Сказания и повести о Куликовской битве

Всемирная история убедительно свидетельствует, несмотря на много-численные завоевания, войны и битвы, о возобладании мира над войной, созидания и прогресса над разрушением и регрессом. Она же сохранила поучительные факты о незавидной конечной судьбе держав-завоевателей и торжестве правого дела борьбы народов за независимость. Одним из таких примеров является освободительная борьба русского народа против Золотой Орды.

1. УПАДОК ОРДЫ

В летописи истории человечества немало мрачных страниц, к' ним относятся и те, что посвящены монголо-татарскому нашествию на страны Азии и Европы, когда ордами Чингисхана и его преемников целые государства и народы были стерты с лица земли. Это произошло в начале

XIII в. Возникло Древнемонгольское государство, и возглавлявшие его кочевые феодалы обрушили свои рати на более передовые, оседлые, земледельческие страны. К тому времени они переживали период феодальной раздробленности и политического, экономического и религиозного разобщения отдельных империй, королевств, ханств и княжеств: междоусобные распри правителей лишили возможности народы, попавшие под удар завоевателей, оказать им организованный отпор. В течение столетия были захвачены и разорены цветущие земли и государства — Сибирь, Китай, Корея, Центральная и Средняя Азия, Кавказ, Крым, Поволжье, Русь, Польша, Венгрия, Хорватия, Болгария, Иран, Ирак. Повсеместное растущее сопротивление народов завоевателям понудило их наконец остановиться у границ Индии и Индокитая, Сирии и Египта, покинуть пределы католической Европы, а также Болгарии (1300), отказаться от высадки на побережья Японии и Индонезии. И тем не менее возникла огромная империя со столицей в Каракоруме. Китайские и русские, польские, венгерские и персидские, арабские, армянские и грузинские летописцы с ужасом повествуют о полном разорении крупнейших городов — Чжунду я Чхольчжу, Бухары и Самарканда, Владимира, Киева и Галича, Кракова и Пешта, Тебриза и Багдада. Они сообщают, что тысячи ремесленников угонялись в глубь новой империи, что систематическими нашествиями, грабежами и убийствами имперские правители стремились терроризировать подвластное население, а позднее, поделив завоеванные земли между представителями своей династии, провели перепись населения и обложили его тяжкими ежегодными денежными и натуральными данями, добавив к ним военную, подводную (транспортную), почтовую и прочие повинности:. Все это отбросило цивилизацию значительной части Азии и Европы вспять, затормозило исторический прогресс, не принеся никакой пользы самому трудовому населению собственно Монголии. Захваченное добро и богатые дани расходились по рукам кочевой знати — ханов, нойонов и их приспешников, не оплодотворяя народного хозяйства страны.²

Сколоченная путем завоеваний, лишенная единой экономической основы, паразитирующая на эксплуатации земледельческих народов, эта империя оказалась недолговечной и уже в 60-е гг. XIII в. фактически распалась на самостоятельные государства-улусы, которые на свой страх и риск еще некоторое время продолжали воевать на Востоке и в Передней Азии.

После окончательного завоевания Китая (1276) здесь возникла империя внука Чингисхана великого хана Хубилая, включавшая также Маньчжурию и Монголию. Под властью потомков Чагатая, сына Чингисхана, обособился улус, охвативший Среднюю Азию к востоку от Амударьи и другие земли. Западная часть Средней Азии, Иран, Ирак и Закавказье составили улус Хулагу, другого внука Чингисхана. Наконец, улус Джучи₇ старшего сына Чингисхана, расположенный к западу от Иртыша, распространялся на Поволжье, Хорезм, Северный Кавказ, Крым, Русь, Молдавию. В русских летописях этот улус, возникший после неудачного исхода попытки хана Бату завоевать всю Европу (1243), именовался Золотой Ордой. Ее столицей был Сарай на Нижней Волге. В Сарай должны были отныне являться русские и другие князья для получения ханских ярлыков (грамот), утверждавших их власть; здесь теперь решались их династические споры, нередко стоившие им головы; отсюда направлялись численники, данщики, отряды баскаков, чтобы переписывать население, собирать с него дань и жестоко расправляться с непокорными. Сюда свозили они серебро и меха, оружие и ткани, сгоняли захваченных при набегах пленных. Из этого «глухого царства» шли распоряжения об участии русских в чуждых им ханских походах.

Монгольская империя и государственные образования, возникшие в результате ее распада, охватили в основном земли Монголии, Китая, нашей страны, Центральной и Передней Азии. Общность исторических судеб народов этих регионов, ставших жертвой завоевания, очевидна; она скажется и далее на будущем их освободительной борьбы против власти правителей всех четырех улусов.

Бросается в глаза историческая обусловленность событий, связанных с Куликовской битвой. Золотая Орда — гигантская держава, простиравшая свою власть от Оби и Иртыша до Дуная и от Тебриза до Булгара и Москвы, вступила во второй половине XIV в. в полосу необратимого политического дробления, отражавшего новый этап закономерного упадка созданных монгольскими завоевателями государств. Под напором освободительного движения народов они теряют Иран (1336), Китай (1368), Среднюю Азию (1370). Созданная ради завоеваний, лишенная исторических корней, прочной экономической и этнической основы, в которой преобладала не социально обособленная монгольская аристократия и не пришедшие некогда с ней татары, а поглотившая их местная тюркская, половецкая и булгарская стихия, сама мусульманская Золотая Орда раскололась на две части.³ На левобережье Волги со столицей в Сарае ал-Джедиде правила местная аристократия, использующая поддержку среднеазиатской Кок-Орды. На правобережье, властвуя в междуречье Волги и: Дона, на Северном Кавказе, в степном Причерноморье и в Крыму, утвердился (1361 г.) бывший беклярибек (нам: естник) Мамай. На Руси жителей Золотой Орды традиционно называли «татарами».

Политический упадок Золотой Орды повлек за собой утрату ею Хорезма (1361); с образованием Молдавского государства (1359) она была оттеснена с Дуная за Днестр,⁴ а после литовской победы над ордынцами при Синих водах — и за Днепр (1363).⁵ Следовательно, она теряла пути в Среднюю Азию, на Балканы, а с ростом могущества Османов, установивших контроль над Дарданеллами (1354), была отрезана от Средиземного моря и дружественного ей Египта.⁶

2. ВОЗРОЖДЕНИЕ ВЕЛИКОРОССИИ

Переходя к рассмотрению важного этапа освободительной борьбы русского народа, связанного с Куликовской битвой, нужно иметь в виду и международный и собственно русский ее аспекты. Международное значение Куликовской битвы определяется ее неразрывной связью с национальным возрождением России как централизованного государства. Следовательно, оценка Куликовской битвы зависит от ее места в истории образования Русского централизованного государства и, в свою очередь, от определения его роли в международной истории. Централизация государства России — это длительный процесс усложнения политической структуры, вызванного сдвигами в хозяйстве страны, в ее общественном строе, в характере и размахе классовой борьбы.

Исследования академика JI. В. Черепнина позволили убедительно датировать первые основные этапы формирования этого государства, связав их с укреплением основ будущего могущества Москвы в годы княжения Ивана Калиты (1325–1340), с признанием за ней руководящей роли в освободительной борьбе в правление Дмитрия Донского (1359–1389), с торжеством Москвы как оплота централизации в феодальной войне XV в., с завоеванием государственной независимости и закреплением главных принципов нового политического строя в годы правления Ивана III (1462–1505), когда налицо такие его признаки, как единство территории, государева двора, законодательства, войска, финансов.⁷

Централизация рождалась (а позднее и развивалась) в условиях напряженной национально-освободительной борьбы. Лишь оценивая характер этой борьбы и особенности Русского централизованного государства, можем мы правильно понять место России в формирующейся политической системе Европы.

Что же представляла собой Великороссия и почему именно теперь осмелилась она открыто с оружием в руках выступить против ненавистного, продолжавшегося уже свыше столетия ханского господства?

Великороссия состояла из конфедерации одиннадцати княжеств с их почти двадцатью уделами.⁸ Исторически сложившейся политической структуре были присущи такие институты, как единство правящей династии, коллективный сюзеренитет сильнейших (прежде всего московских, тверских, нижегородских) князей над номинальным центром — Великим княжеством Владимирским, съезды князей, церковные соборы и вся система светского и церковного вассалитета.

Орда, сохранив эту структуру (сломать которую она оказалась не в силах), правила Великороссией через Великое княжество Владимирское, стараясь использовать великокняжеский титул_у стол и связанные с ним земли, доходы и права для разжигания взаимных распрей князей. Неоднократно пускала она в дело п свою военную мощь. Достаточно бросить взгляд на составленную известным историком-географом И. А. Голубцо-вым карту «Борьба северо-восточной Руси с татарским игом с середины XIV в. до 1462 г.»,⁹ чтобы убедиться, в каких нечеловечески трудных условиях приходилось народу возрождать страну: набегами, пожогами, поборами, полонами кочевые властители не раз отбрасывали ее вспять. Потому события, приведшие к Куликовской битве, должны рассматриваться и как великая моральная победа народа.

Великий князь Дмитрий Иванович (родился в 1350 г.), как это было свойственно династическим традициям эпохи, с детства, с девяти лет, оказался вовлеченным в политическую жизнь и военные походы. В ту пору сильные характеры в княжеской среде нередко складывались очень рано. Остроконтрастные впечатления, вызванные участием с детских лет в походах в разные, порой очень несхожие по жизненному укладу земли, зрелища кровавых битв, пожаров, неоднократных моров (1364–1366), изнурения голодных лет, горя и нужды развивали потребность познавать, наблюдать, обобщать, словом, ускоряли формирование князя Дмитрия как государственно мыслящей личности.

Ему досталось немалое по тем временам политическое наследство в виде Великого княжества Московского, с его расположенными вдоль реки Москвы городами (Можайск, Звенигород, Коломна), с владениями в виде сел и слобод в княжествах Углицком, Галицком и самом Великом княжестве Владимирском, которое уже почти традиционно рассматривалось и на Руси и в Орде как подлежащее Москве. Это означало, что московский князь помимо политической власти (финансовой, военной, внешнеполитической) в Великом княжестве Московском располагал экономическим и венным потенциалом такщ: крупных центров, как Владимир, Переяславль, Юрьев-Польской, Ярополч, Кострома, Ростов (наполовину) и имел освященное временем преимущественное право на управление Великим Новгородом (с доходами с Волока, Торжка, Вологды). Весьма существенно и то, что в этом качестве он ведал сбором и доставкой в Сарай общерусской ордынской дани.

Мысленным взором окидывая жизнь Дмитрия Ивановича, можно уверенно утверждать, что она была исполнена ратных и государственных трудов; отмечена она дальновидностью политических военно-стратегиче-ских целей и умением окружать себя опытными государственными советниками — среди них находились такие крупные люди, как соправитель первых лет власти митрополит Алексей, печатник (канцлер) Дмитрий (Митяй), неизменный военный помощник двоюродный брат серпуховской князь Владимир Андреевич, дальновидный церковный деятель Сергий Радонежский и др. К этому можно добавить, что князь был счастлив в своем продолжавшемся почти четверть века браке с суздальской княжной Евдокией Дмитриевной, которая, как «и многыа жены воеводскыа и боярыни московскыа и служниа жены» (с. 33),¹⁰ провожала мужа на Куликово поле и встречала его в Москве после победы над Мамаем, «честь воздающе», как ему, «такожде и прочиим князем и боляром и всему воинъству» (с. 127). Князь оставил ее опекуншей наследников, наказав им: «А вы, дети мои, живите заодин, а матери своее слушайте во всем», включая и разделы ею земель.¹¹ При жизни мужа она занималась хозяйством, совершала «купли» и «прикупы» сел; отмечена ее последующая государственная и церковностроительная деятельность в столице: летопись уподобляет ее ростовской княгине Марии, книжнице XIII в., и, конечно, не случайно в Московский свод включен ее яркий плач по великому князю.¹²

Великий князь был человеком решительным, здравомыслящим и политически искушенным. Он умел пресекать деятельность, не щадя и жизни враждебных его политическому курсу бояр (вроде сына московского тысяцкого Вельяминова или бояр — сторонников Пимена) ¹² и купцов (вроде Некомата);¹³ он гневно поносил как «литовцев» ¹⁴ погрязших в распрях властителей Византии, спекулировавших русской митрополией на Руси, в Литве и в Польше.¹⁵ Он сослал митрополита Пимена в Чухлому, без колебаний выдворил из Москвы склонившегося было к поддержке Великого княжества Литовского митрополита — болгарина Киприана¹⁶ и вернул сперва второго, а потом и первого, когда после смерти собственного ставленника Митяя очевидная перемена церковно-политического курса Вильнюса, казалось, гарантировала ему лояльность этих духовных деятелей.¹⁷

Ратная жизнь князя началась с участия в походе на Суздаль, после которого Великое княжество Владимирское было решительно объявлено* «отчиной» московских князей (1363). Именно с этого политического шага Дмитрия формула «отчины» — патримониальный принцип объединения под властью Москвы всех древнерусских земель и владений становится все более действенным инструментом политики воссоединения. Отстаивать этот принцип было непросто — и на Руси, и особенно за рубежом.

Надо только на миг представить себе положение Великого княжества Московского — отрезанного от всех морей центрального района политически раздробленной Великороссии. После монголо-татарского нашествия земли Финляндии и части Карелии были захвачены Швецией. Немецкие рыцари завладели исконно связанными с Русью землями Эстонии (1227) и Латвии (1290), где установилось господство Ливонского Ордена, и землями Пруссии (1283), где утвердился Тевтонский Орден. 150 крепостей Ливонии поддерживали господство Ордена, а союз 72 городов немецкой Ганзы — ее торговую монополию на Балтийском море. Земли Белоруссии попали под власть Великого княжества Литовского, с которым москвичам приходилось воевать из-за Смоленска, Брянска, Вязьмы; оно завладело также Волынью и недавно распространилось до Киева. Гали-чина была завоевана Польшей; Карпатская Русь оказалась под владычеством Венгрии. Волжский путь был в руках Золотой Орды, а на черноморском побережье с ее одобрения обосновались (в Кафе, Тане, Судаке) итальянские — генуэзские и венецианские купеческие фактории.¹⁸

Зарубежные ученые и школьные дидактики, сторонники концепции «европеизации» России (Г. Вернадский, Б. Шпулер и др.),¹⁹ утверждают, что наша страна после монголо-татарского нашествия на целые два столетия вообще выпала из всемирной истории, растворившись в Золотой Орде до той поры, пока Иван III своим «еще варварским кулаком постучал в окно перепуганной Европы».²⁰ Факты, однако, свидетельствуют об ином — о тесной взаимосвязи национального возрождения России с переменами в окружающем ее мире и о ее растущем влиянии на их ход и исход.

Спору нет, когда Дмитрий Иванович начал править, Великое княжество Московское находилось в сложном международном положении, далеком, однако, от политической изоляции. Новгородская Русь, при деятельной поддержке Москвы, уже свыше полустолетия имела, несмотря на отдельные конфликты, устойчивые договорные отношения с Данией (1302), Швецией и Норвегией (1326). Неоднократные попытки немецкого Ордена захватить земли Пскова и Новгорода встречали неизменный отпор, ж он был вынужден и в XV в. придерживаться положений русско-немецкого договора, заключенного еще Александром Невским (1262). Московская политика осложнялась тем, что русско-ливонская граница протяженностью свыше 500 км с русской стороны лишь на 20 км была новгородской, а на 480 — псковской. Новгородское же боярство вовсе не было склонно отождествлять свою политику в Ливонии с псковской, особенно после того, как Псков стал самостоятельной вечевой республикой.

Н. А. Казакова прекрасно раскрыла взаимосвязь торговой монополии Ганзы с агрессивной политикой Ордена.²¹ Первые торговые льготы Ганза, как и итальянские купцы в Крыму, получила еще от Менгу-Тимура (1270). Ганза лишила Русь «чистого пути» за море и извлекала огромную прибыль из разницы единиц веса в местах купли и продажи товаров; с другой стороны, она не допускала на русский рынок купцов из Англии,

Нидерландов и других стран, более того — решительно препятствовала даже изучению ими русского языка. И все же экономика оказалась сильнее запретов: Новгород, зачастую при поддержке Великого княжества Московского, умело противопоставлял интересы некоторых ливонских и шведских городов, вел торговлю через Нарву и Выборг, привозил товар из Стокгольма, все чаще проникал в города Пруссии, а потом до Руси стали добираться и фламандцы и ломбардцы.²²

Если на Севере Руси удавалось противопоставлять шведские города ганзейским, то на Юге московское правительство находило пути к использованию противоречий между колониальными владениями Венеции и Генуи. Академик М. Н. Тихомиров обратил внимание на тесную взаимосвязь торговых и политических взаимоотношений Руси, Золотой Орды, итальянских колоний и Византии. Думается, дело не только в том, что в итальянские колонии вывозились рабы, меха, воск, мед, моржовый клык, ловчие птицы и через их накладное посредничество получались нужные товары (ткани, оружие, вина) из Византии, и даже не в том, что русский экспорт (зерно, соленая рыба) интересовал всю Италию. Гораздо важнее, что итальянское и русское купечество достигало на Юге того, в чем ему препятствовала Ганза с Севера. А следовательно, Великое княжество Московское по мере соединения торговых путей в одних руках все больше сводило на нет усилия своего беспощадного ганзейского торгового соперника.

Сама Византия, возрожденная после изгнания крестоносцев, не просуществовав и двух столетий, пала под нарастающими ударами Османов (1453). Исследования М. Н. Тихомирова ясно показали взаимозависимость церковной политики московского правительства в Византии и его отношений к генуэзско-ордынским и ордынско-турецким противоречиям, при использовании венецианских связей, с защитой собственных экономических интересов. Византийское правительство год от года все больше нуждалось в русской поддержке и не раз получало щедрую «милостыню». Огромная русская митрополия становилась важным фактором московской политики в борьбе за влияние в Сербии, Болгарии, Венгрии, образующихся дунайских княжествах и особенно в Великом княжестве Литовском.

Готовясь вступить в открытую борьбу с Золотой Ордой, московское правительство должно было в наибольшей мере считаться с Великим княжеством Литовским. Но и здесь действовали важные исторические факторы, которые, несмотря на видимые успехи восточной экспансии литовских князей, подтачивали политическую мощь их государства. Эти факторы ²³ таковы.

Во-первых, этнографический. Коренные земли Литвы (Дукштайтия и Жемайтия) составляли лишь около 7ю в сравнении с попавшими под ее власть землями Белоруссии, Украины, Великороссии. К тому же эти земли относились к высокоразвитым в общественно-политическом и культурном отношениях регионам Древней Руси и были в основном мало задеты монголо-татарским разорением и игом. Издревле связанные с другими русскими землями они, по мере возрождения Великороссии, все сильнее тяготели к ней. Несмотря на политические трудности, московское правительство умело использовало вековые торговые связи между Великороссией (с ее 85 городами) и Великим княжеством Литовским (вобравшим около 80 славянских городов) для подрыва торговой монополии Ганзы, в интересах централизации и воссоединения.

Другой фактор — конфессиональный. Литва — последнее раннефеодальное языческое государство Европы. Язычество оставалось в качестве господствующей силы в Великом княжестве Литовском (в Аукштайтии до 1387 г., в Жемайтии до 1414 г.). Язычество осложняло социальные и национальные противоречия в стране, подавляющая часть населения которой была православной. Осложняло оно и ее международное положение, ибо под лозунгом католического «просвещения» уже свыше ста лег против нее воевали соединенные силы крестоносцев — немецких рыцарей Ливонии, Пруссии и союзных им держав, поддерживаемых папством. Опасаясь московского влияния, литовское правительство, хотя и проявляло дальновидно полную веротерпимость, не решалось сделать православие официальной религией. Стремясь лишить рыцарей-крестоносцев сильного идеологического подспорья, оно все более склонялось к принятию католичества, при посредничестве Польши, и к союзу с ней. Это вело, однако, к обострению отношений с сильной православной церковью, со всеми славянскими подданными и усиливало их тяготение к Московскому Великому княжеству.

И наконец, фактор внешнеполитический. Древнелитовское государство образовалось иа коренной аукштайтско-жемайтской основе. Нельзя отождествить политику Дмитрия Донского и Альгирдаса.²⁴ Источники против этого отождествления; они характеризуют Альгирдаса не как собирателя, а как разорителя, как ярого выразителя воинственного, решительного, проникнутого духом экспансии сравнительно молодого литовского феодального класса. М. А. Ючас уже давно это доказывал, основываясь да сопоставлении русских, немецких и польских источников. Трактовка русско-литовских отношений меняется на протяжении от свода 1408 г. к своду 1479 г., переходя от примирительно «семейной» схемы Киприана к государственно-политической концепции Ивана III, внося новые элементы осуждения в оценку политики Альгирдаса и Ягайло. Используя русские летописи для освещения истории Великого княжества Литовского, «мы должны постоянно иметь в виду, к какому этапу истории Русякого централизованного государства они относятся», — справедливо писал автор.²⁵

Охватив значительную часть Руси своими набегами, используя последствия монголо-татарского нашествия и готовность западнорусских феодалов, напуганных Ордой и Орденом, к политическому компромиссу, литовские князья постепенно нашли с ними соглашение: поделившись рентой с литовским господствующим классом, белорусские и другие феодалы вошли в качестве субвассалов в состав Великого княжества Литовского, сохранив значительную часть своих прежних прав. Это была неравноправная федерация литовских и славянских земель.

В течение ста лет (1240–1340) возникло этнически сложное Литовское государство, о равноправии славянской и литовской частей которого не может быть и речи. Славянские феодалы поддерживали его, пока вокруг Москвы не сложился собственно русский центр объединения — Московское Великое княжество. Это был качественный сдвиг в политической системе Восточной Европы, который, однако, отказывались замечать правители Литвы. На интересующее нас время как раз и падают решающие события, когда правительство Дмитрия Ивановича заставило Великое княжество Литовское считаться с политической реальностью. Белорусы, украинцы и великороссы, подвластные Великому княжеству Литовскому, активно участвовали в его освободительной борьбе против немецкого Ордена и Золотой Орды. Но литовское правительство, не имея сил одновременно противостоять Ордену и наступать на Русь, вело непоследовательную политику, поступаясь Жемайтией ради соглашения с Орденом и соглашаясь на уплату дани со славянских земель ради сближения с Золотой Ордой. Наблюдая эту политику, славянские народы проникались все большим тяготением к России, что не раз обнаруживалось, особенно в переломные моменты ее истории, к каким принадлежит и Куликовская битва.

Сказанное объясняет своеобразие внешней политики Великого княжества Московского. Находясь в зависимости от Сарая, оно умудрялось вести относительно самостоятельную политику в соседних странах северо-восточной Европы, успевших, как видим, по кускам растащить значительную часть древнёрусской «отчины». Можно только удивляться, читая сочинения иных зарубежных авторов,²⁶ готовых ставить знак равенства между политикой Вильнюса и Москвы, немецкого Ордена и России, и писать о русской экспансии в Восточной Европе, закрывая глаза на то, что это была борьба за воссоединение узурпированных земель.

Во взаимоотношениях с самими ханами, где внешнеполитические действия Москвы особенно тесно переплетались с ограничением вассальных прав других князей, московское правительство теперь не только откупалось от Орды, оно использовало самые разнообразные приемы, постепенно меняя и чередуя их: и деньги, и содействие митрополии, и вмешательство во внутренние распри, и, наконец, открытую вооруженную борьбу. Нетрудно заметить, что в прямой зависимости от усиления Великого княжества Московского и сужения вассальных свобод князей и бояр других русских земель находилось ограничение внешнеполитических функций княжеств, и прежде всего установившегося вскоре после монголо-татарского нашествия права самостоятельно «знать Орду», т. е. сноситься с ней. То же можно сказать и о связях с Литвой, в разной степени зависимости от которой находились Новгород, Тверь, Псков, Смоленск.

В течение всей своей недолгой жизни Дмитрий Иванович содействовал стабилизации власти внутри самого Великого княжества Московского. Продолжавшееся экономическое восстановление страны, основывавшееся прежде всего на труде крестьянства, вело к расширению пахотных земель, налаживанию связей сельской округи с городами, расширению торговых сношений между ними. Это создало основу для внутренней политики Дмитрия: цёнтрализации суда в Москве; организации чеканки здесь монеты; поддержки сословных прав ремесленно-торгового населения и других городов; ограничения прав отъезда русских бояр в другие земли при охотном включении в великокняжеский двор князей и бояр, особенно оставлявших службу в Литве; усиления сотрудничества с церковными феодалами; упрочения московских позиций в Новгороде, Нижнем Новгороде, Твери и сооружения имеющих оборонительное значение монастырей; создания первой поокской линии «засечной черты»; введения территориального принципа организации войск и усиления военной роли городовых полков и городов-крепостей; присоединения Дмитрова (1360); укрепления Переяславля (1369), строительства Серпухова (1374), а главное, возведения каменного кремля в Москве (1367). Враждебная Москве тверская летопись прямо связала этот шаг с самовластными побуждениями Дмитрия: «… на Москве почали ставити город ка-мен, надеяся на свою на великую силу, князи русьскыи начаша приво-дити в свою волю, а который почал не повиноватися их воле, на тых почали посягати злобою».²⁷

Среди тех, кто «почал не повиноватися», на первом месте стоял тверской князь Михаил Александрович, искавший у Великого княжества Литовского и Золотой Орды поддержки против Москвы. Тверь и по географическому положению (между землями Новгорода, Москвы и Литвы), и по традиции соперничества с Москвой и связей с Вильнюсом стала на ближайшие десятилетия ключевым объектом в столкновении трех стран. Но при этом экономический потенциал Твери не мог идти в сравнение с московским — и свой стольный город тверской князь смог укрепить лишь деревянным кремлем (1369) с земляным валом (1372), который, однако, не устоял перед московскими войсками.

3. ПРОВАЛ ЛИТОВСКИХ ПОХОДОВ НА МОСКВУ

Во главе Литвы стоял известный воитель с Орденом и Ордой великий князь Альгирдас (в русских источниках — Ольгерд; 1345–1377). Очевидец и участник превращения небольшого Литовского государства в Великое княжество Литовское, он был, естественно, проникнут идеями его великодержавия.

Альгирдас — сын Гедиминаса (Гедимина) начал свою долголетнюю политическую деятельность в 1318 г., когда женился на витебской княжне Марии и вскоре (1320) стал местным князем.²⁸ Вместе с отцом он боролся против немецкого Ордена²⁹ и старался обосноваться на русских землях Великого княжества Московского, Пскова³⁰ и Новгорода,³¹ тщетно искавших тогда литовской защиты от Ордена и Орды.

В 1341–1345 гг. Альгирдас — вассал великого князя Явнутиса, которого он устраняет в сговоре со своим братом Кейстутисом (Кейстутом) и с согласия последнего делается великим князем с титулом «великий (высший) князь» (supremus princeps) или «великий король» (magnus rex) литовский.³²

Пользуясь ослаблением Орды, он вытеснил ее за Днепр, выйдя к Черному морю (1362),³³ присоединил Малую Подолию,³⁴ старался удержать Волынь от посягательств Польши, энергично наступал на земли Смоленска (1356), Брянска (1359),³⁵ поддерживал тесный союз с Тверью (вторым браком он был женат на дочери тверского князя Михаила),³⁶ старался укрепить свое влияние в Новгороде и Пскове.

Решая внешнеполитические задачи, Альгирдас опирался на помощь литовской княжеской династии и особенно своего соправителя Кейстутиса («герцога Литвы и господина Трокая и Гродно»), с которым хранил «великую верность», деля «пополам» и горе утрат в Литве, и радость приобретения «многих замков» на Руси;³⁷ их поддерживали «сородичи и

друзья (вассалы)»,³⁸ «все люди земли» и «все другие крепости»,³⁹ чьи владельцы князья— «герцоги» ⁴⁰ и бояре заседали в придворном совете⁴¹ и ходили с великим князем в походы с войсками, состоявшими из «смердов» и «язычников».⁴²

«Сородичи и друзья» Альгирдаса владели дворами и деревнями,⁴³ он сам «имел множество сильно укрепленных замков», табуны коней⁴⁴ и жаловал земли вассалам на основе феодального права;⁴⁵ поддерживал он и права свободной торговли городов (Вильнюса);⁴⁶ в договоре о перемирии с Великим княжеством Московским (1371) отмечено, что «торговцам путь чист» с обеих сторон.⁴⁷

Альгирдас был вспыльчив и не терпел оскорблений своей чести и объявил Новгороду войну, когда тамошний посадник назвал его на вече «псом» (1346).⁴⁸ Смелый воин, человек горячего темперамента и живых чувств, Альгирдас вместе с Кейстутисом «со смятенной душой» наблюдал осаду Каунаса рыцарями, не будучи в силах ему помочь.⁴⁹ Закоренелый язычник — «огнепоклонник» (как называли его в Византии), Альгирдас пожаловал православным жителям Вильнюса под их церковь место, где стояла виселица, как «более соответствующее, высокое и светлое»,⁵⁰ ради политических выгод держал своих принявших православие сыновей наместниками славянских земель Великого княжества Литовского, сам женился на православных княгинях, а дочерей выдал: Агриппину — за суздальского князя Бориса, а Елену — за серпуховского Владимира.⁵¹ Он сумел добиться от константинопольского патриарха основа-

ни я литовской православной митрополии, а затем и назначения своего кандидата Киприана на митрополию всея Руси (1375).⁵²

Альгирдас не был чужд и идее соглашения с католическими державами, но на явно неприемлемых для них условиях. Он искал антиорден-ского соглашения с католическими державами за счет той части Руси, которая бы подчинялась Литве и оберегалась Орденом от Орды.⁵³ Собственно литовско-ордынские связи осуществлялись и через — послов (1365), и при посредстве тверского князя (1370), но привлечение ордынских контингентов (как в битве при Рудаве —1370 г.) против Ордена больше не отмечено: оно, видимо, казалось сомнительным в глазах и славянских подданных, и католической Европы. В московской летописи (свод 1408 г.) сохранилась такая оценка Альгирдаса: он «не пил ни вина, ни пива, ни кваса, имел великий разум и подчинил многие земли, втайне готовил свои походы, воюя не столько числом, сколько уменьем».⁵⁴ Вот с каким противником свела судьба великого князя московского Дмитрия Ивановича.

Рассматривая русскую политику Альгирдаса, невольно поражаешься ее нереалистичное™: непонятно, как можно было отрывать силы для походов на Русь, когда немецкие рыцари (числом от.10 до 40 тыс.) ежегодно, да еще по нескольку раз, как свидетельствуют немецкие хронисты-современники, опустошали земли Понеманья и Подвинья, коренной Литвы и подвластной ей Белоруссии, обрушиваясь на Каунас, Трокай, Вильнюс, Велюону, Гродно, зачастую с привлечением крестоносцев из Германии, Англии, Франции, Австрии.⁵⁵ Ответные походы Литвы при участии белорусских, смоленских, волынских полков направлялись в За-неманье и в глубь Ливонии, вплоть до Риги.

Правителям Литвы нужна была решающая победа на Руси, чтобы удержать свою державу от политического развала. При таких условиях и состоялись три известных похода Альгирдаса на Москву, формально вызванные литовскими союзными обязательствами перед Тверью. Все они (в ноябре 1368, в ноябре 1370, летом 1372) закончились неудачно. Примечательно, что это — годы ожесточенной борьбы Великого княжества Литовского с Орденом. Первому походу предшествовали вторжения (1367 г.) ливонцев на территорию пяти литовских земель, а прусских рыцарей — к Виелоне и еще в четыре земли.⁵⁶ В это время часть немецких сил отвлекали острые столкновения с псковичами,⁵⁷ но все же ливонцы сумели дойти до Упите и штурмовали Новое Ковно.⁵⁸ В этот год Литва подписала мир с Орденом в Ливонии,⁵⁹ а уже в 1368 г. рыцари разрушили Новое Ковно.⁶⁰

В этом году и состоялся первый поход на Москву.

В начале 1369 г. Альгирдас с литовско-славянским войском воюет в Ливонци.⁶¹ Орден сооружает у бывшего Нового Ковно свою крепость Готисвердер,⁶² а войска Альгирдаса и Кейстутиса разрушают ее.⁶³

Год 1370 открывается вторжением ливонцев в земли Упите и Рами-галы и походом в псковские владения, впрочем, без успеха.⁶⁴ В феврале Альгирдас вместе с Кейстутисом и большим литовско-славянским войском берут Рудаву, неподалеку (в 18 км) от Кенигсберга, где в битве гибнут предводители прусского рыцарства; тогда же Кейстутис совершает поход до Ортельсбурга.⁶⁵ В августе прусские крестоносцы опустошают девять литовских земель, а ливонцы одновременно грабят Упите.⁶⁶ Русские псковско-новгородские силы вскоре вторгаются в земли Дерпт-ского епископства.⁶⁷

Осенью этого года состоялся второй поход на Москву.

Находясь в перемирии с Великим княжеством Московским, Альгирдас в 1371 г. «ходи ратью на немцы и много зла сътвори Неметцкой земле»,⁶⁸ а летом того же года Ганза подписала мир с Новгородом и Псковом.⁶⁹ В феврале следующего года ливонцы предприняли поход на землю Лаукиники,⁷⁰ а в августе прусские и ливонские силы совместно опустошали семь литовских земель.⁷⁰

Затем осенью и состоялся третий поход Альгирдаса на Москву. Последующие годы были отмечены особенно тяжелыми немецкими набегами на Литву: в 1373 г. их было пять! Казалось бы, сама логика освободительной борьбы диктовала укрепление литовско-русского союза, особенно учитывая участие славянских сил в обороне Литвы.

Кремль — новая крепость москвичей, предводимых Дмитрием Ивановичем и серпуховским князем Владимиром Андреевичем, выдержала боевое крещение. Первый, неожиданный («в таю») и самый сильный литовский поход сопровождался разорением пригородов;⁷¹ после второго — восьмидневной осады Москвы — Альгирдас подписал перемирие (26 октября 1371 г.) и уходил «съ многым опасением, озирался и бояся за собою погони».⁷² Итогом стало признание им «отчинных» прав московского князя на Великое княжество Владимирское в рамках ордынской вассальной системы.⁷³ Это означало провал литовских планов восточной экспансии. В разгар сражений с Орденом в мае 1377 г. умер Альгирдас. С 18 боевыми конями и снаряжением он был сожжен, видимо, близ Майшя-галы.⁷⁴ Вместе с ним на костре сгорели и несбыточные мечты литовского боярства о завоевании Москвы.

4. НАЧАЛО ОТКРЫТОЙ БОРЬБЫ С ОРДОЙ

Крах литовских планов облегчал московскому правительству накопление сил для столкновения с Ордой, которая оставалась главным врагом. Отношения с ней после начала междоусобий ханов складывались крайне трудно. Московское правительство стремилось создать возможно более широкую, прочную систему политических союзов княжеств Великороссии и, в случае решающего столкновения с Ордой, избежать одновременного удара со стороны Великого княжества Литовского. В годы литовских походов оно последовательно и целеустремленно укрепляло «одиначество» с Новгородом и Псковом (1371), удерживало Ржеву,⁷⁵ заняло Мценск, Калугу, Новосиль, Вязьму, Козельск,⁷⁶ дополнительно к союзу с Рязанью, Пронском, подтягивало Смоленск и часть брянских сил.

Вся эта система союзов пока еще была зыбка и непрочна, ибо основывалась на недостаточно глубоких экономических связях, но примечательно упорство возобновления династических комбинаций на пусть медленно, но возрастающей территориальной основе.

Упрочению этой системы в интересах московской политики содействовала и митрополия. Она пригрозила интердиктом нижегородскому князю, когда он обнаружил строптивость;⁷⁷ добивалась отлучения смоленских князей за поддержку Альгирдаса; ⁷⁸ устроила владыке Новгорода «истому» и «протор велик», чтобы подбить бояр к антитверскому и антилитовскому выступлениям после мира с Тверью (1368),⁷⁹ а когда Михаила обманом захватили в Москве, но были вынуждены по вмешательству Мамая освободить, митрополит отпустил Дмитрию Ивановичу вину в нарушении клятвы (1368).⁸⁰ Понять митрополию можно. Ведь в середине века по смерти митрополита Феогноста (1353) произошел «мятеж во святительстве», когда патриарх византийский столкнулся с необходимостью выбирать кандидата не только от Москвы (им был Алексей), но и от Вильнюса (им был сперва Феодорит, потом — тверитин Роман). И патриарх, уступая давлению Великого княжества Литовского, сделал первый шаг к разделу русской митрополии на «всея Руси» (с центром во Владимире и Киеве) и Малой Руси (с центром в Новгороде) ⁸¹ (а потом и с третьим, для Польши, центром — в Галиче). И хотя патриархия надеялась, что «цвет мира» между двумя митрополиями сохранится «во всей красе и свежести»,⁸² этого не случилось, и у русской митрополии, по мере усиления прокатолического курса виленской княжеской группировки Ягайло, были все основания для беспокойства.

Это, однако, не значит, что, как любила повествовать русская православная историография, князь Дмитрий правил в полной гармонии с церковной знатью. Показательна его попытка поставить по смерти Алексея (1378) в митрополиты своего духовника и придворного печатника (канцлера) Дмитрия. Такое поставление было вполне в традициях борьбы церкви и государства и во Владимиро-Суздальской и ГалиЦко-Волынской землях XII–XIII вв. Попытка не удалась из-за смерти кандидата буквально у стен Константинополя, породив в среде церковников круга Сергия Радонежского примечательную своей политической направленностью памфлетную «Повесть о Митяе». В этой связи достойно внимания и то, что после Куликовской битвы очередной литовский ставленник болгарин — митрополит Киприан перебрался в Москву, где позднее (1390–1406) осторожно и примирительно сотрудничал с русским правительством в его объединительной политике.

Отношения с Золотой Ордой отличались неустойчивостью, порождаемой «великой замятней» по смерти хана Джанибека (1357) — борьбой между правителями право- и левобережной орд: Мамай — кризисная фигура истории распада Золотой Орды, беклярибек, не Чингисид родом* поднявший руку на старую монгольскую аристократию, властитель, ненадежно поддерживаемый феодалами правобережной орды, неоднократно переплывавший с одного берега Волги на другой, чтобы посадить на трон очередного из своих подставных ханов, будь то Абдуллах или Мухам-мед-Булак, выбросить на рынок Сарая монеты с его именем, а потом, спасаясь от местной знати, спешно бежать на правобережье.

Коварный и нетерпеливый, вспыльчивый и мстительный, волею судьбы правитель-импровизатор, остро нуждавшийся в военных успехах и не имевший устойчивой силы, чтобы их осуществить, лишенный доверия всеми невольными и вольными союзниками (и русскими, и литовскими, ш итальянскими), он столкнулся в лице великого князя московского Дмитрия с политическим деятелем, знавшим цену столетней государственной традиции укрепления московского единодержавия.

Поначалу московское правительство сочло целесообразным обзавестись ярлыком на Великое княжение Владимирское и в Сарае, и у Мамая. Орда, в свою очередь нуждаясь в средствах и стараясь ослабить Московское Великое княжение, сделала попытку передать ярлык князю нижегородскому (1364), но тщетно. Тогда главной фигурой в руках Орды стал тверской князь Михаил.

Мамай, занявший в ту пору Сарай, помог Михаилу избежать московского плена, потом в его поддержку выступил Альгирдас. После неудачи первого литовского похода Мамай послал Твери свой ярлык на великое княжение, но сам утратил тогда Сарай, и союзники Дмитрия попросту не пропустили его послов в Тверь (1370). После неуспеха второго литовского похода Мамай, обретший вновь власть над Сараем, опять поддержал Тверь своим ярлыком. В Москве сперва недооценили этот акт: слишком калейдоскопично сменялись властители на волжских берегах. Поэтому, прикрыв войском Великое княжество Владимирское, Дмитрий Иванович велел передать Мамаеву послу Сырохоже: «К ярлыку не еду, а в землю на княжение на великое не пущаю, а тебе, послу, путь чист».⁸³ По этому пути посол и прибыл вместо Владимира в Москву (1371). Тут его одарили, получили нужную информацию и решили, что в предвидении нового похода Альгирдаса на Москву следует как-то урегулировать отношения с Мамаем. Дмитрий Иванович поехал в Орду. Мамай признал его великим князем, не лишив, однако, ярлыка и тверского князя. Да и за это полупризнание пришлось столько заплатить, что вернулся князь «съ мно-гыми длъжникы» ⁸⁴ ж тяжелая дань пала на города и людей. Как всегда, вся тягота и успехов и неудач политики падала на простой народ.

Провал московских походов Альгирдаса предопределил на ближайшие годы судьбу Твери. Для московского правительства наступление на Тверь, своими нападениями с санкции Мамая не раз разорявшую земли Великого княжества Владимирского и Новгорода (Дмитров, Кашин, Торжок), было естественным шагом в политике объединения.

Дальнейшие события показывают, что политическая неустойчивость в Орде лишала Мамая возможности в одиночку посягать на Московское Великое княжество. Он начал военные действия на Руси, но не против самой Москвы, д нападая на ее ближайшее к Орде союзное княжество — Рязанское (1373). Ордынско-московская война развертывалась как бы по касательной. Поход Мамая ослабил Рязань: «.. грады пожгоша, а людии многое множество плениша ж побиша»,⁸⁵ что сказалось на ее связях с Москвой. Дмитрий Иванович, опасаясь. Мамая, привел свои войска к Оке, но тот, в глубь Руси не пошел. Довольно скоро Мамай вновь утратил Сарай, и Дмитрий прекратил выплату ему дани (1374). Попытка хана нанести удар по Нижнему Новгороду не удалась: там «побита послов Мамаевых, а с ними татар с тысящу».⁸⁶

В эту пору тверской князь то признавал Владимирское Великое княжество «отчиной» Дмитрия (1374), то получал вновь от Мамая великокняжеский ярлык; в Литве ему серьезной поддержки получить не удалось. Со своей стороны Дмитрий Иванович осуществляет новую важную меру — созывает в Переяславле съезд князей и церковных иерархов, после чего направляет на Тверь большое объединенное войско из городовых полков и княжеских дружин земель московских, великокняжеско-владимирских, нижегородских, ростовских, ярославских, белоозерских. мологских, стародубских, кашинских, новосильских, оболенских, тарус-ских, части смоленских и брянских. Муромские, рязанские и пронские силы, видимо, прикрывали русско-ордынский рубеж. Даже новгородцы подошли к стенам Твери. После месячной осады тверской князь капитулировал. В отличие от тверского князя Дмитрий Иванович русских городов не разорял, предвидя в них опорные центры воссоединения. Михаил подписал договор на московской воле (сентябрь 1375), признав себя вассалом («молодшим князем») Дмитрия и обязавшись выступать под московским стягом против Орды и Литвы.⁸⁷

События прямо вели к открытой войне с Ордой, независимо от того, какова будет позиция Мамая в Поволжье. Поэтому в 1376 г. князь Дмитрий ходил с ратью к Оке «стерегася рати татарьское», а в следующем году отправил нижегородский полк на Булгар, где ставленник Мамая был заменен московским. Князь обеспечивал себе тылы и контроль над Волгой. С Дмитрия начинают (М. Н. Тихомиров, Б. А. Рыбаков) ⁸⁸ новый этап московской восточной политики в Поволжье, не без оснований видя в нем предтечу Ивана Грозного. Тому свидетельство не только действия великого князя в Булгарии и Мордовии, но и его стремление жестко контролировать разбойную стихию новгородских ушкуйников в Поволжье. Дела шли не всегда ударно. На Нижней Волге появилась новая орда Араб-шаха (1377). Дмитрий, чтобы охранить Нижний* пришел к нему «в силе тяжце» и, не найдя здесь непосредственной угрозы, оставил пять великокняжеских городовых полков, которые, однако, из-за беспечности воевод были вместе с нижегородцами неожиданно разгромлены на реке Пьяне (август 1377) ратью «из Мамаевой Орды» и подвластными ей мордвинами, после чего войска сперва Мамая, а потом Араб-шаха опустошили Нижний Новгород.

Хотя два важных опорных центра московской обороны — Рязань и Нижний сильно пострадали, военный потенциал московского князя был настолько высок, что московско-нижегородская рать прошла войной по

Мордовии, а когда осмелевший Мамай направил «вой многи» во главе с воеводой Бегичем «на всю землю Русскую» (1378), то Дмитрий вышел ему навстречу «в силе тяжце» на Оку. Противники встретились в рязанской земле у реки Вожи, неподалеку от Переяславля-Рязанского. Неожиданно увидевший русских Бегич нерешительно потоптался на месте, потом перешел реку и попал в окружение трех ратей — окольничьего Тимофея, пронского князя Даниила и стоявшего в центре Дмитрия. Разгром был полным: в битве пали пятеро татарских князей.⁸⁹ К. Маркс в «Хронологических выписках» отметил это событие как первое правильное сражение с Ордой, выигранное русскими.⁹⁰ Разгневанный Мамай обратил свою ярость на Переяславль-Рязанский, опустошив его и прилежащие земли; причем рязанский князь Олег, едвэ, из их «рук убежа, изстрелян».⁹¹ Эти первые шаги опаленной и истерзанной страны к освобождению невольно поражают воображение историка.

Между тем крупные политические перемены назревали в Великом княжестве Литовском, где после смерти Альгирдаса великим князем стал Ягайло. Этим переменам была суждена важная роль в исходе предстоящего столкновения Руси с Ордой.

Ягайло, видя неуспех восточной политики Альгирдаса, твердо решил добиться ее поддержки католическими державами и папством, ценою принятия христианства и политической унии с Польшей. К этому его побуждали и сдвиги в общественном строе Литвы, которой была нужна поднаторевшая в агрессии против «схизматиков» католическая идеология.⁹²

Новый курс Ягайло не встретил, однако, сочувствия в той части Литвы, которая уже второе столетие особенно упорно воевала с католическими державами: трокайская группировка князей во главе с братом Альгирдаса Кейстутисом и его сыном Витаутасом выступила против вилен-ской группировки Ягайло. Вмешательство в их борьбу Ордена (с которым Ягайло заключил сепаратный договор от 31 мая 1380 г.) ⁹³ настолько накалило отношения, что практически лишало Ягайло вооруженной поддержки Жемайтии и Западной Аукштайтии.

Со своей стороны Дмитрий Иванович делал все, чтобы использовать временное ослабление Орды и разногласия в Великом княжестве Литовском для привлечения к себе симпатий подвластных Ягайло славянских земель. Действия московского князя имели успех. Опасаясь нового курса Ягайло, пришел во Псков служить Дмитрию полоцкий князь АндреЩ сын Альгирдаса. Вместе с его литовскими боярами и псковско-полоцкой дружиной и волынским выходцем воеводой Дмитрием великий князь отправил своего соратника Владимира Андреевича в глубокий рейд в южном направлении, по брянским землям. Заняв Трубчевск и Стародуб-Се-верский, они ослабили связи Литвы с Ордой. Сидевший в Трубчевске князь Дмитрий, другой сын Альгирдаса, также со своими боярами перешел («в ряд») на московскую службу.⁹⁴

В ответ Ягайло пытался закрепиться в Новгороде, понудив его принять своего наместника на важные пригороды. Москва выразила свое недовольство этой акцией, и новгородским боярам пришлось посылать к Дмитрию большое посольство, чтобы восстановить мир по старине (март 1380).⁹⁵ Предвидя обострение борьбы, местное боярство старалось остаться над схваткой, признавая власть Дмитрия как великого князя над Новгородом и патронат Ягайло над некоторыми пригородами. Притом в решающем походе против Мамая новгородцы не участвовали.

5. СЛАВНАЯ ПОБЕДА

К 1380 г. положение властителя правобережной Орды Мамая вновь осложнилось. В Сарае вместо Араб-шаха утвердился Тохтамыш, поддержанный Кок-Ордой и могущественным Тимуром. Он завладел основными центрами левобережья — столичным Сараем ал-Джедидом, старым Сараем— ал-Махрусом и Хаджитарханом. Беклярибек Мамай поэтому связывал с походом на Москву надежды на укрепление своего господства в Поволжье, рассчитывая на денежные поборы и людские ресурсы. По сведениям летописей, он настаивал на уплате «выхода» в размере, кото* рый взимался еще при хане Джанибеке, а «не по своему докончанию» с Дмитрием, когда дань была, видимо, уменьшена. Насколько можно судить по нашим довольно запутанным и противоречивым летописным и повествовательным источникам, он обеспечил себе военную поддержку со стороны Ягайло и заручился нейтралитетом Рязанской земли. Вместе с тем рязанский князь Олег Иванович счел нужным сохранить отношения и с Дмитрием, предупредив его о замыслах хана («поведая Мамаев приход»). Наконец, Мамай использовал наемников из подвластных владений Поволжья, Крыма и Кавказа (армян, черкесов, буртасов, итальянцев, булгар). По мнению известного статистика Б. Ц. Урланиса, это пестрое, состоящее в основном из кочевников войско насчитывало до 60 тыс. человек.⁹⁶

Сохранившиеся источники — летописи, повести, предания, возникшие на протяжении XIV–XVI вв., не содержат подробного описания хода Куликовской битвы; даже самое раннее из них — «Задонщина», ближайшее к битве, создано автором не на основании строгих свидетельств документов и очевидцев, а «по делом и по былинам», когда факты осмысляются поэтически.⁹⁷ Но примечательная черта всех повествований — сознание великого значения битвы для страны, несомненно отражающее нарастающее стремление русского народа возвеличить битву и ее победоносных участников.

Имея в виду эти особенности сохранившихся описаний, мы все же можем восстановить если не детальный ход сражения, то народное представление о нем.

Численность русских войск в наших описаниях достигает фантастических цифр 428 тыс., а понесенных потерь — 250 тыс. Соответственно и число павших бояр и воевод колеблется между 400 и 600; среди них лишь количество потерь великих московских бояр (40), суздальских (50) и муромских (40) неизменно; судя по происхождению павших бояр, городов, пославших на битву свои полки, было от 11 до 15. Причем по мере объединения Московским Великим княжеством земель Великороссии в сказания включались все новые участники битвы— и Рязань, и Великий Новгород, и Тверь. Этим подчеркивалось значение битвы для судеб всей тогдашней России.

Из упомянутых источников складывается такая картина.

Войско Великого княжества Московского состояло из великокняжеских дружин, дружин вассальных князей, не менее 14 городовых полков и пешего народного ополчения. По численности оно, вероятно, не уступало ордынскому. Это было общерусское войско, к которому присоединились белорусско-литовские дружины сыновей Альгирдаса из Полоцка и Трубчевска (в битве пало и 30 литовских панов). Повествовательный источник называет среди участников битвы Юрку сапожника, Васюка Сухоборца, Сеньку Быкова, Грпдю Хрулева — «черных», «молодых», словом, простых людей.⁹⁸ Вооружено это войско было и для ближнего боя — мечами, саблями, топорами, сулицами, кинжалами, ножами; и для дальнего — луками и самострелами.⁹⁹ Пушек тогда в походы еще не брали, хотя на кремлевских стенах они уже стояли. Воинов предохраняли в бою щиты, шлемы, кольчуги, латы, наколенники. В среднем каждый воин нес на себе около 16 кг вооружения и снаряжения. К этому времени на Руси выработался пятичленный порядок деления на полки — сторожевой, передовой, большой, правой и левой руки, к ним добавлялся резервный (засадный). Такое построение обеспечивало и должную глубину боевых порядков, и возможность маневра.

Готовя отпор в этот решающий момент, Дмитрий Иванович свой призыв собирать войско «розославъ» «по вей князи русские… и по вся воеводы мѣстныа, и по дйти боярскые, и по вей служылые люди» (с. 28). Он собрал войско с «полуотчины» (как говорили в Древней Руси), но решать предстояло судьбу всей родины. Широкие военные сборы последних лет и неоднократные походы к Оке бесспорно создали должную мо-< бильность войск, усовершенствовали их оружейное и провиантское снабжение и т. п.

Местом сбора войск стала Коломна. Здесь был смотр полкам, собранным под «многых трубъ ратных гласы»,¹⁰⁰ они были уряжены воеводами и распределены между полководцами. Отсюда после смотра русские и выступили в поход 20 августа 1380 г. Мамай со своей ратью находился в районе Дона, дожидаясь подхода союзных сил Ягайло, когда на разведку в сторону его войска были отправлены три отряда разведчиков. «Сказание» сообщает, что Мамай распорядился по улусам: «Да не пашете ни единъ васъ хлѣба, будите готовы на русскыа хлѣбы» (с. 26). Эти хлеба обернулись ему полынью. Мамай напрасно ждал Ягайло, тот опоздал примерно на сутки — «не поспѣша бо на срок за малымъ — за едино днище или меньши с.22). Можно полагать, что он и не стремился прийти вовремя: у него, кроме восточноаукштайтских, не было надежных сил — ни белорусские земли, ни украинские — Киев, Чернигов, Волынь, в большинстве пережившие ужасы золотоордынских нашествий и лишь недавно вышедшие из улуса, издревле связанные с Русью и тяготевшие к ней, не были заинтересованы ни в восточной экспансии, ни в торжестве прокатолического курса Ягайло.¹⁰¹

Пока Мамай, продвигаясь к Дону, выжидал, «доколѣ приотѣеть» к нему литовская рать (с. 19), Дмитрий Иванович предпринял встречное движение, двинувшись вдоль Оки, чтобы не втягивать в военные действия рязанского князя (он «запов'ѣда коемуждо плъку и въеводамъ: „Да еще кто поидеть по Резанской земли, то же не коснися ни единому власу! “» — с. 34) и преградить ему путь к соединению с войском Ягайло. Одновременно его правый фланг прикрывали от Ягайло полки Дмитрия и Андрея, сыновей Альгирдаса. На Лопасне рати русского войска соединились, перешли Оку (здесь к ним примкнули силы Дмитрия и Андрея) и двинулись к Дону. По подходе к Дону состоялся военный совет, на котором решение главного вопроса — переходить реку или нет вызвало разногласия: одни опасались, попав под удар, лишиться путей отхода; другие, напротив, видели в реке прикрытие от возможного удара с тыла литовцев или рязанцев. Сражение было решающим и при любом варианте определяющим судьбу и войска, и, вероятно, Руси. И тогда князь Дмитрий «повелѣ мосты мостити на Дону и бродовъ пытати тоа нощи» (с. 20). В густом тумане ночью с 7 на 8 сентября русские переправились через Дон и расположились на Куликовом поле, лежащем при впадении Непрядвы в Дон (западнее нынешнего села Монастырщина, Кур-кинского района Тульской области).

В битве главными руководителями с русской стороны были Дмитрий Иванович, его ближний боярин Михаил Бренок, стоявшие во главе засадного полка Владимир Андреевич и славный волынский воевода Дмитрий Боброк. При этих полководцах состояли помощники — князья и воеводы. А победа в жестоком кровопролитном сражении была достигнута всем русским воинством.

По традиции битва началась единоборством богатырей, в котором погибли и русский, родом из Брянска, Пересвет (погребен в Москве в Симоновом монастыре), и ордынский богатырь: «…и спадше оба с коней на землю и скончашеся» (с. 43). А затем «бысть сеча зла и велика, и брань крепка» и «множество бесщисленое падоша трупья мертвых обоих» (с. 20–21).

За схваткой сторожевого и передового полков с легкой конницей Мамая последовало фронтальное столкновение главных сил: «.. сступишася обои силы велицѣи их на долгъ час вмѣсто, и покрыша полки пол’ѣ, яко на десяти верстъ от множества вой. И бысть сеча зла и велика и брань крепка, трусъ великъ зѣло, яко же от начала миру сѣча не была такова великим княземь руским» (с. 20). Русские были потеснены, и даже поник великокняжеский стяг, под которым пал Михаил Бренок. «Уже бо поганые татары поля наша наступают, а храбрую дружину у нас истеряли, а в трупи человечье борзи кони не могут скочити, а в крови по колено бродят» (с. 12). Правое крыло приступ отбило, а левое было смято и отходило к Непрядве, потеряв павшими всех воевод; кое-кто из «небывальцев» — ополченцев, впервые попавших на поле боя, не устоял.

Но в дело вступил засадный полк. Едва сдерживал его порыв воевода Дмитрий до решающего часа, когда его «буавии сынове», подобно соколам, ринулись на застигнутых врасплох врагов. Мамай потерпел сокрушительное поражение: «Тогда князь великий Дмитрей Ивановичь и брат его, князь Владимеръ Андрѣевичь, полки поганых вспять поворотили и нача ихъ бити и сечи горазно» (с. 12).

С русской стороны в битве палп и князья, и несколько сот бояр, а прочих воинов такое множество, что, говорят летописцы, и перечислить невозможно («а прочьих боляръ и слугъ оставих имена… множества ради» — с. 22). Мамай бежал, потеряв войско и все имущество. Князь Дмитрий, весь доспех которого был «битъ и язвенъ» (с. 22), объехал поле кровавой сечи, где «единъ за единаго умре» (с. 47), где рядом лежали простые люди, воеводы и князья.

Потом Дмитрий «повелѣ трубити в събранные трубы, съзывати люди» (с. 47), чтобы предать павших земле. Восемь дней стояла русская рать «на костех», хороня соратников. Ягайло, которого весть об исходе битвы настигла у Одоева, пограбил русские арьергарды, как смутно сообщают немецкие хроники, и повернул обратно. Рязанский князь в дело не вмешался.

6. ИСТОРИЧЕСКИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ БИТВЫ

Итак, грозный властелин был разбит. Он потерял доверие улусной аристократии, а вместе с ним — не только надежды на Сарай, но и право-бережное Поволжье. Опрокинутый Тохтамышем, он бежал и погиб. Сам Тохтамыш вскоре (1382) предательски разорил Москву, ордынское иго было восстановлено и просуществовало еще сто лет.

Спрашивается, не напрасно ли русские пролили столько крови на Куликовом поле? Именно так и думают современные зарубежные апологеты Золотой Орды. Следуя прадедовским схемам русской дворянской историографии и дополняя их в угоду тем, кто тщится создать ложную родословную советской внешней политике, целый ряд зарубежных авторов (Б. Шпулер, Г. Франке, Р. Траузеттель, Д. Соундрс, П. Г. Силфен, Ш. Коммо и др.)»¹⁰² силясь доказать антиевропейскую сущность России, идеализируют ее «мирный симбиоз» с Золотой Ордой. Приложили руку к этой теме и маоистские историки, старающиеся выдать Монгольскую империю за великий пример прогрессивного объединения народов, а Чингисхана и его преемников за своих политических предтечей. Но это тенденциозный и близорукий взгляд. Исследования А. Н. Насонова,

A. Ю. Якубовского, М. Г. Сафаргалиева, Г. А. Федорова-Давыдова,

B. Л. Егорова ¹⁰³ и других советских ученых, а также их монгольских коллег — Ш. Биры, Н. Ишжамца, Ш. Нацагдоржа, Д. Гонгора и других¹⁰⁴ ясно показали глубинный закономерный смысл происшедшего — ближние и дальние последствия этой исторической битвы в реальной политике и в общественно-политической мысли. Перечислим важнейшие.

Отныне Великое княжество Московское становится организатором и идеологическим центром воссоединения и национального освобождения Руси из-под ига, в то время как его главные внешнеполитические противники Золотая Орда и Великое княжество Литовское вступают в полосу безысходного кризиса.

Куликовская победа вызвала национальный подъем, укрепление самой великорусской народности. «И въскипе земля Руская в дне княжениа его»— сказано в «Слове о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича».¹⁰⁵ Битве посвящены летописные повествования, художественная поэма («Задонщина»), воинские повести («Сказание о Мамаевом побоище»), отражающие взгляды различных групп светских и духовных феодалов — участников события. При общей высокой оценке самой битвы, они несходны в изложении событий. Дошли эти сочинения во многих списках, которые еще публикуются, форма их изложения затрудняет анализ. Всестороннее исследование этого драгоценного фонда памятников — назревшая задача. Вершиной национального подъема стали и бессмертная живопись Андрея Рублева, и развитие архитектурного ансамбля столицы. Сама символика посвящения храмов, связанных с Куликовской битвой, становится общевоинской, общегосударственной.¹⁰⁶ Народный эпос не отразил Куликовскую битву в особом сюжете, но и Куликово поле и Мамай и союзные ему литовские короли, которые тщетно пытались «каменну Москву под себя забрать», широко представѣ лены в нем.¹⁰⁷ Примечательно, что и в «Сказание о Мамаевом побоище» вставлена песня, отражающая думы простых новгородцев, которые в отличие от корыстных бояр сетуют на «великом вече», что им «не поспеть на пособь к великому князю Димитрию».¹⁰⁸

В «Задонщине» оценивается и международный отклик на Куликовскую победу: «Кликнуло Диво в Руской земли, велит послушати грозъ-ным землям. Шибла слава к Железным Вратам и къ Караначи, к Риму, и к Кафе по морю, и к Торнаву, и оттолѣ ко Царюграду на похвалу рус-ким князем: Русь великая одолѣша рать татарскую на полѣ Куликове на речьке Непрядвѣ» (с. 10).

