Сказка для взрослых

І

Итак, в далеком, далеком лесу, кишащем всевозможной живностью, верховный правитель объявил запрет на поедание травоядных – в связи с резким уменьшением их популяции, обусловленным охотой хищников, не только для утоления голода, но и забавы ради. Вот в это-то самое время и произошел столь беспрецедентный случай: медведь, перебрав с приспешниками забродившего меда, так разошелся в восхвалении себя любимого, усиленном, помимо прочего, и лизоблюдством тусившего с ним зверья, что невзначай задрал косулю. И все бы ничего, да инцидент этот произошел на глазах у других травоядных. Последние, осознав нависшую над ними опасность, бросились в разные стороны. Гулявшее же сообщество, будучи навеселе, потеряло проворность и даже не пыталось изловить беглецов. Но на утро по лесу прошел слушок: медведь, мол, нарушил собственный запрет, и таки задрал косулю. Возмущенное зверье стало собираться на большой опушке тридесятого леса.

Медведь проснулся от того, что его кто-то усиленно тряс. Изловчившись и ухватив наглеца за загривок, косолапый уже собирался выпустить когти, но жалобный льстивый голосок взмолился:

– О, косолапейший из косолапых! О, лохматейший из лохматых! Смилуйся, не ешь своего преданного слугу, – подобострастно выпалил шакал.

– Ты почто, скотина, тревожишь мой сон?

– Произошло непредвиденное: вы-с вчера-сь, переевши меду, соизволили собственнолапно задрать косулю на глазах у других травоядных.

– Ну, задрал – да и задрал. Что, у нас косуль мало в лесу бродит? Есть их еще у нас.

– Да все-то оно так… Но зверье, видевшее происшествие, разнесло сплетню по лесу сородичам своим, и они собираются на совет, чтобы требовать твоей замены на посту властителя.

– Чего? – заревел медведь и со всего маху так впечатал шакала в сосну, что иголки посыпались. Удар получился настолько громким, что издавший его персонаж смог бы посоперничать с топором дровосека, или, на худой конец, с клювами дятлов, сильно, кстати, удивившихся такой конкуренции.

– Ничего себе, – зашушукались дятлы и принялись еще сильнее молотить носами о дубы и сосны.

– Ну, как-то так! – будто бы про себя ответил дятлам шакал.

Медведь же, рассвирепев не на шутку, еще и отхлестал шакала по морде дубовым веником. Впрочем, совсем скоро он начал возвращаться в реальный мир:

– Ну, чего дрожишь? Говори: кто, чего, кому, в каких выражениях?

– Да все шушукаются, ваше святейшество.

– Все? – рыкнул медведь.

– Да, все.

– И волки?

– Нет, волки, как и вы-с, уставшие со вчера…

– Так кто же мне такую свинью-то подложил?

– Она самая, громче всех и хрюкала.

– Задеру! – крикнул медведь.

– Не вариант, – очень льстивым голоском произнес шакал.

– Эт еще почему?

– Да потому, что травоядных в нашем лесу поболее, нежели хищников. Одни быки чего стоят. А скопом, как известно, и медведя можно затоптать, прошу прощения, – сказал шакал и отступил от косолапого на безопасное расстояние.

– И чего мне теперь делать?

– Идти и успокаивать зверье: кого запугать, кому наобещать, а кого и придушить по-тихому. Главное, чтобы вороны поменьше каркали, а то ведь они – главные разносчики всяких сплетен. Вы послали бы к ним орлов, пущай припугнут, как следует, да научат, чего каркать. Да отправьте на поляну лисиц – пусть они среди зверья снуют да в разговоры встревают: брехня, мол, это все, что о правителе говорят – он у нас не такой, а честный и справедливый.

– Да, я такой, – гордо вскинув голову, сказал медведь.

«Вот идиот… Ну, ничего, недолго уже осталось», – подумал шакал.

– И все?

– Нет, еще позовите заводил: барана, осла, быка и коня, да пообещайте чего-нибудь.

– А чего обещать-то?

– Ну, скажите, что трогать их целый год не будете, да еще и другим не позволите. Их хоть и не так много, как мелкой живности, но мелочь их слушает.

Когда на поляне мнения обитателей леса разделились, медведь явил себя собравшимся. Все замолчали.

– Здорово, зверье лесное. Что за смута здесь образовалась, и кто организатор? – рыкнул косолапый.

Публика неуверенно попятилась. Тогда волки, снуя между собравшимися и скаля зубы, начали науськивать зверей:

– А ну-ка быстро говори, что медведь невиновен. А ты, длинноногая, пулей мечись туда-сюда, создавай движение в толпе.

Несмотря на предпринятые меры, кто-то исподтишка все же выкрикивал:

– Медведь вообще озверел! Ни стыда, ни совести! Сам указы издает, и сам же их нарушает, а братией своей вообще весь лес зашугал! Ирод! На мыло его, супостата! Даешь нового правителя!

