Сказки народов Северного Кавказа

Что дороже _{Осетинская сказка}

Давным-давно жили в одном селении двое юношей. Как сойдутся они, сейчас же разговор заводят.

— Эх, — скажет первый, — если бы у меня было сто кобылиц, был бы я самым счастливым человеком на свете!

— Что кобылицы! Вот если бы у меня было сто верных друзей, тогда я был бы счастливее всех!

— Нет, — спорит первый, — кобылицы куда лучше!

— Нет, — спорит второй, — верные друзья всего дороже!

Как-то раз встретились они и снова завели разговор: что всего дороже для человека?

Долго они спорили и наконец порешили так:

— Пусть каждый из нас отправится в путь. Кому нужны кобылицы, пусть собирает кобылиц; кому нужны верные друзья, пусть ищет себе верных друзей.

Порешили и отправились каждый своим путем.

Много ли прошло времени, мало ли — вернулись оба юноши в свое селение и стали расспрашивать один другого.

— Ну что, удачны ли твои поиски? — спрашивает первый юноша.

— Удачны, — отвечает второй. — Я нашел девяносто девять друзей. А как твои поиски?

— И мои неплохи: я приобрел девяносто девять прекрасных кобылиц.

Тогда второй юноша сказал:

— Ну, если тебе не хватает только одной кобылицы, я подарю тебе свою — самую красивую, самую быструю!

— А я буду тебе верным другом! — сказал первый юноша.

— Вот и хорошо: теперь у меня есть целых сто друзей! Разве не счастливец я?

— А у меня есть сто кобылиц! Кто счастливее меня?

Первый юноша сказал своей матери:

— Недаром я пробыл так долго в отлучке! Смотри, каких прекрасных кобылиц я приобрел! Это ли не счастье? Но скоро я буду еще богаче, еще счастливее: мои кобылицы принесут мне через год по жеребенку. Пройдет немного лет, и у меня будет самый большой табун во всем нашем крае!

А мать слушала своего сына и радовалась вместе с ним.

Второй юноша пришел к своей матери и стал рассказывать ей о своем долгом путешествии, рассказал он, где побывал, что видел в пути, как и с кем вступил в дружбу.

— Теперь я самый счастливый — ведь у меня ровно сто друзей!

Выслушала мать его рассказы, подумала и молвила:

— Все это хорошо, сынок. Но вот какой совет я тебе дам: прежде испытай ты своих друзей, убедись на деле, а не на словах — настоящие ли они друзья. Тогда только и можешь сказать, что ты счастлив.

— А как же мне узнать это? — спросил сын.

Мать сказала:

— Садись на коня, поезжай по всем селениям, где нашел друзей, и объяви им, что тебя постигло несчастье и ты лишился всего. Посмотрим, как отнесутся к тебе твои друзья.

Сын оседлал коня и поскакал оповещать своих друзей о несчастье, которое будто бы постигло его.

В ту же ночь, как он уехал из селения, у первого юноши случилась настоящая беда: абреки украли всех его кобылиц. Наутро хватился он — и увидел, что лишился всего, что остался он, как прежде, бедняком. Стал он бегать и туда и сюда, стал расспрашивать людей, не видали ли они, куда абреки угнали его табун, описывал приметы своих кобылиц и слышал в ответ всюду одни и те же слова: «Не видели. Не знаем».

Так ни с чем он и вернулся к себе домой, уселся в углу, обхватил голову руками и сказал:

— Пропало мое счастье! Показалось на миг и исчезло. Теперь я самый несчастный человек во всем свете!

А второй юноша прискакал в свое селение и сказал матери:

— Мои друзья — настоящие друзья! Посмотрела бы ты, как они все огорчились! Каждый стал мне предлагать и деньги, и одежду, и коней. Я отказываюсь, говорю, что мне не нужно, а они и слушать не хотят. Да вот, сама посмотри!

Глянула мать и видит: со всех сторон едут к их селению люди — кто гонит скот, кто везет хлеб, кто птицу, кто одежду, кто посуду.

Подъехали к дому и говорят:

— Не отказывайся, друг, не обижай нас!

Мать и сын благодарят их, просят отвезти все обратно.

— Мы только испытать вас хотели, — говорит мать.

Но друзья и слушать не захотели. Оставили свои подарки, пожелали счастья и разъехались по своим селениям.

— Верно ты говорил, сынок, — сказала мать, — это настоящие твои друзья. Можешь считать себя счастливым!

И она рассказала сыну, как абреки ограбили его друга в эту ночь. Тогда сын отдал другу все, что получил от своих друзей, и сказал:

— Не горюй и пойми: когда у человека есть друг, он не останется в беде!

— Верно, — сказал первый. — Теперь я и сам вижу, что дороже всего не богатство, а верный друг. Ты мне это доказал своим примером!

Трудовые деньги _{Кабардинская сказка}

Был у одного человека сын-лентяй. Отец трудился с утра до позднего вечера, а сын с утра до позднего вечера бездельничал. Как люди работают, он и понятия не имел: ел и пил готовое, одевался в одежду, сшитую чужими руками. Притом и отцовских денег не жалел — тратил их, не считая.

Надоело это отцу, решил он приучить сына к труду, решил сделать его бережливым. Отвез он сына в соседний аул[1] и отдал его в работники за один золотой в год.

Не хотелось лентяю идти в работники, да ничего не поделаешь. А хозяин узнал, что лентяй — сынок не бедных родителей, и подумал: «Зачем я буду заставлять парня работать, как других моих работников? Ведь привезли его ко мне, наверно, не за этим. И если я буду его на работе морить, отец может, пожалуй, и обидеться на меня!»

И хозяин не принуждал лентяя работать. Он хорошо кормил и хорошо одевал молодого бездельника.

Прошел год, хозяин дал лентяю, как было уговорено, один золотой и отпустил его.

Пришел сын домой.

— Ну как, сынок, поработал? — спрашивает отец.

— Поработал.

— Получил за свой труд плату?

— Получил.

— Дай-ка ее сюда!

Подал сын отцу полученный от хозяина золотой.

Отец взял этот золотой и, даже не взглянув на него, забросил в реку. Сын нисколько не удивился и не обратил никакого внимания на такой странный поступок отца. Да и деньги-то какие, подумаешь, — всего один золотой!

— Ну, сынок, — сказал после этого отец, — поработай еще годик!

И отвел его в другой аул, к другому хозяину. С этим хозяином он уговорился, что сын проработает у него ровно год и получит за свой труд один золотой.

Этот хозяин, как и первый, подумал: «Может, привели ко мне этого молодца затем, чтобы испытать, каков я. Нет уж, не стану заставлять его работать, а то будет потом говорить, что у меня жалости нет!»

И он не стал принуждать лентяя к работе: хочешь — работай, не хочешь — не надо. А кормил и одевал лентяя хорошо.

Когда прошел год, хозяин дал ему золотой и отпустил домой.

Пришел сын к отцу.

— Ну, сынок, работал ты? — спрашивает отец.

— работал.

— Получил деньги за работу?

— Получил.

— Дай-ка их сюда!

Подал сын отцу золотой. Отец взял этот золотой и забросил его в реку. Сын по-прежнему не обратил никакого внимания на поступок отца — даже не спросил его, зачем он бросил золотой в реку. Видит отец, что не так шло дело, как ему хотелось.

На третий год отвез он сына в дальний аул и отдал в работники.

— Вижу я, — сказал отец хозяину, — что ты человек небогатый, поэтому и не прошу никакой платы за труды моего сына. Пусть так работает!

Догадался хозяин, что неспроста привезли к нему этого молодца. С первого же дня он заставил его работать и не позволял ни на минуту сесть передохнуть. Только вечером, когда солнце зашло, он дал ему поесть.

Так и пошло день за днем: хозяин встанет чуть свет, примется за работу и лентяя поднимает. Сам трудится без устали и парню бездельничать не позволяет.

Тяжелым показался лентяю труд: он и охал, и кряхтел, и потом обливался, а хозяин будто и не замечал этого. Только одно повторял:

— Как я работаю, так и ты работай! Ни в чем от меня не отставай! Не будь лентяем! Не будь дармоедом!

Видит лентяй, что не спрячешься от работы.

И со временем так привык трудиться, что его и понукать не нужно было. Прежде хозяин подгонял его да бранил, а теперь иной раз и похваливал.

Проработал парень год, натер на руках большие мозоли, а свою нарядную одежду истрепал.

Когда срок кончился, хозяин сказал:

— Твой отец не просил никакой платы за твой труд, но ты так хорошо работал, что нельзя отпустить тебя с пустыми руками. Вот тебе два золотых. Отправляйся домой!

Вернулся сын домой. Взглянул на него отец, усмехнулся незаметно в усы и спросил:

— Ну, сынок дорогой, работал ты?

— Работал.

— Хорошо ли работал?

— Хорошо.

— А заплатил ли тебе хозяин за твою работу?

— Заплатил два золотых!

— Дай-ка их сюда!

Подал сын отцу два золотых. Отец взял эти золотые и только было замахнулся, чтобы бросить их в реку, как сын подскочил к нему и схватил его за руку. Отец взглянул на него и спросил:

— Что это ты так испугался?

Тогда сын воскликнул:

— Не бросай, отец, эти золотые в воду! Они достались мне тяжелым трудом!

Улыбнулся отец и сказал:

— Вижу, сынок, что это твои трудовые деньги! А трудовые деньги зря не разбрасывают! Понял ты теперь это?

— Понял!

Небесное зеркало _{Осетинская сказка}

Жили-были бедные муж и жена, у них был единственный сын. Однажды мальчик говорит своим родителям:

— До каких пор будем бедствовать? Отпустите меня в путь-дорогу. Кто знает, может, разживусь — избавимся от бедности.

Родители сначала не хотели отпускать сына, потом согласились.

Мать приготовила сыну еду, легкую, вкусную и сытную. Сын попрощался с родителями и пошел счастья искать.

Кто знает, сколько шел сын бедняка, но вот больше не осталось у него еды. Дошел он до леса, встречает волка и говорит ему:

— Волк, теперь тебе больше не уйти от меня: я тебя убью.

— Не делай этого, — сказал волк, — лучше палкой почеши мне живот, я тебе в трудную минуту пригожусь.

Подумал сын бедняка и не стал убивать волка, а почесал его своей палкой. Отправился дальше. Смотрит, на дороге сидит орел. Орел попробовал взлететь, но не смог.

— Орел, я тебя убью.

— Лучше подбрось меня в воздух, чтобы я смог улететь, а в трудную минуту я пригожусь тебе, — сказал орел.

Сын бедняка подумал-подумал и подбросил орла вверх. Взмахнул орел могучими крыльями и улетел, а он пошел дальше своей дорогой.

Идет он, идет и видит: валяется на дороге лиса.

— Уж тебя-то я не отпущу, лиса!

— Оставь, — говорит лиса. — От того, что ты меня убьешь, не разбогатеешь. Лучше напои меня водой, быть может, я пригожусь тебе в трудную минуту.

Подумал-подумал сын бедняка и исполнил просьбу лисы: напоил ее водой и отправился дальше.

Идет он, идет и, наконец, дошел до берега моря. Волны моря выбросили на сушу огромную рыбу. Сын бедняка подбежал к ней и только хотел ее схватить, как взмолилась она:

— Ой, не убивай! Пожалей меня, брось в море, пригожусь тебе в трудную минуту.

Подумал опять сын бедняка, пожалел рыбу и столкнул ее в бушующее море.

Сколько еще прошел юноша, кто знает, но добрался он до одной страны, где жил богатый алдар[2]. Зашел он в самый крайний дом, в дом старухи-ведуньи.

Усталый и голодный остановился сын бедняка у той старухи.

Она угостила его, чем смогла, и говорит:

— К дочери нашего алдара все время приезжают из разных стран, близких и дальних, женихи. Она всем ставит условия, но никто не может их выполнить и тогда приказывает отрубить им головы и насаживает на колья плетня. Только на одном колу нет еще человеческого черепа.

— За что же она так жестоко расправляется с ними? — спрашивает сын бедняка.

А старуха отвечает ему:

— Дочь алдара каждому жениху предлагает спрятаться три раза там, где он хочет. Потом берет свое небесное зеркало и начинает искать. Если она не сможет найти, то выйдет за него замуж, а найдет — отрубает ему голову и — на кол.

Подумав немного, юноша сказал:

— И я должен попытать счастья.

И на другой день он дал знать о своем желании алдару.

Дочь алдара согласилась его принять. Тогда сын бедняка отправился к берегу моря. Вызвал огромную рыбу и говорит ей:

— Спрячь меня в такое место, чтобы никто не смог меня найти. Дочь алдара будет разыскивать меня своим небесным зеркалом, но ты сделай так, чтобы она не смогла отыскать меня, иначе мне смерть!

Рыба открыла пасть, проглотила сына бедняка и спустилась с ним на дно морское.

Дочь алдара взяла небесное зеркало и начала искать юношу. Целый день она искала его, но никак не могла найти. К закату солнца она направила зеркало в морское дно и нашла сына бедняка.

Большая рыба поднялась с морского дна, подплыла к берегу, и сын бедняка с хмурым видом отправился к дому алдара.

— Нашла тебя. Спрячься и завтра, — засмеялась девушка.

На другой день сын бедняка пошел к орлу.

— Помоги мне, добрый орел, — сказал он.

Орел посадил его на спину и перелетел с ним через семь хребтов и запрятал его под семью горами.

Дочь алдара опять взяла небесное зеркало, стала смотреть вокруг, искать сына бедняка.

— Смотри-ка, за семью хребтами, под семью горами его спрятал орел! — говорит она отцу.

Только сказала она это, как орел поднял сына бедняка и опустил его около дома алдара.

— Ну, опять разыскала тебя! — говорит красавица девушка.

— Да, разыскала, — ответил юноша.

— Еще раз спрячься, последний раз, — говорит дочь алдара.

Опечалился сын бедняка, вспомнил о волке и проговорил:

— Где же ты, серый волк? Если хочешь мне помочь, то явись ко мне!

Волк прибежал к сыну бедняка и спрашивает его:

— Чем могу помочь тебе, добрый юноша?

— Спрячь меня в такое место, чтобы никто не нашел.

Волк понес его и запрятал в дремучем лесу под пнями.

Красавица взяла опять свое небесное зеркало и начала искать сына бедняка. Посмотрела она в небо, посмотрела под землю — нигде его нет. Посмотрела красавица и на черные горы, и на белые горы, но и там его не нашла.

Долго искала она сына бедняка, наконец, опять увидела его в небесном зеркале и говорит:

— Вот он, в глубине дремучего леса, волк спрятал его под пнями.

Волк вытащил сына бедняка из-под пней и в один миг доставил к дому алдара, к красавице девушке.

— Ну как? — спрашивает она.

— Опять разыскала меня, — ответил юноша, — а потому ты должна отрубить мою голову и украсить ею последний кол вашего плетня. Но разреши мне спрятаться еще один раз.

— Тому, кто имеет столько друзей на земле, в воздухе и в воде, можно спрятаться еще раз, — согласилась девушка.

На другой день рано утром сын бедняка отправился в поле и зовет:

— Лиса, если ты не спасешь меня, я погиб!

Только он это сказал, как перед ним появилась лиса.

— Ты меня звал?

— Спрячь меня в такое место, чтобы дочь алдара меня не нашла.

— Идем к ее башне, — предлагает лиса, — и там выроем яму. Ты спрячешься в ней, а я сверху сравняю землю, чтобы никто не мог догадаться, что там выкопано. Сама я обернусь старухой, сяду над ямой и буду прясть.

Как сказала лиса, так и сделала.

Дочь алдара рано утром взяла небесное зеркало и стала искать сына бедняка. Где только ни ищет она его, найти не может. Вот-вот должно зайти солнце. И вдруг посмотрела она вокруг своей башни и увидела яму, на ней сидит старуха и прядет, а в яме сидит сын бедняка.

Удивилась красавица: сколько женихов ни приходило к ней, но такого упорного и смышленого она еще не видела. «Каких только нет у него друзей и где только его не прячут!» — подумала девушка.

Когда юноша узнал, что и на этот раз красавица его нашла, то пошел к старой ведунье и поведал ей о своем горе.

— Будь сильным, не горюй, — подбодрила его старуха. — Скажи красавице, чтобы она еще раз позволила тебе спрятаться. Может, на этот раз тебе повезет? Попроси, не стесняйся.

Красавица девушка еще раз позволила спрятаться сыну бедняка.

— Послушай меня, — говорит старая ведунья юноше. — Я тебя ударю войлочной плетью, и ты превратишься в кошку. Я зайду в башню, а ты за мной. Потом я уйду. Когда дочь алдара станет искать, то ты скрывайся за темной стороной зеркала, и тогда она тебя не найдет.

Ударила ведунья плетью своего гостя, и он превратился в кошку. Со старухой прошла кошка в башню красавицы. Взяла девушка небесное зеркало и стала искать сына бедняка, но он кошкой прячется за темной стороной зеркала. Сколько она ни трудилась, сколько ни искала его — так и не смогла его разыскать. Погасли последние лучи солнца. Наступил вечер.

Тогда дочь алдара говорит:

— Не могу я тебя найти на этот раз. Иди, теперь я твоя!

К тому времени подошла старуха-ведунья, ударила плетью кошку и опять превратила ее в юношу.

Немало сокровищ дал алдар своей дочери, а добрая ведунья дала им свою волшебную войлочную плеть.

Вернулся сын бедняка с красавицей женой в отцовский дом. Давно постарели его отец и мать, но он ударил их войлочной плетью, и тут же они стали такими, какими были в молодые годы. Стали они все вместе жить весело и счастливо.

Морской конь _{Дагестанская сказка}

Жил в давние времена человек, и было у него три сына. Каждый день приходили они рано поутру к отцу узнать, здоров ли он, не нужно ли ему чего-нибудь.

Вот раз пришли они и увидели его в великой печали.

— Что с тобой, отец? — спросили сыновья. — Огорчили тебя дурные вести или беда какая случилась? Отчего ты такой невеселый?

— Не было дурных вестей, и беды со мной тоже не случилось, — ответил отец. — Не дает мне покоя сон, который видел я в эту ночь. Снилось мне, что взошло над морем солнце, а вслед за ним выплыл на морской берег снежно-белый конь. В один миг обежал он трижды вокруг земли и снова канул в море, а вслед за ним на дно морское упало и мое сердце. С того часа, как увидел я этот сон, не мил мне стал дом наш и весь свет. Хочу добыть этого коня!

— Успокойся, отец! — сказали сыновья. — Мы пойдем за этим чудом и добудем его или не вернемся.

Они вскочили на коней и поехали.

В полдень третьего дня очутились братья на перекрестке трех дорог и увидели камень, на котором были высечены такие слова:

Старший брат поехал по правой дороге, средний повернул налево, а младший погнал коня напрямик.

— Зачем ты едешь по этой опасной дороге? — закричали братья. — Поезжай с нами!

— Нет, — ответил тот. — Будь что будет… Если погибну, расскажите отцу, как расстались.

И поскакал, не оглядываясь, по прямому пути.

Ехал он, ехал… Ехал он днем, ехал ночью, оставил позади бурные реки, перевалил через одну нашу гору и через две чужие, миновал три долины и пять ущелий, а тропинкам и счет потерял. Наконец, доехал до дремучего леса.

Плутал он в этом лесу день, плутал неделю, плутал месяц, плутал год, но ни следа человеческого, ни жилья, ни выхода из леса найти не мог.

Голод и жажда измучили его, одежда на нем износилась и висела клочьями, конь его пал, а боевой меч покрылся ржавчиной.

И вот, когда юноша уже совсем отчаялся, он увидел на земле след человеческой ноги. Только нога та была удивительная: длиной в три аршина, шириной в аршин. Юноша не побоялся, пошел по следу.

Лес перед ним расступился, и он вышел на большую поляну, посреди которой стоял дворец, высокий, до самого неба.

Юноша вошел во дворец и увидел великаншу, старуху Карт, которая дремала у очага. В одно мгновение подбежал он к ней и коснулся губами ее груди — в знак того, что хочет быть ее сыном.

— Ну и хитер же ты! — сказала старуха Карт. — Теперь, по нашему обычаю, ты стал моим названым сыном, а я — твоей матерью. Не сделай ты этого, пришлось бы тебе худо. Откуда ты и что тебе надо?

Юноша рассказал ей о снежно-белом коне.

Старуха Карт задумалась:

— Такой конь действительно есть. Это конь морского шаха, что живет на дне моря. Каждый день с восходом солнца выплывает конь на сушу, в один миг трижды обегает вокруг света, купается по пути в молочном озере, валяется на белом песке и снова уходит под воду… Там, на морском берегу, где резвится он, стоит чинара. Она так высока, что достигает вершиной до самого неба, а на вершине ее висят золотое седло и серебряная уздечка. Кто поймает морского коня и наденет на него эту сбрую, тот и будет ему хозяином…

Старуха Карт накормила юношу, дала ему одежду, оружие, доброго коня и показала дорогу к морю.

Ехал он долго, ехал он трудно, ехал днем, ехал ночью. Приехал, наконец, на берег моря, снял с чинары золотое седло и серебряную уздечку, вырыл в песке яму и спрятался в ней.

До восхода солнца он не сомкнул глаз. Когда стало светать и солнце поднялось из-за тихого моря, юноша увидел, как вслед за солнцем выплыл из морской пучины снежно-белый конь.

Вмиг обежал тот конь трижды вокруг земли, искупался в молочном озере и стал валяться на белом песке.

Вскочил тогда юноша на коня и обвился вокруг его шеи.

Морской конь подпрыгивал до самых облаков, а потом ударялся о берег. Земля дрожала под его копытами, но юноша не разводил рук и только теснее прижимался к шее коня. Так длилось до глубокой ночи…

— Ты победил! Теперь я твой навеки, — сказал наконец конь человечьим голосом. — Оседлай меня, надень уздечку, и я повезу тебя, куда ты захочешь.

Юноша оседлал коня золотым седлом, надел на него серебряную уздечку и сказал:

— Отвези меня к моему отцу!

Вдруг среди ночи стало светло, как днем. Юноша спросил:

— Что это светится?

Они поехали на свет и посреди маленькой поляны увидели золотое перо, сверкавшее подобно солнцу.

— Какое красивое перо! — воскликнул юноша. — Взять его или нет, как ты думаешь?

— Не возьмешь — пожалеешь. Возьмешь — раскаешься, — ответил ему морской конь.

— Уж лучше взять да каяться, чем не взять и жалеть, — сказал юноша.

Поднял он перо, воткнул его в шапку, и они отправились дальше.

Вскоре они увидели большой город, которым правил Кривой шах. Крепкие стены окружали город, и все ворота были закрыты на ночь.

Конь напился из родника у городской стены и попросил:

— Пусти меня на траву. А когда понадоблюсь, кликни только, и хоть буду я за семью горами — мигом явлюсь к тебе.

Юноша отпустил коня, спрятал перо в карман, накрылся буркой и уснул, как человек, который не спал шесть ночей.

А жители того города, увидев, что ночь вдруг стала светлой, как день, а потом опять потемнела, бросились к Кривому шаху и рассказали ему об этом чуде.

