Сказка о спящей красавице

Глава 7. Беды прошлого и настоящего.

В этом королевском дворце ни от кого не требовали строгого соблюдения этикета. Да и этикета, как такового, по-моему, не было. Завтрак, обед и ужин готовились к определённому часу, но никто не обязывал обитателей замка собираться за одним столом. Званый обед, как вчера, – дело другое. Если же подобного мероприятия не было, каждый мог поесть в большом зале рядом с кухней, устроившись за длинным столом, в компании или в одиночестве – как ему в данный момент угодно. Или, набрав всякой еды, уйти в свои покои. Не знаю, у всех ли тут была личная прислуга, но к нам четверым Антема приставила слуг. На следующее утро, сразу после завтрака, который я предпочла провести в одиночестве в своих апартаментах, молоденькая служанка по имени Лея сообщила мне, что королева и мои друзья ждут меня, чтобы всем вместе отправиться в магический замок.

– Мастер Селен сегодня отложил все дела ради новых гостей, – сказала девушка.

Антема и мои друзья ждали меня в одном из внутренних дворов замка в небольшом открытом автомобиле, похожем одновременно на вездеход и на последнюю модель пляжного кадиллака. Замшелая каменная арка соединяла этот дворик с тем, куда выходили окна моих покоев. Усевшись за руль, Антема повела машину по запутанному лабиринту дворов, площадок и хозяйственных построек так уверенно, что, казалось, могла бы проделать этот путь с закрытыми глазами. Королевский замок напоминал небольшой город, строившийся на протяжении многих веков, – настолько отдельные его части отличались друг от друга по стилю и степени древности. Всюду сновали люди: обычного роста и великаны, с кожей разного цвета и в самых разнообразных нарядах – от набедренных повязок до длинных одеяний с оборками и складками. Все наряды, даже самые пышные и «навороченные», были из лёгкой ткани. Я уже знала, что на Пандионе почти круглый год держится температура 25 градусов по Цельсию. Есть короткий сезон, когда она поднимается до 30, и ещё более короткий, когда падает чуть ниже 20, так что тёплая одежда в этом райском месте без надобности. Других гуманоидов мы сегодня во дворце не видели. Антема сказала, что большинство племён из других миров предпочитают жить отдельно, хотя места в замке навалом, несмотря на то, что многие его помещения ремонтируются. Селен, его мастера и знатоки с других планет постоянно придумывают новые удобства и всякие приспособления – например, для защиты замка, если на него вдруг нападут, но она надеется, что это не необходимость, а, скорей, перестраховка. Пандиона – гостеприимный мир, но не пустит сюда тех, кого не желает видеть своими гостями. Врата тут работают таким образом, что из другого мира их открыть практически невозможно, однако если здешние ходят в другие миры, то возвращаются сюда без проблем.

Миновав лабиринты дворов, мы минут десять ехали по дворцовому саду, плавно переходящему с лес, и наконец оказались на пологом холме, где перед нами открылась совершенно сюрреалистическая картина. То, что Лея назвала магическим замком, и впрямь напоминало замок какого-нибудь сказочного мага. Темный камень местами покрылся мхом, на многочисленных башнях и башенках крутились флюгера в виде фантастических зверей, а часть окон украшали разноцветные витражи. Почти со всех сторон замок окружали строения вроде ангаров и современных машиностроительных цехов, и над всем этим медленно плавали в воздухе многочисленные маленькие солнца – гелениты. По узкой дороге, петляющей между футуристско-абсурдистскими постройками, мы доехали до высокого каменного крыльца, где нас встретил улыбающийся хозяин всего этого научно-магического комплекса.

Работников у него тут была не одна сотня, но коллег десятка три, из которых двенадцать являлись его учениками. Он обращался к ним по именам, а они до сих пор называли его мастером, хотя уже сами достигли того уровня, когда в сообществе даркмейстеров дают звание «мастер». Все двенадцать пришли сюда вместе со своим учителем с Никты.

– Они согласились со мной, что наши никтианские коллеги отступили от кодекса. Орден даркмейстеров – это давно уже не только потомки Избранников Грифона, но его устав – почти что устав Ордена Грифона. Нас всегда считали тёмными магами, и скажу прямо – мы никогда не были ангелами, но у Ордена всегда имелся жёсткий набор принципов.

Говоря всё это, Селен разливал кофе по высоким кружкам, покрытым затейливой чеканкой. Я думала, от горячего напитка металлическая посуда сильно нагреется, но, осторожно потрогав резную ручку, обнаружила, что она почти холодная.

– Это очень простая магия, леди, – рассмеялся хозяин. – Куда сложнее было украсить эти кружки таким узором, но один из моих учеников отличный художник по металлу. Он посвящает этому искусству почти всё свободное время.

– А можно сделать такие узоры при помощи магии? – поинтересовался Джонни.

– Нет, мой юный друг. Для этого нужны душа и руки художника, его талант и мастерство. Впрочем, это тоже своего рода магия.

Мы беседовали в уютной комнате с высоким камином, мягкими кожаными креслами и резным деревянным столом. Три стены занимали стеллажи со старинными книгами, а четвёртая представляла собой застеклённую лоджию. Стекло сияло такой же чистотой, как и окна в каком-нибудь офисе богатой компании, и было странно видеть за ним замшелый, потрескавшийся камень, оплетённый стеблями ползучего растения с дымчато-синей листвой и мелкими розовыми цветочками.

Кофе оказался превосходным. Как и бутерброды – чёрный хлеб с ломтиками полукопчёного мяса, посыпанного зеленью. Они лежали на огромном серебряном блюде, украшенном грубоватыми, но оригинальными литыми узорами. Сама не знаю, почему, но я поняла, что это блюдо очень старинное. Возможно, даже старше пирамиды Хеопса.

– Очень многое завязано на этом проклятом тоннеле, – сказал Селен, выслушав каждого из нас.

Больше всего времени занял мой рассказ. Антема даже не пыталась скрыть волнение. А я пыталась представить себе, что она чувствует, слушая, как её дочь, хрупкая девочка, на которую она никогда не возлагала особых надежд, сражалась с чудовищами и спасала миры.

Когда я закончила, хозяин распорядился принести ещё бутербродов, а также глазированных фигурных пряников, фруктов и лёгкого красного вина. Пряники пахли корицей и таяли во рту. Талифа долго рассматривала пряничного дракона, потом положила его на край своей тарелки, взяла другой пряник – в виде рыбы – и стала есть.

– Даркмейстеры всегда считали, что это они сделали тоннель, – продолжал Селен. – То есть, конечно, они его сделали. Как и манойи, которые им доверились, потому что хотели попасть на Хангар-Тану. Но ничего бы не получилось, если бы не бездна на дне океана. Это не просто одна из глубочайших океанских впадин. Это одна из чёрных дыр вселенной, точка начала и конца. Место пересечения времён и пространств, где действуют силы, которые никогда не будут подвластны нам полностью. Играть такими силами опасно. Особенно делая тоннели не только в пространстве, но и во времени. Теперь эта бездна совсем близко – не только к океану планеты Ариана, но и к миру Хангар-Тану.

– Насколько я поняла, левианы, они же аскиры, всегда путешествовали между этими мирами, – осторожно сказала я.

– Не знаю, леди, – покачал головой даркмейстер. – Есть существа, способные путешествовать между мирами, но, возможно, левианы достигли нашего мира только после возникновения тоннеля. Если это так, то это отнюдь не худшее из последствий создания тоннеля. А худшее – это то, что время-пространство исказилось, образуя ловушки, завихрения и впадины. И пространственно-временной континуум исказился ещё больше, когда тоннель, сделанный тридцать лет по нашему и пятьсот по местному времени назад, был разрушен… Значит, это сделала дочь королевы Антемы. Что ж, я не удивлён. Древняя кровь альти-лурду, смешанная с новой земной. Дитя прошлого и настоящего. Думаю, этот камень – подземный эльхангон – больше ни в чьих руках не имел бы такой силы. А также уверен, что этот камень мог творить чудеса лишь в руках сильного духом. В результате этой катастрофы Хангар-Тану оказался провалом во времени-пространстве. Своеобразной ямой, из которой её обитатели выбрались лишь недавно. Так что сейчас урмиане действительно опасны для других миров. Видите ли… Здесь они тоже сделали сингуляр и пытались вернуться обратно, но не смогли. Мы узнали это от их бывшей магистры Доримены, которую судьба странным образом свела с нами. Две группы желавших вернуться на Ариану попросту исчезли. Будущее, из которого они прибыли на древнюю Хангар-Тану, оказалось закрыто для них. Более того, для них вообще оказались недоступны их родная галактика и все ближайшие к ней. Ведь Хангар-Тану далеко от нашей галактики, очень далеко. Почему некоторым нашим исследовательским кораблям всё же удавалось до неё добраться? Скорее всего, благодаря так называемому естественному порталу, который может возникнуть во вселенной – возможно, благодаря близости какой-нибудь чёрной дыры. А может, кораблям Федерации удавалось долететь до Хангар-Тану благодаря близости этого пресловутого тоннеля. Живя на Хангар-Тану, урмиане строили корабли, летали в другие миры, захватывали, грабили… В общем, жили своей обычной жизнью, но они могли перемещаться только в пространстве и посещать только миры, очень далёкие от их родины. Получилось так, что часть космоса оставалась недосягаемой для них до тех пор, пока будущее их мира, которое они покинули, снова не стало их настоящим. Это трудно объяснить, потому что это вообще не поддаётся никаким логическим объяснениям, но беглецы с Арианы должны были прожить на Хангар-Тану триста лет, прежде чем смогли вернуться назад. Они могли вернуться только в то время, когда покинули Ариану – триста лет назад по здешнему времени и около трёх недель назад по времени Арианы. Но только после того, как они тогда покинули Ариану. Раньше не могли, ибо реальность нашего времени и нашего пространства отвергала их и могла уничтожить. Говорят же, что, путешествуя во времени, при встрече с самим собой, можешь самоуничтожиться, и такая же судьба постигнет твоего временнОго двойника. Может, это и правда, я не знаю… Они не могли вернуться раньше того часа, когда покинули свой мир, сев в батискаф, который должен был переправить их по тоннелю на Эолу. Пытаясь вернуться раньше, они в лучшем случае просто блуждали во тьме. Доримена была в такой экспедиции, и им посчастливилось вернуться на Хангар-Тану, ещё двум группам тоже, а два корабля просто пропали, и урмиане решили больше не рисковать. По словам Доримены, их союзники и мои бывшие коллеги даркмейстеры пришли к выводу, что все они могут вернуться на Ариану вскоре после катастрофы в Урме. Но урмиане решили этого не делать. Как только наша и ближайшие к ней галактики оказались для них открыты, они поспешили захватить как можно больше миров, а уже потом объявиться у себя на родине. Как говорится, на белом коне.

– Значит, за эти триста лет они успели похозяйничать во многих мирах, – недовольно констатировал Самандар.

Его сестра в разговоре не участвовала, хотя слушала с интересом. И с неменьшим интересом смотрела на старинные фолианты, коими были уставлены книжные полки.

– Ты можешь брать и смотреть любые книги, восточная царевна, – с улыбкой обратился к Талифе хозяин. – Если не дотянешься, в углу складная лестница.

– Спасибо, – просияла девушка, направляясь к шкафу с огромными книгами в кожаных переплётах. – Я всё равно всё внимательно слушаю.

– Она у нас мастерица делать несколько дел одновременно, – подтвердил её брат. – Готов поспорить, ей нужна вон та книга о драконах. Вон та, на второй сверху полке… Ага, угадал. Тали сегодня приснился огромный золотой дракон, и она хочет найти такого в каком-нибудь каталоге местной фауны.

– Он мне не приснился, – невозмутимо возразила Талифа. Сняв с полки огромный фолиант с золотистой фигуркой дракона на обложке, она поудобней устроилась на верхней перекладине шаткой стремянки. – Он действительно пролетел мимо моего окна. И это был не флайер в виде ящера, а настоящий дракон. От него даже жаром повеяло.

– Странно, что больше никто его не видел.

– Это ещё не значит, что его не было.

– Местные говорят, драконы тут не водятся. В Маатлане их тоже нет. Так откуда бы ему взяться? Разве что из царства твоих снов. Или это тот пряник на твоей тарелке? Теперь понятно, почему ты его не ешь! Не иначе как по ночам он превращается в живого дракона.

