Сказания о нартах

СОСЛАН

На берегу широкой реки стирала Шатана белье. Глядела она, глядела на прозрачную воду реки и захотелось ей искупаться. Закончила она стирку, разделась и вошла в воду. А на другом берегу пас стадо молодой пастух. Красива была Шатана, сверкало на солнце ее белое тело. Увидел пастух Шатану, и такая страсть охватила его, что пошел он к ней через реку. Но владела Шатана тайной силой, направила она на себя реку, и вода скрыла ее. А пастух в изнеможении опустился на камень.

Шатана видела все это. Приметила она камень и стала считать дни. Когда пришло время, привела Шатана на берег реки небесного кузнеца Курдалагона и сказала ему:

— Поклянись, что никому не откроешь то, что я тебе поведаю.

Поклялся Курдалагон, и тогда Шатана попросила его разбить своим тяжким молотом камень. Только раз ударил молотом Курдалагон, треснул камень — и вынули оттуда новорожденного младенца. Дала ему Шатана имя Сослана, что значит «из утробы камня рожденный».

К себе домой принесла мальчика Шатана и стала его растить.

Подрос Сослан, и сказал он однажды Шатане:

— Той едой, что вы кормите меня, лучше кормите собаку: она хоть порог ваш будет стеречь.

Но не поняла Шатана его слов.

Много ли времени прошло с тех пор — кто знает! — только Сослан снова говорит Шатане:

— Той едой, что вы кормите меня, лучше кормите собаку: она хоть порог ваш будет стеречь.

— Что это ты такое говоришь? — спросила Шатана.

— Если вы хотите, чтоб стал я настоящим человеком, то отдайте меня Курдалагону, пусть закалит он меня в молоке волчицы.

В то время нарты с небожителями ели и пили за одним столом. Позвала Шатана к себе в дом Курдалагона, он быстро явился на зов ее. Рассказала Шатана о том, что требует Сослан. И стал Курдалагон долбить из ствола большого дерева колоду, в которой мог бы поместиться Сослан.

Сырдон, сын Гетага, которого недаром зовут злом нартов, наперед подумал обо всем и, пробежав мимо, сказал:

— Испытать бы страдания вам, нартские люди! Вы только поглядите, что он делает! Знает, для кого готовит колоду, а долбит ее на четыре пальца длиннее.

Сбился со счету Курдалагон и сделал колоду на четыре пальца короче, чем нужно.

— Теперь и закалить можно мальчика, — сказал Курдалагон Шатане. — Приготовь дубового угля сто мешков и добудь сто бурдюков молока волчицы.

Без труда нажгла Шатана сто мешков дубового угля, но не могла додуматься она, откуда достать ей столько молока волчицы. Думала она, думала и обратилась за помощью к Урызмагу:

— Нужно мне сто бурдюков молока волчицы.

— Скажи мне, как достать его, и я достану, — ответил Урызмаг.

— Я скажу тебе. Там, где сходятся семь дорог, построй шатер. Самые вкусные яства буду я посылать тебе туда, а ты угощай всех прохожих-проезжих и у каждого спрашивай, как добыть молока волчицы.

Так и сделал Урызмаг. На перепутье семи дорог поставил он шатер, и стала Шатана присылать ему самые вкусные кушанья. И всякого прохожего-проезжего обильно угощал Урызмаг. Благодарили люди Урызмага, но когда спрашивал он, где бы добыть ему молоко волчицы, то удивлялись гости и думали, что Урызмаг помешался.

Время идет. Сидит Урызмаг в своем шатре на перепутье семи дорог и ничего не может узнать. Бежит мимо него всех собак прародительница — собака Силам[51]. Голодна она была в то время. Позвал ее Урызмаг и накормил досыта.

— Что ты здесь делаешь? — спросила его Силам.

— Хочу я узнать, как достать мне волчьего молока, — ответил ей Урызмаг. — Вот и сижу здесь, на перепутье семи дорог.

— Целую неделю корми меня досыта тем, что я пожелаю, и достану я тебе волчьего молока, — сказала ему собака.

Согласился Урызмаг и стал посылать к Шатане за всякими кушаньями, какие только ни требовала собака.

«Вот теперь-то нашла я то, что искала», — подумала Шатана. И какие бы кушанья ни просил Урызмаг для собаки, все посылала ему Шатана.

Так целую неделю кормил Урызмаг собаку, и после этого сказала ему Силам:

— Теперь построй высокий загон с крепкой оградой.

Сплел Урызмаг крепкие плетни и построил из них высокий загон. Побежала собака в лес, и стаю за стаей стала она пригонять в этот загон свирепых волчиц. Далеко было слышно, как воют они, рычат и грызутся в загоне.

— Теперь можешь их доить, — сказала Урызмагу собака Силам.

— Легко сказать — доить… — ответил ей Урызмаг. — Ведь они растерзают меня.

Тогда вошла собака Силам в загон, схватила одну из волчиц за лохматый загривок и подвела ее к Урызмагу.

Выдоил Урызмаг волчицу, и собака Силам отпустила ее на волю.

Так одну за другой выдоил он всех волчиц. Сто бурдюков наполнилось волчьим молоком.

На дно глубокого оврага положили Сослана, углями засыпали его и, поставив сто мехов на одном конце оврага, стали из них дуть. Докрасна раскалились угли. Тогда спросила у Курдалагона Шатана:

— Посмотри на мальчика. Не улыбается ли он?

Посмотрел Курдалагон на Сослана, но мальчик лежал спокойно, и улыбки не было на его лице. И тогда еще сильнее велела дуть Шатана. Так прошло много времени. Опять Курдалагон посмотрел на мальчика и видит: разрумянился мальчик, и улыбка появилась на его лице.

И тогда из всех ста бурдюков слили волчье молоко и наполнили им колоду. Из пламенеющих углей выхватил Курдалагон раскаленного Сослана и бросил его в молоко. Зашипело и в белый пар обратилось молоко — закалился Сослан.

Но сделал Сырдон свое злое дело: на четыре пальца оказалась короче ладья. Не мог Сослан вытянуться в ней во весь свой рост, согнул он колени, и волчье молоко не покрыло их. В чистый булат превратилось все тело Сослана, но незакаленными, мягкими остались его колени, колченогим он стал, когда начал ходить.

Захотел небесный Сафа, покровитель домашнего очага, устроить пир небожителям. Позвал он Уастырджи, покровителя мужчин-воинов и странников, и повелителя громов Уациллу, и одноглазого Афсати, властителя благородных зверей, и Фалвара, которому послушны овцы, козы и всякий иной мелкий скот, и небесного кузнеца Курдалагона. Приглашены были на пир всех ветров повелитель суровый Галагон и владыка вод Донбеттыр.

В светлых чертогах Сафа накрыты столы, небожители сидят за столами, пьют из турьих рогов сладкое черное пиво, а молодой нарт Сослан прислуживает им.

И сказали небожители:

— Сафа, у воспитанника твоего Сослана кровь Ахсартаггата струится в жилах.

И ответил небесный Сафа:

— Многочислен и славен род Ахсартаггата. Ничего в мире не боится и в жажде боя горит синим огнем.

И тогда Уастырджи, покровитель отважных мужчин, поднял здравицу за Сослана. Сказал о нем хвалебное слово и закончил он так:

— Дарю я нарту Сослану меч мой фаринк — тот, что на таком же пиршестве подарил мне небесный кузнец Курдалагон.

До самого дна выпил Уастырджи большой турий рог. А вслед за ним за здоровье Сослана выпил Афсати — повелитель благородных зверей. От души поблагодарив небожителя, сказал ему молодой Сослан:

— Все благородные звери в горах и на равнинах находятся под твоей высокой охраной, Афсати. Строго сторожишь ты их, не подпускаешь к ним близко нас, бедных земных людей.

И слово за людей замолвил сам небесный Сафа. Сказал он Афсати:

— Много у тебя скота, Афсати, и понапрасну пропадает он в ущельях. Не будь же скуп, Афсати, не пожалей и отдай людям часть своего богатства. И люди никогда тебе этого не забудут.

— Я согласен, — ответил властитель благородных зверей. — Часть скота своего, что ходит в лесах и на равнинах, уделю я нартам, но и от них я потребую дара: пусть охотник, собираясь на охоту, захватит с собой из дому три лепешки; на перевале пусть он ими помянет меня. А потом, когда на Черной горе будет ему удача и убьет он зверя, пусть правую лодыжку побережет он и отдаст ее тому, кого первого встретит.

И добрый Фалвара, которому послушны овцы и козы и весь мелкий рогатый скот, поднял здравицу за Сослана и сказал:

— Чтобы серые волки не слишком разбойничали среди твоих стад, я научу тебя, нарт Сослан, заговорным словам. И когда твой скот будет на пастбищах и нападут на него волки, скажи ты эти слова — и вмиг приду я на защиту твоих стад, и ни одной овцы не посмеет задрать серый волк.

Большой турий рог поднял за здоровье Сослана повелитель громов Уацилла.

И Сослан, по обычаю нартов, поблагодарил его и сказал:

— У тебя, повелитель громов, прошу я сегодня для земных людей только одного дара. Слышал я, что хлебные зерна хранишь ты в сумке своей. Не пожалей их для людей, живущих на земле, и навек они будут тебе благодарны.

— Пусть будет так, — сказал Уацилла. — Вы получите эти зерна. Весной, как только станет согреваться земля, вы будете их сеять на южных склонах гор и холмов. И теми зернами, которые вы соберете осенью, будете кормиться целый год.

Тут небесный кузнец Курдалагон поднял турий рог за здоровье Сослана. И сам Сафа, хозяин небес, обратился к нему и попросил у него подарка для Сослана.

— О Курдалагон! — сказал Сафа. — С утра до вечера и целые ночи подряд бьешь ты по своей наковальне и не даешь нам сомкнуть глаз. Но только мечи куешь ты и для боя в булат закаляешь людей.

— Я понял тебя, мудрый Сафа, — ответил ему Курдалагон. — Я понял, зачем ты позвал всех нас на это пиршество. Ты хочешь, чтобы мы одарили любимых тобой земных людей. Хорошо, пусть будет так. В кузнице своей я изготовлю соху для нартов, и каждой весной они будут ею вспахивать свои пашни.

Поблагодарил его Сослан и сказал:

— О Курдалагон, небесный кузнец, каждую весну будем мы варить сладкое пиво и на пашнях своих будем прославлять твое имя!

И обратился Сослан к повелителю ветров Галагону:

— О суровый Галагон! Мы не ждем от тебя подарков, только не насылай на нас свои метели и бури.

— Многого ты хочешь, отпрыск нартов. Если бы даже я и дал тебе такое слово, то все равно не смогу его сдержать. Но и я хочу сегодня одарить тебя. Когда осенью будете вы веять зерно на току, то нашлю я ветер, унесет он мякину, и останется вам чистое, тяжелое зерно.

— Вот за это спасибо тебе, Галагон. Но и я даю тебе слово, нартское слово, что последнюю лопату зерна каждого урожая мы отдавать будем тебе.

За здоровье нарта Сослана выпил последним повелитель вод Донбеттыр.

И, по обычаю нартов, от души поблагодарив его, попросил Сослан Донбеттыра:

— Донбеттыр, повелитель всех вод! Мы знаем, как ты могуч, удели же и ты какой-нибудь дар храбрым нартам.

— Отпрыск нартов, — ответил ему Донбеттыр, — отныне пусть нарты строят мельницы на моих бегущих водах, а я поручу резвым моим дочерям, чтобы они днем и ночью вертели в воде колеса. Вот мой подарок земным людям.

Поблагодарил Сафа своих гостей за все эти дары и проводил их по домам.

Собралась раз нартская молодежь на равнине Зилахар. Сначала завели большой симд — любимую долгую нартскую пляску. Отличился Сослан в этом симде, никто не смог сплясать лучше него. Хорошо он плясал на земле, но не хуже сплясал на плечах нартских юношей.

После симда стали состязаться в стрельбе из лука. Наметили цели и стали пускать в них стрелы. Немало было метких стрелков среди нартских юношей, но опять впереди всех оказался Сослан. Его стрела всегда попадала в цель.

Неподалеку, на берегу большой, широкой реки, отдыхало стадо.

— А ну, испытаем-ка мы также и силу свою, — сказали нартские юноши.

Выбрал каждый по молодому быку и, схватив его за рога, старался перебросить через реку. Никому это не удалось. Но вот Сослан выбрал самого крупного быка, какой только был в стаде, взял его за рога, размахнулся, и грохнулся бык на другом берегу реки. Потом пошли на Площадь игр, и во всех состязаниях одолел Сослан нартскую молодежь.

Удивлялись люди силе Сослана и говорили, что нет на земле человека сильнее его.

«В Стране нартов, правда, нет такого человека, который мог бы со мной помериться силой, — думал Сослан, вернувшись домой после состязаний. — Придется мне отправиться в другие страны и поискать там силу сильнее моей».

Отправился Сослан в путь. Долгое ли, короткое время шел, но вот достиг он берега большой реки.

«Пойду по берегу этой реки, — сказал себе Сослан. — Может, и встречу кого-нибудь». Пошел Сослан вниз по течению. Вдруг видит, идет ему навстречу рыбак. Удилищем рыбаку служит целое дерево, а вместо червяка крупная овца насажена на крючок.

— Удачи тебе желаю, — сказал Сослан рыбаку.

— Прибывай к нам во здравии, гость, — ответил ему рыбак. — Откуда и куда идешь?

— Я ищу человека, с которым мог бы помериться силой, — сказал ему Сослан, — но вижу, что не встречу никого сильнее тебя.

— Не так уж велика моя сила, — сказал рыбак. — Пройди-ка дальше, вниз по реке. Там удит рыбу старший мой брат, он сильнее меня.

Отправился Сослан дальше, вниз по реке. Идет и видит: сидит на берегу реки рыбак, удилищем ему служит дерево еще большей величины, а на крючке висит туша коровы.

— Удачи тебе желаю, — сказал Сослан рыбаку.

— Прибывай к нам во здравии, гость, — ответил ему рыбак. — Откуда ты взялся? Кого ищешь?

— Я ищу человека, с которым мог бы помериться силой, но вижу, что не встречу никого сильнее тебя.

— Не так уж велика моя сила, — ответил ему рыбак. — Пройди вниз по реке: там старший мой брат ловит рыбу, он сильнее меня.

Пошел Сослан дальше, и увидел он еще одного рыбака. Удилищем ему служит еще большее древо, и туша быка висит на крючке.

— Желаю тебе радости, — сказал Сослан.

— Во здравии к нам прибывай, гость, — ответил ему рыбак. — Откуда ты, добрый человек?

— Я искатель силы, ищу человека, с которым мог бы помериться силой, — сказал ему Сослан. — Но вижу, что не встречу человека сильнее тебя.

— Ну что ж, — сказал рыбак. — Видишь вон ту лощину? Иди к ней по берегу реки, вскоре мы тоже туда придем, и ты покажешь нам свою силу.

Пошел Сослан по берегу реки и пришел к какому-то дому. Переступил через порог Сослан и видит: сидит у очага женщина, и так она велика, что между зубами ее ласточка свила гнездо.

— Пусть будет добрым твой день, мать моя, — сказал ей Сослан.

— Не назвал бы ты меня своей матерью, я бы кровью твоей сняла ржавчину с моих зубов, — ответила ему женщина. — Но теперь ты мой гость и будь здоров. Откуда ты идешь и чего ищешь?

— Из Страны нартов иду я, — сказал Сослан. — Ищу силу сильнее моей. В нашей стране я всех одолел и пошел искать по свету человека, с которым мог бы помериться силой.

— Ой, ой!.. Забудь об этом. Сыновья ловят рыбу. И если вечером, вернувшись домой, они застанут тебя здесь, то съедят тебя и даже костей не оставят. Вот на, закуси, отдохни, а я придумаю, как бы мне защитить тебя от моих сыновей!

Быстро внесла она круглый столик трехногий, едой уставленный. Но до еды ли было Сослану? И тогда приподняла женщина огромное сито, что лежало вверх дном, и спрятала под ним Сослана. Несколько раз пытался Сослан поднять это сито, но даже пошевелить его не смог.

Вечером все три брата вернулись домой и спросили у матери:

— Мы сегодня прислали сюда кичливого горного человечка! Подай-ка его нам, и мы кровью его вычистим свои зубы. Давно не приходилось нам пробовать человеческого мяса.

— Вам надо поесть чего-нибудь посытнее, — ответила им мать. — Человек никуда не денется: он здесь, под ситом, и пусть останется вам на завтрак.

Мать накормила своих сыновей ужином и уложила их спать. Когда же они уснули, она выпустила Сослана из-под сита, отнесла его к двери, показала ему дорогу и сказала:

— Беги изо всех сил. Только твои ноги могут спасти тебя, больше тебе не на что надеяться. Потому что с утра они погонятся за тобой. У одного из них нюх, как у волка, другой разом перескакивает три оврага, а у третьего крылья сокола.

Когда проснулись утром великаны и мать сказала, что гость их сбежал, погнались они за ним. Как заяц, бежит от них Сослан, — что же ему еще делать? Вдруг видит огромную пашню. Пашет ее уаиг одноглазый и однорукий: плуг перед собой толкает, на поясе висит мешок с зерном, борона к ноге привязана, — он и пашет, и сеет, и борону за собой волочит. Добежал до уаига-пахаря Сослан.

— Ай, ай!.. — сказал Сослан. — Тебе поручаю себя и на земле и на том свете. Если только догонят они меня, пропал я.

— Если бы ты поручил себя даже Богу, он не сделал бы для тебя больше, чем я, — сказал уаиг.

Бросил он Сослана к себе в рот и спрятал его под языком. Между тем братья-людоеды поравнялись с уаигом-пахарем и спрашивают его:

— Не пробегала ли здесь наша горная птичка?

— Не видел я никакой горной птички, — ответил им уаиг. — Некогда мне попусту болтать с вами. Оставьте меня в покое.

— Поскорее отдай нашего маленького человечка, иначе плохо тебе будет! — стали приставать к нему братья.

— Шли бы вы своей дорогой. Ничего хорошего не дождетесь вы от меня, — опять сказал им уаиг.

Тут бросились на него братья.

— Теперь только на себя пеняйте, — сказал уаиг, схватил всех трех своей единственной рукой, бросил на землю и сел на них.

Выплюнул он Сослана из-под языка и сказал ему:

— На бедре у меня растет волос. Вырви его, и я свяжу им этих трех неуемных.

Схватил Сослан волос, тянет, тянет, а вырвать не может. Как веревку, три раза обернул Сослан этот волос вокруг своей поясницы, рванулся всей своей тяжестью и все-таки не смог вырвать.

— Мечом его отруби, — сказал уаиг.

Достал Сослан свой меч и, держа одной рукой волос, ударил по нему мечом. И стало лезвие меча не острее тупой стороны ножа, а волос так и остался цел. Тогда однорукий уаиг наступил коленом на трех братьев, сам вырвал свой волос и крепко связал им братьев. Тут поняли братья, что они побеждены, и стали жалобно просить:

— Ничего мы от тебя не хотим, только освободи нас и отпусти домой.

Освободил их однорукий и отпустил домой. И спросил он у Сослана:

— Где странствовал ты? Чего ищешь и почему один отправился в поход?

— Я нарт Сослан. Испытывала раз наша молодежь свою силу: бросали мы через широкую реку молодых быков. И только мне удалось это. После этого загордился я и отправился в чужие страны поискать, на ком бы свою силу испробовать. Ты видел, каково пришлось мне. Спасибо тебе! Если бы не ты, не ступить бы мне больше на нартскую землю.

— В нашей стране, Сослан, любой месячный младенец может перебросить через широкую реку самого большого быка, и все-таки мы не кичимся так своей силой, как ты. Вот послушай, что один раз произошло со мной.

Я младший из семи братьев. Отец наш в то время тоже еще был здоров, как олень. Однажды мы все вместе отправились в поход. Несколько дней скитались мы, но ничего нам не встретилось. И вот как-то после обеда тучки набежали на небо, пошел дождь, и стали мы искать, где бы нам укрыться от дождя. Увидели пещеру. Нас было восемь человек, и все мы свободно в ней разместились. Через некоторое время увидели, что мимо нашей пещеры гонит пастух свое стадо. Озорной козел подбежал к нашей пещере и стал о нее тереться. И так был велик этот козел, что пещера наша закачалась во все стороны, как колыбель, и тогда поняли мы, что приняли за пещеру лошадиный череп. «Прочь, прочь!» — закричал пастух на козла. Но козел не послушался его и не пошел со стадом. Рассердился пастух и коршуном кинулся на него. Козел помчался прочь, а пастух сунул палку в глазницу лошадиного черепа, в котором мы сидели, размахнулся и бросил череп вдогонку козлу. Он бросил метко. Ударился череп о рога озорного козла и разбился. И все, кто был внутри, — кони и люди, — посыпались в разные стороны. Да и что иное могло быть с нами? Увидел нас пастух, кинулся на нас и убил отца моего и всех шестерых братьев. У меня успел он вырвать только руку и вернулся к своим козам. Когда всаживал он палку в глазницу черепа, задел он мой глаз, и глаз мой вытек. Видишь, какие дела происходят на земле!

С тех пор я никогда и ни с кем не стремлюсь помериться силой. И вам, кто любит меня и кого я люблю, говорю: никогда не ищите силы сильнее своей. Возвращайся домой, мое солнышко, и никогда не говори больше, что нет на свете человека сильнее тебя.

Так простились они, и пошел однорукий в свое селение, а нарт Сослан вернулся к себе домой.

Пошел раз Сослан на охоту. Только одного зайца посчастливилось ему убить. Снял с него Сослан шкурку, тушку заячью разделил на части, приготовил из печени его шашлык на вертеле, а то, что осталось, завернул в шкурку и отложил в сторону. Когда шашлык поджарился, Сослан, раньше чем приступить к еде, сказал по обычаю:

— Жив Бог.

И как только сказал он это, все заячье мясо опять собралось под шкурку, и заяц ожил. Всплеснул руками Сослан:

— Что за диво! Кто поверит мне, что подобное может случиться! Я убил зайца, снял с него шкурку, на части разрезал мясо, из печени его шашлык приготовил — и вдруг заяц ожил.

— Это совсем не диво, диво ты увидишь за Гумским перевалом, — сказал тут заяц, убегая.

«Во что бы то ни стало должен видеть я диво, еще более дивное, чем то, что сейчас случилось», — подумал Сослан и вернулся домой.

Велел он приготовить себе в дорогу такую пищу, которую легко было бы нести и вкусно есть, сел на своего коня и направил его в страну Гум.

Через семь перевалов перебрался Сослан, и вот перед ним восьмой — Гумский перевал. Заметил он на перевале след оленя. Пошел по следу и увидел на поляне оленя. И так красив был этот олень, что жаль было Сослану убивать его. Стоило пошевелиться оленю, как шерсть на нем звенела на все голоса.

От бугорка к бугорку, от травинки к травинке стал Сослан подкрадываться к оленю. Приблизившись на полет стрелы, он уже прицелился в него, но не успел пустить свою стрелу, как в воздухе просвистела стрела другого охотника. Зашатался олень и покатился с кручи.

— Что за собака, что за осел! Кто посмел застрелить моего оленя? — закричал тут Сослан во все горло.

Никто не ответил ему. Спустился Сослан по кровавому следу вниз, в ущелье, и видит — лежит на дне ущелья убитый олень, а возле него стоит человек. А человек этот ростом не меньше башни.

— Это ты убил моего оленя? — спросил его Сослан.

— Да, это я убил его, — ответил человек.

— Олень этот принадлежит мне! — заносчиво сказал Сослан. — Как же ты посмел убить его?

— Если это был твой олень, то почему же ты не стрелял в него раньше меня? — ответил человек. — Я такой же охотник, как ты, и нахожусь в своей стране, в Гумском ущелье. Зачем ты кричишь и ругаешь меня?

— А ты кто? — спросил его Сослан.

— Я из страны Гум. А сам ты кто и откуда пришел?

— Я Сослан, нартский человек.

— Нартский человек, — сказал человек из страны Гум, — Бог нам дал обоим вместе этого оленя. Подойди, и мы снимем с него шкуру.

На этом кончилась их ссора, и они вместе стали снимать шкуру с оленя. И когда сняли шкуру, протянул гумский человек Сослану свой нож и сказал ему:

— Нартский человек, подели оленя по своему обычаю.

— Ты убил оленя, — ответил Сослан, — тебе и надлежит делить его.

Разделил гумский человек оленя на три части. «Одна часть будет моя, другая его, — в тревоге думает Сослан. — Третью часть он тоже, конечно, хочет взять себе. Но если ему достанется больше, чем мне, такой позор для меня будет хуже смерти».

Разделил оленя гумский человек и сказал Сослану:

— Твое право, нарт Сослан, выбирать первому любую часть.

— Нет, солнце мое, — сказал Сослан, — ты убил оленя, тебе первому и выбирать.

Выбрал тогда гумский человек одну долю и сказал:

— Это будет твоя доля, Сослан. — И, указав на вторую долю, он добавил: — Ты пришел издалека, и поэтому эта доля тоже тебе от меня, как гостю. Ну, а третья доля — моя.

Зажарили они шашлык, угостились на славу. Потом каждый забрал свою долю, и стали они собираться в путь. И сказал гумский человек Сослану:

— Нартский человек, выбирай себе подарок. Что хочешь ты? Вот мой меч, вот конь мой, вот мой лук. Выбери себе то, что тебе нравится, и возьми себе, чтобы добром поминать меня в Стране нартов.

Поблагодарил Сослан гумского человека, но от подарка отказался. Подали они друг другу руки на прощание и сели на своих коней.

Гумский человек направился в страну Гум, а Сослан — в Страну нартов. Но, отъехав не очень далеко, подумал Сослан:

«Нет у меня все-таки счастья! Ведь человек давал мне подарок, зачем же я не взял его? Не воспользовался я счастьем… Как расскажу я об этом в Стране нартов? Вернусь-ка я обратно!»

Повернул Сослан своего коня обратно, догоняет он гумского человека и кричит ему:

— Эй, гумский человек! Остановись, мне нужно еще поговорить с тобой!

Гумский человек тоже повернул своего коня. И снова съехались они на том месте, где делили оленя.

— Чего тебе, нарт Сослан? — спросил его гумский человек. — Или ты забыл что?

И Сослан сказал:

— Уж такой народ мы, нарты, что если нам подарок честью дают, то отказываемся мы брать его, а потом жалеем: зачем не взяли?

— А мы такой народ, — ответил гумский человек, — что, когда честью предлагаем подарок и его не берут, мы больше его не дарим.

Слово за слово — поссорились два человека. Стали пускать они стрелы друг в друга. Потом Сослан выхватил меч, а гумский человек — саблю, и стали они наносить друг другу удары. По восемнадцати ран было у каждого, не в силах они были больше сражаться: один повалился по одну сторону тропы, а другой — по другую. До вечера они отдыхали, а потом сказали друг другу:

— Отправимся пока по домам, залечим свои раны, а ровно через год опять встретимся здесь.

С трудом взобрались они на своих коней, и Сослан поехал в Страну нартов, а гумский человек умчался в страну Гум.

Наняли они лекарей, за год залечили раны и опять встретились на том же месте.

Издали увидел Сослан человека из страны Гум и стал пускать в него стрелы. Приблизился к нему гумский человек и сказал:

— Да погибнуть нам обоим, нартский человек! Ведь мы с тобой не кровники, зачем же мы хотим убить друг друга?

Тогда бросили они в разные стороны свое оружие, подали друг другу руки и крепко обнялись.

— Раз мы стали друзьями, должен ты побывать в моем доме, — сказал гумский человек.

Сели они на коней и поехали в гумское селение. Хорошо угостил гумский человек Сослана. Целую неделю не вставали они из-за стола.

Когда прошла эта неделя и Сослан собрался домой, подарил ему гумский человек свой лук и в придачу еще дал ему шкуру того оленя, из-за которого вышел весь спор. А шкура эта была такая, что каждый волос ее звенел колокольчиком, а каждая щетинка смеялась бубенчиком. И стоило только тронуть эту шкуру, как начинала она петь чудесными голосами.

Позвал Сослан к себе гумского человека. Приехали они в Страну нартов, и там, в родном доме, радушно принял его Сослан и угощал его целую неделю. А когда через неделю захотел гумский человек возвратиться в свою страну, как было не сделать ему подарка! И подарил ему Сослан своего коня.

Так стали назваными братьями Сослан и гумский человек.

Опять возомнил нарт Сослан, что нет никого на свете сильнее его. И решил отправиться на охоту один. Долго бродил он, долго скитался, но на свою беду не встретил в тот день ни зверя, ни птицы. Вошел он в темный лес. Посреди леса — поляна, а на ней золотой олень пасется. Привязал Сослан своего коня к дереву, а сам подкрался к золотому оленю.

Прицелился Сослан и только хотел пустить стрелу, как подошел к золотому оленю какой-то юноша, накинул ему на рога шелковую веревку и повел за собой. Удивило это Сослана. Сел он на своего коня и поехал за неизвестным юношей. А тот дошел до какого-то селения.

Нагнал его Сослан и говорит:

— Добрый вечер, добрый человек. Не скажешь ли, у кого бы я мог здесь остановиться?

Юноша ответил ему на хатиагском языке:

— Остановиться можешь у моего отца. Но откуда ты и куда путь держишь?

И сказал ему Сослан:

— Я нарт, еду издалека. Охотился и попал сюда.

— Так отец мой очень любит нартов! Он готов и ночью и днем искать с ними встречи!

Отправился Сослан следом за юношей. Подошли они к дому, и юноша крикнул:

— Дада, гляди, вот нарт перед тобой!

Старик вышел из дома, попросил Сослана слезть с коня, обласкал его, пригласил в дом и спросил по-хатиагски:

— Кто ты? Кому из нартов приходишься сыном?

— Я из рода Ахсартаггата, зовут меня Сослан.

У старика было три сына, он и говорит им:

— Гость, который нас посетил, — очень дорогой гость. Подошло время зарезать в честь него животное. Приведите из стада животное.

Тут младший сын, тот, который встретил Сослана в лесу сказал:

— Я нашел на поляне в лесу козленка, что пропал сегодня. Хватит нам его или нет?

Сослан хорошо понимал по-хатиагски и сказал:

— Еще лишку останется!

И не допустил, чтобы сыновья старика пошли к стаду. Привели того золотого оленя, старик совершил над ним обряд — помолился над ним, поднеся ко лбу оленя лучину, — только после этого разрешил Сослану зарезать оленя. А Сослану очень хотелось, чтобы ему подарили этого оленя живым. Но не осмелился он попросить об этом и зарезал оленя.

Ужин был уже готов, накрыли столики-трехножки, но Сослан ни до чего не дотронулся. Тут хозяин спросил:

— Что с тобой, нартский человек, почему ты не ешь?

— У нас, у нартов, есть обычай: даже с кровниками готовы мы разделить трапезу, но должны знать, с кем садимся за стол. Вы мне оказываете большую честь, прислуживаете мне, но я не знаю, кто вы.

Старик ответил ему:

— Я гумский человек. У меня три сына. Мы в жизни своей никогда никого не обижали. Со всеми живем в мире и дружбе. Кто понимает наши добрые намерения, тому мы помогаем еще больше и относимся еще лучше, а тем, кто делает нам зло, отвечаем тем же и даже хуже того.

Ничего не ответил на эти слова Сослан и принялся за еду. Тут он побратался с хозяевами. Потом Сослану постелили, и он прилег. Шкуру, снятую с золотого оленя, повесили возле него. Стоило только подуть ветру, и сразу волосы на шкуре золотого оленя начинали звенеть на разные голоса, словно бубенчики. Сослан очень удивился, и сон покинул его.

«Если бы мне подарили эту оленью шкуру, привез бы я ее как чудо в селение нартов…» — так думал он ночью.

А утром, чуть только рассвело, старый гумский человек подошел к постели Сослана и сказал ему:

— Я разослал своих сыновей: одного — за табуном лошадей, второго — за стадом рогатого скота, а третьего — к овечьим отарам. Дается тебе право увести с собой табун, стадо и отару, а также пастухов и чабанов. Должен ведь я показать нартам свое лицо!

Сослан встал и вместе со стариком вышел в степь посмотреть, что дарит ему хозяин. И, увидев, как хороши кони, овцы и рогатый скот, снял Сослан шапку и сердечно поблагодарил старика:

— Пусть они останутся вам на здоровье. Ничего я не возьму из этих богатств. Вы и так хорошо меня принимали.

И сказал тут старик младшему сыну по-хатиагски:

— Надо проводить гостя до рубежа нашей земли. Поймай себе коня.

Юноша погнался за табуном, но поймать ему удалось только жеребеночка, который был весь в коросте, остальные кони разбежались.

Когда вернулся домой старик, сыновья его и Сослан, завтрак был накрыт. Поели, распрощались и вышли во двор. Сослан увидел рядом со своим конем покрытого коростой жеребенка, покачал головой и встревожился: «Разве может этот жеребенок равняться с моим конем? Как мы доберемся до рубежа их страны?»

Сели оба на коней. Еще раз распрощался Сослан с хозяевами и отбыл. Сослан поехал впереди, а юноша за ним следом. Когда они оказались в глубине дремучего леса, конь Сослана стал спадать с шага, а жеребенок все вперед рвется. Тогда юноша сказал Сослану:

— Конечно, не подобает мне ехать впереди старшего, но все же пусти меня вперед. Никто нас не видит, а дорогу я знаю лучше. Ты же следуй за мной.

Сослан позволил ему выехать вперед. Паршивая лошаденка юноши так и норовит идти по самой чащобе, грудью сваливает вековые деревья. Ехал за ним Сослан, и стало ему обидно. Проехав немного, спросил он у юноши:

— Почему бы тебе не направить своего коня туда, где лес пореже?

