Сказки долгой зимы

Глава 24 Питер Пэн

— Надо же, — сказал Ингвар с удивлением, — город! Почти целый!

— Кусок города, — уточнил Драган. — Это Куявиц, можно сказать, вторая столица. Похоже, центр удачно оказался между двумя секторами разрушения, вон, даже мост стоит… Ну, почти весь.

— Красивый.

— Да, был когда-то.

— Всё равно неплохо. На общем фоне. А это что за дворец?

— Центральная управа. Нам туда. Вход в убежище где-то в подвале.

— Придётся прогуляться пешком. Не уверен, что на этой штуке мы впишемся в габариты. Управление у неё чертовски приблизительное.

— Давай сначала ещё в одно место зайдём, — предложил Драган. — Тут за углом буквально.

— Зачем?

— Тебе понравится, пошли.

— Здесь груды золота лежа-а-ат…

И мне они принадлежа-а-ат… —

пропел Ингвар. — Неужели всё это хранилось вот так… доступно?

— У нас практически не было преступности, — напомнил Драган. — На двери было достаточно написать «Не входить», и даже замки не понадобились бы.

— Да, верно… Чёрт, да его тут тонны!

— Я обещал, вот. Забирай хоть всё.

— Мне не унести и тысячной части. И грузить такую прорву некуда, грузоподъёмность у саней никакая.

— Прямо приятно посмотреть, как в тебе жадность борется со здравым смыслом.

— Не дождёшься. Деньги для меня средство, а не цель. Пару килограммов, не больше. Ну ладно, пять… И нет, мне не обидно, что остальное останется. Ну, почти…

На середине моста Лиарна подошла к каменному ограждению и встала возле него.

— Что такое, Лысая Башка?

Девушка поманила Игнгвара пальцем, показала рукой на мост, на реку, обвела их вдвоём объединяющим жестом.

— Ах, вот ты о чём… Драган, Деян, идите вперёд, мы догоним.

Встал рядом, обнял за плечи.

— Да, река, мост, мы. Река замёрзла, мост пострадал, луны нет, потому что день, ресторана не было, потому что сраный апокалипсис, ты не в платье, потому что холодно, я не в костюме, потому что его пока что не имею. Но вот мост, и вот мы на нём. Похоже на сбычу мечт?

Лиарна неопределённо пожала плечами, потом искоса посмотрела на Ингвара и нарисовала пальцем в воздухе знак вопроса.

— Уверена, что не хочешь дождаться моста получше? Свеч, вина, всего этого?

Девушка кивнула.

— Ладно.

Ингвар оперся о перила, задумался, глядя вдаль, потом сказал:

— Не то чтобы я готов к этом разговору… но, наверное, ты права. У тебя есть свои резоны, не зря выбрала момент, когда не можешь говорить сама. Отличная переговорная позиция, одобряю, без шуток. Так вот, Лысая Башка, не знаю, как бы там вышло с рестораном и прочим, это был бы другой мир, другие обстоятельства, другие мы. Но здесь и сейчас, на развалинах моста посреди разрушенного города мёртвого мира, я предложу тебе общество постаревшего одинокого…

— Гав!

— … Ладно, почти одинокого, отставного пирата. Пока смерть, или скука, или дурной характер, или обстоятельства не разлучат нас. Я ни черта не понимаю в любви, и наверное, она выглядит как-то иначе, но это всё, что у меня есть, и вопрос был: «Нужно ли это тебе, Лиарна?» Вот, собственно, и всё.

Девушка повернулась, притянула Ингвара за куртку к себе и поцеловала.

— Это ответ?

Она молча покачала головой.

— Но ответ будет?

Кивок.

— Будет, но не сейчас?

Кивок.

— И на том спасибо. Пошли, пока Драган с Деяном не окоченели у входа.

— Здание, похоже, брошено в начале Катастрофы, — сказал Драган, оглядевшись.

— И даже мародёры не порезвились, — удивился Ингвар.

— Тут нет ничего ценного, кроме бумаг, а топлива в развалинах и так полно. Кроме того, из крупных городов тогда все разбегались, слишком много трупов было под завалами и слишком много выживших с триггерной агрессией. Все ушли, а тут даже стёкла почти везде целы.

— Здесь заседало ваше правительство?

— Просто административное здание. Правительство в столице было. Здесь решались вопросы производства, торговли, логистики, всякое такое.

— То есть никаких удивительных тайн нам не откроется?

— Разве что данные об урожаях зерновых.

— Пошли тогда в подвал, что ли.

