Сказания о нартах

ЖИЛИ-БЫЛИ НАРТЫ (отдельные сказания)

Именитые нарты, а их было двенадцать, поехали на охоту. Были среди них Урызмаг и Хамыц, Сослан, Уон, Сырдон и Батрадз. Взяли они с собой своих собак — оленегонов и гончих, да и дворняжек тоже прихватили. Сколько они времени ехали, кто знает, но только нигде не встретили никакого зверя.

Проехали они обширную степь и остановились на ночлег у опушки кленового леса. Здесь посчастливилось им убить несколько оленей. Вдоволь наелись они шашлыка, отдохнули, и тут вдруг сказал Сослан:

— Давайте-ка проведаем, что слышно в ущелье Тара.

— А что ж, проведаем! — согласились другие.

Сели они на коней и отправились дальше, в ущелье Тара. Выехали на какую-то равнину. Тем временем нагнало туману, стемнело, но нарты продолжали свой путь. Вдруг в темноте пика у Сослана зацепилась за что-то. Стали они ощупывать, что бы это такое могло быть, и поняли, что попали в какую-то пещеру. Удивились нарты: «Ни лесов, ни камней здесь нет, так что же это за пещера среди чистого поля?»

Остановились они переночевать в этой пещере. Рано утром сели на своих коней и, когда тронулись в путь, выехали на небольшую поляну, заросшую тростником. Тут обернулись они назад и увидели, что провели ночь внутри большого черепа, а около черепа разбросано множество костей. Здесь и огромные человеческие, и лошадиные, и собачьи, и кабаньи… Что такое? Сослан сказал:

— Старшие мои, что-то дивное произошло на этой поляне. Посмотрите-ка внимательно, что это за кости?

Соскочил Сослан со своего коня, выбрал человеческие кости, потом собрал лошадиные и тоже положил их отдельно, подобрал и собачьи кости, и кости кабана. Из человеческих костей сложил он скелет великана и сказал:

— А теперь я буду просить Бога, чтобы предстало перед нами это чудесное существо таким, каким оно было в свое время!

— Зачем? — сказали ему его спутники. — Разве он нам зачем-нибудь нужен?

И Сослан ответил:

— Покоя мне не будет, если я не увижу, что это был за человек. — И он стал просить: — О Бог богов! Оживи этого человека, только чтобы не было у него ног ниже колен и чтобы глаза его ничего не видели.

Сразу после этих слов череп заколебался, потом приросли к нему все остальные кости, покрылись они мясом и кожей, и человек ожил. Только не было у него ног ниже колен — потому не мог он ходить, и не было глаз — и потому он ничего не видел.

Зашевелился великан, сел, потянулся. Нарты дивились на это чудо. Великан услышал, как они разговаривают, и спросил:

— Кто вы такие? Какие вы?

— Мы люди! — ответили они.

— А какой вы человеческой породы? — спросил великан.

— Мы нартские люди! — ответил Сослан.

Тогда великан спросил:

— Вы и есть знаменитые нартские люди?

— Да, это мы! — ответили они.

— А Урызмаг среди вас? И Хамыц тоже здесь? И Сослан тоже? Батрадз, он тоже здесь?

Нарты со всех сторон стали спрашивать великана:

— Откуда ты знаешь о нас?

И великан ответил:

— А я от предков слышал, что появится нартский народ и населит он многие местности, и будут эти нарты храбрыми, мужественными людьми, и покажут они себя один по-одному, другие по-другому.

Рассказывая, поднялся великан во весь рост и обратился к нартам:

— Если вы меня оживили, то почему не вернули мне ноги ниже колен, чтобы мог я ходить, и глаза, чтобы видеть?

— Такие уж мы люди, — ответил Сослан, — решаем сразу. И о чем ты просишь, тому не бывать.

Тогда великан сказал Сослану:

— Дай мне свою руку, я пощупаю, какова ваша порода. Сослан хотел было подойти к нему поближе, но дыхание великана было так отвратительно, что Сослана отбросило назад.

— Куда ты делся? — спросил великан.

— Из твоего рта мертвечиной пахнет, и потому нет у меня желания подойти к тебе ближе.

— Тогда подойди ко мне сзади.

Сослан подошел к нему со спины и подал ему свою руку. Великан ощупал кости его запястья и говорит ему:

— Что это у вас такое мелкое сложение? Скажи, а чем вы питаетесь?

— Хлебом и мясом диких зверей, — ответил ему Сослан.

Великан махнул рукой и сказал:

— Жалкая у вас участь, если вы живете такой никчемной пищей! Скоро, видно, ваша погибель придет. Огонь у вас есть?

— Есть, — ответил Сослан и спросил:

— А вы чем кормились?

— Мы кормились охотой и соком земли, — ответил великан.

— А как же вы добывали сок земли?

Засучил тут великан свой рукав до самого плеча и запустил руку в землю. Выгреб он полную горсть земли и сказал Сослану:

— Подставь свою ладонь.

— Подставил Сослан свою ладонь, сжал великан в кулаке землю, и жирный сок земли закапал в ладони Сослана и сразу наполнил их.

— Ну, теперь вылижи это, — сказал великан. Сослан вылизал то, что наполнило его ладони, — и сок земли, подобно жирному мясу, сразу ударил в его сердце. И так насытился сразу Сослан, что показалось ему, будто он объелся.

— Теперь тебе не захочется есть целую неделю, — сказал великан. — Только пить будешь время от времени. Сослан спросил великана:

— А ты из какого людского рода?

— Я из уадмеров, — ответил великан.

Сослан спросил:

— Тогда как же ты сюда попал?

— Вот в этом тростнике залег большой кабан. Молва о нем слышна была далеко. Приходили, бывало, охотники, пытались взять этого кабана, но он их пожирал. Я тоже прослышал о нем и пришел испытать свою силу. Прискакал я на коне, и были со мной две мои гончие собаки.

Выгнали собаки кабана из тростника — и прямо на меня! У меня в руках был аркан, но кабан толкнул моего коня и раскидал собак. Я только и успел ударить его один раз дубиной, как он ударил меня по ногам. Хоть я и переломал ему ребра, но повалился вместе с лошадью.

— А как убивали вы зверей? — спросили нарты. — Покажи нам это.

— Покажу, — ответил великан. — Мы ловили зверей арканом, потом убивали камнями. Пусть кто-нибудь из вас отойдет подальше.

Сослан отошел подальше. Тогда великан взял большой камень и спросил:

— Где ты?

— Здесь! — откликнулся Сослан, а сам отскочил в сторону.

Бросил великан камень и попал в то место, где раньше стоял Сослан. Бросил еще камень, побольше, и опять окликнул Сослана:

— Куда ты делся? Неужто не попал в тебя мой камень?

— Не попал, потому что я увильнул, — ответил Сослан. И спросил его: — А какими играми вы забавлялись в ваше время?

— Стоит ли вон там высокий курган? — спросил уадмер.

— Да, стоит, — ответил Сослан.

— Так вот заберись на его вершину, и я покажу тебе наши игры.

Взошел Сослан на вершину кургана, крикнул уадмеру: — Я здесь! — но тут же сбежал с кургана.

Вырвал великан самое большое дерево и швырнул его на вершину кургана. До самого основания разворотило дерево этот курган, и землю разнесло во все стороны.

Тут спросил уадмер у Сослана:

— Эй, где ты? Неужели я не попал в тебя?

— Не попал, — ответил Сослан, — я в сторону увильнул.

— Увильнул? — спросил уадмер. — А что это значит: увильнул? Мы этого не знали. Может быть, вы из породы чертей?

Тогда снова помолились нарты.

— О, Бог богов! Преврати его снова в то, чем он был. — И тут же исчез уадмер, только череп его величиной с большую пещеру остался лежать посредине равнины.

А нарты вернулись по домам, стали опять весело жить, сладко есть и рассказывать о чудесах, которые видели, и об удивительных делах, которые совершили.

Нарт Уархтанаг прожил до старости без жены. И решили молодые нарты: нет у Уархтанага наследников, нужно женить его. А если он и теперь не захочет жениться, убить его камнями.

Кто-то передал эти слова Уархтанагу. А Уархтанаг дал смолоду обет безбрачия. Когда услышал он, чего хотят от него молодые нарты, он сказал:

— О Бог, я же решил, что до смерти не женюсь. Как же мне быть? Жениться — так я нарушу обет, а не жениться — так я все-таки прожил среди нартов в почете. И если предадут они меня позорной смерти, то этот позор навеки останется на моем имени.

Молодые нарты прислали к Уархтанагу выборных своих людей, и те сказали ему:

— Уархтанаг, ты среди нартов прожил почетную жизнь, но нет у тебя потомства, нет наследника, и мы хотим, чтобы ты женился.

Уархтанаг не стал возражать и ответил выборным людям:

— В пятницу будьте наготове! Я скажу вам, к кому надо идти свататься.

В пятницу молодые нарты собрались у Уархтанага, чтобы ехать за невестой. Уархтанаг разделил их и расставил по порядку. Отдельно — фандыристов и отдельно — плясунов, наездников — отдельно и певцов — отдельно. В таком порядке построил он свадебный поезд.

Двинулись под звуки фандыров. Дочь стальноусого Хамыца, услышав свадебную музыку, выглянула с седьмого яруса родовой башни.

Уархтанаг и раньше поглядывал на дочь стальноусого Хамыца, а когда сейчас увидел ее, то сказал своим дружкам:

— Поворачивайте, солнышки мои, своих коней в дом стальноусого Хамыца.

И свадебный поезд въехал во двор Хамыца: попировали, поплясали и увезли для Уархтанага дочь Хамыца.

Сколько прожили вместе Уархтанаг и дочь стальноусого Хамыца, кто знает об этом! Но вот родился у них сын, и назвали его Сыбалцем.

Сыбалц родился ночью. А когда рассвело, то солнце заглянуло в окно, и лучи его заиграли у Сыбалца в глазах. Как тут было не осветиться всему лицу мальчика? И увидев это, Уархтанаг засмеялся.

— Чему ты так радостно смеешься, муж мой? — спросила его жена.

И Уархтанаг ей ответил:

— Я все боялся, что дело это не выйдет, но теперь все получилось ладно. Сегодня в ночь родилась дочь у Солнца, только что она заглянула в глаза нашему Сыбалцу и полюбила его. Этому-то и радуюсь я.

Вырос Сыбалц и стал ходить в селение Солнца играть с мальчиками. Однажды мальчики из селения Солнца подхватили его — «вот, мол, наш зять!» — и привели его в дом Солнца. Там Сыбалц и дочь Солнца Ададза познакомились друг с другом. Солнце отдало свою дочь за Сыбалца.

Девушка и юноша как муж и жена жили в доме Солнца. Сколько они прожили, кто может знать! Но что-то загрустил Сыбалц, и жена его, красавица Ададза, спросила:

— Чего ты грустишь? И Сыбалц ответил ей:

— Я не жалуюсь на свою жизнь. Мне живется здесь хорошо. Но все вспоминаются мать и отец, и захотелось мне домой.

— А я хочу жить так, как ты живешь, — лучше в бедном доме у мужа, чем у богатых родителей. И если ты желаешь, вернемся в дом твоего отца.

Так Сыбалц и дочь Солнца красавица Ададза решили уйти из дома Солнца. Перед тем как уйти, Ададза спросила своего отца:

— Что мне взять в подарок свекру?

— Возьми вот эту кольчугу, — сказало ей Солнце.

А кольчуга была такая, что воротник ее песню заводил, нагрудник подпевал, рукава в лад хлопали, а полы сами плясали. Взяли молодые кольчугу и пустились в путь — в дом старого Уархтанага. Там Сыбалц и дочь Солнца красавица Ададза отпраздновали свадьбу.

Случилось так, что Сыбалц на год уехал в поход. А Уархтанаг в отсутствии сына не раз, бывало, надев кольчугу, которую ему привезла сноха, выходил на нихас, и народ, собравшись вокруг него, любовался дивной кольчугой.

Однажды три сына Соппара увидели с вершины горы Уалыппа, что на нартском нихасе сидит старый Уархтанаг в своей кольчуге.

— Что за дивную кольчугу напялил на себя этот никчемный старик Уархтанаг? Давай-ка пойдем к нему и отнимем у него эту кольчугу, да еще, может, пару ремней вырежем у него из спины, — так говорили между собой сыновья Соппара.

Сказано — сделано. Пришли три сына Соппара к Уархтанагу и отобрали у него кольчугу.

— Был бы дома мой сын, он бы вам задал, — сказал Уархтанаг.

— Ты еще нам грозить! — И сыновья Соппара, набросившись на старика, вырезали у него из спины два ремня и ушли.

И бедный Уархтанаг, весь скорчившись, вернулся домой, вошел к себе в комнату и, свернувшись, прилег в углу.

Прошел год, и Сыбалца, всего израненного, принес его конь. Это случилось поздней ночью. Приехал Сыбалц и постучался в комнату своей жены. Она ответила ему из-за двери:

— Я тебе не открою, пока не дашь ты мне нартского слова исполнить то, о чем я тебя попрошу.

И Сыбалц ей ответил:

— Даю нартское слово. Но дрался я с войском Айгана и Агузна, они изрешетили меня всего, скорее открой — я умираю!

Красавица Ададза открыла дверь, и Сыбалц перевалился через порог. Когда он раздевался, стрелы с шумом сыпались из его одежды, и он со стоном сказал жене своей:

— Умираю, все болит у меня!

Но тут красавица Ададза проскользнула между кожей его и мясом, выбросила застрявшие в теле наконечники стрел, и раны его мгновенно залечились. И тут Сыбалц спросил у нее:

— Скажи-ка теперь, почему ты не открывала мне дверей, когда я постучал? Почему ты взяла с меня нартское слово?

И сказала красавица Ададза:

— Если ты спрашиваешь, почему, так я отвечу! Потому что пришли к нам три сына Соппара. Поиздевавшись над старостью твоего отца, отняли они у него кольчугу, вырезали у него из спины два ремня, и он с тех пор в своей комнате, свернувшись в клубок, лежит в углу. Ты должен отомстить тем, кто оскорбил твоего отца.

