Сказки

Великан-эгоист

Каждый день, возвращаясь из школы домой, дети заходили поиграть в сад Великана. Это был большой и красивый сад, весь в мягкой, зеленой траве, усеянной прекрасными, подобными звездам цветами. В саду росли двенадцать персиковых деревьев, покрывавшихся в раннюю весеннюю пору сплошной пеленой из нежных перламутрово-розовых цветков, а осенью радовавших обильным урожаем персиков. На ветвях деревьев любили сидеть птицы, и пели они так сладко, что, заслушавшись, дети забывали про свои игры.

– Как нам здесь хорошо! – не уставали они повторять друг другу.

Но вот пришел день, когда Великан вернулся домой. Он гостил у своего доброго друга, корнуэльского великана-людоеда, и пробыл у него семь лет. Именно семь лет понадобилось Великану, чтобы сказать другу все, что ему хотелось сказать, ибо слова всегда давались ему с большим трудом. А затем он решил возвратиться в свой замок, но, приехав домой, увидел, что в его саду играют какие-то дети.

– А вы здесь что делаете? – закричал он страшным голосом, и дети бросились наутек.

– Мой сад – это мой сад, – пробурчал Великан, – неужели это так трудно понять? Играть в нем не позволено никому, кроме, разумеется, самого меня.

И он воздвиг вокруг сада высокую стену, повесив на видном месте табличку с такой надписью:

Вот каким эгоистом был Великан.

Теперь бедным детям негде было резвиться. Они пробовали играть на дороге, но там было пыльно и полно острых камней, и им там совсем не понравилось. Что ж, оставалось лишь бродить после уроков вокруг высокой стены да обмениваться воспоминаниями о прекрасном саде, скрытом стеною.

– Как нам было там хорошо! – говорили друг другу дети.

Наступила весна, все вокруг расцвело, и повсюду порхали птицы. Вот только в саду Великана-эгоиста по-прежнему стояла зима. Птицы там не хотели петь, потому что в нем не было больше детей, а деревья так и не вспомнили, что пора распускаться. Один красивый цветок собрался было выглянуть из травы, но, увидев табличку с надписью, так огорчился за детей, что поспешил вновь скользнуть в землю и тут же уснул. Единственными, кого это устраивало, были Снег и Мороз.

– Весна забыла про этот сад, – радовались они, – и мы можем теперь оставаться здесь целый год.

Снег набросил на траву большое белое покрывало, а Мороз разрисовал все деревья серебром, после чего они пригласили в гости Северный Ветер, и тот не замедлил явиться, плотно закутанный в меха. Целый день бушевал он в саду и сорвал с крыши замка все трубы.

– До чего же прекрасное место! – воскликнул он. – Давайте пригласим сюда к нам и Град.

Град тоже не заставил себя ждать. Каждый день по три часа кряду он барабанил по крыше замка, пока не разбил почти всю черепицу, а потом еще долго кружил по саду со всей прытью, на которую был способен. Одет он был в серое, и дыхание его было ледяным.

– Не могу понять, почему так запаздывает Весна, – удивлялся Великан-эгоист, сидя у окна и глядя на белый, обледенелый сад. – И все-таки я надеюсь, погода рано или поздно изменится.

Но Весна так и не наступила, Лето – тоже. Ну а Осень подарила спелые, золотистые плоды всем садам в округе и лишь сад Великана обошла стороной.

– Он такой эгоист! – объясняла она.

Вот и царила в саду Великана вечная Зима, и только Северный Ветер с Градом да Снег с Морозом кружились в ледяном вихре среди деревьев.

Однажды утром, когда проснувшийся Великан еще нежился в постели, он вдруг услышал звуки чудесной музыки. Они так ласкали его слух, что он подумал: не иначе как где-то рядом проходят королевские музыканты. На самом деле это была всего лишь маленькая коноплянка, распевавшая у него под окном, но он так давно не слышал птичьего пения в своем саду, что незатейливая песнь скромной пташки показалась ему самой прекрасной музыкой на земле. Вскоре Град перестал отбивать чечетку над его головой, а Северный Ветер прекратил свои жуткие завывания, и через открытое окно до Великана донеслось восхитительное благоухание.

– Кажется, пришла наконец Весна! – воскликнул Великан и, выпрыгнув из постели, бросился к окну.

И что же он увидел?

А увидел он нечто совершенно необыкновенное. Через небольшой проем в стене в сад забрались дети и сидели теперь на деревьях – по ребенку на каждом. Деревья так обрадовались возвращению детей, что тут же начали распускаться, приветливо покачивая ветвями над их головами. Повсюду порхали и весело щебетали птицы, а из зеленой травы выглядывали, счастливо улыбаясь, цветы. Зрелище было восхитительное. И лишь из одного уголка сада все еще не уходила Зима. Это был самый отдаленный уголок, и Великан с трудом разглядел там маленького мальчика. Он был так мал, что не мог дотянуться до веток и, горько плача, все ходил и ходил вокруг дерева. А несчастное дерево по-прежнему было покрыто снегом и инеем, и над ним продолжал завывать Северный Ветер.

– Карабкайся на меня, малыш! – приглашало дерево мальчика, склонив к нему как можно ниже свои ветви, но мальчик был слишком крохотный.

У Великана, неотрывно смотревшего в окно, понемногу начало оттаивать сердце.

– Каким же я был эгоистом! – ужаснулся он. – Теперь мне понятно, почему Весна не спешила в мой сад. Посажу-ка я этого бедного мальчугана на дерево, а потом пойду и разрушу стену, чтобы сад мой навсегда стал местом для детских игр.