Куликовская битва — важная веха в истории взаимоотношений России с южнославянским балканским миром. Ведь вскоре он стал жертвой Османской империи. Завоевание Болгарии, Сербии, Балкан привела к резкому упадку южнославянской культуры, сопоставимому лишь с последствиями монголо-татарского разорения для России. И важно отметить, что в эту пору, сперва особенно тяжелую для России, потом для южных славян, эти страны и народы старались возродить давнее общее свое достояние, взаимно обогатить его, искали опоры в культуре друг друга, в частности и в культуре Руси, пережившей свой взлет после Куликовской победы, и в итоге создали такую культурную традицию* значение которой в их последующей многовековой борьбе за национальное возрождение, да и в нынешнем мире, трудно переоценить. Понятно, что и автор «Задонщины» вспомнил недавно разоренную Болгарию. Понятно и то, что Куликовская битва была воспета в сербском народном эпосе, где она вплетается в тему борьбы славянства с османским игом.¹⁰⁹

Куликовская битва не только яркая победа русского народа, это и светлая страница в истории народов Белоруссии и Украины, которые остановили литовский меч, занесенный тогда над Великороссией. Ее отношения с Великим княжеством Литовским отныне определялись крахом восточной экспансиии литовских феодалов. Они пытались найти выход в политической и церковной унии с Польшей (1386), возобновляя которую, все более поступались собственным суверенитетом в ее пользу. Это не спасло их от поражения в решающем столкновении с Золотой Ордой на Ворскле (1399), хотя и принесло победу над Орденом под Грюнваль-дом. Если литовское правительство не раз использовало соглашения с рыцарями в тщетных попытках превратить Новгородскую и Псковскую республики в свои «русские воеводства», то Москва твердой рукой поддерживала сопротивление русских земель немецкому Ордену и в итоге выиграла борьбу с Литвой за земли Великороссии, успешно реализуя патримониальную программу собирания земель своей славянской «отчины».

В «Задонщине» упомянуты и Рим и Константинополь — важнейшие церковные центры Европы. Русская церковь — огромная идеологическая сила — после Куликовской битвы освятила ее, канонизировав споспешествовавшего победе Сергия Радонежского. Будучи реальными политиками и к тому же опасаясь распространения католичества на Восточную Европу, церковные иерархи действовали заодно с московским правительством в политике воссоединения.

Отношения с Ордой определялись тем, что отныне московское правительство активизировало военно-дипломатическую подготовку свержения ига. После битвы размер дани уменьшился, достигая, однако, огромной суммы в 10 000 рублей (на деньги конца XIX в. это составляло 1 000 000 рублей), причем на рубль можно было купить 100 пудов ржи.¹¹⁰ Тяжелые поборы и разорения продолжались: Тохтамыш, Тимур, Едигей, Улу Мухаммед — зловещие фигуры в истории. И все же традиции Куликовской битвы жили, и решающим этапом в подготовке победы стала феодальная война 1425–1462 гг. Это был перелом на пути к централизации страны, хотя Орда и Орден, Литва и Швеция всячески препятствовали победе московской политики. Этим в значительной мере объясняется и затяжной характер высвобождения России.

В то же время Золотая Орда, в силу и феодального дробления, и сопротивления народов, вступила в заключительный этап политического распада — на ханства Крымское (1433), Казанское (1446), Астраханское (1465) и Большую Орду (1430). Это открывало перед Великим княжеством Московским новые военно-дипломатические возможности, хотя и осложнившиеся выходом на восточноевропейскую политическую арену Османской державы. При Иване III правительство, умело сочетая военные походы с дипломатией, нейтрализуя и даже привлекая на свою сторону отдельных ханов, достигло решающего экономического и военного перевеса, воссоединив значительную часть Великороссии, а также обширную Новгородскую землю (1478). Чувствуя свою силу, Иван III прекратил выплату дани в Орду (1480), а когда большеордынский Ахмед-хан прислал за ней своих послов с грамотами, гневно прогнал их. Попытка вооруженной рукой добиться подчинения окончательно провалилась, натолкнувшись на четырехдневное противостояние русского войска ордынскому на Угре (8–11 октября 1480 г.).

Россия обрела национальную независимость, за которую бились воины Дмитрия Донского на Куликовом поле и о которой думал сорокалетний князь умирая. В его духовной грамоте-завещании сказано: «А переменит бог Орду, дети мои не имут давати выхода в Орду, и который сын возмет дань на своем уделе, тому и есть».¹¹¹ Централизованная и возрожденная Россия вновь заняла подобающее ей место в системе государств Европы, и иностранные державы спешили установить или возобновить с ней дипломатические отношения. Москва сносится с Испанией, Молдавией, Венгрией, Австрией, Францией. Централизация России породила обширную литературу о «Московии», державшей в своих руках торговые пути на Восток; этот своеобразный информационный взрыв затмил предшествующие сведения о России и создал ложное впечатление об «открытии» России Европой подобном открытию ею Америки.

На территории современной Европы было немного феодальных полиэтнических государств, еще меньше было среди них централизованных, и ни одно по своей прочности не могло сравниться с Российским. В самом деле, история стала свидетельницей упадка всех этнически неоднородных феодальных государств, в частности, простиравших свою власть на территорию Восточной Европы — Хазарии, Византии, Булгарии, Золотой Орды, немецкого Ордена, Великого княжёства Литовского, Речи Пос-политой, Швеции, Турции, Австрии. Лишь Россия сохраняла и увеличивала свой славянский, а затем и неславянский ареал с той поры, как ее централизованное государство, сбросив иго Орды, возродило и укрепило древнерусское ядро.¹¹²

Ко времени Куликовской битвы восходят истоки торжества патримониальной концепции внешней политики централизуемой России, политики, провозгласившей приведение государственных границ в соответствие с этническими, над агрессивной политикой децентрализуемых держав. С Дмитрия Донского начинается действенное влияние «русского» элемента Великого княжества Литовского и Польши на судьбу их поли-: тических проектов поглощения России. В сущности, три бескоролевья, интервенцию в Россию и крах восточной политики — вот что получило i Великое княжество Литовское, доведя унию 1386 г. до унии 1569 г.,! после безуспешных попыток Альгирдаса и его преемников продолжать I восточную политику Гедиминаса в условиях политической централизации j Великороссии.

В своем последнем труде Б. Н. Флоря отлично показал¹¹³ тупиковый, химерический характер последующих магнатских и шляхетских проектов русско-польской и русско-литовской унии, поразительную неосведомленность их творцов, их превратное представление о русском, как теперь принято говорить, хронотопе, органическую связь с внутренней политикой сословий Речи Посполитой, их взаимоотношениями между собой и с династическими группировками.

То же относится к оценкам планов русской стороны с ее защитой своеобразной формы сословной монархии, попытками столкнуть шляхту с магнатерией, Великое княжество Литовское с Речью Посполитой. Впрочем, русское дворянство, долгие десятилетия наблюдавшее за политическими судьбами Речи Посполитой, само прошедшее, пусть кратковременную, школу выборной монархии, не привлекли «вольности» польско-литовской шляхты.

Прошли столетия. Советский народ, знающий цену национальной свободы, глубоко чтит память своих мужественных предков. В годы Великой Отечественной войны имя Дмитрия Донского прозвучало на историческом параде войск на Красной площади среди тех, чей пример воодушевлял наш народ на ратные подвиги во имя защиты социалистического отечества. На Куликовом поле бережно сохраняется мемориальный ансамбль, сто лет назад возведенный на народные пожертвования. Ныне он включает и церковь, талантом А. В. Щусева воплощенную в формы древнерусского хоромного строения.¹¹⁴ Славная битва вдохновляла поэтический гений не только современников. Ей посвятили проникновенные строки В. А. Жуковский, К. Ф. Рылеев, А. А. Блок. Она живет в живописи В. А. Серова, в музыке Ю. А. Шапорина. Она живет в наших сердцах.

А. Н. Кирпичников ВЕЛИКОЕ ДОНСКОЕ ПОБОИЩЕ

8 сентября 1380 г. на берегу Дона в месте впадения в него р. Непрядвы в генеральном сражении была разгромлена крупнейшая монголо-татарская армия, осуществлявшая карательный поход на Русь. Куликовская битва явилась событием, изменившим ход русской истории. Победа русского войска на Куликовом поле привела к тому, что Золотая Орда была отброшена в разряд второстепенных держав.

Авторитет же Москвы как собирательницы русских земель укрепился окончательно. На повестку дня был поставлен вопрос о полной ликвидации монголо-татарского ига. В муках героической борьбы за свободу и независимость рождалось единое Русское государство. Куликовская битва явилась величайшей в средневековой Европе освободительной битвой. Она вернула русскому народу веру в свои силы и отчетливо показала, что на исходе XIV в. конфедерация русских земель и княжеств оказалась сильнее своего самого страшного противника.

Ни одно сражение русского средневековья не удостоилось столь повышенного внимания летописцев и древнерусских книжников. Комплекс сведений о Мамаевом побоище совершенно исключителен, а в ряде тактических деталей и вовсе неповторим. По общему мнению, источники, освещающие великую битву, основаны на многих достоверных фактах.

Особое место среди источников о Куликовской б» итве занимает замечательная своими подробностями Киприановская редакция «Сказания о Мамаевом побоище», входящая в состав Никоновской летописи. Неизвестные по другим материалам сведения о великой битве приводятся также В. Н. Татищевым в его «Истории Российской». К сожалению, татищевские известия в литературе, посвященной рассматриваемой теме, обычно не используются. Между тем они заслуживают внимания и, в частности, находят подтверждение в приблизительно современных Куликовской битве среднеазиатских источниках (см. ниже).

При всем интересе к Куликовской битве ряд ее моментов изучен недостаточно. Относится это и к ходу самого сражения. Не повторяя известного, остановимся на таких темах, как тактика боя, этапы сражения, боевое построение подразделений, потери русских войск, поведение в битве главнокомандующего. Рассматриваемые сюжеты небесполезны, по нашему представлению, для общих оценок русского военного дела

XIV–XV вв. Попытка нового исследования военной стороны «Мамаева побоища» базируется на приведенных в систему знаниях о русском военном деле и вооружении периода зрелого феодализма.¹¹⁵

Согласно «Сказанию о Мамаевом побоище» складывается определенное впечатление, что русские войска расположились на Куликовом поле еще накануне битвы. В день сражения эти полки были здесь «учреждены», то есть построены в боевой порядок, до 6 часа дня.¹¹⁶ Далее упо-; минается «место высоко», откуда русское командование наблюдало расставленные, готовые к <бою отряды и их поднятые стяги. «Сказание»! приводит и другие детали пребывания войск на Куликовом поле. Здесь в обращении к войску великий князь призывал воинов сохранять боевой, порядок. «Коиждо вас нынѣ учредитеся, утрѣ бо неудобь мощно тако учредитися: уже бо гости (ордынцы, — А. К.) наши приближаются» (с. 39),¹¹⁷ В ночь перед битвой главнокомандующий вместе с воеводой Дмитрием Боброком на Куликовом поле «испытывал приметы». Гадание перед боем вполне вероятно, но произошло ли оно именно в ночь перед сражением, утверждать трудно. «В рассказе о гадании сказалась душа русского народа, грозного и в то же время жалостливого к своим врагам: „земля плачет⁴⁴ чужеземным языком о детях своих. Эта печаль о погибших детях и неутешных матерях — высокая народная правда, вечная жажда мира и справедливости».¹¹⁸

Последовательно, в отличие от «Сказания» с конкретным указанием времени переправы через Дон, отображено начало дня великого сражения в летописной повести о Куликовской битве. Согласно этой повести 8 сентября (здесь и далее даты по старому стилю) 1380 г. на рассвете русская армия в боевом порядке по наведенным накануне мостам и разведанным бродам перешла Дон. Согласно Киприановской редакции «Сказания о Мамаевом побоище» после перехода через реку мосты были разрушены. Этим была предотвращена возможность глубокого обхода и удара ордынцев с тыла.

День встречи враждующих войск был выбран не случайно. Он совпадал со «светоносным» праздником рождества богородицы. Туман задержал сближение двух армий, поэтому оно произошло с опозданием. «Князю (великому, — А. К.) же перешедшу за Донъ в пол-ѣ чисто..* на усть Непрядвы… И бысть въ шестую годину дни, начаша появливатися погании измалтянѣ в пол’ѣ… И ту исполчишася тотарьстии полци противу крестьянъ» (с. 20). «Исполчение» русского войска непосредственно

на поле брани, о котором упоминает «Сказание», действительно имело место, однако оно, по-видимому, не было начальным, а повторяло в основном принятое во время остановки у Дона 6–7 сентября 1380 г., то есть накануне сражения.¹¹⁹ Тогда армия была разделена на шесть полков и 23 отряда (по 3–5 в каждом полку).¹²⁰ Сообразно топографии местности и другим особенностям новой позиции взаимное расположение полков могло быть несколько изменено. Как бы то ни было, войска, выстроившиеся на Куликовом поле, в любой момент могли принять ближний бой. «Уже бо русскые кони окрѣпишася от гласа трубънаго, и кой-ждо въинъ идеть под своим знаменем. И вид-ѣти добрѣ урядно плъкы уставлены поучениемъ крѣпкаго въеводы Дмитреа Боброкова Волынца» (с. 41).

В дубраву «вверх по Дону» был выдвинут засадный полк под руководством князя Владимира Серпуховского. Ход боя показал, что татары ничего не знали об этом скрытом резерве. Дубрава, о которой шла речь, судя по старинным описаниям и планам Куликова поля, примыкала к левому крылу русских войск и частично находилась в их тылу по берегу р. Непрядвы.

Главнокомандующий русским войском в последний раз объехал полки. Он по дружинной традиции призывал воинов не бояться смерти «за братию нашу, за все православное христианство». Если доверять свидетельству Киприановскоп редакции «Сказания о Мамаевом побоище», то в этой речи великий князь, явно разумея пестрый сборный состав областных ратей, напоминал об общерусском единстве рода, племени и веры. «И слышавше сие… мужествени быша, яко орли летающе и яко лвы, рыкающе на татарьскиа полкы» (с. 63). В передаче В. Н. Татищева воины «всюду отвесчеваху ему (князю Дмитрию, — А. Г.), еже готови есми помрети или победити».¹²¹ Осознание борьбы за правое дело и единодушный патриотический подъем придали войску в то грозное утро новые моральные силы. Так на Куликовом поле рождался подвиг, которому суждено было стать в веках примером 'беззаветного служения Родине.

В большом полку у главного знамени князь Дмитрий Иванович отдал «царскую приволоку», коня и знаки власти своему любимцу Михаилу Ивановичу Бренко. В ходе битвы боярин Бренко, которого прорвавшиеся к главному знамени татары приняли за великого князя, погиб как герой. Во время боя противники стремились достичь и опрокинуть главное знамя и захватить или уничтожить самого командующего. Знал это правило и князь Дмитрпй. Однако, возлагая свою одежду на любимца, он, по верному замечанию Д. Иловайского, никоим образом не мог предвидеть все случайности предстоящего боя, предвидеть, что боярина непременно убьют вместо него самого.¹²²

Эпизод с переодеванием объясняется не трусостью предводителя, а всем характером его дружинного поведения и военной предусмотрительностью. В. Н. Татищев сообщал, что великий князь «сам хотя полки управляти и где потреба явится помосчь подавать».¹²³

Об этом среди воевод шла речь еще при уряжении полков накануне битвы. Тогда местом пребывания главнокомандующего был определен большой полк. В предвидении переменчивых событий это намерение было изменено. Дмитрий Иванович сам решил выезжать в «горячие точки» сражения. Между тем главнокомандующий был весьма приметен. В Киприановской редакции «Сказания о Мамаевом побоище» сохранился его словесный портрет: «Беаше же сам крепок зело и мужествен, и те-, лом велик и широк, и плечист, и чреват велми, и тяжек собою зело, брадою же и власы черн, взором же дивен зело» (с. 67). Выделявшийся, своим видом и одеянием, в бою он наверняка привлек бы внимание и ¹ оказался верной мишенью врага. Оставляя постоянно находившегося при знамени двойника и сам будучи замаскирован под обычного воина, князь мог безопаснее скакать от полка к полку, на ходу следить за боем и в нужный момент давать распоряжения о посылке подкреплений. Необходимость разъездов диктовалась как масштабами сражения, затруднявшими единое руководство, так и отсутствием на «русской части» Куликова поля возвышенности достаточно высдкой, чтобы просматривать всю «татарскую сторону» поля. В этом отношении позиция Мамая была предпочтительнее. Он в окружении свиты наблюдал сражение с господствующего над местностью холма. Все сказанное поясним сведениями источников.

В начале сражения Дмитрий Иванович ездил в сторожевой полк, то есть на переднюю линию завязавшейся борьбы, «и мало тамо пребыв, возвратися паки в великий полк» (с. 63). Смысл такого выдвижения разгадывается примером одного среднеазиатского военного наставления, когда предводителю войска рекомендовалось распознать, нападает ли неприятель всеми силами или отдельными отрядами.¹²⁴ Находясь впереди, Дмитрий Иванович действительно мог разглядеть и оценить выступавшие навстречу силы Мамая.

Наведя противника на ложный след своего местопребывания, полководец в ходе сражения отбросил дальнейшую осторожность. Захваченный страстью борьбы и рискуя жизнью, он принял непосредственное

участие в сече. В момент схватки главных сил Дмитрий Иванович «ставъ напреди, на первом суимѣ» и «ударишася по главѣ его и по пле-щема его и по утроба его», был весь «бит» его доспех (с. 22), пали две лошади, не уцелела свита, немногочисленные свидетели видели князя, бьющегося в окружении татар. В конце концов оглушенный ударами он, чудом избежав смерти, выбыл из боя.¹²⁵

Одно из правил тимуровского полковождения гласило, что если главнокомандующий вынужден принять личное участие в битве, то пусть это делает, не слишком рискуя собой, так как его смерть произведет на войско самое гибельное впечатление.¹²⁶ Об этой же заповеди напоминали Дмитрию Ивановичу и воеводы. Они просили его не выезжать вперед, но стоять «назади или кршгѣ, или нѣгдѣ въ опришн'ѣмь мЗиутѣ». На это он отвечал: «Да како азъ възглаголю»: „Братьаа моа, да потягнем вси съ единого", а самъ лице свое почну крыти и хоронитися назади? Не могу в том быти, но хощу яко же словом, такожде и Дѣлом напреди всѣх и пред всими главу свою положити за свою братью и за вся крестьяны, да и прочьи, то видевше, приимут съ усердием дрьзновение» (с. 22). В этих словах отважного воителя нет недостоверного. Заметил это еще летописец, записавший: «Да яко же рече, и тако сътвори».

Феодалы XII–XV вв. — воины, зачастую любившие лихие схватки и звон оружия. Они первые врубались в гущу врагов, увлекая за собой других бойцов. Эти качества унаследовал и Дмитрий Иванович. Он командовал центральным полком в битве на Боже в 1378 г. и как рядовой воин доблестно рубился на Куликовом поле. Позже, в год свержения монгольского ига, в 1480 г. архиепископ Вассиан, призывая Ивана III на новую битву с татарами, вспоминал Дмитрия Донского, который «скочи на подвиг и напред выеха и в лице став против»¹²⁷ Мамая. Иван III, осторожный политик и создатель могучего государства, в отличие от своего храброго предшественника не любил сечи и избегал посещать свои полки.¹²⁸ Век единоборцев-князей остался позади, но их подвиги всякий раз с новой силой воодушевляли потомков.

Обратимся здесь к ходу битвы, которая, по достоверному показанию Летописной повести, продолжалась около 4 часов — от шестого часа до десятого (то есть в переводе от 11.35 до 15.35).

Бой завязали сторожевые полки, что скорее всего означало разведку боем, обоюдное «прощупывание» сил. «Сам же князь великий наперед в сторожевых полцех ездяше и, мало тамо пребыв, возвратися паки в великий полк» (с. 63). По-видимому, во время пребывания впереди было распознано намерение татар произвести схватку всеми силами. К этому же приготовились и русские части. Спускаясь с возвышенностей («с ше-ломяни»), противники начали сходиться. «И удари всякъ въинъ по своему коню и кликнуша единогласно: „С нами богъ!“ — и пакы: „,Боже христианскый, помози нам!“,¹²⁹ погании же половци свои богы начаша призывати» (с. 43). Русские шли не торопясь, ордынцы «борзо». Неожиданно произошла заминка. Татары «не поступающе, сташа… И тако сташа, копиа подкладше, стена у стены, кождо их на плещу предних своих имуще, преднии краче, а заднии должае» (с. 63). Перед нами довольно редкий в монгольской тактике случай использования пешего, ощетинившегося копьями строя. Насколько известно, ордынцы в походах на Русь не использовали пехоту. Не обратились ли они к употреблению этого рода войск, убедившись в его эффективности и популярности в русских землях? Симптоматично, что в 90-е гг. XIV в. пехота была подобающе оценена и широко использована Тимуром.

Внезапная остановка татарской конницы под прикрытием пеших копейщиков в самый, казалось бы, неподходящий момент сближения ратей точно объяснена в Киприановской редакции «Сказания о Мамаевом побоище»: «…ибо несть места, где им разступитися» (с. 63). Очевидно, поле боя оказалось для ордынцев слишком тесным, ж они задержались, чтобы перегруппировать силы. Видимо, только тогда обнаружили они всю невыгоду предложеного им места сражения.

Изучение старинных планов Куликова поля показывает, что в древности оно в доступном для полков виде достигало в ширину не более 2.5–3 км при длине (между пригодными для наблюдения возвышенностями) около 4 км.¹³⁰ Обрисованное относительно небольшое пространство не позволило ордынцам применить их излюбленный маневр — фланговый охват войск противоположной стороны и в значительной мере осложнило и замедлило их наступательные действия.

Во время упомянутой задержки состоялся поединок инока Пересвета и татарского богатыря. Оба храбреца сшиблись на копьях, поразив друг друга. Исход поединка рассматривался обычно как предсказание победы какой-то одной стороны, здесь же обе воюющие стороны оказались перед неизвестностью, как бы в равном положении. Сразу же после поединка (настал 7-й час дня, в переводе 12.35–13.35) рати пошли на бой всеми силами.

Развернувшуюся затем на Куликовом поле картину боя историки представляют как одновременное столкновение трех расположенных по фронту длиной 5, 5.5 и даже 10 км¹³¹ русских полков с татарскими (строй последних неизвестен). На исследователей влияет сама трехчастная схема линейной разбивки войска на чело и два крыла. При этом не учитывается и топография поля битвы. Полки помещают перед холмами, реками, долинами, а то и на месте вырубленных в XIX в. дубрав. Такие реконструкции вряд ли убедительны. Растянутость подразделений на поле брани делала бы их плохо управляемыми. Построенные в боевой порядок полки имели перед собой не пересеченную местность, а открытое ровное пространство, по словам Киприановской редакции «Сказания о Мамаевом побоище», «поле чисто» и «место твердо». Кроме того, как сами полки, так и составляющие их отряды могли выдвигаться на передовую позицию не все сразу, а, как подсказывают примеры международного полковождения, последовательно, сообразуясь с приближающимися силами противоположной стороны. В рассматриваемом случае источники указывают на первоочередное выдвижение к фронту боя не трех, а двух подразделений, а именно полков передового и правой руки. О двух вступивших в бой полках сообщают Летописная, Распространенная и Киприановская редакции «Сказания о Мамаевом побоище». «Сказание» Основной редакции указывает, правда, три русских полка, встретивших татар, но тут же добавляет, что отряды «поганых» двигались навстречу «обапол», то есть по обеим сторонам поля (с. 43). В период сближения противников поле сражения было, возможно, разделено как бы на две части по числу занимающих его по фронту подразделений. Объяснить все это можно только относительной узостью места сражения, на котором как русские, так и татары не могли развернуть крупных сил, тем более всех приведенных войск.

В ходе завязавшегося сражения первоначальный боевой порядок изменился, во всяком случае был уплотнен. Татары старались ввести в бой одновременно как можно больше войск. В дело были брошены главные силы. «И о часе седьмом соступишась обоюду крепце всеми силами и яадолзе бишася».¹³² Ожесточение боя нарастало. Вместе с этим усиливалась ставшая неимоверной теснота. С неотразимой документальностью воспроизводит картину рукопашной Киприановская редакция «Сказания»: «…и паде татарьское тело на христьаньском, а христианьское тело на татарьском, и смесися кровь татарскаа с христианьскою. Всюду бо множество мертвых лежаху. И не можаху кони ступати по мертвым. Не токмо же оружием убивахуся, но сами себя бьюще, и под коньскыми ногами умираху, от великиа тесноты задыхахуся, яко немощно бе вмести-тися на поле Куликове… множества ради многых сил сошедшеся» (с. 64). Характерно, что источники не упоминают о пленных.

В период рукопашной происходили схватки отдельных единоборцев. С редкой подробностью сообщает об этом летописная повесть о Куликовской битве. «Инди вид-ѣти бѣаше русинъ за тотарином ганяшеся, а то-таринъ сии настигаше. Смятоша бо ся и размѣсиша, коиждо бо своего супротивника искааше поб*ѣдити» (с. 21). Источники сохранили описание волнующих эпизодов схватки этих людей. Так, Стефан Новосильский рассказывал, что видел уже пешего великого князя, бившегося против четырех врагов. Новосильский пытался помочь Дмитрию Ивановичу, но не смог из-за множества убитых быстро к нему подъехать. Едва удалось ему поразить одного из наступавших на великого князя, как на него самого наехало трое. От верной гибели Новосильского спасла случайность. Он сорвался с коня и «пребых» «во трупу» (с. 124).

В описаниях «Сказания о Мамаевом побоище» отчетливо угадывается, что организованная борьба велась не отдельными храбрецами, а сплоченными подразделениями. Во время рукопашной из строя выбывали в некоторых случаях сразу несколько находившихся рядом воинов. Иногда это были князья и бояре с их окружением, люди одного города или вотчины, родственники, бойцы малой тактической единицы. После окончания битвы на поле боя нашли павших рядом белозерских, углицких, дорогобужских князей. Лежали рядом слуга и господин. Люди, судя по всему, умирали примерно на тех же местах, где сражались и держали строй бок о бок друг с другом.

Тесный бой слитных подразделений весьма точно передают миниатюры Лицевого летописного свода XVI в. В ходе побоища массовые потери понесла русская пехота, «аки древеса, сломишася и, аки сено посечено, лежаху» (с. 64). Судя по этой записи, полегли целые ряды этих бойцов. Сопровождающая этот текст миниатюра Лицевого летописного свода довольно реалистически передает избиение «пешцев» всадниками с саблями. Все свидетельства о битве достоверно раскрывают важнейшее тактическое правило средневековья, заключавшееся в том, что результативный бой велся слитными построениями. Как только они разрушались, организованное сопротивление прекращалось, а уцелевшие обращались в бегство.

Сражения XIV в., как удается установить, отличались от таковых же, например, XII в. применением последовательных многократных атак — суимов и большей самостоятельностью действий отдельных подразделений. Относится это и к рассматриваемой битве. К финальной ее фазе

В. Н. Татищев отнес сообщение о том, что «татаре бо въезжаху в русские полки, а русские в полки татарские».¹³³ Этот прием реален и связан с глубоким вклиниванием тактических единиц в ряды друг друга. В параллель приведем слова Шереф-ад-дина Йезди в его «Книге побед» (1424–1425 гг.), относящиеся к битве Тимура и Тохтамыша в 1391 г., о том, что один из противников прошел сквозь строй другого и, остановившись, построил свои ряды в его тылу.¹³⁴ Сопоставление русских и среднеазиатских источников, касающихся военного дела, здесь лишний раз убеждает в международном сходстве ряда тактических правил конца XIV в.

Если начальная стадия битвы описана в источниках в подробностях, то ее середина и финал для летописца и книжника были почти полностью заслонены эмоциональной стороной события. Тем более ценны уникальные сведения, приведенные В. Н. Татищевым, о действиях полков в разгар битвы, что отнюдь не расходится с отдельными, подчас случайными замечаниями на эту же тему других источников Куликовского цикла. Остановимся на выяснении этих недостаточно установленных событий.

Общая рукопашная, развернувшаяся на Куликовом поле в разгар битвы, перемалывала силы враждующих, но не давала никому перевеса. Убедившись в том, что обойти русских невозможно, ордынцы сконцентрировали свой удар в центре русского построения. Им, очевидно; удалось прорвать фронт выдвинутых вперед русских полков и подойти к большому полку. По словам В. Н. Татищева, это подразделение (включавшее владимирцев и суздальцев), «бияся на едином месте, не можаше одолети татар… ни татары могусче я сломити». Активную поддержку центру оказали отряды правого крыла. Там князь Андрей Ольгердович неоднократно атаковал татар, «но не смеяше вдаль гнатися, видя большой полк недвижусчийся и яко вся сила татарская паде на середину (этого полка, — А. К.)… хотяху разорвати».¹³⁵ Очевидно, имелся в виду разрыв строя главного подразделения на отдельные, изолированные группы в целях их последующего уничтожения. Одновременно ордынцы начали теснить левое крыло русских.

На исходе 8 часа дня татары захватили инициативу в свои руки. Настал кризисный момент сражения. Казалось, что «поганые» «отвеюду заидоша, оступиша около христьян».¹³⁶ Множились общие потери. Сеча затронула не только рядовых бойцов, но и военачальников. «… начаша татарове одолевати, и уже много от… князей, и бояр, и воевод, аки древеса, склоняхуся на землю» (с. 64). Выбыл из строя главнокомандующий — князь Дмитрий Ивановпч и был убит его двойник — боярин Михаил Андреевич Бренко. Положение усугублялось тем, что русским «солнце бе во очи и ветр».¹³⁷ Древние считали такое положение крайне невыгодным для боя.

Неприятелю удалось вклиниться в боевые порядки русских и в большом полку подсечь главное знамя. Обычно в сражении это вело к незамедлительному бегству войска. Однако произошло почти невероятное: несмотря на зловещие признаки разъединения строя и частичное нарушение боевого порядка, русские части, проявив беспримерное упорство, стойко сопротивлялись. Паника коснулась лишь неких московских «не-бывальцев», которые «на бйги обратившееся» (с. 21). Однако отступать было некуда. В тылу протекали «непереходная» Непрядва и сложный для переправы Дон.

Между тем поле битвы превратилось в огромное побоище. «Бывшу же яко девяти часом, и бысть такая смятня, яко не можашу разбирати своих».¹³⁸ Ордынцы, судя по тому что они «всюду одоляюще», ввели в дело, видимо, все свои силы, не оставив резерва. Это был роковой дросчет.

Увлекшись преследованием полка левой руки, татары миновали дубраву. В это время с фланга и тыла на них внезапно обрушился засадный полк. В. Н. Татищев прибавляет здесь еще одну неизвестную подробность: «А князь Дмитрий Ольгердович созади болыпаго полку вступи на то место, где оторвася левый полк, и нападе с северяны¹³⁹ и псковичи на большой полк татарский».¹⁴⁰ Речь идет о частном резерве великокняжеского большого полка. Назначение подобного подразделения обрисовано в «Книге побед» Шереф-ад-дина Йезди. Такой резерв, по словам восточного историка, ставили сзади главного корпуса с тем, чтобы «во время самого разгара сражения, когда сходятся храбрецы с обеих сторон схватиться друг с другом, если у одной из частей его (Тимура, — А. К.) победоносного войска будет нужда в подкреплении», эти люди будут готовы прийти на помощь.¹⁴¹ Приведенная подробность военной тактики Тимура лишний раз подтверждает правдоподобность и невыдуманность татшцев-ских известий о перипетиях Куликовской битвы.

Удар засадного полка и выступление тылового резерва радикально изменили ход битвы. Момент броска этих частей был выбран удачно: солнце и ветер переменились и теперь были направлены в лицо неприятелю. Отряды Мамая, прорвавшиеся к Непрядве, как бы попали в мешок: были атакованы с флангов и тыла и первые подверглись уничтожению.¹⁴²

В стремительном кавалерийском бою всадники быстро устают. Истекшие два часа рукопашной предельно измотали обе стороны. Встречный удар, который нанесли свежие силы русских, татары выдержать не смогли. Согласно Киприановской редакции «Сказания о Мамаевом побоище», беспощадная оценка сложившейся тогда новой обстановки была дана самими ордынцами: «… наши же рукы ослабеша, и плещи усташа, и колени оцепенеша, и кони наши утомлени суть зело» (с. 65). При появлении новых полков татарское войско охватила паника. Первым, как можно догадаться, побежал вклинившийся в расположение русских частей большой татарский полк. Наступательный порыв московских войск был настолько велик, что даже раненые, кто мог, снова вступили в бой. Мамай пробовал организовать сопротивление в глубине своих войск. «И ту вскоре сломише и вся таборыих (татар, — А. К.) вземше, богатства их разнесоша, и гнаша до реки Мечи»¹⁴³ (Красивой, — А. К.). Имея в виду полное разрушение боевого порядка и рассыпавшихся по полю беглецов, «Задонщина» прибавляет: «Туто поганые разлучишася розно и побѣгше неуго-тованными дорогами» (с. 12).

Разгром ордынцев был полный. Вооруженное преследование продолжалось всю вторую половину дня. К вечеру ратники возвратились каждый под свое знамя. Боевое состояние войска, несмотря на окончание сражения, вызывалось ожиданием литовской армии. Было еще неизвестно, что находившийся в одном переходе от Куликова поля князь Ягайло, узнав о поражении своего союзника Мамая, повернул армию и «побегоша назад съ многою скоростию, ни ким же гоним» (с. 22).

Так закончилась Куликовская битва — одно из величайших сражений русской истории, в котором с беспримерной силой проявились мужество русских воинов и полководческий талант их командиров.

После битвы все Куликово поле было завалено телами погибших и раненых. Вид побоища поразил с трудом разысканного и едва пришедшего в себя великого князя. При объезде поля он увидел, как сообщают источники, драматическую картину гибели многих своих виднейших сподвижников. Их останки были отправлены в колодах для погребения в родных местах. Что касалось рядовых воинов, то их даже невозможно было точно сосчитать, «зане телеса христианстии и бесурманстии лежаху грудами… никто всех можаше познавати, и тако погребаху вкупе».¹⁴⁴ Похоронами занимались 6 дней. По достоверному преданию, братские могилы были устроены на месте д. Монастырщина, которая называлась также Рожественом.¹⁴⁵ Судя по названию, здесь раньше стоял монастырь во имя рождества богородицы, ежегодно праздновавшегося 8 сентября, что совпало с днем Куликовской битвы.¹⁴⁶ Источники Куликовского цикла дают редкую возможность представить, какое количество русских людей пало в великой битве.

В историю Руси 1380 год вошел как год торжества победителей и скорби по массовым жертвам Донского побоища. Тогда во многих местах страны поминали убитых, а участники битвы были воспеты как национальные герои. «Тем воеводам при животе честь, а по смерти вечная память».¹⁴⁷ Ряд имен погибших сподвижников Дмитрия Донского был помещен в государственный пергаменный синодик, другие были сохранены летописцами и книжниками и оказались в местных записях и родовых преданиях. В летописной повести после списка погибших в битве предводителей добавлено, что «сии же писана быша князи токмо, и воеводы, и нарочитых и старейших боляръ имена, а прочьих боляръ и слугъ оставих имена и не писах ихъ множества ради именъ, яко число превосходить ми: мнози бо на той брани побьени быша» (с. 22),¹⁴⁸ Для уточнения состава полковых начальников, участвовавших в великой битве, приведем их имена в том порядке, как они следуют в государственном синодике и некоторых других источниках.

В государственном пергаменном синодике,¹⁴⁹ древнейшая часть которого датируется XIV–XV вв., среди «убиенных от безбожного Мамая» оказались записанными: один из предводителей передового полка¹⁵⁰ — князь Федор Белозерский и сын его Иван, командовавший тем же полком воевода коломенцев Тимофей Васильевич Вельяминов, воевода владимирцев и юрьевцев Тимофей Васильевич Волуй, один из воевод сторожевого полка, предводитель переяславцев Андрей Иванович Серкизов, также один из воевод сторожевого полка Михаил Иванович Окинфович, один из воевод большого полка боярин Михаил Андреевич Бренко, один из воевод полка левой руки Лев Морозов, начальник разведчиков Семен Мелик. Приведенный список по записи почти современен Куликовской битве и соответствует такому же перечню близкой к рассматриваемым событиям Троицкой — Симеоновской летописи, добавляющей в этот ряд еще и Александра Пересвета.¹⁵¹

Характерен состав названных выше лиц. Почти все они являлись предводителями полков, назначенными во время построения армии на берегу р. Дон в канун сражения. Именно поэтому, как высшие военачальники, они и были по иерархическому признаку первыми внесены в синодик и летописи. Исключение составляет окольничий Тимофей Васильевич Волуй, не числящийся среди полковых начальников. Согласно

В. Н. Татищеву, в критическую фазу боя, когда враги врезались в большой полк, в котором к тому времени отсутствовали великий князь и погибший Михаил Бренко, именно Тимофей Васильевич и Глеб Друдкий (у Татищева, видимо неточно, Брянский) «зело крепце бишася и не даюсче татаром одолевати».¹⁵² Совершенно очевидно, что оба этих человека в тот момент действовали как вставшие на место выбывших новые полковые руководители. Таким образом, первоначальные записи коснулись в первую очередь главных войсковых предводителей. Из назначенных на донском смотре 23 таких предводителей 6, а вместе с Во-луем 7, погибли в сражении; это составляло почти треть командовавших русской армией.

К приведенному списку убитых в различных произведениях Куликовского цикла добавлены и другие военачальники: князья Федор Та-русский и брат его Мстислав, князь Владимир Дорогобужский, князья углицкие, белозерские, дорогобужские, ярославские, князь Иван Михайлович Моложский, князь Юрий Мещерский, воеводы Константин Коно-нович, Иван Иванович Акинфович.¹⁵³ Не продолжая этого перечня (что требует специальных разысканий), отметим, что из 44 упомянутых источниками в качестве участников Куликовской битвы князей погибло 24. Речь идет о разных начальниках, преймущественно весьма высоких рангов. Эти данные можно дополнить еще одним списком так называемых боярских потерь. Думаю, что в этом более массовом и безымянном перечислении частью скрыты и дети боярские. И бояре, и особенно дети боярские являлись по большей части начальниками средних и мелких тактических единиц.

Список боярских потерь содержится в «Задонщине» и «Сказании о Мамаевом побоище» и, несомненно, составлен по записям, произведенным на самом Куликовом поле. Сравнительно с 40 (подсчет наш) собравшимися на битву ополчениями, этот перечень включает людей, находившихся в 20 из них. Список поэтому неполон (по-видимому, обобщен), но учитывает основные контингенты оказавшейся на Дону русской армии, в особенности ее московскую часть.

Количество указанных в списке бояр, новгородских посадников, литовских панов¹⁵⁴ в сравнении с неправдоподобно громадными цифрами источников о численности русского войска кажется вполне «умеренным» и, видимо, не лишено достоверности. Здесь перечислены бояре московские, белозерские, коломенские, серпуховские, переяславские, костромские, владимирские, суздальские, муромские, ростовские, дмитровские, можайские, звенигородские, углицкие, из Нижнего Новгорода, галицкие, посадники из

Великого Новгорода, литовские паны. В некоторых списках «Сказания о Мамаевом побоище» добавлены бояре ярославские и тверские.¹⁵⁵ Число погибших военачальников в разных источниках (и их редакциях) колеблется от 543 до 604. Если же иметь в виду составленный нами с учетом пропусков и дополнений и некоторого различия в цифрах сводный список потерь, то число павших составит от 697 до 873. Привлекая же наиболее правдоподобные цифры потерь, имеющиеся в «Задонщине» и Основной редакции «Сказания о Мамаевом побоище», мы получим итог, приближающийся к 800.

В какой мере выведенное число отражает общую численность погибших в битве? Из источников европейского средневековья явствует, что руководителя мелкой тактической единицы — «копья» окружало несколько (три и более) человек. Один раз в «Сказании о Мамаевом побоище» упомянут такой отряд, состоящий из 10 воинов.¹⁵⁶ Учитывая, что численность мелких тактических единиц была непостоянной, а в Куликовской битве она была больше обычной, можно допустить, что павшие в 1380 г. военачальники руководили 5000–8000 бойцов. Названные числа не равноценны общевойсковым потерям. Вряд ли во всех случаях будет точным утверждать, что смерть предводителя обязательно сопровождалась поголовным истреблением его окружения или, тем более, всего подразделения. Сопоставление вышедших из строя начальников и рядовых в нашем случае, думаю, не подчинено прямой зависимости. Из всего сказанного можно сделать следующие заключения. Судя по списку боярских потерь, они полностью или частично затронули не одну сотню мелких тактических единиц и тяжелейшим образом отразились на 20 главнейших ополчениях сражавшейся на Куликовом поле русской армии. Далее. Если верно соотношение 800 учтенных в списке бояр с 5000–8000 воинов, а непосредственно находившаяся на поле боя армия составляла, как можно предположить, не менее 40 000 (с обозными 50 000—60 000) человек, то доля «боярских» потерь составляла пятую или восьмую часть всего ее «офицерского» состава.

Приведенные выше расчеты, разумеется, гипотетичны и могут, пожалуй, измениться в сторону более значительных цифр. Источники называют число убитых с русской стороны на Куликовом поле от 253 000 до 360 000. Исчисления, что и говорить, фантастические и невероятно преувеличенные. Общая цифра русских потерь, если доверять В. Н. Татищеву, составляла 20 000 человек, то есть примерно треть всей армии. Некоторое подтверждение эти данные находят в том, что на поле боя 8 сентября 1380 г., как говорилось, погибла треть всех высших начальников. Каким бы ни было истинное число жертв Куликовского побоища, оно значительно сократило воинские силы страны. Летописец горестно записал: «.. оскуде бо отнюдь вся земля Рускаа воеводами ж слугами и всеми воиньствы и о сем велий страх бысть на всей земле Рустей».¹⁵⁷

Возвращаясь к характеристике Куликовской битвы, скажем о возвращении победителей. Нагруженная обозом с ранеными и сильно поредевшая русская армия 14 сентября, в день воздвижения креста, перешла Дон и 21 сентября прибыла в Коломну. 1 октября войскам была устроена торжественная встреча в Москве. Обратный путь, включая остановки в Коломне и с. Коломенском, занял около 11 дней, как и путь к Дону. Роспуск отрядов по домам происходил по мере приближения к Москве. По пути домой на некоторые из них нападали рязанцы и литовцы. Дмитрий Иванович хотел уже было послать рать на Олега Рязанского, но тот оставил свою столицу, а рязанские бояре приняли московских наместников. Едва ускакавший с Донского побоища Мамай стал собирать «остаточную» рать, чтобы «изгоном» вновь идти на Русскую землю, но сокрушенный ханом Тохтамышем бежал в Кафу, где и был убит.

Так закончилась продолжавшаяся почти два месяца Куликовская эпопея. Автор летописного рассказа «О великом побоище, иже на Дону»ѣ оценил ее в следующих, исполненных глубокого смысла словах: «Князь же великий Дмитрей Иванович съ прочими князи русскыми и съ воеводами, и с бояры, и с велможами, и со остаточными плъки русскыми, ставъ на костех, благодари бога и похвали похвалами дружину свою, иже крепко бишася съ иношгѣменникы и твердо за нь брашася, и мужьскы храбро-ваша и дръзнуша по боз-ѣ за Bipy христпаньскую. И возвратися оттуду (с Куликова поля, — А. К.) на Москву, въ свою отчину с поб-ѣдою великою, одолѣ ратным, побѣдивъ врагы своя» (с. 15).

Л. А. Дмитриев

ЛИТЕРАТУРНАЯ ИСТОРИЯ ПАМЯТНИКОВ КУЛИКОВСКОГО ЦИКЛА

Битве на Куликовом поле, происшедшей 8 сентября 1380 г.,¹⁵⁸ посвящено несколько литературных произведений, взаимосвязанных друг с другом. Совокупность этих произведений принято в настоящее время называть Куликовским циклом. В него входят: «Задонщина», краткая и пространная летописные повести, «Сказание о Мамаевом побоище». К Куликовскому циклу примыкают «Житие Сергия Радонежского» и «Слово о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича», в которых сражению на Куликовом поле уделено достаточно много внимания. Памятники Куликовского цикла пользовались большой популярностью у древнерусских читателей. Краткая и пространная летописные повести и их переделки включены во многие летописные своды, «Сказание о Мамаевом побоище» интенсивно переписывалось до XIX столетия, и многочисленные списки этого произведения свидетельствуют о самом активном отношении к нему до XVIII в. включительно. «Сказание» не просто переписывалось, а все время создавались новые редакции и варианты его. В конце XVII столетия «Сказание» было включено в «Синопсис» — первую печатную краткую историю Руси. Для этой книги была составлена специально предназначенная для нее редакция произведения и, начиная с третьего издания «Синопсиса», вышедшего в свет в 1680 г. (в первом и втором изданиях «Синопсиса» рассказа о Куликовской битве не было), эта редакция «Сказания» перепечатывалась во всех последующих переизданиях «Синопсиса» (вплоть до первой половины XIX в.). Редакция «Сказания» в Синопсисе стала в XVIII в. наиболее популярным рассказом о Куликовской битве: читательский интерес к ней был настолько велик, что, несмотря на многочисленные переиздания «Синопсиса», текст этот дошел до нас в большом числе рукописных списков XVIII–XIX вв. На тексте «Сказания» в редакции «Синопсиса» завершилась рукописная история памятников, посвященных Мамаеву побоищу. Однако литературная жизнь произведений Куликовского цикла на этом не завершилась: они, с одной стороны, становятся источниками самых разнообразных ли-

тературных произведений, посвященных победе Дмитрия Донского над Мамаем, а с другой — начинают привлекать к себе внимание ученых как исторические источники, связанные с одним из самых знаменательных событий русской истории, и как памятники древнерусской литературы. Свое литературное значение, свою историко-литературную ценность произведения Куликовского цикла сохранили до наших дней, о чем красноречивее всего свидетельствуют многочисленные издания этих памятников древнерусской литературы, вышедшие в свет в 1980 г., к 600-летию Куликовской победы (в том числе и в таких издательствах, как «Детская литература», «Молодая гвардия»).

Особое место среди произведений о битве на Куликовом поле занимает «Задонщина». Автор этого произведения не ставил перед собой задачи описать в их последовательности все события героической битвы за Доном. Он передает эмоциональную оценку происшедшего на Куликовом поле, выражает охватившие его чувства и мысли, вызванные победой Дмитрия Донского над Мамаем. «Задонщина» — это лирический отклик на Куликовскую битву. И особенно примечательно то, что этот лирический отклик на важнейшее для исторической судьбы Руси событие оказался тесно связанным с другим самым лирическим и самым совершенным памятником древнерусской литературы — со «Словом о полку Иго-реве». Этой зависимостью «Задонщины» от «Слова» определяется особое место ее в истории древнерусской литературы вообще: помимо самодовлеющей ценности «Задонщина» имеет исключительно важное значение и для изучения «Слова о полку Игореве». «Задонщина» свидетельствует о том, что «Слово о полку Игореве» было известно древнерусским книжникам и читателям, на фоне «Задонщины» ярче выступают литературные особенности «Слова», наконец, бесспорно доказанная вторичность «Задонщины» по отношению к «Слову» является объективным и самым убедительным аргументом в пользу подлинности «Слова о полку Игореве».¹⁵⁹

Несмотря на то что «Задонщина» вызывала к себе большой и неизменный интерес и этому произведению посвящено немало исследований, многие вопросы литературной истории памятника остаются проблематичными.

Прежде всего, сложен вопрос уже с самим текстом произведения. До нас дошло шесть списков «Задонщины»: Ундольского (У), Ждановский (Ж), Исторический первый (И-1), Исторический второй (И-2), Ки-рилло-Белозерский (К-Б), Синодальный (С) (подробное описание списков «Задонщины» см. ниже в «Текстологических комментариях», с. 369–370). В списках Ж, И-1, И-2 — текст дефектный: Ж и И-2 — отрывки, И-1 — без начала. Полный текст произведения в списках У ж С. Список

К-Б занимает особое место среди списков «Задонщины». Это самый ранний и точно датируемый список. Сборник со списком «Задонщины» К-Б принадлежит известному книгописцу XV в., монаху Кирилло-Белозерского монастыря Ефросину. Частично сборник переписан самим Ефросином, частично другими писцами, но составление самого сборника, подбор материалов в нем всецело принадлежат Ефросину. Обращение Ефросина к теме Куликовской битвы было не случайным: сборник составлялся им в 70—, 80-е гг. XV в., т. е. как раз во время 100-летнего юбилея битвы за Доном. На одном из листов данного сборника Ефросин записал: «В лето 6888 (1380) сентября 8 в среду был бой за Доном. В лето 6988 (1480) сентября 8 ино тому прешло лет 100» (л. 263 об.). Ефросин, переписывая «Задонщину», как бы поминал погибших на Куликовом поле в связи со столетием этого знаменательного для судеб Руси события.¹⁶⁰ Такой характер работы Ефросина определил и его отношение к переписываемому им тексту: он обратился лишь к первой половине памятника, завершавшейся перечислением убитых воевод и плачем русских жен по убитым на Куликовом поле. Поэтому Ефросиновский список «Задонщины» передает только начало произведения, а не весь текст в его полном объеме. Изучение сборников, принадлежащих Ефросину, показало, что этот просвещенный книжник второй половины XV в. составлял сборники, не копируя переписываемые тексты, а перерабатывая их. Он выбирал самое существенное из источника и сокращал тексты своих оригиналов.¹⁶¹ Такой же характер носила переработка Ефросином имевшегося в его распоряжении повествования о сражении за Доном. Дав этому произведению свое собственное краткое наименование «Задонщина»,¹⁶² он не только ограничился первой «поминальной» частью переписываемого им текста, но и сократил текст своего источника.¹⁶³

Итак, хотя в списке К-Б до нас дошла самая ранняя запись «Задонщины», запись эта представляет собой уже переработку первоначального текста произведения, при этом только первой его половины. В списках «Задонщины» У и С, донесших до нас полный текст памятника, очень много ошибок и домыслов поздних переписчиков (оба списка написаны

в XVII в.). Пестрят ошибками и искажениями и остальные, неполные списки «Задонщины». Поэтому в изданиях «Задонщины», рассчитанных на широкий круг читателей, приходится прибегать к реконструкции текста произведения. Реконструкции первоначального текста «Задонщины», в сущности, начали создаваться сразу же после того, как стало известно несколько списков ее. Первый опыт реконструкции был осуществлен в 1858 г. И. И. Срезневским по данным двух известных в то время списков У и К-БJ В дальнейшем опыты реконструкции «Задонщины» предпринимались неоднократно. Значительный вклад в выработку научных принципов реконструкции текста «Задонщины» внесла В. П. Адрианова-Перетц, посвятившая этой проблеме несколько своих работ.¹⁶⁴ Реконструкция текста «Задонщины» публикуется и в данной книге.¹⁶⁵

Ни в «Задонщине» ни в каких-либо других источниках прямого указания на время создания этого произведения нет. В первом большом монографическом исследовании памятников Куликовского цикла, принадлежавшем перу С. К. Шамбинаго,¹⁶⁶ «Задонщина» датировалась исследователем началом — первой четвертью XV в. Основанием для такой датировки служило утверждение С. К. Шамбинаго, что автору «Задонщины» была известна летописная повесть о Куликовской битве, время написания которой он относил к концу XIV в. В рецензии на монографию С. К. Шамбинаго А. А. Шахматова, которая представляет собой большое исследование, приобретшее в науке не меньшее значение, чем монография С. К. Шамбинаго,¹⁶⁷ А. А. Шахматов также относил время написания «Задонщины» к началу XV в. Ни С. К. Шамбинаго, ни А. А. Шахматов, по существу, конкретных доводов в подтверждение того, что «Задонщина» была написана в это время, не приводили, однако датировка памятника первой четвертью XV в. стала общепризнанной. В 1947 г. М. Н. Тихомиров высказал ряд соображений в пользу того, что «Задонщина» была написана вскоре после Куликовской битвы. В «Задонщине» говорится, что слава победы над Мамаем, разнесшаяся по разным концам земли, достигла и города Тырнова — столицы Болгарского царства. В 1393 г. этот город был захвачен и разгромлен турками. Конечно, если бы произведение писалось значительно позже этой даты — в середине или второй половине XV в., то автор, подходя к данному вопросу исторически, вполне мог назвать этот город, который в 1380 г. стоял в ряду самых прославленных центров православного мира. Но если «Задонщина» писалась в более близкое к 90-м гг. XV в. время, то едва ли автор назвал бы в своем произведении этот город, который недавно был разгромлен «агарянами» — турками. Упоминание Тырнова в «Задонщине», полагает М. Н. Тихомиров, свидетельствует о том, что произведение было написано до 1393 г. В «Задонщине» сказано, что от сражения на Калке до Куликовской битвы прошло 160 лет. Этот расчет указывает на 1383 г. По мнению М. Н. Тихомирова, данная ошибка может объясняться тем, что «Задонщина» писалась в 1383 г.¹⁶⁸ Г. Н. Моисеева обратила внимание на то, что упоминаемый в «Задонщине» город Орнач был во время борьбы Тамерлана с Тох-тамышем разгромлен и после 1392 г. перестал существовать. Едва ли, считает Г. Н. Моисеева, назвали бы этот город в «Задонщине», если бы памятник писался позже 1392 г.¹⁶⁹ К этому следует добавить, что в перечислении городов, до которых донеслась слава победы великого князя московского над Мамаем, в «Задонщине» названы «Железные врата» — современный Дербент. И этот город имел важное политическое и стратегическое значение в XIV в., а в XV столетии пришел в упадок, после разорения его во время борьбы Тамерлана с Тохтамышем в 90-х гг. XIV в. Каждый из перечисленных доводов сам по себе не может служить достаточно веским аргументом в пользу датировки «Задонщины» 80-ми гг. XIV столетия, но в совокупности все эти показатели дают основание считать, что она была написана до 90-х гг. XIV в. Однако наиболее веским аргументом в пользу того, что «Задонщина» была создана в 80-е гг. XIV в., является сам характер этого памятника.

В списках «Задонщины» И-1 и С, которые входят в разные изводы (первый — в извод Унд., второй — в извод Син.), в заглавии памятник назван «похвалой» (в И-1: «В лето 6887. Похвала великому князю…», в С: «Сказание Сафона резанца, исписана руским князем похвала…»), в самом тексте, по всем спискам «Задонщины», автор призывает воздать похвалу и славу Дмитрию Ивановичу Московскому и его брату Владимиру Андреевичу Серпуховскому. Отметив похвальный характер «Задонщины», А. А. Назаревский писал: «Этот призыв писателя-гражданина и патриота и эта похвала были, конечно, прижизненными по отношению к великому князю московскому, как прижизненна была похвала Игорю Святославичу, князю новгород-северскому, заключающая „Слово о полку Иго-реве“».¹⁷⁰ Независимо от А. А. Назаревского А. В. Соловьев также обратил внимание на похвальный характер «Задонщины» как на свидетельство того, что она должна была быть создана в близкое к событию время и, во всяком случае, еще при жизни героев победы. Об этом же, считает он, свидетельствует и характер плача, присущий памятнику: это оплакивание только что погибших героев.¹⁷¹ Дмитрий Донской умер в 1389 г., поэтому следует считать, что «Задонщина» была создана до этого года. О том, что «Задонщина» «сложилась вскоре после Куликовской битвы», писала В. П. Адрианова-Перетц.¹⁷² Очень осторожный в своих выводах и тонкий знаток древнерусской литературы В. Ф. Ржига, приведя доводы М. Н. Тихомирова в пользу датировки памятника 80-ми гг. XIV в., замечает: «Так это или нет, сказать трудно, — и продолжает: — Необходимо, однако, признать, что попытке приурочить памятник ко времени, более близкому к 1380 г., представляются вполне целесообразными. Они отвечают тому явно эмоциональному характеру, какой имеет Слово Софония («Задонщина», — Л. Д.) с начала до конца. В связи с этим есть основания считать, что Слово Софоння появилось сразу же после Куликовской битвы, может быть, в том же 1380 г. или в следующем».¹⁷³

Эмоциональность восприятия событий, которая так отличает «Задонщину», — вот основной довод в пользу того, что в этом произведении нашло отражение непосредственное восприятие Куликовской битвы современником, а возможно, и участником ее. Эмоциональность и взволнованность «Задонщины» была близка и понятна для тех, у кого само событие было еще в памяти и для кого за намеками и недосказанными фразами, не всегда понятными для читателей более позднего времени, вставали реальные перипетии Куликовской эпопеи.

В заглавии «Задонщины» по списку К-Б сказано, что это «Писание Софониа старца резанца…», во втором списке извода Син., списке С, автором произведения также назван Софоний — «Сказание Сафона резанца». В списках извода Унд. У и И-1, в которых имеется заглавие, имени Софония нет. Вместе с тем в списках У, И-1 и С, т. е. в списках разных изводов произведения, в самом тексте Софоний назван как лицо по отношению к автору «Задонщины» постороннее. В некоторых списках «Сказания о Мамаевом побоище» имя Софония как автора стоит в заглавии уже этого произведения. Все сказанное выше заставляет усомниться в, казалось бы, общепринятом утверждении, что автором «Задонщины» был Софоний рязанец, о котором, кстати говоря, мы ничего не знаем. Возможно, Софоний был либо предшественником, либо современником автора «Задонщины», и последний назвал его в своем произведении по аналогии с упоминанием автором «Слова о полку Игореве» своего предшественника — Бояна.¹⁷⁴

Основной памятник Куликовского цикла — «Сказание о Мамаевом побоище» — впервые был опубликован в 1829 г.¹⁷⁵ Это был вариант Основной редакции «Сказания», условно называемый «Печатным» (так как именно этот вариант оказался напечатанным впервые), который отличается обилием заимствований из «Задонщины» (на вопросе о взаимоотношении «Задонщины» с другими памятниками Куликовского цикла мы еще остановимся ниже). Эта публикация прежде всего обратила на себя внимание тем, что в напечатанном памятнике не только отдельные слова, но и целые фразы и обороты совпадали со «Словом о полку Игореве». Когда в 1852 г. вышло в свет первое издание «Задонщины» по списку У,¹⁷⁶ то стало ясно, что совпадения Печатного варианта Основной редакции «Сказания» со «Словом о полку Игореве» носят вторичный характер: они объяснялись заимствованиями в тексте «Сказания» из «Задонщины» — в действительности самым непосредственным и тесным образом со «Словом о полку Игореве» было связано не «Сказание», а «Задонщина».

От «Слова о полку Игореве» зависит план «Задонщины», целый ряд поэтических образов «Задонщины» — повторение поэтических образов «Слова», отдельные слова, обороты, большие отрывки текста «Задонщины» повторяют соответствующие места «Слова о полку Игореве». Зависимость «Задонщины» от «Слова» не вызывала сомнений, но характер этой зависимости трактовался по-разному. Одни ученые расценивали Задон-щину» как «мертбое» подражание «Слову о полку Игореве» (С. Шевы-рев, 1858 г.); С. П. Тимофеев (1885 г.) расценивал «Задонщину» как «рабское» подражание «Слову о полку Игореве», называл «Задонщину» «бледной» копией «Слова». Другие исследователи, говоря о подражательном характере произведения в целом, вместе с тем отмечали высокую художественность отдельных мест памятника (Ф. И. Буслаев, 1861 г.). С. К. Шамбинаго писал, что заимствования в «Задонщине» из «Слова» «сделаны в высшей степени талантливо».¹⁷⁷ Как подражательное произведение «Задонщина» по сравнению со «Словом о полку Игореве», разумеется, уступает своему образцу. Но это отнюдь не означает, что сама по себе «Задонщина» в художественном отношении второстепенный памятник древнерусской литературы. Как отмечает Д. С. Лихачев, для своего времени «Задонщина» — «стилистически яркое и своеобразное» произведение, хотя по отношению к «Слову о полку Игореве» оно «бледнее: светит отраженным светом».¹⁷⁸

Для того чтобы оценить самостоятельное значение «Задонщины», нужно было понять смысл обращения автора «Задонщины» к «Слову о полку Игореве». Существенную роль в решении этого вопроса сыграла статья Д. С. Лихачева 1941 г. «Задонщина».¹⁷⁹ Д. С. Лихачев доказывал, что автор «Задонщины» прибег к «Слову» как к образцу для своего подражания с целью сопоставить и противопоставить политическую обстановку на Руси при Игоре (герое «Слова») и при Дмитрии Донском. Победа великого князя московского над силами Мамая воспринимается автором «Задонщины» как реванш за поражение, понесенное войсками Игоря на Каяле. В сущности все последующие работы о «Задонщине» продолжали, развивали и уточняли эту мысль Д. С. Лихачева.