На следующий день, встав с первыми лучами солнца, Сыбалц наладил свой плуг, выехал с ним со двора и стал пахать поле Соппара. Взглянули три сына Соппара с вершины Уалыппа, увидели на своем поле человека, который распахивал их земли, удивились они и сказали друг другу:

— Что за дерзость? Кто без нашего дозволения распахивает наше поле?

И братья втроем пошли на свое поле. Приблизившись, они узнали Сыбалца и сказали:

— Да это же сын никчемного старика нарта Уархтанага задумал нам отомстить за обиду отца. Двое старших сказали младшему:

— Поди и задай ему как следует, а мы пока поохотимся.

Двое старших ушли на охоту, а младший подошел к Сыбалцу и сказал:

— Ты, рожденный собакой! Подумай, на чью землю посмел ты посягнуть! Уж не задумал ли ты отомстить за обиду своего отца? Но сейчас увидишь, что с тобой будет!

Схватились они друг с другом, долго боролись, потом изнемогли, и оба повалились и отползли в разные стороны. Отдохнув, снова возобновили борьбу — и Сыбалц убил младшего сына Соппара.

Два других сына Соппара вернулись с охоты, и старший сказал среднему:

— Пойди-ка узнай, что там наш младший сделал с Сыбалцем?

Пошел средний брат узнать о судьбе младшего брата. Сыбалц, увидев его, тут же схватился с ним. Долго боролись, устали, на время прекратили борьбу. Но как только Сыбалц отдохнул, наскочил он на среднего сына Соппара и его тоже убил.

А тут пришел старший брат, и с ним схватился Сыбалц. Сколько длилась их борьба, кто знает! Но оба изнемогли, разошлись в разные стороны и легли полумертвые.

И тут стальноусый Хамыц услышал в Стране мертвых:

— Убил твой внук двух сыновей Соппара, с третьим он тоже сразился, и оба лежат они на земле полумертвые!

Услышав об этом, стальноусый Хамыц схватил свою войлочную плеть, вышел из Страны мертвых и мгновенно очутился возле Сыбалца. Ударил его войлочной плетью, Сыбалц сразу вскочил и стал в семь раз здоровее и сильнее, чем был раньше.

Старший сын Соппара, вытянувшись, полумертвый лежал на земле, и Сыбалц спросил его:

— Скажи, где кольчуга моего отца и те два ремня, которые вы срезали с его спины?

Ответил старший сын Соппара:

— Все, о чем ты спрашиваешь, спрятано в глубине ущелья Тара, в большой пещере Соппара.

И Сыбалц, узнав, где спрятаны кольчуга его отца и ремни, срезанные с его спины, тут же убил старшего сына Соппара, а сам поехал в ущелье Тара. Нашел он пещеру Соппара, вынес оттуда кольчугу своего отца и те два ремня, что были срезаны с его спины. И сказал ему Хамыц:

— А теперь поедем на охоту!

Согласился Сыбалц, и разошлись они по двум разным дорогам. Но вместо того чтобы охотиться, Хамыц вернулся в Страну мертвых, а Сыбалц пришел к условленному месту с тушей оленя за плечами. Долго ждал он Хамыца, но не дождался и понял, что Хамыц вернулся в Страну мертвых. И тогда Сыбалц собрал все оленью тушу, кольчугу, ремни, вырезанные из спины его отца, войлочную плеть, оставленную ему Хамыцем, и вернулся домой.

Уложил он на спине отца ремни, из нее вырезанные, ударил по ним войлочной плетью, и спина стала такой же, как прежде. Отдал он отцу чудесную кольчугу.

Жена обрадовалась Сыбалцу и похвалила его за то, что он отомстил обидчикам своего отца.

Так сын нарта Уархтанага и жена его, дочь Солнца Ададза, счастливо жили среди нартов до самой смерти.

Две жены было у Уастырджи. Однажды, собираясь в далекий поход, сказал он своим женам:

— Приготовьте мне в дорогу поскорее мою одежду да соберите еды, и повкусней, но такой, чтоб легко было нести ее.

Обе женщины принялись снаряжать в поход своего мужа, и старшая сказала младшей:

— Шей скорее. Наш муж торопится.

Младшая жена ей ответила:

— Что это ты так боишься мужа? Ведь не нарт же Маргудз он!

Старшая тогда сказала младшей:

— Именем мужа нашего Уастырджи товарищ товарищу клянется. Все честные люди клянутся друг другу именем нашего мужа. А кто такой Маргудз? О нем что-то ничего не слышно.

И с утра до вечера старшая жена больше слова не сказала младшей.

Вечером, когда пришел Уастырджи, она и с ним говорить не стала.

— Что с тобой? — спросил Уастырджи. — Почему молчишь?

— О чем же мне говорить с тобой после того, что услышала я от этой вот любимой твоей жены! «Пошевеливайся, шей, — сказала я ей, — попроворней, ведь муж наш в поход уезжает». А она мне на это: «И чего это ты боишься нашего мужа! Ведь он же не нарт Маргудз!»

Легли они спать… Наутро Уастырджи, встретив свою младшую жену, сказал ей:

— Ты, дерзкая, что вчера наболтала?

Ответила ему младшая жена:

— Конечно, я наболтала. Подожди, я сейчас все тебе расскажу.

И сказал ей Уастырджи:

— Если нарт Маргудз не окажется таким, как ты говорила, во всем совершенным, то горе твоей голове: я привяжу тебя к хвосту необъезженной лошади и погоню ее по полям и равнинам. А если твое слово окажется верным, то дороже тебя никого не будет у меня на этом свете.

Сел Уастырджи на своего подобного буре коня и отправился разыскивать нарта Маргудза. Хлестнул он несколько раз своего коня серебряной плетью и поехал.

Долго ли, коротко ли ехал Уастырджи, но вот попал он в бескрайние, широко зеленеющие степи. Множество одинаковых коней серой масти паслось в этой степи. Даже ноги, даже уши были у них одинаковые.

Удивился Уастырджи: «Неужели все эти кони принадлежат одному человеку? Нет, не может один человек иметь столько коней». И спросил он табунщиков:

— Чьи это кони? Они так похожи один на другого, будто всех их одна мать родила.

— Это кони нарта Маргудза, — ответили табунщики.

Еще сильнее удивился тут Уастырджи:

— Да умрет лучший из его дома, — что это еще за человек? Никогда не встречал его и с небожителями.

Ночью, чтобы приготовить завтрак для гостя, зарезали табунщики жеребенка, которого еще ни разу не седлали. Рано утром Уастырджи позавтракал, сел на своего коня и поехал. И вот он увидел множество быков — все серые, а морды у них белые. Спросил у пастухов Уастырджи:

— Пусть многочислен будет ваш скот! Чьи это быки?

— Это быки нарта Маргудза, — ответили пастухи.

— Что это за человек? На земле нигде не встречал я его и среди небожителей не видел! — не может надивиться Уастырджи.

Пастухи зарезали для Уастырджи жирного быка и хорошо его угостили. А утром Уастырджи сел на своего коня и поехал дальше. Еще один день ехал, и встретилась ему отара овец. Шли они, плотно сбившись, как прибрежная галька. Куда ни глянь, везде овцы, и все одинаковые, черноногие, черноголовые. Спросил у пастухов Уастырджи:

— Чьи это овцы?

— Нарта Маргудза, — отвечали пастухи.

— Что за диво? Откуда у одного человека такое богатство? Ни одного небожителя я не знаю, у которого было бы столько скота!

Дальше едет Уастырджи. Проехал он столько, сколько можно проехать за день, и встретилось ему стадо дойных коров — все одной хорошей породы. Опять удивился Уастырджи, и спросил он пастухов:

— Чьи же это коровы?

— Нарта Маргудза.

Ночью зарезали для него пастухи жирную телку. Рано утром, позавтракав, сел Уастырджи на своего коня и поехал дальше. Еще день миновал, и приблизился он к какому-то селению. Видит, на окраине селения сидят два старика. Один из них пасет телят, другой — ягнят, и они беседуют друг с другом.

— Добрый вам вечер, — приветствовал их Уастырджи.

— Пусть к тебе, гость, милостив будет Бог! Прибывай к нам в добром здравии.

— Простите за вопрос мой, но не скажете ли вы мне, где живет нарт Маргудз?

Удивились старики этому вопросу: что за человек который не знает, где живет нарт Маргудз? Уастырджи сказал им:

— Не судите меня строго, я издалека приехал.

Посмотрели старики друг на друга и сказали:

— Значит, есть еще страна, в которой Маргудз не побывал.

И они сказали Уастырджи:

— Ладен ты, красив, и конь твой снаряжен богато. Поезжай по главной улице селения — и скоро увидишь три дома для гостей. Самый высокий — для небожителей, пониже его — для алдаров, еще ниже — для свободнорожденных. Коновязь у гостевой для небожителей — золотая, дорожка от коновязи и до дому стеклом выложена. Коновязь возле гостевой для алдаров-серебряная, а дорожка тоже из стекла. Коновязь возле гостевой для свободных людей из меди сделана, а дорожка досками покрыта.

Поехал Уастырджи. Вот и дома, отведенные для гостей. Разглядывая их, подумал он: «Нет, не возвышу я себя над другими. Остановлюсь там, где останавливаются люди попроще».

Сошел он с коня возле гостевой для свободных людей, привязал коня своего к коновязи, а сам пошел в дом. Выбежали прислужники Маргудза и увидели коня нового гостя. Подковы у него из золота, седло и сбруя драгоценностями осыпаны. И, увидев такого чудесного коня, не решились слуги войти к гостю, а поднялись в покои Маргудза и сказали ему:

— Прости нас, но в нашу гостевую для свободных людей прибыл гость. Мы же, обойдя вокруг его коня, видим, что такой это конь, какого не бывало и у небожителей, нас посещавших.

Сказал им Маргудз:

— Идите и узнайте у него, кто он и откуда.

Заглянули слуги в окно гостевой, но не посмели войти туда. В гостевой был зажжен свет, но доспехи гостя светили сильнее света. Опять поднялись слуги в покои Маргудза и сказали ему:

— Мы войти к нему не решились, а только на него посмотрели, — видно, что он скучает. Удивителен его вид.

Любопытно стало Маргудзу:

«Ведь из моих прислужников есть такие, что и небожителей сопровождали. Так что же это за человек, перед которым они робеют? Много слышал я об Уастырджи, но видеть его мне не пришлось. Дай кликну-ка я тревогу — говорят, Уастырджи к тревоге очень чуток. Если это он, то я сразу узнаю».

И тут выпустил Маргуда черную лисицу, такую, что каждый ее волос, подобно солнцу, смеялся и, подобно звезде Бонварнон, блистал.

Погналась молодежь за лисицей по равнине, но лисица прибежала обратно к околице селения. Пробежала она посреди селения, по главной улице.

— Беда! — закричали тут женщины, у которых был нрав побойчее. — И чего это мечется по степи сумасшедшая наша молодежь? Зверь-то ведь вот он!

Где не будет слышен крик женщины? В гостевой для свободных людей услышал его и Уастырджи. Выбежал он из дома и вскочил на коня.

Тут одна из женщин сказала ему:

— Как же не стыдно тебе, юноша! Зверь уже пробежал, люди поскакали за ним — почему ты отстал от других? Если ты испугался, дай я на тебя свой платок накину.

— Подожди, огонь очага моего. Я тоже постараюсь сделать все, что в моих силах.

Поскакал Уастырджи, мигом догнал лисицу и поднял ее на копье. Идет он по улице, высоко несет на копье лисицу, а люди идут за ним следом, удивляясь его ловкости, осанке и красоте.

Маргудза тоже удивило проворство гостя, и он выехал навстречу ему на коне.

— Во здравии прибывай к нам, — приветствовал он гостя.

Гость и хозяин, любезно беседуя, дошли до двора Маргудза. Занял Маргудз разговорами гостя и привел его в гостевую для небожителей.

Чудесно построена была эта гостевая: стена из меди, на потолке вместо светильника сверкала утренняя звезда, вешалка из оленьих рогов, а стулья из слоновой кости с тонкой резьбой.

Опомнился Уастырджи:

— Ведь не здесь остановился я. И хотел он отнести своего коня к медной коновязи. Но слуги не пустили его туда, и пришлось ему войти в гостевую для небожителей.

Принесли ему фынг, уставленный едой, и он сказал:

— Вы простите меня, но хотя я еще молод, все же пока не придет Маргудз, не притронусь к еде.

Рассказали Маргудзу о том, что гость не притрагивается к еде. Надел Маргудз башмаки, накинул на плечи соболью шубу и вошел в гостевую.

— Добрый вечер тебе, — сказал он гостю.

По обычаю оказали они почести друг другу, сели за стол, стали есть и пить.

Уастырджи, глядя на Маргудза, думал:

«Боже! Нет на свете такого человека, которому ты не послал бы счастья. Но кого же ты на этот раз осыпал счастьем? Ни роста у него, ни осанки, а на лице даже носа нет. Можно ли назвать его счастливым?»

Поели, попили.

— Может, вместе и в поход отправимся? — предложил тут Маргудз гостю.

Согласился гость. И приказал тут Маргудз своим младшим:

— До рассвета двух коней мне из табуна приведите. И до рассвета двух коней привели младшие из табуна.

Маргудз сказал Уастырджи:

— Конь твой утомился, поезжай в поход на любом из моих коней.

— Кроме своего коня, ни на чьем не смогу я поехать в поход, — ответил гость.

— Послушай меня, гость, утомился твой конь. Возьми лучше моего коня, а твой пусть пока отдохнет.

Посмотрел Уастырджи на улицу. Увидел, что к коновязи привязан оседланный конь — худой, с облезлой гривой и облезлым хвостом. Тут подумал Уастырджи: «Какого коня может дать мне тот, кто даже для самого себя жалеет лучших коней из своих табунов?»

И спросил он Маргудза:

— На этом коне ты поедешь?

Маргудз ответил:

— Да, я поеду на этом коне.