Ему было по-настоящему стыдно за то, как он обходился с детьми.

Он на цыпочках спустился по лестнице, бесшумно отворил входную дверь и выскользнул в сад. Но дети, едва завидев его, так испугались, что бросились бежать куда глаза глядят, и в сад снова возвратилась Зима. Не убежал лишь один малыш: глаза у него были настолько заплаканы, что он попросту не заметил приближения Великана. А Великан подкрался к нему сзади и, осторожно взяв в руку, посадил на дерево. И дерево тотчас же расцвело, тут же откуда ни возьмись прилетели птицы и, рассевшись по веткам, принялись распевать, а малыш протянул к Великану руки, обнял за шею и поцеловал. Другие дети, видя, что Великана уже не нужно бояться, прибежали обратно, а вместе с ними пришла и Весна.

– Теперь это ваш сад, дети! – сказал Великан и, взяв в руки огромную кирку, снес стену.

А когда местные жители шли в двенадцать часов на рынок, перед ними предстало поразительное зрелище: Великан играл с детьми, да не где-нибудь, а в своем саду – самом прекрасном саду, какой им только приводилось видеть.

Так они играли весь день, а когда наступил вечер, дети стали с Великаном прощаться.

– А где же самый маленький из вас? – спросил Великан. – Тот малыш, которого я посадил на дерево?

(Великану этот малыш особенно полюбился – он так трогательно поцеловал его.)

– Не знаем, – отвечали дети, – он, наверно, уже ушел.

– Обязательно передайте ему, чтобы он пришел сюда завтра, – сказал Великан.

Но дети не знали, где живет тот маленький мальчик, да и вообще никогда его раньше не видели. И Великану стало ужасно грустно.

С тех пор дети приходили играть к Великану каждый день – как только заканчивались занятия в школе. Вот только полюбившийся ему маленький мальчик не появился больше ни разу. Великан был одинаково добр со всеми детьми, но не переставал тосковать о своем первом маленьком друге и любил о нем разговаривать.

– Как бы мне хотелось его увидеть! – не раз повторял он.

Прошли годы, Великан состарился и подряхлел. Играть он больше не мог и только и делал, что целыми днями сидел в своем огромном кресле, наблюдая за играющими детьми и любуясь своим садом.

– У меня много красивых цветов, – говаривал он, – но самые красивые из них – это, конечно, дети.

Однажды зимним утром Великан, одеваясь, выглянул из окна. Нужно сказать, он больше не испытывал ненависти к Зиме, понимая, что Зима – это всего лишь еще не проснувшаяся Весна и что цветы зимой просто-напросто отдыхают. Вдруг он удивленно протер глаза, а потом стал пристально всматриваться. И действительно, то, что предстало его взору, могло бы изумить любого. В самом дальнем уголке сада появилось дерево, сплошь покрытое прекрасными белыми цветками. Его золотые ветви были увешаны серебряными плодами, а внизу стоял маленький мальчик, которого так полюбил Великан.

Охваченный радостью, Великан бросился вниз по лестнице к выходу, а оттуда в сад. Он не помнил, как добежал через всю лужайку до мальчика, но, оказавшись рядом, вдруг побагровел от гнева и вскричал:

– Кто посмел тебе нанести увечья?

Ибо на обеих ладонях ребенка были раны от гвоздей и такие же на обеих его ступнях.

– Кто посмел нанести тебе эти раны? – грозно повторил Великан. – Ты только скажи мне, и я возьму свой большой меч и убью негодяя.

– В этом нет нужды, – отвечал мальчик, – ведь это раны, причиненные Любовью.

– Так кто же ты? – спросил Великан, внезапно почувствовав благоговейный страх в присутствии младенца, и опустился пред ним на колени.

Мальчик улыбнулся Великану и промолвил:

– Как-то ты позволил мне играть в твоем саду, а сегодня я приглашаю тебя в свой сад, и имя этому саду – Рай.

А когда днем в сад прибежали дети, они увидели под деревом бездыханного Великана; он лежал, весь усыпанный белыми цветками.

Счастливый Принц

На верху огромной колонны, возвышаясь над городом, стояла статуя Счастливого Принца. Он весь был покрыт тончайшими пластинками из чистого золота, глаза у него были из сверкающих сапфиров, а на рукоятке его шпаги сиял большой красный рубин.

Все восхищались Счастливым Принцем.

– Он красив, как флюгерный петушок, – промолвил один из Городских Советников, стараясь поразить окружающих своим изысканным художественным вкусом. – Только вот не так полезен, – поспешил он добавить, чтобы никто не подумал, будто человек он непрактичного склада ума, а это было бы сущей неправдой.

– Бери пример со Счастливого Принца, – урезонивала рассудительная мамаша своего малыша, плачущим голосом требующего с неба луну. – Он никогда не плачет и никого ни о чем не просит.

– Приятно знать, что на этом свете хоть кто-то счастлив, – пробормотал какой-то горемыка, не сводя глаз с прекрасной статуи.

– Он совсем как ангел! – восклицали приютские дети, выходя из собора в своих ярко-красных накидках и чистых белых передничках.

– Почему вы так решили? – удивился учитель математики. – Ведь вы никогда не видели ангелов.

– Нет, видели, – они нам снятся, – отвечали дети, и учитель математики сурово нахмурился: ему не нравилась привычка детей видеть сны.

Как-то перед самым наступлением ночи над городом пролетала маленькая Ласточка. Ее подруги еще шесть недель назад улетели в Египет, она же задержалась, без памяти влюбившись в прекрасного Тростничка. Впервые она увидела его ранней весной, когда летала над речкой, гоняясь за большой желтой бабочкой, и столь пленилась его гибким, стройным станом, что решилась заговорить с ним.