– Откуда бы ни взялся твой дракон, юная леди, в этой книге о нём вряд ли что-то есть, – сказал Селен, присмотревшись к картинке на обложке. – Она не о здешней фауне. И почитать ты её не сможешь, она не переведена. Здесь собраны книги и рукописи из разных миров. Эта с планеты Алахона, где господствующей является раса ящерообразных гуманоидов суллато. Большинство из них сейчас знают интерлэнг, но эта книга написана на их языке. У меня где-то есть словарь суллато, но я в этом языке с трудом ориентируюсь. А уж их письменность…

– Просто чудо, – с восторгом отозвалась Талифа. – Очень необычные знаки. И бумага такая странная… На ощупь кажется скользкой и влажной, хотя точно сухая. И картинки замечательные. Это атлас ящеров планеты Алахона?

– Да, что-то вроде, – сказал Селен. – На этой планете нет других животных, только ящеры.

– Урмиане действительно успели похозяйничать во многих мирах, – вернулся он к главной теме разговора, – но далёких от нашей галактики и вообще от скопления галактик, включающего нашу. Поначалу им была частично открыта лишь галактика Равантанэф, где находится Хангар-Тану, но обитаемых миров там раз-два и обчёлся. Кажется, только Хангар-Тану и Касса. Урмиане много лет кружили по космосу, не будучи в состоянии достигнуть даже тех миров, которые видели в приборы. Такой вот парадокс. Но постепенно пространство для них открывалось, позволяя проникать в глубь космоса всё дальше и дальше. Сперва они довольно успешно разбойничали в галактиках, весьма удалённых от нашей, а последние двадцать-тридцать лет добрались даже до некоторых далёких от нас Диких миров. Но вели себя осторожно, стараясь не сталкиваться с представителями Федерации, которые в этих мирах бывают. Некоторые миры они попросту порабощали, захватывая все их богатства, а людей превращая в так называемых фелиданов. Там, где имелась достаточно высокая цивилизация, вели себя тоньше. Вербовали ценных работников, переманивая на Хангар-Тану. Тем более что их государство нуждалось в человеческих ресурсах. Чтобы класс избранных мог процветать, на него должны работать тысячи неизбранных, а на Хангар-Тану в течение пятисот лет кроме урмиан были лишь демиры, из которых далеко не все согласились сотрудничать с чужаками.

– А Спящая Дева… – я старалась, чтобы мой голос не дрогнул от волнения. – Насколько я поняла, она появилась тут двести пятьдесят лет назад.

– Да, – кивнул Селен. – Доримена дан Линкс говорит, что именно тогда приплыл левиан с чудо-саркофагом на спине. Это событие произвело впечатление не только на коренных жителей Хангар-Тану, но и на урмиан. Они тоже натерпелись, пока были заперты на этой планете, которая медленно оправлялась от последствий катастрофы. И вдруг спящая красавица в хрустальном гробу прибывает на спине прекрасного дракона – и почти тут же жить становится лучше. Быстро очищаются воздух, вода… Никто до сих пор не знает, почему с того дня перемены к лучшему пошли быстрее, но… Со слов Доримены я понял, что даже некоторые её соотечественники-атеисты после этого искренне ударились в религию. Им хотелось верить, что к ним явилась пресвятая Дева, которая принесла с собой благодать и теперь всё будет замечательно. Ну а остальные, хоть и не поверили в богиню-избавительницу, решили, что такой культ не повредит. Ведь демиры и те, кого урмиане привозили на Хангар-Тану из других миров, в основном малоразвитых, были людьми суеверными. Так возник культ Спящей Девы, чьи сны становятся явью стараниями её служителей тамплиеров. Ведь тут были рыцари Ордена, а среди них высокие чины – кардиналы-богословы, хорошо подкованные в вопросах религии и умеющие жонглировать религиозными символами. Возникло государство под названием Фелиция – счастливая страна, возник новый Орден – Орден Спящей Девы-воительницы… Воительницы – потому что у спящей в гробу девушки есть меч. Вот так произошло сращение урмианской элиты с элитой Ордена тамплиеров.

– И давно вы знаете, кто такая Спящая Дева?

– Полтора года. Возможность переходить на Хангар-Тану и обратно у нас появилась года два назад. До этого врата не работали – думаю, всё из-за той же пространственно-временной аномалии, ведь Хангар-Тану является её эпицентром. Здесь, на Пандионе, то и дело появлялись новые беженцы, мы знали, что вытворяют урмиане в этой галактике и ближайших. Пользуясь вратами эойев и эльхангоновыми зеркальными вратами, мы проводили спасательные операции в этих мирах, помогали их обитателям перебраться сюда… Разумеется, тем, кто этого хотел. Мы же знаем, в завоёванных мирах всегда находятся те, кто рад завоевателям и спешит хорошо устроиться при новых хозяевах.

– Да, много таких, кто приветствует захватчиков, надеясь на полную кормушку, – презрительно сказал Джонни. – Или на то, что пришельцы установят лучшие законы. Второе даже можно отчасти понять, но вот только нельзя налаживать свою жизнь при помощи чужих законов, тем более что чужаки обычно преследуют прежде всего свою выгоду.

– Ты прав, – грустно согласился маг. – Именно поэтому не все наши союзники нам доверяют. Мы не вторгались на их территории – разве что с целью помочь им эвакуироваться сюда, они ценят нашу помощь, готовы сотрудничать с нами, сражаться бок о бок с нами, но кто-нибудь то и дело спрашивает королеву или меня… – Селен посмотрел на Антему и, поняв, что у неё нет желания подключиться к разговору, продолжил, – спрашивает, не претендуем ли мы на их земли. Или хотя бы на частичный контроль над их территорией. Все эти народы столкнулись с представителями более высокой цивилизации, которые обещали им всяческие блага, а в итоге попытались их поработить. И часть миров урмиане реально поработили. Мы многих спасли от рабства, дали возможность укрыться здесь, но мы для них всё равно чужаки. И чужаки более сильные, чем они. Поэтому до конца нам тут не все доверяют.

– А вы доверяете таким союзникам? – спросил Самандар, переводя взгляд с Селена на Антему и обратно.

Королева неопределённо пожала плечами – она явно думала сейчас совсем о другом.

– До конца никому нельзя доверять, – ответил даркмейстер. – Друзья и те предают. Тех, кто сейчас живёт на Пандионе, объединяет не столько дружба, сколько ненависть. Ненависть к урмианам. О делишках этих фелициан-урмиан мы знали давно, но на Хангар-Тану смогли проникнуть лишь два года назад. Вылазки туда требуют осторожности. Изучая жизнь Хангар-Тану – и урмиан, и оставшихся там демиров, мы иногда слышали про Спящую Деву, но её никто не видел… Сперва мы вообще думали, что это выдумка. Кое-кто на Хангар-Тану считает, что эта святая реальна, и даже говорят, что это легендарная принцесса альдов Дия, которая непременно когда-нибудь проснётся и спасёт свой мир от захватчиков… Но мало ли что рассказывают люди. На Хангар-Тану всегда было много легенд, а угнетённые племена всегда мечтали о чудесных избавителях. Другие демиры считают наоборот: что будто эта Дева – богиня мёртвых и, если проснётся, окончательно погубит Хангар-Тану. В общем, говорят разное, а однажды нам удалось пробраться в Саградиум. Мы нашли дорогу, ведущую от врат перехода к пещере, которая ведёт в тоннель, а по нему можно попасть в подземелье Саградиума. Вот тут-то мы и увидели её…

Селен сделал паузу и опять покосился на Антему.

– Я участвовала в этой вылазке, – сказала королева. – И, разумеется, сразу узнала свою дочь. Она изменилась, но я узнала её. Я хотела разбить этот проклятый гроб, но Селен… Продолжайте вы, мастер.

– Я сразу понял, что этот саркофаг – материя, которая сохраняет ей жизнь. Этот застывший вечный свет ещё долго может поддерживать в ней жизнь, но неизвестно, что будет, когда он иссякнет. Урмиане используют его, воздействуя на материю тонгхо. Много лет она позволяла им создавать некоторые формы жизни – растения, плодородную почву, материал для строительства и разных изделий. Ну и, разумеется, восстанавливать свой организм. Но постепенно тонгхо слабело, утрачивало свои чудесные свойства. Когда же даркмейстеры научились воздействовать на него лучом вечного света – того света, что исходит от саркофага, тонгхо снова стало сильным. Кроме того, свет позволил урмианам ещё быстрее восстанавливать свой организм, а также оживлять мертвецов, превращая их в послушных зомби. Кстати, механизм этого превращения непрост. Человек, из которого хотят сделать фелидана, должен быть обречён на смерть, но ещё не мёртв. Он должен быть почти мёртв. То есть обращаемому надо искусно нанести правильную рану – однозначно смертельную, но не такую, чтобы человек умер сразу. Тогда свет добивает его и тут же воскрешает, правда, уже другим – неуязвимым, но почти лишённым своей прежней индивидуальности. Остаётся лишь тень его сознания, его личности. Его мозг можно загрузить разнообразной информацией, знаниями, которые позволят фелидану выполнять ту или иную функцию, но это уже будет не человек, а совершенно безвольный зомби.

Я вспомнила, что творилось с леди Стэрвет, лордом Джаспером и одним из даркмейстеров, когда мы убегали из сакры. У меня до сих пор стояли перед глазами их искажённые лица и сведённые судорогой тела. Я нанесла им смертельные раны – опасные даже для этих сверхчеловеков. Возможно, не будь они в этот момент в сакре, они бы имели шанс исцелиться, но излучаемый саркофагом свет неумолимо добивал их, чтобы подарить им новую жизнь. Ту, которую они рекламировали как счастливую и безмятежную, но которой хотели только для других.

Я поделилась своими соображениями с собеседниками, и Селен полностью подтвердил мою догадку.

– Так вам и надо, твари! – захлопал в ладоши Джонни. – Не делайте другим то, чего не хотели бы для себя.

– Мы тоже кое-что слышали, пока сидели в ихней тюрьме, – добавил он уже серьёзно. – Охранники говорили, что вечный свет иссякает. Причём всё быстрее и быстрее, поскольку всё больше и больше его силы уходит на поддержание жизни в девушке, которая спит в саркофаге. Два года назад магистра Эригона даже попыталась разрезать эту магическую материю, чтобы извлечь девушку. Чтобы больше не тратить на неё этот чудесный застывший свет. И даркмейстерам это почти удалось, но вмешалась бывшая магистра и прикончила почти всех, кто пытался разрезать саркофаг. Её схватили, бросили в тюрьму, долго пытали, лишили световых ванн, благодаря которым аристеи поддерживают свою вечную молодость и неуязвимость. Она бы погибла в этих застенках, но о её поступке стало известно почти на всей Хангар-Тану, так что потом её спасли какие-то маги-чужаки, которым удалось проникнуть в саградиум. Насколько я понял, речь идёт о вас, о людях королевы Антемы и Доримене дан Линкс?

– Да, – кивнул Селен. – Она действительно хотела спасти спящую красавицу. Говорят, она давно в неё влюблена. К счастью, урмиане и даркмейстеры больше не пытались извлечь девушку из магического саркофага. Когда хотели сделать это первый раз, заметили, что от такого воздействия свет теряет свои важнейшие свойства и становится просто убийственным. Возможно, благодатная сила этого света связана с девушкой. Тем не менее, свет всё равно постепенно иссякает. Пока урмиане используют его, и он даёт им всё. Почти всё. Мы должны изобрести луч, который будет сильней этого света. Если у врага очень крепкий и очень острый меч, то нужно сделать себе меч ещё острее и прочнее. Тот, что поможет нам спасти дочь королевы и сразиться с урмианами. Нам тогда стоило огромного труда пробраться в Саградиум, а теперь это стало ещё труднее. Урмиане усилили магическую защиту этого места, и мы пока больше не предпринимаем попыток проникнуть в зал с саркофагом. Принцесса пока под защитой вечного света, а мы должны получше изучить природу этого света, прежде чем действовать. Если действовать наобум, можно всё испортить.

– И как вы собираетесь изучать природу этого света, мастер? – раздался сверху голосок Талифы. Листая тяжёлый фолиант, она, похоже, действительно не упускала ни одного слова из разговора.

– У нас есть его частица, – ответил маг. – Я ухитрился притянуть эльхангоном его луч и заключить его в сосуд с блокирующей магией. Через час он застыл, и его больше необязательно хранить в блокирующем сосуде, хотя на открытом воздухе тоже не стоит. В общем, у нас есть осколок этого чудесного саркофага, и мы его изучаем. И ведь вот что интересно… Одна из его важнейших составляющих – материя тану. Причём очень высокой степени концентрации.

– Диана разрушила тоннель при помощи подземного эльхангона, – сказала я. – Он гораздо сильней обычного.