Дверь в Убежище отнюдь не секретная, и, хотя пришлось спуститься на насколько пролётов длинной лестницы, нашли её без труда — по табличкам «Приёмная», развешанным на площадках. Таблички разнокалиберные, явно сняты с разных кабинетов, приделаны к стене абы как: одна висит перекосившись, другая вовсе упала, но все они сопровождаются криво намалёванными краской стрелочками, указывающими, куда идти. Пыль, равномерно покрывающая ступени, указывает на то, что посетители на приём не спешат.

Табличка на самой двери роскошная, чёрная с золотом. Ингвар постучал, ответа не дождался и просто толкнул толстую стальную створку, которая оказалась не заперта.

Внутри тихо, тускло горят дежурные лампы, на полу кривовато уложенная ковровая дорожка.

— Интересно, тут кто-то есть? — спросил Ингвар.

— Гав! — уверенно ответил пёс, понюхав воздух.

— Мудень считает, что да. Пойдёмте знакомиться.

— Приёмные часы заканчиваются, — укоризненно сказал мужчина в потрёпанном и не очень чистом костюме. С галстуком и жилеткой. На столе табличка «Секретарь», сам стол завален бумагами, вид у человек деловой и усталый, как и полагается чиновнику в конце рабочего дня. — Если у вас важное дело, вам, возможно, стоит подойти завтра к одиннадцати часам, тогда господин Председатель сможет уделить вашему вопросу больше времени.

— Председатель чего? — спросил Драган.

— В смысле? — не понял его сидящий.

— Чего именно он председатель? Какого собрания, ведомства, учреждения?

— Странный вопрос. Он Председатель. Если вы не знаете, куда пришли, то что вы тут делаете? — раздражённо сказал секретарь. — Вы по какому вопросу вообще?

— По важному, — ответил Ингвар. — И срочному.

— Присядьте, — неохотно кивнул тот, — я спрошу, когда Председатель сможет вас принять.

Усевшись в кресло для посетителей, Ингвар огляделся, откинулся, вытянул ноги и спросил:

— Драган, не объяснишь, что это за управленческая структура такая? И чем она управляет?

— Понятия не имею, — отмахнулся тот. — В первый раз слышу про каких-то Председателей с большой буквы «П». Самому интересно. Но секретарь у него прямо как настоящий.

— Да, — кивнул Ингвар, — пиджачишко, конечно, потёртый, но рожа самая что ни на есть бюрократическая.

Секретарь вернулся минут через пять, недовольно покосился на часы на стене, не одобряя нарушение рабочего графика, но сказал вежливо:

— Председатель в порядке исключения готов уделить вам своё время. Прошу не злоупотреблять этим, он очень занятой человек.

— Прекрасно, — сказал Ингвар, вставая. — Ведите.

— У вас… животное.

— Гав!

— Это Мудень, он хороший пёсик.

— Гав!

— В учреждения нельзя с животными. Они негигиеничны и небезопасны.

— Гав! Гав!

— И шумят.

— Мудень не кусается. Во всяком случае, первым.

— Гав!

— Ну ладно, почти не кусается. Не насмерть. Не всех. Не всегда. И свои дела он уже сделал на улице. Приличный пёс.

— Гав-гав!

— Это не по правилам!

— Таблички нет, — перебил его Драган.

— Что?

— Где табличка «С собаками нельзя»?

— Э… разве у входа в здание не висит?

— Нет. Пойдите проверьте сами.

— Я? Наверх? На улицу? — растерялся секретарь. — Нет-нет, я вам верю. Видимо, отвалилась. Состояние инфраструктуры не идеальное, увы.

— Нет таблички — нет запрета, — поддержал Ингвар. — Но если вы настаиваете, могу оставить Мудня тут, в приёмной…

— Гав! Р-р-р!

— Не надо, — нервно поёжился мужчина, косясь на пса, — сделаем исключение. Раз уж таблички нет. Но вообще, это, конечно, форменное безобразие! Я распоряжусь, чтобы знаки восстановили при первой же возможности. Проходите за мной, я вас провожу.

За дверью обычный коридор Убежища, но здесь видны попытки придать ему вид менее бункерный и более учрежденческий. На полу истёртый ковёр, на дверях таблички, на стенах неровно приклеенные выцветшие плакаты.