— Но как же так? — спросил Уастырджи. — Ведь не мать же твоя родила тех коней, что я видел в твоих табунах? Иначе чего ты их так жалеешь? Почему не поедешь на лучшем из них?

И ответил ему Маргудз:

— Неразумен ты, гость. Разве не знаешь ты, что по внешности не судят о силе?

— Что ты за человек? — сказал Уастырджи. — Ну подумай сам, что скажут люди, когда увидят тебя на этаком коне рядом со мной?

— Ну разве можно, гость, назвать тебя разумным? Ведь я же сказал тебе: не по внешности судят о силе.

— Разве нет в твоем табуне коня попригляднее, но одной крови с этим и равного ему по силе? — спросил Уастырджи.

Не понравились Маргудзу слова гостя, и сказал он:

— Стоит жаркая пора, жалеть надо хороших коней!

Отправились они и три дня ехали без остановки. На четвертый день, рано утром, сказал Маргудз:

— Если мы до вечера не доедем до цели, напрасен будет весь наш поход.

И они снова двинулись в путь. Тут начал уставать конь Уастырджи. Хлещет его Уастырджи плетью, пробежит конь немного рысью и опять начинает сбавлять шаг. А худой конь Маргудза с облезлой гривой и облезлым хвостом так мчится вперед, что взглядом за ним трудно угнаться. Обернулся тут Маргудз к Уастырджи:

— Подгони-ка хорошенько своего коня. К вечеру должны мы быть на месте. Не мать же твоя родила его — чего ж ты его жалеешь?

Дернет Уастырджи поводья, прибавит конь шагу, но тут же опять сбавляет шаг, и снова отстает Уастырджи.

— Что за молодежь пошла? Пережить бы вам всех своих родных! — сказал Маргудз. — И чего это нынешние молодые люди так жалеют своих коней? Конечно, у коней этих золотые подковы, но копыта, верно, слабы, как лягушачьи лапки.

Только головой покачал Уастырджи на эти слова и подумал про себя: «А какой же породы твой конь, какого же рода ты сам? Даже у небожителей не видел я вам подобных!»

Доехали до какого-то кургана. Маргудз остановил своего коня, спешился, повернулся лицом к кургану, и в голос заплакал.

Уастырджи тоже слез с коня. Удивился, конечно, — что это, мол, произошло с моим спутником? — но ничего не сказал.

Долго плакал Маргудз, потом сели они на коней и отправились в путь.

Сколько они ехали, кто знает! Но вот они подъехали к берегу большой реки.

Встревожился Уастырджи, увидев реку: «Если нужно нам перебраться через эту реку, то ведь мой усталый конь не справится с ней, и унесет нас».

Маргудз хлестнул своего коня, и конь его, даже не замочив копыт, перенес его через реку. Уастырджи поскакал за ним, но конь его не смог перепрыгнуть через реку, оказался в воде, и река понесла его. Вернулся тогда Маргудз, посадил Уастырджи к себе на круп своего коня, а коня Уастырджи он повел за повод, и тот, как бревно, тащился за ним по воде.

— О, чтоб стать вам наследниками всех ваших родных, нынешние юноши! Подобно кошке, фыркаете вы, попав в воду, — так говорил Маргудз.

К вечеру доехали они до границы чужой страны, — туда, куда направлялись. Маргудз сказал тут Уастырджи:

— Ты подожди меня здесь, а я кругом оглянусь.

Выбрался он на высокую вершину. А когда вернулся назад, Уастырджи увидел, что он плачет.

— Маргудз, хозяин мой гостеприимный, неужто ты так слезлив?

— Как же не прослезиться! Взберись-ка на ту скалу и оглядись кругом. Но только смотри, чтобы тебя не заметили.

Взобрался Уастырджи на высокую вершину, снял шапку и осторожно огляделся.

«О боже! Что за чудо это? — подумал он. — До сегодняшнего дня только на небе видел я солнце, а сейчас вижу его на земле». Спустился он вниз и сказал старому Маргудзу:

— До сей поры только на небе видел я солнце, но на земле вижу его в первый раз.

— Это не солнце, гость мой, — это медный котел, но такой котел, что напитка, однажды сваренного в нем, хватает на семь лет, и потом каждый день сколько ни пей, а котел делается все полнее и полнее. Чудесное свойство имеет этот напиток: если смочишь им лоб новорожденному, то ребенок целый год не нуждается в груди. Сокровищем наших предков был этот большой котел, но силой отняли его у нас донбеттыры.

— Сделаем все, что можем, — сказал Уастырджи.

И когда совсем рассвело, превратился Уастырджи в черную лисицу, такую, что каждый волос ее, подобно бубенцу, смеялся и, как колокольчик, звенел. Пробежала лисица по краю селения, кинулись за ней лучшие из молодежи. Еще раз пробежала она и даже детей и стариков увлекла за собой.

Превратил Маргудза в орла Уастырджи, такого орла, что не меньше бурки было каждое крыло его, толщиной с березу была каждая его нога, и как наковальня нартской кузницы — его голова.

Когда все селение гналось за лисицей, старый Маргудз, описывая в воздухе круги, плавно спустился в селение, схватил когтями котел за два его уха и унес котел прочь.

А в это время лисица, высунув язык и тяжело дыша, скрылась от погони. Встретились Маргудз и Уастырджи, снова превратились в людей, быстро вскочили на коней и двинулись в путь.

Когда опять подъехали они к берегу реки, совсем выдохся конь Уастырджи. Тут Маргудз посадил Уастырджи позади себя, коня же его повел на поводу, ударяя его плетью по нижней части брюха, и конь Уастырджи поплыл за ними.

Когда они переправились на другой берег, Маргудз так сказал:

— О боже, как сердце мое болит за гостя! Пусть всегда болит так за гостя сердце того, кого люди считают достойным имени человека!

Сел Уастырджи на своего коня. Теперь он ничего не боялся.

Добрались они до высокого кургана, сошли с коней и пустили их на траву. Уастырджи стал сторожить коней, а Маргудз взобрался на вершину кургана и стал молиться. И столько слез пролил он на курган во время этой молитвы, что земля на кургане стала влажной.

После этого сели они опять на своих коней и разъехались: Маргудз направился в свою сторону, а Уастырджи — к себе.

Расставаясь, поблагодарили они друг друга.

— Ничего нет дороже гостя, — сказал Маргудз и подарил Уастырджи чудесный медный котел.

Вот едет Уастырджй домой, раздумывает обо всем, что произошло, и удивляется:

— С каким доблестным человеком встретился я! Ведь даже среди небожителей не встречал я такого. Но как мог лишиться носа этот доблестный человек? Право, лучше мне умереть, но должен я узнать об этом деле.

Повернул он коня своего и догнал Маргудза.

— Подожди-ка меня, мой гостеприимный хозяин, — сказал Уастырджи. — Три вопроса хочу задать я тебе. Во всем ты ладен, Маргудз, но как это получилось, что лишился ты носа? Ты уже стар, но почему нет у тебя жены? А третий вопрос такой: о чем ты плакал, когда молился на кургане?

— О гость мой, лучше было бы, если бы ты не спрашивал меня обо всем этом! Но раз спросил, расскажу я тебе о своих делах. В молодости я был такой, что какой бы зверь ни пробегал по черной земле, я по запаху узнавал его — такой был нюх у меня. Три сестры-красавицы жили под небом. Одна стала моей женой, на второй женился Уацилла, а на третьей — Уастырджи. Где я только не побывал в то время! Часто бывал я в походах. Возвращался я однажды из дальнего похода, и вдруг из спальни моей донесся запах незнакомого мужчины. И, почуяв этот запах, вскочил я на того коня, которого ты видишь, — от чертей происходит эта порода, — и мигом примчался домой. Вбежал в дом, вижу — рядом с женой моей спит кто-то. Выхватил я свой меч, изрубил их на куски, а сам лег спать в покое для гостей.

Утром слышу: плачут нарты на моем дворе. Я вышел к ним и, будто ничего не знаю, спросил их: «О чем плачете, нарты?» — «О чем плачем? — сказали они. — Да ведь вчера ты зарезал своего сына и свою жену».

Похоронили их, и, вернувшись с кладбища, я отрезал себе бритвой нос. Под тем курганом, на котором лил я слезы, находится их могила. Вот так-то, гость мой.

И сказал тут Уастырджи:

— Вернемся к тому кургану, где они похоронены, и помянем их.

Подошли они к кургану, раскопали могилу. Уастырджи снял свою бурку и расстелил ее рядом с курганом.

— Ну, а теперь, хозяин мой, вынеси покойников и положи их на эту бурку.

И когда Маргудз выполнил все это, Уастырджи ударил войлочной плетью по останкам женщины и мальчика — и вмиг ожили они. Войлочной плетью провел он по носу Маргудза — и снова вырос нос на лице Маргудза.

— Не знаешь меня Маргудз? — спросил Уастырджи.

— Нет, — сказал Маргудз.

— Я небесный Уастырджи и приехал, чтобы познакомиться с тобой.

— Но ведь, стало быть, мы с тобой родственники, — сказал Маргудз. — Твоя младшая жена и моя хозяйка от одного отца и от одной матери рождены.

Подобно солнцу, просветлело лицо Уастырджи. Как ему было еще не они в дом Маргудза. Устроил Маргудз большой пир. Весь нартский народ был на этом пире, яствам, напиткам, пению и пляскам не было конца.

Но вот попрощался Уастырджи со своими хозяевами, сел на коня, взлетел к себе домой, и обрадовались ему небожители.

— Не сердись на слова моей младшей жены, — сказал Уастырджи старшей жене. — Хотя нарт Маргудз земной человек, но, так же как я, мужествен он.

И сказал он своей младшей жене:

— Много страданий принял я из-за тебя, но зато подружился с доблестным человеком.

И ответила ему младшая жена:

— Без всякой вины пропала сестра моя, жена Маргудза. Ты же все силы свои отдаешь, чтобы помочь людям. Вот и упомянула я о Маргудзе, надеясь, что ты не оставишь его без своей помощи.

— Пусть успокоится твое сердце: я вернул к жизни сестру твою и сына ее, — сказал Уастырджи.!

В те давние времена, когда нарты были в полной славе, когда море было им по щиколотку и широко была открыта им дорога на небо, жил в почете нарт по имени Дзылы. Богат был Дзылы: и хлеба и скота — всего было у него вдоволь, но только один сын был у Дзылы.

Голодный год выдался как-то у нартов. Совсем без пищи остались они. К тому шло дело, что всем им предстояло протянуть ноги и умереть с голоду.

Обеднел и Дзылы. Он уже не знал, что ему делать: никого не осталось в живых, у кого он мог бы попросить хотя бы зерно. И вот раз утром позвал Дзылы своего сына и сказал ему:

— Свет мой, волка ноги кормят. Если будем мы сидеть на одном месте, нам никто ничего не принесет. Здесь на земле у меня никого не осталось, кто мог бы дать нам хлеба. Давай попросим небесного Уациллу. Жил он когда-то здесь, на земле, сверстником и другом был он мне, и я еще надеюсь на него. Потому поезжай поскорее к нему и попроси у него хлеба. Когда он узнает, чей ты сын, то даст тебе столько, сколько ты сможешь взять. С пустыми руками он тебя не отпустит.

Сын Дзылы с сомнением выслушал отца, потом пошел посоветоваться к женщине-вещунье Кулбадагус. И сказала ему вещунья: Не печалься, нартский юноша, полезай ко мне на чердак, там ты увидишь сухую конскую шкуру — снеси ее вниз и три раза встряхни. Потом помолись, оборотясь лицом к востоку: «Бог богов, меня создавший, преврати эту шкуру в то, чем она была!» Если Бог нартов еще благоволит к тебе, то он превратит эту шкуру в коня, семь раз лучшего, чем когда он был жив. А был этот конь из крылатых коней Уастырджи. Ты вскочи на него, и он доставит тебя туда, куда тебе нужно. Когда ты предстанешь перед небесным Уациллой, он по сходству с отцом узнает тебя, хорошо тебя примет и будет тебя одаривать. Но ты ничего этого не принимай. После долгих уговоров он скажет: «Если ты вернешься от меня, не взяв никакого подарка, то кто тогда поверит, что ты добрался до неба и повидал Уациллу? И потом, что ты ответишь отцу? Как ты докажешь, что выполнил его поручение?» И тогда ты скажи Уацилле: «Раз уж мне нельзя возвращаться без подарков, то подари мне тот старенький совочек из клена, что лежит за дверью твоего амбара». Он даст тебе этот совок, тогда ты поскорее возвращайся домой. Этот старый совок имеет такое свойство, что в том доме, где будет он находиться, никогда не иссякнут запасы хлеба. Сверху берешь, а снизу нарастает…

Полез сын Дзылы на чердак, нашел там сухую конскую шкуру, три раза встряхнул ее, как ему наказала вещунья, помолился Богу — и мигом шкура обратилась в крылатого коня, оседланного и взнузданного. Юноша вскочил на коня и приказал ему:

— Скорее доставь меня к небесному Уацилле.

Очутился он перед Уациллой, и разве мог Уацилла не признать, чей сын перед ним? Обрадовался Уацилла при виде сына своего друга, щедро угостил его, а потом спросил:

— Зачем ты прибыл и не нужна ли тебе моя помощь?

И сын Дзылы подробно рассказал, что его привело к Уацилле… Тогда Уацилла указал ему на свои амбары, засыпанные красной пшеницей.

— Пусть все это будет твоим, — сказал он.

— Не смогу я забрать все это, — ответил сын Дзылы. — Но вон там, за дверью твоего амбара, спрятан старый совок, подари мне его.

Уацилла подарил ему старый совок, и юноша поскорее вернулся домой.

Когда старик Дзылы увидел, что руки у его сына пустые, а под мышкой старый совок, то он нахмурился и спросил:

— Я посылал тебя за хлебом, почему же ты привез этот старый совок?

— Ничего, отец. Не позже, чем завтра, ты узнаешь, что за сокровище этот совок. Теперь не беспокойся, хлеба с избытком будет не только в нашем доме, но и у всех нартов.

