Сказания вьетнамских гор

Сказание о Дам Шане

Стала Хэни сзывать братьев:

— О брат мой, И Зин! О брат мой, И Лин! О братья, И Зан и И Лан, И Сух и И Сах! Живы ли вы, мои братья? Спешите ко мне!

Спросил И Зин:

— Зачем ты сзываешь братьев, сестра?

Отвечает Хэни:

— О братья, не ради пустячных дел я вам кинула клич. Далеко разнеслась добрая слава о нашей семье, даже горные духи о нас прослышали. И в восточной стороне и в западной — повсюду люди заводят речь о сестрах Хэни и Хэбхи. Как на могучем дереве не счесть веток и листьев, так не счесть наших родичей. Отчего тогда мы живем в печали, отчего нет у нас в доме мужа?

И снова спрашивает И Зин:

— Кто тебе полюбился, сестра? К кому ты прилипла сердцем? На чей зов откликнулась?

— Ни на чей я зов не откликалась. Кого нам выберут старшие братья, того мы и полюбим. А наперекор не пойдем — ни братьям нашим, ни родителям.

Говорит И Зин:

— Живут на свете два брата. Одного зовут И Коат, другого зовут И Моат. Старший брат одет в железный панцирь, младший брат одет в стальной панцирь. Оба они воины, богатыри, славятся силой. Хотите вы их взять в мужья, о сестры?

Отвечает Хэни:

— Я не хочу. Ни одного не хочу взять в мужья. И мне все равно, что они могучие вожди, и мне все равно, что они владеют множеством звонкоголосых гонгов.

— Кого же ты хочешь в мужья, если тебе не по нраву воин, одетый в панцирь из стали?

— Я Дам Шана возьму в мужья, бабка мне так велела, и дед нарек Дам Шана моим женихом, но бабка моя, Хэклу, умерла, и отдали меня в жены моему деду — И Кла. Дед сажал меня на колени, а Дам Шана брал на спину. Принес дед в жертву небесным духам буйвола и сотворил молитву. А потом сказал: «Не долго быть тебе моей женою. Я уже стар, я как чахлое поле в горах, как сухое трухлявое дерево».

Когда еще была жива моя бабка, дед ей говорил: «Пусть женою и мужем станут Хэни и Дам Шан. А если Дам Шан возьмет себе в жены девушку из другого селенья, в западной стороне или в восточной, пусть он будет тогда пастухом, пасет табуны для Хэни, пусть он будет погонщиком, пусть стережет слонов для Хэни, пусть подметает за слонами навоз, убирает навоз за лошадьми. А если Дам Шан возьмет в жены Хэни, станет он могучим вождем, будет владеть множеством гонгов. Если Хэни пойдет за парня из другого селенья, в западной стороне или в восточной, пусть пасет у Дам Шана свиней, пусть стережет у Дам Шана кур, пусть задает корм его свиньям и гнезда для кур готовит».

Так говорил мой дед. Если Дам Шан возьмет меня в жены, он станет могучим вождем и будет владеть множеством бронзовых гонгов.

Пойди, о брат, спроси у Дам Шана, чтит ли он заветы, нашего деда, помнит ли, что дед говорил? Или забыл его слова?

Отвечает И Зин:

— Какого же буйвола выбрать и в жертву богам принести в честь сватовства? Какого нам выбрать быка? Какого взять борова? Надобно устроить праздник, забить кур и принести вина. Эй, в доме! Кто лучше всех умеет привязать к столбу кувшин с вином, пусть привяжет! Кто искусен жарить курицу, пусть жарит курицу! Кто горазд вешать гонги, пусть развесит гонги!

Вскричали слуги:

— О госпожа, в какой гонг ударить?

И отвечала госпожа:

— Ударьте в самые громкоголосые гонги, ударьте в самые звонкоголосые гонги! Бейте, пусть их звон дойдет до всех краев! Бейте, пусть услышат в каждом доме этот звон! Пусть он в землю уйдет сквозь настил! Бейте, пусть его небеса услышат! Пусть обезьяны от страха свалятся с ветвей на землю! Бейте, пусть злые духи его услышат и не причиняют зла людям. Пусть мыши и кроты перестанут рыть свои норы! Пусть змеи в испуге выползут из всех расселин! Пусть лани и олени застынут на месте, уши навострят, пусть зайцы навострят уши, выронят травинки изо рта. Пусть все сущее слушает Хэни и Хэбхи!

Вот окончено пиршество. И Зин, И Лин, И Лан, И Сух, И Сах поднялись с циновок и ушли. Вскочили они на коней, а у коней округлы спины, как у белок-летяг. Вскочили они на коней, а у коней коротки спины, как у белок-летяг. И понеслись кони.

Взвились — миновали гору, подпрыгнули — водопад позади остался! Быстрее ветра долетели они до селенья. Или так скажем: прилетели, будто ветром подхваченные.

И увидели братья селенье на вершине горы, горбатой, как черепаха. На склонах горы поля раскинулись. Как муравьи, кишат стада быков. А тропа меж полей до того широка, что если встанут на ней два воина, один протянет копье, другой протянет меч, меч и копье не коснутся друг друга. Разворотили тропу конские копыта, посмотришь издали — похожа тропа на старую лохматую веревку. В селенье ходят юные рабыни — сосок к соску, толпятся юные рабы — плечом к плечу.

Лучше места не сыщешь в целом свете!

Куда ни взглянешь, везде следы копыт — их так много, как следов тысяченожек. От ног слоновьих в земле остались вмятины, огромные, как ступа. А медных котлов в селенье столько, сколько улиток в лесу. Дома там длинные, как звон гонга. Террасы широкие — птице не облететь. Возле каждого дома и на каждом крыльце скачут дрозды, резвятся золотые иволги. Узорные платки сушатся на шестах, им счету нет.

Два брата оставили коней на привязи, одолели двумя прыжками лестницу, потом дважды топнули ногою, и закачался дом — семь раз качнулся вправо и семь влево.

И Зин вонзил нож в стену, И Лин вонзил нож в стену. Потом они уселись, руки положили на колени, тонкие оба, как нити, гибкие, как пламя. Славные гости, доброго обхожденья достойные.

Родные сестры храброго Дам Шана, Хэли и Хэанг, сидели в этот час за плетеной стеной.

Говорят они:

— Надобно гостей приветить! Эй, кто циновки стелет — несите-ка циновки побыстрее, кто стелет одеяла — несите одеяла! И изголовье приготовьте! Кто бетель подает, пусть несет бетель. Табак мелко нарежьте и положите в медную чашу. Бетель приготовьте искусно, в блюдо медное положите! О мужи! — сказали они затем. — Что привело сюда столь уважаемых и чтимых вождей? Что привело вас к нам, ничтожным?

— Мы пришли, сестра, не для того, чтобы валить плетни или ломать изгородь. Нет, мы полны смиренья. Мы лишь хотим одно дело с тобою рассудить.

Слуги постелили белые циновки, а сверху постелили красные циновки.

Направилась Хэли в Дамшановы покои, плывет Хэли, как пава, — стан у нее стройный, гибкий. Распахнула она две створки двери. В покоях — две скамьи и две подушки. Дам Шан в гамаке лежит, рассыпались по гонгу волосы.

И говорит Хэли:

— О брат мой! В дом нагрянули чужеземцы-тьямы, выйди приветить гостей. Старший из них посредине сидит, тебя дожидается.

Отвечает Дам Шан:

— Не стану привечать гостей! А вы зажарьте курицу и принесите кувшинчик вина. Молодого вина, пятидневного.

Холи все сделала, как брат велел. Положила в огонь курицу, — мало ей показалось одной курицы, еще одну зажарила. Рис очистила, и засиял он, как цветок эпанг, засверкал, будто солнце. Варить его стала. Быстро сварила: не успела изжевать листок бетеля, а рис уже и подавать можно. Разложила она яства на блюда чеканной меди, перед гостями поставила:

— Отведайте, гости.

И Зин пододвинулся к блюду, И Лин пододвинулся к блюду.

Говорит Хэанг:

— Отведайте моего риса, который плесенью пахнет, поганой похлебкой моей не погнушайтесь, курицу ястреб задрал, да жрать не стал. А стряпал для вас попугай, тот самый, которого ястреб трепал.

И Зин и И Лин съели самую малость и отодвинули блюдо.

Говорит Хэанг:

— Почему, о мужи, вы едва прикоснулись к рису, отчего погнушались моим угощеньем? Неужто напрасны наши труды?

Отвечает И Зин:

— Так сытно я никогда еще не ел. Дома один огурец грызу три года. А одного арбуза мне на три жизни хватило бы.

Кликнула слуг Хэанг:

— Эй, слуги! Бегите скорей за вином!

— Какой кувшин достать, о госпожа?

— Тот, что с черным-пречерным вином, тот, что восемь лет в земле простоял. Тот, который с натугой поднимают пять пар рабов с шестами, а трое снизу поддерживают.

И закричали слуги:

— Несите мотыги, несите скорее, будем кувшин откапывать!

И обратились они к кувшину с такими словами:

— Не сетуй, господин, на судьбу! Пусть сладким будет твое вино, а не кислым. Пусть выпьют его за доброе дело, а не за злое. Эй, братцы! Дружно возьмемся и взвалим на спину!

И вносят слуги кувшин в дом.

— Кто лучше всех умеет привязать к столбу кувшин с вином, пусть привяжет. Кто горазд вешать гонги, пусть живо развесит гонги.

— А в какой из гонгов ударить, о госпожа? — спросили слуги.

— Ударьте в самые громкоголосые гонги, ударьте в самые звонкоголосые гонги! Бейте! Пусть их звон дойдет до всех краев! Бейте! Пусть услышат в каждом доме этот звон! Пусть он в землю уйдет сквозь настил! Бейте! Пусть его небеса услышат! Бейте, бейте! Пусть обезьяны от страха свалятся с ветвей на землю! Пусть нас духи его услышат и не причиняют зла людям! Пусть перестанут рыть свои норы мыши и кроты! Пусть змеи застынут в изумленье, пусть вздрогнут зайцы. Пусть поднимут уши лани и олени, позабудут о траве. Пусть все сущее слушает гонги Дам Шана!

И говорит Хэанг:

— Пейте вино. Оно будто ягоды в джунглях. Сварено всего три дня назад.

И Зин подошел к кувшину и стал пить. Вино было крепкое — еще не успело по глотке разлиться, а уж в голову ударило и уши у И Зина вниз опустились. Стал тянуть И Зин через тростинку вино. Сделал первый глоток — кувшин на треть опустел. Сделал второй глоток — кувшин опустел наполовину. Сделал третий глоток — в кувшине ничего не осталось.

Говорит И Зин:

— Я кувшин до дна осушил.

— Теперь воды налейте в кувшин, — велела Хэанг.

Тотчас наполнили кувшин водой, и Хэанг опустила в кувшин тростинку, стала пить. А пока она пила, И Зин говорил:

— Не станем скрывать, зачем мы к тебе пришли. Когда идут на рыбную ловлю, совет держат, как ловить рыбу. А у нас к Дам Шану дело, с ним совет хотим держать. Где же он, куда запропастился?

Отвечает Хэанг:

— Дам Шан дома, он в дальних покоях.

— Отчего же он не выйдет гостей приветить? Как льнет юноша к девушке, как ищет пчела цветок, так ожидали мы встречи с вами. А разговор у нас будет особый, без табака и бетеля не обойтись.

Услышала это Хэанг, поднялась и пошла к Дам Шану:

— О брат! Выходи! В дом нагрянули чужеземцы-тьямы. Старший из них ждет тебя не дождется.

— Что же им надобно?

— Сватать пришли тебя, брат. Сватать в мужья Хэни и Хэбхи.

— Нет, сестра! Не нужны мне в жены ни Хэни, ни Хэбхи. Устрой им пированье, вели забить буйвола, пусть и живого буйвола с собой уведут. Мало им покажется — бронзовый гонг прибавь, слона отдай, раба подари!

Вернулась из дальних покоев Хэанг, плавно станом покачивает. И говорит Хэанг гостям:

— Кто от рисовых полей птиц отгоняет, получает в награду бананы и сахарный тростник. В знак добрых чувств вы привезли нам медный браслет. Но не захотел брат принять его — он не сможет верши плести для Хэни, привязывать цепями слона, седлать коней, стеречь добро.

И Зин отвечал:

— Не беда, что он не сможет верши плести, не беда, что он не сможет цепями слона привязывать. Пусть воссядет он на циновке, пусть повторяет заветы, которые оставили нам предки — прабабки наши и пращуры. А если не согласится, пусть узнает тогда, как мы чтим заветы предков. Хочет Дам Шан получить от нас медные гонги в подарок, привезем ему гонги. Хочет слонов или хочет рабов, приведем ему рабов и слонов. Только мы непременно должны его сосватать.

Говорит Хэанг:

— Как из безмозглой черепашьей головы не достанешь мозга, как с увядшего цветка не соберешь меду, как не заставишь благоухать камень, так не прикажешь сыну вождя сделать то, что ему не по нраву. Но он хочет отдариться. Возьмите же эти звонкоголосые гонги.

И Зин удивился:

— На что нам надобны ваши гонги? Разве мы малые дети, разве не можем сосватать мужа сестрам своим? Эй, И Лин, эй, И Лан! Что вы стоите там, во дворе? Найдите веревку, изловите быка из стада, которым владеют хозяева этого дома, мяса покушаем вволю. Пусть не думают, будто мы глупые малые дети, которые не могут сестрам мужа сосватать.

Надела тогда Хэли безрукавку, шпильку воткнула в волосы, как делают женщины из племени бих и из племени мнонг, вошла в покои к Дам Шану, за левое ухо до крови его ущипнула, за правое дернула — кровь потекла. Потом принялась бить его по спине. Скрючился от боли Дам Шан и говорит:

— За что бьешь ты меня, сестра?

Отвечает Хэли:

— За что бью тебя? А ты пойди погляди, что в доме творится. В нем полно чужеземцев. Тесно стало в доме от чужаков. Старший из них посредине сидит, тебя ищет. Теперь что ни день будут братья Хэни съедать по быку, что ни день станут съедать по буйволу. Рассердились они, что ты не хочешь их приветить.

И вскричал тут Дам Шан:

— Эй, слуги! Несите котел с водой, я вымою руки, несите чашу с водой, я омою лицо.

Плащ, что был под рукою, Дам Шан отбросил — он старым ему показался, и другой плащ взял взамен. Рубаху покрасивее надел и набедренную повязку поярче. Вышел из покоев Дам Шан, за ним — пятеро слуг.

Спросил Дам Шан у слуг:

— Хорош ли мой наряд?

— О господин, — отвечали слуги, — отменный наряд! О господин, красивейший наряд!

Но снял Дам Шан набедренную повязку и повязал другую, еще красивее, надел рубаху еще краше. Повязка засверкала, будто цветок кэу. Рубаху ему пожаловало само Небо. Сияла шапка, как цветок эме. Поистине молодой вождь и богатырь отважный. К гостям вышел Дам Шан: впереди сто слуг и тысяча позади, а в середине выступает сам Дам Шан.

Воссел он на скамью, под ноги ему циновки постелили, вниз белые, а сверху алые. Яркий румянец играет на щеках, будто от гнева или от вина. Смеются губы, как спелый арбуз красные, будто побеги чеснока тонкие. Шея гладкая — баклажан созревший. Борода густая, как лиана, извивается. Посмотришь на Дам Шана — глаз не отведешь.

А в это время к дому Хэни, опираясь на посох, пожаловало само Небо, чтобы сватовство уладить.

Спрашивает Небо:

— О дети мои, неужто все еще нету в вашем доме жениха?

Хэни отвечала:

— О том я не знаю. Я даже не ведаю, согласен он или не согласен. Может быть, и не согласен. Братья еще не вернулись.

И молвило Небо:

— Добром вы не кончите дело, если будете полагаться на братьев. Самим вам надобно ехать к Дам Шану и брак с ним заключить.

— Эй, слуги! — крикнула Хэни. — Поймайте завтра на заре слонов и приведите их сюда.

— О госпожа, каких слонов пригнать? — спросили слуги.

— Самцов поймайте длиннохвостых, тех слонов, у которых бивни прямые, а не гнутые. Эти слоны наводят страх на людей и днем и ночью.