– Ты мне позволишь любить тебя? – спросила Ласточка напрямик, не привыкнув ходить вокруг да около, и Тростничок ответил ей низким поклоном.

Тогда Ласточка принялась носиться вокруг него, то и дело задевая крыльями воду, отчего на ее поверхности вскипала серебристая рябь, – так Ласточка выражала свою любовь. И продолжалось это целое лето.

– Что за странное увлечение! – щебетали другие ласточки. – Он же совсем нищий, и у него такая многочисленная родня.

И в самом деле – вся река была в тростниках.

А потом пришла осень, и все ласточки улетели. Маленькая Ласточка почувствовала себя совсем одинокой, и любовь к Тростничку стала ее тяготить.

– Из него никогда и слова не вытянешь, – сказала она самой себе. – К тому же он постоянно заигрывает с Речной Волной.

И правда, стоило Речной Волне качнуться, как Тростничок начинал отвешивать ей грациознейшие поклоны.

– Нужно, конечно, признать, что он любит свой дом, – продолжала рассуждать Ласточка, – но я-то больше всего люблю путешествовать, а значит, и мужу моему должно было бы это нравиться.

– Согласен ли ты отправиться со мной в путь? – спросила она наконец у Тростничка, но тот лишь покачал головой – слишком он был привязан к своему дому.

– Значит, ты только играл моей любовью?! – воскликнула Ласточка. – Прощай же, меня ждут пирамиды.

И она улетела.

Летела она весь день и к ночи прилетела в город.

– Где бы мне остановиться на ночь? – сказала она. – Надеюсь, город готов меня принять подобающим образом?

И в этот момент она увидела статую на высокой колонне.

– Здесь-то я и расположусь! – воскликнула она. – Какое чудесное место! К тому же столько свежего воздуха!

С этими словами она опустилась к ногам Счастливого Принца.

– Какая у меня замечательная золотая спальня! – восхищенно прошептала она, оглядываясь вокруг, и приготовилась ложиться спать, но только собралась спрятать голову под крыло, как на нее упала крупная капля.

– Вот странно! – поразилась она. – На небе ни облачка, и звезды так ярко блещут, а почему-то идет дождь. В самом деле, климат на севере Европы просто невыносим! Тростничку, правда, нравился дождь, но он ведь всегда думал только о себе.

В этот момент упала еще одна капля.

– Какой прок от статуи, если она не в состоянии защитить от дождя? – пробормотала Ласточка. – Поищу-ка лучше себе подходящую трубу на крыше.

И она решила улететь в другое место.

Но прежде чем она распростерла крылья, на нее упала третья капля. Она посмотрела вверх и увидела… ах, в самом деле, что же она увидела?

Глаза Счастливого Принца были полны слез, и слезинки медленно скатывались по его золотым щекам. Лицо его в лунном сиянии было прекрасным, и сердце маленькой Ласточки дрогнуло от жалости.

– Кто ты? – спросила она.

– Счастливый Принц.

– Почему же ты тогда плачешь? – удивилась Ласточка. – Я из-за тебя вся промокла.

– Когда я был еще жив и в груди у меня билось человеческое сердце, – отвечала статуя, – мне было неведомо, что такое слезы, ибо жил я в то время во Дворце Блаженства, куда никогда не допускались ни грусть, ни печаль. Дни я проводил в саду, играя в разного рода игры со своими приближенными, а по вечерам танцевал в Большом Зале, неизменно открывая бал. Сад со всех сторон был окружен высокой стеной, но мне и в голову не приходило спросить у кого-нибудь, что там, за его пределами, – настолько прекрасно было все вокруг меня. Придворные называли меня Счастливым Принцем, и я действительно был счастлив, если, конечно, считать, что счастье заключается в одних лишь удовольствиях. Так протекала вся моя жизнь, так она и закончилась. И вот теперь, когда я уже не живу на свете, меня установили здесь на такой высоте, что мне видны все ужасы и бедствия, творящиеся в моем городе, и пусть сердце мое из свинца, я не могу сдержать слез.

«Вот как – он, оказывается, не весь из золота!» – подумала про себя Ласточка (она была слишком хорошо воспитана, чтобы произносить подобного рода личные наблюдения вслух).

– Далеко отсюда, – продолжала статуя негромким, музыкальным голосом, – вон на той маленькой улочке, стоит жалкий, обветшалый домик. Одно из окон открыто, и я могу видеть сидящую у стола женщину. Лицо у нее исхудалое и изможденное, а руки огрубевшие, красные, сплошь исколотые иголкой, – и неудивительно: она ведь швея. Бедняжка сидит и вышивает голубые страстоцветы на атласном платье для прекраснейшей из фрейлин королевы к предстоящему придворному балу. А в углу комнаты на кровати лежит больной мальчик. У него жар, и он просит дать ему апельсин. Но матери, кроме речной воды, дать ему нечего, и поэтому он плачет. Ласточка, Ласточка, маленькая Ласточка, прошу тебя, отнеси ей рубин – тот, что на рукоятке моей шпаги: ведь ноги мои наглухо прикованы к пьедесталу, и я не в состоянии сдвинуться с места.

– Но меня уже заждались в Египте, – отвечала Ласточка. – Мои подружки летают над водами Нила и беседуют с великолепными цветками лотоса. Вскоре они отправятся спать в гробницу Великого Фараона. Внутри, в богато украшенном гробу, покоится сам Фараон. Он запеленат в желтое полотно и пропитан благовонными веществами. На шее у него ожерелье из бледно-зеленого нефрита, а руки его похожи на увядшие листья.