Он своими руками подмел самый большой из амбаров, через порог забросил в него старый совок, закрыл двери, навесил замок. Наутро пришел, чтобы проверить, правду ли сказала вещунья, и увидел, что амбар до самого потолка полон красной пшеницей. От радости забыв все на свете, он громко запел. Эта песня пробудила старого Дзылы.

В тот день словно солнце взошло над тремя селениями нартов. Конца не было ликованию. Каждый торопился к дому Дзылы и, сколько хотел, набирал пшеницы. Нарты друг к другу бежали с поздравлениями. Теперь у них было вдоволь хлеба, стали они жить беззаботно и благодарили Дзылы и его сына.

И только Сырдон — сын Гатага, зло нартов, — по ночам не имел ни сна, ни покоя, все думал, как бы подкопаться под Дзылы, погубить и разорить его. И стал он натравлять на Дзылы именитых нартов, притворяясь, что болеет за них душой и беспокоится за их славу.

— Разве вы хоть что-нибудь значите сейчас, никчемные нарты! О вас никто уже не говорит. Поедешь вверх от селения — только и слышно, что о сыне Дзылы, вниз от селения поедешь — опять только и говорят, что о сыне Дзылы, направо поедешь — сын Дзылы, налево поедешь — то же самое… Каков же ваш вес? И зачем без славы прозябаете вы между небом и землей, если о вас даже никто не говорит?

Так шли дни за днями. Опять Дзылы позвал своего сына и сказал ему:

— Зерна у нас теперь много, а скота нет. Поезжай к небесному Фалвара и попроси у него скота. Когда-то давно он тоже был мне другом, он обрадуется тебе и не отпустит с пустыми руками.

Опять взяло сомнение сына Дзылы, и он пошел к вещунье и рассказал ей о том, что поручил ему отец. И снова сказала ему вещая женщина:

— Заберись опять на чердак ко мне и возьми ту же самую конскую шкуру, преврати ее в крылатого коня, и он принесет тебя к Фалвара. Фалвара, конечно, обрадуется, увидев тебя, и угостит как полагается. Будет он предлагать тебе подарки, но ты ничего не бери. На чердаке его, в хлеву, на средней балке спрятан березовый прутик. Только этот прутик и проси у Фалвара. Обладает этот прутик такой силой, что хлев, где он лежит, будет все время наполняться скотом, и сколько бы скота ты ни брал из этого хлева, стадо в нем me уменьшится.

Юноша слазил на чердак, взял там сухую конскую шкуру, превратил ее в крылатого скакуна, и вот на небесах предстал он перед Фалвара.

Фалвара обрадовался гостю, зарезал барана и обильно угостил юношу. Предлагал он ему много скота, но сын Дзылы от всего отказался и только попросил березовый прутик, который был спрятан над средней балкой в хлеву у Фалвара. Дал Фалвара юноше этот березовый прутик, и, сунув его за пояс, сын Дзылы вернулся домой. Когда Дзылы увидел, что не пригнал его сын скота, хмуро взглянул он на него.

— Не беспокойся, дада, не позже чем завтра узнаешь ты, какой силой обладает этот березовый прутик.

И взяв метлу, сын Дзылы подмел самый большой хлев, положил над балкой березовый прутик, прикрыл дверь хлева и повесил на нее замок.

Поутру рано вскочил юноша и поскорее открыл дверь хлева. И когда он увидел, что хлев переполнен белошерстными и длиннохвостыми курдючными овцами, то запел от радости во весь голос.

Пробудился Дзылы, и когда они вдвоем открыли дверь хлева и это необыкновенное стадо рассыпалось по степи, то люди в этот день только и делали, что любовались чудесным скотом, только и говорили, что о Дзылы и его сыне.

А нарты у себя на нихасе, а также на пирах и поминках сажали Дзылы на почетное кресло, под ноги ему стлали шкуру белого медведя, трое младших стояли по бокам и позади него и не допускали, чтобы муха тревожила его.

А Сырдон, сын Гатага, — разве мог он успокоиться и оставить свои злокозненные, коварные дела? Он пустил в ход свой ядовитый язык и стал натравливать молодежь, подстрекая ее погубить Дзылы вместе с его сыном. И однажды, подученные Сырдоном, нарты на нихасе сказали Дзылы:

— Из твоего сына вышел настоящий мужчина. И тебя он прославил, и нас тоже. Мы очень ему благодарны, но вот что мы требуем еще от него: он должен для тебя достать соболью шубу алдара, что живет вон там, на Черной горе. Очень хорош был бы ты, если бы, надев эту шубу, сидел на своем почетном месте.

Мрачный вернулся домой Дзылы, сердито опустился на кресло. Долго раздумывал он, долго прикидывал так и этак. Потом позвал своего сына и сказал ему:

— Гатагов сын Сырдон хочет нас погубить. Он натравил на нас молодых нартов. Готовься в путь. Поезжай вон туда, к алдару, что живет на Черной горе, и добудь мне его шубу, что сшита из самых ценных собольих шкурок. Другого у нас выхода нет. Так хочет нартская молодежь, и ты или выполнишь ее требования, или позор падет на твою голову.

— Пусть будет так! — сказал юноша. — Если, считая сегодняшний день, я возвращусь через две недели, то привезу с собой соболью шубу алдара с Черной горы, если же к этому сроку не возвращусь, значит, нет меня в живых и ничем не могу я помочь тебе.

И он, печальный, снова пошел к вещунье и рассказал ей обо всем. H ответила ему вещунья:

— Нелегкое дело поручил тебе твой отец. Никто не осмеливался даже близко подойти к замку алдара, что живет на Черной горе. Под отвесной скалой расположен его замок, и одна лишь дорога ведет туда. Дорогу эту охраняют семь волков, у них железные пасти. На вершине горы сидят семь орлов, у них железные клювы, и по всем окрестным степям они не то что человека не пропустят к замку, но даже и птице пролететь не дадут. Чтобы попасть в замок, надо пройти семь железных дверей. Сами открываются и сами закрываются эти двери. Посторонний человек не может их открыть и не может их закрыть. До замка Черной горы я тебя доведу. Но как ты одолеешь самого алдара, я не знаю. Это дело твоего ума и твоей силы.

— Перед тем как отправиться в путь, — продолжала вещунья, — зарежь семь баранов и семь индюков, прихвати все это в дорогу, да еще добавь семь больших курдюков бараньего жира. Когда ты подойдешь к замку алдара Черной горы, на тебя сперва кинутся семь волков, разинув свои железные пасти. Но пусть не пугается твое сердце! Брось каждому из них по одной бараньей туше, и пока будут они нажираться, проскочи мимо них, ближе к замку Черной горы. Тут налетят на тебя семь железноклювых орлов, бросай тогда каждому из них по индюку. Голодные орлы схватят и унесут на вершину горы эту свою добычу, а там возьмутся за нее. Когда же насытятся, то заснут. А ты за это время должен добраться до замка алдара Черной горы. Первую же дверь смажь бараньим жиром из первого курдюка, и сама откроется перед тобой дверь, а ты скорее спеши ко второй двери. И со второй дверью поступи так же: смажь ее бараньим жиром из второго курдюка, она тоже сама перед тобой откроется, тогда устремись скорее к третьей двери. Так поступишь с остальными дверьми, а когда пройдешь через седьмую дверь, то там один на один встретишься с алдаром Черной горы — и тогда собери все свое мужество. Если он осилит тебя, то бросит на съедение своим волкам. А если ты осилишь его, тогда скорее сорви с него соболью шубу, ни до чего больше не дотрагивайся: торопись, чтобы выскочить из замка, пока волки и орлы будут сыты.

Сын Дзылы снял все с того же чердака все ту же конскую шкуру, встряхнул ее и помолился. И опять перед ним встал крылатый конь, оседланный и взнузданный. Вскочил на него юноша и поскакал к Черной горе, захватив с собой туши баранов и индюков, а также бурдюки с жиром.

Только сын Дзылы приблизился к замку алдара Черной горы, как выскочили ему навстречу семь волков, раскрыв свои железные пасти. Не испугался юноша и бросил в каждую пасть по бараньей туше. Голодные волки набросились на добычу и разбежались в разные стороны, а юноша хлестнул коня и поскакал дальше.

Недалеко проехал он, как с вершины горы на него налетели семь орлов с железными клювами. Им он тоже швырнул их добычу. Схватили орлы каждый по индюку, взлетели обратно на вершину горы и стали там расклевывать добычу.

А сын Дзылы доскакал уже до наружной двери замка, соскочил со своего коня, целый курдюк жира вмазал он в петли первой двери, и дверь сама перед ним открылась. И со второй дверью он сделал так же, и с третьей. Так он прошел все семь дверей, а когда миновал седьмую, выскочил на него алдар Черной горы. И тут началась битва.

Юноша быстро сбил с ног алдара, сдернул с него соболью шубу — и скорее прочь из замка. Пришел алдар в себя, видит, что юноши уже нет. И тут спросил он у дверей:

— Куда девался этот юноша? Отчего вы пропустили этого грабителя?

И двери ответили ему:

— Сколько мы служим тебе, никогда даже кусочка жира от тебя мы не видали, и ржавчина нас заела. А он каждой из нас отдал по курдюку жира. Так как же могли мы не пропустить его!

Выбежал алдар из замка и закричал своим железноклювым орлам:

— Эй, скорее! Ограбил меня сын нарта Дзылы, летите за ним, растерзайте его!

— Из поколения в поколение стережем мы твой замок, — ответили ему железноклювые орлы. — И за все это время ты никогда нам не бросил даже дохлого цыпленка. А он сразу скормил каждому из нас по жирному индюку. Так за что же нам терзать его?

И крикнул алдар волкам, охранявшим его:

— Эй, скорее, мои волки! Сын нарта Дзылы ограбил меня, гонитесь за ним, разорвите его!

Но в ответ ему провыли волки:

— За всю нашу жизнь ты даже обглоданной кости нам не кинул, а он каждому из нас дал по откормленному барану. Так с чего же нам гнаться за ним? Нет, управляйся с ним сам, как можешь!

Привез сын Дзылы своему отцу соболью шубу алдара Черной горы, и когда сел Дзылы в свое кресло на самом почетном месте среди нартов, каково было глазам Гатагова сына Сырдона глядеть на все это!

И начал Сырдон тут же строить новые козни. Сидели опять нарты у себя на нихасе. На самом почетном месте восседал Дзылы. И вот завел тут хитрую речь Сырдон, обращаясь к Дзылы:

— Подобного и равного тебе не было бы на всем свете, если бы был у тебя конь Уастырджи. И если уж сын твой так удачлив, пусть добудет он для тебя этого коня. Тогда подобного тебе на всем свете не будет.

Так говорил Сырдон, уверенный, что сын Дзылы не сможет добыть коня Уастырджи.

Мрачный пришел домой Дзылы и сказал сыну:

— Снова нартская молодежь по наущению сына Гатагова стремится нас погубить. Видно, придется тебе съездить к покровителю путников Уастырджи, — попроси у него коня для меня.

Сел опять юноша на крылатого коня из конской шкуры, поднялся на небо к Уастырджи. И Уастырджи не пожалел для него одного из своих коней. Юноша в тот же день привел его к отцу.

Когда недруги Дзылы с утра увидели Дзылы верхом на коне Уастырджи, то пали они духом. Но Сырдон не сдался и придумал новое испытание.

На нихасе Сырдон сказал Дзылы:

— Теперь уже подобного тебе нигде не найти: все у тебя есть. Вот если бы ты обладал усами Бога, стал бы ты сам земным богом.

Дзылы теперь во всем надеялся на своего сына и, придя домой, сказал ему:

— Нет нам теперь другого выхода. Поднимись до Бога, попроси для меня его усы.

— Будь что будет! — сказал юноша. И даже не спросив совета у вещей женщины, вскочил он на коня Уастырджи, предстал перед Великим Богом и рассказал ему просьбу своего отца. Долго улыбался Бог, потом достал шелковый платок, отдал юноше и сказал:

— Возвращайся! И когда ты этим платком проведешь по усам своего отца, то они станут у него такими же, как мои.

Спустился сын Дзылы на землю, провел шелковым платком по усам отца, и стали они во всем подобны усам Бога. Разгладил Дзылы свои новые усы, закрутил их, пошел на нартский нихас и воссел на своем кресле на самом почетном месте. Когда враги увидели его, они окончательно пали духом и со всех ног побежали прочь с нихаса. А кто любил Дзылы, те радовались его победе и еще сильнее возвышали его. Но Сырдон продолжал строить свои козни, продолжал плести свои хитрости. Обернулся он ласковой кошкой и так и терся возле Дзылы. А к вечеру, когда все собрались на нихасе, громко сказал он, обращаясь к младшим нартам:

— Посмотрите-ка вы все, что за старший сидит у нас выше всех. Есть ли еще в какой стране такой старший? Не являет ли он собой образ небесного Бога? Вам надлежит поднять своего старшего, объехать с ним все страны света и всюду его показать, чтобы все величали его!

Обрадовались младшие и все в один голос стали упрашивать Дзылы:

— Не сочти за труд! Сделай так, чтобы весь свет повидал и тебя и нас.

И они подготовились к походу, будто бы для того, чтобы показать всему свету своего старшего Дзылы. Много ли, мало ли ехали — кто знает? — но под конец заехали в пустыню. Остановились на дневной привал и сказали Дзылы:

— Вот мы уже на границе чужой страны. Дай мы побреем тебе голову и усы твои немного подправим, чтобы стали они еще красивее.

Дзылы разрешил. И младшие нарты под видом того, что они хотят побрить Дзылы голову, по наущению Сырдона зарезали острой бритвой своего старшего в этой пустынной степи.

Но как только конь Уастырджи увидел, что Дзылы мертв, он захрапел и улетел к своему хозяину. И тут же Уацилла забрал свой старый кленовый совок, а Фалвара — свой березовый прут.

И теперь из-за злого дела, совершенного над Дзылы, вместо зрелых пшеничных всходов на полях у нартов простерлись пески, стада их овец обратились в камни, быстроногие кони их потеряли свою быстроту, острые мечи затупились, а бойкие языки оцепенели.