«Слово о полку Игореве», написанное в 1187 г. и посвященное неудачному походу на половцев в 1185 г. новгород-северского князя Игоря Святославича, восхваляло мужество и героизм русских воинов и вместе с тем страстно осуждало княжеские междоусобицы. Причину поражения своего героя автор «Слова» видел в том, что Игорь пошел в поход против половцев, не согласовав своих действий с другими князьями, не поставив в известность о предпринимаемом им походе великого князя киевского Святослава. Все «Слово о полку Игореве» пронизано единой идеей: русские князья должны забыть междоусобные распри и объединить свои силы, чтобы сообща выступить против внешнего врага Руси — половцев. Для времени создания «Слова» и для будущей исторической судьбы Русской земли эта идея имела глубокий политический смысл. К. Маркс писал: «Суть поэмы — призыв русских князей к единению как раз перед нашествием собственно монгольских полчищ».¹⁸⁰ Призыв к князьям объединиться для борьбы с врагами Русской земли был актуален не только во времена создания «Слова о полку Игореве», еще более остро он зазвучал в годы монголо-татарского владычества на Руси. Автор «Задонщины» потому и обратился к «Слову о полку Игореве», что в победе, одержанной за Доном над ордынцами, он увидел реальное воплощение призыва своего гениального предшественника: объединенные силы русских князей смогли разгромить монголо-татар, считавшихся до этого непобедимыми.

Определенное значение в обращении автора «Задонщины» к «Слову о полку Игореве» могло сыграть и одно внешнее обстоятельство, связывающее оба произведения: роль Дона. В «Слове» Дон упоминается 15 раз, при этом не только и даже не столько как конкретное, локальное место событий, а как символическое обозначение того большого пространства, куда стремится Игорь на героический подвиг и где развертываются все последующие события. Битва 1380 г. произошла на Куликовом поле, в бассейне реки Непрядвы. Но в более широком понимании это район Дона, и Дон в перипетиях Куликовской битвы играет большую роль, он приобретает символическое значение: переправа через Дон означала уход за пределы Русской земли, в Поле, знаменовала решимость биться насмерть — пути к отступлению отрезались Доном. И не случайно Дмитрий получил прозвище «Донской», а Ефросин назвал этот памятник «Задонщиной». Дон фигурирует в «Задонщине» много раз и как конкретное географическое понятие, и в таком же символическом значении, как в «Слове о полку Игореве».

В походе Игоря Святославича, хотевшего нанести удар половцам на их земле и потерпевшего поражение, автор «Задонщины» увидел начало тех бед, которые вскоре обрушились на Русскую землю и привели к монголо-татарскому владычеству. «… поганые татаровя, бусормановя, — говорит он, — … на рекѣ на Каялѣ одолѣша родъ Афѣтов (т. е. русских, — JI. Д.)» (с… 7).¹⁸¹ И сразу же за Каялой —,рекой, на которой потерпел поражение Игорь, он называет Калку — реку, где произошло первое столкновение русских князей с монголо-татарами, пролог Батыева нашествия. Трудно согласиться с теми исследователями, которые считают, что автор «Задонщины» спутал Каялу и Калку. Он не спутал, а отождествил эти реки: Каяла, неизвестная в настоящее время река, называемая только в «Слове о полку Игореве» и в летописном рассказе о походе Игоря, — небольшая река в половецкой степи, расположенная далеко от границ Русской земли. То же самое можно сказать и о Калке — это также маленькая степная река, расположенная вдали от пределов русских земель, где, идя навстречу врагу, русские князья, как и Игорь на Каяле, терпят поражение. И вот со времени событий на Каяле и Калке и до Мамаева побоища Русская земля «тужит и печалится». Мамаево побоище положило предел этой туге и печали. Как писала В. П. Адрианова-Перетц, «„жалость земли Руские“, наступившая после двух поражений — на Каяле (от половцев) и на Калке (от татар), противопоставляется (в «Задонщине», — Л. Д.) „веселию и буйству⁴⁴, которое принесла Куликовская битва».¹⁸² Весь текст «Задонщины» — своеобразное противопоставление тексту «Слова о полку Игореве». Текст «Слова» приобретает в «Задонщине» противоположный смысл: теми словами, которыми в «Слове» рассказывалось о бедах Русской земли, в «Задонщине» описываются беды ее врагов — золотоордынцев, а те характеристики и описания, которые в «Слове» изображали торжество и силу половцев, в «Задонщине» соотносятся с Русью. По форме «Задонщина» как бы повторяла «Слово», а по содержанию была противоположна своему источнику. Вот описание выступления Игоря в поход в «Слове»: «Тогда въступи Игорь князь възлатъ стремень и пoixa по чистому полю. Солнце ему тъмою путь заступаше».¹⁸³ А вот картина выступления из Москвы Дмитрия Ивановича Донского: «Тогда князь великий Дмитрей Ивановичь воступив во златое свое стремя и взем свой мечь в правую руку и помолися богу и пречистой его матери. Солнце ему на восток сияет и путь поведает» (чтение сп. У, с. 537, в остальных списках текст близок к этому). Продолжением приведенного отрывка из «Слова» является описание зловещих предзнаменований природы: «Игорь къ Дону вой ведетъ. Уже бо бѣды его пасетъ птиць по дубию, влъци грозу въсрожатъ по яругамъ, орли клектомъ на кости звѣри зовутъ, лисици брешутъ на чръленыя щиты» (с. 46). В «Задонщине» эти зловещие предзнаменования относятся к войскам Мамая: «… поганый Момай пришел на Рускую землю и воеводы своя привел. А уже, бѣды их пасоша птицы крылати под облак л’ѣтят, вороны часто грают, а галицы своею речью говорят, орли хлѣкчют, а волцы грозно воют, а лисицы на кост-ѣх бряшут» (сп. У, с. 537).

Как пишет Д. С. Лихачев, автор «Задонщины», взяв за образец для своего произведения «Слово о полку Игореве», имел в виду не простое подражание стилю своего образца, «а вполне сознательное сопоставление событий прошлого и настоящего, событий, изображенных в „Слозе о полку Игореве", с событиями современной ему действительности. И те и другие символически противопоставлены в „Задонщине"».¹⁸⁴ Такое символическое противопоставление придавало особый смысл произведению: Куликовская битва становилась не только великим событием современности, но приобретала символическое значение в исторических судьбах Русской земли за много столетий: «„Туга", разошедшаяся в „Слове о полку Игореве⁴⁴ после поражения по всей Русской земле, сходит с нее в „Задонщине" после победы русских. То, что началось в „Слове", кончилось в „Задонщине". То, что в „Слове" обрушилось на Русскую землю, в „Задонщине" обратилось на ее врагов».¹⁸⁵

Уже из процитированных выше отрывков «Задонщины» можно было убедиться, что автор ее не просто повторяет текст своего источника — «Слова о полку Игореве», переосмысляя его в соответствии с событиями Куликовской битвы, а переделывает этот текст, многое вносит от себя. Прежде всего бросается в глаза пестрота стпля «Задонщины» по сравнению со строго выдержанным единством стиля в «Слове о полку Игореве». В «Задонщине» высокий поэтический стиль переплетается с образами, выражениями, фразами, носящими сухой прозаический, почти что документальноделовой характер. После эмоционально-поэтического восклицания «Аз же помяну резанца Софония, п восхвалю пѣснеми и гусленными буйными словесы сего великаго князя…» сразу же идет фраза с расчетом лет от Калкской битвы до Мамаева побоища: «А от Калатьские рати до Мо-маева побоища 160 лѣт» (с. 8). Характер этой фразы на фоне всего окружающего ее текста таков, что многие склонны расценивать ее как более позднюю вставку в первоначальный текст «Задонщины». После поэтической картины «стояния на костях» идет перечисление количества убитых на Куликовом поле бояр (правда, этот перечень носит преувеличенно-поэтический характер). «Прозаизм» «Задонщины» ярко бросается в глаза в излишних конкретизациях, в фактологических уточнениях: отмечено, например, что Дмитрий Иванович, выезжая на битву, «взем свой мечь в правую руку» (с. 9), обозначается количественный состав войск— «выехали посадники из Великого Новагорода, а с ними 7000 войска» (с. 8), «А храбрые литвы с нами 70 000 окованые рати» (с. 9), «А воеводы у нас уставлены — 70 бояринов… а вою с нами триста тысящь окованые рати» (с. 10), в формулировках, характерных для летописных текстов той поры, даются хронологические уточнения: «А билися из утра до полудни в су-боту на Рожество святтъй богородицы» (с. 10), «… въсиѣли жалостные пѣсни у Коломны на забралах, на воскресение, на Акима и Аннинъ день» (с. 11) и т. п. В «Задонщине», что совсем не характерно для «Слова о полку Игореве», широко представлена церковно-религиозная фразеология: «за землю за Рускую и за втъру християнъскую» (с. 7), «Се бо князь великий Дмитрей Ивановичь и братъ его, князь Владимеръ Андр-ѣевичь, помолися богу и пречистей его матери…» (с. 8), «Борисъ и Глтъбъ молитву воздают за сродники своя» (с. 10) и т. д. Церковно-книжный характер носит целый ряд образов и сравнений «Задонщины»: начальные фразы памятника о происхождении русского народа от сына Ноя Иафета, а восточных народов — от сына Ноя Сима, подчеркивание того, что русские князья— «внуки святаго великаго князя Владимера Киевскаго» (с. 7), не совсем ясное переосмысление фразы «Слова о полку Игореве» «О Русская землѣ! Уже за шеломянемъ (т. е. «за холмом», — Л. Д.) еси!» (с. 47) в — «Руская земля, то первое еси как за царем за Соломоном побывала» (с. 9) и т. п.

Было бы, однако, неправомерно подходить к этим чертам «Задонщины» с оценочной точки зрения, считать эти отличия «Задонщины» от «Слова о полку Игореве» лишь проявлением литературной беспомощности автора «Задонщины», видеть в переработках и переосмыслениях «Задонщиной» текста «Слова» только промахи и ошибки писателя конца XIV столетия. В ряде случаев автор «Задонщины», следуя «Слову», невольно вступает в некоторые противоречия с действительными событиями своего времени, употребляет не всегда понятные, а подчас и трудно объяснимые (если бы перед нами не было текста Слова») обороты и выражения.¹⁸⁶ Но нельзя преувеличивать эту сторону «Задонщины». Опираясь на текст «Слова», автор «Задонщины» писал оригинальное сочинение, и оно не могло не отличаться по стилю и характеру от написанного за 200 лет до этого «Слова о полку Игореве».

Наряду со стилистической неоднородностью, пестротой «Задонщины» для нее характерна и логически-смысловая непоследовательность текста: автор то забегает вперед, то возвращается назад, от частных эпизодов неожиданно переключается на обобщенные описания и снова возвращается к частным эпизодам.

Определяя характер своего произведения, сам автор «Задонщины» говорит, что он написал «жалость и похвалу великому князю Дмитрею Ивановичю и брату его, князю Владимеру Ондр-ѣевичю» (с. 7). Под «жалостью» следует подразумевать и рассуждения автора о периоде, предшествующем Куликовской битве от сражения на Каяле ж Калке, и первую половину рассказа о Куликовской битве, которую он завершает плачем русских жен. Это рассказ о первом этапе сражения, когда силы великого князя московского вынуждены были отступать, а Мамай почти торжествовал победу. Завершение этой части «Задонщины» плачем русских жен имеет не только внешнее совпадение с плачем Ярославны в «Слове», но здесь видна и более глубокая, смысловая связь «Задонщины» со «Словом». После плача Ярославны в «Слове» повествуется о спасении Игоря из плена. После плача русских жен в «Задонщине» наступает переломный момент в сражении на Куликовом поле: «Того же дни в суботу на Рожество святыя богородицы исекша христиани поганые полки на полѣ Куликове на речьке Непрядв-ѣ. И нюкнув князь Владимеръ Андреевичь гораздо, и скакаше по рати во полцех поганых в татарских…» (с. 11). Это второй этап сражения, когда, после выезда из засады полка Владимира Андреевича, наступил переломный момент: русские стали одолевать врага и обратили его в бегство. Таким образом «Задонщина» делится на две основные части, отражающие и логическую и историческую последовательность событий.

Как и в двух основных частях произведения, каждый отдельный частный эпизод, ©зятый сам по себе, также представляет собой законченное повествование. Как отмечал В. Ф. Ржига, автор «Задонщины», подобно автору «Слова о полку Игореве», переносится «воображением от одного момента к другому, от одних образов к другим. Поэтому на протяжении всей „Задонщины" мы можем наблюдать такое же, как и в „Слове", наличие ряда мелких композиционных единиц, в смысловом отношении законченных и по форме завершенных».¹⁸⁷ Но если каждая мелкая композиционная единица сама по себе логически и стилистически завершена, то сочетаний этих единиц в пределах более обширной композиционной части текста воспринимается как повествование, в логическом и временном отношении непоследовательное.

Приведем примеры. Рассказывая о сборе русских войск и называя Москву, Коломну, Серпухов, автор тут же говорит, явно имея в виду русское войско, — «стоят стязи у Дону великого на брезѣ» (с. 8). Однако на самом-то деле «русские стяги» еще никак не могут «стоять у Дона»:

это произойдет позже, и об этом aBtop еще будет рассказывать, но он не может удержаться от того, чтобы уже здесь, в описании сбора русских воинов по русским городам, не сообщить о том, что знамена русских полков стоят на Дону. Повествуя о выступлении на помощь к великому князю московскому литовских Ольгердовичей в той части своего произведения, где говорится о сборе воинских сил к великому князю в Москву перед выступ-, лением в поход, автор «Задонщины» в обращение Андрея Ольгердовича к брату вставляет слова о Доне и о том, что произойдет там: «… посмот- рим быстрого Дону, испиемь шеломом воды, испытаем мечев своих литовских о шеломы татарские, а сулицъ немецких о боеданы бусорманские»! (с. 9). Говоря о выезде белозерцев, автор «Задонщины» завершает этот отрывок словами о их появлении на Дону, а сразу же вслед за этим ¹ рассказывает о выезде из Москвы великого князя: «А уже соколи и кре-чати, белозерские ястреби рвахуся от златых колодицъ ис камена града Москвы, обриваху шевковыя опутины, возвиваючися под синия небеса, звонечи злачеными колоколы на быстром Дону… Тогда князь великий Дмитрей Ивановичь воступив во златое свое стр-ѣмя…» (с. 9). Сообщив, что «силныи полки ступишася вместо./..», автор восклицает о разнесшейся по всем концам земли славе — «Русь великая одолѣша рать татарскую на полѣ Куликове на речьке Непрядвѣ» (с. 10), а затем вновь возвращается к рассказу о битве, к ее первому периоду, когда наступают силы Мамая и кажется, что великий князь московский уже потерпел поражение. Рассказав о поражении и бегстве татар, автор перечисляет захваченную русскими воинами добычу, говорит, что «жены русские» звенят «татарским золотом», а после этого, сообщив о веселье и славе Русской земли и о судьбе Мамая, описывает «стояние на костях» — прощание с убитыми на поле боя. Автор «Задонщины» как бы не может сдержать себя и забегает, увлеченный своим рассказом, вперед, а затем снова возвращается к оставленной нити своего повествования.

Неорганизованность текста «Задонщины», перескакивание с одного на другое, повторения, «торопливость» автора в значительной степени обусловлены эмоциональным характером памятника. В этом заключается и своеобразие и сложность «Задонщины».

В символике природы, которая играет такую большую роль в «Слове о полку Игореве», автор «Задонщины» следует своему источнику — иногда это дословные повторения, иногда же вариации символических образов «Слова о полку Игореве». (Как и в «Слове», в «Задонщине» «сильные ветры», несущие тучи «на Рускую землю», символизируют движение вражеских сил; вороны, галки, орлы, лисицы, волки настороженно поджидают исхода сражения; из туч сверкают молнии, деревья и трава склоняются к земле; от множества войск мутно текут реки и т. п.). Но следует отметить, что у автора «Задонщины» есть и свои очень яркие и поэтически тонкие образы и сравнения. Воспеть славу великому князю московскому он призывает жаворонка: «Оле жаворонок, лѣтняя птица, красных дней угѣха, возлѣти под синие облакы, посмотри к силному граду Москва, воспой славу…» (с. 8). А плач коломенских жен он сравнивает

с пением птицы щура: «Туто щурове рано въсиѣли жалостные пѣсни у Коломны…» (с. 11). Жаворонок и щур названы не случайно. Пение жаворонка высоко в небе в восприятии каждого человека ассоциируется с чувством особой широты, беспредельности, свободы, радости. А вот что пишет о пении щура специалист-орнитолог: «Музыка (пения, — Л. Д.) щуров нежна и исполнена неясной тоски».¹⁸⁸ Как и в «Слове о полку Игореве», в «Задонщине» много раз встречается образ сокола и связанная с этой птицей терминология соколиной охоты. Очень часто «Задонщина» почти дословно повторяет в этом «Слово», но есть у автора «Задонщины» и оригинальные пассажи на эту тему: «А уже соколи и кречати, бело-зерские ястреби рвахуся от златых колодицъ ис камена града Москвы, обриваху шевковыя опутины, возвиваючися под синия небеса, зво-нечи злачеными колоколы…» (с. 9). Колодки, опутины (путы), коло-колы (колокольчики) — это все конкретные принадлежности обихода соколиной охоты. Заметим, правда, что все эти конкретные предметы опоэтизированы в «Задонщине» примененными к ним эпитетами — золотые, шелковые, вместо колокольчики — колокола. Иной характер, чем в «Слове», носят те места «Задонщины», в которых раскрывается символика образа «битва — пир». В «Слове»: «Ту кроваваго вина не доста, ту пиръ докончаша храбрии Русичи: сваты попоиша, а сами полегоша за землю Рускую» (с. 49). В «Задонщине» этот образ встречается чаще, и наполнение его не столь величественно и трагично, он здесь как бы «заземлен»: «Братия бояра и воеводы и д-ѣти боярьские, то ти ваши московские слаткие мѣцы и велпкие мѣста! Туто добудете себѣ мйста и своим женам» (с. 12), «Брате князь Владимер Андр'ѣевичь, тут, брате, испити медовыа чары поведение» (с. 12), «Шшгго тобя князи руские горазно подчивали: ни князей с тобою, ни воевод! Нѣчто гораздо упилися у быстрого Дону…» (с. 13).

Автор «Задонщины» охотна повторяет в своем произведении характерные для «Слова о полку Игореве» эпитеты: вещий Боян, живые струны, храбрые полки, храбрая дружина, острые мечи, борзые кони, чер-леные щиты, кровавые зори, серый волк, — златое стремя, злаченые доспехи (в «Слове» — злаченые шеломы, злаченые стрелы), харалужные копья, сильные полки, великие полки, широкое поле. Но немало в «Задонщине» и оригинальных эпитетов, в которых находит отражение время и место создания произведения. Особенно заметно проявляется это в эпитетах, связанных с характеристикой вооружения войск, с упоминаниями Москвы: «испытаем мечев своих литовских о шеломы татарские, а сулицъ немецких о боеданы бусорманские», «окованая рать», «шеломы черкас-кие», «щиты московские», «силный град Москва», «славный град Москва», «каменный град Москва».

Как известно, автор «Слова о полку Игореве» широко использовал в своем произведении символику, эпитеты и сравнения устно-поэтического происхождения, многие оригинальные образы «Слова» — творческая переработка автором поэтических средств, фольклорных в своей основе. Автор «Задонщины» особенно внимательно относится в своем произведении к устно-поэтическим элементам «Слова о полку Игореве», но у него они предстают в облике, более близком к их изначальной устной форме. Поэтому есть все основания утверждать, что «Задонщина» гораздо больше сближается с устным народным творчеством, чем «Слово». В «Задонщине» чаще, чем в «Слове», встречаются отрицательные сравнения, при этом в трехчленной форме, что ближе к устному народному творчеству (в «Слове о полку Игореве» отрицательное сравнение трехчленной формы употреблено всего один раз). Вот несколько примеров из «Задонщины»: «Уже бо, брате, стук стучит и гром гремит в каменом граде Москвѣ. То ти, брате, не стукъ стучить, ни гром гремит — стучит силная рать великаго князя Дмитрия Ивановича, гремят удальцы руские злачеными доспехи и черлеными щиты» (с. 9), «И притёкоша сѣрые волцы… То ти были не с*ѣрые волцы — приидоша поганые татаровя…» (с. 9), «Тогда гуси возгоготаша и лёбѣди крилы въсплескаша. То ти не гуси возгоготаша, ни лебеди крилы въсплескаша, но поганый Момай пришел на Рускую землю и вой своя привел» (с. 9) и т. д. Автор «Задонщины» употреблет в своем произведении не зависящие от «Слова» обороты народно-поэтического происхождения: «таково слово», «быстрый Дон», «сырая земля».

Устно-поэтическая стихия «Задонщины», значительно сильнее и более непосредственно выраженная, чем это было в «Слове о полку Игореве», обусловила выдвижение гипотезы о фольклорном, устном происхождении «Задонщины». С этим невозможно согласиться. Устно-поэтические приемы, нашедшие отражение в «Задонщине», это не суть произведения, а поэтические средства, широко использованные его автором. Как уже отмечала В. П. Адрианова-Перетц, «есть эпизоды в Задонщине, наводящие на предположение, что в основе их лежат народные предания или песни».¹⁸⁹ Однако по сути своей «Задонщина» — памятник письменной литературы. «Задонщина», как уже отмечалось выше, сочетает в себе похвалу и «жалость» — плач. И похвала и плач по происхождению своему — жанры народно-поэтического творчества, но объединение их в едином произведении — черта только памятников литературных.¹⁹⁰ «Задонщина» восходит к «Слову» — памятнику бесспорно литературному и книжному. Сочетание в «Задонщине» поэтического текста с прозаизмами, элементами деловой письменности говорит о книжно-литературном характере памятника. Об этом же свидетельствует и сильно выраженная в «Задонщине» церковно-религиозная символика и терминология.

Сторонники устного происхождения и устного бытования «Задонщины» как на один из доводов, в пользу своей гипотезы ссылаются на состояние сохранившихся списков «Задонщины» — на многочисленные ошибки и подчас фантастические переосмысления текстов. В данном случае мы имеем дело с глубоким заблуждением. Характер списков «Задонщины», более чем что-либо другое, свидетельствует о книжной природе этого памятника. «Задонщина» с самого начала писалась как произведение книжно-литературного характера, что и дало себя знать в дальнейшей судьбе ее. Она воспринималась и переписывалась как книжно-литературный текст: в осмыслении непонятных слов и оборотов во всех сохранившихся списках «Задонщины» перед нами — типичные ошибки книжных переписчиков. Ошибки эти и книжные по характеру осмысления не понятых переписчиками слов и оборотов имелись уже в протографе всех дошедших до нас списков и далее появлялись в отдельных списках не потому, что эти списки были записаны «на слух» или писались по памяти, а потому, что в письменных текстах-источниках имелись уже ошибочные написания и не понятые переписчиками места.¹⁹¹ Ошибки плодили новые ошибки, а непонятые слова и обороты вели к попыткам осмыслить их. Поэтому совершенно прав Д. С. Лихачев, когда он пишет: «Сложный художественный замысел „Задонщины" отчетливо свидетельствует о высокой литературной культуре… Это замысел, в котором тонкая историческая мысль находит исключительно оригинальное художественное разрешение. Это произведение, написанное ученым для ученых же и для литературно искушенных читателей».¹⁹²

Автор «Слова о полку Игореве» скорбел из-за отсутствия единения между русскими князьями, он призывал их объединить свои силы для борьбы с врагами Русской земли. Автор «Задонщины» показал в своем произведении, что объединение русских князей вокруг великого князя московского привело к победе над поработителями Руси. Восхищение тем единством, с которым выступили против Мамая Дмитрий Донской и союзные с ним князья, восприятие Куликовской битвы как дела всего русского народа заставляют автора забыть (или, скорее, не вспоминать) об измене Олега Рязанского, в перечисление погибших в битве бояр вставить представителей и тех княжеств, которые на самом деле в Куликовской битве не участвовали. Не случайно он говорит, что «к славному граду Москвѣ сьехалися вси князи руские» (с. 8), подчеркивает, что слава победы московского князя над Мамаем разнеслась по разным странам. «Задонщина» отражала передовую политическую идею своего времени: во главе всех русских земель должна стоять Москва, и единение русских князей под властью московского великого князя служит залогом освобождения Русской земли от монголо-татарского ига. Это была патриотическая позиция, отвечавшая интересам широких слоев народа.

Слишком непосредственное, эмоциональное восприятие автором «Задонщины» описанных им событий делало этот памятник малопонятным для читателей более позднего времени. Красноречивое свидетельство тому — искажения в сохранившихся списках. Об этом же говорит и малочисленность этих списков. Но на раннем этапе бытования «Задонщины» J она, видимо, была достаточно популярна и имела широкое распространение. «Задонщина» послужила одним из главных поэтических источников основного памятника Куликовского цикла — «Сказания о Мамаевом побоище». По-видимому, к «Задонщине» обращался и составитель краткой летописной повести о Куликовской битве.

Летописная повесть о Куликовской битве представлена двумя видами: краткой летописной повестью, носящей в летописях заглавие «О великом побоищи, иже на Дону», и пространной летописной повестью — «О побоищи, иже на Дону, и о том, князь великий како бился, съ Ордою».¹⁹³ Текстуально обе повести связаны друг с другом. С. К. Шам-бинаго считал краткую летописную повесть вторичной по отношению к пространной. М. А. Салмина на основе полного текстологического исследования всех текстов обоих видов летописной повести пришла к убедительному заключению о первоначальности краткой летописной повести и вторичности пространной.¹⁹⁴ Одновременно ею были высказаны соображения и о времени создания каждой из этих повестей, и о харарактере связи их с теми летописными сводами, в которые эти повести и их переработки и переделки входят.

Краткая летописная повесть скупо и очень сжато рассказывает о самой битве. Это несколько строк типичного летописного сообщения о сра-1 жении без подробностей, детализаций: «Князь же великий поиде за Донъ,_: и бысть поле чисто и велико зѣло, и ту срѣтошася погании половци, та-гарьстии плъци, бѣ бо поле чисто на усть Непрядвы. И ту изоплъчишася обои и устрѣмишася на бой, и соступишася обои, и бысть на длъзѣ часѣ брань крепка зѣло и с-ѣча зла. Чресъ весь день сѣчахуся и падоша мертвых множьство бесчислено отъ обоих. И поможе богъ князю великому' Дмитрию Ивановичу, а Мамаевы плъци погании побѣгоша, а наши послѣ,¹ биющи, сйкуще поганых безъ милости» (с. 14). Так же кратко расска-1 зывается о событиях, предшествовавших битве. Более распространенный характер носит вторая часть повести, следующая за перечислением уби-

тых на Куликовом поле. Здесь описывается торжество русских после победы, в ярких выражениях, не встречающихся до этой части, перечисляется богатая добыча, привезенная русскими воинами с поля брани своим женам в Москву, рассказывается об измене Олега Рязанского и о судьбе Мамая, сообщается о воцарении в Орде хана Тохтамыша.

Краткая летописная повесть входит в состав тех летописей, которые исследователями летописания возводятся к летописному своду 1408 г., своду, составлявшемуся по инициативе митрополита Киприана. Этот летописный свод находился в пергаменной Троицкой летописи, погибшей в московском пожаре 1812 г. На основе сохранившихся выписок из Троицкой летописи, сделанных до ее гибели, данных тех летописей, которые восходят к Троицкой летописи, М. Д. Приселков осуществил реконструкцию этой летописи.¹⁹⁵ Рассказ о событиях на Куликовом поле в этой реконструкции взят им из Симеоновской летописи, т. е. в состав Троицкой летописи включен текст «О великом побоище, иже на Дону» — краткая летописная повесть.¹⁹⁶

М. А. Салмина приходит к выводу, что краткая летописная повесть была создана составителем свода 1408 г. (т. е. составителем Троицкой летописи). При этом исследовательница отмечает, что краткая летописная повесть — цельное и стройное произведение, в котором нет вторичных чтений. Поэтому М. А. Салмина признает данный текст «древнейшим сообщением о Куликовской битве», «старейшей из известных нам записей о событиях 1380 г.».¹⁹⁷ Поскольку существование Троицкой летописи 1408 г., несмотря на ее гибель, бесспорно, то, если рассказ в ней о битве на Куликовом поле представлял собой тот текст, который мы сейчас называем краткой летописной повестью о Куликовской битве, мы имеем все основания считать ее старейшей из сохранившихся до нас записей о сражении Дмитрия Донского с Мамаем. Но эта запись — не первый рассказ о сражении за Доном. Текстологические данные говорят о том, что автор рассказа «О великом побоище, иже на Дону» — составитель свода 1408 г. воспользовался уже существовавшими в его время несколькими письменными источниками, посвященными Куликовской битве.

Наиболее убедительным («классическим» в своем роде) примером соединения в едином древнерусском тексте разных источников является дуб-лировка известий — повторение одного и того же известия в едином последовательном повествовании, не сознательное возвращение рассказчика к тому, о чем уже говорилось и ранее, а именно повторение одного и того же из-за невнимательности. Явную дублировку, несмотря на небольшой объем текста, наблюдаем мы и в краткой летописной повести.

Разумеется, составитель краткой летописной повести стремится создать единый последовательный рассказ, но стилистические различия разных частей единого повествования, а главное, повторение сведений об одних и тех же событиях, нарушающее логику развития действия, свидетельствуют о сводном характере этой повести. Первая часть краткой летописной повести — рассказ о битве, лаконичность которого мы уже проиллюстрировали выше. Рассказ этот завершается фразой о Мамае: «И убѣжа Мамай в малЗ* дружинѣ въ свою землю Татарьскую» (с. 14). После этих слов указывается день и время битвы и перечисляются убитые князья и воеводы. Уже перечень убитых следует возводить к постороннему источнику — к записи в Синодике (поминальной книге) погибших на Куликовом поле. Как уже давно обратили внимание исследователи, перечень убитых в краткой летописной повести по составу названных имен очень близок к записи в пергаменном Синодике XIV–XV вв.¹⁹⁸

За этим отрывком следует небольшая часть текста, в которой говорится о стоянии великого князя «на костях», о возвращении его «на Москву, въ свою отчину с победою великою» (с. 15) и о радости русских воинов, которые возвращаются домой с богатой добычей.

Вслед за этим текстом идет третья часть краткой летописной повести, которая начинается словами о том, что «тогда» великому князю московскому «повѣдаша» об измене Олега Рязанского. А кончается эпизод об Олеге Рязанском такой фразой: «Князь же великий… поиде въ свою землю, а на Рязанском княженье посади свои намѣстници» (с. 15). Начальное «тогда» эпизода об Олеге Рязанском, как свидетельствует конечная фраза этого эпизода, имеет в виду, что описанное здесь происходило во время пребывания Дмитрия Ивановича на Куликовом поле. Но ведь только что перед этим эпизодом, несколькими строками выше, автор краткой летописной повести, сообщив о «стоянии на костях», уже сказал о возвращении «оттуду» (т. е. с Куликова поля) великого князя «на Москву»! То, что перед нами бесспорная дублировка текста, подтверждается и следующей фразой, которая идет за рассказом об измене Олега Рязанского. В этой фразе сообщается, что «тогда же Мамай не во мнозѣ утече съ Доньского побоища и прибѣѣже въ свою землю въ малѣ цружинѣ» (с. 15). Но, как мы помним, в окончании первой части повести уже говорилось о бегстве Мамая с Куликова поля «в свою землю Татарьскую». Автор краткой летописной повести, решив дополнить свой лаконичный рассказ о битве с Мамаем сведениями об Олеге Рязанском и о судьбе Мамая, выписал эти сведения из окончания другого повествования о Куликовской битве и непроизвольно сдублировал то, о чем он уже сказал раньше.

Итак, совершенно очевидно, что краткая летописная повесть — не первоначальный рассказ о Куликовской битве: автор этой повести, составитель свода 1408 г., обращался к уже имевшимся в его время другим повествованиям о сражении на Дону. И, по-видимому, в числе этих повествований была «Задонщина».

В краткой летописной повести, в ее средней части, можно отметить текстуальные сближения с «Задонщиной», на которые впервые обратила внимание М. А. Салмина. Одно из них — слова о стоянии «на костях». В краткой летописной повести эта этикетная формула, обозначающая победу над врагом на поле битвы, находится в таком контексте: «Князь же великий Дмитрей Иванович съ прочими князи русскыми и съ воеводами, и с бояры, и с велможами, и со остаточными плъки русскыми, ставъ на костех, благодари бога и похвали похвалами дружину свою…» (с. 15). В «Задонщине» по списку Ундольского читаем: «И стал великий князь Дмитрей Ивановичь сь своим братом с князем Владиме-ром Андреевичем и со остальными своими воеводами на костѣхъ на поле Куликове на речьке Напрядѣ» (с. 540). В других списках «Задонщины» эта фраза более кратка. В И-1: «Сталъ князь великый с своим братомъ княземъ Владимеромъ Ондрѣевпчемъ и с своими воеводами на костехъ» (с. 545). В С: «Ставши на костехъ поганих татар» (с. 555). На основании чтений разных списков «Задонщины» с уверенностью можно сказать лишь, что в первоначальном тексте произведения безусловно читалась сама формула «встали на костях». Но формула эта — общее место очень многих древнерусских повествований о битвах. Мы ее найдем под разными годами в разных летописях: «Новгородци же стояша на костех 5 дней» (Новгородская I летопись. 1268 г.); «Великий же князь Дмитрей со всеми князи стоя три дня на костех» (Московский летописный свод конца XV в., 1268 г.); «И сташа псковичи на костех» (Псковская I летопись, 1343 г.); «И побеже князь Свитригайло с побоища к По-лотску, а князь Жидимонт ста на костех» (Псковская I летопись, 1433 г.) и т. д. Таким образом, совпадение этой формулы в краткой летописной повести с «Задонщиной» ни о чем не говорит: сама по себе она не может свидетельствовать о текстуальной связи разных памятников. Однако в краткой летописной повести этикетная формула «встать на костях» объединена с другим традиционным образом рассказов о воинских битвах — словами о захваченной добыче. И вот именно эти слова в краткой летописшй повести совпадают с соответствующим местом «Задонщины».

М. А. Салмина обратила внимание на стилистическую близость краткой летописной повести к другим статьям Троицкой летописи. В близких по расположению к повести «О великом побоищи…» рассказах Троицкой летописи несколько раз встречается этикетная формула о захваченной добыче. В повести о побоище на реке Пьяне (1377 г.): «Татарове же, одо-левше христианом, и сташа на костех, полон весь и грабежъ ту оставиша»;¹⁹⁹ в повести о битве на Воже (1378 г.): «Князь же великий Дмитрей возвратися отътуду на Москву съ победою воликою и рати роспусти съ многою корыстию»;²⁰⁰ под 1385 г., в рассказе о набеге Олега Рязанского на Коломну: «.. и лепшкх мужей поймав, поведе съ собою, и злата, и сребра, и товара всякого наимався, отиде и возвратися въ свою землю

съ многою корыстию».²⁰¹ Таким образом, само обращение к формуле «встать на костях» и к словам о захваченной добыче в краткой летописной повести о Куликовской битве соответствует характеру той части Троицкой летописи, где находится эта повесть. Но формула о захваченной добыче в краткой летописной повести заметно отличается по характеру и стилю от всех вышеприведенных примеров: «И мнози вой его (Дмитрия Донского, — JI. Д.) возрадовашася, яко обрѣтающе користъ мноѣу: погна бо с собою многа стада кони, и велъблюды, и волы, им же нтьсть числа, и досптъх, и порты, и товаръ» (с. 15). И вот как раз в дополнительных, избыточных элементах, которые отличают этикетный оборот о захваченной добыче в краткой летописной повести о Куликовской битве от остальных сходных по ситуации рассказав Троицкой летописи, формулировка эта сближается с соответствующим местом «Задонщины». В «Задонщине» по списку У мы читаем: «Уже бо руские сынове разграбиша татарские узорочья, и досптьхи, и кони, и волы, и верблуды, и вино, и сахар, и дорогое узорочие. Уже жены руские восплескаша татарским златом» (с. 540). Близко к этому чтение и других списков «Задонщины». Повторение слова «уже» в приведенной фразе не случайно. Дело в том, что эта фраза в «Задонщине» входит в часть текста, повествующего о сетовании татар, потерпевших поражение: «Уже нам, брате, в земли своей не бывать и дѣтей своих не видать, а в Русь ратию нам не хаживать, а выхода нам у руских людей не прашивать. Уже бо востона земля Татарская, бѣдами и тугою покрыша бо сердца их, хотение князем и похвала Руской земли ходити. Уже бо веселие наше пониче» (сп. У, с. 539–540). В «Задонщине» весь этот отрывок восходит к основному источнику памятника — к «Слову о полку Игореве». Он восходит к той части «Слова», которая завершает рассказ о поражении войск Игоря Святославича Новгород-Северского. Но если в «Слове»ѣ «восплакали» русские жены, Игорь утопил «жиръ» «во днѣ Каялы» и потерял русское «злато», а на берегу синего моря воспели «готския красныя дѣвы… звоня русскымъ златомъ», то в «Задонщине» наоборот: «востона земля Татарская», «руские сынове разграбиша татарские узорочья» (перечисление этих узорочий частично совпадает в «Задонщине» и краткой летописной повести) и «уже жены руские восплескаша татарским златом» (сп. У, с. 540, близкое к этому чтение и в остальных списках).

Поэтому, если воспринимать краткую летописную повесть о Куликовской битве в окружающем ее контексте Троицкой летописи, у нас есть достаточно веские основания считать, что автор Троицкой летописи, составляя повесть о Куликовской битве, расширил, украсил этикетную формулу захвата добычи, воспользовавшись для этого текстом «Задонщины». В контексте Троицкой летописи, да и самой краткой летописной повести, часть текста, объединяющая формулу «встать на костях» и перечень захваченной добычи, стилистически и по самому характеру своему воспринимается как вставка. В контексте же «Задонщины» рассмотренный от-

рывок тесно связан и с окружающим его текстом, и со стилем всего памятника вообще, и, наконец, со «Словом о полку Игореве».

Высказанным мною выше положениям, казалось бы, противоречит такое обстоятельство. М. А. Салмина отметила не только рассмотренные два случая («стояние на костях» и перечисление захваченной добычи), когда, по ее мнению, «Задонщина» зависит от текста летописной повести (в этих случаях, краткая и пространная летописные повести совпадают, т. е. пространная здесь повторяет краткую), но выделила еще два чтения в «Задонщине», восходящие, как она считает, к летописной повести, которые встречаются уже только в пространной летописной повести. Каковы же эти тексты и можно ли согласиться с М. А. Салминой, что они свидетельствуют о текстуальной зависимости одного произведения («Задонщины») от другого (пространной летописной повести)?

Первый из сопоставляемых отрывков читается в «Задонщине» так: «Тй бо («поганые татаровя бусормановя», — JI. Д.) на рекѣ на Каялѣ одолѣша родъ Афѣтов. И оттоля Руская земля сѣдитъ невесела, а от Ка-латьския рати до Мамаева побошца тугою и печалию покрышася, плачю-щися, чады своя поминаюты: князи и бояря и удалые люди, иже оста-виша все домы своя и богатество, жены и дѣти и скот, честь и славу мира сего получивши, главы своя положиша за землю за Рускую и за вѣру християньскую. Собѣ бы чаем пороженых и воскормленых» (сп. У, с. 535, со значительными разночтениями есть это место и в сп. Ж, в остальных списках «Задонщины» такого текста нет). С этим отрывком «Задонщины» М. А. Салмина сопоставляет такой отрывок пространной летописной повести: «Слышавше въ градѣ на Москв-ѣ, и въ Переяславли, и на Костромѣ, и въ Володимзре, и въ всѣх градах великаго князя и всѣх князей руских, что пошол за Оку князь великий, и бысть въ градѣ Москвѣ туга велика и по всѣм граду его приделом плачь горекъ и глас и ридание, и слышано бысть снречь высокыих Рахиль же есть рыдание крепко: плачющися чад своихъ и великим рыданиемь, въздыханиемь, не хотя утѣшитися, зане пошлп с великимъ княземь за всю землю Рускую на остраа копьа. Да кто уже не плачется женъ онѣх рыданиа и гор-каго их плача, зряще убо их? Каяждо к Соб’ѣ глаголаше: „Увы мнѣ, убогаа наша чада! Уне бы намъ было, аще бы ся есте не родили…“» (с. 18–19).

Нетрудно убедиться, что в смысловом отношении приведенные тексты совершенно разные, хотя в обоих говорится о «туге», печали, плаче. В «Задонщине» имеется в виду «туга» и печаль всей Русской земли со времени битвы на Калке в 1223 г. по 1380 г. В фразе о плаче подразумевается плач Русской земли о погибших за нее в борьбе с монголо-тата-рами. В пространной летописной повести подразумевается «туга», охватившая Москву и другие русские города при известии о переправе войск Дмитрия Донского через Оку, а плач — это плач русских матерей о своих детях, которым предстоит пасть в битве с Мамаем.

В сопоставляемых текстах М. А. Салмина выделяет ключевые слова и обороты, которые, как она полагает, попали в «Задонщину» из пространной летописной повести. Это: 1) слово «туга», 2) словосочетание «за землю Рускую», 3) оборот «плачющися, чады своя поминаюты» (в летописной повести «плачющися чад своих»), 4) во фразе «Задонщины» «Собе бы чаем пороженых и воскормленых» М. А. Салмина видит отголосок таких слов пространной летописной повести: «Уне бы намъ было аще бы ся есте не родили». Рассмотрим по порядку все эти случаи.

Слово «туга», хотя оно и довольно часто употребляется в древнерусских текстах,²⁰² как раз более характерно для «Задонщины», а не для летописной повести. В «Задонщине» оно встречается еще, а в летописной повести — только в приведенном отрывке. Кроме того, и это самое главное, семантико-стилистическое употребление этого слова в обоих произведениях различно. В «Задонщине» «туга» воспринимается как нечто олицетворенное, это не обозначение состояния, а метафорический образ. Русская земля покрылась «тугою», а в другом месте, где уже говорится о поражении Мамая, мы читаем: «Уже бо востона земля Татарская, бедами и тугою покрыта бо сердца их» (так в сп. У, с. 539, в И-1: «А уже бо въстонала земля Татарская, бедами и тугою покрышася» — с. 545). Образ «туги» в «Задонщине» восходит к ее непосредственному источнику, к «Слову о полку Игореве», где «туга» встречается семь раз, при этом с тем же смысловым значением, что и в «Задонщине»: «тугою взыдоша по Руской земли» (с. 48), «въстона… Киевъ тугою» (с. 49), «туга умъ полонила» (с. 50) и т. д. В летописной же повести «туга» обозначает состояние: «бысть в граде Москве туга велика». Примечательно и следующее. В приведенном выше отрывке из «Задонщины» названа река Каяла, что бесспорно свидетельствует о самой тесной связи этого отрывка «Задонщины» с соответствующим местом «Слова о полку Игореве», так как наименование «Каяла» известно только по «Слову» и летописной повести о походе Игоря. И отрывок «Слова», сообщающий о поражении Игоря «на брезѣ быстрой Каялы», завершается фразой — «Ничить трава жалощами, а древо с тугою къ земли преклонилось» (с. 49).

Словосочетание «за землю Рускую» очень характерно для текста «Задонщины». В списке У (а сопоставляемый отрывок текста берется именно из этого списка) оборот «земля Русская» употреблен 27 раз, часто он встречается и во всех остальных списках. В летописной же повести только один раз — в приведенном отрывке. Неоднократно, при этом не только в списке У, но и в списке другого извода «Задонщины» — С, словосочетание «за землю Рускую» употребляется в специфическом для «Задонщины» виде: «за землю Рускую ж за веру христианскую». Таким образом, словосочетание, рассматриваемое как заимствование «Задонщины» из пространной летописной повести, характерно именно для текста «Задонщины», в присущем именно «Задонщине» двучленном виде (за землю, за веру). И если уж искать источник этого оборота, то видеть его нужно в действительном источнике «Задонщины» — в «Слове о полку Игореве», где выражение «Русская земля» встречается 18 раз, а «за землю Русскую» — 5 раз.

И слово «туга» и словосочетание «за землю Русскую» в стилистическом и смысловом отношении и в плане соотношения «Задонщины» со «Словом о полку Игореве» — это типичные обороты самой «Задонщины», поэтому нет никаких оснований искать источник их в тексте пространной летописной повести.

В третьем случае перед нами чисто случайное сближение (а не дословное совпадение) словесного оборота из-за совпадения изображаемой ситуации — плач о «чадах». Заметим, что если бы автор «Задонщины», создавая образ плача Русской земли по погибшим, обращался к пространной летописной повести, то он обязательно назвал бы имя Рахили — библейского символа неутешного материнского горя. В пространной летописной повести слова «Рахиль… плачющися чад своих… не хотя утешитися» входят в большой отрывок, заимствованный автором повести, как это установила В. П. Адрианова-Перетц, из апокрифического «Слова на рождество Христово о пришествии волхвов».²⁰³ Но в самом-то апокрифическом «Слове» фраза о Рахили и ее плаче есть не что иное, как цитата из 15-го стиха 31-й главы библейской книги пророка Иеремии, этаже самая фраза повторялась ш в 18-м стихе 2-й главы Евангелия от Матфея. И если бы нужно было для оборота, изображающего в «Задонщине» вполне конкретную картину (Русская земля плачет, вспоминая погибших детей своих, — «плачющися, чады своя поминаюты») искать какой-то источник, то с не меньшим основанием этот источник можно было бы видеть в библейском или евангельском тексте.

В четвертом примере настолько разные тексты (к тому же в «Задонщине» текст явно дефектный), что сопоставлять их просто нельзя.

Итак, в двух разных по смыслу и содержанию отрывках «Задонщины» и пространной летописной повести, в которых описана сходная ситуация — плач, совпадают, а вернее сказать, сближаются, единичные слова и небожшие словосочетания. Но все эти слова и словосочетания соответствуют по стилю контексту собственного произведения и полностью отвечают смыслу и содержанию того текста, в который они входят. Поэтому говорить о текстуальной связи между «Задонщиной» и пространной летописной повестью в процитированных выше отрывках нет абсолютно никаких оснований.

Другой пример текстуальной зависимости «Задонщины» от пространной летописной повести М. А. Салмина усматривает в том, что в «Задонщине», как и в пространной летописной повести, сыновья литовского князя Ольгерда Андрей и Дмитрий названы «Андреем Полоцким» и «Дмитрием Брянским». Видеть в этом какую бы то ни было текстуальную связь между обоими произведениями нельзя: еще при жизни своего отца Андрей был посажен князем в Полоцке, а Дмитрий — в Брянске, естественно поэтому, что ничем не связанные между собой тексты могли называть одного князя Андреем Полоцким, а другого — Дмитрием Брянским.

Таким образом, текстуальных свидетельств о непосредственной связи между «Задонщиной» и пространной летописной повестью нет. Поэтому ничто не противоречит заключению о том, что уже автор краткой летописной повести обращался к «Задонщине».

Пространная летописная повесть по объему приблизительно в пять раз больше краткой. Краткая летописная повесть, по существу, полностью вошла в пространную. Первая часть включена, в пространную в сильно измененном и переработанном виде — в этой части совпадения обнаруживаются в отдельных оборотах и словах. Вторая половина краткой летописной повести с некоторыми изменениями и дополнениями вошла в пространную полностью. Уже различие в объеме произведений говорит о том, что пространная летописная повесть, хотя она и основана на краткой, вполне самостоятельное произведение, значительно отличающееся от краткой летописной повести. В пространной летописной повести значительно больше подробностей фактического характера как о событиях, предшествовавших Куликовской битве, так и об обстоятельствах самой битвы. Ряд этих подробностей, в достоверности которых у нас нет особых оснований сомневаться, сообщает нам только пространная летописная повесть. Так, только в пространной летописной повести говорится, что о движении сил Мамая на Русскую землю сообщил великому князю Олег Рязанский, скрыв при этом свой собственный союз с Мамаем; только в пространной летописной повести говорится о том, что Мамай потребовал от московского князя выплаты дани в размере, установленном еще при хане Джанибеке, а не по существующим договорам с Мамаем — Дмитрий соглашался выдать дань в договорном размере, но отказался платить ее в прежнем размере. Есть и еще несколько такого рода подробностей. Целый ряд сведений, сообщаемых пространной летописной повестью, по содержанию и характеру совпадает с данными «Сказания ю Мамаевом побоище», но по деталям и подробностям сведения эти в обоих произведениях отличаются. Так, например, и в пространной летописной повести и в Сказании» сообщается о том, что Олег Рязанский посылал своего посла к Мамаю и к литовскому князю, но в летописной повести названо его имя — боярин Епифан Кореев. В «Сказании» говорится, что великий, князь Дмитрий Иванович рвался в бой первым, сообщается, что после сражения его нашли сильно контуженным. В пространной летописной повести говорится, что великий князь в начале боя «наѣха наперед въ сторожевых полцѣх… таче потомъ, не долго попустя, отъѣха князь въ великий полкъ» (с. 20), а затем сообщается, что на князе были разбиты все его доспехи, «но на гѣлеси его не бѣше язвы ни коея же, а бился с тотары в лице, ставь напреди, на первом суимѣ» (с. 22). Итак, мы видим, что пространная летописная повесть насыщена целым рядом фактических сведений, о которых в краткой летописной повести ничего не говорится. Однако основное отличие пространной летописной повести от краткой заключается не в этом, а в литературных особенностях пространной летописной повести, в ярко выраженной публицистичности этого памятника.

В пространной летописной повести много места уделено измене Олега Рязанского. И главное здесь не столько в сообщении каких-то исторических подробностей, сколько в публицистических эмоциях автора повести. Он страстно обличает рязанского князя: «.. и к лстивому сътонщику, дьяволю свѣтнику, отлученному сына божиа, помраченному тмою греховною и не хотѣ разумѣти, Олгу Рязаньскому, поборнику бессерменьскому, лукавому сыну» (с. 16). Подобного рода филиппики в адрес Олега Рязанского, которого автор сравнивает с Иудой и Святополком Окаянным, встречаются неоднократно.

Стиль пространной летописной повести книжный, риторичный, что нашло отражение и в метафорах, и в сравнениях, и в широком цитировании автором библейских текстов (чаще всего он прибегал к Псалтыри). Автор произведения обращался еще к целому ряду литературных источников: к «Житию Александра Невского», к паремийному чтению о Борисе и Глебе, к уже упоминавшемуся апокрифическому «Слову на рождество Христово о пришествии волхвов».

Пространная летописная повесть представляет собой своеобразную мозаику, составленную из описания событий, риторических (пышных, а подчас и вычурных) отступлений автора, обширных цитат из церковнорелигиозных текстов, молитв великого князя московского. Но это мозаика яркая, красочная, сделанная с исключительным мастерством. Вспомним описание сражения в краткой летописной повести и сравним с ним описание битвы в пространной летописной повести. Автор последней, сообщив о приходе великого князя к Дону, говорит о том, что в это же самое время приспело послание от Сергия. Приводится текст послания, в котором святой призывает князя и всех воинов к сражению. Затем следует торжественная тирада Дмитрия Донского «Сии на колесницах, а сии на конѣх…» (с. 19), в которой использован 8-й стих 19-го псалма. После этого автор говорит об исполчении полков и о том, что одни советуют Дмитрию перейти Дон, а другие удерживают его. Здесь автор делает отступление — описывает гнев Мамая, узнавшего о приходе к Дону московского великого князя, в это описание вставлена речь Мамая. За словами Мамая следует большой монолог Дмитрия Донского — московский великий князь молится богу, обличает «свирепство» Мамая, снова обращается с мольбой к богу о помощи, вспомпная библейскую историю о помощи бога Моисею. Заканчивается монолог московского князя его призывом к брату, князьям и воеводам. После этого говорится о переправе через Дон, описывается утро дня битвы, сообщается об изготовке русского воинства к сражению и затем следует риторическое восклицание автора: «И ключа смертныа растерзахуся, трусъ бе страшенъ, и ужасъ собранным чадом издалеча, от востокъ и западъ» (с. 20) и т. д. Таков стиль всей пространной летописной повести от начала и до конца. Автор пространной летописной повести — человек высокой книжной культуры. Его произведение волнует читателя своей страстностью, острой публицистичностью, своим литературным мастерством. Вместе с тем нельзя не отметить определенную вычурность произведения, смысловую затемненность отдельных отрывков текста.

Как уже отмечалось выше, С. К. Шамбинаго относил время возникновения пространной летописной повести к концу XIV в. (см. с. 309). Временем очень близким к 80-м гг. XIV столетия датировал первоначальный вид пространной летописной повести А. А. Шахматов. Он писал: «Прославление великой победы при жизни победителя вполне естественно, и, допустив существование повести в девяностых годах XIV ст[олетия], мы не видим основания не признавать возможности появления ее еще в восьмидесятых годах, т. е. через год — через два после славной победы. Имея в виду, что в этой повести не содержится намеков на постигшее Москву в 1382 году несчастие — взятие и сожжение ее татарами, я нахожу вероятным, что повесть возникла до этого события, а следовательно, в течение 1381 или в начале 1382 года».²⁰⁴ М. А. Салмина считает, что пространная летописная повесть возникла в конце 40-х гг. XV в. и, в любом случае, не ранее 1437 г., так как в этой повести среди погибших на Куликовом поле назван Федор Тарусский, который по данным других летописных источников (заметим — позднего характера) погиб в 1437 г. в бою с ордынцами под Белевом.²⁰⁵ М. А. Салмина отвергает возможность того, что могло быть два разных Федора Тарусских или же что имя это попало в текст пространной летописной повести на более позднем этапе литературной истории данного произведения. Несмотря на целый ряд убедительных доводов М. А. Салминой в пользу своей датировки пространной летописной повести, признать ее выводы бесспорными и окончательными все же нельзя. Для окончательного решения данного вопроса необходимы дальнейшие разыскания.

Центральный памятник Куликовского цикла — «Сказание о Мамаевом побоище». «Сказание» дошло до нас в очень большом количестве списков. Характерной особенностью списков «Сказания» является наличие большого числа разночтений и вариантов в пределах одной и той же редакции. С. К. Шамбинаго разбил известные в его время списки «Сказания» на четыре основные редакции. Разделение списков «Сказания», предложенное С. К. Шамбинаго, за прошедшее с тех пор время не претерпело существенных изменений: к выявленным им редакциям прибавилось несколько новых, уточнено выделение вариантов внутри редакций.²⁰⁶

Однако представление о последовательности редакций, о характере их взаимоотношения было коренным образом пересмотрено.

С. К. Шамбинаго исходил из заранее построенной им концепции старшинства и последовательности редакций произведения. Он считал, что в основе «Сказания» лежит пространная летописная повесть. Само собой разумеющимся считал он и то, что в том тексте памятника, где литовский союзник Мамая был назван псторически верно Ягайлом (а в большинстве списков «Сказания» вместо Ягайла фигурирует его отец, великий князь литовский Ольгерд, который на самом деле умер за три года до Куликовской битвы), — перед нами более ранняя редакция. Поэтому первой редакцией произведения он посчитал текст «Сказания», входящий в состав Никоновской летописи. Именно здесь целые отрывки полностью совпадают с пространной летописной повестью, а литовский союзник Мамая именуется Ягайлом. Уже А. Марков в рецензии на книгу С. К. Шамбинаго указал, что совпадения с пространной летописной повестью в первой, по

С. К. Шамбинаго, редакции «Сказания» — поздние вставки.²⁰⁷ Более подробно эту мысль развил и обосновал А. А. Шахматов, который, кроме того, высказал предположение, что уже в первоначальном виде «Сказания» имя литовского князя было Ольгерд, а Ягайло — это позднее исправление.²⁰⁸ Сравнительный текстологический анализ различных редакций «Сказания о Мамаевом побоище» показал, что действительно в первоначальном тексте произведения литовский князь назывался Ольгердом.²⁰⁹ Издание в 1959 г. Лондонского списка Вологодско-Пермской летописи²¹⁰ на конкретном тексте иллюстрировало, что в основе редакции «Сказания», включенной в эту летопись (С. К. Шамбинаго называл эту редакцию второй), редакции, считавшейся близкой к первоначальному тексту памятника с исторически верным именем литовского князя — Ягайло, лежал текст, в котором этот персонаж «Сказания» именовался Ольгердом. Таким образом, решать вопрос о старшинстве редакций, о том, каким мог быть авторский текст памятника, необходимо было не с точки зрения точности исторйческих имен, а на основе анализа взаимоотношений дошедших текстов «Сказания».

Такой сравнительный текстологический анализ всех известных списков «Сказания» показал, что наиболее близкой к авторскому, первоначальному тексту произведения больше всего оснований считать ту редакцию, которую С. К. Шамбинаго определял как третью редакцию памятника. Эта — Основная редакция «Сказания о Мамаевом побоище» представлена несколькими вариантами. Следующая по старшинству редакция— Летописная (по С. К. Шамбинаго, вторая), она включена в состав Вологодско-Пермской летописи. К старшим редакциям «Сказания» относятся также Киприановская — та, что входит в состав Никоновской летописи (первая редакция, по С. К. Шамбинаго), и Распространенная (по С. К. Шамбинаго, четвертая редакция). Помимо этих ранних редакций есть несколько более поздних редакций «Сказания», датируемых XVII в.: «Сказание» в «Летописце» князя И. Ф. Хворостинина (ѣкп. ГИМ, собр. Уварова № 116 (1386), XVI в.); редакция, составленная в 70-х гг. XVII в. Феодосием Сафоновичем;⁵⁵ редакция «Синопсиса» (конец 70-х— начало 80-х гг. XVII в.).

Основная редакция «Сказания о Мамаевом побоище» от остальных редакций отличается наибольшим количеством вариантов. Два варианта Основной редакции должны быть отмечены особо, так как их можно признать наиболее близкими к первоначальному тексту произведения и, кроме того, другие варианты этой редакции развивались из этих вариантов Основной редакции. Это варианты О и У, названные так чисто условно: к варианту О относятся те списки, в основу которых может быть положен список ГПБ, O.IV.22, к варианту У — те списки, которые по основным признакам близки к списку Основной редакции ГБЛ, собр. Ундольского, № 578. Самое существенное отличие варианта У от варианта О в окончании произведения. В У окончание «Сказания» — подробное описание движения русских войск с Куликова поля в Москву. Окончание варианта У представляет собой пересказ в обратной последовательности общего для обоих вариантов описания движения войск великого князя московского из Москвы к Дону. Поздний характер окончания в У виден из того, что здесь встречаются текстуальные повторения таких отрывков из рассказа о походе войск на поле битвы, которые никак не подходят к рассказу о возвращении войска с поля брани. Помимо этого отличия варианта У от варианта О есть ряд более мелких различий в тексте обоих вариантов. Варианты О я У происходят не один от другого, а восходят к общему протографу, и протограф этот получил наиболее близкое отражение в списке «Сказания» первой половины XVI в. ГПБ, O.IV.22. Но и в этом списке должны быть отмечены и более поздние изменения в тексте (в частности, в окончании есть небольшая вставка из пространной летописной повести явно вторичного характера), и сокращения первоначального текста.

Кроме вариантов О и У в Основной редакции выделяются следующие варианты: Печатный, Забелинский, вариант Михайловского. Необходимо отметить, что отдельные списки Основной редакции «Сказания», которые по ключевым признакам относятся к тому или иному из названных выше вариантов, отличаются индивидуальными особенностями.⁵⁶

Текст Летописной редакции и по сюжетному развитию и текстуально (в целом) близок к особенностям варианта О Основной редакции «Сказания». Но здесь проведена последовательная переработка взятого за основу текста Основной редакции по пространной летописной повести, что прежде всего отразилось на изменении имени литовского князя в соответствии с исторической достоверностью. Первоначальная редакция Вологодско-Пермской летописи, время составления которой историки летописания относят к концу XV — началу XVI в.,⁵⁷ отражена в Лондонском списке этой летописи, в котором текст «Сказания» есть. Таким образом, время составления Летописной редакции «Сказания» следует относить к концу XV — началу XVI столетия.