– Ласточка, Ласточка, маленькая Ласточка, – снова заговорил Принц, – прошу тебя, останься на ночь и исполни мою просьбу! Мальчика так сильно мучит жажда, а мать его полна такой безутешной печали!

– Не могу сказать, что люблю мальчишек, – отвечала Ласточка. – Летом, когда я жила на реке, двое невоспитанных юнцов, сыновей мельника, все время бросали в меня камнями. Хотя, конечно, ни разу в меня не попали – слишком уж мы, ласточки, для них проворны, а, кроме того, все в нашей семье испокон веков славились особой ловкостью, – и все-таки это было проявлением явного неуважения.

Но у Счастливого Принца был такой печальный вид, что Ласточка сжалилась над ним.

– Очень уж здесь холодно, – произнесла она, – но я, пожалуй, задержусь на одну ночь и исполню твою просьбу.

– Благодарю тебя, маленькая Ласточка, – отозвался Принц.

Выклевав из шпаги Принца большой рубин, Ласточка, держа свою ношу в клюве, полетела над крышами города. По пути она миновала украшенную беломраморными ангелами колокольню собора и пролетела над дворцом, откуда доносились звуки музыки. На балкон, в сопровождении своего возлюбленного, вышла прекрасная девушка.

– Как чудесны эти звезды! – воскликнул юноша. – И как замечательно быть во власти любви!

– Надеюсь, мое платье будет готово к большому балу, – услышал он в ответ. – Я распорядилась вышить на нем страстоцветы, но эти швеи такие ленивые.

Пролетая над рекой, Ласточка видела фонари, подвешенные к корабельным мачтам, а минуя гетто, успела рассмотреть старых евреев, торгующихся друг с другом и отвешивающих монеты на медных чашах весов. Наконец она долетела до домика и, заглянув в окно, увидела метавшегося в лихорадке мальчика и его уснувшую от усталости мать. Ласточка впорхнула в комнату и опустила рубин на стол рядом с наперстком швеи. Затем стала летать над кроватью, обмахивая крыльями лоб мальчика.

– Мне уже совсем не жарко! – произнес мальчик. – Наверно, я выздоравливаю.

И он погрузился в сладкий сон.

А Ласточка возвратилась к Счастливому Принцу и рассказала ему о том, что сделала.

– Вот странно, – добавила она, закончив рассказ, – на улице холод, а мне почему-то тепло.

– Это потому, что ты совершила доброе дело, – сказал Принц.

Маленькая Ласточка стала размышлять над его словами и незаметно уснула: размышления всегда нагоняли на нее сон.

Когда наступил новый день, она слетала к реке и искупалась.

– Какое удивительное явление! – поразился Профессор Орнитологии, как раз проходивший в то время по мосту. – Подумать только: ласточка – хотя на дворе зима!

И он написал об этом длинную статью в местную газету. Все потом цитировали ее, потому что в ней было так много непонятных слов.

– Сегодня лечу в Египет! – сказала Ласточка, и от этой мысли у нее сразу поднялось настроение.

Весь день она осматривала достопримечательности города, а потом долго сидела на верхушке церковной колокольни. И где бы она ни появлялась, воробьи тут же начинали чирикать, говоря друг другу:

– Какая благородная внешность у этой незнакомки!

Слышать это Ласточке было очень приятно.

А когда взошла луна, Ласточка снова вернулась к Счастливому Принцу.

– Тебе ничего не нужно в Египте? – крикнула она ему на лету. – Я сейчас отправляюсь в путь.

– Ласточка, Ласточка, маленькая Ласточка, – сказал Принц, – прошу тебя, останься еще на одну ночь.

– Но меня давно уже ждут в Египте, – отвечала ласточка. – Завтра мои подруги летят на Второй Каскад Водопадов. Там, среди тростниковых зарослей, лежат притаившись бегемоты, а на величественном гранитном троне восседает сам Бог Мемнон. Всю ночь напролет он взирает на звезды, а когда воссияет на небе утренняя звезда, он издает ликующий возглас, затем умолкает вновь. К полудню спускаются к реке на водопой желтые львы. Глаза их зелены, как бериллы, а рев их оглушительней, чем рев водопада.

– Ласточка, Ласточка, маленькая Ласточка, – снова проговорил Принц, – там, в другом конце города, я вижу юношу в каморке на чердаке. Он сидит низко склонившись над заваленным бумагами столом; рядом с ним, в стакане, букет увядших фиалок. Волосы у юноши каштановые, вьющиеся, губы ярко-красные, как гранат, а глаза огромные и мечтательные. Ему непременно нужно закончить пьесу для Директора Театра, но он так озяб, что не может больше писать. В камине давно уже не пылает огонь, и юноша вот-вот сомлеет от голода.

– Ладно, я останусь еще на одну ночь, – сказала Ласточка, у которой было на редкость доброе сердце. – Юноше я тоже должна отнести рубин?

– Увы, у меня нет больше рубинов, – отвечал Принц. – Мои глаза – вот и все, что у меня осталось. Они сделаны из редчайших сапфиров, доставленных из Индии еще тысячу лет назад. Выклюй один из них и отнеси тому юноше, а он продаст сапфир ювелиру, купит дров и закончит свою пьесу.

– Но, милый Принц, – сказала Ласточка, – я не могу этого сделать.

И она заплакала.

– Ласточка, Ласточка, маленькая Ласточка, – настаивал Принц, – сделай, как тебя просят.