Алымбег из рода Алыта всю свою жизнь был у нартов старшим мужем в совете и предводителем в походах. Он помогал бедным: встретив бедняка, не отпускал, не обласкав его.

Если, бывало, с вечера украдут у кого-нибудь скот, он ночь не поспит, разыщет вора и к утру же вернет украденное хозяину. Нигде дочь не выдавали замуж, не спросив Алымбега, и ни одна свадьба не обходилась без него.

Нарты даже новорожденным имени не давали, не спросив совета Алымбега. Но в одном Алымбег был несчастлив — хотя было у него семь жен, но не рожали они ему детей, и только от седьмой жены родилась у него одна дочь.

Вскоре после ее рождения Алымбег заболел и умер. После его смерти никак не могли нарты поставить во главе совета достойного мужа. И такое подошло время, что нартский народ из-за того, что некому было его направлять, шел к гибели. Тогда решили трое юношей из нартов: «Сходим мы к Ацамазу из рода Ацата. Всю жизнь он был из умных умный, а сейчас состарился. Спросим у него, как нам жить дальше». И пришли они к старому Ацамазу.

— Желаем тебе доброго дня, Ацамаз, — сказали они.

— Пусть будет к вам милостив Бог за то, что вы снизошли, чтобы меня приветствовать.

— Почему ты так говоришь о себе, Ацамаз? Ведь мы пришли к тебе спросить совета.

— А что могу присоветовать я, старик?

— Мы хотим спросить у тебя: в давние времена нарты во всем были хороши. Скажи — почему сейчас не так?

— Вы хотите знать, что надо сделать, чтобы нарты опять стали нартами? — спросил старый Ацамаз. — Сделайте так: пойдите и созовите всех нартов. И когда все соберутся, изберите новых начальников. Но избирайте из таких родов, которые за последние три поколения давали нартам самых лучших людей.

Поблагодарили юноши старого Ацамаза и все сделали по его совету. Послали они глашатая, чтобы он собрал нартов по одному мужчине от каждой семьи на нартскую площадь. А семья, которая не пришлет мужчину, должна будет отдать в рабство девушку из своей семьи.

Сидят нарты, обсуждают свои дела, думают, кого избрать мужами совета.

А из дома Алымбега на это собрание не мог никто явиться. Сидят семь вдов Алымбега вокруг колыбели своей маленькой девочки и плачут. «Никогда раньше нартский народ не собирался без нашего мужа. А теперь, когда собрались, так от нашей семьи там никого нет, да еще отберут у нас наше маленькое солнышко!» — так, проливая слезы, говорили жены Алымбега.

И тут девочка, лежавшая в колыбели, увидела, как встревожена вся ее семья, и вдруг спросила:

— Если ваш муж был такой прославленный нарт, так неужели не осталось после него коня, оружия и всего, что полагается иметь воину?

— И конь остался, и оружие, и все, что полагается воину, — ответили жены Алымбега.

— А где все это хранится? — опять спросила девочка. Ей обо всем поведали, и тогда она сказала, обращаясь к своим семи матерям:

— Испеките хлеб, по величине не меньше меня самой. И когда я съем его, то смогу явиться на собрание нартов.

Исполнили женщины то, о чем она просила. Девочка сразу же съела этот хлеб и сказала;

— Было б хлеба побольше, была бы я еще сильнее. После этого сломала девочка свою колыбель, встала и вывела из подземелья коня, принадлежавшего ее отцу. Намылив арык-мылом, выкупала его, и стал он гладкий, как яйцо. Вскочила она на коня и помчалась к берегу моря, еще раз выкупала его в солнечной воде, подобно дикой утке, пролетела на нем над морем и обратно примчалась в селение нартов. Подбила коню булатные подковы, наложила на него седло и с такой силой подтянула она заднюю подпругу, что у коня чуть глаза не выскочили.

— Дай-ка теперь, — сказала девочка сама себе, — облачусь я в мужское одеяние. Может, никто не признает во мне девочку?

Вынесла она одежду отца, как следует вычистила и надела ее на себя. Потом, как пушинку, сняла со стены тяжелые доспехи отца, вскинула их на плечо, вскочила на коня и спросила своих матерей:

— Какова я теперь?

Похвалили ее женщины и сказали, что очень она хороша на коне. И только прославленный конь Алымбега Алыта в печали подумал: «Горе мне! Были до сих пор моими всадниками лучшие из нартских мужей, а теперь моим всадником стала девчонка!»

Но дочь Алымбега угадала мысли умного коня, рассердилась, несколько раз хлестнула его плетью и заставила перескочить через каменную стену.

— Что ты теперь скажешь? — спросила девочка.

— Это мне нравится, — ответил конь. — Твой отец ни разу не решился перепрыгнуть на мне эту каменную стену.

И поскакала дочь Алымбега на Площадь нартских игр, где шло собрание. А там молодежь, в расчете на то, что из дома Алыта не будет мужчины, говорила между собой:

— Уж с этого-то дома возьмем мы рабыню.

Но когда на площади показался конь Алымбега и нарты увидели, что на нем сидит юноша, стали все удивляться: не божье ли здесь чудо? Когда родился юноша в роде Алымбега? Ведь муж совета Алымбег не оставил после себя наследника мужчины! Хоть издавна известно, что плохой в их роду никогда не рождался…

Тогда один из стариков сказал молодежи:

— Узнайте у него, кто он такой.

Подошли к молодому всаднику юноши и спросили:

— Кто ты и откуда? Конь и оружие, мы видим, принадлежат Алымбегу, славному мужу совета из рода Алыта. Но кем ты приходишься ему?

— Да будет счастливо ваше собрание, — ответила им дочь Алымбега. — Да, мой конь и оружие действительно принадлежали Алымбегу из рода Алыта, а я его сын. Доблестные нарты! Будьте во всем счастливы всегда, но вам известно, что у отца моего — да будет светла его память! — в доме осталось семь жен. Седьмая, самая младшая, и родила меня на свет, а на воспитание я был отдан в род Камбадата.

Очень обрадовались нарты, услышав это. Ведь старый Ацамаз посоветовал им избирать своих старших из таких родов, которые в трех поколениях становились все лучше. Оглядели они фигуру всадника, приметили умное выражение лица, долго беседовали с юным наследником Алымбега и поняли силу его ума. Даже в нартских играх испытали они его. И во всем оказался первым этот юноша, неизвестный сын Алымбега. И сказали тут некоторые нарты:

— Если бы этот доблестный юноша был среди нас, наверняка годился бы он нам в предводители. Полный сил, храбрый и ловкий, и при этом одарен светлым умом.

А те, кто питал неприязнь к роду Алыта, сказали:

— Ладно, пусть послужит гонцом.

— Нет, — возразили другие, — не подобает сыну Алымбега Алыта служить гонцом.

— Ну что же, сделаем его послом. Если он окажется достоин, изберем в предводители.

Долго судили-рядили нарты, но по чести не могли они мужчину из славного рода Алыта сделать гонцом или послом. И выбрали они юношу своим предводителем.

Тут позвали они того, кто раньше был старшим мужем совета, сняли с его шеи почетную цепь, позвали сына Алымбега и повесили ему на шею эту цепь.

Вернувшись домой, сказала дочь Алымбега своим семи матерям:

— Совсем я пропала, мои любимые мамы! И зачем я только нарядилась в мужскую одежду? Зачем избрали меня в предводители?! Не всякий мужчина справляется с этим сложным делом, а я ведь девица, как же я управлюсь? А если проведают, кто я, позор падет на весь наш род.

Не много прошло времени с тех пор, как дочь Алымбега выбрали главным предводителем нартов, а дела у нартов пошли все лучше.

— Трудиться нужно! — так учила дочь Алымбега. И огромные кладовые нартов, как и в давние времена, переполнились запасами. Клубком ума оказалась маленькая дочь Алымбега. Все силы нартов объединила она против врагов. Вороные кони нартов рвались в бой и в нетерпении ржали, отточенное оружие сверкало, как алмаз, и, подобно яхонтам, заблистали селения нартов.

Как и добрый отец ее, маленькая дочь Алымбега не допускала несправедливости. Если, бывало, в каком-нибудь селении украдут овцу, как и отец ее, еще темным утром она разыщет пропавшую и доставит хозяину. Если встретит бедняка, то обласкает его теплым словом.

Но однажды коварный Сырдон — попасть бы ему в беду! — вышел на нихас, подложил себе под голову шапку и лег ничком. Молодежь тут же собралась вокруг него:

— Вставай-ка, Сырдон, ты опять что-то затеял! Ну говори, где, что разузнал?

На два-три вопроса Сырдон даже и головы не поднял.

И тут сказали юноши:

— Давайте-ка бросим его в реку!

Тогда Сырдон повернулся лицом кверху, схватился руками за живот и сердито спросил:

— Чего вы от меня хотите, спесивые нарты? Понятно, вам стыдно, так почему свое зло срываете на мне?

— Какое еще зло? — в недоумении спрашивали нарты. — И чего нам нужно стыдиться? Что значат твои слова?

— Если хотите знать, то эти слова вот что значат: вы так низко пали, что выбрали девицу своим предводителем.

— Ишь ты, проказник Сырдон, что выдумал, — растерянно заговорили юноши. — Разве плохи наши дела и тебе досадно это?

— Хоть бы вы ее птичьим молоком вымыли, все-таки выбрать девицу предводителем нартов — позорно! — И, обернувшись к нарту Сослану, который уезжал лечиться, сказал:

— Ты вот пока свою руку лечил, Алымбегова сына из рода Алыта выбрали предводителем нашего войска. И выходит, твои войска, Сослан, попали под женскую руку.

Не поверил Сослан словам Сырдона, но все же и он, испытанный военачальник нартских войск, и весь нартский народ задумались: «Ведь если наш главный предводитель — женщина, это в самом деле позорно!»

И нарты старались всячески узнать, мужчина или женщина правит ими.

Пригласили они своего предводителя на нихас и сказали:

— Мы просим тебя, наш предводитель, найди себе жену! Потому что должен у тебя родиться умный наследник. Это нам будет на пользу.

Ответила им дочь Алымбега:

— Наши дела еще не налажены так, как должно! Потому дайте мне срок. А кроме того, и отец мой, светлая ему память, тоже наказывал, чтобы не торопился я с женитьбой.

— Дела наши идут хорошо, поручи их кому-нибудь из младших, а сам подыщи себе жену, — сказали нарты.

Тут уже ничего не могла возразить дочь Алымбега и обещала своим младшим найти себе жену. А сама сказала своему коню:

— О, мой добрый конь! Нельзя нам жить среди нартов, надо уехать в далекую сторону и там себя погубить. Чем здесь умирать в позоре, лучше умереть подальше отсюда. Если умру я здесь и узнают, что я девица, то не только себя, но и весь род наш я опозорю.

И отправилась доблестная дочь Алымбега искать себе невесту. Пока пряма была дорога, ехала она по дороге, а потом свернула по бездорожью, через грязь, камыши и кустарники. И вдруг снова выехала на дорогу. Следуя по ней, нагнала седобородого старика на белом коне.

— Да будет пряма твоя дорога! — сказала она.

— В благополучии пребывай, юноша!

— Куда едешь, старик?

— Еду в страну между Белым морем и Черным морем, — ответил он ей. — А вот я смотрю на тебя и дивлюсь. Сдается мне, что твой конь — это конь Алымбега из рода Алыта и оружие твое — тоже как будто оружие Алымбега. Чей ты сын и куда ты едешь?

— Правильны твои слова, старик, — ответила девушка. — Этот конь и доспехи принадлежали Алымбегу. Я сын его, а в тебе я узнал названого брата своего отца.

Обрадовался старик, просветлело его лицо. Это был небожитель Уастырджи, давний побратим Алымбега Алыта. И сказал Уастырджи:

— Мы с отцом твоим побратались, из одного кубка пили. А куда ты едешь? — спросил он.

— Невесту себе ищу.

Подумал Уастырджи и сказал:

— Едем со мной на берег моря. Там в медной башне живет смуглолицая красавица, дочь богатого Адыла, посмотрим ее.

Согласилась дочь Алымбега, и направились они к медной башне, что на берегу моря. Сколько ехали они, кто знает? Но вот поравнялся с ними еще один всадник на гнедом коне.

— Да будет удача на вашем пути! — сказал новый путник.

— Пусть удачными будут твои дела, побратим моего отца! — ответила ему дочь Алымбега.

Как с другом поздоровался новый путник с Уастырджи и спросил у дочери Алымбега:

— А ты чей сын?

— Я сын Алымбега из рода Алыта, — ответила девушка.

— Значит, ты и вправду сын моего побратима? Мы оба были друзья твоего отца — и Уастырджи, и я, небесный Уацилла.

Как было не радоваться девушке, встретившей двух друзей своего отца!

Уастырджи рассказал Уацилле, зачем они едут, и втроем выехали они на берег моря, к медной башне.

Высокой стеной ограждена медная башня, и, как алмазы, сверкают в ней отточенные колеса, быстро вращаются они и мешают проникнуть кому-либо в медную башню. В верхнем ярусе этой башни живет смуглолицая красавица — дочь Адыла. Один взгляд ее — солнце солнц, улыбка исцеляет от всех болезней, ее длинные косы чернее воронова крыла, ее черные брови подобны дугам полумесяца.

Едут три всадника и советуются:

— Трудно будет похитить девицу из медной башни, — сказал Уастырджи. — Но если не поможем мы сыну нашего названого брата, то что скажет нам Алымбег?

— Да, Уастырджи, должны мы помочь ему, — ответил Уацилла. — Я буду небо и землю ударять друг о друга, чтобы до самой основы сотрясалась медная башня. Дочь Адыла напугается и выглянет из окна, — так помогу я сыну моего друга.

— А я, — сказал Уастырджи, — приму образ орла, и как только девица выглянет из окна, я сразу же схвачу и вынесу ее из башни. А дальше пусть действует наш доблестный юноша.

Когда они приблизились к медной башне, дочь Алымбега несколько раз хлестнула плетью коня отца своего, и молнией пронес конь своего всадника между спицами вращающихся, как алмаз, отточенных колес, и сразу опустил его у подножия медной башни.

И тут стал Уацилла бить небо о землю, и на землю опрокинулся ливень, и видно было, как сквозь потоки ливня сверкали молнии, и гром гремел непрестанно. Медную башню трясло, она клонилась то в одну, то в другую сторону, как будто хотела опрокинуться. Выглянула в окно дочь Адыла, чтобы узнать, не погибли ли все люди. А Уастырджи, приняв вид орла, сидел на карнизе башни и, как только выглянула она, сразу кинулся к ней, схватил ее своими когтями и опустил девушку к подножию башни. И тут дочь Алымбега, положив дочь Адыла на седло впереди себя, замахнулась плетью на своего коня и сразу проскочила сквозь стену между спицами сверкающих, как алмаз, и вращающихся колес.

«Забрать-то мы забрали девицу, но сам похититель — тоже девица, — думал всеведущий Уастырджи. — Это дело достойно сострадания, и надо помочь молодым».

И когда они к вечеру добрались до раскидистого дерева, которое одиноко росло среди степи, Уастырджи сказал:

— Вы здесь отдохните, а мы поедем дальше.

И достав из кармана яблоко, отдал он его дочери Алымбега и сказал:

— Съешь-ка семечки этого яблока, а мякоть дай дочери Адыла.

Небожители поехали дальше, а две девушки остались под деревом. Съела семечки яблока дочь Алымбега и тут же стала юношей. Провели они вместе эту ночь под деревом и рано утром отправились к нартам. Юноша сидел в седле, а девица впереди его.

Когда сын Алымбега из рода Алыта с молодой женой показались из-за поворота улицы, нарты сразу увидели их.

— Вон сын Алымбега везет себе жену! — радовалась молодежь.

Весело пошли им навстречу все нарты, подняли их на руки и внесли в дом Алымбега Алыта. Когда же молодые нарты проходили мимо дома Сырдона, они кричали ему:

— Э-эх, лживый Сырдон, и на этот раз солгал! Что ты на это скажешь?

Но, выбежав на улицу, Сырдон сказал:

— А что я? Я из-за того и старался, что, может быть, думаю, найдется какое-нибудь средство превратить ее в мужчину. А вы меня опять в плохом заподозрили!

Что ему могли ответить на это нарты?

Доблестный сын Алымбега из рода Алыта так и остался предводителем нартов до самой своей смерти, а от красавицы жены, дочери Адыла, родились у него дети, и остались Алыта славным родом среди прочих нартских родов.

Жил среди нартов бедняк, и росла у него дочь по имени Уадзафтау. Рано умер отец Уадзафтау, и осталась она сиротой со своей матерью Адакыз. Так красива была Уадзафтау, что сравниться с ней не могла ни одна девушка. Лучшие люди сватались к ней, но никому не давала она согласия, у каждого находила какой-нибудь недостаток.

Когда прослышали об этом Ахсартаггата, то сказали:

— Какой недостаток может найти она у нас? Нужно постараться, чтобы она стала нашей. Посватаем ее в жены старшему нашему Урызмагу.

Обрядили они Урызмага как жениха, посадили на большого коня его, Арфана, из лучших нартских мужей подобрали ему двенадцать дружек и послал свататься к дочери Адакыз красавице Уадзафтау.

Свадебный поезд Урызмага прибыл в селение, где жила Адакыз со своей дочерью, и остановился в одном из богатых домов. С утра гости дали понять хозяевам, для чего они приехали, и послали хозяина с двумя спутниками сватать дочь Адакыз.

Почему было бы Адакыз не угостить хорошо таких гостей? Поели, попили сваты и рассказали Адакыз о цели своего посещения:

— Среди нартов всегда на виду славный род Ахсартаггата. И вот старший из них, Урызмаг, хочет породниться с вами.

— Разве можно что возразить против Ахсартаггата? — ответила Адакыз. — Так велика их доблесть, что небо не осмеливается греметь над ними. Они достойны не только со мной породниться, но даже и с лучшими из нашего рода. Если Ахсартаггата хотят высватать мою дочь, то я лучшей доли для нее и не ищу. Но нет у нее ни отца, ни брата, и поэтому спросите у нее самой, как примет она лестное ваше сватовство.

И Адакыз обратилась к дочери:

— Скажи, мое солнце, твое решение!

— Простите, почтенные сваты, — ответила Уадзафтау, — моя мать предоставляет мне самой решить мою судьбу, и я скажу вам мое слово. Правду она сказала, не таковы братья Ахсартаггата, чтобы их можно было в чем-либо опорочить. И почему бы не выйти мне замуж за Урызмага? Он очень достойный мужчина, и я посчитала бы его подходящим для себя. Но есть у него один недостаток, очень для меня заметный. Когда собака состарится, то не в силах она гнаться за зверем, не может она, хватая его, сомкнуть челюсти и не выбегает, когда слышит собачью тревогу. Таков сейчас Урызмаг. Состарился он и не может плотно сомкнуть свои челюсти, не может удержать он слюны во рту, в людскую борьбу не вступает. Вот почему не могу я выйти за него замуж!

Сваты возвратились и рассказали Урызмагу, что ответила им Уадзафтау.

Как тут было не огорчиться Урызмагу! Сгорбившись и опустив голову, вернулся он домой. И по всему селению нартов прошел слух, что Уадзафтау отказала Урызмагу.

«Хамыц моложе, давайте сосватаем его Уадзафтау!» — решили Ахсартаггата.

Как жениха обрядили они Хамыца, еще богаче, чем Урызмага, и послали его с двенадцатью дружками свататься к Уадзафтау. И они тоже остановились в богатом доме. С утра прихватили с собой хозяина, чтобы он их проводил, и пришли в дом Адакыз. Присели дружки и завели речь, всячески расхваливая Ахсартаггата. Адакыз ответила:

— Я о них все сама знаю. Род Ахсартаггата первый среди нартов. Почему бы мне не породниться с ними? Но дочь моя сама должна решить свою судьбу.

Встала девица перед сватами и сказала:

— Вы ждете от меня ответа, и я сейчас его дам. Не считаю, что чем-либо плох род Ахсартаггата, а именем Хамыца при случае люди клянутся. Должна бы я выйти за него только из-за одного его золотого зуба. Но не пойду я за него! Ржавчина появилась на золотом его зубе, а изо рта у него так пахнет, что не могу я к нему лицом повернуться. — И отослала она сватов ни с чем.

Тогда Ахсартаггата сказали:

— Ну давайте пошлем к ней Сослана. Уж против него она не найдет что сказать.

По-жениховски обрядили Сослана, двенадцать дружек из лучших нартов сопровождали его. Они тоже прибыли в селение, где жила Адакыз, и остановились в неплохом доме.

Утром сваты, захватив хозяина, пошли в дом Адакыз.

Хозяйка и сваты обменялись приветствиями, потом сваты стали всячески расхваливать Сослана.

Боясь разгневать Сослана, Адакыз не посмела сказать «нет» и ответила:

— Я согласна.

Тогда сваты обратились к Уадзафтау:

— Ты, девушка, отклонила сватовство Урызмага и Хамыца, потому что они для тебя слишком стары. А теперь Ахсартаггата сватают тебя в супруги молодому Сослану.

И тут Уадзафтау им сказала:

— Я знаю, моей матери очень хочется выдать меня за Сослана. Слышала я о мужестве Сослана, и хотя не пришлось мне видеть его раньше, все же слух о том, что доблестнее нет никого в нартской стране, дошел до меня. Но каждому живому человеку хочется жить подольше и оставить после себя достойных детей. Сослан силен, но всегда, колеблется он, как вода, налитая в тарелку. Он легко нарушает любое слово, самую страшную клятву — значит, те, кого он породит, будут так же нечестны и вероломны и возмездие постигнет их. Разве могу я идти замуж за того, от кого нельзя мне ждать достойного потомства?

Услышав такой ответ, сваты вскочили со своих мест, поскорее ушли. Передали они Сослану ответ Уадзафтау, и он, не глядя от стыда на людей, вернулся домой.

Опять собрались Ахсартаггата.

— Что, если мы засватаем дочь Адакыз, красавицу Уадзафтау, за сына Урызмага Айсану? Что сможет она сказать против него? И лицом и статью ему равного нет. Когда женщины, идя по воду, встречают его, разливают они воду и падают в обморок. Как же может Уадзафтау отказать ему? — говорили Ахсартаггата.

Нарядили они Айсану так, что лучше нельзя, и с двенадцатью дружками послали сватать дочь Адакыз Уадзафтау. Приехали и тоже остановились в неплохом доме. На следующий день сваты прихватили с собой своего хозяина и пришли к Адакыз.

— Теперь среди нартов всем в пример ставят сына нарта Урызмага Айсану. Он и лицом и статью своей превзошел всех. Этот юноша в любом деле прославит свое имя. И вот мы сватаем его к твоей дочери.

— А что же, я согласна! — сказала Адакыз. — По слухам я знаю его таким, как вы о нем говорите, но моя дочь сама решает свою судьбу.

— Скажу я вам свое мнение, — ответила сватам Уадзафтау. — То, что Айсана, сын Урызмага, юноша статный, это так и есть. Много хорошего рассказали вы о нем. Но среди сверстников своих он еще ничем не прославил себя. Он похож на девицу, и за то время, что живет среди нартов, он ни разу не пригнал добычи. Не пойду я за него, он не сможет меня прокормить!

Опять ни с чем вернулись сваты Ахсартаггата и рассказали все своему жениху. И Айсана, весь ссутулившись от стыда, вернулся домой. И снова прошел слух среди нартов, что и молодой Айсана вернулся с отказом.

Тогда Ахсартаггата послали женихом Хамыцева сына Батрадза. Сваты старались изо всех сил, расхваливая его. Адакыз сказала:

— Почему бы сын Хамыца из рода Ахсартаггата не годился мне в зятья? Но приказывать дочери в этом деле я не могу. И тогда сказала им Уадзафтау:

— Сын Хамыца Батрадз не таков, чтобы его хаять. Слава о нем далеко разнеслась по свету. Но разве охота по своей воле и своими ногами идти в могилу? О нем говорят, что зимой, когда вода в реке Идыл подергивается льдом и нартские дети играют на льду в альчики, Батрадз, приняв вид черной лисицы, по одному, а то и по два утаскивает их под лед и там высасывает у них кровь из пяток. Я боюсь, а вдруг он и на меня рассердится и тогда съест меня! Вот почему не пойду я за него.

После этого поехал сватать за себя дочь Адакыз удалой Саууай, сын Кандза.

Послал Саууай сватов к Уадзафтау, но она и ему отказала.

— Зачем ты беспокоился, маленький Саууай, сын Кандза? Ведь я недавно сама собиралась поехать к тебе. Среди нартов нет мужественнее тебя, но нет, не пойду я за тебя замуж! Твоя мать прикована к стене двенадцатью цепями, она выбрасывает изо рта горящие головни, и они падают на землю холодными льдинами. А что, если одна из них упадет на меня? Я ведь умру… Если ты свою мать не можешь избавить от этих страшных мучений, чего я могу ждать от тебя?

И Саууай вернулся ни с чем, — разве могло быть иначе? Тут среди нартов пошла молва, что к Уадзафтау сватались пятеро лучших из рода Ахсартаггата, да еще шестой — удалой сын Кандза Саууай, и она всем им отказала.

Однажды ночью старый Аца из рода Ацата сказал жене:

— Хочу тебе, наша хозяйка, поведать, какое я дело замыслил, и узнать, как оно тебе покажется.

— Какое же это дело, да будет оно удачным? — сказала жена.

— Слышно, что у Адакыз растет единственная дочь, а у нас — единственный сынок. Давай соединим их!

— Конечно, конечно, — сказала жена. — Если бы только Бог нам дал ее. Но ведь она отклонила сватовство стольких из рода Ахсартаггата, да еще отказала удалому Саууаю, сыну Кандза!..

— Это ничего не значит, — сказал Аца.

Он поднялся на заре, поскорее запряг лошадь в арбу и попросил жену:

— Дай скорее поесть мне, наша хозяйка, и я поеду!

Жена покормила его, Аца вскочил в арбу и рысью погнал лошадь, чтобы скорей посватать за своего сына красавицу Уадзафтау, дочь Адакыз.

Ехал он вниз по улице, через селение нартов, и всякий встречный спрашивал его:

— Куда ты собрался, Аца, так рано?

— Еду к Адакыз, хочу посватать Уадзафтау за своего сына, — отвечает он.

— О-о! Можешь считать, что она уже твоя!.. — издевались над стариком спесивые нарты.

Едет Аца мимо нартского нихаса. Старейшие из рода Ахсартаггата были уже там, и спросили они у Аца:

— Аца, куда это ты так поспешаешь на своей арбе?

— Собираюсь женить своего сына на дочери Адакыз красавице Уадзафтау.

Расхохотались тут Ахсартаггата и говорят:

— Конечно, самое трудное — это доехать туда. Выходит, вся твоя надежда на коня! Понукай его как следует, и дело будет сделано!..

И Аца продолжал гнать коня. Старики Ахсартаггата посмеивались ему вслед.

— Дождемся здесь и будем свидетелями, как он приедет с пустыми руками.

Доехал Аца до башни Адакыз, — как же иначе? Быстро распряг свою лошадь и задал ей корму. Ни проводника, ни свата — никого не стал он искать, сам вошел в дом. Назвался приезжим и завел разговор с Адакыз.

Расспрашивают они друг друга, как это водится при первой встрече. Поставила перед ним хозяйка обильно накрытый стол, досыта поел и попил Аца, и сказал он Адакыз:

— Вчера ночью мы с моей хозяйкой решили так: у Адакыз растет единственная дочь, у нас — единственный сын, надо их соединить. Из-за этого я и приехал. Удостой нас и выдай дочь за моего сына.