Кривой шах испугался еще больше, чем его подданные, и велел поставить на городской стене сто дозорных. Всю ночь не сомкнул он глаз от страха.

Едва стало светать, Кривой шах выслал на разведку отряд всадников, вооруженных, как для битвы. Они увидели юношу, разбудили его и повели во дворец.

— Тебя нашли спящим у городской стены, — сказал шах. — Не знаешь ли ты, что это сияло сегодня ночью, словно солнце, а потом вдруг погасло?

— Знаю! — сказал юноша и вынул из кармана золотое перо.

Руки у шаха затряслись от жадности. Он схватил перо и велел спрятать его в свою сокровищницу.

— Теперь принеси мне птицу, которая уронила золотое перышко! — закричал шах. — Я хочу владеть этой птицей!

— Пошли своих слуг, о шах! — ответил юноша. — Я тороплюсь домой. Меня ждет не дождется отец…

— Ты просто трус! — И шах в ярости затопал ногами. —Ты трус, и глашатаи мои прокричат об этом по всему свету!

Обиделся юноша.

«Постой же, — подумал он, — покажу я тебе, какой я трус!»

Пришел юноша в поле, стал звать морского коня.

Откуда ни возьмись, вырос перед ним снежно-белый конь.

— Что ты так печален? — спросил конь у хозяина.

— Пообещал я Кривому шаху поймать птицу, которая уронила золотое перо, да не знаю, где ее искать.

— Не печалься, — сказал морской конь. — Было бы все у нас и впредь так же легко… Помнишь озеро, где я купался?

— Помню, — ответил юноша.

— у Морского шаха есть три дочери, — продолжал конь. — Каждый день превращаются они в голубей и прилетают купаться в этом озере. Перышко, которое мы с тобой нашли, уронила из своего крыла младшая дочь… Ты притаись в кустах на берегу. Когда морские царевны прилетят купаться и сбросят на песок оперение, возьми оперение младшей, спрячь за пазуху. Девушка будет плакать, но ты не отдавай ей оперение, и тогда она пойдет за тобой всюду…

Обрадовался юноша, сел на коня, и конь одним прыжком перенес его к озеру.

Юноша спрятался в кустах и стал ждать. Наступил полдень, прилетели три голубя.

Вот они сбросили на песок золотое оперение и превратились в девушек-красавиц. А когда они вошли в воду, выскочил юноша из кустов и схватил оперение младшей дочери. Младшая дочь заплакала, но юноша не сжалился над ней и спрятал перышки за пазуху, как велел ему конь.

А две старшие сестры обратились в птиц и стали кружить над младшей.

— Сестрицы, — закричала младшая со слезами, — пришло время нам расставаться!.. Принесите мой сундучок с одеждой!

Не успел юноша оглянуться, как голубки прилетели с сундучком, бросили его на берег озера и взвились в синее небо.

Девушка оделась. Юноша вскочил на коня, посадил ее позади себя в седло, и отправились они в путь.

— Куда мы едем? — спросила красавица.

— Мы едем к Кривому шаху. Он грозился ославить меня трусом, если я не приеду, — ответил юноша.

— Не хочу я к нему ехать! — закричала девушка.

— А я не хочу прослыть трусом! — возразил юноша.

И пока они так говорили, добрый конь уже прискакал к тому самому городу, где правил Кривой шах.

— Вот, — сказал юноша. — Теперь ты, шах, не посмеешь бросить мне, что я трус! Птица, роняющая золотые перья, — перед тобой…

Увидел Кривой шах морскую царевну и захотел жениться на ней.

— Ты мне в деды годишься, — сказала морская царевна. — Был бы ты молодым, я бы еще, может, подумала…

— Как же мне стать молодым? — закричал шах. — Научи меня!

— Вели выкопать за городом колодец глубиной в шестьдесят аршин, — сказала девушка, — наполни его молоком красных коров, искупайся в том молоке, и ты превратишься в юношу…

— Что за выдумки! Во всем моем царстве не найдется столько красных коров! — рассердился Кривой шах.

— Вот, возьми! — сказала красавица и бросила ему маленький красный платочек. — Пошли кого-нибудь вон на ту высокую гору. Пусть встанет там и махнет этим платком.

Только поднялся человек на вершину высокой горы и взмахнул красным платочком, как с гор, с зеленых полян, из лесов и тысячи разных стран стали сбегаться к городу красные коровы. Пока морская царевна доила их, слуги шаха выкопали колодец глубиной в шестьдесят аршин и все молоко вылили в колодец.

— Ну что ж, купайся! — сказала царевна.

Но Кривой шах испугался. Колодец-то ведь был глубиной в шестьдесят аршин…

— Вот как! Да ты сам, оказывается, трус! — засмеялась красавица.

Обиделся Кривой шах на эти слова, прыгнул в колодец и, как свинец, пошел ко дну. Там, говорят, он и до сих пор лежит.

А юноша попрощался с жителями города (очень они были рады, что Кривой шах утонул), сел на морского коня и поехал с морской царевной к отцу.

Ехали они не спеша, и вот однажды остановились на ночлег в маленьком селе. Они были голодны, и юноша пошел купить чуреки[3]. Вдруг бедный человек, у которого покупал он чуреки, бросился обнимать его.

Это, оказывается, был старший брат, который поехал направо. Он не нашел коня, а вернуться домой с пустыми руками постыдился и жил теперь тем, что пек и продавал чуреки.

Юноша купил старшему брату одежду, оружие, коня, и они поехали дальше уже втроем.

Ехали не торопясь, дней не считая, и остановились в маленьком городке отдохнуть. Там встретили они среднего брата, который отправился по левой дороге. И он не нашел коня и теперь жил тем, что продавал на базаре холодную воду.

Младший брат купил среднему одежду, оружие, коня, и уже вчетвером поехали они напрямик к отцовскому дому.

Но чем ближе подъезжали к родным местам, тем сильнее завидовали удачливому младшему брату неудачливые старшие братья, и между собой потихоньку говорили они так:

— Как будем мы дальше жить на свете? Как покажемся мы на глаза нашему отцу? Нет, нет! Надо как-нибудь избавиться от этого мальчишки, и тогда конь и дочь Морского шаха достанутся нам.

— На нашем пути, я знаю, будет глубокая пропасть, — сказал старший брат. — Как станем подъезжать к ней, давай предложим этому нашему удачнику скакать на спор: чей конь быстрее. Его конь, конечно, вырвется вперед и упадет в пропасть.

На том и порешили.

Вот стали они подъезжать к пропасти, и старшие братья сказали младшему:

— Давай скакать на спор: посмотрим, чей конь быстрее.

— Вы что, шутите? — удивился юноша. — Мой конь может трижды в один миг обежать вокруг света… Как же вам тягаться со мной?

— Ничего! — отвечали старшие. — Зато мы увидим, как скачет твой конь.

И они поскакали.

Морской конь, звеня подковами, вихрем помчался к пропасти и остановился, как вкопанный, у ее края. Юноша не усидел в седле и полетел головой вниз, в пропасть, а дочь Морского шаха свалилась наземь.

Кинулись братья ловить морского коня, но едва протянули к нему руки, как он уже скрылся из глаз.

Приехали старшие братья в родной город, заперли морскую царевну на замок и пошли к отцу.

На одну ложь громоздили они десять, на десяти строили сто, рассказывали ему о своей ловкости и удали.

— А коня, которого ты видел во сне, отец, — закончили они свой рассказ, — нет на свете. Не осталось такого места на земле, где бы мы не искали его.

— Не надо мне коня! Скажите, где ваш младший брат? — спросил отец.

— Он поехал один по опасной дороге. Он не послушался нас, — ответили братья, — и погиб, наверно, в пути.

Велико было горе отца. Он оделся в черные одежды, и все соседи оплакивали вместе с ним гибель отважного юноши. А старшие братья то и дело посылали свах к дочери Морского шаха, и каждая сваха расхваливала своего жениха.

— Пусть берегутся эти обманщики! — отвечала свахам морская царевна. — Я сама знаю, за кого выйду замуж!

И она смотрела в окно, у которого сидела целые дни, не сводя глаз с проезжей дороги.

Однажды рано утром дочь Морского шаха увидела наконец, как кружится вдали морской конь, грызет удила и косит на нее огненным глазом. Она махнула ему рукой, и тотчас морской конь стал у нее под окном.

— Где твой хозяин? — спросила она.

— Ты же знаешь: свалился в пропасть, — ответил конь.

— Мы должны спасти его! — воскликнула дочь Морского шаха.

— Накинь мне на шею веревку подлиннее, — сказал конь, — я вытащу его из пропасти.

У красавицы не было веревки. Она обрезала свою золотую косу, свила из нее длинную веревку и набросила на шею коню.

В тот же миг конь очутился у пропасти и опустил золотую веревку на самое дно. Юноша схватился за нее, выбрался на белый свет, сел на морского коня и поскакал в родной город.

А старшие братья, как услышали знакомый звон подков, пустились наутек: один — на запад, другой — на восток, и до сих пор еще, пожалуй, бегут.

Так храбрый юноша добыл своему отцу снежно-белого морского коня и женился на красавице — дочери Морского шаха.

Свадьба была очень веселая!

Дули в кожаную зурну, били в медный барабан. Кто бы ни пришел, уходил сыт и пьян. Говорят, и сейчас еще пьют и едят.

Сын раба Есмуко Есхот[4] _{Адыгейская сказка}

Жил один старый богатый пши[5]. Он владел множеством пшитлей[6], которых заставлял беспрестанно работать на себя.

У него было столько лошадей, что пшитли едва управлялись пасти их и были постоянно заняты выпасом лошадей пши.

У одного старика унаута[7] родился сын. Ночью, когда он пас лошадей пши, к нему подошла лошадь и сказала:

— Сыну, который сегодня родился у тебя, дай имя Есмуко Есхот.

Так старик и сделал — назвал сына Есмуко Есхотом.

Сын подрастал, старик по-прежнему пас табун пши.

Так продолжалось восемнадцать лет.

Но когда сыну исполнилось восемнадцать лет, он сказал своему отцу:

— Наш отец, теперь ты отдохни! Пусти меня в эту ночь пасти лошадей пши.

— Боюсь решиться на это, сынок, — отвечал старик. — Если не сможешь пасти лошадей пши, я погибну от его руки!

Но Есмуко Есхот уговорил отца, и тот согласился. Юноша отправился пасти лошадей. Ночь прошла спокойно. И так он уже шесть раз благополучно отбыл свою очередь. Старик радовался этому.

— Наконец-то я отдохну! — сказал он.

Но однажды, когда сын пас лошадей, ночью пошел сильный дождь, подул сильный ветер и согнал лошадей в один табун. Юноша оказался в середине табуна, и в это время блягож[8] оцепил табун своим телом. Но юноша не растерялся. Выхватив шашку, он подбежал к блягожу, ударил его, но ничего не мог сделать ему: шашка не причинила блягожу никакого вреда.

Юноша встревожился: уже приближалось время, когда он должен был пригнать лошадей обратно в аул.

— О, если бы была возможность вовремя пригнать лошадей в аул и не дать пши из-за лошадей убить моего отца на старости лет! — воскликнул юноша.

Тогда блягож сказал:

— Лошадей мне не нужно, мне нужен ты. Если дашь слово вернуться обратно к этому месту, то я дам тебе возможность угнать лошадей домой.

— Ты осчастливил бы меня, если бы дал мне возможность угнать лошадей, — ответил юноша.

А в это время пши, видя, что лошади еще не вернулись в аул, уже собирался повесить старика, отца Есмуко Есхота.

Юноша пригнал лошадей в аул и, верный слову, которое он дал блягожу, сейчас же повернул обратно.

— Вернулся? — спросил у него блягож.

— Да, вернулся.

— Тогда следуй за мной, — сказал блягож и привел юношу в горное ущелье.

Там стояло два дома. Блягож зашел в один дом, юноша — в другой.

Задумавшись, юноша сидел в доме и ждал, что будет дальше. И вот к нему пришел седобородый старичок.

— Привет Есмуко Есхоту, о котором мы слышали так много, но которого еще не видели! Если уж ты добрался сюда, значит, мы теперь получим облегчение! — оказал старик и вышел.

Тотчас после этого в дом вошла девушка.

— Есхот, который будет моим мужем, как долго ты заставил ждать себя! — сказала она ему.

— Хорошо, если я буду твоим мужем, — ответил юноша. — Но нужно сначала обручиться при свидетеле.

— Но кто же будет нашим свидетелем? Кроме моего отца, больше некого позвать.

— Если нет никого другого, пойди и спроси о согласии родителей.

Девушка пошла к родителям и спросила об их согласии.

— Да, он будет нашим зятем и сыном, мы согласны, — сказали родители.

Юноша и девушка стали мужем и женой.

Прошло три дня. И тут юноша тяжело вздохнул.

— Что тебя тревожит? — спросила у него жена. — Почему ты неспокоен?

— Неспокоен я потому, что, живя у твоего отца, я не знаю, что случилось с моим отцом. А мой отец — подвластный пши, он из тех людей, на которых лежат большие страдания.

Девушка пошла к родителям и передала им свой разговор с мужем.

— Он говорит: «Мой отец — человек, на котором лежат большие страдания», и не может успокоиться, пока не узнает, что стало с его отцом, — сказала она.

— Тогда завтра же поезжайте к его отцу, — сказал старик. — Но пусть твой муж обещает мне, что, доехав до развилины двух дорог, он не свернет на дорогу, которая идет в левую сторону.

Жена рассказала об этом мужу, и тот обещал не ехать в левую сторону.

Утром молодые муж и жена тронулись в путь и скоро доехали до развилины дорог.

«Если я не решусь свернуть на дорогу, которую считают опасной, то из меня никогда не выйдет настоящего мужчины!» — решил Есмуко Есхот и стал сворачивать в левую сторону. Жена просила его не делать этого. Но Есмуко Есхот не слушал ее и продолжал ехать налево. Тогда жена остановила его и сказала:

— Выслушай меня… Нас было три сестры, и я была младшей из них. Тот маленький старик, который заходил в дом, — это мой отец, и это он тот блягож, который привел тебя к нам в дом. Имея шкуру бляго, отец накрывается ею и становится похожим на бляго. Мою старшую сестру похитил Алирегу-Альгож — пши шайтанов[9]. Отец догнал его на этом месте, у развилины дорог, бросился на Алирегу-Альгож, и в этой борьбе моя старшая сестра погибла. Средняя сестра, вступив в пору девичества, также погибла немного дальше отсюда. Затем, когда и я вступила в пору девичества, Алирегу-Альгож похитил и меня. Наконец мой отец одолел его и прибил к земле семью крюками. Там он теперь и находится. Меня же отец вернул домой. Вот почему, если мы поедем по этой дороге, с нами случится несчастье.

Но Есмуко Есхот не согласился вернуться.

— Увидеть Алирегу-Альгож — это чего-нибудь да стоит! — сказал он и поехал дальше.

И вот увидел Алирегу-Альгож.

— Есмуко Есхот, подобного которому никогда не рождалось, ты пришел? — спросил Алирегу-Альгож. — Я испытываю большие страдания и прошу тебя немного ослабить один крюк.

— Э, бедняга! — сказал Есмуко Есхот. — Я сам из рода людей, на которых легли все страдания, и потому немного ослаблю тебе один крюк.

Жена пронзительно вскрикнула, но, не слушая ее, Есмуко Есхот подошел к Алирегу-Альгож и ослабил один крюк. Но пши шайтанов вырвал из земли все остальные крюки, схватил женщину и унес ее. Женщина успела только протянуть назад руку, и Есмуко Есхоту удалось снять с ее пальца мухур-кольцо[10]. Алирегу-Альгож скрылся вместе с женщиной; муж остался один на пустом месте.

Придя в себя, Есмуко вскочил на свою лошадь и бросился вслед Алирегу-Альгож. Ехал, ехал, но похитителя нигде не было видно. Постепенно все запасы еды вышли, Есмуко Есхот съел и свою лошадь.

Захватив с собою остаток мяса, он пошел и добрался до опушки одного леса. Идя вдоль опушки, Есмуко Есхот увидел трех мужчин, которые варили мясо в огромных котлах.

— Дайте немного поесть! — попросил у них Есмуко Есхот.

— Не можем! — отвечали те. — Если мы дадим тебе хоть один кусок мяса, то нас бросят в котел вместо мяса.

Но Есмуко Есхот, изловчаясь и так и сяк, все-таки выхватил из котлов несколько кусков мяса и кое-как наелся.

После этого спросил у тех, которые варили мясо:

— С какой стороны появится тот, кому принадлежит это мясо? Мне нужно спрятаться от него.

— Он появляется с востока, — отвечали те. — Он великан и приезжает верхом на дикой свинье, к хвосту которой привязано самое большое дерево, и в руках у него будет такая же огромная плеть. Он будет ехать по дороге, которую ты увидишь, пройдя немного дальше.

— Нет, я не дам ему найти себя! — сказал Есмуко Есхот и спрятался под мостом.

Сидя верхом на свинье, показался великан. Но перед мостом свинья остановилась, и великан никак не мог заставить ее вступить на мост.

— Эй, старая дикая свинья! Не думаешь ли ты, что Есмуко Есхот засел под мостом, и не испугалась ли ты его? — крикнул великан и ударил свинью плетью.

— Да, я пришел и сижу под мостом. Не бей из-за меня эту свинью! — сказал Есмуко Есхот и вышел из-под моста.

— Ага, ты прибыл! — закричал великан.

— Да, я прибыл.

— Получше тебя должен быть тот, которого я ищу!

— Я один из дозорных того, кого ты ищешь, и не пропущу тебя. А теперь мы с тобою должны поиграть в хеч-хасэ[11], — предложил Есхот.

Великан согласился, и они начали борьбу хеч-хасэ.

Подняв Есхота, великан ударил его о землю, но тот отскочил обратно. Изловчившись, Есхот сам схватил великана, поднял и так ударил его, что загнал его в землю по колено. После этого великан опять ударил Есхота о землю, и опять тот отскочил обратно. И вторично поднял Есхот великана, ударил его и загнал в землю по пояс. И в третий раз великан ударил Есхота и загнал его в землю по колено. А Есхот, подняв великана, загнал его в землю по горло.

— Есхот!.. — прохрипел тогда великан. — Теперь ты вступил на нужный путь, который приведет тебя к тому, кто унес твою жену. Но когда ты убьешь меня, оберни вокруг своей талии мою кишку — тогда я останусь доволен. А ты пойдешь к похитителю своей жены и расправишься с ним.

— Знаю сам, как поступить с похитителем! — сказал Есхот и, ударив шашкой, отрубил голову великану. Вынув концом шашки большую кишку великана, он бросил ее — кишка обвилась вокруг большого дерева и перерезала его. А отрубленная голова великана, подпрыгивая, покатилась прочь и через некоторое время скрылась в дыре, которая вела в подземелье.

Подойдя к дыре, Есхот осмотрел ее. Спуститься в подземелье было невозможно. Есхот пошел к людям, которые варили мясо на опушке леса. А те, ожидая великана, вышли на дорогу и там увидели его, убитого, у дороги. Обрадовавшись этому, они пошли обратно и встретились с Есхотом.

— Милости просим, наш освободитель, открывший свет радости нашим глазам! — закричали они, бросившись к нему. — Этот великан поймал нас, когда мы охотились в поле, привез сюда на той свинье и сделал своими рабами! А теперь мы просим тебя: уж если ты спас нас, то доведи до нашей земли!

Взяв их с собой, Есхот подвел их к краю дыры, в которую скрылась голова великана, и сказал, что туда нужно спуститься. Они сейчас же отправились в лес на охоту, убили несколько диких коз, нарезали из их шкур ремней и связали их. Есхот приказал им сделать большую корзину, привязал к ней ремень, посадил в корзину одного из них и начал опускать в подземелье.

— Когда я стану дергать ремень, тащите меня обратно, — сказал тот.

Так и сделали. Опустили его в подземелье и, когда он стал дергать ремень, вытащили его обратно. После этого опустили по очереди и двух остальных.

— Ну, что вы там видели? — спросил у них Есмуко Есхот.

— Там жуткая темнота и такой страшный ветер, что мы не могли преодолеть его. Больше мы ничего не видели, — отвечали те.

— Теперь опустите меня и, когда я стану дергать ремень, опускайте еще ниже! — сказал им Есхот.

Они стали опускать Есхота, а он все дергал и дергал ремень, пока, наконец, они не спустили его в пещеру. Так он добрался до какого-то другого мира.

Протерев глаза и немного отдохнув, Есхот двинулся в путь.

Пройдя немного, Есхот увидел дом. Открыв дверь, он вошел в него и увидел сидевшую там девушку, а на ее коленях лежала голова великана, которую он отрубил.

— Да сделает аллах[12] несчастным того, кто оставил нас несчастными! — причитала девушка и плакала.

Увидев Есхота, голова великана тотчас же укатилась в другую комнату. Есхот бросился за нею и увидел там другую девушку, а на ее коленях — голову великана. Соскочив с коленей, голова укатилась в третью комнату, Есхот — за нею, и так как из третьей комнаты выхода не было, то Есхот и добил ее там. А в этой комнате тоже сидела девушка. Увидев Есхота, она закричала:

— Эй, ты, из адыгского человеческого рода, как ты сюда попал?

Взяв всех трех девушек вместе с имуществом, Есмуко Есхот привел их к выходу из подземелья. Положив в корзину имущество, Есхот дернул за ремень, и те трое, которые стояли наверху, вытащили корзину с имуществом. После этого вытащили наверх старшую девушку и затем среднюю. Подошла очередь садиться в корзину младшей девушке.

— Садись, — сказал ей Есхот.

— Если я сяду, то меня вытащат, но будет лучше, если ты сам сядешь сейчас, — отвечала девушка.

Но Есхот не послушал девушку и насильно посадил ее в корзину.

— В таком случае я должна предупредить тебя об опасности, которая ожидает тебя, — сказала девушка. — Твои товарищи, что стоят там наверху, решили погубить тебя и завладеть богатствами, которые ты достал в подземелье. И когда они, поднявши корзину, увидят твою шапку и узнают тебя, они тотчас же перережут ремень, и ты упадешь обратно в подземелье. Тогда ты пойди в ту комнату, где я сидела. Там ты увидишь двух дерущихся баранов — одного черного и одного белого. И если ты кинешься на белого барана, то он выбросит тебя из подземелья наверх; если же кинешься на черного, — он выбросит тебя в аул пши шайтанов — Алирегу-Альгож.

— Хорошо, — сказал Есхот и, посадив девушку в корзину, дернул за ремень. Девушку вытащили наверх. После этого он сам сел в корзину и те, что были наверху, стали поднимать его. Но как только показалась его шапка, они перерезали ремень, и Есхот полетел вниз.

Поднявшись на ноги, он вернулся в комнату младшей девушки и увидел там двух дерущихся баранов. Есхот сейчас же кинулся на черного барана, и тот забросил его к аулу пши шайтанов Алирегу-Альгож.

Юноша упал на берег речки. Пока он лежал, к речке пришло за водой много женщин; среди них была одна девочка. Ноги у женщин были кривые.