Киприановская редакция «Сказания» была создана, как это убедительно показал Б. М. Клосс, митрополитом Даниилом, составителем Никоновской летописи.⁶⁸

В результате исследования Б. М. Клосса время написания этой редакция «Сказания» датируется очень точно— между 1526–1530 гг.²¹¹ В редакции «Сказания», составленной митрополитом Даниилом, особо подчеркивается та большая роль, которую якобы сыграл в событиях 1380 г. митрополит Киприан. Это придает Киприановской редакции «Сказания» особо ярковыраженный церковно-религиозный характер: война с Мамаем — прежде всего война за православную церковь, за христианскую веру. Церковная направленность Киприановской редакции «Сказания» проявляется еще и в том, что в ней с особой силой подчеркивается роль митрополита Петра как покровителя Москвы и русских. Церковная, официально религиозная направленность Киприановской ре_г дакции обнаруживается и в заглавии, где перечисляются все святые, которые помогли русским в битве с татарами на Куликовом поле. Все эти особенности Киприановской редакции «Сказания» тесно, связаны с характером работы над этим летописным сводом Даниила,²¹² с тенденциями Никоновской летописи. Еще А. А. Шахматов писал в свое время: «Я отвечаю решительным утверждением, что подобное прославление памяти митрополита (Киприана, — Л. Д.) дело не современника, а книжника XVI века, воспитавшегося в известной, определенной Литературной среде и применявшего выработанные в этой среде приемы к обработке различных литературных произведений. Составитель Никоновской летописи — типич-, ный представитель этой литературной среды. Весь его труд изобилует примером благоговейного отношения к митрополитам и тенденциозной окраской событий в духе их прославления».²¹³

Даниил, создавая Киприановскую редакцию «Сказания», взял за основу своей переработки вариант У Основной редакции (это видно и на больших отрывках текста, и нашло отражение в отдельных специфических словах и словосочетаниях). Источник своего сочинения Даниил последовательно и сильно сокращает. Вместе с тем он широко использует в своей работе пространную летописную повесть, делая из нее отдельные вставки и перерабатывая на ее основе текст источника. Даниил включает в свою редакцию «Сказания» большой рассказ об истории подавления на митрополию Киприана. В некоторых подробностях исторического характера Киприановская редакция сообщает сведения, о которых в других памятниках Куликовского цикла не говорится. Видимо, митрополит Даниил использовал и не дошедшие до нас источники, связанные с Куликовской битвой.

Распространенная редакция «Сказания», как видно уже из ее названия, отличается от других редакций произведения наличием в ней новых эпизодов и расширением, за счет всякого рода подробностей, общих для всех редакций эпизодов. Самые существенные вставные рассказы Распространенной редакции — рассказ о посольстве Захарии Тютчева к Мамаю и рассказ о новгородцах.

Развитие и усложнение эпизодов, присущих всем редакциям «Сказания», в рассматриваемой редакции идет путем введения дополнительных подробностей, усложнения сюжетной линии того или другого эпизода. Так, например, во всех редакциях говорится о посылке литовским князем своего посла к Мамаю, в Распространенной же редакции называется имя этого посла — Бортеш и вводится рассказ Бортеша, характеризующий Мамая в резко отрицательных тонах.

Во всех редакциях «Сказания» сообщается о посылке с дарами от великого князя московского к Мамаю посла Захарии Тютчева. В Распространенной редакции — большой сюжетный рассказ об этом посольстве. В сущности — это целая законченная повесть.

В основе повести о посольстве Захарии, помещенной в Распространенной редакции «Сказания», вероятнее всего, лежит устный по происхождению легендарно-сказочный рассказ о хитроумном русском после. Сказочно-эпическое происхождение этой повести отчетливо проявляется и в мелких частных эпизодах ее, ж в самой ее сути — в характере рассказа о том, как удалось русскому послу обмануть грозного повелителя Орды. Но легендарное предание предстает в «Сказании» в литературно обработанном виде и, несмотря на сюжетную завершенность этого легендарно-сказочного рассказа самого по себе, в составе «Сказания» он является отдельным эпизодом обширного единого повествования о событиях 1380 г. Й эпизод этот тесно связан в литературно-художественном и идеологическом отношении со всем сюжетом Распространенной редакции «Сказания». Об этом красноречиво свидетельствует рассказ о посольстве к Мамаю Бортеша. В обоих рассказах (о после от противника Мамая и о после от союзника Мамая) перед читателем в самом неприглядном виде предстает золотоордынский правитель — враг Русской земли.

Литовский посол рассказывает своему князю о том впечатлении, какое произвел на него Мамай. В этом рассказе Мамай выступает как заносчивый, но недалекий и даже глупый правитель. Повесть о посольстве Захарии наглядно иллюстрирует тупоумие Мамая: умному и находчивому русскому послу без труда удается его одурачить.

Рассказ о посольстве Захарии, как и рассказ о посольстве Бортеша, не является механическим включением в повествование нового занимательного эпизода, оба они подчинены общей тенденции рассматриваемой редакции — стремлению еще полнее, шире ж увлекательнее рассказать о событиях 1380 г. Не менее ярко эта же тенденция Распространенной редакции проявилась и в рассказе о новгородцах.

В Распространенной редакции «Сказания» имеется большой рассказ, в котором описывается, как в Новгороде узнали о готовящемся в Москве походе против Мамая и как новгородцы решили пойти на помощь к великому князю московскому ж осуществили это решение. Так же как и рассказ о посольстве Захарии, рассказ о новгородцах сам по себе представляет целую повесть. (В некоторых списках Распространенной редакции, в которых дается заглавие отдельным эпизодам «Сказания», эпизод о новгородцах так и озаглавлен: «Скажу вам иную повесть о мужех новгородцах великого Новгорода» — список ГПБ, собр. Погодина, № 1414). В основе повести о новгородцах, скорее всего, лежит устное предание новгородского происхождения об участии новгородцев в битве на Куликовом поле. Об этом свидетельствует не только идейная направленность данной повести — стремление показать активное и действенное участие Новгорода на стороне великого князя московского (в летописных источниках об участии новгородцев в Куликовской битве ничего не говорится), но и ряд таких деталей повести, которые отражают специфически новгородские черты быта (роль в жизни Новгорода архиепископа, новгородского веча и т. п.). Подобно повести о посольстве Захарии, повесть о новгородцах в составе Распространенной редакции «Сказания» представляет собой уже литературную переработку местного предания, она входит в сюжет произведения как тесно связанный с ним эпизод. Включение в число участников Куликовской битвы новгородских сил отразилось в целом ряде эпизодов памятника. В Распространенной редакции «Сказания» в рассказе об уряжении полков на Коломне говорится, что великий князь, «приехав к полком новгородцким и видев их, подивися, яко чюдно зрети учрежение их и нарочети к боеви», здесь же сообщается, что Дмитрий Иванович отводит новгородцам левый фланг: «левую руку учини новгородцких насадников» (с. 89).²¹⁴ (В предшествующих Распространенной редакции текстах «Сказания» в данном месте о новгородцах ничего не сообщается). Упоминаются новгородцы и в ответе бояр Олегу Рязанскому, когда он был удивлен тем, что Дмитрий осмелился пойти против Мамая. После слов бояр о том, что Сергий благословил Дмитрия на битву с Ордой и дал в помощь великому князю московскому двух иноков своего монастыря, в Распространенной редакции добавлено: «А еще сказывают, приидоша к нему на помощь новгородцы со многими силами своими, а воинство их, сказывают, вельми красно и храбра зело» (с. 90).

Установить время создания Распространенной редакции «Сказания» на основе имеющихся данных весьма трудно. Бесспорно можно утверждать, что эта редакция была написана до начала XVII в., так как один аз списков ее находится в конце так называемого Тверского сборника, написанного скорописью начала XVII в. (ГПБ, собр. Погодина, № 1414).

В какое же время было написано «Сказание о Мамаевом побоище»? Мы видели, что Летописная редакция, являющаяся переработкой Основной редакции, существовала уже в начале XVI в. Следовательно, «Сказание», во всяком случае, было написано не позже конца XV — начала XVI столетия. В науке существует много гипотез относительно датировки «Сказания». Диапазон времени, к которому относят создание этого произведения, весьма велик: от 90-х гг. XIV в. до 30–40-х гг. XVI столетия. Вопрос о времени написания «Сказания» тесно связан с целым рядом других проблем.

В «Сказании» встречается много имен, по другим источникам неизвестных, перечисляются мелкие северо-восточные удельные княжества, существование которых в конце XIV в. вызывает сомнение. Но в данном случае мы можем видеть в «Сказании» отражение таких реальных данных, которые в других источниках оказались не зафиксированными, и наличие их в «Сказании» как раз и может свидетельствовать о возникновении памятника в близкое к событиям 1380 г. время.²¹⁵ Однако в «Сказании» есть три явных анахронизма. Каково же их значение для датировки произведения и для идейного содержания памятника?

Один из этих анахронизмов — уже упоминавшаяся замена имени литовского князя: Ольгерд вместо — Ягайло. Второй анахронизм — включение в число персонажей «Сказания» митрополита Киприана, который выступает в «Сказании» как духовный наставник, советчик великого князя. А между тем на самом деле в 1380 г. Киприана в Москве не было — он находился в это время в Киеве. Третий анахронизм — слова «Сказания» о том, что великий князь, уходя на поле брани из Москвы, молится перед иконой Владимирской богоматери. На самом деле эта икона, почитавшаяся патрональной иконой всей Русской земли (сейчас она находится в Третьяковской галерее), была перенесена из Владимира в Москву лишь в 1395 г., во время движения на Русь войск Тимура.

Как исторические ошибки, возникшие из-за того, что произведение писалось спустя много времени после описываемого в нем события, все эти анахронизмы объяснены быть не могут. Русскую историю и в XV, и в XVI вв. знали хорошо, и в произведении на историческую тему так ошибаться не могли. Об Ольгерде имелись подробные сведения в летописях, не менее подробные сведения имелись там же и о Киприане. О перенесении иконы Владимирской богоматери в Москву во время похода Тимура сообщалось в «Повести о Темир-Аксаке», первоначальная версия которой возникла не позже первой четверти XV в., а последующие редакции расцвечивали всевозможными подробностями как раз историю перенесения иконы из Владимира в Москву и ее чудесного вмешательства в спасение Москвы от нашествия Тимура. И если уж видеть в этих анахронизмах непроизвольное, бессознательное совмещение разновременных фактов, то гораздо больше оснований считать, что это могло произойти в не слишком отдаленное от самих событий время, когда автор еще полагался на свою память и не считал нужным обращаться ддя проверки своих сведений к письменным источникам. Показательно, что все три перечисленных анахронизма очень близки по времени к событию, являющемуся центральным для темы «Сказания». Не исключено, однако, что-сообщение о Владимирской иконе представляет отражение в «Сказании» не зафиксированного по другим источникам факта (икона на какое-то время могла приноситься в Москву из Владимира идо 1395 г.), а включение в число действующих лиц «Сказания» Киприана ж замена имени литовского князя были сделаны автором «Сказания» сознательно из дитера-турно-публицистических соображений.

В 70–80-х гг. XIV в. на русской митрополии происходила так называемая «замятия»: на стол митрополита претендовало несколько лиц, в том числе ставленник великого князя московского Митяй-Михаил.²¹⁶ Поэтому отношение великого князя московского к Киприану как к одному из этих претендентов было весьма враждебным. Но после смерти Митяя в 1379 г. московский князь примирился с кандидатурой Киприана и в 1381 г. призвал его из Киева в Москву. Однако размирья между Дмитрием Ивановичем и Киприаном бывали и после 1381 г., и великий князь снова изгонял Киприана из Москвы. Окончательно с большим почетом Киприан водворился на престол митрополита всея Руси в Москве в 1390 г. и с этого года по год своей смерти (1406) возглавлял русскую митрополию. Но, как бы то ни было, формально в 1380 г. митрополитом был именно Киприан, и если бы он не находился в это время в Киеве, то именно он благословлял бы поход московского князя против Мамая. И вот автор «Сказания» рисует эту этикетную ситуацию в своем произведении вопреки историческим фактам. Изображая тесный союз Дмитрия Донского с митрополитом Киприаном, автор «Сказания» тем самым подчеркивал общерусское значение разгрома Мамая, возвеличивал общерусскую роль в этом деле московского князя. Разумеется, из литературно-публицистических соображений Киприан мог быть назван в «Сказании» и в том случае, если произведение создавалось значительно позже 1380 г., но с таким же успехом это могло быть сделано уже и при жизни Киприана — в конце XIV в. Один из исследователей считает, что упоминание Киприана в «Сказании» как раз «указывает на то, что „Сказание⁴⁴ было создано именно при жизни Киприана, а может быть, даже при непосредственном его участии».²¹⁷

Действительный союзник Мамая, литовский князь Ягайло, был мало известен на Руси как враждебный ей князь. Отец же Ягайла великий князь литовский Ольгерд несколько раз предпринимал попытки захватить Москву и подходил под самые стены города со своими войсками, он пользовался среди русских в конце XIV — начале XV в. славой опытного воина и опасного врага.²¹⁸ Называя союзником Мамая Ольгерда, автор «Сказания» подчеркивал этим силу и мощь московского князя, особое значение Куликовской битвы, ее безусловное величие: вместе с Мамаем поражение терпит и старый враг Москвы Ольгерд. Заменить имя Ягайла именем Ольгерда автор «Сказания» мог в то время, пока в памяти сохранялось живое представление об Ольгерде. В более позднее время такая замена не имела никакого смысла. Показательно в этом отношении, что в поздних редакциях, связанных с летописями (в Летописной и Киприановской), имя Ольгерда было заменено исторически верным — Ягайло.

Итак, все три анахронизма «Сказания о Мамаевом побоище» не только не противоречат возможности относить время создания памятника к годам, не слишком отдаленным от даты Куликовской битвы, а скорее свидетельствуют в пользу того, что «Сказание» должно было быть написано в то время, когда в памяти еще сохранялись и события 1380 г., и близких к нему лет. Вместе с тем должно было пройти и определенное время после этих событий, что давало возможность воспринимать их в некотором обобщении и умышленно или неумышленно совмещать.

После смерти Дмитрия Ивановича Донского в 1389 г. московский великокняжеский стол занял <его сын Василий Дмитриевич. Он продолжал политику своего отца по укреплению Московского княжества, увеличению территории княжества за счет присоединения к Москве новых земель, стремился подчинить влиянию Москвы другие княжества.

Новым в политике Василия Дмитриевича по сравнению с политикой его отца было отношение к митрополиту Киприану. Одним из первых мероприятий в начале княжения Василия Дмитриевича явился вызов Киприана из Киева в Москву в 1390 г. и устроенная Василием Дмитриевичем торжественная встреча митрополита в Москве. Василий Дмитриевич стремился привлечь на свою сторону митрополита. В этом нужно видеть проявление тонкой и умной политики московского князя: митрополит Киприан был связан узами дружбы с литовскими князьями. При возрастании литовской опасности для западной окраины Руси московскому князю было выгодно иметь на своей стороне такого человека, как митрополит Киприан. Вопрос о роли митрополита в государственной жизни того времени имел чрезвычайно важное значение, что, как мы могли убедиться выше, отразилось в «Сказании о Мамаевом побоище».

В 90-х гг. XIV в. Орда была сильно ослаблена нашествием Тамерлана. Это вызвало изменение политики московского князя. Об отношении великого князя московского к Орде в этот период мы можем судить, исходя из текста грамоты Едигея, посланной им Василию Дмитриевичу после 1408 г. В ней он упрекает московского князя за его пренебрежительное отношение к ордынским послам, за то, что Василий Дмитриевич сам ни разу не бывал в Орде и братьев и детей своих не присылал с тех пор, как там сел на царство Темир-Кутлуй, наконец, за то, что Василий перестал давать «выход», т. е. дань.

В 1408 г. эмир Едигей, объединивший большую часть Орды, организовал военный поход на Москву. После Тохтамышева разорения 1382 г. нашествие Едигея было самым сильным и жестоким. Хотя ему не удалось взять Москву, но ее окрестности он начисто разорил. Были сожжены и разграблены Переяславль, Ростов, Дмитров, Серпухов, Верея, Нижний Новгород. С Москвы был взят «окуп» в размере 3000 рублей. Из высказываний летописца в эти годы можно сделать вывод, что нашествие Едигея и его успех объяснялись внутренними раздорами между русскими князьями, хитрой политикой Едигея, который сумел поссорить великого князя литовского Витовта и Василия Дмитриевича и, ослабив тем самым княжество Московское, нанести ему поражение. В известиях летописи о событиях 1408 г. проводится мысль о необходимости объединения вокруг Москвы для борьбы с внешним врагом.

После Едигеева нашествия в 1408 г. вопрос о взаимоотношениях с Ордой, об ордынской опасности вновь остро встает в общественной и политической жизни Руси. Нашествие Едигея показало, что Орда еще сильна и угроза набегов на Русь золотоордынских отрядов была реальной и страшной. Но пример Куликовской битвы свидетельствовал о том, что с монголо-татарскими войсками можно успешно бороться, что Москва способна противостоять Орде.

Именно в это время, когда ордынская опасность как бы была забыта, а потом со страшной неумолимостью вновь дала себя знать после Едигеева нашествия, должен был появиться усиленный интерес к недавнему прошлому, когда московский князь, объединив вокруг Москвы остальные княжества Северо-Восточной Руси, нанес жестокое поражение Орде. Нашествие Едигея снова пробуждает мысль о необходимости единения русских князей для борьбы с внешним врагом, так как в победе Дмитрия Донского видели силу единения русских князей, русских земель во главе с Москвой, с великим князем московским. Эта мысль отчетливо звучит в летописных записях тех лет. Она же является и основной мыслью «Сказания о Мамаевом побоище». Все сказанное выше дает основание полагать, что «Сказание о Мамаевом побоище» возникло в первой четверти XV в.:²¹⁹ тема была вполне злободневной, а события 1380 г. еще были на памяти большого числа людей, в это время должно было существовать много устных достоверных и, наряду с ними, уже эпически обобщенных рассказов о битве с Мамаем за Доном.

Многие исследователи «Сказания о Мамаевом побоище» само собой разумеющимся считали, что «Сказание» возникло после пространной летописной довести и на основе ее (из этого положения как бесспорной истины исходил С. К. Шамбинаго, что уже было отмечено выше). Специально, основываясь на текстологических сопоставлениях, рассматривал эту проблему В. С. Мингалев.²²⁰ Но В. С. Мингалев в своих текстологических построениях исходил из неверной начальной посылки: он сравнивал пространную летописную повесть с Летописной редакцией «Сказания», которая представляет собой переработку первоначального текста «Ска-вания» с привлечением пространной летописной повести. Здесь произошло, в сущности, повторение ошибки С. К. Шамбинаго, посчитавшего вставки из летописной повести в Киприановской редакции «Сказания» за основной текст произведения. Последней работой, где вновь была рассмотрена эта проблема, является статья М. А. Салминой «К вопросу о датировке „Сказания о Мамаевом побоище*⁴».²²¹

М. А. Салмина, как и многие исследователи до нее, обращает внимание на близость «Сказания» и пространной летописной повести. По ее мнению, близость эта в развитии сюжета, композиционном построении такова, «что представляется несомненным — или эти памятники влияли друг на друга, или они восходили к одному источнику».²²² Предположение о том, что оба произведения восходят к общему источнику, которое мне представляется наиболее верным, М. А. Салмина отвергает и считает, что характер связи обоих произведений свидетельствует о вторичности «Сказания» по отношению к пространной летописной повести. По ее мнению, имеется шесть примеров текстуальной зависимости «Сказания» от пространной летописной повести. Насколько же убедительны эти примеры?

Только в двух из них, в первом и четвертом по общему счету М. А. Салминой, — в фразе о посылке великим князем брату и другим

князьям известия о нашествии Мамая и в описании утра битвы можно действительно отметить текстуальные совпадения:

Летописная повесть

… и посла по брата своего Володимера и по всих князей руских и по воеводы великиа (с. 17).

… въсходящю солнцю, бысть тма велика по всей земли: мьглане бо было бѣаше того от утра до третьяго часа (с. 20).

«Сказание»

И посла по брата своего по князя Владимера Андреевичи в Боровескъ, и по все князи русские скорые гонци розославъ, и по вся воеводы мѣстныа… (с. 28).

… свитающу пятку, въсходящу солнцу, мгляну утру сущу… (с. 41).

Однако решить вопрос, какой именно текст лежит в основе другого, исходя из совпадений такого характера, при этом в столь небольших по объему отрывках текста, невозможно. В подобных случаях обоснованнее всего можно говорить об общем для обоих текстов источнике.

Третий пример — сравнение Олега Рязанского со Святополком и в пространной летописной повести и в «Сказании». Имя «Святополк» как символическое обозначение предателя и изменника было настолько распространено в древнерусской письменности, что уподобление ему — общее место огромного числа древнерусских литературных памятников. Правда, в обоих произведениях совпадает определение Святополка «новый»: автор «Сказания», сообщив, что Олег Рязанский начал торопить Мамая — «Подвизайся, царю, скорее к Руси», восклицает: «Нынѣ же сего Олга оканнаго новаго Святоплъка нареку» (с. 28); в пространной летописной повести Дмитрий Донской, «увѣдавъ лесть лукаваго Олга», говорит: «Не азъ почал кровь проливатп крестьяньскую, но онъ, Святополкъ новый» (с. 18). Как видим, контекст в обоих случаях совершенно разный и совпадение эпитета «новый» может быть чисто случайным. Если все же признать, что в данном случае между обоими текстами наблюдается текстуальная связь, то это никак не свидетельствует о первичности пространной летописной повести, скорее наоборот. Дело в том, что в «Сказании» Олег Рязанский сам сравнивает себя со Святополком; узнав о решении Дмитрия пойти на Мамая, он в покаянной речи говорит: «.. по-жреть мя земля жыва, аки Святоплъка» (с. 35). Параллели этому в летописной повести нет вообще.

Четвертый пример (пятый по общему счету) — слова в обоих произведениях о том, что у Дмитрия Донского три противника. Данный пример вообще не может свидетельствовать о зависимости одного текста от другого, так как это — отражение реальной ситуации. У московского князя действительно было три противника: Мамай, литовский князь и Олег Рязанский, о чем с самого начала много говорится и в «Сказании» и в летописной повести. Контекст же, в котором упоминается о трех врагах Дмитрия Донского в обоих произведениях, совершенно различный. В пространной летописной повести автор, сообщив о переходе Дмитрия Ивановича через Дон, восклицает: «О, како не убояся, ни усум-няся толика множества народа ратных? Ибо въсташа на нь три земли, три рати: первое — тотарьскаа, второе — литовьскаа, третьее — рязанъ-скаа» (с. 20). В «Сказании» Олег Рязанский, узнав от своих бояр, что Дмитрий выступает против Мамая, спрашивает их: «Откуду убо ему помощь сиа прииде, яко противу трех насъ въоружися?» (с. 35).

Два заключительных примера, по общему счету второй и шестой, наиболее существенны, так как если признать текстуальную взаимосвязь между ними, то тогда действительно будет больше оснований говорить о зависимости «Сказания» от пространной летописной повести. Дело в том, что в этих двух случаях в пространной летописной повести — заимствования из постороннего источника, апокрифического «Слова на рождество Христово». Поэтому на данных примерах следует остановиться подробнее.

В пространной летописной повести и в «Сказании о Мамаевом побоище» Мамай сравнивается с ехидной. М. А. Салмина полагает, что это сравнение могло быть заимствовано «Сказанием» только из пространной летописной повести. С этим нельзя согласиться. Образ ехидны как самого* зловредного существа широко встречается в древнерусской книжности, о ехидне имелась специальная статья в таком популярном у древнерусских книжников источнике всевозможных сравнений и уподоблений, как «Физиолог». Поэтому сравнить Мамая с ехидной авторы обоих произведений могли независимо друг от друга, а текстуальной зависимости в двух отрывках, где упоминается ехидна, нет. В «Сказании» Мамай пошел на Русь, «акы левъ ревый пыхаа, акы неутолимая ехыдна гневом дыша» (с. 26). В пространной летописной повести ехидна упоминается в обличительной тираде Дмитрия Донского: «Что есть великое свйрьпьство Мамаево? Аки нѣкаа ехидна прискающе пришедше от нѣкиа пустыни» (с. 19).

Второй из этих двух последних примеров (шестой по общему счету) таков:

Летописная повесть «Сказание»

… и слышано бысть сиречь высо- Слышах землю плачущуся надвое:

кыих Рахиль же есть рыдание крепко: едина бо сь страна, аки н-ѣкаа жена,

плачющися чад своихъ и великим ры- напрасно плачущися о чадѣх своихь.

даниемь, въздыханиемь… Да кто уже (с. 40). не плачется женъ онѣх рыданиа и гор-каго их плача… (с. 19).

Рассматривая эту параллель и сравнение Мамая с ехидной, М. А. Салмина пишет: «Предположение о появлении этих чтений в памятниках независимо одно от другого следует исключить. Как эти чтения появились в „Сказании⁴⁴, объяснить трудно. Между тем в „Летописной повести" образ ехидны и описание скорби „жены⁴⁴ по „чадом своим⁴⁴ имели своим источником, как указала В. П. Адрианова-Перетц, апокрифическое „Слово на рождество Христово о пришествии волхвов⁴⁴. И в „Сказании⁴⁴ эти чтения появились, по-видимому, уже под влиянием Летописной повести».^7Е

То, что Мамай мог сравниваться с ехидной в одном произведении независимо от другого, как мне представляется, не подлежит сомнению. Остановимся теперь на описании скорби «жены» по «чадом своим». В пространной летописной повести после сообщения о переправе великого князя через Оку говорится о туге и плаче в Москве и во всех русских землях, когда там узнали об этом. Далее этот мотив развивается вставкой из «Слова на рождество Христово» — «и слышано бысть…». В «Сказании о Мамаевом побоище» приведенный выше отрывок о плаче земли обозначает следующее: в ночь накануне боя великий князь с воеводой Дмитрием Волынцем выезжает в поле, и Дмитрий Волынец «испытывает приметы» — гадает, чем окончится битва. Он ложится на землю и, «приниче к земли десным ухом на долгъ час», прислушивается. Встав, Волынец горестно вздыхает и лишь после долгих уговоров великого князя сообщает ему, что он слышал два плача земли: «… едина бо сь страна, аки нйкаа жена, напрасно плачущися о чад-ѣх своихь еллиньскым гласом, другаа же страна, аки нйкаа девица, единою възопи велми плачевным гласом, аки в свирель нѣѣкую, жалостно слышать велми» (с. 40). Перед нами цельный, самостоятельный поэтический образ, в котором обе его части тесно связаны. Почему же мы должны искать источник лишь нескольких слов, означающих определенное конкретное действие («плачущися о чадех своих») и входящих в одну из частей этого цельного поэтического пассажа, в каком-то другом тексте? В одном случае (в летописной повести) — риторический, заимствованный образ, в другом — глубоко лиричный, оригинальный. Сопоставляя совпадающие словосочетания в двух произведениях в широком смысловом и стилистическом контексте, в который входят эти словосочетания, мы убеждаемся, что у нас нет оснований видеть в данном случае зависимость текста «Сказания» от пространной летописной повести. Перед нами чисто формальное, случайное совпадение отдельных слов в близких по ситуации (плач), но совершенно разных по смыслу и содержанию отрывках текста.

Все шесть рассмотренных примеров не могут являться свидетельством текстуальной зависимости «Сказания» от пространной летописной повести. Я бы сказал более того: все они свидетельствуют как раз о другом, а именно о том, что непосредственной текстуальной связи между «Сказанием» и пространной летописной повестью нет, несмотря на бесспорное совпадение во многом обоих произведений. Если бы автор одного из этих памятников обращался к тексту другого как к своему источнику, то в столь больших по объему текстах, какими являются «Сказание» и пространная летописная повесть, непременно имелись бы значительные текстуальные совпадения. О том, что это должно было быть именно так, свидетельствуют вставки в «Сказание» из «Задонщины»: мы без труда обнаруживаем значительные по объему и близкие по тексту совпадения между «Сказанием» и «Задонщиной». Когда же мы сравниваем «Сказание» с пространной летописной повестью, то поражает почти полное отсутствие текстуальных совпадений между этими произведениями при бесспорной общей близости между ними. В этой связи заслуживают особого внимания высказывания А. А. Шахматова о характере взаимоотношений памятников Куликовского цикла.

А. А. Шахматов отмечал близость «Сказания» и летописной повести, но он же, завершая свой отзыв на труд С. К. Шамбинаго, писал, что тому «не удалось доказать ни влияния Летописной повести на Поведание Со-фония («Задонщину», — JI. Д.), ни также происхождения Сказания из Повестй».²²³ Именно отсутствие текстуальных совпадений между «Сказанием» и пространной летописной повестью привело А. А. Шахматова к заключению, что «дошедшие до нас произведения, посвященные Мамаеву побоищу, не могут быть сведены к одному общему типу, к одному родоначальнику, в виде той или иной повести».²²⁴

А. А. Шахматов писал: «Куликовская битва вызвала появление нескольких произведений: мы указывали на Летописную Повесть, официальную реляцию и Слово о Мамаевом побоище. Дальнейшая история сюжета состояла в эволюции не одного какого-либо из этих произведений, а во взаимном их влиянии, с одной стороны, и самостоятельном развитии Летописной Повести и Слова, с другой».²²⁵ «Слово о Мамаевом побоище», по предположению А. А. Шахматова, — еще одно поэтическое произведение о Куликовской битве, до нас не дошедшее. По гипотезе А. А. Шахматова, к этому «Слову» обращались и автор «Задонщины», и автор «Сказания». Как считал А. А. Шахматов, «Слово» в целом было близко к «Сказанию», «на нем основывается большая часть Сказания».²²⁶ Гипотеза А. А. Шахматова подтверждений не нашла и, по существу, принята не была. Однако уже сам факт выдвижения этой гипотезы таким ученым, как А. А. Шахматов, заслуживает самого пристального внимания. Текстологические наблюдения, сделанные над памятниками Куликовского цикла уже после работы А. А. Шахматова, все больше подтверждают сложность взаимоотношений между памятниками, посвященными Мамаеву побоищу. И, может быть, гипотеза А. А. Шахматова была несправедливо забыта, и, лишь пользуясь ею, можно будет удовлетворительно объяснить всю сложность текстологических соотношений этих произведений древнерусской литературы.

«Сказание о Мамаевом побоище» А. А. Шахматов датировал первой четвертью XVI в., но основной источник «Сказания» — гипотетическое «Слово о Мамаевом побоище», по его мнению, было создано не позже конца XIV в. Независимо от того, признаем мы или нет существование «Слова о Мамаевом побоище», характер текстологических соотношений «Сказания» и пространной летописной повести таков, что мы, не имея возможности непосредственно возводить «Сказание» к пространной летописной повести или же пространную летописную повесть к «Сказанию», должны признать, что оба произведения пользовались каким-то общим источником или несколькими общими источниками, которые наиболее полно отразились в «Сказании». И у нас есть основания утверждать, что в большинстве подробностей и деталей «Сказания» исторического характера, не имеющих соответствий в пространной летописной повести, перед нами не поздние домыслы, а отражение фактов, не зафиксированных другими источниками.

«Сказание о Мамаевом побоище» — книжно-риторическое произведение и по всему характеру своему и по стилю, это произведение с ярко выраженной церковно-религпозной окраской. Но было бы неверно только в этом видеть характерные признаки данного памятника древнерусской литературы. Если бы «Сказанию» были присущи только эти черты, оно не пользовалось бы такой популярностью у древнерусских читателей и не вызывало бы к себе такого интереса у читателей нашего времени. Книжная риторика, характеризующая исключительно высокое литературное мастерство автора произведения, не заслоняет реальных подробностей великой битвы, решившей судьбу русского народа. Эти реальные подробности излагаются увлекательно, сюжетный характер произведения заставляет читателя сопереживать тому, о чем он читает в «Сказании», с волнением следить за развертывающимися перед ним событиями. Наряду с многочисленными молитвами, цитатами и примерами из книг священного писания, наряду с морализирующими рассуждениями автора, в «Сказании» немало поэтических картин, эпических в своей основе эпизодов, заимствований из поэтической «Задонщины», метафор, эпитетов и сравнений, уходящих своими корнями в устное народное творчество. И книжно-риторическая и поэтическая стихии в «Сказании» предстают не в механическом соединении, а в тесном переплетении, что делает «Сказание» одним из интереснейших литературных памятников Древней Руси.

В соответствии с древнерусским литературным этикетом, требовавшим изображения каждого персонажа как идеального представителя своего класса или сословия, изображаются в «Сказании» и главный герой— великий князь московский Дмитрий Иванович, и все остальные участники событий 1380 г. Дмитрий Донской рисуется как смиренный христианин, прежде всего помышляющий о боге. Этим автор хочет не только подчеркнуть христианскую добродетель своего героя, но и показать его морально-этическое превосходство над врагами — над возгордившимся и вознесшимся в своих помыслах Мамаем, над изменниками Олегом Рязанским и Ольгердом Литовским. Но, и это автор прекрасно знал и понимал, не смиренномудрие и молитвы обеспечили победу Дмитрия Донского, а его государственная мудрость и воинский талант. И автор «Сказания» подробно описывает все действия великого князя, сумевшего сплотить вокруг себя русских князей, организовать большое и сильное войско, принять такие решения, которые привели к победе.

Дмитрий Иванович призывает всех русских князей бороться за православную веру. В этом обращении он называет своих сподвижников «гнездом» Владимира Киевского, образ которого, в соответствии с окраской всего памятника, рисуется с церковно-религиозных позиций. Владимир просветил Русскую землю святым крещением и заповедал всем русским князьям «ту же вѣру святую крепко дръжати и хранити и поборати по ней» (с. 30). Но самая суть этого эпизода «Сказания» заключена в последних словах обращения князя московского: «Азъ же, братие, за вѣру Христову хощу пострадати даже и до смерти» (с. 30). Князь московский изображался как продолжатель дела, начатого Владимиром Киевским, как преемник киевских князей. Все русские князья — потомки киевских князей, но старший среди них — великий князь московский, и поэтому именно он напоминает русским князьям об их великом предке и имеет право сказать, что стоит на страже того дела, которое было начато Владимиром Киевским.

Подчеркивая кротость и смирение своего героя, автор «Сказания» достаточно выразительно описывает полководческий талант Дмитрия Донского, его воинскую отвагу. Узнав, что на него идет Мамай, великий князь московский принимает энергичные меры: созывает князей в Москву, рассылает по Русской земле грамоты с призывом идти на битву против Мамая, посылает в поле «сторожи», «уряжает» полки и призывает воинов сражаться насмерть с врагом. Показав великого князя как полководца, — автор рисует его личную доблесть и мужество. Перед началом битвы Дмитрий Донской переодевается: совое великокняжеское одеяние он отдает любимому боярину Михаилу Бренку, а на себя надевает боевые доспехи, чтобы биться с врагом наравне со всеми, как простой воин.

Сподвижников Дмитрия Донского, русских князей, выступивших вместе с ним против Мамая, автор «Сказания» изобразил беззаветно преданными своему господину, все они готовы умереть за великого князя московского. В период создания «Сказания» вассальная зависимость одного князя от другого определялась термином «брат» — старший и младший, независимо от кровных отношений между этими князьями. Так, Владимир Андреевич — князь серпуховской — в «Сказании» все время называется братом великого князя, и хотя автор имеет в виду и родственные отношения между этими князьями (они — двоюродные братья), тем не менее основной смысл слова «брат» — обозначение феодальных отношений: Владимир Андреевич — младший, подчиненный князю московскому «брат». Всех русских князей великий князь московский называет «братьями», они же его, в том числе и Владимир Андреевич, или великим князем, или государем, или господином.

Большое место в «Сказании» занимает рассказ об Ольгердовичах — сыновьях литовского князя Ольгерда, пришедших на помощь к великому князю московскому. Согласно «Сказанию» Андрей и Дмитрий Ольгердо-вичи идут к московскому князю, утаиваясь от отца. На самом деле в 1380 г. и Андрей и Дмитрий состояли на службе у великого князя московского и от Ольгерда им таиться было не нужно: как мы знаем, его не было уже в это время в живых. Ольгердовичи идут на помощь к Дмитрию Ивановичу, чтобы бороться против «нечестивого» Мамая за христианскую веру — так трактует этот эпизод автор «Сказания». Такая трактовка подвига Ольгердовичей имела глубокий идейный смысл, усиливала сюжетную остроту произведения. Ольгердовичи выступают против отца, что противоречит евангельским заповедям. Но борьба Руси с Мамаем являлась святым делом, и во имя этой борьбы даже дети были вправе нарушить свою покорность родителям.

Святость борьбы московского князя с силами Мамая подчеркивалась и еще одним эпизодом произведения. Вместе с воинами на Куликово поле пошли иноки Троицкого монастыря Пересвет и Ослябя. Согласно монастырским уставам монахи не имели права выступать с оружием на поле брани. Но Пересвета и Ослябю благословляет и отправляет на Куликово поле сам Сергий. Битва на Куликовом поле — это святое, общерусское дело, в котором должны принимать участие все.

Красочно, с большой любовью описывает автор «Сказания» русское войско как единую, сплоченную, грозную силу. После переправы через Дон происходит «учрежение» — расстановка воинских отрядов. После того как полки были «уставлены», великий князь с князьями и воеводами выезжает «на высоко мѣсто», и его взору предстает русское воинство: «.. и увидѣвъ образы святых, иже суть въображени въ христианьскых зна-мениих, акы нѣкии свѣтилници солнечнии свѣтящеся въ врѣмя в'ѣдра; и стязи ихъ золоченыа ревуть, просьтирающеся, аки облаци, тихо трепе-щущи, хотять промолвити; богатыри же русскые и их хоругови, аки жыви пашутся, доспѣхы же русскых сыновъ, аки вода*въ вся в'ѣтры колыба-шеся, шоломы злаченыя на главах ихъ, аки заря утреняа въ вр*ѣмя ведра свѣтящися, яловци же шоломовъ их. аки пламя огненое, пашется» (с. 39). После этого автор говорит, что «умилено» и «жалостно» смотреть на такое собрание русского воинства и что все воины «равнодушьни (т. е. единодушны, — Л. Д.) единъ за единого, другъ за друга хощеть умрети» (с. 39).

Наряду с общей характеристикой всего русского войска приводятся имена и отдельных, наиболее отличившихся простых, неизвестных нам по другим источникам людей. Данный факт представляет для нас особый интерес, так как на основании этих, хотя и очень скудных, сведений «Сказания о Мамаевом побоище» мы можем утверждать, что в битве на Куликовом поле принимали участие самые различные слои населения.

Мамай — враг Русской земли изображается автором «Сказания» как полная противоположность Дмитрию Донскому. Если Дмитрий смирён и во всех его действиях отражается проявление божьей воли, то Мамай — воплощение непомерной гордыни и высокоумия, в его поступках проявляется воля дьявола: «.. от навождениа диаволя въздвижеся князь от въсточныа страны, имянем Мамай…» (с. 25).

Оба союзника Мамая, Олег Рязанский и Ольгерд Литовский, изображены в «Сказании» с определенной долей иронии как коварные, но неразумные предатели. Рассказывая о честолюбивых замыслах этих неудачливых союзников Мамая, автор восклицает, что они рассуждают, «акы несмыслени младые дѣти» (с. 27). «Многоразумный» Ольгерд, доверившись Олегу Рязанскому, оказался посрамленным. Автор «Сказания» особенно старается подчеркнуть ограниченность и тупость рязанского князя, о котором он в самом начале говорит, что «скудость же бысть ума въглав’ѣ его» (с. 26). Скудоумие Олега Рязанского помешало ему увидеть возросшую мощь Москвы. Узнав о том, что московский великий князь выстудил против Мамая, Олег восклицает: «Азъ чаях по преднему, яко не подобаеть русскым князем противу въсточнаго царя стояти» (с. 35). Это признание рязанского князя, согласно мысли автора, должно не только показать «скудость ума въ главѣ его», но и подчеркнуть, что при великом князе московском Дмитрии Ивановиче установился иной, новый характер отношений Руси с Ордой.

Героический характер битвы, изображенной в «Сказании», обусловил обращение автора произведения к устным преданиям и легендам о Мамаевом побоище. Многие эпизоды «Сказания» по самой сути своей носят эпический характер, хотя в них и следует видеть эпическое осмысление действительных фактов: разведка в ночь накануне боя — то, что в современной тактике называется рекогносцировкой, — передана как «испытание примет» Дмитрием Боброком Волынским; единоборство Пересвета как богатырский поединок, и т. п.

Влияние устной народной поэзии на «Сказание о Мамаевом побоище» можно обнаружить и в использовании его автором отдельных изобразительных средств, восходящих к приемам устного народного творчества (битва — пир, врагов побивают, как траву косят, воины — соколы и т. п.). Но в «Сказании» все эти словосочетания и формулы предстают в тесном переплетении с приемами книжной риторики, как единый цельный поэтический образ: «Единомыслении же друзи высѣдоша из дубравы зелены, аки соколи искушеныа урвалися от златых колодицъ, ударилися на вели-киа стада жировины, на ту великую силу татарскую; а стязи их направлены крупным въеводою Дмитреем Волынцем: бяху бо, аки Давидови от-роци, иже сердца имуща аки лвовы…» (с. 45); «Сынове же русскые, силою святого духа и помощию святых мученикъ Бориса и Глѣба, гоняще, сѣчаху их, аки л4с клоняху, аки трава от косы постилается у русскых сыновъ под конскые копыта» (с. 45).

Показательно в этом отношении использование в «Сказании» символа народно-эпического творчества — «битва — пир», который в тексте объединяется с религиозно-риторическим образом «смертная чаша». В. П. Ад-рианова-Перетц показала, что соединение фольклорного образа «битва — пир» с религиозным образом «смертная чаша» вообще характерно для древнерусской литературы. В этой связи она пишет: «Украшенное заимствованиями из „Задонщины" „Сказание о Мамаевом побоище" нередко пользуется образом битвы — пира и смерти в бою — чаши, причем сопровождает слово „чаша" то книжным эпитетом „смертная", то перенесенными из „Задонщины" — „медвяная, поведеная"».²²⁷ Великий князь накануне боя обращается к вопнам с такими словами: «.. ужо бо гости наши приближаются… утрѣ бо нам с ними пити общую чашу, межу събою поведеную, ея же, друзи мои, еще на Руси въжделѣша» (с. 39). Начало этой цитаты построено на эпическом образе «битва — пир»: враги названы гостями, вторая же ее половина строится согласно религиозной символике «смертной чаши». Но эпический, народно-символический характер этого образа преобладает, и в дальнейшем, в тех случаях, когда автор снова возвращается к мотиву «битва — пир», символика библейской «смертной чаши» исчезает. После поединка Пересвета с ордынским богатырем Дмитрий говорит: «Сэ уже гости наши приближилися и ведуть промеж собою поведеную, преднии уже испиша и весели быша и ус-нуша» (с. 43). Волынец, удерживая русских воинов от преждевременного выезда из засады, обращается к ним с такими словами: «.. будеть ваше врѣмя коли утѣшитися, есть вы с кѣм възвеселитися!» (с. 44). В этих примерах преобладает эпический, народно-символический характер образов.

Ряд устно-эпических по своему характеру эпизодов передан в «Сказании» в книжно-риторической манере. Рассказывая о прощании жен с мужьями, уходящими из Москвы, автор памятника приводит плач великой княгини. Плач этот основан на народной традиции устного причитания, но в «Сказании» он передается в форме молитвы. Противник Пересвета, ордынский богатырь, сравнивается с библейским Голиафом, а Пересвет, идя на единоборство, призывает Осляблю: «.. моли бога за мя» (с. 43).

В тесном объединении в пределах единой поэтической фразы устноэпических по своему характеру оборотов с книжно-риторическими образами и словосочетаниями заключается стилистическое своеобразие «Сказания о Мамаевом побоище». Следует отметить, что при последующих редакционных переработках «Сказания» отдельные эпические по своей природе эпизоды сближаются со своей эпической первоосновой.

Большой поэтичностью проникнуты картины природы в «Сказании». Природа в «Сказании» одушевлена, она выступает как сила, сочувствующая русским.

Автор красочно изображает поведение зверей и птиц накануне боя. В какой-то мере здесь отразилась реальная действительность, но все же главная цель чисто поэтическая: передать настроение тревожности, напряженности и настороженности перед сражением. Кроме того, это описание символизирует кровопрслитность предстоящего боя. Данный символ в письменной древнерусской литературе имеет своими истоками устную поэзию.

Одухотворение природы с наибольшей силой проявилось в рассказе об испытании примет Дмитрием Боброком Волынским. Перед боем Дмитрий Волынец приникает ухом к земле и слышит, как плачет земля. Этот образ плачущей земли окрашен большой человечностью и гуманностью. Земля, на которой сейчас произойдет кровопролитная битва между русскими и ордынцами, горюет о гибели людей.

Автор «Сказания» еще раз говорит о земле как о живом существе: «И в то врЗшя, братье, земля стонеть велми, грозу велику подавающи на встокъ нолны до моря, а на запад до Дунаа, великое же то поле Куликово прегибающеся, рйкы же выступаху из мйстъ своихъ, яко николи же быти толиким людем на мѣстЗ* томъ» (с. 41). Без сомнения, образ стонущей и плачущей земли — это не просто механически употребленная поэтическая гипербола, а продуманная картина с глубоким смыслом. Земля олицетворяет собой мирный труд: ведь воины, которые сейчас начнут биться, это простые труженики, дети земли, которую они обрабатывают и которая питает их своими плодами. И вот вместо мирного труда предстоит жестокое сражение на матери-земле, и поэтому она плачет и стонет. Уже само употребление этих слов говорит о желании автора подчеркнуть горе и страдания, постигшие людей.

Окончание вышеприведенной цитаты представляет собой гиперболическое описание Куликова поля, на которое пришло огромное войско. Здесь литературный образ особенно отчетливо выступает в слиянии поэтической метафоричности с реальностью. Вышедшие из берегов реки символизируют предстоящее кровопролитие, но сам же автор переводит этот символический образ в реальный план: реки вышли из берегов потому, что на небольшом пространстве собралось огромное число воинов.

Наряду с метафорическим изображением природы в «Сказании» встречаются и чисто реалистические картины, создающие образ вполне реального пейзажа. Эти места в памятнике проникнуты глубоким чувством, мягкостью и лиризмом. Таково, например, описание утра в день битвы: «Приспѣвшу же, месяца септевриа въ 8 день, великому празднику Рождеству святыа богородица, свитающу пятку, въсходящу солнцу, мгляну утру сушу…» (с. 41). Или картина ночи накануне боя: «ОсЗши же тогда удолжившися и деньми светлыми еще сиающи, бысть же въ ту нощь теплота велика и тихо велми, и мраци роении явишася» (с. 40).

Выше уже отмечалось, что одним из источников «Сказания о Мамаевом побоище» была «Задонщина». Сравнительный анализ текстов «Сказания» и «Задонщины» свидетельствует об обращении к «Задонщине» и автора «Сказания», и последующих редакторов и переписчиков этого произведения. Автор «Сказания о Мамаевом побоище» включил в свой текст отдельные отрывки из «Задонщины». Он заимствовал из «Задонщины» слова о том, что русские князья— «гнездо» Владимира Киевского, к «Задонщине» восходит фраза «Сказания» о стуке и громе на Москве от воинских доспехов («Ту же, братие, стук стучить…»), заимствованием яз «Задонщины» является фраза о солнце, освещающем путь великому князю московскому, в описании выезда русского войска из Москвы, из «Задонщины» вставлены слова о горе Русской земли после битвы на Калке в плач великой княгини. (Судя по различным редакциям «Сказания», в последнюю из перечисленных вставок из «Задонщины» входили и слова о 160 годах, прошедших с битвы на Калке до Мамаева побоища). Помимо непосредственных вставок из «Задонщины» в «Сказании о Мамаевом побоище» много эпизодов, в которых автор перерабатывает текст «Задонщины», создает самостоятельные композиции по мотивам ее, использует отдельные слова, обороты, образы своего поэтического источника. Такого рода переделки и переработки текста «Задонщины» можно обнаружить в следующих эпизодах «Сказания»: описание движения русского войска по дороге из Москвы в Коломну и сбор русских сил под Коломной, описание грозных предзнаменований природы, описание русского войска накануне дня битвы, картина ночи перед битвой и «испытание примет» Дмитрием Волынцем, описание битвы, рассказ о выезде засадного полка. Многие из этих эпизодов рассматривались выше при характеристике литературных особенностей самого «Сказания». И это не случайно: не только отдельные слова и образы из «Задонщины», не только самостоятельные переработки текста ее, но и отдельные отрывки из «Задонщины» органически входят в окружающий их контекст и становятся неотъемлемой частью уже текста собственно «Сказания о Мамаевом побоище», ибо все эти вставки, заимствования и вариации на темы «Задонщины» сделаны с большим поэтическим чутьем, уместно и продуманно.

Сопоставление текстов, заимствованных из «Задонщины» в «Сказание», с сохранившимися списками «Задонщины» показывает, что автор «Сказания о Мамаевом побоище» пользовался более ранним и более близким к первоначальному тексту «Задонщины» списком этого произведения, чем все дошедшие до нас списки.

В дальнейшем при составлении новых редакций и вариантов произведения авторы их вновь обращались к «Задонщине». Особо примечателен в этом отношении Печатный вариант Основной редакции «Сказания о Мамаевом побоище». Составитель этого варианта к уже имевшимся заимствованиям из «Задонщины» добавил новые, перерабатывал первоначальные вставки, сверяя их с имевшимся у него текстом «Задонщины». Автор этого варианта «Сказания» располагал таким текстом «Задонщины», в котором имелось много индивидуальных особенностей, присущих только списку «Задонщины» К-Б, но вместе с тем это был полный список памятника, а не то сокращение его, которое сделал Еф-росин. Таким образом текст «Сказания» в Печатном варианте свидетельствует о том, что у Ефросина был полный список «Задонщины», из которого он взял, сократив, лишь первую половину произведения.

Сравнительный анализ различных редакций и вариантов «Сказания о Мамаевом побоище» со всеми списками «Задонщины» дает не только представление о характере соотношения «Сказания» и «Задонщины», но, как можно было убедиться из сказанного выше, уточняет наши представления и о самом тексте «Задонщины».²²⁸

«Сказание о Мамаевом побоище» создавалось в эпоху, когда человеческий характер еще не стал предметом изображения писателя. В соответствии с требованиями древнерусского литературного этикета, как уже отмечалось выше, герой выступал не как индивидуальная личность, а как идеальное воплощение тех черт, которыми он должен был бы обладать, будучи идеальным представителем своего класса. Именно так_у как мы могли убедиться, изображаются центральный герой произведения, Дмитрий Донской, и все остальные персонажи. Но все же в рамках этой схематичности и этикетности дают себя знать и черточки личностно-человеческого начала. В изображении великого князя это сказывается в описании его эмоций в различных ситуациях. Узнав о готовящемся походе на Русь Мамая, великий князь «велми опечалися» (с. 28). Когда до него дошло известие о союзе с Мамаем рязанского и литовского князей, то Дмитрий Иванович «наплънися ярости и горести» (с. 29). Услышав от Сергия Радонежского предсказание победы, он «об-веселися сердцемъ» (с. 31). Когда великий князь прощается с плачущей женой на виду у всего народа, то он «самъ мало ся удръжа от слезъ, не дав ся прослезити народа ради» (с. 33). В определенной степени индивидуальные черты характера (правда, очень схематичные и обобщенные) можно отметить в изображении антиподов великого князя московского — Мамая, Олега Рязанского, Ольгерда Литовского. Э™ черты «Сказания» придавали ему особую живость, заостряли читательский интерес к произведению.

О большом интересе средневековых читателей к «Сказанию о Мамаевом побоище» прежде всего свидетельствует многочисленность списков его. Изменения, вносимые в текст «Сказания» его переписчиками, как мелкие, так и крупные, указывают на то, что это произведение на протяжении многих десятилетий жило активной жизнью.

Мы можем проследить, как те или иные образы, эпизоды в «Сказании» со временем осложнялись новыми деталями, подробностями эпического характера. Посмотрим, как изменялось в нем описание противника Пересвета. В основном списке Основной редакции «Сказания» ордынский богатырь характеризуется так: «…подобенъ бо бысть древнему Голиаду: пяти саженъ высота его, а трех саженъ ширина ero>v (с. 43). В некоторых списках «Сказания» различных редакций, генеалогически не связанных с Основной редакцией, слов о том, что Голиаф пяти сажен в высоту и трех сажен в ширину, нет. На основании этого можно предположить, что и в авторском тексте памятника говорилось лишь о том, что противник Пересвета был подобен древнему Голиафу. Но уже в очень раннее время появилась потребность конкретизировать описание этого персонажа, дать более яркое определение его внешности, которое строилось по принципу контраста: непомерная величина ордынского богатыря и обычный человеческий облик Пересвета. В более

поздний период литературной жизни «Сказания о Мамаевом побоище» образ противника Пересвета стал ассоциироваться у читателей и переписчиков этого произведения с былинным образом Идолища поганого. В некоторых списках мы встречаем уже такое описание ордынского богатыря: «Таврул татарин приметами уподобился древнему Гольяду: высота того татарина трех сажен, а промеж очей локоть мерный» (список конца XVII в., БАН. 21.10.17). II уж совершенно как Идолище поганое рисуется он в списке XVII в. ГИМ, Уваровское собр., № 802: «Трею сажень высота его, а дву сажень ширина его, межу плеч у него сажень мужа добраго, а глава его, аки пивной котел, а межу ушей у него стрела мерная, а межу очи у него, аки питии чары, а конь под ним, аки гора велия».

Поскольку оба упомянутых списка относятся к XVII в., то можно предположить, что такое описание появилось в «Сказании» под воздействием устного народного творчества в XVII столетии. Приведем для сопоставления описание Идолища поганого в былине:

Идолищо нечестивый:

Голова у нево с шгвной котел,

В плечах косая сажень,

Промеж бровми доброва мужа пядь,

Промеж ушми калена стрела.²²⁹

Подобного рода эволюция образов «Сказания о Мамаевом побоище» может быть прослежена и на других примерах. Особенно характерно это явление для тех мест памятника, которые наиболее близки к эпическому творчеству, — рассказа о посольстве Захарии в Орду, описания битвы, плача великой княгини и т. п.

В свою очередь и «Сказание о Мамаевом побоище» оказало влияние на устное народное творчество. Можно предположить, что оно наложило свой отпечаток на былину «Илья Муромец и Мамай»,²³⁰ а также на одну из записей былины о Сухмане.²³¹ Непосредственно на материале «Сказания о Мамаевом побоище» создана сказка «Про Мамая безбожного», записанная А. Харитоновым в Шенкурском уезде Архангельской губернии и напечатанная в сборнике сказок А. Н. Афанасьева.²³² Кроме того, «Сказание о Мамаевом побоище» оказало влияние и на такие памятники древнерусской литературы, как «Казанская история», «Иное сказание», «Повесть об азовском осадном сидении донских казаков».

О популярности «Сказания о Мамаевом побоище» в средние века как «четьего» произведения, привлекавшего читателей и своей сюжетностью, и тем, что это был рассказ о важнейшем в истории Руси героическом событии, свидетельствует не только уже отмечавшееся выше обилие списков произведения и многообразие его редакций и вариантов, но и то, что до нас дошло довольно много рукописей «Сказания» с миниатюрами. В настоящее время известно девять лицевых списков «Сказания»: один из них — иллюстрированный список Киприановской редакции, восемь — иллюстрированные списки варианта У Основной редакции.

В 60–70-х гг. XVI столетия создается иллюстрированный вариант Никоновского летописного свода — Лицевой летописный свод. Этот грандиозный памятник русского летописания и древнерусского искусства состоит из десяти больших книг. Шесть из них охватывают события русской истории с 1114 по 1567 г. И только в этих шести книгах более 10 ООО миниатюр — йодробнейшая иллюстрированная история Древней Руси.²³³ Во втором томе так называемого Остермановского (или Древнего, или Царственного) летописца (ВАН, 31.7.30), представляющего собой одну из книг Лицевого летописного свода, находится текст «Сказания о Мамаевом побоище», проиллюстрированный 191 миниатюрой.²³⁴ Иллюстрации к «Сказанию» в Лицевом летописном своде — часть всех миниатюр свода. Естественно поэтому, что они отражают те тенденции и приемы миниатюристов, которые присущи всему Лицевому летописному своду как произведению изобразительного искусства XVI в. Как таковые они неоднократно являлись предметом специального изучения.²³⁵

Иного характера и иного происхождения (они никак с миниатюрами Лицевого летописного свода не связаны) миниатюры, которыми проиллюстрированы восемь списков варианта У Основной редакции «Сказания о Мамаевом побоище». По целому ряду стилистических особенностей миниатюр и текстуальным совпадениям семь из восьми лицевых списков «Сказания» делятся на две группы, условно обозначаемые как группы Архаическая и Северная. В первую входят списки: ГБЛ, Музейное собрание, № 3155 (кон. XVII в.); ГИМ, собр. Барсова, № 1798 (нач. XVIII в.); ГИМ, собр. Уварова, № 999^а (кон. XVII в.). Во вторую: ГБЛ, Музейное собр., № 3123 (кон. XVII в.); ГИМ, собр. Уварова, № 1435 (кон. XVII в.); ГИМ, собр. Музейское, № 2596 (нач. XVIII в.); ГБЛ, собр. Прянишникова, № 203 (1894 г.).

Ко всем миниатюрам Архаической группы, за исключением двух, в сходных местах текста имеются параллельные миниатюры в списках Северной группы. По исполнению, по самому характеру рисунков миниатюры Архаической и Северной групп лицевых списков «Сказания» представляют собой разные произведения. Но вместе с тем они связаны между собой не потому, что иллюстрируют один и тот же текст, а потому, что в основе их явно виден один и тот же источник, подвергшийся переработке. Прежде всего, единый источник обнаруживается в совпадении содержания минпатюр, в том, что эти совпадающие миниатюры и в той и другой группе находятся в одинаковом текстовом обрамлении. Общность источника видна и в характере изображения на миниатюрах обеих групп великого князя Дмптрия Ивановича Донского и его брата Владимира Андреевича Серпуховского: они всюду предстают как некий двуединый образ — «на одно лицо», в сходных позах. Храмы, городские стены, строения по-разному изображаются в миниатюрах Архаической и Северной групп, но все эти аксессуары встречаются в миниатюрах одной группы только тогда, когда они изображены в миниатюрах и другой группы. Очень часто рисунки в обеих группах совпадают и композиционно: в расположении персонажей, в их позах, в направлении движения и т. п.

Таким образом, можно безусловно говорить о едином источнике миниатюр для обеих групп лицевых списков «Сказания». Необходимо отметить, однако, что внутри самих групп имеются различия в миниатюрах по разным спискам этих групп, и возникает вопрос: каково взаимоотношение между вариантами миниатюр внутри Архаической группы с вариантами Северной группы? Сопоставление миниатюр подтверждает общность происхождения их в обеих группах, но не их непосредственную связь друг с другом: через какие-то утерянные промежуточные списки все перечисленные выше лицевые списки «Сказания» восходят к единому архетипу.

Кроме названных выше есть еще один лицевой список «Сказания о Мамаевом побоище» конца XVII в. — Лондонский. Он находится в Отделе рукописей Британского музея в Лондоне.²³⁶ И по тексту «Сказания» и по характеру исполнения миниатюр Лондонский список ближе к спискам Архаической группы. Однако есть случаи, когда миниатюры Лондонского списка ближе по композиции и содержанию к миниатюрам Северной группы, чем к Архаической. Вместе с тем может быть отмечено несколько случаев, когда миниатюры и Архаической и Северной групп, совпадая между собой, отличаются от параллельных миниатюр Лондонского списка. Это дает основание прийти к заключению, что между общим источником миниатюр всех известных нам лицевых списков «Сказания о Мамаевом побоище» (архетипом лицевого текста «Сказания») и протографами Архаической и Северной групп лицевых списков «Сказания» находился такой список, в котором имелись изменения в миниатюрах по сравнению с архетипом лицевого «Сказания о Мамаевом побоище». Изменения эти нашли отражение и в Архаической и в Северной группе, но не отразились на миниатюрах Лондонского списка. Таким образом, на основании анализа особенностей миниатюр известных нам лицевых списков «Сказания» мы убеждаемся в том, что Лондонский список «Сказания» наиболее близок из всех сохранившихся лицевых списков к первоначальному списку лицевого «Сказания», к которому в конечном счете восходят миниатюры всех известных в настоящее время лицевых списков памятника (кроме, разумеется, миниатюр Лицевого летописного свода). По характеру изображения деталей, стилистическим особенностям миниатюр Лондонского списка лицевого «Сказания» историки искусства Древней Руси пришли к заключению, что оригиналом для них служили миниатюры значительно более раннего времени, чем время датировки Лондонского лицевого списка, — не позже конца XV — начала XVI в.²³⁷

В Лондонском лицевом списке «Сказания о Мамаевом побоище» 64 миниатюры, из них 14 встречается только здесь. Остальные 50 имеют параллели в других лицевых списках «Сказания». В свою очередь в остальных лицевых списках «Сказания о Мамаевом побоище» есть немало миниатюр, отсутствующих в Лондонском списке. Часть из них приходится на отрывки текста, утерянные в настоящее время в Лондонском списке (список дефектный — во второй половине текста листы перепутаны и часть листов утрачена). Сравнительное сопоставление миниатюр по всем лицевым спискам «Сказания» говорит о том, что в общей сложности на сюжет «Сказания о Мамаевом побоище» по тексту варианта У Основной редакции имеется 98 миниатюр. Возможна, некоторые из этих миниатюр принадлежат творчеству тех копиистов, которые иллюстрировали тот или иной лицевой список: копиист мог по образцу остальных миниатюр создавать и свои собственные. Не менее вероятно, однако, что все эти миниатюры были уже в первоначальном виде лицевого «Сказания», а дошедшие до нас списки повторили не все эти миниатюры. Вероятнее всего_т их было больше, чем имеется сейчас в Лондонском списке — может быть, 98 миниатюр или более того.²³⁸

Несмотря на то что до нас не дошел первоначальный лицевой список «Сказания о Мамаевом побоище», мы на основе сохранившихся поздних и разнообразных интерпретаций этого первоначального списка можем убедительно говорить, что миниатюры первоначального лицевого списка «Сказания» отличались мастерством исполнения, их было много и они исчерпывающе отразили все перипетии сюжета этого произведения.