Пригнали слуги слонов, седла, плетенные из индийского тростника, укрепили на спинах самцов, на спинах самок — седла чуть помягче. К тому слону, который с одним бивнем, звонкие колокольца привязали. Дважды меняли наряд Хэни и Хэбхи — и один другого был лучше. Сверкали юбки, словно цветок кэу, сияли кофты, как цветок эме. Этот наряд им подарило само Небо.

— Хорош ли наш наряд? — Хэни спросила слуг.

— О госпожа, отменный наряд! О госпожа, красивейший наряд!

На левой руке — золотой браслет, на правой руке — двойное запястье. Точно стальной щит, блестит тело; волосы уложены на затылке в пучок, как у женщин из племени мнонг, как у женщин эдэ перевязаны спереди. Одна только прядь ниспадает свободно, развевается, как перья у павы. Волосы гладко причесаны, блестящий пучок — как шишак на огромном гонге. Что ни шаг — надувается юбка от ветра, будто наседка, которая хочет цыплят защитить, распушив свои перья, что ни шаг, то мерещится хлопанье крыльев взлетающей птицы меланг, что ни шаг — налетает ветра порыв, унося шелуху и мякину от рисовых зерен.

Сели Хэни и Хэбхи на слонов; слуги положили на седла белые циновки, а сверху еще алые; подушки тоже не забыли. Припасли табак и бетель.

И отправились сестры к селенью Дам Шана. Когда подошли совсем близко, Хэни вдруг спрашивает:

— Где тропа, которая прямо к селенью Дам Шана ведет?

Откликнулся прохожий, юный И Дам:

— Подождите меня. Я тоже в селенье Дам Шана спешу, чтобы гонги продать. Я — пеший, а вы — на слонах, почему бы не взять и меня вам с собой?

— Эй, юноша! Взбирайся скорей на слона, вместе поедем.

И поехали они вдвоем на одном слоне. Сначала И Дам попросил у Хэни табака и крепко прильнул к ней. Потом спросил бетеля. Сам же подарил ей звонкоголосый гонг.

И сказала тогда Хэбхи:

— Не знала я, сестра, что у тебя уже есть муж. Не знала я, о ком ты мечтала. А мне такой муж не нужен. Я на слоне ездить хочу, а не босиком ходить. Хочу рабами владеть! Эй, погонщик! Поворачивай-ка слонов. Сестра уже нашла себе мужа.

Сказала Хэни И Даму:

— Оставь меня, юноша, ступай себе.

А Хэбхи не унималась:

— Сестра! Такое постыдное дело я не могу стерпеть.

И снова сказала Хэни И Даму:

— Покинь же меня, юноша. Разве ты не видишь, что сестра сердится? Сестра, — снова сказала Хэни. — И Дам ушел. Теперь мы поедем с тобою вдвоем.

Подъехали сестры к селенью Дам Шана. Увидели слуг, которые рушили рис, и спрашивают:

— Эй, слуги! Где живет здешний вождь, покажите!

Отвечают слуги:

— Откуда здесь взяться вождю? Мы равны меж собою, как воды в ручье, как арековые пальмы в роще.

Сказала Хэни:

— Зачем смеяться над нами, или вы глупцы, которые только и знают, что муравьев ловить?

Сказали ей слуги:

— Ничего мы не знаем. Пойдите спросите того кузнеца. Он скажет вам верное слово.

Так и сделали сестры, подъехали к кузнецу и спросили:

— О, молви, старый, какая тропа ведет к дому вождя?

Ответил кузнец:

— Неужто вы до сих пор не научились отличать богатый дом от бедного дома? Так знайте же: в богатом доме свиней из бамбуковой кадки кормят, а в бедном доме — из бронзовых гонгов.

Рассердилась Хэни:

— Будто глупец насмехаешься ты, старый, над нами!

Подъехали сестры к дому Дам Шана. К помосту слоны подошли. Спрыгнули сестры на землю. И вот сто рабов идут впереди, тысяча идет позади, а посередине Хэни и Хэбхи выступают. Подошли к тому месту, где свалены были дрова и нечистоты, остановились.

Раздался голос Дам Шана:

— О сестры, Хэли и Хэанг! Куда вы смотрите? Разве не видите, что гостьи стоят возле дров, что они повесили на плетень кнут, которым погоняют слонов, что они положили на помост седло? Их слоны ушами прядают, о землю ногами бьют.

Поспешно вышли Хэли и Хэанг, циновки перед гостьями расстелили.

Хэанг сказала:

— Присядьте на циновки, сестры.

— Мы и постоять можем, вы за гостей нас не почитайте.

— За гостей? Гостей я здесь не вижу, — был ответ.

Уселись сестры на циновки — Хэни села на красную циновку, Хэбхи села на красную циновку. Хэли и Хэанг тоже на красные циновки сели.

Тут поднялся с ложа Дам Шан, взял в руки кинжал с изукрашенной рукоятью, спрыгнул на землю и пошел — спокойно и плавно. Шагнет — и руку выбросит вперед, потом другую, да так проворно! Проворнее змеи хюе идет он по тропе, быстрей змеи прао хэмай по траве скользит, везде проходит без труда.

Пришел Дам Шан к дому Хэбиа Дьет Клюить, своей возлюбленной, поднялся на помост, с силой топнул у порога — семь раз качнулся дом. Дам Шан вонзил кинжал в плетень и вошел в покои.

Неласково встретила его Хэбиа:

— Никак, пожаловал тот молодец, которого ястребы клевали да коршуны трепали. Что надобно тебе? Или примерещилось, что умерла я и ты для меня гроб принес?

— Не гневайся! Ведь скоро я буду есть рис в чужом доме, пить вино в чужом доме, буду есть мясо чужих буйволов и быков. А сейчас ты малый кувшин вина принеси, выпьем его с тобой вместе. Табаку и бетелю принеси. А услышишь звон гонгов в моем доме — приходи, только не мешкай.

Возвратился Дам Шан к себе и вскричал:

— Эй, слуги! Кто горазд — вино готовьте! Кто горазд — развешивайте гонги! Кто горазд — буйволятину жарьте побыстрее!

Зазвонили гонги, загремели барабаны, прокатилось вдали эхо, и наступила тишина.

Воскликнула Хэбиа:

— Эй, слуги! Слышите? Гонги звенят в доме Дам Шана, барабаны гремят в доме Дам Шана.

Надела Хэбиа новую юбку. Потом другую, еще краше, надела. И вышла. И вот уже идут сто рабов впереди, позади — тысяча, а Хэбиа посредине выступает. Подошла она к дому Дам Шана, туда, где дрова были свалены. Увидел ее Дам Шан и крикнул сестрам:

— Эй, Хэли и Хэанг! Куда вы смотрите? Разве не видите, что гостья стоит возле дров, повесила на плетень кнут, которым погоняют слонов, положила на помост седло? Ее слон прядает ушами и о землю ногами бьет!

Тут Хэли и Хэанг циновки перед гостьей расстелили.

— Присядь, сестра!

— Могу и постоять. За гостью вы меня не почитайте. Здесь гости-чужаки — другие.

— Какие гости? Гостей я здесь не вижу, — был ответ.

И Хэбиа на циновку села. Стал сравнивать Дам Шан. Сперва сравнил он Хэли и Хэанг, и видит: Хэли красивей на три пальца. Потом сравнил он Хэбхи и Хэанг, и видит: Хэанг красивей на три пальца. Сравнил Хэбхи и Хэни, и видит: Хэбхи красивей на три пальца. Сравнил он Хэни с Хэбиа, и видит: Хэни красивей на три пальца.

И принялись тут все за яства и вина. Народ собрался со всего селенья. Принесли в жертву душам умерших предков и душам вождей пять кувшинов вина и буйвола. Помолились за здравие Дам Шана, и снова жертву принесли: пять кувшинов больших и буйвола. Выпили соседи все вино и удалились восвояси.

Хэни вскричала:

— Эй, слуги! Седлайте слонов!

И слуги водрузили седла. Взобрались на слонов Хэни и Хэбхи.

Хэни опять вскричала:

— Тот, кто должен заменить нам умершего мужа, пусть сядет с нами на слона!

Дам Шан ответил:

— Раз вы владеете слонами, езжайте, а сын вождя пойдет пешком.

Хэни и Хэбхи быстро спрыгнули на землю и пошли пешком, с Дам Шаном рядом. Когда они приблизились к ручью, Дам Шан сказал:

— Давайте побежим к селенью. Если вместе прибежим, возьму вас в жены. А отстанете — не возьму.

И побежали они. Быстро побежали, что есть мочи. Вдруг на ноге у Хэни вскочил волдырь.

— Послушай, Дам Шан! Волдырь хочу проткнуть, дай меч!

— На что тебе меч? Я перевяжу твой волдырь шелковым платком. Я оберну твой волдырь шелковой накидкой!

Так он и сделал, и опять все трое пустились в путь. Бежали долго — мимо пастбищ, где буйволы паслись, мимо тех мест, откуда бумажных змеев запускают, и прибежали прямо к дому Хэни. Только Хэни вошла в дом, как рухнула без памяти. Взметнулась кверху юбка, взметнулась кофта. А Хэбхи лишь до дому добежать успела и на пороге рухнула, ноги торчат наружу, а голова в доме. В лохмотьях кофта, юбка вся в клочья изодрана. А Дам Шан уже сидит спокойно возле дома. После полудня, когда солнце осветило террасу, явились Дамшановы сестры. Долго пришлось им звать Хэни и Хэбхи, еле дозвались.

— О сестры! Сосватали мы вам мужа, и теперь он в вашем доме. Сколько буйволов надобно умершим предкам в жертву принести?

Хэни отвечала:

— Принесем в жертву пять кувшинов вина и буйвола, чтобы почтить умерших предков. Семь кувшинов вина и буйвола принесем мы в жертву за здравие Дам Шана. За здравие Хэни — пять кувшинов вина и буйвола. А Хэли и Хэанг — сестрам Дам Шана — по буйволу подарим. Слона подарим матери Дам Шана, и к слону в придачу — погонщика. Еще ей надо подарить рабынь, чтобы рис варили, рабов, чтоб травы собирали и буйволов на закланье водили.

Ел Дам Шан свинину и вином запивал. Так все до утра пили, а утром родня Дам Шана собралась домой.

На прощанье молвила Хэанг:

— О брат! О женах заботься, пусть они будут счастливы. Смотри, бездельником не стань, гулякой не сделайся. С самого утра, пораньше, в поле выходи, а после полудня расставляй силки и сети, птиц и зверей лови, чтоб жены дичью лакомились.

День целый отдыхал Дам Шан и ночь отдыхал. А утром проснулся, увидел во дворе бревно и кликнул парней из селенья:

— Эй, идите все ко мне, придумал я забаву, давайте бревно толкать — посмотрим, кто из нас сильнее.

По одну сторону бревна пятеро рослых парней встало, а по другую сторону — Дам Шан. Начали толкать бревно — кто кого переборет. Верх взял Дам Шан.

Сказал тогда И Зин:

— Свояк, ты стань на наше место, а мы на твое встанем.

И снова встали пятеро против Дам Шана, а он один как перст. Весь день предавались забаве, и каждый раз верх брал Дам Шан.

Но тут Хэбхи подала голос:

— Муж мой, иди скорее в дом! На блюде рис стынет, курица, которую я для тебя зажарила, засохла, стала будто костлявый тощий ястреб.

— Что мне спешить домой? — ответил Дам Шан. — Садитесь, ешьте, если голодны. Я занят: видишь, бревно с молодцами толкаю.

Сказал — и снова забаве своей предался. Но Хэбхи опять его позвала:

— О муж мой! К нам в дом явился незнакомец, слона торгует.

— А мне что за дело? — ответил Дам Шан. — Если хочешь — покупай, не хочешь покупать — не надо. Когда я не жил в вашем доме, кто для вас покупки делал?

Хэни и Хэбхи сами купили слона.

Говорит Хэбхи:

— Только и славы, что у нас есть теперь муж. А в доме все по-прежнему. Муж должен, восседая на циновке, стеречь добро, заветы предков хранить. У нас же будто вовсе нету мужа.

Дам Шан все это слышал — он стоял под помостом, — быстро поднялся в дом, схватил свой нож и ушел.

Хэни вскричала:

— О муж мой, куда ты? Вернись, поешь хоть рису.

Дам Шан не ответил. Не от вина было красно лицо его, а от гнева, когда возвращался он к дому старшей сестры.

Спросила Хэанг:

— Брат мой, где твои жены?

Дам Шан отвечал:

— Какие там жены… Я им не нужен, да и мне они надоели. Не хотел я жениться, но была на то твоя воля, сестра.

Сказал так Дам Шан и ушел в покои, улегся в гамак. Рассыпались волосы по циновке. Весь день и всю ночь он держал дверь на запоре.

Тут явилась Хэни.

— Ты не видала Дам Шана, сестра? — спросила она Хэанг. — Он к тебе в дом не вернулся?

— Дам Шан у себя в покоях. А что меж вами случилось? Вы затеяли ссору?

— Не затевали мы ссоры, — отвечала Хэни. — Хэбхи позвала Дам Шана рису поесть, а он разгневался и покинул дом.

Сказала так Хэни и пошла в Дамшановы покои.

— О муж мой! Возвратись к нам в дом! Родичи там тебя ждут и рабы!

— А что за нужда мне туда возвращаться? Нет, лучше я в своем доме останусь.

Надели тогда Хэни и Хэбхи корзины на плечи, побрели к ручью за водой. Увидел их Дам Шан в окно и грозно вскричал:

— Что смотрите, рабы и слуги, что глаза таращите? Или не знаете, что перед вами дочери вождей самых могучих и богатых?

Тут слуги разом кинулись за сестрами, корзины у них взяли с тыквенными бутылями: кто одну, кто две. Когда же Хэни и Хэбхи возвратились, Дам Шан им сказал:

— Велите изловить слона и сюда привести!

Бросились слуги слона ловить.

— Эй, слон! Эй, слон! — взывали они громко. — Ты ешь побеги бамбуковые, ты жуешь листья в зарослях бамбуковых. Хэни — твоя госпожа, Хэбхи — твоя госпожа.

Услышал это слон, и ярость его обуяла, грозно затрубил он и ринулся на слуг. Укрылись слуги в зарослях бамбука, но слон растоптал и расшвырял бамбук. В другую рощу побежали, слон и ее в щепы разнес, кому-то бедро раздробил, кому-то ногу размозжил. В страхе слуги бросились к дому хозяев, жалобно закричали:

— Не можем мы изловить слона, не можем его сюда привести. Он взъярился, обуздать нам его не под силу. Мы страшимся его. Кто ни пойди из нас, он любого растопчет.

Хэни на мужа посмотрела:

— Как же нам быть, Дам Шан? Выходит, никто тут у вас слона не смеет поймать и привести сюда?

Поднялся тут Дам Шан:

— Я изловлю слона! Вот только длинный железный прут возьму и брусок захвачу тяжелый, медный. Укрощу слона!

Два храбреца пошли на пастбище слонов к лугам. Один — Дам Шан, второй — Прон Мын, известный своим упрямством.

Сказал Дам Шан:

— Зови слона.

Прон Мын ответил:

— Боюсь я звать слона, он — бешеный. Не ровен час придавит да растопчет.

— Смерти страшишься? Трус! Зови слона!

Прон Мын повиновался:

— О слон! Ты ешь побеги бамбуковые, ты жуешь листья в зарослях бамбуковых. Хэни — твоя госпожа, Хэбхи — твоя госпожа.

Опять взъярился слон, грозно затрубил и в дикой злобе помчался на Прон Мына. Испугался Прон Мын и за Дам Шана спрятался.

Дам Шан вскричал:

— Эй, слон! Презренный! Ты бесишься! Как госпожа твоя, Хэни.

Тут на колени слон припал, склонился, внимая словам Дам Шана.

Взобрались Дам Шан и Прон Мын на слона. Но слон к селенью не пошел, а в лес помчался и там остановился перед большим баньяном. Понукает его Дам Шан, а слон и шагу не ступит.

Поднял тогда Дам Шан голову и на баньяне среди листьев увидел две ветви с цветами: на одной сияли нежною красою три цветка, на другой благоухали два цветка.

Сказал Дам Шан:

— Спущусь-ка я и привяжу на цепь слона.

