По томному лесу Волк гнался за зайцем. Они не понимали друг друга. Зайцу казалось, что Волк преследует его в гневе, и, чтобы не гневить Волка, хотел было уже прекратить глупые гонки, но в нем прочно сидела фраза, передававшаяся из поколения в поколение: "Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать".
Волк же имел исключительно гностические помыслы. Его терзало желание собеседования. От энтузиазма в его глотке клокотали путаные звуки. Он звал Зайца, обращался к нему, путая всех и вся. Казалось, что само умопомешательство гонится за Зайцем.
— К-р-ы-л-о-в-л-а-ф-о-н-т-е-н-э-з-о-п-о-в-и-ч, к-р-ы-л... — вопил Волк вслед Зайцу. Волк почему-то называл Зайца
Крыловым Лафонтеном Эзоповичем.
В счастливое мгновение Зайцу показалось, что его не хотят есть, его хотят по какому-то иному поводу. Тем не менее, не веря себе, он резко остановился и заорал на Волка:
— Ну что, идолище, свободу захотел слопать? Не отдам! Не позволю!
Волк от неожиданности врылся мордой в землю и замер, но волчье самосознание победило почти мгновенно:
— Дурак, ты что носишься по сновидению? Я собеседовать с тобой хочу.
— Знаю я эти собеседования, — огрызнулся Заяц и брезгливо добавил, — столование это, а не собеседование.
— Любезный мой Лафонтен Эзопович, — примирительно обратился Волк к Зайцу, — настоящую свободу слопать нельзя. Ее и переварить немыслимо.
— То-то на нее все покушаются, — сквалыжничал Заяц.
— Эх, ты, обглодок трусливый, не покушаются, а испытывают. Что на нее покушаться?! Ты бы, огрызок несчастный, попробовал ее откушать. Не съедобна она. Не съедобна! Она сама кого хочешь сожрет.
— Ничегошеньки подобного, — впал в детство от сопротивления и протеста Заяц, — свобода дает самоопределение.
— Охо-хо, — оборотился вокруг себя Волк. — Что ты знаешь, антрекот мохнатый, о самоопределении? Куда ты себя самоопределил, шницель недоеденный? Ты от рождения определен законами бытия, фар-фазан ушастый. В законе твое спасение, а не в свободе.
— Да-а-а, — закапризничал Заяц, — знаю твой закон: кто смел, тот и съел.
— Это и есть свобода, любезный Лафонтен Эзопович. Если однажды ты обретешь свободу, то тут же и сгинешь. Она поглотит тебя мигом. Более жестокой и прожорливой хищницы не знает никто. Если бы ты ведал, как обширна и неумолима пасть ее. Она безвидна и вездесуща, а потому особенно опасна. Она подобна бездне незримой...
— Врешь, сквалыдень! — возмутился Заяц.
— А ты, уважаемый, побереги душу-то. Что вспыхиваешь? Я ведь по тем же законам живу. Ты от меня драпаешь, а я — от свободы. Есть зверь видимый, а есть невидимый. Невидимый зверь называется идеей. Когда-нибудь тебя преследовала идея?
Вдруг Волку и Зайцу стало одновременно грусто и одиноко.
Не обращая внимания друг на друга, они разбрелись в разные стороны и растворились в томной зелени летного леса.
(Психологический бестиарий В.Ахрамовича. Ж-л "Наука и религия". 01.1999г.)