Скарлетт была уверена, что большинство из этих людей не утруждали себя тем, что оставляли карточки в доме Робийяра. Здесь определенно не было гостей.

В субботу она настояла на том, чтобы пойти с тетушками на железнодорожную станцию, и она посмотрела за тем, чтобы Панси поставила их чемоданы точно там, где они хотели, чтобы их можно было видеть и чтобы никто их не стащил. Она поцеловала их тонкие морщинистые щеки, вернулась на людную платформу и помахала на прощание, когда поезд с пыхтением отправлялся со станции.

— Мы остановимся у булочной на Бротон-стрит, перед тем как поехать домой, — сказала она извозчику: до обеда было еще далеко.

Она послала Панси на кухню заказать чашку кофе и сняла перчатки. Каким милым и спокойным был этот дом, когда тетки уехали. Но в холле был целый слой пыли. Она должна сказать несколько слов Жерому. И остальным слугам тоже, если понадобится. Она не хотела, чтобы все выглядело так запущенно, котла приедет Ретт.

Как будто бы прочитав ее мысли, позади нес появился Жером. Скарлетт даже вздрогнула. Почему этот человек не может произвести мало-мальски приличного шума, когда он подходит?

— Вам послание, мисс Скарлетт.

Он держал серебряный поднос с телеграммой.

Ретт! Скарлетт с жадностью схватила тонкую бумагу неуклюжими пальцами.

— Спасибо, Жером. Посмотри за моим кофе, пожалуйста.

Дворецкий был слишком любопытен, по ее мнению. Она не хотела, чтобы он читал из-за ее плеча.

Как только он ушел, она вскрыла послание.

— Черт! — сказала она.

Телеграмма была от дяди Генри.

Обычно немногословный старый адвокат, должно быть, был сильно взволнован, поскольку телеграмма была чрезвычайно многословна.

Я НЕ ЖЕЛАЛ И НЕ ЖЕЛАЮ ИМЕТЬ НИКАКОГО ДЕЛА С ВКЛАДОМ ИЛИ ВОВЛЕКАТЬ СЕБЯ В ДРУГИЕ ДЕЛА С ДЕНЬГАМИ ПЕРЕВЕДЕННЫМИ ВАШИМ МУЖЕМ ТЧК ОНИ НА ВАШЕМ СЧЕТУ В ВАШЕМ БАНКЕ ТЧК Я ВЫСКАЗАЛ СВОЕ ОТРИЦАТЕЛЬНОЕ ОТНОШЕНИЕ К ОБСТОЯТЕЛЬСТВАМ ОКРУЖАЮЩИМ ЭТУ ОПЕРАЦИЮ ТЧК НЕ ОЖИДАЙТЕ ОТ МЕНЯ НИКАКОЙ ПОМОЩИ ТЧК

Когда Скарлетт прочла это, она упала в кресло. Ее колени были слабыми, как вода, сердце учащенно билось. Старый дурак!

Полмиллиона долларов — это, возможно, больше, чем видели в этом банке с предвоенных времен. Как теперь уберечься от того, чтобы банковские служащие не присвоили себе все деньги и не закрыли банк? Банки теперь закрываются по всей стране, об этом постоянно пишут в газетах. Она должна была ехать в Атланту, обменять деньги на золото и положить его в сейф. Но это займет несколько дней. Даже если бы сегодня был поезд, она не сможет добраться до банка до понедельника. Достаточно времени, чтобы деньги исчезли.

Полмиллиона долларов! Это больше, чем она сможет получить, если дважды продаст все, что имеет. Больше денег, чем принесут ее магазин, ее салун и все новые дома за тридцать лет. Она должна сохранить их, но как? О, она бы убила дядю Генри!

Когда Панси пришла наверх, гордо неся тяжелый серебряный поднос с блестящим кофейным набором на нем, она встретила бледную Скарлетт с дикими глазами.

— Поставь это и одевайся, — сказала она. — Мы уходим.

Она — старалась держать себя в руках. На ее щеках розовел даже легкий румянец от прогулки, когда она влетела в магазин О'Хара.

Кузен он или нет, она не хотела, чтобы Джейми знал слишком много о ее делах. Ее голос был по-девичьи очарователен, когда она попросила его порекомендовать банкира.

— Я была так легкомысленна, что не обращала внимания на потраченные деньги, и сейчас, поскольку я решила побыть здесь немного дольше, мне нужно перевести несколько долларов из моего банка, а я не знаю ни души здесь в Саванне. Я решила, что, может быть, вы замолвите за меня словечко, будучи процветающим бизнесменом.

Джейми улыбнулся.

— Я буду горд проводить вас к президенту банка, и я ручаюсь за него, потому что дядя Джеймс имел с ним дела на протяжении пятидесяти лет или даже более того. Но будет лучше, если вы, Скарлетт, скажете ему, что вы внучка старого Робийяра, чем кузина О'Хара. Он очень сердечный пожилой джентльмен. Не он ли был тем умником, который послал свои драгоценности во Францию, когда Джорджия вслед за Южной Каролиной решила выйти из Союза.

Но это значило, что ее дед был предателем по отношению к Югу. Неудивительно тогда, что он сохранил все эти тяжелые серебряные вещи и неповрежденный дом. Тогда почему его не линчевали? И как мог Джейми смеяться над этим? Скарлетт вспомнила, что Морин тоже смеялась над ее дедом, хотя, по всем правилам, она должна была быть шокирована. Все это очень сложно. Она не знала, что и думать. Но, в любом случае, у нее нет времени думать об этом сейчас, она должна идти в банк и договориться о своих деньгах.

— Посмотри за магазином, Дэниэл, пока я провожу кузину Скарлетт. — Джейми был рядом с ней, предлагая свою руку.

Она положила руку на изгиб его локтя, помахала на прощание Дэниэлу. Она надеялась, что до банка недалеко. Было где-то около полудня.

— Морин будет очень довольна, если вы побудете немного с нами, — сказал Джейми, когда они шли по Бротон-стрит вместе с Панси, которая тащилась позади. — Вы придете к нам этим вечером, Скарлетт? Я мог бы зайти за вами по дороге домой и проводить вас туда.

— Я бы очень хотела, Джейми, — сказала Скарлетт.

Она в течение десяти минут сходила с ума в этом огромном доме, где, кроме ее деда, было не с кем поговорить. Если же приедет Ретт, она всегда может послать в магазин Панси с запиской, извещающей, что она изменила свои планы…

Как оказалось, когда Джейми пришел, она нетерпеливо ждала его в передней. Ее дед был взбешен, когда она вечером уходила из дома.

— Это не отель, куда вы можете приходить и уходить, когда вам захочется, мисс. Извольте приспособить свои планы к распорядку моего дома. А это значит быть в постели в девять часов.

— Конечно, дедушка, — сказал она кротко.

Она была уверена, что будет дома задолго до этого. К тому же она смотрела на него с возрастающим уважением после визита к президенту банка. Ее дед гораздо богаче, нежели она могла себе представить. Когда Джейми представил ее как внучку Пьера Робийяра, человек чуть не надорвался, кланяясь и расшаркиваясь. Скарлетт улыбнулась, припоминая. «Затем, когда Джейми ушел и я сказала, что хочу арендовать сейф и перевести туда полмиллиона, я думала» что он свалится в обморок к моим ногам. Меня не заботит, что все говорят, но обладать большим количеством денег — лучшее, что может быть в мире».

— Я не буду задерживаться допоздна, — сказала она Джейми, когда он пришел. — Я думаю, это нормально. Вас не затруднит проводить меня домой в восемь тридцать?

— Я почту за честь сопровождать вас куда угодно в любое время, — пообещал Джейми.

Скарлетт искренне не подозревала, что не сможет вернуться почти до самых сумерек.

Глава 39

Вечер начался достаточно спокойно. Так спокойно, что Скарлетт даже была разочарована. Она ожидала музыку и танцы и своего рода праздник, но Джейми проводил ее в уже знакомую кухню. Морин с чашкой чая в руке приветствовала ее поцелуями в обе щеки, а затек вернулась к приготовлению обеда. Скарлетт села рядом с дремавшим дядей. Джеймсом. Джейми снял пиджак, расстегнул жилетку, закурил трубку и сел в кресло-качалку. Мэри Кейт и Хелен сидели за столом в примыкающей гостиной, болтая друг с другом под дребезжание ножей и вилок. Это была достойная семейная сцена, но не очень волнующая. «Но все-таки, — думала Скарлетт, — здесь будет ужин. Я знала, что тетя Полина и тетя Элали должны ошибаться относительно всей этой бессмыслицы поста. Никто не сможет прожить, питаясь только один раз на протяжении многих недель». Через несколько минут скромная девочка с целым облаком темных волос вошла, держа за руку маленького Джеки.

— А, это ты, Кэтлин, — сказал Джейми.

Скарлетт мысленно отметила про себя это имя. Оно шло девушке, такое мягкое и юное.

— Подведи-ка молодого человека к его старику отцу.

Джеки вырвал свою руку и подбежал к отцу, и недолгое спокойствие закончилось. Скарлетт вздрогнула от радости криков мальчика. Дядя Джеймс фыркнул, внезапно пробудившись. Дверь с улицы открылась, и вошел Дэниэл с младшим братом Брайаном.

— Посмотри, кого я нашел хныкающим у двери, мама, — сказал Дэниэл.

— Я вижу, ты решил почтить нас своим присутствием, Брайан, — сказала Морин. — Я должна сообщить об этом в газету, чтобы они напечатали это на первой странице.

Брайан обхватил талию своей матери медвежьими объятиями.

— Ты же не оставишь человека голодным, ведь так? Морин попыталась сделать рассерженный вид, но она улыбалась. Брайан поцеловал ее рыжую голову и отпустил ее.

— Ты только посмотри, что ты мне сделал с волосами, дикий индеец, — пожаловалась Морин, — и опозорил меня, не поприветствовав кузину Скарлетт. И ты, между прочим, тоже.

Брайан наклонился с высоты своего высокого роста и улыбнулся Скарлетт.

— Вы простите меня? — сказал он. — Вы были такой маленькой и элегантно молчаливой, что я совершенно упустил вас из виду, кузина Скарлетт. — Его мощные рыжие волосы блестели в свете огня, а голубые глаза были заразительно счастливыми. — Вы походатайствуете за меня перед моей бессердечной матерью, чтобы мне перепало несколько объедков с ее стола?

— Иди, дикарь, и смой грязь с рук, — приказала Морин.

Дэниэл занял место брата, когда Брайан подошел к раковине.

— Мы очень рады, что вы с нами, кузина Скарлетт.

Скарлетт улыбнулась: неважно, что было много шума от Джеки, прыгающего у отца на коленях, зато в ее здоровых рыжеволосых родственниках было столько жизни. Это оттеняло холодное совершенство дома ее деда, похожим на могилу.

Пока они ели за большим столом, Скарлетт узнала причину шутливого гнева Морин на ее сына. Несколькими неделями раньше Брайан переехал из комнаты, которую он делил с Дэниэлом, и Морин только наполовину примирилась с его порывом к независимости. Приютили его всего в нескольких шагах, в доме его сестры Патриции. И то, что Брайан до сих пор предпочитал ее кухню более причудливому меню Патриции, давало Морин огромное удовлетворение.

— А что ты хочешь, — самодовольно сказала она, — когда Патриция не разрешит и запаху рыбы попасть за ее прекрасные кружевные занавески?

И она положила четыре блестящих, покрытых маслом рыбины на тарелку сына. «Это такое неудобство — быть настоящей леди во время Великого Поста, я уверена».

— Прикуси-ка язычок, женщина, — сказал Джейми, — ты злословишь по поводу своей собственной дочери.

— А у кого на это больше прав, чем у ее собственной матери? Затем заговорил старый Джеймс.

— Морин права. Я хорошо помню острый язык своей матери.

И он погрузился в нежные воспоминания о своей молодости. Скарлетт слушала в надежде, что он упомянет и об ее отце.

— А сейчас, Джералд, — сказал старик Джеймс.

Она наклонилась к нему.

— Джералд всегда был самым дорогим ребенком для нее. Его всегда меньше всего распекали.

Скарлетт улыбнулась. Быть маминым любимчиком — это так похоже на папу. Кто мог противостоять его доброму сердцу, скрытому под внешней суровостью. О, как ей хотелось, чтобы он был здесь, со всей своей семьей.

— Мы пойдем к Мэтту после ужина, — спросил старый Джеймс, — или все придут сюда?

— Мы пойдем к Мэтту, — ответил Джейми.

Мэтт — это тот самый, кто начинал танцы на дне рождения Патриции, вспоминала Скарлетт. Ее ноги начали постукивать.

Морин улыбнулась ей.

— Я думаю, есть некоторая готовность к рилу, — сказала она. Подняла ложку со своей тарелки, подошла к Дэниэлу, взяла его ложку, затем, сложив их, она взялась за самые кончики ручек и начала в такт стучать ложками по ладони, запястью и предплечью и лбу Дэниэла. Звук ударов был почти таким же, как у кастаньет, но легче, а веселая несуразность игры на двух сложенных ложках, как на музыкальном инструменте, была причиной для неожиданного, восхищенного смеха Скарлетт. Не думая об этом, она начала постукивать ладонями по столу в такт ударам ложек.

— Пора идти, — сказал Джейми. — Я возьму скрипку.

— Мы принесем стулья, — сказал Мэри Кейт.

— У Мэтта и Кейти их только два, — объяснил Дэниэл Скарлетт. — Это самые последние О'Хара, которые приехали в Саванну.

В двойной гостиной Мэтта и Кейти почти не было мебели. Зато у них есть камин для тепла, газовые светильники на потолке, полированный деревянный пол для танцев. Часы, которые Скарлетт провела в этих пустых комнатах в субботу, были лучшими в ее жизни.

В семье О'Хара делили любовь и счастье так свободно и неосознанно, как делили воздух, которым дышали. Скарлетт становилась, как все О'Хара, спокойной и непринужденной, открытой — и беззаботной. Она теряла хитрость и расчет, который научилась использовать в борьбе за влияние, необходимое, чтобы стать царицей общества американского Юга.

Ей не нужно никого обольщать или покорять, ее принимали такой, какая она есть, одной из семьи. В первый раз в жизни ей хотелось предоставить кому-нибудь еще право стать центром внимания. Все остальные были интересны ей, во-первых, потому, что они — ее недавно обнаруженные родственники, во-вторых потому, что она никогда в своей жизни не знала никого, кто был бы на них похож. Или почти никогда. Скарлетт посмотрела на Морин с Брайаном и Дэниэлом, играющим позади нее, Хелен и Мэри Кейт, хлопающими в ладоши в ритме, который ложками задавала Морин, и на мгновение их яркие рыжие головы напомнили ей юных Тарлтонов, вернувшись к жизни. Близняшки, высокие и красивые, бросающиеся с юношеской нетерпеливостью навстречу следующим приключениям, которые уготовила для них жизнь. Скарлетт всегда завидовала свободе и легкости, с которой девушки Тарлтон обращались со своей матерью. И сейчас она видела такую же легкость в отношениях между Морин и ее дочерьми. И она также знала, что сама свободно может смеяться вместе с Морин, поддразнивать и быть поддразниваемой, делить ту любовь, которой жена Джейми награждала всех вокруг.

В этот момент то поклонение, которое Скарлетт испытывала к своей спокойной, хорошо владеющей собой матери, разбилось и пошло трещинами, и она начала чувствовать, что освобождается от вины, которую всегда ощущала, потому что не могла жить так, как мать ее учила. Возможно, это хорошо, что она никогда не была настоящей леди. Это было слишком сложно. Она должна подумать об этом позже. Скарлетт не хотела ни о чем думать сейчас. Единственное, что имело значение, был этот момент и счастье, которое он приносил, а также музыка, танцы, хлопанье в ладоши и песни.

После формальных церемоний балов в Чарльстоне непринужденные домашние удовольствия опьяняли. Скарлетт глубоко дышала от радости и смеха вокруг нее, все это кружило ей голову.