В настоящем издании воспроизведено 8 миниатюр к «Сказанию» из Лицевого летописного свода, 6 миниатюр из Лондонского списка и 2 миниатюры из списка ГБЛ, Музейное собрание, № 3155.²³⁹

P. П. Дмитриева ОБ АВТОРЕ «ЗАДОНЩИНЫ»

В научной литературе давно утвердилось мнение о том, что «Задонщина» была написана Софонием рязанцем.²⁴⁰ В настоящее время этого мнения никто не оспаривает, предпринимаются только попытки найти дополнительные сведения, которые помогли бы уяснить творческую биографию писателя. В. Ф. Ржига посвятил Софонию как автору «Задонщины» специальную статью, в которой собрал все данные, могущие иметь отношение к биографии Софония.²⁴¹ Тем не менее к характеристике творчества писателя ничего не прибавилось, единственным произведением, приписываемым ему, остается только «Задонщина».

Однако с достаточным ли основанием атрибутируется Софонию «Задонщина»? Из шести сохранившихся списков «Задонщины» имя Софония как автора ее упомянуто в заглавии по двум спискам. Если к подобного рода сведениям подходить формально, то с таким же успехом Софония можно считать и автором «Сказания о Мамаевом побоище». Дело в том, что в заглавии ряда списков «Сказания» Основной редакции Софоний тоже назван как автор. Эта рукописная традиция приписывать Софонию или «Сказание», или «Задонщину», безусловно, имеет под собой какие-то основания и заставляет признать, что Софоний рязанец как автор связан с темой Куликовской битвы. Однако следует ли считать Софония автором именно «Задонщины»?

Как известно, «Задонщина» дошла до нас в малом количестве списков, причем в некоторых из них представлены только отрывки текста. Текст «Задонщины» по всем спискам неустойчив, в каждом списке имеются индивидуальные, довольно существенные отличия, которые во многих случаях не позволяют решить вопрос, какой же текст был в их общем оригинале. Сохранившиеся списки принадлежат одной редакции, хотя и делятся на два извода, возникших в результате переписки. Излагаемые ниже наблюдения относительно причастности Софония к «За-донгцине» строятся с учетом результатов текстологического изучения этого произведения.²⁴² При упоминании списков «Задонщины» сохраняются общепринятые условные обозначения их: 1) ГПБ, собр. Кирилло-Белозерского монастыря, № 9/1086 — К-Б; 2) ГИМ, собр. Музейское, № 2060 — И-1; 3) ГИМ, собр. Музейское, № 3045 — И-2; 4) ГБЛ, собр. Ундольского, № 632 — У; 5) ГИМ, собр. Синодальное, № 790 — С; 6) БАН, 1.4.1 (собр. Жданова) — Ж.

Имя Софония как автора «Задонщины» упомянуто в заглавии двух списков — К-Б («Писание Софониа старца рязанца») и С («Сказание Сафона резанца»). Эти списки отличаются рядом общих чтений от остальных, чем и определяется причастность их к одному изводу. В число этих чтений входят и упоминания о Софонии. В другом изводе, к которому относятся остальные списки, о Софонии в заглавии не говорится. Следовательно, или в нем исключили это упоминание, или его не было в оригинале. На основании сохранившихся списков «Задонщины» трудно судить, каково было заглавие в оригинале, так как в каждом из списков имеются свои особенности, не повторяющиеся в остальных.

Более существенной нам кажется связь Софония с «Задонщиной» по другой линии. Дело в том, что имя его в трех списках упомянуто в самом тексте «Задонщины». Берусь утверждать, что это упоминание о Софонии находилось, по всей видимости, в оригинале или по крайней мере в первоначальном тексте дошедшей редакции.²⁴³ Привожу соответствующие отрывки «Задонщины» по спискам, сохранившим упоминание о Софонии.

У: Аз же помяну резанца Софония и восхвалю песнеми гусленными словесы сего великаго князя Дмитрея Ивановича и брата его князя Владимера Андреевича, а внуки святаго великого князя Владимер;? Киевского. И пение князем руским за веру христианьскую.

И-1: И я же помяну Ефония ерея резанца в похвалу песньми и гусле-ными и буяни словесы и сего великого князя Дмитреа Ивановича и брата его князя Владимера Ондреевича, правнука тех князей, зане же отпало мужьство их и пение их и князем руским за землю Рускую и за веру крестьянскую.

С: И здеся помянем Софона резанца, сего великого князя Дмитрея Ивановича и правнука святого князя Володимера Киевского и брата его Володимера Андреевича, их же помянем и похвалим гус-леми и песнеми и буйными словесы, заню же отпало было мужество князем руским.²⁴⁴

В списках И-2шЖ из-за неполноты текста данные отрывки отсутствуют. В списке К-Б это место, как и в ряде других случаев, было сознательно переработано. Редактор ff-Б, считая автором «Задонщины» Софония, естественно, исключил упоминание его имени в самом тексте, так как это упоминание противоречило сообщению заглавия, и присоединил окончание предложения к предыдущему тексту о том, каким князьям Боян пел славу: «… первому князю Рюрику, Игорю Рюриковичю и Святославу Ярославичю, Ярославу Володимеровичю, восхваляя их песми и гуслеными буйными словесы на русскаго господина князя Дмитриа Ивановича и брата его князя Володимера Ондреевича, зане же их было мужество и желание за землю Русьскую и за веру христианьскую».²⁴⁵

Содержание этого отрывка текста во всех списках недостаточно четкое, но в данном случае важно подчеркнуть, что фраза «помяну (помянем) резанца Софония» читалась в общем оригинале всех этих списков, так как отсутствие ее в трех из шести объясняется или дефектностью списков (И-2, Ж), или сокращением (К-Б).

Если признать упоминание о Софонии в самом тексте «Задонщины» принадлежащим оригиналу, то это означает, что Софоний не мог быть ее автором. Последний ссылается на него как на своего предшественника.

Правильность этого логического заключения подтверждается наблюдениями совсем иного рода. Дело в том, что предложение с упомина-яием имени Софония тесно связано с контекстом всего отрывка, в котором говорится о Бояне. Само построение предложения о Софонии «Аз же помяну резанца Софония» (У) ²⁴⁶ говорит о каком-то сопоставлении или противопоставлении.

Разберемся сначала в том, почему же в «Задонщине» понадобилось говорить о Бояне. Безусловно, эта тема в «Задонщине» возникла только благодаря «Слову о полку Игореве». При своем обращении к «Слову о полку Игореве» автор «Задонщины» не только заимствует отдельные выражения и обороты, но и сопоставляет и противопоставляет некоторые ситуации «Слова» применительно к своему сюжету. В отрывке, относящемся к Бояну, в «Задонщине» использован достаточно большой фрагмент текста «Слова». Обращение к «Слову» в данном случае было определено сходной ситуацией. Автор «Слова о полку Игореве» во вступ-

лении, вспоминая о Бонне как о знаменитом предшественнике, противопоставил ему свой стиль повествования. На мысль использовать эту тему вступления «Слова о полку Игореве» автора «Задонщины» натолкнуло его собственное положение как писателя, подобное автору «Слова»: он тоже имел поэтический образец своего предшественника. Поэтому он вслед за автором «Слова», заимствуя его фразеологию, говорит: «И рцем таково слово: Лудчи бо нам, брате, начати поведати иными словесы от похвальных сих и о нынешных повестех похвалу (в И-1 — от полку, — Р. Д.) великого князя Дмитрея Ивановича и брата его князя Владимера Андреевича, а внуки святаго великаго князя Владимера Киевскаго. Начаша ти поведати по делом и по былинам» (У).²⁴⁷ Собственно, здесь полностью повторена идея вступления «Слова о полку Игореве» в изложении, очень близком оригиналу. Была произведена только замена имени князя Игоря Святославича именами Дмитрия Донского и Владимира Серпуховского. И далее автор «Задонщины» продолжил в той же последовательности, как и в «Слове», пересказ вступления, где говорилось о Бояне. Однако в его изложении содержание значительно упростилось, он лишь сообщил о Бояне как о певце времени первых киевских князей и назвал его «горазным гудцем». Автор «Задонщины» исключил образную характеристику творчества Бояна, которая была дана в «Слове». Он только подчеркнул, что Боян писал в песенной манере. Это было ему важно, так как и он, как автор «Слова о полку Игореве», имел предшественника, писавшего «гусленными словесы». Об этом он и сообщает сразу же следом за упоминанием о Бояне. Слова («Аз же помяну»), которыми начинается предложение о Софонии, были определены предыдущим текстом о Бояне. Содержащийся в этих словах намек на противопоставление относится как к автору «Слова о полку Игореве», так и к Бояну.

Таким образом, упоминание имени Софония в самом тексте «Задонщины» не может быть вставкой какого-то редактора, а безусловно принадлежит автору. Автор «Задонщины» задумал написать свое произведение в подражание «Слову о полку Игореве», и поэтому только он мог включить в свой текст упоминание о Бояне, а следовательно, и известие

о Софонии тоже должно принадлежать ему, поскольку имена Бояна и Софония находятся в «Задонщине» в тесной логической связи. Напомним, что автор «Задонщины» усматривает известную общность в их творческой манере. Из всего этого следует, что автора «Задонщины» нельзя отождествлять с Софонием рязанцем, и в таком случае имя автора «Задонщины» для нас остается неизвестным.

Этот вывод заставляет внести некоторые коррективы в наше представление об истории создания «Задонщины». Рассматривая предложе-

ние, в котором говорится о Софонии, как принадлежащее оригиналу, следует признать, что автор «Задонщины» воспользовался не только «Словом о полку Игореве», но также неизвестным нам произведением Софония. Как уже отмечалось выше, текст «Задонщины» неустойчив и часто недостаточно ясен; это касается и предложения с упоминанием Софония. В нем есть местоимение «сего» (в списках У, И-1, С). Его обычно относят к имени Дмитрия Донского — «сего великаго князя Дмитрея Ивановича».²⁴⁸ На мой взгляд, его надо связывать со словом «словесы» и относить к имени Софония. Автор «Задонщины» хотел сказать, что словами Софония он восхвалит князя Дмитрия Донского и Владимира Серпуховского. Ближе всего такому истолкованию авторского текста список У. Таким образом, сам автор «Задонщины» сообщает, что он воспользовался произведением Софония или как источником или как образцом. Что собой представляло это произведение? Исходя из слов автора «Задонщины», можно только сказать, что Софоний рязанец писал произведения в поэтическом жанре («песнеми, гусленными словесы»). Судя по упоминаниям имени Софония в заглавии «Задонщины» ш «Сказания о Мамаевом побоище», его произведение являлось похвалой Дмитрию Донскому и Владимиру Серпуховскому.

Эти выводы о Софонии и его связи с «Задонщиной» не противоречат, а скорее подтверждают гипотезу А. А. Шахматова, высказанную в его рецензии на исследование С. К. Шамбинаго.²⁴⁹ В результате текстологических наблюдений над произведениями всего цикла, посвященного Куликовской битве, А. А. Шахматов пришел к выводу, что в «Задонщине» и «Сказании о Мамаевом побоище» использован общий источник, условно названный им «Словом о Мамаевом побоище».²⁵⁰ Этот источник, по мнению А. А. Шахматова, представлял собой поэтическое изложение описания Куликовской битвы, был «отзвуком старого дружинного эпоса».²⁵¹ Приведенные выше в данной статье доводы в пользу того, что автор «Задонщины» воспользовался каким-то поэтическим произведением кроме «Слова о полку Игореве», согласуются с, выводом

А. А. Шахматова, построенным на иной системе серьезных доказательств. Кстати, надо заметить, что общепринятого мнения о принадлежности «Задонщины» Софонию А. А. Шахматов не подвергал сомнению. Таким образом, для вывода о зависимости «Сказания о Мамаевом побоище» и «Задонщины» от третьего произведения А. А. Шахматовым не привлекались сведения самой «Задонщины».

Соображения, высказанные А. А. Шахматовым о той среде, где было написано гипотетически восстанавливаемое им «Слово о Мамаевом побоище», не противоречат нашему выводу о Софонии как авторе не дошедшего до нас поэтического произведения, скорее даже усиливают аргументацию в пользу этого. Собранные к настоящему времени сведения о биографии Софония полностью согласуются с воссозданной А. А. Шахматовым обстановкой, в которой было написано первое поэтическое произведение о Куликовской битве.

По мнению А. А. Шахматова, «Слово о Мамаевом побоище» было написано при дворе серпуховского князя Владимира Андреевича в среде служилого сословия.²⁵² Не буду повторять аргументацию, приведенную в работе А. А. Шахматова, дополню ее только одним небольшим наблюдением. Во всех списках «Задонщины» в заглавии наряду с именем Дмитрия Донского называется Владимир Андреевич. Исключением является список Ж, где в заглавии князья не упоминаются, — «Сказание о донском бою». Заглавие в <(Сказании о Мамаевом побоище» неустойчиво, но в списках «Сказания», где Софоний назван его автором, постоянным оказалось упоминание имени Владимира Андреевича вслед за Дмитрием Ивановичем.²⁵³ Краткая запись XV в. в рукописи ГИМ, собр. Синодальное, № 836 (л. 137), имеет ту же особенность: «Сее слово съставлено именемь Софониа резанца о великом кнези Дмитрии Ивановиче и брате его Василиа²⁵⁴ Ондреевиче и о всех князех руских, како билисе беаше за Доном за свою велику обиду с поганым царем Мамаемь».²⁵⁵ Это постоянство сочетания в заглавии имени Софония и одновременно Дмитрия Донского и Владимира Серпуховского в списках двух произведений на одну и ту же тему, видимо, и отражает их общий источник, в котором наряду с Дмитрием Донским прославлялся Владимир Серпуховской. Отмечу, кстати, что только в «Задонщине» называется Серпухов среди городов, где происходят сборы в поход русского войска. В «Сказании о Мамаевом побоище» упоминается другой город Серпуховского княжества — Боровск.

Сохранились исторические свидетельства о поддержании Владимиром Серпуховским политических и родственных связей с литовскими князьями, особенно с Андреем Ольгердовичем.²⁵⁶ Трое из активных участников Куликовской битвы, по сведениям «Задонщины» и «Сказания

о Мамаевом побоище», — Владимир Андреевич, Андрей Ольгердович и Дмитрий Волынец — вместе в 1379 г. совершили удачный поход на Труб-чевск и Стародуб, в результате которого Дмитрий Ольгердович Брянский отъехал служить Дмитрию Донскому.²⁵⁷ Собранные вместе исторические факты позволили А. А. Шахматову искать автора «Слова о Мамаевом побоище» среди лиц, окружавших Владимира Андреевича и связанных с братьями Ольгердовичами и воеводой Дмитрием Михайловичем Во-лынцем.²⁵⁸ И это предположение А. А. Шахматова в известной мере согласуется с некоторыми свидетельствами о Софонии. Как известно, в заглавии к краткому отрывку, помещенному в Тверском сборнике под 1380 г., Софоний назван брянским боярином.²⁵⁹ В. Ф. Ржига не придавал значения сведениям этого источника, ссылаясь на то, что он — поздний.²⁶⁰ Мне кажется, что сообщение о Софонии в Тверском сборнике не является позднейшей выдумкой, если учесть некоторые детали содержания «Задонщины». В ней большое внимание уделено эпизоду с Пере-светом и Ослябей, причем о Пересвете упомянуто, что он брянский боярин. Все это подтверждает возможность близости Софония с кругом лиц служилого сословия, выехавших из западных земель.

Таким образом, гипотеза А. А. Шахматова о не дошедшем до нас «Слове о Мамаевом побоище» и о том, что написано оно было при дворе серпуховского князя Владимира Андреевича человеком из окружения литовских князей Дмитрия Ольгердовича и Андрея Ольгердовича, не противоречит нашему заключению о Софонии как предшественнике автора «Задонщины». Он как очевидец сражения или как человек, получивший сведения от участников сражения, смог написать свое произведение, которым затем воспользовался автор «Задонщины».

Что собой представляло это произведение? А. А. Шахматов восстанавливаемое им «Слово о Мамаевом побоище» считал произведением поэтическим, содержание которого полнее всего передало «Сказание о Мамаевом побоище».²⁶¹ Не рашаюсь высказывать определенного мнения об этом заключении А. А. Шахматова. Однако, как уже говорилось выше, сочинение Софония, которым воспользовался автор «Задонщины», действительно относилось к поэтическому жанру. В связи с этим хочу высказать предположение о том отрывке поэтического текста, который сохранился в Тверском сборнике под 1380 г. и который озаглавлен как «Писание» Софония рязанца. Судя по заглавию, этот текст должен относиться или к «Задонщине», или к «Сказанию о Мамаевом побоище». Привожу его полностью: «В лето 6888. А се писание Софониа резанца, брянского боярина, на похвалу великому князю Дмитрию Ивановичу и брату его князю Володимеру Андреевичу. Ведомо ли вам, рускым государям, царь Мамай пришел из Волжиа, стал на реце на Воронеже, а всем своим улусом не велел хлеба пахати. А ведомо мое таково, что хощет ити на Русь, и вы бы, государи, послали его пообыскати, тавы ли то он туто стоит, где его мне поведати!».²⁶²

Этот текст не принадлежит ни «Задонщине», ни «Сказанию о Мамаевом побоище», но в то же время он, с одной стороны, перекликается с началом «Задонщины» в списках У, Ж, С,²⁶³ с другой — он явно связан со следующим текстом «Сказания о Мамаевом побоище»: «И доиде же до усть рекы Вороножа и распусти всю силу свою и заповеда всем татаром своим, яко: „Да не пашете ни един вас хлеба, будите готовы на русскыа хлебы!“».²⁶⁴ Отрывок, включенный в Тверской сборник, слишком мал, чтобы сделать определенный вывод. Можно только высказать осторожное предположение: не служил ли отрывок Тверского сборника источником для двух других произведений, не является ли он действительно сочинением Софония рязанца, о чем сообщается в заглавии? В пользу этого предположения свидетельствует и то, что в нем наблюдается некоторая ритмическая организованность текста.

Обращу внимание еще на одну деталь. В рукописи Тверского сборника вслед за процитированным текстом было приписано киноварью, но потом зачеркнуто следующее: «Тем же всем суженое место межу Доном и Днепром, на поле Куликове, на реце на Непрядве, а положили главы своа за землю Рускую и за веру христианскую. А мы пойдем в свою отчину, в землю Залескую, к славному граду Москве, и сядем на своем великом княжении, чести есмя собе добыли и славнаго имяни. Конец».²⁶⁵ Не принадлежат ли и эти слова Софонию? Имеются они и в «Задонщине», и в «Сказании о Мамаевом побоище». Относительно «Сказания» можно говорить вполне определенно, что данный отрывок не принадлежит автору «Сказания», а заимствован или из «Задонщины», или у Софония. Дело в том, что в «Сказании о Мамаевом побоище» только здесь единственный раз употребляется географический термин Залесская земля, в то время как в «Задонщине» он используется постоянно. Поэтому можно считать, что он или введен автором «Задонщины», или был заимствован из произведения Софония.²⁶⁶

Таким образом, исходя из содержания самой «Задонщины», следует признать, что Софоний не был ее автором; последний ссылается на Софония как на поэта или певца своего времени, творчеству которого он склонен был подражать. Имя Софония как писателя упоминается в рукописях (начиная с XV в.) только в связи с произведениями на тему Куликовской битвы. Следует признать, что автор «Задонщины» воспользовался двумя поэтическими произведениями — сочинением Софония и «Словом о полку Игореве».²⁶⁷ Вывод о Софонии как об авторе не дошедшего до нас поэтического сочинения о Куликовской битве вполне согласуется с гипотезой А. А. Шахматова об общем источнике «Задонщины» и «Сказания о Мамаевом побоище», названном им «Словом о Мамаевом побоище». Гипотеза А. А. Шахматова, серьезно аргументированная текстологическими наблюдениями, должна учитываться при решении многих еще не решенных проблем в изучении произведений Куликовского цикла.

ТЕКСТОЛОГИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ

Древнерусские тексты «Задонщины», краткой и пространной летописных повестей, Основной редакции «Сказания о Мамаевом побоище» передаются в книге современным шрифтом с сохранением й и ъ во всех случаях, в соответствии с написаниями рукописей, i заменяется «и», оу — «у», ж, а — «у», «я», w—«о», в — «ф», % — «кс», \|г— «пс». В публикации текстов Киприановской и Распространенной редакций «Сказания» и печатного варианта Основной редакции ѣ заменяется «е», ъ сохраняется в середине слов..

К опубликованным древнерусским текстам под цифровыми обозначениями приводятся текстуальные примечания. Принципы отбора этих примечаний разъяснены ниже, в текстологическом комментарии к каждому из публикуемых текстов «ЗАДОНЩИНА»

В настоящее время известно шесть списков «Задонщины» и две кратких выписки из «Задонщины» в служебной Минее XVI в. Последнюю научную публикацию всех списков «Задонщины» см. в кн.: «Слово о полку Игореве» и памятники Куликовского цикла. К вопросу о времени написания «Слова». М. — JL, 1966, с. 535–556 (подготовка текстов Р. П. Дмитриевой).

4. Список Ждановский (условное обозначение — Ж) — БАН РО, № 1.4.1. Сборник, написанный скорописью, второй половины XVII в., л. 30 об. — 31. Заглавия нет. Небольшой отрывок начальной части Задонщины. Текст «Задонщины» по этому списку впервые издан в 1903 г.: Срезневский В. И. Сведения о рукописях, печатных изданиях и других предметах, поступивших в Рукописное отделение Библиотеки Академии наук в 1902 г. СПб., 1903, с. 99.

5. Список Кирилло-Белозерский (условное обозначение — К-Б) — ГПБ РО, собр. Кирилло-Белозерского монастыря, № 9/1086. Сборник книгописца Ефросина, монаха Кирилло-Белозерского монастыря, написанный полууставом в период с 70-х по 90-е гг. XV в. Текст «Задонщины» написан рукой Ефросина, л. 123–129 об. (по старой пагинации122–128 об.): Писание Софониа старца рязанца, благослови отче: Задонщина великого князя господина Димитрия Ивановича и брата его князя Володимера Ондр’ѣевича. Ефросиновский список «Задонщины» представляет собой сокращенную переработку первой половины «Задонщины». Текст «Задонщины» по этому списку впервые издан в 1859 г.: Варлаам, архимандрит. Описание сборника XV столетия Кирилло-Белозерского монастыря. — Учен. зап. Второго отделения Академии наук, СПб., 1859, кн. V, с. 57–60.

6. Список Синодальный (условное обозначение — С) — ГИМ РО, собр. Синодальное (бывшее Патриаршее), № 790 (по описанию Т. Н. Протасьевой № 739)-²⁶⁸ Сборник, написанный белорусской скорописью XVII в., л. 36 об. — 42 об.: Сказание Сафона резанца, исписана руским князем похвала, великому князю Дмитрию Ивановичу и брату его Володимеру Ондреевичу. Текст «Задонщины» по этому списку впервые издан в 1890 г.: Смирнов А. 3-й список Задонщины по Синодальному скорописному сборнику XVII века. — Рус. филол. вестник, т. XXIII, № 2, Варшава, 1890, с. 277–288.

7. Выписки из «Задонщины» — ГПБ РО, собр. Кирилло-Белозерского монастыря, № 382/639. Минея служебная на декабрь месяц, XVI в., л. 1. Выписки скорописью сделаны на первом, чистом листе сборника. Впервые опубликованы в 1966 г.: «Слово о полку Игореве» и памятники Куликовского цикла. К вопросу о времени написания «Слова». М. — JL, 1966, с. 556.

Все шесть списков «Задонщины» представляют текст одной редакции памятника, но разные изводы этой редакции: один извод — извод Син.: списки К-Б и С, другой извод — извод Унд.: все остальные списки. Список К-Б — сокращенная переработка извода Син., список С — поздний, сильно искаженный и в окончании сильно переработанный список извода Син. В изводе Унд. самый полный список извода — У, но это список середины XVII в., в нем встречается много поздних чтений, имеются некоторые поновления и добавления в тексте. Самый ранний список извода Унд. — 1?-2, в ряде случаев здесь встречаются более ранние чтения, чем в списке У, однако в И-1 нет начала памятника. Список И-2 — отрывок (в нем нет ни начала, ни конца текста в значительном объеме). Список Ж— текст только вступления к «Задонщине», да и то не в полном объеме и со значительными искажениями.

Сравнительный анализ списков показывает, что искажения и переделки первоначального текста имелись уже в том протографе, к которому восходят все дошедшие до нас списки, к этому прибавлялись ошибки и переосмысления в каждом отдельном списке. Такой характер списков «Задонщины» заставляет прибегать к реконструкции текста произведения, ибо каждый список сам по себе не может дать сколько-нибудь полного и четкого представления о том, каким было это произведение в своем первоначальном виде. Разумеется, мы, с большей или меньшей степенью вероятности, можем реконструировать лишь текст того протографа, к которому восходят все имеющиеся списки. Но этот реконструированный текст все же будет ближе к первоначальному тексту произведения, чем каждый отдельный список.

За основной список в публикуемой реконструкции «Задонщины» взят список У. Все изменения и исправления делались только по данным остальных списков, учитывались также вставки из «Задонщины», имеющиеся в текстах «Сказания о Мамаевом побоище». Исправления и добавления в список У вносились по таким принципам: 1) восстанавливались и изменялись все чтения списка У, которые в других списках были ближе к «Слову о полку Игореве», 2) менялись поздние чтения списка У в том случае, если более ранние чтения в других списках совпадали в изводах Унд. и Спн., 3) восстанавливались некоторые чтения, сохранившиеся в одном из списков, которые могли быть опущены или изменены в остальных списках независимо друг от друга (критерием в данном случае служили общие тенденции «Задонщины» п литературные особенности этого произведения).

Разумеется, как и всякая реконструкция, публикуемый текст «Задонщины» — в определенной степени текст искусственный. Но в основе его лежит реально дошедший до нас список памятника — У, а ко всем (без исключения) внесенным в этот список изменениям приводятся под цифровыми обозначениями обоснования этих изменений по данным всех списков, где имеется соответствующее место,

1,¹ Так в Ж; в С што ж деи; в У щет. ² Так в Ж и С; в У преславная. ³ Так в Ж; в С славнаго; в У с равнаго. ⁴ В У поминаюты; в Ж поминаю вы.

⁵ В У доб. Собѣ бы чаем пороженых и воскормленых; в Ж доб. А собѣ бы чая пожженых вскормленных. ⁶ Так в И-1 и С; в У от. ⁷ Так в И-1 и С; в У ж о. ^3–9 В У похвалу; в И-1 от полку; в С а полку. ¹⁰ Так в К-Б и С; в И-1 вѣща; в У вещаннаго. ¹¹ Так в К-Б; в И-1 Боинаго; в У боярина; в С нет. ^12–13 Так в К-Б; в И-1 боюн; в С бо деи похвалы вещи буйный; в У боярин. ¹⁴ Так в К-Б> С и И-1; в У пояша. ¹⁵ Так в И-1; в К-Б и У славу; в С похвалу. ^16–17 Так в И-1; в К-Б первому князю Рюрику, Игорю Рюриковичи) и Святославу Ярославичюѣ в С первому князю рускому на земли Киевской Рурику, великому князю Володимеру Светославычу; в У первому князю киевскому Игорю Бяриковичю и великому князю Владимеру Всеславьевичю Киевскому и. ¹⁸ Так в К-Б и И-1; в У нет.

¹⁹ Так в К-Б; в И-1 и буяни; в У нет. ²⁰ Так в И-1 и С; в У 170. ²¹ Так в И-1; в С крепостею; в У крепкою крепостью. ²² Так в И-1; в У и С наполнися. ²³ Так в И-1; в С полти ся; в У воеводы. ²⁴ Так в И-1 и С; в У день. ^25–26 Так в К-Б; в И-1 синии небеса; в С сыльныя небеса; в У синее небеса. ²¹ Так в С; в И-1 снесет; в У снесетъ. ²⁸ Так в И-1 и С; в К-Б половетция, в У Полотское. ²⁹ Так в И-1, С и К-Б; в У в трубы. ³⁰ Так в К-Б и С; в И-1 и У в бубны. ³¹ Так в К-Б, И-1 и С; в У Дунаю. ³² Так в И-1 и С; в К-Б колоколи; в У в колоколы. ^33–34 Так в К-Б; в И-1 святой Соф-ѣи, а рькучи; в С святое Софеи, рекут; в У Софѣи премудрые, а ркут. ³⁵ Так в К-Б и С; в И-1 пособе; в У посопь. ^36–37 Так в соответствующей вставке us «Задонщины» в Летописной редакции «Сказания о Мамаевом побоище»; в известных списках «Задонщины» нет. ^38–39 Так в И-1; в С на пособъ; в У нет. ⁴⁰ Так в К-Б; в И-1 рькучи; в У ркут; в С нет. ⁴¹ Так в И-1 и С; в У Дуная. ⁴² Так в И-1 и С; в У рекше. ⁴³ Так в И-1 и С; в У поедем. ^44–45 В У и И-1 нет; в К-Б укупимь землямь диво; в С учинитъ имам диво. ⁴⁶ Так в К-Б и И-1; в С паметь; в У на память. ⁴⁷ Так в К-Б, И-1 и С; в У рекше. ^48–49 Так в К-Б и С; в У и И-1 нет. ⁵⁰ Так в И-1; в К-Б выщекотала; в С выщектали; в У пощекотал. ⁵¹ В У полѣводцы; в И-1 полковидцы. ⁵² В К-Б поють; в С нечистых кочаны; в У и И-1 нет. ⁵³ Так в К-Б; в И-1 возлелияны; в У злачеными;. в С нет. ^54–55 Так в К-Б; в С коней воскормлены, с коленых стрел воспоены; в У и И-1 нет. ^56–57 Так в И-1; в К-Б Едиментовы; в С есмо Гедымонтавы; в У мы Доментовы. ^58–59 Так в К-Б; в И-1 борзыя своя комони; в С на борздыя кони; в У добрые кони своя. ⁶⁰ Так в К-Б; в С сопием; в И-1 изобьем; в У нет… ^61–62 Так в С; в К-Б брате, шеломомь своимь воды быстрого Дону; в И-1 шоломы мечи; в У нет. ⁶³ Так в К-Б и С; в У а; в И-1 нет. ^64–65 Так в К-Б; в С то ти, брате, не стук стучит, ни гром гримит; в У что, брате; в И-1 нет. ⁶⁶ Так в К-Б и И-1; в У великая силная; в С нет. ^67–68 Так в С; в К-Б Ивана Дмитриевича; в И-1 нет; в У Дмитрея Ивановича и брата его князя Владимера Андреевича.

⁶⁹ Так в И-1; в К-Б гремять; в С гримят; в У громят. ⁷⁰ Так в И-1 и К-Б; в С считы; в У щиты московскими. ^71–72 Так в К-Б; в И-1 борзый комони, а мои готовы; в С кони, а мои ггодеманы; в У доброй конь, а мой готов — оседлан. ⁷³ Так в И-1; в С 70 тысещъ; в У 7000; в К-Б нет. В соответствующей вставке из «Задонщины» в варианте У Основной редакции «Сказания о Мамаевом побоище»: семьдесят тысящ. ^74–75 Так в И-1; в С возвеяша силныя ветри; в К-Б всташа силнии вѣтри; в У возвияли. ^76–77 Так в К-Б; в У и И-1 по морю; в С нет. ⁷⁸ Так в К-Б; в И-1 прил-ѣл-ѣяшася; в У прилѣяша; в С нет. ⁷⁹ Так в И-1; в К-Б велику; в У и С нет. ⁸⁰ Так в И-1; в У них же. ⁸¹ Так в И-1; в К-Б выступи; в У выступали; в С нет. ⁸² Так в С; в И-1 трепещуть; в У трепещутся; в К-Б пашють. ⁸³ Так в К-Б; в У сильные; в И-1 сильнии; в С сильния. ⁸⁴ Так в И-1; в К-Б молньи; в С молниа; в У молыньи. ^85–86 Так в К-Б; в У, И-1 и С нет. ⁸⁷ В У Напрядѣ; в И-1 Направдѣ; в С Непрадене; в К-Б нет. ⁸⁸ В У Напрядѣ; в И-1 Напрвдй; в С и К-Б нет. ⁸⁹ Так в И-1; в С воскрипели; в У скршгѣли; в К-Б нет. ⁹⁰ Так в И-1 и С; в У телеги; в К-Б нет. ⁹¹ Так в И-1 и С; в У & идут. ⁹² Так в И-1 и С; в К-Б хинела; в У хиновѣ поганый. ^93–94 Так в К-Б и С; в И-1 в Русь-кую землю; в У к Руской земли. ^95–96 Так в И-1; в С но Мечи, хотят поити; в У хотят на Мѣчи поступити в; в К-Б нет. ^97–98 Так в К-Б, И-1 и С; в У ж то. ⁹⁹ Так в К-Б, И-1 и С; в У тогды. ¹⁰⁰ Так в И-1; в К-Б гоготаше; в У возгоготали; в С возгагатали.

И,^1–2 Так в К-Б; в И-1 крилы въслескаша; в С возплескали крилами своими; в У возсшгѣскаша крылами своими. ^3–4 В К-Б То ти не гуси гоготаша, ни лебеди крйлы въсплескаша; в И-1 ни гуси возгоготаша; в С не гуси ж то возгогатали; в У нет. ⁵ Так в К-Б; в У и И-1 воеводы; в С воеводство. ⁶ Так в И-1; в С облаки; в К-Б оболока; в У облак. ⁷ Так в С; в И-1 летають; в У лѣтят; в К-Б нет. ⁸ Так в И-1; в У и С костях; в К-Б часто. ⁹ Так в И-1 и С; в К-Б брешють; в У бря-шут. ¹⁰ Так в И-1; в К-Б тогда же; в С то ти; в У то. ^11–12 Так в К-Б; в С ястреби и соколи и белоозерстии кречеты; в И-1 соколы, * белозерския ястребы; в У со-коли бѣлозѣрстии и ястреби. ¹³ Так в И-1; в С отривахуся; в У хваруются; в К-Б нет. ^14–15 Так в С; в К-Б позвонять своими; в И-1 возлетѣша под синии небеса, возгремѣша; в У возлѣт-ѣша под синее небеса, возгремѣша. ^16–17 Так в С; в К-Б, У и И-1 нет. ^18–19 Так в К-Б и в соответствующей вставке из «Задонщины» в «Сказании о Мамаевом побоище»; в У, И-1 и С нет. ²⁰ Так в И-1; в С ясная; в У нет. ²¹ Так в И-1; в К-Б встоцѣ; в С востак; в У восток. ²² Так в К-Б; в И-1 ослабяй; в С услобляй; в У ослабливай. ²³ Так в И-1; в У нет; в К-Б и С окончание этой фразы представляет иное по смыслу чтение, но с сохранением слова «наша»: «вой наши отнимають»; «нашу дружину побивают». ²⁴ Так в И-1 и С; в У говорит; в К-Б нет. ^25–26 В И-1 сами себѣ есмя два брата; в С сами есмо собе два браты, сынове есмо велико князя Ивана Данилевалча Каметы; в У сами есми; в К-Б нет. ²⁷ Так в И-1 и С; в У от; в К-Б нет. ²⁸ Так в С; в И-1 и У уставлены; в К-Б нет. В соответствующей вставке из «Задонщины» в Печатном варианте «Сказания о Мамаевом побоище» велми крепцы. ²⁹ В У сведана; в И-1 нам свѣдома; в С ведомоя; в соответствующей вставке из «Задонщины» в Печатном варианте «Сказания о Мамаевом побоище» (удалцы) сведоми. ^30–31 Так в И-1; в С кони борздыя; в У добрые кони; в К-Б нет. ^32–33 В У нет; в И-1 Молвяше: поганый путь имъ знаемъ вельми, а перевозы имъ изготовлены; в С к дороги нам сведомо, а перевозы в нас в нас втавлены; в К-Б нет; в соответствующей вставке из «Задонщины>> в Печатном варианте «Сказания о Мамаевом побоище» А дорога им велми сведома, берези им по Оце изготовлены. ³⁴ Так в И-1; в С християнскую; в У крещеную; в К-Б нет. ^35–36 Так в К-Б; в С ястреби и соколи и белоозерстии и кречеты; в И-1 сошмгѣ и кречеты; в У соколы и кречаты. ³⁷ Так в К-Б и С; в У о; в И-1 нет. ^38–39 В У — лѣбѣдиные; в К-Б на гуси и на лебеди; в С сосиль-ныя и на лебединыя; в И-1 нет. ⁴⁰-⁴¹ Так в С; в К-Б, И-1 и У нет. ^42–43 Так в К-Б и в соответствующей вставке из «Задонщины» в Печатном варианте «Сказания

о Мамаевом побоище»; в И-1 копии хараужничьными; в У копье фараужными; в С кафыи фразскими. ⁴⁴ В У Напрядѣ; в И-1 Направдѣ; в С Непродене; в К-Б чет. ⁴⁵-⁴⁶ Так в И-1; в С Кликнула Диво по всим землям Руским, велит грозна по-слушати. Шибла слава; в К-Б Воды возпяша весть подаваша по рожнымь зем-лямь; в У И кликнули быша Дивы в Рус кой земли. А глава шибла. ⁴⁷ Так в С; в У ли; в И-1 и К-Б нет. ⁴⁸ Так в И-1; в С ко; в У х. ⁴⁹ Так в С; в И-1 Кафы; в У Сафе; в К-Б нет. ⁵⁰ Так в И-1; в С турком; в У Которнову; в К-Б нет. ^51–52 Так 'в И-1; в С што Ру; в У ж; в К-Б нет. ⁵³ В У Напряде; в И-1, С и К-Б нет. ⁵⁴ Так в И-1; в С гримит; в У загремели. ⁵⁵ Так в И-1 и С; в У удалцы; в К-Б нет. ⁵⁶ Так в И-1; в С доспехи; в У силные доспѣхи; в К-Б нет. ⁵⁷ В К-Б возрыкають; в И-1 и У возгремели; в С возруди. ⁵⁸ В У Дунаю; в И-1, С и К-Б нет. ^59–60 Так в И-1; в У и; в С и К-Б нет. ⁶¹ Так в И-1; в У Дунаю; в С и К-Б нет. ⁶²-⁶³ Так в И-1 и С; в К-Б Микулу Васильевича; в У нет. ⁶⁴ Так в С; в У нет; в И-1 въспети. ⁶⁵ В И-1 борзе; в С борздоы; в К-Б вйщемь; в У добре. ⁶⁶ В У по-св£льчивает; в И-1 посвѣчивашз; в С посвещаючи. ⁶⁷ Так в И-1 и С; в У Дуная; в К-Б нет. ⁶⁸ Так в И-1 и К-Б; в У твоему; в С нет. ⁶⁹ В У Напряде; в И-1, К-Б и С нет. ^70–71 Так в К-Б и С; в У едины; в И-1 одне. ⁷² Так в И-1 и С; в У трупи; в К-Б нет. ⁷³ Так в С; в И-1 чедовечьскаго; в У человѣческия; в К-Б нет. ^74–75 Так в И-1; в У и жалостно в то время бяше. ^76–77 В У Микулина жена Васильевича Федосья да Дмитреева жена Марья; в К-Б жена Микулина Мария; в С Микулина жена Марья; в И-1 Микулина жена Васильевича да Марья Дмитриева; в И-2 Феодосьа Микулина жена Васильевича да Марья Дмитриева жена Волынского. ⁷⁸ В У доб. стоя; в И-1, И-2, С этого добавления нет. ⁷⁹ Так в К-Б и И-1; в С рекучы; в У ркут; в И-2 нет. ⁸⁰ В У доб. А Марья про сьвоего господина тоже рекла; в И-1, И-2, С и К-Б этого добавления нет. ⁸¹ Так в И-1; в С Настасья; в У, И-2, К-Б нет. ^82–83 Так в И-2; * И-1 плакася, а ркучи; в С плакашеся рано, а рекучы; в У пла-кахуся и рече. ⁸⁴ В У доб. нету; в И-2 дсб. его пѣт; в И-1 и С этого добавления нет. ⁸⁵ Так в И-1 и С; в И-2 припахну; в У примахнули; в К-Б нет. ⁸⁶ Так в И-1, Ш-2 и С; в У ним; в К-Б нет. ⁸⁷ Так в И-1; в У, И-2 поломянные; в С поломяныя. ⁸⁸ Так в И-2; в И-1 носящу; в С и У но'сяше. ⁸⁹ Так в И-1; в У ссѣдша; в С изсе-доша; в И-2 сподоша. ⁹⁰ Так в И-1; в И-2 борьзых; в С борз дых; в У добрых; в К-Б нет. ⁹¹ В У Напряде; в И-1, И-2, С и К-Б нет. ^92–93 Так в И-2; в И-1 А уже Диво кличетъ под саблями татарскыми; в С Вжо, брате, Диво кличет под шаблею татарскою, а тым богатырем слава и честь и вечная память от бога милость; в У и К-Б нет. ⁹⁴-⁹⁵ Так в И-1; в С Не щурове рано воспели в Коломных городах но заборолех но воскресение Христово на Акыма и Анны днесь. То ти быша не щурове рано воспели; в И-2 Ту ни галигщ ни щурове въспёли жалостные песни у Коломны на ааборолах на въскресение на Якимов и Аннинъ день. То ти были аи щурове, ни галици воспѣлж; в У И. ⁹⁶ Так в И-2; в С рекучи; в У ркутъ; в И-1 нет. ^97–98 Так в И-2; в И-1 а рькучи: в У и ркут; в С нет. ⁹⁹ Так в С; в И-1 и 11–2 запрудити; в У запрудить. ¹⁰⁰-ш, * Так в И-2; в И-1 а Дон шлемомъ вы-черпати, а Мечю трупы татарскыми занрудити; в С ж шеломы ичерпати, а реку Мечну трупы татарскими зоградити; в У нет. ² Так в И-2; в И-1 Направдѣ; в С Непрядене; в У Напряде. ³ Так в И-1, в И-2 и в С; в У князь великий. ^4–5 Так в И-2, И-1 и С; в У нет. ⁶ Так в И-2; в С посвечаючи; в И-1 посвѣчиваше; в У по-свельчивает; кроме того, в У здесь доб. а скакаша со всем своим войским. ^7–8 Так в И-2; в И-1 Гремят мечи булатныа; в С Гримят мечы булатныя; в У И загремели мечьми булатными. ⁹”¹⁰ В У туто; в И-1 что ти есть еси; в И-2 то еси; в С то ты есть. ^11–12 Так в С; в У железна забрала; в И-1 железная забрала; з И-2 железла заборона. ^13–14 Так в И-1; е И-2 князь великий, с своими великими плъки, "не потакай лихим королникомъ; в С Брате княже великий Дмитрей, не оставай и з своими великими полки, не слухай измеников сромотников; в У и свои полки понужай коромолщикам. ^15–16 Так в И-1 и И-2; в У и С поля. ¹⁷-¹⁸ Так в И-1; в Vj-2 И не уставай, князь великий Дмитрий Иванович; в £ Не оставай, брате княже Дмитрею, и с своими воеводы и з силными бояры; в У нет. ^19–20 Так в И-2; в И-1 отлет-еша на быстрый Донъ, то те не орле полетеша за быстрый Донъ; в У полетели. И. ^21–22 Так в И-1; в И-2 за Донь; в У и. ^23–24 Так в И-2; в У мед-ьяна чара; в И-1 медвеная чаша. ^25–26 Так в И-2; в И-1 поля наступает; в У наступает на рать силу татарьскую. ²⁷ Так в И-1; в И-2 гремят; в У и гремят. ²⁸ В У доб. бусорманы; в И-1 и И-2 этого добавления нет. ²⁹ Так в И-2; в И-1 назад; в У вся;

в С нет. ³⁰ Так в И-1; в И-2 сыновѣ; в У князи и бояры и воеводы и все великое войско; в С нет. ³¹ В У доб. бусорманов; в И-2 этого добавления нет. ³² В У доб. без милости; в И-1 и И-2 этого добавления нет. ^33–34 Так в И-1 и И-2; в У и С нет. ³⁵ В У доб. загремели; в И-1 доб. к земли; в И-2 этого добавления нет. ³⁶ Так в И-1; в И-2 деручи; в У доруши; в С нет. ³⁷ Так в И-2; в И-1 ркучи; в У ркуще; в С глаголюще. ³⁸ Так в И-1, И-2 и С; в У брвать. ³⁹ Так в И-2 и С; в И-1 вы-дати; в У видать. ^40–41 Так в И-2; в И-1, У и С нет. ⁴² В У хаживать; в И-2 хо-живати; в И-1 ходити; в С нет. ⁴³ Так в И-1 и И-2; в У людей. ⁴⁴ Так в И-1 и И-2; в У прашивать; в С нет. ⁴⁵ Так в И-1 и И-2; в У востона; в С нет. ⁴⁶ Так в И-1 и И-2; в У покрыша; в С нет. ^47–48 Так в И-2; в И-1 уныша бо царемъ их хотѣние и похвала на Рускую землю ходити; в У бо сердца их, хотение князем и похвала Руской земли ходити; в С Се ж погибе царей наших веселие и величество и радость и похвала на Рускую землю и з радостью ходити. ⁴⁹ В И-1 иже; в И-2 и У наше; в С нет. ^50–51 Так в И-1; в И-2 камки и насычевы вѣзут женам своим; в С ж камки, носечи, сребро и злато; в У нет. В окончании Печатного варианта во вставке из «Задонщины» везучи в землю Рускую уюсы и насычи. ⁵² Так з И-2; в И-1 възнесеся; в У воснесеся. ^53–54 Так в И-1; в У по всей земли, а на поганых татар промчеся злых бусорманов хула и пагуба. ⁵⁵ Так в И-1; в У земли. ⁵⁶ Так в И-1; в У текук грозы. ^57–58 Так в И-1; в У И князь великий своею храбростию и дружиною Мамая поганого побил за землю за Рускую и за вйру крещеную. ⁵⁹ В У доб. на землю; в И-1 этого добавления нет. ⁶⁰ Так в И-1; в У отскоча. ⁶¹ У доб. взвыл; в И-1 этого добавления нет. ⁶² Так в С; в И-1 Кафы; в У Хафѣсте. ^63–64 Так в И-1; в У по задйнеш и нам от земли Руской. ^65–66 В У Уподобился еси милому младенцу у матери своей; в И-1 Намъ земля подобна есть Руская милому младенцу умрети, его же мати тешить, и рать лозою казнит, а добрая д-ѣла ми-лують его; в С нет. ^67–68 В И-1 на полѣ Куликовѣ, на р-ѣчки Направдѣ; в У нет.

⁶⁹ В У Напрядѣ. ^70–71 Так в И-1; в У нет. ⁷² В У Дуная. ⁷³ В У доб. стоя. ⁷⁴ Так в И-1; в У государь. ⁷⁵ Так в И-1; в У 8. ^76–77 Так в И-1; в У Слава тебѣ, господи боже нашь, помиловалъ насъ. ⁷⁸ В У Напрядѣ; в И-1 Направдѣ.

КРАТКАЯ ЛЕТОПИСНАЯ ПОВЕСТѣ

Краткая летописная повесть издается по тексту Рогожского летописца. Ро-гожский летописец входит в состав сборника историко-канонического содержания: ГБЛ, ф. 247, собр. Рогожского кладбища, № 253, 40-х гг. XV в., полуустав разных почерков, л. 246–363 об., краткая летописная повесть на л. 335 об. — 337 об. Издано: ПСРЛ, т. XV, изд. 2-е, вып. 1. Рогожский летописец. Пг., 1922, стб. 139—

141. К тексту Рогожского летописца приводятся смысловые и стилистические разночтения по тексту Симеоновской летописи: Б АН 16.8.25, первая половина. XVI в., полуустав, л. 251–255. Издано: ПСРЛ, т. XVIII. Симеоновская летопись. СПб., 1913, с. 129–131.

^1–2 Так в Сим., в Рог. О войн-ѣ и о побоищѣ, иже на Вож-ѣ. ³ В Сим. доб. и. ⁴ В Сим. нет. ⁵ В Сим. нет. ⁶ В Сим. нет. ⁷ В Сим. быша. ^8–9 В Сим. другая весть. ¹⁰ В Сим. доб. рекы. ¹¹ В Сим. исполнишася. ¹² В Сим. потонуша. ¹³ В Сим. и.

¹⁴ В Сим. князми. ¹⁵ В Сим. нет. ¹⁶ В Сим. храбровашася. ¹⁷ В Сим доспехы.

¹⁸ В Сим. князи. ¹⁹ В Сим. с. ²⁰ В Сим. нет. ²¹ В Сим. прииме. ²² В Сим. доб. и.

²³ В Сим. послал. ²⁴ В Сим. доб. и. ²⁵ В Сим. събра. ²⁶ В Сим. умышлыпу. ²⁷ В Сим* конев. ²⁸ В Сим. доб. взя. ²⁹ В Сим Рязаньскую. ³⁰ В Сим. коиже.

ПРОСТРАННАЯ ЛЕТОПИСНАЯ ПОВЕСТѣ

Пространная летописная повесть издается по Строевскому списку Новгородской IV летописи — ГПБ, собр. Погодина, № 2035, последняя четверть XV в., каллиграфический полуустав двух почерков, пространная летописная повесть на> л. 210 об. — 222. Этот список был принят за основной при издании Новгородской IV летописи: ПСРЛ, т. IV, ч. 1, вып. 1. Пг., 4915, с. 311–320; вып. 2. Л., 1925, с. 321–325. Ошибочные написания отдельных слов в Строевском списке (Ст) исправляются по другим спискам Новгородской IV летописи, которые были использованы при издании этой летописи: Синодальный, 1544 г. — С (ГИМ, Синод, собр., JSTs 152); Фроловский, XV–XVI be. — Я (ГПБ, F.IV.235); Академический, первая половина XVI в. — А (БАН, 16.3.2); Голицынский, первая половина XVI в. — Г (ГПБ, Q.XVII.62); Новороссийский, последняя четверть XV в. — Н (БАН, Текущие поступления, № 1107).

¹ В Ст бобоищи. ² Так в АГНП, в Ст доб. трусно. ³ Так в АТС, в Ст половецкую. ⁴ Так в НП, в Ст ясыи. ⁵-⁶ Та к в АГП, в Ст нет. ⁷ Так в АГНПС, в Ст доб. и. ^Б В Ст лювницѣх. ⁹ В Ст И и (в э?ом месте конец одной и начало другой строки).

¹⁰ В Ст первоначальное написание подвижися переправлено на подвижеся. ¹¹ В Ст торьскаа. ¹² В Ст лстиво (слово в конце строки). ¹³ В Ст отлоченному. ¹⁴ Так в АГНП, в Ст семъ. ^15–16 Так в НП, в Ст на иже. ¹⁷ В Ст нет. ¹⁸ В Ст доб. и с погаными. ^19–20 Так в Н, в Ст на веселую. ²¹ В Ст безание. ²² В Ст аще. ²³ В Ст доб. и. ²⁴ В Ст господѣ. ²⁵ В Ст еда. ²⁶ Так в АГПС, в Ст призри. ²⁷ Так в АГ, в Ст 100 000 и 100 000. ²⁸ Так в АГНПС, в Ст полтора. ²⁹ В Ст дру. ³⁰ Так в АГН, в Ст нет. ³¹ Так в АГНПС, в Ст поостру. ³² Так в НПС, в Ст его. ³³ Так в АГ, я Ст отступившему. ³⁴ Так в АГНП, в Ст нет. ³⁵ Так в АГН, в Ст горкъ. ³⁶ Так в А, в Ст дыхание. ³⁷ В Ст грагп. ³⁸ В Ст приложи. ³⁹ В Ст предложи. ⁴⁰ В Ст приложилъ. ^41–42 Так в АГНПС, в Ст то аще. ⁴³ Так в АГ, в Ст половци. ⁴⁴ Так в АГ, в Ст скѣщатися. ⁴⁵ В Ст въздохновъ. ^46–47 Так в АГП, в Ст силици. ⁴⁸ Так в АГНПС, в Ст сердца. ⁴⁹ Так в АГНПС, в Ст с сыны. ⁵⁰ Так в АГПС, в Ст Гергиа. ⁵¹ Так в АГП, в С инопленникъ. ⁵² В Ст вивше. ⁵³ Так в АГНПС, в Ст невидомою.

⁵⁴ Первоначальное написание тотарьскиа переправлено на тотарьскии. ⁶⁵ В Ст То-роский. ^56–57 Так в Г, в Ст Иванъ сыны Анкифовичи. ⁵⁸ Так в НП, в Ст нет. ⁵⁹ Так в АГНП, в Ст благоволение. ⁶⁰ Так в АГНПС, в Ст защител. ⁶¹ Так в АГНПС, в Ст мыпцею. ⁶² Так в АГНП, в Ст от. ⁶³ Так в АГНПС, в Ст Олер-дович. ⁶⁴ В Ст поб’ѣжде. ⁶⁵ Так в ГПС, в Ст Ягалом. ⁶⁶ Так в АГНП, в Ст стре-петааху. ⁶⁷ Так в АГП, в Ст ними. ⁶⁸ Так в АГНП, в Ст нет. ⁶⁹ Так в АПС, в Ст обидящих. ⁷⁰ Так в АГНПС, в Ст великаго. ⁷¹ Так в АГ, в Ст забрашася. ⁷² Так в АГНПС, в Ст сквоже. ⁷³ Так в АГНПС, в Ст змозй. ⁷⁴ Так в АГПС, в Ст сму-шеся. ⁷⁵ Так в А, в Ст уже. ⁷⁶ Так в ГН, в Ст них. ⁷⁷ Так в АГНП, в Ст исшедше. ⁷⁸ Так в АГН, в Ст ними.

СКАЗАНИЕ О МАМАЕВОМ ПОБОИЩЕ ОСНОВНАЯ РЕДАКЦИЯ

Текст Основной редакции «Сказания о Мамаевом побоище» публикуется по рукописи ГПБ O.IV.22: Сборник конволют на 90 л., полуустав, XVI в., л. 19–90. Водяные знаки рукописи дают основание датировать ее второй четвертью XVI в. Преобладающая филигрань в рукописи — перчатка с короной, как определил

В. М. Загребин (которому мы, пользуясь случаем, приносим глубокую благодарность), по контуру, размерам филиграни, соотношению ее с вержерами и понтюзо, полностью совпадает с водяным знаком по указателю Брике, № 1138 (Briguet С. М. Les filligranes. Paris, 1907), который датируется 1528–1529 г. Текст «Сказания» по этому списку издан: Шамбинаго С. К. Повести о Мамаевом побоище. СПб., 1906. Приложение. Тексты, с. 38–73; Повести о Куликовской битве. Изд. подготовили М. Н. Тихомиров, В. Ф. Ржига, Л. А. Дмитриев. М., 1959, с. 43–76. В публикуемый в настоящем издании текст Основной редакции «Сказания» внесено 6 исправлений явных описок списка (все они оговорены под соответствующими цифровыми обозначениями) и отмечены все исправления и изменения, сделанные в самой рукописи писцами.

¹ В ркп. оскрънити, позже над словом надписана буква в. ² В ркп. первоначальное Олгордъ переправлено на и Волгирдъ. ³ В ркп. первоначальное Олгордъ переправлено на Волгирдъ. ⁴ В ркп. первоначальное Олгорда переправлено на Волгирда. ⁵ Первоначальное Олгорду переправлено на Волгорду. ^6–7 В ркп. переправлено из первоначального своему недругу. ⁸ В ркп. сначала было написано патерикъ, на поле сделано исправление пророкъ. ⁹ В ркп. частица ли надписана над строкой. ¹⁰ В ркп. первоначальное Олгордъ переправлено на Волгирдъ,

¹¹ В ркп. первоначальное Олгордъ переправлено на Волгирдъ. ¹² В ркп. первоначальное Олгордъ переправлено на Волгирдъ. ¹³ В ркп, из-за переноса слова с одной строки на другую дважды написана буква «с» Ус-спение. ¹⁴ В ркп. из-за переноса слова с одной строки на другую дважды написана буква «с» множес-ство.

¹⁵ В ркп. слово поганым было написано дважды, потом одно из них зачеркнуто.

¹⁶ В ркп. первоначальное рука переправлено на рана. ¹⁷ В ркп. слово очи написано на поле со знаком вноски в текст. ¹⁸ В ркп. слово недописано высо. ¹⁹ В ркп. первоначальное Олгорду переправлено на Волгирду. ²⁰ В ркп. первоначальное Олгордъ переправлено на Волгирдъ. ²¹ В ркп. первоначальное Олгордъ переправлено на Волгирдъ. ²² В ркп. первоначальное Олгордовичи переправлено на Вол-гирдовичи. ²³ В ркп. первоначальное Олгордом переправлено на Волгирдом.

²⁴ В ркп. первоначальное Ольгордовичь переправлено на Вольгирдовичь ²⁵ В ркп. первоначальное к переправлено на в. ²⁶ В ркп. из-за переноса слова с одной строки на другую дважды написана буква «с» ос-ставляють. ²⁷ В ркп. первоначальное Олгордовичи переправлено на Волгирдовичи. ²⁸ В ркп. иным почерком на верхнем поле, над строкой в этом месте приписано слово яко. ²⁹ В ркп. первоначальное Олгорда переправлено на Волгирда. ³⁰ В ркп. первоначальное Олгордовичи переправлено на Волгирдовичи. ³¹ В ркп. первоначальное Олгордовичи переправлено на Волгирдовичи. ³² В ркп. первый слог написан дважды момолю, потом лишний слог зачеркнут. ³³ В ркп. первоначальное милость переправлено на молитвы… ³⁴ В ркп. дважды повторен слог на из-за переноса слова из одной строки в другую на-надѣемся. ^35–36 В ркп. слова и славити написаны на поле со знаком вноски в строку. ³⁷ В ркп. слово недописано въ. ³⁸ В ркп. сначала было написано часть, а потом исправлено на честь. ³⁹ В ркп. сначала было написано они, а потом исправлено на ови. ⁴⁰ В ркп. первоначальное Холопищевъ переправлено на Хо-лопичевъ. ⁴¹ В ркп. к нет. ⁴² В ркп. первоначальное Дмитрей переправлено на Дмитрие. ⁴³ В ркп. первый слог на написан над строкой. ⁴⁴ В ркп. пятьдеся.

СКАЗАНИЕ О МАМАЕВОМ ПОБОИЩЕ КИПРИАНОВСКАЯ РЕДАКЦИЯ

Текст Киприановской редакции «Сказания о Мамаевом побоище» публикуется по рукописи БАН 32.14.8: Патриарший список Никоновской летописи, полуустав, третья четверть XVI в., л. 428–446. Издание Киприановской редакции «Сказания» см.: ПСРЛ. Т. XI. Летописный сборник, именуемый Патриаршею или Никоновскою летописью. СПб., 1897, с. 46–69 (фототипическое переиздание этого тома ПСРЛ — М., 1965).

¹ Испр.; в ркп. мяше. ² Испр.; в ркп. Нукулы. ³ Испр.; в ркп. убьень. ⁴ Испр.; в ркп. брате.

СКАЗАНИЕ О МАМАЕВОМ ПОБОИЩЕ РАСПРОСТРАНЕННАЯ РЕДАКЦИЯ

Текст Распространенной редакции «Сказания о Мамаевом побоище» публикуется по рукописи ГПБ Q.XVII, 223: Сборник различного содержания на 365 л., скоропись конца XVII в., л. 281–336 об. Исправления ошибочных написаний

рукомиси, если это особо не оговаривается в приводимых ниже примечаниях, сделаны по списку Распространенной редакции «Сказания» ГПБ, собр. Погодина, № 1414: Тверская летопись, скоропись нач. XVII в., л. 180–197. (Здесь текст «Сказания»— приложение к летописи, им заканчивается рукопись). Издание Распространенной редакции «Сказания» по списку ГПБ, собр. Погодина, № 1414 см.: Повести о Куликовской битве. Изд. подготовили М. Н. Тихомиров, В. Ф. Ржига, Л. А. Дмитриев. М., 1959, с. 111–162.