Сказал он так и длинной палицей с крюком захотел достать цветы.

— На что тебе эти цветы? — подивился Прон Мын.

— Хочу их унести с собою, — сказал Дам Шан и стал карабкаться вверх по стволу. Но только он добрался до цветов и прикоснулся к ним, цветы на другие ветки перелетели, на те, что были рядом. Дам Шан за ними потянулся, но цветы, будто на крыльях, дальше перелетели. Как ни старался Дам Шан, не мог он до цветов добраться и наконец, усталый, так и заснул на ветке. Спал крепко, а душа его улетела тем временем к божеству, которое Небом зовется.

Говорит Небо:

— Сорвать те цветы, Дам Шан, тебе не под силу, ими владеют Хэни и Хэбхи. Если ты согласишься жить у них в доме, я подарю тебе эти цветы, наслаждайся ими, сколько душе угодно.

Дам Шан отвечал:

— Уж лучше умереть, чем быть мужем Хэни, лучше любые муки принять, чем быть мужем Хэбхи.

Молвило Небо:

— Коли не хочешь ты, сын мой, пешим ходить, коли желаешь рабами владеть и слонами, ты должен взять в жены Хэни и Хэбхи.

— О Хэни, — спрашивает меж тем Хэбхи, — скажи, отчего Дам Шан до сих пор не вернулся? Быть может, его растоптал слон? Пойдем же поищем его!

И они побрели по следам слона, того, который увез Дам Шана, и добрались до баньяна, увидали цветы и сели в густой тени, ожидая, что будет.

Сказало тогда Небо Дам Шану:

— Взгляни, твои жены пришли.

— Жены? Какие жены? Лучше возьми мою жизнь, лишь не вели жениться на Хэни и Хэбхи.

Грозно нахмурилось Небо:

— Правду ли ты говоришь?

— Правду, — отвечает Дам Шан.

Взяло тогда Небо бамбуковую трубку, длинную, сучковатую, замахнулось, да как стукнет Дам Шана по голове, и погрузился Дам Шан в смертный сон. Оживило Небо Дам Шана и спрашивает:

— Теперь ты согласен жить в доме Хэни и Хэбхи?

— Нет, не согласен, — ответил Дам Шан.

Семь раз ударяло Небо Дам Шана длинной бамбуковой трубкой, семь раз погружался Дам Шан в смертный сон, и семь раз Небо его оживляло. И когда в седьмой раз Небо спросило:

— Что ты теперь надумал, Дам Шан?

Дам Шан отвечал:

— Я согласен. А правда, что пешком я больше не буду ходить, если стану жить с Хэни и Хэбхи, правда, что буду владеть во множестве слонами и рабами?

Отвечает Небо:

— Обещаю тебе это.

Дам Шан очнулся от смертного сна, смело дотронулся до веток цветущих, но упали ветки: одна — прямо в рукав Хэни, другая — в рукав Хэбхи.

Дам Шан им сказал:

— О Хэни, о Хэбхи! Не видали вы, куда делись цветы, те, что с баньяна упали на землю?

Хэни отвечала:

— О муж мой, я не видела их.

Дам Шан спустился с баньяна и вместе с Хэни и Хэбхи стал искать чудо-цветы. Искал, искал — все напрасно. Втроем они в дом возвратились, и Дам Шан сказал:

— О Хэни, о Хэбхи! Вы должны покинуть мой дом. Вернетесь, когда я найду те цветы. А если не найду, мужем я вам не буду, а вы не будете женами мне.

Побрели Хэни и Хэбхи прочь из дома Дам Шана. Вышла Хэни во двор и вдруг видит — цветы у нее в рукаве. Обрадовалась Хэни и как закричит:

— Я чудо-цветы нашла!

— Верно ли ты говоришь? — спросил Дам Шан.

— Верно.

— И Хэбхи нашла цветы?

— Нашла! — звонким голосом отвечала Хэбхи. Возрадовался Дам Шан, сел на слона и вместе с Хэни и Хэбхи отправился в их селенье.

Сказала Хэни:

— Взгляните на эти цветы! Крылышки-лепестки мы разделим и тотчас съедим, а стебли дома сварим с сердцем быка и тоже съедим.

Вслед за Хэни повторяла Хэбхи:

— Эти цветы — чудо из чудес! Крылышки-лепестки мы тотчас съедим, а стебли сварим с сердцем быка.

На полпути вспомнил Дам Шан, что оставил дома рубахи и набедренные повязки и решил вернуться за ними.

— Хэни, ты жди меня здесь, а Хэбхи пусть идет вперед. Я возвращусь домой, возьму рубахи и набедренные повязки.

Потом он сказал слону:

— Эй, слон! Если увидишь толстый бамбук — срывай с него листья, увидишь тонкий бамбук — ешь побеги. Твоя госпожа Хэни сидит у тебя на спине.

Дам Шан вернулся домой, пошел в покои, чтобы одежды собрать, но вдруг уснул крепким сном. Слон ждал его целую ночь, ждал целый день и еще одну ночь, а на третью ночь убежал. Добрался слон до зеленых лесов, до буйных зарослей, поднялся на дальние горы. Тут слона увидал Пак Куэ, друг Дам Шана, он по лесам бродил, ходил вдоль рек, охотился на птиц и зверей.

Пак Куэ удивился:

— Что за слон, откуда он взялся? Не жена ли Дам Шана сидит у него на спине?

Тут Хэни подала голос:

— О юноша! Помоги мне усмирить слона!

— Какими словами я должен его подозвать? Скажи мне!

— Вот какими словами: «Эй, слон! Эй, слон! Ты ешь побеги бамбуковые, ты жуешь листья в зарослях бамбуковых. Хэни — твоя госпожа, Хэбхи — твоя госпожа».

Хотел Пак Куэ подозвать слона, но тот затрубил что есть мочи и ринулся на Пак Куэ. Побежал Пак Куэ, укрылся в бамбуковой роще, но слон растоптал и расшвырял бамбук; укрылся тогда Пак Куэ в соседней роще, но слон, все круша своими бивнями, и там его настиг, только треск кругом раздавался.

Сказала Хэни:

— Не усмирить нам слона! Поспеши в селенье к Дам Шану, передай, что семь дней я его жду, семь ночей дожидаюсь.

Ушел Пак Куэ, у ручья повстречал он Хэли и спросил:

— О сестра! Где мой друг, где Дам Шан?

— У жен своих в доме, — отвечала Хэли.

— У жен? Но одну из них слон унес в джунгли, которые зеленеют вокруг.

— Верно ли ты говоришь? — спросила Хэли.

Вернулись Пак Куэ и Хэли в селенье.

Спрашивает Хэли у Хэанг:

— О сестра, где наш брат? Слыхала я, что жену его слон унес в джунгли, которые зеленеют вокруг.

— Откуда ты это знаешь, сестра?

— Пак Куэ мне сказал, друг Дам Шана.

Молвила Хэанг:

— Пойди в покои Дам Шана, взгляни, может, он нежится там.

Хэли в покои вошла, смотрит: Дам Шан почивает. Тряхнула она Дам Шана за одно плечо, потом тряхнула за другое, вдруг видит: стоит на огне фарфоровая чаша, а в ней, словно вода, олово блестит. Взяла она чашу и юноше в левое ухо влила горячее олово. Дам Шан лишь тряхнул головою, Хэли в правое ухо влила горячее олово — проснулся Дам Шан и с ложа поднялся:

— Сестра, и не стыдно тебе так забавляться?

— Хороша забава, — сказала Хэли. — Знаешь ли ты, что сталось с твоей женой? Слон умчал ее в джунгли, которые зеленеют вокруг.

Вылил Дам Шан олово из левого уха, вылил олово из правого уха. Сестры сварили ему рис в дорогу, положили в корзину, еще сердце быка и буйволиное сердце сварили и тоже в корзину положили; взвалил он на плечо мешок из звериных шкур, взял меч и лук и отправился в джунгли.

Дам Шан шел по слоновьим следам. Помет слоновий давно высох, бобы и тыквы на нем выросли.

Дам Шан то взбирался высоко на гору, то спускался в долину, где звенят ручьи, но следов не терял. Он шел, причитая и плача: «Она погибла, красавица наша, смерть настигла ее. А была она светлой, как вода в бамбуковой трубке, прозрачной, будто вода в тыкве-бутыли — не было краше ее во всех селеньях!» Долго шел он так, то спускался в долины, то карабкался на горы, но вот перебрался он через ручей и увидел наконец слона.

— Эй ты, презренный! — вскричал Дам Шан. — Где же ты бродишь?

Услышав голос Дам Шана, слон подошел и пал на колени. Дам Шан на него залез.

— О Хэни, — спросил он. — Чем ты забавлялась? Если охотилась на носорогов, отдай мне рога — я их продам. Если охотилась на слонов, отдай мне бивни — я их продам.

— Со мною случилось несчастье, — только и успела промолвить Хэни и упала на землю. Смерть за ней пришла. Но Дам Шан разжал ей зубы и дал отведать рису. Хэни ожила и поела рису. Потом возвратились они в селенье и пировали там с утра до вечерней зари.

Все дни Дам Шан проводил в забавах: от зари до зари вертел он волчок.

Хэбхи выходила, звала его:

— О муж мой! Рису поешь! Он давно на столе, остыл, стал тверже камня. А курица, которую мы для тебя зажарили, засохла и стала будто костлявый тощий ястреб.

— Если вы голодны, ешьте! А я опять запущу волчок!

Забавам не было конца.

А между тем Мэтао Гры, богатый и могущественный вождь, прослышал о красоте Хэни и отправил к ее дому слуг, чтоб они истину отделили от лжи и рассказали ему все как есть.

Повелел своим слугам Мэтао Гры:

— Эй, слуги! Пойдите взгляните, прекрасна ли вправду Хэни. Если вас спросят, зачем вы явились, скажите, что с ночи ушли на охоту, а к утру с пути сбились.

Сказал так и отпустил слуг. Взобрались они на слона. Одни на спину сели, другие — на шею, в руках все держали мечи и луки. Подъехали они к дому Хэни и внутрь заглянули.

Спросила Хэни:

— Эй, что вам надобно, что вы здесь ищете?

И услыхала в ответ:

— Всю ночь в лесу мы охотились за всяким зверьем. Угости же нас, хозяйка, рисом.

Хэни тотчас дала им рису и другими яствами накормила.

Наелись охотники, а потом спрашивают:

— Где же ваш хозяин?

— Хозяин запускает волчок.

— Запускает волчок?

— Да, вон там, на лугу, где пасутся быки и коровы, где бродят буйволы.

— А коль ты позовешь его, он придет сюда?

— Нет, не придет, — отвечала с грустью Хэни. — Как-то раз явился торговец слонами, я кликнула мужа, да только напрасно. Рису поесть и то домой не заходит.

Охотники, не мешкая, взобрались на слона и поспешили к своему вождю.

Мэтао Гры вскричал:

— Эй, ничтожные, говорите скорее! Видели вы Хэни иль не видели? Прекрасна она или нет? Только правду скажите.

Слуги ему отвечали:

— Всю правду мы тебе скажем! И впрямь прекрасна Хэни. Она, словно солнце, сверкает, она — как вечернее звездное небо. Будто иглы у дикобраза длинны и тонки ее пальцы.

И снова спросил Мэтао Гры:

— Прекраснее ли она той из моих жен, что готовит табак для меня?

— Во сто крат прекрасней! — разом вскричали слуги.

— А той, что бетель мне готовит?

— В тысячу крат Хэни красивей!

— А коль сравнить ее с моею старшей женой?

— Хэни во много крат прелестней!

И тотчас слугам повелел Мэтао Гры:

— Слона поймайте да ведите скорей ко мне!

Снарядили слона, укрепили седло, сел Мэтао Гры на слона и поехал к дому Хэни. Вошел в дом и сел посредине.

Спросила Хэни:

— Что за дело привело тебя к нам, о вождь?

— Приехал я проведать друга своего, Дам Шана. А где же он сам?

— Мой муж занят: запускает волчок в лугах за селеньем, — отвечала Хэни.

— Что же ты медлишь? Зови мужа, я в гости к нему приехал, — молвил Мэтао Гры.

— Что толку его звать? Он не откликнется и домой не придет.

Хэни, чтобы гостя приветить, зажарила курицу, да еще натолкла в ступе белого блестящего рису. Потом еще курицу с рисом сварила. Сели они с гостем, поели и вина не забыли выпить. Чуть не до вечера просидели. Молвил наконец Мэтао Гры:

— Пора собираться мне в путь. Жаль, нету дома Дам Шана, не то посидел бы я с ним под этим кровом гостеприимным.

— Останься и отдохни, — сказала хозяйка.

— Нет, мне пора; был бы дома Дам Шан, я бы еще погостил.

Сказал так Мэтао Гры, поднялся и вышел, а трубку свою бамбуковую нарочно возле ложа оставил. Взобрался он на слона и поехал к воротам, но вдруг воротился.

— О Хэни, я трубку свою оставил, отдай мне ее.

Хэни звонко крикнула:

— Эй, слуги! Трубку найдите и гостю скорее подайте!

— О хозяйка, сама принеси мне трубку, — почтительно попросил гость. — Никому не вели к ней прикасаться!

Взяла Хэни трубку и протянула ее гостю. Хитер был Мэтао Гры; прикинулся он, что трубку никак не достанет, а сам, изловчившись, поднял в седло вместе с трубкой и молодую хозяйку. Палкой взмахнул и погнал слона.

Вскричала Хэни:

— О сестра! Отнеси мужу весть! Пусть узнает, что недруг явился в дом, что украл его жену, из родного селенья ее увез.

Хэбхи так быстро бежала к Дам Шану, что запыхалась, а лицо ее стало мокрым от пота.

— Куда ты спешишь так? — спрашивает Дам Шан.

Хэбхи отвечает:

— Твою жену прямо из дому выкрал чужак и с собой увез.

— Кто посмел это сделать?

— Мэтао Гры.

— На моих жен всякий позарится, потому что я могучий вождь. О, горе тебе, Мэтао Гры! Ты похитил у меня жену, так узнаешь теперь силу моей руки. О слуги, о люди селенья, скорее домой!

Когда все вернулись, Дам Шан сказал:

— О люди селенья! Вот что вам надобно делать! Достаньте вина и быка заколите, чтоб совершить моленье, да ниспошлют нам духи милость и помощь! Несите же кувшин, ведите пятнистого буйвола, которого духи когда-то в дар нам послали. Выкопайте корни у благовонных деревьев — их корни принесут нам победу. У бананов выройте корни — они дадут нам бессмертье, как дали бессмертье предкам нашим в битве с мнонгами.

В отлитый из бронзы барабан, дамху что есть мочи ударьте и в священный барабан, который нам послало Небо, что есть мочи ударьте. Так ударьте, чтобы содрогнулось все вокруг, чтобы люди бих погнали буйволов и с данью поспешили, а лаосцы — привели слонов, чтобы бедняки — и те в дар принесли свиней и кур.

О братья И Сух и И Сах, И Ла и И Пуй! Вы горазды на самое хитрое дело, уладить его вам так же просто, как бусы на нить нанизать или уложить корзину. Зовите же к нам все племена! И большеротых мнонгов зовите, и вислоухих бихов скликайте. Мы ждем их! Пусть они вместе с нами вызовут на бой могущественного вождя. И бихских вождей зовите — у них ожерелья из тигриных клыков. И мнонгских вождей зовите — у них ожерелья из змеиных зубов. Сзывайте племена с запада, с востока, всех сзывайте! О слуги мои! Несите колья, пики, луки, стрелы! Великая грядет битва!

Огромное войско собралось, огромное войско двинулось, словно стадо диких оленей, тысячи воинов шли. Их было так же много, как муравьев, когда они бесконечной чередой ползут из-под земли. Каких только не было седел на слонах! Одни из индийского тростника. Другие — с навесом. А юноши — те, что покрепче и посильнее, прямо на головы слонам уселись. Рабов шли тысячи, а посредине выступал Дам Шан.

Войско заполонило всю долину. Воины перешли ручей и видят: растет в два ряда бамбук — толстый и тонкий. Настоящая живая изгородь. Не пробраться им сквозь эту изгородь. С одной стороны у нее крепкие ворота, и с другой стороны тоже крепкие ворота. Стали люди пробивать проход в изгороди. Звенят гонги, гремят бронзовые барабаны — зовут всех без страха идти вслед за могучим вождем, который носит на голове двойную повязку, а на плече — мешок из звериных шкур. Возвысил грозно голос Дам Шан:

— О Мэтао Гры! Не медли, отопри ворота, пока солнце не опалило наши лица.

Но кликнул тут рабов Мэтао Гры:

— Эй, слуги! Слышите вы, за оградой курица приблудная кудахчет? Или это мне примерещилось? А может, это младенец пищит? Эй, слуги! Не мешкайте, идите точить топоры! Мечи до блеска наточите. Да взгляните, кто там стоит за оградою. Если недоброе они замыслили, ворота покрепче заприте, плотней прикройте двери!

Тут подал голос Дам Шан:

— Эй, слуги! Берите тяжелые молоты, топоры, остро отточенные! Рубите изгородь под корень, подсекайте сверху, валите и дробите в щепы!

Разом поднатужились воины, подмяли изгородь и, как муравьи в муравейнике, заполонили весь двор перед домом. Потом двинулись прямо к террасе.

Вскричал Дам Шан:

— Не мешкай, выходи на бой!

— Ведь ты мне друг, Дам Шан! — откликнулся хитрый Мэтао Гры, — войди в мой дом и буйвола в подарок от меня прими.

— Зачем мне твой подарок? Я не возьму буйвола. Ты жену мою похитил, а это хуже всякой раны, ты будто ногу мне отсек, будто грудь разорвал и сердце вынул. Я твой дом разнесу и чаш понаделаю из его бревен, лестницу спалю, учиню пожар.

— Погоди, Дам Шан, сейчас спущусь. Только удара мне не наноси, пока по лестнице буду идти.

Дам Шан сказал:

— Не бойся. Пока ты по лестнице будешь ползти, я не подниму на тебя руку. Вот видишь: свиньи твои здесь, внизу, так разве я их бью или режу?

И хриплым голосом Мэтао Гры ответил:

— Не наноси удара, пока обеими ногами не стану на землю.

— Пока не станешь ты на землю, не подниму на тебя руки. Вот видишь: здесь буйволы твои стоят, так разве я их режу или бью?

Мэтао Гры меж тем ступил на землю.

Сказал Дам Шан:

— Что ж, начинай, метни обитый сталью острый кхиен.

И тотчас размахнулся Мэтао Гры, метнул обитый сталью острый кхиен. Но грозный кхиен отскочил от Дам Шана, как от сухой коры зерно, только щелкнул легонько.

Вот Дам Шан занес высоко свой кхиен, размахнулся: зазвенело все вокруг. Кхиен, вращаясь, полетел и, словно меч, блеснул.

Три раза Мэтао Гры обежал вокруг холма, на всех трех пастбищах возле селенья траву помял. Семь раз Мэтао Гры метал копье в Дам Шана. Одно копье быстрее белки-летяги устремилось, норовя попасть прямо в бедро Дам Шану, но пролетело мимо, пронзило лишь борова.

Вскричал Дам Шан:

— А боров тут и ни при чем. Но коли метишь ты мне в бедро, держись!

Семь раз Дам Шан взмахнул копьем, волчком завертелся на месте. И быстрое, быстрее белки-летяги, копье вонзилось в бедро злодею.

— Скажи, — вскричал Дам Шан, — отчего вдруг твое бедро стало багровым?

— Это след от одеяла твоей жены, — сиплым голосом ответил Мэтао Гры.

И хоть звучала в его голосе насмешка, ковылял он, как курица с перебитою ногою, как птица с переломанным крылом. Потряс он громким кличем восток, громким воплем всполошил запад и побежал к хлеву, где свиньи спят. Дам Шан в мгновенье обрушил тот хлев. Помчался Мэтао Гры к апельсиновой роще. Дам Шан разорил всю рощу. Без отдыха бежал Мэтао Гры, искал спасенья. На запад трижды устремлялся и трижды на восток. До кучи слонового помета добежал, споткнулся, увяз. Попробовал подняться на колени, но Дам Шан его настиг и придавил ногою, торжествуя победу.

— О, погоди, Дам Шан! — взмолился Мэтао Гры. — Я тебе буйвола в дар принесу.

— Что проку оставлять тебя в живых? — ответил Дам Шан. — Я проткнул тебе бедро копьем, ты все селенье осквернил поганой своей кровью, уж лучше в густую траву брошу я твою голову. Пусть твою челюсть муравьи сожрут. Потому что ты, Мэтао Гры, злодей, ты вырвал у меня сердце, похитил мою жену, обрек меня на страданья. Ни в низине, в племени бих, ни высоко в горах, в племени мнонг, нет подобных злодеев. Эй, слуги! Желтым и черным муравьям отдайте голову Мэтао Гры, пусть жрут ее! — Сказал так Дам Шан и снова обратился к слугам: — Эй, рабы и слуги! Идите с нами!

— Отчего и впрямь нам не пойти за Дам Шаном? Хозяин наш мертв. Он, верно, уже гнить начал. Да и покинуть его не зазорно. Лишь достойный может господином зваться. Лишь достойный может зваться старшим. Давайте унесем добро из дома, последуем за Дам Шаном.

А было у Мэтао Гры рабов и слуг — что ланей и оленей в стаде, когда оно идет на водопой, что в муравейнике черных муравьев и желтых, что пчел, которые в улей несут нектар, что юношей и девушек, когда они идут к ручью, — и все они несли добро Мэтао Гры.

Сжазал Дам Шан:

— Эй, рабы и слуги! Потрудитесь для собственного блага. Колодки сделайте из бамбука и дерева, которые пленникам надевают на шею! И еще колодки, которые пленникам на руки надевают!

Рабы отвечали:

— Колодки, которые пленникам на шею надевают, колодки, которые надевают им на руки, уже готовы, они лежат горой среди селенья.

Засмеялся Дам Шан:

— Слова эти я сказал забавы ради. Я не заставлю вас колодки на шею надевать, руки вам связывать не стану. А бревна разломаю и порублю те сваи, на которых дом Мэтао Гры стоит.

И двинулись рабы и слуги Мэтао Гры к селенью Дам Шана. Добрались до места и принесли в жертву душам предков пять кувшинов вина и буйволицу. И помолились прославленным вождям, давно почившим. Просили духов быть милостивыми и помогать в тяжелый час.

Дам Шан воскликнул:

— Я одержал победу и множество рабов привел. Добром богатого и сильного вождя Мэтао Гры я завладел. Ныне о душе своей я возношу молитву и в жертву духам отдаю семь кувшинов вина и семь буйволиц. Еще семь кувшинов вина несите, чтобы задобрить духов, заколите еще семь быков и семь боровов в придачу. Пусть будут духи всегда ко мне добры, пусть помогают, чтоб никто в могуществе со мною не сравнился, чтоб не было мне равных.

Долго пировали жители селенья, будто в праздник сбора урожая. А наевшись и напившись, разошлись по домам.

Целый день отдыхал Дам Шан, целый вечер и еще ночь. А утром молвил:

— Мы долго пировали, вдоволь попили вина. Пришла пора расчищать лес для посева. Пусть все выйдут — и люди, которые живут в селенье, и духи, которые здесь обитают. Пусть все выйдут, не то нас одолеет голод. Закрома опустели, табак на исходе, а сладких корней совсем не осталось. Выходите все поскорее, чтобы лес расчистить и землю засеять!

Все к густому огромному лесу пошли и срубили деревья — семь гор исполинских могли бы уместиться на расчищенном месте. А когда подсохли на солнце поваленные деревья, люди факелы принесли из селенья и костер развели, да такой, что все кусты и деревья дотла сгорели.

Увидел это Дам Шан и сказал:

— Пусть каждый займется своим делом. Землю пусть перекопают, пусть промотыжат поле, пусть вырвут сорные травы. Пусть на славу все потрудятся!

И услышал он в ответ:

— Землю мы перекопали, промотыжили поле, вырвали с корнем сорняки. Дожидаемся теперь дождя, чтобы семена посеять.

Сказал им Дам Шан:

— Погодите, я поднимусь на Небо и попрошу семян.

Сказал так Дам Шан и ушел.

— О Небо! — крикнул он громким голосом. — Спусти мне твой шест, чтоб я мог до тебя добраться!

Спустило Небо шест, — а шест был из чистого золота, — и взобрался Дам Шан на Небо.

Небо спросило:

— В ранний час пожаловал ты ко мне. Уж не стряслась ли с тобой беда?

Дам Шан ответил:

— Беда нас миновала. Пожаловал же я затем, чтоб семян разных у тебя попросить.

Небо дало Дам Шану разных семян, по одному от каждого растения.

— Разве хватит этой горсточки, чтоб засеять поле? — подивился Дам Шан.

— Да, хватит, — отвечало Небо. — В каждом конце поля посей по одному зерну и соберешь богатый урожай.

Дам Шан спустился на землю, до поля добрался и кликнул рабов:

— Эй, вы! Сто человек пусть борозды проводят в поле, а тысяча — пусть копает лунки!

Тотчас вышли на поле рабы, тучей покрыли землю, неисчислимы, будто термиты или муравьи, и закричали:

— Мы посеяли семена!

— Теперь я построю шалаш на высоких сваях, — сказал Дам Шан, — чтобы стеречь посевы.

Построил он шалаш и ночью в поле пошел отгонять зверей: косуль, оленей, кабанов. Чтоб птицы разные, павлины и фазаны, не портили посевы и рис не клевали. А Хэни в это время дома на крыльце сидела, шила рубаху, Хэбхи сидела возле высоких свай и пряла пряжу.

День отдыхал Дам Шан, вечер отдыхал и ночь. А утром клич бросил:

— О Блим из селенья Бло! О Бло из селенья Бланг! Эй, парни, которые на дерево ловко умеют взбираться и ныряют искусно! Эй, люди селенья Хун! Поймайте своих слонов и ведите их сюда!

Спросил юноша Блим:

— А в какие края мы поедем, когда слонов оседлаем?

Ответил Дам Шан:

— Завтра с утра пойдем рыбу ловить, вечером снова на рыбную ловлю отправимся. Мне надоело буйволиное мясо и мясо быка. Хочу отведать креветок и крабов. Вот почему и велю я вам собираться в путь.

Настало утро. Сел Дам Шан на слона и повел к реке всех жителей селенья — и было их великое множество, как муравьев в муравейнике.

Молвил Дам Шан:

— Мы войдем в воду.

И все вошли в воду. И в единый миг наловили они вдоволь рыбы и вдоволь креветок и крабов. Крокодил забился в подводный грот, но и его поймали. Черные змеи и угри — и те не ускользнули.

А пока Дам Шан ловил рыбу, прослышал Мэтао Мэсей о красавицах Хэни и Хэбхи. Повелел он слугам своим хорошенько все разузнать. Когда они возвратились, спросил:

— Верно ли, что нет никого прекрасней Хэни, скажите мне правду.

Слуги ему отвечали:

— Верно! Словно завязь банана, круглы ее икры. Точно молнии, сверкают белые бедра, когда юбка на ветру раздувается. Во всех селеньях слывет она первой красавицей.

Воскликнул тут Мэтао Мэсей:

— Не медля седлайте слонов!

И слоны вереницей двинулись в путь. На одном слоне седло из индийского тростника, на другом — седло с навесом. А парни — те, что покрепче, — уселись прямо на шеи слонам.

Мэтао Мэсей богат и могуч. В его селенье колодки для пленных высятся целыми грудами. Словно у зверя, ноги вождя волосами покрыты, острыми, как ножи отточенные. Грозно сверкают глаза, будто он выпил целый кувшин вина, — даже огромный буйвол трепещет от страха под взглядом Мэтао Мэсея.

Мэтао Мэсей подошел к ручью, увидел юношей и малых ребят, которые забавлялись в воде. Вскричали его рабы:

— Эй, парни! Где здесь всем истокам исток, где матерь всех здешних птиц?

— В нашем селенье нет больших раскидистых деревьев, нет деревьев выше нас и пальм высоких нет.

В гневе закричал Мэтао Мэсей:

— Эй, криворотые, эй, вислогрудые, я вас спрашиваю, где здешним истокам исток, где матерь всех здешних птиц, где ваш вождь?

И ответили ему женщины селенья:

— Неужто не слыхал ты, чем славен наш вождь Дам Шан? Слава о нем до лесных духов дошла, до горных духов докатилась. Горы и леса полны его славой. Рабов он может иметь ровно столько, сколько пожелает. Нога его не коснется земли — слонов у него ровно столько, сколько надобно ему.

Мэтао Мэсей прошипел:

— Жалкие, презренные людишки, выходит, я для них недостаточно богат и славен. Ну, погодите же!

Подъехал Мэтао Мэсей к селенью. И видит дом, длинный-предлинный, как серебристый звон чудесного гонга. Увидел террасу, такую длинную, что скачущий конь успел бы ноздрями воздух вобрать, прежде чем промчаться мимо. Женщины толкут в ступах рис, далеко разносится звон пестов. Словно огонь, сверкают стальные кхиены — глазам смотреть больно. Шесты из бамбука сгибаются под тяжестью пряжи, которая сушится на солнце. А сколько разных тканей сушится на солнце! Черные, белые, пестрые ткани. Люди едят буйволятину и мясо быка. На стропилах висит столько вяленых туш, что они весь дом затеняют. На помосте стоит столько медных чаш и блюд, что гостю и присесть негде. Одна стенка дома изукрашена искусной резьбой. Лестница шире самой широкой циновки, и если две пары рабов друг другу навстречу понесут на шестах кувшины с вином, они не столкнутся. Поистине это дом могучего и богатого вождя.

Сошел со слона Мэтао Мэсей, поднялся на террасу — сваи семь раз покачнулись; вошел он в дом, выпятив грудь, снял островерхую шапку и сел. От страха громко заплакали дети, захлебнулись слезами: селенье наполнилось воем и криком.

Слуги вскричали:

— О госпожа! К нам нагрянули гости! Старший посреди дома сидит, молчит, ждет, затаив злобу. То ли они бихи, у которых ожерелья из тигриных клыков, то ли мнонги, у которых ожерелья из змеиных зубов. На людей селенья эдэ они не похожи. Ноги у них гладкие, будто выбриты, с бедер словно содрана кожа. Туловища как спелые тыквы, а сами они на пятнистую белку-летягу похожи. Ярко сверкают глаза.

Хэни скинула юбку, другую надела. Потом спросила Хэбхи:

— Красива ли моя юбка, скажи мне, сестра.

Отвечает сестра:

— Чудесная юбка. Она, как два цветущих сада, прекрасна.

А была эта юбка черна, словно туча, несущая ливень, прекрасна, словно цветок хэбе, она сияла, как солнце, и сверкала, как молния, — людей ослепляла. Прическа у Хэни была высока, словно волшебный цветок. Одна прядь на плечо ниспадала свободно. Если бы вдруг захотела Хэни распустить свои волосы, они упали бы до самой земли, словно льющийся с гор водопад, они прикрыли бы все ее тело, как скрывает густая листва мощный ствол дерева. Но Хэни их сколола серебряной шпилькой и узорную шпильку воткнула: даже тайфун не смог бы сейчас испортить ей прическу.

И пошла Хэни к гостю неторопливым шагом. Изгибался ее стан, как ветвь под тяжестью плодов, словно ветвь под ветром был он гибок. Юбка так была длинна, что едва за Хэни поспевала: Хэни уже далеко, а юбка вслед ей вьется. Ее грудь высоко вздымалась, и плавной была походка: одну ногу на землю поставит, тут же другую над землей поднимет. Шла она, словно феникс летел, словно ястреб над равниной парил, словно воды бежали в горном ручье. Прелестней Хэни и не сыщешь, Вот зазвенел вдалеке ее голос, а уж она, легко ступая, к гостю подходит.

Спрашивает Хэни:

— Что привело тебя к нам, какое дело?

— Не дело меня привело, а безделье. Где же сам хозяин, где Дам Шан?

Хэни отвечала:

— Дам Шан далеко, он в лесах охотится, ловит рыбу в ручьях, пищу добывает для нас. А ты закури нашу трубку. Этот табак топором порубили, секирой порезали: он никуда не годится. Набьешь трубку не плотно — он высыпается, набьешь плотно — он тотчас вспыхнет, а станешь курить — язык обожжет! Кури же, о гость, нашу трубку!