Юноша ответил:

— Тогда он слишком опередит тебя, и твой конь от него отстанет.

Доехали они до рубежа. Соскочил юноша с коня и начал взад и вперед водить его. Тем временем догнал его Сослан и обратился к нему:

— Охо-ох, измотал ты моего коня. Но не вздумай теперь и меня доконать, теперь я поеду вперед.

Юноша ответил Сослану:

— Счастливого пути, Сослан. Дальше рубежа ехать мне нельзя!

— Давай поменяемся конями, — попросил Сослан юношу.

Обидели юношу эти слова, и говорит он Сослану:

— Да что ты, Сослан! Ведь отец мой предлагал тебе целые табуны лошадей вместе с табунщиками. Почему же ты не взял их? Этот жеребенок худший из всех, и я не обменяю его. Если сделаю я так, как ты просишь, дома мне гумские люди скажут: «Эх ты, отнял у тебя нарт коня». Позор мне тогда!

В ответ на это Сослан положил руку на рукоять меча и сказал с угрозой:

— Скорее отойди от коня и садись на моего, не то я убью тебя!

В ответ на эти слова выхватил юноша меч, и начали они наносить удары друг другу. Однако никто из них не победил другого. До полудня сражались, потом разошлись отдохнуть.

— Теперь я узнал, каков ты, — сказал юноше Сослан. — Езжай пока своей дорогой, а достоинства друг друга мы еще изведаем.

Разъехались они, оба раненые, в разные стороны. Вернулся юноша домой весь в крови. Увидел его отец и спросил:

— Что с тобой, сын?

— Ну и хорошо же поступил со мной твой гость! Хотел поменяться со мной конем, а я посчитал это позором для себя. Вот мы и изрезали друг друга. Двенадцать раз ранен он, двенадцать раз — я. Еще раз должны мы встретиться. Так и договорились.

— Так почему же ты ударил его? Ударить гостя — это позор!

— Поссорились мы по ту сторону рубежа.

— Ну тогда ничего, полечись пока, а там посмотрим. Может быть, вместо распри дружба между вами родится.

Не показывался Сослан ни нартам, ни чинтам, пока совсем не поправился. Выздоровел, сел на коня и отправился на гумский рубеж. В этот день туда же прибыл гумский юноша. Улыбнулся ему Сослан и сказал:

— Ну, давай мириться. Силу друг друга мы изведали, вместо того чтобы делать друг другу зло, станем друзьями.

— Я не верю тебе больше. Сослан, — ответил гумский юноша. — Тебе верить нельзя. И не подходи ко мне близко.

Тогда Сослан вынул свой меч и положил его на луку седла. Бросил он на землю свой щит, а колчан подвязал позади седла. Сам же, безоружный, подошел к юноше, взял его за руку и сказал:

— Не будем испытывать больше друг друга силой, давай испытаем друг друга в жизни.

И тут юноша поверил Сослану и ни слова ему не возразил. Поклялись они землей и вместе поехали в дом отца юноши. Приехали они в дом, помирившись. Слез юноша со своего коня, а Сослан не слезает. Вышел к нему отец юноши:

— Прошу тебя, Сослан, сойди с коня, — сказал он. — Ты ведь гость наш. Почему не заходишь в дом? Оставайся у нас.

Сослан ответил ему:

— Мы с твоим сыном испытывали друг друга в силе, и никто из нас не оказался сильнее другого. А теперь должны друг друга испытать в жизни. Подскажи нам, где есть земля, куда не ступала нога человека, чтобы мы показали там свою силу.

Старик сказал:

— Нет такой неизведанной земли, где бы не побывали нарты и чинты, куда бы не ходили они в походы. Знаю только, что пасется на горе Ахоха стадо, принадлежащее трем любимым Богом братьям, но никому еще не удавалось одолеть их пастуха.

— Вот такого-то я и ищу, чтобы на нем испытать свои силы!

Старик сказал:

— Его можно только умом победить, никакой насильник силы против него не соберет. Но входите в дом, и я дам вам совет.

Юноша и Сослан вошли в дом. Там старик стал им рассказывать:

— Дочь моя очень красива. Пусть оденет она платье из лучшего шелка, возьмет с собой два струнных фандыра; на одном будет играть руками, на другом — ногами. Возьмите девушку с собой на гору Ахоха. Там оба войдите в дом того пастуха, о котором я говорил, в то время когда сам он будет с барантой на пастбище. В доме пастуха есть кресло из слоновой кости. Посадите девушку в это кресло, поставьте перед ней струнные фандыры, и пусть она заиграет на них. Сами вы спрячьтесь по обе стороны двери. Вечером вернется этот пастух с пастбища. Не часто видит он женщин и поэтому, когда войдет в дом и увидит там девушку, упадет в обморок. Тут будьте наготове, привяжите пастуха к столбу, который стоит посредине дома[52], а потом угоняйте его стадо.

Сослан и юноша поступили так, как научил их старик.

Вернувшись, пастух открыл дверь, и увидел девушку в кресле из слоновой кости, и услышал, как играет она на фандырах. Девушка улыбнулась пастуху, и такой силы любовное чувство охватило его, что он упал в обморок.

Сослан и юноша тут же привязали пастуха к среднему столбу дома. Зарезали барана, сварили его и тут же сели за трапезу. А когда пришел в себя пастух, они подносили ему самые вкусные куски, но он не взял у них ни одного куска. Под конец Сослан поднес ему часть бедра. Пастух вырвал из нее зубами альчик, положил себе на лоб и с такой силой подбросил его, что полетел этот альчик в дом трех любимых Богом братьев. А они сидели в это время за ужином, и альчик упал возле них вогнутой стороной кверху.

А когда пастух подбросил альчик, гумский юноша сказал Сослану:

— Быть бы тебе столь же правым, Сослан! Этот альчик послан вестником тревоги к хозяевам стад — к трем дружно живущим братьям. Не будем же мешкать и угоним скорей их стада!

Погнали они баранту и к рассвету достигли широкой степи. Девушку, дочь старика, захватили с собой, и настигла их ночь.

А три любимых Богом брата кинулись в погоню. Сначала они завернули к пастуху, развязали его, и вчетвером погнались за Сосланом и гумским юношей.

У самой степи, когда они уже почти догнали Сослана и гумского юношу, взмолился Сослан:

— О, покровитель ночных походов Уастырджи! Помоги нам!

Уастырджи услыхал молитву Сослана, вскочил на своего трехногого коня, покружил над степью, по которой гнали украденную баранту, сбросил свою гребенку — и позади юноши и Сослана в один миг вырос темный, непроходимый лес. Пока погоня пробиралась сквозь чащобу, Сослан и юноша с барантой далеко ушли вперед.

Покружил Уастырджи над ними вторично, сбросил позади Сослана и гумского юноши черные камни — и выросли камни в скалистые горы. Пока пробиралась погоня через эти горы, далеко вперед ушли Сослан и юноша с барантой.

Опустился Уастырджи на землю между погоней и теми, кто угнал скот, и обратился к трем любимым Богом братьям и их пастуху:

— Остановитесь пока здесь, я спрошу у врагов ваших, почему угнали они ваш скот.

Погоня остановилась, Уастырджи подъехал к Сослану и гумскому юноше и спросил:

— Чей скот вы угоняете?

Те ответили:

— Мы угоняем баранту трех Богом любимых братьев!

— Так вот, смотрите, они уже вас догнали. Что же вы теперь будете делать? Хотите, я могу вас помирить?

— Что может быть лучше этого? Мы согласны!

— А чья это девушка? Верно, вы тоже похитили ее? — спросил Уастырджи.

— Нет, это моя сестра, — ответил гумский юноша.

Уастырджи вернулся к владельцам баранты и, улыбаясь, говорит им:

— Это они угоняют скот, который им дали как выкуп за невесту. Они — не насильники!

Уастырджи свел их всех вместе.

Тут за младшего из трех братьев выдали девушку (два других брата были уже женаты), а Сослан и гумский юноша погнали скот домой.

Утром, когда на дворе у отца юноши делили баранту, Сослан разделил ее на три части. И подумал тогда юноша: «Почему Сослан разделил скот на три части? Может, он собирается забрать себе две части? Тогда это снова приведет к ссоре».

Но Сослан сказал:

— Юноша, чего это ты вдруг запечалился? Разве неправильно я разделил? Одна часть — это выкуп за невесту, вторая часть — твоя, а третья — моя.

Юноша и гумский старик остались очень довольны Сосланом и даже отдали ему свои доли. Отдали ему также и шкуру оленя и проводили его с почестями через рубеж Гумской страны.

Сослан привел баранту в селение нартов и задал там обильный пир.

Решил нарт Сослан собрать на пир все три нартских рода. Позвал он Сырдона и сказал ему:

— Сырдон, глашатаем я тебя избираю. Созови через неделю три нартских рода, устраиваю я для них богатый пир.

Согласился Сырдон быть глашатаем и поднялся на высокую нартскую башню, из тесаного камня сложенную, встал на вершине ее и оттуда закричал:

— О три нартских рода! Через неделю на пир приходите к Сослану!

В тот день, который назначен был для пира, стали собираться к Сослану нарты. Сажал их Сослан в четыре ряда в большом нартском доме, что сложен из камня, скрепленного известковым раствором.

По слову Сослана лучшие из нартской молодежи прислуживали на пиру, а кто помоложе были на посылках.

Урызмаг сидел на месте старшего и произносил тост за тостом. Так просидели до половины пира. И тут подошел Сослан к старшим, подозвал прислуживающего, полез к себе в карман, достал оттуда золотую чашу и велел наполнить ее ронгом. Потом он сказал:

— О все три нартских рода! Я благодарен вам за то, что вы пришли в мой дом. Но этим тостом пожелаем на долгие времена здоровья тому дому, в котором проживает самый могучий из мужей. Пусть достанется моя чаша тому, у кого в доме самый могучий муж. Пусть ронг, налитый в эту чашу, пойдет ему впрок, а чаша моя — ему в подарок.

Поникли тут головами и опустили глаза в пол нарты всех трех родов. И только старый нарт Уархаг, который сидел в своей оборванной шубе среди пирующих, огляделся вокруг. И, видя, что никто из нартов не поднялся и не ответил на тост Сослана, как молодой, вскочил вдруг, взял из рук Сослана золотую чашу и сказал:

— О три нартских рода! Все, кто сегодня пришел к Сослану! Да будете вы наделены добрыми его пожеланиями! Но мой старший сын уехал в дальний погибельный край, и нет среди вас такого могучего, как он.

И тут Уархаг сам поднес золотую чашу к своим губам и выпил ее до дна, а пустую чашу положил за пазуху.

Время идет, нарты сидят за столом. Второй раз подошел к старшим Сослан, еще одну золотую чашу велел наполнить ронгом и сказал:

— О три нартских рода! Да будет в жертву принесен Сослан тому, кто сегодня пришел отведать моего хлеба-соли. Я поднимаю этот тост за здоровье того дома, где проживает лучшая из женщин. Если кто назовет такую достойнейшую в своем доме, пусть возьмет из моих рук эту чашу, и то, что в ней налито, пусть пойдет ему впрок, а чаша — в подарок.

И опять нарты всех трех родов опустили глаза в землю и поникли головами. Старый Уархаг в своей рваной шубе опять оглядел всех и, видя, что никто не поднялся и не ответил на тост Сослана, вскочил, подобно юноше, взял из рук Сослана вторую золотую чашу и сказал:

— О три нартских рода! Долгой жизни я желаю вам, кто с радостью вкушает сегодня хлеб-соль Сослана. Но мой сын уехал в дальний погибельный край, посетил небожителя Авдиуага и посватался к его единственной сестре. И если ему удалось жениться на той девушке, то лучше ее женщины не увидишь ни в одном доме!

Выпил до дна ронг старый Уархаг, а чашу положил себе за пазуху.

И опять тосты шли по порядку, что об этом говорить! Изрядно выпив, Сослан опять подошел к старшим, подозвал снова прислуживающего. Достал он из кармана третью золотую чашу, велел наполнить ее ронгом и произнес:

— О три нартских рода! Тому, кто отведал моего хлеба-соли, желаю добраться благополучно домой. Но эту чашу я поднимаю за здравие того дома, который обладает лучшим из коней. Тот, кто из вас знает у себя в доме такого коня, пусть возьмет из моих рук эту чашу.

И опять угрюмо опустили взоры три нартских рода. С волнением следил за ними старый Уархаг в оборванной шубе, все время оглядывался. Но, видя, что никто из нартов не пошевелился, он сам вскочил, взял у Сослана третью золотую чашу и сказал:

— О три нартских рода! Благополучно бы добраться всем вам домой. Но если сестра того Авдиуага досталась моему сыну, то получит он от тестя в подарок коня, что кричит по-соколиному, свистит по-орлиному и летит, подобно ветру. Таким конем, как этот, никто не владеет!

Опять старый Уархаг выпил ронг и положил чашу за пазуху.

Кто знает, сколько еще просидели нарты. А затем пир окончился, гости разошлись по домам.

Прошло несколько лет после этого пира, задумался раз Сослан и так сказал про себя:

— Пусть бы нарты съели мою правую руку, но ведь старый Уархаг унес тогда все три чаши. А откуда известно, что есть у него такой сын, силы которого я бы испугался? Какой бог дал ему такую сноху, которая накормила бы меня всласть и как следует прислуживала бы мне? Откуда у него взяться такому коню, который выдержал бы такого всадника, как я, и оказался бы лучше моего коня? Пойду-ка я проведаю Уархага, и если все, что он говорил, окажется правдой, то первым подарком преподнесу я ему свою кольчугу, вторым подарком — свой меч, а третьим подарком — свой щит, который не пробивает никакая стрела.

В вечерние сумерки подъехал Сослан на коне к воротам Уархага. И окликнул его с улицы:

— О Уархаг, выгляни-ка сюда!

На громкий голос Сослана выбежал на улицу младший сынок Уархага. Сослан спрашивает его:

— Где же сам Уархаг, мальчик?

— А он уже разделся и спит, — ответил мальчик.

— Иди и скажи ему, что зовет его Сослан.

Мальчик вернулся в дом и сказал Уархагу:

— Дада, выйди, тебя Сослан зовет.

— А, чтоб тяжко ему пришлось! Или днем у него не было времени для разговора?

Накинул на плечи свою оборванную шубу Уархаг, и вышел на плоскую крышу своего дома, и оттуда сказал:

— В здравии пребывай, Сослан!

— Пусть добро будет твоим уделом, Уархаг!

— Какие новости у тебя, Сослан?

— Ничего, кроме хорошего, не могу сказать тебе, Уархаг! Но ты еще не забыл тот большой пир, который я устраивал?

— Как же забыть! И посейчас я не устаю благодарить тебя.

— Ведь ты с этого пира унес три мои золотые чаши, Уархаг! Так покажи мне своего могучего сына, свою нартскую сноху и своего подобного буре коня. Если покажешь, получишь от меня подарки: меч, щит и кольчугу.

Уархаг спустился на улицу, взял за узду коня Сослана и вывел его за пределы нартской земли. И тут он сказал Сослану:

— Езжай вон туда, все прямо, прямо, пока не встретишь всадника. До этой встречи не вздумай возвращаться в селение нартов! Первый, которого ты встретишь, будет мой сын. И силу его испытаешь, и коня его увидишь, и жену.

Поехал Сослан по пути, указанному Уархагом. Много дней он ехал, много ночей скитался, выехал в пустынные степи Хиза, но никого не встретил. Решил он вернуться обратно и сказал про себя: «О, чтобы без своих покойников и без своих святых остался бы старый осел Уархаг! Три чаши у меня выманил, а самого меня послал на погибельный путь!»

И только хотел Сослан повернуть обратно, взглянул последний раз вдаль, в степь, как увидел, что там показался всадник величиной с черную птицу. И тогда Сослан опять повернул вперед своего коня. Приблизились они друг к другу, и дыхание коня, на котором сидел встречный всадник, подняло Сослана с седла. Это и был сын Уархага.

Поравнявшись с Сосланом, выхватил меч сын Уархага, намереваясь убить Сослана, и с таким словом обратился к нему:

— Кто ты такой? Что за пес? Что за осел? По тому пути, по которому я еду, даже птица пролететь боится, мышь прошмыгнуть остерегается. Как же ты посмел, как ты решился погнать своего коня прямо мне навстречу?

И только он хотел ударить его мечом, как встретил взгляд Сослана. И тут сказал ему сын Уархага:

— Глаза у тебя как у нартов, иначе я снес бы тебе голову!

— Да будут моей защитой твоя мать и твой отец! — ответил Сослан. — Не убивай меня, я нарт Сослан.

И тут сын Уархага спрыгнул со своего коня и посадил на него Сослана, а Сосланова коня повел на поводу. Так добрались они до дома, в котором жил сын Уархага. И сказал сын Уархага Сослану:

— Зайди-ка к нам, увидишь свою невестку!

Сослан спешился и зашел во двор. Проворно выскочила к ним навстречу сестра Авдиуага, взяла их коней под уздцы, привязала их в конюшне и быстро вернулась обратно. Завела она в дом своего мужа и Сослана, сняла с них одежду, вынесла им арык-мыло и тщательно их обмыла. Семь пар одежды положила она возле каждого из них и с головы до ног их одела. Затем вынесла волшебный столик — трехножку-самобранку. Все яства, какие только бывают на земле, очутились на этом столе, и сестра Авдиуага сама прислуживала мужу и его гостю.

Семь дней и семь ночей не дали встать Сослану из-за стола в доме сына Уархага. А на восьмой день Сослан обратился к нартской невестке:

— Да будет тебе в жертву принесена голова Сослана, наша новая невестка! Теперь дай мне право покинуть ваш дом. Наверное, уже все три нартских рода выехали искать меня.

И свои подарки — меч, щит и кольчугу — преподнес Сослан на прощание сыну Уархага[53].

— Твоему отцу Уархагу дал я слово, что подарю ему эти вещи. Ты храни их на память о том, что сказанное им оказалось правдой.

Перед отъездом три золотые чаши Сослана наполнили ронгом. И одну из них принял Сослан, другую — сын Уархага, третью — молодая невестка. Пожелал им здоровья Сослан, выпил до дна, а чашу вернул обратно. Тут сын Уархага сказал ему:

— А эта чаша тебе от меня, как от младшего! — И протянул ему свою чашу. Выпил Сослан и эту чашу. А сестра Авдиуага тоже поднесла ему свою чашу:

— А это тебе чаша от невестки!

Принял Сослан и эту чашу, вознес мольбу, чтобы счастливы были все в жизни, потом за здоровье невестки помолился и выпил до дна и эту чашу.

После сноха Уархага вынесла Сослану семь пар сменного белья и одежды на дорогу. Так проводили они Сослана.

Прибыл Сослан в селение нартов, — как же иначе? Вышел на нартский нихас. Нартская молодежь спрашивает его:

— Как удалось твое путешествие, Сослан?

— Все как должно. Но если старый Уархаг выйдет к нам, пусть каждый снимет свою шапку и подложит ему для сидения: у него такой могучий сын, что поставь все три нартских рода с одной стороны, а его одного — с другой, сын Уархага окажется им равным в силе.

Суровый год настал для нартов. Глубокий снег выпал ранней весной, скрыл все пастбища, и скот голодал. Нарты сбрасывали солому, которой были крыты их дома, и скармливали ее скоту. Но особенно боялись нарты за своих коней.

— Что будем делать мы, если падут наши кони! Ведь человек без коня — все равно что птица без крыльев, — говорили нарты.

И собрались раз лучшие из нартов на большой нартский нихас и стали думать, как спасти им своих коней и свой скот.

— Знаю я такую страну, — сказал Урызмаг. — Это степи Балга в стране сыновей Тара. На берегу моря находятся эти степи. Круглый год колышутся там густые шелковистые травы, и даже зимой там трава по колено. Хорошо бы попасти на тех пастбищах наш скот. Только опасно гнать его туда. Есть у Тара два сына — Мукара и Бибыц. Если мы и спасем наш скот от первого, то от другого нам его не уберечь.

— Что делать? Иначе спасти скот мы не можем, — сказали старейшие нарты. — Мы погоним его в степи Балга. Но кто из нас будет так смел и отважен, что не побоится сыновей Тара?

Многих тогда называли нартами, но никто не соглашался гнать табуны и стада в страну Тара. Видит Сослан — никто не соглашается идти в пастухи. И сказал Сослан:

— Дайте мне Сырдоном изготовленный фандыр, который он подарил нартам, сгоните весь ваш изголодавшийся скот на дорогу, и я погоню его, если мне доверяете. Попробую свои силы.

Как не порадоваться было нартам словам Сослана!

— Как же можем мы отказать тебе и не дать фандыра, если пойдешь ты пастухом? Мы знаем: не надо и ста пастухов, ты один и наш скот спасешь, и себя в обиду не дашь.

Сослан ответил им:

— Лучше пусть я один погибну, чем все нарты.

В те времена, если кто-либо из нартов изменял своему слову, все скованное из стали превращалось в простое черное железо.

Собрался в путь Сослан, набросил на себя накидку из грубой шерсти, взял в руки пастушью палку и крикнул:

— Эй, нарты! Сгоняйте весь скот свой на Площадь игр. Если чья-либо скотина отстанет, зарежем ее к празднику.

По всем дворам засуетились нарты, согнали табун лошадей и стадо рогатого скота и передали их Сослану.

Сел Сослан на своего коня, закричал по-соколиному, заклекотал по-орлиному и погнал скот в страну сыновей Тара. Сколько гнал он его, кто знает, но вот наконец достиг вечно зеленых степей Балга. И в самом деле, трава стоит в степях Балга по пояс. Это была такая страна, в которой сразу на одних деревьях цвели цветы, с других цветы осыпались, а на третьих созревали плоды.

На высоком холме поставил Сослан свой шатер. Скот пасся на пастбищах, а Сослан пошел поохотиться. Вернулся он с добычей. Принес несколько оленьих туш да несколько суковатых деревьев приволок на растопку костра. А нартский скот так разжирел за два дня, что в одышке еле ноги передвигает.

Донесли об этом Мукара:

— Да погибнуть мне от твоего гнева, сын Тара, Мукара, но на твоей земле пасется столько чужих табунов и стад, что потоптаны их копытами степи Балга.

Разгневался Мукара, сын Тара:

— Что за глупец осмелился кричать возле моего дома? Гром не смеет греметь при звуке моего имени. Кто же из людей осмелится пригнать скот на мои пастбища?

Схватил тут Мукара того, кто принес ему худую весть, за руку, размахнулся и так его швырнул, что тот, вертясь в воздухе, словно крылья ветряной мельницы, низвергся в середину моря.

Назавтра прибегает еще один человек и кричит возле дома Мукара:

— Да погибнуть мне от твоего гнева, Мукара, сын Тара, но только взгляни, как чужой скот загадил твои балгайские степи!

— Видно, мне жизни не будет от этих глупцов! Кто осмелится пригнать на мои земли свой скот? Или есть на свете такой человек, который не слышал бы о сыновьях Тара?

И, схватив вестника несчастья, сын Тара размахнулся, и тот, завертевшись в воздухе, подобно волчку, ударился о гору и вдребезги разбился.

Но вот на третий день прибежал еще кто-то с тревожной вестью:

— Да погибнуть мне от гнева твоего, Мукара, сын Тара, но в балгайских степях трава вся выглодана до самой земли!..

Схватил и этого за рукав Мукара и только хотел размахнуться, чтобы швырнуть его подальше, как услышал он голос своей жены:

— Пропасть бы тебе! Третий день прибегают к тебе люди с тревожными вестями, а ты их убиваешь. Проведай-ка лучше свои степи! Убить его всегда успеешь.

Послушал жену Мукара, не стал убивать третьего вестника. Надел он доспехи, подвязал оружие, сел на своего вороного коня и отправился в степи Балга.

Сидит Сослан у своего шалаша, песни поет, на фандыре играет и смотрит за своим скотом, который привольно пасется и валяется в густой траве.

Вдруг видит Сослан, показалась вдали туча. Движется туча, а под ней бежит по земле глубокая борозда, и высоко над тучей летают вороны.

«Что бы это могло быть?» — удивился Сослан.

Но вот приблизилась к нему туча, и увидел он, что это не туча, а всадник скачет к нему. Конь под всадником ростом с гору, а сам всадник на коне — как стог на горе. От дыхания всадника и коня его туман поднимается над степью. Глубокую борозду по земле оставляет его сабля. И то не вороны над тучей, а комья земли и куски дерна взлетают над головой всадника из-под копыт его коня.

«Так вот каков Мукара, сын Тара! — подумал Сослан. — Силой от него ничего не добьешься, если удастся что сделать, так только умом».

Подскакал Мукара, сын Тара, и зарыдал, подобно грому:

— Небо не смеет греметь при мне, сокол боится пролетать над землей моей, муравей не смеет ползать по моим землям, а ты — что за собака, что за осел! Уж не на силу ли свою ты надеешься, что пригнал сюда свой скот?

Все табуны и стада собрались на крик Мукара. Готов с перепугу Сослан в яичную скорлупу залезть. Но что делать? Надо отвечать Мукара.

— Кто поганит землю мою? — орет Мукара и наезжает на Сослана. Знал Сослан семь языков и на одном из них ответил:

— Да постигнет горе Сослана! Это он послал меня сюда, а я человек наемный.

— Кто тебя нанял? — спросил Мукара.

— Я пастух у нартов. Глубокие снега завалили их пастбища, льды сковали землю. Скот их подыхал с голоду, вот они и послали меня на эти далекие пастбища.

Заблестели глаза Мукара, как только услышал он имя Сослана.

— Что-то много толкуют о нарте Сослане. Ты скажи мне, в чем его сила?

— Что и говорить, могуч Сослан, — ответил Сослан.

— Расскажи, какие нартские игры пришлось тебе видеть, — сказал Мукара. — Если сумею я, подобно нартам, сыграть в эти игры, тогда поеду к нарту Сослану.

— Откуда могу я знать все его игры? Нет у меня на это времени, редко бываю я в селении. Только раз видел я его игру. Вот какая это игра: самые могучие из нартской молодежи на черном камне оттачивают свои мечи и потом наводят их на оселке до того, что, если положить на острие меча волос и дунуть на него, пополам разлетится волос; и вот, намылив свою шею, идет Сослан на нартский нихас и кладет там голову на деревянную плаху. Тут изо всей силы ударяют мечами по его шее, но Сослану это нипочем, он только смеется, и даже следа не остается на булатной шее Сослана, а мечи у нартов тупятся, глубокие зазубрины остаются на лезвиях.

И сказал Мукара Сослану:

— А ну-ка покажи свой меч.

Показал Сослан свой меч.

— Да, — промолвил Мукара, — пастух-то ты пастух, а меч у тебя добрый. Ступай-ка наточи его и испробуй на моей шее.

— Пусть будет по-твоему, — сказал Сослан и ушел, улыбаясь. Оттачивает Сослан свой меч и весело напевает:

До того наточил свой меч, что, если положить на лезвие волос и дунуть, надвое распадется волос. Солнцу от радости улыбается, под луной пляшет Сослан от веселья: «Отсеку я голову Мукара, настанет для нартов веселая пора!..»

Положил Мукара свою голову на дубовую плаху и говорит Сослану:

— Не жалей, руби изо всей силы!

С плеча, во всю силу рубанул Сослан по шее Мукара мечом, от меча искры посыпались, однако ни одного волоса не упало с жирного красного загривка Мукара. Отскочил меч Сослана, отлетел кусок его лезвия.

— Нет, это не игра, — сказал Мукара. — Нет ли какой-нибудь другой игры у Сослана?

— Втыкает Сослан в землю мечи рукоятками вниз и сначала пляшет на их остриях, а затем, перевернувшись вниз головой, как вдруг завертится головой на остриях мечей!

Так и поступил сын Тара. Разулся Мукара и ну плясать на остриях мечей Сослана и своего собственного. Но даже царапины не осталось на его ногах. Затем он подпрыгнул вверх, перевернулся вниз головой да как завертелся, уперевши лоб на острия мечей!

— И эта игра ничего не стоит! — сказал Мукара. Показывай еще что-нибудь.

— Есть еще у Сослана игра: взбираются на вершину горы самые сильные нарты и сбрасывают целые скалы на Сослана, а он только подставляет свой лоб, и, ударившись об его лоб, в песок рассыпаются камни.

— Влезай-ка на гору, — сказал Мукара Сослану, — и сбрасывай оттуда самые большие камни, какие только сможешь поднять, а я буду стоять внизу и лоб подставлять. Посмотрим, что из этого выйдет.

— Попробую, авось смогу, — отвечал Сослан.

Лезет Сослан на вершину горы и радуется: «Ай, спасибо тебе, Всевышний! Вот если упрусь я спиной в одну гору, а булатными ногами своими двину другую, то горе тогда Мукара, сыну Тара! Если по этому крутому склону полетят вниз эти огромные скалы, неужели они не раздавят его?»

Лезет Сослан на высокую гору, а Мукара глядит ему вслед. И вдруг приметил он, что у нартского пастуха кривые ноги, и вспомнилось ему, что был слух, будто у нартского Сослана тоже кривые ноги. Снял свой лук Мукара, вложил стрелу, только хотел прицелиться — и вдруг опустил лук.

«А что, если это все-таки не Сослан, а простой пастух? — подумал он. — Убью я его, а нарты скажут, что не осмелился Мукара сразиться с Сосланом и убил его пастуха».

Забрался Сослан на вершину горы и стал оттуда скатывать камни, один тяжелее другого. А Мукара внизу подставляет свой лоб, и, ударяясь об его лоб, в песок рассыпаются камни. С утра до самого вечера продолжалась эта забава.

Рассердился Сослан, начал прыгать с одной горы на другую и скатывать на Мукара скалы, одну огромнее другой. Но и эти скалы превращались в пыль, ударившись о лоб Мукара.

И тут сын Тара крикнул Сослану:

— Эй, работник Сослана! Не мучай себя понапрасну! Не больнее укуса блохи эти удары.

«Видно, суждено разрушиться очагу моего дома, — подумал Сослан. — Если он только узнает, кто я, попаду я ему на зубок непременно!»

— Неужто ты не знаешь еще какой-нибудь игры Сослана? — спросил Мукара, когда Сослан спустился к нему вниз.

— Пусть проглочу я недуги твои, Мукара! Нет счета его играм, — ответил Сослан.

— Давай-ка еще какую-нибудь игру, только потруднее.

— Спускается Сослан на дно моря, спит там семь дней. И за это время намерзает на нем льду на семь локтей. Насквозь промерзает море, замерзает в нем рыба. На восьмой день просыпается, выпрямляется Сослан, поднимает на себе весь этот лед и, обливаясь потом, шагает в степь на самую середину. Там он встряхивается с силой, и вся рыба сыплется на землю. А Сослан кричит:

«Эй, кому нужна рыба? У кого есть лошадь с арбой, пусть приезжает за рыбой, у кого лошади нет, пусть на себе несет!» Вот каков нарт Сослан! Большими достоинствами он обладает.

— Так и я спущусь на дно моря, погляди-ка на меня!

Спустился Мукара на дно моря и обратился к Богу:

— О Бог! Преврати вокруг меня море в лед в семь локтей толщиной, так, чтобы вся рыба замерзла!

Так и случилось: на семь локтей в глубину замерзло все море. Крепко сковали льды Мукара. На восьмой день кричит ему Сослан:

— А теперь подними!

Напряг все свои силы Мукара, попытался выпрямиться, но не может сломать лед.

— Как же так! — говорит Сослан. — Сослану это ничего не стоит, а ты не можешь поднять лед?

Понатужился еще раз Мукара, сын Тара. С трудом приподнял голову из-подо льда, а плечи высвободить не может.

— Будь добр ко мне, о нартский пастух! Высвободи меня, мне самому не выбраться, — взмолился Мукара.

— Сейчас! Сейчас! — говорит ему Сослан, а сам выхватил меч. — Знаешь ли ты, что я нарт Сослан? Силой я с тобой не могу состязаться, — есть ли кто сильнее тебя на земле! Однако умом я настолько силен, что загнал тебя под лед!

— О сын колдуньи, не узнал я тебя! — зарычал в ответ Мукара. — А ведь когда шел ты на вершину горы, по кривым твоим ногам я совсем было признал тебя, но гордость моя помешала мне пустить в тебя стрелу, — а вдруг бы ты оказался простым нартским пастухом? Что же мне теперь делать? Одолел ты меня!

Стал Сослан рубить сына Тара. Сыплет меч искры, но не наносит вреда: жив остается Мукара.

— Будь ко мне милостив, — говорит опять Мукара. — Прекрати мои страдания. Только когда моей же бритвой отрежут мне голову, смогу умереть я. Поезжай ко мне домой, привези ее, положи на лед и пусти по льду — она сама срежет мою голову.

Вскочил Сослан на коня своего и поскакал в дом Мукара. Но, подойдя к порогу дома Мукара, он подумал:

«Не простая эта бритва, и не зря послал он меня за ней — кроется тут какая-то хитрость…»

Взял Сослан в руки большой чурбан и, держа его перед собой, ступил на порог. И тут бритва, лежавшая над дверным косяком, слетела вниз и рассекла бревно на две части, а сама упала на землю. Поднял ее Сослан и привез туда, где сидел в яме Мукара. Увидев, что невредим Сослан, сказал Мукара:

— Ну и счастлив ты, сын колдуньи, если сумел спастись от бритвы моей!

Подошел к нему Сослан и сказал:

— Было бы у тебя ума столько же, сколько силы, никто не смог бы одолеть тебя.

— А ты, Сослан, умен, но силы тебе не хватает. Когда умру я, вытяни мозг из моего спинного хребта, подпояшься им — и вся сила моя перейдет к тебе.