– Да ведь он всех вас задерет, всем кишки выпустит, коли терпеть его будете! Достаточно один раз напрячься – и свобода придет в лес, свобода от тирании узурпатора, светлое будущее для ваших детенышей, и достаточно еды для всех лесных жителей! – зудела нерпа – наглая, жадная, беспринципная и лживая скотина, которую, впрочем, перечисленные эпитеты нисколько не раздражали.

Медведь зло посмотрел в сторону нерпы, а та никак не хотела успокаиваться:

– Смотрите на него, как зло на меня зыркает. А? Была бы его воля – вообще разорвал бы меня на части. Ничего, зыркай-зыркай, недолго тебе осталось.

– Да угомонись ты, нерпа, – осклабился волк. – Мы тут не медведю замену ищем, а пытаемся уладить конфуз, возникший с задранной косулей.

– Вот: сначала косулю, потом лошадь, а там и до быков черед дойдет, – никак не унималась нерпа. – Долой бурого с должности!

– Ты куда клонишь, зверюга лесная? – зло прошипел медведь.

– Да ты не обращай внимания, косолапыч, это я на плебс, так сказать, работаю. А ему это вон как нравится!

– На какой плебс, презренная? – прорычал медведь.

– Не надо так нервничать, Потапыч, это я их зомбирую.

– Не знаю, кого ты там зомбируешь, только гляжу я, что еще чуть-чуть – и разорвут меня на сотню медвежат.

«Разорвут, как пить дать разорвут», – подумала нерпа. А вслух сказала:

– Да кого они могут разорвать, типун тебе на язык, косолапыч! Пошумят, пошумят – и разойдутся.

– Ой, ли, – засомневался лохматый.

– Эй, зверье лесное, кто в супостата камнем запустит? – крикнула в толпу нерпа и тут же спряталась, обращаясь к медведю. – Вот видишь, никто не решается. Я же тебе говорю, что зомбирую их.

Не успела нерпа договорить, как в медведя со всех сторон полетели камни и даже палки. Медведь, увертываясь от обстрела, на какое-то время потерял нерпу из виду, а вспомнив – не смог отыскать в толпе, ее и след простыл.

Ситуация же, тем временем, начинала выходить из-под контроля.

– Ну, нерпа, ну, скотина, – зарычал медведь и стал пятиться под натиском толпы…

Лисы с волками, сновавшие в толпе, как-то незаметно растворились в ней, и наш герой остался один на один с разбушевавшейся публикой. Казалось, еще чуть-чуть – и косолапый останется без шкуры. Больше всех выражали недовольство медведем свинья и баран. Такая расстановка сил никак не устраивала шакалов: что баран, что свинья были жадными, тупыми и упрямыми, а манипулировать такими созданиями крайне тяжело и небезопасно, поскольку здравый смысл не присущ этим особям. Живность эта, ввиду присутствия перечисленных качеств и отсутствия неперечисленных, могла отчебучить что-то из ряда вон выходящее, чего не мог просчитать мозг шакалов, претендующих на роль гроссмейстеров.

Старый шакал кивком головы дал команду своей своре, и тут же две особи упомянутого вида выросли возле лося, а еще несколько – возле козлов. Спустя несколько минут охмуренные звери уже вступались за практически растерзанного медведя. Мелочь лесная, увидев разброд в рядах копытных, быстренько ретировалась, отчего косолапый увереннее стал на лапы, и даже зарычал. Толпа дрогнула и попятилась. В возникшей паузе, откуда ни возьмись, появились волки и лисы. Оставшаяся на поляне звериная мелочь бросилась врассыпную, но для некоторых из них это был последний день, ибо хищники, пытаясь выслужиться перед медведем и загладить впечатление от недавнего предательства, стали проявлять рьяность в служении Самому, задирая налево и направо всех, кто на зуб попадал.

– Рявкните-ка еще раз, да погромче, – подсказывал шакал.

Медведь, что есть силы, зарычал. Топот разбегающегося зверья заглушил этот рык, и тут вновь появилась нерпа:

– Как я лося подговорила тебе помочь, а? Чего молчишь, неблагодарная твоя морда?

– Ну… я… Ну, спасибо…

– Вот то-то же! – не дав договорить медведю, выпалила нерпа. – Что бы ты без меня делал, криволапый…

И вот в тот самый момент, когда сопротивление взбунтовавшегося зверья было сломлено, на поляне появился еж. Впрочем, он всегда появлялся в самый неподходящий момент. Ежик дружил с задранной косулей. Будучи по своей природе очень смелым зверьком, он сразу бросился к медведю. Колючий шар покатился с горы и на полном ходу закатился аккурат под пятую точку привставшего медведя. Послышался гулкий раскат медвежьего рева – лохматый правитель опустил свой начальственный зад прямо на ежа.

– Ах ты, колючая задница!

– Это у тебя сейчас задница в колючках, – хохотнул ежик.

Медведь схватил ежа лапой, но укололся и тут же выпустил. Понимая, что просто так его не взять, косолапый отломал березовый сук, да как хватит! Только ежика и видели…

– Да… – сказала змея. – Еж – птица упрямая, пока не пнешь – не полетит.

Ежик улетел, взбунтовавшееся зверье разбежалось, а на поляне осталась кучка хищников, озадаченный медведь и шакал-советник.

