Сказки Амаду Кумба

Грязная ложка

Сирота Бинта жила в отцовском доме, где вторая жена отца не жалела для нее тяжелой работы, придирок, брани и колотушек. Сводная сестра Бинты, Панда, только играла да наряжалась, а Бинта собирала хворост, ходила по воду, толкла просо, стирала белье и стряпала. Иногда она тайком убегала из дому на кладбище — поплакать на могиле матери, но мать, неизвестно почему, никогда не отвечала на ее жалобы. И бедная сирота, всегда одетая в лохмотья, возвращалась домой еще несчастнее, чем прежде, чтобы снова слушать брань и терпеть побои мачехи, часто даже на глазах у отца. А отец ее был самым презренным из мужчин, — проще сказать: муж под башмаком у жены. Он не решался защитить сироту — ведь всякий раз, когда он пробовал повысить голос, жена грозила ему:

— Если будешь мне перечить, я тебя больше и близко к себе не подпущу.

Жалкий человек, отдав бедную дочь во власть злой мачехи, предоставил сироту ее горькой судьбе.

Как-то к вечеру, перемыв гору посуды и калебасов, которые ей приходилось чистить после каждой еды, Бинта до того выбилась из сил, что забыла вымыть одну маленькую деревянную ложечку. Увидев это, мачеха пришла в страшную ярость. Она орала, вопила и опять набросилась на девочку с кулаками, а устав колотить ее, приказала:

— Ступай вымой эту ложку в Данианском море.

— А где… — начала было сирота.

— В Данианском море! — взревела злая мачеха. — Пошла вон! — С этими словами она вытолкала бедную Бинту за дверь.

И сирота ушла в темную ночь.

Она шла и шла, пока небо над нею не покрылось звездами. Шла, пока не остыла земля. Вот уже пропели первые петухи, потом вторые, а Бинта все шла. Вот ожили деревни, в домах застучали пестики, зазвенели детские голоса. Владения диких зверей и духов наполнил веселый шум дня. Ушли на покой ночные хозяева леса и саванны. Никто из них не тронул девочку.

Солнышко вышло на небо. Оно совершило уже половину своего каждодневного пути, а сирота Бинта все шла и шла.

Снова настала ночь, за ней — новый день, а сирота Бинта все шла.

Трижды солнце сияло над землей людей и палило ее, трижды уносило оно с собой ношу добрых и дурных дел людских. И вот сирота Бинта подошла к грудному дереву, которое само стряхивало на землю свои плоды. Девочка опустилась на колени и вежливо поздоровалась с ним.

— Куда идешь ты так поздно и совсем одна, дитя? — спросило дерево.

— Мачеха послала меня вымыть ложку в Данианском море.

— Бог да не покинет тебя в пути, — пожелало дерево и сбросило девочке целую горсть своих плодов.

Еще три ночи и три дня шла Бинта вперед. Чуть свет, когда солнце еще не умыло темное лицо ночи, девочке повстречались две лепешки, которые весело гонялись друг за другом.

Она опустилась на колени и вежливо поздоровалась с ними.

— Куда идешь ты так рано и совсем одна, дитя? — спросили лепешки в один голос.

— Мачеха послала меня вымыть ложку в Данианском море.

Лепешки отломили от себя по большому куску и дали девочке со словами:

— Бог да не покинет тебя на твоем пути.

И еще три ночи и три дня шла Бинта. Солнце стояло уже высоко в небе, когда ей встретился по дороге котелок, в котором сам собой варился рис. Она опустилась на колени и вежливо поздоровалась.

— Куда идешь ты на таком солнцепеке и совсем одна, дитя? — спросил котелок.

— Мачеха послала меня вымыть ложку в Данианском море.

Котелок дал ей полную пригоршню риса и пожелал:

— Да не покинет тебя бог на твоем пути.

Снова зашагала Бинта вперед и к исходу третьего дня увидела старую-престарую женщину перед хижиной. Соломенную кровлю ее хижины растрепали ветры со всех концов света.

Девочка опустилась на колени и вежливо поздоровалась.

— Куда идешь ты совсем одна, дитя? — спросила старуха.

— Мачеха послала меня вымыть ложку в Данианском море.

— Данианское море здесь, — сказала старуха, — здесь живут все звери бруссы. Все они мои дети. Положи свою ложку. Вот тебе просяное зернышко — истолки его в той ступе.