Адакыз ответила:

— Неплохие женихи сватались к моей дочери, но не решилась я распоряжаться ее судьбой. Все Ахсартаггата приезжали к ней поочередно. Саууай, сын Кандза, тоже был у нас. Но Уадзафтау отклонила их сватовство. И теперь тоже не от меня зависит это дело. Спроси вот ее.

Тогда Аца обратился к девице:

— Я из рода Ацата, — съесть бы мне твою болезнь, Уадзафтау! Дай нам благоприятный ответ, посчитай нас достойными тебя!

— Пусть не будет мне в осуждение то, что я скажу. Моя мать хорошо знает, что не пойду я за того, к кому не лежит мое сердце. Потому теперь я скажу тебе, о моя мать, что хочу я быть у Ацата, и ты пожелай мне этого! Я готова, я согласна сделать то, о чем вы просите!

Пожали друг другу руки Аца и Адакыз, чтобы счастливо было это дело.

— Ну, невестка моя, — съесть бы мне твою болезнь! — собирайся давай, и едем домой.

Уадзафтау тут же собралась, положила свои пожитки в арбу, Аца сел впереди, Уадзафтау — позади, и они тронулись в путь.

Уже солнце заходило, когда провез Аца Уадзафтау мимо большого нихаса нартов. Нартские старики по-прежнему сидели на нихасе.

— Пусть добро принесет вам сегодняшний вечер, нартские старики! — сказал им Аца, нахлестывая уставшую лошадь.

— Пусть счастье, только счастье принесет в твой дом она! — ответили нартские старики.

Но из рода Ахсартаггата никто даже слова не вымолвил.

Так женил Аца своего сына Ацамаза на дочери Адакыз красавице Уадзафтау.

В селении нартов проживала вдова из рода Ахсартаггата. Был у нее единственный маленький сынок, и прозвали его Одинокий. Раз вечером кто — то крикнул у дома вдовы:

— Эй, Одинокий, здесь ли ты?

Одинокий быстро вышел на улицу.

— Я здесь. Кто ты и откуда?

— Я от нартского общества выборный, — ответил тот. — Завтра твоя очередь пасти скот нартов, и я сообщаю тебе об этом.

Опустив голову, вернулся в дом Одинокий. Он раздумывал о том, как ему справиться одному с таким множеством буйного скота.

— Что с тобой, мальчик, почему ты вернулся печальным? — спросила его мать.

— Чего же мне веселиться: завтра моя очередь пасти буйный нартский скот. Разве одному мне под силу справиться с таким огромным стадом?

— Не печалься, мальчик. Одинокий всегда выносливее всех, как-нибудь справишься.

В то время, когда вели они этот разговор, опять кто-то окликнул с улицы:

— Эй, Одинокий, здесь ли ты?

Одинокий быстро вышел из дома.

— Здесь я, а где же мне быть? Кто ты и откуда?

— Я к тебе гонцом, — ответил тот. — У побратимов твоего отца на востоке будет завтра семейный раздел, и если ты не будешь у них, навлечешь на себя их недовольство[69].

Опечалился Одинокий и, вернувшись в дом, не говоря ни слова, в тяжком раздумье опустился на скамью.

— Что с тобой, мальчик? Что тебя так вдруг рассердило? — опять спросила его мать.

— Как же мне не сердиться? Завтра у побратимов моего отца на востоке будет семейный раздел, и я должен обязательно присутствовать при этом. Если же я не буду там, навлеку на себя их недовольство. А тут еще надо завтра пасти буйный нартский скот.

— Не горюй, мой мальчик. Одинокий вынослив, может, как-нибудь справишься, — сказала мать.

Пока они вели этот разговор, кто-то опять крикнул под окном:

— Эй, Одинокий, здесь ли ты?

И опять Одинокий быстро вышел из дома.

— Здесь я, а где же мне быть? Кто ты и откуда?

— Я принес тебе плохую весть. Завтра рано утром убийца твоего отца собирается увезти девицу, просватанную за тебя, в жены своему сыну. Торопись, не то убийца твоего отца ускользнет от тебя, да и невесту свою прозеваешь!

Одинокий вернулся домой, сел на скамью, и слезы градом посыпались у него из глаз.

— Что с тобой? — спросила мать. — О чем ты плачешь, мой Что тебя опечалило?

— Как мне не плакать, нана, — ответил Одинокий, — печалиться! Некому за меня заступиться, и никто меня не боится! Когда я вырасту, и то люди будут издеваться надо мной и кричать: «Одинокий! Одинокий!»

— Ничего, мое солнышко, — сказала ему мать. — С утра не на весь день погода. Что тебя еще опечалило?

— Получил я плохую весть: завтра рано утром убийца моего отца хочет увезти девицу, за меня просватанную, в жены своему сыну. «Поторопись, — сказал мне вестник, — не то убийца твоего отца ускользнет от тебя, да и невесту свою прозеваешь!» Все худшее собралось вместе на завтрашний день. И очередь пасти нартский скот подошла, и побратимы отца моего совершают раздел, и я должен присутствовать при этом, а тут еще завтра рано утром убийца моего отца увезет мою невесту в жены своему сыну. Разве, по чести, могу я упустить убийцу моего отца, прозевать свою невесту, хотя я и в глаза не видел убийцу своего отца и совсем не знаю девицу, за меня просватанную! Что же может быть хуже всего этого, нана, что?

И мать ответила своему единственному дорогому дитяте:

— Ничего, единственный свет в моем окошке! Погода с утра не на весь день становится. Подумай, может, что и придумаешь… Ты многого не знаешь, я все тебе расскажу. Был у твоего отца побратим-товарищ, и однажды вместе ушли они на охоту. Я тогда ожидала тебя, а жена побратима-товарища твоего отца — тоже ожидала ребенка. И дали клятву друг другу отец твой и его друг-побратим: «Если у нас у обоих родятся сыновья — пусть будут братьями! Если родятся девочки — станут сестрами друг другу, если же у одного родится сын, а у другого дочь — мы их поженим!» У побратима твоего отца родилась дочь, а у нас родился ты. Вот откуда у тебя невеста. А убийца твоего отца — это жестокосердый Сайнаг-алдар, чтобы без остатка расплескалась его спесивая сила! А ты пока расти-подрастай, мой светик, и помни: с утра не на весь день становится погода!

Так утешала бедная вдова своего сына, хотя сама чувствовала, как тревога подступала к самому ее горлу. Молча сидели мать и сын, и тут вдруг юноша спросил:

— А как ты думаешь, белый конь моего отца еще годен на что-нибудь?

Мать сразу ободрилась, услышав этот вопрос.

— Белый конь твоего отца хорош, — сказала она, — если только ты с ним справишься!

— А сохранилось ли после моего отца что-нибудь из его оружия? — спросил Одинокий.

— Как же, как же! На чердаке сохранились и кинжал его, и меч, но покрыла их ржавчина, — ответила мать.

Всю ночь не сомкнул глаз Одинокий. Разыскал он заржавленный меч и кинжал своего отца и до блеска наточил их на камне. Навострил он также и стрелы. Долго занимался он отцовским белым конем, готовя его к трудному дню. На следующий день рано утром сел Одинокий на белого отцова коня и спросил у матери:

— Каков я, нана, на отцовом коне?

— Пусть нана твоя за тебя принесена будет в жертву! — ответила ему мать. — Как утренняя роса блестит под лучами солнца, так ты блестишь на отцовом коне.

— Чем человеку жить бесславно, лучше совсем не жить… — грустно сказал Одинокий, взмахнул плетью и поехал со двора.

— Мальчик мой, очаг дома моего! Задержись, я еще что-то тебе скажу! — крикнула мать.

Юноша придержал коня, и мать сказала ему:

— Как утренний ветер при утреннем солнце серебристый колышет ковыль на белой горе и он красуется и сверкает, так ты красуешься и сверкаешь на белом отцовом коне!

— Если я так прекрасен[70], то что может лучше предвещать мне прекрасную жизнь? Можно ли досыта насладиться радостной жизнью и боевыми походами! — весело воскликнул Одинокий, взмахнул плетью и поскакал на своем белом коне на нартскую площадь, быстро собрал в одно стадо буйный скот нартов и погнал его на пастбище. Оставив скот пастись, направил он белого отцова коня на восток, туда, где жили побратимы — друзья его отца, и вскоре был уже с ними.

Пожелал он братьям, друзьям, своего отца, доброго дня и посоветовал им:

— Лучше живите по-прежнему вместе! О том, что одинокий беднее бедного, этого никто не знает лучше меня.

Но ответили ему братья:

— Пусть мы будем самые несчастные после раздела, но все же мы просим: раздели нас по справедливости!

— Прошу вас, откажитесь от этой несчастной мысли о разделе! — сказал им Одинокий. — Ведь большую ошибку вы совершаете. Разделиться легко, но каждый из вас станет одинок, а одинокий подобен единственному дереву, что выросло у дороги. Каждый норовит ударить по стволу и он покрывается шишками. Когда у дороги растет одинокое дерево, каждый норовит пригнуть его и сесть на него, и оно вырастает искривленным. Я одинок, и сегодня три обязанности сразу легли на меня. А как я могу, одинокий, исполнить все три? Вот об этом-то я и горюю, потому и прошу: выкиньте из головы эту затею, прекратите раздел, живите вместе!

— Об одном мы просим тебя: раздели нас, пожалуйста! — сказали три брата. — Долго раздумывали мы о том, что ты сказал, и пока была у нас возможность жить вместе, мы за тобой не посылали. Но не можем мы больше жить вместе, вот и послали мы за тобой и просим: раздели нас!

Видит Одинокий, нет у него иного исхода, и он по справедливости разделил братьев. Тут же вывел он своего коня и вскочил на него.

— Что это ты? Куда ты торопишься? — спросили его братья.

— У меня дело! — ответил Одинокий.

— Нельзя тебе так быстро от нас уезжать, садись с нами за стол, помолись за нас, поешь на дорогу.

Но Одинокий не соглашался. Тогда вышла их мать и сказала:

— Я знаю о твоем деле. Но прошу, слезай с коня, выпей хоть чашу ронга, отведай жертвенный кусок, приготовленный моими руками. И тогда будет путь твой удачен.

Разве мог возразить Одинокий? Слез он со своего коня и вошел обратно в дом. Сесть за стол он не сел, стоя произнес молитву, выпил чашу ронга, но ничего не отведал, — он сыт был своими заботами. Поблагодарил, вскочил на своего белого коня и тронулся в путь. Скачет, скачет Одинокий, и вот в полдень прибыл он в селение побратима своего отца. Несколько раз ударил он плетью своего коня, и просватанная за него девица, по удару плети узнав, что приехал Одинокий, выглянула из окна. И Одинокий сказал ей:

— Эй, коварная, почему ты обманула меня?

— Я ни в чем не виновата, это меня вынудили, — ответила девица.

— Если так, то выходи ко мне, садись со мной на седло, и поедем!

И девица сказала:

— Разве достойно тебя так увозить меня? Нет, поезжай отсюда вниз, на развилку семи дорог, и сам узнаешь, как тебе надлежит поступить.

Ударил Одинокий своего коня и быстро поскакал на развилку семи дорог. Там надел он на коня треножные путы, пустил его пастись, а сам, подложив под голову седло, лег и попробовал уснуть. Но разве могли заботы оставить его в покое?

«Обманула меня коварная…» — подумал он, вскочил с земли, быстро сел на коня и хотел вернуться к дому своей невесты. Но только немного проехал — вдруг земля заколебалась, туман наплыл, а над ним что-то вроде дыма заклубилось, и выше тумана и выше дыма взлетели черные вороны. Удивился Одинокий: откуда бы все это в такой солнечный день? А это дружки Сайнаг-алдара ехали за невестой. От топота их коней земля дрожала, туман — это была пыль, поднявшаяся из-под копыт, а что казалось дымом — было паром, вылетавшим из конских ноздрей. И не черные вороны взлетали — это комья земли вылетали из-под копыт коней.

Одинокий ехал навстречу им, и каждый из спесивых дружек своим конем норовил толкнуть коня Одинокого: давай, мол, посостязаемся на конях!

— Оставили бы вы меня лучше в покое, ведь я еду своей дорогой, — сказал Одинокий.

Тогда четыре всадника из тех, что ехали за невестой, повернули обратно. А нужно знать, что один из них был сам Сайнаг-алдар. Повернули они коней и сказали Одинокому:

— Давай посостязаемся на конях.

— Давайте посостязаемся, — ответил Одинокий.

— Если состязаться, то вот как, — сказал ему Сайнаг-алдар. — Ты встань мне поперек дороги, а я толкну тебя конем: если ты сдвинешься с места — значит, ты проиграл, если уступлю я — я проиграл!

— Пусть будет так, — согласился Одинокий и поставил белого коня своего отца поперек дороги.

Отъехал далеко Сайнаг-алдар, потом разогнал коня вскачь, со всей силы толкнул Одинокого, но его белый конь даже не шевельнулся.

— Ты проиграл, Сайнаг-алдар, — сказал Одинокий, — но я прощаю тебе. Теперь ты становись, и я толкну тебя!

Не стал далеко отъезжать Одинокий, прямо с места направил он коня своего на коня кровника. Толкнул его — и похоже, что толкнула его гора, — в сторону отлетел Сайнаг-алдар, и разорвало его надвое, а конь свалился по другую сторону — тоже разорвало его на две половины.

Тут дружки жениха кинулись на Одинокого, но он выхватил свой меч. Как махнет в одну сторону — сразу улица, махнет в другую сторону — переулок. Так Одинокий истребил всех, кто покушался увезти его невесту.

После этого прискакал Одинокий туда, где жила его невеста, хлестнул он коня плетью три раза, и конь взлетел выше башни ее. Выглянула девица из башни, увидела своего Одинокого, засмеялась от радости и прыгнула ему в объятия. Превратилась ли она в муху, стал ли он комаром, только оба они унеслись прочь, и никто их не видел.

Солнце еще стояло высоко, когда Одинокий, вернувшись домой, быстро внес девицу в свой дом, а сам опять вскочил на белого коня, поскакал туда, где паслось нартское стадо, и, покрикивая, пригнал его целым-целешенько в селение нартов.