Дочь Мэтта Пегги показала ей простейшие фигуры рила, и в том, что она учится у семилетнего ребенка, была какая-то естественность. И естественность выражаемого одобрения, и даже поддразнивания остальных, детей и взрослых, поскольку для Пегги это было то же самое, что и для нее. Она танцевала, пока у нее смертельно не устали колени, тогда она в изнеможении, смеясь, упала на пол к ногам дяди Джеймса, и он потрепал ее за волосы, как щенка, это рассмешило ее еще сильнее, и она, задыхаясь, крикнула:

— Мне так весело! В жизни Скарлетт было не так много веселья, и ей хотелось, чтобы эта чистая, бесхитростная радость длилась вечно. Она посмотрела на своих здоровых, счастливых родственников, она гордилась их силой, энергией, талантом к музыке и к жизни. «Мы славная семья. Мы — О'Хара. И никто не сможет тронуть нас». Скарлетт слышала голос отца, говорящего гордые слова, которые он так часто повторял ей. Но она в первый раз поняла, что он имел в виду.

— Ах, Джеймс, какая это была замечательная ночь, — сказала она, когда он провожал ее домой. Скарлетт так устала, что постоянно спотыкалась, но она болтала, как сорока, слишком возбужденная, чтобы воспринять безмолвие спящего города.

«Мы славная семья, мы — О'Хара».

Джеймс засмеялся. Его сильные руки обхватили ее талию, он поднял ее и закружил.

— И никто не сможет тронуть нас, — сказал он, когда поставил ее на землю.

— Мисс Скарлетт… мисс Скарлетт! — Панси разбудила ее в семь часов, чтобы передать послание от ее деда. — Он хочет видеть вас прямо сейчас.

Старый солдат был торжественно одет, только что выбрит. Он неодобрительно посмотрел на наскоро причесанные волосы Скарлетт и ее ночную рубашку со своего королевского места в огромном кресле во главе обеденного стола.

— Я недоволен завтраком, — объявил он.

От изумления у Скарлетт отвалилась челюсть. Какое отношение она имела к его завтраку? Он думает, что она его приготовила. Может, он просто сошел с ума. Как папа. У папы просто случилось в жизни больше, чем он мог перенести, и он уединился в том времени и мире, где не совершались ужасные дела. Он был похож на смущенного ребенка. Но в деде не было никакого смущения или чего-то детского. Он отлично знает, где он» и кто он, и что он делает. «Чего он хочет, подняв меня после пары часов сна и жалуясь мне на свой завтрак?»

Ее голос был подчеркнуто спокойным, когда она заговорила.

— Что с вашим завтраком, дедушка?

— Он невкусный и холодный.

— Почему бы Вам не послать его обратно на кухню? Прикажите им принести то, чего Вы хотите, и убедитесь, что завтрак горячий.

— Вы это сделаете. Кухни — женское дело.

Скарлетт уперла руки в бока. Она посмотрела на деда такими же непреклонными глазами, как его собственные.

— Вы хотели сказать, что подняли меня с кровати, чтобы передать со мной послание Вашему повару. За кого вы меня принимаете, своего рода служанку? Закажите завтрак или оставайтесь голодным, мне нет дела. Я иду спать.

Скарлетт резко повернулась.

— Ваша кровать принадлежит мне, молодая женщина, и вы занимаете ее из моей милости и любезности. Я рассчитываю, что выбудете подчиняться мне, пока находитесь под моей крышей.

Она была в гневе, все желание спать исчезло. «Я соберу все свои вещи сию же секунду, — думала она, — я не могу с этим мириться».

Но аромат свежего кофе остановил ее перед тем, как она заговорила. Она сначала выпьет кофе, а потом отделает старика. Ей лучше подумать минуту. Она еще не была готова уехать из Саванны. Ретт как раз сейчас должен уже знать, что она здесь. И она должна вот-вот получить послание от настоятельницы относительно Тары.

Скарлетт подошла к ручке звонка у двери. Затем она села на стул справа от деда. Когда вошел Жером, она свирепо посмотрела на него.

— Принеси мне чашку кофе. Возьми эту тарелку. Что там, дедушка, много кукурузы? Что бы там ни было, Жером, скажи повару, чтобы он ел это сам. Пусть он приготовит омлет, ветчину, бисквиты и овсянку. И побольше масла. Мне же — кувшин сливок к кофе, и побыстрее.

Жером посмотрел на выпрямившегося старика, призывая его поставить

Скарлетт на место. Пьер Робийяр смотрел прямо, стараясь не глядеть в глаза дворецкого.

— Не стой, как статуя, — огрызнулась Скарлетт. — Делай, что тебе сказали.

Она была голодна.

Несмотря на то, что завтрак прошел в молчании, так же, как и обед на его дне рождения, на этот раз он съел все, что ему принесли. Скарлетт краем глаза подозрительно смотрела на него. «Что он задумал, старый лис?» — Скарлетт не могла поверить, что в этой шараде было что-то сложное. По ее опыту, получить то, что ты хочешь от слуг, было самым легким делом в мире. Все, что нужно сделать, — прикрикнуть на них. «А Бог знает» как дед умеет вселять ужас в людей. Посмотрите на тетю Полину и тетю Элали.

Посмотрите на меня, в конце концов. Я быстро выпрыгнула из кровати, когда он послал за мной. Больше я этого не сделаю».

Старик кинул салфетку на пустую тарелку.

— Я надеюсь, вы будете надлежащим образом одеты в следующий раз во время еды, — сказал он Скарлетт. — Точно через час и семь минут мы пойдем в церковь. Этого времени достаточно для вас, чтобы привести себя в порядок?

Скарлетт не собиралась идти в церковь сейчас, когда тетушки на этом не настаивали, и она получила все, что хотела от настоятельницы. Но дедушкин произвол должен быть остановлен. Он же был ярым антикатоликом, как говорили тетушки.

— Я не знала, что вы посещаете мессу, — сказала она.

Сладость сочилась из ее слов.

Большие седые брови Пьера Робийяра сурово насупились.

— Вы, я надеюсь, не принадлежите к тому папскому идиотству, как ваши тетки?

— Я добрая католичка, если это то, что вы имели в виду, и я ИДУ на мессу с моими родственниками О'Хара, которые, между прочим, приглашали меня остановиться у них в любое время и на сколько я пожелаю.

Скарлетт встала и триумфально вышла из комнаты. Она была уже на середине лестницы, когда вспомнила, что ничего не следовало есть до мессы. Ничего. Она не должна принять причастие, если ей не хочется. И она определенно показала деду. Когда она зашла в комнату, она сделала несколько движений рила, которым научилась прошлой ночью.

Она ни на минуту не верила, что дед мог поддаться на ее угрозы остановиться у родственников. Она была рада ходить к О'Хара на музыку и танцы, но там слишком много детей, чтобы житье стало возможным. К тому же у них нет слуг. Она не могла одеться без Панси, которая шнуровала ей корсет и делала прическу.

«Интересно, что он задумал», — подумала Скарлетт снова. Потом она пожала плечами. Она, возможно, скоро узнает. Так или иначе, перед тем, как это обнаружится, Ретт, может быть, за ней приедет.

Глава 40

Через один час четыре минуты после того» как Скарлетт ушла к себе в комнату, Пьер Огюст Робийяр» солдат Наполеона, оставил прекрасный склеп своего дома, чтобы пойти в церковь. Он был одет в теплый сюртук и шерстяной шарф. Его мощные седые волосы были накрыты собольей шапкой, которая когда-то принадлежала русскому офицеру, убитому при Бородино. Несмотря на яркое солнце, ему было холодно. Он шагал, не сгибаясь, редко пользуясь коричневой тростью, которую он носил с собой, и легким кивком головы приветствовал тех, кто здоровался с ним на улице. Он был очень хорошо известен в Саванне.

В независимой пресвитерианской церкви на площади Чипью он сел на пятую от алтаря скамейку, это место принадлежало ему с освящения церкви, которое состоялось шестьдесят лет назад. Джеймс Монро, президент Соединенных Штатов, был на освящении и хотел бы, чтобы его представили человеку, который прошел вместе с Наполеоном от Аустерлица до Ватерлоо. Пьер Робийяр был с ним любезен, КАК со старшим, но президент не представлял собой ничего особенного для человека, который сражался вместе с императором.

Когда служба закончилась, он перекинулся несколькими словами с некоторыми людьми, которые отозвались на его жесты и поспешили присоединиться к нему на выходе из церкви. Он задал несколько вопросов и выслушал множество ответов. Затем он вернулся домой с почти улыбающимся лицом и дремал, пока не накрыли обед. Еженедельные выходы в церковь становились все более утомительными.

Он спал очень чутко, почти как все старики, и проснулся до того, как Жером принес его поднос.

Он думал о Скарлетт. Ему не была любопытна ее жизнь или характер. Он и не вспоминал о ней, и когда она появилась в его комнате, сопровождаемая его дочерьми, он был и рад, и не рад ее видеть. «Она устраивает беспорядок на кухне своими просьбами, — сказал Жером. — И она может довести месье Робийяра до смерти, если будет продолжать настаивать на добавке масла, подливки и сладкого в его еду».

Она была ему послана в ответ на молитвы старика. Ему нечего было ожидать от своей жизни, за исключением месяцев или лет неизменной рутины сна и еды, а также еженедельных экскурсий в церковь. Его не смущало, что его жизнь была безнадежна; его любимая жена стояла у него перед глазами, и определенно, в назначенное время он воссоединится с ней. Он проводил дни и ночи, видя ее во сне, когда он спал, переворачивая страницы своей памяти о ней, когда он бодрствовал. Этого было для него достаточно. Почти. Ему не хватало хорошей еды; в последние годы она была безвкусной, холодной и смертельно однообразной. Он хотел, чтобы Скарлетт изменила это.

Пьер Робийяр распознал в ней задиру сразу. Он хотел заставить ее действовать в своих интересах, потому что у него больше не было сил добиваться того, чего он хотел для себя самого. Слуги знали, что он слишком стар и устал, чтобы управлять ими. А Скарлетт была молодой и здоровой. Он не нуждался в ее компании или любви. Он хотел, чтобы она управляла домом, как когда-то он управлял сам, а это значило: соответствие его стандартам и подчинение его власти. Ему нужно было найти способ, как это сделать, и он думал о ней.

— Скажи внучке, чтоб она пришла сюда, — сказал он, когда пришел Жером.

— Ее еще нет дома, — сказал дворецкий с улыбкой.

Он предвкушал гнев старика с удовольствием. Жером ненавидел Скарлетт.

Скарлетт была на городском рынке вместе с Морин. После ссоры с дедом она оделась, отпустила Панси и спешно сбежала через сад, никем не сопровождаемая, через два небольших квартала в дом Джейми.

— Я пришла найти компанию, чтобы идти на мессу, — сказала она Морин, но настоящей причиной была потребность быть где-нибудь, где люди были бы добры друг к другу.

После мессы мужчины пошли в одну сторону, а женщины и дети — в другую.

— Они пошли подстричься и посплетничать в парикмахерскую в гостиницу Пуласки, — сказала Морин Скарлетт. — А также пропустить пинту — другую в салуне. Это лучше, чем газета, для того, чтобы узнать, что происходит. Мы же услышим новости на рынке, пока я буду покупать устриц для пирогов.

Городской рынок Саванны имел такое же предназначение и был таким же оживленным, как рынок в Чарльстоне. Когда она окунулась в знакомую суету купли-продажи, друзей, приветствующих друзей, Скарлетт поняла, как много она упустила.

Скарлетт пожалела, что не взяла Панси с собой, она могла бы наполнить корзину экзотическими фруктами, которые прибывали через грузовой морской порт Саванны, если бы с ней была ее служанка, чтобы дотащить все это. Мэри Кейт и Хелен делали эту домашнюю работу. Скарлетт дала им понести для нее несколько апельсинов и настояла на том, чтобы заплатить самой за кофе и карамельные булочки, которые они съели во время одной из остановок.

Скарлетт отказалась, когда Морин пригласила ее отобедать вместе с ними, она не сказала повару своего деда, что не будет дома. И ей хотелось немного вздремнуть, поскольку утром у нее не было такой возможности. Не стоило выглядеть страшной, как смерть, если Ретт приедет дневным поездом.

Она поцеловала Морин на крыльце дедовского дома, попрощалась с остальными. Они почти отошли на квартал, когда Хелен прибежала с наполненным до отказа бумажным пакетом.

— Не забудьте свои апельсины, кузина Скарлетт.

— Я возьму их, мисс Скарлетт, — это был Жером.

— О, хорошо. Вы здесь? Ты не должен быть таким тихим, Жером, ты испугал меня, я не слышала, что открылась дверь.

— Я искал вас. Мистер Робийяр хочет вас видеть.

Жером смотрел на усилия О'Хара с нескрываемым презрением. Подбородок Скарлетт выпрямился. С дерзостью дворецкого надо было что-то делать. Она гордо вошла в комнату деда с жалобой, готовой сорваться с языка.

Пьер Робийяр не дал ей говорить.

— Вы растрепаны, — сказал он холодно, — и, кроме того, вы нарушили распорядок в моем доме. Пока вы общались с этими ирландскими невежами, прошел обеденный час.

Скарлетт рьяно ухватилась за наживку.

— Я буду вам благодарна, если вы будете прилично выражаться, говоря о моих родственниках.

Стариковские веки наполовину скрывали блеск в его глазах.

— А как вы назовете человека, который занимается торговлей? — спокойно спросил он.

— Если вы говорите о Джейми О'Хара, я называю его удачливым, работящим предпринимателем, и я уважаю его за то, что он сделал.

Дед потянул за крючок.

— И, без сомнения, вы восхищаетесь также его вульгарной женой.

— Это так. Она добрая и любезная женщина.

— Знаете ли вы, что она была барменшей в ирландском салуне? Скарлетт задыхалась, как рыба, вытащенная на землю. Это не может быть правдой. Неприятные картины наполнили ее воображение. Морин, подставляющая свой стакан для следующей порции виски… Играющая на кастаньетах и громко поющая непристойные песни… Убирающая взъерошенные рыжие волосы с красного лица, не стараясь скрепить их на затылке… поднимающая свою юбку до колеи, танцуя рил…

Вульгарно. Морин была вульгарна.

Они все были в своем роде вульгарны.

Скарлетт была готова закричать. Она была так счастлива с О'Хара, что ей не хотелось их терять. Но… это был дом, где выросла ее мать, а пропасть между Робийярами и О'Хара была слишком велика, чтобы ее игнорировать. «Нет ничего удивительного в том, что дедушка стыдится меня. Сердце матери было бы разбито, если бы она меня увидела идущей по улице со всем этим стадом, с которым я пришла домой. Женщина на людях даже без платка поверх ее беременного живота, и миллион детей, бегающих вокруг, подобно диким индейцам, нет даже служанки, чтобы донести все, что они купили. Я должна была выглядеть так же отвратительно, как и все остальные. А мать так упорно старалась научить меня быть настоящей леди. Хорошо, что она умерла и не узнала, что ее дочь дружит с женщиной, которая работала в салуне».

Скарлетт беспокойно посмотрела на старика. Мог ли он знать о здании, которым она владела в Атланте и которое было сдано в аренду владельцу салуна?

Глаза Пьера Робийяра были закрыты. Казалось, что он внезапно погрузился в сон, свойственный старикам. Когда Скарлетт на цыпочках вышла из комнаты, старый солдат улыбнулся, а затем заснул.

Жером принес ее почту на серебряном подносе. Он был в белых перчатках. Скарлетт взяла конверты с подноса, короткий кивок был ее единственной благодарностью. Это было сделано не для того, чтобы показать ее признательность, и не означало, что она собирается задержать Жерома на месте. Предыдущим вечером, после того, как она целую вечность ждала Ретта в гостиной, а он так и не появился, она устроила слугам такой разнос, который они никогда не забудут. Жерому в особенности. Богу было угодно, чтобы дворецкий вел себя так дерзко. Она нуждалась в ком-нибудь, чтобы выместить на нем свой гнев и разочарование.