Бинта взяла зернышко и положила его в ступу. Едва она стукнула пестиком, как ступа наполнилась мукой, и одной горсти этой муки хватило на целый калебас кус-куса.

— Разведи огонь, — сказала Мать зверей, — принеси котелок воды и свари в нем эти кости.

Кости были обглоданы добела и наверняка лежали с незапамятных времен. Бинта развела огонь, положила кости в котелок — и он тотчас наполнился до краев сочными кусками мяса, жиром и мозгом. Бинта приготовила кус-кус и поела вместе с Матерью зверей.

Затем старуха дала ей длинную острую иглу.

— Спрячься теперь под кровать, сейчас вернутся из леса мои дети. Они лягут спать, а ты покалывай их потихоньку. Они подумают, что в постели завелись блохи и клопы, и встанут пораньше.

Первой пришла гиена Букп. Она повела носом, понюхала воздух и объявила:

— Здесь пахнет человеком!

— Человеком? — удивилась старуха. — Из людей здесь живу только я. Если ты, Буки, хочешь меня съесть…

— Ну, разве я посмею? — прогнусавила гиена. — Я просто пошутила, Мать.

— Хорошо, — сказала Мать зверей, — ступай теперь спать. — И покорная Буки-гиена, волоча зад, пошла спать. Затем Гаинде-лев, Сег-пантера, Тиль-шакал и все остальные звери один за другим вернулись домой и улеглись.

Тут Бинта стала осторожно покалывать их иглой, как велела старуха.

— Что это? Здесь, кажется, клопы! — проворчала Буки-гиена.

— Замолчи, не мешай нам спать, — заворчал Гаинде-лев. И в тот же миг он почувствовал укол в зад.

— Ты права, Буки, — согласился он, — постель полна клопов.

— Да, да! — сказали Лёк-заяц и Ниэй-слон.

— Ой, сколько клопов! — закричали другие звери.

Это Бинта продолжала свое дело.

Едва запел первый петух на крыше дома, где он ночевал, звери покинули свое неудобное ложе и вернулись в бруссу.

Сирота Бинта приготовила завтрак для Матери зверей, поела вместе с ней и пошла вымыть свою ложку.

Когда она вернулась, старуха дала ей пять яиц и сказала:

— Как дойдешь до саванны, запой:

и разбей вот это яйцо. Посреди саванны пропой те же слова и разбей вон то. Третье яйцо разобьешь около леса. Только не забудь спеть, как я тебя учила. В самой чаще спой опять:

и тогда бросай четвертое. А пятое разобьешь, когда выйдешь из леса. Ступай, дитя, да не покинет тебя бог на твоем пути.

Сирота Бинта горячо поблагодарила Мать зверей и пустилась в долгий обратный путь.

На краю саванны она остановилась и пропела:

а потом бросила на землю первое яйцо. И вдруг ее окружили мужчины, женщины, вооруженные всадники на великолепных конях, рабы. Все они почтительно последовали за ней.

Посреди саванны Бинта спела:

и разбила второе яйцо. Вокруг нее появились вороха бубу, шелковых платков, повязок всех оттенков из самых разных тканей. Все это несли рабы.

Войдя в лес, Бинта опять запела:

и разбила третье яйцо. Вокруг нее появились слитки золота и серебра, кучи золотого песка, золотые и серебряные украшения, кольца и браслеты, цепочки, груды благоуханной амбры, и все это несли рабы.

Когда она снова запела в чаще леса:

и разбила четвертое яйцо, из него с мычанием хлынуло огромное стадо быков, коров, волов и телок; его гнали рабы.

Выходя из леса, Бинта запела в последний раз и уронила последнее яйцо. Из него появились злые дикие звери — львы, пантеры, шакалы, гиены. Они грозно рычали. Но всадники набросились на лютых зверей и перебили их всех до единого.

Наконец сирота Бинта со своей свитой, богатствами и огромным стадом вернулась в родную деревню. Она пошла отдать вымытую ложку мачехе.

Что же сказала та, когда увидела сироту в богатом наряде, ее стадо и подданных, несущих несметные сокровища? Повторить эти слова невозможно. Мачеха так закричала, что крики ее слышны еще до сих пор, а придя в себя, набросилась на Панду, свою дочь:

— Негодная бездельница, — вопила она, — посмотри, с чем вернулась эта мерзавка! — и, схватив ложку, она протянула ее дочери:

— Сейчас же испачкай эту ложку и ступай к Данианскому морю мыть ее.

