Сказки

На хуторе Каменском было, этой весной, сам слышал.

Мужику Сергею Волкову не спалось, и вышел он из дома во двор, покурить. Сел у сарая на лавку, сидит, курит, за каменный забор смотрит. На улице тихо, темно, небо в тучах, да в таких низких, что прогнулись они чуть не до деревьев, но повыше.

Хутор этот, Каменка, и в солнечный день место страшное, с одной стороны гора, а за ней Александровская степь, с другой стороны гора, но поглаже, там дорога на Уранбаш, а потом и совсем не понятно, но можно и как-то до Оренбурга добраться полями, точно не знаю. И сидел этот Сергей Волков и курил, в третьем часу ночи, было ему сорок два года.

Вдруг слышит, кто-то вдоль улицы идёт, ближе к их стороне, а асфальта у них нет, и шаги лёгкие. И вот вдоль его забора идёт человек, до пояса видно, тёмный весь, чёрный даже, мужчина. Сергей сам по себе смелый да любопытный был, взял да и окликнул:

— Куда идёшь, дядя? Ночь на дворе.

Человек остановился у забора, посмотрел на Сергея и отвечает весело да вкрадчиво:

— Это верно, что ночь, верно, а ты что не спишь?

— Да вот, бесы одолели, сижу томлюсь, — говорит Сергей, а сам всматривается в человека, а рассмотреть не может, чёрный силуэт и всё.

— Что? — обозлился вдруг человек. — Что ж ты, дурак, говоришь, чего не знаешь, какие такие бесы, кто тебя, дурака, томит!

Вгляделся Сергей и вдруг увидел, что у того, где глаза должны быть, два красных огня разгораются алее алого.

Сергей Волков вдруг поднялся с лавки и молча в дом пошёл, а самого аж закачало у крыльца. Он так ослабел, что одна нога совсем отнялась, и он, за перила цепляясь, заполз в дом, дверь запер, добрался до койки и к жене лег, уже совсем пьяный и холодный. И чувствует, что силы его оставляют, что умирает он, а пошевельнуться не может, только запищал как щенок, заскулил.

Жена очнулась, муж холодный, руки, ноги коченеют, а он по-щенячьи визжит, совсем тихо, и слезы из глаз бегут. Она перепугалась сначала, но женщина сильная была, стала его водкой оттирать, потом схватила кнут, перевернула мужа и давай сечь, по спине, рукам, ногам, и секла его час, пока он уже своим голосом не закричал, и тело его рубцами не разгорелось и закраснело.