Мэтао Мэсей сказал:

— Твоя трубка табаком набита. Я же дома курю только листья лесных деревьев. Собираю их в джунглях и набиваю трубку. Потому не могу табаком попотчевать гостя.

Вскричала Хэни:

— Эй, слуги! Идите на задний двор, двух куриц приготовьте, да чтоб одна была несушкою. Растолките в ступе рис, пусть он станет белым, как цветы эпанг. Да сварите его поскорей. Как только я прожую бетель, рис должен быть готов. А поспеет, вы из котла его выньте, положите на блюдо, на то, что сверкает, как цветы, на то, что блестит, как яркие птичьи перья, — мы попотчуем гостя!

Сказала так Хэни, а потом обратилась к гостю:

— Откушай, о гость, наших блюд, отведай плесневелого рису, похлебки поганой да на меня погляди! Я, дерзнувшая гостя приветить, подобна вороне иль ястребице.

Сказал в ответ Мэтао Мэсей:

— Отменное у тебя угощение. Хоть раз доведется мне сытно поесть. Дома я одну тыкву три года жую, один огурец три дня грызу.

Сказал так Мэтао Мэсей и, стыд позабыв, всей пятерней в блюдо забрался. Ухватил он ком риса, величиной с голову лисицы, потом еще один, величиной с собачью голову, и в рот отправил. Зелени съел самую малость, а от курицы отхватил три самых жирных куска.

Велела Хэни слугам кувшин вина принести, тот, который восемью веревками перевязан, в котором вино почернело. Пять рабов несли тот кувшин на бамбуковых шестах. Еще десять рабов его снизу поддерживали. Трое пошли листья рвать, чтобы крышку сплести. Ту крышку пятеро насаживали на кувшин. А один раб пошел звать соседей, чтоб помогли выпить до дна тот кувшин. Соседи пришли и принесли с собой гонги — одни с бронзовым звоном, другие — с серебристым. Ударили в гонги — рухнул настил, еще раз ударили — крыша свалилась.

Вскричала Хэни:

— Эй, в гонги ударьте! Да так, чтоб раздался затейливый звон, которому вас обучили деды и прадеды. Вино же разбавьте водой. О гость, отведай вина, оно у меня перекисло, вином и не пахнет.

Мэтао Мэсей отвечал:

— Пусть твое вино сладко, пусть кисло — мне все равно, я выпил бы его. Я на все согласен, как девушка-дурнушка, которую сын вождя вдруг задумал взять в жены. Но скоро стемнеет, пора в путь собираться.

Стал прощаться Мэтао Мэсей, а меч свой нарочно у очага оставил. Вышел из дому и крикнул:

— О хозяйка! Я забыл свой меч, подай мне его.

Велела Хэни:

— Эй, слуги! Подайте гостю меч!

Слуги схватили меч, понесли Мэтао Мзсею, но он не взял меча.

Слуги сказали:

— О госпожа! Что нам делать? Гость не берет у нас меча.

— Придется, видно, мне самой отнести.

Хэни отнесла гостю меч, но Мэтао Мэсей сидел на слоне и не мог до меча дотянуться. Хэни ближе к нему подошла. Наклонился Мэтао Мэсей, схватил меч, а вместе с мечом и Хэни. Усадил он ее на седло и помчался во весь дух.

Закричала Хэни:

— О братья И Сух и И Сах! Бегите к Дам Шану, относите ему дурную весть: скажите, схватили меня чужаки прямо в доме, в нашем родном селенье. Связали меня, как буйвола или быка, и держат в неволе, как дрозда или попугая.

Кинулись к коням И Сух и И Сах. Один поскакал на быстром, как белка-летяга, коне. Другой — на кобыле, как лань, проворной. Понеслись ураганом, в пути сокрушили три горы, истоптали три пастбища с дивной травою. Дробно стучали копыта коней.

Говорит Дам Шан:

— О братья! Что привело вас ко мне? Уж не повесил ли кто для забавы гонг в моем доме над очагом? Или, быть может, какой-нибудь вождь нас ограбил? Или с вашими сестрами беда приключилась? Говорите скорее.

Отвечает И Сух:

— Нашу старшую сестру чужаки схватили прямо в доме. Связали, как буйвола, как птицу лесную.

Воскликнул в гневе Дам Шан:

— Кто же дерзнул посягнуть на гору, которая всех гор выше? Или не слышал он о Дам Шане, о вожде, который носит на голове двойную повязку, а на плече — мешок из звериных шкур? Или неведомо ему, что слава о Дам Шане давно уже долетела до горных духов, дошла до речных духов? Не сыщешь богатыря, который не слыхал бы о Дам Шане. Никто с Дам Шаном не сравнится. Звонкоголосых гонгов и рабов он может иметь столько, сколько пожелает. Неужто тот, кто дерзнул оскорбить Дам Шана, не знает об этом? Кто отважился испробовать храбрость тигра? Кто рискнул испытать смелость медведя? Кто он, дерзнувший познать вкус моей печени, горька она или сладка?

Говорит И Сух:

— Слыхал я, что его зовут Мэтао Мэсей, что он богат и могуч.

Крикнул Дам Шан:

— Эй, люди! Нам надобно вернуться в селенье! Не мешкайте! Сети старцам оставьте, пусть они примутся за рыбную ловлю. А старейшины, все те, кого почитают старшими в доме, пойдут за мною. Надо все разузнать. Посмотрим, кто посмел ступу с пестом разлучить, кто жену мою выкрал из дома, будто тыкву сорвал в огороде, кто непрошеным гостем в мой дом пошел. Медлить нельзя! Выступаем тотчас же! Мы пойдем по следам коней и слонов и настигнем злодеев!

И люди пошли за Дам Шаном. Было их столько, сколько оленей и ланей в стаде, которое к водопою идет. Они не шли, а летели, как крылатые муравьи, катились лавиною, будто термиты. И очень скоро подошли к селенью.

Молвил Дам Шан:

— Эй, рабы и люди селенья! Забейте буйволов, вина достаньте, помолимся духам. Пять буйволов мы в жертву принесем душам покойных предков. Потом молитву сотворим, чтобы удачу Небо нам послало, и в жертву принесем семь кувшинов вина. Мы найдем злодея, который похитил мою жену. Эй, И Сух и И Сах! Вы сладкоречивы, вожди добреют от ваших слов. Идите же и приведите вислоухих бихов. И большеротых мнонгов позовите. Киньте клич могучим вождям, — тем, что на западе живут и на востоке, тем, у которых на голове повязки до самых плеч. Несите луки, копья, пусть всю землю заполонит оружие. И воинов пусть у нас будет так много, как муравьев, пусть будет наше войско похоже на тучу. Пусть будет бесконечной, словно нить, вереница наших воинов. Эй, братья в железных доспехах! Эй, братья в доспехах из стали! Вы, ловкие и проворные, носящие меч и кхиен, с нами идите!

Услышали тот клич вожди и спросили:

— Куда же, Дам Шан, ты замыслил двинуться?

— Мы пойдем на бой с богатым и могучим вождем. Пойдем, чтобы пленных рабов привести и захватить чужие земли!

Сказали вожди:

— Раз так, мы пойдем за тобой.

И двинулось войско, похожее на черную тучу, змеей извивалось, шло по горным тропинкам. Как муравьев, не счесть было воинов. Перешло войско ручей и вступило в селенье. Огромным было то селенье. На полях, которые у самых джунглей раскинулись, сорной травинки не сыщешь. На высоких холмах рис дозревает. А селенье на склоне одного холма стоит. На вершине пасутся стада буйволов, темных, как спелые баклажаны, и стада буйволов, красных, словно арбуз. Домов в селенье — как песчинок на берегу. Ручей бежит по ровным каменным плитам. Изгороди, те, что пониже, из индийского тростника и железа, а те что повыше, — из острых колючек.

Путь к селенью загородили острые шипы, густо понатыканные. Кинешь, к примеру, кабачок, он непременно на шип угодит. А если белка-летяга туда попадет ненароком, и земли не успеет коснуться, дырявой станет, как решето. А до чего там крепки ворота! Из двух рядов бамбука толстоствольного сбиты, тонкоствольным бамбуком в два ряда обшиты. Подпорки у ворот — каждая из трех деревьев сложена.

Видят воины: пирует Мэтао Мэсей, ест мясо быка и буйволятину, как будто Новый год справляет. Рабы и слуги в гонги бьют и в барабаны. Те, что поискусней, бьют в переливчатый гонг. Гонгами весь дом заполнен. Каких здесь только нет! И плоские, из меди сделанные, и гонги с шишаками. Вяленые туши быков и буйволов подвешены к стропилам — в доме от них темно. Столько медных чаш и блюд на помосте, что между ними пройти негде.

Дам Шан поднялся в дом, послушал, посмотрел. Рабы и слуги в гонги непрестанно били, услаждая слух Мэтао Мэсея. Дам Шан вместе с гостями стал есть мясо быка, потом за буйволятину принялся. А утром покинул дом вождя и на лестнице порубил в щепы сосуды для воды, те, что были сделаны из толстоствольного бамбука.

Мэтао Мэсей вскричал:

— Эй, слуги! Кто это там? Уж не Дам Шан ли, мой враг?

Выбежали слуги на помост, огляделись и говорят:

— О господин, здесь был твой враг! Он порубил в щепы сосуды для воды из толстоствольного бамбука.

Тут раздался грозный голос Дам Шана:

— Эй, Мэтао Мэсей! Быстрее отопри ворота, пока солнце не опалило наши лица!

Мэтао Мэсей крикнул:

— Эй, слуги! Поглядите, кто к нам пришел. Если с добром пожаловал, пусть заходит; если недоброе замыслил, ворота заприте покрепче, плотней прикройте двери.

Сказали слуги:

— За оградой враги стоят.

— Что за враги? Каковы они на вид?

— У них пестрые набедренные повязки. На голове — красивые платки, как у богатых вождей. Кхиены их остры, мечи сверкают, точно солнце. Как тыквы, округлы у них тела. Как белки-летяги, они проворны и готовы ринуться в бой. Глаза у них дивно сверкают.

— Скорей отопри ворота! — снова воскликнул Дам Шан.

Мэтао Мэсей ответил:

— Жалкие черные псы! Раз уж вы пришли, я готов угостить вас объедками с нашего пира и остывшим рисом.

Дам Шан сверкнул глазами:

— Эй, люди! Рушьте ограду!

Все кинулись выполнять приказ Дам Шана. Но даже братья его и родичи не сумели свалить ограду.

Сказал тогда Дам Шан:

— О брат, ты, который одет в железные доспехи! О брат, ты, который одет в стальной панцирь. О юноши, могучие и крепкие, рушьте ограду, разбейте ее в щепы!

И услышал Дам Шан в ответ:

— Мы не можем! Убей нас за это, если хочешь! Брось, как падаль! Но нет у нас мочи разбить эту ограду, разнести ее в щепы.

Тогда Дам Шан сам подошел к ограде, толкнул ее всего лишь раз — и повалил. К дому Мэтао Мэсея ринулось войско, неисчислимое, как стадо ланей, которое идет на водопой, как муравьи в муравьиной куче.

А дом и терраса залиты лунным светом, изукрашена лестница деревянной резьбой, — птичьими клювами. Она шире самой широкой циновки, и если две пары рабов друг другу навстречу понесут на шестах кувшины с вином, они не столкнутся.

Крикнул Дам Шан:

— Живее спускайся, Мэтао Мэсей, я отрублю тебе голову.

Отвечает Мэтао Мэсей:

— Зачем мне спускаться, я здесь славно забавляюсь: хочу узнать, упруги ли груди у твоей жены.

— Не мешкай, — грозно крикнул Дам Шан. — Не то я сейчас в щепы разнесу лестницу! Подожгу солому, и твой дом запылает, как факел.

— Погоди, сейчас спущусь. Только удара мне не наноси, пока я буду идти по лестнице!

Дам Шан сказал:

— Не бойся. Пока ты будешь ползти по лестнице, я не подниму на тебя руки. Взгляни: здесь, внизу, твои свиньи. Я ведь их не бью и не режу!

И вышел наконец Мэтао Мэсей. Его кхиен, и острый и округлый, переливался, как радуга, меч его сиял. С мечом в руках Мэтао Мэсей был похож на грозного, разгневанного бога. Он туго завязал набедренную повязку, надел рубаху с пуговицами, сошел вниз, и стал с опаской пробираться сквозь толпу воинов, как рассветный туман, который, крадучись, стелется по земле.

Дам Шан воскликнул:

— Что же, начинай. Метни острый кхиен, обитый сталью!

— Да нет, — хрипло ответил Мэтао Мэсей. — Уж лучше ты начни. Ведь я подобен острой шпоре молодого петуха, а она тверже железа. Я будто отточенная шпора у дикого петуха, а она как колючка дерева кчам, на которую наступить страшно.

— Нет, начинай ты первым, — стоял на своем Дам Шан.

Размахнулся Мэтао Мэсей и метнул кхиен. Но грозный кхиен отскочил от Дам Шана, как от сухой коры зерно, только щелкнул слегка.

Вскричал Дам Шан:

— Эй, Мэтао Мэсей! Кого ты дразнишь? Зерно?

— Нет! Я дядю твоего дразню.

— Какого дядю?

— По матери и по отцу!

— Давай разом метнем кхиены!

Воскликнул грозно Мэтао Мэсей:

— Презренный! Или тебе неведомо, что я всю жизнь в драках провел и в схватках? Не в первый раз я выхожу на бой, чтобы рабов полонить и чужими землями завладеть.

— Ну погоди же, — сказал Дам Шан, занес кхиен, подпрыгнул и перелетел через пастбище. Еще раз прыгнул — и позади бамбуковая роща осталась. Он то бросался к западу, то бежал к востоку. Мэтао Мэсей ловко и проворно за ним гнался, думал, вот-вот настигнет. Метнул копье, но угодил в связку бичей из буйволиной кожи.

— Зачем кромсать бичи? — спросил Дам Шан. — Уж лучше целил бы мне в бедро!

Тут как раз Хэни кинула Дам Шану бетель. Он попал ему прямо в рот. Пожевал Дам Шан бетель, и силы его выросли во сто крат.

— Беги, Мэтао Мэсей, — крикнул Дам Шан. — Теперь мой черед за тобою гнаться!

Дам Шан высоко занес кхиен — раздался свист, будто грозный вихрь налетел. Потом Дам Шан вниз опустил кхиен — все вокруг зашумело, будто тайфун налетел. Хижину, которая стояла рядом, ветром в прах развеяло. А Дам Шан то высоко заносил свой кхиен, то стремительно опускал его вниз. Обежал вокруг трех гор, все потоптал. То наступал на врага, копья метал, то защищался, отражал удары. На бедре Мэтао Мэсея, как звезды, сверкали следы от острых копий Дам Шана. Но ни одно копье не вонзилось ему глубоко в тело. Устал Дам Шан, задремал, и во сне к нему явилось Небо.

Молвил Дам Шан:

— О Небо! Пришел мой смертный час! Много раз я целился в бедро врагу, много раз попадал, но враг, как видно, неуязвим.

— Я знаю. Выслушай же мой совет. Возьми из ступы пест и метни в ухо врагу.

Очнулся Дам Шан. Схватил пест и метнул в ухо врагу. С лязгом свалились на землю железные доспехи. Мэтао Мэсей побежал к хлеву, где свиньи спят. Дам Шан в мгновенье обрушил тот хлев. Мэтао Мэсей бросился к хлеву, где буйволы жвачку жуют. Дам Шан и этот хлев обрушил, обратил в прах. И тут Мэтао Мэсей повалился на землю, прямо в грязь.

— Смилуйся! — взмолился Мэтао Мэсей. — Не губи. Я подарю тебе буйвола и слона.

Отвечает Дам Шан:

— Не надо мне твоего буйвола. Не надо мне твоего слона. Ты украл у меня жену, а это все равно что обе ноги мне отрубить.

Сказал так Дам Шан, взмахнул секирой и снес Мэтао Мэсею голову, водрузил ее на кол и выставил возле дороги.

— Эй, рабы Мэтао Мэсея, птицы лесные! Пойдете ли вы со мной? — воскликнул Дам Шан и пошел по домам звать людей.