И Панда отправилась к Данианскому морю.

Как и ее сводная сестра Бинта, она шла долго, днем и ночью, через леса и реки, деревни и саванну. Однажды вечером она подошла к грудному дереву, которое стряхивало свои плоды. Панда не поздоровалась, не подождала, пока с ней заговорят, — она захлопала в ладоши и воскликнула:

— Вот здорово! Где это видано, чтобы дерево само сбрасывало свои плоды? Когда я расскажу про это дома, меня назовут лгуньей!

— Бог да покинет тебя на твоем пути, — пожелало ей дерево.

Панда шла еще три дня и три ночи и встретила две лепешки, которые весело гонялись друг за другом.

— Как? — воскликнула она, не сказав ни слова привета, и, всплеснув руками, захохотала. — С каких это пор лепешки бегают вперегонки? В жизни не видела ничего подобного! Да мне никто не поверит, если я расскажу об этом в деревне!

— Бог да покинет тебя на твоем пути, — пожелали ей лепешки и тут же умчались.

И еще три дня и три ночи шла Панда. Тень ее уже жалась к ее ногам, когда девочка увидела котелок, в котором сам собой варился рис.

— Ой-ой-ой! — поразилась она и всплеснула руками, даже не поздоровавшись. — Где это слыхано, чтобы рис в котелке варился сам собой? Если я заикнусь об этом у нас в деревне, все решат, что я сошла с ума, и тут же заткнут мне рот!

— Бог да покинет тебя на твоем пути, — сказал котелок.

Панда все шла и шла и наконец увидела жилище Матери зверей.

— Эй, старуха, не знаешь, где Данианское море?

— Оно здесь, дитя, а я Мать всех зверей бруссы.

— Ну, незавидное у тебя потомство! Ладно, я ухожу, мать послала меня вымыть эту ложку.

— Возьми сначала это просяное зернышко да истолки его в ступе, — сказала Мать зверей.

— Одно-единственное зернышко? Ты что, старая, смеешься надо мной? Где это видано? Да пестик и не заденет его в такой большой ступе.

Тогда Мать зверей дала Панде полный калебас проса, и та целых полдня его толкла, сеяла, веяла, месила, варила — и приготовила в конце концов только полкалебаса кус-куса.

— Возьми эти кости и свари их в котелке, — приказала Мать зверей.

— Эти кости? Да они давным-давно обглоданы. Это все равно что варить камни.

Старуха дала Панде барана, которого та заколола и сварила, и обе поели. Потом Мать зверей протянула девочке длинную, острую иглу:

— Спрячься под кровать. Мои дети вернутся и лягут спать, а твое дело — покалывать их потихоньку.

Панда не спросила, зачем, и забралась под кровать.

Звери вернулись из бруссы и легли спать. Входя в дом, Буки-гиена учуяла запах человека. Она не решилась об этом сказать вслух и только усиленно принюхивалась. Не успела она захрапеть, как Панда вонзила ей в зад иглу и проколола мясо до самых костей. Буки вскочила с постели, на которую сразу закапала кровь, выбежала из хижины и скрылась во мраке. Вслед за ней, воя от боли, убежали все другие звери — так сильно колола их Панда.

На заре Панда вымыла ложку и вернулась к Матери зверей. Та дала ей пять яиц и напутствовала так же, как сироту Бинту.

И Панда пустилась в долгий обратный путь. На краю саванны она остановилась, запела:

и хотела разбить яйцо. Но тут же раздумала и сказала себе:

— Почему старуха велела разбить сначала это яйцо, а не то? В этих краях все делается шиворот-навыворот, так лучше уж я начну с конца.

И она разбила последнее, пятое яйцо. Тут же со всех сторон появились злые дикие звери. Они набросились на Панду и сожрали ее. Только один маленький кусочек остался — ее сердце, от которого отказались все, даже Танн-стервятник не стал есть его. Он схватил сердце в когти и унес его высоко в небо. Он летел долго-долго, а когда долетел до деревни, где жила Панда, бросил сердце и насмешливо запел:

Сердце, от которого отказались даже звери, упало в калебас с кус-кусом. А этот кус-кус варила злая женщина, мать Панды. Танн-стервятник все пел: