Сказка на ночь

– Там я сделал первую насечку на прикладе Убийцы.

Тропинка вывела их прямо к дому бабушки Греты. Вот-вот навстречу должна была выбежать Нина, если бабушка опять не посадила ее на цепь

– Очень интересная история, – сказала Эрика, глядя на Рудольфа снизу вверх. – Я даже не заметила, как мы пришли. А это ружье у вас с собой?

– С собой, – охотник постучал костяшками пальцев по деревянному футляру с выжженной головой волка. – Только оно заперто. После второго десятка насечек с ним стало действительно не просто сладить.

– Значит, посмотреть не получится, – огорчилась Эрика. Подумала. – Но вы зайдете к бабушке Грете на чай?

Охотник замечательно рассказывал истории. И они были так непохожи на скучные сказки в ярких обложках, которые ей читали бабушка и мама.

– Прости, Эрика. С чаем ничего не выйдет, – покачал головой Рудольф. – Я проводил тебя и мне надо идти дальше. Я ищу одного человека. И чем скорее я его найду, тем лучше. Для всех.

Эрике очень не хотелось расставаться с охотником. Но ее ждала бабушка, ждала лекарств из аптеки. Надо было идти. И охотник тоже спешил, озабоченно поглядывая на большие стальные часы с множеством стрелок.

– А что это за человек? – спросила Эрика напоследок. – Может, я его знаю?

Рудольф достал из большого нагрудного кармана сложенную вчетверо газету. Развернул. Показал Эрике первую страницу.

– «Необычайная находка в горах», – прочитала девочка заголовок по слогам. И ниже, мелким шрифтом. – «При закладке новой церкви было обнаружено древнее захо… захоро… за-хо-ро…»

– Захоронение, – подсказал Рудольф. – Могильник.

– Ой, это же патер Ладвиг на фотографии! Наш священник! – обрадовалась Эрика. – Вот куда он уезжал!

– Кто из них патер Ладвиг? – спросил Рудольф. Голос у него стал очень серьезным.

На газетной фотографии было пять человек. Трое в рабочей одежде и два священника. Эрика заметила, что над всеми, кроме патера Ладвига, карандашом поставлен крестик.

– Вот он, – показала девочка пальцем. – Вы его ищете, да?

– Ты знаешь, где его найти?

– Конечно! Я вам объясню, как дойти до церкви и до его дома. – Эрика задумалась, просияла. – Только зачем вам идти куда-то, если патер вот-вот будет здесь?

– Будет здесь? Почему?

– Моя бабушка больна. И он ее навещает почти каждый день.

– И сегодня?

– Я встретила патера Ладвига незадолго до вас. Он сказал, что идет к бабушке Грете.

На лбу охотника появилась озабоченная складка. Он посмотрел на дом, на Эрику. На футляр у себя в руках.

– Вот что, Эрика, – сказал Рудольф. – Давай сыграем с тобой в игру.

Бабушка Грета запирала дверь только на ночь. Последние годы она все реже вставала из своего кресла-качалки. Сидела у окна, накрыв больные ноги цветастым пледом. Дверь не запирала, чтобы мог войти молочник, священник или деревенский врач – ее дочка, мать Эрики. От незнакомцев ее покой оберегала верная Нина.

– Нина, Нина, – позвала Эрика.

Но овчарки нигде не было видно. «Наверное, опять спит», – решила девочка. И толкнула дверь, входя в дом.

– Здравствуй, бабушка!

– Эрика, милая, – бабушка наклонилась из кресла, обняла ее. – Ну, наконец-то. Я думала ты уже совсем забыла свою бабушку Гретхен.

– Нет, бабушка, что ты, – Эрика выкрутилась из бабушкиных рук, пахнущих мятой. – Знаешь, кого я встретила по дороге?

– Кого, милая?

– Ох… одного человека. – Эрика вовремя вспомнила про игру, которую придумал Рудольф.

Условием игры было – не рассказывать про охотника, если патер Ладвиг в гостях у бабушки.

Священника здесь не было. Если он еще не приходил, рассказывать было нельзя. Но если он уже ушел, то можно. А рассказать так хотелось!

– Какого человека? – спросила бабушка, покачиваясь в кресле.

Отложив вязание в сторону, она сложила ладони поверх пледа.

– Патера Ладвига, – нашлась Эрика. – Он к тебе еще не заходил?

Надо же, и врать не пришлось. Все-таки она ужасно находчивая.

– Был и уже ушел, – сказала бабушка. – Даже чаю не выпил. Вечно он куда-то спешит, наш патер

Эрика тут же обрадовалась и огорчилась.