— Смотрите, вот существо из маленького человеческого рода! — говорили женщины и с удивлением смотрели на Есхота.

Набрав воды, женщины ушли. Ушла и девочка. Но через некоторое время она опять пришла к речке.

— Почему ты так часто приходишь за водой? — спросил у нее Есхот.

— Я дворовая пши Алирегу-Альгож. Я сказала гуаше[13], что видела у речки существо из человеческого рода, и она опять послала меня сюда, сказав: «Пойди посмотри еще раз». Вот я и пришла сюда еще раз.

— Дай мне немного напиться, — попросил Есхот.

Девочка подала ему ведро с водой. Отпив немного, Есхот незаметно бросил в ведро мухур-кольцо, снятое им с пальца жены, когда князь шайтанов уносил ее.

— Передай гуаше: «ради души Есмуко Есхота, вылей воду из ведра в свой подол», — сказал он девочке.

Девочка так и сделала — вернувшись к гуаше, передала ей слова Есхота:

— Ради души Есмуко Есхота, вылей эту воду в свой подол.

— Пусть аллах вырвет твою душу, дай сюда эту воду! — сказала гуаше. Вылив ее из ведра, она увидела в подоле мухур-кольцо. Незаметно спрятав его, гуаше сказала девочке: — Быстро вернись к тому, кто пил у тебя воду, наложи на него непх[14] и приведи ко мне!

Эта женщина была женой Есмуко Есхота, которую похитил князь шайтанов, и теперь, узнав свое кольцо, она догадалась, что человек, который просил у девочки напиться, был ее мужем.

Скоро девочка привела Есмуко Есхота. А между пши шайтанов Алирегу-Альгож и женщиной, которую он похитил, был договор, что в течение трех лет он не будет заходить к ней в комнату и раньше трех лет она не станет его женой. Женщина рассчитывала, что в течение этого времени ее муж Есмуко Есхот разыщет и выручит ее.

Пши шайтанов построил для женщины отдельный дом с тем, чтобы через три года войти туда вместе с нею. В этот дом девочка и привела Есмуко Есхота.

Порадовавшись встрече, муж и жена стали советоваться, как им быть. Муж сказал жене:

— Прикинься сильно больной, позови к себе пши Алирегу-Альгож и, когда он спросит у тебя, что с тобой, ты скажи ему: «Если ты не скажешь, в чем заключена твоя душа, то я умру». Если таким способом мы не узнаем, как его убить, то мы никогда не выйдем отсюда, — сказал муж.

Так жена и сделала: притворилась больной и приказала позвать к себе пши Алирегу-Альгож.

— Что с тобою случилось? Чем ты больна? — спросил пши шайтанов.

— Если не скажешь, где лежит твоя душа, я умру. Вот чем я больна, — ответила она.

Алирегу-Альгож засмеялся:

— Ты, наверно, надеешься, что сюда прибудет Есмуко Есхот и ты поможешь ему вынуть мою душу? Хорошо, я скажу тебе, где лежит моя душа: она находится в этой старой вербе. Не умирай, поправляйся!

И, сказав это, пши шайтанов ушел. Ночью к ней пришел Есмуко Есхот.

— Сказал тебе он, где находится его душа? — спросил он у жены.

— Сказал, — ответила жена. — Его душа находится вот в этой старой вербе.

— Обманул он тебя! — сказал муж. — Но ничего, мы его сумеем перехитрить! Мы узнаем, где его душа. Собери все ценные вещи, вынеси из дому и развесь на этой вербе, подмети под нею, очисть ее от пыли и начни мыть ствол. Увидя это, пши выйдет к тебе, и ты слушай, что он скажет.

Жена вынесла из дому все ценные вещи, развесила их на дереве и стала мыть его ствол. Увидя это, пши вышел из дому.

— Чтоб твоя семья размножилась, — с ума ты сошла? — сказал он. — Неужели ты и в самом деле подумала, что моя душа находится в этом дереве?

— А где же лежит твоя душа? — спросила женщина.

— Разве Есмуко Есхот прибыл и уже вынимает мою душу? — усмехнулся пши. — Ну, я не боюсь его и скажу тебе, где лежит моя душа: в больших камышах лежит кабан, внутри кабана сидит лиса, внутри лисы сидит заяц, внутри зайца находится коробка, и в той коробке заключена моя душа в виде трех мух. Вот и ласкай мою душу, если хочешь ласкать ее!

Ночью жена Есмуко Есхота сказала ему об этом.

— Теперь, должно быть, он сказал правду, хоть я и не знаю, как в этом убедиться, — сказал Есхот. — Поскорее приготовь мне гомиль[15], я пойду к Тлепшу[16] и закажу ему три не знающих промаха стрелы.

И, взяв три кукурузных коржика, Есмуко Есхот отправился к Тлепшу.

— Сделай мне три не знающих промаха стрелы, — попросил он его.

— Раскроши вот эту большую вербу, нажги углей и всыпь в кузницу, тогда сделаю, — сказал Тлепш, указывая на большую вербу, которая росла возле кузницы.

Есмуко Есхот раскрошил вербу, нажег углей и к назначенному сроку всыпал в кузницу.

Тлепш выковал ему три не знающих промаха стрелы, дал ему, и Есхот ушел.

Узнав об этом, жена Тлепша воскликнула:

— Семья наша погибла, одною из этих стрел будет убит наш воспитанник!

— Что же нам делать? — спросил Тлепш.

— Я пущу дождь, а ты напусти мороз. Есмуко Есхот не сможет уйти по гололедице, и мы поймаем его.

Жена напустила дождь, а Тлепш — мороз, которые и застали Есхота в дороге. Но, скользя и падая, Есхот все-таки вернулся к жене.

Утром, взяв с собою три стрелы, не знающих промаха, он отправился на охоту. Скоро он обнаружил кабана и убил его. Из кабана выскочила лиса, он и ее убил. Когда убил лису, из нее выскочил заяц. Он поймал зайца. Когда распорол зайцу живот, то нашел в его внутренностях коробку. В коробке оказались три мухи. Он задавил одну, а с остальными двумя вернулся домой.

А во дворце пши шайтанов поднялась большая тревога.

— Пши Алирегу-Альгож вернулся очень больным, — говорили друг другу шайтаны, и все бросились к своему пши.

— Нет, я больше не выздоровею… — сказал пши. — Пойдите к той женщине, которая живет у меня, и найдите Есмуко Есхота, прибывшего к ней. Спросите у него, чего он хочет, и скажите ему, что я согласен сделать для него все, что он пожелает. Просите его, чтобы он поскорее вынул из меня душу.

Шайтаны пошли к Есхоту.

— Задави скорее остальных двух мух, чтобы лишить его души! Он говорит, что сделает для тебя все, что ты пожелаешь! — стали просить они Есмуко Есхота.

— Нет, я заставлю его страдать столько же, сколько он заставил меня страдать. Я не задавлю остальных мух, — отвечал Есхот.

Шайтаны вернулись к своему пши ни с чем.

— Я очень прошу его! — сказал пши Алирегу-Альгож, вторично посылая к нему шайтанов. — Скажите ему, что я сделаю для него все, что он пожелает, только пусть задавит остальных мух.

— Ну, если он обещает, то пусть отдаст мне ковер, который, если ударить по нему плетью с тупым концом, несет куда пожелаешь. Если он отдаст мне тот ковер и ту плеть, то я выну из него душу, — сказал Есхот.

Пши шайтанов Алирегу-Альгож приказал принести тот ковер и ту плеть. Получив их, Есмуко Есхот задавил вторую муху.

— Пши покидает его душа! — сказали шайтаны и, бросившись к нему, окружили его. Но он стал страдать еще сильнее.

— Мардже,[17] прошу его: пусть совсем вынет мою душу, — стал он просить.

— Если ваш пши отдаст мне черный камень и полотенце, с помощью которых он старых делает молодыми, то я выну его душу, — сказал Есмуко Есхот.

— Если бы я и дал их ему, то в их людском мире они бесполезны! — отвечал на это страдающий пши шайтанов.

— Ну, тогда я и души его не выну, — велел передать ему Есхот. Тогда пши шайтанов послал ему и камень, и полотенце.

Положив на ковер все имущество, которое было у жены, и посадив на него жену, Есмуко Есхот взял чудесный камень и полотенце и крикнул:

— Эй. ковер! Вынеси нас из подземелья!

И едва сказал, как очутился на поверхности земли. Там он увидел тех трех мужчин, которые сбросили его в подземелье, и трех девушек, которых он освободил. Девушки спорили с мужчинами.

— Пока не вытащите из подземелья мужчину, который вывел нас на белый свет, мы отсюда не уйдем! — говорили девушки.

Тогда Есмуко Есхот подошел к мужчинам и сказал:

— Если бы я не исполнил с успехом своего дела, то я расправился бы с вами. Но, на ваше счастье, я выполнил свое дело удачно. Этих трех девушек я считаю своими сестрами. Будьте же моими зятьями, Садитесь сюда.

И, посадив всех мужчин и девушек на ковер, он вернулся с ними в свою страну. Выдав замуж своих названых сестер за этих мужчин, он отпустил их всех домой.

Когда Есмуко Есхот прибыл домой, то увидел, что вокруг дома выросла крапива и крыша его жилья стала такою ветхою, что пропускала воду. Его старая мать, пригорюнившись, сидела у порога.

— Мать наша, сидишь? — спросил Есхот. — О чем горюешь?

Взглянув на него, мать отвечала:

— Ие-о-ой[18], кто может назвать меня «мать», видя меня такой несчастной? Тот, кто, видя наш дом, вошел в него и называет меня матерью, тот убийца моего сына!

— Я — твой сын Есмуко Есхот, — сказал он. — Где же наш отец?

— Про отца не спрашивай, сынок! — отвечала она. — С тех пор, как ты уехал, и по сей день пши держит твоего отца в колодках. Твой отец погибает из-за тебя, мое дитя. Садись сюда, я приготовлю кое-что и накормлю тебя. А потом пойди в ту комнату и сиди там, нигде не показывайся, не то кто-нибудь увидит тебя и скажет об этом пши, а он посадит тебя вместо твоего отца в темную яму. Эх, сын мой, унауты мы, великий труд и горе несем! — сказала старая мать и заплакала.

— Наша мать! Я обещаю тебе, что всех унаутов нашей страны я сделаю вольными! — сказал сын.

— Э, сынок, не будь глупым! Все пши братья между собою, у них много сторонников, и у них — большие корни. Твой отец уже долго находится в колодках, а он был гораздо храбрее тебя и, бывало, входил в компанию мужчин. А вот с того дня, как ты пригнал лошадей с поля и поехал обратно, он сидит в колодках. Кроме лука и подгорелой пшенной каши, пши ничем не кормит его. Борода и волосы отросли у отца до земли — пши не разрешает ему стричься. И он стал таким, словно ему двести лет. Вот как, сынок. И ты дать волю унаутам не сможешь. Лучше сиди в комнате, пока не знают о тебе.

— Мать наша, я сейчас оправдаю свои слова перед тобой! Намыль свою голову и дай я побрею ее[19].

— С тех пор, как ты уехал, я своей головы не брила. Очень хорошо, побрей, — сказала она сыну.

Сын побрил голову матери, потер черным камнем, вытер тем полотенцем, и она стала такой молодой, будто ей было тридцать лет.

— Теперь я верю, мое дитя, — сказала мать.

— Скажи, наша мать, — спросил Есмуко Есхот, — как лучше избавиться от пши?

— А вот как надо избавиться от пши. Никого из породы пши оставить невозможно. Взрослых пши нужно уничтожить всех до одного, маленьких же оставить, чтобы они жили своим трудом, и сделать так, чтобы унаутов больше не было!

Так Есмуко Есхот и сделал: уничтожил всех пши, освободил из колодок своего старого отца, побрил ему бороду и голову, потер тем чудесным черным камнем, вытер полотенцем — и превратил старика в тридцатилетнего человека. Потом сделал так, что в ауле не стало ни одного унаута и все начали жить свободно. И сам Есмуко Есхот стал жить в том же ауле.

Кому подарить бешмет[20] _{Абхазская сказка}

Когда-то жили на свете три брата, у них была единственная сестра, такая красавица, что второй такой нигде и не найти.

Братья боялись, что какой-нибудь молодец увидит их сестру и похитит ее. Поэтому они поселили ее в высокой каменной башне.

Как-то раз братья отправились на охоту и сказали матери:

— Береги нашу сестру!

— Хорошо, — ответила мать. — Не беспокойтесь, никто ее не унесет!

Ушли братья, а мать пошла в башню к дочери, хотела накормить ее.

Откуда ни возьмись, прилетел дракон. Кинулся в открытую дверь башни, схватил девушку и в тот же миг исчез вместе с ней.

Стала мать сокрушаться, горевать, плакать, да слезами свою дочь вернуть не могла.

Возвратились братья домой. Вышла к ним мать и говорит:

— Дети мои! Я знаю, что вы первые храбрецы в нашем селении и в храбрости никому не уступите. Скажите мне: на что каждый из вас способен в несчастье?

— Нет на свете такой вещи, — сказал старший брат, — будь она меньше иголочки, которую бы я не нашел, только бы она была на земле! Будь она под семью замками, на дне моря, в крепости — всюду ее найду и унесу, да так, что никто и не заметит!

— А я могу убить на бегу и на лету любого зверя, любую птицу! — говорит средний брат.

— А я могу схватить и удержать все, что бы ни падало с неба, как бы оно ни было велико и тяжело! — сказал младший брат.

— Хорошо, тогда я расскажу вам о нашем несчастье, — молвила мать. — Я открыла дверь в башню, как вдруг влетел в нее дракон, схватил вашу сестру и унес неизвестно куда…

Встревожились братья и сейчас же отправились в путь — искать сестру. А перед уходом дали слово не возвращаться домой без сестры.

Долго они ходили. Во многих краях побывали, много высоких гор перешли и наконец дошли до дремучего леса.

— Вот в этом лесу и живет дракон! — сказал старший брат.

Вошли братья в лес. Деревья в том лесу верхушками в облака упираются, ветки между собою сплелись.

Шли братья по лесу, шли и вышли на поляну. Смотрят — сидит на поляне их сестра, а вокруг нее свернулся кольцом громадный дракон — сторожит ее.

Ни подъехать к сестре, ни подойти.

Изловчился старший брат, зашел сзади, поднял камень и бросил в сторону.

Повернул голову дракон: захотел узнать, что это за шум.

А брату только того и надо было: перепрыгнул он через дракона, схватил сестру на руки — и убежал! Дракон даже и не заметил этого.

Поспешили братья в обратный путь.

Скоро дракон увидел, что девушка пропала.

Взвился он и помчался вдогонку за братьями. Налетел на них, как туча, выхватил девушку и поднялся с ней высоко в небо, под самое солнце.

— Ничего, — говорит средний брат, — недалеко он улетит!

Прицелился из ружья и выстрелил дракону в голову.

Зашипел, заревел дракон, разжал когти и выпустил девушку.

Как камень, полетела она вниз.

Тут подскочил младший брат, подхватил ее на лету и невредимой поставил на землю.

Счастливые и радостные, братья с сестрой вернулись домой к матери.

А мать между тем сшила хороший бешмет. Этот бешмет она решила подарить тому сыну, который больше всех сделал для спасения своей сестры.

— Дети мои, — сказала она сыновьям, — кому же я могу подарить этот бешмет?

Старший брат сказал:

— Подари его мне! Если бы не я, другие братья не нашли бы сестру. А если бы они случайно и узнали, где она, все равно не сумели бы унести ее от дракона. Не сделай я этого, наша сестра погибла бы!

— Правда, — сказал средний брат, — на земле я не мог бороться с драконом. Но когда он выхватил у нас сестру и взлетел с нею в небо, кто бы без меня убил дракона и спас ее? Не убей я дракона, не было бы сейчас среди нас нашей любимой сестры! Значит, бешмет по праву принадлежит мне.

— Нет, — возразил младший брат, — бешмет следует получить мне. Ведь это я спас сестру от верной смерти, когда она падала с неба на землю. Не подхвати я ее, упала бы она на камни и разбилась!

Выслушала мать своих сыновей и сказала:

— Если бы не ты, старший сын, не нашли бы сестру другие братья. А если бы и нашли, то уж никак не смогли бы отнять ее у дракона. Без тебя, средний сын, не убили бы они дракона, когда он взвился с нею в небо, и пропала бы моя дочь. Не уцелела бы она и без тебя, младший сынок, когда падала с неба. Не будь тебя, разбилась бы она насмерть. И спасли вы свою сестру только потому, что действовали вместе! Видно, надо мне сшить еще два бешмета!

Волшебная папаха _{Осетинская сказка}

Жил да был в Черных горах бедный человек со своей женой. Человека звали Харзафтид, по-русски это значит: бедняк, пустая сума. А жену звали Аминат.

И не было у них ни арбы, ни топора.

Один только индюк был у них. И звали его Дугал-Дугул.

Так и жили они в бедности. Терпели нужду день, терпели год. А когда уже стало им невмоготу, сказал муж жене:

— Пойди-ка, хозяйка, в свой отцовский дом и попроси у отца лошадь и арбу. На той лошади и на той арбе буду я работать день, работать ночь и много заработаю. На те деньги купим мы себе двух волов рогатых. А лошадь и арбу отдадим обратно твоему отцу.

На другой день встала Аминат пораньше, напекла чуреков, привязала индюка за лапку к деревянному колышку, а сама пошла в селение, где жили ее отец и мать. Пришла она в отцовский дом, рассказала о бедности своей и заплакала горькими слезами.

Говорит отцу своему Аминат:

— Отец, дай ты нам арбу и лошадь. На той лошади и на той арбе Харзафтид работать будет день, работать будет ночь. На те деньги купим мы себе двух волов рогатых. А лошадь и арбу отдадим тебе обратно.

Жаль стало старику родную дочь Аминат и бедного зятя Харзафтида. И дал он им арбу и лошадь.

Прошел день. Прошло семь. Харзафтид не знает дня, не знает ночи, на месте не постоит, а все работает. И к восьмому дню заработал столько, что купил себе рогатого вола.

Радуется Харзафтид, радуется Аминат.

— Досыта я буду кормить индюка болтливого и вола рогатого, — говорит Аминат мужу, — а ты продолжай работать.

И опять работает Харзафтид. Думает Харзафтид, как бы купить ему и второго вола.

А в тех краях по лесам, по горам и по ущельям шатались три разбойника-абрека. Увидели они на базаре, как Харзафтид купил себе рогатого вола. Еще увидели они во дворе у Харзафтида арбу и лошадь. И порешили разбойники-абреки отнять у Харзафтида и лошадь и вола.

И вот однажды запряг Харзафтид лошадь в арбу и поехал в лес за дровами.

Выскочили из лесу разбойники-абреки, зло сверкнули глазами и говорят ему:

— Лошадь — нам, тебе — арба! Не то мы отправим тебя в Страну мертвых.

Испугался тут Харзафтид. Оставил он лошадь разбойникам-абрекам. Арбу тоже оставил. Сам опечаленный вернулся домой и говорит жене своей Аминат:

— Хозяйка, пропали мы! Лошадь отняли у меня разбойники-абреки, да и арбу я на дороге оставил.

Погоревали бедный муж и бедная жена — Харзафтид и Аминат, — погоревали и решили так:

— Продадим мы нашего вола рогатого в селении на ярмарке. На что нам теперь рогатый вол? У нас даже арбы нет.

На другой день Харзафтид погнал рогатого вола в далекое селение на ярмарку. Идет, идет и думает: «И правда, на что нам теперь рогатый вол?»

Идет Харзафтид по каменистой дороге ущелья, а разбойники-абреки уже поджидают его — сидят близ дороги на скалах. Один сидит на белой скале, другой — подальше, на черной, а третий — совсем далеко, на серой скале.

Вот дошел Харзафтид до белой скалы.

— Пусть день твой будет удачен, бедняк Харзафтид! — закричал абрек-разбойник со скалы.

— И твой день пусть будет удачен! — отвечает ему Харзафтид.

— Сколько ты возьмешь за индюка? — спрашивает абрек-разбойник Харзафтида.

— За какого индюка? Пусть бог глаза у тебя отнимет! — рассердился Харзафтид. — Или не видишь, что это вол, а не индюк?

И пошел Харзафтид дальше по ущелью.

Много ли, мало ли он шел, но дошел до черной скалы.

— Благословение бога на тебя! — говорит второй абрек Харзафтиду.

— И на тебя, — отвечает Харзафтид абреку.

— Сколько ты возьмешь за индюка? — спрашивает его абрек-разбойник.

Еще больше рассердился Харзафтид и крикнул:

— Где ты видал индюка величиной с гору? Или не видишь, что это вол, а не индюк? Пусть бог глаза у тебя отнимет!

Засмеялся абрек-разбойник, засмеялся хитро и говорит Харзафтиду:

— Протри-ка лучше свои глаза, тогда ты увидишь, что гонишь на ярмарку не вола, а большого индюка.

Ничего не сказал ему Харзафтид. Пошел дальше по дороге и думает: «Вдруг и на самом деле это не вол, а индюк?»

Протирает Харзафтид глаза, смотрит на вола и думает опять: «И копыта на ногах. И рога на голове. И хвост сзади болтается. Похож на вола. А те двое говорят: «Индюк!» Нет, видно, духи гор отняли у меня и глаза и ум».

Не знает бедняк Харзафтид, что на дороге были не простые путники, а злые разбойники-абреки. Не знает бедняк, что сговорились они обманом отнять у него рогатого вола.

Идет Харзафтид дальше по дороге.

Дошел он до серой скалы. Смотрит — сидит горец у дороги на серой скале и рубит камни кинжалом, будто работает усердно.

И кричит тот горец:

— Эй, Харзафтид, куда путь держишь?

То был третий абрек-разбойник.

— На ярмарку, в селение, — отвечает ему Харзафтид.

— А не продаешь ли индюка?

«Верно, бог отнял у меня глаза, отнял ум, — подумал Харзафтид. — Индюка гоню я на ярмарку, а не вола рогатого».

Отвечает он разбойнику:

— До селения идти далеко. Продам тебе индюка, если ты хорошую цену дашь.

И отдал Харзафтид рогатого вола по цене индюка.

Повернул бедняк назад и пошел в родное селение. Подошел к дому. Входит на свой двор, а навстречу ему индюк Дугал-Дугул. Красной толовой трясет, ножками перебирает, хвост распустил. Протер глаза Харзафтид и спрашивает свою жену Аминат:

— Скажи-ка ты, хозяйка, кого погнал я в большое селение на ярмарку: вола или индюка?

— Вола, конечно! Не индюка. Не видишь разве — индюк по двору ходит! — отвечает жена Харзафтиду.

Только тут догадался. Харзафтид, что те путники были не простые путники, а три разбойника-абрека.

А разбойники-абреки собрались на поляне в лесу, смеются от радости и говорят:

— У Харзафтида отняли мы лошадь, что дал ему тесть. И за большого вола заплатили мы столько, сколько платят за никчемную птицу — индюка.

И погнали они рогатого вола на ярмарку в селение, продали его там и деньги между собой поделили.