– Я знаю свойства этого камня, хотя управлять им не умею. Но дело не только в эльхангоне. Такая концентрация тану… Такое впечатление, что излучение эльхангона смешалось с энергией тоннеля, так что свет этого камня впитал в себя материю и энергию тоннеля. Разрушая его, вобрал часть его в себя. А ещё более странное то, что в осколке оказались частицы вполне обычной материи – сверхпрочного стеклопласта. Совсем немного, но они там есть.

– Разумеется… – я представила себе хрустальный саркофаг, плывущий по тёмным водам. – Из этого материала делают спасательные капсулы. Такие имеются на всех подводных лодках. Она явно была и в той батисфере, на которой Дия плыла по тоннелю. Его можно было разрушить, только оказавшись в нём. Наверняка, потом эта чахлая подлодка не выдержала многотонного напора воды или вообще была повреждена. Диана укрылась в спасательной капсуле, а подземный эльхангон, который ей дали саху и при помощи которого она разрушила тоннель, оставался у неё в руке.

– А сейчас её руки пусты, – нахмурившись, произнёс маг. – Я это точно помню. Статуи Спящей Девы-воительницы изображают её с мечом в руке, но девушка в саркофаге не держит меч. Он висит у неё не поясе. В руках у неё ничего нет… Кажется, я знаю, что произошло. Камень разрушил тоннель и впитал его энергию, его тёмный свет, который называют ещё энергией тану. Камень сам превратился в свет, но более мощный, чем тот, что может излучать подземный эльхангон. И этот свет застыл вокруг девушки, слившись с материей капсулы. Так и образовался этот хрустальный гроб, этот магический кокон, состоящий из вечного света. А поскольку эта материя способна влиять на пространство и время, застывший чудесный свет оградил спящую красавицу от мира, где течёт время. Там она вне времени и пространства. Но этот застывший свет можно активировать, и даркмейстеры Фелиции это сумели. Они пользуются этим светом, и он постепенно иссякает.

– И что будет, когда он погаснет? – спросил Джонни.

Селен не успел ответить – потому что свет вдруг погас в этой комнате. Через пару секунд он вспыхнул ярче прежнего. Потом лампы на потолке замигали и часть их погасла окончательно.

– Вон он! – голос Талифы звучал радостно, даже торжествующе. – Я же говорила, что видела дракона!

Она едва ли не кубарем скатилась со стремянки и кинулась на лоджию. Мы – за ней. Над куполообразной крышей ближайшего к замку строения действительно парил дракон. Огромный, ярко-оранжевый, он казался сотканным из пламени.

– Дракон… – растерянно, словно спрашивая себя самого, произнёс Самандар.

– Нет, что ты, это тебе снится, – поддела брата Талифа. – Это такой коллективный сон – из глубин нашего коллективного бессознательного.

– Это точно не корабль, – присвистнул Джонни. – Он словно из ог… Ой, что он делает?!

Дракон вдруг принялся с аппетитом пожирать летающие над крышами гелениты. При этом он рос, разгораясь всё ярче и ярче.

– Только этого не хватало! – нахмурился Селен, глядя, как мигает свет в его научно-магическом комплексе.

Кое-где он вообще погас – в двух «цехах» потемнели все окна. На одной из вышек неизвестного нам назначения что-то вспыхнуло, заискрилось, и от этих искр загорелась крыша ближайшего к ней здания. Но ещё ярче огня сиял парящий в голубом небе дракон.

– Послушайте, такие же твари были в Деламаре! – воскликнул Джонни. – Они появлялись из-под земли! Такое же было на Хангар-Тану… Здесь тоже такое бывает?

– До сих пор не было, – вид у Селена был весьма и весьма встревоженный. – Друзья мои, я вынужден вас покинуть. Надо поскорей ликвидировать аварию…

– Надо поскорей ликвидировать дракона, – сказал Самандар с видом воина, готового тут же вступить с этим драконом в схватку.

– Не вздумайте с ним воевать! – Теперь Джонни испугался не на шутку. – Когда их пытались уничтожить, становилось ещё хуже.

– Вот именно! – Талифа с упрёком взглянула на брата. – Астерий же рассказал нам, что творилось на Хангар-Тану и как эту проблему решила Диана.

– Но у нас же нет подземного эльхангона…

– Сами, пока в нём и необходимости нет. Подождём немного – и этот уаду рассеется в воздухе.

– Что-то он не спешит это делать, – усмехнулся Самандар, глядя на огромного дракона, который не только не рассеивался в воздухе, но и всё больше походил на реального зверя. Он уже не пылал подобно племени. Его бугристая кожа переливалась на солнце, играя золотыми бликами, а когда он задел крылом флюгер на одной из башен, тот покосился.

– Наверное, это потому что геленитов нажрался, – мрачно предположил Джонни. – Они придали ему сил…

– Нет, это потому что мы тут все испугались, – сказала я, вспомнив аскейруаду, которого пару дней назад видела над Священным холмом. Похоже, он реагировал на мои мысли. Я подумала о льве – и он стал приобретать львиный облик. – Мы всполошились, как будто он настоящий, да ещё думаем о том, как его уничтожить. Природа этих созданий до конца не изучена, но в древности на Хангар-Тану им дали весьма удачное название – «дети гнева». Это хищники, которых породил мир, уставший от главного хищника – человека, а человек умножал этих хищников, питая их своей агрессией и страхом. Не позволяйте этому призраку одеваться плотью.

– Наверное, лучше вообще на него не смотреть, – промолвила Антема.

– Да, похоже, мы его смутили, – хмыкнул Джонни. – Он улетает.

– Думаю, Терри права, – Селен отвёл взгляд от удаляющейся фигурки дракона. – Я тоже слышал о такой особенности уаду – слабеть и дематериализоваться, если на них не реагируют. Но, боюсь, сейчас его не только мы видим. Удивление и страх, которые он внушает людям, питают его…

– Надо успокоить людей, – Антема, в мгновение ока превратившаяся в решительную, собранную командиршу, принялась нажимать кнопки на браслете-передатчике.

Селен отправился наводить порядок в своих лабораториях, а королева несколько минут отдавала распоряжения старейшинам и военачальникам. После чего мы сели в вездеход и поехали обследовать местность. Антема взяла курс на север, куда улетел дракон.

– Не хватало ещё, чтобы тут началось то же, что на Ариане! – сокрушался Джонни. – Здесь так красиво. Не хотелось бы, чтобы этот прекрасный мир покрылся трещинами, из которых вырывается огонь, выплёскивается лава и вылезают чудовища…

– В Деламаре тоже красиво, к тому же это густонаселённый город, – заметила Талифа.

– Да, к сожалению, там многие остались без жилья, – Джонни не мог не уловить в голосе подруги лёгкий упрёк. – Но жертв не было. Я не хочу сказать, что пусть эта чертовщина лучше в городах творится, но здесь так… Это же просто рай. Хочется, чтобы этот мир сохранил свою первозданность…

Машина взлетела на крутую гору, заставив нас откинуться назад, и этот мир, словно полемизируя с Джонни, явил нашим взорам остатки чего-то, напоминающего космопорт. Руины мощных сооружений утопали в зарослях, но пробившийся сквозь трещины в камнях хвойный кустарник, как ни старался, всё же не мог полностью замаскировать взлётно-посадочные полосы и площадки с тёмными пятнами копоти. Местами камень даже расплавился от жара космических двигателей.

– Тут есть и другие космодромы, – сказала Антема, остановив машину. – Вернее, то, что от них осталось. А может, это и не космодромы были, а какие-то научно-исследовательские станции… Ясно только то, что создавали это существа, владеющие высокими технологиями. Иногда мы находим постройки из прочнейших материалов, и Селен с его командой месяцами бьются, выясняя их состав.

– А кто построил этот космопорт? – поинтересовался Джонни.

– Понятия не имею. По этой земле прошло много племён. Вон про тот замок знаю, – королева показала на вздымающуюся над дальним лесом горную вершину.

Я не сразу поняла, что желтовато-серые каменные пики – башни замка, словно выросшего из скалы.

– Там жили эстайны – крылатые люди, которые охотились на горных птиц и почти никогда не появлялись в лесной зоне. Я их не видела. Они давно покинули Пандиону, но многие старожилы знают о них по рассказам своих бабушек и дедушек. Эстайнов не любили и побаивались, хотя они практически не покидали своё горное царство, сроду ни на кого не нападали и вообще держались особняком.

– Может, как раз за это и не любили, – заметил Джонни. – За то, что держались особняком. Гордыми считали… К тому же тех, кто ведёт замкнутую жизнь, часто подозревают в чём-нибудь плохом. Зачем держаться от всех в стороне, если тебе нечего скрывать? А как они покинули Пандиону? У них были корабли?

– Нет, не было. И вообще никакой техники. Говорят, они владели какой-то магией, и это вполне вероятно, раз им всё же удалось покинуть планету. А возможно, в горах есть врата. По-моему, в этом мире полно врат перехода, о которых мы не знаем.

У меня было такое же чувство. В данный момент мне казалось, что сейчас где-то открываются очередные врата. Такое ощущение, словно откуда-то издалека тянет сквозняком и пока только ты один его чувствуешь… Или не только? Королева казалась мне настороженной. Она смотрела на ближайшую рощу – хвойный кустарник вперемежку с низкими деревцами, у которых среди тёмной листвы нежно розовели продолговатые плоды. Ветра не было, но в глубине рощи что-то тихо шелестело, словно по ней бежала стайка маленьких зверьков. Я поняла, что Антема услышала этот шелест раньше нас всех. Сразу видно, дитя мира, где охота считалась опаснейшим занятием. Прожив двадцать лет в другом, куда более цивилизованном мире, альда не утратила своё поистине звериное чутьё.

Те четверо, что вскоре выбежали из рощи, действительно были маленькими, но это оказались не зверушки, а человечки – не больше метра высотой, с огромными раскосыми глазами и большими заострёнными ушами, которые не могли скрыть даже длинные кудрявые волосы, зеленовато-жёлтые, словно выгоревшая на солнце трава. Тела у лилипутов тоже имели зелёноватый оттенок. Одеты эти существа были в короткие юбки, плетёные из травы.

– Огненный змей! – защебетали человечки. – Королева, он поглотил реку времени! Он занял всё её русло! Марах извергает из своей пасти огненных чудовищ! Хорошо, что они слабые, и вода гасит их, но двое сумели победить воду и подняться в воздух! Мы будем молиться духам воздуха, чтобы они не позволяли огненным чудищам творить зло! Мы будем…

– Погодите-погодите! – перебила королева. – Вы говорите о пещере Марах-Даат?

– Да, королева! Мы чувствовали, что река вернётся. Это плохо.

– Что они говорят? – недовольно спросил Джонни.

Я только сейчас сообразила, что понимаю этих человечков лишь благодаря магической серёжке.

– Мельвы так и не усвоили интерлэнг, – сказала Антема, переведя слова карликов для всей компании. – Они, наверное, самые древние обитатели этих мест и говорят на одном из его древних наречий. Старожилы их понимают, я тоже овладела их диалектом – языки всегда довались мне легко. Самое странное, что они не знают никаких языков, кроме своего, но понимают многое из того, что говорится на других языках. Вернее, они понимают самое главное. Они улавливают суть самой важной информации, а как, никто не знает. Они вообще удивительные существа.

– Когда вы были у реки? – обратилась она к мельвам на их языке.

– Мы только-только оттуда. Бежали к тебе, королева!

– Мы едем туда. Вы с нами?

– Конечно! Конечно! – защебетали мельвы и все вчетвером мигом забрались в машину.

Заднее сиденье было свободно. Трое человечков устроились на нём, а один сел рядом со мной, сжав своей маленькой ручонкой мой левый мизинец. Мне показалось, что всё вокруг наполнилось запахом свежескошенной травы. Я помнила его с тех пор, как отдыхала на ферме своей приятельницы на Джемине – маленькой планетке земного типа, которую облюбовали приверженцы жизни на природе, подальше от крупных городов.

Прикосновение этого существа подействовало на меня успокаивающе. Видимо, мельвы чувствовали настроение окружающих. И их душевное состояние. Мирда была права, сказав, что моё нынешнее состояние оставляет желать лучшего. Мельв не пытался со мной заговорить, я с ним тоже, и мы оба понимали, что никакой необходимости в разговоре нет. Минут через пять он отпустил мой палец, однако чувство относительного умиротворения не оставляло меня всю дорогу до пункта назначения. Наверное, только это чувство, подаренное мне мельвом, и защитило меня от стресса, когда мы приехали к пещере под названием Марах-Даат.

Мои друзья тоже были поражены открывшейся перед нами картиной, но в отличие от меня они видели эту пещеру впервые. Я же видела её во сне. То есть, конечно, не совсем её. В моём сне она выглядела, как сфинкс, между лапами которого текла река. Здесь же пещера походила на голову льва с разинутой пастью. От неё тянулось русло, а то, что его сейчас занимало, издали напоминало огненную реку. Подъехав поближе, мы поняли, что это пламенеющее тело гигантского змея. Оно, извиваясь, не то ползло, не то плыло в узкой ложбине между берегами, рассекая цветущую долину пополам. Гигантский змей, поглотивший реку времени… Змей из древних легенд, у которого нет хвоста, зато две пасти.

Мы поехали вдоль берега. Никто ничего не говорил, но мне казалось, каждый из нас одержим желанием увидеть голову чудовища. Что произойдёт, если мы её увидим и нам удастся заглянуть этому существу в глаза? Быть может, это будет последнее, что мы сделаем, перед тем, как Великий Змей, пожирающий время, поглотит нас, а, выйдя из другой его пасти, мы можем оказаться совсем в другом мире. И, возможно, мы уже будем не мы…

– Вы не поймаете его, – сказал тот мельв, что недавно держал меня за палец. – Бесполезно гнаться за временем. Оно всё равно уходит.

Гигантское тело постепенно гасло и таяло, словно лёд, пожираемый огнём. А само это странное, почти не излучающее жар пламя распадалось на миллионы золотых искр, которые вскоре превратились в солнечные блики, играющие на поверхности реки. Я прикинула, сколько примерно до противоположного берега. Метров сорок, не больше. А вот где эта река кончается?

– Нигде, – хмуро ответила Антема, когда я озвучила этот вопрос. – Если всё так, как тут говорят, то конец этой реки никогда не могли найти. Говорят, она уже появлялась и исчезала. Правда, ещё никогда не бывала огненной.

– Но если ехать вдоль берега… – начал Самандар.

– …то в конце концов окажешься на другом берегу реки, и она приведёт тебя к пещере Махар-Даат. Да, той самой, от которой мы совсем недалеко отъехали.

Даат, подумала я. Похоже на Дуат. Царство мёртвых у древних египтян. Бог-лев Акер охраняет врата Дуата. Двухголовый змей, олицетворяющий время, то поглощает эту реку, то извергает её из своего чрева. Сейчас он освободил её воды. Они кажутся такими спокойными и чистыми, но я знала – вряд ли кто-то тут решится войти в эту реку.

– Но куда-то же она втекает, – сказал Джонни.

– Туда же, откуда вытекает, – прощебетал один из мельвов. – Мы уже видели эту реку. Иногда кажется, будто она вытекает из пещеры, а иногда смотришь и видишь, что воды уходят в пещеру.

Выпрыгнув из машины, Джонни подобрал сухую ветку и кинул её в воду. Ветка немного покружилась, словно попав в небольшой водоворот, а потом остановилась, слегка покачиваясь на волнах, которые никуда её не несли.

– Если сесть в лодку и грести, то всё равно ведь куда-нибудь приплывёшь, – упорствовал Джонни.

– Не вздумай, – в голосе мельва прозвучал страх. – Река может унести тебя куда угодно. Даже к самому началу времён. Люди королевы открыли врата в логово Великого Змея, и вот он здесь. И лучше его не злить. Не думайте об этой реке, гости из другого мира. Не пытайтесь разгадать её тайны. Разве мир менее красив из-за того, что вы не можете всё в нём объяснить?

– Почему вы считаете, что появление реки – это плохо? – обратился к мельвам Самандар.

Антема перевела вопрос, но мне показалось, что карлики и так его поняли.

– Потому что время должно быть невидимо, – ответил тот, что держал меня за руку. По-моему, он был старшим из четверых. Они все казались юными, но цепкий, умный взгляд этого мельва говорил о немалом жизненном опыте. – Когда река времени поднимается на поверхность, это сулит беду. Равновесие давно уже нарушено, но сейчас нарушений слишком много. Людям не следовало открывать врата в мир, где солнце светит ночью. Для живых смертных оно должно светить только днём. Ночное солнце – для богов и для мёртвых.

Кажется, последние слова были адресованы главным образом мне. Во всяком случае, произнося их, мельв пристально смотрел на меня. Потом он кивнул своим спутникам, и все четверо умчались прочь, быстро затерявшись в высокой траве.

– Им не нравится, что вы открыли врата на Хангар-Тану? – спросила я Антему.

Я знала, что название этой планеты можно перевести как «ночное солнце».

– Да, им это не нравилось с самого начала. Но, думаю, сейчас они имели в виду другой мир. Тот, о котором я тебе вчера говорила.

– Каран?

– Да. Вообще-то, их пугают и Каран, и Хангар-Тану. Как я уже тебе говорила, между этими мирами есть связь. Ночное солнце Карана – это нечто, излучающее тот же свет, что и подземный эльхангон Хангар-Тану. Вечный свет, порождаемый тёмной энергией.

– Ничего удивительного, – небрежно заметил Самандар. – Вспомните, что нам рассказывал Астерий. Есть миры-родственники, дети Огненного Змея. Поглотив множество миров, он потом летал по вселенной, разбрасывая своё семя. Его тело стало телом планеты Хангар-Тану, а во вселенной есть миры, заражённые его вирусом, если можно так сказать.

– Его огнём, – тихо поправила Талифа. – Теперь этот огонь проник и сюда, на Пандиону.

– Так и есть, – улыбнулся Джонни, обняв подругу. – Ты всегда находишь самое правильное слово. Мы определённо неслучайно оказались здесь, где открывается столько врат и некоторые из них ведут в миры, связанные с Хангар-Тану. Мы непременно во всём разберёмся.

Большинство обитателей Пандионы были настроены не столь оптимистично. Когда мы вернулись в замок, он гудел, как потревоженное осиное гнездо. Почти все, увидевшие огненного дракона, спешили либо к королеве, либо к вождю своего племени, ну а тот считал своим долгом поговорить о случившемся с королевой, так что Антема весь день была занята тем, что успокаивала своих подданных.

К счастью, аскейруаду – насколько я поняла, видели всего двоих – довольно быстро рассеялись в воздухе. Разумеется, нашлось немало смельчаков, которые загорелись желанием сразиться с огненными драконами, но старейшины, получившие указания от правительницы Пандионы, быстро умерили их пыл. К вечеру уже по всем посёлкам были разосланы инструкции, как вести себя при встрече с огненными фантомами и на каком расстоянии следует держаться от внезапно появившейся реки.

Я снова впала в то тревожно-тоскливое состояние, выбираться из которого мне становилось всё трудней и трудней. К вечеру меня уже раздражало даже общество друзей. Слава Богу, они не обиделись, когда я, сославшись на усталость, отказалась ужинать в их компании. Я знала – Диане пока ничто не угрожает, но бездействие угнетало, а что делать, мы так и не решили. Выходит, остаётся ждать, когда мастер Селен со товарищи изобретут меч, более острый, чем у нашего врага?

Уснуть мне удалось лишь благодаря арите – Мирда всё же всучила мне пузырёк со знаменитым ариманским лекарством. А на следующий день меня навестила Анда. Выглядела она отлично – как будто скинула несколько десятков лет. Мы долго беседовали, разъезжая по окрестностям в лёгком вездеходе. Техники в этом мире было достаточно, в основном экологически чистой. Кое-что работало на солнечных батареях, а кое-что было изобретено при помощи техномагии, разобраться в которой тщетно пытался Джонни Тревис. Селен потом всё-таки убедил его оставить эти попытки, поскольку некоторые вещи требуют от человека не только познаний в технике, но и магического дара. Большую часть воздушного транспорта раздобыли в других мирах. Пользовались им редко – в основном, если надо было быстро добраться от одного посёлка до другого. Заселённая часть Пандионы представляла собой лес с расчищенными участками, на которых строились жилые комплексы, соединённые между собой сетью дорог. На западе были бесплодная пустыня и скалы, а на востоке океан, на берегу которого никто не жил и от которого все старались держаться подальше, поскольку его населяли сплошь хищные твари. Да никто и не нуждался в дарах океана. Реки и озёра лесной зоны кишели рыбой. К тому же местное население предпочитало охотиться и собирать плоды, большую часть которых даже выращивать не приходилось. Плодородная земля Пандионы растила их сама.

Каждое племя жило в своём посёлке, благоустройство которого зависело от образа жизни данного племени. Кентавры, к примеру, вообще ничего не строили, кроме навесов от дождя. Эти удивительные существа то и дело встречались нам во время прогулки и приветливо нам махали. Анда махала в ответ и мне говорила делать то же самое, поскольку кентавры обидчивы и лучше с ними не ссориться. Ещё она сказала, что многие фавны, нимфы и кое-какие другие эльмы либо перебрались сюда из Маатлана, либо бывают тут теперь чаще, чем там. Этот мир им понравился. Домов они тоже не строят. Почти всё время проводят в лесу, где легко находят пищу и ночлег. А ещё они повадились гостить в Цитадели, как здесь называют не только замок правительницы Пандионы, но и весь разрастающийся возле него жилой комплекс. Кое-кто из прислуги брюзжит, что в последнее время развелось слишком много дармоедов, но королева такие разговоры пресекает. К тому же эльмы быстро доказали тут всем свою полезность. Они умеют определять свойства любых природных материалов, владеют травной магией, в частности целительной. Они никогда никому не отказывают в помощи и ничего не требуют взамен, но порой раздражают людей своей необязательностью. Дети стихий не ведают, что такое дисциплина, да как-то не особо и хотят это знать.

– К ним надо привыкнуть, – усмехнулась Анда. – Я уже давно принимаю их такими, какие они есть. Зла от этих созданий гораздо меньше, чем от людей.

– А эти жуткие существа… Вряд ли жители Пандионы обрадуются, если сюда пожелают перебраться, к примеру, те наяды…

– Нет, большинство гибридов привязано к Маатлану. Здесь только кентавры бывают и сфинксы.

– Я рада, что Намия нашлась. Она тоже тут бывает?

– Нет. Она до сих пор не забыла тот ужас, который испытала, когда поняла, что не может вернуться в свой мир. Теперь рада, что вернулась. Она даже согласилась наконец поселиться у меня, правда, спит чаще в саду, чем в доме. Часто пропадает в лесу, но надолго не уходит. Не знаю, сколько продлится это счастье.

– Терри, я знаю о Диане, – добавила она, немного помолчав. – Ты вернёшь её. Этот мир… Его недаром сделали убежищем, где многие нашли спасение. Здесь многие нашли то, чего не имели или потеряли в своих мирах. Намия нашлась, и Диана вернётся. Все вместе мы что-нибудь придумаем.

– Анда, а как… Как та эдма? Она изменилась?

– Она исчезла. Во всяком случае, я её больше найти не могу.

Дорога вывела нас к заброшенному городу-крепости, напомнившему мне Хату-Септ. Только тут стены не были такими высокими и мощными. Широко распахнутые ворота словно приглашали на площадь, которая постепенно превращалась в сад – настолько она уже вся заросла кустарником, травой и какими-то цветущими лианами. Даже огромная статуя в центре площади едва виднелась из-за оплетавшей её зелени. Статуя человека с головой льва.

– Говорят, когда-то тут было одно из селений мехсов, – сказала Анда. – Никто не знает, куда они ушли. Я этих существ никогда не видела.

– По-моему, хороший город. Не разрушенный. Странно, что никто не захотел его занять.

– Может, боятся, что объявятся прежние хозяева. Мехсов считают весьма воинственным племенем. Здешние короли, к примеру, обосновались в замке великанов, но то великанье племя давно вымерло. Поговаривают, что после великанов там жили какие-то люди, которые потом куда-то ушли… Точно не знаю. Это странный мир. По-своему странный. Я тут третий раз, и у меня всегда такое чувство, что по этой земле прошло множество разных племён, которые растворились в вечности. И те, что тут живут сейчас, тоже уйдут неизвестно куда.

Словно подтверждая её слова, из-за ближайших кустов выглянул каменный идол – существо с длинной головой и короткими ногами. Проводил нас слепым взглядом круглых каменных глаз. Какое племя оставило тут это изваяние? Какому богу они молились?

– В Маатлане всё подвижно, изменчиво, но мой мир стабилен в своей изменчивости, а здесь… Здесь нет ощущения устоявшейся жизни. Перевалочный пункт, где странник отдыхает, а потом идёт дальше.

– Альды живут тут уже давно. Примерно пятьсот лет.

– И всё же не считают этот мир своим. Живут мечтой о возвращении на Хангар-Тану.

Пару раз мы проезжали мимо полей, на которых работали люди, и это напоминало кадры из старинных фильмов.

– Впрочем… Антема как-то сказала, что беженцы из миров, где живут в основном сельским хозяйством, чувствуют себе здесь, как в раю. Ей кажется, что они просто хотят тут остаться и жить, а не бороться за свои планеты, захваченные урмианами. Не все созданы для борьбы. Так что, кто знает… Может, эти земледельцы осядут тут, пустят корни, и этот мир перестанет быть перевалочным пунктом.

Я вообще плохо себе представляла, как королева этого идиллического мирка, собравшая вокруг себя племена и народы, многие из которых находятся почти что в состоянии варварства, собирается воевать с урмианами. Ведь они-то владеют высочайшими технологиями.

– Она и не надеется их в этом обогнать, – сказала Анда, когда я поделилась с ней своими мыслями о предстоящей войне. – Она ставит на другое.

– Насколько я поняла, на магию.

– Скорее, на союз науки и магии, – прикрыв глаза от солнца, Анда проводила взглядом пролетевший над лесом флайер. – Селен собрал неплохую команду. Они уже не первый год трудятся, экспериментируют с эльхангоном и многими другими материями – от грубых до тончайших, стараясь извлечь из всего этого излучение, более сильное, чем тот луч жизни, который используют урмиане. Но об этом ты лучше с ним самим поговори. С Селеном.

– Уже говорила. Если честно, наплевать мне на эту войну. Я в своей жизни немало повоевала, но мир что-то не стал лучше. Победить урмиан! О да, это важно. Урм затонул, а потом всплыл на Хангар-Тану. Разрушь его, утопи – он всё равно вылезет где-нибудь, как гнойный прыщ. Пусть это уже будет не прежний Урм, пусть это будет совсем другой Урм… И даже вовсе не Урм. Это всё равно было, есть и будет! Мне всё надоело, Анда. Я хочу спасти Дию и бежать с ней куда-нибудь подальше – от Урма, от всех этих войн… От всего. Бежать на какую-нибудь далёкую планету. Да хоть на астероид сто метров в диаметре. Чтобы мы были там вдвоём и от нас все отвязались…

– Осторожней! – ахнула Анда, когда машина едва не съехала в неглубокий овраг. Я еле успела свернуть. – Может, лучше я поведу, я уже научилась. Ты сегодня слишком взвинченная.

– Мы бы спокойно выехали из этой ямы, – сказала я, остановив вездеход. – Он только что по вертикали не ездит…

– Тише, – прислушалась Анда. – По-моему, свирель… Давай прогуляемся до той рощи.

Мы выбрались из машины и пошли на звуки свирели. Незатейливая мелодия прекрасно гармонировала с идиллическим пейзажем в стиле Пуссена: маленькие рощицы, пологие холмы, местами покрытые тёмно-зелёным кустарником, на горизонте – горы и руины чего-то, напоминающего античный храм.

Картина, которая открылась перед нами минут через пять, тоже вызывала ассоциации с полотнами мастеров эпохи классицизма или романтизма. В тени низких, раскидистых деревьев с серебристой листвой расположились четверо: Дион, фавн, кентавр и… Я не верила своим глазам. Между Дионом и фавном сидел Итан Кимбел. Я только сейчас подумала о том, что не видела его с того момента, как открылись врата на Пандиону. На пиру, утроенном в честь гостей, его не было – и неудивительно, учитывая, в каком состоянии мы вывели его из Саградиума. Возможно, сегодня он первый раз выбрался из дворца. Следовало отдать должное здешним лекарям – следов побоев на лице писателя почти не осталось, разве что совсем бледный синяк на скуле и маленькая, почти зажившая ссадина над бровью. Не знаю, прибегал ли Кимбел к омолаживающим процедурам, но выглядел он не на свои сорок пять, а примерно на тридцать. Возраст выдавали лишь глаза, смотрящие на мир с выражением хронической усталости, и небольшие залысины, которые ещё больше удлиняли его узкое лицо – бледное, с неправильными, слишком тонкими чертами и не то капризным, не то трагическим изломом бровей. Длинные светлые волосы подчёркивали его утончённость. Худой и стройный, одетый в подпоясанную синюю тунику, серые леггинсы и короткие полусапожки, Итан Кимбел походил на менестреля, явившегося сюда из далёкого Средневековья. В мире, где полно врат перехода, такое кажется чем-то вполне естественным. Остальные персонажи этой картины словно бы пришли из ещё более давних времён. Из античной Греции. Дион, совершенно обнаженный, с сияющими на солнце светлыми кудрями, сидя слева от «менестреля», самозабвенно играл на свирели. Справа от Итана расположился юный фавн, тоже обнажённый и золотой с ног до головы, потому что солнечные лучи позолотили не только его шевелюру, но и каждый волосок на его гибком, мускулистом теле. Фавн слушал музыку так внимательно, как будто старался запомнить мелодию… Нет, пожалуй, так, как учитель слушает игру ученика. Чёрный кентавр лежал чуть поодаль, в тени дерева. Та часть его тела, что была человеческой, потемнела от загара почти до шоколадного цвета. В длинных чёрных волосах сверкали серебряные пряди.

Кентавр заметил нас первый. Я даже ощутила лёгкий трепет, когда он обратил к нам свой тёмный лик, спокойный и мудрый. Немного жуткий – как лик божества, на изваяние которого неожиданно натыкаешься среди заросших лесом руин давно погибшей цивилизации. Это существо действительно явилось сюда из погибшего мира, где жили могущественные, как боги, цари и колдуны. Для большинства та реальность давно уже была мифом. Сказкой, которую можно почитать или рассказать детям, когда выдастся свободное время. Моё же личное время стало условным, как в сказке. Оно то растягивается, то сокращается, а порой сжимается в точку, где исчезает вместе с пространством, и потом из этой точки рождается новый мир. Новый миф. Новый этап моих странствий в поисках зачарованной принцессы. Я вроде бы нашла её, но нас по-прежнему разделяет непреодолимая преграда, сотканная из вечного света… Или вечной тьмы, то излучающей, то поглощающей свет. Той, что порождает и уничтожает целые миры. Сколько миров – реальных и мифических – мне суждено пройти, прежде чем рухнет эта преграда? Сколько ещё предстоит разгадать загадок, куда более трудных, чем загадка Эдипова сфинкса…

– Терри! – Дион заметил меня и перестал играть. – Познакомься с моими друзьями. Это Кимр…

Старый кентавр слегка склонил свою большую, красивую голову.

– А это Хайро. Он учит меня играть на свирели.

– Говорят, это единственное, что мы, фавны, умеем делать хорошо, – улыбнулось золотое божество.

– Ещё они хорошо умеют соблазнять юных дев и красивых мальчиков, – промолвил кентавр низким, чуть гортанным голосом. – Поэтому я стараюсь не оставлять его наедине с принцем Дионом.

– Ну, это ты зря, – фавн притворился обиженным. – Принц ещё слишком юн для любовных забав. А я не сошёл с ума сердить королеву и её мрачную подругу со шрамом.

– Кстати, твоя наставница велела нам вернуться до полудня, – кентавр взглянул на солнце и медленно поднялся на ноги. В холке он был не выше, чем обычная скаковая лошадь, но мощный человеческий торс с широкими плечами превращал его чуть ли не в великана.

– Встретимся завтра тут же, – сказал Дион, надевая свой голубой хитон, на котором он, оказывается, сидел. – Кажется, высох…

– Мы купались, – пояснил он нам с Андой. – А потом встретили Итана. Он знает столько интересных историй! Сначала мы слушали его истории, потом он попросил Хайро сыграть на свирели. А потом Хайро сказал, что я уже играю почти так же хорошо… Итан, ты завтра сюда придёшь? В то же время.

– Я-то когда угодно могу сюда прийти. А вот тебя мама отпустит?

– Что будет завтра, решим завтра, – рассудительно заметил Кимр и преклонил колено, чтобы Дион мог взобраться ему на спину, что мальчишка и проделал с ловкостью циркового акробата.

– Не оставляйте своего друга с этим плутом, – добавил кентавр. – Хайро своей свирелью на кого угодно чары наведёт, даже на такого великого сказителя. Да поэты и сами любят поддаваться чарам. Рад видеть тебя здесь, Анда.

И чёрный кентавр лёгкой рысцой побежал прочь, унося на спине златокудрого мальчика. Мудрый Хирон[17], опекающий юного Ахилла[18].

– Пожалуй, мне тоже пора, – сказал фавн. – Не мне соблазнять великих сказителей и столь благородных дев. Наверняка, где-нибудь неподалёку скучает нимфа или ещё какая-нибудь юная особа из посёлка, которых тут так много. Здесь куда веселей, чем в Маатлане. До встречи!

Фавн скрылся среди серебристых деревьев, причём их листва осталась неподвижной, хотя роща была такой густой, что Хайро не мог не задеть ни одну ветку. Впрочем, что тут удивительного? У духов леса с лесом особые отношения.

– Он прав, этот мудрый кентавр, – усмехнулся писатель. – Некоторые люди охотно поддаются чарам и в итоге портят себе репутацию и вообще всю жизнь.

– И то, и другое можно исправить, – сказала я, понимая, что он имеет в виду.

– Ты так думаешь? Можно спасти репутацию продажного писателя? Кстати, не хотите присесть? Мне как-то неловко, что дамы беседуют со мной стоя. Анда, мне очень помогла мазь, которую ты прислала для меня из Маатлана. Ученик Селена оказался хорошим лекарем, но эта мазь… Это просто чудо. Тут все помнят, на что походила моя физиономия два дня назад.

– Рада, что мазь помогла, – улыбнулась Анда, усаживаясь на мягкую траву.

– Это не та, которой ты залечила мою рану? – спросила я, устроившись рядом с ней.

– Не совсем. Как ты догадался, кто я, сказитель Итан?

– Дион сообщил, что печальная темноволосая красавица отправилась на прогулку с Андой из Маатлана. Сказитель… Какое хорошее слово. Но мне оно не подходит. Продажный писатель – звучит нормально, но продажный сказитель…

– Вообще-то Дарт Мидон уже спас твою репутацию, Итан, – возразила я. – Джонни позаботился о том, чтобы добытая тобой информация распространилась по межпланетной сети. Благодаря ей многие мерзавцы, уверенные в своей безнаказанности, предстанут перед судом. Если доживут до него. Однако, быстро же они тебя выследили.

– Может, и не попался бы, если бы не выпендривался. А то взял псевдоним, прямо указывающий на автора «Хроник Дармидона».

– К сожалению, не читала. Но собираюсь.

– Не старайся быть любезной.

– Я и не стараюсь. Просто слышала об этой книге много хороших отзывов.

– А о других моих книгах?

– Хотелось бы, чтобы их не было, – с горечью произнёс писатель, не дожидаясь моего ответа. – Чтобы остались только «Хроники» да та моя ранняя повесть…

– «Беды прошлого и настоящего»? Читала. Мы её даже изучали в академии.

Кимбел ничего не сказал, но его угрюмое лицо немного прояснилось. Правда, тут же помрачнело вновь.

– Даже если благодаря моим материалам кое-кто предстанет перед Верховным судом за преступления против жителей вселенной, для меня это мало что изменит. Дурная слава прочнее.

– Да что ты такого сделал? – поинтересовалась Анда. – Несправедливо лишил кого-то жизни? Или из-за тебя погибло много невинных? Иные совершают роковые ошибки, из-за которых гибнут целые миры. Но даже в таких случаях не следует опускать руки, надо стараться хоть как-то исправить содеянное.

– Да не сделал он ничего ужасного, Анда, – сказала я. – Угодил в капкан, из которого еле выбрался. И нет у него на руках ничьей крови.

– Только это и утешает, – вздохнул Итан. – Я всего лишь продался за сладкую жизнь, как обо мне пишут некоторые…

– Да я просто хотел вырваться из ада, – заговорил он, немного помолчав. – И верил, что люди, которые меня из него вырвали, действительно создали разумное, справедливое общество, что суровость их законов оправдана. Ведь я-то жил в мире беззакония. Одни творили, что хотели, а других бросали в тюрьмы за ерунду. Других – это тех, кто жил в нищете, не имея денег не только на адвоката, но даже на продукты, на одежду… Знаете, что такое Стигма? Мир, где тебя могут избить или вообще прибить посреди улицы, а прохожие, увидев это, поскорее попрячутся в ближайшие подъезды. Вмешаешься – можешь только хуже сделать. И себе, и своим близким. А если окажется, что это развлекаются хозяева жизни, то их всё равно отмажут, и они потом с тобой счёты сведут. Моя знакомая покончила с собой, когда её изнасиловали подонки, у которых были покровители из местной мафии. Под ними вся полиция ходила. Я пытался правду найти, но мне дали понять, чтобы не нарывался. Самоубийство – оно, мол, и есть самоубийство. Человек сам принимает решение и делает то, что решил, и нечего тут виноватых искать. Если девушка впоследствии пожалела, что поехала с весёлой компанией и позволила кому-то лишнее, то об этом ей следовало раньше думать. Вообще-то были свидетели, которые видели, что Люси не сама поехала с той компанией, что её насильно в машину затащили, но я так и не уговорил никого из этих свидетелей пойти в полицию. Одни сказали, что не уверены, правильно ли истолковали увиденное, другие уговаривали меня смириться – мол, девушку всё равно не вернёшь, да ещё и себя погубишь, а третьи вообще избегали встречи со мной. А потом об этой истории узнал кое-кто из урмианского консульства. Через день твари, которые надругались над Люси, были найдены мёртвыми. Можете меня осуждать, но я до сих пор этому радуюсь.

– Даже в мыслях нет тебя осуждать, – заверила я писателя. – Эти сделали люди Стэрвет дан Говен?

– Да. Она предложила мне политическое убежище, взяв с меня подписку о верности Урму и неразглашении государственных тайн Урма, если таковые станут мне известны. Так я там и оказался. Сперва я был просто очарован урмианскими аристократами. Все как на подбор красавцы, образованные, с безупречными манерами… Энергичные, деловые, приятные в общении люди. Не бездельники вроде зажравшихся стигмианских чиновников и нуворишей. Мне нравилась эта страна. Порядок, чистота, благоустройство, магазины ломятся от товаров, бесплатная медицина, развлекательные центры… Преступность практически сведена к нулю. Жестокость законов немного смущала, но казалась мне оправданной. Это же лучше, чем тот бандитский беспредел, на который я насмотрелся с детства. Я не сразу понял, что в этом раю царит такой же беспредел власть имущих, просто всё настолько завуалировано, что не сразу увидишь. Тем более что первые пару лет я жил, почти не вылезая из своего особняка. Наслаждался роскошью и писал, писал… Телевизор-то почти не смотрел. В свободное от работы время смотрел ту видеопродукцию, которая на родине была мне недоступна. Там же такая цензура на всю информацию, включая культурную. Я знал о дуэлях из-за клеветы, но думал – что ж, в каждом обществе свои обычаи, может, немного и странные, но… Зачем же клеветать на достойных людей? Потом до меня стало доходить, что тут считается клеветой и чем всегда заканчиваются дуэли между деметами и аристеями. Заметил, сколько испуганных и настороженных людей на улицах этих чистых, благоустроенных городов. Да, гулять там можно днём и ночью. Безопасно. Почти… Тот, кто вздумает напасть на тебя, ограбить или ещё какой-нибудь вред причинить, будет пойман и понесёт суровое наказание. Но это если на тебя напал кто-то из деметов. Если тебя оскорбил аристей, то в лучшем случае он от тебя откупится, а в худшем – и таких больше – даже и этого не сделает. Каждый демет знает – лучше не связываться. И не дай бог, кто-нибудь из аристеев что-нибудь от тебя захочет, например, пригласит на вечеринку, чтобы ты оделся в сатира и участвовал в групповом сексе… Не дай бог, откажешься. И не вздумай спорить, если кому-то из аристеев понравился твой земельный участок, где много поколений твоей семьи разводили розы… У тебя всё равно это заберут. Если отдашь сам, что-нибудь заплатят. Кто-то из этих благородных господ может даже щедро заплатить, а кто-то не возместит и стоимость участка. Бери сколько дали и помалкивай. А вздумаешь отстаивать свои права, выяснится, что ты сам эту собственность нечестным путём приобрёл, да ещё и налоги не платишь, хотя на самом деле всегда платил их исправно. Постепенно я понял, под каким колпаком живут деметы. Любой их шаг под контролем, каждое слово, а попытка подать жалобу в Совет Федерации может закончиться весьма плачевно. Я понял, что Интернет в Урме контролируется ещё жёстче, чем в Стигмиане, тем более что Урм располагает куда более мощными технологиями для тотального контроля. Самое страшное, что многие деметы смирились со своей судьбой. Ведь им с детства забивают в голову установку, что они жалкие, бездарные, ни на что не годные, кроме самой примитивной работы. И всем своим благополучием обязаны аристеям, которые постоянно в трудах и заботах об отечестве. Мол, все свои силы и таланты принесли ему в жертву, рискуют собой, защищая страну от врага и добывая для неё богатства в разных уголках вселенной. Так что надо жить и радоваться, что живёшь благополучно, хотя никакой особой пользы государству не приносишь. Я уж не говорю о том, как поощряются деметы-доносчики. Кстати, в Урме всегда искусно создавалась видимость, что там, мол, все имеют равные возможности и одарённый человек всё равно продвинется. В школах и колледжах регулярно проводились тесты на определение уровня интеллекта, гибкости ума и… В общем они, якобы, выявляли всякие особенности мышления, дабы помочь человеку правильно сориентироваться при выборе будущей специальности. Считалось, что самым одарённым учащимся из деметов даётся возможность попасть в число иренов, так что в дальнейшем они могут даже аристеями стать. Ну или хотя бы занять хорошие должности. Такие, чтобы быть поближе к привилегированному классу. Я уже не помню, почему я заинтересовался этими тестами, но когда я раздобыл и решил проанализировать результаты тестирования за несколько лет, я был поражен.

– Мне эти тесты тоже показались странными, – сказала я, воспользовавшись тем, что Итан сделал небольшую паузу. – Правда, я видела результаты только одного человека…

– Да эти тесты попросту выбраковывают людей с нестандартным мышлением. Их записывают в группу С – самую низшую – и закрывают им доступ в вузы. Типа даже богатое государство не может себе позволить давать высшее образование людям с низким интеллектуальным потенциалом. Вроде как это пустая трата денег, ведь работа университетских преподавателей оплачивается очень высоко. Часть тестов была на знание основной школьной программы, а часть выявляла оригинальность мышления, способность к анализу, к критической оценке происходящего… В общем, всё то, что мешало сделать человека управляемым. Идеальный гражданин должен был обладать необходимой суммой знаний, чтобы занять определённую нишу в технически развитом обществе, но он не должен был слишком много думать, анализировать и хотеть что-то изменить. Так что зачастую именно самые одарённые-то как раз и не имели возможности получить высшее образование. Ну и особо продвинуться не могли. В Урме всегда была интеллектуальная элита, но эта категория граждан находилась под особым контролем, к тому же основную её часть составляли аристеи. Они-то и разрабатывали тесты для учащихся, стараясь не пустить в высокую науку и политику тех, кто мог сломать удобную им схему. Выбраковывать способных к инакомыслию надо со школы, причём делать это надо тонко, завуалированно.

«Понятно, почему Дия не попала в магистратуру, – подумала я. – Ведь в Деламарском университете как раз ввели тесты, предложенные одним из ведущих университетов Урма. Обмен опытом, так сказать…»

– Чем дольше я там жил, тем чаще до меня доносились совершенно жуткие истории, – продолжал писатель. – По сути, простые граждане Урма становились жертвами власть имущих едва ли реже, чем в Стигмиане, просто тут это всё так обставлялось, что не бросалось в глаза. Да многие и не хотели ничего видеть – себе дороже. Деметы то и дело попадали к аристеям в пожизненное, хотя и неофициальное рабство. А то и гибли. Я хотел покинуть Урм, но мне не позволили. Тогда я попытался хотя бы отстраниться от всего этого. Денег я уже заработал немало. Решил, что буду просто потихоньку жить и писать что-нибудь для себя, а заодно искать способ оттуда сбежать. Так я написал «Хроники Дармидона». Они имели успех не только в Урме, но леди Стэрвет выразила неудовольствие. Сказала, что с идейной точки зрения книга слаба. Это означало, что я должен восхвалять Урм, как делал это в двух своих предыдущих книгах. Я отговорился творческим кризисом, потом вообще разыграл психическое расстройство. И очень об этом пожалел. Психиатры в Урме неплохие. Поняли, что симулирую. Меня почти год продержали в заведении для душевнобольных, которое почище тюрьмы строгого режима. В итоге я и впрямь заболел. А когда более или менее поправился, работать не мог. Действительно не мог. А публика ждала от меня новых книг. По всей Федерации пошли разговоры, что урмиане насильно удерживают меня в Молоссе. Мне пригрозили совершенно жуткими пытками, если я не выступлю по телевидению, не расскажу всем, как хорошо мне живётся в Урме, и не пообещаю, что скоро закончу новую книгу. Для того, чтобы моя новая книга увидела свет, Стэрвет наняла целую толпу литературных рабов. Её люди прошарили все мои компьютеры и нашли почти все наброски к будущим книгам, которые я сделал до болезни. Там были даже целые хорошо прописанные фрагменты. Кусочки романов, так и оставшихся нереализованными замыслами. Нанятые Стэрвет писаки собрали их все и использовали, стряпая книги, которые потом выходили под моим именем. Моё имя должно было оставаться брендом. Итан Кимбел продолжает творить, прославляя свою новую родину, давшую ему всё.

– Диана… Моя подруга… Она читала больше твоих книг, чем я. Так она сказала, что находила в них вполне себе неплохие, живые фрагменты. Но они тонули в потоках идейного словоблудия, воспевания урмианской аристократии и прочей дребедени.

– Так оно и есть. Дорогие соавторы лишь испоганили все мои замыслы. Не скажу, что все они были бездарями, но творить по указке – это зарывать свой талант в землю. Последние мои… так называемые мои, книги, наверное, вообще не собрали бы никакой аудитории, если бы не Хиро Кимора. Она спасла ситуацию, заполонив романы Итана Кимбела слэшем. На такое всегда клюют, особенно в мирах, где закон или традиции осуждают однополую любовь. Хиро сама была эмигранткой из такого мира – с планеты Дагмара. Церковь там почище методистской. Эта милая девочка происходила из очень строгой семьи. Среди её далёких предков по отцу были японцы, и она унаследовала этот этнический тип. Вернее, черты лица. В противоположность классическим японцам она была очень светлой блондинкой, почти альбиноской. Маленькая, худенькая, бледненькая… Словно героиня аниме, которую автор забыл раскрасить. Надо сказать, однополые отношения привлекали её только в литературе, в кино и видеоиграх. А в жизни… По-моему, она была совершенно асексуальна и… Иногда она вообще казалась мне бесполым существом, и её болезненный, именно какой-то болезненный, интерес к гомосексуальной теме… Отчасти это был эффект запретного плода, если учесть, в каком мире она росла, а отчасти это восполняло для неё недостаток чувств, каких-то ощущений… Я не знаю. По-моему, тут что-то такое было. А поскольку из-за ханжеского воспитания она выросла страшно застенчивой, у неё получался не слэш, а что-то вокруг да около него с садомазохистским подтекстом. Однажды я сказал ей… Мои соавторы постоянно приходили ко мне за советом, а Хиро меня искренне уважала, почитала как мэтра. Так вот я сказал: «Детка, если тебе очень хочется чего-то, не бойся выпить чашу до дна. Ты уже давно не на Дагмаре, ты совершеннолетняя. Не бойся ничего. Нравится какая-то тема – напиши так, как тебе бы хотелось. Оторвись по полной и получи от этого кайф». Прилежная ученица последовала совету мэтра…

Итан хлопнул себя по колену и чуть было не рассмеялся, на мгновение напомнив мне сломанную заводную куклу, которая так и не смогла выполнить одну из функций, заложенных в неё мастером. Похоже, смеяться он попросту разучился.