«Береги рабочее время! Не отвлекайся!» — прочитал Ингвар на одном из них. «Тщательное планирование — залог успеха!» — гласит второй. «Работник секретариата! Сдавай отчёты вовремя!» — написано на третьем. Все они отличаются строгой плакатной графикой, изображающей работников офисного труда, деятельно склонившихся над своими столами. Из-за приоткрытых дверей доносится треск пишущих машинок, а заглянув в одну из них, Ингвар увидел мужчину в жилете и нарукавниках поверх белой рубашки, сосредоточенно вращающего ручку механического арифмометра.

— Вам не туда! — сердито крикнул секретарь, захлопывая дверь перед его носом. — Кабинет Председателя в конце коридора!

Табличка на кабинете лаконична: «Председатель». Неровный правый край, в который упирается надпись, намекает, что раньше она была длиннее, но потом подробности сочли несущественными. Сам Председатель — представительный седой мужчина лет пятидесяти в синем костюме с серой жилеткой и внезапно красным галстуком. На столе бумаги, массивная подставка для ручек и карандашей и стакан чая.

— Господин Милохиц, — сказал секретарь, — это к вам, посетители. Ну, те, сверху.

— Да-да, вижу, Орен, можешь быть свободен.

— Прислать референта-стенографиста?

— Не надо, если понадобится вести запись, я вызову сам.

Секретарь кивнул и вышел.

— Присаживайтесь, — предложил Председатель. — Можете снять верхнюю одежду, при входе вешалка. Вы по какому вопросу ко мне?

— Гав! — поприветствовал его Мудень, но господин Милохиц пса проигнорировал, глядя на Ингвара, которого счёл главным.

— Мы, собственно, не ожидали тут кого-то застать, — признался тот. — Были уверены, что Убежище брошено, как и весь город.

— В начале Катастрофы мы действительно покинули рабочие места, — признал Председатель, — потому что синдром триггерной агрессии сделал невозможным делегирование обязанностей. Но потом чувство долга взяло вверх, и мы вернулись. Сначала было трудно, но здесь, внизу, мы постепенно сумели наладить нормальное функционирование органов управления.

— Управления кем? — поинтересовался Ингвар.

— Не понял вопроса.

— Кем вы управляете?

— Лично я? Аппаратом управленческой структуры.

— А сама структура? Какова её функция?

— Управление, разумеется. В него входит планирование, распределение, отчётность…

— Кем?

— Снова не понимаю.

— Кем она управляет? Что планирует? Что распределяет? Кому отчитывается?

— Да какая разница? — начал сердиться Председатель. — Мы управленческая часть, передаём указания исполнительной, дальше их дело.

— И как, исполняет?

— Кто?

— Исполнительная часть.

— Это уже за пределами нашей компетенции. Для этого есть контролирующие структуры, которые должны проверять соответствие руководящих указаний производимым действиям, и отчитываться об их исполнении.

— И как, отчитываются?

— Нет. Но это не значит, что нам надо прекращать работу. Каждый исполняет свои обязанности на своём месте, в этом залог процветания общества. Наша задача — планирование и руководство, мы трудимся не покладая рук, в том числе сверхурочно, подготовленных кадров не хватает, так что все перегружены и времени мало. Давайте не будем отнимать его друг у друга. Что вам нужно конкретно от меня?

— Доступ в нижнюю часть убежища. К аппаратному комплексу.

— На каком основании?

— Нам очень надо.

— Составьте заявление, укажите ваши полномочия, распишите обоснования, я обещаю рассмотреть в приоритетном порядке. Возможно, прямо завтра. В рабочее время. Сейчас, увы, служебные часы истекли. Бланк можно получить у секретаря.

— И где мы должны будем должны ждать до завтра?

— Не знаю. Откуда-то вы пришли? Вот туда и идите.

— Мы пришли из пустошей. Выгонять нас туда на ночь глядя вряд ли хорошее управленческое решение, — вмешался Драган. — Это противоречит протоколу обработки личных обращений жителей отдалённых местностей. Согласно пункту четырнадцать, подпункт «б», в случае, когда управляющая организация не может принять обращение в течении дня, она должна предоставить заявителю временное жильё до момента, когда заявление будет обработано.

— Точно, простите, совсем забыл про этот пункт. В последнее время визиты из отдалённых регионов бывают редко. В таком случае, я распоряжусь, чтобы вам предоставили комнаты из числа пустующих в жилом секторе и талоны на ужин и завтрак. А сейчас мой рабочий день окончен, заполненное заявление передайте секретарю, он сориентирует вас по времени приёма на завтра.

— Такой пункт действительно есть? — спросил Ингвар, когда они расположились в комнатах.