Пустил Сослан бритву по льду, и вмиг отрезала она голову Мукара, сына Тара.

Взял Сослан самых сильных волов, запряг их, привязал упряжку к верхнему концу спинного мозга Мукара, погнал волов, и, как тяжелую цепь, вытянули они спинной мозг Мукара. И только хотел Сослан подпоясаться им, как вспомнил вдруг то, что случилось с бритвой.

«Наверное, его спинной мозг не простой», — подумал Сослан, и потащил он спинной мозг Мукара в лес, опоясал им большое буковое дерево, и, как пилой подрезанное, упало оно. Тогда опоясал им Сослан второе дерево, и это дерево тоже упало. Восемь деревьев срезал подряд спинной мозг Мукара. Когда же Сослан стал опоясывать им девятое дерево, иссякла сила спинного мозга Мукара, он только сжал дерево. И только после этого Сослан опоясался им.

Сидит Сослан у своего шатра и пасет скот. Долгое ли, короткое ли время прошло, но вдруг видит Сослан, показалась вдали огромная черная тень.

«Не к добру это», — в тревоге подумал нартский пастух.

Все больше и больше становится черная тень, и вот великана-всадника разглядел Сослан.

«Это, наверное, второй сын Тара — Бибыц, — подумал Сослан. — От одного удалось мне избавиться, но что мне делать с этим?»

Подскакал всадник вплотную к Сослану и закричал громовым голосом:

— Что еще за собака, что еще за осел пришел на нашу землю? На землю нашу, по которой даже муравей проползти не смеет, над которой птица пролететь боится! Или ты пригнал сюда свои стада, надеясь на свою силу?

— Да что ты, милый мой! Съесть мне твой недуг, мой милый! Какой я силач? Я всего лишь бедный пастух нарта Сослана. Суровый год пришел в Страну нартов, нечего стало есть скоту, вот и послал он меня сюда, чтобы я пас здесь скотину. Как мог я не согласиться? Ведь он убил бы меня! И ты убьешь меня, — так не все ли мне равно?

«Нет, мне нельзя его убивать, — подумал сын Тара Бибыц, — а то Сослан скажет, что не посмел я с ним сразиться, а напал на его пастуха». — И спросил он:

— А не видел ты здесь брата моего Мукара?

— Как не видеть, видел.

— А где же он теперь?

— Мы тут с ним долго забавлялись. Я показывал ему игры нарта Сослана. Весело мы с ним играли. И вот он поднял на голове своей ледяную глыбу и умчался с ней в Страну нартов.

— Именем твоего Бога прошу, — сказал Бибыц, — расскажи мне об играх Сослана. Немало слышали мы о нартах.

— И рассказать, и показать могу, — ответил Сослан.

— Тогда начинай.

— Есть у Сослана среди прочего скота два серых барана. Как быки, сильны эти бараны. Ставит их Сослан по обе стороны, подставляет им свою голову, и бараны для его забавы с двух сторон бьют Сослана рогами по вискам. Бывало, устанут бараны, а Сослан тогда погладит себя по лицу и скажет: «Не знаю я игры, приятнее этой».

— Где же эти серые бараны? — спросил Бибыц.

— Я могу тебе их показать, — сказал Сослан. И он указал Бибыцу на двух серых баранов в стаде. На быков были похожи эти бараны.

Встал Бибыц на колени и подставил им свою голову. Свистнул Сослан, и с двух сторон помчались бараны и, ударили рогами в оба виска Бибыца. С утра до вечера длилась эта игра. К вечеру устали бараны, и Бибыц сказал:

— А ведь и правда, хорошая игра. — Он покряхтел и вытер свое лицо. — А какими другими играми забавляется Сослан?

— У подошвы горы втыкает он много копий остриями вверх. Поднимается сам на вершину горы и там весело пляшет. А в разгаре пляски бросается вниз головой, летит прямо на копья и, упираясь в них головой, становится вверх ногами.

— А ну-ка посмотрим, как это у меня выйдет, — сказал Бибыц. Воткнув стальные копья у подошвы горы, он поднялся на гору, долго плясал там и в разгаре пляски с веселым криком бросился с утеса. Прямо на острия копий низвергся он и, упершись об них головой, стал весело петь и в лад песни хлопать ногами.

— Ну, как это у меня вышло? — спросил он Сослана. — Неужели Сослан мог выкинуть что-либо получше?

— О мое солнце, нет предела его мощи! — сказал Сослан. — Порой по его приказанию привозят на двенадцати парах быков громадные валуны и на ста парах быков дрова, разводят костер и накаляют камни, ста мехами раздувая их. И когда раскалятся докрасна камни, раскрывает Сослан рот, и швыряют ему в рот раскаленные камни. Проглатывает Сослан эти камни и потом изрыгает обратно без всякого вреда для себя.

— Так попробуем мы и эту игру, — сказал Бибыц.

Запрягли они нартских быков, на двенадцати парах привезли с берега моря громадные валуны и на ста парах быков подвезли дрова. Развели под камнями костер и раздули его пламя ста мехами. И когда докрасна накалились камни, стал Бибыц бросать их в свою пасть, проглатывать и снова изрыгать обратно. А когда кончилась игра, вздохнул Бибыц и сказал:

— Это для игры годится, разогрел я утробу свою. А теперь покажи мне самую трудную игру Сослана, испробую я и эту игру.

И сказал тогда Сослан Бибыцу:

— Есть у Сослана еще игра: так глубоко заходит он в море, что только его голова видна над водой, сверху наваливают на него хворост, бревна, камни — все тяжести, какие только под руку попадут. А потом молится Сослан:

«Бог богов, мой Бог, пошли такой мороз, чтобы за то время, пока ребенок выскакивает во двор за нуждой, водопад превращался бы в ледяной столб». И когда Бог исполняет молитву Сослана, и море замерзает, поднимает Сослан на себе замерзшее море и выносит его на своих плечах.

— Не могу я не попробовать сыграть в эту игру! Неужели не хватит у меня силы? — сказал Бибыц и тут же вошел в море так глубоко, что осталась видна только его голова.

Хворост, бревна и камни — что ни находил, все наваливал на него Сослан. А потом взмолился:

— Бог богов, мой Бог, пошли такой мороз, чтобы за то время, пока ребенок выскакивает во двор за нуждой, водопад превращался бы в ледяной столб.

Всегда исполнялись молитвы нартов. Такой мороз спустился на землю, что море промерзло до дна и превратилось в ледяной камень. Целую неделю просидел в этом льду Бибыц, пока не сказал ему Сослан:

— Ну, теперь попробуй выходи.

Поднялся Бибыц и, обливаясь потом, понес на себе оледеневшее море.

«Ой, ой!.. — подумал Сослан. — От этого, пожалуй, так легко не избавишься. Видно, гибель пришла и мне, и скоту!»

— А чем еще силен Сослан? — спросил Бибыц.

— Что я могу знать, бедный пастух? — ответил Сослан.

— Тогда я отправлюсь в Страну нартов и возьму с них то, что полагается.

Сослан спросил его:

— Что тебе нужно от нартов?

— Я иду к нартам пробовать свою силу и возьму с них в дань одну девушку и одного юношу.

Призадумался Сослан. «Пришло время моего позора. Он идет насильничать в мое родное селение, и меня ославят там трусливой бабой».

— А теперь ты должен показать мне пути-дороги Сослана, — сказал Бибыц.

— Пусть будет по-твоему. Настало мне время угонять скот в Страну нартов. Следуй за мной, я покажу тебе все пути-дороги Сослана.

Согласился Бибыц. Собрался Сослан и погнал скот в Страну нартов.

Когда увидели нарты, что весь их скот цел и хорошо откормлен, очень обрадовались они и стали еще больше уважать Сослана, и каждый погнал к себе свою скотину. Но не знали они, какая тревога сжимает сердце Сослана. Сослан вернулся домой, сердито опустился в свое кресло, и оно затрещало под ним.

Увидела Шатана, что нехорошо на душе у Сослана, и спросила его:

— Отчего ты такой сердитый? Ведь стада вернулись сбереженные и откормленные, и нарты восхваляют тебя за это.

— А что мне теперь до скотины? — ответил Сослан. — Ум мой был оружием моим в борьбе с сыновьями Тара. Удалось мне убить Мукара, и этот пояс, который ты видишь на мне, сделан из его спинного мозга. Но как ни старался я, ничего не мог поделать с Бибыцем. Этот уаиг таков, что никто его не осилит. А ведь он следом за мной идет в наш дом.

— Напрасно ты боишься его, — сказала Шатана, — я помогу тебе избавиться от него.

Они еще разговаривали, как со двора раздался голос Бибыца. Выбежала к нему Шатана и как гостя приветствовала его.

И, быстро вернувшись в дом, чтобы убрать комнату, сказала Сослану:

— Спрячься пока и предоставь мне разделаться с ним.

За дверью их дома устроено было подземелье. Велела Шатана спуститься Сослану в подземелье и сказала ему:

— Сиди смирно и внимательно слушай.

Тут же побежала она к двери, ввела Бибыца в дом, и усадила его на почетное место, и обильный стол накрыла перед Бибыцем.

— Я ищу Сослана. Он мне очень нужен, — сказал Бибыц. — Дома он или нет?

— Сослан должен скоро быть дома. Только вернулся он из далекой страны, где оберегал табуны нартов, и наша молодежь празднует его возвращение. Ты пришел издалека и, конечно, устал. Поешь пока, отдохни, а он вернется.

И Шатана поднесла ему почетную чашу и попросила его перед едой помолиться. Взял Бибыц чашу и только стал молиться, как Шатана сказала ему:

— Ох, добрый человек, не по-нашему ты молишься. Если нартские юноши узнают об этом, то не выпустят они тебя живым.

— Так возьми чашу и помолись сама, — сказал гость.

Взяла Шатана из его рук чашу и спросила:

— Скажи, гость, где хранятся душа твоя, твоя сила и твоя надежда?

— А что тебе до этого? — спрашивает Бибыц.

— А как же иначе мне за тебя молиться? — ответила Шатана. — Такова наша молитва нартская.

Тогда Бибыц подумал и сказал, указывая на столб, подпирающий потолок:

— Вон в этом столбе находится моя сила, моя надежда и моя душа.

Подбежала Шатана к столбу, обняла его и поцеловала. Засмеялся тогда Бибыц и говорит:

— Ну как ты думаешь, с чего моя сила, моя надежда и моя душа будут находиться в этом столбе?

— Так где же они? — спросила Шатана.

— В камне очажном, — ответил Бибыц.

Склонилась Шатана к очажному камню и стала обнимать его, целовать и гладить.

— Ну скажи, лукавая женщина, с чего моя душа, надежда и сила заберутся в этот очажный камень?

— Ах, гость дорогой, как нехорошо ты со мной поступаешь! Я от всей души спрашиваю тебя, чтобы за тебя молиться, а ты хочешь обмануть меня! — огорченно сказала Шатана.

И решил тут Бибыц довериться Шатане.

— Слушай, — сказал он, — я скажу тебе правду. На Желтом утесе стоит неприступная крепость. В той крепости хранится булатный ящик. Три голубя скрыты в том ящике. Один из них — моя сила, другой — моя надежда, а третий — моя душа.

— Ну, я вижу, надежно спрятаны они и никому не добраться до них, — сказала Шатана.

— Почему же нельзя добраться? — сказал Бибыц. — Стоит только мне свой меч вынести за дверь, как от него потянется полоса света до самой крепости.

— Вот чудеса-то!.. — удивилась Шатана. Потом она помолилась над чашей и сказала: — А теперь поешь что-нибудь.

Сильно проголодался Бибыц и набросился на еду. Незаметно подсыпала ему Шатана в чашу ронга сонного зелья. И только он выпил, как сонное зелье тут же свалило его. Уложила Шатана Бибыца в постель, и захрапел он.

Велела тут Шатана вылезать Сослану из подземелья, взяла меч Бибыца, и только вышли они с Сосланом за дверь, луч солнца упал на меч, и длинная полоса света, подобная радуге, потянулась от его острия и уперлась в крепость на Желтом утесе. И по этой радужной дороге послал Сослан своего прирученного ястреба. Тот вмиг слетал в крепость на Желтом утесе и принес булатный ящик.

Вернулись в дом Сослан и Шатана. Крепко спит Бибыц, и храп его раздается по всему дому. Вскрыл Сослан булатный ящик, взял в руки голубей и закричал во весь голос:

— Что за собака, что за осел разлегся здесь, в моем доме?

Вздрогнул Бибыц, проснулся, вскочил на постели. Но тут Сослан оторвал голову тому голубю, в котором скрывалась сила Бибыца. Зашатался Бибыц, бессильно опустил на руку тяжелую свою голову и повалился на постель.

Второй раз крикнул Сослан:

— Пусть незваный гость прочь уходит из моего дома!

Напряг Бибыц свои силы, но тут оторвал Сослан голову тому голубю, в котором крылась надежда Бибыца.

Узнал тогда Бибыц пастуха нартов и содрогнулся.

— Теперь я узнал тебя: ты — Сослан. Что ж поделаешь, умом своим ты одолел меня. Наверное, и старшего брата моего ты тоже отправил к мертвым.

И третий раз закричал Сослан:

— Что за собака, что за осел после трех окриков смеет оставаться в моем доме?

Только раз шевельнулся Бибыц, как оторвал Сослан голову третьему голубю. Вздохнул еще три раза сын Тара Бибыц и умер.

А Сослан выбрал лучших из нартских юношей и повел их в страну сыновей Тара. Пригнали они оттуда весь скот, вынесли все сокровища и по справедливости разделили их между тремя нартскими родами.

Однажды вечером вышел Сослан из дому и пошел вверх по улице нартского селения. Дошел он до угла и видит, стоят за углом молодые нарты. Не видя Сослана, говорят между собой:

— Сослан без нас не был бы Сосланом.

Повернул Сослан выше, дошел до другого угла, — стоят за углом другие молодые нарты, и услышал Сослан те же речи:

— Если бы не мы, не было бы Сослана.

Свернул Сослан на следующую улицу, — там тоже стоит молодежь, и речь идет о том же.

— Ну хорошо же! — сказал Сослан. — Испытаю я вас на деле!

Долгое ли, короткое ли время прошло с тех пор, только собрал раз Сослан нартскую молодежь и сказал:

— Эй вы, вояки! Войска недруга нашего Уарби направились к перевалу Хызын. Мы должны напасть на них, разбить их и завладеть их имуществом и сокровищами. Завтра на рассвете каждый из вас, при оружии и запасшись пищей, должен явиться ко мне.

Согласилась нартская молодежь. Наутро вышли они в поход. Ведет Сослан нартское войско. Достигли они перевала Хызын и увидели: воины Уарби, гремя доспехами, поднимаются вверх по ущелью. Испугались нартские юноши, увидев войско Уарби, услышав грохот движущихся полчищ. Оглянулся Сослан и видит, что остался он один, — покинули его все нартские юноши и убежали домой.

— Эх, собаки! — сказал Сослан. — Как заносчивы были вы в тот вечер! Что же вас теперь не видать?

Один вступил Сослан в борьбу с воинами Уарби, разогнал их, завладел имуществом и сокровищами Уарби и все самое хорошее принес в селение нартов. Идет Сослан по улице, ни одного человека не встречает.

«Когда я уходил, все были здоровы. Куда же они девались теперь?» — с тревогой подумал Сослан.

Вдруг видит он — идет по воду молодая женщина.

— Куда все люди наши девались? — спросил ее Сослан.

Но ничего не ответила ему женщина: недавно вышла она замуж и не имела права, по обычаю, говорить со старшими.

— Ради бога твоего, — попросил Сослан, — на этот раз нарушь обычай и скажи: почему обезлюдело наше селение?

— Вошла в свою летающую башню красавица Косер. Поднялась она на башне в небо. Тогда собрались нарты, чтобы посмотреть на это диво, и она такое слово сказала им:

«Стану я женой того, чья стрела долетит до меня».

Встревожился Сослан. «Как бы чья-нибудь стрела не долетела раньше моей», — подумал он и поспешил туда, где высоко над землей висела в небе башня Косер.

Добежал Сослан до того места, где, глядя в небо, собрались нарты, лег на землю лицом вверх, достал свою стрелу и пустил ее. В верхний косяк дверей летающей башни вонзилась стрела его. Пустил Сослан вторую стрелу. В верхний косяк окна летающей башни попала стрела.

Открылось окно башни, и Косер своей белой рукой достала обе стрелы, взглянула на них и подумала: «Обе эти стрелы из одного колчана. Навеки моим ясным солнышком пусть будет тот человек, что пустил их». И опустила красавица Косер свою башню на землю, к людям.

— Тот, чьи это стрелы, пусть подойдет сюда, — сказала Косер. — Он будет моим суженым.

Обрадовался Сослан, рванул двери башни и вошел в нее.

— Подожди, безумец, подожди! — закричала Косер. — Не сумеешь ты управлять моей башней!

Но не послушал ее Сослан. Рассердилась Косер. Послала вверх свою башню, а сама выскочила из нее на землю. Сослан же не заметил, что Косер выскочила из башни, обежал он всю башню и нигде не нашел ее.

«Значит, обманула эта коварная», — в гневе подумал Сослан.

А башня все летит вверх и уносит Сослана.

Долетела башня до самого неба и остановилась. Что делать тут Сослану? Разгневался он и спрыгнул с вершины башни на землю. Камнем полетел он вниз — чем ближе к земле, тем быстрее. Достиг земли и со всей силы своего полета стремительно пробил ее насквозь. Видит он, что очутился у чертей, в седьмой преисподней. Обрадовались черти, несут ему в подарок все самое лучшее, что только могут достать. Но с каждым днем становится все печальнее Сослан.

— Дорогой ты наш гость, — говорит ему повелитель чертей, — все самое хорошее, что есть у нас, показываем мы тебе, но ничем не можем тебя развеселить.

— Такой уж я человек, — сказал Сослан, — что без охоты и сражений не мила мне жизнь.

А тут как раз пришла весть, что угоняют у чертей стадо. И приказал тогда повелитель чертей:

— Выводите скорей знаменитого коня Дзындз-Аласа, попытаем-ка нашего гостя: таков ли он на самом деле, как говорит о себе? Пусть один поскачет он на нашем коне и отобьет у врагов наше стадо.

Вывели черти своего знаменитого Дзындз-Аласа. Вскочил на него Сослан, мигом укротил его, погнался за разбойниками, которые угнали у чертей стадо, и не только стадо пригнал, но и разбойников взял в плен.

— Нельзя его отсюда отпускать, — сказал повелитель чертей. — Такого черта и среди чертей не найдется.

И привел повелитель чертей к Сослану трех своих дочерей.

— Гость наш дорогой, — сказал он Сослану, — всех трех любимых своих дочерей отдаю я тебе в жены. Таких красавиц, ты, конечно, нигде не найдешь. С ними ты проведешь у нас весело и счастливо всю свою жизнь.

Во многих странах пришлось побывать Сослану, много девушек видел он на своем веку, а таких уродок, как чертовые дочки, никогда не видал. Но чтобы не обидеть хозяина, сказал Сослан повелителю чертей:

— Ах, как нравятся мне твои дочери, мой добрый алдар! Но горе! — в Стране нартов остались у меня три жены. Они и так друг с другом не ладят, и вечно у нас в доме крик и брань. Не смогут они ужиться в согласии с любимыми твоими дочерьми, и не хочу я сделать несчастными этих нежных девушек.

— Тогда проси чего хочешь, ничего мы для тебя не пожалеем, — сказал Сослану повелитель чертей.

— А мне бы только вернуться к своему народу нартскому, больше мне ничего не нужно от вас, — ответил ему Сослан.

Опечалился, вздохнул повелитель чертей.

— Ну что же, — сказал он своим слугам, — принесите-ка нашему гостю два старых чувяка.

Вот принесли Сослану два старых чувяка.

— Теперь надень на ноги эти чувяки и помолись Богу, — сказал повелитель чертей. — Скажи такие слова: «Бог богов, сделай так, чтобы очутился я у своего дома».

Надел Сослан на ноги чувяки, помолился и — на вот! — стоит он у дверей своего дома. Увидала его Шатана, обрадовалась.

— Готова я проглотить твои недуги, Бог мой, за то, что ты невредимым вернул моего мальчика! — воскликнула она.

А Косер, пока Сослан был в преисподней, находилась на земле.

Дошел слух до нее, что вернулся Сослан, и подумала она: «Кто его знает, может быть, он обиделся на меня?» Велела она своей башне спуститься вниз, вошла в нее — и опять повисла башня между землей и небом.

Тут увидел башню Сослан и спросил Шатану:

— Что мне делать теперь? Я из-за этой коварной один раз попал уже в седьмую преисподнюю. Неужели же мне оставить теперь ее в покое и успокоиться самому?

— Я помогу тебе в этом деле, — сказала Шатана. — Я превращу тебя в вихрь, и ты без труда достигнешь ее.

Превратила его Шатана в вихрь; взвился он, закружился, понесся вверх, мигом достиг башни и через открытое окно ворвался в башню. Испугалась Косер налетевшего вихря, но тут же рассеялся вихрь, и видит Косер — стоит перед ней Сослан.

— Ну, а теперь, коварная, куда ты уйдешь от меня? — сказал Сослан.

— А в чем я перед тобой виновата? Это ты сам во всем виноват, — ответила Косер. — Я и сюда поднялась только для того, чтобы узнать, верны ли чувства твои ко мне.

И там же, наверху, между землей и небом, помирились нарт Сослан и красавица Косер. А потом велели они башне крутиться и спустили ее вниз на землю.

Сколько пожили они среди нартов, никто не знает, но красавица Косер привыкла жить одна в своей летающей башне между небом и землей и никак не могла ужиться с нартами. Только Сослан был ей нужен, больше никто. И вот однажды сказала она Сослану:

— Муж мой, не смогу я жить среди нартов, и если ты хочешь, чтобы я была с тобой, то пойдем и поселимся в моей башне, там у нас не будет ни в чем недостатка.

— А я не смогу так жить! — ответил Сослан. — Без нартов мне жизни, нет. Без нартов пища и напитки лишены для меня вкуса. Если я не буду участником в радостях и невзгодах нартов, то мне жизнь не в жизнь.

Так разошлись Сослан и красавица Косер. Красавица Косер села в свою башню и поднялась в небесное лоно, а Сослан остался жить с нартами.

Собрался нарт Урызмаг в поездку — посмотреть-поискать, что там за горами Ауар-Хана. С собой он взял Хамыца, Сослана и Сыбалца, а взял он их с собой потому, что был стар и хорошо понимал, чем эти трое могут быть полезны в дальнем походе. Хамыц был находчив на слово, Сослан искусен в верховой езде и в стрельбе из лука, а Сыбалца взяли, чтобы он, как младший, прислуживал за столом.

И вот отправились они на двенадцати черных быках, которые родились в день Тутра. И много можно было найти хороших напитков и различных кушаний в их арбе.

Сколько они ехали, неизвестно, но заехали в местность, где окутал их черный туман. И вдруг кто-то как закричит на них, да таким страшным голосом, что они сразу обмерли.

— Вы не уплатили нам семилетнюю дань, нарты! Мы трое сыновей Телберда. Возвращайтесь домой, мы приедем к вам в пятницу за данью!

Урызмаг сказал:

— Прервалась, видно, дорога наша, лучше нам вернуться обратно.

А Сослан ответил:

— Эй, старейшие нарты, неужели испугались вы пустого крика?

Хлестнул Сослан своего коня, погнал его вперед, и другие последовали за ним.

Сколько проехали, кто знает, как вдруг опять тот же голос во всю мочь закричал из тумана:

— Куда вы едете? Мы — три сына Телберда, а вы нам дань еще не уплатили!

Земля оледенела от этого крика, и Урызмаг опять спросил товарищей:

— Вы все еще не согласны вернуться?

— Клянусь именем отца, не согласны! — сказал Сослан. — Нам не впервые встречаться с врагами.

А потом обращается к Сыбалцу, который правил арбой:

— Давай погоняй своих волов!

Опять тронулись нарты. Кто знает, сколько они ехали, как опять услышали устрашающий голос:

— Который раз приходится на вас кричать? Мы собираемся к вам за семилетней данью, и вам надлежит сейчас же вернуться!

Так закричал младший из трех братьев, и, как от мороза, потрескалась земля от пронзительного его голоса.

Снова спросил Урызмаг:

— Ну что, мы теперь возвратимся домой?

— Что ж, возвратимся, — ответил Сослан. Вернулись они в свое селение, и каждый пошел к себе домой. Весть о случившемся с ними распространилась по селению, и нарты забеспокоились. Шатана сказала Сослану:

— У сыновей Телберда лошади крылатые, и летают они между небом и землей. Братья эти и вашим предкам не давали покоя. Последнее время боялись они вас, но теперь снова подняли голос. Но их можно одолеть. За горами есть такой родник, куда нет доступа скоту. Доберись до этого родника и выдолби себе корыто из дерева. Ложись в это корыто и жди. Сыновья Телберда каждое утро водят лошадей купать в роднике. Они прилетят к роднику, а ты притворись мертвым, но положи под себя свой лук и стрелы.

Сослан так и поступил. Первым прилетел старший сын Телберда. Стоит поодаль, боится приблизиться.

— Очень похож ты на Сослана и мертвым притворяешься!

Три раза подходил он и отходил. А когда осмелился приблизиться, Сослан тут же убил его из лука, поймал его коня, а тело спрятал. Потом прилетел второй брат. И тоже не сразу осмелился подойти.

— Ты ведь Сослан и только мертвым притворяешься!

Но вот он приблизился, и Сослан убил его, прибрал его лошадь, а труп спустил в яму.

Под конец появился и младший брат.

— Ты же Сослан и притворяешься мертвым! — говорил он, боясь приблизиться к Сослану. — Пустил бы в тебя стрелу, да поклялся не стрелять по мертвым.

Долго он так говорил, но под конец все же приблизился к Сослану на расстояние полета стрелы, и его тоже убил Сослан.

Зачем теперь нужно было прятать его труп? Всех трех лошадей согнал Сослан в одно место.

Когда наступила пятница, нарты собрались платить дань сыновьям Телберда. А Сослан не пришел вместе со всеми.

— А где же Сослан? — спрашивают нарты.

Сырдон сказал насмешливо:

— Где Сослан! Как где? Спрятался опять куда-нибудь!

А тем временем Сослан собрал оружие трех братьев, привязал их к хвостам коней и приехал домой. Коней выгнал на середину нартского нихаса, а сам не показался. Удивились нарты: кто бы это мог убить сыновей Телберда?

Все нарты, кроме Сослана, были на нихасе, и потому догадались они, кто убил всех трех сыновей Телберда.

Так благодаря Сослану нарты перестали платить дань сыновьям Телберда.

Задумал Сослан на год поехать в поход. Сел на своего коня и уехал. Много ли, мало ли проехал — кто может это знать, кроме него самого? — но выехал он на большую равнину. Огляделся вокруг — нигде ничего не видно, ни зверя, ни всадника. Поехал он дальше и вот на опушке леса приметил след оленя. И спросил он себя: «Что это за олень, который оставляет на земле след по самую свою щиколотку?»

Двинулся он по следу, миновал семь перевалов, на восьмом перевале догнал этого удивительного оленя. Олень пощипывал траву на перевале. Как подует на него ветер, каждый волос его звенит, как бубенчик. Сослан пустил стрелу в оленя, и раненый зверь убежал. Сослан поднялся на перевал, где пасся олень, и увидел там брызги крови. Бережно собрал он эти брызги, затем отправился по кровавому следу, который привел его в какое-то ущелье. Там Сослан увидел дом, подошел и крикнул:

— У дверей ваших гость, хозяева!

На крик выбежали двое юношей и пригласили Сослана в дом. Накрыли ему ужин, но Сослан не ест, спрашивает юношей, которые показались ему печальными:

— Скажите мне правду, почему вы так печальны?

— Мать наша больна, потому мы печальны.

— А кто ваша мать?

— Мать наша из рода нартов. Была она на примете у алдара Гумского ущелья, и он силой увел ее к себе. Но мать наша была непреклонна, и алдар разгневался на нее, ударил ее войлочной плетью и сказал: «Превратись в золотого оленя, и чтобы не было тебе исцеления от чьей-либо руки, кроме того, чьей рукой будешь ты ранена!» И превратилась наша мать в золотого оленя. Она убежала от гумского алдара и вскормила нас своим молоком. С тех пор мечтает она вернуться к нартам. «Хоть бы, — говорит, — кого-нибудь из них увидеть!» Потому часто уходит она на дальний перевал — там, случается, охотятся нарты. На днях она тоже пошла туда. Кто-то из нартов увидел ее, пустил в нее стрелу, и брызги ее крови остались на перевале. Сама же она насилу пришла домой и теперь умирает.

— А можно ее как-нибудь спасти?

— Если капли ее крови развести в теплой воде и дать ей выпить, то она могла бы выздороветь.

Сослан достал собранные им капли, развел их в теплой воде и дал выпить оленю. И олень поправился. Видно, что обрадовался олень Сослану, но слова человеческого вымолвить не может, и Сослан опять спрашивает мальчиков:

— А как можно превратить вашу матушку в то, чем была она раньше?

— Если ударить ее войлочной плетью алдара гумского, тогда она опять превратится в женщину.

— Тогда поеду я к алдару Гумского ущелья.

Мальчики сказали:

— Сегодня пятница, в следующую пятницу у него будет пир в честь его сына. Ты поезжай к нему и сделай вид, будто ничего не знаешь. Алдар Гумского ущелья будет сидеть среди своих гостей, войлочная плеть его будет у него в руках. Ты возьмись прислуживать гостям. Если алдар ни в чем тебя не заподозрит, то он скажет тебе: «Ты, гость, небом посланный, присядь-ка рядом со мной!» Ты согласись и будь любезен, но остерегайся и не смотри на войлочную плеть: если взглянешь, он заподозрит тебя, и ты погибнешь. Когда на ночь отойдет он ко сну, то войлочную плеть положит в изголовье постели. Ты не трогай плеть: в первую ночь не попадет она в твои руки. Утром он тебя спросит: «Куда ты путь держишь, наш гость?» Ты отвечай: «Ищу я службы, может, кто наймет меня». Он тебе скажет: «Оставайся у меня». Ты согласись.

На второй день, когда народ опять сядет пировать, алдар опьянеет, и, когда он ночью опять положит свою войлочную плеть себе в изголовье, вот тогда ты изловчись и добудь ее.

Отправился Сослан к алдару Гумского ущелья. Алдар чествовал своего сына, угощал народ. Вечером, только народ разошелся по домам, Сослан прибыл к алдару Гумского ущелья. Алдар, держа в руках войлочную плеть, приветствовал Сослана:

— Ты едешь издалека, наверное, устал. Будь моим гостем.

Сослан согласился. Ночью алдар положил войлочную плеть в свое изголовье и заснул. Утром опять собрался народ на пир, сели они за столы. Алдар Гумского ущелья спрашивает Сослана:

— Куда ты держишь путь, наш гость?

— Еду искать службы, может быть, где-нибудь наймут меня.

— У меня нет взрослого сына-помощника, живи со мной, будешь мне помогать.

— Если ты не брезгуешь моим обществом, я согласен, — ответил Сослан.

— Тогда прислуживай гостям так, как если бы был ты моим взрослым сыном. Пусть никто не уйдет от нас недовольным! Угощай их хорошенько.

И Сослан, будто хозяйский сын, прислуживал пировавшим. Аладр Гумского ущелья незаметно для других приглядывался к Сослану и был ему благодарен за его расторопность, но молчал. Ел и пил с гостями алдар, и как было не опьянеть ему? До вечера просидел народ, потом разошелся по домам. И тут алдар Гумского ущелья говорит Сослану:

— Я благодарен тебе за сегодняшнюю службу.

Ночью алдар уложил спать Сослана около себя. Как только уснул алдар, Сослан незаметно вытащил у него из-под головы войлочную плеть, вскочил и громко закричал:

— Эх ты, черный осел! Ты думаешь, я действительно ищу себе службу? Я — нарт Сослан! Ты мучил народ, теперь сам испытай мучение!

Ударил он алдара Гумского ущелья войлочной плетью, и алдар превратился в осла. Сослан навьючил на него все сокровища алдара, погнал табуны его скота вместе с пастухами и прибыл в дом, где со своими мальчиками ждал его золотой олень. Ударил Сослан оленя войлочной плетью, и олень опять превратился в женщину.

Глядя на Сослана, не могла нарадоваться женщина. И так как он был из нартов, то называла она себя сестрой Сослана, а детей своих — племянниками его. Войлочную плеть она бросила в костер, и костер с тех пор горит, не погасает. Потом сестра и племянники сделали подарки Сослану, и с богатым добром вернулся он к нартам. Небывалый пир устроил Сослан нартам, угощал он их целую неделю.

В поход на три года собрались нарты — как же иначе узнать, кто всех сильнее?

Проехали степи, добрались до дремучего леса, над лесом утес, а на утесе издалека виден замок. Решил Сослан разве дать, чей это замок. Отделился он от нартов и тихо поднялся на утес. Видит: ворота замка открыты, сторожа не видно. Въехал он во двор, привязал коня, а сам заглянул в окно. Видит: спит там уаиг Бызгуана и так храпит, с такой силой выпускает воздух через ноздри, что приподнимаются и опус каются в лад его дыханию плиты крыши.

«Конечно, он насильник, этот уаиг Бызгуана, — подумал Сослан. — А потому надо его погубить!»

Притворился Сослан бедняком и окликнул его жалобно;

— Уаиг Бызгуана! Твой отец и твоя мать да будут мне защитой! Спаси меня от нарта Сослана, хочет он меня зарезать!

Уаиг Бызгуана вскочил со своей постели, выскочил во двор и увидел Сослана. А Сослан ростом ему по щиколотку. Заорал на него уаиг:

— Кто ты? Откуда ты? Как попал сюда?