И Ласточка, выклевав у Принца глаз, полетела к жилищу юноши. В крыше зияла дыра, так что проникнуть в каморку не составляло труда. Юноша сидел, обхватив голову руками, и не слышал шелеста птичьих крыльев, а когда поднял глаза, обнаружил великолепный сапфир, лежащий на завядших фиалках.

– Меня, кажется, начинают признавать! – воскликнул он. – Это, наверно, от кого-то из моих почитателей. Теперь я наконец смогу завершить свою пьесу!

И лицо его просияло счастьем.

На следующий день Ласточка побывала в гавани. Усевшись на мачту большого корабля, она наблюдала, как матросы с помощью веревок вытаскивают огромные ящики из трюма.

– Раз-два, взяли! – кричали они каждый раз, как очередной ящик показывался над трюмом.

– Я улетаю в Египет! – крикнула им Ласточка, но никто не обратил на нее никакого внимания. А когда взошла луна, Ласточка вновь возвратилась к Счастливому Принцу.

– Я прилетела проститься с тобой! – крикнула она ему на лету.

– Ласточка, Ласточка, маленькая Ласточка, – сказал Принц, – прошу тебя, останься еще на одну ночь.

– Но уже ведь зима, – отвечала Ласточка, – и скоро пойдет студеный снег. А в Египте зеленые пальмы нежатся на теплом солнце, в тине лежат крокодилы и лениво озираются по сторонам. Мои подружки начали уже вить гнезда в Храме Баальбек, и бело-розовые голуби наблюдают за их работой и воркуют между собой. Милый Принц, я здесь больше не могу оставаться, но я никогда тебя не забуду и, как только наступит весна, принесу тебе из дальних краев два прекраснейших драгоценных камня взамен тех, которые ты подарил этим бедным людям. Рубин мой будет краснее алых роз, а сапфир голубее полуденного моря.

– Внизу, на этой площади, – сказал Счастливый Принц, – стоит маленькая продавщица спичек. Она уронила все до единой спички в сточную канаву, и теперь они непригодны для употребления. Если девочка придет домой без выручки, отец поколотит ее, поэтому она горько плачет. На ней нет ни башмаков, ни чулок, и голова ее непокрыта. Выклюй мой другой глаз и отдай сапфир девочке, тогда отец не станет ее бить.

– Ладно, я задержусь еще на одну ночь, – сказала Ласточка, – но разве я могу выклевать твой второй глаз? Ты ведь станешь тогда слепым.

– Ласточка, Ласточка, маленькая Ласточка, – настаивал Принц, – сделай, как тебя просят.

И она повиновалась: выклевала у Принца второй глаз и, устремившись вниз, к девочке, на лету вложила сапфир ей в руку.

– Какое красивое стеклышко! – воскликнула девочка и, весело смеясь, побежала домой.

А Ласточка вновь подлетела к Принцу и сказала:

– Теперь ты слепой, поэтому я никогда тебя не покину.

– Нет, маленькая Ласточка, – отвечал бедный Принц, – тебе нужно лететь в Египет.

– Я навсегда останусь с тобой, – снова сказала Ласточка и, устроившись у его ног, заснула.

А весь следующий день она провела сидя на плече у Принца и рассказывая ему о разных диковинках, которые ей довелось повидать в заморских краях: и о красных ибисах, длинными рядами выстроившихся по берегам Нила и ловко выхватывающих своими кривыми клювами из воды золотых рыбок; и о древнем, как сам мир, Сфинксе, живущем в пустыне и знающем все на свете; и о купцах, неторопливо шествующих рядом со своими верблюдами и непрерывно перебирающих янтарные четки в руках; и о черном, как эбеновое дерево, Властелине Лунных Гор, поклоняющемся Священному Кристаллу; и об исполинском Зеленом Змее, спящем на пальмовом дереве и питающемся медовыми пряниками, которыми его кормят двадцать жрецов; и о пигмеях, плавающих по большому озеру на огромных плоских листьях и непрерывно воюющих с бабочками.

– Милая моя Ласточка, – сказал на это Принц, – ты поведала мне о вещах поразительных, но разве что-нибудь поражает больше, чем людские страдания? Самые удивительные чудеса в мире – ничто по сравнению с горем одного человека. Полетай-ка над моим городом, маленькая Ласточка, а потом расскажешь мне, что увидела.

И Ласточка принялась летать над огромным городом. Она видела, как богатые веселятся в своих роскошных жилищах, в то время как нищие просят милостыню у их ворот. Пролетая темными переулками, она видела у окон бледные лица изголодавшихся детей, безучастно глядевших на безрадостную улицу. Под аркой моста, крепко прижавшись друг к другу и таким образом пытаясь согреться, лежали два мальчика.

– Как хочется есть! – то и дело хныкали они.

– Здесь лежать запрещается! – крикнул им ночной сторож, и им пришлось выбираться под дождь.

Потом Ласточка полетела обратно и рассказала Принцу все, что видела.

– Я весь покрыт чистым золотом, – сказал, выслушав ее, Принц. – Ты должна его снять с меня, пластинку за пластинкой, и раздать бедным. Люди ведь думают, что с золотом приходит счастье.

И вот Ласточка принялась снимать со Счастливого Принца покрывавшее его чистое золото – пластинку за пластинкой, пока Принц не потерял блеск и не стал совсем серым. Эти золотые пластинки, одну за другой, разносила она беднякам, и вскоре щеки детишек порозовели, они начали смеяться и играть на улице.

– У нас теперь вдоволь хлеба! – говорили они.