Дядя Гамильтон был в бешенстве от того, что она перевела деньги в банк в Саванне. Скарлетт смяла его короткое письмо и бросила его на пол.

Толстый конверт был от тети Полины. Ее бесцельные жалобы могли подождать, а она уверена, что там жалобы. Потом Скарлетт открыла негнущийся квадратный конверт. Она не могла разобрать почерк на нем.

Это было приглашение. Имя незнакомое, и она должна хорошо подумать, прежде чем вспомнить. Конечно. Ходгсон — это имя по мужу одной из старых леди, сестер Телфер. Приглашение было на церемонию открытия Ходгсонхолла, с последующим приемом. «Новый дом для. Исторического общества Джорджии». Это звучало еще более замогильно, чем ужасная музыкальная вечеринка. Скарлетт сморщилась и отложила приглашение в сторону. Она должна найти бумагу и отправить, свои сожаления. Ее тетушки любили скучать до смерти, но не она.

Тетушки. С этим тоже лучше покончить быстрее. Она вскрыла письмо Полины.

«…Глубоко опозорены Вашим возмутительным поведением. Если бы мы знали, что Вы едете с нами в Саванну без слова объяснений Элеоноре Батлер, мы бы настояли, чтобы Вы вышли из поезда и отправились обратно».

«Какого черта она это пишет? Возможно ли, чтобы мисс Элеонора не упомянула про записку, которую я ей оставила? Или она ее не получила? Нет, это невозможно».

Скарлетт быстро пробежала глазами по жалобам тети Полины относительно глупости путешествия Скарлетт после сурового испытания, когда опрокинулась лодка, и о «неестественной скрытности» Скарлетт, не сказавшей им, что с ней был несчастный случай.

Почему Полина не может сказать ей то, что она хочет знать? Ни слова о Ретте. Она просматривала страницу за страницей, исписанные острым почерком тети Полины, стараясь найти его имя. Здесь. Наконец-то.

«…дорогая Элеонора обеспокоена, что Ретт счел необходимым уехать в Бостон на встречу относительно груза удобрений. Он не должен был уезжать в холод северного климата сразу после испытания долгим пребыванием в холодной воде, которое последовало за опрокидыванием его лодки».

Страницы упали на колени из рук. Скарлетт. Конечно. О, спасибо тебе, Господи. Поэтому Ретт за ней еще и не приехал. «Почему дядя Генри не сказал мне, что телеграмма от Ретта пришла из Бостона? Я бы не сходила с ума, ожидая его появления каждую минуту. Пишет ли тетя Полина, когда он вернется?» Скарлетт пошарила в куче листов. Когда же она остановится? Скарлетт вернулась к тому месту, где она остановилась, и внимательно прочитала до конца. Но никакого упоминания о том, что она хотела узнать, не было. «Что же мне делать сейчас? Ретт может быть в отъезде неделями. Или он, может быть, в дороге домой именно в эту минуту?»

Скарлетт снова взяла приглашение от мисс Ходгсон. В конце концов, туда можно и пойти. Она взвоет, если будет находиться в этом доме с утра до вечера.

Если бы только она могла ходить к Джейми, хотя бы на чашку кофе. Но нет, не следовало об этом и думать.

Итак, она не могла думать об О'Хара. Следующим утром она пошла на городской рынок с поварихой, чтобы проконтролировать, что она покупает и сколько она за это платит. Не зная, чем заняться, Скарлетт решила навести порядок в дедовском доме. Когда она пила кофе, она услышала мягкий, дрожащий голос, произнесший ее имя. Это была прелестная, тихая юная Кэтлин.

— Я не знаю американских сортов рыбы, — сказала она. — Вы мне не поможете выбрать самые лучшие креветки?

Скарлетт была в замешательстве, пока девочка не показала рукой в сторону креветок.

— Ангелы послали мне вас, Скарлетт, — сказала Кэтлин, когда сделала покупку. — Я бы совсем растерялась без вас. Морин хочет все только самое лучшее. Мы ожидаем Колума, вы знаете?

«Колум?! Как будто я должна знать, кто это такой! Морин или кто-то еще упоминали его имя».

— Почему Колум — это так важно? Голубые глаза Кэтлин расширились от удивления.

— Почему? Хорошо… потому что Колум — это Колум. Это все. Он… — она не могла подыскать нужного слова. — Он Колум. Это все. Он привез меня сюда, разве вы не знаете? Он мой брат, как Стефен.

Стефен. Это тихий и темный. Скарлетт и не думала, что он брат Кэтлин. Может, поэтому он такой тихий. Может быть, они все такие, как мышки, в этой семье.

— Который же из братьев дяди Джеймса ваш отец? — спросила она Кэтлин.

— Ах, мой отец умер. Господь упокоил его душу.

Что-то девочка глуповата.

— Как его звали, Кэтлин?

— О, вы хотите знать его имя. Патрик его звали, Патрик О'Хара. Патриция была названа в его честь, будучи первенцем Джейми, а Патрик — имя его собственного отца.

Лоб Скарлетт напрягся в размышлении. Значит, Джейми — тоже брат Кэтлин. Не сказала бы, что вся семья была тихой.

— У тебя есть еще братья? — спросила она.

— О, конечно, — сказала Кэтлин со счастливой улыбкой, — братья и сестры тоже. Четырнадцать в общей сложности. Еще живущих, я имею в виду.

Она перекрестилась.

Скарлетт отшатнулась от девочки. «О Господи, больше чем уверена, что кухарка все слышала и теперь передаст деду. Я его уже слышу, как он говорит о католиках, размножающихся, как кролики».

Но в течение дня Пьер Робийяр ни разу не упомянул о ее родственниках. Он потребовал ее к себе перед ужином, объявил, что еда улучшается, и отпустил.

Она остановила Жерома, проверила поднос, осмотрела серебро, чтобы удостовериться, что оно блестит и на нем нет жирных отпечатков пальцев. Затем она положила кофейную ложечку так, что та ударилась о суповую ложку. «Если бы Морин взялась учить меня играть на ложках…» Мысль застала ее врасплох.

Этой ночью она видела во сне отца. Она проснулась утром с улыбкой на губах, со следами слез на щеках.

На городском рынке она услышала взрывы характерного смеха Морин и устремилась за кирпичный простенок, чтобы избежать встречи. Но она могла видеть Морин, Патрицию, огромную, как дом, и толпу детей за ними.

— Ваш отец — единственный, кто не в восторге от приезда Колума, — слышала она слова Морин. — Он наслаждается угощениями, которые я готовлю на ужин каждый вечер, в надежде, что придет Колум.

«Я и сама хочу специальных угощений, — подумала Скарлетт. — Я устала от мягкой пищи для дедушки». Она повернулась к кухарке.

— Возьми также кур, — приказала она, — и поджарь пару кусочков мне на обед.

Ее плохое настроение исчезло задолго до обеда. Когда она вернулась домой, она обнаружила послание от настоятельницы: епископ был готов рассмотреть просьбу Скарлетт разрешить ей купить приданое Кэррин.

«Тара. Я получу Тару!» Ее мозг был так занят планами возрождения Тары, что она не замечала проходящего времени, не осознавала, что лежало у нее в тарелке во время обеда.

Она могла видеть это так ясно в своем воображении. Дом, сверкающий свежей белизной на холме; уходящая зелень лужайки, такая зеленая, усаженная клевером; пастбища, сияющие зеленью шелковистой травы, склоняющейся от ветра; загадочные тенистые темно-зеленые сосны, окружающие реку и скрывающие ее от взгляда. Весна с морем нежных цветов кизила и опьяняющим запахом глицинии. Лето, накрахмаленные занавески, развевающиеся в открытом окне, и сладость запаха жимолости, проникающего во все комнаты. Волшебное безупречное совершенство.

Да, лето лучше всего. Длинное, ленивое лето в Джорджии, когда сумерки длятся часами и светлячки предупреждают о надвигающейся темноте. Потом звезды на близком бархатном небе, или луна, круглая и белая, такая же белая, как спящий дом, который она освещает на темном холме.

Лето… Глаза Скарлетт расширились. Это так. Почему она не поняла это раньше? Конечно. Лето, когда она любила Тару больше всего, именно летом Ретт не сможет поехать в Данмор из-за лихорадки. Это было отлично. Они могли бы жить с октября по июнь в Чарльстоне, когда начинался сезон балов, разбивающий монотонность всех этих скучных чаепитий, и летом в Таре, разбивающей монотонность балов.

Глава 41

Пьер Робийяр сопровождал Скарлетт на церемонию открытия Ходгсонхолла. Он был внушительной персоной в своем старомодном выходном костюме, состоящем из сатиновых брюк и бархатного фрака с маленьким значком Почетного Легиона в петлице и с широкой красной орденской лентой на груди. Скарлетт никогда не видела кого-либо, кто выглядел бы так изысканно и аристократично, как ее дед.

Он тоже мог ею гордиться. Она надела жемчуга и бриллианты чистой воды, ее платье было чудесно: блестящая колонна золотой парчи, отделанные золотом кружева, с золотым парчовым шлейфом четырех футов длиной. У нее никогда не было возможности надеть это платье, потому что ей приходилось одеваться так скромно в Чарльстоне. Скарлетт все еще прихорашивалась, когда Жером посадил ее в экипаж напротив деда.

Поездка на южную окраину города прошла в молчании. Пьер Робийяр почти заснул, качая головой, увенчанной седой копной волос. Она дернулась, когда Скарлетт вскрикнула:

— О, посмотрите! Толпа народа окружала классическое здание с железным забором, чтобы посмотреть на прибытие элиты саваннского общества. Скарлетт надменно, высоко держала голову, пока слуга в ливрее помогал ей выйти из экипажа на тротуар. Она могла слышать шепот восхищения в толпе. Пока ее дед медленно вылезал вслед за ней, она вскинула голову, чтобы открыть серьги, сверкающие в свете фонарей, и отбросила шлейф с руки на высокую лестницу холла, покрытую красной дорожкой.

«О-о-о! „, — слышала она из толпы, — „А-а-а! «, «прелестно“, «кто она?“ Когда она положила свою руку в белой перчатке на бархатный рукав деда, ее отчетливо позвал знакомый голос.

— Кэйти, дорогая, вы ослепительны, как королева Шебы!

В панике она быстро посмотрела налево, отшатнулась от Джейми с его выводком, как будто она их не знала, и продолжала медленным величавым темпом Пьера Робийяра подниматься по лестнице. Но картина отпечаталась в ее мозгу. Джейми держал под руку свою смеющуюся, рыжеволосую, неряшливую жену, его котелок небрежно торчал на затылке кудрявой головы. Еще один человек стоял справа от него, освещенный фонарями. Ростом он доходил до плеча Джейми. Его красное лицо было веселым, голубые глаза сверкали, а непокрытая голова была окружена ореолом серебряных кудрей. Это был точный образ Джерадда О'Хара, папы Скарлетт.

Красивый строгий интерьер Ходгсон-холла полностью соответствовал его академическому предназначению. Богатые панели полированного дерева покрывали стены и обрамляли коллекцию старых карт и эскизов, принадлежащих историческому обществу. Огромные медные канделябры со стеклянными круглыми газовыми светильниками свисали с высокого потолка. Они отбрасывали яркий ослепительный свет на ряды бледных аристократических лиц под ними.

Скарлетт панически чувствовала, она быстро начала стареть. Ее тридцатый день рождения прошел незамеченным, пока она была в Чарльстоне. Каждый знает, что когда женщине тридцать, она все равно, что умерла. Тридцать это было так много; Скарлетт казалось, что с ней этого никогда не случится.

Дед взял ее руку выше локтя и подтолкнул ее к ряду встречающих. Его пальцы были холодны, как смерть, и она чувствовала холод даже через тонкую кожу перчаток, которые покрывали ее руку почти до плеча.

Старшие служащие Исторического Общества приветствовали высокочтимых гостей. «Я не могу пожимать все эти мертвые холодные руки, улыбаться и говорить, как я счастлива быть здесь. Нужно бежать».

Она осела, повиснув на несгибаемом плече деда.

— Мне нехорошо, — сказала она. — Дедушка, я внезапно почувствовала себя плохо.

— Вам не позволяется плохо себя чувствовать, — сказал он. — Стойте и делайте то, что от вас ожидают. Вы можете уйти после церемонии открытия, не раньше.

Скарлетт выпрямилась и шагнула вперед. Какое чудовище ее дед! Ничего удивительного в том, что мать никогда о нем не говорила, о нем нельзя было сказать ничего хорошего.

— Добрый вечер, миссис Ходгсон, — сказала она. — Я так счастлива быть здесь.

Продвижение Пьера Робийяра по очереди встречающихся было гораздо медленнее. Он склонил голову над рукой леди, стоявшей где-то в середине пути, когда Скарлетт уже все закончила. Она протиснулась через группу людей и поспешила к двери.

Выйдя, Скарлетт сделала большой глоток свежего воздуха. Ее шлейф сверкал в свете ламп на красной ковровой дорожке, протягиваясь за ней и как бы летя по воздуху.

— Экипаж Робийяра. Быстро! — попросила она слугу.

Он побежал за угол. Скарлетт побежала за ним, не обращая внимания на шлейф, тянувшийся по грубым кирпичам тротуара. Она должна сбежать прежде, чем кто-нибудь сможет остановить ее.

Наконец, она была в безопасности внутри экипажа, она хватала воздух короткими глотками.

— Отвези меня в Южный Брод, — сказала она кучеру, когда смогла говорить. — Я покажу дом.

«Мама покинула всех этих людей, — думала она, — когда вышла замуж за папу. Она не осудит, если я тоже убегу».

Она услышала музыку и смех за дверьми кухни Морин. Она стучала кулаками по двери, пока Джейми не открыл ей.

— Это же Скарлетт! — сказал он с удивлением. — Входи, Скарлетт, дорогая, и познакомься с Колумом. Он наконец-то здесь, лучший из всех О'Хара, хранящий только самого себя.

Сейчас, когда он был близко к ней, Скарлетт могла видеть, что Колум был младше Джейми и не так уж похож на ее отца. Его голубые глаза были темнее и серьезнее, а круглый подбородок имел ту твердость, которую Скарлетт видела на лице своего отца, когда он сидел верхом, приказывая своей лошади прыгнуть выше, чем позволяло здравомыслие.

Когда Джейми познакомил их, Колум улыбнулся, его глаза почти исчезли в сети мелких морщинок. Исходящая от них теплота позволила Скарлетт почувствовать, что встреча с ней была самым счастливым событием в его жизни.

— Не самая ли мы счастливая на поверхности Земли семья, если среди нас есть такое создание, — сказал он. — Вам нужна только тиара, чтобы увенчать все ваше золотое великолепие. Если бы вас могла видеть королева фей, она бы разорвала в клочья свои осыпанные золотом крылья. Пусть маленькие девочки посмотрят, Морин, это вдохновит их, чтобы вырасти такими же сногсшибательными, как их кузина.

Скарлетт зарделась от удовольствия.

— Я полагаю, что слышу знаменитую ирландскую лесть, — сказала она.

— Нисколько. Я бы желал иметь поэтический дар, чтобы высказать все, что я думаю.

Джейми стукнул брата по плечу.

— Ты не так уж плох, мошенник. Отойди и дай Скарлетт стул. Я пока наполню ее стакан. Колум в своих странствиях нашел для нас бочонок настоящего ирландского эля, дорогая Скарлетт. Вы должны попробовать.

Джейми произнес имя и обращение «дорогая» так, как это делал Колум, произнося их как одно слово: Дорогая Скарлетт.

— О, нет, благодарю вас, — автоматически сказала она, а потом добавила: — А почему бы и нет? Я никогда не пробовала эля.