Сослан ему ответил:

— Человек я бедный, нанялся в пастухи к нартам. Волки задрали у меня в стаде корову Сослана, и он пригрозил меня убить. Все родичи Сослана гонятся за мной. Не знал я, куда деться, и прибежал к тебе. Твоей защите поручаю себя, не выдавай меня Сослану, а то он живым меня изжарит.

— Давно ищу я этого собачьего сына! — заорал уаиг. — А тут, видно, олень сам пришел под топор! Скажи, где ищут тебя нарты?

— Я скажу тебе, где они, но сам с тобой не пойду, живьем проглотит меня Сослан.

— Ладно, ты оставайся здесь и жди моего возвращения. А я погляжу, что за человек Сослан.

— Постой, уайг, не ходи на нартов сам. Лучше угони нартские табуны, и тогда нарты сами придут к тебе, — сказал Сослан.

Уаиг Бызгуана отправился угонять нартские табуны, а Сослан остался в крепости. У уаига Бызгуана жил работник, вот Сослан доверился и спросил его:

— Укажи мне, где его смерть, чтобы я понял, как его доконать.

Ответил работник:

— Нет ему смерти. Только на самой верхней башне замка воткнуты три стрелы. Одна из них — душа его, вторая — смелость его, третья — сила его. Сначала возьми и выведи из подвала замка черного аркан-коня, который там привязан. Если он сразу даст тебе сесть на себя, тогда ладно, если же не даст — схвати его, за задние ноги и крути его вокруг себя сколько сможешь, тогда он признает, что ты его всадник. Потом вскочи на него, и он умчит тебя на небеса. Возвращаясь с небес, пролетит он мимо башни, тут схвати ты эти три стрелы, и тогда уаиг будет в твоих руках.

Сослан вывел черного аркан-коня, но конь не дал сесть на себя. Тогда Сослан схватил его за задние ноги и завертел вокруг себя. Конь смирился. Сослан вскочил на него, и конь понес его до неба и обратно. А возвращаясь с небес, пролетали они мимо башни замка, и Сослан ухватил три стрелы, воткнутые в нее. Затем вошел он в замок и стал ждать возвращения уаига.

Уаиг Бызгуана унес добро нартов, угнал их скот. Шатана послала за нартами гонца тревоги, и нарты поторопились обратно. Но когда они вернулись в селение, уаиг Бызгуана был уже далеко. Пошли они к Сырдону и спрашивают его:

— Научи нас, где нам искать уаига Бызгуана. Ты, наверное, как всегда, догадываешься об этом.

— Ни о чем я не догадываюсь. Но если кто и знает об этом, то только Шатана.

Спросили Шатану, и она ответила так:

— Если умолите Сослана, он не только отобьет и вернет вам ваш скот, но и скот уаига Бызгуана вам пригонит. Ну, а если среди вас есть кто-либо сильнее Сослана, пусть он сам отобьет наш скот!

— Если бы кто-нибудь из нас мог это сделать, мы бы не спрашивали у тебя совета. Отважнее и сильнее Сослана пока нет никого не только у нартов, но и у чинтов[54].

— Тогда отправляйтесь через Гомдзых-лес, Сослан должен возвращаться той дорогой.

Тут хлынули нарты в Гомдзых-лес, чтобы встретить Сослана. А уаиг Бызгуана в это время возвратился к своему замку и заорал издали:

— Погоди, Сослан, ты все сделал, чтобы спрятаться от меня! А куда ты теперь денешься?

Приблизился уаиг Бызгуана к своему замку. Пустил в него Сослан первую стрелу, и уаиг закачался. Выпустил Сослан вторую стрелу — рухнул уаиг на землю и сказал Сослану:

— Не убивай меня, Сослан, лучше забери все мое добро.

— Такому злодею, как ты, лучше умереть, чем жить!

— Ну, раз так, когда убьешь меня, вырви седой волос на макушке моей, обмотай им свой палец, и к твоей силе добавится дважды столько.

Пустил Сослан третью стрелу в уаига, и умер уаиг Бызгуана. Сослан вырвал седой волос, который рос на макушке уаига, но не сделал так, как просил его сделать уаиг перед смертью. Сначала обмотал он волос вокруг дерева, и дерево раскололось надвое. На второе дерево намотал он волос — то же самое. Так подряд срезал он семь деревьев. Потом намотал он волос на свой мизинец, и силы его удвоились. Потом соединил он скот уаига Бызгуана с угнанными табунами нартов и погнал их, а замок уаига подарил его работнику.

Нарты встретили Сослана в Гомдзых-лесу и воздали ему почести.

С тех пор имя Сослана стало еще прославленней среди нартов.

Был Сослан в долгом отъезде. И Сырдон сказал тогда нартам:

— Своих семерых сыновей поставлю я мишенью, стреляйте в них из лука, и, если убьете, ничего мне от вас не нужно, а если не убьете и не раните, то дадите мне по одному быку с каждого дома.

— Хорошо, — сказали нартские юноши.

Сырдон обвязал семерых своих сыновей одной воловьей шкурой и поставил мишенью на крыше семиярусной башни рода Бората.

Нартские юноши начали пускать стрелы в сыновей Сырдона. Каждый день стреляли они в них, но никак не могли ни ранить их, ни убить.

Сырдон заговорил своих сыновей, и только от стрелы Сослана могла прийти к ним смерть. Когда нартские юноши в течение многих дней не могли попасть в сыновей Сырдона, Сырдон подсмеивался над ними. Он готовился получить по быку с каждого дома.

Но тут вернулся домой Сослан. Видит, что нартские юноши пускают куда-то стрелы. У околицы селения Сослан встретил вещую женщину и спросил ее:

— Сегодня день не праздничный, почему состязаются в стрельбе из лука нартские юноши?

Вещая женщина ответила ему:

— Сырдон поставил мишенью своих сыновей, и в них пускают они стрелы, но не могут попасть. Сырдон подсмеивается над ними, а завтра получит по быку с каждого дома.

«Я покажу ему сейчас!» — решил про себя Сослан и осторожно, чтобы Сырдон его не увидел, подошел к стреляющим из лука, пустил стрелу в мальчиков и одной стрелой убил их всех. Свалились мальчики во двор дома Бората.

Сырдон сразу же узнал стрелу Сослана по шуму, который издавала она при полете. Но что он мог поделать? Он только воскликнул:

— Пусть Бог не простит тебе этого, Сослан! То, к чему давно ты стремился, сейчас ты достиг!

Вошел он во двор и вынес своих семерых сыновей, вырыл для них семь могил и похоронил их.

Так Сырдон стал врагом Сослана.

В селении Верхние Нарты жила красивая девушка по имени Уацират. Ни по красоте, ни по стройности не было на свете девушки, которая могла бы с ней сравниться. И руки у нее были умелые. Среди нартской молодежи не нашлось бы такого, чье сердце не было бы задето Уацират.

Вот как-то раз на нартском нихасе зашел среди молодежи разговор о красавице Уацират. Один говорит: «Она меня предпочитает», — другой: «Меня». И так долго они спорили.

Сырдон, Гатагов сын, молча слушал их спор, потом встал и пошел к Уацират. Заглянул он в дверь ее дома и увидел, что Уацират одной рукой кроит, а другой рукой шьет. Сырдон перешагнул порог, оперся о свою палку и сказал:

— Добрый день, красавица Уацират!

Уацират на него даже и не оглянулась. Тут второй раз обратился к ней Сырдон:

— Неужели хочешь, чтобы нартская молодежь перебила друг друга? Собрались они на нихасе и спорят. Кто говорит: она меня больше любит, а кто-меня. Дай ответ нартским юношам, разреши их спор.

Красавица Уацират оставила слова Сырдона без всякого внимания. Только глянула с презрением на него через плечо.

Досадно Сырдону, что Уацират ни за что считает его слова, и он сказал ей:

— Гордая Уацират, ведь мы здесь одни, никто нас не видит, подпусти меня к себе поближе.

Уацират в гневе схватила ножницы и сказала ему:

— Уходи отсюда, пока своими булатными ножницами не выколола я тебе глаза.

Вскипел Сырдон от обиды, вышел из дома Уацират и сказал:

— Ну, если так, заставлю я тебя походить в шубе позора.

После этого Сырдон ушел, — как же могло быть иначе! Но он подучил нартскую молодежь сложить песню о красавице Уацират. А в песне той говорилось, будто красавица Уацират стала любовницей бедняка Теувеза из рода Ацата.

Дошла эта песня до слуха отца Уацират.

«Как бы то ни было, а неспроста сложили песню о моей дочери», — подумал отец и запер Уацират в верхнем ярусе башни, а сам с женой поселился в нижнем ярусе; Стали они так жить.

Невзвидела Уацират белого света, не смотрит она на голубое небо, сидит в верхнем ярусе башни и не понимает, за что ее наказали. Но разве бедный Теувез мог не слышать о горе Уацират? Сделал он себе крылья и в одну безлунную ночь взлетел до верхнего яруса башни, к Уацират, сел на окно и снял крылья. Узнала его Уацират, открыла ему окно, и пробыли девушка и юноша вместе всю ночь. Еще не рассвело, как Теувез надел свои крылья и спустился к себе домой.

Сколько прошло времени, кто знает? Но только почувствовала Уацират, что она беременна. И сказала она своему отцу:

— Не могу я больше так жить: не мил мне белый свет и голубизна неба. Не нужны мне богатые одежды, вели мне сшить из овечьих шкур шубу посвободнее и позволить жить в нижнем ярусе нашей башни. Я и ходить никуда не буду и не стану больше наряжаться, и тогда на меня никто и смотреть не захочет.

Выслушал отец просьбу Уацират и сделал так, как она просила.

Сосчитала Уацират дни, и, когда наступил срок, родился у нее сын с золотыми волосами. Тогда встретилась Уацират с Теувезом и сказала ему:

— Будет страшный позор, если об этом деле узнают нарты. А в Нижних Нартах о нашем позоре сложат срамные песни и будут их играть на фандырах. Скорее сделай деревянный ящик.

Теувез сделал крепкий ящик, разукрасил его резьбой. Накормила Уацират грудью своего золотоволосого мальчика, затем положили они его в этот ящик, замазали как следует воском и бросили в реку. И, конечно, понесла его река вниз на равнину.

А внизу на равнине жил Бедзенаг-алдар. Владел он большими стадами. Детей у него не было. У Бедзенаг-алдара в подданстве были рыбаки, и жили они в отдельных селениях у реки.

Как-то днем видят рыбаки — несет река ящик, и выловили они его, и вытащили на берег: вот, мол, какой красивый ящик!

И понесли они этот ящик к Бедзенаг-алдару.

— Снимите-ка с него крышку, интересно, что в нем внутри! — сказал алдар рыбакам.

Открыли ящик и услышали крик ребенка. Бедзенаг-алдар оглядел мальчика. По цвету волос догадался он, что мальчик нартского рода, и обрадовался:

— О, да перейдут на меня его болезни! Мне послано то, о чем я мечтаю всю жизнь.

Он поспешил к своей жене. И жена его обрадовалась, увидев ребенка, и сказала:

— Вот счастливый дар нам и божье благословение!

Накрутив на поясницу тканей, чтобы казаться потолще, она прошла по улице. Шла она мимо нихаса, а там в то время оказался нарт Сослан. Люди дивились: «Жена Бедзенага беременна!»

Когда жена Бедзенага, возвращаясь, опять проходила мимо нихаса, она сказала мужчинам:

— Добрый вам вечер!

И Сослан ей пожелал:

— Чтоб у тебя родился сын! А имя ему дам я, нарт Сослан!

Вернулась женщина домой и передала мужу слова Сослана. Тогда Бедзенаг-алдар сказал:

— Скорее в постель иди, будто ты рожаешь.

Легла жена в постель, а мальчика положили с ней рядом. Бедзенаг-алдар позвал глашатая:

— Оповести весь мир о том, что у Бедзенага родился сын. Кто нас любит, тот пусть на пир к нам приходит, ну, а кто не любит, может прийти посмотреть мальчика.

Оповестил глашатай народ о том, что у Бедзенага сын родился. Дивился народ. Кто говорил: «Я же недавно был у них и ничего такого не заметил», — а кто предполагал другое: «Может, глашатай ошибся, ведь совсем недавно видели мы жену Бедзенага, и была она плоской, как рыба».

Собрался весь народ у Бедзенаг-алдара.

Режет алдар на радостях белых быков, как белых ягнят. Целую неделю пировал народ в доме Бедзенаг-алдара. Много было выпито за здоровье новорожденного, много спето песен. Кончился пир, гости разошлись по домам.

Но откуда у жены Бедзенага быть молоку? И стали мальчику искать кормилицу. Каждому хотелось, чтобы сын Бедзенага был его молочным сыном. Но кто из женщин его ни брал, ни одна не могла кормить его грудью: ребенок так тянул грудь, что женщина чуть Богу душу не отдавала, и приносила его обратно к Бедзенаг-алдару.

Как бы там ни было, обошлось это дело. Мальчик подрос и стал бывать там, где собираются люди. И вот однажды пришел он к Бедзенаг-алдару и спросил его:

— Дада, почему ты не даешь мне имени?

— Не могу я дать тебе имя, пока его не даст тебе мой друг, нарт Сослан.

Что мог ответить на это мальчик?

Прошло еще время. Все рос и рос сын Бедзенага. Однажды решил он как-то пойти на охоту и сказал матери:

— Я на охоту иду, приготовь мне с собой еды.

Мать приготовила ему с собой что надо, и юноша отправился на охоту к подножию Черной горы. И вдруг на охоте Бог свел его с Сосланом.

— Может, вместе будем охотиться? — спросил юноша.

— Найдем себе сначала место для ночлега, а там посмотрим, — ответил Сослан.

Юноша быстро взялся за дело, поставил шалаш и снова спросил:

— Ну как, будем вместе охотиться или нет?

— Давай поохотимся, но только все, что добудем, чтобы общим считалось, — ответил Сослан.

Разошлись они рано утром и охотились до вечера. Когда стемнело, первым пришел на стоянку юноша. Развел он костер, положил шашлыки у огня, приготовил постели из сухой травы. И тут возвратился Сослан. Поужинали они. Тогда спросил юноша у Сослана:

— Пусть мой старший простит мне нескромный вопрос, но хочу знать я: добыл ли ты что за сегодняшний день?

И ответил ему Сослан:

— Хуже сегодняшнего дня не было за всю мою жизнь. Даже зайца не удалось мне убить. А тебе как удалась охота?

— За мою короткую жизнь мало пришлось мне охотиться, но из этих немногих дней сегодняшний был самый для меня неудачный. Только сорок оленей без одного убил я сегодня.

Нахмурил тут брови Сослан, обидно ему стало.

Переночевали они вместе, а наутро, после завтрака, опять пошли охотиться.

Вечером юноша снова пришел первым, развел огонь к приходу Сослана, приладил шашлыки над костром. Вот и Сослан вернулся. Поужинали они, и юноша спросил у Сослана:

— А как сегодня удалась тебе охота?

— Нигде никого, — мрачно ответил Сослан. — Не везет мне эти два дня. А как тебе удалась охота?

— Тоже плохо. Только шестьдесят оленей без одного убил я, — ответил юноша.

И опять в гневе лег спать Сослан.

Утром, после завтрака, опять разошлись они по разным ущельям, и вечером юноша снова пришел первым. Успел он и костер развести, и шашлыки поставить возле огня до возвращения Сослана. Поужинали они, и опять спрашивает юноша:

— А сегодня, мой старший, попала в твои руки добыча?

— Ничего не удается мне в эти три дня. А как твои дела?

— Плохи мои дела. Пожалуй, лучше будет перестать нам охотиться. Мне тоже нет удачи. Целый день бродил я сегодня, а всего только дичи восемьдесят голов без одной удалось мне убить.

Легли они спать, но от жгучей обиды не спится Сослану.

«Будет он завтра делить добычу и мне даст, конечно, меньшую долю. Нет, не снести мне этого, а лучше умереть. Не хочу я опозоренное лицо свое показывать нартам».

Настало утро, позавтракали они, и сказал мальчик Сослану:

— А теперь, мой старший, пойдем делить то, что послал нам Бог.

Видит Сослан: на три равных части разделил добычу молодой охотник. Досадно стало Сослану, отвернулся он от добычи, свел свои брови, и потемнели они. И тут сказал мальчик Сослану:

— Погляди, мой старший, — это тебе доля по старшинству.

Удивленно приподнял брови Сослан и взял свою долю.

— А теперь возьми еще долю, — это доля товарища.

И эту долю взял Сослан.

— А последняя доля останется мне, — сказал молодой охотник, и, взвалив себе на спину тяжелые звериные туши, доставшиеся ему, пожелал он Сослану доброго дня и пошел прочь. Не шевелясь, глядит ему вслед Сослан и удивляется:

«О боже! Ведь я живу среди могучих нартов, но такого сильного мужчины никогда не приходилось мне встречать. Кто же он такой? Я даже имени его не знаю».

И Сослан быстро стал догонять юношу. А тот как раз оглянулся и увидел, что Сослан идет за ним. Тогда он остановился и спросил его:

— Видно, ты что-то забыл, мой старший?

И Сослан ответил:

— Мы с тобой вместе охотились три дня, а я даже не узнал, как тебя зовут. Вот почему я поспешил за тобой.

— Еще нет у меня имени, добрый человек. Когда спросил я у своего отца, почему он не дает мне имени, получил я такой ответ: «Не могу я дать тебе имени, пока не получишь ты его от друга моего, нарта Сослана».

Обрадовался тут Сослан и сказал:

— А ведь это я Сослан, отца твоего друг. Отныне называйся Бедзенагов сын, маленький Арахдзау.

Вернулся домой Арахдзау и рассказал отцу, как он встретился на охоте с одним человеком и охотником, а тот оказался нартом Сосланом, и как от него получил он имя — Бедзенагов сын, маленький Арахдзау. И попросил он тут:

— Отец, у людей только и слышно что о нартах. Хочется мне побывать у них.

— Пусть съем я твои болезни, но если ты у меня вырос настолько, что можешь сам ездить в походы, то что может быть мне приятнее, чем послать тебя в гости к нартам, — ответил ему Бедзенаг. — Если тебе так сильно хочется попасть к ним, то возьми вот уздечку, поймай в нашем табуне коня, который придется тебе по нраву, и в счастливый час поезжай.

Поймал коня удалой Арахдзау, оседлал его и поехал к нартам. У околицы селения увидел он вещую старуху.

— Пусть пряма будет твоя дорога, Бедзенагов сын, удалой Арахдзау.

— Пусть сердце твое радуется, добрая женщина.

— Куда едешь ты, солнце мое?

— Нартов хочу навестить.

— А что это за конь под тобой? Ведь они на таких клячах возят припасы пастухам на пастбище. А что это у тебя — меч? Ведь нартские жены сыр режут такими ножами. А что это за рожок у тебя в руках? Он меньше свирели, на которой играют нартские пастухи. Нет, ты не сын Бедзенага. Не иначе он тебя где-нибудь в бурьяне нашел. Был бы ты родной его сын, дал бы он тебе того коня, которого он в холе для себя бережет и который застоялся и так жаждет скакать, что давно уже грызет стальные свои удила. Восемь ног у коня его и четыре уха. Пожалел он, видно, дать тебе этого коня. В пословицу вошел его меч, лучше которого нет. Синее пламя испускает он в жажде боя.

Повернул тут Арахдзау коня своего обратно.

— Почему ты вернулся, сын мой Арахдзау?

— Не сын я тебе.

— Вот так так!

— Был бы я сын твой, ты дал бы мне того коня, который застоялся и так жаждет скакать, что давно уже сгрыз стальные свои удила. Был бы я сын твой, ты вооружил бы меня тем мечом, который испускает синее пламя в жажде сражения.

— Пусть съем я недуги твои, но если ты уже так возмужал, чтобы сидеть на моем коне и носить мое оружие, то что может быть приятнее для меня? Но ты еще мал, и не справиться тебе с таким конем.

— Это уж будет мое дело, — ответил Арахдзау.

— Тогда спустись в подземелье, увидишь плиту, которую паре быков не свернуть. Под ней ты найдешь и коня, и оружие.

Повел Бедзенаг мальчика в подземелье и указал ему, где находятся его конь и оружие.

Толкнул Арахдзау носком плиту, и сразу перевернулась она. Вывел он коня из подземелья, взял черное мыло, к черному Тереку повел он коня и так отмыл его, что стал конь чист, как пуговица из слоновой кости. Оседлал коня Арахдзау, взял в руки оружие и поехал к нартам. А Шатана говорит Урызмагу:

— Прибудет к вам, нарты, или целое войско, или один человек, который стоит целого войска.

Собрались нарты в большом доме Алагата вокруг своего нартского чана, полного пищи, и пересказал им Урызмаг вещие слова Шатаны.

Немного времени прошло после этого, и вот Урызмаг посмотрел из-под ладони в степь и сказал:

— А ведь что-то неспокойно на нашей равнине. Луна и солнце заблистали на небе, а ниже стелется туман. Стаи птиц густой тучей летят к нам, и глубокая борозда, точно после плуга, пролегла по нашим полям.

Обернулись все нарты туда, куда указал Урызмаг, но никто не может понять, что это за напасть движется на нартское селение.

А Шатана в это время сидела в башне. Послали к ней нарты спросить:

— Будь милостива, Шатана, взгляни в твое небесное зеркало: что за гость незваный появился на нашей земле?

Взглянула Шатана в небесное зеркало:

— Ну, нарты, едет к вам то, о чем я говорила, — не то войско, не то один человек, который стоит целого войска. Всю-то вы жизнь одерживали верх над насильниками, а теперь вот на вас идет тот, кто сильнее вас. То, что туманом кажется вам, — это пар изо рта его коня. То, что кажется вам стаями птиц, — это из-под копыт его восьминогого коня взлетают комья земли выше головы его, и черным воронам подобны они. То, что называете вы луной и солнцем, — это оружие его так сверкает, что слепнут глаза от этого блеска. А глубокую борозду оставляет огромный меч этого всадника потому, что он еще маленький мальчик, по земле волочится меч его и взрывает ее. Глядите теперь на реку: если будет этот всадник искать мелководья, то он нам не опасен, если же он, не ища брода, напрямик через реку будет переправляться, то не смотрите, что он мал, он будет вам опасен!

Так сказала Шатана и взмолилась:

— О Бог мой, если этот всадник будет искать брода, пусть он будет нам врагом. Но если он переправится, не ища брода, пусть он будет нам вечным другом.

Взглянули нарты и видят: подъехал всадник к реке и, не разбирая, где мелководье и где омут, пустил коня через реку, пересек бурное течение с такой быстротой и ловкостью, с какой рыба его пересекает.

Встревожились нарты и попросили Шатану:

— Будь милостива к нам, Шатана. Пока он сюда не поднялся, посоветуй нам: как быть?

— Идите скорее в большой дом Алагата, в семь рядов садитесь и начинайте торжественный пир. Сослан пусть будет у вас за младшего и прислуживает старшим. Гость наш, явившись на пир, постесняется сесть наверху, со стариками, а сядет в конце всех семи рядов. Тогда пусть все семь рядов посылают ему заздравные чаши. Придется ему выпить все эти чаши, и если от этого он не умрет, то иначе вам его никак не одолеть. Только пусть никто не скажет ему лишнего слова, а то прорубит он среди вас улицы и переулки и погубит всех. Крепко надеется он на коня своего. Возьмите скорее у старого Урызмага его пегого, сухим чудесным клеем осыпьте его и семь раз вываляйте его в песке. Когда гость спешится, привяжите коня его на одной коновязи с конем Урызмага. Подерутся кони, начнут грызть зубами друг друга, куски песчаного панциря придется отрывать коню нашего гостя от тела коня Урызмага, а тот будет вырывать кровавые куски из тела коня нашего гостя и нанесет ему тяжелые раны. Когда же будет подъезжать он к селению, я выйду навстречу и скажу ему: «Сверни в наш дом. Ты ведь молод и едешь издалека, а я буду тебе доброй хозяйкой». Если удастся мне заманить его в наш дом, я всю свою хитрость и коварство волью ему в пищу, чтобы лишить его веры в свою силу. Если уж не удастся мне заманить его в дом, то я там вон, посреди улицы, на пути его мгновенно выращу яблоню, с ветвей которой осыпаться будут спелые плоды. Если только попробует он плодов с этой яблони, потеряет он веру в себя.

Согласились нарты с советом Шатаны. Семь раз осыпали они клеем коня Урызмага, семь раз вываляли его в песке и привязали к коновязи у дверей большого дома Алагата, а сами сели в семь рядов в этом доме, и Сослан был у них за младшего и прислуживал за пиршественным столом.

Въехал уже Арахдзау в нартское селение, и кричит ему Шатана из башни:

— Здоровым к нам прибывай, Бедзенагов сын Арахдзау! Заезжай к нам в дом, доброй хозяйкой буду я тебе.

— Не в обычае отца моего останавливаться у коварных женщин, тебе подобных.

— Если отворачиваешься ты от нашего угощения, освежись тогда плодами вон той, среди улицы растущей яблони, можешь наполнить ими карманы свои, — сказала ему Шатана.

— К чему мне твои яблоки? Взгляни-ка: где твое дерево?

Три раза ударил Арахдзау плетью по стволу яблони, раздался треск, и дерево отлетело куда-то прочь.

— Не за твоим угощением я приехал сюда, я приехал к нарту Сослану. Укажи мне, где он сейчас.

— Он на пиру в большом доме Алагата, прислуживает старшим, — ответила Шатана.

— Тогда пусть меня проводят до этого дома.

И послала Шатана маленького племянника своего, Хамыцева сына Батрадза, чтобы он проводил приезжего до дома Алагата.

Подъехал Арахдзау к дому, где собрались нарты. Выбежали они все ему навстречу:

— Здоровым к нам прибывай, Арахдзау, сын Бедзенага, гость наш из дальней страны!

— Коня его надо скорее привязать: разгорячен он и пусть остынет. Привяжите его вон туда, где привязан Урызмагов пегий.

— Примите оружие его и повесьте где поудобней!

Вот приняли младшие его оружие, но на какую вешалку ни повесят, не выдерживает вешалка, обрывается.

— Я сам вешалка для моего оружия! — сказал Арахдзау и подвязал на себя свое оружие.

А доспехи его на какой сундук ни положат, продавливается крышка сундука.

Приглашают его нарты сесть наверху со старшими, почетными гостями, но он не садится там, просит разрешить ему сесть в самом конце семи рядов.

— Мне здесь полагается быть, — сказал он.

Вот все семь рядов поднимают здравицы, и со всех семи рядов чаши приходят к нему. Он все выпивает, но сколько ни пьет и сколько ни ест, все же лучше всех исполняет застольный обычай.

Сослан прислуживал там, и ни одной неопорожненной чаши не принимал он у гостей. Челахсартаг, сын Хиза, сидел там на почетном месте, и сам Сайнаг-алдар был старшим на этом пиру.

Когда подносил Сослан гостю полную чашу, то, держа ее в руках, он в пляске шел по краю стола, снизу доверху проходил он по краю стола, но ни кусочка не падало со стола и ни капли не проливалось из чаши. Так в пляске переходил он с одного края стола на другой.

И сказал тут сын Хиза Сослану:

— Поднеси-ка ты мне турий рог, наполненный самым крепким из ваших напитков.

Принес ему Сослан турий рог, наполненный ронгом. Поднял сын Хиза этот рог одной рукой, а в другую руку взял большой почетный кусок — воловье бедро — и сказал Сослану:

— Ведь у нас там, ниже всех, сидит гость наш, Бедзенагов сын, удалой Арахдзау. Позови-ка его сюда, я поднесу ему эту чашу.

И на зов Сослана резво вскочил Арахдзау. Обвешанный тяжелым оружием, вскочил он на край стола и направился к сыну Хизы, в ту сторону, где сидели старшие. В искусной пляске шел он к ним. На удивление всему миру была эта пляска! Позавидовал ему сын Хиза, но скрыл свою зависть, и, когда Арахдзау подошел к нему, сидевшему на почетном месте, сказал ему сын Хиза:

— Ты гость, и вот тебе от меня почетное подношение.

До самого дна осушил чашу удалой Арахдэау и, точно волк, до самой кости обглодал он все мясо с бедра. После этого поблагодарил он сына Хиза и вернулся на свое место.

Думал Челахсартаг, сын Хиза, что после этой чаши свалится с ног Арахдзау, но как ни в чем не бывало держался тот на ногах.

Обиделся сын Хиза, что не по его вышло, и сказал он Арахдзау:

— И чего это ты, собачий щенок, приехал сюда? Ведь от тебя рыбой воняет.

— Я действительно буду собачьим щенком, — в гневе ответил Арахдзау, — если через неделю не приеду сюда и не упрячу все это селение под конский навоз.

И, сказав это, он вышел из дома. Когда же увидел он коня своего, еще сильнее разгневался. Одолел его конь Урызмагова пегого, но все же пегий сильно покусал коня Арахдзау..

Когда Арахдзау вышел из дома, не по себе стало сыну Хиза и встревожился он.

— Лишил меня разума Бог, недоброго человека я обидел. Кто вернул бы его обратно, тому сделаю я щедрый подарок, — так говорил он.

И Сослан сказал ему:

— Я бы взялся вернуть его, но ты вероломный мужчина, и нельзя тебе верить.

— Бог и земля пусть будут свидетелями моими, — сказал тут сын Хиза Челахсартаг. — Проси у меня чего хочешь! Любое желание сердца твоего исполню!

У сына Хиза была дочь, красавица Ведуха.

— Выдай за меня красавицу Ведуху, и я верну на пир удалого Арахдзау.

— Ты только помири меня с Арахдзау, и тогда пусть она будет твоей, — сказал Челахсартаг.

Вывел Сослан своего коня упругокопытого, вскочил на него и погнался вслед за Арахдзау. Он почти уже нагнал его, как вдруг подумал с опаской:

«Как мне быть? Догнать его? Он подумает, что я его преследую. Обогнать его и выехать ему навстречу? Может подумать, что я в засаде сидел и ждал его. Ну, будь что будет, поеду сторонкой».

И, поравнявшись с Арахдзау, крикнул Сослан издалека:

— Эй, Бедзенагов сын, маленький Арахдзау, прошу, обиженным не уезжай от нас. Всполошились все нарты из-за твоего отъезда.

— Пусть Бог сделает так, чтобы вы истребили друг друга! — ответил ему Арахдзау.

«Он еще мальчик. Что, если подкуплю я его сердце обещанием подарка?» — подумал Сослан и сказал:

— Если бы ты вернулся, Арахдзау, какой богатый подарок я сделал бы тебе!

— Подарок! Скажи-ка мне, какой твой подарок?

— Коня моего я тебе подарю.

— А чем знаменит твой конь?

— Бог и земля пусть будут свидетелями моими, в один миг может он проскакать от места восхода солнца до места заката его.

— Горе тебе, Сослан, если ты в этом видишь чудо! Мы на таких клячах ездим из дома в дом браги выпить.

— Другой я тебе предложу подарок — меч мой булатный.

— А чем ценен твой меч?

— Бог и земля пусть будут свидетелями, опусти мой меч хоть на дерево, хоть на камень — все, что ни увидит глаз, все он разрубит, и не только не притупится, а станет еще острее.

— Эх, эх, Сослан! Ведь наши жены режут сыр такими ножами.

— Есть у меня еще один подарок.

— Ну, что еще за подарок?

— Кисточка на рукояти моего меча.

— Чем же ценна эта кисточка?

— Пусть будут свидетелями Бог и земля, если черной ночью застанет меня в степи непогода, то эта кисточка освещает мне путь, и я благополучно возвращаюсь домой.

— Э, Сослан, раз это кажется тебе чудесным, значит, ты не из нартов. Когда наши овцы возвращаются поздно домой, то невестки наши на ведра свои надевают такие кисточки и при свете их доят овец.

— А еще вот что скажу я тебе, Арахдзау: если удастся мне вернуть тебя на пир, то сын Хиза отдаст замуж за меня красавицу Ведуху.

— С этого бы ты и начинал, Сослан, — сказал Арахдзау и повернул обратно. — Только прошу, не обижайся на то, что я хулил чудесные сокровища твои.

По дороге в нартское селение встретили они сына Уазова Дзеха и рассказали ему о своем деле.

— Своим отцом клянусь, если так, то я не покину вас, — сказал Дзех, сын Уаза, и поехал с ними.

Но, увидев, что они вернулись, сын Хиза нарушил свою клятву и, схватив Ведуху за руку, поднялся в Айнаг-крепость, в свою крепость на высокой отвесной скале.

Как-то раз во время охоты спускался нарт Сослан по большому гребню и увидел золотистого оленя. Сослан, крадучись, следовал за ним, но олень не подпускал его к себе на расстояние полета стрелы. Долго шел Сослан за оленем, наконец устал, рассердился и, решив отдохнуть, прилег под дерево. Кто знает, долго ли он спал? Но в это время неподалеку проезжал сын Бедзенага Арахдзау. Увидев золотистого оленя, Арахдзау пустил в него стрелу. Олень покатился с большого гребня, упал на то дерево, под которым спал Сослан, и, обломав его ветви, ударил Сослана по лбу.

Сослан тотчас же проснулся, вскочил и видит, что приближается к нему, улыбаясь, Арахдзау. Они тут же узнали друг друга, — а то как же?

— Чего это ты испугался, Сослан? — спросил Арахдзау.

— Я не испугался, а удивился. Сегодня весь день подкрадывался я к этому оленю, так как же ты убил его раньше меня? — сказал Сослан.

— Чему же ты удивился? Или тут мало таких оленей?

Оба охотника были рады этой встрече. Арахдзау, как младший, приготовил шашлыки. Они закусили, и Арахдзау сказал Сослану:

— Не побрезгуй нами, Сослан, будь нашим гостем!