Огорчилась, что игра закончилась, даже не начавшись. Теперь ей не надо подавать тайный сигнал Рудольфу, если патер Ладвиг в доме.

А обрадовалась возможности рассказать бабушке Грете про сероглазого охотника.

– Охотник? Вервольфы? Милая, никаких вервольфов не бывает, – бабушка покачала головой в белом чепце. – Нельзя же слушать, что тебе рассказывают всякие бродяги.

– Он не бродяга!

– Бродяга, а кто же еще? Ходит по лесу, пугает маленьких девочек.

– Бабушка, он меня не пугал.

– Надо будет сказать матери, чтобы пожаловалась полицмейстеру. И заперла тебя дома на пару дней.

Эрике хотелось расплакаться. Ну почему, почему взрослые всегда все портят? Никакой Рудольф не бродяга! И не надо ничего рассказывать толстому уродливому полицмейстеру!

– Милая, а теперь сделай, пожалуйста, бабушке чай, – попросила бабушка Грета. – Вскипяти чайник и завари. Справишься?

– Конечно, бабушка.

Эрика шмыгнула носом. И, нарочно пришаркивая ногами, как бабушке не нравилось, поплелась к печке.

От обиды она даже забыла, что Рудольф ждет хоть какого-то ее знака, спрятавшись в зарослях.

Пузатый бабушкин чайник, купленный еще до рождения Эрики на бременской ярмарке, скоро начал булькать и шкворчать. Эрика залезла на стул и вынула из буфета чашки. Свою маленькую, с рисунком цветов. И большую зеленую бабушкину.

Спустившись, Эрика поставила чашки рядом. Положила в свою три ложки сахара. Сахар бабушка держала только для гостей, у нее была такая болезнь, что ее нельзя было сладкого.

А вот патер Ладвиг наоборот, жить не мог без сладкого. Чай он пил приторный, аж противно. И всегда носил с собой пригоршню тянучек. Если не случалось поблизости детей, все съедал он сам.

– Милая, положи мне шесть ложек, – попросила бабушка Грета.

– Бабуля, ты что? Тебе же нельзя.

– Эрика, делай, что тебе говорят, – строго сказала бабушка. – Ты совершенно неуемная сегодня.

– Бабушка!

– Помолчи, – сказала бабушка Грета другим тоном. – Кто-то ходит за стеной.

Тишина. Булькает вода в чайнике, и шипит газ, перетекая из баллона в печку.

– Я ничего не слышу, – прошептала Эрика.

Бабушка поднесла палец к губам. Повернула голову боком к стене.

Эрика очень удивилась. Из-под чепца торчало бабушкино ухо. Оно выглядело очень большим. Как и ноготь на прижатом к губам пальце. Эрика потерла глаза кулачками. Ничего не изменилось.

«Бабушка Грета, а что у тебя с ухом? И с пальцем?», – хотела спросить Эрика. Было очень страшно от этих неслышных шагов за стеной.

Хлопнула входная дверь.

– Бабушка, это Рудольф! – радостно закричала Эрика. Ей стало стыдно, что она такая трусиха.

Стыд тут же сменился обидой. Охотник совсем не обратил на нее внимания, даже не глянул в ее сторону.

Он прошагал на середину комнаты. В левой руке у него была собачья цепь с порванным ошейником. В правой черная тряпка.

Ружье по имени Волчий Убийца, без всякого футляра, висело у охотника на плече.

– Я нашел это возле стены дома, с обратной стороны, – сказал Рудольф.

И кинул цепь на пол. Эрика увидела, что там, где цепь крепилась к будке, ее звенья разорваны. С какой же силой надо было дернуть?

– Мне кажется, что кто-то убил вашу собаку. А затем использовал цепь, как пращу, чтобы зашвырнуть труп в лес. Этот кто-то не мог войти в дом, пока его охраняла собака с «глазами ангела»

«Глаза ангела». Белые круги вокруг глаз на черной морде Нины. Бабушка говорила, что они отпугивают всякую нечисть. Мама всегда смеялась над ней.

– Но он все-таки вошел. Потому что в сарае лежало вот это.

Разворачиваясь, черная тряпка упала поверх цепи. Ряса священника. Порванная пополам сверху донизу.

– Он очень торопился ее снять, – сказал Рудольф Вольфбейн, охотник на оборотней.

– Бабушка! – закричала Эрика. – Бабушка, надо скорее уходить! Он прячется в доме!

Бабушка Грета покачивалась в кресле туда-сюда не сводя с охотника широко распахнутых глаз. Она казалась бы спящей, если бы не выкаченные желтоватые белки и черные озера зрачков.