Она могла пить шампанское, нисколько не думая об этом. Темный, шипучий напиток был горьким, и она поморщилась. Колум взял у нее кружку:

— Она становится все более совершенной с каждой минутой, — сказал он. — Даже оставляя напиток тем, у кого жажда сильнее.

Его глаза улыбались, глядя на нее из-за кружки, когда он пил.

К Скарлетт вернулась улыбка. Пока тянулся вечер, она заметила, что каждый улыбался Колуму, как бы отражая его радость. Он явно наслаждался собой. Он откинулся в кресле, протянул ноги ближе к огню, размахивая руками, дирижируя и ободряя играющего на скрипке Джейми и «та-та-та» Морин на кастаньетах. Он был без ботинок, и его ноги в чулках отплясывали в такт звучащей музыке. Это был человек на отдыхе: он снял воротничок и расстегнул ворот рубашки.

— Расскажи нам, Колум, о своих путешествиях, — просил кто-нибудь время от времени.

Но Колум постоянно отказывался. Ему нужна музыка, сказал он, и стакан, чтобы освежить свое сердце и пересохшее горло. Завтра будет достаточно времени для разговоров.

Сердце Скарлетт тоже освежила музыка. Но она не могла оставаться долго. Она должна быть дома в кровати до того, как вернется ее дед.

— Я надеюсь, что кучер сдержал свое обещание и не сказал деду, что привез меня сюда.

Джейми был сильно удивлен, когда экипаж подкатил к двери. Скарлетт сбежала по лестнице с туфельками в руке и свернутым шлейфом под мышкой. Она плотно сжимала губы, чтобы не рассмеяться, — разыгрывать прогульщицу было весело.

Ее дед никогда не знал, что она делала, но она знала, это знание возбуждало ее эмоции, которые боролись внутри ее всю жизнь. Подлинная сущность Скарлетт была в той же мере унаследована от ее отца, как и ее имя. Она была такой же порывистой и волевой и обладала той грубостью и прямолинейностью, жизненной силой и смелостью, которые провели ее отца через опасные волны Атлантики к вершине его мечты — быть владельцем огромной плантации и мужем светской леди.

Кровь ее матери дала ей прекрасное сложение и матовую кожу, которые говорили о вековой породе. Эллин Робийяр вложила в свою дочь правила аристократии.

Сейчас ее воспитание и инстинкты воевали между собой. О'Хара притягивали ее, как магнит. Их земная энергия и здоровое счастье взывали к глубочайшей и лучшей части ее натуры. Но она не была готова ответить. Все, чему ее учила мать, которую она почитала, восставало против этой свободы.

Она разрывалась между этой дилеммой и не могла понять, что приводило ее в такое отчаяние. Она без отдыха скиталась по тихим комнатам дома деда, не замечая их строгой красоты, воображая музыку и танцы у О'Хара, всем сердцем желая быть с ними. Ее же воспитание заставляло думать, что такое шумное веселье вульгарно и свойственно лишь низшему классу.

На самом деле Скарлетт мало беспокоило, что ее дед смотрел свысока на ее родственников. «Он был самолюбивый старик, — думала она, — который смотрел свысока на каждого, включая собственных дочерей». Но наставления ее матери сделали свои отметины на всю жизнь. Эллин могла бы гордиться ею в Чарльстоне. Несмотря на насмешливые предсказания Ретта, ее признавали и принимали там как леди. И ей это нравилось. Не так ли? Конечно, так. Это было то, что ей хотелось, ее воспринимали такой, какой ей хотелось быть. Почему же ей так тяжело было перестать заведовать ее ирландской родне? «Я не буду думать об этом сейчас, — решила она, — я подумаю об этом позже. Я буду думать о Таре вместо этого».

Затем пришло послание от секретаря епископа. Он не может удовлетворить ее просьбу. Скарлетт прижала послание к груди и побежала одна, без шляпки, к незапертой двери дома Джейми. Они поймут, что она чувствует, О'Хара поймут. «Папа говорил мне не раз: „Для всякого, хотя бы с каплей ирландской крови, земля, на которой он живет, подобна матери. Это единственное, что сохраняется, ради чего стоит работать, стоит бороться“.

Она влетела в дверь и увидела впереди небольшую фигуру и серебристую голову Колума О'Хара, так похожую на голову ее отца. Наверное, он чувствовал так же, как она.

Колум стоял в дверном проеме лицом к столовой. Когда входная дверь распахнулась и Скарлетт ввалилась в комнату, он повернулся.

Он был одет в темный костюм. Скарлетт смотрела на него с изумлением: она увидела белую полоску вокруг шеи. Священник! Никто не сказал ей, что Колум — священник. «Благодарю тебя. Господи. Священнику можно рассказать все, даже глубочайшие тайны своего сердца».

— Помоги мне, отец! — закричала она. — Мне нужно, чтобы кто-нибудь помог мне.

Глава 42

— Здесь вы это найдете, — заключил Колум. — Что же можно сделать, чтобы исправить это, мы должны придумать.

Он сидел во главе длинного стола в столовой Джейми. Все старшие из трех домов О'Хара сидели на стульях вокруг стола. Голоса Мэри Кейт и Хелен слышались из-за двери на кухню, где кормили детей. Скарлетт сидела рядом с Колумом с лицом, распухшим и покрывшимся пятнами от рыданий.

— Ты хочешь сказать, Колум, что ферма в Америке не наследуется в целости старшим из детей? — спросил Мэтт.

— Кажется, так, Мэтью.

— Хорошо, значит, дядя Джералд сделал глупо, не оставив свое завещание.

Скарлетт встрепенулась и взглянула на него. Но до того, как она смогла заговорить, вступил Колум.

— У него не было времени и подумать о своей смерти, а Господь упокоил его душу.

— Господь упокоил его душу, — эхом откликнулись остальные, перекрестясь. Скарлетт безнадежно взглянула на их торжественные лица. Что они могли сделать? Они всего лишь ирландские иммигранты.

Но скоро она поняла, что ошиблась. По мере того как продолжался разговор, она чувствовала себя все лучше и лучше. Для своего положения эти ирландские иммигранты могли сделать достаточно много.

Билли Кармоди, муж Патриции, был старшиной у рабочих, строящих собор. Оказалось, что он неплохо знал епископа.

— К сожалению, — пожаловался он, — этот человек прерывает работу три раза в день, чтобы сказать, что она не делается достаточно быстро. Это настоящая спешка, — объяснил Билли, — потому что кардинал из Рима проедет по Америке осенью и, возможно, заедет в Саванну на церемонию открытия, если все будет сделано к его приезду.

Джейми кивнул.

— Амбициозный человек наш епископ Гросс, ты хочешь сказать, не без желания быть замеченным курицей.

Он посмотрел на Джералда. Так же сделали Билли, Брайан, Дэниэл и старик Джеймс. А также женщины: Морин, Патриция и Кейти. Скарлетт посмотрела тоже, хотя она не знала, почему они все смотрят.

Джеральд взял за руку свою молодую жену.

— Не будь скромницей, милая Поли, — сказал он, — сейчас ты О'Хара, так же, как и остальные. Скажи нам, кого ты выберешь для разговора с твоим отцом?

— Том Мак Махон подрядчик всего строительства, — прошептала Морин Скарлетт. — Достаточно намека Тома на то, что вся работа может быть замедленна, чтобы епископ пообещал все, что угодно. Он, без сомнения, дрожит от страха перед Мак Махоном. Все остальные в мире тоже дрожат.

Скарлетт заговорила.

— Дайте Колуму сделать это.

У нее не было никаких сомнений, что он сделает это лучше всех. За его маленьким ростом и обезоруживающей улыбкой стояли сила и власть Колума О'Хара.

Хор согласия послышался со всех сторон. Колум был тем, кто может сделать то, что нужно.

Он улыбнулся присутствующим за столом, затем одной Скарлетт.

— Мы поможем вам. Великая штука — иметь семью, не так, Скарлетт? Особенно с родственниками, которые могут помочь. Вы получите свою Тару, подождите и увидите.

— Тара? Что там про Тару? — спросил старый Джеймс.

Старик смеялся, пока не закашлялся от смеха.

— Таков Джералд, — сказал он, когда снова мог говорить, — для такого маленького человека он всегда обладал высоким самомнением.

Скарлетт выпрямилась. Никто не смеет смеяться над ее отцом, даже его собственный брат.

Колум сказал ей очень мягко.

— Успокойтесь, он не хотел вас обидеть, я все объясню позже.

Так он и сделал, когда сопровождал ее в дом деда.

— Тара — магическое слово для всех ирландцев, Скарлетт, и магическое место. Это был центр всей Ирландии, обиталище Великих Королей. Еще до Рима или Афин, давным-давно, когда мир был молодым и полным надежд, Ирландией правили Великие Короли, справедливые и прекрасные, как солнце. Они установили законы великой мудрости и давали приют и богатство поэтам. Они были смелыми гигантами, которые карали неправду с внушающей страх яростью и боролись с врагами правды, красоты, и Ирландии мечами и безупречными сердцами. Сотни и тысячи лет они управляли своим прекрасным зеленым островом, и была музыка по всей земле. Пять дорог вели к Таре из каждого уголка страны, и каждый третий год все люди приезжали на пиршество в банкетном зале, чтобы послушать поющих поэтов. Это не сказка, а великая правда, записанная во всех летописях других стран, а печальные слова о конце написаны в великих монастырских книгах. В год пятьсот пятьдесят четвертый состоялось последнее пиршество в Таре.

Голос Колума медленно растворился в последнем слове, и Скарлетт почувствовала жжение в глазах. Она была очарована этой историей и его голосом.

Какое-то время они шли молча. Затем Колум сказал:

— Это была прекрасная мечта вашего отца — построить новую Тару в новом для себя американском мире. Он, должно быть, действительно был прекрасным человеком.

— О, он был таким, Колум. Я любила его очень сильно.

— Когда в следующий раз я поеду в Тару, я буду думать о нем и его дочери.

— Когда вы поедете? Вы имеете в виду, что она до сих пор есть. Это место существует в действительности?

— Так же, как и дорога под нашими ногами. Это прекрасный, очаровательный зеленый холм, и на нем пасутся овцы, с его вершины вы можете видеть на много миль вокруг тот же самый прекрасный мир, который видели Великие Короли. Это недалеко от деревни, где я живу, где родились наши с вами отцы, в графстве Миг.

Скарлетт была как громом поражена. И папа ходил туда тоже, стоял там, где стояли Великие Короли! Она могла вообразить его с выпяченной грудью, важно расхаживающего, как обычно бывало, когда он был доволен собой. Она тихо засмеялась.

Когда они подошли к дому Робийяра, она вздохнула с сожалением. Ей бы хотелось часами вот так гулять, слушая голос Колума.

— Я не знаю, как благодарить вас за все, — сказала она ему. — Сейчас я чувствую себя в миллион раз лучше. Я уверена, что вы заставите епископа изменить его мнение.

Колум улыбнулся.

— Хорошо, кузина. Но какое имя я скажу ему, Скарлетт? Я вижу полоску на вашем пальце. Вы же не О'Хара для епископа.

— Нет, конечно, нет. Мое имя в замужестве — Батлер.

Улыбка Колума исчезла, затем вновь появилась.

— Это могущественное имя.

— Это так в Южной Каролине, но оно не помогает мне здесь. Мой муж из Чарльстона, его имя Ретт Батлер.

— Я удивлен, что он не помогает вам во всех ваших проблемах.

Скарлетт весело улыбнулась.

— Он помог бы, если бы мог, но он должен был уехать на Север по делу.

Он очень удачливый бизнесмен.

— Я понимаю. Хорошо, я счастлив стать вашим помощником, если смогу.

Ей захотелось заключить его в объятия, так же, как она обнимала своего отца, когда он давал ей то, что она хотела. Но она подумала, что не стоит обнимать священника, даже если он твой кузен. Она просто попрощалась и вошла в дом.

Колум удалился, насвистывая «Нося зеленое».

— Где вы были? — спросил Пьер Робийяр. — Мой ужин был совершенно неудовлетворительным.

— Я была в доме моего брата Джейми. Я закажу вам другой поднос.

— Вы виделись с этими людьми? — с возмущением, дрожащим голосом, спросил старик.

Гнев Скарлетт нарастал.

— Да, и собираюсь встретиться с ними снова. Они мне очень нравятся.

Она гордо вышла из комнаты. Но тем не менее она осмотрела новый поднос с ужином ее деда перед тем, как подняться в свою комнату.

— А что насчет вашего ужина, Скарлетт? — спросила Панси. — Вы хотите, чтобы я принесла вам поднос наверх?

— Нет, иди сюда и помоги мне раздеться, я не хочу ужинать.

«Забавно, но я совсем не чувствую голода, хотя выпила только чашку чая.

Все, что я сейчас хочу, так это поспать немного. Все эти крики и рыдания утомили меня. Я с трудом могла произносить слова, чтобы рассказать Колуму про епископа, так сильно я рыдала. Я думаю, что смогу спать неделю, я никогда в жизни не чувствовала себя такой усталой».

В ее голове была легкость, а в теле ощущалась тяжесть и расслабленность. Она упала в мягкую кровать и мгновенно погрузилась в глубокий освежающий сон.

В своей жизни Скарлетт почти всегда была наедине со сложностями.

Иногда она отказывалась признать, что нуждается в помощи, чаще ей вообще не к кому было обратиться. Сейчас было по-другому, и ее душа поняла это раньше, чем ее рассудок. Были люди, готовые ей помочь. Ее семья решительно сняла тяжесть с ее плеч. Больше она не была одна. Она могла позволить себе уехать.

Пьер Робийяр недолго спал в эту ночь. Он был обеспокоен вызывающим поведением Скарлетт. Так же, как ее мать много лет назад, она бросала ему вызов. Эллин была его любимой дочерью, больше всех похожей на мать. Скарлетт он не любил. Вся любовь, которая у него была, похоронена в могиле вместе с женой. Но он не позволит Скарлетт уехать без борьбы. Он хотел провести последние дни в комфорте, а она может обеспечить ему это. Выпрямившись, он сидел в кровати, лампа потухла, когда кончилось масло, а он планировал свою стратегию, как будто это был решающий бой с превосходящими силами противника.

После прерывистого часа отдыха, незадолго до рассвета, он проснулся с принятым решением. Когда Жером принес завтрак, старик дописывал письмо. Он положил его в конверт и запечатал, перед тем как освободил на коленях место для подноса.

— Доставь это, — сказал он, передавая письмо дворецкому. — И дождись ответа.

Скарлетт приоткрыла дверь и просунула голову.

— Вы посылали за мной, дедушка?

— Заходи, Скарлетт.

Она была удивлена, что в комнате находился кто-то еще. У ее деда никогда не было гостей — Человек поклонился, она склонила голову.

— Это мой стряпчий, мистер Джонс. Позвони Жерому, Скарлетт. Он проводит вас в гостиную, Джонс. Подождите там, пока я не пришлю за вами.

Скарлетт сильно нажала кнопку звонка, и Жером открыл дверь.

— Подвинь, пожалуйста, этот стул ближе, Скарлетт. Мне нужно сказать нечто важное, а я не хочу напрягать голос.

Скарлетт была озадачена. Старик, кроме всего прочего, сказал «пожалуйста». Он и говорил как-то тихо. «Господи, я надеюсь, он не собирается умирать сейчас при мне. Я не хочу заниматься организацией его похорон с Элали и Полиной». Она поставила стул у изголовья кровати. Пьер Робийяр изучал ее из-под полузакрытых век.

— Скарлетт, — сказал он тихо, когда она села. — Мне почти девяносто четыре года. У меня хорошее здоровье для моего возраста, но простой арифметический расчет показывает, что мне осталось не так долго жить. И я прошу тебя, мою внучку, побыть со мной до момента, когда я уйду.

Скарлетт начала было говорить, но старик поднял тонкую руку и остановил ее.