¹ В ркп. Батый. ^2–3 В ркп. иных тывает. ⁴ В ркп. 'нет. ⁵ В ркп. неста. ^3–7 В ркп. который род их красен довлеют видети тихо и безмятежно. ⁸ В ркп. перевезуся. ^9–10 В ркп. нет. ¹¹ 3 ркп. велеумну. ¹² В ркп. нет. ¹³ В ркп. крупную.

¹⁴ В ркп. паче. ¹⁵ В ркп. сице. ^16–17 В ркп. властем. ¹⁸ В ркп. Се. ¹⁹ В ркп. качая.

²⁰ В ркп. нет. ²¹ В ркп. их. ¹² В ркп. хощу. ^22а В ркп. улеете. ²³ В ркп. нет.

²⁴ В ркп. как. ^25–26 В ркп. нет, ²⁷ В ркп. вашим. ²⁸ В ркп. века. ²⁹ В ркп. нет. ^30–31 В ркп. злато же имам. ³² В ркп. приложися. ³³ В ркп. ти. ^33а В ркп. нет. ³⁴ В ркп. нет. ³⁵ В ркп. отроки. ³⁶ В ркп. нет. ³⁷ В ркп. безначальный. ³⁸ В ркп. сотвори. ³⁹ В ркп. нет. ⁴⁰ В ркп. мыслил. ⁴¹ В ркп. нет. ⁴² В ркп. послал.

^43–44 В ркп. в Русь и отпув. ^4£ В ркп. нет. ⁴⁶-⁴⁷ В ркп. нет. ⁴⁸ В ркп. дажилися. ⁴⁹ В ркп. 6989. ⁵⁰ В ркп. Темский. ⁵¹ В ркп. все. ⁵² В ркп. нет. ⁵³ В ркп. доб. им. ^54–55 В ркп. утерян лист. Текст дается по шиску ГПБ, Погод, собр., № 1414 с при~ влечением данных из других списков этоь редакции «Сказания». ⁵⁶ В ркп. с нами. ⁵⁷-⁵⁸ В ркп. ранами. ^59–60 В ркп. нет. ^б1-^б: В ркп. нет. ⁶³ В ркп. нет. ^64–65 В ркп. нет. ⁶⁶ В ркп. нижними. ^67–6£ В ркп. за мала рать. ⁶⁹ В ркп. християнину.

⁷⁰ В ркп. мало. ⁷¹ В ркп. берегу. ^72–73 В ркп. пособием. ⁷⁴ В ркп. повеле. ⁷⁵ В ркп. нет. ⁷⁶~⁷⁷ В ркп нет. ^78–79 В ркп. нет. ⁸⁰ В ркп. нет. ⁸¹ В ркп. полки. ^82–83 В ркп. юрьевским. ³⁴ В ркп. Юрьевич. ⁸⁵ В ркп. Серкозович. ⁸⁶ В ркп. Мелина. ⁸⁷ В ркп. им. ⁸⁸ В ркп. нет. ⁸⁹ В ркп. уруком. ⁹⁰ В ркп. от. ⁹¹ В ркп. туча. ^92–93 В ркп. привод им. ⁹⁴ 3 ркп. доб. ми. ⁹⁵ В ркп. повторено есть. ^96–97 В ркп. нет. ⁹⁸ В ркп. с. ⁹⁹ В ркп. пу. ¹⁰⁰ Так в Осн. ред., в ркп. тайны.

И,¹ Так в Лет. ред., в ркп. Сергия. ² В ркп. Петр. ^3–4 В ркп. нет. ^5–6 В ркп. нет. ⁷ Так в Осн. ред., в ркп. от. ⁸ В ркп. укаряют. ⁹ В ркп. нет. ¹⁰ В ркп. отвер-зающе. ^11–12 В ркп. нет. ¹³ В ркп. доб. князь. ¹⁴ В ркп. доб. именем. ^15–16 В ркп. волонец. ¹⁷ В ркп. ини. ^18–19 В ркп. нет. ²⁰ В ркп. муже. ²¹ В ркп. творя. ²² В ркп. ароиде. ²³ В ркп. нет. ²⁴ В ркп. пивше. ^25–26 В ркп. своих обоих. ²⁷ В ркп. князь.

²⁸ В ркп. нет. ^29–30 В ркп. нет. ³¹ В ркп. про себя. ³² В ркп. И. ³³ В ркп. рече. ³⁴ В ркп. им. ^35–36 В ркп. якоже да. ³⁷ В ркп. животворному. ³⁸ В ркп. презыватися. ³⁹ В ркп. возвед. ^40–41 В ркп. не?. ^42–43 В ркп. ним. ⁴⁴ В ркп. моги. ⁴⁵ В ркп. победы. ⁴⁶ В ркп. доб. князь. ⁴⁷ В ркп. середовым. ^48–49 В ркп. отводит. ⁵⁰ В ркп. Севолож. ⁵¹ В ркп. преданники. ⁵² В ркп. обаполым. ⁵³ В ркп. всем. ⁵⁴ В ркп. мнением.

⁵⁵ В ркп. Мечю. ^56–57 В ркп. столь множество падоша трупия. ⁵⁸ В ркп. езера. 59–60 £ ркп. совершишася. ⁶¹ В ркп. нет, ⁶² В ркп. оба. ⁶³ В ркп. о. ⁶⁴ В ркп. его. ^65–66 В ркп. облак християнских. ⁶⁷ Так в Лет. ред. «Сказания», в ркп. заделта. ⁶⁸ Так в Лет. ред. «Сказания», в ркп. нечанаем. ⁶⁹ В ркп. нет. ^70–71 В ркп. нет. ⁷² В ркп. нет. ⁷³ В ркп. з запада. ⁷⁴ В крп. Волонец. ⁷⁴а В ркп. земныя. ⁷⁵ В ркп. доб. и с. ⁷⁶ В ркп. всед. ⁷⁷ В ркп. Он. ⁷⁸ В ркп. тем. ⁷⁹ В ркп. по. ⁸⁰ В ркп. коня. ⁸¹ В ркп. Брянского. ⁸² В ркп. Брянской. ⁸³ В ркп. от. ⁸⁴ В ркп. нет. ⁸⁵ В ркп. Кофа.

²⁶ В ркп. поставивше во.

СКАЗАНИЕ О МАМАЕВОМ ПОБОИЩЕ ОСНОВНАЯ РЕДАКЦИЯ, ПЕЧАТНЫЙ ВАРИАНТ

Текст издается по рукописи ГПБ XVIII в. F.IV.228 (л. 1–20). Разночтения и исправления приводятся по рукописям ГПБ: ОЛДП, F.50 XVIII в., л. 184–225 об.; Q.XV.70 XIX в.; собр. Погодина, № 1626 нач. XIX в., 63 л.

¹ В ркп. ослабу. Испр. по Погод. 1626. ^1а В ркп. всевсетлый. Испр. по F.50, Q.XV.70, Погод. 1626. ² В ркп. подружу. Испр. по Погод. 1626, Q.XV.70. ³ На полях ркп. боб. вкупе. ⁴ На полях ркп. доб. и виде. ^4а“⁴⁶ На полях ркп. доб„не исправлен аред ним. ⁵ На полях ркп. доб. грехов. ^ба На полях ркп. доб. примирити. ⁶ В ркп. не скончается. Испр. по F.50. ⁷ В ркп. Быстыя. Испр. по Погод. 1626, Q.XV.70. ^8–9 В ркп. карсоломской сандомской. Испр. по F.50, Q.XV.70. ^9а В ркп. Ролен. Испр. по F.50, Q.XV.70, Погод. 1626. ¹⁰ На полях ркп. доб. неделный. ¹¹ В ркп. суху. Испр. по F.50, Q.XV.70. ¹² На полях ркп. доб. даждь. ¹³ В ркп. нетленных. Испр. по Q.XV.70. ^13а На полях ркп. доб. да не. ¹⁴ В ркп. насвещнице. Испр. по Q.XV.70, F.50, Погод. 1626. ¹⁵ На полях ркп. доб. кийждо. ¹⁶ В ркп. провождаху. Испр. по F.50. ¹⁷ На полях ркп. доб. востока. ¹⁸ В ркп. нет. Доб. по Q.XV.70. ^18а< На поля& ркп. доб. шипши. ¹⁹ На полях ркп. доб. во здравии. ²⁰ На полях ркп. доб. купцов. ²¹ На полях ркп. доб. купца. ²² На полях ркп. доб. медовые или с медом. ²³ В ркп. диво. Испр. по Погод. 1626. ²⁴ В ркп. нет. Доб. по Q.XV.70. ²⁵ В ркп. Кверке. Испр. по Q.XV.70. ²⁶ В ркп. на вочаны. Испр. по Погод. 1626. ²⁷ На полях ркп. доб. каждому. ²⁸ На полях ркп. доб. не приткнется. ²⁹ На полях ркп. доб. кийждо. ³⁰ На полях ркп. доб. разслабися. ³¹ На полях ркп. доб. гневатися. ³² На полях ркп. доб. поведаете. ³³ На полях ркп. доб. погубил. ³⁴ В ркп. имеют. Испр. по Погод. 1626, Q.XV.70. ³⁵ На полях ркп. доб. сердчати. ^36–37 В ркп. нет. Доб. по Погод. 1626, Q.XV.70. ^38–39 В ркп. нет. Доб. по Погод. 1626, Q.XV.70. ⁴⁰ В ркп. них. Испр. по F.50, Погод. 1626, Q.XV.70. ⁴¹ В ркп. нет. Доб. по Погод. 1626, Q.XV.70. ^42–43 В ркп. нет. Доб. по Погод. 1626. ⁴⁴ В ркп. князи. Испр. по Погод. 1626, Q.XV.70. ⁴⁵ В ркп. берегу. Испр. по Погод. 1626, F.50. ^4ба В ркп. Ивановича. Испр. по F.50, Погод. 1626, Q.XV.70. ⁴⁶ В ркп. им. Испр. по Погод. 1626, Q.XV.70, F.50. ⁴⁷ На полях ркп. доб. поможет. ⁴⁸ В ркп. противных. Испр. по Погод. 1626. ⁴⁹ На полях ркп. доб. коркают. ⁵⁰ На полях ркп. доб. прилетеша, слетешася. ⁵¹ В ркп. погибель и. Испр. по Q.XV.70. ⁵² В ркп. одолеют. Испр. по Q.XV.70, Погод. 1626. ⁵³ На полях ркп. доб. бо. ^54–55 В ркп. приимите ту свойску. Испр. по Q.XV.70. 56–57 £ ркп. слышите, братие. Испр. по Погод. 1626, F.50. ^58–59 В ркп. огненныя зари снимахуся. Испр. по F.50. ⁶⁰ В ркп. от человек. Испр. по Погод. 1626, Q.XV.70. ^61–62 На полях ркп. доб. неделному. ^63–64 В ркп. нет. Доб. по Q.XV.70. ⁶⁵ В ркп. перебегающеся. Испр. по F.50. ⁶⁶ В ркп. вычный. Испр. по F.50, Погод. 1626, Q.XV.70. ⁶⁷ В ркп. Брянска. Испр. по Погод. 1626. ⁶⁸ На полях ркп. доб. како. ^69–70 На полях ркп. доб. за словеса ваша. ⁷¹ В ркп. предут. Испр. по Погод. 1626. ⁷² На полях ркп. доб. изыде. ⁷³ В ркп. опако. Испр. по Q.XV.70. ⁷⁴ На полях ркп. доб. кийждо. ⁷⁵ В ркп. стрегнуша. Испр. по Q.XV.70, Погод. 1626. ⁷⁶ В ркп. ры-вающеся. Испр. по Погод. 1626. ⁷⁷ В ркп. от него. Испр. по Q.XV.70, Погод. 1626. ⁷⁸ В ркп. и. Испр. по Q.XV.70, Погод. 1626. ⁷⁹ На полях ркп. доб. нападоша. ^80–81 В ркп. нет. Доб. по Погод. 1626. ⁸² На полях ркп. доб. свежия, непритомле-ныя. ⁸³ В ркп. ошибочно Андрей. ⁸⁴ На полях ркп. доб. скоро. ⁸⁵ На полях ркп. доб. постигох. ⁸⁶ На полях ркп. доб. наложиша. ⁸⁷ В ркп. трубу. Испр. по Погод. 1626, Q.XV.70. ⁸⁸ На полях ркп. доб. разсеявшеся. ⁸⁹ В ркп. Бренска. Испр. по Q.XV.70, Погод. 1626. ⁹⁰ В ркп. разумел. Испр. по Q.XV.70, Погод. 1626. ⁹¹ На полях ркп. доб. агарянския или татарския. ⁹² На полях ркп. доб. буду. ⁹³ На полях ркп„доб. погребсти. ^94–95 На полях ркп. доб. в домы своя.

Комментируемое слово или отрывок текста отмечаются звездочкой. Статьи комментариев соотносятся с древнерусскими текстами произведений, но звездочка ставится и в соответствующих местах переводов. Слова и понятия, встречающиеся в разных произведениях, комментируются только один раз, при первом их упоминании. Однако и в последующих произведениях звездочки при этих словах также ставятся.

ЗАДОНЩИНА

Стр. 7. Дмитрий Иванович Донской (12 октября 1350–19 мая 1389) — великий князь московский с 1359 г., с 1362 г. — и великий князь владимирский, сын Ивана Ивановича Красного, внук Ивана Даниловича Калиты. В 1367 г. вступил в брак с Евдокией, дочерью суздальского князя Дмитрия Константиновича. В 1367 г. при нем был построен каменный кремль в Москве. В 1368 и 1370 гг. отразил нападение на Москву литовского князя Ольгерд а. В 1375 г. возглавил поход союзных князей на Тверь, в результате которого тьерской князь должен был признать старшинство московского великого князя и обязался совместно с ним выступать аротив Золотой Орды. В 1378 г. б битве на реке Воже Дмитрий Иванович нанес поражение ордынским отрядам, которые под руководством золотоордынского воеводы Бегича пошли на Русь. В 1380 г. — Куликовская битва — первое сокрушительное поражение золотоордынского войска: после Куликовской битвы Дмитрий Иванович и получил прозвище «Донской». В 1382 г. на Москву «изгоном» совершил набег хан Тохтамыш. Из-за огромных потерь на Куликовом поле и внезапности нападения Тохтамыша великий кзязь московский не смог организовать обороны города и ушел на север собирать войско. И все же Тохтамышу только обманом удалось захватить Москву. Время княжения Дмитрия Донского ознаменовалось усилением роли Москвы как центра, объединяющего вокруг себя княжества Северо-Восточной Руси и возглавляющего борьбу с Ордой. Дмитрий Иванович передал по завещанию Великое княжение Владимирское и Московское старшему сыну Василию без санкций Золотой Орды как «свою отчину». Похоронен в Архангельском соборе Московского кремля, Подробную сводку летописно-документальных биографических сведений о Дмитрии Донском см.: Экземплярский В. А. Великие и удельные князья Северной Руси в татарский период с 1238 по 1505 г., т. 1. СПб., 1889, с. 93–124.

Владимир Андреевич (1353–1410) — двоюродный брат Дмитиря Донского, князь серпуховской и боровский. Ему принадлежала по наследству «треть» Москвы, т. е. часть города и третья часть доходов от московских пошлин. Впервые участвовал в военном походе с Дмитрием на Переяславль против Дмитрия Константиновича суздальского, когда великому князю московскому было 12 лет, а ему 9. В 1371 г. женился на дочери великого князя литовского Ольгерда Елене. Владимир Андреевич принимал самое активное участие в большинстве военных мероприятий и походов Дмитрия Донского. Сыграл большую роль, командуя засадным полком, в Куликовской битве. Во время нашествия на Москву Тохтамыша в 1382 г. силы

Владимира Андреевича разбили отряд Тохтамыша под Волоколамском, после чего войска Тохтамыша ушли из пределов русских земель. В 1408 г. Владимир Андреевич возглавлял оборону Москвы во время нашествия Едигея. Владимир Андреевич носил прозвище «Храбрый», иногда древнерусские источники называют его и «Донским». Подробную сводку летописно-документальных биографических сведений о Владимире Андреевиче Серпуховском см.: Экземплярский В. А. Великие и удельные князья Северной Руси…, т. 2. СПб., 1891, с. 293–305.

Мамай — при хане Бирдибеке (1357–1359) * занимал самую высшую военноадминистративную должность в Золотой Орде — был беклярибеком (беклярибеку подчинялся верховный суд, он ведал внешней политикой государства, был высшим военачальником). Был женат на дочери Бирдибека. После смерти Бирдибека в истории Золотой Орды наступил период «замятии» — разгорелась междоусобная борьба за ханский престол. Мамай не мог стать ханом, так как не был чингиси-дом — прямым потомком Чингисхана, но уже при хане Бирдибеке он стал основной политической фигурой в Орде и по существу ханы являлись его марионетками. В 60-е гг. XIV в. «Золотая Орда раскололась на две враждующие части, границей между которыми стала Волга. Районы между Волгой и Доном, Северный Кавказ, Причерноморские степи и Крым находились под властью Мамая и его марионетки» (Егоров, с. 190–191). В 70-е гг. Мамаю удалось «объединить под своей властью всю территорию Золотой Орды западнее Волги вплоть до Днепра» (там же, с. 196). В борьбе за верховную власть во всей Золотой Орде Мамай несколько раз захватывал Сарай ал-Джедид (Новый Сарай) — столицу Золотой Орды того времени, находившуюся на левом берегу Волги. Как считает В. JI. Егоров, «не исключено, что с 1380 г. Мамай начал править от своего имени, не прикрываясь больше подвластными ханами» (там же, с. 208). Потерпев поражение на Куликовом поле, Мамай бежал в свою Орду и собирался вновь выступить против великого князя московского, но завладевший к этому времени левобережьем Волги хан Тохтамыш выступил против Мамая и разбил его. Мамай бежал в Крым, в Кафу (современная Феодосия), и был там убит (в 1380 г.).

Микула Васильевич — Николай Васильевич Вельяминов, сын последнего московского тысяцкого Василия Васильевича Вельяминова, коломенский воевода, свояк великого князя московского Дмитрия Ивановича (его жена Марья Дмит-риевна — сестра жены Дмитрия Донского). В «Сказании о Мамаевом побоище» говорится, что он с коломенскими силами во время сражения находился в передовом полку. Погиб в Куликовской битве. Он назван четвертым среди убитых на Куликовом поле в пергаменном Синодике. Подробные сведения о роде Вельяминовых см.: Веселовский, с. 211–229. Тысяцкий — военачальник, возглавлявший городское ополчение (тысячу). В Москве тысяцкий назначался князем из числа знатных бояр. В XIV в. должность тысяцкого стала наследственной, закрепившись за семьей Вельяминовых. После смерти Вас. Вас. Вельяминова в 1374 г. должность тысяцкого была упразднена.

… в Залтьскую землю. — В Киевской Руси Залесской землей назывались владения Владимиро-Суздальского княжества, так как по отношению к Киеву они находились за «великим лесом», занимавшим страну вятичей и тянувшимся от Брянска к Воронежу. Позже так стало именоваться и княжество Московское.

… в полунощную страну — жребия Афетова... — В библейской книге «Бытие» рассказывается, что во время всемирного потопа бог спас за праведную жизнь Ноя с семьей. После потопа земля была разделена между сыновьями Ноя Симом, Хамом и Иафетом (Афетом). С легенды о разделении земли между тремя сыновьями Ноя начинается «Повесть временных лет»: «По потопе трие сынове Ноеви разделиша землю… И яся въсток Симови… Хамови же яся полуденьная страна… Афету же яшася полунощный страны и западный… Сим же и Хам и Афет, раз-деливше землю, жребьи метавше, не преступати никому же въ жребий братень, и жпвяхо кождо въ своей части» (Повесть временных лет, ч. 1. Текст и перевод. Подгот. текста Д. С. Лихачева. М.—Л., 1950, с. 9–10). В число «полунощных стран и западных», доставшихся па жребию Иафету, входила Русь, поэтому народы, населявшие ее, считались согласно библейской генеалогии потомками Иафета.

…на восточную страну — жребий Симова… — См. предыдущий комментарий. Симу по жребию достались восточные земли, поэтому восточные народы — потомки Сима.

Хиновя. — Слово это встречается только в «Слове о полку Игореве» и в «Задонщине» и значение его недостаточно ясно. Вероятнее всего — обобщенное наименование восточных народов, кочезников.

… поганые татаровя, бусормановя. — В Древней Руси словом «поганые» обозначались народы неправославного вероисповедания, и современной оценочноэмоциональной окраски это слово тогда не имело. Басурман (бусурман, бесурме-нин) — «нехристь», «мусульманин». Татарами в Древней Руси назыв'али население Золотой Орды. В современной науке принят термин «монголо-татары». Приводим характеристику этнических наименований — (татары» и «монголо-татары» из последней работы по этой теме: «Монголо-татары — это искусственное этническое наименование, появившееся в трудах историков спустя столетия после исчезновения средневековых монгольских государств. Словосочетание это механически соединило два названия одного и того же народа. Первая часть — монголы — хорошо известна по ряду древних источников, из которых следует, что этноним „монголы" применялся как самоназвание ряда центральноазиатских племен, объединенных Чингисханом в единое государство. Вторая часть — татары — представляет собой название тех же самых монголов, утвердившееся в XIII в. в Китае и довольно быстро распространившееся за его пределами. Проникновению именно этого названия в Европу и его повсеместному распространению скорее всего способствовали хорошо налаженные в средневековье торговые связи с Востоком. Видимо, купцы и были первыми информаторами европейского населения о появлении на исторической арене новой грозной опасности —.,татар“. Русские летописные источники по отношению к населению Золотой Орды всегда употребляли только одно обозначение — татары. В западноевропейских источниках также фигурирует исключительно это же название, хотя Рубрук особо пояснял, что сами основатели Улуса Джучи предпочитали, чтобы их называли монголами. Появление же формы „монголо-татары" относится уже ко времени начала научного изучения и осмысления истории государственных образований, связанных с Чингисидами. Попытки ликвидировать кажущееся несоответствие между хорошо известным названием „мон-голы“, „Монголия" и постоянно встречающимися в средневековых источниках „татары⁴*, „Татария" и привели к появлению странного по своему содержанию, но внешне примиряющего историко-географические традиции средневековья и новейшего времени словообразования „монголо-татары"» (Егоров, с. 177, примеч. 7).

.. на ректъ на Каялть... — Каяла — река, на которой князь Игорь, герой «Слова о полку Игореве», потерпел поражение в битве с половцами в 1185 г. Какая это река, до сих пор не выяснено. Кроме «Слова» название реки Каялы встречается еще только в летописной «Повести о походе Игоря» и в «Задонщине». Этимологию слова «Каяла» толкуют по-разному. Согласно одной из гипотез это слово следует возводить к глаголу «каяти» — жалеть, оплакивать. Таким образом значение этого названия не географическое, а символическое, т. е. Каяла — река плача, река скорби.

… а от Калатъския рати... — Имеется в виду Калкская битва — первое столкновение русских с монголо-татарами в 1223 г. на небольшой степной реке Калке (ныне Кальчик), впадающей в Сурожское (Азовское) море. Русские силы потерпели в этой битве сокрушительное поражение. Калкская битва предшествовала монголо-татарскому нашествию, которое началось в 1237 г. Все древнерусские источники начинают отсчитывать время монголо-татарского владычества на Руси со времени злополучного сражения на Калке.

…а внуки святаго великаго князя Владимера Киевскаго. — Т. е. потомки великого князя киевского Владимира I Святославича (ум. в 1015 г.), при котором на Руси было принято христианство (в 988 г.). Поэтому Владимир I Святославич считался святителем Руси, и все русские князья, ведущие свой род от Влади-мира I, подчеркивали, что они его потомки и наследники.

… Бояна, горазна гудца... — Боян — имя певца, который создавал свои поэтические произведения до автора «Слова о полку Игореве». Имя это встречается только в «Слове о полку Игореве» и «Задонщине». В «Слове о полку Игореве» перечисляются князья, которым Боян пел свои «славы»; из этого перечня видно, что он жил во второй половине XI — начале XII в. Автор «Задонщины», вероятнее всего, знает о Бояне только из «Слова о полку Игореве». Судя по тексту «Слова», Боян сопровождал пение своих «слав» игрой на гуслях. Автор «Задонщины» называет его «гудцом», т. е. играющим на «гудке»; гудок — музыкальный инструмент типа скрипки с тремя струнами. «Гудец» могло означать и вообще «музыкант».

Стр. 8. Игорь Рюрикович — князь, княживший в Киеве с 912 по 945 г. (был убит древлянами), фактический родоначальник династии Рюриковичей. Был женат на Ольге. Дед Владимира I Святославича.

Ярослав Владимирович — Ярослав Мудрый (ок. 978–1054), великий князь киевский, сын Владимира I Святославича. После длительной борьбы с братьями Ярослав объединил под своей властью почти все древнерусские земли. Время его княжения ознаменовалось политическим укреплением Киевской Руси, высоким развитием культуры, поэтому он и был прозван «Мудрым». Автор «Слова о полку Игореве» перечисляет князей, при которых Боян жил и которым пел песни-славы (с 20-х по 80-е гг. XI в.). Автор «Задонщины» называет наиболее знаменитые имена киевских князей (с начала X по середину XI в.) — Игоря, Владимира, Ярослава.

Аз же помяну резанца Софония... — См. статью Р. П. Дмитриевой «Об авторе Задонщины» (с. 360–368 наст. изд.).

А от Калатьские рати до Момаева побоища 160 лтът. — От Калкской битвы (1223 г.) до Мамаева побоища (1380 г.) прошло не 160, а 157 лет. Академик М. Н. Тихомиров высказал предположение, что эта ошибка в исчислении лет объясняется тем, что «Задонщина» была написана в' 1383 г. (автор, высчитывая годы, ошибочно просчитал их до того времени, когда он писал свое произведение), см.: Тихомиров М. Н. Древняя Москва. М., 1947, с. 203.

…в полть Половецкое! — Как в летописях, так и в древнерусских литературных памятниках земли, занимаемые монголо-татарами, по аналогии с более древним периодом истории Руси, назывались Половецким полем, а монголо-татары — половцами.

Коломна — город в 100 км на юго-восток от Москвы, в месте впадения в Москву-реку реки Коломенки. Опорный пункт в борьбе Москвы с ордынцами. К Москве Коломна была присоединена в 1301 г. (до этого входила в Рязанское княжество). По Оке, южнее Коломны, проходила граница между Московским и Рязанским княжествами.

Серпугов (Серпухов) — укрепленный опорный пункт южной окраины Московского княжества. Расположен на реке Оке, западнее Коломны. Иван Калита отдал Серпухов в удел своему младшему сыну Андрею, отцу Владимира Андреевича. В 1374 г. Владимир Андреевич заложил в Серпухове дубовую крепость — «град Серпухов дубов».

Звонятъ колоколы втъчныя в Втъликом Новегородтъ, стоят мужи навгородцкие у святыя Софии… — Святая София (1045–1050 гг.) — патрональный храм Новгорода Великого. Около Софийского собора в новгородском кремле собиралось новгородское вече. Второе место сбора веча находилось на противоположном берегу реки Волхова — на Торговой цлощади.

… выехали посадники из Великого Новагорода... — Посадники — правители Новгорода, избиравшиеся на вече из представителей наиболее богатых и знатных семей. О приходе новгородцев на Куликово поле рассказывается и в некоторых редакциях «Сказания о Мамаевом побоище» (в Распространенной редакции «Сказания» — см. с. 86–89 — имеется большой рассказ о помощи новгородцев Дмитрию Донскому). Новгородские летописи об участии новгородцев в Куликовской битве ничего не сообщают, но в Синодике 1552–1560 гг. церкви Бориса и Глеба в Новгороде имеется такая запись: «… и в полону скончавшихся братии нашей и в поганском языкы, и на Дону избпеных братии нашей при велицем князе Дмитреи Ивановичи…» (см.: Шляпкин И. А. Синодик 1552–1560 г. Новгородской Борисоглебской церкви. — В кн.: Сборник Новгородского общества любителей древности, вып. 5. Новгород, 1911, с. 7).

… а с ними 7000 войска… — Цифровые обозначения участвовавших в Куликовской битве войск как в «Задонщине», так и в других памятниках Куликовского цикла носят гиперболизированный характер.

…на реки на Мечи, межу Чюровым и Михайловым… — Меча — правый приток Дона, южнее Куликова поля. В «Книге Большому чертежу» (географическом описании русских земель XVII в.) называется Быстрой Мечей, современное название — Красивая Меча. Чурово и Михайлово — названия каких-то урочищ.

… и земли Литовской дву братом Олгордовичем, Андртью и брату его Дмитрею… — На стороне Дмитрия Ивановича в битве на Куликовом поле участвовали сыновья великого князя литовского Ольгерда, братья союзника Мамая, литовского князя Ягайла, Андрей и Дмитрий. Оба этих князя находились на службе у великого князя московского. Андрей Ольгердович, старший сын Ольгерда, с начала 40-х гг. XIV в. был князем в Полоцке как подручник отца, но когда, после смерти в 1377 г. Ольгерда, великокняжеский престол занял Ягайло, Андрей лишился Полоцкого княжения, бежал в Псков и был посажен на княжение там. На Куликово поле он пришел с псковскими отрядами. Погиб в 1399 г. в битве на реке Ворскле, во время похода великого князя литовского Витовта против Темиркутлуя. Дмитрий Ольгердович, второй сын Ольгерда, еще при жизни отца владел Брянском и Трубчевском. В 1379 г. сдал Трубчевск Дмитрию Донскому, и московский князь дал ему во владение Переяславль-Залесский. Так же, как и брат, погиб в битве на Ворскле в 1399 г.

Дмитрий Волынский — Дмитрий Михайлович Боброк Волынский — сын литовского князя на Волыни Кориата-Михаила Гедиминовича. Выехав из Литвы, он был сначала тысяцким у нижегородского князя, а затем перешел на службу к Дмитрию Донскому, у которого был воеводой. Был женат на сестре Дмитрия Донского Анне. Талантливый полководец. Принимал участие во всех походах Дмитрия Донского. Во время Куликовской битвы вместе с Владимиром Андреевичем руководил действиями засадного полка. (См. также: Веселовский, с. 285–286).

Стр. 9. …сынове Олгордовы, а внуки есмя Едимантовы, а правнуки есми Сколомендовы. — Ольгерд (Альгирдас) — великий князь литовский (1345–1377). См. о нем в статье В. Т. Пашуто «Историческое значение Куликовской битвы», с. 273–277 наст. изд. Русский летописец, сообщая о смерти Ольгерда, посвятил ему специальную некрологическую статью: «В лето 6835 (1377) умре князь великий Олгерд Гедиминовичь Литовьскыи, зловерный, безбожный, нечестивый, и седе по нем сын его менший именем Ягайло на княжении на великом, обладаа всею землею Литовьскою… Во всей же братии своей Олгерд превзыде властию и саном, понеже пива и меду не пиаше, ни вина, ни кваса кисла, и великоумьство и воздержание себе приобрете, крепку думу от сего и мног промысл притяжав и таковым коварьством многы страны и земли повоева и многы грады и княжениа поймал за себе и удержа себе власть велику, тем и умножися княжение его, яко же ни един же от братиа его створи, но ни отець его, ни дед его тако прослыл» (Рогожский летописец. — ПСРЛ, т. XV. Изд. 2-е, вып. 1. Пг., 1922, стб. 117). Едимант — Гедимин (Гедиминас), великий князь литовский с 1316, в 1341 г. убит при осаде немецкой крепости Баербург. Его политику по расширению владений Великого княжества Литовского, борьбе с немецкими рыцарями и захвату западнорусских земель продолжил сын Ольгерд. Сколоменд — кто имеется в виду под этим именем, не ясно, может быть, князь литовский Скирмонт (ум. в 70-х гг… XIII в.), но он не был предком Гедимина.

… испиемъ шеломом воды… — Традиционный древнерусский образ захвата неприятельской земли: зачерпнуть шлемом и испить воды из реки, протекающей яо вражеской территории, — значит покорить врага.

Су лица — короткое метательное копье, дротик.

… боеданы бусорманские. — Байдана — доспех типа рубахи из металлических колец длиною до колен с короткими (до локтей) рукавами.

Черленые (червленые) щиты — щиты, окрашенные черленью, яркой розовокрасной краской, которая делалась из особого насекомого — червеца.

Непрядва — западный приток Дона, ограничивает с севера Куликово поле. Куликово поле находится в верховьях Дона, в пределах современного Куркинского района Тульской области.

Руская земля, то первое ecu как за царем за Соломоном побывала. — Эта фраза, вероятнее всего, связана с такой фразой «Слова о полку Игореве»: «О Руская земле! Уже за шеломянемъ еси!» («О Русская земля! Ты уже за холмом»; шоломя — гора, холм). Автор «Задонщины» не мог не знать слова «шоломя»; таким образом, либо он располагал текстом «Слова», где было иное написание этого слова, не понятое им, либо он по-своему переосмыслил этот отрывок «Слова о полку Игореве». Соломон — создатель храма в Иерусалиме. Соломон является олицетворением мудрости, с его именем связано много легендарных преданий, как библейских, так и апокрифических, в том числе широко бытовавших и в древнерусской письменности.

Кречет — хищная птица из семейства соколиных, более крупная, чем соколы, светлой (белой) или темной (серовато-бурой) окраски.

… рвахуся от златых колодицъ … обриваху шевковыя опутины... — Колодка — приспособление для соколиной охоты. Вл. Даль в своем «Толковом словаре живого великорусского языка» дает такое описание этого приспособления: «Брусок с двумя стойками и насестью, на которой держат ловчую птицу, привязывая ее цолжиком». Должик — ременные путы (опутины). Поэтизируя этот образ, автор «Задонщины» называет колодки золотыми, а путы — шелковыми.

… звонечи злачеными колоколы... — На ловчую птицу надевались колокольчики. В «Уряднике сокольничьего пути» XVII в. (документе, регламентирующем церемониал царской соколиной охоты) в разделе об уряжении соколов сказано: «И начальные емлют с стола наряд: 1-й Парфеней, возьмет клобучек, по бархату червчетому шит серебром, с совкою нарядною; 2-й, Михей, возьмет колокольцы серебреные позолочены; 3-й, Левонтей, возьмет обнасцы и должик тканые з золотом волоченым…», см.: «Изборник». (Сборник произведений литературы Древней Руси). М., 1969, с. 571.

Стр. 10…а Борисъ и Глтъбъ молитву воздают за сродники своя. — Борис я Глеб, сыновья Владимира I Святославича, после смерти отца (1015 г.) были убиты по приказу своего брата Святополка (он получил в Древней Руси прозвище Окаянного), который захватил великокняжеский стол в Киеве и стал уничтожать возможных соперников. Против Святополка боролся Ярослав Владимирович, который в битве на реке Альте в 1019 г. окончательно разбил Святополка и сел на великокняжеский стол в Киеве. При Ярославе его братья Борис и Глеб были канонизированы— признаны святыми. Это были первые русские святые, считавшиеся покровителями Русской земли и русских князей. Русские князья, потомки Владимира I Святославича, всегда особо подчеркивали свое родство с ним и святыми Борисом и Глебом.

… и кртьпцы бысть князи бтълозтърстии Федор Семеновичъ, да Семен Михайло-вичъ... — В Куликовской битве участвовали белозерские князья Федор Романович и его сын Иван, оба погибли. Имя Семена Михайловича названо среди убитых на Куликовом поле и в «Сказании о Мамаевом побоище», и в летописных повестях. Названы белозерские князья Федор, сын его Иван и Семен Михайлович в перечне убитых на Куликовом поле и в пергаменном Синодике. Федор и Иван названы в Синодике первыми: «Князю Федору Белозерскому и сыну его Ивану, убиенным от безбожного Мамая, вечная память».

… Тимофей Волуевичь… — Воевода, сын боярина Василия Акатьевича. Имя Тимофея Волуевича названо среди убитых на Куликовом поле в упомянутом выше Синодике XIV–XV вв.: в тексте записано «Тимофею Васильевичу», а на полях сделано примечание — «Валуевичу». В пространной летописной повести про него сказано: «Тимофей Васильевич Акатьевич, наречаеми Волуй». Второе отчество «Акатьевич» — от имени деда Тимофея — Акатий. Акатий был родоначальником боярского рода, получившего впоследствии фамилию Валуевых. (См. также: Веселовский, с. 230–231, 235, 474).

… Андртъй Серкизовичь... — Андрей Иванович Серкизов, сын ордынского царевича Серкиза (Черкиза). Серкиз выехал на Москву к великому князю Дмитрию Ивановичу в 70-х гг. XIV в., крестился, получив при крещении имя Ивана. От него пошел род бояр Старковых. Андрей Иванович Серкизов назван среди убитых на Куликовом поле в — пергаменном Синодике. (См. также: Веселовский, с. 57, 397–398, 408).

… Михайло Ивановичь… — Воевода, сын боярина Ивана Акинфовича, назван в числе убитых на Куликовом поле в пергаменном Синодике. (См. также: Веселовский, с. 54, 496, 498).

Кинжалы фряские — кинжалы фряжские, т. е. итальянские: фрягами в Древней Руси называли итальянцев и вообще иностранцев.

Хоругвь — знамя, стяг. В данном контексте имеет и прямое значение — войсковое знамя, и переносное — отряд, войсковая единица.

Копия харалужныя — в «Слове о полку Игореве» харалужными названы мечи. «Харалужные» — вероятно, булатные (это слово встречается только в «Слове о полку Игореве» и в «Задонщине»). В. Ф. Ржига предполагает, что «харалуж-ный» произошло от узбекского слова «хараблик» — гибель, разрушение, т. е. мечи гибельные, несущие гибель (см.: Ржига В. Ф. Восток в «Слове о полку Игореве». — В кн.: «Слово о полку Игореве». Сборник статей. Гослитмузей. М., 1947, с. 169–189).

Кликнуло Диво... — В «Слове о полку Игореве» — Див. Что означает это слово и в «Слове о полку Игореве» и в сЗадонгцине», неясно, и толкование его значения носит предположительный характер. Большинство исследователей считают, что Див — какое-то мифическое существо. Обзор существующих по этому вопросу точек зрения см. в кн.: Словарь-справочник «Слова о полку Игореве». Вып. 2. Д — Копье. JL, 1967, с. 29–31.

…к Желтьзным Вратам… — Топоним «Железные Ворота» обозначал название нескольких географических пунктов. Здесь, вероятнее всего, имеется в виду Дербент (в настоящее время город в Дагестанской АССР), носивший в древности название «Железные Ворота» (Темир-Капы), так как это была крепость, закрывавшая узкий проход между западным берегом Каспийского моря и Кавказскими горами. Следует отметить, что уже в XV в. Дербент находился в упадке. Железными Воротами называлась также (это название сохранилось до наших дней) теснина в среднем течении Дуная.

… и къ Караначи... — Вероятно, имеется в виду город Орнач, который упоминается и в летописях. Но единого мнения о том, что это за город, нет. Н. М. Карамзин считал, что этот город находился в. устье Дона. Но, может быть, так назывался в древнерусских летописях Ургенч — столица Хорезма, уничтоженная в 1388 г. Тимуром. Г. Н. Моисеева обратила внимание на то, что венецианский космограф Фра-Мауро, посетивший Нижнее Поволжье в начале XV в., на своей карте обозначил город Орнач и рядом с названием этого города (в итальянской транскрипции «Organsa») «нарисовал надгробие и приписал: „Sepulcrum real“ — „в действительности могилы". Следовательно, город Орнач в конце XIV в. перестал существовать» (Моисеева Г. И. К вопросу о датировке Задонщины. — ТОДРЛ, т. XXXIV. Л., 1979, с. 225). На основании упоминания Орнача в «Задонщине» Г. Н. Моисеева приходит к заключению, что это произведение было написано еще во время существования Орнача, т. е. до конца XIV в.

Кафа. — Во второй половине XIII в. генуэзцы основали в Феодосии (городе на берегу Черного моря, существовавшем с середины VI в. до н. э.), которая находилась под властью монголо-татар, торговую факторию Кафу. Кафа в XIV–XV вв. стала важнейшим центром торговли между Западом и Востоком.

…и к Торнаву… — Тырново, город на реке Янтре (в настоящее время город Велико-Тырново в Болгарии), с XII в. столица Второго Болгарского царства, во второй половине XIV в. — столица Тырновского царства. Один из крупнейших государственных и церковных центров средневековья. В 1393 г. город Тырново был

7г 25 Сказания и повести

захвачен турецким султаном Баязидом и разгромлен. С захватом и разгромом Тыр-нова турками Тырновское дарство прекратило свое существование.

… ко Царюграду… — Царьград — Константинополь — столица Византийской им-перин, основан ими. Константином в 330 г., находится на европейском берегу пролива Босфор. Древняя Русь была тесно связана с Царьградом и в государственном и в культурном отношении. В 1453 г. Царьград был захвачен турками и стал столицей Османской империи, получив название Стамбул.

.. .на Рожество святтъй богородицы — 8 сентября.

Пересвет. — В «Сказании о Мамаевом побоище» рассказано, что при посещении великим князем московским Дмитрием Троицкого монастыря игумен монастыря Сергий отправил с ним сражаться против Мамая двух иноков — Пересвета и Ослябю (см. наст, изд., с. 31). В «Сказании» про Пересвета и Ослябю говорится, что оба они были известными воинами. Поединком Пересвета с татарским богатырем началась Куликовская битва. Все сведения о Пересвете ограничиваются данными памятников Куликовского цикла. Согласно «Задонщине» Пересвет — брянский боярин. В летописных повестях и в «Сказании» названо второе имя Пересвета — Александр. В Распространенной редакции сказано о нем: «чернец — любочанин».

Стр. 10—И. …на суженое мтьсто привели. — Привели на место суда. Сражение, поединок трактовались в Древней Руси как «божий суд»: «по божьему изволению» побеждал правый. В данном случае под «божьим судом» подразумевается поединок Пересвета с татарским богатырем. Оборот «суженое мѣсто» можно понимать и как обозначение места, на котором суждено погибнуть.

Стр. 11. И молвяше Ослябя чернец… — В «Сказании», как и в «Задонщине», Ослябя назван братом Пересвета и указано его имя — Андрей. Возможно, что

об Ослябе идет речь в летописной записи о посылке с дарами посла из Москвы в Константинополь: «Послаша в Царьгород много серебра в милостыню с черньцом Родионом Ослебятем, иже преже был боярин Любутьскы» (ПСРЛ, т. XXV. М.—Л., 1949, с. 228). В летописи эта запись помещена под 1398 г. Из текста «Задонщины» явствует, что Ослябя на Куликовом поле не погиб.

… чаду моему Иякову… — В некоторых вариантах Основной редакции «Сказания о Мамаевом побоище» в числе воинов, посланных в поле в первом сторожевом (разведывательном) отряде, называется Яков Ослябятев. В «Задонщине» но Кирилло-Белозерскому списку в перечне убитых на Куликовом поле назван «Иаков Ослебятин».

… плаката… на забралах… — Забрало — деревянная галерея, идущая по верху крепостной стены. На забралах во время осады города неприятелем располагались воины, держащие оборону города.

…Ондртьева жена Марья… — Имеется в виду жена воеводы Андрея Серки-зовича.

… Михайлова жена Оксинъя… — Имеется в виду жена воеводы Михаила Ивановича.

… щурове рано въсптьли… — Щур — певчая птица из семейства вьюрковых, величиной со скворца. Птицы эти особенно много поют в мае, сидя на вершине куста или выступающей ветви дерева.

… на Акима и Аннинъ день. — 9 сентября.

Стр. 12. …«Господи боже мой, на тя уповахъ, да не постыжуся в вп>к, ни да посмтъют ми ся враги моя мнть». — Цитата из Псалтири, Пс. 24, ст. 2.

… а выхода нам у руских князей не прашивати». — После установления мон-голо-татарского ига на Руси в русские селения и города были посланы даруги, ведавшие сбором дани, и военачальники, наблюдавшие за местным населением, — баскаки. Со временем эта система была отменена, и выплатой дани, размеры которой устанавливались по заранее заключенному договору, стали ведать князья. Дань, собираемая князем и отправляемая в Орду, называлась «выходом».

Камка — парча, плотная шелковая ткань, прошитая золотыми или серебряными нитями.

Насычеве — значение слова неизвестно.

Стр. 13. Молвяше же ему фрязове... — Здесь «фряги» — генуэзцы.

…орда Залтьская. — Здесь «орда» в значении — «земля», «княжество».

Батый — хан, сын хана Джучи, внук Чингисхана. Продолжил захватнические войны отца и деда. Он возглавил поход монголо-татар в Восточную Европу в 1236–1243 гг. В 1237–1240 гг. произошло завоевание Руси Батыем, и с этого времени началось монголо-татарское владычество. При Батые возникла Золотая Орда — монголо-татарское феодальное государство, образовавшееся в результате захватнических войн Чингисхана и его преемников. Столицей Золотой Орды стал город €арай-Бату (Старый Сарай) на левом берегу Волги близ Астрахани. Умер Батый з 1255 г.

Нтьчто гораздо упилися… — Этот образ восходит к поэтике устного народного творчества: битва — пир, упиться на этом пиру — погибнуть в бою.

И стал… Дмитрей Ивановичь… на косттьхъ... — Выражение «стать на костях» означало окончание битвы и победу того, кто «вставал на костях».

…Михайло Александр о вичь… — С. Б. Веселовский предполагает, что Михаил Александрович был боярином князя серпуховского Владимира Андреевича (см.: Веселовский, с. 489–490).

КРАТКАЯ ЛЕТОПИСНАЯ ПОВЕСТѣ

Стр. 14. …фрязы и черкасы и ясы… — Фрязы — фряги (см.'примеч. к с. 13); черкасы (черкесы) и ясы (осетины) — народности Северного Кавказа.

… приидоша отъ Орды… — В виду имеется Золотая Орда. См. примеч. к с. 13 к имени «Батый»; см. также статью В. Т. Пашуто «Историческое значение Куликовской битвы» (наст, изд., с. 262–264).

… поганый родъ измалтескый. — Потомки измаильтян. Согласно библейской легенде (книга «Бытие»), сын патриарха Авраама от наложницы Агари, служанки жены Авраама Сарры, — Измаил был родоначальником различных арабских племен. Поэтому в древнерусских произведениях кочевые народы называли измаильтя-нами (потомки Измаила) или агарянами (потомки Агари).

… побиени бысть на ртъцть на Вожтъ… — Имеется в виду битва на реке Воже (притоке Оки в пределах Рязанского княжества) в 1378 г. В этой битве великий князь московский Дмитрий Иванович наголову разбил золотоордынского воеводу Бегича, который был послан Мамаем с войском на Московское княжество.

Ягайло — сын великого князя литовского Ольгерда (см. примеч. к с. 9), после смерти отца в 1377 г. стал великим князем литовским. После Кревской унии 1385 г. Литвы и Польши в 1386 г. Ягайло вступил в брак с польской королевой Ядвигой. Литовские феодалы находились в оппозиции к унии. Поэтому Ягайло в 1392 г. передал власть в Литве, а в 1401 г. и титул великого князя литовского Витовту. Королем польским, под именем Владислава II Ягелло, был до своей смерти в 1434 г. (является родоначальником династии Ягеллонов). В 1380 г. заключил союз с Мамаем, но его силы запоздали к месту битвы на Куликовом поле. Во время Грюнвальдской битвы в 1410 г. с войсками Тевтонского ордена командовал союзной польско-литовско-русской армией.

Половци — см. примеч. к с. 8 к словам «…в пол-ѣ Половёцкое!».

Агаряны — см. выше примеч. к словам «…поганый род измалтескый».

Стр. 14–15. Феодоръ Романович Бтълозерскый, сынъ его князь Иванъ Феодоро-вич… — См. примеч. к с. 10, к словам х«. ..и кр'ѣпцы бысть князи бѣлозѣрстии…».

Стр. 15. Михайло Бренков. — В «Сказании о Мамаевом побоище» назван Михаилом Андреевичем Бренком и подробно рассказано о его роли на Куликовом поле. Во время битвы на нем была одежда великого князя, и он находился под великокняжеским знаменем. Погпб в сражении. С. Б. Веселовский о нем пишет: «Некоторые летописи называют его боярином, но, очевидно, это слово здесь не означает боярского чина. Судя по всему, Бренко был худородным любимцем великого князя, и ни его родителиѣ ни потомки не входили в состав боярства… ни о предках, ни о потомках Бренка мы ничего не знаем» (.Веселовский, с. 498).

Лев Морозов — воевода, сын боярина Ивана Мороза, назван в числе убитых на Куликовом поле в пергаменном Синодике. В других редакциях «Сказания» ошибочно именуется Мозырев, Мазырев. (См. также: Веселовский, с. 198, 482, 498).

Семен Мелик — боярин, воевода великого князя московского, от него вели свой род бояре Милюковы. Командовал третьим разведывательным сторожевым отрядом, отправленным в поле во время движения войск, после переправы через Оку (см. наст, изд., с. 34–35). Назван в числе убитых в пергаменном Синодике. (См. также: Веселовский, с. 492, 498, 508).

Олег Рязанский — великий князь рязанский Олег Иванович (1350–1402), неоднократно вступал в сделки с Ордой, заботясь о безопасности своего княжества (Рязанская земля граничила с ордынскими владениями и с Московским княжеством). Как правило, эта политика не спасала Рязанскую землю от ордынских погромов. Заключив союз с Мамаем во время Куликовской битвы, Олег тем не менее непосредственного участия в сражении не принимал. После победы Дмитрия Олег Рязанский бежал из своего княжества и в 1381 г. должен был заключить невыгодный для себя договор с Дмитрием Донским. В 1386 г. Олег заключил мирный договор с великим князем московским, скрепленный родственными отношениями: сын Олега Рязанского Федор женился на Софье Дмитриевне — дочери Дмитрия Донского.

… Т октамышь изъ Синее Орды. — Тохтамыш, потомок хана Джучи. Одержав добеду над Мамаем, воцарился в Золотой Орде. В 1382 г. совершил стремительный набег на Русь и обманом (обещав осажденным москвичам мир) захватил Москву, подвергнув город страшному разгрому. Умер в 1406 г. Синей Ордой древнерусские книжники называли Ак-Орду (Белая Орда), которая находилась на территории нынешнего Казахстана и Западной Сибири.

… сртьтошася на Калках. — Видимо, на реке Калке.

Улус — владение, земля, подвластная золотоордынскому хану.

… стьде на царствть Волжьском. — Т. е. занял ханский престол в Новом Сарае— столице Золотой Орды (см. также примеч. к с. 7 к имени «Мамай»).

Киличей — посол, знающий язык той страны, в которую он направлялся.

ПРОСТРАННАЯ ЛЕТОПИСНАЯ ПОВЕСТѣ

Стр. 16… бессермены, и армены, и фрязи, черкасы, и ясы, и буртасы. — См. примеч. к с. 7 и 14. Здесь, возможно, бессермены не общее наименование — басурмане (мусульмане), но обозначение народов Волжской Болгарии; армяне жили в разных местах Средней Волги; буртасы — так назывались племена, жившие на правом берегу Волги в ее среднем течении. Все эти земли входили в состав Золотой Орды.

… мнтьеъ себть аки царя… — См. примеч. к с. 7 к имени «Мамай».

… ттьмныя своа князи поганыя звати. — «Темные князи» — темники — высшие военачальники, командовавшие «тьмой» — десятью тысячами всадников. Возможно, что здесь имеет значение и игра слов — темные, мрачные князья.

Яко же рече Христосъ: «От нас изидоша и на ны быша». — Здесь использована цитата из Нового Завета (I Иоан., II, 19: «От нас изыдоша, но не беша от нас…»), где речь идет об «антихристах», которые явятся в «последние времена» и ополчатся на христиан.

. ..на Семенъ день... — В день памяти Симеона Столпника, 1 сентября.

Стр. 17. Сыроядцы £— те, кто ест сырое мясо, дикари, варвары.

Яко же пророкъ рече… съкрушатся». — Цитата из Псалтири, переданная не совсем точно. Ср.: «Меч извлекоша грешницы и напрягоша лук свой низложити убога и нища, заклати правыя сердцем. Меч их да внидет в сердце их и луци их да сокрушатся» (Пс. 36, ст. 14–15).

Иде къ зборней церкви матере божии Вогородици... — Имеется. в виду Успенский собор в московском Кремле, основанный в 1326 г. митрополитом Петром. В 1475–1479 г. на месте старого Успенского собора, заложенного Петром, был построен архитектором Аристотелем Фиораванте новый Успенский собор, сохранившийся до наших дней.

«О, господи… крестьяньском». — Эта часть молитвы Дмитрия Ивановича основана на цитатах из Псалтири и богослужебных книг. Ср.: «Кто есть царь славы? Господь силен и крепок, господь силен в брани…» (Пс. 23, ст. 8); «Кто есть царь славы? Господь сил, той есть царь славы» (Пс. 23, ст. 10); «Ты бо еси бог наш и мы людиё твои» (Часослов. Тропарь 6-го гласа из Великого повечерия); «Ты страшен еси, кто противится тебе» (Пс. 75, ст. 8).

«Господи, в помощь мою еонми!.. И да постыдятся и посрамляются…». — Цитата из Псалтири (Пс. 69, ст. 1–2).

Стр. 18… выхода просити, како было при Чанибть цари… — Значение слова «выход» — см. примеч. к с. 12. «При Чанибть цари» — т. е. при хане Золотой Орды Джанибеке (был ханом с 1342 по 1357 г.). Видимо, после смерти Джанибека (существует версия, что он был убит своим сыном Бирдибеком), когда в Орде начались внутренние распри и власть ее над Русью ослабела, объем выплачиваемой русскими князьями дани уменьшился. Поэтому Мамай и требует выплаты дани в объеме, установленном при хане Джанибеке.

Святополк — см. примеч. к с. 10 к словам «… а Борисъ и Гл'ѣбъ молитву воздают…». В древнерусской письменности образ Святополка Окаянного был символом предателя.

…да не ркут невтьрнии: «Тдть есть богъ ихъ?». — Цитата из Псалтири. Ср.: «Да не когда рекут языци: где есть бог их» (Пс. 78, ст. 10).

«Кто богъ велий, яко богъ нашь? Ты ecu богъ, творяй чюдеса, — единъ!». — Стих из Псалтири (Пс. 85, ст. 10), получивший распространение как «Великий арокимен» (особое песнопение в торжественных праздничных богослужениях).

… иде к Пречисттьй и къ епископу Герасиму… — «Пречистая» — коломенский собор"¹ Успения богородицы. Коломенским епископом в 1380 г. был Герасим.

… ста у Октъ на усть Лопастны... — Вблизи места впадения в Оку реки Лопасни находилась переправа через Оку.

Тимофей Васильевич — см. примеч. к с. 10, к имени «Тимофей Волуевич».

…за недтьлю до Семеня дни... — 24 августа: «Семен день» — день памяти Симеона Столпника, 1 сентября.

… у великой княгинть у Евдоктъи... — Женой Дмитрия Донского (с 1367 г.) была суздальская княжна Евдокия (Авдотья) Дмитриевна, дочь суздальско-нижегородского князя Дмитрия Константиновича. От брака с Евдокией Дмитрий Донской имел 12 детей —8 сыновей и 4 дочери. Евдокия пережила мужа на 18 лет (ум. в 1407 г.).

… у сыновъ своих, у Василья и у Юрьа и у Ивана… — Василию было в 1380 г. 9 лет. После смерти Дмитрия Донского Василий Дмитриевич стал великим князем московским (ум. в 1425 г.). Юрию в 1380 г. было 6 лет. Иван родился в 1380 г.

… Феодора Ондртьевича. — В 1380 г. было два боярина с именем Федор Андреевич. В. Ф. Ржига и М. Н. Тихомиров считали, что в виду имеется боярин Федор Андреевич Кошка, родоначальник Романовых (см.: Повести о Куликовской битве. Изд. подгот. М. Н. Тихомиров, В. Ф. Ржига, Л. А. Дмитриев. М., 1959, с. 240). С. Б. Веселовский отождествляет это имя с боярином Федором Андреевичем Свибло (см.: Веселовский, с. 498). Федором Андреевичем Свибло называют это лицо и составители именного указателя к Никоновской летописи (см.: ПСРЛ, т. XIV, вторая половина. Пг., 1918, с. 128).

Стр. 19. …Рахиль же есть рыдание кртьпко... — Рахиль — символический образ плачущей по погибшим детям матери. Образ этот восходит к библейской «Книге пророка Иеремии» (XXXI, 15): «Так говорит господь: голос слышен в Раме, вопль и горькое рыдание; Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться о детях своих, ибо их нет».

…за два дни до Рожества святыа богородица. — Т. е. 6 сентября (рождество богородицы отмечается церковью 8 сентября).

Сергий — основатель Троицкого монастыря в лесах, окружавших небольшой древнерусский город Радонеж (отсюда Сергий Радонежский), на реке Кончуре (в 70 км на северо-восток от Москвы, в настоящее время — Троице-Сергиева лавра в г. Загорске Московской обл.). Пользовался огромной популярностью среди различных слоев населения, играл большую роль в политической и церковной жизни всей Руси. Поддерживал политику великого князя московского по объединению русских княжеств вокруг Москвы. Благословение Сергием великого князя московского на борьбу с Мамаем имело важное идеологическое значение и придавало походу Дмитрия значение общерусского священного дела. Умер в 1392 г., еще при жизни почитался как святой.

«Сии на колтьсницах, а сии на контьх, мы же во имя господа бога нашего призовем»… — Цитата из Псалтири (Пс. 19, ст. 8).

«Покажи ми славу… лтьпотами…» — Перефразировка текста молитвы «На великое освящение воды» из Требника (ср.: «… тебе трепещут умные силы, тебя славит луна, тебе присутствуют звезды, тебе работают источницы, ты простер еси небо яко кожу, ты утвердил еси землю на водах, ты оградил еси море песком, ты дыханием воздух излиял еси. Ангельские силы тебе служат, архангельстии лицы тебе кланяются, многоочитые херувимы и шестикрылые серафимы. окрест стояще и облетающе страхом непреступныя твоея славы покрываются…»).

… яко же помиловал ecu слугу своего Моисеа… и столпу огненому повтьлтьлъ ecu ити пред ним, и морьскиа глубины на сушу преложи… — В библейском рассказе об исходе израильских племен из Египта говорится, что идущим по пустыне, в Обетованную землю израильтянам бог указывал путь «днем в столпе облачном… а ночью в столпе огненном». Перед преследуемыми фараоном израильтянами расступилось Чермное (Красное) море, а когда они прошли по морскому дну, то воды морские вновь сомкнулись и потопили войска фараона (Исход, гл. XIII–XIV),

* С т р. 20. Огоспожинъ день — день рождества богородицы назывался в быту Госпожин день, Госпожинки.

… мъглане бо было бтьаше того от утра до третъяго часа. — В Древней Руси часы отсчитывались только днем, начиная с восхода солнца, в зависимости от времени года, таким образом, обозначение часов менялось. Времяисчисление в сентябре 1380 г. соотносится с теперешним в такой последовательности: 1-й час дня соответствует 6 ч. 30 м.; 2-й —7 ч. 30 м.; 3-й — 8 ч. 30 м.; 4-й —9 ч. 30 м.; 5-й —

10 ч. 30 м.; 6-й — И ч. 30 м.; 7-й —12 ч. 30 м., и т. д. Эту особенность древнерусского счета времени следует учитывать и во всех последующих случаях, когда в текстах называются часы событий.

«Господи, что ся умножишася… противляхся им». — Две цитаты из Псалтири, соединенные вместе. Первая передается неточно (ср.: «Господи, что ся умножиша стуждающии ми, мнози востают на мя…»— Пс. 3, ст. 2), вторая — точно: «Вси языцы обыдоша мя, именем господним противляхся им» (Пс. 117, ст. 10).

… яко же есть писано: «Гдть трупи, ту и орли». — Цитата из Евангелия (ср.: «Идеже аще будет труп, тамо соберутся и орли» — Мф. XXIV, 28).