А потом выпал снег и ударил мороз. Казалось, будто улицы стали серебряными – так они сияли и сверкали на солнце, а с карнизов крыш, напоминая хрустальные кинжалы, свисали длинные сосульки. Все облачились в шубы, а мальчишки, нахлобучив на головы ярко-красные шапочки, скользили на коньках по льду.

Бедной Ласточке становилось все холоднее и холоднее, но она и не думала покидать Принца – такова была сила ее любви к нему. Жила она тем, что подбирала у булочной крошки, когда пекарь не смотрел в ее сторону, и, стараясь согреться, трепыхала крылышками.

Но наконец она почувствовала, что час ее близок. Собрав последние силы, она поднялась к Принцу и села ему на плечо.

– Прощай, милый Принц! – прошептала она. – Можно, я поцелую тебе руку?

– Как я рад, что ты наконец-то летишь в Египет, маленькая Ласточка, – сказал Принц, – уж слишком надолго ты здесь задержалась. Поцелуй меня лучше в губы, я ведь люблю тебя.

– Я отправляюсь не в Египет, – едва слышно проговорила Ласточка, – а в Царство Смерти, но Смерть ведь – родная сестра Сна, не правда ли?

И, поцеловав Счастливого Принца в губы, Ласточка замертво упала к его ногам.

В тот самый момент внутри статуи раздался какой-то треск, как если бы там что-то лопнуло: это надвое раскололось свинцовое сердце. Мороз в ту пору и впрямь был лютый.

А на следующее утро внизу, по площади, шел Мэр города в сопровождении Городских Советников. Проходя мимо колонны, он поднял голову и, взглянув на статую, воскликнул:

– Бог ты мой, до чего же ободранный вид у Счастливого Принца!

– И в самом деле, ободранный! – подхватили слова Мэра Городские Советники, привыкшие всегда и во всем соглашаться с ним.

И они подошли поближе, чтобы лучше рассмотреть Принца.

– Из шпаги его выпал рубин, глаз не осталось, и он больше не золотой, – сказал Мэр. – Право же, он выглядит ничем не лучше нищего!

– И действительно, ничем не лучше, – согласились Советники.

– Мало того, у его ног лежит мертвая птица, – продолжал Мэр. – Нам придется принять специальное постановление, строго запрещающее пернатым умирать на городской площади.

И Секретарь Мэрии сделал в своей книге соответствующую запись на этот счет.

Вскоре статую Счастливого Принца убрали с колонны.

– Раз он перестал быть прекрасным, значит, сделался бесполезным, – сказал по этому поводу Университетский Профессор-Искусствовед.

Статую переплавили в плавильной печи, и Мэр провел срочное заседание Муниципалитета для решения вопроса о том, что делать с полученным металлом.

– Нам на этом месте нужна другая статуя, – заявил Мэр, – и лучше всего, если мы из переплавленного металла отольем меня.

– Меня, меня… – повторяли вслед за ним Городские Советники, и между ними разгорелся жаркий спор.

В последний раз, когда я слышал о них, они все еще продолжали спорить.

– Странное дело! – удивился Старший Мастер литейного цеха. – Это расколотое свинцовое сердце абсолютно не поддается переплавке в печи. Придется его выбросить!

И сердце Счастливого Принца выбросили на мусорную свалку, где уже лежала мертвая Ласточка.

– Принеси мне две самые ценные вещи, которые ты только найдешь в этом городе, – повелел Господь Бог одному из своих Ангелов, и принес ему тот Ангел расколотое сердце из свинца и маленькую мертвую птицу.

– Ты сделал правильный выбор, – сказал Господь, – так пусть же эта малая пташка отныне и во веки веков распевает в моем Райском Саду, а Счастливый Принц пусть вечно воздает мне хвалу в моем Золотом Граде.

Соловей и Роза

– Она сказала: «Принеси мне красных роз, и я буду танцевать с тобой», – воскликнул молодой Студент, – но во всем моем саду нет ни одной красной розы.

Его услышал Соловей, сидевший на дубе, и удивленно выглянул из листвы.

– Ни одной красной розы во всем моем саду! – продолжал молодой Студент, и его прекрасные глаза наполнились слезами. – Ах, от каких пустяков зависит счастье человека! Я прочел все, что написали мудрые люди, мне открылись все тайны философии, и тем не менее я чувствую себя несчастным потому только, что у меня нет красной розы.

– Наконец-то передо мной настоящий влюбленный, – сказал Соловей. – Ночь за ночью я пел о нем, хоть и не знал его, ночь за ночью я рассказывал о нем звездам, и вот теперь я вижу его. Волосы его темны, как цветок гиацинта, губы его алы, как роза, от которой зависит его счастье, но страсть сделала лицо его бледным, подобно слоновой кости, и скорбь наложила печать на его чело.

– Завтра вечером принц дает бал, – промолвил молодой Студент, – и моя возлюбленная будет среди приглашенных. Если я принесу ей красную розу, она будет танцевать со мной до рассвета. Если я принесу ей красную розу, я буду держать ее в своих объятиях, и она склонит голову ко мне на плечо, а моя рука будет сжимать ее руку. Но в моем саду нет красных роз, и я буду сидеть на балу в одиночестве, а она пройдет мимо, не заметив меня, и мое сердце разорвется от горя.

– Да, вот он, настоящий влюбленный, – сказал Соловей. – То, о чем я пою, он переживает на самом деле; то, что для меня радость, для него страдание. Поистине, любовь – это чудо. Она драгоценнее изумрудов и дороже прекраснейших из опалов. Жемчуга и гранаты не могут купить ее, и она не продается на рынке. Ее не приобретешь за деньги у негоциантов, и ее не отпускают на вес золота.