Сослан согласился, и вместе с Арахдзау отправились они к нему домой. Сколько ехали они, кто знает? Но вот прибыли на землю Бедзенаг-алдара. Вдруг увидел Сослан: далеко впереди, подобно туче, поднялась пыль. И спросил Сослан у Арахдзау:

— Что там за пыль? Уж не напал ли кто на твою страну?

— Нет, не от нашествия эта пыль, Сослан, — ответил Арахдзау. — Сегодня день рождения Бедзенаг-алдара. В честь этого дня и пляшет наша молодежь.

Ближе подъехали они, и услышал Сослан, как, подобно небесному грому, гремят, пролетая, стрелы.

— А это что? Уж не враги ли вторглись к вам?

— Не пугайся, Сослан, это в честь дня рождения Бедзенаг-алдара молодежь наша состязается в стрельбе из лука, — это шумят, пролетая, их стрелы.

Дальше поехали они, уже и селение обозначилось вдали. И опять до слуха Сослана донеслись громовые раскаты, и снова пояснил ему Арахдзау:

— Это в честь дня рождения отца моего молодые люди нашего селения толкают друг друга плечами, показывают свою силу.

Так, беседуя, доехали они до селения. Сослан пошел к Бедзенаг-алдару и приветствовал его. Арахдзау же передал отцу тушу убитого им золотистого оленя и сказал:

— Это тебе подарок от нарта!

Как было не обрадоваться Бедзенаг-алдару такому гостю! Угощали Сослана всю ночь до утра. А в селе продолжали праздновать день рождения Бедзенаг-алдара. Веселились и стар и млад. Одни, подобно баранам, сшибались лбами, другие стреляли из лука, третьи водили веселый хоровод. Поглядел Сослан, поглядел на веселье и попросил Бедзенаг-алдара:

— Позволь и мне вступить в игру.

Бедзенаг разрешил ему, и Сослан подошел к тем, кто стрелял из лука. Вытащил он стрелу и пустил ее в цель. И тут уж не переставали удивляться жители большого селения Бедзенаг-алдара: каждый раз, когда пускал Сослан стрелу, попадал он в цель. Дошла об этом весть до Бедзенаг-алдара, и он подарил Сослану меч, который сам выскакивал из ножен. Потом Сослан подошел к тем, которые, подобно баранам, сшибались лбами, и стал состязаться с ними. И всякий, кого он ударял лбом, летел с ног долой.

И тут обидно стало Бедаенаг-алдару. Столько людей вокруг, а ни одного не нашлось, кто бы сшиб с ног Сослана.

На третий день вступил в игру Арахдзау. И люди сказали:

— Сослан победил всех нас, пусть попробует помериться силами с Арахдзау.

Не возразил Бедзенаг-алдар против этого. Арахдзау сказал Сослану:

— У вас, у нартов, считается позором осилить гостя, у нас же — славой! Давай-ка посостязаемся.

Согласился Сослан. Сначала состязались они в стрельбе из лука. Все селение столпилось вокруг них, люди следили за каждым их движением. Но никто из двоих не брал верх. Когда над ними пролетала птица, они прицеливались ей в самый глаз, и оба попадали. Потом они толкали друг друга плечами, но ни один из них не сдвинулся с места. И увидев, что они во всем равны, подав друг другу руки, они побратались. И Сослан сказал:

— Хорошо вы угостили меня, Бедзенаги! А раз так, пусть мой побратим посетит мой дом.

Бедзенаг не стал перечить и разрешил сыну поехать вместе с Сосланом.

На второй день Сослан, захватив подарки Бедзенага, вернулся в нартское селение. Арахдзау сопровождал его.

Щедро угощал Сослан Арахдзау, на руках его носил. Настало время уезжать Арахдзау. Богатые подарки преподнес ему Сослан, своего коня он ему подарил. Так с почестями проводил он Арахдаау.

Коварным от рождения был Сырдон. Когда Арахдзау возвращался домой, Сырдон, приняв обличье старушки, появился перед ним и сказал:

— Эй, юноша, хорошие подарки везешь ты своему отцу! Но почему, когда выбирал ты подарки, не попросил у своего хозяина Цылан-коня, который в жаркий день охлаждает всадника, а в холодный согревает?

Арахдзау тут же вернулся в селение нартов и вызвал Сослана. Сослан вышел к нему и спросил:

— Что ты забыл у нас, Арахдзау?

— Если ты хочешь мне сделать подарок, подари своего Цылан-коня, чтобы он согревал меня в холодный день, а в жаркий спасал от зноя.

— Пусть беды будут уделом твоим и того, кто подсказал, чтобы ты попросил этого коня! Конь этот таков, Арахдзау, что месячный путь за сутки совершает. Ты непривычен к такой езде, и боюсь я, что он принесет тебе несчастье.

— Неужели ты можешь. Сослан, отказать мне в том, что я у тебя прошу? Если этот конь годится для тебя, значит, он и для меня годен.

Вывел Сослан из-под семи подвалов Цылан-коня. Повел его Арахдзау к реке и вымыл с таким старанием, с каким моют стол перед пиршеством. Оседлал его Арахдзау, попрощался с Сосланом и отправился в путь.

Изрядно далеко отъехал он от селения нартов, как вдруг навстречу ему в обличье старика идет Сырдон.

— Эй, юноша, — сказал он Арахдзау, — хороши твои подарки, но не догадался ты попросить у своего названого брата панцирь Церека.

Возвратился опять Арахдзау и вызвал Сослана. Вышел к нему Сослан и спросил:

— Что еще тебе от меня надо, Арахдзау?

— Если бы ты подарил мне панцирь Церека, Сослан, я был бы очень тебе благодарен.

— Чтобы расплющился язык у того, кто посоветовал тебе просить у меня это! — сказал Сослан.

Отдал он Арахдзау панцирь Церека, — разве мог он поступить иначе? Но, отдавая подарок, он сказал:

— Счастливого пути, Арахдзау. Но если теперь кто-нибудь посоветует тебе возвратиться назад, подмани его к себе, поймай его и загляни, что у него ниже подбородка.

И снова на пути Арахдзау повстречался Сырдон, но на этот раз в образе молодой женщины. Застенчиво смотрит женщина на Арахдзау. Арахдзау оглядел ее, а потом сказал ей ласково:

— Не стесняйся меня, открой свое лицо. Послушалась молодая женщина, открыла лицо и сказала Арахдзау:

— Хотя много везешь ты домой ценных вещей, но чего-то еще недостает среди них.

— Чего же недостает? Подскажи-ка, подойди поближе! — сказал Арахдзау.

Но когда Сырдон в обличье молодой женщины приблизился к Арахдзау, он, изловчившись, поймал его и выхватил у него из-за пазухи выкованный донбеттырами нож. И тогда Арахдзау ухватил Сырдона за руку, закрутил его, и Сырдон, вертясь, как мельничное колесо, полетел к выходу из ущелья. Но все-таки он успел крикнуть Арахдзау:

— Если ты уж так силен, Арахдзау, так взял бы себе в жены красавицу дочь Куан-алдара, которая кроит и шьет в своей семиярусной башне!

Возвратился опять Арахдзау к Сослану и сказал ему:

— Вот тебе нож, выкованный донбеттырами.

Сослан ответил:

— Эх, Арахдзау, Арахдзау! Нож этот — верная примета, что на пути твоем каждый раз становился Сырдон. Я узнал его по этому ножу. А что еще тебе он сказал?

— «Если ты, — говорит, — настоящий мужчина, возьми себе в жены красавицу дочь Куан-алдара». И мне, Сослан, нельзя отказаться от нее.

— Откажись от этого дела! Сырдон не простил тебе обиды, и ты попадешь в его хитросплетенную паутину. Лучше возвратись к отцу своему Бедзенагу и попроси у него совета.

Арахдзау вернулся со своими подарками домой и сказал своему отцу:

— Я направляюсь в Страну донбеттыров свататься к дочери Куан-алдара.

— О сын мой! — сказал Бедзенаг-алдар. — Неладное ты дело задумал. Состарился я. Кто же, когда я умру, бросит горсть земли на мои старые кости?

— Не беспокойся за меня, отец! Я ведь знаю, что делаю! — отвечал Арахдзау.

— Ты хоть взял бы себе своего друга нарта в товарищи, — сказал Бедзенаг-алдар.

— Возвращаться неохота, отец! Если будет мне трудно, извести Сослана, он меня сам найдет, — сказал Арахдзау и уехал в страну Куан-алдара.

А Куан-алдар со стороны матери приходился родственником Сырдону. Узнав, что Арахдзау поехал к Куан-алдару свататься к его дочери, Сырдон опередил Арахдзау и сказал Куан-алдару:

— К тебе едет мой обидчик. Хочет он посвататься к твоей дочке. Но прошу, отомсти за меня, убей его! Сам я слишком слаб.

К вечеру Арахдзау прибыл к Куан-алдару и, подъехав к его дому, позвал:

— Хозяева, не пустите ли гостя?

Выбежал из дома сын Куан-алдара и пригласил Арахдзау:

— Заходи к нам, будешь нашим гостем!

Арахдзау вошел в дом. Его посадили за стол, принесли ужин, и все сели за еду. Арахдзау сказал Куан-алдару:

— Позволь мне надеяться, и мне будет легче просить тебя.

— Всякая вещь имеет цену. Говори, наш гость. О чем ты хочешь просить?

И тут Арахдзау рассказал хозяевам, зачем он приехал. Куан-алдар ответил ему:

— У нас такой обычай: покажи три раза свою отвагу — и девушка твоя! Иначе не можем мы выдать ее за тебя.

— Хорошо, пусть будет по-твоему, — сказал Арахдзау.

— Тогда завтра с утра отправляйся в Рыбное ущелье, поймай рыбу для свадебного угощения.

Наутро сын Куау-алдара и Арахдзау пошли в Рыбное ущелье. А Сырдон уже тут как тут. Изловил рыбину, заколдовал ее и превратил в оленя-рыбу. Показалась олень-рыба перед Арахдзау, и кинулся он за ней. Добежали они до Молочного озера. Посреди озера — остров, на нем — лужайка. Олень-рыба кинулась туда, ходит там, пасется. Арахдзау приметил ее и пустил в нее стрелу. Олень-рыба свалилась. «Как бы вынести ее оттуда?» — подумал Арахдзау. Вошел он в озеро, и сразу ноги его ниже щиколоток окаменели. Дошел он до середины озера, и ноги его по колени превратились в камень. Тут увидел вдруг Арахдзау перед собой Сырдона.

— Ну как, Арахдзау! Ты одолел меня силой, а я одолею тебя хитростью! — сказал Сырдон.

Понял тогда Арахдзау, что он обманут. Достал из-за пазухи пуговицу отца своего Бедзенаг-алдара, надел ее на конец стрелы и выстрелил. Дрожа, полетела стрела и вонзилась в порог Бедзенагова дома. А сам Бедзенаг-алдар в это время грелся на солнце. Вытащил он стрелу и понял, что попал в беду Арахдзау. Кликнул он слугу и сказал ему:

— Спеши в Страну нартов и скажи Сослану: твой брат Арахдзау попал в беду, и ждет он твоей помощи.

В тот же день слуга Бедзенага прибыл в селение нартов и вот уже передал Сослану поручение Бедзенаг-алдара. Оседлал Сослан свою серую лошадь и прискакал к Бедзенаг-алдару.

— Скажи скорее, в какую сторону уехал мой брат Арахдзау? — сказал Сослан.

— Уехал Арахдзау к Куан-алдару и прислал нам оттуда кровавую весть, — ответил Бедзенаг-алдар.

— Тогда дай мне скорее панцирь Церека и Цылан-коня, которых я подарил Арахдзау, чтобы скорее мне добраться до него.

Дал ему Бедзенаг-алдар панцирь Церека, и, вскочив на Цылан-коня, Сослан шевельнул поводьями и месячный путь совершил за день. Но за это время Арахдзау уже умертвил себя своей стрелой.

Прибыл Сослан к дому Куан-алдара и крикнул:

— Выгляни ко мне, Куан-алдар!

И от крика его затряслись стены дома. Куан-алдар вышел к нему и пригласил:

— Заходи к нам в дом. Видно, что ты не обычный гость.

— Незачем мне заходить в твой дом! Отвечай поскорее, где мой брат Арахдзау?

— Они вместе с моим сыном ушли в Рыбное ущелье, и пока ничего от них не слышно, — ответил ему Куан-алдар.

Сослан направил коня в Рыбное ущелье и через мгновение оказался там. Вблизи Молочного озера увидел он людей, ведущих веселый хоровод, и спросил их:

— Чего вы пляшете? Что хорошего случилось у вас?

— Как же не плясать? Большая радость у нас. Сын Бедзенаг-алдара приехал свататься к дочке нашего алдара, и мы убили его с помощью Сырдона.

— А где же его тело? — спросил Сослан.

Люди Куан-алдара повели Сослана к Молочному озеру.

Как только увидел Сослан мертвого Арахдзау, закричал он людям Куан-алдара:

— Эх вы, ослы! Только об этом и хотел я проведать!

Сырдон сразу по голосу узнал Сослана и сказал людям:

— Берегитесь! Он рожден из камня и может погубить вас.

И тут же Сырдон превратился в птицу и улетел. А Сослан стал рубить людей Куан-алдара. Передних он убивал, а задних уносили потоки крови. Так Сослан истребил их всех до последнего. Поймал он сына Куан-алдара, притащил его в дом Куан-алдара и сказал отцу:

— Доставь тотчас же мертвое тело моего брата сюда, иначе я отсеку голову твоему сыну.

Каково тут было Куан-алдару! Он тут же велел принести мертвое тело Арахдзау. Сослан взвалил мертвого своего брата на плечи алдара и его сына и сказал им:

— Теперь идите впереди меня к отцу Арахдзау и передайте ему мертвое тело его сына.

Что иное могли сделать Куан-алдар и его сын? Понесли они мертвого Арахдзау, прибыли к Бедзенаг-алдару, а Сослан привел с собой дочь Куан-алдара и сказал Бедзенаг-алдару:

— Вот перед тобой убийца твоего сына, а это та, из-за которой погиб Арахдзау.

Построил Бедзенаг-алдар склеп из серебра и положил там своего сына. Сослан отрубил голову Куан-алдару и его сыну и повесил над входом в склеп. А трупы выбросил на свалку. Бедзенаг-алдар поблагодарил Сослана за то, что он отомстил за Арахдзау. Потом Сослан вернулся домой, а дочь Куан-алдара осталась у Бедзенаг-алдара.

Семь лет сватался Сослан в Ведухе, прекрасной дочери Челахсартага, и семь лет подряд отказывал ему гордый Челахсартаг, сын Хиза.

Однажды нартский род Алагата устроил пир. Все нарты собрались на этот большой пир. В обширном доме Алагата уселись они рядами.

Урызмаг сидел во главе одного ряда столов, Хамыц — во главе другого, во главе третьего ряда сидел нарт Сырдон.

Был приглашен на этот пир и сын Хиза Челахсартаг.

Ели и пили нарты на торжественном пире рода Алагата. Волнами перекатывались здравицы — от старших к младшим и от младших к старшим.

В разгаре был пир, когда Челахсартаг, сын Хиза, стал спорить с Сосланом о том, кто из них лучше.

— Клянусь отцом своим, — сказал Челахсартаг, — во всем готов я состязаться с тобой и уверен, что во всем превзойду тебя. Ну-ка, давай спляшем на спор.

— Спляшем, — ответил Сослан. — А что ты поставишь в заклад?

— Вот если ты спляшешь лучше меня, — сказал сын Хиза, — тогда я выдам за тебя дочь свою, красивую Ведуху. Ну, а ты что поставишь?

— Шлем Бидаса поставлю я, — сказал Сослан. — При вести о битве шлем этот сам взлетает на голову воина, покрывает её, и воин становится неуязвимым. Но еще в придачу ставлю и мой меч, и мой панцирь. Как старшему и как гостю у нартов, тебе начинать, Челехсартаг.

Вскочил с места сын Хиза и начал плясать. Сначала он долго плясал на земле, потом на стол вскочил сын Хиза и стал плясать на столе — и тут же задел и пролил рассол и хлеб уронил со стола.

Сел Челахсартаг на свое место, и пошел плясать Сослан.

Хорошо плясал сын Хиза, но Сослан плясал лучше — как вскочил он на стол и пошел перескакивать со стола на стол! Волчком кружился он по самому краю столов и ни одного куска хлеба не задел, ни одной чаши не пролил. Потом подняли все пирующие свои мечи и кинжалы остриями вверх, и начал Сослан плясать невиданный танец на остриях мечей и кинжалов. С такой быстротой вертелся он, с какой колеса мельницы кружатся в бурном потоке.

— Ну и ловок — как бес! — восклицали те, что любовались пляской Сослана.

Долго плясал Сослан.

Когда сел он на свое место, хозяева пира Алагата внесли до краев наполненную ронгом большую почетную чашу Уацамонга. За четыре ручки поддерживали они эту чашу и, обратившись к пирующим, сказали:

— Тот, кто спляшет, держа на голове нашу чашу Уацамонга, и не прольет из нее ни капли ронга, тот поистине будет считаться лучшим танцором.

Вскочил с места сын Хиза, поставил на голову чашу Уацамонга и пошел плясать. Хорошо плясал он, ничего не скажешь, но все же капли ронга нет-нет да и переливались через края чаши. После того как кончил плясать Челахсартаг, снова наполнили до краев чашу Уацамонга и подали ее Сослану. Поставил Сослан себе на голову чашу Уацамонга и пошел плясать. Еще лучше, чем первый раз, плясал он, и ни капли ронга не перелилось через край чаши. Ну, как было не удивиться такой пляске?

Кончил плясать Сослан, и сказал нартам сын Хиза Челахсартаг:

— Чтобы вам всем здесь погибнуть, если не услышу я от вас правды о том, кто из нас плясал лучше.

— Ты услышишь правду, — ответили нарты. — Ты, сын Хиза, плясал хорошо, но Сослан плясал лучше тебя: спор выиграл Сослан.

Ничего не ответил Челахсартаг, в гневе выскочил из-за стола, сел на своего коня и поскакал к себе домой, в крепость Хиза.

На другой день собрал Сослан своих друзей и поехал в крепость Хиза за прекрасной Ведухой, которую обещал ему Челахсартаг.

Но накрепко запертыми оказались ворота крепости, и понял Сослан, что изменил Челахсартаг своему слову и не хочет выдать за него красавицу Ведуху. И решил тогда Сослан силой взять крепость Хиза и увезти красавицу Ведуху.

Вернулся Сослан домой, позвал глашатая и сказал ему:

— Пройди повсюду и прокричи громко нартам: «Сегодня пятница, а в следующую пятницу идем мы в поход на крепость Хиза! И тот дом, который не вышлет нам воина, тот дом навеки отдаст мне в рабство юношу!»

Известил глашатай всех нартов об этих словах Сослана. И во всех нартских домах стали снаряжать воинов.

У табунщика нартов не было взрослых сыновей, его единственный сын еще лежал в колыбели. И громко сетовал табунщик:

— Сам я пойти в поход не могу: не на кого оставить мне табуны. А если не пойду я в поход, то должен буду отдать Сослану в вечное рабство единственного сына.

Изо дня в день целую неделю сокрушался табунщик, днем и ночью размышлял он вслух о своей беде. И вдруг услышал он из колыбели голос своего сына:

— Не кручинься, отец, отправь лучше меня в войско Сослана.

Удивился отец и ответил сыну:

— Разве бы я горевал, если бы мог ты отправиться в поход?

Потянулся тогда мальчик в своей колыбельке, расправил руки и ноги — затрещала колыбель и распалась на части. И сказал мальчик матери своей:

— Я что-то голоден, нана.

Тут испекла мать хлеб. И в длину и в ширину равен был этот хлеб росту мальчика. Мальчик тут же съел весь хлеб, и на глазах у отца и матери вырос вдвое.

— Теперь я отправлюсь в поход, — сказал он. — Если Сослану во время боя надо будет сойти с коня, то я смогу хотя бы уздечку подержать.

Большое войско собрал Сослан и повел его в поход. В пути догнал войско мальчик. Увидел его Сослан и спросил:

— А ты куда собрался?

— Еду в поход. Буду у тебя воином, — ответил мальчик Сослану.

— Дело без молокососов обойдется, — сказал Сослан. — Поворачивайся лучше обратно.

— Не гони меня, Сослан, — сказал мальчик. — Я еще пригожусь тебе. Нужно тебе будет спешиться в бою, хоть уздечку твоего коня я смогу подержать.

— Пуглив мой конь. Если вырвет он у тебя уздечку, за что ты его схватишь?

— Я схвачу его за челку.

— А если ты оторвешь его челку?

— Я схвачу его за гриву.

— А если ты гриву оторвешь, и он вырвется?

— Я схвачу за уши.

— А если уши оторвутся?

— Я схвачу за хвост.

— А если хвост останется в твоих руках?

— Я ухвачусь за его заднюю ногу.

— А если он оставит тебе свою ногу?

— Ну, если ты не сочтешь для себя позором среди нартов скакать на трехногом коне, без челки, без гривы, безухом и бесхвостом, то никакой позор мне не страшен.

— Не простой это мальчик! — сказал Сослан и принял его в свое войско.

Окружило войско нартов крепость Хиза и начало ее осаждать. Но крепко-накрепко заперты ворота крепости. Ничего не может поделать Сослан, ни один камень не сдвинулся с места в крепостных стенах. Соскочил Сослан с коня, оставил коня мальчику, а сам подошел к воинам, осаждающим крепость.

Долго смотрел мальчик на то, как идет сражение, а потом выбрал он в лесу самое высокое дерево, пригнул его к земле, привязал коня Сослана за четыре ноги к ветвям, уздечкой примотал его голову к вершине. Отпустил он дерево, выпрямилось оно и подняло коня над всем лесом.

Побежал мальчик к Сослану. Увидев его, спросил Сослан:

— Куда дел ты коня?

— Посмотри, как он крепко привязан, — ответил мальчик. — Не бойся, никуда не убежит. А меня пусти сражаться.

На вершине дерева увидел Сослан коня своего и подумал: «Хорошего друга нашел я себе». А мальчик все просит Сослана. Что было делать Сослану! Согласился он. И сказал мальчик Сослану:

— Видишь, над крепостью Хиза высится черный утес. Я залезу туда и буду разбивать его своей пятой. Обломки его будут падать в крепость Хиза и разрушать ее. Есть у Челахсартага заветная стрела, изготовленная небесным Курдалагоном. Пустит он в меня эту стрелу, попадет она мне в пятку, упаду я с высоты утеса, но ты подхвати меня, не допусти, чтобы я коснулся земли. Через семь ручьев должен ты перенести меня, и тогда исполнит Бог твое желание. Оживу я, разрушу крепость Хиза и вынесу тебе красавицу Ведуху. Но если уронишь ты меня на землю и не сумеешь перенести через семь ручьев, то погибну я и ничего не выйдет из твоего похода.

Забрался мальчик на вершину Черного утеса и стал разбивать его своей пяткой. Полетели осколки в крепость Хиза, и много улиц завалили они. Увидел тут мальчика Челахсартаг и пустил в него стрелу Курдалагона. Вонзилась стрела в пятку мальчика, и, как сноп, покатался он по склону утеса. Но схватил Сослан свою бурку, широко развернул ее, поймал в нее мальчика и, не дав ему коснуться земли, держа мальчика на руках, быстро побежал, перескакивая через ручьи. Три ручья миновал он, и вдруг встретился ему старик. На плечах старика старый кожаный мешок, а под мышкой вилы со сломанными зубцами. А это коварный Сырдон принял образ старика.

— Куда ты спешишь так, отец? — спросил его Сослан.

— Разрушили нарты крепость Хиза, вот я и спешу туда: может быть, и мне перепадет кое-что из добычи. А ты как будто похож на нарта Сослана. Так что же ты возишься здесь с мертвецом? Ведь этак похитят твою красавицу Ведуху, — сказал старик.

Не послушал Сослан старика, побежал он дальше. Когда перескочил он с мальчиком на руках через четвертый ручей, зашевелился мальчик. Перескочил он через пятый ручей — забилось у мальчика сердце. Еще перейти два ручья — и совсем оживет мальчик. Изо всех сил бежит, торопится Сослан. Вот миновал он шестой ручей и видит: идет ему навстречу старуха с ситом в руках.

— Не Сослана ли я вижу перед собой? Что ты возишься здесь с мертвецом? Взяли нарты крепость Хиза и похитили твою красавицу Ведуху. Видишь, я тоже тороплюсь туда со своим ситом: может быть, и мне что-нибудь перепадет из богатой добычи.

Дрогнуло сердце Сослана: раз женщина так говорит, то не может это быть ложью. Не знал Сослан, что это все шутки Сырдона.

Разостлал Сослан на холме бурку, положил на нее мальчика, а сам кинулся к своему войску. Прибежал, видит — сидят нарты у стен крепости, дожидаются Сослана. Понял тут Сослан, что обманут он, кинулся обратно к мальчику, но застал его мертвым. Землей мертвящей успел посыпать его Сырдон, и умер мальчик.

Что тут делать Сослану? Отпустил он домой свое войско, сам подошел к тому роднику, откуда брали воду люди Хиза, притворился мертвым и даже весь покрылся червями. Пришли из крепости Хиза к роднику водоносы и увидали мертвого. Вернулись они обратно и рассказали Челахсартагу, что лежит у родника красивый мужчина, умер он, и даже черви покрыли его. По их рассказу узнал Челахсартаг, что мертвый человек — это Сослан, но не поверил в смерть Сослана.

— Совсем он не мертвый, притворяется, — сказал Челахсартаг.

— Я пойду туда, — сказала Ведуха, — хочу увидеть его.

— Не ходи, — сказал ей отец. — Он поймает тебя.

— Не тронет он меня, — ответила Ведуха.

Скрыв лицо ладонью, спустилась она к роднику. Зачерпнула она воды и вернулась домой. Трудно было Сослану сдержаться при виде ее, но он даже не шевельнулся.

— Постыдился бы ты, отец! — упрекнула Ведуха Челахсартага. — От этого мертвого, кроме костей, ничего не осталось, а ты даже мертвого так боишься его, что не смеешь к нему подойти. Если Сослан мертвый способен внушать такой страх, значит, был он отважен и достоин меня. Ах, почему ты не выдал меня за него! Никого я не встречу теперь лучше его!

— Он не умер еще, — сказал Челахсартаг.

И приказал Челахсартаг слугам своим накалить докрасна вертел и воткнул его в пятку Сослану.

— Если вертел, пронзив всю ногу, выйдет над его коленом и он все-таки не шевельнется, вот тогда я поверю, что он мертв.

Слуги сделали так, как велел им Челахсартаг: накалили они докрасна вертел и от пятки пронзили им ногу Сослана. Стерпел Сослан эту боль и не шевельнулся. Но все-таки не поверил Челахсартаг в смерть Сослана.

— Принесите мне вертел, — сказал он.

Взял Челахсартаг вертел и понюхал его.

— Жив еще этот проклятый Богом, — сказал Челахсартаг.

— Что ты только говоришь! — сказала Ведуха. — Если кому колючка вонзится в ногу — и то ему не удержаться от крика. Но если этот нарт, которому в пятку вонзили раскаленный вертел, жив и даже не охнул и не шевельнулся, то какой же другой жених был бы больше достоин меня?

Вышла Ведуха из крепости и, ударяя себя по лицу, стала причитать, как по дорогому покойнику. Подошла она к тому месту, где лежал Сослан, и сказала:

— О ты, из несчастных несчастный! Умер ты в тяжелых страданьях! Если бы знала я раньше о том, что тебе грозит смерть, я бы бросилась в быструю речку, чтобы только спасти тебе жизнь. Как же не пожалеть, что умер ты без славы!

Трудно было сдержаться Сослану, но опять сдержался он и даже не шевельнулся.

Увидел Челахсартаг, что вернулась его дочь невредимой, не выдержал и вышел из крепости, чтобы взглянуть на мертвого врага.

Вот все ближе подходит он к Сослану, вот подошел он совсем близко. И тут не выдержал Сослан, вскочил он и бросился на Челахсартага. Кинулся Челахсартаг к воротам крепости, и тут настиг его Сослан, ударил его мечом и снес ему полчерепа. Но Челахсартагу все же удалось скрыться в крепости, и крикнул он оттуда Сослану:

— Через неделю повторится бой, а пока поднимусь я к Курдалагону, чтобы он залечил мне голову!

Поднялся сын Хиза Челахсартаг на небо, и Курдалагон сковал ему из меди новую крышку черепа. Но, надев ее на голову Челахсартага, спросил Курдалагон:

— Снаружи я приколочу ее гвоздями, но как загнуть мне их изнутри?

— Об этом не беспокойся, — ответил Челахсартаг. — Каждый раз, когда ты будешь забивать гвоздь снаружи, я кашляну — и гвоздь загнется как нужно.

Так вылечил Курдалагон сына Хиза Челахсартага. Когда наступил день поединка, помолился Сослан Богу:

— Бог богов, мой Бог! Если я зачем-нибудь нужен тебе и наделен тобою хоть небольшим счастьем, то повели солнцу греть с такой силой, чтобы у лысого голова треснула, а медный череп расплавился.

Вышел из крепости сын Хиза Челахсартаг и стал дожидаться Сослана. Но Сослан не идет. Ждет сын Хиза, а солнце греет все жарче, и расплавилась тут медная крышка черепа Челахсартага, сгорел его мозг, и, не сходя с места, умер Челахсартаг.

Увидел это Сослан, вошел в крепость и сказал Ведухе:

— Я убил отца твоего, теперь ты моя.

— Я согласна быть твоей женой, — ответила Ведуха. — Только сначала нужно похоронить прах отца моего.

И велел тут Сослан выстроить большой склеп, и положил в него мертвого Челахсартага.

— Я похоронил твоего отца, — сказал Сослан Ведухе. — Какую еще отговорку придумаешь ты?

— Хочу я своими глазами увидеть, как похоронен отец мой, — сказала Ведуха, — и тогда да благословит нас Бог, кого мне тогда бояться?

— Ну что же, пойдем, и взгляни сама, — сказал Сослан. Не видел Сослан, что булатные ножницы спрятала Ведуха в своем рукаве. Взглянула Ведуха на мертвого отца, ножницами пронзила она свое сердце и замертво упала на труп. И пришлось Сослану похоронить ее рядом с отцом.

— Много несчастий пережил я, но такого еще не случалось со мной, — сказал Сослан.

Да и как было не горевать ему о красавице Ведухе, которой он столько лет добивался? Решил он охранять тело своей возлюбленной. Три дня и три ночи сидел у ее изголовья и вдруг видит: из угла склепа ползет змея и подползает к телу Ведухи. Схватил Сослан свой меч и надвое разрубил змею. Хвостовая половина змеи осталась на месте, а та половина, где голова, быстро уползала обратно в норку. Стал Сослан ждать, что будет. И вот видит он, что змея выползла из норы и держит в пасти волшебную бусину — бусина исполнения желаний. Этой бусиной потерла змея то место, где разрубил ее Сослан, и тут же срослись обе половины, и поползла змея прочь. Но Сослан ударил ее мечом по голове и убил насмерть. Вынул он из пасти ее бусину исполнения желаний и приложил к ране Ведухи. Вздохнула девушка, потянулась и сказала:

— Как долго спала я!

— Долго, очень долго, — ответил ей Сослан.

Вывел Сослан Ведуху из склепа и привел ее в свой дом. И весело зажили Сослан и Ведуха, и крепко любили они друг друга.

Поехал Сослан в дальний поход, в ту сторону, откуда восходит солнце. Выше земли, ниже облаков мчит Сослана конь его, силой своей равный буре. Были некоторые из нартских юношей злы на Сослана и, когда он уехал в поход, стали придумывать, какую бы рану побольнее нанести сердцу Сослана, какое бы зло причинить ему.

И сговорились они так:

— Давайте бросим его мать, Шатану, в озеро Ада, живую пошлем ее в Страну мертвых.

Пришел к Шатане один из юношей и сказал ей:

— Сегодня пятница, а жить тебе осталось до следующей пятницы. Поэтому торопись, замаливай за эту неделю все грехи, — в следующую пятницу мы бросим тебя живьем в озеро Ада.

Защемило тут сердце Шатаны, зарыдала она, крупными бусами посыпались слезы из глаз ее. И стала придумывать Шатана, как сообщить ей об этой беде сыну своему, из камня рожденному Сослану. Находчива была Шатана. Испекла она три медовые лепешки, побежала к реке и села на тот камень, из которого родился Сослан. И взмолилась Шатана:

— Бог богов, мой Бог! Пришли мне такую птицу, которая донесла бы до Сослана мое слово.

Сидит Шатана, ждет. И вот видит — коршун летит над нею.

— Эй, коршун! Великим подарком я тебя одарю, если полетишь ты вестником тревоги в ту сторону, откуда восходит солнце, и скажешь Сослану, что его недруги хотят живьем послать меня в Страну мертвых. Скорей возвращайся, Сослан!

— Еще худших несчастий желаю я Сослану! — прокричал сверху коршун в ответ Шатане. — Все ущелья и овраги завалил он тушами убитых зверей, а все мало ему, и, когда я вылетаю полакомиться падалью, он стреляет в меня.

Улетел коршун, а следом за ним над головой Шатаны, каркая, тяжело пролетела ворона. И к ней обратила Шатана свою подобную песне мольбу:

— Ворона, черная ворона! Прошу тебя, толстошеяя, полети ты туда, откуда солнце восходит! Не впервой тебе быть вестником несчастья. Прокаркай Сослану, что хотят нарты бросить мать его живьем в озеро Ада. Услужи мне, и я так одарю тебя, что ты запомнишь об этом навеки.