— Я не закончил, — сказал он. — Я не обращаюсь к вашему чувству семейного долга, хотя я знаю, что вы очень ответственно относились к нуждам ваших тетушек в течение многих лет. Я приготовился сделать вам блестящее предложение, весьма щедрое. Если вы останетесь в этом доме как его хозяйка, проследите, чтобы мои последние дни прошли в соответствии с моими желаниями, вы унаследуете все мое состояние. Это не так уж мало.

Скарлетт была ошеломлена. Она вспомнила раболепие управляющего банком, знавшего, как велико состояние ее деда.

Пьер Робийяр неправильно понял колебание Скарлетт, пока ее ум напряженно работал. Он думал, что она преисполнена благодарностью. Его информация не включала сообщения управляющего банком, и он не знал об ее золоте в подвалах. Удовлетворение заблестело в его потускневших глазах.

— Я не знаю, — сказал он, — и не желаю знать, какие обстоятельства заставили вас рассматривать расторжение брака. — Его поза и голос стали жестче, поскольку он думал, что занимает выигрышную позицию. — Но вы оставите идею развода…

— Вы читали мою почту?

— Все, что происходит под этой крышей, — мое дело.

Скарлетт была так возмущена, что не могла найти слов, чтобы выразить это. Ее дед продолжал говорить. Точно. Холодно. Его слова походили на ледяные иголки.

— Я презираю поспешность и глупость, а вы глупо поспешили, оставив своего мужа, не думая о своем положении. Если бы у вас хватило рассудка проконсультироваться с адвокатом — что сделал я — вы бы узнали, что законы Южной Каролины запрещают разводы по любым причинам. Это уникально для Соединенных Штатов. Вы сбежали в Джорджию — это верно, но ваш муж — житель Южной Каролины. Там невозможны разводы.

Скарлетт до сих пор была сосредоточена на недостойности чужаков, копающихся в ее переписке. «Это, должно быть, этот воришка Жером. Он совал нос в мои дела, рылся в моем бюро. И мой собственный кровный родственник, мой дед, послал его на это». Она встала и наклонилась вперед, ее кулаки уперлись в кровать позади костлявой руки Пьера Робийяра.

— Как вы посмели послать этого человека в мою комнату? — крикнула она ему и ударила по толстому одеялу.

Рука деда взметнулась вперед так быстро, как нападающая змея. Он схватил ее за запястье своими костлявыми пальцами.

— Вы не станете повышать на меня голос в моем доме, молодая дама. Я ненавижу шум. И вы будете вести себя с подобающим моей внучке приличием. Я не один из ваших трущобных ирландских родственников.

Скарлетт была шокирована его силой и немного напугана. Что стало с хилым стариком, перед которым она почти чувствовала себя виноватой? Его пальцы были похожи на железные обручи.

Она вырвалась. Затем подалась назад.

— Неудивительно, что моя мать оставила этот дом и никогда не возвращалась, — сказала она.

— Не будь столь мелодраматичной, девочка. Ваша мать покинула этот дом, потому что была слишком упрямой и молодой, чтобы слышать голос рассудка. Она разочаровалась в любви и вышла за первого человека, который попросил ее об этом. Она жила, сожалея об этом, но что сделано — то сделано. Но вы уже не девочка, как она. Вы уже достаточно взрослая, чтобы воспользоваться вашей головой. Контракт подготовлен, приведи сюда Джонса, мы подпишем его, как будто этой непристойной выходки не было.

Скарлетт повернулась к нему спиной. «Я ему не верю. Я не буду слушать эти разговоры». Она подняла стул и поставила на обычное место так, что его ножки попали во вмятины, которые они проделали на ковре за долгие годы. Она не чувствовала себя испуганной, или виноватой, или даже разгневанной. Когда она снова повернулась к деду лицом, ей показалось, что она никогда не видела его раньше. Он был чужим — тиран, подлый, скучный старик, которого она не знала и не хотела знать.

— Еще не начеканили столько денег, чтобы задержать меня здесь, — сказала она, разговаривая больше с собой, чем с ним. — Деньги не могут сделать приемлемой жизнь в склепе.

Она посмотрела на Пьера Робийяра горящими зелеными глазами на мертвенно бледном лице.

— Вы принадлежите этому месту. Вы уже мертвы, но не хотите этого признать. Первое, что я сделаю утром, — я уеду.

Она быстро подошла к двери и, толкнув, открыла ее.

— Я предполагала, что ты подслушиваешь, Жером. Входи.

Глава 43

— Не будь ребенком, Панси. С тобой ничего не случится. Поезд следует прямо в Атланту, там он останавливается. Только не вылезай до того, как приедешь. Я завернула кое-какие деньги в носовой платок и положила его в карман пальто. Твой билет уже у кондуктора, и он обещал присмотреть за тобой. Ты все плакалась, как тебе хочется домой, а сейчас ты туда и едешь, прекрати все это.

— Но, мисс Скарлетт, я никогда не была одна в поезде.

— Плакса! Ты вовсе не одна. В поезде полно народу. Ты только смотри в окно и ешь. Миссис О'Хара приготовила тебе полную корзину еды. Ты не успеешь заметить, как будешь дома. Я вышлю телеграмму, чтобы тебя встретили на станции.

— Но мисс Скарлетт, что я там буду делать без вас? Я же служанка. Когда вы приедете домой?

— Когда я туда приеду? Это зависит от обстоятельств. А сейчас залезай в вагон, поезд сейчас отправится.

«Это зависит от Ретта, — думала Скарлетт, — а ему лучше приехать пораньше». Она повернулась и улыбнулась жене Джейми.

— Я не знаю, как мне отблагодарить вас за то, что вы приняли меня, Морин. Это доставило вам столько хлопот, — она говорила мягким, светским голосом.

Морин взяла Скарлетт под руку и увела ее от поезда и несчастного лица Панси в пыльном окне вагона.

— Все замечательно, Скарлетт, — сказала она. — Дэниэл был очень раз предоставить вам свою комнату, потому что он переезжает к Патриции вслед за Брайаном. Он давно хотел это сделать, но не осмеливался. А Кэтлин порхает от радости, что она будет вашей служанкой. Она хотела научиться этому и будет поклоняться земле под вашими ногами. Глупышка так счастлива! Вы принадлежите нам, а не прихотям старого лула. Солдафон! Он надеется, что вы станете содержать для него дом. Мы же просто любим вас.

Скарлетт чувствовала себя лучше. Было невозможно противостоять сердечности Морин. К тому же она надеялась, что это не продлится долго. Все эти дети!

Морин чувствовала напряжение Скарлетт. «Ей нужно, — решила Морин, — открыть свою сердце и хорошенько по-старинному порыдать. Это неестественно для женщины — никогда не говорить о себе, ни разу не упомянуть своего мужа. Это может удивить кого угодно». Но Морин не тратила времени на удивление. Еще когда она была девочкой и мыла стаканы в баре своего отца, она заметила, что рано или поздно, все рассказывают о своих проблемах. Она не могла себе представить, что Скарлетт какая-то особенная.

Три высоких кирпичных дома О'Хара стояли в одном ряду. Внутри планировка была одинаковой. Две комнаты на каждом этаже: кухня и столовая на уровне улицы, двойная гостиная на первом этаже и две спальные комнаты на каждом из верхних этажей. Узкий коридор с красивой лестницей тянулся во всю длину каждого дома, а за каждым домом находился просторный двор и сарай.

Спальня Скарлетт была на третьем этаже дома Джейми. В ней были две односпальные кровати — Дэниэл и Брайан делили комнату, пока Брайан не переехал к Патриции. Комната была очень скромной, кроме кроватей, из мебели только гардероб, письменный стол и стул. На кровати лежала разноцветная груда одеял, на полированном полу — большой красно-белый ковер. Морин повесила для Скарлетт зеркало над письменным столом и накрыла его кружевами. Кэтлин очень умело справлялась с ее волосами, она страстно желала быть полезной и уже обладала некоторыми навыками.

Единственным маленьким ребенком в доме Джейми был четырехлетний Джеки, который обычно проводил время в других домах, играя с детьми своего возраста.

В дневное время, когда мужчины уходили на работу, а старшие дети — в школу, дома царствовали женщины.

Между ними не было никаких секретов, они говорили, что думали, посвящая друг друга в интимные моменты своей жизни, что заставляло Скарлетт краснеть. Они ссорились, когда не соглашались, и обнимались, плача, когда мирились. Женщины О'Хара содержали все дома по единому образцу. Они заходили друг к другу, чтобы выпить чашечку чая на кухне. Они делили все обязанности по покупке продуктов, приготовлению пищи и уходу за детьми.

Их развлечением были сплетни, доверительные признания и невинные заговоры против своих мужчин. Они сразу же приняли Скарлетт в свой круг. Она стала одной из них. Каждый день она ходила на городской рынок вместе с Морин или Кэйти в поисках лучших продуктов по самым дешевым ценам. Она просматривала образцы обивочного материала с домовитой Патрицией. Она выпила неисчислимое количество чашек чая и выслушала массу откровений. И хотя Скарлетт ни с кем не делилась своими секретами, никто не принуждал ее к этому.

— Я никогда не думала, что с людьми происходит так много забавных историй, — сказала Скарлетт Морин с неподдельным удивлением.

Вечер проходил по-другому. После тяжелой работы мужчины приходили домой усталыми. Их всегда ждала хорошая пища, трубка и что-нибудь выпить. После этого часто вся семья собиралась в доме Мэтта, поскольку у него было пятеро детей. Морин и Джейми могли оставить Джеки и Хелен на попечение Мэри Кейт, а Патриция могла принести своих спящих двух — и трехлетнего, не разбудив их, задолго до того, как начиналась музыка. Позже приходил Колум.

В первый раз, когда Скарлетт увидела бодхран, она подумала, что это большой тамбурин. Окантованный металлом круг натянутой кожи был больше двух футов в диаметре. Джералд держал его в руке так же, как тамбурин. Потом он сел, положил его к себе на колени и начал стучать по нему деревянной палочкой, держа руку посредине, раскачивая ее и ударяя то одним концом палочки, то другим.

«Всего лишь барабан», — подумала Скарлетт, пока Колум не взял его. Он просунул левую руку под туго натянутую кожу, как бы лаская ее, а его правое запястье внезапно стало очень подвижным. Его левая рука двигалась по барабану сверху вниз и к центру, пока его правая рука ударяла палочкой в устойчивом, будоражащим кровь ритме. Тон и сила звука менялись, но гипнотический, настойчивый ритм не изменялся. Сначала скрипка, затем свистулька, затем концертина присоединились к мелодии. Морин, завороженная ритмом, безжизненно держала кастаньеты, казалось, совсем забыла о них.

Скарлетт тоже завороженно слушала барабанные удары. Они заставляли ее плакать и смеяться, они заставляли ее танцевать так, как она никогда не танцевала в своей жизни. И только когда Колум положил бодхран на пол рядом с собой и попросил выпить, сказав, что «выколотил себя досуха», Скарлетт заметила, что все остальные тоже были под впечатлением от этой музыки.

Скарлетт с благоговением посмотрела на улыбающееся курносое лицо Колума. Этот человек был непохож на других.

— Скарлетт, дорогая, вы разбираетесь в устрицах лучше меня, — сказала Морин, когда они вошли на городской рынок. — Не выберете ли вы нам самых лучших? Я хочу приготовить Колуму к чаю тушеных устриц.

— К чаю? Но тушеные устрицы больше подошли бы для обеда.

— Поэтому я и собираюсь их приготовить. Колум говорил о встрече сегодня вечером, перед которой он хотел бы сытно поесть.

— Что это за встреча? Все мы должны идти?

— Это у Джаспер Грине, Американо-ирландской добровольной военной группы, следовательно, там не будет женщин.

— Что делает там Колум?

— Во-первых, он напоминает им всем, что они ирландцы, независимо от того, как долго они были американцами: затем он заставляет их плакать от тоски и любви к старой родине, и потом опустошает их карманы, чтобы помочь бедным в Ирландии. Он превосходно говорит речи, как сказал Джейми.

— Могу представить. В Колуме есть что-то магическое.

— Значит, вы и найдете нам магических устриц.

Скарлетт засмеялась.

— В них нет жемчужин, — сказала она, подражая ирландскому акценту Морин, — но они сделают бульон великолепным.

Колум посмотрел на дымящуюся, наполненную до краев тарелку, и его брови удивленно поднялись.

— Морин, это и есть крепкий чай?

— Устрицы сегодня выглядели особенно жирными, — сказала она с ухмылкой.

— Они что, не печатают календарей в Соединенных Штатах Америки?

— Молчи, Колум, и ешь устрицы, пока они не остыли.

— Сейчас Великий Пост, Морин, ты же знаешь правила поста. Только одна еда в день, а мы уже ели в середине дня.

Значит, ее тетушки были правы! Скарлетт медленно положила ложку на стол. Она смотрела на Морин с сочувствием. Такое прекрасное кушанье пропало. Она должна понести ужасное наказание и должна чувствовать себя очень виноватой. Почему Колум должен быть священником?

Скарлетт увидела, как улыбающаяся Морин погружает ложку в тарелку, чтобы подхватить устрицу.

— Я не волнуюсь насчет ада, Колум, — сказала она. — У меня есть особое разрешение О'Хара. И ты тоже О'Хара, так что ешь устрицы и наслаждайся ими.

Скарлетт была смущена.

— Что такое «особое разрешение О'Хара?» — спросила она у Морин.

Ей ответил Колум.

— Тридцать лет назад или около того, — сказал он, — в Ирландии разразился голод. Народ голодал уже несколько лет. Ели траву, но скоро не стало и травы. Это было ужасное время. Многие умерли, тем же, кто выжил, в некоторых приходах было даровано специальное разрешение. О'Хара жили в одном из таких приходов, им не нужно поститься.

Колум смотрел в обильно покрытую жиром жидкость в своей тарелке. Морин поймала взгляд Скарлетт. Она приложила палец к губам, затем ложкой показала Скарлетт: она может есть.

Через некоторое время Колум тоже взял ложку. Он не поднимал головы, пока ел сочных устриц. Затем он ушел в дом Патриции, где делил комнату со Стефеном.

Скарлетт посмотрела на Морин.

— Вы были там во время голода? — спросила она осторожно.

Морин кивнула.

— Я была там. Моему отцу принадлежал бар, и у нас все было не так плохо, как у других. Люди всегда находят деньги на выпивку, и мы могли покупать хлеб и молоко. Хуже всего было бедным фермерам. Ах, это было ужасно!

Она скрестила руки на груди и содрогнулась. Ее глаза наполнились слезами, голос прервался, когда она попробовала говорить.

— Они ели только картошку. Кукурузу, которую они выращивали, молоко и масло, которое они получали, нужно было продавать, чтобы заплатить арендную плату. Для себя они оставляли немного масла, обезжиренное молоко и несколько куриц, чтобы иногда по воскресеньям иметь яйцо. Но чаще всего ели картошку, одну только картошку, и считали, что этого достаточно. Потом картошка начала гнить под землей, и не осталось ничего.

Губы Морин дрожали, она выдавила глухой, сдавленный крик.

Скарлетт вскочила и положила руки на дрожащие плечи Морин.

Морин плакала у нее на груди.

— Вы не можете себе представить, что значит жить без пищи.

Скарлетт взглянула на раскаленные угли в камине.

— Я знаю, на что это похоже, — сказала она. Она обняла Морин и рассказала о том, как они ехали домой в Тару из горящей Атланты. В глазах и голосе Скарлетт не было слез, пока она говорила о запустении и долгих месяцах недоедания. Но когда она заговорила о том, как нашла свою мать мертвой, когда они достигли Тары, и о помешательстве отца, Скарлетт не сдержалась.

Теперь Морин утешала ее.

Глава 44

Казалось, что кизиловые деревья расцвели за одну ночь.

— Ах, какой прекрасный вид! — воскликнула Морин, когда они шли на городской рынок. — Утренний свет, проникающий сквозь нежные лепестки, делает их почти розовыми. К полудню они станут белыми, как грудь лебедя. Это замечательно, что в городе растет такая красота. Она глубоко вздохнула.