И люди, которые жили в селенье Мэтао Мэсея, сказали:

— Зачем нам здесь оставаться? Хозяин наш мертв, поди уж гниет его тело.

Тогда крикнул Дам Шан своим слугам:

— Стучите по стенам и стропилам домов, людей скликайте!

И снова сказали люди селенья:

— Зачем нам здесь оставаться? Подожди нас, Дам Шан, мы только зададим корму свиньям.

— Эй, рабы! Идите все за мною! Ваш хозяин мертв. Кто лошадей пасет, пусть гонит лошадей. Погонщики слонов пусть поймают слонов и приведут в наше селенье. Кто за буйволами ходит, пусть гонит буйволов.

Сказали люди:

— Мы пойдем за Дам Шаном! Наше селенье уже зарастает сорною травой, а там, где стояли дома, перец вырос. Нет у нас больше господина.

— Эй, рабы, птицы лесные! Живее собирайтесь!

И стали стекаться рабы Мэтао Мэсея к Дам Шану, бесчисленны, как стада оленей и ланей, которые на водопой идут. И было их множество, как муравьев крылатых и как черных муравьев. Стал Дам Шан еще могущественней, еще богаче. А сколько он захватил плоских медных гонгов и гонгов с шишаками! Как девушки и парни, которые несут воду из ручья, как пчелы, которые несут в улей нектар, так несли рабы добро Мэтао Мэсея.

Говорит Дам Шан:

— Эй, люди! Вино несите и ведите буйволов! Пять буйволов и пять кувшинов вина мы принесем в жертву почившим предкам, которые дают нам силу и помогают побеждать врагов, брать рабов в плен, захватывать угодья. Семь буйволов и семь кувшинов вина мы принесем в жертву духам, чтобы не гневались и укрывали нас от зла, как ветви старого раскидистого дерева, чтоб даровали нам богатство и силу! Пусть все придут: и те, которые ходили с нами в бой, и те, которые оставались дома. Ударьте в самые звонкоголосые гонги, ударьте в барабаны. А тот, кто поискусней, пусть ударит в переливчатый гонг. Слонихи и слоны друг за другом пусть подходят к помосту, будем привечать гостей! Надобно забить побольше буйволов и быков, чтоб вдоволь было мяса в доме, а чаши и блюда медные на помосте расставить, да столько, чтоб негде было между ними пройти.

Спросили слуги:

— В какие гонги ударить, о господин?

Дам Шан ответил:

— Ударьте в самые звонкоголосые гонги, в те, которые хранятся в плетеных корзинах. Бейте, пусть их звон дойдет до всех краев, пусть он в небеса взлетит! Бейте, бейте! Пусть его услышат в джунглях носороги, и слоны насторожатся. Пусть забудут самки детенышей своих молоком кормить. Пусть лягушки и цикады смолкнут, пусть внимают гонгам Дам Шана.

Дом наполнился гостями, они пришли, чтобы отведать вина. Вожди из всех окрестных селений с чадами и домочадцами собрались на победный пир. Дам Шан возлежал на ложе, волосы по бронзовому гонгу рассыпав. Гости пили вино и заедали его свининой и козлятиной. Свинину сварили в трубках из бамбука але, козлятину зажарили в трубках из бамбука мэо. Веревки, на которых гонги висели, переплелись, словно паутина, так много их было. А двор от пестрых тканей, которые на шестах висели, расцвел, как сад.

Целый день Дам Шан пил вино, всю ночь он пил вино, но не захмелел и вел с гостями мудрые речи.

Земля под домом промокла от вина и так им напиталась, что дождевые черви и букашки выползли на свет, лягушки заквакали, будто дождь полил или наводнение случилось. Так тесно было в доме, что мужчины друг друга плечом касались, а женщины — грудями, великой радостью наполнились сердца при виде могущественного вождя, который во множестве владеет гонгами и слонами, которому подвластны леса и горы, который истребил не одного врага. Его знают все племена на западе и на востоке, слава о нем дошла до горных духов.

Еще свинины принесли слуги, еще поставили вина.

А гости возносили хвалу Дам Шану, и не было конца их речам. Все сошлись на том, что он самый славный, самый смелый и самый могучий вождь. И если так случится, что в схватке он вдруг потерпит поражение, то все равно не отступит и напоследок своего добьется. Дам Шан накинул плащ поверх рубахи, в ушах у него звенели кольца, в руках он держал острый чеканный меч с узорами — кто бы мог сказать сейчас, что Дам Шан не богат. Ноги у Дам Шана были огромны, как стропила, бедра — как сваи. А сам он был словно могучий слон. Дышал он — будто гром гремел. Лег на помост — помост сломался, — вот какой он силой обладал, еще когда лежал во чреве матери. Но вот пированье к концу подошло, в кувшинах вино иссякло, гости утомились и разошлись по домам.

Целый день и всю ночь Дам Шан отдыхал. А утром бросил клич:

— Эй, И Сух! Эй, И Сах! Вы сладкоречивы, вы ловки, на самую высокую гору вскарабкаетесь, вы опора вождю. О И Блим из селенья Бло! О И Бло из селенья Бланг! Вы славитесь тем, что ловко лазаете по деревьям. Эй, люди селенья Хон и селенья Хун! Среди вас есть много умелых и сильных.

Спросили И Сух и И Сах:

— Зачем ты нас сзываешь, Дам Шан?

Дам Шан отвечал:

— Не ради забавы я кинул клич. Надо срубить деревья мрда и кту, ротанговую пальму и индийский тростник.

Молвил И Сух:

— Мы все пойдем. Только скажи, в каком лесу ты хочешь рубить деревья. И по какой тропе надобно идти?

Отправились они в путь. Впереди шла сотня человек, позади — тысяча. Каждый нес секиру или мотыгу. С утра и до ночи, от ночи до рассвета ходили и искали, — то в редколесье зайдут, то в самую чащу углубятся.

Велел Дам Шан:

— Эй, люди! Порубим этот лес. Кто может — пусть берется за секиру, кто топором работать горазд — пусть за топор берется. Но прежде скажите мне, что за дерево там стоит?

И услышал Дам Шан в ответ:

— Это — дерево Хэни и Хэбхи, зовется оно смук. Второе дерево смук растет к востоку от дома Хэни и Хэбхи, а третье — к западу. Это дерево жизни Хэни и Хэбхи. Оно наливается соками от вод глубинных ручьев. Листва на дереве смук прегустая, а веток не счесть. Ни одно из деревьев не может с ним сравниться. Чтоб обойти это дерево вокруг, надобен год. Чтобы взобраться на его вершину, надобен месяц. Каждый лист ширины такой, что конь не перескочит. Корнями оно уходит в глубь земли, а вершиной упирается в небеса. На всем свете нет дерева выше. А сколько ему веков — и сказать трудно. Само Небо посадило дерево смук, само его окопало. Растет дерево смук, а земля вокруг трещит и лопается. Согнется оно под ветром и тут же выпрямится — ни одна веточка не сломается — такое оно гибкое. Поистине, чудо-дерево.

Но сказал Дам Шан:

— Все равно мы его срубим. Топоры получше наточите! На ножах зазубрины сровняйте точильным камнем!

Ждут Хэни и Хэбхи Дам Шана. Ждут месяц, ждут год. Вскричала наконец Хэни:

— Эй, люди! Скорее слонов ведите!

И стали слуги звать слонов.

— Эй, Жут! Ты ешь побеги бамбука але! Эй, Де, ты кормишься бамбуком мэо! Хэни и Хэбхи, что владеют вами, собрались в джунгли искать Дам Шана. Он ушел за индийским тростником и лесными бананами. Год прошел с тех пор, минуло много лун. Цикада возвестила о том, что пришел Новый год.

Промолвила Хэни:

— Поедем искать Дам Шана. Можеть быть, он заблудился в джунглях или забрел в трясину?

Отвечали слуги:

— О госпожа! Мы немедля за тобой пойдем.

И двинулись в путь Хэни и Хэбхи, а с ними двое слуг и три умельца-краснослова. Хэни и Хэбхи позвали еще сто человек, не сто человек, тысячу позвали. Родичам кинули клич. На одного слона из индийского тростника надели седло, на другого надели седло с навесом. А в седла посадили самых красивых девушек селенья.

Пришли они в джунгли, которым нет ни конца ни края, и стали там бродить, подобно сухому листу, гонимому ветром. Ночью спали, а днем опять пускались в путь, и вдруг увидели: Дам Шан рубит дерево смук. Смотрят: закачалось дерево, стало клониться долу.

Хэни говорит:

— Дам Шан! Зачем ты рубишь дерево? Ведь это смук. Такие точь-в-точь деревья растут у нашего дома. Одно — к востоку, другое — к западу. Ведь это дерево наших предков. Нельзя его рубить! Или ты хочешь нашей смерти? Тогда пируй! Ешь бычье сердце с блюда, лакомься из чаши буйволиным сердцем. Пей отменное вино из кувшинов. А мы домой вернемся.

И видят Хэни и Хэбхи, что Дам Шан весел, как в новогодний праздник. Со всеми вместе пьет вино, ест свинину и буйволятину и рубит дерево.

Вскричал Дам Шан:

— Эй, люди! Ройте землю, как дикие кабаны! Рубите ствол с яростью, словно козлы, которые хотят забодать друг друга. Ну-ка, поднатужьтесь! Пусть топоры сверкают, как темной ночью молния!

Рабы ему отвечали:

— О господин! Дерево смук вросло глубоко в землю, оно уходит корнями в подземные ручьи, а ветвями в небо упирается. Может случиться, что у нас не достанет сил его срубить.

Но Дам Шан стоял на своем:

— Взгляните! Оно уже наклонилось. Скоро рухнет на землю. Еще там, сзади, подрубить надобно. Копайте же, ройте поглубже. Рыхлите землю, как дикие кабаны. Ударяйте по стволу что есть мочи, чтобы от топора летели искры, рубите с яростью, словно козлы, которые хотят друг друга забодать!

Взял Дам Шан факел, зажег его и поднес к дереву. Увидел на стволе рану. Была та рана глубокой и сочилась. Дерево качалось, долу клонилось и дрожало. Хэни и Хэбхи в испуге хотели убежать, но дерево их настигало — клонилось туда, куда они бежали, и над головой нависало.

Сказал Дам Шан:

— Эй, Хэни и Хэбхи! Скорее бегите!

Сестры устремились на запад — и дерево к западу склонилось. Кинулись к востоку — и дерево потянулось к востоку. Сестры помчались туда, где живет племя мнонг, потом стали искать спасенья там, где живет племя бих, а напоследок побежали к адхам, но дерево везде их настигало.

Воскликнул тут Дам Шан:

— О Хэни и Хэбхи! Быстрее бегите домой!

Хэни и Хэбхи помчались к своему селенью, но снова дерево раскинуло у них над головами ветви.

Хэни вскричала:

— О сестра! Нет у меня больше мочи бежать!

— Обопрись о мое плечо! — отвечала Хэни.

По дороге они растеряли весь бетель, который несли в узелке. Вот и селенье, но дерево все ниже и ниже склоняется, и только Хэни до дому добралась, как дерево со страшным стоном рухнуло на землю, и стон его отозвался эхом в небесах. Упало дерево и остальные деревья повалило, так что ни кустика в округе не осталось, будто тайфуном все смело. Только успела Хэни войти в дом, тотчас упала, кофта и юбка на ней изодрались в клочья. Хэбхи же прямо у порога упала.

А Дам Шан между тем бежал к селенью. Слезы лились у него из глаз. Увидел он, что Хэни лежит посреди дома, взял ее на руки и отнес в покои; увидел Хэбхи и тоже отнес в покои. Положил он своих жен, Хэни и Хэбхи, рядом.

Пришли рабы, чтоб в последний раз взглянуть на хозяек, не в глубоких водах они утонули, не от нечистой силы погибли, а все равно не своей смертью умерли. Запричитали рабы:

— О Небо! Нет у нас больше хозяек, остались мы одни в целом свете.

С утра до темной ночи и с ночи до утра Дам Шан оплакивал своих жен. Потом увидел, что слуги принесли могильный столб и на столбе вырезают фигуры. Сказал тогда Дам Шан:

— Эй, люди! Погодите сколачивать гроб и вырезать фигуры на могильном столбе. Я поднимусь на Небо, попрошу, чтоб оно смиловалось надо мной, чтоб отпустило женщин, которые готовили мне пищу, ткали набедренные повязки и рубахи! Эй вы, рабы! Повесьте гонги, пусть будет от них тесно в доме, ударьте в бронзовые гонги, да погромче! Стерегите Хэни и Хэбхи, которые погибли, как гибнет рис во время наводненья или трава под жгучим солнцем. Их души улетели из тел. Гостей зовите. Пусть пируют, как в новогодний праздник! Разнесите печальную весть по всем селеньям! Пусть она дойдет до горных духов. Пусть о ней услышит племя бих, пусть пригонит буйволов и принесет их в жертву. А лаосцы пусть пригонят быков. Племена бло и эпан пусть принесут в дар свиней и кур. Бейте в бронзовые гонги, бейте в бронзовые барабаны! А кто поискусней, пусть ударит в переливчатый гонг. Пусть слоны и слонихи друг за другом идут к помосту и привозят гостей.

Спросили И Сух и И Сах:

— О Дам Шан, куда же ты хочешь путь держать?

— Я хочу отправиться к духам глубоких рек и к духам земли. Я хочу подняться на Небо, чтобы поведать ему о своем горе.

Взял Дам Шан меч, наточил его так, чтобы муху он надвое рассекал, когда она на острие садится, подошел к дому, где жило Небо, и крикнул:

— О Небо! Спусти мне шест!

Небо спустило шест, но Дам Шан шест изрубил, потому что он был медный. Тогда Небо спустило ему шест из серебра, но Дам Шан и его разломал на куски. Разнес он и третий шест, сверкавший, как солнце. Наконец Небо спустило золотой шест. Дам Шан поднялся, и Небо его спросило:

— Что за дело привело тебя ко мне?

Ничего Дам Шан не ответил, ни слова не проронил. Тогда Небо его табаком угостило. Схватил тут Дам Шан Небо за волосы и вскричал:

— О Небо! Сейчас отрублю тебе голову!

— За что ты мне такую кару уготовил?

— За то, что не вняло моим мольбам. Сколько вина, сколько буйволов и свиней я принес тебе в жертву, но ты не открыло мне свои железные двери. Взгляни на меня! Я выплакал целую чашу слез, даже циновка, на которой я сплю, вся промокла. О Небо! Мертвы мои жены, некому больше рис мне варить и разные яства готовить, некому ткать рубахи и набедренные повязки! Небо! Это ведь ты мне повелело перейти в дом Хэни и Хэбхи! А им наказало стать моими женами! Это ты лошадь взнуздало, буйволу продело в ноздри веревку. Ты этот брак заключило. Ты грозило превратить меня в раба Хэни, если не возьму ее в жены, а если возьму, обещало сделать меня богатым, могучим вождем, который владеет множеством гонгов: бронзовых гонгов, плоских гонгов, гонгов, украшенных шишаками. Но на что мне все эти гонги из бронзы, рабы и рабыни, если некому больше варить мне рис, разные яства, если некому ткать больше рубахи и набедренные повязки!

Говорит Небо:

— Возьми трехлетний настой пестиков цветка кпо и тычинок цветка кпун и три дня подряд каждое утро орошай им твоих жен.

Молвил Дам Шан:

— А что толку, когда они мертвы, когда их уже коснулся тлен. Неужто они оживут и будут, как прежде, красивы?

Отвечает Небо:

— Разжуй хорошенько чеснок и приложи его к ушам твоих жен, возьми волшебный корень тиа и брось его на террасу.

Сказало так Небо и вдохнуло жизнь в Хэни и Хэбхи, которые были мертвы, словно побеги риса, затопленные водой, словно спаленные жарким солнцем былинки, словно люди, у которых нечистая сила украла душу.

Когда Дам Шан вернулся домой, волосы его были спутаны, как будто он захворал и вот-вот последний вздох испустит. Стал Дам Шан слушать, как бьют его слуги в звонкоголосые гонги и барабаны из бронзы. Стал смотреть, как один за другим подходят к помосту слоны и привозят гостей. Будто первый день Нового года настал, столько людей собралось хоронить Хэни и Хэбхи. Воинов тоже пришло великое множество, мечи их и пики издали можно было принять за луг, поросший травой и цветами, на которых играет отблеск вечерней зари.