— Нет, не полечу я, Шатана, вестницей о твоем несчастье. Бывало, сын твой Сослан набьет полное ущелье дичи, но даже косточки никогда не оставит он мне, — прокаркала ворона. — Хотела бы я тебя видеть в беде еще большей.

— Будь же ты навеки бесприютной среди птиц! — прокляла ее Шатана.

Улетела толстошеяя ворона. Плачет в отчаянии Шатана. И тут прилетела на плач ее тонкошеяя сорока. Села перед ней и стрекочет. И к ней взывает Шатана:

— Ускакал сын мой в ту сторону, где восходит солнце. Донесла бы ты до него тревожную весть, что хотят нарты бросить живьем его мать в озеро Ада. Какой бы я сделала тебе драгоценный подарок!

— Хоть бы одним глазом посмотреть на такое горе Сослана! — прострекотала сорока. — Или ты не помнишь, как он меня хлопнул метлой, когда я утащила куриное яйцо из твоего курятника? Насилу я тогда спаслась от него и в жизни никогда этого ему не забуду.

Закрыла лицо руками Шатана и заплакала горько. Вдруг услышала она над ухом щебетание ласточки.

— Что за горе у тебя, дорогая Шатана? О чем ты льешь слезы? — ласково спросила ласточка.

— Как же мне не плакать? — ответила Шатана. — Наши недруги хотят в пятницу живьем бросить меня в озеро Ада. Сын же мой и защитник Сослан находится в дальнем походе, и некому за меня заступиться.

— Может, я могу помочь тебе? — спросила ласточка. — В жизни я никогда не забуду, как спасла ты птенцов моих из хищной кошачьей пасти, выкупала их в парном молоке и уложила обратно в гнездо.

— Лети туда, ласточка, откуда восходит солнце, найди там Сослана, который на целый год уехал в поход, будь вестником тревоги! Скажи, что недруги его хотят в пятницу бросить его мать в озеро Ада. Пусть поторопится он и скорее вернется!..

— Как не согласиться мне быть вестником тревоги твоей, прославленная Шатана! Как могу я забыть, славная Шатана, твои благодеяния! — ответила ласточка. — Я сейчас же полечу к нему. Но вдруг он не поверит мне?

Сняла тут быстро Шатана кольцо со своего пальца и надела его на шею ласточке. Распростерла ласточка крылья и полетела в ту сторону, где восходит солнце.

Куда за семь недель и семь дней доскакал на своем могучем коне-бурегоне нарт Сослан, туда за одну ночь к восходу светлой утренней звезды Бонварнон долетела ласточка. Под тенистым кустом, на мягкой зеленой траве, беспечно отдыхает Сослан. И ласточка села на ветку над его головой и запела, зазвенела на тысячи ладов:

— Эй, прославленный нарт, буйный Сослан, безмятежно лежишь ты на мягкой зеленой траве, а любимую мать твою Шатану хотят недруги твои бросить живой в озеро Ада. Бусами сыплются слезы ее. Как луча солнца, ждет она твоего возвращения.

— Ласточка, ты всегда была другом людей, и я понимаю твою речь, но чем подтвердишь ты правду своих слов?

И тут сбросила ласточка с шеи своей кольцо Шатаны. Как было не узнать Сослану это кольцо? Одним прыжком очутился Сослан на своем подобном буре и быстром, как облака, коне и поскакал обратно. Много уже проскакал он и вдруг видит: изнемог бедный человек, лежит на дороге и подняться не может.

— Эй, нарт Сослан, я тебе поручаю мою жизнь, — сказал он Сослану, а сам даже головы не в силах поднять от земли.

И тут же спрыгнул Сослан с коня своего и, нагнувшись, спросил бедняка:

— Что с тобой? Чего тебе нужно? Чем могу помочь я тебе?

— С голоду умираю и только от тебя жду спасения, — ответил ему бедняк.

Торопился Сослан на помощь к матери своей, и не взял он с собой ничего съестного. Но даже в голову ему не пришло бросить на голодную смерть человека. Поскакал он в лес и вернулся оттуда с тушей оленя. Развел он костер, насадил мясо на вертел и только после этого, пожелав голодному доброго дня, хлестнул коня и помчался своей дорогой. Проскакал он уже добрую часть пути и вдруг видит: летит орел и в когтях своих несет ребенка. Взял тут Сослан свой лук и стрелу пустил в орла. Не выпуская ребенка из когтей, упал орел в реку. Подскакал Сослан к берегу, соскочил с коня, кинулся в реку и спас ребенка. Посадил он ребенка с собой на седло. На околице селения встретила Сослана женщина с лицом, исцарапанным от горя: на ее глазах утащил орел ее дитя. Отдал ей Сослан ребенка, и поблагодарила его мать:

— Я бедная вдова, — сказал она, — и ты спас моего единственного сына.

Торопится, скачет Сослан, погоняет он своего коня. Но как ни торопился он, все же опоздал — уже бросили Шатану живьем в озеро Ада. Кинулся Сослан к озеру, но не нашел он там своей матери.

Тогда вернулся он в нартское селение и наказал своих недругов. А потом отправился Сослан в Страну мертвых, к самому Барастыру. «Может, отдаст мне обратно мою мать», — подумал Сослан.

Подскакал он к воротам Страны мертвых и постучался. И тогда сам Барастыр, повелитель Страны мертвых, вышел к нему. И стал у него Сослан выпрашивать свою мать. И сказал Барастыр Сослану:

— Немало свершил ты грешных дел, нарт Сослан. Но за то, что, торопясь на помощь к матери своей, ты не отказал голодному человеку и спас его от смерти, и вырвал сына бедной вдовы из когтей орла, я отдаю тебе твою мать.

Отпустил Барастыр Шатану, вернулись они в селение нартов и стали опять жить среди них.

У Алымбега было шестеро взрослых сыновей и одна-единственная дочь. И сам Алымбег и все шестеро взрослых сыновей его нашли смерть от руки Сослана, их кровника. В живых осталась из детей Алымбега только единственная дочь. Жена Алымбега была беременна и вскоре после смерти мужа родила сына. Сырдон дал этому мальчику имя: Алымбегов сын Тотрадз назвал он его. А мальчик Тотрадз был таков, что за день прибавлялся он в росте на пядь, а за ночь — на четверть. Спереди был он из чистой стали, но со спины уязвим, как любой человек.

Конечно, Сослан понимал, что если Алымбегов сын Тотрадз возмужает, то будет ему мстить за отца и за братьев. И они вместе с Шатаной решили с корнем вырвать род Алымбега.

— Возьми, — сказала Шатана Сослану, — да в следующую пятницу собери народ на Площади игр и заставь глашатая прокричать: «Сегодня пятница, а в следующую пятницу от чьего дома не выйдет мужчина на состязание, тот поплатится близким ему человеком!» Из дома Алымбега некому будет выйти, и ты возьмешь в невольницы его дочь, сестру Тотрадза. А потом и с маленьким Тотрадзом как-нибудь управишься.

Сослан так и сделал.

Услышала слова глашатая мать Тотрадза, еще не снявшая похоронных одежд по мужу и шестерым сыновьям, присела возле колыбели сына своего, заплакала и сказала:

— Пусть не простит тебе Бог, Сослан, того, что ты совершаешь. Ведь известно тебе, что осиротевший дом Алымбега не может послать мужчину на состязание. Вижу я, замыслил ты пожрать жизнь единственного и последнего моего сына.

Мальчик спал в это время, но плач матери пробудил его.

— Что с тобой, нана, о чем ты плачешь?

— Нет, я не плачу. Спи спокойно, пусть мать твоя будет жертвой за тебя, — сказала мать сироты.

Она хотела скрыть свое горе от сына. Но мальчик не оставлял ее в покое, и тогда она сказала ему:

— Как же мне не плакать, дитя мое! Сколько ни было у меня сыновей до тебя, все они, да и мужественный отец твой, нашли смерть от руки Сослана. Только ты да сестра твоя остались у меня. Но вот задумал он и вас пожрать. Объявил, что каждый дом, от которого в пятницу не выйдет мужчина на Площадь игр, должен отдать ему девушку в пленницы. Некого нам послать на Площадь игр, значит, заберет он в невольницы единственную твою сестру.

— Не бойся, мать моя, я выйду на Площадь игр состязаться с могучими нартами и не допущу позора для нашего дома, не отдам я в неволю сестру мою единственную.

— Если бы ты, мое солнце, был в таком возрасте, что мог бы выходить на игры нартов, то не были бы столь печальны дни мои, — ответила мать.

— Так не назовусь же я впредь сыном отца моего Алымбега, если единственную сестру мою отдам в неволю! Ведь недаром же Гатагов сын Сырдон дал мне имя Тотрадз! — воскликнул мальчик.

Заворочался он в колыбели, разорвал свивальник и уперся в боковины. Сломалась колыбель, и во все стороны разлетелись части ее. Одна ее боковина отскочила и ударилась о снеговой хребет, — с того-то времени горы отделились друг от друга. Другая упала в дальнюю степь, — с той-то поры холмами и оврагами покрылись степи. Третья боковина упала в лесу, — с той-то поры в лесу и появились поляны. Четвертая боковина упала в море — и острова поднялись из глубины его.

С такой силой вскочил мальчик, что ударился головой о потолок. Крепко, по-мужски стал на землю и сказал своей матери:

— Еще когда был в утробе, слышал я, что мой отец Алымбег всю жизнь в походах провел. Был он, говорят, именитым мужем — так неужели не осталось коня от него?

— Как же могло статься, чтобы не было у него коня? — ответила ему мать. — Но перед смертью спустил он коня в подземелье и завалил вход скалой. И корма там есть запас, и родник, откуда он пьет воду. Но нет за ним ухода, и увяз конь по уши в навозе. Только спереди к нему подходить нельзя.

Тотрадз снял со стены плеть отца своего Алымбега и пошел к подземелью.

— Погоди, мое солнце, — сказала ему мать. — Тяжелой плитой завален вход в подземелье. Двенадцать пар быков ее привезли. Не сможешь ты сам сдвинуть эту плиту. Я позову людей тебе на помощь.

Ничего не ответил ей мальчик, подошел к двери в подземную конюшню, оттолкнул он плиту рукоятью плети в сторону. За уши схватил коня, вытащил его из навоза и повел к реке. Там почистил и выкупал он коня, и стал после этого конь сверкать, словно его почистили яичным белком.

Привел мальчик коня домой и серебряным седлом отца оседлал его.

— Не может быть, чтобы после отца не осталось оружия, — сказал он матери.

— Пойди во внутреннюю комнату, там на стене увидишь ты оружие отца своего. В жажде боя оно синим пламенем пылает. Там же, в черном железном сундуке, что замкнут пружинами, найдешь ты его кольчугу и шлем.

Быстрым шагом прошел Тотрада во внутреннюю комнату дома.

Семь дверей он миновал, а когда открыл восьмую, попал во внутреннюю комнату и увидел: оружие отца его Алымбега сверкает на стене.

Отомкнул мальчик черный железный сундук с пружиной, достал оттуда кольчугу и шлем отца своего и надел их на себя. И, подвязав отцовское оружие, вышел он к матери.

— Так вот и будет. От нашей семьи еду я на Площадь игр состязаться с нартской молодежью, — сказал он и быстро подошел к коню.

Взволновалась мать, боялась она, что убьет Сослан Тотрадза. Но мальчик в полном снаряжении легко взлетел на коня, и конь заплясал под ним.

— Взгляни-ка, нана, хорош ли я на коне? — спросил Тотрадз. — Если я не хорош на коне, не поеду я со двора.

— Ты да не хорош, солнце мое маленькое! — ответила мать.

И захотелось ей испытать, крепко ли сидит на коне ее сын, и сказала она ему:

— Бывало, когда отец твой отправлялся в поход, то раньше чем выехать со двора, взбодрит он плетью коня своего, даст ему поводья и перескочит через забор, а потом обратно во двор перескочит и, попрощавшись со мной, отправляется в путь.

Хлестнул тут коня Тотрадз, одним махом перескочил конь через забор. Повернул Тотрадз коня, еще раз ударил плетью, и перелетел конь обратно во двор. Тут еще раз ударил Тотрадз коня плетью и дал ему поводья, чтобы выехать со двора.

— Подожди, дитя мое, не торопись, — сказала ему мать. — Я хочу, чтобы ты узнал того, кто пожрал твоих братьев и отца твоего. Когда ты приедешь на Площадь игр, внимательно разгляди всех людей и приметь того, кто при ходьбе вкось ставит ступни, у кого глаза не меньше обода сита, у кого в одном глазу два зрачка, у кого борода торчит во все стороны, как иглы ежа. Берегись этого человека, — это он пожрал отца твоего и братьев твоих.

Поджигитовал мальчик на коне и выехал со двора. Была пятница — день, на который назначены были игры нартов. Вся нартская молодежь собралась на Площади игр, и только из дома Алымбега Алагата не было мужчины на состязаниях.

Вот начала игры нартская молодежь. Чудеса одно удивительнее другого показывали молодые нарты, но черный всадник Сослан всех превзошел. Вдруг со стороны селения показалось черное облако, и черные вороны взлетают над ним. Удивились нарты, никак не поймут, что бы это могло быть.

Поглядел Сырдон зорким своим глазом и сказал:

— То, что кажется вам черным облаком, — совсем не черное облако: это скачет к нам серый конь Алымбега Алагата, пар из его ноздрей приняли вы за облако. То, что кажется вам черными воронами, — это не черные вороны, а комья земли, которые из-под его четырех копыт взлетают выше головы его.

— Конь-то скачет, мы видим, но всадника не видать, вот чему мы удивляемся, — ответили некоторые юноши.

И тогда сказал им Сырдон:

— Всадник на нем есть, а какой это всадник, вы сейчас увидите своими глазами.

Тут еще возросло удивление нартской молодежи: какой же всадник осмелился сесть на прославленного коня Алымбега? Да ведь этого всадника даже из-за луки седла не видать.

А всадник уже прискакал.

— Пусть счастье сопутствует вашим играм, гордая нартская молодежь! — громко воскликнул маленький всадник.

— Во здравии прибывай к нам, Тотрадз, сын Алымбега Алагата, — ответил ему Сырдон, тот, кто дал ему имя.

Поехал по площади Тотрадз, оглядывая нартскую молодежь, разыскивая того, с кем ему надо сразиться. Как только увидел он Сослана, сразу узнал его по приметам, о которых говорила ему мать.

— Ну, Сослан, давай посостязаемся с тобой, — сказал Тотрадз. — Я вижу, нет пары ни у тебя, ни у меня.

— Ишь ты, щенок! — ответил Сослан. — Как же мне с тобой состязаться, когда у тебя с углов губ еще молоко матери капает! Что мне скажут те, кто увидит, что я состязаюсь с тобой?

— Никак нельзя тебе отказаться от состязания со мной, — сказал Тотрадз.

— Куда ты суешься, сын Алымбега? Ведь я мясом твоим накормлю птиц, а кости твои брошу собакам, — ответил ему Сослан.

Но не отстает от него Тотрадз:

— Ну, давай-ка, давай. А что будет — посмотрим.

— Ну что ж, давай посмотрим.

И Сослан вскочил на своего коня.

Сшиблись их кони, и отброшенный в сторону конь Сослана сразу упал на землю. Изловчился тут Тотрадз, подцепил Сослана на острие своего копья и высоко поднял его. И нартская молодежь, увидев это, разбежалась во все стороны. Устрашились они Тотрадза, испугались того, что, покончив с Сосланом, он возьмется за них, и каждый торопился уберечь свою голову.

А Тотрадз целый день, не слезая с коня, носил Сослана на острие копья своего, ни разу не опустив его на землю.

— Ты убил моего отца и братьев, — говорил Тотрадз. — Но из моих рук тебе не уйти. Убью я тебя!

Настал вечер, и взмолился Сослан:

— Ты бы должен убить меня, но на этот раз пощади — дай мне хоть с семьей попрощаться. Сегодня пятница, а на следующую пятницу назначим мы наш поединок. Давай встретимся вновь в Хусдзагате Занартском, на Холме правосудия, где в поединках решают, кто прав, а кто виноват. Там и сразимся мы один на один. А тот, кто не явится на поединок, пусть всю жизнь называется Гоп-Чеха[55]!

Дали они друг другу честное слово, и Тотрадз, опустив свое копье, позволил Сослану ступить на землю.

— До назначенного срока даю тебе жизнь, — сказал он и, пустив вскачь своего коня, помчался домой.

Сгорбившись и поникнув головой, вернулся Сослан в свой дом, к Шатане, сердито опустился в кресло — затрещали и закачались все четыре ножки кресла.

— Что с тобой, сын мой, мной не рожденный? Кто обидел тебя? Уж не болен ли ты? — спросила его Шатана.

— Что может быть хуже того, что случилось со мной! Кто свершал много зла, с того много спросится! Нарвался я на позор. Малолетний сын Алымбега сегодня весь день надо мной потешался. На острие копья своего он качал меня, не спуская на землю, и, как кусок войлока, болтался я у него на копье. А потом говорит: «Ты наш нарт, а то бы я тебе показал!» Что мне делать с этим юношей, раз он уже теперь сильнее меня? Когда же вырастет он, разве оставит меня в живых?

— А ты еще будешь с ним состязаться? — спросила его Шатана.

— Я дал слово ему, что мы встретимся в следующую пятницу в Хусдзагате Занартском. Там, на Холме правосудия, назначен наш поединок. Свое слово я не нарушу, и он, конечно, убьет меня.

— Ну, раз у тебя осталось столько времени, будь спокоен, я тебе помогу. Только не сиди с опущенной головой. Надо торопиться. Пойди на охоту и добудь волчьих шкур столько, сколько требуется, чтобы сшить шубу, и скорее привези мне эти шкуры. Затем подымись к Курдалагону и попроси, чтобы он изготовил тебе сто колокольчиков и сто бубенцов. Если тебе удастся все это достать, можешь тогда ничего не бояться.

Ушел Сослан и скоро принес Шатане только что содранные волчьи шкуры — столько, сколько требовалось их, чтобы сшить одну шубу. Крепкий раствор для дубления шкур тотчас Приготовила Шатана, продубила она волчьи шкуры и сшила из них шубу.

А Сослан поднялся тем временем к Курдалагону, и по просьбе его выковал ему Курдалагон сто колокольчиков и сто бубенцов, и все они звенели на разные голоса. И принес их Сослан к Шатане.

Вот настал день поединка. Привязала Шатана эти сто колокольчиков и сто бубенцов к гриве Сосланова коня, шубу из волчьих шкур надела она на Сослана мехом вверх да еще пришила она к меху и вплела в гриву коня множество пестрых лоскутьев и наказала Сослану:

— Смело поезжай теперь в условленное место. Постарайся прибыть туда раньше, чем сын Алымбега, и останови коня своего, не доезжая холма. Я пошлю тебе в помощь только нам, женщинам, послушное женское облачко, и оно темным своим покрывалом прикроет тебя, и ты исчезнешь с глаз людей. Поднимется на холм сын Алымбега, но, кроме облачка, ничего не увидит. И он крикнет тогда: «Эй, Сослан, где ты? На сегодня условились мы. Выходи-ка, сразимся!»

Но пока он будет стоять лицом к тебе, ты ему не показывайся. Пройдет еще немного времени, боком повернется к тебе Тотрадза, и во второй раз крикнет он: «Эй, где ты, Сослан, клятвопреступник? Ведь на сегодня уговорились сражаться. Выходи на поединок!» Но ты и тут не показывайся ему. Пока будет он стоять боком к тебе, не удастся тебе его победить. Третий раз крикнет он: «Обвиняю тебя в нарушении клятвы, Сослан! Не вышел ты на поединок, нарушил свое слово!» И повернет он коня своего в сторону селения. Вот тут-то ты и действуй так быстро, как только сможешь. Безжалостен будь к нему. Чертями вскормлен его могучий конь, но черти боятся волков, и конь испугается волчьих шкур. Да и как не испугаться коню, когда внезапно увидит он, что мчится на него страшный всадник, пестрыми лоскутами изукрашенный и колокольчиками и бубенцами на разные голоса звенящий! Будет стараться Тотрадз повернуть коня своего, чтобы лицом к лицу сразиться с тобой, но не справится он с конем, и когда понесет его конь прочь от тебя, ты со всей силы рази его в спину. Невозможно сразиться с ним лицом к лицу — из чистой стали спереди тело его, — но со спины он уязвим, как все люди.

И вот Сослан выехал на место поединка. Затаился. Прислала Шатана женское облачко, которое и скрыло его. А вот прискакал и Тотрадз.

— Выходи, Сослан! Будем сражаться! На сегодня назначили мы поединок! — так крикнул Тотрадз.

Но лицом к Сослану, скрытому облачком, стоял он, и не вышел к нему Сослан.

Подождал некоторое время Тотрадз, повернул коня, боком стал к Сослану, скрытому облачком, и снова крикнул:

— Эй, Сослан, где ты? Ведь мы на сегодня уговорились! Выходи, давай сражаться!

Не видать Сослана нигде. Еще немного подождал Тотраздз. Повернул он коня своего в сторону селения и крикнул:

— Пусть на тебя падет, Сослан, нарушение клятвы! Сегодня был день нашего поединка, но ты не сдержал свое слово. Да проживешь ты клятвопреступником всю жизнь в бесчестье среди нартов! — так сказал Тотрадз и направил коня своего к селению.

И тут, подобно коршуну, взмывающему из чащи, выскочил Сослан из-под облачного покрывала и крикнул Тотрадзу:

— Здесь я и слова своего не нарушил! Подожди меня!

Внезапно было появление Сослана, но все же успел сын Алымбегов повернуть коня навстречу ему. И увидел конь лохматые волчьи шкуры и пестрые лоскуты, услышал, как сто колокольчиков и сто бубенцов на разные голоса зазвенели, — как тут было не испугаться ему? Понес он всадника обратно к селению.

— Да принесут тебя в жертву мертвецам! — крикнул Тотрадз своему коню. — Ведь из-за тебя я погибну!

Краем глаза глянул через плечо Тотрадз и увидел клятвопреступника Сослана. И как ни боролся с конем Тотрадз, не мог он остановить его. Изо всей силы натянул Тотрадз поводья, и порвались они. Схватил он коня за гриву и вырвал ее. Ухватил он коня за уши, и вместе с кожей по самую луку седла оторвал он уши. Нет, не может Тотрадз повернуть коня лицом к Сослану, и слышит он, что уже настигает его торжествующий Сослан.

— Э! — в горе воскликнул Тотрадз, обращаясь к коню своему. — Остаться бы тебе без кормильца! Ведь если я не боюсь врага своего, так ты-то чего испугался?

Дотянулся Тотрадз до нижней челюсти коня, схватился за нее, но все же не смог повернуть взбесившегося коня, хоть вывернул он челюсть коня и вплоть до нагрудника оторвал ее. Но тут же одна за другой полетели стрелы Сослана. Кровавыми ранами и глубокими царапинами покрылась спина Тотрадза.

Нагнал Сослан Тотрадза и страшный удар копьем меж лопаток нанес ему. На землю ничком упал Тотрадз с коня, и тут же отлетел его дух от тела. Так убил маленького Тотрадза нарт Сослан.

А Сослан, пустив коня своего иноходью, веселый вернулся домой.

Как было не беспокоиться матери Тотрадза о судьбе своего маленького сына? Позвала она двух юношей и сказала им:

— Сегодня у Хусдзагата Занартского, на Холме правосудия, должен был с нартом Сосланом встретиться мой сын Тотрадз. Проведайте-ка его.

Пошли двое юношей к Хусдзагату Занартскому. Сослан, возвращаясь домой, издали увидел их. Закутал он голову башлыком, чтобы его не узнали. И юноши его не узнали.

— Куда спешите, юноши? — спросил их Сослан.

— Сегодня Алымбегов сын Тотрадз поехал на Холм правосудия биться с Сосланом. Мать Тотрадза послала нас узнать, кто из них убит.

— Напрасно беспокоится она, — ответил им Сослан. — Весело гарцуя на своем коне по широкой степи, уехал с места поединка Алымбегов сын, оставив труп Сослана на съедение волкам, он там вон лежит.

— Пусть продлится жизнь твоя! Не будь тебя, пришлось бы нам понапрасну утруждать себя.

Вернулись юноши обратно к матери Тотрадза и сказали ей:

— За радостную весть нам следует подарок от тебя. Сын твой Тотрадз убил Сослана.

Круглый стол поставила перед ними старуха, жирным мясом она их угощала, хмельные напитки, как воду, наливала она им.

Весело угощаются юноши, но все не может успокоиться материнское сердце. Села она с ними и выше их, как полагается старшей, и спросила:

— Вы сами видели Тотрадза? Или кто-нибудь другой сказал вам об этом?

— Стыдно было бы нам солгать, — ответили юноши, — самого Тотрадза мы не видели. Обо всем этом рассказал нам встречный всадник.

— А что это был за всадник? Может, кто из вас запомнил его?

— Я внимательно разглядел его, — ответил один юноша, — и удивлялся очень: хотя голова у него была закутана башлыком, но увидел я два зрачка у него в одном глазу.

Тут стала царапать себе щеки мать Тотрадза, и стала бить себя ладонями по коленям, и, рыдая, кричала:

— Так это же Сослан был, сам Сослан! Из божьих созданий ни у одного нет в одном глазу двух зрачков, кроме Сослана. Идите, торопитесь на место их поединка! Если сын мой сражен ударом в грудь, то принесите его ко мне, чтобы насытилась я плачем над ним, и похороним мы его на родовом нашем кладбище. А если же в спину нанесен ему смертельный удар, то на свалку выкиньте его, — недостоин он, чтобы с почетом хоронили его на кладбище. Не место там трусу, сраженному во время бегства!

Нашли юноши тело Тотрадза, но не в родной дом, а прямо на свалку понесли его. По дороге им встретился Сырдон.

— Куда вы несете его? — спросил он их.

— На свалку несем, он убит был во время бегства, — ответили юноши.

— Надо бы поглядеть на коня его: не по вине ли коня нашел он смерть? Не верится мне, чтобы он сам бежал. Не такой крови отпрыском был он.

На место поединка вернулись они и внимательно рассмотрели труп коня. А потом пошли к матери и рассказали ей, какой был конь: поводья оборваны, грива вырвана, уши по самую луку седла содраны вместе с кожей, челюсть вывернута и рот до самого нагрудника разодран.

— Значит, конь испугался, а сын мой умер храбро, — сказала мать.

Понесли тогда Тотрадза на кладбище и похоронили его рядом с его родичами. Целый год устраивала по нем поминки безутешная мать.

И обильные слезы матери, как родник, сочились в могилу, размыли они землю, и солнечный луч проник в глубь могилы и осветил маленького Тотрадза, сына Алымбега.

Обманул Сослан Тотрадза. Лишь с помощью обмана удалось ему убить его. Потому на том свете возобновится их поединок. Снова сойдутся Тотрадз, сын Алымбега Алагата, и булатный Сослан Ахсартаггата, и снова будут они биться. Толпами будут собираться мертвые, чтобы поглядеть на этот невиданный бой. И если живые устроили в память мертвеца своего состязания в стрельбе и на высоких жердях поставили мишень, то мертвец будет с этой вышки смотреть на бой. Если живые в память мертвеца своего поставили надгробный памятник, то мертвец взберется на свой памятник, и виден будет ему небывалый поединок.

А в чью память были скачки устроены, тот, сидя на коне, будет смотреть на этот бой.

Как-то вечером сидел Сослан на нихасе. Вдруг видит он: весь сгорбившись и опустив голову, возвращается с охоты старый Урызмаг.

— Что за беда у тебя, Урызмаг? — спросил Сослан.

И ответил ему Урызмаг:

— Много чего пришлось мне видеть за свою долгую жизнь, но такого дива, как сегодня, никогда не случалось со мной. Охотился я в камышах. Вдруг гляжу, точно солнце засияло среди камышей, и увидел я на поляне лань. Шерсть у нее из чистого золота. На полет стрелы приблизился я к ней, прицелился и только хотел пустить стрелу, как вдруг рассыпались все мои стрелы и исчезли куда-то, — ни одной не осталось в колчане. Выхватил я свой меч, но выскочил меч мой из рук, и — один, верно, Бог знает, куда он исчез. Лань мгновенно умчалась. Погнался я за ней, но она словно сквозь землю провалилась.

В эту ночь никак не мог заснуть Сослан. В тот ранний час, когда отделяется день от ночи, накинул он на плечи бурку, взял лук и колчан, привесил свой меч — и вот идет он уже в тех камышах, в которых встретил Урызмаг золотую лань. И только солнце взошло и первые лучи его проникли сквозь камыши, в их свете увидал Сослан, как навстречу ему идет эта лань, пощипывая траву. Солнечные лучи, отскакивая от золотой ее шерсти, казались тоньше самых тонких иголочек и кололи Сослану глаза: до того они были ярки.

— Если бы попал мне в руки этот зверь, не было бы славнее меня среди нартов, — тихо сказал себе Сослан.

Крадучись, от травинки к травинке, стал Сослан подползать к лани. Вот на полет стрелы приблизился он к ней, приложил стрелу к луку. И только хотел он пустить стрелу, как вдруг исчезла его стрела. Схватился Сослан за колчан свой — ни одной стрелы не осталось там. Но даже с места не сдвинулась лань.

«Неужто опозориться мне?» — подумал Сослан и, выхватив свой меч, одним прыжком очутился возле лани.

Но лань опередила его, вскочила и направила свой бег в сторону Черной горы. «Нет, не уйдешь ты от меня!» — подумал Сослан и устремился за ней.

Взбежала лань на Черную гору и скрылась в глубокой пещере.

Не знал Сослан, что под видом лани преследовал он дочь Солнца Ацырухс, которую оберегали семь уаигов. Гонясь за ланью, бежал Сослан по пещере и вдруг увидел перед собой семиярусный замок. Открыта дверь нижнего яруса. Вошел Сослан и видит: попал он в покой для гостей. Сел Сослан на скамью. На стене над головой его висел многострунный фандыр, искусно вырезанный из березового нароста. Снял его Сослан со стены и заиграл чудесную песню. Так играл он, что на звуки его фандыра слетелись птицы и сбежались звери. Закачались в лад песне высокие стены замка, и горы стали подпевать Сослану. И вдруг вбежали в покой два маленьких мальчика. Сослан, продолжая играть на фандыре, сказал им:

— Я нарт Сослан, тот самый, что не может жить без пиров или без войны.

Убежали мальчики. Поднялись они на самый верхний, седьмой ярус, где жили семь уаигов. И сказали уаигам мальчики:

— Чудесный гость посетил нас. Он в покое, для гостей отведенном, играет на фандыре. Когда вошли мы, он сказал нам: «Я нарт Сослан, тот самый, что не может жить без пиров или без войны».

И сказали тогда уаиги мальчикам:

— Бегите к Сослану и скажите ему: «Если тебе нужен пир, мы пошлем к тебе мать, если же тебе нужна война, мы пошлем к тебе отца».

Прибежали мальчики к Сослану и передали ему слова уаигов.

— Для чего мне сейчас пир? — сказал Сослан. — Если есть война, то дайте мне войну.

И когда прибежали мальчики к уаигам и передали им ответ Сослана, спустились уаиги из замка и стали на Черном камне оттачивать свои ножи — те ножи, которые были у них в руках, когда вышли они из утробы матери.

Стоял во дворе жертвенный стол — на нем приносили в жертву животных. Выволокли уаиги Сослана к этому столу, разложили его на нем и стали рубить его своими ножами, крича при этом:

— Так вот та собака, собакой рожденная, которая не дает спокойно пастись любимой нашей лани!

И яростно рубили они его своими ножами. Но ни единой царапины не оставляли их ножи на булатном теле Сослана. Увидели уаиги, что только тупятся ножи их, а Сослан по-прежнему невредим, и тогда освободили они Сослана и сказали ему:

— Пусть питомица наша, дочь Солнца Ацырухс, скажет нам, что сделать с тобой.

Пришли уаиги к дочери Солнца и сказали ей:

— Необычный гость посетил нас. Называет он себя нартом Сосланом. Мы хотели принести его в жертву, но наши ножи не берут его.

Услышала дочь Солнца имя Сослана и сказала:

— Если это Сослан, то он суженый мой.

— А как узнать нам, вправду ли это Сослан или нет?

— У Сослана на спине нарисованы луна и солнце.

Пошли уаиги в покой для гостей, раздели Сослана и увидели на спине его луну и солнце. Когда узнала об этом Ацырухс, сказала она своим воспитателям уаигам:

— Пойдите к нему, и будьте с ним ласковы, и договоритесь с ним о выкупе, достойном меня. Нарты — люди щедрые. Постарайтесь взять с него побольше скота.

Опять пришли уаиги к Сослану. Ласково похлопали они его по плечу — ты, мол, зять наш, — и каждый сказал ему доброе слово. Потом повели они его к Ацырухс и показали ему невесту. И только после этого пригласили они жениха в свои покои, сели в ряд на скамью и повели с ним разговор о выкупе.

— Выкуп твой за невесту будет такой, — сказали уаиги Сослану, — построишь ты нам на берегу моря замок весь из черного железа, и на четырех углах этого замка пусть растет по листу с дерева Аза. И еще пригони нам три сотни зверей, и чтобы в первой сотне были олени, в другой сотне — туры, а в последней сотне — другие звери.

Не стал возражать Сослан, услышав о подобном выкупе, но как было не опечалиться ему? Встал он со своего места, простился с уаигами, и, низко опустив голову и подняв плечи, вернулся он к своему очагу. И, вернувшись, так сказал он Шатане:

— Под защитой семи уаигов растет дочь Солнца Ацырухс. Согласилась она выйти за меня замуж, но тяжелый выкуп потребовали у меня уаиги за невесту[56].