– Милая девочка всё же решилась оторваться по полной и в нашем последнем романе «Легенды тёмной долины» изобразила такую парочку геев… Сплошные плётки, цепи, мордобой вперемежку с трахом через каждые десять страниц. Любви там не было, да она и не знала, что это, и в итоге опять выплеснула на читателя ворох болезненных фантазий, только теперь уже со сценами откровенного секса и насилия. В основном насилия. Что может знать о сексе бесполое существо, даже если им занимается? У неё был бойфренд или что-то вроде. Тоже писатель, но со мной никогда не сотрудничал, и слава Богу. Довольно неприятный тип, самовлюблённый и заносчивый. Издаётся под псевдонимом Тим Хренофф. Полное имя – Тимоти Хренов. Его предки, вроде, из России, одного из крупнейших государств Терры-I. Уж не знаю, что у них были за отношения и на какой стадии. По-моему, при всех своих недостатках Хиро заслуживала кого-нибудь получше. Милая девочка. Мало того что самая способная из всех моих так называемых соавторов, так ещё и добрая. Я столкнулся с ней, когда переодетый спускался к подземному гаражу, чтобы сбежать из дома во время своего дня рождения. На окраине города меня ждал флайер. Я очень долго планировал этот побег, и организовать его было трудно. Всё могло сорваться из-за одного неверного шага, а ведь, как ни планируй, вечно что-нибудь пойдёт не так. Я совсем не ожидал встретить кого-то в этой части дома. И наткнулся на Хиро. И она меня узнала. Более того, она поняла, что я затеял, – я видел это по её глазам. Но она быстро опустила их и сделала вид, что не узнала меня. Всю дорогу до окраины города я ждал погони. Если бы она донесла, меня бы быстро перехватили. А её бы за это озолотили. Но она меня не выдала. Хорошая девочка. Не знаю, что с ней стало во время катастрофы. Наверное, я попытаюсь её найти, если вернусь в наш мир. Но это вряд ли. Пока хоть кто-то из этих тварей на свободе, я не буду чувствовать себя там в безопасности.

– Всё меняется, – сказала я. – Сейчас ты среди друзей. И не так уж ты беззащитен, если нашёл способ бежать оттуда.

– Наверное, будь я смелее, я бы попытался сбежать раньше, но… Я боялся. Вокруг меня даже женщины были… Не то чтобы агенты, но всех моих любовниц обязывали за мной следить. А потом в меня вцепилась эта дура Олимпия… Знаешь такую писательницу – Олимпию Хавник?

– Эта та, которая заумно пишет? Я пыталась что-то почитать, но бросила, едва начав. У меня не очень-то взыскательный вкус. Я просто люблю интересные книги.

– Взыскательный вкус… – Итан опять чуть не засмеялся. Возможно, когда-нибудь он снова научится это делать. Хорошо уже, что он с нами разговорился и выплеснул сейчас то, что не один год держал в себе. Он явно давно уже столько не говорил. Такое впечатление, что он сам себе удивлялся, но остановиться не мог. Вот и славно. Пусть выговорится. Мы с Андой никуда не спешим, а ему это очень важно.

– Девяносто девять процентов так называемой элитной литературы, рассчитанной на так называемый изысканный вкус, – белиберда, подаваемая читателю с таким апломбом, что он зачастую начинает верить, будто это что-то стоящее. И читать, и писать надо только то, что тебе интересно. Жизнь и так коротка. Олимпия Хавник бездарна во всём – и как писатель, и как любовница… Знаю, некрасиво так о бывшей и вообще о женщине, но ведь я её даже бывшей считать не могу. Бывшей может быть только та, кого ты сам выбрал, а потом по той или иной причине потерял. Эту я не выбирал, её ко мне приставили, и поверьте, нет ничего, за что её можно было бы уважать. Я прикинулся, что безмерно счастлив рядом с ней, и она вообразила, будто я наконец-то нашёл в её лице любовь всей своей жизни. Самовлюблённые дураки всегда попадаются в свои собственные сети. Она была так уверена в своём контроле надо мной, что выболтала мне то, что не должна была. Именно благодаря ей я и добрался до компромата на участников стигмианского эксперимента. По правде говоря, когда я ознакомился с этой информацией, я был в таком шоке, что едва снова не заболел. Мне не давала покоя мысль, что когда-то я боготворил людей, практически погубивших мою родину. Именно тогда я и решил, что лучше умереть, чем жить в этой клетке. Подготовка побега у меня, наверное, полжизни отняла. Я знал, что меня ждёт, если они хотя бы заподозрят… Я видел, на что они способны. Бездушные твари, которых заводят кровь, изуверства или… какие-нибудь гадости. Знали бы те, кто меня сейчас клеймит, что я пережил. И ведь что интересно… Кто больше всех обвинял меня в продажности? Моя давняя знакомая Нора Кривентари.

– Это же стигмианская писательница? Я её не читала…

– Да, это достаточно известная писательница. Неплохо раскрученная у нас на родине. Она-то больше всех и клевала меня за продажность. Несколько раз читал её статейки в Интернете, пока жил в Урме. А сама… Сколько её помню, её любимая поза – «Не интересуют меня все эти политические свары. На самом деле борьба тех, кто у власти, и оппозиции – не более чем драка за свои шкурные интересы. Они все хороши, обе стороны». Как удобно – всех замазать чёрной краской. И не надо выбирать какую-то сторону, ведь за свой выбор, возможно, придётся отвечать. Главное – найти красивое оправдание своей трусости, конформизма. Как будто она не видела, как людей, которые пытались протестовать против режима, хватали только за то, что вышли на мирный митинг. У неё под окнами таких избивали дубинками и волоком тащили в полицейские фургоны. Потом этих людей на долгие годы бросали в тюрьмы. Будь таких смельчаков побольше, Стигмиана давно бы уже стала другой. Я, конечно, и сам не герой, сам сроду всего боялся, но ей ли обвинять меня в продажности, если она сама перед хозяевами выслуживается. Так любит критиковать в своих книгах гнилой либеральный строй, так называемую псевдодемократию. То есть ту, что в Гринлэндсе и других государствах Федерации с либерально-демократическим строем, где люди живут намного лучше, чем в Стигмиане. Где они, несмотря на псевдодемократию, живут без страха и чувствуют себя защищёнными. Сколько она возмущалась по поводу их семейного права! Ты же знаешь, что в большинстве миров Федерации даже совершенно посторонние люди могут подать в суд на того, кого заподозрили в домашнем насилии. Например, заметили соседи, что муж третирует жену или родители ребёнка…

– Да, я знаю. Тут действительно иногда возникают весьма непростые ситуации, и некоторые люди жалуются, что посторонние вмешались в их жизнь, хотя ничего страшного не было. А ведь в подавляющем большинстве случаев именно страшное и бывает. Просто ребёнок не решается или стесняется заявить на самодуров-родителей. Или жена не идёт в полицию, поскольку, как и многие другие дуры, надеется, что муженёк исправится и у них начнётся райская жизнь…

– В том-то и дело, что в большинстве случаев такое вмешательство в чью-то частную жизнь вполне оправданно, а если нет, то в итоге всё равно ведь разберутся. Бывают, конечно, тяжёлые случаи… Как тогда, когда девочка оговорила своего отца из мести. Не то платье ей не купил, не то побрякушку какую-то. Приехали социальные работники, увезли её из дома, и она почти два года не могла вернуться к родителям, хотя раскаялась, что солгала, и домой хотела. Кстати, хороший урок детям. Подумайте хорошенько, действительно ли родители к вам несправедливы и вы готовы променять их на другую семью. Я слышал, сейчас в таких ситуациях быстрее разбираются?

– Да, слава Богу. И сейчас не сразу ребёнка забирают. Сначала достаточно долго следят за семьёй. Закон совершенствуется. Кстати, я согласна, что те, кто стал жертвами его несовершенства, частенько получают то, что доктор прописал. Я не о детях, тут ещё можно простить недостаток ума… Я про случай с Тамалой и Шоном Кирби. Знаешь о нём?

– Это тот, когда они тренировались и муж нечаянно поставил жене фингал под глазом? Они вместе какими-то боевыми искусствами занимались. После тренировки поссорились, и жена в отместку пожаловалась, что он её ударил… Ведь так?

– Да. Полиция тут как тут. Заставили их разъехаться, опросили соседей, а те, как назло, постоянно слышали их ссоры. Парочка эмоциональная была, орали друг на друга по каждому поводу и без повода. В общем, потом Тамала уже сто раз пожалела, что подняла такую волну, и даже созналась, что фингал – результат неосторожности, но возможность съехаться у них появилась лишь через полгода. Однако воссоединение не состоялось. За эти полгода Шон Кирби встретил другую и развёлся с Тамалой. И правильно сделал. Понял, что стерва. Если она из-за ерунды, из мелочной мести не погнушалась клеветой, так стоит ли с такой жить?

– Действительно, не стоит, – вмешалась в разговор Анда, о которой мы с Итаном, можно сказать, забыли. – Но закон всё равно какой-то странный. Конечно, любой может вмешаться и заступиться, когда видит, что кого-то бьют, но идти к судьям из-за проблем чужой семьи… У нас пострадавший или просто обиженный член семьи всегда мог обратиться к главе своего клана. Тот мог собрать совет старейших членов рода. Если и так вопрос не решался, собирался Большой совет – представители всех кланов этого края… Ну вот, говорю в прошедшем времени. У нас уже давно такие советы не собирались. Так мало осталось народу, семьи маленькие и все их члены держатся друг за друга…

– Хорошо, когда в обществе забыли, что такое домашнее насилие, – сказал Кимбел. – У нас в Стигмиане его как бы тоже нет. Законодательство не предусматривает наказание за него. У нас вообще нет в кодексе статьи о домашнем насилии. Так что избитых родителями детей привозят в больницу, а, подлечив, возвращают тем же родителям. И женщине некуда пойти, если над ней муж издевается. У нас, даже если женщину изнасилуют, то в большинстве случаев полиция этим вообще толком не занимается. Зато какой-нибудь козёл в мундире непременно намекнёт несчастной, что, мол, сама виновата – слишком вырез глубокий, и вообще скромнее надо себя вести, тогда никто не изнасилует. Ни для кого не секрет, что самые реакционные авторитарные режимы там, где полно патриархальных традиций и равноправие полов только на словах. Стигмиана – мир беззакония, лицемерия, нищеты и коррупции. И видя всё это, выискивать огрехи в законах благополучных государств! Вот как боится потерять место, где её прикормили. У нас ведь там издаваться и уж тем более зарабатывать литературным трудом очень трудно. Пятнадцать лет назад, в период правления Дитриха Орсо, было что-то вроде оттепели и появилось много издательств, которые уже было начали чуть ли не без цензуры работать, но длилось это недолго. К власти пришёл Валдер Полпут, и массу издательств закрыли. Из тех, что издают художественную литературу, осталось практически только одно – «Эквус». Оно имеет филиалы в разных городах – и бумажные издательства, и электронные. А также контролирует онлайн-библиотеки, где можно скачивать книги за сравнительно небольшую цену и уж за совсем символическую их читать, и эти деньги за вычетом налогов составляют авторские гонорары. Онлайн-библиотеки в Стигмиане все платные и все под контролем, так что автор, не имеющий контракта с издательской компанией «Эквус», не может издаваться никак и нигде. Ну а «Эквус», разумеется, под контролем государства, так что требует от своих авторов… лояльности. Вот Нора Кривентари и доказывает свою лояльность, выискивая блох в законах демократических стран.

– Ты уверен? Может, просто услышала о случае вроде того, с девочкой, которую два года не отдавали родителям, искренне возмутилась, и всё это выплеснулось в книгу. Знакомый писатель однажды сказал мне, что в его книгах не стоит искать грамотный анализ каких-то фактов, событий. Там скорей эмоциональная реакция на них, причём не всегда адекватная, как он потом сам понимает через некоторое время. Возможно, и у неё так же.

– Возможно.

Он не стал спорить, но, по-моему, остался при своём мнении. Какое-то время мы молчали, разомлев от полуденного зноя, забравшегося даже под густой полог из серебристой листвы. Дерево, под которым мы сидели, отдалённо напоминало средиземноморскую оливу. Я не знала, какое тут сейчас время года, но на этом дереве завязывались плоды – маленькие тёмно-зелёные шишечки, покрытые прозрачными каплями, похожими на росу. На ощупь «роса» оказалась вязкой, как смола, с очень резким, не особенно приятным запахом.

– Это потому что ты его потрогала, – сказала Анда. – Это дерево вроде нашего кустарника лимосса. Запах – то, что защищает его плоды, пока они не созрели. А спелые они очень вкусные. Насчёт этих не знаю, но пока их явно лучше не трогать.

– Значит, сейчас тут весна или начало лета? – спросил Итан. Оказывается, мы с ним подумали об одном и том же.

Анда пожала плечами.

– Не знаю. Здесь у каждого растения свой цикл. Я совсем недавно познакомилась с этим миром, и мне кажется, что тут всегда начало лета – по ощущению. А у нас в Маатлане как будто бы всегда начало осени. Там умирающий мир, хотя и выглядит цветущим, а здесь… Мир, где для каждого начинается что-то новое.

– Я хотел бы остаться здесь, – сказал Итан.