… натьха… на поганаго царя Теляка, нареченаго плотнаго дьявола Мамаа… — Смысл данного отрывка недостаточно ясен. Можно предположить, что здесь идет речь о хане Тюляке, одном из марионеточных ханов Мамая (см. примеч. к с. 7 к имени «Мамай»). В Львовской летописи под 1378 г. помещен текст ханского ярлыка, в котором говорится: «Тюляково слово Мамаевою дяденою мыслью…» (ПСРЛ, т. XX, 1-я половина. СПб., 1910, с. 198). Однако есть и иное объяснение слова «теляк». В тюркских языках это слово означает — «заика, бормотун», и тогда в рассматриваемом контексте его можно толковать как оскорбительное прозвище Мамая (см.: Егоров, с. 208–209).

… рече слово псаломское: «Братье, богъ намъ — прибтьжище и сила». — Цитата из Псалтири (Пс. 45, ст. 1).

Стр. 21. …не помянуша, яко мученици глаголаху друг къ другу: «Братие, потерпим мало: зима яра, но рай сладокъ, и страстен меч, но сладко втьнчание». — Воины, погибающие в жестоком бою, сравниваются с мучениками: имеются в виду сорок мучеников севастийских, брошенных в ледяное озеро за исповедание веры, но не отрекшихся от Христа; цитируемые здесь слова — перефразировка стихиры сорока мученикам севастийским, срГ: «… люта зима, но сладок рай, болезнен лед, но сладкое восприятие» (Минея за март, служба на 9 марта, первая стихира «Терпяще настоящая»). Подобная перефразировка использована и в службе Сергию Радонежскому: «… люты скорбп, но сладок рай, болезнены труды, но присно-сущно восприятие» (Минея за сентябрь, служба на 25 сентября, стихира на великой вечерне «Терпя нынешняя»).

… воина Георгиа и славнаго Дмитриа... — Имеются в виду святые, считавшиеся покровителями воинов на брани, — Георгий Победоносец и Дмитрий Со-лунский.

… архистратиг Михаил. — Архистратиг (греч.) — главный воевода, полководец, здесь архангел Михаил — главный воевода, вождь небесного воинства.

… гнаша содомьлянъ… — По библейской легенде, жители города Содома — содомляне вели порочную жизнь и были за это уничтожены богом (Бытие, гл. 13, 14, 19). Здесь этим презрительным именем названы ордынцы.

… Феодоръ Торусский… — В поздних летописях Федор Тарусский назван в числе убитых под Белевым в 1438 г. В пергаменном Синодике XV в. в перечислении убитых на Куликовом поле этого имени нет. Вероятнее всего, перечень убитых в Пространной летописной повести о Мамаевом побоище — позднего происхождения, с добавлением имен людей, в Куликовской битве участия не принимавших.

… брат его Мъстиславъ... — По другим источникам это имя неизвестно. Дмитрий Монастырев. — Боярин Дмитрий Александрович Монастырев был убит не на Куликовом поле, а в 1378 г. в битве на реке Воже. Его дочь была женой Семена Мелика (см.), погибшего на Куликовом поле. (См. также: Веселовский, с. 57, 58, 375–377).

Стр. 22. Иван Александрович — кто имеется в виду, неизвестно.

Лев Мозырев — искаженное написание имени Льва Морозова, см. примеч. к с. 15: Дмитрий Мининич — боярин Дмитрия Ивановича, был убит не на Куликовом поле, а раньше, в 1368 г., в бою на реке Тросне во время набега на Москву Ольгерда Литовского. (См. также: Веселовский, с. 237–238, 242, 474).

… десницею своею защитил его, и рукою кртыъкою и мышцею высокою… — Две цитаты из Псалтири, одна приблизительная (ср.: «… спаси десницею своею» — Пс. 52, ст. 7; Пс. 107, сТ. 7; Пс. 137, ст. 7), другая точная (Пс. 135, ст. 12).

«Не на лукъ бо мой... лтьтящиа въ день». — Три соединенные вместе цитаты из Псалтири — Пс. 43, ст. 7; Пс. 90, ст. 9—И и Пс. 90, ст. 5.

Нъ милосердъ бо есть богъ чловтъколюбец: не до конца прогнтьвается на ны, ни въ втьки враждуетъ. — Неточная цитата из Псалтири (ср.: «Щедр и милостив господь, долготерпелив и многомилостив, не до конца прогневается, ни же во век враждует» — Пс. 144, ст. 8).

Стр. 23… яко же ecu уставил слузть своему Моисею, и древнему Давыду, и новому Костянтину, и Ярославу… на оканнаго… Святополка. — Моисей — библейский пророк, предводитель израильских племен, выведший их из Египта в Синайскую пустыню. Во всех трудных ситуациях Моисею помогал бог. Давид — полулегендарный царь Израильско-Иудейского государства (конец XI в. — ок. 950 г. до н. э.). В Библии рассказывается, что Давид, когда он был еще юным и пас стада своего отца, победил в единоборстве филистимлянского исполина Голиафа, поразив его камнем из пращи (I Царств, гл. XVII). Новый Константин — имеется в виду римский император Константин Великий (285–337 гг.), ведший победоносные войны и признавший' христианство официальной государственной религией Римской империи. Ярослав — о нем см. примеч. к с. 8, здесь имеется в виду победа Ярослава над Святополком.

… ити изгоном... — неожиданно быстрым набегом.

СКАЗАНИЕ О МАМАЕВОМ ПОБОИЩЕ ОСНОВНАЯ РЕДАКЦИЯ

Стр. 25… въ прежняя вртъмена Гедеону над мадиамы...— По библейскому преданию, за грехи евреев на Израиль в течение семи лет совершали опустошительные набеги соседние племена, в том числе и племя мадиамлян. Когда однажды к Израилю подошли многочисленные отряды мадиамлян, израильтянин Гедеон во главе небольшого отряда напал ночью на врагов и всех их перебив (Суд., гл. VI, VII).

… Моисию над фараоном. — См. примеч. к с. 19 к словам «… яко же помиловал еси слугу своего Моисеа…».

Еллин — язычник, неправославный.

… поревъновавъ второму Иулиану Отступнику... — Юлиан (Флавий Клавдий Юлиан) — римский император (с 361 по 363 г. н. э.). Он выступил против христианской религии, возродив эллинистическое язычество. Христианские проповедники, как современные ему, так и более поздние, резко выступали против Юлиана, арозвав его Отступником. Юлиан погиб от вражеской стрелы в одном из своих походов на персов.

… какъ взялъ Киевъ и Владимеръ… — Нашествие Батыя на Русь началось с захвата Рязани в декабре 1237 г., а в феврале 1238 г. был захвачен и разгромлен Владимир (до этого были покорены Москва, Коломна, Суздаль). Киев был взят и разрушен в конце 1240 г.

… и великого князя Юрья Дмитреевичя убилъ... — Имеется в виду Георгий (Юрий) Всеволодович Владимирский. Юрий Всеволодович, сын Всеволода-Дмитрия Юрьевича Большое Гнездо (поэтому по отчеству Юрия могли называть и Всеволодовичем, и Дмитриевичем), великий князь владимирский, погиб в битве с полчищами Батыя на реке Сити (приток р. Мологи, в настоящее время впадает в Рыбинское водохранилище, в 50 км на восток от Рыбинска) 4 марта 1238 г.

… и въ Володимертъ въселенскую церковь златаверхую разграбилъ. — Имеется в виду владимирский Успенский собор, заложенный в 1158 г. князем Андреем Боголюбским и перестраивавшийся после пожара в 1185–1189 гг. Захватив Владимир, монголо-татары подвергли город разрушению и разграблению. Успенский собор, на хорах которого укрылись от захватчиков великокняжеская семья и другие знатные жители города, был завален изнутри и снаружи хворостом и подожжен. Успенская церковь названа «вселенской» не в терминологическом значении этого слова — главная церковь всего православного мира (такого значения Успенский владимирский собор никогда не имел). Слово «вселенская» здесь значит — самая великая на Руси (и по значению и по величине), главный собор Русской земли. Не случаен и эпитет «златоверхая». Вот что, в частности, пишет об Успенском соборе Н. Н. Воронин: «Успенский собор… занял наиболее выгодную точку городского рельефа и как бы господствовал над городом и ширью окружающего ландшафта. Его золотой купол был виден с далеких лесных высот, которыми шла дорога от Мурома… Подобно исполинскому богатырю в золоченом шеломе стал новый собор над владимирской кручей» (Воронин Н. Н. Владимир. БогоЗШбово. Суздаль. Юрьев-Польской. М., 1974, с. 37).

… Иерусалимъ плтъненъ бысть Титомъ Римским и Навходнасором царемъ вавилонским… — Навуходоносор (Набукудурриусур) И, царь Нововавилонского (Халдейского) государства (604–562 гг. до н. э.), в 587 г. захватил Иерусалим и разрушил его. Римский император Тит Флавий Веспасиан в то время, когда он еще был главнокомандующим войсками своего отца Веспасиана, в 70 г. н. э., во время Иудейской войны 66–73 гг., взял Иерусалим, разрушил город и его храм.

Стр. 26… нача глаголати къ своим еулпатом и ясаулом... — Алпауты — вельможи, феодалы; есаулы — приближенные к хану лица, выполняющие его ответственные поручения.

И доиде же до усть ртьки Воронежа... — Воронеж — левый приток Дона. По-видикюму, здесь было место сбора сил Мамая, в непосредственной близости от русских земель. До Куликова поля от этого места немногим более 200 км.

… на своего служебника... — Словом «служебник» выражается подчиненность русских князей золотоордынским ханам.

… град мой Коломну за себя заграбилъ. — На самом деле Коломна отошла от Рязани к Москве в 1301 г.

Стр. '27…ово к Вилнть… — Вильна (совр. Вильнюс) была основана в 1323 г. отцом Ольгерда, великим князем литовским Гедимином, и являлась столицей Великого княжества Литовского.

…ово к Резани… — После разгрома Батыем в 1237 г. стольного города Рязанского княжества Рязани этот большой по тем временам город постепенно пришел в упадок, и в середине XIV столетия столица княжества была перенесена в город Переяславль-Рязанский (современная Рязань). В настоящее время на месте Старой Рязани находится городище на высоком берегу реки Оки, в 50 км юго-восточнее современного города Рязани (Переяславль-Рязанский был переименован в Рязань в 1778 г.).

Ярлык — жалованная грамота. Русские кеязья и митрополиты получали ярлыки у татар на княжение, владение землями и т. д. Слово это могло иметь значение — грамота, письмо.

О таковых бо пророкъ рече… ямы. — Один из вариантов распространенного в средневековой письменности изречения, восходящего к библейской «Книге Притчей Соломоновых» (гл.'XXVI, ст. 27 и гл. III, ст. 29) и к Псалтири (Пс. 7, ст. 11). Сравни другой вариант того же изречения в Распространенной редакции (с. 75) и печатном варианте Основной редакции (с. 105).

… древний Иерусалимъ плтьнилъ, яко же и халдтъи. — Подразумевается пленение и разгром Иерусалима Навуходоносором (см. примеч. к с. 25). Халдеи — семитские скотоводческие племена, обитавшие на окраинах Вавилонии. Здесь подразумеваются народы Нововавилонского государства вообще.

Стр. 28. О таковых бо пророкъ... масличнть». — Сильно измененная цитата из Ветхого Завета. Этот же образ — дикое и культурное растения, символизирующие язычество и христианство, встречается и в Новом Завете (Рим. XI, 24).

Глаголет бо премудрость… дссажениа и поносъ». — В библейской «Книге Премудрости Соломона» содержатся многочисленные рассуждения о путях праведных и неправедных. В данном случае — обобщенное выражение мысли всей книги в одном афоризме.

И ставъ пред святою иконою господня образа... — Нерукотворный Спас — изображение лика Христа на убрусе (плате) — особо почитаемый тип иконы Христа; по преданию, он сам «запечатлел» свой образ на полотне для царя Авгаря… Не случайно в данном эпизоде называется эта икона: 16 августа (т. е. во время подготовки к Куликовской битве) — празднование в честь Спаса Нерукотворного. Кроме того, Нерукотворный Спас выступал как боевое знамя, он был изображен на главном знамени великого князя и, может быть, на знаменах полков.

Сътвори ми, господи… яко Иезекию… — Езекия — 13-й иудейский царь. На четырнадцатый год царствования Езекии ассирийский царь Сеннахирим хотел захватить Иерусалим. Езекия обратился к богу с молитвой, прося его защитить Иерусалим от нападения Сеннахирима. Бог через пророка Исайю известил Езекию, что молитва услышана и Сеннахирим не войдет в город и не причинит ему никакого вреда. По божьему повелению в стан ассирийцев, подошедших к Иерусалиму, ночью пришел ангел и поразил 185 тысяч ассирийских воинов. Сеннахирим ушел от Иерусалима (IV Царств, гл. XIX).

«На господа уповах — и не изнемогу». — Цитата из Псалтири (Пс. 25, ст. 1). …в Боровескъ… — Боровск — город юго-западнее Москвы на реке Протве. При Владимире Андреевиче входил в состав Серпуховского удельного княжества.

Киприан — митрополит всея Руси с 1375 по 1406 г., по происхождению болгарин, церковный политик, стремившийся к укреплению церковного единства между Великой и Малой Русью (находившейся во власти Польши и Литвы). Киприан был поставлен патриархом Филофеем в Константинополе «в митрополита Киев-

26 Сказания и повести

ского и всея Руси», но в Москву он прибыл только в 1380 г., уже после Куликовской битвы, а в 1382 г. он был снова изгнан из Москвы и его заменил Пимен. О том, почему в «Сказании» Киприан называется в числе участников событий 1380 г., см. статью JI. А. Дмитриева «Литературная история памятников Куликовского цикла» (с. 339–340 наст. изд.).

Стр. 29. …господь гръдым противится, а смиренным благодать дает. — Цитата из Библии, встречающаяся там трижды: Притч. III, 24; I Петр. V, 5 и Иак. IV, 6.

Тако же случися иногда Великому Василию в Кесарии: егда злый отступникъ Йулианъ, идый в пръсы… — Василий Великий (329–379), каппадокийский архиепископ, уроженец Кесарии, один из «отцов церкви». Кесария — столица Каппа-докии (государство в центральной части Малой Азии, с I в. н. э. — римская провинция, затем входило в состав Византийской империи). Иулиан — Юлиан-Отступ-еик, см. примеч. к с. 25.

… господь посла на него въина своего Меркуриа… — Меркурий Кесарийский — византийский святой-воин, покровитель Кесарии.

… Захарию Тютьшова… — В других списках «Сказания» — Тютчев. О посылке даров к Мамаю с тем, чтобы «умилостивить» его, сообщает только «Сказание о Мамаевом побоище». Вероятнее всего, этот эпизод восходит к литературной традиции, а не является отражением реального факта. Подобный сюжет встречается в «Повести о разорении Рязани Батыем», где великий князь рязанский аосылает своего сына с дарами к Батыю, «яко [так как] нечестивого подобает утоляти дары». Старинный дворянский род Тютчевых, к которому принадлежал поэт Ф. И. Тютчев, возводил свою родословную к Захарию Тютчеву, и согласно родословным преданиям Захарий Тютчев ходил послом от Дмитрия Ивановича к Мамаю. В печатном варианте Основной редакции он назван Захария Кошков.

…умтьюща языкъ полов етцьскый… — Т. е. знающий татарский язык.

Нъ суди, господи, по правдть моей, да скончается злоба гртьшных». — Сокращенная цитата из Псалтири (ср.: «Господь судит людям: Суди ми по правде моей и по незлобе моей на мя. Да скончается злоба грешных, и исправиши правед-наго» — Пс. 7, ст. 9–10).

…что ради умножышяся на мя стуокающеи ми». — Цитата из Псалтири (Пс. 3, ст. 1).

Ныть же обыдоша… противися имъ. — Соединение нескольких цитат из Псалтири (ср.: «Обыдоша мя пси мнози» — Пс. 21, ст. 7; «Вси языци обыдоша мя и именем господним противляхся им» — Пс. 117, ст. 10—И; «… суетно и тщетно поучаются» — Пс. 2, ст. 1).

… Родиона Ржевъскаго… — Правнук князя Федора Федоровича Ржевского, известного по летописным записям нач. XIV в. (см.: Долгоруков П. Российская родословная книга, ч. 4. СПб., 1857, с. 29).

… Аньдртьа Волосатаго… — В Родословной книге о роде дворян Волосатовых сказано: «Предок их, Андрей Волосатово, находился воеводою в войсках Димитрия Донского, в битве Куликовской, 8 сентября 1380 года» (Долгоруков П. Российская родословная книга, ч. 4. СПб., 1857, с. 350).

Василий Тупик. — По другим источникам это имя неизвестно.

Яков Ослябятев. — См. примеч. к с. 11 к имени «Ослябя» и к словам «чаду моему Иякову».

Тихая Сосна. — Река Сосна, приток Дона, течет в направлении с запада на Восток. По этой реке шла передовая линия русской обороны от татар, на нее посылались разведывательные отряды. В разных редакциях «Сказания» называется по-разному: Тихая Сосна, Быстрая Сосна, Сосна. Можно думать, что в первоначальном тексте называлась просто Сосна и уже позже появились разные варианты. Бассейн этой реки в конце XIV в. был относительно заселенным. Здесь находилось Елецкое княжество, разоренное в 1395 г. Тимуром и после этого надолго запустевшее. Если Мамай расположился в устье реки Воронеж, то его разведывательные отряды как раз должны были доходить до района реки Сосны и севернее ее. Да и самое движение войск Мамая, если принять во внимание, что

встреча с ним произошла в районе Куликова поля, должно было проходить через Сосну. О том, что через эту реку проходили какие-то старые дороги, по которым ордынцы продвигались на Русь, свидетельствует запись «Книги большому чертежу» (XVII в.): «А ниже Луковца пала б Сосну река Хвощна, от Ливен верст с пол 30 [т. е. 25]; а на устье Хвощны брэд на Сосне, ходят татаровя в Русь» (Книга Большому Чертежу. М.—Л., 1950, с. 81).

Стр. 30. …на мясопустъ святыа богородица». — Мясопуст — время, в которое по церковному уставу нельзя есть мясную пищу. Здесь имеется в виду Успенский пост (с 1 по 15 августа).

Климентий Полянин. — По другим источникам это имя неизвестно.

Иван Святослав Свесланин. — По другим источникам это имя неизвестно. В разных редакциях «Сказания» это имя называется по-разному: Иван Святослав (Киприановская); Иван Всеслав (Распространенная); Иван Связлов (печатный вариант Основной редакции).

Григорий Судоков. — По другим источникам это имя неизвестно. Но в боярских и дворянских родословцах фамилия Судоковых встречается. В разных редакциях «Сказания» это имя называется по-разному: Григорий Судок (Киприановская и Распространенная); Григорий Садык (печатный вариант Основной редакции).

… осени ожыдаетъ. — Эти слова можно толковать двояко: осень как время года или же «осень» — дань, выплачиваемая русскими князьями ордынским ханам. Возможность второго толкования подтверждается другими списками «Сказания», где в этом месте читается — «осени требует», а кроме того, такое толкование может подкрепляться и Пространиой летописной повестью, где говорится, что Мамай потребовал от великого князя московского «выхода…, како было при Ча-нибѣ цари» (см. примеч. к с. 18).

… гнтьздо есмя князя Владимера Святославича Киевъского, ему же откры господь… яко же оному Еустафию Плакидтъ... — Русские князья подчеркивали свое происхождение от «святителя» Руси Владимира I (см. примеч. к с. 7). Владимир Святославич сравнивается с зизантийским святым, великомучеником Евстафием Плакидой. Согласно легенде язычнику Евстафию Плакиде, полководцу римского императора Траяна, было чудесное видение, ниспосланное от бога, после которого Евстафий крестился вместе со всем семейством. «Сказание об Евстафии Плакиде» было хорошо известно в Древней Руси и пользовалось большой популярностью.

…рече бо господь: «Аще кто постражеть, имени моего ради, то въ будущий втькъ сторицею въсприиметь жывотъ втьчный». — Несколько измененная цитата из Нового Завета (ср.: «Всяк, иже оставит дом, или братию, или отца, или матерь, или жену, или чада, или села имени моего ради, сторицею приимет и живот вечный наследит» — Мф. XIX, 29).

…на Успение святыа богородица...— 15 августа.

… князь Андртъй Ктьмъскый, князь Глтьбъ Каргополской, и андомскыа князи... — Мелкие удельные княжества Кемское, Карголомское (в «Сказании» ошибочно называют Каргопольским) и Андомское (Андожское) входили в состав Белозерского княжества и существовали только в конце XIV — начале XV в. Имена Андрея Кемского и Глеба Карголомского, кроме «Сказания», в других источниках не встречаются. В этом случае, как и в целом ряде других, «Сказание» сообщает сведения о лицах, неизвестных по другим историческим источникам.

… приидоша же ярославскыа князи… князь Андртъй Ярославскый, князь Ро-манъ Прозоровскый, князь Левъ Курбьскый... — Уделы князей Прозоровских и Курбских входили в состав Ярославского княжества. Перечисленные имена известны только по «Сказанию».

… князь Дмитрей Ростовскый... — По другим источникам это имя неизвестно.

Стр. 31. …поеде к жывоначалной Троици… — Троицкий монастырь Сергия Радонежского.

Литургия — основное богослужение христианской церкви, во время которого происходит евхаристия («приношение великой жертвы тела и крови Христовой»),

моление о живых, поминовение усопших и причащение. Литургия совершается ежедневно утром, в просторечии называется обедней.

… память святых мученикъ Флора и Лавра. — 18 августа.

… втьнецъ сиа побтьды носити… — Сергий этими словами предрекает победу Дмитрию и то, что он в битве не погибнет, — здесь имеется в виду смертный венец.

… повелть воду освящати с мощей святых мученикъ Флора и Лавра. — Освящение воды производится троекратным погружением в воду креста (по определенному чину, текст которого помещен в Требнике) так, чтобы вода стекала с креста. В кресты, служащие для водосвятия, часто помещались частицы мощей. В данном случае в связи с тем, что водосвятие происходило в день памяти святых Флора и Лавра, видимо, был использован крест с частицами мощей Флора и Лавра.

…дасть великому князю крестъ Христовъ — знамение на челть. — Это место можно понимать по-разному: 1) что игумен осенил его крестным знамением, т. е. аерекрестил своей рукой или крестом, 2) что он произвел елеопомазание, т. е. нанес знак креста елеем на лоб.

И дасть имъ… оружие нетлтьнное — крестъ Христовъ нашытъ на скымах… — Схима — монашеское одеяние, в которое облачались монахи, принявшие схиму — высшую монашескую степень, знаменующую полное отречение от жизни. Частью схимы как одеяния является куколь: «Черного цвета головное покрывало, принадлежность великой схимнической одежды. Он похож на общемонашеский клобук с тем различием, что устрояется остроконечным кверху и украшается пятью крестами, вышитыми из шнуров красного цвета, расположенными на челе, на груди, на обоих плечах и на спине» (Дьяченко Г. Полный церковнославянский словарь. М., 1900, с. 274).

… ста в церкви святыа Богородица… — В Успенском соборе, см. примеч. к с. 17, к словам «Иде къ зборней церкви…».

Стр. 31–32. «Господи боже нашъ… славу твою». — Молитва Дмитрия Ивановича состоит из прямых цитат из Псалтири (например, Пс. 37, ст. 5 и Пс. 34, ст. 1–2) и из отдельных псаломских выражений и словосочетаний.

… приступи къ чюдотворному образу… юже Лука евангелистъ, жывъ сый написа... — Владимирская икона божьей матери. Согласно преданию — копия с иконы, написанной евангелистом Лукой. Привезена из Византии в Киев в XII в., затем перенесена Андреем Боголюбским из Киева во Владимир. По летописным данным, икона Владимирской божьей матери переносилась из владимирского Успенского собора в московский Успенский собор в 1395 г., когда ожидалось нашествие Тамерлана. Но можно предполагать, что эта икона приносилась в Москву и в 1380 г. перед выступлением против Мамая. Н. Н. Воронин отмечает, что в 1395 г. икона находилась в Москве временно (см.: Воронин Н. Н. Владимир. Боголюбово. Суздаль. Юрьев-Польской. М., 1974, с. 21). В настоящее время эта икона — памятник искусства нач. XII в. — находится в государственной Третьяковской галерее в Москве.

… нетлтьнною своею ризою покрый насъ... — «Нетленная риза» — покров пресвятой богородицы. Предание о покрове (покрывале, омофоре), которым богородица защищает молящийся народ во время бедствий и особенно во время войны, восходит к легенде об Андрее Юродивом, который во Влахернском храме в Константинополе видел богоматерь, стоящую на воздухе и покрывающую народ своим омофором (покрывалом, платком). В память об этом установлен праздник 1 октября — Покров пресвятой богородицы. На Руси этот праздник особенно почитался, и молитва к богородице о покрове (о защите с помощью «нетленной ризы») непременно совершалась перед выходом на войну и в часы народных бедствий.

… противу безбожных печентьгъ... — Здесь монголо-татары отождествляются о еще более ранними, чем половцы, кочевыми племенами печенегов, совершавшими набеги на русские земли.

… прииде къ гробу блаженнаго чюдотворца Петра митрополита... — Петр был митрополитом всея Руси с 1305 по 1326 г. Деятельность Петра была тесно связана с политикой московского великого князя Ивана Калиты (деда Дмитрия Донского), направленной на усиление и рост Москвы. После смерти Петра митрополичья кафедра перешла из Владимира в Москву, что имело большое значение для выдвижения Москвы на первое место среди остальных русских княжеств. Петр был погребен в заложенной им самим в 1236 г. в Москве первой каменной церкви Успения святой богородицы (в Успенском соборе). Вскоре после смерти Петр был канонизирован — официально признан святым. Он считался святым покровителем Москвы.

…и рука гртъшнича да не погубить нас. — Выражение «рука грешнича» восходит к Псалтири (Пс. 70, ст. 4; Пс. 81, ст. 4; Пс. 96, ст. 10; Пс. 139, ст. 4). Слово «грешный» (соответствующее греческому tcovtjpo?) в славянских переводах ветхозаветных текстов очень часто обозначает «дьявол» (синоним — «лукавый»).

… и посла… въ Фроловъскыа врата и в Николъскые и в Констянътино-Еленскыа... — Фроловские — ныне Спасские ворота Кремля; Никольские ворота, выходящие в сторону Красной площади, называются так и ныне; Константино-Еленинские ворота, которые назывались также Тимофеевскими, в настоящее время ае существуют.

… поиде въ церковь… архистратига Михаила... — Архангельский собор в Кремле. В 1380 г. на том месте, где сейчас находится Архангельский собор, построенный в 1505–1508 гг., стояла каменная церковь того же названия, сооруженная при Иване Калите и служившая княжеской усыпальницей.

Стр. 33. …и княгини Влхдимерова Мариа... — Имеется в виду жена князя Владимира Андреевича Серпуховского, но на самом деле ее звали Еленой, она была дочерью Ольгерда Литовского. Возможно, Мария — второе ее имя, в других источниках не зафиксированное.

… аще богъ по нас, то кто на ны!». — Это выражение, очень часто встречающееся в памятниках древнерусской литературы, восходит к гимнологии, ср.: «Аз эсмь с вами и никтоже на вы» — кондак на Вознесение.

… ис камена града Москвы... — При Дмитрии Ивановиче в 1366–1367 гг. был построен каменный кремль из белого камня (отсюда название Москвы «белокаменная»). Постройка каменного кремля имела исключительно важное политическое и военно-стратегическое значение.

…на Брашеву дорогою… Болвановъскою дорогою… на Котелъ дорогою. — «Писцовая книга XVI в. определяет положение волости Брашева: она была расположена на левом берегу притока реки Москвы — реки Нерской и реке Суханке, притоке реки Нерской. Брашевская дорога начиналась от юго-восточной оконечности города и шла мимо Николо-Угрешского монастыря и далее по левому берегу Москвы до „красного", т. е. красивого, Боровского перевоза. Последний находился у Боровских холмов, близ впадения реки Пахры в Москву. Далее Брашевская дорога, видимо, шла по правому берегу Москвы до Коломны и, может быть, совпадала с Рязанской дорогой. Болвановская дорога начиналась от урочища Болвановье за Яузой, где существовала церковь Николы на Болвановке. Далее она шла мимо Андроникова монастыря и, по-видимому, сходилась с Бра-шевской дорогой у Боровского перевоза. По этой дороге татары возили болвана (басму) в Москву, и русские войска выходили навстречу татарским. Третья дорога на Коломну, „великая и широкая⁴⁴, шла от южной оконечности города до ручья Котел, впадавшего в Москву-реку. и далее раздваивалась: одна дорога — „Ордынская" — шла на Серпухов, вторая — „Рязанская" — на Коломну» (Бегунов, с. 487–488).

…и сяде на урундуцтъ... — Рундук — лавка в виде ларя с подъемным сиденьем.

Стр. 34… поимъ с собою… гостей сурожанъ... — Сурожанами назывались купцы, торговавшие с богатым колониальным генуэзским городом на берегу Черного моря в Крыму — Сурожем (современный Судак).

…Василиа Капицу. — Академик М. Н. Тихомиров считает этого купца-су-рожанина родоначальником Ермолиных. Он пишет: «Оѣ начале рода Ермолиных можно судить по тем прозвищам, которые носил Дмитрий Ермолин. Его прозывали ао деду Васкиным («от московских великих купцов, нарицаем Ермолин Васкина»). Известно было, что отец Дмитрия Ермола постригся в Троицком монастыре… до 1426 г. Пострижение в монастырь обычно обозначало конец мирской карьеры и совершалось на склоне лет. Следовательно, деятельность Ермолы надо относить к началу XV в., а вернее к еще более раннему времени — концу XIV столетия… Отцом Ермолы, как мы видели, был некий Васка, или Васька, т. е. Василий, родовое имя, сохранившееся у Ермолиных и позже. В списке гостей-сурожан, взятых Дмитрием Донским в поход против Мамая, показан на первом месте Василий Капица (или Капца), которого предположительно можно считать родоначальником Ермолиных» (Тихомиров, с. 152–153).

… Сидора Олферъева… — По другим источникам это имя неизвестно.

… Константина Петунова… — В Киприановской редакции и в варианте У Основной редакции названо только имя — «Костянтин». В Летописной редакции прозвище этого Константина — «Волк», в Лондонском списке Летописной редакции а в Распространенной редакции — «Волк», в печатном варианте Основной редакции — «Волков». По другим источникам это имя неизвестно.

…Козму Коврю… — Как полагает М. Н. Тихомиров, купеческий род Ховри-яых «начался от Кузьмы Коверя (Ковыря, Ковря, Коверя), названного… в числе гостей-сурожан, современников Дмитрия Донского» (Тихомиров, с. 155). В Забелин-£Ком варианте Основной редакции «Сказания» прозвище Козмы — «Ховрин».

…Семена Онтонова… — «Названный в Сказании о Мамаевом побоище Симеон Онтонов считался одним из крупнейших и богатейших купцов» (Тихомиров, г. 151). Этому купцу, родившемуся якобы по пророчеству Сергия Радонежского, посвящено чудо «О Семионе Онтонове» в одной из редакций «Жития» Сергия. В начале этого чуда читаем: «Ин некый муж от великых купець и славных гос-подьствующему граду Москве Семеон именемь» (Тихонравов Н. Древние жития Сергия Радонежского. М., 1892, отд. 2, с. 90). В печатном варианте Основной редакции назван Семеном Коротоносом.

… Михаила Саларева… — В Древней Руси была известна купеческая династия Саларевых, историю которой в XVI в. проследил В. Е. Сыроечковский: Сыроечков-ский В. Е. Гости-сурожане. М., 1935. В Летописной редакции «Сказания» вместо «Саларев» — «Сараев». В печатном варианте Основной редакции назван Михайлом Коротоносом.

… Тимофтъя Весякова… — По поводу этого имени М. Н. Тихомиров пишет: «Меньше известно о Тимофее Весякове, хотя „Весяков двор“ стоял в Китай-городе поблизости от Богоявленского монастыря во второй половине XV в. Вероятно, он чем-нибудь выдавался среди других окружающих его строений» (Тихомиров, с. 151).

… Димитриа Чернаео… — По другим источникам это имя неизвестно.

… Дементиа Саларева… — Как и Михаил Саларев, в некоторых редакциях и вариантах «Сказания» этот купец назван Сараевым, а имя его обозначено — «Дмитрий». Видимо, имеется в виду второй представитель купеческого рода Саларевых.

… Ивана Шиха… — «Потомков еще одного гостя-сурожанина, ходившего против татар с Дмитрием Донским, Ивана Шиха, мы найдем во второй половине XV в. Это Андрей Шихов, один из кредиторов князя Юрия Васильевича» (Тихомиров, с. 151). В печатном варианте Основной редакции назван Иваном Шахом.

…на красном перевозтъ в Боровъсцтъ. — См. примеч. к с. 33 к словам «…на Брашеву дорогою…».

.. на память святого отца Моисиа Мурина. — 28 августа.

Северка — небольшая река в 12 км на север от Коломны, приток Москвы-реки.

Архиепискупъ же Геронтей… — В 1380 г. коломенским архиепископом был Герасим. Геронтий был архиепископом Коломны в 1453–1473 гг. В первоначальном тексте «Сказания», вероятнее всего, имя коломенского архиепископа не называлось, и лишь позже в различных редакциях и вариантах памятника его стали называть по имени, допуская при этом ошибки. В нескольких вариантах Основной редакции (в частности, в вариантах У п Михайловского) имя коломенского архиепископа не обозначено. В Распространенной редакции, в печатном варианте Основной редакции и в Лондонском списке Летописной редакции «Сказания»

коломенский архиепископ назван Евфимием. В остальных списках Летописной редакции и в Киприановской редакции, скорее всего под влиянием летописной по-вести о Куликовской битве, его имя — Герасим.

Живоносный крест — крест с вделанными в него частицами креста, на котором был распят Христос.

…и молитву сътвори «Спаси, боже, люди своя». — Тропарь кресту, входящий во все крестопоклонные службы, а также «молптва на литии», входящая в ежедневное богослужение. Этот тропарь обычно поют при молениях к кресту с упованием защиты.

.. .на поле к Дивичю. — Местность около Девичьего монастыря под Коломной.

… по заутрении... — Заутреня, < или утреня, — часть ежесуточного богослужения; исполняется утром, перед литургией, или вечером вместе с вечерней в составе всенощной. На утрене читается Евангелие и каноны.

… Глтъба Брянъскоео. — Это имя известно только по «Сказанию о Мамаевом побоище», причем в Распространенной редакции он назван Глебом Дручским, а в печатном варианте Основной редакции — Глебом Каргопольским. Возможно* здесь спутано имя, и следует читать «Роман Брянский». Князь Роман Михайлович Брянский (в самом конце XIV — нач. XV в. наместник великого князя литовского Витовта в Смоленске) участвовал в 1375 г. в объединенном походе русских князей под главенством великого князя московского против тверского князя Михаила Александровича. В Летописной повести о Куликовской битве по списку Дубровского Новгородской IV летописи Роман Михайлович Брянский назван в числе воевод засадного полка (ПСРЛ, т. IV, ч. 1, вып. 2. Л., 1925, с. 486).

… Дмитрей Всеволож, да братъ его Владилеръ Всеволожъ… — «Ко времени вел[икого] кн[язя] Дмитрия относится, несомненно, выезд Всеволожей, сыновей, Александра-Всеволода Глебовича Смоленского. По родословцам, у кн[язя] Александра было четыре сына, из которых Иван Большой остался в Смоленске, а его братья Дмитрий, Владимир и Иван Меньшой, от которого пошла ветвь Заболотских, выехали на Москву. Дмитрий и Владимир на Куликовом поле занимали очень видное место, они командовалп передовым полком. Выезд их предположительно можно отодвинуть лет на двадцать перед этим — в 60-е годы XIV в., когда политика Ольгерда относительно смоленских княжат заставляла многих из них бежать» (.Веселовский, с. 491).

…Иванъ Квашня Родивоновичъ... — Представитель старого боярского рода. Иван Квашня, единственный сын боярина Родиона Несторовича, один из ближайших и преданных бояр великого князя московского Дмитрия Ивановича, был свидетелем при составлении первых двух духовных грамот Дмитрия Донского. Умер в 1390 г. (см. также: Веселовский, с. 263, 266–268).

… Данило Втьлтьутъ., — В эпоху Куликовской битвы жил Александр Белеут.

С. Б. Веселовский пишет о нем: «Единственный сын Одинца Александр Белеуг был, несомненно, боярином и выдающимся человеком последней четверти XIV в.»

(.Веселовский, с. 292). Но в «Сказании» Белеут назван Данилой и говорится, что он воевода Владимира Андреевича. В Киприановской редакции «Сказания» этот воевода назван Данилой Белоусом. 1_мея в виду бояр, переходивших на службу к удельным князьям, С. Б. Веселовский писал: «Переход на службу к удельным князьям, как правило, был безвозвратной деградацией рода. Этим объясняется то, что в источниках XIV в. упоминается много бояр и слуг кн. Владимира Андреевича, и в большинстве случаев мы не можем найти для них места ни в одном роде из числа тех, которые попали в родословцы и Бархатную книгу» (Веселовский, с. 490). Можно высказать такое предположение: в «Сказании» назывался воевода Владимира Андреевича, родовое прозвище которого (Белоус?) было близко по звучанию к фамилии хорошо известного рода бояр Белеутовых, и в более позднее время переписчики «Сказания» назвали его Белеутом. (В XVI в. жил Данила Петрович Белеут. См.: Веселовский, с. 301).

… Констянтинъ Конановъ... — В пергаменном Синодике к основному списку убитых в сноске иным почерком, чем основной, приписано имя Константина Ко-нановича. Говоря о том, что для мнсгих бояр Владимира Андреевича невозможна

найти места в родословцах (см. предыдущее примечание), С. Б. Веселовский в ка-честве примера среди других приводит имена Данилы Белоуса и Константина Конановича (см.: Веселовский, с. 490).

… Феодоръ Елетъцскый... — «Сын князя Ивана Титыча Козельского, родоначальник рода Елецких князей. В 1395 г. при взятии г. Ельца Тимуром он попал в плен» (Бегунов, с. 498). В Киприановской редакции «Сказания» назван * Федором Белецким.

… Юрьи Мещерскый... — «Сын князя Федора, потомок выходца из Большой Орды князя Ширинского Бахмета, сына Усейнова, пришедшего в Мещеру в 1198 г., родоначальник рода князей Мещерских. Родословные сообщают, что „князь Юрьи был на Дону; пришол из Мещеры к великому князю Дмитрию Ивановичу своим полком", „…и убили его на Дону"» (Бегунов, с. 498).

… Андртъй Муромскый... — Это имя известно только по «Сказанию о Мамаевом побоище».

Стр. 35…Игнатъа Креня, Фому Тынину, Петра Горъскаго, Карпа Олексина, Петрушу Чюрикова... — Из перечня этих имен по другим источникам известен Петр Горский — родоначальник дворянского рода Горских (см.: Прокудин-Гор-ский М. Петр Горский, один из участников Куликовской битвы. — Русская старина, т… 29. СПб., 1880, с. 441–442).

… Петра Гугниваго... — Легендарная личность. Древнерусские книжники считали Петра Гугнивого (древнерусское слово «гугнивый» значит «гнусавый», «косноязычный») основателем католицизма.

И збудется на мнть реченное господомъ: «Аще рабъ, втьдаа законъ господина своего, преступить, бьенъ будеть много». — Цитата, не совсем точная, из Нового Завета (ср.: «Той же раб, ведевый волю господина своего и не уготовася, не сотворив по воли его, биен будет много» — Лк. XII, 47).

…тъ пожреть мя земля жыва, аки Святоплъка... — В «Сказании о Борисе и Глебе» и в рассказе «Повести временных лет» о борьбе со Святополком Окаянным Ярослава Мудрого говорится, что после поражения на реке Альте в 1019 г. Свято-полк обезумел и ему казалось, что его все время преследуют. Гонимый «гневом божьим», он бежал, пока не умер. И до сих пор, говорилось в этом рассказе, от могилы Святополка «исходит смрад злой».

… съвокупи литвы много и варягъ, и жемоти… — Варягами в Древней Руси назывались скандинавы, в более широком смысле — северные и западные народы вообще; жемоть (жмудь) — литовское племя.

Одоев — город на левом берегу реки Упы, в 140 км на северо-запад от Куликова поля.

Стр. 36… князь Андртъй Полотскый и князь Дмитрей Брянскый, Олгордовичи… — См. примеч. к с. 8, к словам «… и земли Литовской дву братом Олгор-довичем…».

… ненавидими были, мачехи ради… — Андрей и Дмитрий — сыновья от первой жены Ольгерда Марии Ярославны (дочь витебского князя). Вторая жена Ольгерда (с 1349 г.) — Ульяна (дочь великого князя тверского Александра Михайловича). Вражда, конечно, объяснялась не вопросами вероисповедания, как трактует автор «Сказания», а семейными отношениями, борьбой за власть: Ольгерд передал великокняжеский престол в Литве старшему сыну от Ульяны — Ягайлу, а не более старшим сыновьям от Марии Ярославны. В Распространенной редакции (см. с. 90) и в печатном варианте Основной редакции (см. с. 114) названо имя мачехи Ольгердовичей — Анны и сказано, что благодаря ей они приняли христианство.

Намъ, брате, подобаеть святое писание съвръшити, глаголющее: «Братие, въ бтьдах пособиви бывайте!». — Здесь использована цитата из библейской «Книги Притчей Соломоновых» (ср.: «Братия же в нуждах полезни да будут» — Притч. XVII, 17).

… яко же евангелистъ Лука... спасется!». — Цитата из Нового Завета — Лк. XXI, 16: «Предани же будете и родители, и братиею…» и «Претерпевый же до конца, той спасен будет» — Мк. XIII, 13 и Мф. XXIV, 14.

…приидоша… ис Стъверы — Т. е. из Северской земли. В Северскую землю входили Брянск, Путивль и окружающие- эти города земли.

Стр. 37. …яко же иногда Иосифъ съ Веньямином… — Образ радостной встречи братьев после длительной и насильственной разлуки, восходящий к библейскому сюжету (Бытие, гл. XLIII–XLV).

Березуй — какое-то селение недалеко от Куликова поля. Ниже говорится, что Березуй находился в двадцати трех поприщах от Дона, т. е. в пределах около 25–30 км.

… поругашяся, яко иногда вълсеи Ироду… — Сюжет евангельского рассказа: Ирод просил волхвов, идущих поклониться родившемуся Христу, рассказать ему на обратном пути все о новорожденном. Получив во сне известие о том, что Ирод собирается убить младенца-Христа, волхвы вернулись иным путем, обманув Ирода (Мф. гл. II).

«Въистинну ревнители есте праотца нашего Авъраама, яко тъй въскорть Лоту поможе... — Этот образ, как и многие другие сравнения в «Сказании», взят из Библии: однажды на Содом напали враги и увели в числе пленных Лота, племянника Авраама. Авраам, узнав об этом, с вооруженным отрядом рабов бросился в погоню, освободил Лота и всех пленников (Бытие, гл. XIV). В апокрифе об Аврааме рассказывается, что он был вынужден бежать от отца, который заставлял его поклоняться идолам (с этпм связано сравнение с ним Ольгердовичей).

…ревнители… князю Ярославу, яко тъй отмсти кровь братьа своея». — Имеется в виду борьба Ярослаза Мудрого со Святополком Окаянным.

• Поприще — древнерусская мера длины несколько большая, чем один километр. Кузьмина гать — селение на реке Цне, на восток от Куликова поля.

Стр. 38. … Ярославъ, перевезеся ртьку, Святоплъка побтъди, прадтьд твой князъ великий Александръ, Неву-реку перешед, короля побтъди… — Первая битва Ярослава со Святополком произошла в 1016 г. на Днепре у Любеча. Войска три месяца стояли друг против друга по обеим сторонам реки, не решаясь начать бой. Наконец Ярослав перешел реку, напал на Святополка и одержал победу. Александр Невский во время битвы со шведами на Неве (в 1240 г.), когда он наголову разбил силы шведского короля, Эрика Эриксона, которыми командовал зять короля Биргер, перед битвой перешел реку Ижору, впадающую в Неву.

…погыбе память их с шумом. — Цитата из Псалтири (Пс. 9, ст. 7).

Гусин брод. — Брод через Дон со стороны движения к Куликову полю войск Мамая.

Стр. 39. Яловци — небольшие флажки (лоскутки ткани), прикрепленные к на-вершию шлемов.

…даруй… яко Констяньтину побтьду… — Имеется в виду Константин Великий, римский император с 306 по 337 г… ведший успешные победоносные войны с франками и готами. Был причислен православной церковью к лику святых.

… покори под нозть его врагы Амалика… — По библейскому преданию, племя амалекитян (родоначальником этого племени был некий Амалик) напало на израильтян во время их перехода через пустыню. Несмотря на свое численное превосходство амалзкитяне не смогли одолеть израильтян, так как последним помогал' бог (Исход, гл. XVII).

… яко же иногда кроткому Давидуж — Имеется в виду библейский расскаа о единоборстве Давида с исполином Голиафом (I Царств, гл. XVII).

Подобно есть Александра царя макидоньскаго въиньству… — Великий полководец древности Александр Македонский (356–323 гг. до н. э.) пользовался большой популярностью у древнерусских книжников. Об Александре Македонском в Древней Руси знали из «Александрии» — переводного памятника, широко бытовавшего в древнерусской письменности.

… мужеством бысть Гедеоновы снузницы... — Снузницы — всадники. В библейском рассказе о Гедеоне (этимология этого имени — отважный воин) рассказывается об освобождении Гедеоном по божьему изволению израильтян от набегов мадианитян. Из огромного числа воинов, пожелавших пойти вместе с Гедеоном против мадианитян, после ряда испытаний осталось 300 самых храбрых и сильных воинов. С этим отрядом всадников Гедеон разбивает огромную армию мадианитян (Суд., гл. VII).

Черное знамя. — Вопрос о цвете великокняжеского знамени является спорным. Какого цвета было это знамя? На одних миниатюрах к «Сказанию» в Лицевом летописном своде знамя нарисовано красным, а не черным (а в тексте в этом месте дважды написано «черное знамя»), на других оно рисуется зеленым. Миниатюрист не руководствовался текстом, раскрашивая миниатюры, и мы не можем судить о действительном цвете флага по миниатюрам. По вопросу о цве’ге великокняжеского знамени существуют разные мнения. Часть ученых считает, что оно было красным. Возможно, что в протографе было написано «чер[м]ное», т. е. «красное», и выносное надстрочное м было потеряно последующими переписчиками. Однако ни в одном из известных списков ни одной из редакций «Сказания о Мамаевом побоище» нет такого разночтения. В 1907–1910 гг. работала специальная комиссия, имевшая целью исследовать вопрос о цвете русского государственного флага. Комиссия не пришла к единому мнению, хотя часть ученых (Д. А. Са-моквасов и др.) высказалась за черный цвет. Черным считал великокняжеский флаг и академик М. Н. Тихомиров. По-видимому, окончательное решение данного вопроса — это задача специального исследования, которое еще не проведено.

Стр. 40…нощь приспть свтътоноснаго праздника Рождества святыа богородица. — Т. е. ночь с 7 на 8 сентября.

Поистинть бо реч, е пророкъ: «Нощь не свтътла невтърным, а втьрным просвть-щена». — Данные слова не являются цитатой из пророческих книг. Н. А. Мещерский сообщил следующее. Эти слова восходят к воскресной службе 7-го гласа, которую можно найти в Октоихе — это ирмос 5-й песни канона (ср.: «Ночь несветла неверным, Христе, верным же просвещение в сладости словес твоих, сего ради к тебе утренюю, воспеваю твое божество»). Высчитав с помощью пасхалии день пасхи в 1380 г. (25 марта) — а от этой точки идет счет времени церковного года, можно удостовериться, что на 8 сентября приходилась суббота 7-го гласа. Из этого следует такой вывод: участники битвы, несомненно, совершили богослужение перед битвой, и этот ирмос был пропет, и ассоциировался с той картиной утра, которую участники события могли наблюдать.

Фома Кацибтъй. — Это имя известно только по «Сказанию о Мамаевом побоище». В Распространенной редакции он назван Фомой Халцыбеевым, в печатном варианте Основной редакции — Фомой Хаберцыевым.

Стр. 41. … приидоша два юноши… — Борис и Глеб (см. примеч. к с. 10).

… яко же Моисию на Амалика... — См. примеч. к с. 39, к словам «… покори под нозѣ его врагы Амалика…».

… пръвому Ярославу на Святоплъка... — Имеется в виду битва Ярослава Мудрого со Святополком Окаянным на реке Альте в 1019 г., закончившаяся победой Ярослава.

… князю Александру на хвалящегося короля римъскаго... — В «Житии Александра Невского» говорится, что «корбль части Римъскыя от полунощныя страны» (т. е. шведский король), услышав о доблести и мужестве Александра Ярославича, решил: «Пойду и пленю землю Александрову». «Шатаяся безумием» и «загор-девся», он «прииде в Неву» и послал сказать Александру, что «се есмь уже зде, пленяя землю твою». Александр пошел на Неву и разбил шведов.

Стр. 42… въображены страсти Христовы… — Крест с изображением на нем распятого Христа.

…в немъ же бтъ жывоносное дртьво… — То есть частица креста, на котором был распят Христос (см. примеч. к с. 34, к словам «Живоносный крест»).

… греческому царю Констянтину… — Константин Великий — см. примеч. к с. 23. В данном случае имеется в виду легенда о явлении Константину креста. В 312 г. Константин пошел в Италию против имп. Максенция; силы его были слабы в сравнении с силами врага, он стал отчаиваться в успехе и пришел к мысли о высшей помощи. В полдень в ясном небе Константин и его войско увидели крест с надписью «Сим побеждай» (Успенский Ф. И. История Византийской империи, т. I. СПб., 1913, с. 80;.

… хлтьбецъ пречистыа богородица… — Богородичная просфора. Просфора (греч. проауора — приношение) — хлеб, употребляемый при совершении таинства евхаристии. Всего в литургии участвуют пять просфор, из них вторая называется богородичной, потому что из нее вынимаются частицы в честь богородицы.

…память сътворити, якоже Леонтий царь Феодору Тирону… — Это место можно объяснить лишь предположительно. Леонтий царь — по-видимому, византийский император Лев VI Мудрый (866–912 гг.), который, помимо всего прочего, известен как гимнограф, с его именем связаны некоторые церковные песнопения, в частности стихиры из Постной Триоди (в некоторых рукописях сохранились надписания, т. е. указания на автора песнопения Льва Деспота). Феодор Тирон — христианский мученик при императоре Диоклетиане (240–316 гг.). Память Феодора Тирона празднуется в первое воскресенье великого поста, когда начинаются службы по Триоди. Возможно, что какие-то стихиры службы Феодору Тирону сочинены Львом Деспотом (но з известных нам рукописях не сохранилось надписаний), и таким образом можно понять слова о том, что император Лез увековечил память мученика Феодора Тирона. Слово «тирон» заимствовано из греческого языка и означает «воин».

Арефа. — Христианский мученик VI в% В легенде об Арефе рассказывается, что при византийском императоре Юстиниане и эфиопском царе Елезвое в земле Омиритской (в южной Аравии) воцарился нечестивый царь Дунаан, который начал гонения на христиан. Арефа был князем п воеводой, в момент начала гонений он был глубоким старцем 95 лет и пользовался огромным авторитетом среди населения. За отказ отречься от веры Арефа был подвергнут мучениям и затем казнен. Вместе с ним подверглись публичной казни 4252 его единомышленника-христианина. (Жития святых на русском языке, изложенные по руководству Четьих-Миней святого Дмитрия Ростовского, кн. 2. М., 1904, с. 528–553, 24 октября).

Стр. 43… подобенъ бо бысть дртьвнему Голиаду… — То есть Голиафу — библейскому исполину, побежденному в единоборстве Давидом.

…шелом архангелъскаго обрага… — Куколь, см. примеч. к с. 31 к словам «И дасть имъ… оружие нетленное…».

Стр. 45. …нача призывати эогы своа: Перуна и Салавата, и Раклиа и Гурса… — Автор «Сказания», желая подчеркнуть «идолопоклонство» Мамая, то, что он язычник, называет в числе богов Мамая и древнерусских языческих богов — Перуна и Гурса (искажение имени Хоре). Что за боги Салават и Раклий*. неизвестно.

… своего пособника Махмета. — Имеется в виду Магомет, основатель ислама.

Стр. 46. «Аще пастырь пораженъ — и овцы разыдутся». — Слегка измененная цитата, неоднократно встречающаяся в Библии (Захар. XIII, 7; Мф. XXVI, 31; Мк. XIV, 27).

Стефан Новосильский. — Это имя известно только по «Сказанию о Мамаевом побоище».

Феодор Сабур. — Это имя известно только по «Сказанию о Мамаевом побоище». В Киприановской редакции «Сказания» назван Феодором Зовом.

Григорий Холопищев. — Это имя известно только по «Сказанию о Мамаевом побоище». В Киприановской редакции «Сказания» назван Феодором Холоповым.

… дртьвний Ярославъ, новый А.:ександръ… — Дмитрий Иванович сравнивается с Ярославом Мудрым и Александром Невским.

«Сиа день сътвори господь, въградуемся и възвеселимся, людие!». — Неточная цитата из Псалтири (ср.: «Сей день, его же сотвори господь, возрадуемся и возвеселимся в онь» — Пс. 117, ст. 24). Этот псаломский стих широко известен как стих к пасхальным стихирам, исполняющийся в пасхальных службах. Таким образом, радость от победы в Куликовской битве уподобляется радости Христова воскресения.

«Сий день господень веселитеся, людие! Велий ecu, господи, и чюдна дтьла твоа суть: вечеръ въдворится плач, а заутра — радость!»— Соединенные вместе три цитаты: 1) из стихиры службы рождества богородицы, 2) из молитвы на великое освящение воды, 3) из Псалтири — Пс. 29, ст. 6.

Стр. 47. … древнему Авису подобенъ… — Любимый воевода персидского царя Дария Авис, чтобы спасти от окончательного поражения Дария, решил убить Александра Македонского, жертвуя ради этого своей собственной жизнью. Только благодаря счастливой случайности покушение Ависа на Александра Македонского не увенчалось успехом. Александр Македонский, сказав Авису, что тот «по своей воле сегодня умер» за своего господина, даровал ему жизнь. Рассказ о покушении Ависа на Александра Македонского встречается только в сербской «Александрии», пользовавшейся большой популярностью в Древней Руси; античные источники о покушении на Александра Македонского Ависа ничего не сообщают.

… птьсни пояху, овии поаху богородичныи, друзии же — мученичныи, инии же — псалом, то есть христианское птьние. — Воины пели псалмы и тропари (церковные песнопения) — богородичные (посвященные богородице), мученические (посвященным мученикам). Могли быть и другие тропари, например воскресные, троичные, крестные и т. п.

Стр. 48. … и, потаивъ свое имя, прибтьже въ свою землю… — Отсюда и до конца в' «Сказании о Мамаевом побоище» идет вставка (более поздняя, чем основной текст «Сказания») из Пространной летописной повести.

СКАЗАНИЕ О МАМАЕВОМ ПОБОИЩЕ КИПРИАНОВСКАЯ РЕДАКЦИЯ

Стр. 49. Даниил Пронский. — В Летописной повести о битве на реке Воже сообщается о его участии в этом сражении с ордынцами.

Якоже сотворил ecu надо князем Олгом Рязанским... — Имеется в виду набег на Рязанское княжество войск Мамая в 1379 г. в отместку за поражение на Воже. Рязанская земля во время этого набега подверглась жестокому разгрому.

Стр. 51. …не помянута реченнаго: «Аще сотворити зло… — ввержет». — Два изречения, являющиеся перефразировкой библейских цитат: Притч. III, 29 («Не соплетай на друга своего зла»), Притч. XXVI, 27 («Изрываяй яму искреннему впадеся в ню»), Псалтирь, Пс. 7, ст. 16 («Ров изры и ископа и падет в яму, юже сам содела»).

… и Антиох, царь Антиохийский... — Антиох IV Епифан, царь государства Селевкидов (175–163 гг. до н. э.). Разорил Иерусалим в 168 г.

Стр. 52. …якоже царь Александръ Македоньскый победи Дариа, царя Пер-скаго, и Пора, царя Индейскаго... — Дарий III (336–330 гг. до н. э.), царь персидский; Пор, полулегендарный царь небольшого государства в Пенджабе (втор, пол. IV в. до н. э.). О победе Александра Македонского над Дарием и Пором подробно повествовалось в «Александрии» — популярном в Древней Руси переводном памятнике.

Ни помянута реченнаго господем:… погубит». — Цитата из Евангелия (Мф. XIV, 26).

… еще при животе Алексееве. — Алексий был митрополитом всея Руси с 1354 г. по 1378 г. Киприан (см. примеч. к с. 28) был поставлен в Царьграде на русский митрополичий стол еще при жизни Алексия, с условием, что он займет русскую митрополию после смерти Алексия. После смерти митрополита Алексия началась борьба за митрополичий престол между Киприаном, Митяем (см. след, примеч.) и Дионисием Суздальским. Эта борьба окончилась только в 1381 г. победой Киприана.

… хотяте князь великий Дмитрей Митяа… — Митяй (в монашестве Михаил), печатник (т. е. канцлер) и духовник великого князя московского Дмитрия Ивановича, претендент на всероссийский митрополичий престол, ставленник великого князя. По желанию великого князя Митяй отправился в Царьград для доставления в митрополиты, но в пути уже вблизи Царьграда умер. О церковно-политической борьбе за митрополичий престол, в центре которой стоял Митяй, рассказывается в древнерусской «Повести о Митяе» (см. об этом в кн.: Прохоров Г. М. Повесть о Митяе. Л., 1978).

Пимин же, архимандрит Переславъский, з Гориць... — Пимен, архимандрит переяславского Горицкого монастыря, один из соперников Киприана в борьбе за митрополию. Воспользовавшись благоприятными обстоятельствами: внезапной смертью Митяя, в свите которого Пимен прибыл в Царьград, и тем, что все было приготовлено для поставленпя митрополита, — Пимен был поставлен по инициативе русских послов константинопольскпм патриархом в митрополиты на Русь без ведома великого князя. После возвращения из Царьграда в Москву Пимен был отстранен, а в Москву был приглашен из Киева митрополит Киприан. Пимен был сослан в Чухлому. После нашествия на Москву Тохтамыша Киприан был изгнан, а на митрополию возвращен Пимен. Умер он в 1389 г.

Стр. 53… Феодора, игумена Симановьскаго... — Феодор, архимандрит Симоновского монастыря, духовнпк великого князя после Митяя, один из участников церковно-политической борьбы за митрополичий престол, сторонник Киприана.

И прииде Киприан из Киева на Москву… И се по мале прииде весть о нашествии окаяннаго Мамаа. — На самом деле Киприан был призван в Москву уже после Куликовской битвы.

Посла же и к брату своему к великому князю Михаилу Александр о вичю Тферскому… — Михаил Александрович, великий князь тверской, был соперником московского князя в борьбе за великое княжение, но к моменту Куликовской битвы он уступил первенство Москве, передал ярлык на великое княжение Дмитрию Ивановичу Московскому, и между ними наступило примирение (поэтому летописец называет его братом).

Иван Всеволодович Холмский— в других редакциях «Сказания» о его участии в Куликовской битве не сообщается.

На тебе убо возвергох печаль мою… — В своей молитве Дмитрий Иванович использует новозаветный (I Петр. V, 7) и псаломский (Пс. 54, ст. 23) текст.

Многи убо скорби праведным… обретших ны зело. — В своей речи митрополит Киприан использует три цитаты из Псалтири, совершенно точно, не изменяя даже местоимения, с чем и связана несогласованность в лицах в данном отрывке. См.: Пс. 33, ст. 2; Пс. 117, ст. 18 и Пс. 45, ст. 1.

… просяще выхода, как было при царе Азбяке и при сыне Азбякове Чяни-беке… — Азбяк — хан Золотой Орды Узбек с 1313 по 1342 г., при нем государственной религией Золотой Орды был признан ислам. О сыне Узбека Джанибеке см. примеч. к с. 18.

Стр. 54. «Будите мудри, яко змиа, и цели, яко голубие». — Цитата из Евангелия (Мф. X, 16).

Стр. 55. Ивана Святослава — см. примеч. к с. 30 к имени «Иван Святослав Свес ланин».

Григориа С у дока — см. примеч. к с. 30 к имени Григорий Судоков.

Стр. 57. Сидор Елферъев — см. примеч. к с. 34 к имени Сидор Олферьев.

Констянтин см. примеч. к с. 34 к имени Констянтин Петунов.

Кузма Коверя — см. примеч. к с. 34 к имени Козма Ковря.

Стр. 58. Данило Белоус — см. примеч. к с. 34 к имени Данило Белеут.

Феодор Белецкий — см. примеч. к с. 34 к имени Феодор Елецкий.

Стр. 60. Дмитрей Боброков — см. примеч. к с. 8 к имени Дмитрий Волынский.