Когда Одинокий вернулся домой, все нарты собрались к нему и устроили большую свадьбу. Целую неделю, от одного сегодня до другого сегодня, просидели они за столами, плясали и пели, пировали и дивились доблести Одинокого. Да и как было не дивиться! За один день Одинокий сумел и буйное нартское стадо выпасти, и пригнать его в целости в селение, и побратимов отца своего разделить, и убийцу отца наказать, и привезти в дом свой невесту.

Два нартских рода — Ахсартаггата и Бората — жили по соседству. В роду Ахсартаггата было много доблестных мужчин, но жили они победнее, чем Бората. Зато в роду Бората мужчины были слабее. Но и среди Ахсартаггата проживал один никчемный нарт, и звали его Зиваг, что значит «ленивец».

Однажды все именитые мужи Ахсартаггата ушли в поход, и в домах Ахсартаггата даже дров не стало, так как некому было ездить за ними в лес. А Зиваг не хотел работать и даже не выходил из дома. Лежал все время на боку и даже ел лежа. Женщинам Ахсартаггата надоело топить дровами, которые они выпрашивали у соседей, и одной из них пришло в голову: давайте, мол, запряжем волов, положим Зивага на арбу и погоним волов прочь из дому. Или Зиваг пропадет, или уж привезет откуда-нибудь дров.

Запрягли две пары волов, одну арбу привязали позади другой, в заднюю арбу положили Зивага, который даже и не проснулся, и погнали волов прочь из селения. Пришли волы в глубь леса, куда они привыкли ходить за дровами. Пока волы шли, Зиваг спал, и так проспал целый день. А когда волы остановились, он проснулся, видит — уже солнце клонится к вечеру.

«Теперь гибель моя пришла», — сам себе сказал Зиваг. Что делать? И он взмолился:

— Прошу я, Бог, такой милости, чтобы мои две арбы наполнились самыми лучшими дровами и чтобы волы сами повернулись головами к селению!

А у нартов был такой дар: о чем они ни попросят Бога, то исполнится. И тут же исполнилось то, о чем просил Зиваг: обе арбы оказались полны дров и волы повернулись головами к селению. Волы тронулись, и Зиваг беззаботно развалился на дровах.

Волы шли себе и шли, и под конец пришли в селение нартов. Дорога из лесу пролегала мимо башни Бурафарныга из рода Бората. Как только арбы достигли этой башни, дочь Бурафарныга красавица Агунда посмотрела с вершины башни и расхохоталась:

— Вот так чудо! Каких два огромных воза дров привез этот никчемный нарт из рода Ахсартаггата!

Обиделся на это Зиваг, посмотрел он вверх на красавицу Агунду и сказал:

— Агунда, дочь Бурафарныга из рода Бората! Ты издеваешься надо мной. Так пусть в наказание за обиду, которую ты мне нанесла, случится такая беда, что ты родишь ребёнка, не познав мужчины. И все нарты будут смеяться над тобой.

И волы, волоча возы с дровами и Зивагом, лежащим на дровах, добрались до дому. Женщины Ахсартаггата были очень удивлены и обрадованы и говорили между собой:

— Посмотрите, сколько дров привез нам Зиваг!

А Зиваг слез с арбы, вошел в дом, сел у очага и сказал женщинам:

— А вы что думали, я пропаду?

Проклятие Зивага над дочерью Бурафарныга красавицей Агундой вскоре исполнилось, она оказалась беременна. Каково это было Бурафарныгу! Многие сватались к его дочери, и он всем отказывал, не находя достойного для нее человека. А теперь — что за позорное дело случилось! Да и семи братьям Агунды было нелегко, когда среди нартов разнеслась молва, что красавица Агунда беременна неизвестно от кого. Девицу спросили, как это с ней случилось и от кого она понесла. Дгунда сказала:

— Никого я не знаю и ничего я не совершила! Но было так, что посмеялась я раз над Зивагом из рода Ахсартаггата, и он проклял меня: «За то, что ты надо мной посмеялась, наступит такой день, что ты, не познав мужчину, родишь ребенка!»

— На свете нет никого хуже Зивага Ахсартаггата, — говорили Бората. — И если в нем причина этой беды, так надо уничтожить и его, и Агунду.

— Еще не было такого случая у нартов, надо тут рассудить, — говорили нарты.

Передали дело судьям, и те рассудили так: зашить Зивага и Агунду в буйволиную шкуру и бросить их в реку. К тому времени у Агунды родился сын, и его решили оставить при матери: пусть разделит ее судьбу!

Целиком, как для бурдюка, содрали шкуру с буйвола, чтобы зашить в нее Зивага, Агунду и ее сына и бросить всех в реку. Тогда Агунда сказала:

— Вот вы нас губите, хотя мы ни в чем не виноваты, но, говорят, невинный и в реке не тонет. Всяко бывает! Потому дайте мне взять с собой мои вещи: ножницы, иголку, наперсток и нитки. Может, все это еще понадобится мне.

Люди согласились исполнить ее просьбу. Потом их втроем зашили в буйволиную шкуру и бросили в большую реку.

Кто знает, как долго несла их река, но под конец выбросила их на берег. Поняв это, Агунда попросила Зивага:

— Сын Ахсартага, кажется, что мы теперь уже не на воде. Если бы ты выглянул наружу…

— Ой, дочь Бурафарныга Бората, не жди от меня таких трудных дел, делай сама, что придумала.

Тогда Агунда взяла ножницы, разрезала буйволиную шкуру по шву, и они вышли наружу.

— Вот мы на твердой земле, — сказала Агунда Зивагу. — И надо, чтобы не лил на нас дождь и не жгло нас солнце. Давай построим шалаш и натянем на него эту буйволиную шкуру.

— Нет, не жди от меня ничего! Если что задумала сделать, делай сама, — ответил Зиваг.

И бедняжка Агунда кое-как построила шалаш и накрыла его буйволиной шкурой.

— Теперь у нас есть кров. Но что нам делать, чтобы раздобыть пищу? — спросила Агунда. — Я уже испытала, какой у тебя есть дар, так попроси, чтобы мы не умерли с голоду.

И взмолился Зиваг:

— О Бог, ты видишь, мы были невинны, и все же нарты хотели нас погубить! Ты нас спас, так не дай нам погибнуть!

И сразу перед ними оказалась пища, и они насытились, — а как же иначе?

Так и зажили они. Мальчик подрос, сделал себе лук, сызмальства начал охотиться. Убивал он зайцев и прочую мелкую живность. Ведь охотиться на оленей у него еще сил не хватало. Один раз мальчик, вернувшись с охоты, сказал:

— Вон там, на высоком месте, вышел я на чудесную поляну. Давайте перейдем туда жить!

Перенесли они свой шалаш и стали жить на новом месте. Сколько там прожили, кто знает, но вот Агунда сказала Зивагу:

— Ну-ка, пошевеливайся! Неужели тебе твой чудесный дар понадобился только для того, чтобы взвалить на меня свою обиду? Доколе мы будем жить в шалаше? Помолись, чтобы для нас здесь воздвигся красивый дом.

Даже молитва казалась Зивагу таким трудным делом, будто ему приходилось платить за нее большие деньги. Но женщина не давала ему покоя, и он взмолился:

— Боже, сделай так, чтобы здесь воздвиглась бы для нас высокая башня и железный замок!

И молитва его тут же исполнилась. Высокая башня и железный замок встали перед ним.

Живут Агунда и Зиваг в этом замке, стали даже и хлеб засевать. Мальчик подрастал и охотился.

— Есть у нас и дом и пища, — сказала опять Агунда. — Но хорошо бы иметь нам табуны коней, отары овец и стада коров вместе с пастухами.

И стоило Зивагу опять помолиться, как на равнине возле замка появилось все то, о чем он просил. Стали они жить-поживать, — а как же иначе?

Поднялся раз отец Агунды Бурафарныг на вершину своей башни и оглядел все вокруг. И вдруг увидел, что далеко в степи, где раньше никто не жил, поднялась высокая башня и рядом с ней замок. Пришел Бурафарныг на нихас и сказал:

— Поглядите-ка, нарты, вон в ту сторону: ведь там никогда никто не жил. А теперь там виднеется башня. Что бы это могло значить?

Старики, сидевшие на нихасе, потолковали, поговорили и решили, что надо бы послать туда и разведать, кто там живет. Род Ахсартаггата послал Сослана, а род Бората — Бурафарныга.

Приехали разведчики к берегу большой реки и видят: на том берегу башня, и замок при ней. Попытались Сослан и Бурафарныг перебраться через реку, но кони их не шли в глубокую воду, и они вернулись домой. Агунда видела, как искали они брода, и сказала Зивагу:

— Без соседей не сможем мы жить, а кто к нам сюда доберется? Потому проси у Бога, чтобы через реку перекинулся мост, тогда возле нас поселятся люди.

Помолился Зиваг, и перекинулся через реку крепкий мост.

Поехали раз на охоту нарты, четверо Ахсартаггата и четверо Бората. Были среди них Сослан и Бурафарныг. Случайно оказались нарты поблизости от того места, где жили Зиваг и Агунда. Смотрят, в том месте, где искали они брода, перекинут через реку крепкий мост. Удивились Сослан и Бурафарныг: кто его так быстро построил? Перешли нарты по мосту, чтобы узнать, что за башня и железный замок. Когда приблизились они к замку, оттуда выбежал мальчик и повел их в гостевую.

Агунда, конечно, узнала нартов, но не вышла к ним.

— Скажи хозяину, что мы хотели бы его повидать, — передали нарты через мальчика.

Мальчик рассказал матери их просьбу.

— Скажи им, что хозяин уехал в поход и вряд ли даже через неделю вернется, — ответила Агунда.

Выслушав мальчика, нарты сказали:

— Мы его и неделю подождем!

Целую неделю, от одного сегодня до другого сегодня, угощала нартов Агунда. Кушанье за кушаньем, напиток за напитком посылала она им. Но сама к ним не показывалась, и прислуживал им мальчик. И тогда Сослан сказал Бурафарныгу:

— Они уже неделю кормят нас, а хозяина дома все не видно. Пора нам уехать.

— Едем, — сказал Бурафарныг. — Зайди и поблагодари хозяйку.

Сослан зашел в ту комнату замка, где горит огонь в очаге.

Агунда сидела у очага, но даже лица своего не открыла и ни единого слова ему не сказала. И даже не предложила ему запаса пищи, которую полагается дать гостю в дорогу. Нахмурил брови Сослан и вернулся к своим товарищам в гостевую.

— Что с тобой? Чего ты так нахмурился? — спросил Бурафарныг.

— Хозяйка была ко мне неприветлива — так чему же мне радоваться? — ответил Сослан.

— Не уеду я отсюда, не повидав этой хозяйки, — сказал Бурафарныг. — Если она поначалу оказала нам такой ласковый прием, значит, за что-то она рассердилась на нас. — Пошел Бурафарныг к хозяйке, но только он глянул в дверь комнаты, где горел огонь в очаге, сразу узнал он свою дочь. Крепко обнялись они.

Оленье бедро и кувшин с ронгом поднесла Агунда Бурафарныгу, и Бурафарныг принес все это как дар хозяйки своим товарищам. И стал он смеяться над Сосланом:

— Ты считаешь себя среди нас самым доблестным, а теперь видно, кто из нас настоящий мужчина. Хозяйка на тебя как следует даже и не взглянула, и слова тебе не сказала, и подарка тебе не поднесла, а видишь, какой она мне прием оказала! Будешь ли ты после этого считать себя более достойным мужчиной, чем я?

Сослан не спускал обиды никому. Схватился он за рукоять меча и, конечно, натворил бы бед, но Бурафарныг рассмеялся и сказал ему:

— Эх, Сослан, да ведь хозяйка этого дома приходится тебе невесткой! По обычаю она стесняется тебя, потому и не глядела она на тебя и не заговорила с тобой.

И когда Сослан и нарты поняли, что случилось, очень обрадовались они. И еще лучшие блюда стала посылать им Агунда.

— Вот досада какая: ведь здесь живут свои, нартские люди, и мы об этом не знали! — сказал Сослан. И обратившись к мальчику, он попросил: — Иди и скажи хозяйке: в этом доме, наверное, и хозяин есть, пусть она его покажет нам!

Мальчик передал матери слова Сослана:

— Ну, пусть тогда придут к нашему хозяину, — сказала Агунда.

А сама пошла к Зивагу, который по своему обыкновению лежал.

— Они придут к тебе, и ты скажи им так: не стоите вы того, чтобы с вами разговаривать и чтобы ради вас вставать с постели. Вы хотели погубить нас, невинных, но видите, невинный и в воде не тонет.

Когда Сослан и с ним другие нарты зашли к Зивагу и узнали его, он им сказал все то, чему научила его Агунда. Молча выслушали они его. Потом Зиваг спросил их:

— А как вы сейчас живете?

— Живем, как прежде жили, — ответили нарты.

— Если так, то поселяйтесь вот здесь, рядом с нами, как-нибудь проживем.

И тут Сослан и Бурафарныг, поняв, что справедливы были слова Зивага и что оба они с Агундой невинны и Бог потому наградил их, печальные вернулись в селение нартов.

Люди собирались вокруг охотников и спрашивали, где они были столько времени. Охотники рассказали, как хорошо живут те самые, кого они хотели погубить, и нартам стало стыдно.

— Мы сами перед ними виноваты, неправилен был наш суд! Верно говорят: невинный и в воде не тонет.

После этого нарты стали часто навещать Агунду и Зивага. Им понравилась местность, где стоял замок. И некоторые нарты решили туда переселиться. Агунда пришла к Зивагу и сказала:

— Попроси-ка у Бога дома для тех людей, которые хотят стать нашими соседями.

Зивагу не хотелось делать этого, он еще зол был на нартов, но женщина опять взяла верх над его ленью, и он помолился:

— Прошу тебя, Бог, пусть ниже нас по течению реки построится много домов, но чтобы ни один не был лучше нашего!

Все стало по этой молитве. В новом селении поселились Ахсартаггата и Бората и стали жить дружно.