«Наверное, бабушка очень испугалась», – подумала Эрика. Она шагнула к бабушке, чтобы ее успокоить. Сказать, что все будет хорошо, Рудольф их защитит.

– Эрика остановись, – сказал охотник так, что не послушаться было нельзя. – Он не прячется в доме. Иди ко мне.

– А где же он?

Из-под пледа, укрывающего бабушку Грету, донеслось громкое урчание, заглушившее даже чайник. Только сейчас Эрика заметила, как вздулся живот бабушки.

– Эрика, иди ко мне, – сказала бабушка густым, чужим голосом. – Не слушай этого бродягу милая. Иди к бабушке Гретхен.

Бабушка протянула к Эрике огромные, распухающие на глазах ладони. И начала вставать с кресла.

– Беги Эрика! – крикнул Рудольф. – Беги!

Она не успела.

То, что представлялось бабушкой Гретхен, прыгнуло через всю комнату, опрокидывая стол! Ему не помешал даже огромный болтающийся у самых коленей живот. Бабушкино платье задралось на нем, обнажая мертвенно-бледную кожу с синей паутиной вен.

К этому ужасному булькающему бурдюку оно прижало Эрику, сжимая ее горло необычайно сильной ладонью. Свободной рукой оно погрозило Рудольфу указательным пальцем.

– Охотничек! – в бабушкином горле толкались, мешая друг другу, целых три голоса. В одном из них узнавался австрийский выговор патера Ладвига. Третий, глухой и скрипучий Эрика не знала. – Вот и встретились. Опять ты опаздываешь.

– Отпусти девочку, – глаза Рудольфа смотрели на Эрику поверх ствола Волчьего Убийцы.

В них была усталость бессонных ночей. Долгого ожидания. Нескончаемой погони.

– Отпустить? Ну, как же я отпущу мою внучку? Мою прихожанку? – оборотень рассмеялся на три голоса. – Мой ужин?

Грозящий Рудольфу палец отрастил длинный блестящий коготь. Оборотень провел им по щеке Эрики. Девочка дернулась от прикосновения металла.

– Сжег и сожрал Хозяина, – забормотал над ее головой третий, незнакомый голос. – Сжег кожу, сожрал тело. А потом пришла та, другая, которую он выпустил из льда. И выпила его тень, забрала жизнь и силу. Остался только я. Я остывал среди углей и ждал. Знал, что за мной придут.

– И я пришел, – закончил он голосом патера Ладвига. – Новое тело, новая жизнь. Теперь я Хозяин.

Кожа на левой руке оборотня лопнула. Пять длинных стальных когтей блеснули перед глазами Эрики.

– Ты думал, что все закончилось, Убийца Волков?

– Все закончится сейчас, – сказал Рудольф. – Для тебя.

Искаженный смех священника.

– Ты думаешь о том же, что и я, охотник? Думаешь о разлете дроби? О маленькой девочке, которая стоит между мной и Волчьим Крюком?

– Я думаю, что чайник уже закипел, – сказал Рудольф.

И подмигнул Эрике.

Эрика всегда была сообразительной девочкой. Правильно поступать ей с самого начала мешал страх.

Теперь страх весь закончился. Как будто она, Эрика Браут, уже умерла. И ничего страшнее этого с ней не могло случиться.

Схватив бабушкин чайник, она плеснула из него на руку оборотня. И, вывернувшись из ослабевшей хватки, ему в лицо.

От воя зазвенела уцелевшая посуда в буфете.

Оно выло и рычало, зажимая руками расползающееся клочьями лицо. Всхлипывая, начало рвать и отбрасывать в сторону кожу.

От черт бабушки Греты ничего не осталось. Эрика увидела острый подбородок и запавшие глазницы патера Ладвига. Все в волдырях ожогов и сочащихся сукровицей трещинах. Начиная от скул, эта дикая маска стремительно зарастала жесткой черной шерстью.

Разрывая остатки губ, вперед двинулись острые клыки. Оборотень превращался в зверя, чтобы залечить свои раны.

– Эрика, отойди! – крикнул охотник.

Девочка бросилась в сторону, закрывая голову руками. Сзади раздался глухой удар и треск расщепляемого дерева. Следом оглушительный выстрел.

Оборотень висел, пригвожденный Крюком к стене. Раны, нанесенные серебряной дробью, почернели, выглядели обугленными.

– Эрика, тебе лучше выйти на улицу, – сказал Рудольф, не поворачивая головы. Он не отрывал глаза от оборотня.

– Я останусь здесь. Мне совсем не страшно.

– Эрика, тебе не на что здесь смотреть.