Живут Харзафтид и жена его Аминат день, живут год. Нужду терпят день, терпят год. Один индюк Дугал-Дугул ходит по двору. Нет у бедняка вола рогатого, нет и лошади. И арба на дороге в лесу давным-давно сгнила.

Думал, думал Харзафтид, как бы избавиться от бедной жизни. И говорит он своей жене Аминат:

— Иди, хозяйка, к отцу своему — проси мешок золота и овчину.

На другой день встала Аминат утром рано и пошла к отцу.

— Отец, — говорит она, — нет арбы у нас. И лошади нет больше в доме. Лошадь отняли разбойники-абреки, арба же в лесу осталась и там сгнила. Дай ты нам золота мешок, дай овчину на папаху Харзафтиду.

И дал отец дочери своей Аминат и зятю своему Харзафтиду золота мешок, дал и овчину.

Когда Аминат вернулась домой, Харзафтид ей говорит:

— Разбойники-абреки отняли у нас лошадь, отняли рогатого вола. Из-за них на дороге в лесу сгнила наша арба. Из-за них нужду терпели день, терпели год. Теперь я хочу их обмануть. Хочу все вернуть с лихвой и зажить счастливо и богато.

Из той овчины сшил себе Харзафтид папаху. Насыпал он в оба кармана золота и опять говорит жене:

— Пойду я в далекий путь — на ярмарку. Через семь дней и семь ночей я вернусь обратно в нашу саклю[21]. А если не вернусь, то знай: пропал я так же, как пропали у нас арба, лошадь и рогатый вол.

И пошел он в далекий путь. Пошел на ярмарку, в селение. Идет Харзафтид по дороге, в ущелье. И опять повстречались ему те три разбойника-абрека.

— Куда ты держишь путь? — спрашивают его.

— В селение на ярмарку иду, — отвечает им Харзафтид.

— Что же ты, Харзафтид-пустая сума, делать будешь на ярмарке?

— Пить и есть. Есть и пить.

— Одному, без друзей, пить и есть — позор для хорошего горца.

— Верно, — сказал Харзафтид. — Когда мой отец был жив, он чурека и соли не жалел не то что для друзей, но и для недругов своих. Я же сын своего отца.

— Ну, если ты вправду сын своего отца, так угости-ка нас! — говорят разбойники-абреки бедняку, а сами потихоньку смеются над ним.

— Клянусь могилой своего отца, я угощу вас так богато, что вы это угощение не забудете до самой смерти вашей! — сказал им Харзафтид. — Когда пройдет эта ночь и настанет утро, ждите меня на ярмарке, в селении.

И пошел дальше Харзафтид и наконец пришел на ярмарку, в селение, в дом богача, где за деньги и есть и пить давали. Полный карман золота насыпал он богачу и так ему говорит:

— Когда настанет утро, приду я в твой дом с тремя гостями. И есть и пить давай нам вволю. А когда кончится пир, поверну я свою папаху налево, поверну направо и скажу: «Папаха ты моя, овчинная папаха!» А ты благодари меня за щедрую плату и провожай с почетом до ворот.

— Пусть будет так, как ты хочешь, — сказал тот богач Харзафтиду.

Тогда Харзафтид пошел ко второму богачу. И тому дал он золота и сказал то же, что и первому.

На другой день рано утром Харзафтид пошел на ярмарку. Ходит и смотрит на золотые кинжалы, каленые стрелы, на вороных коней, на мулов и верблюдов. Вдруг видит — разбойники-абреки тоже ходят по базару.

— Пусть счастливо будет ваше утро! — говорит им Харзафтид.

— И твое тоже! — отвечают ему разбойники-абреки.

— Отец мой чурека и соли не жалел ни для знакомых и друзей, ни для незнакомых и врагов. А я сын своего отца. Идемте все со мной к богачу на большой пир.

— Откуда ты, пустая сума, возьмешь так много денег? — спрашивают разбойники.

— На что мне деньги? — отвечает им Харзафтид. — у меня есть папаха. Скажу только: «Папаха ты моя, овчинная папаха» — и уйду, не платя ни копейки. А хозяин еще станет благодарить меня за щедрую плату и проводит с почетом до ворот.

Хоть и не верят разбойники-абреки, а сами идут за Харзафтидом. Вот привел их Харзафтид в дом богача. Вошел и кричит:

— Есть и пить нам давай! Столько давай, сколько каждый захочет!

Богач принес им вина в глиняных кувшинах, зелени и мяса на серебряных тарелках. Трехногие столы-фынги согнулись под тяжелой посудой. Шипит шашлык, пенятся густая брага и черное горское пиво.

А пирогов так много, что целое селение накормить можно. Ели, пили бедняк и разбойники-абреки. Да только мало пьет Харзафтид, а больше три разбойника-абрека, у разбойников глаза уже слипаются от вина, пива и браги, а они все пьют; в руках у них мелькают турьи рога, наполненные пивом и вином. Пьют и едят, едят и пьют разбойники-абреки. А когда не могли они больше ни пить, ни есть, Харзафтид надел на голову свою овчинную папаху, повернул ее вправо, повернул влево и говорит:

— Папаха ты моя, овчинная папаха!

— Пусть тебя аллах поблагодарит за щедрую плату! И пусть пряма будет твоя дорога! — отвечает ему богач и провожает гостей до самых ворот.

Удивляются разбойники-абреки. Думают: «Пришел, устроил пир, ничего не заплатил — только повернул свою овчинную папаху, а хозяин благодарит!» — и говорят они Харзафтиду:

— Продай нам, Харзафтид, свою чудесную папаху!

— Если я вам продам свою папаху, — отвечает Харзафтид, — то как я буду угощать своих друзей?

И не продал Харзафтид свою папаху.

Ходят опять по ярмарке Харзафтид и три разбойника-абрека. Смотрят на черные бурки, на бухарские шапки, на персидский сафьян и ковры. А когда обошли они всю ярмарку, говорит им Харзафтид:

— Смотрите, солнце уже повернуло к себе домой. Пора нам опять на богатый пир.

И вот вошли они в дом другого богача. Тот принес им большой чан и три шашлыка — каждый шашлык из целого барана. Ели и пили разбойники кто как мог. Съели все шашлыки и выпили все вино, всю брагу и все пиво. Не могут больше ни есть, ни пить разбойники-абреки. Стали они бросать на пол турьи рога и серебряные тарелки.

Тогда Харзафтид опять надел на голову овчинную свою папаху. Повернул ее вправо, повернул влево и говорит:

— Папаха ты моя, овчинная папаха!

Хозяин ему отвечает:

— Такой щедрой платы, как твоя, не видел я на свете. Пусть аллах поблагодарит тебя за это! И пусть пряма будет твоя дорога!

Вышли на ярмарку Харзафтид и три разбойника-абрека. Говорят разбойники-абреки бедняку:

— Продай нам твою папаху! Проси сколько хочешь золота, серебра.

— Другой такой папахи в мире нет, — говорит им Харзафтид. — Будешь есть и пить у богача — не плати ни золота, ни серебра. Только поверни папаху вправо, поверни влево и скажи: «Папаха ты моя, овчинная папаха!» — и будет тебя хозяин благодарить самыми хорошими словами.

И разбойникам-абрекам еще сильнее захотелось купить эту папаху. И опять они говорят бедняку:

— Проси сколько хочешь золота и серебра — ничего мы не пожалеем.

— Хочу я мало, — отвечает Харзафтид, — мешок золота, два рогатых вола и лошадь, запряженную в арбу.

Думают разбойники-абреки: «В третий раз мы обманем бедняка!» Сами прыгают от радости.

Купили они Харзафтиду двух рогатых волов, лошадь, запряженную в арбу, дали золота мешок и сказали ему:

— Век тебя будем помнить! Счастливого пути!

Харзафтид сел в арбу, взял мешок золота, волов привязал к арбе и с песнями поехал в далекий путь, в свое родное селение. Разбойники-абреки сразу побежали в дом самого богатого богача на ярмарке. Хотелось им испытать поскорей волшебную папаху. Пришли в дом и крикнули:

— Подавай пить и есть на нас на всех!

Ели, пили как могли. Чан вина выпили, трех баранов съели и еще три снопа луку и три блюда пирогов. А что съесть и выпить не могли, то на пол бросали, выливали и снова требовали пить и есть. И вот не могут они больше ни есть, ни пить, ни разбрасывать еду. Тогда один абрек-разбойник надел на голову ту овчинную папаху, повернул ее вправо, повернул влево и тихо говорит:

— Папаха ты моя, овчинная папаха!

Потом стали разбойники-абреки уходить, а богач схватил дубину и кинулся за ними:

— Плати за пир! За пищу! За вино! За грязь! За разбитую посуду!

Дивятся разбойники-абреки. Кричат на богача, ничего платить ему не хотят.

А богач их не слушает и дубиной машет:

— Плати! Плати! Плати!

Нечего делать, порылись тут разбойники-абреки во всех своих карманах и что нашли, то и дали сердитому богачу. Потом пошли разбойники-абреки в дом другого богача и по дороге говорят:

— Когда тихо говоришь, богач не верит, что папаха не простая. Погромче надо говорить.

Ели, пили, пировали у другого богача. Тот уж для них не баранов зарезал, а быка заколол. И вино лилось, как горная речка. А что есть и пить не могли, то швыряли со стола, лили на пол. А когда не могли больше ни есть, ни пить, ни швырять, ни бить, — кончился пир.

Тут другой абрек-разбойник надел овчинную папаху на голову, повернул ее вправо, повернул влево и что было сил закричал:

— Папаха ты моя, овчинная папаха!

И стали разбойники-абреки уходить, а богач кричит, дубиной машет:

— Давай мне золота за пищу! За пиво! За брагу! За вино! За грязь и за разбитую посуду!

Да только не было больше золота у разбойников-абреков. Все взял у них первый богач.

Тогда набросился на них хозяин с дубиной и начал их бить. Бьет их, а сам приговаривает:

— Лгуны, разбойники-абреки! Вот вам овчинная папаха! Вот вам есть и пить, швырять и бить!

Еле избавились от хозяина разбойники-абреки. Выбежали во двор, стали они бить друг друга. Бьют друг друга глупые разбойники и кричат:

— Кто сказал: купи папаху?

— Ты сказал: купи папаху!

— Не я, а ты!

Так крепко колотили друг друга разбойники-абреки, что повалились , на землю и встать не могут.

Много ли, мало ли ехал Харзафтид, кто знает. Наконец приехал он домой, рассказал он своей жене Аминат, как обманул трех разбойников-абреков.

Потом еще говорит он жене:

— Отдадим отцу лошадь и золота мешок, а двух волов рогатых и арбу оставим себе.

Харзафтид запряг волов в арбу и работал день, работал ночь.

Прошел день, прошел год, и прочь прогнал бедняк свою нужду.

С тех пор живут, нужды не зная, муж и жена — Харзафтид и Аминат.

Да только стали звать люди Харзафтида не Харзафтидом, а Папахой.

Куклухай _{Дагестанская сказка}

Стояло в поле дерево, было в дереве дупло, в дупле — гнездо, в гнезде — трое птенцов, а с ними — мать их. Куклухай-птица.

Проходил однажды полем хан-волк, увидел Куклухай с ее детками и зарычал:

— У меня их всего трое, светлый мой хан, — ответила Куклухай. Она дрожала от страха и низко кланялась.

Разгневался хан-волк:

— Почему трое?.. Значит, один растет без пары! Отдай его мне, а не то прикажу срубить дерево. Скоро зима, мне дрова нужны.

Заплакала Куклухай, захлопала крыльями и бросила волку одного птенца.

Волк проглотил его и ушел.

Назавтра пришел он опять, завыл под деревом:

— У меня их всего двое осталось, светлый мой хан, — сказала Куклухай и поклонилась низко-низко.

— Зачем тебе двое? Живешь ты бедно, тебе и одного вырастить трудно. Другого отдай мне на воспитание.

— Нет, — сказала Куклухай, — не отдам!

Тогда хан-волк кликнул дровосеков, и дровосеки пришли с острыми топорами.

Горько заплакала Куклухай и бросила волку еще одного птенца. Хан-волк тут же проглотил птенца и ушел прочь.

На другой день пришел он в третий раз и завыл грозней прежнего:

— у меня теперь один-единственный сын, светлый хан, — ответила Куклухай, еле живая от страха.

— Ну, и незачем тебе из-за него беспокоиться! Я беру его на службу, а ты гуляй себе без забот по лесам.

— Нет, не отдам! Делай что хочешь! — закричала Куклухай.

Тогда волк рассердился и приказал дровосекам рубить дерево. Дрогнуло дерево. Выпал из гнезда последний птенец. Волк съел его и ушел.

Громко зарыдала Куклухай, улетела далеко в лес, села на кизиловый куст и запела:

Откуда ни возьмись, прибежала хитрая лиса, которая давно уже хотела стать ханом вместо волка.

— О чем плачешь, милая Куклухай? — спросила она сладко. И доверчивая Куклухай запела в ответ:

— Не плачь, милая Куклухай, — сказала лиса. — Я добрая. Я помогу тебе отомстить злому волку. А ты лети-ка по лесам и рассказывай всем о его злодействе.

И Куклухай полетела рассказывать о злодействе хана-волка.

А лиса пошла прямо к волчьей берлоге.

— Эй, куда торопишься, лиса? — спросил волк, завидев лису.

— Бегу на мельницу поживиться мукой. Хозяйка как раз ушла в аул за огнем, и на мельнице нет никого… Хочешь, пойдем вместе, хан-волк?

— Пойдем, — сказал волк.

Пришли они на мельницу. Волк первый забрался в ларь и наелся муки досыта. А когда пришла очередь лезть лисе, она сказала волку:

— Эй, хан-волк, тебе стоять на страже. Только, смотри, не вздумай убежать!

— Что ты, лиса, я и не думал об этом! Ешь себе спокойно.

— Нет, хан-волк, давай-ка я лучше все-таки тебя привяжу. Это ведь ненадолго.

— Ну что ж, если ненадолго — привязывай, — согласился волк.

Лиса привязала хвост волка к мельничному колесу, потом открыла воду. Колесо закрутилось и с ним вместе — волк. Било его, кружило, а он рвался изо всех сил, пока не вырвался и не убежал. Только хвост его повис на мельничном колесе.

Натешилась вдоволь лиса, побежала в лес и рассказала обо всем Куклухай.

Через несколько дней лиса, будто случайно, снова попалась хану-волку навстречу.

— Ах ты, негодница! Ты что это со мной сделала? — зарычал волк.

— А что я такое сделала? — удивилась лиса. — Я тебя в первый раз вижу.

— Как, разве не ты заманила меня на мельницу? Разве не ты оставила меня без хвоста?

— Что ты, что ты! — вскричала лиса. — Я здесь совсем ни при чем. Я старый лекарь и занимаюсь только лечением ран.

— А ты не врешь? — усомнился хан-волк.

— Коли ты мне не веришь, стану я с тобой время терять! — И лиса сделала вид, что хочет уходить.

— Постой! — закричал волк. — Вылечи меня, лекарь, будь добр. Мне стыдно показаться перед моими подданными, разве они станут уважать бесхвостого хана!

— Конечно, не станут! — ответила лиса. — Я тебя вылечу. Только помни: ты должен слушаться меня во всем!

Хан-волк обещал быть послушным.

Лиса привела его к стогу сена.

— Спрячься здесь, — сказала она. — И не вылезай, что бы ни случилось.

Волк залез в стог, а лиса подожгла сено и убежала.

Волк терпел, пока не загорелась на нем шерсть. Выскочил он из стога, бесхвостый, бесшерстный, и тут же издох от боли и досады.

— Ну вот, видишь, — сказала лиса Куклухай-птице, — я расправилась с волком. Лети же теперь, скликай всех птиц, рассказывай всем, какая я добрая! Пусть выберут меня ханом.

И Куклухай полетела из конца в конец по всему лесу, воспевая в песнях доброту лисы, ее храбрость и бескорыстие.

А сама лиса стала ходить повсюду и тоже рассказывать всем о том, какая она добрая, и о том, что злого хана-волка больше нет в живых.

— Теперь, — говорила она сладко, — надо нам выбрать нового хана, да чтоб была у него пушистая шкура, да чтоб длинный хвост. — И при этом гладила свою мягкую шерсть и выставляла всем напоказ свой пушистый хвост.

Все были согласны выбрать лису ханом, только куры были против. Но их никто не слушал, и стала лиса ханом.

Прошла зима, наступила весна, и снова вывела Куклухай детей.

Села она на верхушку дерева и запела такую песню:

Не успела Куклухай кончить свою песню, как увидела хана-лису в золотом бешмете, с серебряным кинжалом. Лиса выступала важно и шла прямо к дереву, а за ней шагали два дровосека с острыми топорами.

Подошла лиса к дереву и закричала:

— Послушай, добрая лиса, — закричала Куклухай, — здесь я живу с детками, я, Куклухай!.. Разве ты меня забыла? Мы ведь были друзьями, до того как ты стала ханом.

— Глупая ты птица! — ответила лиса и велела дровосекам срубить дерево под корень.

Дерево срубили, лисица достала из гнезда птенцов, съела всех сразу и ушла.

Так поплатилась Куклухай за то, что поверила хитрой лисе. Ведь хан-лиса ничем не лучше хана-волка, и Куклухай-птице не следовало об этом забывать!

Близнецы _{Осетинская сказка}

Жил в наших горах один отважный, но бедный человек, по имени Ахсар, что значит «отвага». Хотя беден был Ахсар, а отважнее его не было горца во всем ущелье.

У Ахсара семья была небольшая: жена да двое мальчиков-близнецов. Одного из них звали Будзи, а другого звали Кудзи. Близнецы так были похожи друг на друга, что никто другой, кроме родной матери, не мог их различить. Даже отец и тот всегда путал имена их. Когда надо позвать Будзи, он Кудзи зовет. Когда надо позвать Кудзи, он кричит Будзи.

Семья Ахсара жила в бедности, но зато в согласии. Ахсар всегда говорил своим детям: «Солнышки мои». А мать их, Дуне, что значит «весь мир», ласково глядела на своих детей и говорила: «Отрада моего сердца».

И правда, Будзи и Кудзи были хорошие мальчики — крепыши, смуглые, черноглазые. Они очень любили отца и мать, и друг друга. Куда Будзи — туда и Кудзи. Куда Кудзи — туда и Будзи. Они спали вместе на черном войлоке и накрывались отцовским тулупом.

Так росли они счастливыми, радостными в бедном хадзаре[22] бедных родителей.

Но вот пришло несчастье в их счастливый хадзар. От непосильной работы занемогла Дуне и вскоре отправилась в Страну мертвых.

Крепко горевал Ахсар, но не плакал он. Крепко горевали близнецы и громко плакали по своей милой матери. Плакали они день, плакали другой день. На третий день перестали они плакать.

Кто знает, сколько прошло времени с тех пор, но женился Ахсар во второй раз. И с того дня все переменилось в бедном хадзаре Ахсара. Вместе с новой женой в бедный хадзар пришло несчастье. Невзлюбила мачеха маленьких близнецов. Невзлюбила она смуглых, черноглазых крепышей. Сначала укоряла их, потом стала на них кричать, потом и бить начала их. Что ни день — бьет она Будзи. Что ни день — бьет она Кудзи. Что ни день — голодом их морит. Что ни день — из хадзара их выгоняет.

Невмоготу стало жить в отцовском хадзаре бедному Будзи и бедному Кудзи.

Порешили братья, порешили близнецы бежать из отцовского хадзара, от злой мачехи бежать. Как порешили братья, так и сделали.

Когда отец их Ахсар отправился на склон черной горы за можжевельником, чтобы топить камин в хадзаре, а мачеха пошла к роднику за холодной водой, Будзи говорит брату:

— Бежим, Кудзи!

А Кудзи отвечает ему:

— Бежим, Будзи!

— Бежим! — сказали оба.

Недолго собирались в путь близнецы. Сняли они со стены два отцовских меча. Взяли стрелы в колчанах, луки взяли. Еще взяли братья старый отцовский нож. Потом пошли они по горной тропинке. А куда ведет тропинка, про то они ничего не знали.

Идут братья день. Идут они ночь. Идут ещё день и ночь. Без устали идут. Пить хотят — нет воды. Есть хотят — есть нечего. Не встретили они в пути ни человека, ни зверя; даже птицы не увидели они в дороге.

На третий день пришли Будзи и Кудзи в дремучий лес. А как вошли они в дремучий лес, видят — навстречу им заяц бежит. Схватились близнецы за луки и стрелы, чтобы зайца убить и шашлык себе зажарить из заячьего мяса. Ведь целых три дня ничего не ели, ничего не пили братья Будзи и Кудзи!

Вдруг заяц повернулся к ним и говорит человечьим голосом:

— Не убивайте меня. Пригожусь я вам когда-нибудь.

— Хорошо, — сказали братья.

Положили они стрелы в колчаны и отправились дальше по лесной тропинке. А заяц прыгнул в кусты и глядь — двумя зайцами обернулся.

Идут Будзи и Кудзи по тропинке, а два зайца за ними бегут.

Идут, идут братья и видят — впереди по тропинке бежит лиса и пушистый хвост то вправо повернет, то влево повернет. Выхватили братья стрелы из колчанов, тугие тетивы натянули и только хотели убить лису, чтобы сшить себе шубы из лисьей шкуры — уж очень оборванная одежда была на бедных близнецах, — как лиса повернулась к ним и говорит человечьим голосом:

— Не убивайте меня, хорошие мальчики. Я еще вам пригожусь.

— Хорошо, — сказали братья, спрятали стрелы в колчаны и пошли дальше по лесной тропинке.

А лиса подбежала к большому буковому дереву, шмыгнула под ним в нору и глядь — двумя лисами обернулась.

Идут Будзи и Кудзи по лесной тропинке. За ними бегут два зайца, за двумя зайцами бегут две лисы.

Идут, идут братья и видят — впереди по лесной тропинке волк бежит; бежит, от злости зубами щелкает, так щелкает, что из пасти его искры сыплются на тропинку. Схватили братья стрелы и только хотели убить волка, чтобы из шкуры его сшить себе шапки, как волк обернулся к ним и говорит человечьим голосом:

— Не убивайте меня, отважные братья. Придет время — я вам пригожусь.

— Хорошо, — сказали братья и не стали убивать волка.

Спрятали близнецы свои стрелы в колчаны и пошли дальше своей дорогой, по тропинке лесной. А волк забежал за куст и глядь — двумя волками обернулся.

Идут братья-близнецы по тропинке, а за ними бегут два зайца, за зайцами бегут две лисы, за лисами бегут два волка.

Дальше идут братья и видят — впереди по лесной тропинке идет медведь, переваливается, земля под ним дрожит, такой он большой-пребольшой. «Вот убьем мы этого медведя, а из шкуры сошьем себе мягкие-мягкие, теплые-теплые одеяла. А из мяса шашлыки себе понаделаем», — думают они.

Тут Будзи и Кудзи выхватили из колчанов стрелы острые, натянули тетивы. Вдруг медведь остановился, повернулся к братьям, встал на задние лапы и говорит человечьим голосом:

— Не убивайте меня, братья-близнецы. Я вам еще пригожусь.