— У нас будет пикник в парке, Скарлетт. Мы должны почувствовать запах весны в воздухе. Пойдемте быстрее, нам надо многое купить. Днем я буду готовить, а завтра после мессы мы проведем весь день в парке.

«Это уже суббота?» Ум Скарлетт заработал, подсчитывая и припоминая. Значит, она провела в Саванне почти целый месяц. Ее сердце сжалось, как в тисках. Почему же Ретт не приехал? Где он? Его дела в Бостоне не могли продолжаться так долго.

— …Бостон, — донеслось до Скарлетт, она даже приостановилась. Она схватила руку Морин и подозрительно посмотрела на нее. «Откуда Морин известно, что Ретт в Бостоне? Как она могла узнать про него что-то? Я же не сказала ей ни слова».

— Что с вами, Скарлетт, дорогая? Вы подвернули ногу?

— Что вы сказали про Бостон?

— Жалко, что Стефен не будет с нами на пикнике. Он сегодня уезжает в Бостон. А там деревья не цветут. Я разочарована, но у него будет возможность увидеть Томаса и его семью и привезти новости от него. Это доставит удовольствие старику Джеймсу.

Скарлетт тихо шла рядом с Морин. «Все это тянется слишком долго, а Ретт не приехал».

Она бормотала, неосознанно соглашаясь с предложениями Морин насчет еды для пикника. Может, она допустила ошибку, не поехав с тетками в Чарльстон. Может, она была не права, оставив первоначальное место?

«Все это сведет меня с ума! Я не могу думать обо всем этом». Но ее рассудок постоянно к этому возвращался.

Может, она должна поговорить с Морин обо всем. Она во многом разбирается. Она поймет. Может быть, Морин сможет помочь. «Нет, я поговорю с Колумом! Завтра, на пикнике, там будет много времени. Я попрошу его пройтись со мной. Колум знает, что делать. Колум чем-то похож на Ретта. Колум умеет добиваться того, чего хочет. Он совсем как Ретт. И смеется над происходящим, как Ретт».

Скарлетт засмеялась про себя, вспомнив, как Колум рассказывал об отце Полли. «А, это большой, смелый человек, могущественный строитель Мак Махон. Руки у него, как кувалды, явно разрывающие швы его дорогого сюртука, без сомнения, выбранного миссис Мак Махон, чтобы соответствовать ее домашнему платью. Благочестивый человек, с надлежащим благочестием для глупых выходок, вроде идеи построить дом Бога здесь в Саванне. Я благословил его на это моим собственным смиренным способом. „Верую! — сказал я. — Я уверен, что вы не возьмете ни пенни больше, чем сорок процентов дохода с прихода“. Его глаза засверкали, а мускулы вздулись, как у быка, и его блестящие рукава издали легкий треск вдоль зашитых шелковой ниткой швов. „Это так, господин Строитель, — сказал я, — ведь любой другой человек запросил бы пятьдесят, видя, что епископ не ирландец“.

— А почему ты улыбаешься капусте, хотела бы я знать? — спросила Морин.

Скарлетт улыбнулась своей подруге.

— Потому что наступила весна, и мы собираемся на пикник, — сказала она. И еще потому, что она получит Тару, она была уверена.

Скарлетт никогда не видела Форсайт Парк. Ходгсон-холл находился через улицу от него. Было темно, когда она пришла на церемонию открытия. Два каменных сфинкса располагались по обе стороны от входа. Дети мечтательно смотрели на чудовищ, на которых им было запрещено карабкаться, затем они побежали по центральной тропинке, на середине которой остановилась Скарлетт.

Фонтан находился на расстоянии двух кварталов от входа, но он был такой огромный, что был виден издалека. Арки и струи воды поднимались и падали, подобно сверкающим бриллиантам. Скарлетт была очарована.

— А сейчас подойди ближе, — сказал Джейми, — он еще лучше вблизи.

Яркое солнце создавало радугу в танцующей воде. Побеленные стволы деревьев, которые росли по обе стороны дорожки, вели к ослепительному великолепию фонтана. Когда она подошла к железной изгороди, окружавшей бассейн фонтана, ей нужно было закинуть голову назад, почти до головокружения, чтобы посмотреть на нимфу с высоко поднятым жезлом, из которого струи воды поднимались к небу.

— Я и сама люблю людей-змей, — сказала Морин, — они всегда выглядят так, как будто весело проводят время.

Скарлетт посмотрела туда, куда показывала Морин. Бронзовый водяной сидел в огромном бассейне на своем элегантно сложенном чешуйчатом хвосте, с горном, прижатым к губам.

Мужчины развернули коврики под дубами, которые выбрала Морин, а женщины поставили свои корзины. Мэри Кейт и Кэтлин разрешили маленькой девочке Патриции и малышу Кейти поползать по траве. Старшие дети бегали и прыгали, играя в какие-то собственные игры.

— Я дам своим ногам отдохнуть, — сказала Патриция. Билли помог ей прислониться спиной к стволу дерева.

— Иди, — сказала она раздраженно, — необязательно проводить со мной весь день.

Он поцеловал ее в щеку, снял ремни концертины с плеча и положил се рядом с ней.

— Позже я сыграю прекрасную мелодию, — пообещал он и побрел к группе играющих в бейсбол.

— Давай, иди к ним, Мэтт, — предложила она своему мужу.

— Идите все, — сказала Морин.

Джейми и его сыновья отправились бегом, за ними брели Колум и Джералд с Мэттом и Вилли.

— Они захотят есть, когда вернутся, — сказала Морин довольным голосом. — Хорошо, что мы припасли еды для целого войска.

Скарлетт с нежностью смотрела на женщин своей семьи, чувствуя такую же любовь к мужчинам, когда они вернулись, неся свои шляпы и сюртуки, с расстегнутыми воротничками и закатанными рукавами. Она отбросила свои классовые предрассудки. Скарлетт больше не задумывалась над тем, что ее родственники в Ирландии были слугами. Мэтт был плотником, Джералд у него — рабочим, Кейти была молочницей. Патриция горничной. Какое это могло иметь значение? Скарлетт была счастлива, что она принадлежит семье О'Хара.

Она сидела на коленях позади Морин.

— Я надеюсь, что мужчины не теряют времени зря, — сказала она. — На свежем воздухе и я проголодалась.

Когда осталось только два куска пирога и яблоко, Морин начала кипятить воду для чая на спиртовой горелке. Билли Кармоди взял концертину и подмигнул Патриции.

— Что сыграть, Пэтси? Я обещал тебе мелодию.

— Ш-ш-ш, не сейчас, Билли, — сказала Кейти. — Малыши почти спят.

Пять малюток лежали на коврике в тени дерева. Билли начал слегка насвистывать, затем подхватил мелодию на концертине, почти беззвучно. Патриция улыбалась ему. Она убрала волосы со лба Тимоти и начала петь колыбельную, которую играл Билли.

Тимоти открыл глаза.

— Еще, пожалуйста, — сонно попросил он.

— О, да, пожалуйста, мисс, спойте это еще.

Все удивленно посмотрели на странного молодого человека, стоящего рядом. Он держал поношенную шляпу в грубых грязных руках перед своей залатанной курткой. Он бы выглядел на двенадцать лет, если бы не клочья бороды, торчащие на подбородке.

— Я прошу у вас прощения, леди и джентльмены, — сказал он. — Я понимаю, что мешаю вашей вечеринке, но моя мать пела эту песню мне и сестрам. Она переворачивает мне душу.

— Садись, юноша, — сказала Морин. — У нас еще остался пирог, а также замечательный сыр и хлеб в корзине. Как тебя зовут и откуда ты?

Мальчик присел на колени рядом с ней.

— Дэнни Мюррей, миледи.

Он поправил жесткие черные волосы у себя на лбу, затем вытер руки об рукав и взял кусок хлеба, который Морин вынула из корзины. Он жадно ел.

Билли начал играть.

«На крыльях ветра…» — пела Кейти. Голодный парень проглотил кусок и запел вместе с ней.

«…слушай дуновение ветра…» — они закончили, три раза полностью повторив припев. Глаза Дэнни Мюррея блестели, как черные драгоценные камни.

— Ешь, Дэнни Мюррей, — сказала Морин. Ее голос был строгим. — Тебе понадобятся силы позже. Я собираюсь заварить чай, а затем мы хотим услышать еще твое пение. Твой ангельский голос, словно дар с небес.

Это была правда. Ирландский тенор парня был чистым, как у Джералда.

О'Хара занялись приготовлением чая.

— Я выучил новую песню, может, вам понравится, — сказал Дэнни, когда Морин стала разливать чай. — Я с корабля, который останавливался в Филадельфии перед тем, как пришел сюда. Спеть ее вам?

— Как она называется, Дэнни? Я могу ее знать, — сказал Билли.

— «Я возьму тебя домой».

Билли покачал головой.

— Я буду рад выучить ее с твоей помощью.

Дэнни Мюррей улыбнулся.

— Буду рад показать ее тебе.

Он отбросил волосы с лица и набрал воздуха. Потом он приоткрыл губы, и песня полилась, как блестящая серебряная нить.

Скарлетт присоединилась к аплодисментам. Это была прекрасная песня.

— Это было так здорово, что я забыл выучить, — сказал Билли с сожалением. — Спой ее снова, Дэнни, чтобы я заучил мелодию.

— Нет! — Кэтлин О'Хара вскочила. Ее лицо было в слезах. — Я не могу слушать ее еще, я не могу!

Она вытерла глаза ладонями.

— Простите меня, — всхлипнула она. — Мне нужно идти.

Она осторожно переступила через спящих детей и убежала.

— Я извиняюсь, — сказал парень.

— Пустое, это не твоя вина, юноша, — сказал Колум. — Ты доставил нам настоящее удовольствие. Несчастная девочка тоскует по Ирландии, и случайно ее зовут Кэтлин. Ты будешь очень любезен, если споешь под аккомпанемент.

Музыка играла до тех пор, пока солнце не село, и ветерок стал прохладным. Потом они пошли домой. Дэнни Мюррей не смог принять приглашения Джейми на ужин. Он должен был возвращаться на корабль с наступлением сумерек.

— Джейми, я думаю, что мне нужно взять с собой Кэтлин, когда я уеду, — сказал Колум. — Она пробыла здесь достаточно долго, чтобы почувствовать тоску по дому, а ее сердце до сих пор тоскует.

Скарлетт чуть не пролила кипяток себе на руки.

— Куда вы едете, Колум?

— Назад, в Ирландию. Я приезжал только погостить.

— Но епископ еще не изменил своего мнения относительно Тары. К тому же мне нужно поговорить с вами кое о чем еще.

— Но я ведь не уезжаю в эту минуту, дорогая Скарлетт. На все хватит времени. Что вы чувствуете вашим женским сердцем? Должна Кэтлин ехать домой?

— Я не знаю. Спросите у Морин. Она была с ней с тех пор, как мы вернулись.

«Какая разница, что делает Кэтлин? Мне нужен Колум. Как мог он вот так подняться и уехать, когда я нуждалась в нем? И почему только я сидела там и распевала с этим отвратительным грязным парнем? Мне нужно было пригласить Колума прогуляться со мной, как я и хотела».

Скарлетт почти не притронулась к бутерброду с сыром и картофельному супу, которые приготовили на ужин. Она чуть не плакала.

— Уф, — тяжело вздохнула Морин, когда кухня снова была чистой. — Я собираюсь уложить мои старые кости в постель пораньше сегодня. После сидения на земле в течение всех этих часов я не могу разогнуться. Я окостенела, как ручка плуга. И вы тоже, Мэри Кейт и Хелен. Вам завтра в школу.

Скарлетт тоже чувствовала себя одеревеневшей. Она вытянулась у огня.

— Спокойной ночи, — сказала она.

— Подожди немного, — сказал Колум, — пока я докурю трубку. Джейми так зевает.

Скарлетт села напротив Колума, а Джейми ушел спать.

Колум затянулся. Запах табака был едко-сладким.

— Горящий очаг — хорошее место для разговора, — сказал он. — Что у вас на уме и на сердце, Скарлетт?

Скарлетт глубоко вздохнула.

— Я не знаю, что делать с Реттом, Колум. Мне страшно, что я могла все разрушить.

Кухня была теплой и слабо освещенной, замечательное место, чтобы распахнуть свою душу. Кроме того, у Скарлетт было смутное ощущение, что поскольку Колум — священник, все, что она скажет ему, останется секретом, как будто она исповедуется в церкви.

Она начала с самого начала, рассказав правду о своем замужестве.

— Я не любила его или не знала, что любила. Я любила другого человека.

А сейчас, когда я поняла, что я люблю Ретта, он не любит меня больше. Так он сказал. Но я не верю, что это правда, Колум, это не может быть правдой.

— Он оставил вас?

— Да. Но затем я оставила его. Была ли это ошибка, хотела бы я знать.

— Позвольте откровенно вам сказать…

С безграничным терпением Колум распутывал клубок истории Скарлетт.

Уже перевалило за полночь, когда он вытряс остатки табака из давно холодной трубки и положил ее в карман.

— Вы сделали то, что должны были сделать, моя дорогая, — сказал он. —

Некоторые люди, глядя на наши воротнички, считают, что священники не мужчины. Они ошибаются. Я могу понять вашего мужа. Я даже чувствую сострадание к нему. Его проблемы глубже и обиднее, чем ваши, Скарлетт. Он борется с самим собой, а для сильного человека — это трудная битва. Он придет за вами, и вы должны быть благодарны ему, когда он это сделает.

— Но когда, Колум?

— Этого я не могу сказать. Хотя я знаю одно. Он должен искать вас, вы не можете сделать это за него. Он должен бороться с собой наедине, пока не обнаружит нужду в вас.

— Вы уверены, что он приедет?

— В этом я уверен. А сейчас я пойду спать. Советую вам сделать то же самое.

Скарлетт свернулась на подушке и старалась сопротивляться тяжести закрывающихся век. Она хотела растянуть этот момент, насладиться успокоением, которое Колум дал ей. Ретт будет здесь — может, не так скоро, как она этого хотела, но она может подождать.

Глава 45

Скарлетт была недовольна, когда Кэтлин разбудила ее на следующее утро. После того как она засиделась допоздна, разговаривая с Колумом, ей ничего так не хотелось, как поспать подольше.

— Я принесла вам чай, — мягко сказала Кэтлин. — А Морин спрашивает, хотите ли вы пойти с ней на рынок?

Скарлетт отвернулась и снова закрыла глаза.

— Нет, я думаю, что я посплю еще.

Скарлетт чувствовала, что Кэтлин еще здесь. Почему глупая девчонка не уходит и не дает ей спать?

— Что ты хочешь, Кэтлин?

— Я прошу у вас прощения, Скарлетт, я хочу узнать, будете ли вы одеваться? Морин хочет, чтобы я пошла вместо вас, если вы не пойдете, и я не знаю, когда мы вернемся.

— Мэрри Кэйт может помочь мне, — пробормотала Скарлетт в подушку.

— О, нет. Она в школе. Уже около девяти часов.

Скарлетт с усилием открыла глаза. Она готова была спать вечно, если бы люди дали ей возможность.

— Хорошо, — сказала она, — достань мои вещи. Я надену красно-голубой плед.

— О, вы выглядите в нем чудесно, — радостно сказала Кэтлин. Она считала Скарлетт самой элегантной и красивой женщиной в мире.

Скарлетт пила чай, пока Кэтлин приводила ее волосы в порядок, укладывая их восьмеркой на затылке. «Я выгляжу, как страх господний», — думала она. Под глазами были легкие тени. «Может, мне надеть розовое платье, оно больше идет к моей коже, но Кэтлин придется все зашнуровывать снова, а ее мельтешение сведет меня с ума».

— Замечательно, — сказала она, когда последняя шпилька была на месте, — пошли.

— Принести вам еще чашку чая?

— Нет. Пошли.