– Я хочу увидеть, что вы сделаете с ним. Я хочу запомнить.

Рудольф повернулся и взглянул на нее. Ничего не сказал больше.

Он понял.

С помощью катушки под стволом он смотал трос, привязанный к Волчьему Крюку. Сильно рванув ружье, выдернул Крюк из стены и из тела оборотня.

Вервольф рухнул на пол. Раздался слабый стон.

– Он жив?

– Как видишь, – держа ружье в одной руке, охотник осторожно приблизился к оборотню. Второй рукой достал из ножен под курткой длинный, очень широкий нож. – Чтобы покончить с ним мало одного серебра. Нужен огонь.

– Огонь, огонь, огонь, – забормотал на три голоса оборотень. Его пальцы с отвратительным звуком заскребли по полу.

Охотник наступил на запястье руки с железными когтями. Занес руку с ножом.

– Отвернись, – сказал он Эрике.

Она не стала отворачиваться.

Охотник взял отрубленную по локоть руку и бросил ее в духовку. Зажег огонь.

– Эрика, где здесь запасные баллоны с газом? – спросил он.

– Наверное, в сарае, – ответила девочка, не сводя глаз с тела на полу.

Оставшись без руки, оборотень перестал биться. Тихо лежал, бормоча что-то едва слышное.

Охотник направился к выходу.

– Не бойся, – сказал он Эрике. – Тварь теперь не опасна. Все ее сила была в железных когтях, которые по глупости примерил ваш священник.

– Я не боюсь.

Она и правда не боялась.

– Молодец. Но если он попробует встать, сразу зови меня.

Рудольф вышел.

Эрика осталась наедине с оборотнем. Из духовки тянуло мерзкой вонью.

– Эрика, – услышала она слабый голос.

Голос патера Ладвига. Он больше не двоился и не троился.

И лицо, смотревшее на девочку снизу, было почти человеческим. Только сильно изуродованным кипятком и дробью.

– Эрика, девочка моя, что я наделал?

Единственный уцелевший глаз священника плакал.

– Я убил. Убил их всех. Моих товарищей. Нину. Твою бабушку. Всех остальных. Что я натворил???

Эрика подошла на полшага ближе. Сама не зная почему, она была уверена, что с ней говорит человек, а не зверь.

– Это были не вы, патер, – сказала девочка. – Это был злой дух, который жил в железных когтях.

– О, что же я наделал, Боже! Простишь ли ты меня? Простишь ли ты меня, Эрика?

– Я совсем, совсем не злюсь на вас, патер Ладвиг, – девочка покачала головой. – Вы всегда были хорошим

– Эрика, ангел мой…

От рыданий огромный живот оборотня заколыхался. На губах священника вспенилась кровь, потянулась струйкой из уголка рта. Глядевший на Эрику глаз затуманился.

– Патер Ладвиг?

Он больше не замечал ее. Бывший священник, заблудившийся на темной тропе запретного знания, обратил свой взгляд и речь к кому-то другому.

Теперь он говорил по латыни. Эрика не понимала ничего, хотя отдельные слова казались ей знакомыми. Она слышала их в церкви, по воскресеньям.

Патер Ладвиг все говорил, и говорил. Без остановки, пока не вернулся Рудольф.

Охотник принес тяжелый газовый баллон, кинул его на пол. Ударом приклада сбил вентиль.

– Быстро наружу, – приказал он, откручивая духовку на самый сильный огонь.

У самой двери Эрика бросила взгляд назад, на патера Ладвига. Он замолчал, прикрыл единственный глаз. Страшное его лицо разгладилось. Не в покое, а в ожидании покоя.

– Бегом, Эрика, – приказал Рудольф, захлопывая дверь. – Сейчас здесь все взорвется.

Они побежали. По дороге Рудольфу пришлось взять Эрику на руки, у девочки подгибались колени.

Отбежав шагов на двести от дома, Рудольф остановился. Повернулся к дому лицом. Застыл в ожидании

Сквозь куртку Эрика чувствовала, как бьется его сердце.

– А что такое mia pulpa? – спросила она.

– Чего? – не понял охотник.

– Mia pulpa. Я слышала, как это повторял патер Ладвиг.

– А, mea culpa, – сказал Рудольф. – Моя вина.

– Моя вина? – повторила Эрика.

– Mea culpa – «моя вина» по латыни. Это слова из молитвы. Патер Ладвиг просил прощения у Бога.

– И Бог простил его?

– Не знаю, Эрика. Говорят, что Бог прощает всех.

– Ты веришь этому?

Рудольф Вольфбейн помедлил.

– Я, – начал он.

Остальные его слова заглушил взрыв.