– Давайте, скажите чего-нибудь этой своре – заслужили, – науськивал правителя шакал.

– Что? – рявкнул косолапый. – Чего морды прячете, неблагодарные?.. Предали кормильца… Шакалы… Хотя нет, шакалы только одни и остались… Что, серые, обгадились перед лосями и баранами?

– Да мы бы их… – принялись вяло возражать волки…

– «Мы бы их…», – проворчал медведь.

– Ну, да, мы бы их, – совсем уже неуверенно бормотали волки.

– Ежели б не подсказки шакала да не мое чутье – завтра бы по лесу рыскали с поджатыми хвостами.

– Да не сердитесь вы, Потап Потапыч, – льстивым голоском начал шакал, – все ведь обошлось…

Следует заметить, что шакал всегда придерживался одной тактики поведения: чужими лапами создать проблему, накалить страсти, поссорить соратников и, в конце концов, решить все (опять же, чужими лапами), выступив в роли великого миротворца. Он всегда помнил, что ему говорил дед: «Весь лесной мир, внучек, делится на шакалов и остальных зверей; мы умнее, хитрее и коварнее всех обитателей леса, вместе взятых, хоть и скрываем это до поры до времени. Жизнь в лесу – это война между нами и ними. Нет ничего зазорного в том, что ты поступишь нечестно по отношению к кому бы то ни было, кроме шакалов – они твои братья. Лучше всего делать грязную работу лапами самих же зверей: стравливай их друг с другом, подговаривай, наговаривай, клевещи, в общем – делай все, чего нельзя делать по отношению к шакалам. Будь другом зверью, старайся завоевать у него авторитет, высказывай свое мнение и навязывай его окружающим. И если каждый шакал будет поступать так, как я тебя учу, то в недалеком будущем лес будет наш, а зверье останется в нем, чтобы работать для нашей пользы не покладая лап своих. Еще, внучек, запомни, что травоядные верят в некоего доброго хищника – Льва. Они надеются на его пришествие и разрешение по справедливости всех накопленных проблем. Персонаж этот хоть и реален, но в наших краях его отродясь никто не видывал. Более того, происходит он из семейства кошачьих, поэтому сама идея о добром хищнике выглядит, как ты понимаешь, достаточно наивно. Так вот, следует потакать зверью в их вере, а когда придет время, мы в качестве кульминации явим собравшимся своего – шакала, убедив окружающих, что он и есть тот самый Лев».

– Мне ли не сердиться?! – рявкнул, брызжа слюной, медведь. – Меня чуть не разодрали на глазах у всех лесных обитателей, а эти, с позволения сказать, соратники, соохотники, продали меня, как только адреналином под хвостом запахло. Задеру! – злобно рыкнул медведь и сделал выпад на окружавших его хищников.

Волки и лисы испуганно отпрыгнули. В другой ситуации медведь поостерегся бы вести себя подобным образом, но в данном случае он был на коне. Вернее сказать, на высоте, так как коня здесь вообще не было. Шакал отметил про себя актерское мастерство повелителя.

«Да, – подумал шакал, – лохматое чудище так вжилось в роль, что, глядишь, скоро может и заиграться. Надо бы нерпу активизировать, пущай ему крови попьет да на землю опустит».

Нерпа имела какое-то отношение к шакалам, но какое и в каком колене, и кто там с кем согрешил – не знал никто, кроме, конечно, верховного шакала, ну и самой нерпы. Команда «фас» для нее была слаще меда, особенно – когда за спиной куча шакалов с их прислужниками. Рвать на части врага, который не может ответить, согласитесь, не так уж и сложно, но в глазах обитателей леса она слыла страстным борцом за права травоядных. Этот имидж ей создали, безусловно, шакалы, а остальное сделали природная наглость, жадность и похотливость. Было дело, что для создания образа страдалицы шакалы придумали посадить ее в яму, куда обычно бросали зверей перед убиением. И ее туда определили, правда, никто не видел, как она там сидела. Но для лесного плебса все выглядело весьма правдоподобно. Пару раз нерпу ставили смотрящей за лесом, но быстро снимали, так как все, что она умела делать – это рушить созданное кем-то. А поскольку разрушать она умудрялась втрое быстрее, чем другие созидали, то и снимать ее приходилось очень быстро, а то бы пенька на пеньке в лесу не осталось.

С к а з о ч н и к: Конечно, то, что нерпа в лесах не водится, мне, как сказочнику, доподлинно известно. Однако лучшего образа, настолько точно характеризующего героиню нашей сказки, к сожалению, так и не нашлось. И потом − это ведь сказка, а в сказке, как известно, бывает то, чего в обычной жизни произойти ну никак не может.

Еще одним представителем лесного бомонда была Баба Яга – персонаж воистину сказочный. Шакалы отводили ей роль эдакой склочницы и обличительницы. Она даже как-то довела до бешенства медведя, который первым рулил описываемыми лесными угодьями после деления леса на территории между другими представителями вида. Шакалы умело выдавали ее воспаленные фантазии за неординарные умственные способности. Надо сказать, что такая тактика всегда приносила свои плоды.