Ну, братья, конечно, пожалели медведя, не стали убивать его, спрятали свои стрелы в колчаны и пошли дальше по тропинке. А медведь вошел в лесную чащу и вмиг двумя медведями обернулся.

Идут братья-близнецы по неведомой тропинке, а за ними бегут два зайца, за зайцами — две лисы, за лисами — два волка, за волками идут два медведя, идут, с боку на бок переваливаются.

Идут братья-близнецы по лесной тропинке, а за ними бегут два зайца и две лисы, два волка и два медведя. Кто знает, сколько шли они так, и вот дошли до черного леса. Идут, идут по черному лесу и дошли до большой реки. Недолго думая, легли они на животы, напились, а потом подумали: «Хорошо бы поесть чего-нибудь». И только они подумали так, как две лисы побежали в одну сторону черного леса, два медведя пошли в другую сторону черного леса, а два зайца и два волка остались стоять возле братьев-близнецов.

Удивились братья-близнецы, переглянулись, но недолго пришлось им удивляться. В тот же миг из черного леса вышли на тропинку два медведя и глядь — в лапах тащат они по большой охапке дров. Засуетились тут зайцы и быстро сложили дрова в большую кучу. Подбежали к этой куче волки и так щелкнули зубами, что искры на дрова посыпались. Тогда зайцы задвигали ушами, да так быстро, что загорелись дрова. А как загорелись дрова, из чащи черного леса выскочили лисы. И каждая лиса держит в зубах большую-пребольшую, жирную-прежирную дикую индейку.

Братья-близнецы зажарили на костре диких индеек, сначала досыта накормили своих друзей, потом наелись сами. Запили водой из реки и только хотели прилечь на мягкую траву, как вдруг услышали такое рычание, что черный лес задрожал, засвистел ветер и закачались вековые деревья. Видят братья-близнецы — выходит из чащи дремучего леса лев. Идет лев, страшную пасть разинул. Идет он и рычит — оттого и земля дрожит. Идет лев, сердито дышит — и оттого сильный ветер поднимается, ветер поднимается — листву с деревьев срывает, срывает и тучей по небу несет. Вскочили на ноги братья-близнецы, выхватили из колчанов стрелы с острыми наконечниками и только тетивы начали натягивать, чтобы убить страшного льва, как вдруг заговорил лев человечьим голосом:

— Не убивайте меня, мальчики. Ничего вам худого не сделаю, а придет время — я вам пригожусь.

— Хорошо, — сказали братья, спрятали стрелы и колчаны и опять сели на мягкую траву.

А лев прыгнул в чащу черного леса, и через миг выскочили оттуда уже два льва.

Золотое солнце зашло за деревья, наступил вечер. Притих черный лес. И захотелось спать маленькому Будзи и маленькому Кудзи.

Лег Будзи на траву, положил голову на мягкую шерсть медведя и заснул крепким сном. Лиса своим пушистым хвостом, как одеялом, прикрыла спящего Будзи. А заяц одно ухо приложил к одной голой подошве Будзи, а другое ухо — к другой голой подошве Будзи. Рядом лег Кудзи. Он положил свою голову на мягкую шерсть другого медведя. Другая лиса прикрыла его своим пушистым хвостом, будто одеялом, и другой заяц свои длинные уши приложил к его босым ногам.

Потом один волк сел с северной стороны от братьев-близнецов, а другой волк сел с западной стороны от них. Один лев сел с южной стороны от братьев-близнецов, а другой лев сел с восточной стороны от них. И так охраняли два волка и два льва сон бедных близнецов — бедного Будзи и бедного Кудзи.

Когда золотое солнце выглянуло из-за вековых деревьев, проснулись братья-близнецы. Сели они верхом на львов и переправились на другой берег реки. А за ними переправились через реку медведи. За медведями переправились волки. За волками переправились лисы. За лисами переправились зайцы.

Долго шли братья по черному лесу, и вот дошли они до большой поляны. А на той поляне пасся олень, восемнадцать рогов было у него. Будзи и Кудзи вместе пустили в оленя две стрелы, и — да постигнет твоего недруга такая участь! — свалился олень на траву. Подбежали братья к убитому оленю и тут же сняли с него шкуру. Оленьим мясом накормили они своих друзей, а потом и себе приготовили шашлыки и поели их. Из шкуры оленя Будзи и Кудзи устроили большой шатер, такой большой, что не только им, но и зайцам и лисам, волкам и медведям и даже обоим львам хватило в нем места.

Вот живут братья-близнецы Будзи и Кудзи в черном лесу, живут на лесной поляне в своем большом шатре. Братья каждый день ходят на охоту, и с ними на охоту ходят две лисы, и два волка, и два медведя, а два зайца и два льва шатер стерегут.

Сколько времени жили так братья в своем шатре, кто знает, но вот подросли они. Больше не были они маленькими братьями-близнецами, совсем большими охотниками стали они. И порешили братья отправиться в разные стороны — силу свою испробовать, людей посмотреть, страны повидать и счастья поискать. Всадили братья отцовский нож в столб шатра: острием к югу, ручкой к северу. А нож тот не простой был. На левой стороне ножа было видно все то, что творилось на востоке, а на правой стороне ножа было видно все то, что на западе творилось.

Братья сказали друг другу: «Да будет счастлива твоя дорога!» — и отправились в путь. Брат Будзи пошел на восток, а брат Кудзи — на запад. Позади Будзи побежал один заяц, за ним побежала одна лиса, за ней пошел один волк, за ним один медведь затопал, за ним лев зашагал по тропинке черного леса. А позади Кудзи побежал другой заяц, за ним побежала другая лиса, за ней пошел другой волк, за ним затопал другой медведь, а за ним зашагал другой лев по тропинке черного леса.

Идет Будзи на восток. За ним идут заяц и лиса, волк и медведь, а позади всех шагает лев. Сколько дней и сколько ночей шли они так, кто знает, но вот наконец из-за дремучего леса показались высокие горы. Вершины гор вечным снегом покрыты и так сияют под солнцем, что смотреть на них глазам больно. С гор в долины сбегают чистые реки.

Очень обрадовался Будзи, когда увидел горы.

Вот окончился дремучий лес, и Будзи со своими друзьями вышел на широкую равнину. В самой середине равнины увидел он большое-большое селение. Будзи направился туда.

Чем ближе подходил Будзи к большому селению, тем красивее казалось ему оно. Все дома, все башни селения, все заборы были выкрашены в белый цвет. Всюду слышны были пение, смех и веселые голоса, и от этого весело стало Будзи.

Зашел он в крайний хадзар. За ним во двор вошли заяц и лиса, волк и медведь. Вошел во двор и лев.

В том хадзаре жили бедные старик и старуха. Обрадовались они гостю, досыта накормили его и спать уложили. Потом накормили они и зайца, и лису, и волка, и медведя, и льва. И легли во дворе заяц и лиса, волк и медведь, улегся и лев; они тоже стали отдыхать.

Будзи встал рано утром. Выглянул в окно и удивился: солнце взошло из-за снежных гор, а все вокруг было темно.

Будзи вышел во двор. Опять посмотрел он в небо: как и прежде, сияло солнце, а под ним блестели горы. А в большом селении было темно. Все хадзары, все башни, все заборы выкрашены были в черный цвет.

«Ведь вчера ночью все вокруг было белым-бело! — подумал Будзи. — Ни песни, ни смеха, ни даже шороха не слыхать теперь во всем большом селении».

Увидел Будзи во дворе старика и старуху и спросил их:

— Скажите мне, хорошие люди, почему так темно стало в вашем селении? Почему не слышно в нем ни смеха, ни песни, даже шороха не слышно?

— Потому, о хороший наш гость, что из нашего селения ушла радость, а пришло несчастье.

— Почему из вашего селения ушла радость и пришло несчастье?

— А вот послушай, хороший гость, почему вдруг так случилось… В самой середине нашего селения в своем большом замке живет злой алдар. Три года спит он непробудным сном. Потом просыпается он и велит слугам привести к нему в замок самую красивую девушку селения. А еще велит он, чтобы привели к нему самого отважного, самого красивого юношу селения. Юношу он посылает в черный лес, на восток, к своей сестре-старухе. Нет старухи ее лютее, и еще не случалось, чтобы юноша назад вернулся из черного леса от злой сестры злого алдара. И те, кто на поиски юношей ушли, тоже не вернулись. Вот какая страшная та старуха! Вот какой страшный черный лес на востоке!

Потом велит алдар своим слугам три недели не впускать в селение и не выпускать из него ни людей, ни скот. И три недели не пасется скот на пастбищах, не пьет речной воды, и оттого околевают все кони, все быки, все коровы, все овцы и все козы наши.

А в это время злой алдар убивает в своем замке девушку, сам же спать ложится. И так спит он без просыпу три года.

Похороним мы девушку, пройдет неделя, пройдет три недели, и снова перекрашиваем мы свои хадзары, башни и заборы в белый цвет. И светлеет тогда в нашем селении. Смех и пение вновь слышны повсюду. Но вот сегодня прошло ровно три года, проснулся злой алдар. Проснулся и повелел своим слугам привести к нему в замок самую красивую девушку селения. И еще велел он своим слугам привести к нему в замок самого отважного, самого красивого юношу селения, чтобы послать его к своей злой сестре-старухе, которая живет в черном лесу на востоке.

А девушка та — дочь бедняка. Так она прекрасна, что нет другой такой на свете. Взгляд ее черных глаз — будто солнце после ненастья. Щеки ее — точно утренняя заря. И в косе ее играют луна и звезды.

А юноша тот — сын бедной вдовы, ее надежда и опора. Он отважен, как барс. Подобно солнечному лучу, пряма его речь. Его стрела бьет без промаха.

Вот поэтому, хороший наш гость, все селение перекрашено в черный цвет и нет в нем ни песен, нет ни смеха, и даже шороха в нем не слышно.

Так сказал старик.

Будзи слушал, слушал и спросил старика и старуху:

— А как бы убить злого алдара? А что, если его злую сестру-старуху дать лесным зверям на растерзание?

— Злого алдара можно убить только его собственным мечом, — ответили старик и старуха. — А меч тот запрятан в черном ущелье, под скалой, и охраняет его змея-залиаг. А под той скалой родник бурлит-кипит. Не простой тот родник — в нем живая вода бурлит. Кто убьет залиаг-змею, тот умрет от ее ядовитого дыхания, если сразу же не выкупается в том роднике. А как убить злую сестру алдара, нам неведомо.

Выслушал Будзи слова старика и старухи и говорит им:

— Не горюйте, добрые старик и старуха. Я со своими зверями пойду, чтобы убить залиаг-змею и достать меч алдара. Потом увидим, что делать надо.

— О сын мой, — сказала старуха, — не ходи туда: погубит тебя залиаг-змея, убьет она тебя своим ядовитым дыханием.

— Не ходи, гость наш! Погубит тебя залиаг-змея, — говорит старик.

— Нет, хорошие люди, — ответил Будзи. — Как сказал я, так а сделаю.

Потом пошел Будзи в хадзар, привесил к поясу отцовский меч, взял лук и стрел полный колчан, попрощался со стариком и со старухой и вышел из селения. А за ним бегут заяц, лиса, волк, медведь и лев. И направился Будзи прямо в черное ущелье к залиаг-змее.

Дошел Будзи до черного ущелья. Вот и большая скала. А рядом со скалой лежит змея-залиаг, шевелит семью языками, и ядовитое пламя вылетает из ее пасти.

Недолго думал Будзи, выхватил отцовский меч и отрубил голову залиаг-змее. Отсек он все семь языков змеи, завязал их в платок и спрятал в карман. Потом стал рубить змею на части, рубил ее день и ночь рубил. Когда же утром солнце выглянуло из-за горы, кончил Будзи рубить залиаг-змею.

Пока Будзи рубил змею, заяц бегал по змее и от радости лапками хлопал. Лиса все время водила пушистым хвостом вокруг Будзи, чтобы не было жарко храброму горцу. Лев носил разрубленные остатки залиаг-змеи на край утеса и вниз их кидал, вниз — на дно ущелья. Волк и медведь тоже не сидели без дела. Они спустились на дно ущелья. Медведь охапками подносил дрова, можжевельник приносил и валил их в большие кучи там, где валялись изрубленные остатки залиаг-змеи. А волк все щелкал и щелкал зубами — так щелкал, что из пасти его искры сыпались. От тех искр дрова и можжевельник вспыхивали пламенем, и в черный уголь превращались остатки залиаг-змеи.

Когда сгорело и в черный уголь превратилось все, что осталось от залиаг-змеи, Будзи толкнул ногой большую скалу, и скала отлетела в сторону, будто то не скала была, а лист дерева. Смотрит Будзи и видит — лежит меч алдара, а рядом бурлит-кипит родник живой воды. Будзи выкупался в воде родника, потом выкупал в роднике зайца и лису, волка выкупал, медведя и льва тоже выкупал.

Затем Будзи взял меч алдара и привесил его к поясу.

После этого Будзи отправился в черный лес, что растет на востоке. Идет Будзи по тропинке, а за ним идут его друзья — его звери.

Идет Будзи по тропинке. За ним заяц и лиса бегут. За ними волк идет. За волком медведь топочет. А за ними всеми шагает лев.

Много ли, мало ли шли они, про то я ничего не знаю, но вот наконец дошли они до черного леса. Смотрит Будзи и видит — от края черного леса в глубь его тропинка вьется. Нагнулся Будзи, взглянул на тропинку и видит — все следы идут в лес, а оттуда нет ни единого. Не испугался Будзи и пошел вперед. Идет он по дороге, а за ним бегут его звери. Бегут они и все кругом посматривают, все обнюхивают, ко всякому шороху прислушиваются.

Вдруг из лесной чащи выскочил олень. Только схватился Будзи за стрелу, как олень исчез за поворотом. Сколько ни гнался Будзи за оленем, не смог его догнать. А звери-друзья не гонятся за оленем — нет, не гонятся, а берегут они Будзи, потому что страшен черный лес. Не потому страшен черный лес, что в нем звери живут, — с ними справиться можно! Но потому страшен черный лес, что живет в нем злая-презлая сестра алдара, злая старуха.

Так долго шел по черному лесу Будзи, что устал он. И звери тоже устали. А тут и вечер наступил. Зашел Будзи под большое, развесистое дерево, под ореховое дерево зашел он. Смотрит — под деревом зола свежая да головешки в ней. Рядом родник, и в нем вода бурлит-кипит, будто в котле. Тут медведь вмиг притащил охапку дров. Волк щелкнул зубами, да так, что искры посыпались на дрова, — и костер запылал. А за это время лев скрылся в черной чаще леса, и не успел еще как следует разгореться костер, а он приволок целого оленя.

Будзи снял шкуру с оленя и освежевал его. Сначала досыта накормил он своих зверей оленьим мясом, потом зажарил шашлык. Поел он столько шашлыка, сколько хотел. Потом холодной воды напился из бурлящего родника.

Только Будзи хотел лечь спать, как зашуршали листья орехового дерева. Поднял он глаза кверху и видит — ползет по дереву вниз старая-престарая женщина, дрожит вся, зуб на зуб не попадает.

— О хороший человек, — говорит она, — дай мне у твоего костра согреть старые кости свои! Дай отведать оленьего мяса: голодно мне, старой старухе.

Застучал заяц лапками по ореховому дереву. Заскулила лиса. Завыл волк. Заревел медведь. Зарычал лев. Так рассвирепели звери, увидев старуху, что вот-вот растерзали бы ее, если бы не Будзи. Не подпустил он зверей к старухе.

— О старая женщина, — ответил Будзи, — слезай с орехового дерева и будь моей гостьей! Погрейся у костра и поешь шашлыка из оленьего мяса.

— Боюсь я твоих зверей и дрожу от страха, — ответила старуха, а сама протянула Будзи ореховый лист. — Возьми вот этот лист — он полон моего запаха. Проведи тем листом по мордам твоих зверей, чтобы узнали они меня. А узнают — больше не тронут меня, старую женщину.

Как сказала старуха, так и сделал Будзи: провел он ореховым листом по мордам своих зверей, и они тут же превратились в одинаковые камни, круглые, как шар, белые, как снег, и каждый с яблоко величиной.

Удивился Будзи, вскипел он великим гневом. Только хотел вскочить на ноги Будзи, как злая старуха провела ореховым листом по липу бедного Будзи, и он тоже превратился в такой же круглый камень, как и звери его. Откуда знать было бедному Будзи, что старуха та и была злая-презлая сестра злого алдара из большого селения, того селения, которое алдар черным горем окутал?

Подобрала старуха все шесть камней, в свой платок их завернула и пошла на поляну посреди черного леса. А посреди той поляны стоял высокий холм, и весь этот холм составляли такие же круглые камни.

Старуха кинула камни на вершину холма, но камни скатились вниз, к ногам ее. И тут старуха громко-громко засмеялась, сверкнула злыми глазами и опять взобралась на ореховое дерево.

Другой брат, Кудзи, пошел на запад.

Сколько шел он, в каких краях, в каких странах побывал — долго рассказывать о том. Скажу только, что слава о нем — слава добрая, слава могучая — разнеслась по всему западу. Ни один недруг не устоял перед ним, ни один насильник его не осилил. Тяжел был удар отцовского меча, не знала промаха острая стрела. Сильны были руки, ноги — будто из булата выкованы, радость бедных была его радостью, горе бедных было его горем. Во всем западе не было алдара, который не дрожал бы при имени Кудзи. Бедные люди говорили про Кудзи: «Да продлится его жизнь столько, сколько хочет он сам!»

Звери Кудзи тоже всегда следовали за ним: куда Кудзи, туда и они. Впереди шел Кудзи. За ним шел заяц. За зайцем шла лиса. За лисой шел волк. За волком топал медведь. За медведем шагал лев, высоко подняв голову, потряхивая густой гривой и мягко ступая по земле.

И вот настал день, когда Кудзи заскучал по своему брату. «Где теперь мой милый брат? Где теперь Будзи? Жив он или нет?» — подумал Кудзи и решил разыскать брата, найти, чтоб больше с ним не расставаться. А как решил, так вскочил он на ноги и отправился на поляну в черном лесу, где стоял их шатер. Хочет взглянуть Кудзи на отцовский нож, воткнутый в столб.

Идет, идет Кудзи. За ним идут-бегут его друзья — его звери: и заяц, и лиса, и волк, и медведь, и лев. Весь день они шли. Всю ночь они шли. Еще день и еще ночь шли. И дошли они на третий день до шатра на лесной поляне. Глянул Кудзи на западную сторону ножа: как солнце блестела она. Глянул он на восточную сторону ножа и видит — совсем потемнела восточная сторона, только на самом острие еще блестело немного. «О бедный мой брат, — вскричал Кудзи, — не присяду я и глаз не сомкну, пока не найду тебя!» И помчался он по лесной тропинке на восток. Бежит он так, что заяц еле за ним поспевает. Еле лиса поспевает за зайцем. Еле поспевают за ними волк, медведь и лев.

Вскоре из-за дремучего леса показались горные вершины, а когда выбежал Кудзи из лесу на равнину, увидел он большое селение, и все в нем черно, как ночь в горах. Быстрее прежнего пошел Кудзи. Звери еле поспевают за ним. И вот дошел он до селения. Дошел до селения и остановился у крайнего хадзара. Из хадзара вышел ему навстречу старик, печальны были его глаза. За стариком вышла старуха, и ее глаза тоже были печальны.

Как глянули старик и старуха на Кудзи, так заплакали от радости — слова не могут сказать. А пока они плакали, собралось все селение вокруг хадзара старика и старухи. Все радовались, думая, что это Будзи вернулся. Откуда было знать им, что это не Будзи, а брат его Кудзи! Плачут люди от радости, песни распевают, на фандырах[23] играют и пляски затевают.

— А мы песню сложили про тебя, песню славы! — сказали они Кудзи, а сами затянули такую песню про Будзи, что весь мир той песней заслушался.

В той песне пелось о том, как появился в их селении отважный юноша Будзи. Вместе с ним были его друзья-звери: заяц, лиса, волк, медведь и лев. И пели люди, как отправился Будзи в черное ущелье и убил залиаг-змею, как взял он оттуда меч злого алдара, потом пошел в черный лес на восток, чтобы расправиться со злой сестрой алдара злого — со злою старухой, покрывшей горем их селение.

Пели все жители большого селения, пели от мала и до велика. Один Кудзи не пел и не смеялся. Хмуро слушал он песню о своем милом брате — о Будзи. Потом спросил он старика и старуху о том, где находится тот лес, в котором обитает злая старуха, сестра злого алдара. А когда старик и старуха показали ему, где находится тот лес, Кудзи сказал:

— Добрые люди! Хадзары, башни и заборы ваши черным цветом печалят глаз. Пойду я на охоту. А завтра, когда я вернусь обратно, убьем мы злого алдара и выкрасим ваше селение в белый цвет.

Сказал так Кудзи и отправился в черный лес, будто на охоту пошел. А шел он искать милого брата своего. За ним побежали его друзья — звери его.

Удивились жители большого селения. Так сильно удивились они словам Кудзи, что не могли даже спросить его, почему он отправился на охоту в страшный черный лес на востоке. С удивлением, с испугом смотрели они вслед юноше до тех пор, пока он со своими зверями не скрылся в черном лесу. А потом, удивляясь, молча разошлись по своим печальным хадзарам.

В глубину черного леса вьется тропинка. Идет-спешит по той тропинке Кудзи. За ним идут-бегут звери — его друзья, кругом посматривают, все обнюхивают, ко всякому шороху прислушиваются. Нагнулся Кудзи, смотрит на дорогу и видит — все следы в лес идут, оттуда же нет ни одного следа. И узнал он среди тех следов след родного брата — милого брата Будзи. Еще увидел он следы его зверей: зайца, лисы, волка, медведя и льва. И звери Кудзи тоже посмотрели на следы, понюхали их. Быстрее прежнего побежал по лесной дороге Кудзи и быстрее прежнего побежали за ним его звери.

Вдруг из лесной чащи выскочил олень, и не успел Кудзи пустить стрелу, как олень исчез. Сколько ни гнался Кудзи за оленем, больше не увидел его. А звери его и не подумали гнаться за тем оленем — стерегут они Кудзи в этом страшном черном лесу. Ведь не потому страшен черный лес, что в нем звери живут, — с ними справиться можно! Но потому страшен черный лес, что живет в нем злая-презлая старуха — сестра злого алдара.

Устал Кудзи: ведь без устали шел он. Не ел он, не пил он три дня и три ночи. Не садился, глаз не смыкал он три дня и три ночи. А тут и вечер наступил. И черный всадник своей черной буркой накрыл черный лес и горы. И тогда Кудзи увидел большое, развесистое дерево, ореховое дерево. Под деревом зола свежая да головешки в ней. Рядом с деревом родник, и вода в нем кипит-бурлит, будто в котле.

У потухшего костра Кудзи увидел лук, прислоненный к ореховому дереву, и колчан со стрелами. Узнал Кудзи доспехи брата, и от горя сердце заныло у него в груди. Забеспокоились тут и звери: заяц стал бить лапками по колчану. Заскулила лиса. Завыл волк. Медведь заревел. Лев зарычал.

Тогда Кудзи вскричал:

— Скорее, мои друзья! Скорее разведите костер!

В один миг рассыпались звери по чаще черного леса. А еще через миг возле орехового дерева запылал большой костер. Хоть и принес лев на ужин оленя, но никто даже не подумал о еде. Не стал Кудзи свежевать оленя, а стоит у костра и все прислушивается, все прислушивается. Вдруг услышал он шорох на ореховом дереве. Поднял глаза кверху и видит — сползает с дерева вниз старуха. Так она дрожит, что зуб на зуб у нее не попадает.

— О хороший человек, — говорит она Кудзи, — дай мне согреть у твоего костра мои старые кости! Накорми шашлыком из оленьего мяса: вот уже скоро семь дней и семь ночей, как я ничего не брала в рот. Даже глотка воды не выпила я.

Ничего не сказал Кудзи в ответ старой женщине, а все смотрит на нее, глаз от нее не отводит. Сильнее прежнего застучал заяц лапками по колчану. Сильнее прежнего заскулила лиса, завыл волк, медведь заревел. Сильнее прежнего зарычал лев.

Старуха, кряхтя и охая, слезла с орехового дерева и протянула Кудзи ореховый лист.

— Возьми этот лист, хороший юноша, — сказала она. — Лист этот полон моего запаха. Проведи листом по мордам своих зверей, и они больше не тронут меня, бедную женщину.

Понял Кудзи, что не простой лист протягивает ему старуха. Взял он ореховый лист и провел им по морде зайца. И заяц тут же превратился в белый-белый камень, круглый, как шар, с яблоко величиною. «Так вот кто погубил моего милого брата!» — подумал Кудзи. Подумал он так, и вскипело сердце Кудзи, точно родник под скалой в черном ущелье. Схватил он злую старуху за руку, повалил ее на землю и приставил к ее горлу отцовский меч:

— Говори, где мой брат, иначе не видеть тебе больше солнечного света и не дышать тебе лесным воздухом!

— Не губи меня, хороший юноша, не губи меня, старую! Я скажу тебе, где твой брат, только поклянись, что не убьешь меня!

— Клянусь, что не трону, только говори скорее, где мой брат! — закричал Кудзи.

— На этом ореховом дереве с северной стороны растут такие листья, что, если провести таким листом по лицу человека или по морде зверя, сейчас же превратятся они в белые камни, круглые, как шар, а величиною с яблоко. На южной стороне дерева растут такие листья, что, если потрешь ими те белые камни, они тут же превратятся опять в то, чем были раньше.

Тут Кудзи сорвал с южной стороны дерева один лист, провел тем листом по белому камню, в который превратился заяц, и камень тут же превратился в зайца.

Тогда Кудзи спрашивает старуху:

— Говори же скорее, где мой брат!

— Не убивай меня, и я скажу тебе, где твой брат. Пойдешь ты по тропинке и выйдешь на поляну. На той поляне увидишь высокий белый холм из белых камней, круглых, как шар, а величиною с яблоко, — таких же камней, в какой обращен был твой заяц. Листьями орехового дерева, что растут с южной стороны, проведешь ты по камням, и все камни высокого холма в один миг превратятся в людей и зверей.

От радости просветлело лицо Кудзи, и закричал он:

— О милые мои друзья, я дал клятву этой старухе, что не убью ее, а вы этой клятвы не давали!

Не успело заглохнуть эхо от слов Кудзи, как звери растерзали старуху — злую сестру злого алдара. Разорвали они ее ровно на пять частей.

Не один листик сорвал Кудзи с южной стороны орехового дерева — большую ветку сломал он с него. Потом Кудзи снял с пальца старухи кольцо, чтобы показать его алдару: а то ведь не поверит алдар, что нет больше в живых его злой сестры. Спрятал он кольцо в карман и быстро-быстро побежал по лесной тропинке. Бежит, а за ним бегут его звери.

Прибежал Кудзи на поляну и видит — стоит там высокий белый холм, белый холм из белых камней, круглых, как шар, и каждый камень величиною с яблоко. Провел Кудзи веткой орехового дерева по вершине высокого холма — и круглые камни в миг один превратились в юношей. Потом еще раз провел он ореховой веткой по белым камням — и те камни тоже превратились в юношей. Наконец провел Кудзи веткой по тем камням, которые лежали в самом низу холма, и вдруг видит он — стоит перед ним его любимый брат Будзи, а рядом с ним стоят его звери. Так обрадовались братья друг Другу, что словами не расскажешь.

Вся лесная поляна заполнилась людьми. Были там и кони, были лесные звери. Вместе с братьями радовались все другие юноши. А черный лес стал совсем-совсем светлым, и пением птиц наполнился он. Ожил черный лес.

Братья-близнецы говорят друг другу:

— Пойдем теперь в большое селение.

Потом братья-близнецы сказали всем юношам:

— Пойдем в ваше селение.

— Конечно, пойдем в наше селение, — ответили юноши.

И все они отправились в большое селение. Впереди идут братья-близнецы Будзи и Кудзи. За ними бегут два зайца. За зайцами — две лисы. За лисами бегут два волка. За волками топают два медведя. За медведями шагают два льва. А далеко позади идет столько юношей, что конца им не видать. За юношами идут кони, звери, а позади всех даже два вола.

Много ли, мало ли шли по лесной дороге братья-близнецы, кто знает. И вот из-за деревьев показались горные вершины. Потом стала видна равнина, а на той равнине чернело большое селение. Быстрее зашагали братья. Быстрее зашагали за ними звери. Идут братья и видят — черно вокруг хадзаров. Нигде ни шороха не слышно.

Подошли братья к крайнему хадзару; навстречу им — старик и старуха, увидели братьев и так удивились, что слова сказать не могут: из их бедного хадзара ушел один юноша, а пришло двое, и так похожи они друг на друга, как похожи два глаза одного горца. А с ними не один заяц — два зайца пришло. Не одна лиса и не один волк, а две лисы и два волка. Не один медведь и не один лев, а два медведя и два льва.

Тут братья рассказали старику и старухе, как все было, радости старика и старухи не было конца. А когда в селение пришли все юноши из черного леса, то еще сильнее обрадовались они. Прибежали соседи и тоже радовались. Прибежали все жители селения, и они радовались.

Тогда братья-близнецы сказали:

— Пойдем в замок злого алдара и отправим его в Страну мертвых.

— И мы пойдем с вами! — закричали все юноши большого селения.

— И мы пойдем к замку злого алдара, — сказали старик и старуха. И они двинулись туда, где до самого неба поднимались башни замка злого алдара. Впереди идут Будзи и Кудзи. За ними — их звери. А за зверями идут отважные юноши большого селения. За ними — все жители. А позади всех идут старик и старуха.

Дошли братья до замка. Ударил Будзи отцовским мечом в ворота замка — и в сторону, будто пушинка, отлетели железные ворота. На шум выскочил из замка сам алдар. Бросил ему Будзи в лицо все семь языков, что отрубил у залиаг-змеи, а Кудзи бросил ему в лицо золотое кольцо его злой сестры. Взглянул алдар на семь языков залиаг-змеи, взглянул на золотое кольцо своей сестры — и затрясся от злости и от страха. Недолго думал Будзи: отсек он алдаровым мечом голову алдара. Не успела голова упасть на землю, как звери подскочили к алдару и сейчас же разорвали его на куски.

Потом братья-близнецы сказали жителям селения:

— Возьмите себе все золото, все серебро алдара. Возьмите себе всех коней его, все стада его. И еще возьмите себе весь хлеб алдара, все леса и все поля его. Возьмите себе и замок алдара. И живите себе счастливо. И пусть радость больше никогда не покидает вас!

И люди из большого селения много хороших слов сказали тут братьям-близнецам, и так радовались люди, что и оказать невозможно.

Потом черный всадник накрыл всю землю своей черной буркой, и наступила черная ночь. Усталые братья-близнецы легли спать в мягкие постели. Спали они крепким сном. И крепким сном спали их звери, а возле них нетронутой осталось много-много всякой пищи — так хорошо угощали их люди из большого селения. Да и сами жители большого селения тоже заснули крепким, спокойным сном.

Когда утренняя звезда растаяла в небе и золотое солнце раскидало по вершинам белых гор и по бескрайной равнине свои золотые лучи, проснулись Будзи и Кудзи. Смотрят братья — белым-бело все большое селение. И башни, и хадзары, и заборы — все было выкрашено в белый цвет. Под лучами золотого солнца сильнее прежнего засияли белые вершины гор, дремучий черный лес и бескрайная равнина.

Веселыми песнями наполнилось большое селение. Звуки тысяч фандыров звенели на равнине.

Самых красивых девушек выдали замуж за самых отважных юношей, спасенных от злого алдара и его злой сестры-старухи. С одной свадьбы на другую приглашали люди большого селения братьев-близнецов Будзи и Кудзи. И всюду угощали их чуреком-солью и пели им песни славы, в честь их сложенные.

Решили братья вернуться домой, в хадзар старого Ахсара. Сколько ни упрашивали их люди большого селения, не остались они. Попрощались Будзи и Кудзи со стариком и старухой, попрощались со всеми людьми большого селения, и в путь на родину двинулись они. Идут братья-близнецы, а за ними бегут два зайца. За зайцами бегут две лисы. За лисами идут два волка. За волками топают два медведя. За медведями шагают два льва. Идут львы, высоко подняв головы, и густыми гривами потряхивают, мягко ступают по утоптанной тропинке.

Вот миновали братья большую равнину, миновали они и дремучий лес. А когда пришли на поляну, где стоял их шатер, взяли отцовский нож. Блестел отцовский нож, точно зеркало. Блестел он с одной стороны и с другой стороны.

Потом пошли братья-близнецы дальше, к родному хадзару.

Кто знает, сколько шли братья-близнецы со своими зверями, но вот наконец из-за вековых деревьев показались вершины снежных гор. Быстрее прежнего пошли братья, вошли они в родное ущелье. Чем ближе подходят братья к отцовскому хадзару, тем радостнее их лица, а сердце в груди бьется, будто ягненок. Так радовались братья, что черное ущелье от радости их посветлело.

Выбежала на свет из хадзара злая мачеха, увидела она близнецов и так сильно испугалась, что от страха лопнуло у нее сердце.

Вбежали в родной хадзар братья-близнецы, стали обнимать своего отца, старого Ахсара. Обнимают его, а сами от радости плачут, и от радости плачет старый Ахсар, плачет и смеется. И вдруг заискрились глаза старика, жилы кровью налились, на лице расправились морщины. И стал Ахсар такой же молодой, каким был раньше.

Тогда Кудзи вынул из кармана ореховый лист и провел тем листом по старому отцовскому хадзару, и вместо старого отцовского хадзара вмиг поднялся большой-большой, высокий-высокий замок. В том большом-большом, высоком-высоком замке стали жить старый Ахсар и его отважные сыновья-близнецы Будзи и Кудзи. И до самой старости служили им два зайца и две лисы, два волка и два медведя, и еще два льва служили им.

Столько счастья было в замке старого Ахсара и его сыновей — братьев Будзи и Кудзи, что молва о них разнеслась далеко-далеко по ущельям, по равнинам и дальним странам. И все люди говорили: «Да продлится их жизнь до тех пор, пока светит солнце, пока с гор текут реки и хоть один человек живет на земле!»

Малыш Гуляцу _{Адыгейская сказка}

Жили-были старик да старуха. Долго у них не было детей, а потом родился сынок, которого они назвали Гуляцу. Они очень любили его и кормили молоком и кашей.

Жили они бедно. Старик пас аульский скот, старуха работала у богатых людей, на чужих огородах. Однажды утром, когда в доме не было ни старика, ни старухи, а Гуляцу еще спал в люльке, мимо их дома с шумом и веселыми криками пробежала кучка соседских детей.

— Идем в лес землянику собирать, ягоды собирать! — кричали дети.

Гуляцу проснулся от этого крика и, услышав, о чем говорят дети, потянулся, порвал все свивальники, выпрыгнул из люльки, догнал детей и сказал им:

— И я пойду с вами!

Дети обрадовались ему и взяли его с собой собирать в лесу землянику и ягоды.

К вечеру старик и старуха вернулись домой, не нашли своего мальчика и очень встревожились. Но сколько они ни искали его, не могли найти и долго плакали.

А дети ходили по сенокосам, ели землянику, пошли в лес, собирали вкусные ягоды, пели песни и веселились. Набегавшись, они легли под дубом и заснули. Тем временем наступила ночь. Проснувшись, дети испугались и побежали, чтоб поскорее выбраться из лесу, но заблудились и еще дальше ушли в лесную чащу. Они бродили по лесу всю ночь. К утру они, голодные и усталые, выбрались на поляну, сели на траву и стали плакать. А Гуляцу взобрался на высокий дуб и стал внимательно смотреть по сторонам.

— Не плачьте, дети! — закричал он. — Я вижу избушку. А из ее трубы идет дым.

— Где, где? — радостно отозвались дети, перестали плакать и сейчас же взобрались на дерево. Вдалеке, на опушке леса, виднелась небольшая избушка.

Дети всей гурьбой отправились к избушке. Когда подошли ближе, Гуляцу остановил детей и сказал:

— Вы постойте тут, а я пойду потихоньку да посмотрю, кто там живет.

Подойдя к избушке, он притаился у полуоткрытой двери и увидел старушку-нагучицу. Она сидела над точилом и точила на нем свои длинные железные клыки. Точит, а от них сыплются искры.

Гуляцу вбежал в избушку, подобно грудному младенцу, припал к груди нагучицы и сказал:

— Теперь, по адыгскому обычаю, ты для меня все равно, что родная мать! Принимай меня, как сына, и не только меня, но и всех мальчиков и девочек, которые пришли со мною[24].

— Глаза, которые не видели тебя, чтоб ослепли, уши, которые не слышали тебя, чтоб оглохли, нос, который не учуял тебя, чтоб отпал! — стала браниться старуха. — Но делать нечего, заходите, детки…

И она пригласила детей в свою хижину.

Она была очень ласкова с детьми, сварила для них курицу, накормила их и, когда пришел вечер, уложила спать.

— Спите, дети мои, ничего не бойтесь! — сказала старуха и вышла в другую комнату.

А Гуляцу шепчет своим друзьям:

— Не спите, не смыкайте глаз, прислушивайтесь ко мне! И если я скажу «аги, аги», вы громко отвечайте: «иги, иги»!

Вот лежат дети, а старая нагучица, думая, что они уснули, стала подкрадываться к ним. Но Гуляцу уже увидел ее.

— Аги, аги! — негромко кашлянул он.

— Иги, иги! — громко отозвались дети.

— Ах, скверный мальчишка, почему не даешь детям спать? — рассердилась старая нагучица. — Спите, спите, дети, не слушайте его! — и ушла в свою комнату.

Через небольшое время нагучица опять стала подкрадываться к детям. Но Гуляцу зорко следил за нею.

— Аги, аги! — опять кашлянул он.

— Иги, иги! — хором отозвались дети.

Старая нагучица рассердилась еще больше.

— Почему вы не спите, что вас беспокоит? — с досадой спросила она.

— Ах, нан[25], твоя корова мычит всю ночь и не дает нам спать! — ответил за всех Гуляцу.

— Ах, чтоб ее семья погибла! — выругалась нагучица. — Я ее сейчас уйму!

Она побежала на скотный двор и убила свою корову.

В полночь нагучица стала опять подкрадываться к детям, выставив свои острые клыки.

— Аги, аги! — кашлянул Гуляцу.

— Иги, иги! — тотчас закашляли дети.

— Что беспокоит вас, мои деточки? Почему опять не спите? — удивилась нагучица.

— Уо, нан, твои овцы и козы блеют целую ночь и не дают нам спать! — ответил за всех Гуляцу.

— Ах, чтоб их семьи подохли! Я сейчас их уйму, — пробормотала нагучица и побежала в хлев, загрызла всех своих коз и овец, вернулась в комнату, села за точило и стала оттачивать притупившиеся зубы Кончила точить, заглянула в комнату, где лежали дети, решила, что они уже спят, и снова стала подкрадываться к ним. А Гуляцу не спит, все видит.

— Аги, аги! — кашлянул он.

— Иги, иги! — подхватили все остальные дети.

— Опять вы не спите! Скажите, кто мешает вам, и я сейчас же растерзаю его! — уже совсем рассердилась старуха.

— Уо, наша нанеж, дикие петухи кукарекают в лесу и не дают нам спать! — ответил Гуляцу.

— Ах, они проклятые! Вот я их!.. — выругалась нагучица. И оседлав красного петуха, уколола его вязальной спицей в гребень и помчалась в лес. Долго носилась она по лесу и душила лесных петухов. Пока нагучица расправлялась с петухами, стало рассветать.

Гуляцу вскочил на ноги и крикнул детям:

— Эй, скорее вставайте, умывайтесь, одевайтесь, быстрее убегайте отсюда. Я покажу вам дорогу.

Дети вскочили, умылись, оделись и побежали из лесу. Гуляцу бежал впереди и показывал дорогу.

Когда выбрались из лесу, он остановился и сказал:

— Бегите прямо по этой дороге. Потом повернете влево и больше никуда не сворачивайте! Так вы придете домой. А я останусь здесь и задержу нагучицу, чтобы она не догнала вас.

Дети побежали без оглядки и благополучно добрались домой. Повстречав старика и старуху, они рассказали им, что Гуляцу остался на дороге ожидать нагучицу, которая, должно быть, уже съела его. Старик и старуха заплакали и решили, что их Гуляцу уже погиб.

Тем временем старая нагучица передушила всех лесных петухов, вернулась домой, посадила своего заезженного петуха в курятник, а сама думает: «Устала я и проголодалась… Вот позавтракаю я теперь! Выберу самого жирного мальчика, а потом девочку…»

Вошла нагучица в дом, смотрит — а детей нет! Только ее замарашка дочь, тоже маленькая девочка, сидит перед очагом и ковыряет пальцем в носу.

— Где дети? — закричала нагучица.

— Самый маленький разбудил их всех, они умылись, оделись и убежали, — отвечала дочь.

— Ах, такой-сякой этот Гуляцу! — стала ругаться нагучица. — Поймаю его — съем живьем!

Снова оседлала своего красного петуха, уколола его вязальной спицей в гребень и помчалась вдогонку за детьми. Скачет верхом на петухе по тропинкам, заворачивает туда-сюда, смотрит, не видно ли где детей. Наконец выскочила на чистую поляну. Глядь — под дубом что-то белеет. Подскакала поближе и увидела Гуляцу: он лежал под дубом и плакал.

— Чего плачешь, паршивый, бесполезный мальчик? — спросила нагучица.

— Как же мне не плакать, если мои товарищи оставили меня одного и убежали! А я маленький и больше бежать не могу! — отвечал Гуляцу и еще сильнее заплакал.

— Ну, не плачь, мальчик. Поедем ко мне, а завтра я отвезу тебя к твоим отцу и матери, — притворно-добрым голосом сказала нагучица, а сама думает: «Отвезу его к себе и съем, чтоб не обманывал старую нагучицу».

Усадила нагучица маленького Гуляцу на петуха, уколола спицей в петушиный гребень и помчалась в обратный путь. Приехала домой, сбросила Гуляцу на пол, оставила петуха в курятнике и вернулась обратно. Потом взяла Гуляцу за ухо, подвела к стене, сняла со стены бурдюк[26] из козьего меха, посадила в него мальчика и повесила бурдюк на колышек, на той же стене.

— Виси теперь, негодный мальчик, в этом бурдюке, пока я вернусь из лесу! — злобно сказала она Гуляцу и убежала в лес, чтобы вырубить там семь кизиловых палок. Но, пока она была в лесу, Гуляцу обратился в мышь, прогрыз бурдюк и вылез из него. Обратившись опять в мальчика, он собрал всю старухину посуду, положил ее в бурдюк и повесил на место, а сам спрятался в углу за дверью.

Вернулась нагучица из лесу, подбежала к бурдюку и изо всей силы ударила по нему палкой.

— Курту-курту! — задребезжала вдребезги разбитая посуда.

— А, бесполезный мальчик! Притворяешься разбитой посудой! Но это не поможет тебе! — кричала нагучица и била по бурдюку до тех пор, пока не поломала семь кизиловых палок.

«Ну, теперь, должно быть, я совсем убила его» — подумала она и, сняв со стены бурдюк, вытряхнула из него только осколки деревянной и глиняной посуды.

— Ай, такой-сякой Гуляцу, что сделал ты со мною! — всплеснула руками нагучица. — Из-за тебя я побила всю мою посуду. Где ты, бесполезный мальчик?

— Я здесь, нанеж, стою за дверью, — пропищал Гуляцу.

— Иди сюда, я расправлюсь с тобою! — вне себя от злости прошипела нагучица, схватила мальчика за уши, посадила в другой бурдюк и опять повесила бурдюк на стену. А сама опять побежала в лес за кизиловыми палками.

Гуляцу обратился в мышь и прогрыз бурдюк. Потом вылез из него, опять обратился в мальчика, переловил всех кур и петухов старой нагучицы, посадил их в бурдюк и повесил на стене. А сам спрятался за дверью.

Вот прибегает нагучица с охапкой кизиловых палок и с разбегу бьет по бурдюку первой палкой.

— Ко-ко-ко! Ко-ко-ко! — загалдели в бурдюке петухи и куры.

— А, негодный мальчик, ты теперь притворился петухом! — злобно пробормотала нагучица и еще сильнее принялась бить по бурдюку палками. Била до тех пор, пока не поломала всех палок и пока куры не перестали кудахтать. Сняв бурдюк со стены, нагучица вытряхнула из него не мальчика, а убитых кур и петухов.

— Опять обманул меня этот негодный мальчик! — Из-за него я побила свою птицу!.. — запричитала нагучица. — Где ты, невозможный мальчик?

— Я здесь, нанеж! Стою в уголку за дверью и смотрю, как ты убиваешь меня! — отозвался Гуляцу, а сам смеется.

Старуха схватила мальчика за уши, посадила в самый крепкий бурдюк, повесила, его на колышек, а сама побежала в лес. Гуляцу обратился в мышь, прогрыз бурдюк. Потом вылез из него, поймал старого черного пса, который лежал во дворе, посадил в бурдюк и, повесив на место, спрятался в дымаре.

Вот вернулась нагучица из лесу, заглянула за дверь в уголок и, не найдя там Гуляцу, обрадовалась:

— Ага, теперь я тебя поймала, обреченный мальчик! Теперь ты не уйдешь из бурдюка живым! — прошипела она и, размахнувшись, ударила палкой по бурдюку.

— Гав, гав, га-у-у-у-у-у! —послышалось из бурдюка, и вслед за этим из него вырвался старухин черный пес и, прихрамывая, бросился из избушки.

— Ты опять обманул меня, негодный мальчишка! — рассвирепела старуха. — Где ты сейчас?

— Я здесь, нанеж! — откликнулся Гуляцу, вылезая из дымаря.