Дам Шан вошел в дом, увидел Хэни и Хэбхи и снова заплакал.

— О жены мои, срезанные на лугу былинки. О, горе мне, горе Дам Шану! Словно небесные духи, вы меня одарили, сделали богатым и могучим вождем. Как поит соками свою листву баньян, так вы кормили меня и поили. О небесные духи! Дайте мне силу оживить моих жен, чтоб они, как прежде, ели печень буйвола из чаши, чтоб они ели из блюда печень быка, чтоб пили вино из самых лучших кувшинов. О Хэни, о Хэбхи! Зачем вы смертным сном уснули? Неужто я не смогу вас оживить! Вы забыли о нас! Взгляните, какое отменное вино слуги несут в кувшинах гостям, каких быков и буйволов уводят на заклание. Посмотрите, сколько разной живности у вас в хлевах — свиней, быков, а буйволов шесть раз по десятку. Сейчас я намажу вам волшебным снадобьем уши и еще в рот вам его положу.

И ожили Хэни и Хэбхи, восстали ото сна. Омыли руки в тазу, лицо ополоснули в медной чаше и говорят:

— О Дам Шан! О чем ты плачешь? Мы просто спали. Скажи, зачем разложены все эти белые и разноцветные ткани?

Вскричал Дам Шан:

— О люди! Мои жены ожили! Кто буйволов пасет, пусть гонит их сюда. Кто сторожит быков, приводит пусть быков. Вино несите! Ударьте в гонги и барабаны. Кто в гонги бить горазд, пусть ударит в гонг, да так, чтоб переплелся серебряный звон с золотым звоном. Бейте в барабан дамбло, священный барабан, который громче грома гремит! Бейте же в гонги, ударьте в барабаны! Ожили Хэни и Хэбхи! Мне Небо их послало, чтоб стал я богатым и могучим вождем, чтоб носил на голове двойную повязку, а на плече — мешок из звериных шкур.

Целый день отдыхал Дам Шан, всю ночь почивал, а наутро проснулся и говорит:

— О Хэни, о Хэбхи! Я собрался в дальний путь. Назад меня не ждите.

— В какие же места ты отправляешься?

— Я отправляюсь в дальние места, туда, где зеленеет лес, которому нет ни края, ни конца. Я буду ночью спать, а днем идти.

Спросила Хэни:

— Зачем тебе уезжать из дому? Разве у нас мало бронзовых гонгов с шишаками? Разве тебе недостает плоских гонгов?

Отвечает Дам Шан:

— Нет. Мне не надобны гонги, ни плоские, ни бронзовые с шишаками. Я хочу позабавиться, соскучился от безделья.

Говорит Хэни:

— О Дам Шан! Все, что есть у нас в доме, — твое: и бронзовые гонги, и слоны. Ты носишь на голове двойную повязку, а на плече — мешок из звериных шкур, ты богатый и могучий вождь. В доме висят сто бронзовых гонгов с шишаками, ты один ими владеешь. Еще есть у тебя сто плоских гонгов. Возле селенья пасется сотня твоих слонов. Твоими медными котлами можно уставить леса и поля. Двор твой полон свиней и коз. Слава о тебе дошла до самых горных духов. Все люди на западе и на востоке возносят тебе хвалу за то, что ты смел и отважен, а если случится, что в бою ты потерпишь пораженье, то все равно не отступишь и добьешься своего.

Говорит Дам Шан:

— Услыхал я, что живет на свете женщина Солнце и задумал ее полонить, чтоб не было вождя, равного мне по силе и богатству. Чтоб никто не мог счесть гонги, которыми я владею, — бронзовые гонги, плоские гонги и гонги с шишаками.

Чтоб не могли равняться со мною лаосцы и люди из племени мнонг. Чтоб бамбук але склонялся передо мною, а бамбук мэо завял и высох, когда я пройду. Чтобы, завидев меня, рушились горы, а ручьи мелели. Вот почему я и собрался в путь. Еще слыхал я, что среди всех божеств и горных духов на западе и на востоке нет женщины прекрасней женщины Солнца. Округлы икры ее ног, а юбки краше той, которая на ней надета, не сыщешь. За целый год пути отдохну я лишь десять дней, посплю только пять ночей. Так что не ждите меня назад.

Сказал так Дам Шан и вскочил на коня. Плащ на нем надет белый с черным. В руке сверкает копье, меч висит на поясе. Подъехал Дам Шан к дому Танг Манга.

Спрашивает его Танг Манг:

— Далеко ли ты собрался? Зачем ко мне пожаловал?

Дам Шан отвечает:

— Я голоден, рис ищу, чтоб наесться вволю. И жажда меня мучает, хочу найти вина. Я путь держу туда, где выросла лиана пампил. Я не побрезговал бы буйволятиной, отведал бы охотно мясо быка.

Сказал тогда Танг Манг:

— Вот рис, вот курица, зажаренная на огне, вот вино, а рядом с кувшином тростинка лежит. Уши мои готовы выслушать тебя. Скажи, о богатырь, куда спешишь?

— Я спешу полонить женщину Солнце. Ты живешь возле джунглей, может, знаешь тропинку к тем пастбищам, где она пасет своих буйволов и быков?

Говорит Танг Манг:

— Как не знает малое дитя тропинок в джунглях, как не знает женщина тропы слонов и носорогов, так и мне неведомо, где пасет своих быков и буйволов женщина Солнце!

— А я затем только приехал к тебе, чтоб об этом спросить. Как можешь ты не знать, если живешь у самых джунглей, между востоком и западом. Давай поедем вместе, ты мне покажешь, где женщина Солнце пасет свои стада. Будь же добр, поезжай со мной!

И отправились они в путь. Целый год ехали, а спали всего десять ночей, всего пять дней отдыхали. Один скакал на жеребце, второй на кобыле ехал. Цокот копыт был похож на жалобный плеск волн, был он подобен вздохам морского прибоя. Он разносился по лесам и эхом отдавался в горах. Но вот путники подъехали к селенью Дам Пак Куэя. С помоста на них смотрели дети, женщины любовались ими. Все знали достославного Дам Шана, могучего, богатого вождя, который носит двойную повязку на голове, а на плече мешок из звериных шкур. Дам Шан с Танг Мангом въехали в селенье, спешились у дома. Тотчас прибежали люди, чтобы привязать коней, а другие просто пришли поглазеть. В два прыжка Дам Шан с Танг Мангом одолели лестницу и поднялись в дом. Топнули ногой, и дом качнулся семь раз. Дам Шан вонзил свой нож в плетень из бамбука и сел посреди дома, гибкий, как змея, как тигр, который пришел к ручью на водопой. Скажет слово или рассмеется, кажется, будто это гром гремит или молния сверкает. Никто не умел так говорить, как Дам Шан, никто не умел, как Дам Шан, смеяться.

Дам Пак Куэй позвал рабов:

— Эй, слуги! Дайте гостю подушки! Несите циновки и одеяла! Только живо! Вниз постелите белые циновки, а сверху постелите красные циновки. Табак нарежьте мелко, положите его в бронзовую чашу и подайте гостю. Не забудьте принести в корзине табачных листьев. Пусть Дам Шан, наш гость, вволю покурит. Сварите двух куриц, да одна чтоб непременно была несушкою, рис очистите, растолките в ступе, сварите и гостю подайте. Самый лучший кувшин вина несите, с горлом широким, как у людей племени мнонг, тот, который узорами украшен сверху, а снизу — резьбою, тот, у которого ручки ярко разрисованы, тот, за которого трех слонов дают. Эй, кто по воду ходит, пусть спешит к ручью. Кто в гонги бьет искусно, пусть нас потешит. Кто ловче всех тростинки вставляет в кувшин с вином, пусть покажет нам свое уменье.

Все тотчас тростинки в кувшин воткнули, и стал хозяин потчевать гостя. Дам Шан пил, пил и никак не мог от кувшина оторваться.

Сказал Дам Пак Куэй:

— О, Дам Шан! Ты выпил вдоволь вина, отведал курятины, риса поел, теперь расскажи, зачем пожаловал к нам. Быть может, кто-нибудь дом твой разграбил, захватил селенье и увел в рабство юношей и полногрудых женщин?

— Нет, беды со мной не стряслось. Но не ради забавы я пришел в твой дом. Скажи, достанет ли у меня сил полонить женщину Солнце?

Ответил Дам Пак Куэй:

— Нет! Тебе не добраться до женщины Солнца! Те края кишат тиграми и ползучими ядовитыми гадами. Тропа, по которой она за тыквами ходит, утыкана шипами, острыми, словно ножи! Тропа, по которой она ходит за перцем, уставлена западнями и ловушками. Пойдет по тем тропам вождь, вождь погибнет, пойдет богатый, богатый погибнет, пойдет смельчак, смельчак погибнет.

Воскликнул Дам Шан:

— Неужто никто не может пройти по тем тропам? Неужто не может пройти по тем тропам смельчак, который не знал пораженья, который скорее падет в схватке, чем отступит. Само Небо меня бережет, и я все равно пойду. У меня есть волшебное снадобье, оно помогает в логове убивать носорогов, в джунглях усмирять тигров и пантер. Что ж мне бояться тех тварей, которые ползут по дороге или сидят на деревьях, если мне не страшны пантеры и тигры.

Дам Пак Куэй с горечью воскликнул:

— Тебя ждет верная погибель. Ползучие твари в воде, летучие твари в лесу на деревьях — все они грозят тебе смертью. На опушке лежат груды человечьих костей, а в горах, куда ни глянешь, кости быков и буйволов. Сколько там погибло славных и могучих вождей! Земля в том лесу черная и вязкая. Не одного вождя она засосала, многие нашли там свою могилу. Сделай милость, останься! Я прикажу заколоть в твою честь борова и буйвола. Только не ходи в этот небесный лес, где не счесть шипов. Если ненароком туда залетит белка-летяга, она и земли коснуться не успеет — всю ее изрешетят колючки.

Дам Шан отвечал:

— Нет! Я ничего не боюсь! Я все равно отыщу ту тропу. Я доберусь до тех мест, до которых хочу добраться. Встретится на дороге тигр — убью тигра!

Дам Пак Куэй сокрушенно сказал:

— Когда надобно сидеть дома, ты хочешь в путь отправляться. Когда надобно отправляться в путь, ты сидишь дома. Быстрее зажги факел и скачи, покуда тьма не рассеялась.

Молвил Дам Шан:

— Никто в целом свете — ни на западе, ни на востоке — не посмеет сказать о Дам Шане дурное, — ни люди эдэ, которые живут возле рек, ни люди племени мнонг, которые обитают в долинах, никто не посмеет сказать, что Дам Шан не вождь, что он не носит на голове яркой двойной повязки, что у него на плече не висит мешок из звериных шкур. Знай же, Дам Пак Куэй: я ничего не страшусь!

— Что же ты медлишь, почему не идешь? — спросил Дам Пак Куэй. — Ведь погибнешь! Отчего ты не зажжешь факел и не тронешься в путь, пока на земле еще ночь; зажги факел, чтобы не забрести ненароком в лес, где бродят разъяренные слоны, в лес божественной Сун И Рит, чтобы не увязнуть там в болоте.

Отвечает Дам Шан:

— Уже полночь. Со всех четырех сторон доносится петушиное пенье. Скоро рассвет. Скоро проснется богиня Света и озарит все вокруг.

Говорит Дам Пак Куэй:

— О Дам Шан! Пока не рассеялась тьма, пока земля твердая и застывшая, ты еще сможешь проехать на своем коне. А как только взойдет солнце, земля в тех лесах размягчится, станет жидкой и топкой. Так говорят люди про лес божественной Сун И Рит.

И Дам Шан отправился в путь. Он ехал сквозь мрачный лес, взбирался на горы, где густо росли кусты и деревья. Острые травы ранили руки Дам Шану, ранил ноги индийский тростник. В дороге Дам Шана мучили голод и жажда, но он ехал и ехал. Все пустыннее становился лес. Вот он подъехал к хлеву, где Небо держало своих буйволов. Над хлевом повис ладно сделанный змей — само Небо его запустило. Только не было здесь людей — ни мужчин, ни женщин Дам Шан не встретил. Он дальше поехал, долго ехал и увидел ограду. Внизу она была сплетена из медных прутьев, вверху из железных. За оградой лежало селенье, люди селенья сторожили Луну и Солнце.

Доскакал Дам Шан до высокой горы, поднялся на вершину, отрубил от горы целый склон, бросил его в топь и сделал дорогу из земного мира в небесный мир. И пошел он к дому, который стоял в стороне, — там жили супруги Хкунг и И Ду вместе с богами Луны и Солнца. Грянул гром, и зашумел ливень — будто усталый конь задышал. Здесь ночь не сменяла день и было всегда светло. И открылась взору Дам Шана обитель женщины Солнца. Лестница-радуга вела в ту обитель. Увидел Дам Шан ступу и пест из чистого золота; когда толкли рис, они так сияли, что глазам было больно. Дам Шан спешился, снял седло с коня и повесил на лестницу, затем подал хозяевам знак: гость, мол, приехал. И не мог Дам Шан отвести глаз от огромного дома, от слонов, которые во дворе стояли. А сколько здесь висело гонгов из меди — плоских и с шишаками. Рабов и рабынь было столько, сколько в джунглях индийского тростника. Дом по углам весь был золотом изукрашен. Даже самый богатый и самый могучий вождь не владел таким домом. Дам Шан вошел внутрь, вонзил меч в стену и сел посредине. Слуги, которые ходили по дому, приняли его за небесного духа, чья слава взвилась над горами и достигла обители Света.

Женщина Солнце молвила:

— Эй, слуги! Взгляните, кто к нам пожаловал, что за чужак вошел в жилище.

Отвечали слуги:

— Мы его не знаем. Он одет в звериную шкуру. Волосы у него на ногах остры, будто ножи, скажет он слово — и кажется, будто это цикада заводит свою песню. Нет ему равного среди вождей.

Женщина Солнце сняла с себя юбку и надела другую, еще краше. Та юбка засверкала ярче утренней зари. Волосы у богини рассыпались по плечам и прикрыли уши. Вышла она из покоев. Где ни пройдет, все вокруг озаряется светом. Ступит шаг — и чудится, будто ястреб взлетел, будто феникс взмыл в небеса. Как теченье воды в ручье, плавны ее движения. Никто не сравнится с нею красой. Шея у нее длинная и стройная, как у павлина. Женщина Солнце была истинной дочерью Земли и Неба.

Спросила женщина Солнце:

— Что тебе надобно, о человек, из мира праха и пыли?

Ответил Дам Шан:

— Я ищу женщину, которая варила бы мне рис, ткала и шила.

И снова спросила женщина Солнце:

— Скажи, зачем ты меч оставил без ножен? Зачем покинул жен, рабов и землю?

Отвечал Дам Шан:

— Я крепко держу в руках свой меч, у моей секиры есть рукоятка, у каждой женщины есть муж, а у мужчины есть жена.

Молвила женщина Солнце:

— О человек, ты лукавишь, ведь у тебя на земле есть жена, зачем же ты пришел к другой, улыбаешься ей и речи с нею заводишь?

Дам Шан отвечал:

— Я хочу иметь двух наложниц и жену, прекрасней которой не сыщешь ни на земле, ни на небе, я увезу тебя, и ты будешь жить в моем доме вместе с Хэни и Хэбхи!

— Нет! Я не уйду отсюда! Здесь мои пращуры жили, те, что породили Луну и Солнце. Я останусь в стране моих предков, между Землею и Небом.

Дам Шан ушам своим не поверил.

— Странно мне слышать твои речи, — сказал он. — Я засыпал трясину, которая отделяет земной мир от мира небесного, я пробирался через топь по колено в грязи, в грязи до самых подмышек. Я все одолел, чтобы тебя увидеть.