Шакалы были мастерами в вопросах формирования стадного мнения лесного плебса. Представьте, что некий шакал назвался певцом покруче скворца, ну, или иволги. Всем понятно, что это бред. Но не тут-то было: вороны и сороки на всех углах начинают кричать, что в лесу объявилась новая звезда, равной которой нет не только на описываемой лесной территории, но и во всем лесном мире, и что на соседних землях все от пения данной особи в экстазе. «Да ну, бред какой-то», − подумали вы, а тут раз! – и конкурс в лесу провели на лучшего исполнителя, и вот нате вам – победил шакал! Правда, в пылу эйфории устроенного лесного шоу никто не заметил, что скворца пчелы перед выступлением закусали, а иволга вообще не пришла – вот и победил бездарный шакалишка, ввиду отсутствия конкурентов. Тем более, что основная масса зверья в пении не шибко-то и разбирается, окромя все тех же скворцов да иволг. А они-то к судейству допущены и не были, вернее − одна иволга в судейской коллегии была, но ведь кроме нее там еще и два шакала сидело… Вот и победил наш конкурсант в результате «честного» голосования (два против одной).

Баба Яга, получив команду от шакала, с неслыханной прытью бросилась обвинять медвежьих приспешников, не стесняясь в выборе выражений:

– Что, ублюдки четвероногие, попритихли-то? Что глазенки свои бесстыжие поопускали-то? Обделались? А еще хищниками зовутся… Вашей храбрости только на то и хватает, что загрызть попавшего в силки зайца. Трусы! Гони их от себя, лохматый. Лучше уж с лосями да с конями дружбу водить.

Волк, стоящий рядом, резким движением укусил Бабу Ягу за мягкое место. Бабка взвыла от боли и подскочила.

– А сама-то где была, нечисть? – тихо спросил волк.

– А я как только заслышала о сборище − тут же отправилась на поляну, да пока добралась − все уже и закончилось, – оправдывалась Баба Яга.

Потихоньку отдалившись на безопасное расстояние от волчьих зубов, Яга продолжила:

– Ладно, Потапыч растерялся, когда на него все навалились… Хотя он и не растерялся вовсе, а просто попятился под натиском. А где же в это время были прирожденные бойцы − волки? А? Или я чего-то пропустила? Может, это волки всех разогнали?

Медведь, воодушевленный такой поддержкой, схватил одного из волков (самого слабого, нужно отметить!) за шиворот, да как заорет ему прямо в ухо:

– Предали, трусы!

Шерсть оглушенного волчары вздыбилась, глаза выпучились, и в таком состоянии он и был брошен медведем в кусты, откуда выполз спустя десять минут в состоянии неспособности адекватно оценивать ситуацию.

Шакал что-то нашептывал медведю и последний потихоньку стал приходить в себя. В какой-то момент шакал незаметно переместился за спину косолапого и начал диктовать текст обращения к собравшимся:

– Слушай сюда, элита лесная! – обратил на себя внимание громким рыком косолапый. – Не для того ли я стал правителем, чтобы обеспечить себе и присутствующим сытое и безбедное существование в этом лесу? Не моему ли благодаря попечению мы, хищники, правим бал в лесных чащах да решаем судьбы травоядных и всякой прочей мелюзги? – медведь сделал паузу. – В глаза смотреть, презренные!

Зверье не поняло настроения Самого, но, на всякий случай, попятилось. Медведь, руководимый шакалом, скорчив гримасу справедливого и сердобольного повелителя, продолжил:

– Не мы ли избраны самой судьбой быть элитой? Не нам ли даровано право жрать не траву полевую, а плоть звериную? И не мы ли должны всегда стоять спина к спине друг за дружку? Сила, согласие и безоговорочное подчинение – вот то, что позволит всем нам жить и далее, ни в чем не нуждаясь. Но только дайте этим жующим траву попасть в наш круг, и пиши пропало – запрягут хищников в упряжки или посадят на цепь забавы ради. Вы думаете, что зайцы, белки, козлы да свиньи – такие уж безобидные? Посмотрите хотя бы на рога козлов да клыки кабанов.

В этот момент медведь увидел возвращавшегося из незапланированного полета ежика. Колючий шар катился с пригорка, сопя, фыркая и всем видом демонстрируя свои агрессивные намерения. Понимая, что просто так от этого клубка с иголками не отвяжешься, косолапый, не переставая вещать к собравшимся, отломал от березы новую ветку и принялся неспешно очищать ее от листвы, превращая безобидное растение в грозное орудие со звучным названием – дубина. Зверье, не видящее ежика, но созерцающее манипуляции правителя, почуяло недоброе и поспешило отодвинуться от медведя. Между тем еж, ругаясь по-своему, по-ежиному, спешил к медведю. Лесной правитель внимательно наблюдал за подкатывающимся опознанным колючим объектом, и в момент, когда тот приблизился на расстояние взмаха дубины, лохматый ею таки взмахнул… Колючее тельце храброго, но мелкого воина, издав поток нецензурных звукосочетаний, взметнулось над кустами, елками и березами.

– Низко пошел, видать к дождю, – съязвил кто-то из зверей.

Легкий смешок покатился в толпе. Медведь, довольный знатным ударом, победоносно улыбнулся, но, вспомнив об образе, из которого вышел, тут же вернулся обратно:

– В общем, так, повторять более не стану: или слушаем меня и живем припеваючи, или я умываю лапы, и каждый сам по себе.

Первыми заголосили шакалы, получив знак от главного советника медведя:

– Да куда ж мы без тебя, Потап Потапыч? Пропадем в одиночку-то. Ты не серчай, мы исправимся…

Идея, вброшенная старым шакалом в толпу, возымела свое действие – стадный инстинкт сработал, и даже сомневающееся зверье принялось уговаривать косолапого остаться у лесного руля.

Все закончилось как обычно. Шакал, все-таки, был мастером манипуляций. Травоядные, разбежавшиеся по лесу, теперь прятались по кустам в ожидании мести хищников. Хищники же, осознав всю безысходность существования вне клана избранных и испытывая чувство вины за случившееся, почли за честь продолжать лебезить перед медведем. А медведь, получив неожиданно приятный для себя результат, стал терять ощущение реальности, примеряя лавры шакала на свою лохматую голову.

Далее предстояла работа по наведению порядка в лесу, ибо разогнать зверье разогнали, но осадочек-то негативненький из голов травоядных пока никуда не делся…

Шакал прекрасно помнил, как некоторое время назад его коллегой к власти был приведен самый что ни на есть козел – эдакий безликий, бестолковый и бесхребетный персонаж, которому, к тому же, подставили заморскую свинью, а он и рад стараться. В общем, неоднократно опоросившись, свиное рыло тем самым привязало бородатого к себе, что называется, морским узлом. Таким вот нехитрым способом наш козел стал, с позволения сказать, козлить зверей в собственном лесу, находясь под лапой у своей толстой, мерзкой заморской свиньи. Это, кстати, он несколько раз ставил нерпу смотрящей за лесом… Я уже писал, чем сии эксперименты закончились. Так вот, памятуя об опасности возникновения очередной смуты, шакал решил не давать больше шанса коллегам изменить ситуацию в лесном политикуме и навести порядок собственными лапами.

Помирив между собой хищников, далее предстояло провести шоу под громким названием «Суд над провинившимся». Как оказалось, не одна косуля была задрана в тот злополучный день. Не повезло и старому, безобидному, слепому кроту. Ему ломали ребра, топтали лапами, загоняли когти под шкуру – издевались, одним словом. Причем, если задранную косулю наполовину сожрали, то крота просто убили. Смерть его была ни чем иным, как развлечением разгулявшихся хищников, участие в котором принимали собаки, лисы и волки.

Среди этой разношерстной толпы затесался тщедушный шакаленок, который, будучи покрываем старым шакалом, абсолютно потерял ощущение реальности, и время от времени забывал – кто он есть на самом деле. Мало того, что он отгородил кусок леса, обозвав его своими владениями, так еще и издевался над живущими в нем обитателями, вел себя по-хамски, вызывающе и нагло, как последняя волчина. Крот случайно попался ему на глаза, когда эта скотина с сотоварищами навеселе обходила владения с целью поохотиться забавы ради. А так как публика сия в приподнятом настроении вела себя вызывающе громко и намерения ее были видны затравленным травоядным за версту, то кроме крота «охотникам» никто не попался. Вот шакалишка на нем и отыгрался – подначивал компаньонов, пинал бедолагу лапами да перекусывал кости обреченному. Справедливости ради стоит отметить, что шакаленок этот своими выходками достал не только хищников, но и самого царского советника. К тому же, был он хоть и шакалом, но не чистокровным – чего-то там в крови было намешано. Вот и решил старый советник устроить над ним показательный процесс, дабы притупить бдительность не токмо медведеву, но и остального зверья лесного.

Виновного посадили в яму и дали травоядным волю обличать провинившегося. Чего только не услышал в свой адрес шакаленок… На третьи сутки зверье перестало идти к яме и высказываться, ибо, во-первых, забава поднадоела, а во-вторых – жалкий, оплеванный вид загнанного хищника не радовал сердобольных травоядных: их грызли, рвали на части, душили, но стоило вчерашнему тирану оказаться в роли жертвы – как его тут же начинали жалеть. Такие они – травоядные… Старый шакал, зная эту особенность, частенько манипулировал ситуацией. И в данный момент выбрал для судилища самый подходящий формат: дату публичного осуждения шакаленка несколько раз переносили, вернее – зверям объявляли, что суд состоится тогда-то, а когда возмущенный плебс собирался на поляне – ему сообщали о переносе слушания. В конце концов, звери устали бегать туда-сюда, и на поляну прибывали только птицы да змеи.

Заседание, как правило, вел козел – это тоже была задумка шакала, ибо кто из травоядных усомнится относительно справедливости принимаемых решений, когда и жующих траву, и хищников судит представитель травоядной части лесной фауны. Козел, пользуясь привилегиями, данными ему старым шакалом, был, соответственно, и полностью им управляем. Своего мнения у него не было, а стало быть, справедливые решения принимались им, руководствуясь внутренним убеждением на основании всестороннего и объективного изучения дела провинившегося в строгом соответствии с неписанными лесными правилами… предварительно одобренные шакалом. Внутренние убеждения лесного судьи формировались либо указаниями шакала, либо подношениями сторон процесса. Старая бестия позволял козлу самостоятельно судить травоядных. Более того, он даже поощрял некоторый беспредел бородатого, который тот творил за капусту и морковь обвиняемых, однако, когда дело касалось хищников, то тут всегда последним было слово шакала. Со временем козел разленился: выхлопотал себе место проживания невдалеке от центральной поляны, дабы не напрягаться, пищу перестал добывать, так как «благодарные» животные с избытком покрывали его постоянно растущие запросы. Иногда козла даже видели на гульбищах хищников, правда, по большей мере – в роли обслуги или шута. Кроме перечисленного выше, козел был подлой, льстивой, двуличной и лицемерной скотиной. Одним словом – козел.

Шакал лихо управлял этим бесхребетным созданием, ибо животное желание набить брюхо за чужой счет затмевало в козлячьем мозгу все остальные позывы, даже весенние! Старый интриган время от времени устраивал козлу сеансы шоковой терапии, предавая гласности некоторые делишки бородатого. Последний, что называется, обделывался, и во всеуслышание пытался оправдаться: мол, зверье меня любит и потому приносит всякие подарки на всевозможные лесные праздники. Кто шишечку, кто желудь, а кто и капусты целый кочан. И таким вот нехитрым способом добра всяческого скапливались целые закрома. Съесть это все козлиная морда самостоятельно не могла, однако и делиться «честно заработанным» не желала. После двух-трех показательных порок козла либо съедали по-тихому, либо показательно разрывали – в зависимости от ситуации. На место «отправленного в отставку» любителя капусты находили другую морду козлиной наружности, ибо нагло, цинично и беспощадно судить соплеменников в угоду шакалу могли только козлы (во всех смыслах этого слова).

Когда в очередной раз на судилище почти никто не собрался, шакал позволил козлу начать процесс. Собаки притащили обвиняемого; вороны, лисы и волки изображали возмущенный беспределом провинившегося плебс, а несколько травоядных, случайно появившихся на поляне, должны были стать немыми свидетелями «справедливого и непредвзятого» суда. Публика, уставшая ждать начала шоу, стала галдеть, каркать, мычать, рычать, и вот – на поляну неспешно вышел козел. Старый шакал, как всегда, занял место на пригорке, невдалеке от организованного действа, при этом его никто не видел, но зато он четко контролировал ситуацию, созерцая всех и вся.

Защищал обвиняемого тоже шакал. Следует сказать, что защита в суде была извечным шакальим промыслом – напрягу немного, а выгода налицо. Как правило, после завершения процесса оправданный вынужден был работать на защитника всю оставшуюся звериную жизнь.

С к а з о ч н и к: Козлы судят, шакалы защищают…

Выйдя на середину поляны в сопровождении двух сук, козел начал процесс:

– Итак, зверье лесное, – неспешно обратился к присутствующим оратор, – собрались мы здесь, дабы предать справедливому, с позволения сказать, суду, жителя нашего леса, который в угоду собственным прихотям умертвил крота для потехи. Вот.

– Убить его… Разорвать… Утопить… Голодом заморить… – зашумели собравшиеся.

Подсудимый съежился, прижимаясь к стволу сосны, задрожал, и спрятал запуганные глазенки от присутствующих. Это тоже была уловка шакала-советника: он и не собирался наказывать представителя своей стаи, но проучить наглеца считал необходимым. После подобных спектаклей вырвавшийся из лап правосудия субъект до конца дней заглядывал в рот своему спасителю – старому шакалу.

Дав высказаться и выкричаться собравшимся, козел предоставил слово защитнику.

– Имея честь предстать пред очи ваши, зверье лесное, я хотел бы обратить внимание собравшихся на следующие факты, ставшие известными мне вследствие тщательного и скрупулезного изучения материалов дела, опроса свидетелей и некоторых логических выводов, прийти к которым после моего рассказа сможет каждый присутствующий. Мне также хотелось бы выразить свою признательность уважаемому судье, чьи справедливые и объективные решения известны не только в нашей части леса, но и в дальнем залесье.

Козел великодушно кивнул шакалу, демонстрируя тем самым свою благосклонность.

– Итак, – продолжил адвокат, – что же нам известно из данного дела? То, что крот умер…

– Да не умер, а убили его! – зашумели травоядные.

– Не буду спорить с уважаемым собранием, – продолжил слащавым голоском шакал-защитник, – скажу лишь, что убийство убийству – рознь, ибо одно дело, когда жертва подверглась нападению и ее умертвили, а другое – когда нападающий сам стал жертвой, в результате неблагоприятного для него стечения обстоятельств.

Публика застыла, разинув пасти от услышанного. Даже козел, получивший указание от медвежьего советника и ломающий башку над тем, как бы поделикатнее оправдать негодяя, перестал жевать и округлил свои бестолковые глаза. На поляне образовалась пауза и провинившийся, раскрыв зенки, с надеждой посмотрел в сторону адвоката.

– Я продолжу, с вашего позволения, – прервал молчание шакал.

Козел несколько раз нервно кивнул.

– Конечно, уважаемый, конечно, – проблеяла козлиная рожа. Старый плут понимал, насколько этот защитник, выдумай он что-нибудь экстраординарное, сможет облегчить его нелегкую козлиную долю, ибо оправдать наглеца, чьи зубы отпечатались на теле жертвы, было ой какой нелегкой задачей.

– Что всем нам известно? Что кто-то как-то вроде бы видел, как подсудимый собственнозубно загрыз крота… – сделал многозначительную паузу защитник и продолжил: – Однако, наличие отпечатков зубов на загривке покойного еще не является свидетельством насильственной смерти того, чей загривок был, собственно, продырявлен.

– Да как же не является? – возмутились присутствующие. – Пол-леса видело, как этот зверь впился зубами в шею бедного крота, и тот умер…

– Правильно, но только это часть правды, – с умным видом заметил защитник. – А истина кроется в следующем: констатировать факт убийства означенного крота, опираясь только лишь на субъективные зрительные ощущения свидетелей произошедшего, без учета объективных данных, добытых в результате следственного эксперимента, будет преступным с точки зрения самого процесса правосудия, как такового. Более того, осуждение зверя, запуганного гневом присутствующих, посаженного в яму и доведенного ошибочным стадным мнением до состояния, близкого к критическому, является преступлением, преследуемым по неписанным лесным правилам. Ибо не должно наказывать неповинных зверей только потому, что кому-то хочется считать их виновными. И не пристало нам, живущим в самом лучшем в мире лесу, опускаться до, с позволения сказать, самосуда, игнорируя всеобщепринятые права зверей на осуждение в соответствии с совершенным деянием, то есть – на правосудие.

Все притихли, и даже вороны перестали каркать.

– Молодец, лихо заворачивает, – сказал про себя старый шакал, понимая, куда клонит защитник. – Моя школа.

– Не буду вас томить, уважаемое собрание, а перейду к неоспоримым фактам, добытым следственным путем на основании всестороннего и объективного изучения рассматриваемого происшествия. Так что же, собственно, было установлено следствием? Собака-ищейка, чей нюх способен различить даже в простом зверином пуке употребление в пищу издавшим такой пук вершков либо корешков растительных субстанций, вызывающих галлюцинаторные видения и необоснованные приступы агрессии, подтвердила наличие таких составляющих в останках покойного крота, а именно: уважаемый эксперт, изучив предоставленные на экспертизу материалы, утверждает, что потерпевший крот перед отходом в мир иной наелся шляпок мухоморов, закусив их листиками конопли, усилив тем самым действие грибов. Как свидетельствует молва, данная смесь приводит особь, принявшую ее, в состояние повышенной агрессивности, что, собственно, свидетели и наблюдали. Крот, одурманенный зельем и ничего не видящий по причине слепоты, стал самым наглым образом оскорблять прохожих, а именно – компанию, в которой находился мой подзащитный. Отдыхающие хищники, хоть и являются декларативно опасными для травоядных, тем не менее, в данный вечер никого не трогали. Не так ли?

Зверье притихло: а ведь и правда, в тот вечер компашка-то никого и не задрала, кроме крота.

– Дальше – больше, – продолжил уверенным голосом защитник. – Поняв, что гуляющая компания ввиду своей толерантности и воспитанности не намерена отвечать на хамские выходки, вышеозначенный крот перешел к активным действиям и попытался укусить волка за лапу. Не так ли, уважаемый волк?

– Точно так все и было, точно так, – с умным видом кивнул матерый волчара.

– Именно так, то есть гав, – сбрехнул пес. – Вот молодец адвокат, все по совести разузнал, вот молодца.

– Когда волк отпрыгнул, испугавшись зубов озверевшего животного, крот запустил тяжеленным камнем в моего подзащитного, отчего на левой лапе у него образовалась огромных размеров гематома.

Подзащитный продемонстрировал собравшимся левую лапу, принявшись тереть ее и корчась, будто она и вправду болела.

– Так чего же у крота все кости переломаны? – пискнул кто-то из толпы.

– А я отвечу! – уже с вызовом рявкнул защитник. – Оскорблений и брошенного камня кроту показалось мало, и он схватил дубину, приобщенную к делу в качестве вещественного доказательства.

Говоря это, защитник достал огромного размера дрын и продемонстрировал собравшимся. Публика зашушукалась:

– Дык ведь крот не смог бы даже поднять ентого…

– А кто сказал, что он его поднял? – зло зыркнул говоривший. – Я сказал, что крот схватил дубину. Пес, испугавшись выпада крота, попытался отбежать на безопасное от нападавшего расстояние, и зацепил это самое орудие, оказавшееся в зубах крота, отчего оно сыграло и подбросило нападавшего на внушительную высоту. Место инцидента, как известно, расположено в каменистом ущелье. Крот, не сгруппировавшись по причине своего неадекватного состояния, упал на камни. Так как в подобном состоянии любой бы не почувствовал боли, то и покойный не ощутил, как сломал несколько ребер при падении.