«И на самом деле мне хочется кофе, — подумала Скарлетт. — Может, я пойду на рынок после всего. Нет, я слишком устала». Она припудрила синяки под глазами и поморщилась, глядя на себя в зеркало, перед тем, как пойти вниз и поискать себе что-нибудь на завтрак.

— О Боже! — сказала она, когда увидела на кухне Колума, читающего газету.

Она думала, что дома никого нет.

— Я пришел попросить вас оказать мне любезность, — сказал он.

Он нуждался в женском совете, чтобы выбрать вещи для людей в Ирландии.

— С вещами для парней и их отцов я могу управиться сам, но девчонки всегда загадка. Скарлетт знает, сказал я себе, какая самая новая вещь в. Америке.

Скарлетт засмеялась над необычным выражением.

— Мне очень хочется помочь вам, но вы должны заплатить — чашка кофе и сладкая булочка в булочной на Бротон-стрит.

Она больше не чувствовала усталости.

— Я не знаю, почему вы попросили меня пойти с вами, Колум! Вам не понравилась ни одна вещь, которую я предложила.

Скарлетт с раздражением смотрела на груду лайковых перчаток, шелковых чулок, вышитых бисером сумок, разрисованных вееров, а также отрезы шелка, бархата и сатина. Помощник мануфактурщика выложил отборные товары самого модного магазина в Саванне, а Колум отрицательно качал головой.

— Я извиняюсь за все неудобства, причиненные вам, — сказал он натянуто улыбающемуся клерку. Он предложил Скарлетт руку.

— Я прошу прощения у вас, Скарлетт, также. Я боюсь, что не разъяснил вам достаточно ясно, что я хочу. Пойдемте, я выплачу вам долг, а потом мы попробуем еще раз. Чашечка кофе будет кстати.

Потребуется гораздо больше, чем чашечка кофе, чтобы она простила его за дурацкие поиски! Скарлетт нарочито не обратила внимания на предложенную руку и вышла из магазина.

Ее настроение улучшилось, когда Колум предложил ей пойти выпить кофе в отель Пуласки. Отель был очень модным, а Скарлетт никогда не была там. Когда они сели на бархатное сиденье в одной из богато украшенных комнат с мраморными колоннами, Скарлетт посмотрела вокруг с удовольствием.

— Это замечательно, — сказала она радостно, когда официант в белых перчатках поставил нагруженный серебряный поднос на покрытый мрамором столик.

«Народ в Ирландии, — объяснял Колум, — живет гораздо проще, чем

Скарлетт могла себе представить. Люди живут на фермах, никаких городов поблизости, только деревня с церковью, кузницей и трактиром — местом, где останавливается почтовая карета. Единственный магазин — это комната в углу трактира, где можно отправить письмо, купить табак и кое-что из продуктов. Единственное развлечение — это посещение домов друг друга».

— Но это очень похоже на жизнь на плантации, — воскликнула Скарлетт. — Тара всего в пяти милях от Джонсборо, и если вы приедете туда, вы увидите, что там нет ничего, кроме железнодорожной станции и крошечного продуктового магазина.

— Ах, нет, Скарлетт. На плантациях есть особняки, а не простые побеленные дома фермеров.

— Вы не знаете, о чем вы говорите, Колум О'Хара! «Двенадцать дубов» Уилкса был единственным особняком во всем графстве Клейтон. Большинство людей имеют дома, в которых сначала были только пара комнат и кухня, затем они пристраивают еще, что нужно.

Колум улыбнулся и признал поражение. И тем не менее, подарки для семьи не могут быть городскими вещами. Девушкам больше подойдет отрез хлопка, чем сатина, и они вряд ли знают, что делать с разрисованным веером.

Скарлетт поставила чашку с решительным звоном.

— Набивной ситец! — сказала она. — Я полагаю, что им понравится набивной ситец, он бывает ярких расцветок и идет на прелестные платья. Мы все используем набивной ситец для повседневной домашней одежды.

— И ботинки, — сказал Колум.

Он взял толстый бумажный конверт из кармана и развернул его.

— Все имена и размеры у меня записаны здесь.

Скарлетт рассмешил размер куска бумаги.

— Они так и видят ваш приезд, Колум.

— Что?

— Ничего особенного. Американское выражение.

Каждый мужчина, женщина, ребенок должны были записать свое имя в список Колума. «Это как у тетушки Элали». «Поскольку ты все равно идешь по магазинам, не могла бы ты купить что-нибудь для меня?» Иногда она забывала расплатиться, и Скарлетт подумала, что ирландские друзья Колума могли быть столь же забывчивы.

— Расскажите мне об Ирландии, — сказала она. — В кофейнике еще осталось много кофе.

— Ах, это редкостно прекрасный остров, — начал Колум.

С любовью в голосе он говорил о зеленых холмах, увенчанных замками, о стремительных реках, обрамленных цветами и полных рыбы, о прогулках между рядами кустарника во время дождя, о музыке повсюду, о небе, которое выше и шире любого другого неба, с солнцем, добрым и теплым, как материнский поцелуй…

— Похоже, что вы почти так же скучаете по дому, как и Кэтлин.

Колум рассмеялся.

— Я не разрыдаюсь, когда корабль отплывет, это правда. Никто не восхищается Америкой так, как я, и я всегда с нетерпением жду приезда сюда, но я не пролью слез, когда корабль поплывет домой.

— А я, может, и пролью. Я не знаю, что буду делать без Кэтлин.

— Так не оставайтесь без нее. Поехали с нами, посмотрите на родину вашего народа.

— Я не могу этого сделать.

— Это будет прекрасное путешествие. Ирландия прекрасна в любое время, но весной ее очарование разобьет ваше сердце.

— Мне не нужно разбитое сердце, спасибо, Колум. Мне нужна служанка.

— Я пришлю вам Бриджит, она очень хочет приехать сюда. Я полагаю, она должна быть самостоятельной, но Кэтлин мы хотим отослать.

Скарлетт почувствовала сплетню.

— Почему же вы хотите отослать эту очаровательную девочку? Колум улыбнулся.

— Женщины и их вопросы, — сказал он. — Вы все похожи даже по обе стороны океана. Мы не одобряем человека, который хотел соблазнить ее. Он был солдатом, и к тому же язычником.

— Вы имеете в виду — протестантом? Она любила его?

— Ей вскружила голову его униформа. Только и всего.

— Несчастная девочка. Я надеюсь, он будет ждать ее.

— Хвала господу, его полк отправили обратно в Англию. Он больше не будет ее беспокоить.

Лицо Колума было твердым, как гранит. Скарлетт прикусила язычок.

— Что с вашим списком? — спросила она. — Нам лучше вернуться к покупкам. Вы знаете, Колум, у Джейми в магазине есть все, что вы хотите. Почему бы не пойти туда?

— Я не хочу ставить его в затруднительное положение. Он будет вынужден назначить цену, которая может повредить его делам.

— Колум, у вас нет и блошиного ума в отношении бизнеса. Даже если Джейми продаст вам товар по первоначальной стоимости, все равно он будет выглядеть лучше в глазах поставщиков, и он получит большую скидку, делая следующий заказ.

Она рассмеялась над замешательством Колума.

— У меня свой магазин, я знаю, что говорю.

— Колум! — заревел Джеймс, когда они вошли в магазин. — А мы только что вспоминали вас. Дядя Джейм, Колум здесь.

Старик вышел из кладовой с рулонами тканей.

— Ты ответ на наши молитвы, — сказал он. — Какой цвет вам нужен?

Он вывалил ткани на прилавок. Они все были зеленые, но разных оттенков.

— Этот самый милый, — сказала Скарлетт.

Джейми и его дядя попросили Колума сделать выбор.

Скарлетт надулась. Она уже сказала им, какой самый лучший. Что может знать мужчина, даже Колум?

— Где вы собираетесь это повесить? — спросил он.

— Над окном снаружи и внутри, — ответил Джейми.

«Он серьезен, как будто подбирает цвета для печатания денег, — сердито думала Скарлетт. — Зачем вся эта суета?»

Джейми заметил ее недовольную гримасу.

— Это для украшений на день Святого Падай, дорогая Скарлетт. Колум один из тех, кто может сказать, какой оттенок ближе всего к цвету трилистника. Мы не видели их так давно.

«О'Хара говорят о дне Святого Патрика с тех пор, как я встретила их».

— Когда это? — спросила она из вежливости.

Трое мужчин изумленно взглянули на нее.

— Ты не знаешь? — спросил старый Джеймс недоверчиво.

— Я не стала бы спрашивать, если бы знала, не так ли?

— Это завтра, — сказал Джейми, — завтра, дорогая Скарлетт, будет самый счастливый день в твоей жизни.

Ирландцы в Саванне — так же, как и ирландцы повсюду, — праздновали 17 марта. Это бы праздничный день святого покровителя Ирландии. Праздник имел не только каноническое, но и мирское значение. Хотя он приходился на великий пост, никто не постился в день Святого Патрика. Вместо этого была еда, выпивка, музыка и танцы. Католические школы были закрыты так же, как и все католические учреждения, за исключением салунов, которые ожидали самого прибыльного дня в году.

Ирландцы жили в Саванне с самых первых дней — Джаспер и Грине первыми дрались во время американской революции — и день Святого Патрика был самым главным праздником для них. Но во время унылого упадочного десятилетия после поражения Юга весь город начал присоединяться к ним. 17 марта стал праздником весны в Саванне, и на один день все становились ирландцами.

В ярко украшенных палатках торговали едой и лимонадом, вином, кофе и пивом. Фокусники и дрессировщики собак собирали толпы на углах улиц. Скрипачи играли, на лестнице городского холла и других великолепных городских домов. Зеленые ленты свисали с цветущих ветвей деревьев. На улицах продавали шелковые трилистники. Бротон-стрит была украшена зелеными флагами, а гирлянды из свежих виноградных гроздьев, привязанные к фонарным столбам, свешивались над дорогой, до которой должен пройти парад.

— Парад?! — воскликнула Скарлетт.

Она потрогала зеленую ленточную розу, которую Кэтлин воткнула ей в прическу.

— Мы закончили? Я хорошо выгляжу? Пора идти? Сначала ранняя месса, затем праздник весь день и до ночи.

— Джейми сказал мне, что в небе над парком будет фейерверк, — сказала Кэтлин. Ее глаза блестели от возбуждения.

Зеленые глаза Скарлетт внезапно стали задумчивыми.

— Я полагаю, что в вашей деревне нет парадов и фейерверков. И ты пожалеешь, что не осталась в Саванне.

Девочка лучезарно улыбалась.

— Я запомню это навсегда и буду рассказывать эту историю во всех домах. Это замечательная штука — побывать в Америке, когда ты знаешь, что вернешься домой.

Скарлетт сдалась. Глупую девчонку не переубедить.

На Бротон-стрит толпились люди, все в зеленом. Скарлетт громко засмеялась, когда она увидела одну семью. Тщательно вычищенные дети с зелеными бантами, лентами и перьями на шляпах, они были похожи на О'Хара, но только все они были черноволосыми.

— Разве я не говорил вам, что все сегодня становятся ирландцами, — сказал Джейми с ухмылкой.

Морин взяла ее под руку.

— Даже лула носят зеленое, — сказала она, кивая головой на парочку поблизости. Скарлетт вытянула шею, чтобы разглядеть. Боже мой! Скучный адвокат ее деда и мальчик, должно быть, его сын. Оба надели зеленые галстуки. Она стала разглядывать толпу, разыскивая другие знакомые лица. Здесь была Мэри Телфер с группой дам с зелеными лентами на шляпах. «И Жером! И где только он нашел зеленый сюртук, скажите, ради Бога? Но дед не должен быть здесь, прошу тебя. Господи, не допусти его сюда. Он может заставить солнце погаснуть. Нет, Жером был с негритянкой в зеленом кушаке. Как чудно, лиловолицый Жером со своей подружкой. Как минимум, на двадцать лет моложе его, к тому же».

Уличный продавец раздавал лимонад и кокосовые сладкие пирожки каждому О'Хара по очереди, начинавшейся с нетерпеливых детей. Когда очередь дошла до нее, она откусила пирожок. Она ела на улице. Ни одна леди так не сделает, даже если будет умирать от голода. «Проглоти это, дедушка», — подумала она, восхищенная собственным поступком. Кокос был свежим, влажным, сладким.

— А я утверждаю, что ковбой в зеленом был самым лучшим, — настаивала Мэри Кейт. — Он проделал все эти чудные штуки с веревками и был так красив.

— Ты так говоришь, потому что он улыбался нам, — презрительно сказала Хелен. — Лучшим был плот с эльфами, танцующими на нем.

— Это были не эльфы, глупая. В Америке нет эльфов.

— Они танцевали вокруг большого мешка с золотом. Ни у кого, кроме эльфов, нет мешка с золотом.

— Ты точно ребенок, Хелен. Это были мальчики в костюмах, и все. Разве ты не видела, что уши у них фальшивые? Одно из них даже отвалилось.

Морин прервала их.

— Это был замечательный парад. Пошли, девочки, и держитесь за руки Джейми.

Чужие за день до того и снова чужие днем позже, все люди брались за руки, танцевали, соединяя голоса в песнях. Они делили солнце и воздух, музыку и улицы.

— Это замечательно! — сказала Скарлетт, попробовав жареную куриную ножку здесь же, на улице.

— Это замечательно! — сказала она, когда увидела зеленый, нарисованный мелом трилистник на кирпичной дорожке на площади Чатхэм.

— Это замечательно! — сказала она об огромном гранитном орле с зеленой лентой вокруг шеи на памятнике Пуласки.

— Какой прекрасный, прекрасный, прекрасный день! — кричала она и кружилась, кружилась, пока не упала, усталая, на освободившуюся скамейку рядом с Колумом. — Посмотри, Колум, у меня дыра на подошве ботинок. Где бы я ни была, всегда говорят, что лучшие вечеринки — это те, где ты протираешь свои туфли насквозь, танцуя. А это даже не туфли, а ботинки. Эта вечеринка, должно быть, самая лучшая!

— Это великий день, будьте в этом уверены, а еще грядет вечер с римскими свечами и многое другое. Вы износитесь так же, как ваши ботинки, дорогая Скарлетт, если не отдохнете немного. Уже почти четыре часа. Пойдемте ненадолго домой.

— Я не хочу. Я хочу танцевать еще и еще, есть жареную свинину, попробовать зеленое мороженое и это ужасное зеленое пиво, которое пили Мэтт и Джейми.

— Вы это сделаете вечером. Вы заметили, что Мэтт и Джейми сдались час назад или даже больше?

— Маменькины сынки! — объявила Скарлетт. — Но вы — нет. Вы лучший из О'Хара, сказал Джейми и был прав.

Колум улыбнулся, посмотрев на ее пылающие щеки и сияющие глаза.

— Заботящийся только о вас, — сказал он. — Скарлетт, я собираюсь взять ваши ботинки сейчас, снимите тот, в котором дыра.

Он расшнуровал красивый черный кожаный дамский ботинок, снял его, вытряхнул песок и остатки шелухи, затем поднял выброшенную обертку от мороженого и вложил сложенную толстую бумагу внутрь ботинка.

— Так вы дойдете до дома. Я полагаю, там у вас есть еще ботинки.

— Конечно, у меня есть. О, так мне намного лучше. Спасибо, Колум. Вы всегда знаете, что делать.

— Что я знаю точно, так это то, что мы пойдем домой, выпьем чашку чая и отдохнем.

Скарлетт очень не хотела признаваться даже самой себе, что она устала. Она медленно шла за Колумом по Бротон-стрит, улыбаясь улыбающимся в ответ людям, которые толпились на улице.

— Почему Святой Патрик — покровитель Ирландии? — спросила она. — Он святой в других местах тоже.

Колум закатил глаза, удивленный ее невежеством.

— Все святые являются святыми для любого человека и любого места на земле. Святой Патрик особенный для ирландцев, потому что он принес нам христианство, когда мы были обмануты друидами, и он вывел всех змей в Ирландии, стараясь сделать ее похожей на сад Эдема без змей.

Скарлетт засмеялась.

— Вы это придумали.

— Нет. В Ирландии вы не встретите ни единой змеи.

— Это замечательно, я очень боюсь змей.

— Вы должны поехать со мной на родину, Скарлетт. Вам очень понравится Старая Страна. Всего две недели на корабле и один день до Голвея.

— Это очень быстро.

— Это так. Ветер, дующий в сторону Ирландии, проносит скучающих по дому путешественников так же быстро, как облака, летящие по небу. Это великолепное зрелище — большой корабль с парусами, скользящий по морю. Белые чайки летят вместе с ним до тех пор, пока земля не теряется из вида, потом они поворачивают назад. Затем дельфины берут сопровождение корабля на себя, а иногда и огромный кит, извергающий струи вода, подобно фонтану, удивляясь спутнику с парусами. Это изумительная вещь, — морское путешествие. Вы чувствуете себя так свободно, как будто можете летать.

— Я знаю, — сказала Скарлетт, — на что это похоже. Вы чувствуете себя так свободно.

Глава 46

Скарлетт обрадовала Кэтлин, решив надеть зеленое шелковое платье на празднества на Форсайт-стрит этим вечером, но она буквально напугала девочку, настаивая на зеленых сафьяновых туфельках вместо ботинок.

— Но ведь песок и булыжники испортят подошвы ваших элегантных туфелек.

— Я хочу их надеть. Я хочу хоть один раз в жизни износить в танцах две пары обуви на одной вечеринке. Только причеши меня, пожалуйста, Кэтлин, и вставь зеленую бархатную ленту, чтобы прическа держалась. Я хочу, чтобы волосы были свободны и развевались, когда я танцую.

Она поспала двадцать минут, после чего почувствовала, что может танцевать до рассвета. Танцы были на площади, окружающей фонтан, вода блестела, как драгоценные камни, и нашептывала в ритме тайца. Она танцевала рил с Дэниэлом, ее маленькие ножки в изящных туфельках сверкали, как маленькие зеленые язычки пламени, в сложных фигурах танца.

— Вы чудесны, Скарлетт, дорогая! — кричал он.

Он взял ее за талию и поднял над головой, и кружил, кружил, кружил, пока его ноги отплясывали под настойчивые удары бодхрана. Скарлетт широко раскинула руки и подняла лицо к луне, кружась, кружась в серебряном тумане брызг фонтана.

Вдруг первая римская свеча взлетела в воздух и взорвалась ослепительным блеском, от которого потускнела луна.

Утром Скарлетт хромала. Ее ноги распухли.

— Не будь глупой, — сказала она Кэтлин, когда та спросила о состоянии ее ног. — Я прекрасно провела время.

Она отослала Кэтлин вниз, как только та зашнуровала ей корсет. Ей не хотелось еще говорить обо всех удовольствиях дня Святого Патрика, ей хотелось припомнить все постепенно наедине с собой. Неважно, что она немного опоздала к завтраку, все равно она не пойдет сегодня на рынок. Ей хотелось снять чулки, надеть домашние тапочки и остаться дома.

С третьего этажа вниз на кухню вела лестница. Скарлетт никогда не замечала, сколько в ней ступенек, когда бежала вниз. Сейчас же каждая из них отдавалась страданием. «Чепуха! Можно просидеть дома день или два ради этих чудесных танцев. Может, попросить Кейти запереть корову в хлеву?» Скарлетт боялась коров. Если Кейти ее запрет, то она смогла бы посидеть и во дворе. Весенний воздух был так свеж и сладок. Ей страстно хотелось пойти подышать им.

«Я прошла больше полпути. Как хотелось бы идти быстрее. Я хочу есть».

Как только Скарлетт опустила свою правую ногу на первую ступеньку последнего пролета лестницы, запах жареной рыбы ударил ей в нос. «Черт, — подумала она, — снова без мяса. Что бы мне сейчас хотелось, так это хороший жирный бекон».

Внезапно, без предупреждения, ее желудок сжался и к горлу подступила тошнота. Скарлетт повернулась и шатающейся походкой подошла к окну. Она держалась за открытые занавески крепкими руками, пока ее не стошнило на зеленые листья молодой магнолии во дворе. Она ослабла, ее лицо покрылось слезами и холодным потом, ее тело сползло на пол.

Она вытерла рот тыльной стороной руки, но слабый жест не удалил кислогорький вкус во рту. «Если бы я только могла выпить воды», — подумала она. Ее желудок сжался в ответ.

Она зарыдала. «Я, должно быть, съела что-то вчера. Я помру здесь, как собака». Она часто дышала. Если бы она только могла освободиться от корсета, он сдавливал ее больной желудок и не давал дышать. Жесткий китовый ус был как прутья железной клетки.

Никогда в жизни ей не было так плохо.

Она слышала голоса внизу: Морин, спрашивающую, где она, Кэтлин, отвечающую, что она будет с минуты на минуту. Затем хлопнула дверь, и она услышала Колума. Он спрашивал ее тоже. Скарлетт стиснула зубы. Она должна подняться. Она должна сойти вниз. Ее не должны обнаружить валяющуюся, как ребенок, потому что она слишком много веселилась. Она утерла слезы» с лица подолом юбки и заставила себя встать.

— А вот и она, — сказал Колум, когда Скарлетт показалась в проеме двери, и поспешил к ней. — Бедная, маленькая, дорогая Скарлетт, ты выглядишь так, как будто идешь по разбитому стеклу. Так, позволь мне усадить тебя.

Он поднял ее прежде, чем она и слово успела сказать, и посадил ее на стул, который Морин быстро подвинула ближе к очагу.

Все засуетились вокруг, забыв про завтрак, и через несколько секунд Скарлетт уже обнаружила подушечку у себя под ногами и чашку чая в руке. Слезы вновь выступили у нее на лице. Слезы слабости и счастья. Было так прекрасно чувствовать заботу о себе, быть любимой. Она сделала маленький глоток и почувствовала себя в тысячу раз лучше.

Она выпила вторую чашку чая, затем третью, съела бутерброд. Она старалась не смотреть на жареную рыбу и картошку. Но никто этого не заметил. Поднялся такой шум, когда дети разбирали книжки и пакеты с ланчем, а потом их выпроводили в школу.

Когда дверь за ними закрылась, Джейми поцеловал Морин в губы, Скарлетт в макушку, Кэтлин в щеку.

— Я ухожу в магазин сейчас, — сказал он, — нужно опустить флаги и выставить на прилавок средство от головной боли, чтобы все страдальцы могли получить его. Празднование — замечательная вещь, но день после празднования — это страшная тяжесть.

Скарлетт опустила голову, чтобы никто не видел ее зардевшегося лица.

— Сейчас ты, Скарлетт, сиди, как сидишь, — приказала Морин. — Кэтлин со мной будет убираться на кухне, потом мы пойдем на рынок, пока вы немного отдохнете. Колум О'Хара, ты тоже оставайся, я не желаю видеть ваших больших ботинок у меня на дороге. А также я хочу, чтобы ты был у меня перед глазами, не так уж много я тебя видела. Если бы это не был день рождения старой Кейти Скарлетт, я бы просила тебя не уезжать так скоро в Ирландию.

— Кейти Скарлетт? — переспросила Скарлетт.

Морин выронила намыленную тряпку.

— И никто даже не подумал сказать вам? Вашей бабушке, в честь которой вы названы, исполнится сто лет в следующем месяце.

— И она до сих пор остра на язык. О'Хара могут гордиться ею, — добавил Колум.

— Я буду дома на праздник, — сказала Кэтлин.

Она светилась счастьем.

— Как бы я хотела поехать, — сказала Скарлетт. — Папа рассказывал мне столько историй про нее.

— Но ты можешь, Скарлетт, дорогая, и подумай, сколько радости будет для старушки.

Кэтлин и Морин поспешили к Скарлетт, призывая, ободряя, убеждая, пока у Скарлетт не закружилась голова.

«А почему бы и нет?» — спросила она себя.

Когда Ретт приедет за ней, она должна будет уехать обратно в Чарльстон. Почему бы не отложить это? Она ненавидела Чарльстон. Однообразные одежды, нескончаемые приглашения и комитеты, стены вежливости, которые не впускали ее, стены приходящих в упадок домов и разбитых садов, которые отталкивали ее. Она ненавидела, как говорили чарльстонцы — ровные, растянутые гласные, слова и фразы на французском и латыни и Бог знает еще на каких языках. Ее оскорбляло то, что они знали места, в которых она никогда не была, и людей, о которых она никогда не слышала, и книги, которые она никогда не читала. Она ненавидела их общество — приглашения на танцы, и очереди для приема, и негласные правила, которых она не знала; аморальность, которую они принимали, и лицемерие, с которым они осуждали ее за грехи, которых она никогда не совершала.

«Я не хочу носить бесцветную одежду и говорить „да, мадам“ старухам, чей дед по материнской линии был знаменитым чарльстонским героем. Я не хочу проводить каждое воскресное утро, слушая пикировку тетушек. Я не хочу считать бал Святой Сесилии альфой и омегой жизни. Я больше люблю день Святого Патрика».

Скарлетт засмеялась снова.

— Я поеду! — сказала она.

Внезапно она почувствовала себя лучше. Она поднялась, чтобы обнять Морин, и легко перенесла боль в ногах.

Чарльстон может подождать, пока она вернется. Ретт тоже может подождать. Бог знает, что она его ждала достаточно. Почему бы ей не навестить остальную свою родню? Всего-то две недели и один день на прекрасном морском корабле до другой, настоящей Тары. И она немного побудет ирландкой и счастливой перед тем, как снова погрузится в законы Чарльстона.

Ее нежные, израненные ноги задвигались в ритме рила.

Всего через два дня она уже была способна часами танцевать на вечеринке по случаю возвращения Стефена из Бостона. А вскоре после того она уже сидела в открытой коляске с Колумом и Кэтлин и направлялась к докам вдоль набережной Саванны.

Никаких трудностей в приготовлениях не было. Американцам не нужны были паспорта для въезда на британские острова. Не требовалось даже кредитного письма, но Колум настоял на том, чтобы она взяла его у своего банкира.

— На всякий случай, — сказал Колум.

Он не сказал, на какой случай. Скарлетт это мало беспокоило. Она была в предвкушении приключений.

— Ты уверен, что мы не опоздаем на нашу лодку, Колум? — беспокоилась Кэтлин.

— Ты пришел за нами поздно, Джейми, все остальные ушли час назад, чтобы дойти туда пешком.

— Я уверен, я уверен, — утешал Колум. Он подмигнул Скарлетт. — И если я немного опоздал, это не моя вина, видя, что Большой Том Мак Махон собирается скрепить свое обещание насчет епископа стаканом или двумя, я не смог обидеть человека.

— Если мы опоздаем на лодку, я умру, — стонала Кэтлин.

— Замолчи, прекрати ныть, Кэтлин. Капитан не уплывет без меня. Симус О'Брайан мой друг уже много лет. Но он не станет твоим другом, если ты назовешь «Брайан Бору» лодкой. Это корабль, славное красивое надежное судно. И ты это увидишь достаточно скоро.

В этот момент коляска повернула под арку и они влетели, трясясь и раскачиваясь в разные стороны, на темный, скользкий, выложенный булыжником спуск. Кэтлин кричала. Колум смеялся. У Скарлетт от волнения перехватило дыхание.

Потом они подъехали к реке. Корабли всех размеров и типов стояли у деревянного пирса, их было больше, чем Скарлетт видела в Чарльстоне. Груженые телеги, с впряженными в них ломовыми лошадьми, со скрипом колес двигались через булыжную грохочущую мостовую. Люди кричали. Бочки катились вниз по деревянному настилу и падали на палубу с оглушительным стуком. Пароход пронзительно свистел, другой звенел своим звонким колоколом. Строй босоногих грузчиков шел по сходням, неся тюки хлопка. Флаги ярких цветов и разукрашенные вымпелы хлопали на ветру. Чайки налетали и пронзительно вскрикивали.

Кучер встал и щелкнул кнутом. Коляска разгоняла толпу праздных пешеходов. Скарлетт смеялась. Они, накренясь, проехали вокруг штабелей бочек, ожидающих загрузки, проскакали мимо медленно едущей телеги и резко остановились.

— Я надеюсь, вы не ожидаете добавочной платы за седые волосы, которые вы мне прибавили? — сказал Колум кучеру.

Он выпрыгнул и протянул руку Кэтлин.

— Вы не забыли мой ящик, Колум? — сказала она.

— Все вещи здесь, дорогая, сейчас иди и поцелуй своих братьев на прощание.

Он повернулся к Морин. Ее рыжие волосы невозможно было не заметить в толпе.

Когда Кэтлин убежала, он тихо сказал Скарлетт:

— Вы не забудете, что я вам сказал о вашем имени, дорогая Скарлетт?

— Я не забуду, — сказала Скарлетт, наслаждаясь безобидной тайной.

— Вы будете Скарлетт О'Хара и никем другим во время нашего путешествия в Ирландии, — сказал он ей, подмигнув. — Это не имеет отношения к вам или вашим родным, дорогая Скарлетт. Батлер — знаменитое имя в Ирландии, но вся его слава отвратительна.

Скарлетт нисколько не обиделась. Она была готова оставаться О'Хара.

«Брайан Бору» был, как и обещал Колум, прекрасным, сияющим кораблем. Его корпус сверкал белыми с позолотой витыми украшениями. Позолота украшала изумрудного цвета покрышку гигантских гребных колес, и название корабля было обрамлено стрелами. Английский флаг развевался на флагштоке, но зеленое шелковое полотнище с золотой арфой смело развевалось на передней мачте. Это был роскошный пассажирский корабль, обслуживавший богатых американцев, которые путешествовали в Ирландию из сентиментальности. Они хотели увидеть деревни, где родились дедыиммигранты, или показаться во всем своем великолепии в деревне, где они сами родились. Огромные залы и каюты были богато украшены. Команда была готова удовлетворить любой каприз. Багажное отделение было очень большим для обычного корабля, потому что ирлано-американцы везли с собой подарки для всех своих родственников и возвращались с многочисленными сувенирами. Носильщики обращались с каждым дорожным сундуком, с каждым ящиком так, как будто они были полны стеклянных вещей. Часто так и было. Процветающим американо-ирландским женам третьего поколения было известно, как освещать каждую комнату с помощью канделябров Уотерфорда.

Широкая платформа с крепким поручнем была выстроена над гребным колесом, и на ней сейчас стояли Скарлетт с Колумом и множество пассажиров, чтобы помахать на прощание своим родственникам. Времени было только на поспешное прощание, поскольку «Брайан Бору» собирался отойти с минуты на минуту. Скарлетт посылала воздушные поцелуи толпящимся на берегу О'Хара. Этим утром дети не пошли в школу, а Джейми закрыл свой магазин, чтобы они с Дэниэлем смогли посмотреть на их отплытие. Немного в стороне от других тихо стоял Стефен. Он подал рукой знак Колуму.

Это значило, что сундуки Скарлетт были открыты и переупакованы по дороге к кораблю. Среди стопок тонкой бумаги и нижних юбок, дамских платьев и салатов были плотно завернутые, смазанные ружья и амуниция, которые он купил в Бостоне.

Подобно своим отцам и дедам и поколению перед ними, Стефен, Джейми, Мэтт, Колум и даже дядя Джеймс воинственно выступали против британского правления в Ирландии. Больше чем две сотни лет О'Хара рисковали своей жизнью в сражениях, иногда в бесплодных неудачных вылазках. И только в последние десять лет организация начала расти. Дисциплинированные и опасные, финансируемые из Америки, фенианы становились известными в Ирландии. Они были героями для ирландских крестьян и проклятием английских землевладельцев, а английские военные силы фенианы устраивали их только мертвыми.

Колум О'Хара был одним из самых удачливых собирателей денег и одним из выдающихся лидеров братства фениан.