Нагучица схватила маленького Гуляцу, сунула в бурдюк из кожи двухгодовалой телки, повесила его на колышек и опять побежала в лес. Гуляцу обратился в крысу, прогрыз бурдюк, обратился в мальчика, разбудил спавшую у очага дочку нагучицы, посадил ее в бурдюк, а сам спрятался на чердаке.

Вернулась нагучица из лесу, заглянула за дверь и в дымарь и, убедившись, что Гуляцу там нет, схватила кизиловую палку.

— Ай, мамочка, не убивай меня! — крикнула из бурдюка ее дочка.

— Уо, я стала совсем глупой на старости лет! — схватилась за голову нагучица. — Я чуть не побила свою единственную дочку!

Развязав бурдюк и вытащив оттуда дочь, нагучица крикнула:

— Где ты, Гуляцу, куда спрятался, джяур?[27]

— Я здесь, нанеж, сижу на чердаке и рассматриваю твой ручной жернов! — отозвался Гуляцу. — Мне кажется, его нужно оклепать заново. — И подкатил жернов к краю чердака.

— Ах, будь ты погублен аллахом! — рассвирепела нагучица. — Вот я покажу тебе жернов!

И, подставив лестницу, бросилась на чердак. Но не успела она подняться и до середины лестницы, как Гуляцу толкнул жернов прямо на голову нагучицы. Жернов раздавил ее, как козявку.

Спустившись с чердака, Гуляцу отправился на баз старой нагучицы. Вывел оттуда пару быков, потом еще пару и еще пару, запряг их и принялся нагружать арбы золотом, серебром и разным добром нагучицы. Потом вывел из курятника красного петуха, взял из корзинки для рукоделия вязальную спицу, сел на петуха, уколол его в гребень и поехал. Запряженные быки тронулись следом за ним. На переднем возу сидела девочка, дочь нагучицы.

К ночи он со всем обозом приехал в свой аул. В ауле все уже спали. Гуляцу слез с красного петуха, подошел к своей сакле и постучал в окно.

— Кто там? — отозвалась его бедная мать.

— Это я, нан, — ответил Гуляцу.

Но мать не поверила, что слышит голос сына.

— У меня нет никого, кто мог бы назвать меня матерью, — со вздохом ответила она.

— Есть, нан! Разве ты забыла, что у тебя есть Гуляцу?

— Неправду говоришь ты, парень! Моего Гуляцу съела старая нагучица.

— Нет, нан, она не съела Гуляцу, а он погубил нагучицу! Нет теперь нагучицы и больше не будет!

Мать выглянула в окно и узнала своего сына, маленького Гуляцу.

— Старик, старик! — радостно вскрикнула она и толкнула своего старика. — Вставай, наш сын Гуляцу вернулся!

— Врешь все, старая! Спросонок врешь, — проворчал старик, неохотно поднимаясь с постели.

Но, выйдя на порог и глянув на гостя, старик убедился, что сын вернулся и привез много добра, да еще и девочку.

— Молодец, Гуляцу! — сказал он. — Ты, Гуляцу, совсем похож на меня!

И старик с радостью обнял своего сына.

С тех пор старик, старуха, их сын Гуляцу и названная его сестрой дочка нагучицы жили спокойно и счастливо.

Злая женщина и чудовище _{Чеченская сказка}

В давние времена жил в одном большом ауле добрый и работящий человек, и была у него жена, такая злая и сварливая, что второй такой не сыскать, хоть все аулы три раза обойди. Со всеми она спорит, со всеми она бранится, ко всем она придирается, все наоборот делает, весь аул перессорила. А бедному мужу от нее и совсем житья не было. Все он не так делает, все он не то говорит. Пойдет в лес по дрова, принесет сухих дров — жена бранится:

— Зачем ты, осел, сухие дрова принес? Мне сырые нужны!

Принесет сырые — опять не так:

— Зачем сырые дрова притащил, осел? Мне нужны сухие!

Так изо дня в день и мучила его, ни на минуту покоя ему не давала. Совсем извела.

Вот раз ушел он в лес собирать хворост. Собрал большую вязанку, сильно утомился и сел под деревом отдохнуть. Сидит и раздумывает: как дальше жить, куда деваться? убежать от злой жены нельзя — найдет. Прогнать нельзя — не уйдет. На брань бранью отвечать — совсем с ума сойдешь. Что делать?

Оглянулся он кругом и вдруг увидел невдалеке яму. Заглянул человек в яму — дна не видно, такая глубокая яма.

«Хоть бы в эту яму провалилась злая ругательница, — подумал он, — и мне и всему аулу легче бы стало!»

Вернулся он домой и говорит:

— Какую глубокую яму я нашел!

А жена в ответ:

— Врешь, никакой ямы ты не видал!

А муж будто не слышит.

— В этой яме, — говорит, — много золота. Приготовь мне мешки и веревки. Я завтра пойду, золото достану.

— Нет, — кричит жена, — не пущу тебя! Всем известно, какой ты осел. Пойти-то ты пойдешь, да мало принесешь. Нет уж, лучше я сама пойду, все золото из ямы достану!

На другой день рано утром разбудила она мужа и приказала вести себя к яме. Муж идет впереди, несет мешки да веревки, а жена идет сзади, подгоняет да ругает его:

— Иди, иди быстрее! Вон у тебя и ноги не гнутся! Никуда ты не годен! Надо из ямы золото выгрести, а тебя в эту яму бросить!

Так до самого леса и ругала.

Пришли они в лес, к яме. Муж стал обвязываться веревками, будто хочет в яму спуститься.

— Сейчас, — говорит, — я в яму спущусь, а ты на краю сиди, как можно крепче веревку держи. Когда дерну веревку, знай, что нужно меня тянуть наверх.

А жена, как всегда, в спор:

— Так я и буду на краю сидеть да тебя дожидаться! Очень мне это нужно! Обмотай меня веревкой да спусти в яму. Сама буду золото в мешки насыпать! А ты жди меня, никуда не отходи!

А бедному человеку только того и надо. Обмотал он злую женщину веревкой и стал спускать в яму.

Спустил поглубже да и выпустил веревку из рук:

— Пусть живет в яме с чертями, если с людьми жить не может!

Пошел он домой веселый, радостный: избавился наконец от брани, от ругани, от криков. Не будет теперь жена его изводить, криками оглушать да в бока кулаками тыкать.

Прожил он дома день, другой, прожил неделю, а на сердце у него неспокойно. Решил он пойти в лес к яме, узнать, что сталось с его женой.

Подошел он к яме и слышит: несутся из ямы крики, ругань, проклятья, стоны.

Склонился человек над ямой, стал прислушиваться — кричит да ругается его жена, а стонет да охает кто-то другой. Кто бы это?

Крикнул человек в яму:

— Эй, кто там охает?

И раздались из ямы два голоса. Один кричит:

— Пошел прочь, осел, не твое дело!

А другой жалобно просит:

— Помоги мне, добрый человек! Вытащи меня из этой ямы. Я чудовище. Здесь меня совсем замучила злая женщина. Погибаю я!

— Отчего не помочь? — отвечает человек. — Помогу тебе, спасу, только дай клятву, что не обидишь меня.

— Что ты, что ты! Не только не обижу, а любую твою просьбу исполню, все, что прикажешь, для тебя сделаю. Только вытащи скорее!

Сжалился человек над чудовищем, спустил в яму длинную, толстую веревку. Чудовище ухватилось за нее когтями и крикнуло:

— Тащи!

Стал человек вытаскивать чудовище, а злая женщина схватила его за хвост и хотела вместе с ним из ямы выбраться, да чудовище хвостом тряхнуло и сбросило ее.

Вытащил человек чудовище из ямы. Легло оно на траву, никак отдышаться не может.

— Было я, — говорит, — во много раз больше, да злая женщина так меня изводила, так мучила, что сморщилось я, исхудало, во много раз уменьшилось. Как еще живо осталось, не знаю!

— Не очень ты сильно, — говорит человек, — если за неделю так извелось. Видно, я покрепче тебя, если много лет терпел!

Отдохнуло, отдышалось наконец чудовище и говорит:

— Ну, добрый человек, прощай и помни: выполню три твои просьбы. Все, что попросишь, мигом исполню. Хочешь золота — будет у тебя золото, хочешь стать царем — будешь царем. Ни в чем тебе возражения не будет. А если вздумаешь в четвертый раз о чем попросить, худо тебе будет: съем я тебя и не пожалею!

Сказало это чудовище и исчезло, будто его и не было. А человек в свой аул пошел.

Немного времени прошло, услышал этот человек недобрые вести: легло какое-то страшное чудовище около одного аула, никого в аул не впускает, никого из аула не выпускает. Мало того: каждый день кого-нибудь хватает и пожирает. Мучаются жители аула, а что делать, не знают.

«Уж не то ли чудовище, которое я из ямы вытащил? — подумал человек. — Ну, так оно обещало три мои просьбы выполнить. Попрошу его, чтобы оставило людей в покое».

Сел на коня и поскакал в тот аул.

Прискакал и видит: так и есть, лежит возле аула то самое чудовище, которому он помог из ямы выбраться.

Подъехал человек к чудовищу и говорит:

— Помнишь, как я тебя из ямы вытащил, от злой женщины спас?

— Помню! — отвечает чудовище.

— А помнишь, как ты обещало три мои просьбы выполнить?

— И это помню!

— Ну, так вот и сделай сейчас первое доброе дело: уйди от этого аула, не мучай людей!

— Ладно, — отвечает чудовище, — исполню твою просьбу, уйду! — И тут же пропало.

Стали жители аула благодарить доброго человека.

— Без тебя, — говорят, — мы совсем пропали бы. Проси у нас, чего хочешь, — все тебе дадим!

— Ничего мне не надо, — отвечает человек, — у меня все есть.

Весть о том, что один человек властен над чудовищем, разнеслась далеко по всем аулам. Все об этом говорили и дивились.

Немного времени прошло, явились к этому доброму человеку люди из дальнего аула, стали просить:

— Помоги нам в беде: легло страшное чудовище у реки, закрыло воду и никого к ней не подпускает. Негде нам воды взять — ни напиться, ни умыться, ни скот напоить.

— Хорошо, — говорит человек, — помогу вам.

Поскакал он поспешно в тот аул. Подошел к чудовищу и спрашивает:

— Помнишь ли ты, как я тебя из ямы вытащил, спас тебя?

— Помню! — отвечает чудовище.

— А помнишь, как ты обещало для меня три добрых дела сделать?

— Как не помнить — помню! Говори, что тебе еще нужно?

— Сделай теперь второе доброе дело: открой воду!

— Ладно, — отвечает чудовище, — пусть и на этот раз будет по-твоему! — И в тот же миг исчезло.

Освободилась река, побежала вода. Поднялся радостный крик и смех. Высыпали на берег все жители аула, прибежали туда же лошади, коровы, овцы — все пьют воду, радуются.

Стали жители аула предлагать человеку и золото, и богатые подарки, и коней, а он не берет:

— Не надо мне ваших подарков, у меня и без того все есть!

Попрощался и уехал.

Немного времени прошло, и в третий раз пришли к нему люди и опять стали просить, чтобы избавил он их от чудовища, которое у них посевы портило, мяло да вытаптывало.

И в этот раз не стало чудовище спорить — все сделало, только перед уходом зашипело и сказало человеку:

— Ну, вот и исполнены твои три просьбы, как я тебе обещало. Смотри не вздумай меня еще о чем-нибудь просить — живьем тебя проглочу!

Неизвестно, сколько времени прошло, снова дошли до того человека слухи, что чудовище в другой аул перебралось. И не только слухи дошли — сами жители того аула к нему явились, просят, чтобы помог он им.

— Не послушается меня больше чудовище, — говорит человек, — не уйдет, да еще и меня проглотит, если приду к нему.

А люди от него не отстают, упрашивают его:

— Если нас не жалеешь, то хоть маленьких детей наших пожалей!

«Э, — думает человек, — не два раза умирать — один. Или что-нибудь придумаю, чтобы совсем с ним разделаться, или сам пропадут.

Приходит к чудовищу. Не успел еще и слова вымолвить, как чудовище надулось, зашипело, выпустило когти, стало острыми зубами щелкать, длинным хвостом по земле бить. Так бьет, что камни в песок рассыпаются.

— Я, — шипит, — предупреждало тебя, чтобы ты ко мне больше трех раз со своими просьбами не являлся. А ты не послушался и в четвертый раз пришел? Ну, так пеняй на себя — сейчас конец тебе! Проглочу тебя!

Засмеялся человек и говорит:

— Глупое ты чудовище! Да разве я пришел просить тебя о чем-нибудь? Ни о чем я тебя просить не буду. Я только хочу сказать, что тебе беда грозит.

— Какая беда?

— Помнишь ли ты злую женщину, которая тебе в яме житья не давала?

— Как не помнить — помню!

— Ну так вот, она выбралась из ямы, бегает всюду, тебя разыскивает и кричит: «Подайте мне его, я с ним расправлюсь, я ему хвост оторву!» Говорят, она уже недалеко: вот-вот в этот аул прибежит.

Испугалось чудовище, всполошилось:

— Ну, — говорит, — если она из своей ямы выбралась, надо мне поскорее убегать да прятаться!

Поднялось чудовище, закружилось и пропало. Так с того дня никто больше его и не видал, никто больше о нем и не слыхал.

Заза, красная коровушка _{Дагестанская сказка}

То ли было, то ли не было, — жила, говорят, в одном селении женщина с родной дочерью и с падчерицей.

Дочь свою она работой не томила, сладкими чуреками кормила. А падчерице черствую корку да соли щепотку даст и на целый день в поле пасти корову пошлет.

Корова у них была красная. Звали ее Заза. Девушка корову на солнышке привяжет, коркой соленой угостит, а сама сидит голодная до вечера.

Вот однажды и говорит Заза, красная корова:

— Иди сюда, добрая, иди сюда, милая, попей из моих рогов!

Наклонила Заза голову, и напилась девушка из правого рога меду, из левого — масла.

Так у них и повелось: отдаст девушка корове соленую корочку, а сама меду и масла напьется.

А мачеха падчерицу не только корову пасти посылала, но еще и козью шерсть чесать заставляла.

Сидит как-то девушка в поле, корову пасет, козью шерсть чешет. Откуда ни возьмись, налетел черный вихрь и унес у девушки всю шерсть. Заплакала бедняжка, побежала к мачехе:

— Матушка, матушка, что делать? Ветер унес нашу шерсть!

Избила мачеха сиротку и велела сейчас же найти шерсть:

— Если не найдешь, убью тебя, не оставлю в живых!

Вернулась девушка в поле, спрашивает:

— Что делать мне, Заза, красная коровушка?

— Не плачь! — отвечает красная корова. — Научу тебя, как найти шерсть… утри слезы и слушай. Пойдешь ты во-о-н по той дороге. Будут лежать на твоем пути широкие поля, увидишь ты на тех полях людей. Будут они убирать свой урожай — красные кораллы. Поклонись, скажи так: «Да будет добро вам и вашему урожаю! Не насыплете ли мне лопатку зерна? Не покажете ли, где живет хозяйка ветров Чассажей?» Они пошлют тебя на второй ток, где убирают червонное золото. И у этих людей спросишь о том же. Отсюда пошлют тебя на третий ток. Там будут убирать крупный жемчуг. Ты и этим людям поклонись и о том же попроси. Они покажут тебе дорогу…

Как пойдешь ты по той дороге, увидишь собак, перед ними будет лежать сено, и лошадей, перед ними будут кости… Дай собакам кости, а лошадям — сено, пожалей их, скажи: «Ах, бедняжки!», и они пропустят тебя.

Дальше будет на твоем пути быстрая река. Отпей из нее глоток воды, похвали: «О, сладка вода!» — и река откроет тебе дорогу. За этой быстрой рекой стоит дом Чассажей.

Распахнешь ты дверь, взойдешь по лестнице, крикнешь: «Мать ветров Чассажей, сжалься, отдай мне шерсть, не то мачеха убьет меня!»

Чассажей ответит: «Подойди поближе, я ничего не слышу!» Ты не бойся, подойди, а она скажет: «Перевороши-ка все в моем доме!» Тогда ты дом побели, белье постирай и все прибери…

Понравится это Чассажей, и она велит тебе: «Вырви мои косы и разорви на мне одежду!» Но ты не слушай ее. Одежду почини, а ее самое искупай, косы ей расчеши и в постель уложи.

Когда она уснет, ты беги от нее, не оглядывайся, не то Чассажей заставит тебя вечно жить в ее доме.

Поблагодарила девушка Зазу и отправилась в путь, увидела она широкие поля и нашла ток, на котором убирали люди красные кораллы.

— Да будет добро вам и вашему урожаю! — молвила девушка. — Не дадите ли и мне лопатку зерна? Не покажете ли дорогу к хозяйке ветров Чассажей?

Насыпали те люди девушке в хурджун[28] лопатку красных кораллов и послали ее на второй ток, где убирали червонное золото.

— Да будет благо вам и вашему урожаю! — сказала девушка. — Не дадите ли и мне лопатку зерна? Не покажете ли дорогу к хозяйке ветров Чассажей?

Насыпали они девушке в хурджун лопатку червонного золота и послали ее на третий ток, где убирали крупный жемчуг.

— Да будет счастье вам и вашему урожаю! — воскликнула девушка. — Не подарите ли и мне лопатку зерна? Не покажете ли дорогу к хозяйке ветров Чассажей?

Насыпали они девушке в хурджун лопатку крупного жемчуга и сказали:

— Иди спроси вон у тех лошадей и собак!

Пошла девушка и видит: перед собаками лежит сено, перед лошадьми лежат кости. Дала она сено лошадям, кости бросила собакам, да еще пожалела их при этом, сказала: «Ах, бедняжки!» А они пропустили ее и показали дорогу дальше.

Попалась девушке на пути быстрая река. Отпила она из нее глоток воды, похвалила: «О, сладкая вода!» — и речка остановила свой бег, раздвинулась и пропустила девушку.

Пришла девушка к дому Чассажей, распахнула дверь, поднялась по лестнице и позвала:

— Мать ветров Чассажей, сжалься! Отдай мне шерсть, не то мачеха убьет меня!

— Я плохо слышу! — крикнула Чассажей в ответ. — Подойди поближе!

Девушка подошла, и Чассажей велела:

— Перевороши все сверху донизу в моем доме!

— Хорошо, — сказала девушка.

А сама принесла воды, дом побелила, белье постирала, все перемыла, по местам расставила…

— Ну, теперь вырви мои косы и разорви на мне одежду! — приказала Чассажей. И девушка починила одежду Чассажей, а ее самое искупала, косы ей расчесала и в постель уложила.

Очень понравилось это хозяйке ветров.

— Иди ко мне, моя доченька! — позвала она, полила на голову девушки воду из кувшина, и стали косы у девушки золотыми…

Несколько дней не отпускала хозяйка ветров свою гостью. А та тосковала по родным местам, по своей красной коровушке.

Чтобы не ушла девушка потихоньку, Чассажей прятала от нее шерсть под подушку. Все же улучила сиротка час, когда уснула Чассажей крепче обычного, вытащила из-под подушки шерсть и убежала.

Проснулась хозяйка ветров. Смотрит: девушки нет. Пустилась старуха в погоню, кричит:

— Эй, мутная река, не пускай!

— Эй, лошади, эй, собаки, поймайте!

— Эй, люди на токах, чтоб вам добра не было, задержите!

Добежала девушка до быстрой реки, расступилась река, пропустила ее да еще подарила ей башмаки с золотыми каблучками. Башмаки те были диковинные: и на носке правого, и на носке левого нарисованы девушкины портреты.

Взяла девушка башмаки, поблагодарила речку и побежала дальше.

— Да будет вам на пользу еда! — пожелала она лошадям, что ели сено, и собакам, что грызли кости.

А они приласкались к ней и пропустили ее.

Прибежала девушка на третий ток, и на второй ток, и на первый ток. Везде желала она людям счастья, и люди пропускали ее, желали доброго пути.

Рассердилась, разъярилась хозяйка ветров Чассажей:

— Эй, речка! Эй, лошади и собаки! Эй, люди на токах! Как вы смели ослушаться меня!

И речка сказала ей:

— Ты называешь меня мутной, а девушка сказала, что я сладкая…

Собаки и лошади ответили ей:

— Кости ты бросаешь лошадям, а сено даешь собакам… Мы умирали от голода, а девушка накормила нас…

Люди же сказали так:

— Никогда, никогда не желала ты нам добра! А ласковая девушка пожелала нам счастья… Как же нам не пропустить ее?

И вернулась хозяйка ветров Чассажей к себе ни с чем.

Ну и пусть возвращается! А мы расскажем о девушке… Прибежала сирота домой, обняла свою красную коровушку.

— Здравствуй, милая коровушка! Вот тебе кораллы и золото, жемчуг и башмачки с моими портретами! Спрячь все это получше…

Рассказала сирота Зазе обо всем, что видела. Потом пошла к мачехе и отдала ей шерсть.

Пошло у них все по-старому. Пасет падчерица в поле Зазу, красную корову, да козью шерсть чешет, а мачехина дочь дома бездельничает.

Но вот однажды спросила мачеха у падчерицы:

— Почему ты так низко платок надвигаешь?

— Голова у меня болит, матушка.

— Ну-ка, дай посмотрю! — закричала мачеха и сорвала платок.

Как увидела мачеха золотые девушкины косы, затряслась от зависти. Пристала она к сиротке:

— расскажи, расскажи, откуда у тебя золотые косы?

Делать нечего — так она сердилась, так бранилась! — пришлось девушке сказать:

— Мать ветров Чассажей дала мне золотые косы…

— Кто научил тебя пойти к Чассажей? — спросила мачеха.

— Заза, красная коровушка.

Ни слова не промолвила мачеха. Поспешила она домой, привела в поле дочь. Велела ей корову пасти и заодно козью шерсть чесать.

Откуда ни возьмись, налетел черный вихрь и унес всю шерсть. Приказала мачехина дочка:

— Говори, красная корова, как мне шерсть вернуть!

Рассказала ей Заза все, что и сиротке рассказывала. Побежала мачехина дочка к хозяйке ветров Чассажей.

Увидела она широкие поля и нашла ток, на котором убирали люди красные кораллы.

— Да не будет добра ни вам, ни вашему урожаю! — закричала она. — Насыпьте-ка мне поживей лопату зерна и покажите дорогу к хозяйке ветров!

— Это что за невежа такая? — удивились люди.

Посадили ее на лопату и бросили на второй ток, где убирали люди червонное золото.

— Да не будет радости ни вам, ни вашему урожаю! — заорала мачехина дочка. — Дайте-ка мне побыстрей лопату зерна и покажите дорогу к хозяйке ветров!

Рассердились люди. Посадили ее на лопату, бросили на третий ток, где убирали крупный жемчуг.

— Да не будет счастья ни вам, ни вашему урожаю! — завопила мачехина дочка. — Насыпьте мне поскорее лопату зерна и покажите дорогу к хозяйке ветров!

Эти рассердились крепче всех. Надавали тумаков дочке и бросили ее на лопате к лошадям и собакам.

А она и тут все напутала. Взяла у лошадей сено — кинула собакам. Взяла у собак кости — швырнула лошадям.