Стр. 62. …на реце Чюре Михайлове… — См. примеч. к с. 8 к словам «… на реки на Мечи, межу Чюровым п Михайловым».

…два юноши светлы… — Т. е. Борис и Глеб (см. примеч. к с. 10).

… да не поперут святха пси... — Сильно сокращенная цитата из Евангелия (ср.: «Не дадите святая псом, не пометайте бисер ваших перед свиньями, да не поперут их ногами своими» — Мф. VII, 6).

Стр. 64… противу татаръскаго богатыря Темиръ-мурзы… — Это имя противника Пересвета называется только в Киприановской редакции «Сказания». Есть списки «Сказания», в которых противник Пересвета именуется Таврулом.

Стр. 67… единому имя Феодор Зов… — См. примеч. к с. 46 к имени «Феодор Сабур».

… а другому имя Феодор Холопов… — См. примеч. к с. 46 к имени «Григорий Холопищев».

Стр. 68. «Велий ecu, господи, и чюдна дела твоя, и ни едино есть слово до-волно к похвалению чюдес твоих!». — Цитата из Требника («Молитва на великое освящение воды»),

Убъени же быша нарочитые и велицые и удалые зело, их dice имена суть сиа… — Следующее за этой фразой перечисление погибших на Куликовом поле совпадает, почти полностью, с соответствующим перечислением в Пространной летописной повести (см. примеч. к с. 15 и 21–22). Но в Киприановской редакции «Сказания» вместо одного имени «Михайло Иванов сын Акинфович» получилось два лица — «Михайло и Иван Акинфовичи» (такое осмысление одного имени встречается и в списках самой Пространной летописной повести). Дважды упоминается в перечне Киприановской редакции белозерский князь Феодор: сначала с отчеством «Романович» (как он назван в Пространной летописной повести) _г а затем — «Феодор Семенович» (как это имя передано в «Задонщине» и в Основной редакции «Сказания»). Сверх перечисленных в Пространной летописной повести имен в Киприановской редакции «Сказания» названы — Иван Михайлович, Андрей Шуба и Тарас Шатнев. Из этих трех лиц об Андрее Шубе С. Б. Веселовский пишет, что в нем «можно видеть с некоторой вероятностью родственника боярина кн. Владимира Андреевича, Акинфа Федоровича Шубы» (Веселовский, с. 498). Два других имени известны только по Киприановской редакции «Сказания».

Стр. 70. …молебное совръшиша… — Т. е. отслужили молебен. Молебен — особое богослужение, совершаемое по разным поводам — в данном случае благодарственный молебен. Первоначально слово «молебен» относилось только к молеб-ной службе божьей матери («Канон' молебен…»), а потом были составлены молебны и другим святым.

Стр. 71… пети понафида и служити обедня по всех по них избьенных». — Панихида — заупокойная служба; обедня (литургия) — см. примеч. к с. 31. За литургией обязательно происходит поминовение усопших.

СКАЗАНИЕ О МАМАЕВОМ ПОБОИЩЕ РАСПРОСТРАНЕННАЯ РЕДАКЦИЯ

Стр. 73. …первому отступнику Батыеву и новому Ульяну возревноваша. — См. примеч. к с. 25 к словам «… поревъновавъ второму Иулиану Отступнику…».

В рукописи ошибка, следует читать «Батыю».

Стр. 75. «Въскую шаташася языцы и без ума поучишася тщетных, царие и князи…». — Неточная цитата из Псалтири (Пс. 2, ст. 1–2); стих 2 обрывается (цитата только названа, а не приведена полностью — текст был общеизвестен).

Бартяш — посол Ольгерда Литовского к Мамаю. В других редакциях «Сказания» это имя не встречается.

О таковых бо пророк рече: «Да не помысли суседу своему зла, да не постигнет тебе кончина». — Вольный пересказ цитат из «Книги Притчей Соломоновых» — Притч. III, 29 и XXVI, 27.

Давид же ясно глаголет в книзе псаломстей: «Изры, ископа яму, впадется сам в ню». — Цитата из Псалтири (Пс. 7, ст. 16).

Стр. 76. О таковых убо написа блаженный Лука… и коснии умом». — Цитата из «Деяний апостолов» (VI, 51), переданная неточно и с добавлениями. Ссылка на Луку неверна.

О сих же есть писано… неплодной». — См. примеч. к с. 28.

Стр. 76–77. О таковых пророк рече… общуются». — См. примеч. к с. 28.

Стр. 78. «Обыдоша мя пси… возлюби. — Речь митрополита состоит из прямых цитат из Псалтири и из отдельных заимствованных оттуда слов ж выражений — ср.: Пс. 21, ст. 17; Пс. 49, ст. 15; Пс. 117, ст. 10; Пс. 10, ст. 7.

Q т р. 79… Якова Ондреевича Усатаго… — В Основной редакции — Андрея Волосатого (см. примеч. к с. 29). По-видимому, произошла контаминация с упомянутым выше именем Якова Андреевича Ослябятова.

… Ивана Всеслава... — См. примеч. к с. 30 к имени «Иван Святослав Свес-ланин».

… Григоръя Судока... — См. примеч. к с. 30 к имени «Григорий Судоков».

Стр. 80… Тауз салтан... — Боевой клич одного из тюркских племен.

Перваго князя Козымбаём зовут… ключник царев… — Имена татар, посланных от Мамая с Захарией Тютчевым, 6 других редакциях не упоминаются и не встречаются в других источниках; достоверность их проверить нельзя. Условно также упоминание русских придворных должностей (постельник, конюший, ключник).

Стр. 81… яко же Плакиде Стратилату. — Т. е. Евстафию Плакиде (см. примеч. к с. 30 к словам «… гнездо есмя князя Владимера… Еустафию Плакидѣ»).

Яко же пишит Евангелие… последний день». — Пересказ цитаты из Евангелия (Мф. XIX, 29).

Стр. 85… Сидора Алферева... — См. примеч. к с. 34 к имени «Сидор Ол-ферьев».

.. .Константина Волка… — См. примеч. к с. 34 к имени «Констянтин Петунов».

… Козму Ковырю... — См. примеч. к с. 34 к имени «Козма Ковря».

… Дмитрея Сараева. — См. примеч. к с. 34 к имени «Дементей Саларев».

Епископ же Еуфимий… — В 1380 г. коломенским епископом был Герасим. См. примеч. к с. 34 к словам «Архиепискупъ же Геронтей…».

Стр. 86… Варлама чюдотворца… — Варлаам Хутынский, основатель новгородского Хутынского монастыря, умер в 1192 г. Канонизирован в 1461 г., местное почитание его как святого известно с XIII в.

…архиепископом Великого Новаграда и Пскова Еуфимием. — Здесь допущен анахронизм: в 1360–1388 гг. архиепископом новгородским был Алексий, «из ключарей Софийского собора». Архиепископ Евфимий I умер в 1429 г.; архиепископ Евфимий II — 1429–1458.

Тогда же быша на Москве гости новогородцкия с таваром: Микула Новогоро-дец, Иван Васильевъ Усатащ Дмитрей Ключков… — Имена новгородских купцов, сообщивших в Новгород о Мамаевом нашествии, по другим источникам неизвестны.

Стр. 87. И избраша шесть воевод храбрых… Хромого. — Имена новгородских воевод, приведших новгородское ополчение к Дмитрию Донскому, по другим источникам неизвестны.

Стр. 88. …на дворище святого Николы». — Имеется в виду «Ярославов двор», расположенный на правом берегу Волхова, центром которого является церковь Николая Чудотворца.

Стр. 89. …князь Глеб Друческий… — В Основной редакции Глеб Брянский — см. примеч. к с. 34.

Иван Родионович. — См. примеч. к с. 34 к имени «Иван Квашня?одивоновичь».

Данила Велаус. — См. примеч. к с. 34 к имени «Данило Белеут».

Константинович. — Ошибочное написание, следует читать — Константин Кона-нович (см. примеч. к с. 34).

Стр. 94… Дмитрей Боброков… — См. примеч. к с. 8 к имени «Дмитрий Волынский».

… богатыри руские, аки живы пашутся, бывшая на плащаницах вообра-жени... — Порча текста. Этот отрывок можно осмыслить лишь приблизительно. По-видимому, здесь речь идет о знаменах, на которых были какие-то изображения.

Стр. 95… Фома Халцыбеев. — См. примеч. к с. 40 к имени «Фома Кацибей».

… два юноши светлы... — Т. е. Борис и Глеб (см. примеч. к с. 10).

Стр. 96. Пе могут обрезании человецы… — Обрезанные, т. е. иудеи или му* сульмане; здесь, вероятно, — нехристиане.

Стр. 98… 07* стреляния пищалънаго… — Пищаль — огнестрельное артиллерийское оружие, применялось в XV–XVI вв., а в строевом бою — еще позднее.

СКАЗАНИЕ О МАМАЕВОМ ПОБОИЩЕ ОСНОВНАЯ РЕДАКЦИЯ, ПЕЧАТНЫЙ ВАРИАНТ

Стр. 103…начат завидети первому Батыю и второму безбожному Батыю... — Порча текста. Следовало бы читать — «прежнему Батыю, второму Юлиану Отступнику».

Стр. 104… алпаутом, князем и улином... — Алпаут — см. примеч. к с. 26. Улан — (тюрке, оглан) — член ханской семьи у татар, лицо княжеского рода.

Стр. 106. …в Городце. — Ошибка. Должно быть — в Боровце.

Стр. 106–107.. .именем Захарию Кошкова… — См. примеч. к с. 29 к имени «Захария Тютчев».

… Якова Андреева сына Усатово… — См. примеч. к с. 79.

…Климонта Послянинова... — См. примеч. к с. 30 к имени «Климентий Полянин».

… Ивана Связлова... — См. примеч. к с. 30 к имени «Иван Святослав Свес-ланин».

.. .Григорья Садыка... — См. примеч. к с. 30 к имени «Григорий Судоков». Стр. 108… якоже оному Стратилату... — Т. е. Ефстафию Плакиде (см. примеч. к с. 30 к словам «…гнездо есмя князя Владимира… Еустафию Плакидѣ»).

Во святом бо Евангелии… во оном веце». — См. примеч. к с. 30. В тексте порча: вместо «постраждет за имя» должно быть или «за имя мое», или «за мя».

… князь Лев Серповский… — В других редакциях «Сказания» здесь упоминается князь Лев Курбский (см. примеч. к с. 30). Возможно, что это простая ошибка, а может быть, имелся в виду князь серпейский.

Стр. 112. …Сидора Алфериева… — См. примеч. к с. 34 к имени «Сидор Ол-ферьев».

… Константина Волкова... — См. примеч. к с. 34 к имени «Констянтин Пе-тунов».

… Козму Коверю... — См. примеч. к с. 34 к имени «Козма Ковря».

… Семена Коротоноса... — См. примеч. к с. 34 к имени «Семен Онтонов».

… Михаила Коротоноса... — См. примеч. к с. 34 к имени «Михаил Саларев»… Ивана Шаха… — См. примеч. к с. 34 к имени «Иван Ших».

… Дементъя Сараева… — См. примеч. к с. 34 к имени «Дементий Саларев».

… князя Глеба Каргополскаго. — См. примеч. к с. 34 к имени «Глеб Брянский». Стр. 113… Данило Белоус... — См. примеч. к с. 34 к имени «Данило Белеут». Стр. 114… «Господи владыко живота моего... — Начало молитвы Ефрема Сирина из Постной Триоди.

Стр. 115. …и Северу свою, яже есть в полше видевше… — Текст испорчен, истолкованию не поддается.

.. .на месте* реченном Березе... — Березуй — см. примеч. к с. 37.

… ревнители отца нашего Авраама и Исаака и Иакова… — Авраам — см. примеч. к с. 37. Исаака и Иакова — в данном случае употреблено шаблонное словосочетание, не нужное здесь по смыслу.

… тайны Лотовы вскоре испытав... — См. примеч. к с. 37 к словам «Въистинну ревнители есте праотца нашего Авъраама…».

… на память убиения князя Бориса Владимировича… — Здесь ошибка: 5 сентября — память убиения Глеба Владимировича. См. примеч. к с. 10 к именам «Бо* рис и Глеб».

Стр. 117...Гедеоновых соузниц… — Надо читать «снузниц», т. е. всадников. См. примеч. к с. 39.

… иже алистора из работы извед. — Здесь текст испорчен, смысл его можно понять только по аналогии с другими редакциями. Значение слова «алистор» неизвестно.

Стр. 118. …Фома Хаберцыев… — См. примеч. к с. 40 к имени «Фома Кацибей».

Стр. 119. …чюдо архистратига Михаила… — 6 сентября — праздник «Чюдо архистратига Михаила в Хонех». Возможно, что с этим связано упоминание в этом эпизоде о «чуде Михаила».

Стр. 120. Олентий — т. е. Леонтий (см. примеч. к с. 42).

… Шустинианом Омиритом царем. — Имя царя, при котором пострадал мученик Арефа (см. примеч. к с. 42), указано здесь неправильно: омиритским царем, мучившим Арефу, был Дунаан, а не Юстиниан — император Византийской империи (518–627 гг.), царствовавший в это же время.

Стр. 122… потирцы... — Греч, потир — чаша; церковный сосуд в форме кубка, обычно из драгоценного металла, чаша, из которой производится причащение.

Стр. 124. Сабур — см. примеч. к с. 46 к имени «Феодор Сабур».

… рече псалом… радость»... — Цитата из 29-го псалма, ст. 8, сопровождается заголовком, которым снабжен 29-й псалом в служебной псалтири — «песнь обновления дому Давидову».

Сия же суть имена их:... — За этими словами следует перечень убитых на Куликовом поле. Он в основном совпадает с теми перечнями, которые есть в Пространной летописной повести и в других редакциях сказания (см. примеч. к с. 15, 21–22). Некоторые имена даны в другой форме: Михайло Каргаша Иванович, Дмитрей Мичень. Дважды упоминается одно и то же лицо: Тимофей Васильевич (см. примеч. к с. 10 к имени «Тимофей Волуевич»), он же Волуй Окатьевич. Из неупомянутых выше лиц — Василий Порфирьевич и Григорий Ослябя (это* по-видимому, не Сергиев монах Андрей Ослябя — потому что, судя по «Задонщине», Андрей Ослябя в Куликовской битве не погиб).

27 Сказания и повести

Абдуллах, хан 278 Авгарь, царь, библ. 393 Авдотья см. Евдокия Авис, персонаж «Александрии» 47, 171, 226, 404

Авраам, пророк, библ. 17, 37, 84, 92, 110, 115, 141, 161, 209, 217, 235, 240, 387, 401, 408 Агарь, библ. 387 Агафоник, мученик 109, 234 Агриппина, дочь Ольгерда, великого князя литовского 274 Адам, библ. 62, 188

Адрианова-Перетц В. П. 283, 309, 311, 314, 320, 329, 344, 350, 368 Азбелев С. Н. 283 Азбяк см. Узбек

Акатий, родоначальник боярского рода Валуевых 385 Аким см. Иоаким

Акинф Федорович Шуба, боярин 303, 406 Аксинья см. Ксения Александр Белеут, боярин 399 Александр-Всеволод Глебович, князь смоленский 399 Александр Македонский 39, 52, 163, 177, 401, 404

Александр Михайлович, князь тверской

400

Александр Невский 38, 41, 46, 65, 67, 70, 93, 96, 100, 116, 119, 124, 162, 165, 171, 190, 192, 196, 218, 221, 225, 244, 249, 268, 331, 401–404 Алексий, архиепископ новгородский 407 Алексий, митрополит всея Руси 52, 177, 266, 278, 404, 407 Альгирдас см. Ольгерд Гедиминович Литовский

Амалик, библ. 39, 41, 94, 119, 219, 244, 401, 402

Андрей (Ондрей), князь кемский 30, 56, 82, 108, 155, 181, 207, 233, 377, 395

Андрей, князь муромский 34, 58, 89, 113, 159, 183, 214, 238, 400 Андрей, князь Прозоровский 30, 56, 108, 155, 181, 233, 395 Андрей Боголюбский, великий князь суздальский 392, 396 Андрей Волосатый, воевода 29, 55, 87, 154, 180, 213, 394, 407 Андрей Иванович, князь серпуховской 382

Андрей Ольгердович, князь полоцкий 8–10, 17, 36–38, 45, 59, 60, 90–94, 114–116, 132–134, 141–142, 160–163,

170, 185, 215–219, 239–242, 274, 282, 284, 299, 303, 318, 329, 330, 348, 349,

366, 376, 383, 400, 401 Андрей Ослябя см. Ослябя Андрей Андрей Рублев 259, 287, 315, 321 Андрей Серкизович (Андрей Иванович Серкизов, Серказ) 10, 15, 22, 34, 58,

68, 89, 113, 125, 134, 138, 146, 159, 183, 194; 214, 238, 250, 302, 385 Андрей Шихов 398 Андрей Шуба 68, 194, 406 Андрей Ярославский см. Андрей, князь Прозоровский Анна, княгиня 90, 114, 215, 239, 400 Анна, праведная 11, 135, 316, 373, 386 Анна, сестра Дмитрия Донского 383 Антиох (IV) Епифан, царь государства Селевкидов 51, 176, 404 Антоний, мученик 274 Араб-шах, хан 280, 282 Арефа, мученик 42, 97, 120, 167, 222, 246,

403, 409 Арсений Грек 261 Афанасьев А. Н. 355 Афет см. Иафет Ахмед-хан, хан 289

Ачищ, князь, конюший Мамая 80, 205 Ашурков В. Н. 290, 297

Бартяш (Бартяж, Бортеш), посол к Мамаю от князя Ольгерда Литозского 75, 76, 200, 201, 336, 337, 406 Батура Р. К. 264, 273, 281, 282 Батый (Бату), хан 13, 16, 25, 26, 28, 50, 73, 77, 103, 106, 111, 137, 140, 149, 150,

152, 175, 198, 202, 228, 231, 237, 255, 256, 263, 314, 377, 387, 392, 394, 406, 408

Баязид, султан турецкий 386 Бегич, воевода Мамая 281, 379, 387 Бегунов Ю. К. 283, 397, 400 Белеут см. Александр Белеут, Данило Белеут, Данило Петрович Белеут Белеутовы, боярский род 399 Беляев И. Д. 369 Бира Ш. 286

Биргер, правитель Швеции 401 Бердибек, хан 380, 389 Блок А. А. 290

Боброк см. Дмитрий Михайлович Боброк Волынский Борис, князь суздальский 274 Борис, св. 10, 21, 35. 40, 41, 45, 48, 62,

• 66, 67, 89, 95, 96, 99, 100, 113, 115, 118,

119, 123, 124, 133, 145, 159, 165, 169—

171, 187, 191, 192, 214, 220, 221 224, 225, 238, 241, 244, 248, 250, 316 331, 350, 384, 389, 400, 402, 405, 408 Борисов Н. С. 287 Бортеш см. Бартяш Босворт К. Э. 264

Боян 7, 131, 311, 319, 321, 362, 363, 382 Бренков Михаил Андреевич см. Михаил Андреевич Бренков Брике Ш.-М. 375 Буганов В. И. 335 Буслаев Ф. И. 312, 360

Валуевы см. Василий Акатьевич, Тимофей Волуевич Варлаам, архимандрит 370 Варлаам Хутынский, св. 86, 211, 407 Василий, сын великого князя Дмитрия Ивановича 18, 30, 58, 85, 111, 142 158, 183, 210, 237 258, 259, 340, 341, 379 Василий Акатьевич, боярин 58, 183 384 Василий Васильевич Вельяминов, московский тысяцкий 267, 380 Василий Великий, архиепископ каппадо-кийский 29, 54, 78, 106, 153, 179, 203, 231, 394

Василий Капица, сурожский купец’ 34, 57, 62, 85, 112, 158, 183, 187, 210, 237,

397, 398

Василий Порфирьевич 125, 250, 409

Василий Тупик 29, 30, 55, 79, 107, 154,

180, 204, 232, 233, 394 Вассиан, архиепископ ростовский 295 Васюк Сухоборец 283 Вельяминовы см. Василий Васильевич Вельяминов, Николай Васильевич Вельяминов Вениамин, библ. 37, 91, 115, 161, 216, 240, 401

Вернадский Г. 268

Веселовский С. Б. 295, 303, 380, 383, 385, 387–389, 391, 399, 400, 406 Весяков Тимофей см. Тимофей Весяков Вптаутас, сын Кейстутиса 281 Витовт, великий князь литовский 273, 341, 383, 387, 399 Владимир, князь дорогобужский 303 Владимир Андреевич (Ондреевич), князь серпуховской и боровский 7, 8, 10–13, 16, 17, 23, 25, 28–35, 38, 39, 41, 44—

46, 49, 53–58, 60. 62, 65–71, 77, 79, 82–85, 89, 91, 93, 94, 98–103, 106–113,

115, 117, 118, 122–124, 126, 127, 131—

137, 140–142, 147, 149, 152–159, 161, 163, 165, 168–171, 174, 178, 181–183, 185, 188, 190–194, 196, 202, 204, 206—

211, 214, 216, 218, 219, 223–228, 231–238, 240, 242, 243, 247–249, 252, 258, 266, 274, 276, 282, 285, 293, 309, 310, 316, 317, 319, 325, 343, 348, 357, 361—

367, 369, 371, 379, 380, 382, 387, 393,

397, 399, 406 Владимир Всеволож (Всеволодович, Все-володич), князь 34, 43, 58, 63, 89, 97, 112, 159, 167, 183, 188, 214, 223, 238, 399 Владимир I Святославич, великий князь киевский 7, 8, 10, 25, 30, 70, 81, 108, 131, 132, 134, 154, 196, 206, 233, 316, 347, 348, 352, 361, 363, 371, 381, 382, 384, 395

Владислав II Ягелло см. Ягайло Волосатовы, дворянский род 394 Волосатый см. Андрей Волосатый Волуй Окатьевич см. Тимофей Волуевич (Васильевич)

Вольгорд литовский см. Ольгерд Геди-минович Литовский Воронин Н. Н. 392, 396 Всеволод (Дмитрий) Юрьевич Большое Гнездо, великий князь владимирский

392

Всезоложи, княжеский род 399

Гедеон, библ. 25, 39, 94, 103, 117, 149, 163, 219, 228, 243, 392, 401, 402, 409 Гедпмин (Гедымонт, Едиман, Едимент, Едимонт, Жидимонт, Домент), вели-

кий князь литовский 8, 133, 273, 290, 325, 371, 383, 393 Георгий (Юрий) Всеволодович, великий князь владимирский 25, 74, 103, 149, 198, 228, 392 Георгий Победоносец, св. 21, 145, 391 Георгий (Юрий) Святославич, князь смоленский 273 Герасим, архиепископ коломенский 18,

57, 58, 70, 142, 183, 195, 389, 398, 399, 407

Геронтий, архиепископ коломенский 34,

158, 398

Глеб, князь брянский, воевода 34, 58,

89, 159, 183, 214, 303, 399, 407, 408 Глеб, князь карголомский и андомский (каргопольский и цыдонский) 30, 56,

82, 108, 112, 155, 181, 207, 233, 395, 408 Глеб, св. 10, 21, 35, 37, 40, 41, 45, 46, 62, 66, 67, 89, 92, 95, 96, 99, 100, 113, 118, 119, 123, 124, 133, 145, 159, 162,

165, 169–171, 187, 191, 192, 214, 217,

220, 221, 224–226, 238, 244, 248, 250, 316, 331, 350, 384, 389, 400, 402, 405,408

Глеб Друцкий (Друческий, Дрютцкий) см. Глеб, князь брянский Голиаф (Голиад, Галиад, Гольяд), библ. 43, 64, 96, 98, 117, 119, 121, 167, 189,

221, 223, 242, 244, 246, 351, 354, 355, 391, 401, 403

Голицын Н. С. 297 Голубцов И. А. 265 Гонгор Д. 286

Горские, дворянский род 400 Горский А. В. 370 Горский Петр см. Петр Горский Греков Б. Д. 286 Греков И. Б. 270, 340 Григорий Капустин 47, 125, 172, 250 Григорий Ослябя 125, 250, 409 Григорий Судоков (Судаков, Судок, Са-дык) 30, 55, 79, 107, 154, 181, 204, 233, 395, 405, 407, 408 Григорий Холопищев (Холопичев) 46, 66, 100, 124, 170, 192, 225, 249, 376, 403,406 Григорий Цамблак 261 Гридя Хрулев 283 Гурс (Гурк) см. Хоре

Давид, царь, библ. 22, 23, 39, 45, 64, 94, 96, 99, 117, 119, 122, 124, 146, 147, 163,

169, 189, 219, 221, 224, 242, 244, 248, 250, 350, 391, 401, 403, 406, 409 Даль В. И. 384

Даниил, князь пронский 49, 174, 281, 404 Даниил, митрополит московский и всея Руси 335, 336

Даниил Александрович, князь московский 65, 190 Данило Белеут (Белаус), воевода 34, 58,

89, ИЗ, 159, 183, 214, 238, 399, 400, 405, 407, 408 Данило Константинович Белаус (Белоус) см. Данило Белеут Данило Петрович Белеут 399 Дарий, царь персидский 47, 125, 171, 226, 250, 404

Дементий Саларев ' (Дмитрий Сараев), сурожский купец 34, 57, 85, 112, 158, 183, 210, 237, 398, 407, 408 Демкова Н. С. 333, 353, 367 Джанибек (Чанибек, Чаниб, Чянибек), хан 18, 53, 142, 179, 278, 282, 330, 389, 405

Джучи, хан 263, 381, 387, 388 Диоклетиан, император римский 403 Дионисий Суздальский, претендент на митрополичий престол 404 Дмитриев JI. А. 283, 307, 311, 332, 333–335, 338, 342, 353, 359, 360, 365, 375, 377 389 394 Дмитриева’ Р. П. 308, 311, 361, 362, 369, 382

Дмитрий (Митяй) см. Митяя Дмитрий, князь ростовский 30, 56, 82, 108, 155, 181, 207, 233, 395 Дмитрий Александрович Монастырев, боярин 21, 68, 125, 146, 193, 250, 303, 391

Дмитрий Волынский см. Дмитрий Михайлович Боброк Волынский Дмитрий Всеволож (Всеволодич, Всеволодович), князь 34, 43, 58, 63, 89, 97, 112, 121, 159, 167, 183, 188, 214, 223,

238, 246, 399 Дмитрий Данилович Заверяжский, воевода новгородский 87, 213 Дмитрий Ермолин, купец 397, 398 Дмитрий Иванович (Донской), великий князь владимирский и московский

7–18, 20, 23–30, 32–34, 36–38, 46–62,64–95,97,98,100–117,119,120,123–127, 131–144, 147, 149–155, 157, 160–163, 171–177, 179–182, 184–187, 189—

192, 194–220, 222, 223, 225–243, 245, 249–252, 255, 257, 258, 265–268, 270—

272, 274–282, 284, 285, 287, 289, 290, 293–295, 297–299, 302, 305–307, 309–311, 313, 314, 316–318, 320–327, 329–331, 337–340, 342–344, 347–351, 354, 357, 361–367, 369–372, 379, 380, 382, 383, 385–391, 394, 396–400, 403–405,

407

Дмитрий Ключков, купец новгородский 86, 211, 407 Дмитрий Константинович, князь суздальско-нижегородский 379, 389 Дмитрий Минин (Мининич, Мшнич, Ми-чень), боярин 22, 68, 125, 146, 194, 250, 303, 391, 409 Дмитрий Михайлович Боброк (Боброков) Волынский, князь 8, 10, 38, 40, 41,

44–46, 60–62, 65, 94, 95, 99, 101, 117–119, 122, 124, 132, 134, 163–166, 168, 169, 171, 186–188, 190, 191, 219, 220, 224, 225, 242–244, 247, 248, 250, 282, 285, 292, 293, 345, 350, 351, 353,

366, 376, 377, 383, 405, 407 Дмитрий Ольгердович, князь брянский

8–10, 17, 36–38, 45, 59, 60, 90–94, 114–116, 132–134, 141, 142, 160–163,

170, 185, 215–219, 239–242, 282, 284,

300, 303, 318, 329, 330, 348, 349, 366,

383, 400, 401 Дмитрий Ростовский, св. 403 Дмитрий Сараев см. Дементий Саларев Дмитрий Солунский, св. 21, 145, 391 Дмитрий Черный (Дмитрей Черной), су-рожский купец 34, 57, 85, 112, 158, 183, 210, 237, 398 Долгоруков П. 394 Дунаан, царь омиритский 403, 409 Дьяченко Г. 396

Евдоким, праведный 55, 180 Евдокия (Авдотья, Еовдокея). великая княгиня 18, 33, 37, 58, 84, 83, 92, 110, 111, 115, 127, 142, 157, 161, 183, 184,

209, 210, 217, 236, 241, 252, 263, 378, 389 Евстафий, мученик 274 Евстафий Плакида, великомученик 30,

108, 154, 206, 233, 395, 407, 4D8 Евфимий, архиепископ коломенский 85,

89, 211, 214, 399, 407 Евфимий, архиепископ новгородский и псковский 86, 88, 112, 211, 212, 213, 237, 407

Евфросинья Ярославна, жена героя «Слова о полку Игореве» Игоря Святославича 317 Егоров В. Л. 264, 286, 380, 381, 390 Едигей (Храбрый), князь татарский 259,

288, 341, 342, 380 Едимант (Едимент, Едимонт) см. Геди-мин

Езекия, библ., царь иудейский 28; 77, 106, 152, 202, 231, 393 Елезвой, царь эфиопский 403 Елена, дочь великого князя литовского

Ольгерда, жена Владимира Андреевича 33, 157, 274, 379, 397 Елецкие, княжеский род 400 Епифан Кореев, боярин 16, 141, 330 Епифаний Премудрый 259, 315, 321 Ермола Васкин, купец 111, 398 Ермолин см. Дмитрий Ермолин Ермолины, купеческий род 397 Ефоний резанец см. Софоний Рязанец Ефрем Сирин, сирийский богослов, учитель церкви 408 Ефросин, монах Кирилло-Белозерского монастыря 308, 313, 353, 370

Жданов И. Н. 370, 371 Жидимонт см. Гедимин Жуковский В. А. 290

Заболотские, княжеский род 399 Заверяжский см. Дмитрий Данилович Заверяжский Загребин В. М. 375

Захарий Тютчев (Тутчев, Тютыпов), посол к Мамаю от великого князя Дмитрия Ивановича 29, 54, 78–81, 107,

153, 179, 203–205, 232, 336, 337, 355, 394, 407, 408 Захария, пророк, библ. 37, 92, 115, 162, 217, 241, 403 Захария Кошков см. Захарий Тютчев

Иаков, библ. 115, 240, 408 Иаков Ослябятев см. Яков Ослябятев Иафет, сын Ноя, библ. 7, 131, 314, 316, 327, 380

Иван, сын великого князя Дмитрия Ивановича 18, 142, 389 Иван Акинфович см. Михаил Иванович Акинфович Иван Александрович 22, 68, 125, 146, 194,

250, 391

Иван Большой, старший сын Александра-Всеволода Смоленского 399 Иван (III) Васильевич, великий князь московский 259, 265, 268, 270, 289, 295 Иван Васильевич, воевода 87, 213 Иван (IV) Васильевич Грозный 280 Иван Васильевич Усатый, купец новгородский 86, 211, 407 Иван Всеволодович Холмский 53, 178, 405 Иван Всеслав см. Иван Святославич Свесланин

Иван (I) Данилович Калита, князь московский, великий князь владимирский. 65, 190, 265, 372, 379, 382, 397

Иван (II) Иванович Красный, великий князь московский и владимирский 379

Иван Квашня Родионович см. Иван Родионович Квашня Иван Меньшой, сын Александра-Всево-лода Смоленского 399 Иван Михайлович, князь 68, 193, 303, 406 Иван Мороз, боярин 388 Иван Родионович Квашня, воевода 34,

58, 89, ИЗ, 159, 183, 214, 238, 399, 407 Иван Связлов см. Иван Святославич Свесланин

Иван Святославич Свесланин (Иван Все-слав, Иван Святослав, Иван Связлов) 30, 55, 79, 107, 154, 181, 204, 233, 395, 405, 407, 408 Иван Титыч Козельский, родоначальник княжеского рода Елецких 400 Иван Федорович, сын Федора Семеновича, князя белозерского 15, 21, 68, 125 138, 146, 193, 250, 302, 384, 387 Иван Ших (Шых, Шах), сурожский купец 34, 57, 85, 112, 158, 183, 210, 237,

398, 408

Игнатий Крень 35, 59, 89, ИЗ, 159, 185, 214, 138, 400 Игорь Рюрикович, великий князь киевский 8, 131, 362, 371, 381, 382 Игорь Святославич, князь новгород-се-верский, герой «Слова о полку Игореве» 310, 313–315, 317, 320, 326, 328,

363

Иезекия см. Езекия Иеремия, пророк, библ. 329, 389 Измаил, сын пророка Авраама, библ. 387 Иисус Христос 16, 28, 30–32, 35, 36, 39, 41, 42, 53, 54, 56, 57, 60, 63, 64, 67, 70, 71, 77, 79, 83, 86, 87, 94, 106, 108–110, Д14, 116, 117, 119, 120, 140, 152,160,161, 163, 164, 166, 167, 178, 179, 181,182,185, 190, 192, 195, 196, 202, 204, 208, 209,

212, 219, 243, 245, 329, 331, 344, 388,

391, 393, 395, 396, 399, 401–403 Иловайский Д. И. 294 Илья Муромец, фольклорный персонаж 355

Индюк, князь, ключник Мамая 80, 205 Иоаким (Аким, Яким), праведный И, 135, 316, 373, 386 Иоанн, евангелист 388 Иоанн, мученик 274

Иоанн Предтеча (Креститель) 112, 238 Иосиф, библ. 37, 91, 115, 161, 216, 240,

401

Ирод, царь, библ. 37, 91, 115, 161, 216, 240, 401

Исаак, библ. 115, 240, 408 Исайя, пророк, библ. 393 Иуда Искариот 18, 142, 331 Иулиан см. Юлиан Ишжамц Н. 286

Казакова Н. А. 268

Казимир Великий, король польский 274

Каменцева Е. Н. 292

Капустин см. Григорий Капустин

Карамзин Н. М. 385

Карасев А. В. 297

Карп Олексин (Александров, Александ-. рович) 35, 37, 59, 89, 92, 113, 115, 159, 162, 185, 214, 217, 238, 241, 400 Кейстутис, брат Ольгерда 273, 274, 276, 281

Киприан, митрополит московский и всея Руси 28, 31, 37, 52–54, 56, 58, 63, 70, 71, 77, 78, 83, 92, 106, 107, 109, 115,152,

161, 177–183, 188, 195, 196, 202, 203, 208, 217, 231, 240, 261, 267, 270, 278,

323, 335, 336, 338–341, 393, 404, 405 Кирпичников А. Н. 283, 292 Климентий Полянин (Климент Поленин, Климонт Послянинов) 30, 55, 79, 107.

154, 181, 204, 233, 395, 408 Клосс Б. М. 335 Ключевский В. О. 355 Ключков см. Дмитрий Ключков Кодрат, апостол 70, 195 Козма Ковря (Кузьма Коверя, Ковыря, Ховрин, Ховря), сурожский купец 34, 57, 85, 112, 158, 183, 210, 237, 398, 405, 407, 408

Козымбай, князь, постельник Мамая 80, 205, 407 Колават см. Салават Коммо Ш. 286 Кондрат см. Кодрат Кононов см. Константин Кононов Константин Болк см. Константин Пету-нов

Константин Великий, император римский 23, 39, 42, 70, 94, 96, 117, 120, 147, 163,

166, 196, 219, 222, 242, 245, 391, 401, 402 Константин Кононов (Конанов, Кононо-вич, Конанович) воевода 34, 58, 113,

159, 183, 238, 303, 399, 400, 407 Константин Петунов (Болк, Волков), сурожский купец 34, 57, 85, 112, 158, 183, 210, 237, 398, 405, 407, 408 Кореев см. Епифан Кореев Кориат-Михаил Гедиминович, князь литовский 383 Косточкин В. В. 283

Ксения (Аксинья, Оксинья), жена воеводы Михаила Ивановича И, 135, 386 Кузьма см. Козма Куприн В. 301 Кучкин В. А. 265 Кучма В. В. 296

Лавр, св. 31, 56, 82, 108, 109, 155, 181,

207, 208, 234, 396 Лазарь, князь сербский 255 Лев, князь курбский 30, 56, 82, 108, 155,

181, 207, 233, 395, 408 Лев Иванович Морозов (Мозырев, Ма-зырев), воевода 15, 22, 68, 139, 146, 194, 302, 388, 391 Лев (VI) Мудрый (Лев Деспот), император византийский 403 Лев Серповский см. Лев, князь курбский

Леонтий (Левонтий), сокольничий 384 Леонтий (Олентий), царь 42, 97, 120, 167,

222, 246, 403, 409 Леопольд О. 319

Лихачев Д. С. 307, 308, 312, 313, 315, 316, 320, 321, 356, 358, 380 Лихачев Н. П. 365

Лот, библ. 37, 92, 115, 161, 217, 240, 401,

408

Лука, евангелист 32,' 36, 52, 57, 83, 91,

110, 114, 160, 177, 182, 209, 216, 235,

240, 396, 400, 406 Лупп, мученик 109, 234 Лурье Я. С. 308 Луцкий Е. 297

Любарт (Дмитрий) Гедиминович, князь литовский 274 Людовик, король венгерский 274

Маврикий Стратег (Псевдо-Маврикий), византийский писатель 296 Магомет (Махмет, Махомет), основатель ислама 45, 99, 123, 169, 224, 248, 403 Макарий, митрополит московский 309,

364

Максенций (Максентий), император римский 117, 242, 402 Мамай, правитель Золотой Орды 7–9, 13–30, 35, 36, 38, 43, 45, 48–56, 58,

59, 63, 65, 66, 68, 70–81, 84, 86, 87,

90, 92, 98, 99, 102–107, 110, 113, 114, 121, 123, 125, 131–133, 136–154, 159,

160, 163, 167, 169–181, 184, 189, 191,

193, 195, 197–205, 209, 211, 212, 215, 217, 218, 223–225, 227–232, 235, 239, 246, 248, 249, 251, 256–258, 264, 266, 277–282, 284, 285, 287, 294, 295, 300—

302, 305–307, 309, 315, 317, 318, 320—

324, 327, 328, 330, 331, 333, 335–338, 340, 342–344, 347–350, 354, 355, 365,

367, 369, 374, 380, 383, 384, 386–390, 393, 394, 396, 398, 401, 403–407 Мария (Марья), жена воеводы Андрея Серкизовича И, 135, 386 Мария, жена воеводы Николая Васильевича Вельяминова И, 135, 373 Мария, жена князя Владимира Андреевича см. Елена Мария, княгиня ростовская 267 Мария дева, богоматерь 18, 20, 79, 142,

144, 204

Мария Ярославна, княжна витебская

273, 400 Марк, евангелист 400, 403 Марков А. 333 Маркс К. 281, 313 Масловский Д. 296, 297 Матвеева Г. С. 286

Матфей, евангелист 329, 390, 400, 401, 404, 405, 407 Менгу-Тимур, хан 268 Меркурий Кесарийский, св. 29, 54, 78,

106, 153, 179, 203, 232, 394 Мерперт Н. Я. 268

Мещерские см. Федор Мещерский, Юрий Мещерский Мещерский Н. А. 402 Микула Васильевич см. Николай Васильевич Вельяминов Микула Новгородец, купец новгородский

86, 211, 407 Милюковы, боярский род 388 Мингалев В. С. 342 Минин см. Дмитрий Минин Митяй (Дмитрий), архимандрит спасений 52, 53, 177, 178, 266, 267, 278, 339,

404, 405

Михаил, архистратиг 32, 57, 84, 110, 119,

145, 157, 182, 209, 236, 244, 390, 409 Михаил Акинфович см. Михаил Иванович Акинфович

Михаил Александрович, боярин 13, 47,

69, 102, 126, 137, 172, 194, 227, 251, 387 Михаил Александрович, князь тверской (тферской) 53, 178, 272, 273, 277, 279,

280, 405

Михаил Андреевич, боярин см. Михаил Александрович, боярин Михаил Андреевич Бренков (Бренок), воевода 15, 22, 41, 46, 47, 63, 65, 66, 68, 96, 100, 101, 119, 124, 125, 139, 146,

166, 170, 171, 188, 190, 192–194, 221, 225, 226, 245, 249, 250, 285, 293, 299, 302, 303, 348, 377, 387

Михаил Васильевич, воевода 47, 171 Михаил Иванович Акинфович (Окинфо-вич), воевода 10, 15, 22, 68, 134, 138,

146, 194, 302, 303, 375, 385, 406 Михаил (Михайла) Каргаша Иванович

125, 250, 409 Михаил Коротонос см. Михаил Саларев Михаил Львович, воевода новгородский

87, 213

Михаил Саларев (Сараев), сурожский купец 34, 57, 85, 112, 158, 183, 210,

237, 398, 408 Михей, сокольничий 384 Моисеева Г. Н. 310, 385 Моисей, библ. 23, 25, 41, 96, 103, 119, 143,

147, 149, 165, 221, 228, 244, 331, 390-

392, 402

Моисей Мурин, св. 34, 57, 85, 112, 158, 183, 211, 237, 398 Монастырев см. Дмиртий Александрович Монастырев Морозов см. Лев Иванович Морозов Мстислав Тарусский, князь 21, 68, 125, 146, 193, 250, 303 Мухаммед-Булак, хан 278

Навуходоносор II, царь Нововавилонского (Халдейского) государства 25,

50, 51, 74, 104, 149, 175, 176, 198, 392,

393

Назаревский А. А. 310 Назаров В. Д. 281 Насонов А. Н. 286 Настасья 373 Нацагдорж Ш. 286 Невоструев К. И. 370 Некомат, купец 267

Николай Васильевич Вельяминов, воевода коломенский 7, 10, И, 15, 22, 34, 43, 47, 55, 58, 63, 68, 89, 97, 101, ИЗ, 121, 125, 131, 134, 135, 138, 146, 159,

167, 172, 180, 183, 188, 193, 194, 214,

223, 226, 238, 246, 250, 373, 380 Новосельцев А. П. 264 Новосильский см. Стефан Новосильский Ной, библ. 7, 131, 380

Оксинья см. Ксения

Олег Иванович Рязанский, великий князь рязанский 15–18, 23–30, 35–37, 48—

51, 54, 55, 58, 59, 69, 74–79, 86, 89–92, 102–107, ИЗ, 114, 116, 126, 139–142, 147, 150–154, 159, 160, 162, 173–176, 179–181, 184, 185, 195, 199–204, 211, 214–217, 227–233, 238–241, 252,

281, 282, 305, 321, 323–325, 330, 331,

338, 343, 344, 347, 349, 350, 354, 388, 404

Олентий см. Леонтий, царь Олферьев см. Сидор Олферьев Ольга, княгиня киевская 382 Ольгерд (Альгирдас, Волгорд, Волгирд, Олгорд) Гедиминович Литовский, великий князь литовский 9, 26, 27, 29, 30, 35, 37, 48, 74–76, 78, 79, 86, 89,

90, 92, 102, 104, 105, 107, 113, 114, 116,

126, 150, 151, 153, 154, 159, 160, 162, 173, 199–201, 203, 204, 211, 214, 215, 217, 227, 230, 232, 233, 238, 239, 241, 252, 270, 273–277, 279, 281–284, 290, 329, 333, 338–340, 347–349, 354, 376, 379, 383, 387, 391, 393, 399, 400, 406 Ольгердовичи см. Андрей Ольгердович, Дмитрий Ольгердович Ослебя Родион см. Родион Ослебя Ослябя (Андрей), монах Троице-Сер-гиева монастыря И, 31, 43, 56, 57, 64,

83, 109, 121, 125, 135, 155, 168, 181, 182, 189, 208, 234, 246, 250, 349, 366, 386, 409

Ослябя Григорий см. Григорий Ослябя Ослябятев Яков см. Яков Ослябятев Османы, династия турецких султанов 264, 269 Остроумов Н. 294, 295 Оськин Г. И. 297

Павлов П. Н. 288 Параска П. Ф. 264

Парфений (Парфеней), сокольничий 384 Пахомий Серб 261

Пашуто В. Т. 264, 268, 269, 274, 275, 281,

289, 340, 383, 387 Пересвет (Александр), монах Троице-Сергиева монастыря 10, И, 15, 22, 31, 43, 47, 56, 57, 64, 68, 71, 83, 98, 101,

109, 121, 125, 134, 135, 139, 146, 155*

167, 171, 172, 181, 182, 189, 193, 196,

208, 223, 234, 246, 250, 285, 296, 302, 349, 350, 351, 354, 355, 366, 386 Перун, языческий бог 45, 99, 123, 169, 224, 248, 403 Петр, митрополит всея Руси 32, 39, 46, 49, 52, 55, 57, 60–63, 66–71, 84, 110, 117–124, 156, 165, 171, 174, 177, 180, 182, 185–188, 191, 193–196, 209, 226, 235, 243, 250, 335, 388, 396, 397 Петр Горский 35, 37, 59, 89, 92, ИЗ,

115, 159, 162, 185, 214, 217, 238, 241, 400

Петр Гугнивый, легендарная личность 35, 90, ИЗ, 159, 215, 239, 400

Петр Чюриков (Чириков) 35, 89, ИЗ, 159, 214, 238, 400 Петунов см. Константин Петунов Пимен, архимандрит "переясл авский, митрополит московский 52, 127, 177, 178, 252, 267, 394, 405 Пимен Отходник (Отшельник) 31, 156 Плакида см. Евстафий Плакжда Погодин А. 288

Погодин М. П. 367, 374, 376–378 Подобедова О. И. 356, 358 Полянин см. Климентий Полянин Пор, полулегендарный древнеиндийский царь 52, 177, 404 Потин В. М. 269

Приселков М. Д. 267, 273–278, 323

Прокудин-Горский И. 400

Пропп В. Я. 287

Протасьева Т. Н. 370

Прохоров Г. М. 267, 275, 339, 405

Псевдо-Маврикий см. Маврикий Стратег

Путилов Б. Н. 287

Разин Е. А. 297

Раклий, языческий бог 45, 99, 123, 169,

224, 248, 403 Рахиль, библ. 19, 143, 327, 329, 344, 389 Ржевские см. Родион Ржевский, Федор Федорович Ржевский Ржига В. Ф. 311, 317, 358, 350, 364, 366,

369, 375, 377, 385, 389 Родион Несторович Квашня, боярин 399 Родион Ослебя 386

Родион Ржевский, правнук князя Федора Федоровича Ржевского 55, 79,

107, 154, 180, 204, 232, 394

Роман, князь Прозоровский 30, 56, 82,

108, ИЗ, 155, 181, 207, 233, 238, 395 Роман, претендент на митрополичий престол 278

Роман Михайлович, князь брянский 399

Романовы, династия русских царей 389

Рублев Андрей см. Андрей Рублев

Рубрук В. 381

Румянцев Н. П. 365

Рус см. Хоре

Рыбаков Б. А. 280

Рылеев К. Ф. 290

Рюрик, князь 362, 371

Сабур см. Федор Сабур Салават (Колават, Салман), языческий бог 45, 99, 123, 169, 224, 248, 403 Саларевы, купеческий род 398 см. также Дементий Саларев, Михаил Саларев

Салман см. Салават

Салмина М. А. 283, 302, 322, 323, 325, 327–329, 332, 342, 344 Самоквасов Д. А. 402 Сарра, библ. 387 Сафаргалиев М. Г. 286 Сафонович Феодосий 334 Свесланин см. Иван Святославич Свесланин

Свидригайло Ольгердович, князь литовский 325

Святополк (Окаянный), сын Владимира Святославича 18, 23, 28, 35, 38, 41, 77,

90, 93, 96, 106, 114, 116, 142, 147, 152, 159, 162, 165, 202, 215, 218, 221, 231,

239, 241, 331, 343, 384, 389, 391, 400—

402

Святослав Всеволодович, великий князь киевский 313 Святослав Ярославич, великий князь киевский 362, 371 Седельников А. Д. 365, 366 Семен Иванович, князь 63, 188 Семен Коротонос см. Семен Онтонов Семен Мелик (Меликов), воевода 15, 22, 34, 38, 47, 59, 63, 68, 89, 93, 101, ИЗ,

116, 117, 125, 139, 146, 159, 162, 163,

171, 185, 188, 193, 194, 214, 218, 226,

238, 242, 250, 302, 388, 391 Семен Михайлович, князь белозерский 10, 15, 21, 30, 56, 68, 82, 108, 125, 134,

138, 146, 181, 193, 207, 233, 250, 302, 384

Семен Онтонов (Антонов), сурожский

купец 34, 57, 62, 85, 112, 158, 183, 187,

210, 237, 398, 408 Сеннахарим, царь ассирийский, библ. 393 Сенька Быков 283

Сергий Радонежский, игумен Троицкого монастыря 19, 31, 35, 38, 42, 43, 46,

47, 49, 56, 57, 59, 63, 64, 66, 68, 70, 71, 82, 92, 96–98, 100, 108, 109, 113, 115,

120, 121, 124, 143, 155, 156, 159, 161,

162, 166, 167, 168, 171, 172, 174, 181,

182, 184, 188, 189, 191, 193, 195, 196, 207, 208, 217, 222, 223, 226, 234, 239,

241, 245, 246, 250, 257, 266, 267, 278, 288, 306, 331, 338, 349, 354, 386, 390, 391, 396, 398 Серкиз (Черкиз), ордынский царевич 385 Серкизов см. Андрей Серкизович Серов В. А. 290

Сидор Олферьев (Алферев, Елферьев, Алфериев, Алферов), сурожский купец 34, 57, 85, 112, 158, 183, 210, 237,

398, 405, 407, 408 Силфен П. Г. 286

Сим, сын Ноя, библ. 7, 131, 316, 380, 381 Симеон Столпник, преподобный 16, 18, 140, 142, 388, 389 Скирмонт, великий князь литовский 9, 133, 383 Сколоменд см. Скирмонт Соловьев А. В. 310, 311, 361 Соломон царь, библ. 9, 133, 316, 384, 393, 400, 406 Соундрс Д. 286

Софоний (Софроний, Сафон) Рязанец 8, 103, 132, 228, 310, 311, 315, 317, 360—

370, 382

Софья, дочь Дмитрия Донского 388 Сперанский М. Н. 274 Срезневский В. И. 37 °Cрезневский И. И. 309, 328 Старковы, боярский род 385 Стефан (Степан) Новосильский (Ново-селской), князь 46, 66, 100, 123, 124,

170, 191, 225, 249, 298, 403 Стратилат см. Евстафий Плакида Строев П. М. 374, 375 Строков А. А. 297 Судоков см. Григорий Судоков Судоковы, дворянский род 395 Сухан (Сухман), фольклорный персонаж 355

Сыроечковский В. Е. 398 Сырохожа, посол Мамая 279

Таврул см. Темир-мурза

Тамерлан см. Тимур

Тарас Шатнев 68, 194, 406

Татищев В. Н. 291, 293, 294, 297–304

Творогов О, В. 283, 317, 361, 362

Теляк см. Тюляк, хан

Темир-Аксак см. Тимур

Темир-Кутлуй, хан 341, 383

Темир-мурза, воин Мамая 64, 189, 406

Тизенгаузен В. Г. 299, 300

Тимофеев С. П. 312

Тимофей Васильевич см. Тимофей Волуевич

Тимофей Весяков, сурожский купец 34, 57, 85, 112, 158, 183, 210, 237, 398 Тимофей Волуевич (Васильевич, Волуй), воевода владимирский и юрьевский 10, И, 15, 18, 22, 34, 43, 47, 58, 68, 89, 101, ИЗ, 125, 134, 135, 139, 142,

146, 159, 167, 171, 183, 184, 193, 194, 214, 226, 238, 250, 281, 302, 303, 384, 389, 409

Тимур (Тамерлан) 258, 282, 288, 294, 295, 299, 300, 310, 339, 341, 385, 394, 396, 400

Тит Флавий Веспасиан, римский император 25,50,51,74, 148, 175, 176, 198, 392 Тихомиров М. Н. 269, 280, 283, 292, 301, 302, 309–311, 360, 375, 377, 382, 389, 397, 398, 402 Тихонравов Н. С. 398 Тохтамыш (Тактамыш), хан 15, 23, 24,

48, 71, 72, 125, 139, 148, 173, 197,

251, 258, 282, 286, 288, 299, 305, 308, 310, 323, 341, 379, 380, 388, 405 Траузеттель Р. 286

Траян Марк Ульпий, римский император 395

Тюляк (Теляк), хан 20, 144, 390 Тютчев Захарий см. Захарий Тютчев Тютчев Ф. И. 394 Тютчевы, дворянский род 394

Узбек (Азбяк), хан 53, 179, 405 Улу Мухаммед, хан 288 Ульяна, вторая жена Ольгерда Литовского 400

Ундольский В. М. 361, 369, 370–374, 398 Урай, князь татарский 80, 205 Урланис Б. Ц. 282 Успенский Ф. И. 403

Федор, сын Олега Рязанского 388 Федор Андреевич Кошка, боярин 18, 58*.

142, 183, 389 Федор Андреевич Свибло, боярин 389 Федор Белецкий см. Федор Елецкий Федор Елецкий (Белецкий), князь 34,58, 89, ИЗ, 159, 214, 238, 400, 405 Федор Зов см. Федор Сабур Федор Иванович, князь белозерский см.

Федор Семенович, князь белозерский Федор Мещерский, князь 400 Федор Романович, князь белозерский см.

Федор Семенович, князь белозерский Федор Сабур 46, 67, 100, 124, 170, 171, 192, 225, 249, 403, 406, 409 Федор Семенович (Федор Иванович, Федор Романович), князь белозерский 10, 14, 21, 30, 46, 56, 66, 68, 82, 100,

108, 124, 134, 138, 146, 154, 170, 181_г 192, 193, 207, 225, 233, 249, 250, 302,

384, 387, 406 Федор Тарусский (Торуский), князь 21, 68, 125, 146, 193, 250, 303, 332, 375, 391 Федор Федорович Ржевский, князь 394 Федор Холопищев (Холопов) см. Григорий Холопищев Федоров-Давыдов Г. А. 264, 286

Федосья, жена воеводы Тимофея Волуе-вича И, 135, 373 Феогност, митрополит московский 278 Феодор, архимандрит Симоновского монастыря (игумен Симоновский) 53, 178, 405

Феодор Тирон, св. воин, герой апокрифического сказания 97, 120, 167, 222, 246, 403

Феодорит, претендент на митрополичий престол 278 Феофан Грек 259, 261 Филофей, патриарх константинопольский 277, 393 Фиораванти Аристотель 389 Флор, св. 31, 56, 82, 108, 109, 155, 181, 207, 208, 234, 396 Флоря Б. Н. 290

Фома Кацибей (Хецибеев, Хаберцыев, Берцыев, Халцыбеев) 40, 41, 45, 62, 95, 100, 118, 123, 165, 170, 187, 220, 244,

248, 402, 408, 409 Фома. Михайлович Красный, воевода новгородский 87, 213 Фома Тынин 35, 59, 89, ИЗ, 159, 185, 214, 238, 400 Фра-Мауро, венецианский космограф 385 Франке Г. 286

Хам, сын Ноя, библ. 380 Харитонов А. 355 Хворостинин И. Ф. 334 Хилл Е. Ф. 357, 358 Ховрины, купеческий род 398 Холопищев см. Григорий Холопищев Холмский см. Иван Всеволодович Холм-ский

Хоре (Гурс, Гурк, Рус), языческий бог 45, 99, 123, 169, 224, 248, 403 Хрулев Гридя см. Гридя Хрулев Хубилай, хан 263 Хулагу, хан 263

Чагатай, хан 263 Чаниб см. Джанибек Черепнин Л. В. 264, 265, 280, 283 Черный Дмитрий см. Дмитрий Черный Чингисхан, основатель и великий хап Монгольской империи 255, 263, 286, 381, 387

Шамбинаго С. К. 302, 309, 312, 322, 332–334, 342, 346, 364, 366, 368, 375 Шапорин Ю. А. 290

Шахматов А. А. 309, 332, 333, 335, 336, 346, 364–366, 368 Шевырев С. П. 312 Шеред-ад-дин Йезди 299, 300 Шихов см. Андрей Шихов Шляпкин И. А. 383 Шпулер Б. 268, 286

Шуба см. Акинф Федорович Шуба, Андрей Шуба

Щусев А. В. 290

Эдигей см. Едигей Экземплярский В. А. 379, 380 Энгельс Ф. 281

Эрик Эриксон, шведский король 401

Юлиан (Иулиан) Отступник (Флавий Клавдий Юлиан), римский император 25, 29, 54, 73, 78, 105, 149, 153, 179, 198, 203, 231, 392, 394, 406, 408 Юрий (Георгий), сын великого князя Дмитрия Ивановича 18, 30, 58, 85,

111, 142, 158, 183, 210, 237, 389 Юрий Васильевич, князь дмитровский 398

Юрий Захарьевич Хромой, воевода новгородский 87, 213, 407 Юрий Мещерский, князь 34, 58, 89, ИЗ,

159, 183, 214, 238, 303, 400 Юрий Святославич см. Георгий Святославич Юрка сапожник 283

Юстиниан (Иустиниан), византийский император 120, 246, 403, 409 Ючас М. А. 270, 271, 281, 284

Явнутис, великий князь литовский 273 Ягайло (Владислав II Ягелло), великий князь литовский 16–19, 22, 50, 51, 54, 55, 59, 60, 70, 103, 138, 140–143, 146,

147, 175, 176, 180, 181, 184, 185, 195, 228, 270, 273, 278, 281, 282, 284, 286,

301, 333, 338–340, 383, 387, 400 Ягеллоны, польская королев’ская династия 387

Ядвига, польская королева, жена великого князя литовского Ягайла 387 Якпм см. Иоаким, праведный Яков Андреевич Усатый 79, 107, 204, 232, 407, 408

Яков Ослябятев (Иаков Ослебятин) И, 29, 43, 135, 154, 168, 394, 407

Якубовский А. Ю. 286 Ярослав Владимирович, великий князь киевский (Ярослав Мудрый) 8, 23, 37, 38, 41, 46, 67, 70, 92, 93, 96, 100, 115,

116, 124, 132, 147, 161, 162, 165, 171, 192, 196, 217, 218, 221, 225, 240, 241,

249, 362, 382, 384, 391, 400–403 Ярославна см. Евфросинья Ярославна

Batura R. см. Батура Р. К.

Briquet Ch.-M. см. Брике Ш.-М.

Commeaux Ch. см. Коммо Ш.

Dlugosii Y. 277

Franke Н. см. Франке Г.

Hill Е. см. Хилл Е. Ф.

Perry М. 271

Sanders G. G. см. Соундрс Д. Silfen Р. Н. 271 Spuler В. см. Шпулер Б. Vernadsky G. см. Вернадский Г. Wallenbank G. W. 271

БАН — Библиотека Академии наук СССР (Ленинград).

Бегунов — Бегунов Ю. К. Об исторической основе «Сказания о Мамаевом побоище». — В кн.: «Слово о полку Игореве» и памятники Куликовского цикла. К вопросу о времени написания «Слова». М.—Л., 1966.

Веселовский — Веселовский С. Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. М., 1969.

ВИ — Вопросы истории.

ВОИДР — Временник Общества истории и древностей российских при Московском университете.

ГБ Л — Государственная Библиотека СССР им. В. И. Ленина (Москва).

ГВНиП — Грамоты Великого Новгорода и Пскова.

ГИМ — Государственный Исторический музей (Москва).

ГПБ — Государственная Публичная Библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щед

рина (Ленинград).

ДДГ — Духовые и договорные грамоты великих и удельных князей

XIV–XVI вв.

Егоров — Егоров В. Л. Золотая Орда перед Куликовской битвой. — В кн.: Куликовская битва. Сборник статей. М., 1980.

ЖМНП — Журнал Министерства народного просвещения.

ИОРЯС — Известия Отделения русского языка и словесности Академии наук.

ИпоРЯС — Известия по русскому языку и словесности Академии наук.

НПЛ — Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов.

ОЛДП — Общество любителей древней письменности.

Пергаменный — рукописный пергаменный Синодик XIV–XV вв. ГИМ, Синодальное

Синодик собрание, № 667.

ПЛ — Псковские летописи.

ПСРЛ — Полное собрание русских летописей.

РИБ — Русская историческая библиотека.

РО — Рукописный отдел.

Тихомиров — Тихомиров М. Н. Средневековая Москва в XIV–XV веках. М., 1957,

ТОДРЛ — Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинский Дом) Академии наук СССР.

LUB — Liv-Esth- und Curlandisches Urkundenbuch.

SRP — Scriptores Rerum Prussicarum.