– Уверена, что никто не будет против, но… – Анда немного помолчала. – Видишь ли, новое никогда не остаётся новым и каждое начало предполагает продолжение. Нельзя оставаться на стартовой площадке.

Я вспомнила полузаросший космодром, камни, прожжённые сотнями космических двигателей. Стартовая площадка… Что стало с теми, кто покинул её много веков, а может, тысячелетий назад?

– Да, но пока это для меня начало. Возможно, я даже что-нибудь напишу. Наконец-то. Так что, если здешняя королева не объявит всеобщую воинскую повинность…

– Не объявит, – Анда произнесла это с такой убеждённостью, словно недавно обсуждала этот вопрос с Антемой. – Здешняя королева из племени воинов. Она считает, что настоящий воин – это человек с сердцем льва, и такого не надо гнать в бой силой.

– Да, – усмехнулся Кимбел. – У меня сердце не льва, а зайца.

– Скорее загнанного оленя. Отдыхай в этом царстве весны, пока твои раны не заживут. А когда эти плоды созреют, – Анда поднесла руку к зелёной шишечке, но касаться её не стала. – Когда они созреют, всё может измениться.

Примерно через час мы втроём доехали до врат в Маатлан – Анде было пора домой, после чего мы с Кимбелом вернулись в замок, где по сравнению со вчерашним днём царило относительное спокойствие. Антема сказала, что огненные существа исчезли, новых никто не видел, да и река сейчас выглядит почти как обычная река, только вода её кажется слишком уж голубой, но такое бывает, если вода очень чистая.

– Но ведь что-то же тебя тревожит, – заметила я.

– Разумеется. Всё это может повториться, причём в больших масштабах. Боюсь, как бы не обвинили вас – что, мол, явились из того проклятого мира и привели сюда огненных чудовищ, которые до сих пор были только там. Возможно, это знак… Хангар-Тану зовёт нас. Наш мир ждёт, когда мы наконец избавим его от чужаков.

– Ты выросла среди этих чужаков, Антема. Как ты там жила и каким образом вырвалась?

– Это долгая история. Поговорим позже.

Я думала, что этот день станет днём откровений, но наш с Антемой разговор, состоявшийся после ужина, оказался недолгим.

– Возможно, когда-нибудь я напишу об этом, – сказала она. – Или попрошу… ну, например, Итана Кимбела. Или хотя бы попрошу его отредактировать мои мемуары. А рассказывать… Я не могу слишком долго об этом говорить и, наверное, не смогу, пока не выгоню их оттуда и не вырву из их лап свою дочь. Только так я изгоню их из моей жизни. Они вторглись в мою жизнь и в мой мир, когда мне было десять. Убили моего лурда и взяли меня в плен. Поэтому я оказалась здесь, на Пандионе, десять, а не пятьсот лет назад. А как я оказалась в Урме, я долгое время не знала. Четыре года я жила с ощущением, что моя жизнь началась с десятилетнего возраста. Мои якобы родители, состоятельные деметы Карл и Нина Лэндис, говорили мне, что я попала в аварию и из-за черепно-мозговой травмы потеряла память. Дескать, потому мне и приходится проходить гипнотерапию. Во сне меня лечат от последствий травмы, а заодно помогают вспомнить мою предыдущую жизнь и школьную программу. Позже я поняла, что никакой черепно-мозговой травмы не было. Памяти я лишилась из-за глубокой душевной травмы – после того, как на моих глазах убили моего лурда, мою семью и многих моих друзей. Эти воспоминания были так заблокированы, что урмианские врачи не могли до них добраться и стереть их. Они хотели уничтожить их и загрузить в меня информацию о моей новой, якобы настоящей жизни. Я не знаю, планировали ли урмиане, которые вторглись на Хангар-Тану пятьсот лет назад, взять побольше пленников, но я оказалась их единственной пленницей. Им так и не удалось добраться до моих воспоминаний. Моё сознание или подсознание, защищая меня, похоронило их очень глубоко и надёжно… Урмианские психологи долго бились со мной, сканируя мой мозг, и в конце концов поняли, что разблокировать и уничтожить мою память невозможно. Физически я была очень сильна и здорова, но никто из аристеев не хотел меня удочерять. Думаю, они меня боялись. Я в любой момент могла всё вспомнить. Я даже толком не знаю, чего именно они боялись. Что я вспомню случившееся на Хангар-Тану и заговорю об этом? Как будто это нельзя было списать на болезненные фантазии ребёнка, попавшего в аварию. Меня решили отдать в семью деметов, взяв с них подписку о неразглашении информации обо мне. А официальная информация обо мне, которую во сне внушили и мне, такова: Леона Лэндис, девочка из благополучной семьи деметов, училась в школе N 5 своего нома и занималась в секции акробатики. В десять лет попала в аварию и из-за черепно-мозговой травмы потеряла память о своём прошлом, но лечение помогло ей восстановить память практически полностью. Девочка даже смогла вернуться к учёбе. То есть во сне меня обучили интерлэнгу и всему тому, что урмианские дети из семей деметов изучали в школе первой ступени – с шести до десяти лет. Дети аристеев учились в элитных школах. Туда, конечно, и дети деметов иногда попадали, но жилось им там несладко. Разумеется, меня постоянно держали под наблюдением. Родители говорили мне, что из-за травмы мне необходимо постоянно проходить курс лечения, а на самом деле в той клинике постоянно пытались добраться до моих истинных воспоминаний. Что касается ложных воспоминаний, то четыре года я считала их настоящими. Правда, меня никогда не оставляло ощущение, что я вспоминаю не свою жизнь, а чью-то. Жизнь какой-то девочки, о которой посмотрела красочное многосерийное кино. Но раз все говорили, что это кино про меня, я в это верила. Ходила в школу, в секцию акробатики… Думаю, меня в неё записали, чтобы как-то мотивировать мою невероятную физическую силу. Да и мне это помогало сохранять душевное равновесие. До того, как я приступила к занятиям в акробатической секции, я чувствовала себя, словно зверь в клетке. Физическая нагрузка была мне необходима, как солнце светолюбивому растению. Позже я поняла, что мне нужна была какая-то компенсация той жизни, которую я вела у себя на родине, хоть я её и не помнила.

Когда мне было четырнадцать, один случай помог мне вспомнить, кто я. Я вспомнила почти всё и поняла, что должна это скрывать. К счастью, изучать меня к тому времени уже перестали – решили, что моя истинная память погребена навеки. Мои успехи в спорте были столь блестящими, что меня приняли в ирены, и я имела все шансы стать аристеей, но, когда я проходила испытания в Лабиринте, выяснилось, что мой организм не принимает амфу. Зато манойи поняли, кто я, и помогли всё вспомнить окончательно. Я жаждала мести. Манойи просили меня затаиться, не выдавать себя и поскорее найти способ покинуть Урм. Я не особенно им верила и была зла на них – ведь это они помогли урмианам попасть в прошлое моего мира, а значит, погубить мой народ. Выйдя из Лабиринта, все ирены подвергаются медицинскому обследованию. Обследование показало, что я не приняла амфу и не обрела всех тех свойств, которые она даёт человеку. Я была объявлена не прошедшей испытание и аристеей не стала, но на это мне было наплевать. Я решила отомстить тем, кто участвовал в той операции – вторжении в прошлое моего мира. Урмиане до сих пор ходили по этому тоннелю туда и обратно, но я знала, что у меня нет ни малейшей возможности добраться до этого засекреченного портала в мой мир. Я могла только мстить. И кое-кому отомстить успела. Но я была слишком юна и неопытна, чтобы не попасться. Меня схватили и предложили выбрать одно из двух – казнь или так называемую публичную дуэль с родичем одного из убитых. В Урме периодически устраивались так называемые Смертельные игры – представления с участием приговорённых к смерти преступников. Все знали, что шансов у меня нет. Мой противник, тридцатилетний аристей, был самой настоящей боевой машиной. Как ни странно, мне помогла моя приёмная мать. В какой-то степени она ко мне всё же привязалась. Перед играми осуждённому разрешена встреча с родственниками, и во время этой встречи они дала мне одну вещь, которая была на мне, когда я попала в Урм. Простой кулон из полупрозрачного золотистого камня. Когда со мной работали психологи, у меня постоянно спрашивали, не напоминает ли он мне о чём-нибудь, не испытываю ли я что-то особенное, когда надеваю его на шею. Они же пытались добраться до моих настоящих воспоминаний. Но тогда кулон не вызывал у меня никаких эмоций – так наглухо я закрылась. До сих пор не пойму, почему врачи, которые со мной работали, допустили, чтобы кулон остался у меня. После очередного визита в клинику он оказался на мне. Видимо, проведя со мной все запланированные на тот день беседы и тесты, его забыли у меня забрать. Нина, моя приёмная мать, сначала хотела вернуть его в клинику, потом подумала, что, возможно, врачи сами решили оставить его у меня, иначе всё равно бы спохватились… В общем, он остался в доме моих приёмных родителей и несколько лет лежал в шкатулке с бижутерией Нины Лэндис. Перед играми она принесла мне этот кулон. Просто чтобы как-то поддержать меня. Она же не знала чудесных свойств эльхангона. Урмиане на тот момент тоже далеко не всё знали об этом камне и не всегда умели отличать его от других камней. А вот я уже вспомнила всё о свойствах эльхангона. Надела этот кулон перед выходом на арену и во время боя использовала его свойства. Так мне удалось победить противника. Это повергло в шок, наверное, весь стадион. По закону меня должны были оправдать и отпустить на все четыре стороны, но вряд ли мне бы удалось уехать из Урма, если бы на играх не присутствовали высокопоставленные гости с Пандоры. Я прямо тут же, на стадионе, в присутствии множества зрителей попросила у них политического убежища, а они не имели никаких оснований мне отказать – ведь по закону я была уже свободна и могла покинуть Урм. Консул Пандоры тут же велел своей личной охране доставить меня на борт их корабля, где я уже находилась на территории Пандоры. Этот мир не входит в Федерацию и соблюдает нейтралитет, но урмианские обычаи его жителям глубоко противны, так что пандорцы помогли мне не без удовольствия. Они же потом помогли мне найти клинику, где я сделала небольшую пластическую операцию, и получить новые документы на имя Альды Кингстон, в прошлом Альмы Китон… Мне сделали свидетельство о рождении Альмы Китон, дочери покойных Томаса и Энн Китон, проживавших на Фаллене, в городке Онтара. То, что молодая девушка сменила имя Альма на Альда, никого бы не удивило – тогда как раз началось увлечение миром планеты Далейра, воинственными альдами и создавались сайты обо всём об этом. В общем, я надолго сбила урмиан со следа, а когда они меня нашли, воспользовалась помощью даркмейстеров и оказалась здесь. Извини, но больше я об этом говорить не хочу. Да сейчас и не до мемуаров. Огненные твари могут появиться снова, и от реки этой можно ждать чего угодно… В общем, сплошная головная боль. Терри, ты уверена, что эти уаду не опасны, если их не трогать?

– Если честно, я боюсь утверждать, что я в чём-то уверена. В последнее время в моей жизни слишком много неожиданностей. Но на Хангар-Тану с ними придерживаются именно такой тактики – не трогают, и они исчезают. Здесь мы пока то же самое наблюдаем.

– Это, конечно, утешает, – вздохнула Антема. – Но если они будут появляться часто… Может, до паники и не дойдёт, но ситуация точно осложнится. Река вернулась, и это не к добру.

Она замолчала и о чём-то задумалась, при этом лицо её ещё больше помрачнело.

– Антема, тебя волнует что-то конкретное?

– Говорят, когда-то тут жило племя, приносившее в жертву одного из близнецов, – ответила она, глядя в окно. – Когда появлялась река, это означало, что бог времени требует жертву. И ею должен был стать близнец знатного рода. Его садили в лодку и пускали по реке. Течение уносило лодку в пещеру, и река после этого исчезала. Я не знаю, правда это или одна из местных легенд, но сегодня об этом вспомнили. Я слышала один разговор.

– Никто не посмеет тронуть твоих детей. Тебя здесь уважают, а этот странный обычай, скорее всего, легенда.

– Считалось, что жертва обретала новую жизнь в другом мире. В том, куда её выносила река. Но если приносимый в жертву имел какой-то тяжкий грех, его просто затягивало в бездну.

– Не будет никаких жертв, Антема. Даже не думай об этом.

– Постараюсь, – устало сказала королева и ушла, пожелав мне спокойной ночи.

Я как чувствовала, что никакой спокойной ночи не будет. Едва закрыв глаза, я увидела залитый лунным светом погребальный храм. Всё тот же сон. Чем он закончится на сей раз?