Что замечтались, полковник?
Так вопросил, под самым ухом Грызуна, насмешливый голос. В то же время чей-то ус фамильярно тронул его по плечу.
Грызун с высоты своего муравья-коня искоса оглядел вопрошающего.
То был одного с ним роста силач-муравей. Но силач этот не был из породы рыжих. Цвет кожи у него был бурый и на груди у него красовался ярко красный щиток.
- С кем имею честь?.. -сдержанно спросил в ответ Грызун.
- Такой же атаман, как и вы, полковник, только племени муравьев-скотоводов. Зовут меня Сосуном, а прозванье мне - Губа-не-дура.
- Очень рад, - вежливо промолвил Грызун и, в свою очередь, назвал себя.
- Муравей-богатырь? - переспросил Сосун. - Что ж! прозвище, мне кажется, вами вполне заслуженное. Вон с того дерева я наблюдал за всем ходом боя. Вы работаете удивительно чисто. А при всем том, скажу… все-таки…
- Что все-таки?
- Вы не обидитесь, полковник? Я говорю с вами, как равный с равным…
- Говорите.
- За что столько погубили муравьиных жизней?
Он указал на поле сражения, усеянное телами черных, а кое-где и рыжих муравьев.
- Да коли без этого было нельзя?..
- Будто нельзя? Вам требовались невольники, не так ли?
- Так.
- А без них вы разве не могли обойтись? Разве вам самим не сладить с вашим хозяйством?
Новый знакомец высказывал именно то, на что он сам, Грызун, еще намедни намекал матери-муравьихе. Но та пристыдила его на первых же словах перед всей компанией рыжих. Мелочные заботы о куске хлеба, о детях лежали на обязанности мелкоты-рабов. Он же был благородный воин…
- Я, прежде всего, воин и исполнял свой долг… - заговорил он.
- А между тем, все же находите нужным оправдываться? - заметил, усмехаясь, Сосун. - Qui sexcuse - sассuse, monsieur. (Извиняешься - так значит, виноват, сударь). А давеча, вместо того, чтобы ликовать по случаю своей победы, вы были так подавлены, убиты, будто сами потерпели поражение. И я вам объясню причину: в душе вы точно потерпели поражение. Вы должны были втайне сказать себе, что без надобности принесли в жертву сотни себе подобных.
- Вовсе не себе подобных! - перебил запальчиво Грызун и собирался еще что-то добавить, но внезапно замолк.
Мимо их дефилировал уже арьергард рыжих грабителей. В то время показался один рыжий силач с непосильною ношей: он волок за собой большущий кокон. Трое мелких чернокожих вцепились сзади в рыхлую оболочку кокона и тем еще более затрудняли движение грабителя.
- Сейчас пустите его! - коротко и повелительно крикнул карапузам Грызун.
- Никак, сударь, невозможно-с! - плакались те в ответ. - Это царский детеныш… будущая принцесса и мать чернокожих… Насквозь даже слышно, как дышит голубушка, как бьется…
- В последний раз говорю вам: пустите! - грозно объявил Грызун.
- Ее-ей, не смеем… Мы ведь дядьки ее…
Грызун, без дальних разговоров, соскочил наземь. Через мгновенье все три малютки-дядьки кубарями разлетелись по сторонам. Но, увы! и самой принцессе их пришлось плохо. Держались они, видно, за оболочку кокона слишком крепко; тонкая оболочка порвалась; заключенная внутри крошка-муравьи-ха, корчась и извиваясь, выползла наружу.
Грызун бережно поднял ее с земли и передал с рук на руки тому самому рыжему, что притащил ее в коконе.
- На вот, неси дальше. Только смотри у меня, не помни!
- Виноват, полковник, - вмешался тут Сосун, молча наблюдавший до сих пор за всей сценой. - Что, скажите, станется с этой бедняжкой?
- То же, что с другими, - отвечал Грызун, - мы ее вырастим, а потом…
- А потом завалите работой?
- Ну, разумеется.
- Да что вам в одном-то лишнем рабочем? А здесь, дома у себя, как мать-муравьиха, она положила бы сотню тысяч яиц и из них вышло бы столько же трудолюбивых чернокожих…
- Которых мы в свое время могли бы также увезти в неволю? - смеясь, подхватил Грызун. - Что правда, то правда! Что выгоднее: один ли рабочий теперь или, немного погодя, сто тысяч их? Конечно, сто тысяч. Да, разница большая.
Он кивнул ближайшему из трех чернокожих.
- Подойди-ка сюда, любезный. Возьми обратно свою принцессу. Донесешь ли?
- Донесем-с. Много благодарен, сударь…
И, сгибаясь чуть не до земли под живою ношей, он скрылся за воротами муравейника. Товарищи собирались было последовать за ним. Грызун остановил их:
- Вы куда, чумазые? Назад!
Потом указал на них своим двум рыжим подчиненным: грабителю и тому, что служил ему, Грызуну, конем:
- Отвести их, куда следует.
Пленники бухнули в ноги победителю:
- Батюшка, не губи!
- В самом деле, что вам толку-то в них? - вступился опять Сосун. - Что из малых детенышей вы можете воспитать себе послушных слуг - это я понимаю. Но взрослые враги всегда будут врагами…
- Да, чего доброго, возмутят и послушных, - досказал Грызун.- Справедливо. Ну, любезные, благодарите Бога и вот этого господина. Налево кругом, марш!
Пленники не дали повторить себе команды и побежали без оглядки.
- И вы ребята, ступайте-ка домой, - обратился Грызун к своим двум подчиненным, - скажите, что скоро буду.
Атаманы остались одни.
- Мне, признаться, хотелось еще побеседовать с вами, - сказал Грызун своему новому знакомцу. - Ваше бурое племя считается у нас, между муравьями, наравне с нашим рыжим. Но скажите, неужели вы вовсе обходитесь без рабов?
- Вовсе.
- Правда, у вас куда меньше дела…
- Не думаю. Запасы на зиму мы собираем точно так же, как и вы; детей своих так же воспитываем; да сверх того, у нас есть такие занятия, которых нет у вас: это молочное хозяйство.
- Да будто уж оно так сложно?..
- А не угодно ли убедиться своими глазами? Чужих мы к себе вообще не допускаем. Но для вас, полковник, сделаем исключение. За безопасность вашей особы я отвечаю своим офицерским словом. Угодно?
Он прямодушно протянул Грызуну свой ус. Тот крепко потряс его.
- С удовольствием принимаю ваше любезное приглашение.