— Понятия не имею, — ответил Драган. — Поставил на то, что до Катастрофы Милохиц вряд ли занимал должность выше начальника отдела какого-нибудь занюханного департамента учёта туалетной бумаги, а значит, и сам не в курсе.

— Но заявление тем не менее заполняешь?

— Надо же чем-то заняться. Он всё равно откажет, но я хоть развлекусь.

— Уверен, что откажет?

— Абсолютно. Пустить — взять на себя персональную ответственность. По-твоему, это его стиль?

— Сильно сомневаюсь. Он больше похож на того, кто довольствуется имитацией деятельности. Упорно руководит ничем.

— Вот и я так думаю. Но заявление напишу, я умею. Такое, что ему долго ещё икаться будет. Вот, закончил. Хочешь почитать?

— Да не особо. У меня от канцелярита зубы чешутся.

— Понимаю. Отнесу сейчас секретарю. Уверен, на самом деле Милохиц не выдержит и прочитает его сегодня. Испорчу ему вечер и обеспечу бессонную ночь.

— Чем?

— Самым страшным кошмаром бюрократа: когда и отказать страшно, и разрешить ссыкотно, и ответственность перевалить не на кого.

— Одобряю. А вниз мы, значит, пойдём без всякого разрешения.

— Вряд ли у них тут ночные караулы.

— Вот и я так сразу подумал. Поужинаем, отдохнём, и часа в два ночи сходим.

— Как ты, Лысая Башка?

— Побаливает, — скривилась девушка. — Радио у них не включено, но фон высокий.

— Зато ты снова говорящая.

— Ждёшь ответа?

— Да, есть такое дело.

— Ты думаешь, мы хорошая пара? — тихо засмеялась она.

— Старый пират и лысая сумасшедшая синеглазка с гвоздями в башке? Да идеальная! Если вернусь к старому промыслу, твоя копия будет отличной носовой фигурой для нашего флибустьерского корабля.

— Знаешь, — сказала Лиарна, — я ведь всегда была одна. Мы, корректоры, одиночки. Я просто не знаю, как это — быть с кем-то.

— Я был женат, — вздохнул Ингвар. — Давно. Неудачно. Где-то живёт моя взрослая дочь, которая не желает иметь со мной ничего общего. Я тоже одиночка, но я бы попробовал. Мне кажется, у нас может получиться, а если нет — что мы теряем? Разбежимся снова.

— Что теряем? — грустно улыбнулась девушка. — Много. Сейчас мы разойдёмся легко, но чем дальше, тем больший кусок себя потеряем. Как жить дальше одному, если привык полагаться на другого? Чем заполнить пустоту? Я пытаюсь представить себе нас вместе, но эта картинка никак не складывается.

— Жаль, тут нет зеркала, — Ингвар сел на кровать и прислонился к ней плечом. — Вот.

— Мы рядом, но не вместе, — покачала головой Лиарна. — Это другое. Сейчас нас прижимают друг к другу внешние силы, но, если представить, что их нет? Что нас удержит?

— Просто сделаем так, — Ингвар обнял её и прижал к себе. — Видишь? Работает!

— Хочешь, я платье надену? — спросила вдруг Лиарна, освобождаясь.

— Хочу, конечно.

Девушка быстро разделась и натянула платье.

— Не замёрзнешь?

— Нет. Мне нравится, как ты на меня смотришь, когда я в нём.

Она прошлась туда-сюда по комнате.

— Я красивая?

— Очень.

— Это тоже приятно слышать. Так, наверное, чувствуют себя нормальные женщины, которые никогда не становились фокусом коллапса и инструментом фрактальной политики. Ходят в платьях, ловят восхищённые взгляды и слушают комплименты. Для них это нормально, а я чувствую себя так, словно что-то украла или притворилась кем-то другим.

— Неужели тебе никто не говорил комплиментов?

— Знаешь, нет. Моя личная жизнь состояла из случайных связей на одну ночь. Выпили-поцеловались, постель-разбежались. Даже это случалось так редко, что по меркам Школы я была чуть ли не девственницей. В нашем сообществе было принято… очень свободное поведение, ведь детей у нас не бывает, а каждый выход может стать последним. Страсти кипели — все сходились, расходились, влюблялись, ругались, ревновали… Но всё это было как-то не всерьёз, а меня почему-то не увлекала игра в отношения.

— А знаешь почему?

— Скажи мне.

— Потому что на самом деле ты нормальная тётка, которой нужна любовь и семья. Просто, ведя жизнь в стиле Питера Пэна, ты очень долго не взрослела и не могла это в себе осознать.