– Складно поет, – ухмыльнулся старый шакал, – молодец.

– Дак, а зубы шакальи на шее крота как оказались? – никак не унимались травоядные.

– А я и на это отвечу, – уже брызжа слюной почти закричал защитник. – Крот, как оказалось – безжалостный и бесчувственный преступник – решил порвать хоть кого-нибудь из отдыхавшей компании, и с этим агрессивным намерением неожиданно прыгнул с камня в гущу сбившихся от испуга хищников. Понятное дело, они с перепугу бросились врассыпную, а поскольку побежали все одновременно, то кто-то из компании сбил моего подзащитного с лап. Шакаленок даже заскулил от боли. И вот, в тот самый момент, когда мой клиент, мучаемый болевыми ощущениями, открыл пасть, дабы закричать, в нее и свалился крот. Мой подзащитный, безусловно, хотел сразу же выплюнуть разбушевавшееся животное и спасаться бегством, но в это время на морду обвиняемого всей тушей упал поскользнувшийся волк, захлопнув тем самым пасть подсудимого, от чего и издох впоследствии взбешенный крот.

Шакал-защитник, оценив эффект, произведенный рассказом, продолжил:

– Может, кто-то сомневается в законности и правильности проведенного следственного эксперимента?

– Нет, все так и было, – зашумели волки.

– Точно, точно так все и случилось, – залаяли собаки.

– Вот молодец защитник – такое дело раскрутил, вывел слепого бандита на чистую воду! – закаркали вороны. – А ведь мы-то чуть не заклевали сдуру невиновного. Свободу шакаленку!

Даже травоядные притихли, поддавшись охватившему всех присутствующих настроению. Зерно сомнений, посеянное защитником, принесло свои плоды – мелкая живность стала тихонько расползаться с судилища, как говорится, от греха подальше, ибо за несбывшимися ожиданиями правосудия могли последовать вполне реальные репрессии оправданного зверюги, возможно, запомнившего – кто на него во время процесса хвост пружинил.

И вот, когда решение дела казалось очевидным, когда у присутствующих не было сомнений в освобождении шакаленка из-под стражи, когда сам обвиняемый почуял своим мокрым носом запах свободы – старый шакал подал знак козлу и тот незамедлительно заблеял:

– Не превращайте суд в балаган. Тихо, морды звериные!

Порядок на поляне навели волки – по команде незримо присутствующего советника правителя. Когда собравшиеся животные замерли, дабы выслушать, казалось бы, логичный оправдательный приговор, козел сказал:

– Я решил не поддаваться сиюминутному настроению и перенести принятие решения на другой день. О дате очередного заседания будет сообщено дополнительно, – договорил бородатый и медленно удалился.

Обвиняемый шакалишка взвыл, а волки, лисы и травоядные разинули пасти. Старый шакал был мастером нестандартных решений. Кто-кто, а он умел удивлять. Причем делал это не только ради развлечения (хотя и это, конечно, тоже имело место быть), а и выгоды для. В данном случае старый хитрец преследовал несколько целей: во-первых, молодой шакал получит неплохой урок, оказавшись вновь в яме для обвиняемых; во-вторых, чем страшнее сегодняшнее заточение – тем слаще будет свобода, дарованная завтра. Угадайте, кому, в конце концов, освобожденный будет обязан? И кого будет потом слушаться вырвавшийся из беспощадных лап лесного правосудия шакалишка? То-то же…

С к а з о ч н и к: Честно говоря, я так и не придумал, чем закончилась история с этим шакаленком. Вероятнее всего, меч Фемиды вряд ли обрушится на голову негодяя, пока советником у медведя будет шакал.

Вот таким нехитрым способом порядок в лесу был восстановлен, хотя, если говорить откровенно – в лесу был узаконен беспредел. Но так в лесных угодьях было всегда, и не только в описываемых нами. Чем больше кричат науськиваемые шакалами вороны о равенстве и правах травоядных – тем больше пропасть между ними и хищниками. Тем меньше прав у этих самых травоядных. А стало быть, одни имеют право жрать кого попало и при этом выходить сухими из воды, а у других есть только право не попасться на зуб.

Старое зверье, особенно совы и черепахи, еще помнили времена, когда лесом правил тигр. Его никто никогда не выбирал на должность правителя, ибо весь этот лес и так принадлежал ему, зато жилось при нем зверью неплохо. Хотя исключения тоже были, и это были шакалы. Тигры, понимая деструктивную сущность шакалов, не допускали их ни к управлению, ни к службе. Более того – им даже запрещалось появляться в центре леса и жить среди остальных зверей. Шакалы, в свою очередь, ненавидели тигров, и как только представилась такая возможность, устроили бунт и разорвали большую часть тигриного прайда, а уцелевшим пришлось бежать в соседние леса. С этого времени на описываемых территориях хорошо жилось только шакалам, контролируемым ими правителям да их прислужникам, которых использовали все те же шакалы. Остальным же все это время рассказывали, что жизнь в лесу становится все лучше и лучше…