Потребовали они, чтобы выстроил я на берегу моря черный железный замок, и чтобы на каждом из четырех его углов выросло по листу с дерева Аза, и чтобы три сотни диких зверей пригнал я им. И в одной сотне были бы одни олени, а во второй — только туры, а в третьей — всякие другие звери. Выкупа мне такого не собрать. Но нет сил у меня отказаться от красавицы-Ацырухс!

— Сядь-ка рядом со мной, — сказала Шатана, — да послушай, что я скажу. Большой выкуп берут с тебя, но если поступишь ты так, как я скажу, то сможешь собрать его. Черный железный замок построить легко. Когда возьмешь ты мое чудесное кольцо, пойдешь с ним на берег моря, только очертишь ты этим кольцом широкий круг, как сразу воздвигнется в этом кругу черный железный замок. Три сотни зверей тоже собрать нетрудно. Я попрошу для тебя у Афсати свирель, ты в этом замке заиграешь на свирели — и звери сами придут во двор замка. Труднее всего добыть листья с дерева Аза, потому что не растут они в этом мире. Это дерево из Страны мертвых. И только властелин Страны мертвых Барастыр может дать их тебе. Вот если бы умершая жена твоя Ведуха замолвила за тебя слово Барастыру, тогда, пожалуй, дал бы он тебе эти листья.

— Тогда прощай, мать моя, — тут же сказал Сослан, — отправляюсь я в Страну мертвых.

И ни слова не успела Шатана ответить ему, как вскочил он на своего упругокопытого коня и уехал.

«А ведь этот сумасброд, чего доброго, правда, отправится в Страну мертвых», — подумала Шатана.

Разожгла тут Шатана очаг и приготовила много обильной еды на поминки своим покойникам…

Едет Сослан, едет, — кто знает, сколько он ехал! Но вот доехал он до железных ворот, что вели в Страну мертвых.

— Аминон, открой мне ворота! — крикнул Сослан привратнику.

— Когда умрешь ты, сами откроются перед тобой эти ворота, — ответил ему Аминон. — Не может живой войти в Страну мертвых, и не властен я открыть тебе эти ворота.

— Я знать ни о чем не хочу! Открывай скорее ворота! — крикнул ему Сослан.

Видит Сослан, не открывает ему добром привратник ворота. Изо всей силы рванул он их и въехал в Страну мертвых. Но только миновал он ворота, множество людей в полном вооружении бросились к нему навстречу.

— Да настигнет тебя черный день, Сослан! Мы давно ищем тебя, и теперь тебе уже не спрятаться от нас! — угрожая, кричали они и, замахиваясь оружием, бросались на него.

Но чудо: никто из них не может ни ударить его, ни схватить, ни коснуться его. И дивясь этому и раздумывая, что бы это могло значить, продолжал он свой путь.

Велика Страна мертвых. Долго ехал он по горам и равнинам, переезжал через озера и реки, и вот въехал он на широкую равнину. Всюду на ней стоят столбы и деревья, на которых — кто за ноги, кто за руки, кто за язык, а кто за шею — повешены люди, и под каждым разложен костер — раскаленные булыжные камни горят неугасимо.

— О Сослан, освободи нас! Избавь нас от мук, Сослан! — вдруг закричали все повешенные, увидев Сослана.

Как будто не слыша их, продолжал свой путь Сослан. Только он подивился этому диву — и вот перед ним другое: большое озеро видит Сослан, и все оно кишит змеями, лягушками и другими гадами, и среди всей этой нечисти плавают в озере люди, то выныривают на поверхность, то вновь исчезают под водой.

— Эй, Сослан, помоги нам! Будь защитником нашим! Спаси нас! — закричали, увидев его, эти несчастные.

Дивясь и сочувствуя, ничего не ответил Сослан.

И опять перед ним широкая равнина. Богатые хлеба колышутся на ней. Но никогда не видел Сослан, чтоб рядом колосились все виды злаков. И здесь же тучные стада пасутся в густой траве, и хищные звери пробегают меж стад. Но не трогают они скота, и скот не боится их.

Большая спокойная река протекала по той равнине, и на берегу той реки множество девушек, обняв друг друга, вели торжественный симд — нартскую пляску.

Множество обильных яств расставлено на зеленой траве, но никто не прикасается к ним.

Увидели девушки Сослана и обрадовались ему.

— Сослан! Сослан! Земные духи или небесные привели тебя к нам? Конечно, не игра счастья, а только мужество твое привело тебя сюда, иначе как бы вошел ты в Страну мертвых без шубы, в которую облекают умерших? — обступив Сослана, говорили девушки.

— Накормили бы вы меня. Я хочу есть, — сказал им Сослан.

— Спляши сначала с нами, и тогда мы покормим тебя, — ответили девушки.

Что же, слез с коня Сослан, выбрал самую красивую девушку. И так как был Сослан неистов во всем, загорелась кровь его, и крепко сжал он руку этой девушки, но не получил никакого ответа. Еще крепче сжал он ее руку, и тут вдруг вырвалась она, с неожиданной силой схватила Сослана за руку, швырнула его, и очутился он на самой середине этой широкой реки. Трудно плыть Сослану в тяжелых доспехах, тянут они его вниз, захлебывается Сослан, исчезает под водой.

— Простите меня, девушки! Ошибся я, вижу, что ошибся! — крикнул Сослан.

— Нужно простить его! — сказала та девушка, которую обидел Сослан.

Вошла в воду, подала ему руку, помогла выйти на берег и так сказала Сослану:

— То, что позволено людям на земле, не позволено здесь.

— Ну что ж, — сказал Сослан, — теперь накормите меня, а то голоден я.

— Оставайся здесь с нами, не стремись больше в мир живых, и так же, как мы насыщаемся одним лишь видом еды, так же и ты будешь сыт, глядя на яства, — есть тебе не захочется, — сказала ему девушка.

— Не хочу я жить в такой стране, где не обязательна еда, — сказал Сослан девушкам и погнал дальше своего коня.

Едет он дальше, и вот перед ним новое диво. На обледенелом утесе неподвижно сидят покрытые льдом старики. И бритвы, изо льда выточенные, сами бреют им бороды, с корнем вырывая волосы, а полбороды оставляя. Подивился Сослан и проехал мимо.

Недалеко отъехал он, как поднялся перед ним весь вы кованный из серебра красивый замок. В большие открытые окна этого замка видно, что сидят там на золотых скамьях почтенные старые люди, расставлено перед ними обильное угощение, и напитки пенятся в чашах. Изобильна еда на столах, но ни к чему не прикасаются старцы.

Поскакал Сослан дальше, и видит он — тащится на высокую гору старик. За спиной у него корзина, в которой навалены тяжелые камни. Но нет дна у этой корзины, высыпаются из нее камни, снова укладывает их старик в корзину, снова высыпаются они, и нет конца этой работе.

Удивился Сослан, поскакал дальше, и вот перед ним зеленый луг. Вол пасется на этом лугу. Трава на лугу по пояс, но не ест вол эту траву, жадно жует он бороду какого-то старика, и мучается старик.

«Вот это уж диво так диво! — подумал Сослан. — Чтобы вол, когда вокруг него столько свежей травы, жевал бы сухую, жесткую бороду?»

И не успел он еще подумать над этим дивом, а перед ним уже новое.

Река перед ним, и на ней остров. С берега на остров мост перекинут, и не шире он, чем острие ножа. А на острове том сидит в яичной скорлупе голый старик.

Едет Сослан дальше своей дорогой.

На дороге лежит мерзлый труп коня, и по обе стороны безмолвно сидят женщина и мужчина.

«Что это еще такое?» — подумал Сослан, но ничего не спросил он у сидящих и поскакал дальше.

И вот видит Сослан: лежат рядом муж и жена, под ними большая воловья шкура, накрыты они такой же шкурой, но никак не могут они уместиться — тянут, отнимают шкуру друг у друга.

И только миновал Сослан это диво, как перед ним уже новое.

Тоже лежат перед ним муж и жена. Заячья шкурка подостлана под ними, заячьей шкуркой накрыты они, а видно, что им тепло и просторно.

А тут же, неподалеку, новое диво.

Снова видит Сослан женщину и мужчину. Женщина ладони горстью сложила, а мужчина ей в ладони пламя изо рта изрыгает.

Проехал Сослан дальше, и тут ахнул он от изумления.

Перед ним гора, прорезанная глубокими трещинами, и ползает по этой горе женщина. Толстой иглой зашивает она трещины на горе; устала, видно, бедняжка, потом обливается, а покоя не знает. Пожалел Сослан ее, подивился и поехал дальше.

Видит — трудится еще одна женщина, делает она сыр в большой деревянной кадке. Молоком полна эта кадка. Должен бы уже получиться большой круг сыра, но вот вынула женщина только что сделанный сыр из кадки, и еле видно его на ладони, не больше он зерна просяного.

А неподалеку другая женщина, и тоже делает она сыр: зачерпнет ложку молока, и получается у нее сыр величиной не меньше горы.

Раздумывая над тем, что видел, проехал Сослан мимо. И вот перед ним еще одна женщина. Распростерта она на земле, лицом вверх, и с бешеной силой, но вхолостую вертятся на ее груди жернова.

«Удивительнее этого я ничего не встречал», — сказал себе Сослан и тут же неподалеку увидел другую женщину. Вертятся на груди ее такие же жернова, и в порошок размалывают они куски черного камня.

Едет Сослан дальше и видит все новые и новые дива.

Вот женщина грудью своей ящериц кормит.

«А эта в чем провинилась?» — подумал Сослан.

И только подумал, как снова перед ним другая женщина.

Громадные куски сукна и кумача вылезают из ее ноздрей, а правая рука горит пламенем неугасимым.

«А это еще что за диво? В чем провинилась эта несчастная?» — подумал Сослан.

Едет Сослан дальше — вот перед ним склеп. Сидит в том склепе голый малютка, в чем мать родила. Сукровица сочится из ноздрей мальчика, и кровь течет из его горла. Пожалел Сослан мальчика, но чем мог он помочь ему? И поскакал дальше.

Раскинулась перед ним поляна. На этой поляне играют и резвятся разного возраста дети, но грустно было смотреть на них Сослану — так неладно были они одеты. Одни босые, а чувяки за пояс засунуты, другие без поясов, пояса их висят на шее, третьи без шапок, шапки засунуты за пазуху. Обрадовались они, увидев Сослана, бросились к нему, и кто называл его отцом, а кто — матерью. Пожалел их Сослан, слез с коня, каждого обласкал и на каждом поправил одежду. И когда сел он на коня и отправился дальше, дети вслед кричали ему:

— Да будет у тебя прямая дорога. Сослан! Пусть во всем тебе будет удача и пусть благополучно завершится то дело, за которым ты приехал сюда!

И долго слышал Сослан, как кричали они ему вслед и благодарили его.

Едет Сослан и видит перед собой раскрытые ворота. Въехал он в эти ворота, а за воротами лежит сука, и видно, что скоро ей время ощениться. Крепко спит сука, но из чрева ее вдруг залаяли на Сослана щенята.

Немало дивился Сослан этому чуду и вдруг видит — на краю обрыва насыпана куча проса. Возле нее спорят друг с другом мешок и переметная сума. Мешок говорит: «Я вмещаю больше, чем ты». И отвечает ему сума: «Нет, я вмещаю больше тебя». Тогда мешок зачерпывает проса, наполняется им доверху и высыпает это просо в переметную суму. Но даже до половины не наполняется сума. А потом переметная сума набирает проса, высыпает в мешок это просо — переполняется мешок, и через край сыплется просо.

Не понял Сослан, что должен значить этот спор, и поехал дальше. Растут среди равнины три молодых дерева с гладкими, точно обточенными стволами. И два чувяка — один из воловьей кожи, а другой из сафьяна — наперегонки лезут по дереву. Но вот соскользнул чувяк из сафьяна и остался внизу, а чувяк из воловьей кожи дополз до верхушки дерева.

«Что это еще за невидаль? — подумал Сослан. — Да разве может такое быть, чтобы чувяк из воловьей кожи взял верх над сафьяновым чувяком!»

Едет он дальше и видит: через всю равнину, до самых гор, протянута веревка, и так она толста, что ни поднять ее, ни перескочить невозможно. Но тут вдруг свернулась веревка и далеко в сторону укатилась. Только отъехал Сослан дальше, снова протянута с гор на равнину веревка, и вдруг смоталась и укатилась в горы.

Подивился Сослан и поехал дальше. Вдруг видит: у подножия горы бьют родники. Кишмя кишат они рыбой, и прыгает рыба из одного родника в другой и там резвится, и ни одна рыба другой не мешает. Чудом показалось это Сослану.

И вот перед ним высокий курган, горят на нем костры, кипят, бурлят три чана, но горят в кострах не сучья древесные, а рога оленьи. Два крайних чана кидают друг другу куски мяса — жирные ляжки и ноги кипят и бурлят вовсю, — а среднему чану и капли супа не достается, сухой шипит и чадит он.

«Что бы это значило? — подумал Сослан. — Крайние чаны друг другу мясо кидают, почему же среднему ничего не перепадает?»

Только отъехал Сослан — опять перед ним чудо: у края дороги в жестокую схватку вступили женский платок и мужская папаха. То платок одолевает папаху, то папаха возьмет верх над платком. Долго ждал Сослан: кто же из них кого одолеет? А потом вдруг стали они перед ним на дороге рядком — платок и папаха.

«Что бы это могло быть? На счастье мне или на горе?» — раздумывает Сослан и едет дальше.

Вот перед ним родник. Устал Сослан, и, чтобы немного отдохнуть, прилег он возле родника на зеленой траве и заснул. Недолго проспал он и, проснувшись, видит: сам он спит на зеленой траве, а другой берег родника покрыт белым снегом. Подивился этому Сослан и отправился в путь.

И вдруг видит он: растут три прямые лозины, пригодные, чтоб изготовить из них ручку плети. Только Сослан, выбрав одну из лозин, пригнул, чтобы срезать ее, две другие наклонились, и каждая просит: «Не ее, а меня срежь, не ее, а меня…»

Подивился Сослан и проехал мимо.

Видит он — валяется на дороге переметная сума.

«Эта сума мне пригодится», — подумал Сослан и захотел поднять ее ручкой плети, но переломилась ручка плети, и не смог Сослан поднять суму.

«Что это сталось со мной? — подумал Сослан. — Обычно на всем скаку я схватываю и поднимаю всадника, а эту суму даже с места не сдвинул!»

Спрыгнул он с коня, схватился рукой за суму, но не может поднять ее. Схватился он за нее обеими руками, понатужился, по колено увяз в землю, а суму так и не поднял. От удивления остановились глаза Сослана. В безмолвии и неподвижности постоял он, потом вытащил ноги из земли, оставил суму на дороге и поехал дальше.

Валяется на дороге пестрый клубок ниток. «Пригодятся мне нитки в пути», — сказал себе Сослан, слез с коня, схватился за конец нитки и стал мотать нитку на руку. Сколько ни мотает Сослан, а клубок не уменьшается. Бросил он клубок и поехал дальше.

Только проехал Сослан немного — опять перед ним клубок ниток. Катится клубок, разматывается, а нитки снова наматываются на него, и не может клубок размотаться.

«Что бы могло значить это новое чудо?» — подумал Сослан и поехал дальше.

Вдруг третий клубок — клубок суровых ниток — выкатился под ноги его коня. Погнал Сослан коня, обогнал клубок и оглянулся — видит: клубок бьет его коня по задним ногам. Ускорил Сослан бег коня, отстал клубок. Встревожился тут Сослан. «Уж не настигнет ли меня беда какая?» — подумал он. И только подумал — вдруг видит: в почетных креслах сидят старики, предки нартов. Перед ними столы, много на них всякой еды и напитков поставлено, и тут же, с краю столов, лежат дохлая кошка и дохлая собака. Смотрят старые нарты на обильную еду, но не прикасаются к ней. Как тут было не обидеться Сослану? «Кто же это так угостил наших стариков плохим и хорошим?» — подумал Сослан.

И вот он доехал до места, где предназначено быть любимой жене его Ведухе. И вот чудеса: перед ним любимая Ведуха, но нет головы на ее плечах. Соскочил Сослан с коня, горько заплакал. Окружили его мертвецы.

— Где же голова жены моей? — роняя горькие слезы, спрашивает Сослан. — Я ведь всю Страну мертвых проехал, только чтобы повидать ее.

— Не печалься, — ответили ему мертвецы, — скоро и голова ее будет здесь.

И верно, прошло немного времени, и голова Ведухи очутилась на ее плечах и срослась с телом.

— Что с тобой, мой милый? Почему так красны твои глаза, о чем плакал ты? — обратилась к нему Ведуха.

— Да как же мне не плакать? — ответил Сослан. — Когда я приехал сюда и увидел, что на теле твоем нет головы, не мог я сдержать слез своих.

Радостна была встреча Сослана и Ведухи. И спросила Ведуха мужа своего Сослана:

— Нет дороги живым в Страну мертвых, так какие духи, земные или небесные, принесли тебя сюда живым, в доспехах?

И сказал ей Сослан:

— Дочь Солнца Ацырухс, семи уаигов питомица, согласилась стать моей женой. Но потребовали от меня уаиги трудного выкупа: должен я пригнать им три сотни зверей, построить замок из черного железа, и чтобы на каждом углу этого замка росли листья дерева Аза. Выстроить замок и пригнать три сотни зверей — это в моих силах, но Аза-дерево растет только в Стране мертвых. Вот и приехал я к тебе, чтобы попросила ты для меня эти листья у Барастыра, повелителя Страны мертвых.

— Я сделаю для тебя то, что ты просишь, — ответила ему Ведуха. — Ну, а ты расскажи мне что-нибудь новое о чудесах земного мира.

— Какие у нас чудеса, Ведуха! Все чудеса у вас, в Стране мертвых.

— Так какие же ты чудеса видел в Стране мертвых? — спросила его Ведуха.

И начал Сослан рассказывать ей все сначала: как спорил с Аминоном и силой сорвал ворота, как кинулись на него вооруженные люди, грозили ему, бросались на него, наносили ему удары, но не чувствовал он этих ударов.

— Нет в этом никакого дива, — ответила Ведуха. — Тебя встретили враги твои, смерть от руки твоей нашедшие. Пока ты живой, они не могут причинить тебе зла. Но после смерти твоей они будут тебя беспокоить.

— Видел я широкую равнину, — рассказывает Сослан Ведухе, — и много людей повешено там на столбах и деревьях. Кто повешен за руку, кто за ногу, кто за язык, кто за шею. Под каждым из них пылает костер, и горят в тех кострах громадные камни. «Эй, Сослан, избавь нас от мучений!» — просили они. Но что я мог им ответить? Кто это наказал их так жестоко?

— Они сами себя наказали, — ответила Ведуха. — Много плохого сделали они в Стране живых, а теперь в Стране мертвых мучениями оплачивают свои плохие дела. Кто повешен за ногу, тот праздно шатался, те, что повешены за руку, не могли удержаться, чтобы не украсть чужое добро, а за язык повешены клеветники и те, что не умели держать язык за зубами. А кто повешен за плечо, тот при жизни был вешателем.

— Поехал я дальше — и вижу озеро, наполненное лягушками, змеями и всякими мерзкими гадами. И множество людей плавает здесь между гадами — то выныривают они, то вновь погружаются в воду. Просили они меня, чтобы я спас их. Я же ответил им, что бессилен в Стране мертвых. Что же они сделали, бедняжки?

— Ты видел озеро Ада. Те, кто при жизни крали и обманом присваивали чужое, теперь, по обычаю Страны мертвых, несут наказание в озере Ада, — сказала Ведуха.

— Поехал я дальше и снова увидел широкую равнину. Густыми хлебами была покрыта эта равнина, и много разных злаков колосилось на ней. И еще чудеса: хищные звери ходят там рядом с домашним скотом и не трогают его. Большая река течет по этой равнине. Множество девушек пляшут симд, и всяческие кушанья и напитки стоят на берегу. Я сказал им, что голоден, но они ответили мне, что если не буду я стремиться обратно в земной мир, то тогда буду я сыт одним только видом еды. Я ответил им, что не по душе мне страна, в которой насыщаются, только глядя на еду. Что это было за чудо?

— Ты посетил равнину Рая, — ответила ему Ведуха. — А девушки эти умерли, еще не выйдя замуж. Кушанья же, которые стояли на берегу, — это то, что посвящено им их родными. И, по обычаю Страны мертвых, они сыты одним лишь видом этих даров.

— Поехал я дальше, и вот передо мной новое чудо: сидят старики, совсем обледенели они, и ледяные бритвы бреют их бороды, то с корнем вырывая волосы, то оставляя пучки волос на лице.

— Это те, кого народ выбирал судьями, считая их праведниками. Но неправедно они судили, всегда брали сторону богатых и за взятку или по знакомству помогали им. Теперь, по закону Страны мертвых, платят они за свои грехи.

— Поехал я дальше, — рассказывает Сослан, — вижу серебряный замок. Почтенные старые люди сидят там на золотых скамьях, перед ними на блюдах лежит много обильной вкусной еды, пенятся в чашах напитки, но никто ко всему этому не прикасается.

И ответила Ведуха Сослану:

— Эти люди во время земной своей жизни ни у кого не крали, любили бедных и помогали им. За это награждены они здесь Барастыром. А не прикасаются они к яствам потому, что, по закону Страны мертвых, одним лишь видом яств сыты они.

— Поехал я дальше — и вижу: тащится в гору старик, и несет он на горбу своем в корзине без дна песок и камни. Высыпаются песок и камни, он их собирает снова, и опять высыпаются они. За что суждена ему эта бесконечная работа?

— Этот человек в земной своей жизни, где мог, отрезал лишнее от земли соседа и у каждого бедняка норовил украсть лоскуток земли, чтобы составить себе богатство. Вот теперь и расплачивается он за это.

— Дальше поехал я — и вижу новое диво: стоит вол в высокой, по пояс траве, но не ест он траву, а жадно жует бороду старика. Ну как не удивляться тому, что вол вместо зеленой травы жует сухие седые волосы?

— И этому не надо удивляться, — сказала Ведуха. — При жизни своей этот старик, когда ему случалось в рабочую пору брать в супрягу чужого вола, давал своему волу свежую траву, а чужому — объедки. За это теперь и принимает он страдания от вола.

— Дальше поехал я, вижу: с берега мост переброшен на остров. Острию ножа подобен тот мост. Сидит на острове старик в яичной скорлупе.

— Всю свою жизнь нелюдимом прожил старик этот на земле. Ни в будни, ни в праздники не звал он к себе гостей, вот и приходится ему теперь в Стране мертвых проводить в одиночестве долгие дни.

— Поехал я дальше, — говорит Сослан, — и вижу: лежит на дороге замерзший труп коня. Сидят около него мужчина и женщина.

— Эти люди при жизни были скупцами. То, что добыли они своими трудами, напрасно пропадало у них, даже для себя жалели они свое добро. Вот и приходится им в Стране мертвых насыщаться видом мерзлой конины, — сказала Ведуха.

— Поехал я дальше — и вижу: лежат рядом муж и жена. Разостлана под ними большая воловья шкура, и другой такой же шкурой они накрыты. Каждый из них тянет шкуру в свою сторону, но не хватает ее на обоих. Почему это так? — спросил Сослан.

— Оттого это так, — ответила Ведуха, — что эти муж и жена при жизни не любили друг друга, всю жизнь укоряли друг друга — и, видишь, в Стране мертвых остались они такими же, какими были на земле.

— А неподалеку, — сказал Сослан, — увидел я других супругов. Подстелена под ними заячья шкурка, другой заячьей шкуркой они накрыты, а видно, что им тепло и просторно.

— Что же тут достойного удивления? — спросила Ведуха. — Горячо любили они на земле друг друга, и здесь, в Стране мертвых, греет их земная любовь.

— Поехал я дальше, вдруг вижу женщину и мужчину. Изрыгает мужчина изо рта своего огненное пламя женщине в ладони.

— По своей вине мучаются они, — сказала Ведуха. — Живя в большой семье, они втихомолку готовили для себя отдельно обильную еду. Вот теперь и оплачивают они своими страданиями эту кражу. Три дня в году определил им владыка Страны мертвых терпеть такие мучения.

— А еще видел я женщину — толстой иглой зашивала она трещины гор. Видно, что не под силу ей, бедняжке, такая работа, но не может она хоть на время оставить ее, чтобы отдохнуть.

— При жизни эта женщина обманывала мужа. Любила она другого мужчину и для любовника своего шила, не ленясь, мелким и быстрым стежком. Но ленилась она обшивать своего мужа — с ворчанием, крупными стежками шила его одежды, и на бедняге все разлезлось. Вот теперь и платит она здесь, по обычаю Страны мертвых.

— Поехал я дальше. Гляжу, в большой деревянной кадке, до краев наполненной молоком, готовит женщина сыр. Вынула она свой сыр, а он у нее получился не больше просяного зерна. А тут же рядом другая хозяйка из ложки молока приготовляет сыр, и он не меньше горы величиной. Удивительно это!

— Нечему тут удивляться, — сказала Ведуха. — Та, у которой видел ты кадку, полную молоком, и при жизни была богата: сто коров было в ее хозяйстве, всегда с избытком было у нее молочного. Но даже по праздникам кусочка сыра не могла у нее допроситься бедная соседка. Всегда отвечала та, что нет у нее сыра. А другая, которая здесь, в Стране мертвых, из ложки молока делает сыр величиной с гору, при жизни имела только одну корову. Но будь то в праздник или в будни, если просил у нее что-нибудь неимущий, не было случая, чтобы она отказала. И вот ты видишь, что происходит с ними обеими в Стране мертвых.

— Недалеко уехал я, — рассказывает Сослан, — и вдруг вижу: лежит на земле женщина, и на груди ее вхолостую вертятся огромные жернова. Долго раздумывал я над этим и так ничего и не придумал.

— При жизни на чужой мельнице молола она, не спросившись, и ты видел, как наказана она.

— А неподалеку другая женщина. На груди ее тоже вертелись большие жернова, и мололи они куски черного камня.

— А эта женщина на земле крала муку из чужого помола. Видишь, какими мучениями платит она за это в Стране мертвых!

— Видел я еще одно страшное диво: к груди женщины ящерицы присосались. За что ей такие мучения?

— Бывало, при жизни, — ответила Ведуха, — ей приносили ребенка, чтобы она покормила его грудью. Она соглашалась, прикрывала ребенка платком, но груди ему не давала. И теперь, по обычаю Страны мертвых, платит она здесь свои долги.

— Видел я еще одну женщину. Из ноздрей ее лезут лоскуты сукна и кумача, а правая рука горит синим пламенем. Что еще за диво?

— При жизни была швеей эта женщина, и всегда отрезала она себе от каждого куска ткани, которую давали ей шить. Теперь здесь расплачивается за это, — ответила ему Ведуха.

— Ехал я мимо склепа. Сидел там голый мальчик. Сукровица капала из ноздрей его, и кровь струилась у него изо рта. Как было мне не удивиться этому?

— И этому не удивляйся, — сказала Ведуха. — При жизни не слушал этот мальчик матери и отца, мучил их — и не одно, и не два родительских проклятия упало на его голову. А теперь он раскаивается и плачет так горько, что сукровица капает у него из носа и кровь льется у него изо рта.

— Поехал я дальше, и увидел широкую поляну. На ней играют и резвятся разного возраста дети. Но грустно мне было смотреть на них, так неладно были они одеты. Одни босые, а чувяки засунуты за пояс, другие без шапок, а шапки их засунуты за пазуху. Кинулись они ко мне. Кто называл меня отцом, а кто матерью своей. Как было мне не пожалеть их! Слез я с коня, обласкал их, на каждом поправил одежду. А когда я уезжал, они кричали мне вслед: «Да будет у тебя прямая дорога, Сослан! Пусть во всем будет тебе удача и пусть благополучно завершится то дело, за которым ты приехал сюда!»

— Это были дети, умершие в сиротстве, — сказала Ведуха. — За то, что ты их приласкал, исполнится все то, что они тебе пожелали.

— Еще видел я, — сказал Сослан, — у раскрытых ворот лежала сука, и видно, что скоро время ей щениться. Крепко спала она, но из чрева ее вдруг залаяли на меня ее щенята. «Что бы это могло значить?» — подумал я.

— А это значит, что наступит такое время, — сказала Ведуха, — когда станут старшие слушать советы младших, которые будут старших уму-разуму учить.

— Видел я: спорят мешок и переметная сума о том, кто из них больше вместит в себя проса. Зачерпнул мешок проса, и доверху наполнился он. Потом высыпал он это просо в переметную суму, но даже наполовину не наполнилась сума, потом набрала проса переметная сума, высыпала его в мешок — переполнился мешок, и через край посыпалось просо. Что это еще за диво?

— Ты ведь нарт, — сказала Ведуха. — Так чему же удивляешься? Наступит такое время, когда и большому и малому, знатному и безродному будут давать не больше, чем нужно ему для хорошей жизни.

— Поехал я дальше, — сказал Сослан, — и увидел: три дерева стоят среди равнины, и гладки, точно обточены, их стволы. И увидел я два чувяка — один из воловьей кожи, другой из сафьяна; наперегонки лезут они на дерево. Но вот соскользнул чувяк из сафьяна и остался внизу, а чувяк из воловьей кожи дополз до верхушки дерева. Как же не удивляться мне тому, что чувяк из воловьей кожи взял верх над сафьяновым чувяком?

— Чувяки из воловьей кожи носят простые люди, а чувяки из сафьяна — благородные, — ответила Ведуха. — Но придет время, и простые люди возьмут верх над благородными и поведут их за собой.

— Поехал я дальше. Гляжу — от равнины до самых гор протянута веревка, и так она толста, что нельзя под ней ни пройти, ни проехать, а перескочить через нее тоже нельзя. Вдруг свернулась веревка и далеко в сторону укатилась. Удивился я, но не понял, что это значит.

— Вижу я, что ты и впрямь ничего не понял на своем пути, — сказала Ведуха. — А значит это то, что под конец весь мир станет для людей открытой дверью.

— Поехал я дальше, — говорит Сослан, — вижу: опять протянулась веревка от гор до равнин, и тут же смоталась она опять к горам.

— Это значит, что люди, которые с гор спустились на равнину и нашли там хорошую жизнь, со временем снова вернутся в горы, — сказала Ведуха.

И дальше рассказывает Сослан:

— Гляжу, у подножия горы бьют родники и кишмя кишит в них рыба, прыгает она из одного родника в другой, и играет в воде, и прыгает, и резвится, а одна другой рыбы эти совсем не мешают.

— А это значит, что настанет время, когда люди, принадлежащие к разным родам, будут жить дружно, как родные братья.

— Поехал я дальше, вижу высокий курган, зажжены на нем костры, и висят над ними три чана. Но не сучья древесные горят в этих кострах, а рога оленьи. Два крайних чана кидают друг другу куски мяса — жирные ляжки и ноги. И кипят, бурлят они вовсю. А среднему чану ни капли супа не достается, сухой шипит и чадит он. Скажи мне, что это за диво?

— А это значит, что настанет время, когда богатые братья будут помогать друг другу и подносить друг другу щедрые подарки, а бедному брату ничего от них перепадать не будет, и проведет он дни свои в бедности.

— Только отъехал я, и опять вижу чудо: у края дороги в жестокую схватку вступили друг с другом женский платок и мужская папаха. То платок одолеет папаху, то папаха возьмет верх над платком. Так боролись они и вдруг дружно, рядышком стали передо мной. Долго гадал я, что это значит, да так и не разгадал.

— А это, — сказала Ведуха, — предвещает такое время, когда женщина и мужчина будут во всем равны.

— Устал я, прилег отдохнуть у родника, — рассказывал Сослан. — А когда проснулся, смотрю, на моем берегу зеленая трава, а на том берегу — белый снег. Что это за чудо?

— А это значит, что настанет такое время, когда человеку будет все равно, зима или лето.

— Еду я дальше, — рассказывал Сослан. — Вижу, растут вместе три прямые лозины. Дай, думаю, срежу я одну, чтобы изготовить ручку для плети. Только выбрал одну и пригнулся, чтобы срезать ее, как две другие ко мне наклонились и шепчут: «Срежь не ее, а меня!»

— А это значит, что в будущем младшие сестры не будут ждать, пока старшая выйдет замуж, каждая будет выходить, когда ей захочется.

— Ехал я, ехал, вижу, валяется на дороге переметная сума. «Хорошая сума, — подумал я, — она мне пригодится». И, не слезая с коня, поддел я ее плетью. Тебе моя сила известна. В нартских играх бывало так, что на всем скаку я ручкой плети своей поднимал всадника вместе с конем. А тут как бы не так! Даже с места не сдвинул я суму, и сломалась рукоять моей плети. Раззадорило это меня. Спрыгнул я с коня, схватил суму рукой и не смог поднять ее. Ухватил я ее обеими руками, напряг все свои силы, в землю ушел выше колен, а сума даже не шевельнулась. Понял я, что передо мной опять чудо и оставил суму лежать на дороге. Расскажи мне, что это было?

И ответила ему Ведуха:

— Как бы мог ты поднять эту суму? Ведь скрыты в ней все достоинства, которыми наделены люди.

— Еще проехал я — и вижу, лежит на дороге клубок пестрых ниток. — И захотелось мне захватить с собой эта нитки. Нагнулся я с седла, схватил конец нитки, стал мотать на руку. Мотал, мотал, а клубок все не уменьшается. Вижу я, что опять передо мной какое-то диво. Бросил я клубок и поехал дальше.

— Тайны вселенной обозначает этот клубок, — ответила Ведуха. — Сколько бы ни стремился ты познавать их, всегда сможешь познать только часть из них.