— Какая семья, если у меня не может быть детей?

— Чушь, — отмахнулся Ингвар. — Наверняка есть способ. Мне вообще кажется, что вам, синеглазкам, просто не давали взрослеть всякие хитрожопые мудилы…

— Гав!

— Нет, не ты. Ты хороший пёс. Я про замудрённых козлов вроде того Эректуса. Легко поверю в то, что вам не давали заводить детей, чтобы вы случайно не выросли и не поняли, что есть на свете вещи поважнее их мудацких…

— Гав!

— … амбиций.

— Может быть, ты в чём-то прав, — согласилась Лиарна, — но вряд ли всё так просто. А кто такой этот Питер Пэн?

— Паренёк из сказки.

— Сказка? Расскажи!

— Мне кажется, или ты снова не очень ловко уклоняешься от ответа?

— Ну расскажи, пожалуйста! Ты давно не рассказывал сказок!

— Ладно, ладно, слушай. Главный герой этой сказки не Питер Пэн, а девочка Венди, которую он фактически ворует у родителей, сманивая на остров «Нетландия», который описывается этаким «детским раем». Там пираты и индейцы, феи и русалки, и даже тикающий проглоченными часами крокодил. А главное, дети там никогда не взрослеют, живут в мире бесконечных весёлых приключений, которые всегда хорошо заканчиваются. Сам Питер — волшебное существо, вечный ребёнок, умеющий летать, но не умеющий и не желающий строить отношения. Он ворует у родителей детей, чтобы всегда иметь компанию для игр, но с Венди он прокололся — она девочка. Несложно заметить, что остров пиратов и индейцев — чисто мальчиковый мир, ну а девочки играют в дочки-матери, и Венди немедленно начинает вести свою игру, став для мальчишек замещающей материнской фигурой. Внесённая ей в этот микросоциум семейная ролевая модель быстро ломает ту принципиальную безответственность, на которой он построен. Чтобы жить в парадигме вечного детства, мальчишки должны быть «весёлыми, непонимающими и бессердечными», и главное требование — полное отсутствие ответственности, то есть, фактически, привязанностей. Когда Венди начинает играть с ними в женскую игру «я ваша мама, я забочусь о вас, давай рубашку заштопаю», это всё портит. За это её даже пытаются убить — влюблённая в Питера Пэна фея Динь-Динь, олицетворение случайных межгендерных связей без образования ячейки общества. Будучи воплощением другой стороны женского начала, та знает, насколько сильна традиционная модель отношений, и пытается устранить источник опасности, но делает только хуже: чуть не потеряв Венди, мальчишки отчётливо понимают, насколько она им дорога, осознают привязанность, а за ней и ответственность. Они вспоминают о родителях, которых легкомысленно бросили, ничуть не думая о том, каково им. Ведь сами они по малолетству ничего никогда не теряли и не знали, как это больно. И только лишившись Венди, их общей почти-мамы, они внезапно обретают в себе сопереживание, то есть как раз то, что даёт возможность почувствовать чужую боль как свою. То, без чего невозможно сочувствие. Так они перестали быть «весёлыми, непонимающими и бессердечными», то есть повзрослели и перестали быть подходящей компанией для Питера Пена. Пришлось вернуть их и Венди родителям. Вот такая история отложенного взросления, которая, мне кажется, тебе что-то напомнила…

— Ты удивительный рассказчик, — задумчиво сказала Лиарна. — Вроде бы простенькие истории, но каждый раз попадаешь в какой-то нерв, о существовании которого я даже не подозревала. Я бы очень хотела бы сказать тебе «да». Может быть, ты именно тот человек, которого я, сама того не зная, ждала всю жизнь.

— Сейчас будет какое-то «но».

— Увы. Я не скажу тебе этого.

— Скажешь «нет»?

— И этого не скажу. Я скажу: «Давай доживём до конца этой сказки, и под финальные титры ты спросишь меня снова».

— И ты, наконец, ответишь?

— Клянусь.

— Верю.

— Даже жалко его снимать, — Лиарна подёргала подол платья, — но надо хоть чуть-чуть поспать до того, как мы полезем вниз.

— Погоди, не снимай.

— Почему?

— Я открою тебе важный женский секрет.

— Ты? Женский? — засмеялась девушка.

— Представь себе. Главная прелесть красивых платьев в том, что ты не должна раздеваться сама. С тебя его должен снимать мужчина. Иди ко мне, Лысая Башка, чёрт с ним, со сном.