– На хорах будут играть музыканты, – продолжал молодой Студент, – и моя любимая будет танцевать под звуки их арф и скрипок, порхая по залу с такой легкостью, что ноги ее даже не коснутся паркета, и придворные в ярких одеждах будут так и виться вокруг нее. Но со мной она не станет танцевать, потому что я не смогу ей подарить красную розу.

И юноша бросился на траву, закрыл лицо руками и заплакал.

– О чем он плачет? – спросила маленькая зеленая Ящерица, проползавшая, извивая свой хвост, мимо Студента.

– И в самом деле, о чем? – подхватил Мотылек, порхавший в погоне за солнечным лучиком.

– Да, о чем? – спросила Маргаритка у своей соседки едва слышным нежным шепотом.

– Он плачет о красной розе, – ответил Соловей.

– О красной розе? – удивились они. – Что за нелепость!

И маленькая Ящерица, особа довольно циничная, бесцеремонно рассмеялась.

Одному только Соловью была понятна печаль Студента; он молча сидел на Дубе и размышлял о таинствах Любви.

Внезапно он расправил свои коричневые крылышки и взмыл в воздух. Он пролетел над рощей, как тень, и тенью проплыл над садом.

Посреди зеленой лужайки стоял прекрасный Куст Роз, и Соловей, увидев его, подлетел к нему и опустился на одну из веток.

– Дай мне красную розу, – воскликнул Соловей, – и я спою тебе сладчайшую из своих песен!

Но Куст покачал головой.

– Мои розы белые, – отвечал он, – белые, как морская пена, белее снега на вершинах высоких гор. Лети к моему брату, что растет подле старых солнечных часов, – может быть, он даст тебе то, о чем ты просишь.

И Соловей полетел к Кусту Роз, что рос подле старых солнечных часов.

– Дай мне красную розу, – воскликнул Соловей, – и я спою тебе сладчайшую из своих песен!

Но Куст покачал головой.

– Мои розы желтые, – отвечал он, – желтые, как волосы наяды, восседающей на янтарном престоле, желтее нарциссов на еще не скошенном лугу. Лети к моему брату, что растет под окном у Студента, – может быть, он даст тебе то, о чем ты просишь.

И Соловей полетел к Кусту Роз, что рос под окном у Студента.

– Дай мне красную розу, – воскликнул Соловей, – и я спою тебе сладчайшую из своих песен!

Но Куст покачал головой.

– Мои розы красные, – отвечал он, – красные, как лапки у голубя, краснее кораллов, что непрестанно колышутся, подобно вееру, в пещерах на дне океана. Но кровь в моих жилах застыла от зимней стужи, мои бутоны побил мороз, ветки мои обломала буря, и в этом году у меня не будет роз.

– Одна красная роза – вот все, что мне нужно, – воскликнул Соловей. – Одна-единственная красная роза! Неужели нет способа, который помог бы мне раздобыть ее?

– Есть, – ответил Куст, – но он настолько ужасен, что я не решаюсь назвать его.

– Назови мне его, – взмолился Соловей, – я не боюсь.

– Если тебе нужна красная роза, – молвил Куст, – ты должен сам сотворить ее из звуков музыки при лунном сиянии и обагрить ее кровью своего сердца. Ты должен мне петь, приникнув грудью к моему шипу. Ты должен мне петь всю ночь, и мой шип пронзит твое сердце, и твоя живая кровь перельется в мои жилы и станет моей.

– Смерть – слишком большая цена за одну красную розу, – воскликнул Соловей, – ведь Жизнь – самое дорогое, что у нас есть! Как хорошо, сидя в лесу на дереве, любоваться Солнцем в его золотой колеснице и Луною в ее колеснице из жемчуга! Как сладко благоухание боярышника, как прекрасны синие колокольчики, притаившиеся в долине, и вереск, цветущий на склонах холмов! И все же Любовь дороже Жизни, и сердце какой-то пташки – ничто в сравнении с человеческим сердцем!

И Соловей, взмахнув коричневыми крылышками, взмыл в воздух. Он тенью проплыл над садом и, как тень, пролетел над рощей.

Молодой Студент по-прежнему лежал в траве, где его оставил Соловей, и слезы еще не высохли на его прекрасных глазах.

– Не печалься! – крикнул ему Соловей. – Не печалься, будет у тебя красная роза. Я сотворю ее из звуков музыки при лунном сиянии и обагрю ее кровью своего сердца. Взамен я прошу тебя об одном: будь верен своей любви, ибо, как ни мудра Философия, Любовь мудрее ее, и, как ни могущественна Власть, Любовь сильнее ее. Крылья у Любви – цвета пламени, и пламенем окрашено тело ее. Уста ее сладки как мед, а дыхание ее подобно ладану.

Студент слушал Соловья, подняв голову, но не понял ни слова, ибо смыслил лишь в том, что написано в книгах.

А вот Дуб понял все и опечалился, потому что был очень привязан к маленькой птичке, любившей сидеть на его ветвях.

– Спой мне свою песню в последний раз, – прошептал он. – Мне будет без тебя так одиноко.

И Соловей спел для Дуба, и пение его было подобно журчанию воды, льющейся прозрачной струей из серебряного кувшина.

Когда Соловей закончил свою песнь, Студент встал с травы и извлек из кармана записную книжку и карандаш.