— Поехал я дальше, и снова катится передо мной клубок ниток. Катится он, катится, разматывается, а нитки снова наматываются на него. Что бы это могло значить? — спросил Сослан.

— Это значит, — ответила ему Ведуха, — что наступит такое время, когда люди настолько размножатся, что без конца будут землю измерять.

— Только я отъехал немного, вижу, впереди моего коня катится третий клубок, клубок суровых ниток. Погнал я коня, обогнал тот клубок, оглянулся: бьет этот клубок коня моего по задним ногам. Удивился и встревожился я не постигло бы меня несчастье!

— Не бойся, — ответила ему Ведуха, — это тебе ничем не угрожает. Но знакомые есть у тебя, которые подобны этому клубку: в глаза они тебе улыбаются, а за глаза готовы подрезать сухожилия на ногах коня твоего.

— Еду я дальше и вижу: в почетных креслах сидят старики — предки нартов. Много еды и напитков поставлено перед ними, но тут же лежат труп кошки и труп собаки. Смотрят нартские старцы на обильное угощение, но не прикасаются к нему.

— Зачем же они будут прикасаться к еде и тем нарушать обычай Страны мертвых? — сказала Ведуха. — Это Шатана, когда отправился ты сюда, посвятила нартским предкам хорошее и плохое, чтобы проверить тебя, расскажешь ли ты по своем возвращении правду о Стране мертвых и не утаишь ли чего хорошего или плохого.

— Спасибо тебе, Ведуха, — ответил Сослан. — Теперь я все понял. Но одно осталось мне непонятным: когда я прибыл к тебе, почему не было головы на твоем теле? Что это еще за чудо?

— А это потому, нарт Сослан, — ответила Ведуха, — что всегда с тобой мысли мои! Ведь я все время помогаю тебе. Ты еще только решил сюда ехать, а я уже расчищала тебе путь. Да слыхано ли дело, чтобы кто-нибудь живым вошел в Страну мертвых! Без моей помощи ты не смог бы этого сделать. Когда в далеком походе сжигает тебя жаркое солнце, облаком лечу я над тобой и защищаю тебя от его лучей. А когда во время сражения на противников твоих падает сокрушительный ливень — это моих рук дело, это я помогаю твоим воинам одержать верх.

И сказав это, пошла Ведуха к Барастыру, повелителю Страны мертвых, попросила у него листьев Аза-дерева, принесла их Сослану и молвила:

— Ты силой ворвался в Страну мертвых, куда по велению Бога прийти не может живой человек. Но так же как живой не может сам отправиться к мертвым, так же нет пути из Страны мертвых в мир живых. И раз ты попал в Страну мертвых, нет тебе отсюда возврата. Но стоит мне только мигнуть, как подковы твоего коня повернутся задом наперед. Скачи тогда отсюда изо всех сил. Кинутся за тобой мертвецы, чтобы по твоему следу убежать из Страны мертвых. Но взглянут они на следы копыт коня твоего и увидят, что ведут они обратно в страну Барастыра. Тогда вернется каждый из мертвецов обратно на свое место. Беспокойный ты человек, Сослан, и не суждена тебе спокойная жизнь. Иногда ты не слушал моих советов, но сейчас строго наказываю я тебе: какие бы сокровища ни попадались на твоем пути отсюда, не прельщайся ими и даже не гляди на них, поезжай, не останавливаясь.

И обернула Ведуха подковы Сосланова коня задом наперед. Попрощался Сослан с ней, сел на коня своего и поскакал прочь из Страны мертвых. Услышав топот коня его, мертвецы кинулись по его следу, но когда увидели, что ведет этот след обратно в Страну мертвых, сказали:

— Это в нашу сторону кто-то проехал.

И каждый из них опустился на свое место.

А Сослан прискакал к воротам Страны мертвых.

— Открой ворота! — крикнул он Аминону.

— Как бы ты ни попал нарт Сослан в Страну мертвых, нет из нее возврата, — ответил ему Аминон.

Видя, что добром не откроют ему ворота, ударил Сослан плетью своего упругокопытого коня, и всей тяжестью и силой обрушился он на ворота, опять повалил их и силой вырвался из Страны мертвых.

Скачет он домой, в Страну нартов. Вдруг видит: насыпана на дороге куча золота. Но тут вспомнил он строгое слово Ведухи, проехал мимо и даже не оглянулся на золото. Долго ли, коротко ли едет Сослан — кто знает? — только видит он: лежит на дороге пышный хвост золотой лисы. Проехал мимо Сослан и даже не оглянулся. Едет он дальше — и вдруг валяется перед ним на дороге старая шапка. Увидел он шапку и подумал с досадой: «Эх, что может стоить слово жены-покойницы. Каких сокровищ лишился я из-за нее!»

И не выдержал тут Сослан, поднял шапку. «Отвезу-ка я эту шапку нашим невесткам, хоть на что-нибудь она пригодится — будут они ею сметать муку с жерновов во время помола».

Сунул Сослан за пазуху шапку и поехал дальше. Близко уже были они возле нартского селения, когда вдруг спросил Сослан у своего коня:

— Скажи, конь мой, какая смерть тебе суждена?

Ничего не ответил конь, и тут разгневался на него Сослан. В глубокой ложбине слез он с коня, привязал его к дереву, срезал ветку можжевельника и стал стегать коня своего до тех пор, пока не брызнула кровь из-под его тонкой кожи.

— Буду я бить тебя до тех пор, пока ты не скажешь мне, от чего суждено тебе умереть, — говорил Сослан коню.

Ничего не ответил ему конь. Еще пуще рассердился Сослан. С корнями вырвал дерево и так ударил он коня по голове, что в щепки разбилось дерево. Что было делать коню? И промолвил он:

— Смерть моя в копытах моих. Если только снизу, из-под земли пронзит кто-нибудь мои ноги, тогда я умру. Иначе не может постигнуть меня смерть, упругокопытый я. А в чем твоя погибель? — спросил конь у Сослана.

— Я весь из булата, — ответил ему Сослан, — не закалились только колени мои. И лишь колесо Балсага может убить меня. Если прокатится оно по моим коленям, тогда умру я. Иной смерти мне нет.

— Да не простит тебе Бог опрометчивых твоих поступков. Ты погубил меня и себя, — сказал ему конь. — Ведь старая шапка, которую ты подобрал на дороге и спрятал за пазуху, посмотри-ка, где она. Не иначе это был лукавый Сырдон, сын Гатага.

Сунул Сослан руку за пазуху, а шапки там уже нет. Подслушал Сырдон разговор коня и Сослана, выведал их смертные тайны и выпрыгнул из-за пазухи Сослана. И понял тут Сослан, почему не велела ему Ведуха ничего поднимать, что попадется по дороге.

А Сырдон, выпрыгнув из-за пазухи Сослана, тут же кинулся в преисподнюю к царю чертей за войском.

— Нарт Сослан измучил всех нартов, — сказал Сырдон. — Я знаю, как его уничтожить: в коне вся надежда его, а смерть коня — в копытах его. Дай мне скорее самых метких твоих стрелков, чтобы снизу, из преисподней, пускали они стрелы в копыта коня.

Дал ему царь чертей — самых метких своих стрелков, стали они пускать из преисподней стрелы в Сосланова коня. Снизу вверх полетели стрелы, попали они под копыта Сосланову коню, и замертво упал упругокопытый. Но, умирая, сказал он Сослану:

— Как только я умру, ты быстро, но осторожно, не причинив никакого изъяна, сними с меня шкуру и набей ее соломой. Потом сядь верхом на чучело мое, и, кто знает, может быть, я и донесу тебя до дома.

Быстро и осторожно снял Сослан шкуру с коня, набил ее соломой, положил седло на спину чучела, сел верхом и поскакал в селение нартов. Но подслушал Сырдон предсмертные слова коня, опять побежал он к царю чертей и сурово потребовал:

— Эй, черти, скорее накаляйте наконечники ваших стрел и стреляйте по коню Сослана!

И черти, накалив докрасна наконечники стрел, стали снизу вверх стрелять по коню Сослана. Попали раскаленные стрелы в соломенное брюхо коня, вспыхнула солома, и дотла сгорел верный конь Сослана.

Пешком, с седлом за плечами пришел Сослан в родной дом. Все без утайки рассказал он Шатане, что видел в Стране мертвых. И она поверила ему. Дала Шатана Сослану свое чудесное кольцо. Пошел Сослан на берег моря, широкий круг очертил он кольцом, и большой черный замок, весь из железа, воздвигся в этом кругу. И на четырех углах замка посадил Сослан листья Аза-дерева. Попросила Шатана у Афсати волшебную его свирель и дала ее Сослану. Заиграл Сослан на свирели, и три сотни зверей вбежали во двор замка. В первой сотне были олени, во второй — туры, а в третьей — всякие другие звери.

Увидели семь уаигов, что сполна уплатил им Сослан свой выкуп, и отдали они питомицу свою, дочь Солнца Ацырухс, замуж за Сослана.

В счастье и довольстве жил Сослан с дочерью Солнца прекрасной Ацырухс. Незаметно шли для них за днями дни и годы за годами. Часто ходил Сослан на охоту в поле Зилахар, которое издавна выбрали нарты как место своих состязаний и охотничьих подвигов.

Так шли его дни.

Однажды охотился там Сослан со своими двенадцатью товарищами.

Поставили они на поле Зилахар свой шатер, с утра до обеда охотились, а после охоты возвращались в шатер отдыхать. К вечеру они снова шли охотиться. Вернулись однажды к обеду и легли отдохнуть. Жарко было, все устали, только Сослана не взяла усталость. Захватил он свой лук и стрелы и пошел по одному из ущелий. К озеру привело его ущелье. И подумал Сослан: «В такую жару обязательно какой-нибудь зверь должен прийти на водопой».

Сел он на берегу озера и стал ждать. Долго сидел он так и зорко оглядывал берега озера. Вдруг смотрит — вышла из леса молодая олениха и приблизилась к воде. Прекрасное было это животное, никто не мог бы сравниться с ней в стройности и легкости движений. Утренняя звезда сверкала на ее шее. Вложил Сослан стрелу и только хотел спустить ее, как девушкой обернулась молодая олениха и сказала ему:

— Во здравии пребывай, Сослан.

— Пусть полное счастье будет долей твоей, добрая девушка, — ответил ей Сослан.

— Сколько раз спускалась я сюда с неба только для того, чтобы встретить тебя, Сослан! Сколько лет я ждала тебя и вот наконец встретила! Возьми меня себе в жены.

— Если я буду брать себе в жены всех бездомных девушек, то не хватит мне с ними места в нартском селении.

— Смотри, Сослан, пожалеешь ты об этих словах! — сказала девушка.

— Много охотился я и знаю, что любят свиньи сидеть в болоте. И если бы всех их Сослан делал своими женами, то его светлый булат давно превратился бы в черное железо.

Девушка, услышав эти дерзкие слова, вдруг вскинула руки, и превратились они в крылья. Хотел Сослан в этот миг схватить ее, но вспорхнула она и, улетая, сказала ему:

— Нартский Сослан, я дочь Балсага. Сейчас увидишь ты, что станет с тобой!

Улетела девушка в дом отца своего Балсага и рассказала ему, как обидел ее Сослан. Оскорбился Балсаг и приказал своему колесу:

— Иди, убей Сослана!

С шумом и грохотом покатилось колесо Балсага. Закричал Балсаг Сослану;

— Теперь берегись, нартский отпрыск!

— Что за оружие есть у тебя, что ты надеешься убить меня? — кричит ему в ответ Сослан.

— Идет на тебя нечто, жди удара.

— А что подставить мне под удар? — спросил Сослан.

— Подставь лоб свой, — ответил Балсаг.

Видит Сослан: летит на него колесо. Подставил он ему свою переносицу. Ударилось колесо и отскочило обратно, даже не оставив царапины. Хотел Сослан схватить колесо, но ускользнуло оно.

И снова кричит ему Балсаг:

— Держись! Снова катится оно на тебя!

— Что теперь подставить ему? — закричал Сослан.

— Грудь свою подставь, — ответил Балсаг.

С грохотом обрушилось колесо на грудь Сослана. Но тут изловчился Сослан и схватил колесо своими булатными руками. Подмял он колесо под себя и выломал две спицы.

Взмолилось тут колесо Балсага:

— Не прерывай мою жизнь, Сослан! Не буду я больше колесом Балсага, колесом Сослана стану я отныне.

Поверил Сослан, да и как же не поверить такой клятве! Отпустил он колесо, и оно убралось восвояси. Но по дороге попался колесу бедовый нарт Сырдон.

— Добрый пусть тебе, колесо Балсага! — сказал он.

— Ой, не называй меня колесом Балсага, а то Сослан убьет меня! Отныне колесом Сослана стало я.

— Э, пропасть бы тебе, колесо! Куда девалась твоя прежняя мощь? Кто омрачил твою великую славу? — спросил Сырдон.

— Замолчи, Сырдон, я клятву дало Сослану, — ответило колесо.

— Выпусти кровь из своего мизинца, и ты будешь свободно от своей клятвы. Или неизвестно тебе, что ты должно умертвить Сослана? Попробуй-ка еще раз наскочи на него, — сказал Сырдон.

— Опасный он человек, — ответило колесо. — Если я еще хоть раз попадусь ему, он зубами меня загрызет. Где мне с ним справиться!

— Поспеши к Курдалагону, пусть изготовит он тебе булатные спицы. А потом, когда будет Сослан спать, прокатись по коленям его, и он умрет.

И поддалось колесо наущениям Сырдона.

— А где найти мне его спящим? — спросило колесо.

— Он охотится сейчас на поле Зилахар, — ответил Сырдон. — После обеда вместе с товарищами отдыхает он в шатре. Прокатись по ним по всем, и среди прочих убьешь ты и Сослана.

Поспешило колесо Балсага к Курдалагону. Вставил он ему новые, булатные спицы, и снова покатилось оно на бой с Сосланом.

Но как раз в тот день, как это часто бывало, Сослан опять не стал отдыхать после обеда, а пошел побродить по ущелью.

Улеглись в шатре двенадцать его товарищей — шесть по одну сторону, шесть по другую, ногами друг к другу.

Только заснули они, как с грохотом покатилось на них колесо Балсага.

— Горе тебе, Сослан! — прогрохотало оно и отрубило ноги всем двенадцати его товарищам, и все они умерли.

Немного времени прошло, и вот, неся на спине убитого оленя, вернулся Сослан с охоты.

— Эй, выходите поглядеть! — крикнул он, подходя к шатру.

Но никто не явился на его зов.

Бросил Сослан убитого оленя на землю и вошел в шатер. Видит: мертвые лежат все его двенадцать товарищей, и у всех отрублены ноги. В глазах у него потемнело.

— Бог мой, что мне делать? Только колесо Балсага могло совершить такое зло! — сказал Сослан и выбежал из шатра. Глядит, катится колесо Балсага по широкому полю. И просит Сослан широкое поле:

— Останови колесо Балсага!

Но не остановило поле колесо, и Сослан проклял его:

— Пусть только семь лет подряд родишь ты урожай, а потом будь бесплодно!

На гору побежало колесо. И крикнул горе Сослан:

— Задержи его! Оно товарищей моих истребило!

Гора тоже не задержала колесо.

— Пусть лавина за лавиной и обвал за обвалом в щебень разнесут тебя! — проклял Сослан гору.

Вкатилось колесо в лес, по ольховой поросли катится оно.

— Задержи, ольха, врага моего! — крикнул Сослан.

Но ольха не остановила колесо.

— Самым дрянным деревом будешь ты навеки: чтобы делать краску, будут обдирать с тебя кору, а сама будешь ты засыхать.

Между липовыми деревьями катится колесо, и просит Сослан липу:

— Липа, липа, задержи врага моего!

— Хоть и толста я, — ответила липа, — но не в силах я сдержать врага твоего: я слишком мягкая.

— Так будь же и ты проклята! — крикнул Сослан. — И тебя будут люди искать только ради твоей коры. Будешь цвести ты красиво, но плода дать не сможешь!

Грабового леса достигло колесо. И сказал тут Сослан:

— Задержи, могучий граб, врага моего, задержи хоть немного!

Пропустил граб колесо Балсага, и его тоже проклял Сослан:

— Пусть Бог сделает так, чтобы люди искали тебя, чтобы жечь в своих очагах!

И вот по буковому лесу катится колесо Балсага.

— Мой враг бежит! Задержи его, — просит Сослан.

— Пусть еще в большей беде увижу я тебя! — ответил ему бук. — Целое селение могло укрыться в тени моей, а ты обрубал мои ветви, подрывал мои корни.

— Пусть легко будет обрабатывать твою древесину! — крикнул Сослан буку.

Катится колесо по дубовому лесу.

— Хоть бы ты, дуб, задержал врага моего!

Но напомнил дуб Сослану, что, не щадя ни вершины, ни ветвей, ни ствола его, рубил Сослан дуб, чтобы делать из него стрелы.

— Так пусть желуди, которыми брезговать будет человек, растут на тебе! — крикнул Сослан.

Вот в белый березняк вбежало колесо Балсага, и сказал Сослан березе:

— Береза, береза, хоть ты ненадолго задержи врага моего.

— Тот, кто стал твоим врагом, тот будет и моим врагом, — ответила береза.

Словно сетью, загородила она путь колесу, опустив перед ним свои тонкие кудри. Но прорвало их Балсагово колесо и покатилось дальше.

— Навеки лучшим из деревьев будешь считаться ты, белая береза! И сучья твои собирать будут люди, чтоб делать вертела и жарить на них шашлыки, — поблагодарил Сослан березу.

Вкатилось колесо в заросли орешника. Хмелем обвит орешник.

— Хмель кудрявый, — просит Сослан, — задержи кровника моего, двенадцать товарищей моих убил он.

Крепки и гибки, как веревки, побеги хмеля. Обвили они колесо Балсага и остановили его. На расстоянии полета стрелы приблизился Сослан к колесу, пустил в него одну стрелу — и вдребезги разбилась спица. Пустил другую стрелу — и в мелкие щепки разлетелась вторая спица. В зарослях орешника, обвитых хмелем, догнал Сослан колесо и схватил его. И тут орешнику и хмелю принес благодарность Сослан:

— Отныне, орешник, люди будут издалека приходить к тебе за вкусными твоими плодами. А тебя, хмель, пусть в пору веселья благословлять будут люди за хмельной напиток!

Выхватил Сослан свой меч, замахнулся и хотел на куски разрубить колесо Балсага. И тут снова взмолилось колесо:

— Душа моя в руках твоих, Сослан. Что ты прикажешь мне, все сделаю!

— Нет тебе веры, — сказал Сослан. — Ты клятвопреступник и снова обманешь меня.

Но жалобно просило колесо и так горячо клялось оно, что снова поверил ему Сослан.

— Хорошо, — сказал он. — Я пощажу тебя. Но за двенадцать друзей моих убей в семье своей двенадцать человек — и я отпущу тебя живым.

Согласилось колесо Балсага, и, печальное, покатилось оно домой. Узнал Сырдон, что не удалось колесу убить Сослана. Принял Сырдон облик старика и стал на пути колеса.

— Да будет перед тобой, колесо, прямая дорога! — сказал он. — Что случилось с тобой, почему ты так печально?

— С чего быть мне веселым! — ответило колесо. — Победил меня нарт Сослан и взял с меня слово убить двенадцать человек из моей семьи.

— А зачем тебе убивать их? Отрежь двенадцати человекам из своей семьи ногти на руках и ногах, и ты выполнишь этим свою клятву, — сказал лукавый Сырдон.

Не послушало его колесо Балсага, катится оно дальше. Но вот на пути ему снова попался Сырдон. Старухой на этот раз он обернулся.

— Да будет перед тобой, колесо, прямая дорога! — сказала старуха. — Что случилось с тобой, почему ты так печально?

— Что делать мне, пусть съем я твои недуги? Двенадцать человек из семьи своей предстоит мне убить, чтобы выполнить клятву, данную нарту Сослану.

— А к чему тебе убивать их? Отрежь двенадцати человекам из семьи своей ногти на руках и ногах, и этим ты выполнишь свою клятву.

Не послушалось колесо, катится дальше. Снова забежал вперед Сырдон, обернулся юношей, у которого только выступил первый пух на лице, и встал у колеса на дороге.

— Да будет перед тобой, колесо, прямая дорога! — сказал он. — Почему ты так печально?

— Дано мною слово нарту Сослану убить двенадцать человек из семьи своей. И вот теперь качусь я, чтобы выполнить это слово.

— А к чему тебе убивать их? Отрежь двенадцати человекам из семьи своей ногти на руках и ногах, — сказал юноша.

Ничего не ответило колесо, прокатилось мимо. Но, пробежав еще немного, подумало оно:

«Вот старик, старуха и юноша в одно слово сказали мне одно и то же. Ведь не ждут они от меня за это никакой награды. Дай-ка послушаю я их добрых советов».

И, прикатившись домой, постригло колесо ногти на руках и ногах двенадцати человекам из семьи своей. И после этого смирно сидело дома колесо.

Шли дни за днями, недели за неделями. Стал лукавый Сырдон, сын Гатага, время от времени навещать колесо Балсага.

— Надо бы тебе, знаменитое колесо, покатиться еще раз на Сослана и отомстить ему за унижение, — говорил Сырдон.

Но прошла уже злоба у колеса Балсага, и ответило оно Сырдону:

— Эй, лукавая лисица, оставь меня! Из-за тебя случились со мной все эти несчастья.

Но Сырдон на несчастье нартов не оставил своего намерения погубить Сослана. Развязал он свой лживый язык и опять уговорил колесо Балсага напасть на Сослана и убить его.

Снова вставил Курдалагон в колесо новые спицы из чистого булата. И вот однажды, когда был Сослан на поле Зилахар и осторожно на животе подползал к зверю, откуда ни возьмись прикатилось колесо Балсага, отрезало ему ноги по колени, бросило ему ногти с рук и ног двенадцати человек из своей семьи и вернулось к себе домой на небо.

Лежит Сослан на поле Зилахар, истекут кровью, оглядывается кругом: кого бы послать к нартам вестником печали?

Орел пролетает над его головой, и говорит ему Сослан:

— Будь, орел, моим вестником печали. Полети к дому Ахсартаггата, сообщи братьям моим Урызмагу и Хамыцу, что умираю я, нарт Сослан, на поле Зилахар и некому закрыть мне глаза.

— Хочу я увидеть, что тебе еще хуже приходится, чем сейчас, — ответил ему орел. — Разве щадил ты меня, когда усталый опускался я на дерево или камень? Нет, ты тут же хватался за свою стрелу, — пусть она больше не принесет тебе радости!

Прошло немного времени — коршун пролетел над ним.

— Тебя, прошу я, коршун, — взмолился Сослан. — Будь моим вестником печали. Полети к дому Ахсартаггата и скажи, что отрезало колесо Балсага ноги Сослану, и пусть поторопятся ко мне мои родичи.

— Ишь ты, ишь ты, чего захотел! Бесчисленное множество кур у Шатаны, но разве ты когда-нибудь дал мне унести хоть одну? Ты тут же хватался за свой лук, — сказал коршун и полетел дальше.

Лежит Сослан. Ждет…

Вдруг ласточка, щебеча, пролетела над ним. Обрадовался Сослан:

— О ты, ласточка! — сказал он ей. — Лети скорее к дому Ахсартаггата и скажи, что колесо Балсага отрезало ноги их Сослану. Один умирает он в поле Зилахар, и некому закрыть ему глаза.

— Будь по-твоему, — ответила ласточка. — Слишком хорош ты, чтобы умирать тебе здесь одному и чтобы никто не закрыл тебе глаза. Я буду твоим вестником печали. Когда, бывало, заставал меня дождь, ты подбирал меня, прятал за пазуху и спасал мою жизнь. Ты всегда оставлял для меня открытыми закрома, и я наедалась там вдоволь. Нет, никогда не забуду я твоих благодеяний!

— Навеки будешь ты любимицей людей! — поблагодарил ее Сослан. И полетела ласточка в селение нартов вестницей печали.

Лежит Сослан в поле, ждет, когда придут за ним нарты закрыть ему глаза.

Черный ворон пролетел над Сосланом, и, увидев, что умирает Сослан, заплакал ворон:

— Осиротел я, Сослан. Как мне прожить без тебя? Все тропинки и ущелья заваливал ты дичью, и потому всегда мог я наполнить свою утробу. Кто теперь накормит меня?

— Напрасно сокрушаешься, — ответил Сослан. — Ничто не поправит теперь твой плач. Подлети ко мне ближе и насыться кровью моей.

— Как ты можешь говорить так, Сослан? Ведь душа моя горюет по тебе, — ответил ворон.

И, видя его искреннее горе, сказал Сослан:

— Если даже там, где сходится небо с землей, будет лежать падаль, ты всегда найдешь ее. Кровавым столбом обозначится то место, где лежит она, своими зоркими глазами ты найдешь этот столб и всегда будешь сыт. Пусть наградит тебя бог счастьем!

Улетел ворон. И тут над головой Сослана закружилась ворона, и заплакала она:

— О, кто же будет теперь каждый день накрывать нам обильный стол? Кто будет заваливать для нас дичью ущелья? Как будем мы жить без тебя?

— Подлети поближе ко мне, — сказал ей Сослан. — Вот лежат мои отрезанные ноги, вот запекшаяся кровь, все равно гнить им без пользы. Поешь, насыть себя и не печалься напрасно.

Приблизилась к нему ворона, чтобы поклевать мясо его и кровь, и проклял ее Сослан:

— Ты, злая птица, с утра до вечера проклинаешь людей, но не исполнятся над ними твои проклятия. С ночи до утра, не шевелясь, будешь отныне стоять ты на ветке дерева. Такова будет твоя участь.

Стали приходить к Сослану звери. Первым пришел к нему медведь. Рвет он шерсть на груди своей передними лапами и горестно рычит:

— Что я буду делать без тебя, Сослан? Кто мне заменит тебя? Был я сыт всегда твоим угощением, твоей едой, а когда хотелось мне пить, ты утолял мою жажду.

— Не печалься, медведь. Печалью не поможешь. Лучше насыться мясом моим, которое уношу я в Страну мертвых, — сказал ему Сослан.

— Как ты мог сказать мне такое! — в горе сказал медведь и стал сокрушаться еще больше.

— Да наградит тебя Бог таким счастьем, чтобы один только след твой повергал людей в страх. В самое тяжелое зимнее время пять месяцев сможешь ты жить в берлоге своей без пищи.

Ушел медведь. Прошло еще время, пробежал мимо волк, увидел Сослана и завыл в голос:

— Как проживу без тебя? Сколько оврагов наполнял ты для меня свежим мясом! Кто мне заменит тебя?

— Не надо понапрасну печалиться, — сказал Сослан. — Теперь этим ты мне не поможешь. Вот мясо мое, которое понапрасну понесу я с собой в Страну мертвых. Насыщайся им до отвала.

— Как ты мог другу своему сказать такие слова! — ответил волк и взвыл еще печальнее.

И Сослан, видя, что от души горюет волк, поблагодарил его:

— Когда будешь ты нападать на стадо, будет у тебя в сердце такая же отвага, какая всегда жила в моем сердце. Но пусть пугливое, чуткое сердце девушки, еще не засватанной, будет у тебя, когда придет тебе время убегать от преследователей. И пусть сила мизинца моего перейдет в твою шею.

Ушел волк, и тут вдруг увидел Сослан подле себя лисицу. И, виляя хвостом, тоненько заплакала хитрая лисица:

— Осиротела я без тебя, доблестный Сослан!

— Не плачь понапрасну, лисица, — сказал ей Сослан. — Подойди лучше поближе и насыться мясом моим, которое уношу я в Страну мертвых.

Стала лисица жадно лакать кровь Сослана и только схватилась за окровавленные его колени, как закричал ей Сослан:

— Будь ты проклята! За красивую шкуру будут убивать тебя люди, но ни на что не будет годно твое мясо!..

И поскорей убежала лисица, — что же было ей еще делать? Долетела ласточка до селения нартов, влетела она в дом Ахсартаггата, села на потолочную балку и защебетала:

— Сослану вашему колесо Балсага отрезало колени. В поле Зилахар одиноко лежит он, ждет смерти, и некому закрыть ему глаза.

Завыли тут, заголосили и старшие, и младшие нарты. И кучками идут все нарты на поле Зилахар, каждый торопится прийти первым.

Но впереди всех поскакал на коне лукавый Сырдон. Первым подъехал он к Сослану и сказал:

— Эх, Сослан, раньше бы надо было тебе умереть! Все нарты кучками идут сюда, в каждой кучке запевала заводит веселую песню, и все нарты весело им подпевают.

Сердце Сослана чуть не разорвалось от горя, когда услышал он эти слова. Но когда подошли нарты к нему и увидел он, что мужчины от горя царапают щеки, а женщины рвут на себе волосы, сказал Сослан:

— Недостойную весть принес мне о вас Сырдон. Покажите мне его. Где он?

Но кто может найти Сырдона? Он ускакал и спрятался. Подняли нартские юноши Сослана и понесли его в селение. А тут откуда ни возьмись Сырдон. Проскакал мимо Сослана и крикнул:

— О, несчастный Сослан, еще один позор ждет тебя в доме твоих родичей. Из кожи змеи приготовлен тебе гроб, а погребальные одежды сшиты из кожи лягушки.

Только внесли Сослана в родной дом, сразу сказал он родичам:

— Пока жив я еще, родичи мои, покажите мне мой гроб и погребальные одежды.

— Зачем тебе, живому, видеть то, что понадобится тебе после смерти? Не такова твоя погребальная одежда и не таков твой гроб, чтобы тебе пришлось их стыдиться. Ты могучим и славным сделал наш род, ты отдавал нам всю свою силу, — неужели не приготовили мы для тебя достойной погребальной одежды и неужели не проводим мы тебя достойно в Страну мертвых!

— Что делать! — сказал Сослан. — Горькое слово сказал мне Сырдон, и не успокоюсь я, пока не увижу гроб свой и свою погребальную одежду.

Вынесли тогда нарты погребальные одежды — из драгоценного шелка были сотканы они. Показали ему гроб — был он выкован из червонного золота. И захотел Сослан, чтобы на него живого одели погребальные одежды, и велел он, чтобы живым его положили в гроб.

И тогда он сказал:

— Отныне я бессилен, но пока колесо Балсага останется живо, не даст оно вам покоя. Кто из вас убьет колесо Балсага, тот пусть возьмет себе в дар мой меч.

Молчат нарты, никто из них не надеется справиться с колесом Балсага. Но тут пришел Батрадз, сын Хамыца. Когда передали ему завет Сослана, он молча, не сказав ни слова, подошел и взял меч Сослана, привязал его к своему поясу и пошел искать колесо Балсага. Искал он его и на небе и под небом, но нигде его не мог найти.

Раз пастух нартов сказал Батрадзу:

— Ваш бугай ежедневно ходит к вашему склепу, там ревет неистово, и не знаю, что с ним такое.

«Это неспроста!» — подумал Батрадз.

Зарезал он того бугая, накинул себе на плечи его шкуру, и подошел к склепу, и взревел, как бугай. И вдруг услышал голос колеса Балсага:

— Да быть тебе съеденным на поминках! И на небе и под небом страшусь я одного Батрадза и от него скрываюсь, а ты меня и здесь не оставляешь в покое.

— А, значит, вот ты где! А я тот, от кого ты прячешься. Но теперь тебе не убежать от меня, — сказал Батрадз.

Но пока Батрадз сбрасывал шкуру бугая, колесо Балсага выскочило и бросилось бежать. Батрадз погнался за ним.

Селезнем обернулось колесо Балсага и полетело. Батрадз тут же превратился в коршуна и погнался за ним. Со страху колесо Балсага бросилось на равнину высокой высохшей осокой. Батрадз снова превратился в человека и только хлопнул ладонями, как из рук его посыпалось столько жару, что вся равнина загорелась вокруг и вспыхнула осока.

Тут фазан взлетел над горящей поляной, — это в фазана обернулось испуганное колесо Балсага. Но тут в орла обернулся Батрадз, и бросился орел за фазаном. Невмоготу было колесу Балсага, и, пролетая над селением нартов, влетел фазан в дом вещей старухи. Принял тогда Батрадз обычный свой вид и вошел к женщине.

— Где тот фазан, который спрятался в доме твоем? Скорее скажи, не то сожгу я тебя вместе с твоими детьми, — сказал юноша.

Испугалась старуха и указала на кладбище:

— Ищи его там. Он прячется в могиле последнего покойника, похороненного на этом кладбище.

Раскопал Батрадз могилу, выхватил оттуда колесо Балсага, расколол его на две части и принес на могилу Сослана. Воткнул в землю, как памятник. Потом встал он на могиле и сказал во весь голос:

— Сослан! Вот тебе колесо Балсага!

И тут обратился Сослан к своим братьям:

— Эй, Урызмаг и Хамыц, постройте мне склеп. И пусть будет в нем одно окно на восток, чтобы по утрам смотрело ко мне солнце. Пусть другое окно будет надо мной посредине, чтобы солнце светило мне в полдень, а третье пусть будет на запад, чтобы вечером оно прощалось со мной. Стрелы и лук положите со мной.

Исполнили братья просьбу Сослана, построили склеп и положили там Сослана. А стрелы и лук его положили вместе с ним.

Но не суждено было умереть Сослану. Хоть и без ног лежал он в своем склепе, а когда разносился клич тревоги, то приподнимался он узнать, откуда тревога.

И вот один мальчик, нартский пастушонок, крикнул возле склепа:

— Тревога!

Сослан приподнялся из склепа и спросил:

— С какой стороны тревога?

А мальчик ему отвечает:

— Это ложная тревога. Никогда я тебя не видел, и хотелось мне увидеть тебя.

Стало обидно Сослану, что даже дети начали подшучивать над ним. И с тех пор не выходил он из своего склепа.