Сказала женщина Солнце:

— Если я пойду за тобою, на земле все погибнет: свиньи и куры, носороги и буйволы, быки, мулы и лошади. Даже лаосцы и кхмеры погибнут. Не будет земли для посевов. Воды не станет. Что будут пить люди эдэ? Исчезнут плоды. И в редких лесах, и в густых лесах засохнут деревья и увянут травы. Камыш перестанет расти, не будет давать побегов. Иссякнут ручьи. На землю обрушится страшная засуха. А сейчас мне пора. Близится время восхода. Ты должен уйти, человек.

Но Дам Шан стоял на своем:

— Нет! Я не уйду! С мечом и луком я пробирался через лес, в глубокой теснине я убил носорога и одолел тигра в высоких горах, меткой стрелою сбил ястреба, победил злых духов. Всем сердцем я к тебе стремился, ты должна стать моею женой, только вместе с тобой я покину твой дом.

— О человек! Торопись, ты должен уйти! Я дочь Неба, а ты простой смертный. Ты только и можешь, что есть рис и разные овощи да запивать их водою. А я не хочу жить вместе с людьми.

Молвил Дам Шан:

— Я думал: ты встретишь меня добром, но ты надо мной посмеялась, презреньем ты меня одарила. Пусть будет по-твоему, я возвращусь в родное селенье.

Сказала женщина Солнце:

— Помедли немного, не спеши выходить из дома, подошло мое время, время восхода солнца. И если ты сейчас отправишься в путь, ты непременно погибнешь!

— Теперь мне все едино — жизнь или смерть. Я ухожу!

Сказал так Дам Шан и на коня вскочил. Но только он тронулся с места, как солнце из-за горы вышло. Погнал коня Дам Шан к темному лесу. Но солнце пригрело землю со всех четырех сторон, и стала она вязкой и топкой. Вначале увязли в трясине ноги коня, а солнце стало над самой высокой вершиной. Оно совсем растопило землю, и она поглотила коня. Вот-вот и Дам Шана поглотит. Но прежде, чем исчезнуть навеки в трясине, увидел Дам Шан бабочку, которая мимо летела, и взмолился:

— О бабочка, спаси меня!

Но услышал в ответ:

— Не могу я тебя спасти!

Увидел Дам Шан стрекозу, которая мимо летела, и снова взмолился:

— О стрекоза, спаси меня!

Но стрекоза отвечала:

— Не могу я тебя спасти!

— Лети тогда к моим женам в селенье и скажи, что увяз я в трясине, в проклятом лесу, в лесу божественной Сун И Рит, в темном и мрачном лесу.

Стрекоза полетела к дому Хэни и Хэбхи:

— О Хэни, о Хэбхи! Я вам принесла дурную весть: ваш муж, ваш Дам Шан, увяз в трясине, в черном, будто смола, лесу.

— А как он в том лесу очутился?

— Он отправился в путь, чтобы добыть в жены Солнце, и погиб в черном, будто смола, лесу, в трясине лесов божественной Сун И Рит.

— Ты, стрекоза, наверно, смеешься над нами! Можно ли верить твоим словам?

— Забавы ради такого не скажешь. Дам Шан и впрямь мертв, он погиб в заповедном лесу. Солнце взошло, земля стала топкой, и Дам Шан утонул. И не было никого из родных рядом с ним.

Вскричала Хэни:

— Эй, слуги! Бегите к дому Хэанг, старшей сестры Дам Шана, передайте ей весть, скажите, что Дам Шан хотел похитить женщину Солнце и увяз в трясине мрачного леса божественной Сун И Рит.

И побежали слуги к дому Хэанг:

— О госпожа! Мы принесли тебе дурную весть: Дам Шан погиб в зловещем лесу божественной Сун И Рит, там, где Земля сходится с Небом.

— Эй, слуги! — вскричала Хэанг. — Ведите без счета буйволов и быков на закланье. Я хочу вознести моление в память о брате, который погиб в черном, мрачном лесу.

Кинули клич Хэни и Хэбхи:

— Эй, люди! Дам Шан погиб. Он увяз в трясине в лесах божественной Сун И Рит. Сзывайте всех: все племена, всех жителей селенья, всех слуг. Пусть сотни, нет, пусть тысячи придут хоронить Дам Шана. Кто лошадей пасет, пусть лошадей приводит! Кто быков пасет, пригонит пусть быков!

И стали со всех четырех сторон стекаться люди, несли ножи, несли мечи. Их было множество, как ланей, которые идут на водопой, как в муравейнике крылатых муравьев, черных муравьев и термитов. Шли вожди племени бих с ожерельями из тигриных клыков, шли вожди племени мнонг с ожерельями из медвежьих зубов. Бесконечной вереницей тянулись люди, и не было им счету.

И говорит Хэанг:

— Кто над могилой столбы воздвигать умеет, пусть тащит столб. Кто знает, как над могилой построить хижину, пусть строит хижину. Кто забивает искусней всех быков и буйволов — пусть на закланье их ведет. Кто варит рис — пусть живо его очистит. Эй вы, умельцы, ударьте в бронзовые гонги и барабаны!

Все люди селенья слышали плач Хэни и Хэбхи. Даже руки и ноги намокли у них от слез. Они плакали день, а потом еще ночь, даже о сне позабыли.

— О Дам Шан! — причитала Хэни. — Ты велик, словно баньян! На всей земле не сыщешь вождя, который был бы славен, как ты, ни среди бихов, ни среди мнонгов. Если бы почил ты в родном селенье, мы над могилой твоей воздвигли бы столб деревянный, а на том столбе вырезали бы твой образ, хижину построили бы и весь год гроб для тебя долбили бы, но умер ты не своей смертью, трясина тебя засосала в темном и мрачном лесу. Наставляла тебя матушка, но ты не послушался. Забавы тебя сгубили. Не отведаешь ты больше рису и буйволятины, воды не выпьешь. Мой рис на блюде давно остыл. Засохла курица, и стала она словно костлявый тощий ястреб. Засосала тебя трясина в мрачном, темном лесу.

— О Дам Шан! — причитала Хэбхи. — Не чаяла я, что умрешь ты в пустынном лесу. Уж лучше бы ты погиб в схватке с врагом, в бою за чужие земли и рабов. Вернись же, отведай сердце быка, что на блюде лежит, отведай буйволиное сердце, выпей вина из лучших кувшинов.

— О брат! — причитала Хэанг. — Ты был могучим, богатым вождем. Если бы ты попал в плен к мнонгам, к славным вождям, я бы им выкуп дала за тебя, я дала бы им столько гонгов, слонов и рабов, сколько они пожелали бы. Но ты мертв. Никогда больше не увижу я твоего лица, никогда не встречусь с тобой.

Хэбхи лила слезы и причитала:

— Тебя матушка наставляла — ты не послушался, тебя отец наставлял — ты не послушался. Сгубили тебя забавы да игрища. Все слезы я выплакала, их хватило бы на целую чашу. Не есть тебе больше рису, буйволятины и мяса быка, не пить воды, лианой пампил не лакомиться. Мой рис давно остыл на блюде, а курица засохла и стала будто тощий костлявый ястреб. Не чаяла я, что трясина тебя засосет в темном лесу, уж лучше бы ты погиб в схватке с врагом, в бою за чужие земли.

Рыдала Хэанг:

— Сломается нож — его починить можно. Затупится секира — ее наточить можно. Слон пропадет — нового купить можно. Но мертвого брата не оживишь! О, горе мне, о, горе!

В тот миг в рот Хэанг муха влетела. То была душа Дам Шана.

Повелела Хэни принести сто бронзовых гонгов с шишаками и сто плоских бронзовых гонгов и бросить их в трясину в лесу божественной Сун И Рит.

Повелела так Хэни и говорит:

— Насыпали мы могильный холм, хижину построили на нем, принесли в жертву великое множество буйволов и быков. Вернемся же теперь в селенье. Эй, люди! Эй, слуги! Обряд совершен, пора возвращаться домой. Вознесем молитву почившим предкам и духам, чтоб помогали нам покрепче косари держать в руках, когда мы выйдем валить деревья и расчищать землю под посевы.

Наутро, как только засияло солнце, в жертву принесли пять кувшинов вина и буйвола и помолились за здравье всех жителей селенья.

Прошел день, ночь миновала, а когда наступил следующий день, Хэанг вышла на склон горы в поле и соорудила хижину. В ней она провела весь день и всю ночь, отгоняла диких зверей и птиц, чтобы не портили посевы, а наутро заметила, что соски у нее потемнели. Хэанг понесла. И родила она вскорости сына. Дни и ночи плакал и кричал младенец, ни на минуту не унимался. Кого только не звали — тысячу самых искусных бабок-повитух, сто знахарей — никто не мог сказать, что приключилось с младенцем, отчего он денно и нощно слезами заливается. И вот однажды уснула Хэанг, весь день спала и всю ночь, и явился ей во сне небесный дух, который сказал, что она Дам Шана родила и что надобно ей младенца Дам Шаном наречь. Так и сделала Хэанг, и с той поры младенец больше не плакал, не надрывался, вся хворь из него вышла. Стал он есть бычье сердце с бронзового блюда, буйволиное сердце с серебряного блюда, стал пить вино из лучших кувшинов — все делал так, как некогда дядя его, Дам Шан. И принесли в жертву душам почивших предков пять кувшинов вина, и принесли в жертву буйвола. В жертву духам принесли семь кувшинов вина и буйвола, праздник устроили в честь нареченья младенца Дам Шаном и помолились, чтоб пребывал он в благоденствии и богатстве, чтоб владел во множестве бронзовыми гонгами — плоскими и изукрашенными шишаками, чтоб стал могущественным вождем, как его дядя.

Дам Шан ростом еще был с тыкву, а уже умел гонг выбрать, сторговать слона и раба обменять.

Играл он с детьми, фигурки из глины вместе с ними лепил и был всех ловчее. На лестницу никто быстрее его не взбирался. Однажды уснула Хэни, спала всю ночь, а наутро кинула клич:

— О брат мой И Зин! О брат мой И Лин! О братья И Зан и И Лан! Что вы делаете там, за селеньем? Живы ли вы? Спешите же, братья, сюда!

Молвил И Сух:

— Зачем ты скликаешь братьев, сестра?

— Не ради забавы я кинула клич. О И Сух, о И Сах, вы умельцы дела улаживать, вы умеете радовать сердца вождей. Так вот хочу я, чтоб в доме у меня был человек, который может на горном склоне поле разбить, срубить дерево, который будет отгонять зверей и птиц, чтобы посевы не губили.

И принесли в жертву духам кувшин с вином, принесли в жертву курицу. Помолились предкам, чтоб помогали во всех делах.

И отправились И Сух и И Сах в путь. Пришли они к дому Хэанг.

Сказал И Сух:

— О сестра! Хотим мы в одном ручье с тобою купаться. Куда прикажешь, туда и пойдем. Надобно нам с тобой рассудить одно дело.

Хэанг вышла из покоев, велела кувшин вина принести, зажарить курицу и рис подать на бронзовом блюде.

Говорит ей И Сух:

— Яства запивают вином. После вина разговор заводят. Верно я говорю, сестра? Смерть Дам Шана сгубила наш рис, засушила траву. Дом у нас, того и гляди, обвалится, вот-вот настил рухнет. Чтоб род наш не оскудел, должны вы отдать нам вместо Дам Шана другого мужчину из вашего рода. Когда засыхает банан, надо тотчас другой банан посадить, когда засыхает сахарный тростник, надо другой вырастить.

Спрашивает Хэанг:

— Кого вам надобно? Скажите!

— Всем ведомо, что если умер дядя, племяннику надобно его заменить; если тетка умерла, племяннице надобно ее заменить. Так уж повелось, что живой заменяет умершего. Как пчела летит за медом к цветку, как парень спешит к девушке, так спешили мы к вам, чтоб рассудить это дело.

И говорит Хэанг:

— Не знаю, что и делать. Мой сын еще мал, весь день забавляется с глиной. Не то что бегать, ходить еще как следует не умеет. Ему не под силу в поле работать. Плюнет он — плевок через очаг не перескочит. Крикнет он — от посевов диких зверей и птиц не отгонит. Любит живот набивать. А глаза у него то и дело слипаются — так бы и спал весь день и всю ночь.

Говорит И Сух:

— Не беда, что он мал, не беда, что он глуп. Пусть придет к сестрам в дом как хозяин, чтобы было кому сторговать слона и купить гонги. Мы поможем ему стать могучим вождем. Хоть и мал пока ваш Дам Шан, пусть он станет мужем нашим сестрам, а когда подрастет, продолжателем станет тех славных дел, которые дядя его вершил.

Говорит юный Дам Шан:

— Матушка! Я не ленив. Я могу в поле построить хижину, умею траву полоть и деревья рубить. Дай только срок, я подрасту и стану могучим, богатым вождем.

И сказала Хэанг:

— Замени же, мой сын, Дам Шана, смерть принявшего, сбереги все добро и богатство, которые он оставил.

И отвечает юный Дам Шан:

— Матушка! Я возьму в жены Хэни, но прежде пусть мне отдадут все добро, которое оставил дядя.

И сказал тут И Сух:

— Этот обычай нам ведом, и мы строго его соблюдаем. Все добро, которое оставил Дам Шан, мы отдадим тому, кто Дам Шана заменит. А матушке подарим слона.

Сказала Хэанг:

— Эй, родичи! Пойдемте за юным Дам Шаном, отведем его в дом жены.

И все толпой двинулись к дому Хэни: кто шел с огромным ножом, кто с длинным мечом. Подошли к дому.

Слуги Хэни вино поднесли гостям, развесили медные гонги, буйвола забили и пированье устроили. Зажарили мясо, опустили в кувшин тростинки и вознесли моленье за здравие матери Дам Шана. Наутро принесли еще вина и еще одного буйвола забили, чтоб совершить брачный обряд. Жених и невеста воссели рядом. Жених взял в рот тростинку, опущенную в кувшин с вином, невеста тоже взяла в рот тростинку, а ноги они поставили на стальную секиру. Совершили обряд и отдали выкуп матери жениха: одного слона, одну рабыню, чтоб стряпала, и одного раба, чтобы работал на хозяйку.

Прежде чем вернуться в свой дом, Хэанг сказала Дам Шану:

— Сын мой! Заботься о жене и о детях, пусть их жизнь будет счастливой. Утром пораньше выходи в поле, пока росинки блестят на траве, мотыгой взрыхли землю. Не бегай в родительский дом и по чужим домам не слоняйся. Не проводи время в праздности.

Наставила она Дам Шана, потом к Хэни обратилась:

— А ты, дочь моя, о Дам Шане заботься, расти его, пусть мужчиной станет. Я же домой возвращусь.

Дам Шан проспал весь день и всю ночь. А утром пошел в поле, чтоб привести в порядок сторожевую хижину, потом вернулся и в доме навел порядок. Он на все был горазд: и гонг умел выбрать, и барабан сторговать, и повелевать рабами. Он еще не вырос, а уже стал настоящим вождем, ни в чем не уступил бы дяде.

Вот и Новый год настал. Гостей собралось видимо-невидимо. Они пришли вина испить и заесть его буйволятиной и свининой.

И вскричал Дам Шан:

— Братья мои! Люди селенья! Рабы! Давайте же встретим Новый год в веселье и радости! Принесем жертвы и помолимся душам умерших предков, горным духам и речным божествам, духам земли и воды, тем, которые обитают в небесах и живут в глубине земли, тем, которые правят на западе и властвуют на востоке. Пусть даруют нам силы и ниспошлют благоденствие, пусть зеленеет земля, пусть воды никогда не иссякнут, пусть растут в изобилии бананы и сахарный тростник. Несите же кувшины с вином, ведите на закланье буйволов, боровов и быков!

Ударьте в гонги! В самые громкоголосые гонги бейте! В самые звонкоголосые гонги бейте! Ударьте, пусть их звон услышат в каждом доме, пусть он в землю уйдет сквозь настил. Пусть он над крышей взовьется и разнесется по небу! Пусть обезьяны на деревьях в изумленье отпустят ветви и наземь грянутся. Ударьте, пусть злые духи услышат и перестанут людям вредить. Пусть мыши, кроты бросят рыть свои норы! Пусть выползут змеи! Пусть остановятся лани с оленями, уши свои навострят. Зайцы пусть уши подымут и перестанут травинки жевать. Пусть носороги и слоны на месте застынут. Пусть бросят они детенышей молоком поить. Пусть все сущее только и слушает, только и внемлет гонгам Хэни и Дам Шана.