— Сашенька, может тебе хочется полетать на махолете? Я видела сегодня в нашем Распределительном Пункте чудненькие модели! Двадцатилетний Сашенька брезгливо скривил губы:
— Не знаю…
Папа, считавший сына слишком взрослым для поучений, на этот раз решил принять участие в воспитательном процессе.
— Александр! Как разговариваешь с матерью? Ты можешь ей ответить по-человечески?
Сашенька лишь передернул плечиком:
— Не знаю…
Папа выключил «телик» и, нехотя приблизился к сыну, внимательно осмотрел его расслабленную фигуру, лежащую в шезлонге, взял за руку, нащупывая пульс, притронулся ко лбу.
— Покажи язык.
Александр лениво высунул кончик языка.
— Мать, по-моему, он болен!
— Может быть, ему дать таблетку улучшина?
— От его болезни нужны иные лекарства. Это же какой-то… живой труп! Ничего не хотеть и не мочь в двадцать лет! Это болезненное искажение в генетическом коде… Это все твоя бабушка по материнской линии виновата! Счастье нашего оболтуса, что его заболевание в наше время не смертельно. Мы в свеем Институте и не таких кретинов вылечивали. Александр! В последний раз спрашиваю, кем бы ты хотел быть?
Сашенька попытался изобразить гримаску недоумения, но папа рывком поднял его из шезлонга:
— Я покажу тебе «не знаю»! Отправлю в Институт, и будешь всю жизнь ремонтировать и настраивать мусороуборочных и очистительных роботов.
Мама тоненько всхлипнула. Засморкалась.
— Папочка! Он же у нас слабенький. И единственный!
— Тем более. Так кем ты хотел бы стать?
Напуганный Сашенька наконец выдавил из себя:
— Художником…
Перестройка Сашиной генной структуры заняла почти две недели. Программирование, кодирование, перфорация, настроечные и контрольные операции потребовали уймы времени. Прямо из Преобразующей Камеры Сашенька попал под наблюдение врачей. Наконец, пришел папа и с удивлением уставился на совершенно незнакомого сухощавого парня с обострившимися чертами лица и длинными нервными пальцами. Как привести этого юношу домой? Ведь мамочке нужен Сашенька и только Сашенька… Папа облегченно вздохнул только когда на вопрос доктора о самочувствии услышал такое знакомое и родное «не знаю». Он!
Осенью Сашеньку зачислили в Художественное Училище. Рисовал он отлично. В каждом штрихе рисунков и эскизов светила «божья искра» таланта, приобретенного в Преобразующей Камере. И только желания рисовать у Сашеньки не было. И заставить его было трудно. Он предпочитал валяться на диване, пропускал занятия и в конце концов был исключен «за непосещаемость».
Учеба сделала Сашеньку чуточку разговорчивее. Теперь, наряду со своим неизменным «не знаю», он иногда произносил и более длинные фразы:
— Не вижу цельных образов… Нету вдохновенья…
— Может ему сделаться врачом? — мечтала мама. Она была мнительна, постоянно советовалась с докторами, киберлекарями, знахарями, неумеренно употребляла какие-то мази, микстуры, таблетки.
— Сашенька нас будет лечить. Свой врач все-таки. Родной…
— Нет! — твердо сказал папа. — Никогда я не решусь доверить свою жизнь этому бездельнику. Мы загнемся раньше, чем он удосужится включить диагностический аппарат.
— Я… я… не прочь стать дегустатором, — сообщил Сашенька. — И учиться нет нужды, были бы способности…
На этот раз из Преобразующей Камеры вышел низенький упитанный субъект.
— Саня, ты ли это? — дрогнувшим голосом поинтересовалась мама.
— Не знаю…
— Значит ты! — облегченно вздохнул перепугавшийся было родитель.
Найти работу Сашеньке оказалось нелегко. Производство спиртных напитков было невелико.
А через несколько дней после начала сашиной трудовой деятельности папа и мама обнаружили Сашеньку дома в шезлонге. Перец ним выстроилась шеренга бутылок с пестрыми этикетками. Уровень жидкости во многих сосудах был заметно понижен.
— Что ты делаешь, Сашенька? — ужаснулась мама.
— Взял работу на дом…
Папа могучим пинком разметал стеклянный частокол:
— Завтра, завтра же к мусороуборщику!
Теперь вы догадываетесь, почему такая грязища в папином Институте?