– Да-а, – сказал он себе, направляясь из рощи домой, – формой он владеет безукоризненно, этого у него не отнимешь. Но есть ли в его пении чувство? Боюсь, что нет. В сущности, он такой же, как все художники: один только стиль и ни капли искренности. Он не способен принести себя в жертву другому. Он думает лишь о музыке, а всякий ведь знает, что искусство эгоистично. Впрочем, нельзя не признать, что иные из его трелей поразительно благозвучны. Какая жалость, что в них нет ни малейшего смысла и от них нет никакого проку.

Придя к себе домой, он лег на узкую, убогую койку и стал думать о своей любви, а спустя некоторое время незаметно погрузился в сон.

Когда на небе засияла Луна, Соловей прилетел к Кусту Красных Роз и, сев на ветку, приникнул грудью к шипу. Всю ночь он пел, прижавшись грудью к шипу, и холодная хрустальная Луна слушала его песнь, обратив к нему свой лик. Всю ночь он пел, а шип вонзался все глубже и глубже в его грудь, и из нее по каплям струилась живая, алая кровь.

Он пел о том, как в сердцах юноши и девушки зарождается чувство. И по мере того, как он пел, на самом верхнем побеге Куста начала распускаться великолепная роза – лепесток за лепестком, под звуки трелей, следующих одна за другой. Сперва роза была бледной, как легкий туман над рекой, бледной, как первые шаги утренней зари, и серебристой, как крылья рассвета. Отражением розы в серебряном зеркале, отражением розы в покойной воде – вот чем была роза, распускавшаяся на верхнем побеге Куста.

А Куст крикнул Соловью, чтобы тот еще крепче прижался к шипу.

– Прижмись еще крепче, Соловушка, – кричал он, – не то день наступит раньше, чем заалеет роза!

Все крепче и крепче прижимался Соловей к шипу, все громче и громче звучала его песня, ибо пел он о зарождающейся страсти в душе юноши и девушки.

И лепестки розы стали окрашиваться в нежный розовый цвет, как щеки у жениха, когда он целует в губы свою невесту. Но шип еще не достиг сердца Соловья, и сердцевина розы все еще оставалась белой, ибо только кровь соловьиного сердца может обагрить сердце розы.

И снова Куст крикнул Соловью, чтобы тот еще крепче прижался к шипу.

– Прижмись еще крепче, Соловушка, – кричал он, – не то день наступит раньше, чем заалеет роза!

И Соловей еще сильнее прижался к шипу, и острие коснулось его сердца, и все его тело пронзила острая боль. Все мучительнее и мучительнее становилась боль, все отчаяннее и отчаяннее становилась его песнь, ибо пел он о Любви, что обретает совершенство в Смерти, о Любви, что не умирает в могиле.

И стала алой великолепная роза – цвета утренней зари на востоке. Алым сделался ее распускающийся венчик, и алой, как рубин, сделалась ее сердцевина.

А голос Соловья становился все слабее, крылья его начали судорожно трепыхаться, глаза заволокло пеленой. Песня его угасала, и он чувствовал, как что-то сдавливает ему горло.

И вот он испустил свою последнюю трель. Ее услышала бледная Луна и, забыв о рассвете, застыла на небе. Ее услышала красная роза и, вся затрепетав в экстазе, раскрыла свои лепестки навстречу прохладному утреннему ветерку. Эхо донесло соловьиную трель до темно-фиолетовой пещеры в горах и пробудило спавших там пастухов. Трель пробежала по затрепетавшим тростникам на реке, передалась через них воде, и волны донесли ее до самого моря.

– Смотри, смотри! – воскликнул Куст. – Твоя роза стала красной!

Но Соловей ничего не ответил. Он лежал в высокой траве, бездыханный, с острым шипом в сердце.

В полдень Студент распахнул окно и выглянул в сад.

– Боже, какая удача! – воскликнул он. – Вот она, моя красная роза! В жизни не видел такой восхитительной розы! Она настолько прекрасна, что у нее, несомненно, длинное латинское имя.

И, перевесившись через подоконник, он сорвал красную розу. Потом надел шляпу и побежал к дому Профессора, держа розу в руках.

Дочь Профессора сидела у порога дома и наматывала на катушку голубую шелковую нить. У ног девушки лежала маленькая собачка.

– Вы обещали танцевать со мной, если я принесу вам красную розу! – радостно воскликнул Студент. – Вот вам красная роза – самая красная на свете! Приколите ее у самого сердца, и, когда мы будем танцевать, она расскажет вам, как я вас люблю.

Но девушка ответила хмурясь:

– Боюсь, эта роза не подойдет к моему платью, к тому же племянник гофмейстера прислал мне настоящие драгоценности, а всякому известно, что драгоценности дороже цветов.

– Ах, как вы неблагодарны! – гневно воскликнул Студент и швырнул розу на землю.

Роза упала в дорожную колею, и по ней проехало колесо телеги.

– Неблагодарна? – возмутилась девушка. – Какой же вы грубиян! Да и кто вы такой, в конце концов? Всего лишь студентишка. Сомневаюсь, чтобы у вас были такие же серебряные пряжки на туфлях, как у племянника гофмейстера.

Она встала со стула и пошла в дом.

«Какая все-таки глупость эта Любовь, – размышлял Студент, возвращаясь домой. – От нее и наполовину нет той пользы, какую получаешь от изучения Логики, ибо любовь ничего не доказывает, сулит тебе то, что никогда не сбывается, и заставляет верить в нереальные вещи. В сущности своей она совершенно непрактична, а так как мы живем в практический век, то вернусь я лучше к Философии и займусь изучением Метафизики».

И, возвратившись к себе в комнату, он достал большую пыльную книгу и принялся штудировать ее.