— Чтоб вам подавиться! — говорит.

Искусали ее собаки. Лошади копытами избили. Но все же вырвалась она от них и пришла на берег быстрой реки.

Отпила мачехина дочка из реки глоток воды, сплюнула: «Тьфу! Грязная вода!..»

Рассердилась речка, зашумела, преградила ей путь.

Перебралась мачехина дочка кое-как на тот берег и пришла, наконец, вся в синяках, к дому хозяйки ветров Чассажей.

Распахнула она дверь, поднялась по лестнице и крикнула:

— Пусть будет черной твоя кончина, Чассажей! Отдай шерсть, а то моя матушка бранится!

— Не слышу! — крикнула Чассажей в ответ. — Подойди поближе!

Подошла мачехина дочка, и Чассажей сказала:

— Перевороши все сверху донизу в моем доме!

— Ладно, переворошу, — буркнула мачехина дочка. Все перебила, все разорвала, все вверх дном перевернула…

Не стала Чассажей ее бранить, только посмотрела хмуро.

— Теперь вырви мои косы и разорви одежду! — приказала она.

И мачехина дочка набросилась на нее: косы ей повыдергала, платье на ней в клочья изорвала…

Потемнела хозяйка ветров от гнева.

— Получай от меня награду! — сказала она. Полила девушке на лицо воды из кувшина, и покрылось у той все лицо бородавками. — А теперь забирай свою шерсть и уходи!

Долго ли, коротко ли шла мачехина дочка, говорить не станем… Вернулась она все же домой.

Увидела мать свою любимицу всю в бородавках, чуть ума не лишилась от горя.

Думала она, думала, что делать, и надумала со зла зарезать Зазу, красную корову.

— Твоя мачеха хочет погубить меня, — сказала красная корова падчерице. — Когда меня зарежут, собери мои косточки, зарой их в саду под яблоней.

Зарезала мачеха Зазу, красную корову. Мясо ее сварили и съели, а косточки падчерица собрала и зарыла в саду под яблоней.

С тех пор совсем не стало сироте покоя.

— Ты все хорошеешь, а моя дочь дурнеет, — бранилась мачеха и колотила падчерицу.

Пошла однажды девушка в сад, села под яблоней и заплакала с горя.

— Не плачь, добрая. Не плачь, милая! — откликнулись коровьи косточки. — Скажи, чего тебе хочется?

А в тот день была веселая свадьба в соседнем ауле. Девушке очень хотелось побывать на той свадьбе.

— Дай мне, коровушка, красивое платье и мои башмаки, — попросила она.

Тотчас появились перед ней красивое платье и башмаки с портретами. Нарядилась девушка и пошла на свадьбу.

Стала переправляться она через ручей. Прыгала с камня на камень, уронила один башмачок, и вода унесла его. Пришлось бедняжке вернуться домой — так и не поплясала она на свадьбе…

А в это время молодой хан ловил в ручье форель. Вдруг поймал он башмачок с золотым каблуком и увидел на носке башмачка портрет прекрасной девушки с золотыми косами.

Больше всего на свете захотелось хану найти хозяйку этого башмачка. Полюбил он её с первого взгляда.

Многим красивым девушкам той страны примерял хан башмачок, но никому он не пришелся впору.

Наконец приехал хан со своими слугами в то селение, где жила мачеха с дочерью и падчерицей… Побывал он во всех домах. Дошла очередь и до мачехиного дома. Только вошел юноша в дом, как увидел девушку, которую так долго искал… Надел он ей на ногу башмачок. Башмачок пришелся как раз впору.

Обрадовался хан, попросил мачеху отдать ему девушку в жены.

Затаила хитрая женщина свою зависть и злобу, сделала вид, что с радостью соглашается.

— Прошу вас, высокий гость, — сказала она с поклоном, — возвращайтесь в дом вашего отца! Мне ведь надо хорошенько снарядить невесту, а потом я сама привезу ее к вам.

Так и сделали… Откуда же мог юноша знать о ее черных думах? Уехал хан со своей свитой, а мачеха стала хлопотать, будто бы собирать падчерицу в дорогу.

Вот наконец отправились они в путь. Мачеха велела девушке завязать в узелок золотые башмачки, а с собой она ничего не взяла, только кусок соленого хлеба.

Дорога была дальняя, места пустынные, а день знойный. Девушка утомилась и захотела есть.

— Дай мне поесть, матушка! — сказала она.

— У меня нет ничего, кроме хлеба, — ответила мачеха и дала ей соленую корку.

Съела девушка соленый хлеб. Начала мучить ее жажда.

— Ох, как хочется пить! Хоть бы глоточек воды, матушка!

— Потерпи, — ответила мачеха, — скоро будет колодец с чистой, прохладной водой. Тогда напьешься вдоволь.

Колодец и впрямь был неподалеку. Положила девушка наземь свой узелок с золотыми башмачками, побежала напиться. Но едва нагнулась она над колодцем, как злая мачеха подкралась сзади и столкнула ее в воду.

Схватила мачеха башмачки и побежала домой. Нарядила она свою дочь в самое лучшее платье, закрыла ей лицо шелковым покрывалом, посадила на белую лошадь и повезла к молодому хану.

Приняли их в ханском дворце с почетом, справили пышную свадьбу. А когда кончился пир, откинул новобрачный покрывало с лица молодой жены и увидел ее бородавки. Только делать было уже нечего: свадьба-то была сыграна!

— Это не моя любимая! — воскликнул хан в отчаянии. — Меня обманули!

— Это твои собственные глаза обманывают тебя, уважаемый зять! — закричала мачеха. — у меня только одна эта красавица дочь и есть. А если ты сомневаешься, вот башмаки с ее портретами. Смотри.

Смутился молодой хан. «Может, тут колдовство? Может, и впрямь глаза меня обманывают?» — подумал он.

А пока во дворце свадьбу справляли, к тому колодцу, куда бросила мачеха свою падчерицу, подошли купцы с караванами. Остановились они у колодца отдохнуть.

Опустил один из них в колодец кувшин на длинной веревке и стал тянуть. Но кувшин оказался таким тяжелым, что одному не вытянуть… Кликнул купец на помощь товарищей, и вытащили они вместе с кувшином девушку.

Поблагодарила девушка купцов и попросила их:

— Когда я выскажу вслух свое желание, ответьте мне, добрые люди: «Да сбудется!..»

Купцы охотно обещали выполнить ее просьбу. Девушка крикнула:

— Я хочу стать горлинкой!

— Да сбудется! — ответили купцы и увидели, что девушки нет, — исчезла! Превратилась она в белую горлинку, вспорхнула и улетела.

Подивились купцы такому чуду и пошли дальше своей дорогой, а горлинка прилетела в ханский сад и села на миндальное дерево.

— Садовник, садовник! — заворковала она. — Пусть увянет это дерево, как я увядаю… Передай мой привет молодому хану!

Улетела горлинка, а миндальное дерево тотчас увяло.

С тех пор каждый день на утренней заре прилетала горлинка в сад, каждый раз садилась на новое дерево и ворковала:

— Садовник, садовник! Пусть увянет это дерево, как я увядаю! Передай мой привет молодому хану!

Пришел однажды хан в свой сад и увидел: вянут лучшие деревья — айва и миндаль, инжир и гранат, персики и груши…

Разгневался он на садовника:

— Ты совсем запустил мой сад, бессовестный человек! Пропадают лучшие деревья!

— Помилуй, хан! — взмолился садовник. — Нет тут моей вины. Каждое утро прилетает в сад горлинка, выбирает самое лучшее дерево и садится на него. И только она проворкует: «Пусть увянет это дерево, как я увядаю! Передай мой привет молодому хану!» — дерево начинает сохнуть.

Тогда велел хан поймать горлинку.

Раскинул садовник сети, и на другой день на заре поймал хан белую горлинку. Едва коснулся он ее руками, как превратилась горлинка в красавицу девушку с золотыми косами. Хан сразу узнал в ней свою невесту.

— Значит, вот как обманула меня твоя злая мачеха! — воскликнул хан. — Пойдем же, пойдем во дворец! Там ты расскажешь мне все!

— Сто лет жизни тебе, мой повелитель, — поклонилась девушка. — Но о чем я буду рассказывать? О том, что глаза видели, или о том, что уши слышали?

— Виденное глазом во сто раз ценней, чем слышанное ухом, — ответил молодой хан. — Ты расскажешь о том, что видела и испытала…

— Хорошо, мой повелитель! Но когда я буду рассказывать, пусть слушает меня моя мачеха со своей дочерью. И пока я не кончу, никто не должен выходить из дворца.

Закрыла девушка лицо покрывалом. Пошли они во дворец. Послал хан слугу разбудить злую мачеху с ее дочерью и привести к нему, а потом отдал страже приказ: не выпускать никого из дворцовых покоев.

Пришли мать с дочкой, и начала девушка свой рассказ. Она поведала о том, как мучила ее злая мачеха, как бросила в колодец.

Едва начала девушка говорить, задрожала, побледнела мачеха и стала потихоньку вместе с дочкой пробираться к дверям.

Но у дверей стояла стража, а молодой хан грозно приказал им оставаться на месте.

— За вашу жестокость, за то, что вы обманули меня, вас надо бы казнить, — сказал им хан, когда девушка кончила свой рассказ. — Но я нашел свою любимую. Вот она! — И хан откинул с лица девушки покрывало. — Я не хочу омрачать самый счастливый день моей жизни. Отдайте моей невесте ее башмачки, уходите из моей страны и больше на глаза не попадайтесь!

Выгнали злую мачеху и ее дочь с позором из той страны.

А девушка попросила хана поехать с ней в ее родные места. Там она взяла свое золото, и кораллы, и жемчуг. Все сберегла для нее Заза, красная коровушка…

И вот женился наконец молодой хан на своей любимой.

Справили они веселую свадьбу. Играли там семь зурначей. Били там в семь барабанов. Пили там, пока все бочки не опустели, ели там, пока все котлы не опустели. Плясали там, пока ноги ходили, песни пели, пока голос не потеряли.

Словом, все, что положено добрым людям сделать, — сделали! Я на их свадьбе гулял и до сих пор о том забыть не могу!

Сосруко _{Кабардинская сказка}

Если приедешь в кабардинскую степь, встань ранним утром и жди, когда солнце сгонит туманы с горных хребтов. Тогда увидишь ты прямо перед собой черные холмы, а за ними белые вершины, похожие на куски колотого сахара. Посмотри вон на ту, с зазубренными краями. Снег, что покрывает ее, спускается по откосам длинными языками. Это ледники, не тающие даже в самое жаркое лето. Самый левый из них изогнулся дугой. Сначала он широкий, потом становится уже, потом лежит чуть заметной полоской и у большой серой скалы пропадает совсем. Это и есть та самая скала, на которой много-много веков тому назад стояла башня богатырши и ворожеи Сатаней. Если тебе не скучно, послушай, что рассказывают о ней и ее сыне старые люди.

В одну бурную весеннюю ночь Сатаней заперлась в верхней комнате своей башни и велела никого не пускать к себе. В эту ночь она должна была родить сына. Но она хотела, чтобы сын ее был сильнее всех богатырей ее рода, а для этого нужно было много потрудиться: надо было заклясть ветер, чтобы дал он ногам ребенка легкость и быстроту; заклясть каменные горы, чтобы дали они телу крепость; заклясть молнию, чтобы руки разили врага с такой же силой, с какой молния дробит утесы и камни. Оставшись одна, Сатаней начала заклинания.

Сначала она отворила окно и долго произносила непонятные и очень страшные слова. Потом подняла передний край юбки и крикнула ветру:

— Слушай, ветер! Если ты не исполнишь моего желания, я соберу тебя вот сюда, в подол моей юбки, завяжу юбку веревочкой, и будешь ты там лежать, как в мешке, и не сможешь летать по земле.

Ветер испугался и прошумел:

— Приказывай — я все исполню!

Сатаней сказала:

— Когда родится у меня сын, вдунь в него твою легкость и быстроту.

Потом Сатаней обратилась к темной туче, закрывавшей все небо, наговорила еще больше страшных слов и крикнула молнии:

— Слушай, молния! Если ты не исполнишь моего желания, я посажу тебя вон в ту кринку из-под творога, накрою кринку доской и никуда оттуда не выпущу.

Молния испугалась, золотой змейкой подлетела к Сатаней и прошептала:

— Приказывай — я все исполню!

Сатаней сказала:

— Дай рукам моего сына твою силу.

Потом Сатаней обернулась к горам, наговорила еще больше страшных слов и крикнула:

— Слушайте, горы! Если вы не исполните моего желания, я соберу всех вас в лукошко, пойду к морю и брошу вас на самое дно.

Горы видели, как настращала Сатаней ветер и молнию, и потому очень испугались и тысячами голосов рявкнули:

— Приказывай — мы все исполним!

Сатаней сказала:

— Сделайте голову, плечи, руки, туловище и ноги моего сына такими же крепкими, как железная руда, что лежит в ваших недрах.

На рассвете родился у Сатаней сын, и назвала она его Сосруко. Ветер, молния и горы исполнили ее приказ, и стал Сосруко таким богатырем, каких не бывало еще среди великанов-нартов[29]. Одно только было плохо: когда Сатаней говорила с горами, она упомянула о всех членах тела, а о коленях сказать забыла. И потому все тело Сосруко было как железное, и не рубила его шашка и не кололо копье, а колени были из обыкновенных костей и покрыты обыкновенным мясом. Любой ребенок легко мог раздробить их камнем. Сатаней заметила свою ошибку, но исправлять ее было уже поздно: страшные слова можно говорить только раз, потому что когда их повторяешь, им не верят.

Когда Сосруко вырос, он стал могучим охотником. Мелкую дичь он не бил, не трогал ни зайца, ни тетерева, ни куропатку, ни утку. Он считал, что подстрелить их — все равно, что раздавить муху. Волков убивал только тогда, когда заставал их около стада. На медведей ходил без оружия и голыми руками заламывал их насмерть. А если охотился на кабана, то хватал его за клыки и отвертывал ему голову, как курице. И убитую дичь никогда не ел Сосруко, а отдавал ее беднякам, которым нечего было есть.

Поэтому все лесные твари любили Сосруко и говорили о нем:

— Сосруко человек без хитростей. Не стрелой, не копьем, не сетью одолевает он нас, а своей богатырской силой. Он живет по нашему звериному закону, и, если бы не был он человеком, был бы он царем среди зверей.

Если шел Сосруко охотиться, кричал он на весь лес:

— Иду на зверей войной, хочу померяться с ними силой!

Тогда звери знали, что дело плохо, и разбегались кто куда.

Но если ничего не говорил Сосруко, знали звери, что не тронет их богатырь. Тогда подходила к нему медведица, подводила своих медвежат и рассказывала, как ведет себя ее потомство. Подходили волки, жаловались, что не стало зайцев, и уверяли что в старину жилось лучше. С ветки соскакивала белка, садилась Сосруко на плечо и сплетничала, сколько яиц положила кукушка в чужие гнезда. Приползал из болота уж, обвивал ногу Сосруко и докладывал, сколько лягушек съел он сегодня за обедом.

Так узнавал Сосруко все лесные новости, но держал язык за зубами и не выдавал звериных секретов людям.

Однажды, когда Сосруко отдыхал в тени большого дуба, подскочила к нему сорока и рассказала, что на большую поляну в лесу прибежал необыкновенный конь.

— Этот конь больше всех, каких я видела, и бегает так, что перегоняет любую тучу. Если ты с ним познакомишься, вы, наверное, подружитесь.

Сосруко пошел на поляну, отыскал коня и увидел, что он действительно таков, как рассказывала сорока.

— Давай подружимся, — сказал Сосруко. — Ты будешь возить меня, куда мне надо, а я буду давать тебе столько овса и ячменя, сколько захочешь.

— Ну что ж, — согласился конь, — я буду носить тебя по горам и долинам быстрее, чем летает ласточка, и легче, чем орел носит мышь. Знай только одно: я не могу бегать по острым камням, и потому, когда ездишь на мне, остерегайся каменистых тропинок.

С тех пор, как Сосруко нашел себе коня, стал он разъезжать по всей стране, и имя его узнали далеко за пределами его родины. Где бы он ни показывался, его угощали белым пенистым пивом, а коня его — ячменем, потому что Сосруко никому никогда не причинял зла и всегда привозил в подарок много дичи.

Сосруко не жил у матери своей Сатаней. Тесно и скучно было ему в ее башне, и больше трех дней не мог он у нее пробыть.

Однажды Сатаней сказала ему:

— Слушай, Сосруко! Отец твой давно умер, и уже некому отбивать у ногайцев и кабардинцев табуны и стада и пригонять их в мой замок. Своими заклинаниями я сделала тебя сильнее всех нартов. Тебе уж шестнадцать лет, пора бы тебе ездить в лихие набеги.

— Но у тебя и так много скота, — возразил Сосруко. — разве баранов и быков, что пасутся на твоих пастбищах, не хватает тебе для еды?

— Мне надо их еще больше, — отвечала Сатаней. — Мне надо их так много, чтобы все люди в нашей стране говорили: «Нет никого богаче Сатаней».

— Ничего ты не понимаешь, мать, — сказал Сосруко. — Медведь заламывает телку, когда ему хочется есть. Волк режет овцу, когда он голоден. Никто из зверей не зарится на то, чего им не надо. Как же ты хочешь, чтобы я был хуже зверей?

Сатаней поссорилась с сыном, и Сосруко перестал к ней ездить. Не водил он дружбы и со своими сородичами, нартами. Когда он проезжал мимо их селений, они иногда зазывали его к себе и спрашивали:

— Отчего ты не любишь нашего белого сано[30], Сосруко?

— Оттого, что вода в родниках вкуснее вашего сано.

— Отчего ты не ездишь с нами в набеги?

— Оттого, что вы нападаете на маленьких людей, которых вы можете раздавить одним пальцем. А это совсем не забавно. Если бы медведь стал бороться с зайцем, его бы все в лесу засмеяли.

Невзлюбили нарты Сосруко и перестали звать к себе.

Однажды Сосруко заехал далеко в горы и остановился в маленьком селении. Узнав о его приезде, жители сбежались к нему и рассказали, какая с ними стряслась беда. В окрестностях появился черный всадник — на черном коне, в черной бурке и с черным лицом, и ростом он выше самых высоких дубов. Днем его не видит никто. А ночью он разъезжает по тропинкам и дорогам, грабит прохожих, угоняет табуны и всех окрестных жителей разорил дочиста. Никто из простых людей не может его одолеть, и, если не вступится Сосруко, погибнут все, кто здесь живет. Пожалел Сосруко жителей и решил сразиться с черным всадником.

На другой вечер Сосруко сел на коня и поехал по дороге. Не успел он проехать и ста шагов, как в лесной чаще раздался крик совы. Сова, вещая птица, кричала Сосруко:

— Я знаю, куда ты едешь, и знаю черного всадника. Это — нарт Тотреш, сын ведьмы и летучей мыши. Днем он прячется в своей башне, что стоит в далеком ущелье, а ночью ездит и грабит людей. Он одолевает всех, на кого падает его тень. Когда будешь с ним сражаться, становись так, чтобы освещала тебя луна, тогда и победишь его.

Когда луна поднялась уже до половины неба, увидел Сосруко черного всадника. Черен был его конь, черно было его лицо, черны были его руки, и стлалась за ним по земле, словно крыло летучей мыши, черная его тень. И там, где падала она, листья переставали шевелиться, мухи-светлячки переставали светиться, ползучие гады замирали на месте, ночные птицы валились на землю, точно подрезали у них крылья. Стегнул своего коня Сосруко и помчался на черного всадника.

Метнулся всадник вправо, так, чтобы бросить свою тень на Сосруко, но Сосруко быстро повернул коня, подставил лицо свое луне и могучим ударом меча раздробил щит великана. Направил всадник свое копье в его грудь, но Сосруко отбил копье в сторону, ударил по левой руке всадника, и повисла она, как плеть. Всадник повернул коня против луны и поскакал по дороге. Он надеялся, что Сосруко погонится прямо за ним и попадет в его тень. Не удалась и эта хитрость. Сосруко направил своего коня влево, а потом в три прыжка поровнялся с врагом и пронзил его копьем. Замертво упал Тотреш. А конь его, оставшийся без хозяина, побежал к дому.

Сосруко не отставал от коня ни на шаг. Потайной тропинкой проник он в ущелье, где стояла башня Тотреша, и нашел там множество лошадей, коров и баранов, награбленных Тотрешем в соседних селениях.

Сосруко пригнал все стадо в тот аул, в котором дали ему приют. Люди хвалили его и говорили:

— Сильнее Сосруко и щедрее Сосруко нет человека на земле.

Родственники Тотреша, узнав о его смерти, решили отомстить убийце. Много раз подстерегали они его в лесах и на дорогах, но сила рук и добрый конь выручали Сосруко. Всех нападавших на него нартов он убивал, а табуны их угонял и раздавал жителям аула, ничего не оставляя себе. Наконец нарты перестали нападать на него и решили погубить его с помощью одноглазого великана Иныжа.

Великан Иныж был больше всех великанов, и даже Сосруко не мог бы справиться с ним. Но, на беду Иныжа, не наделили его родители умом. Глупости в нем было больше, чем силы, трусости еще больше, чем глупости, а лени еще больше, чем трусости. Сговорившись друг с другом, нарты пришли к нему, чтобы поссорить его с Сосруко.

Иныж сидел во дворе своего замка и храпел, привалившись спиной к стене башни. Чтобы разбудить его, гости притащили большую сосну и стали ею щекотать ему ноздри. Иныж чихнул и проснулся, но так как открывать глаз ему было лень, он крикнул слугам:

— Раскройте мне глаз!

Прибежали слуги — человек двадцать юношей, которых он увел из селений. Одни взобрались на лоб, другие — на скулы, опутали веревками ресницы и за ресницы стали тянуть верхнее веко вверх, а нижнее — вниз. Когда глаз Иныжа раскрылся, он сказал:

— Я хочу зевнуть.

Двадцать юношей опутали веревками волосы его бороды и потянули челюсть вниз. Иныж зевнул. После этого он сказал гостям:

— Теперь говорите свое дело.

Нарты взобрались к самым его ушам и закричали:

— Сосруко собирается тебя убить!

Раз десять пришлось им повторить эти слова, прежде чем Иныж понял, в чем дело. Когда наконец он понял, то вскочил с места так быстро, что нарты посыпались с его плеч, и убежал на самую высокую гору.

Тогда нарты послали двух гонцов — одного к Сосруко, другого к Иныжу. Гонец, посланный к Сосруко, сказал ему:

— Иныж ушел на гору, чтобы набрать там камней. Этими камнями он забросает тебя.

А гонец, посланный к Иныжу, сказал великану:

— Сосруко хочет напиться твоей крови. Он проведал, где ты находишься, и скоро вступит с тобой в бой.

Выслушав гонца, Сосруко подумал: «Поеду-ка я сначала к Иныжу узнать, что нужно от меня этому дураку. А если он и в самом деле хочет убить меня, ну, что ж, тогда поборемся». И поехал к той горе, где спасался от него Иныж.

Когда Иныж увидел, что к нему скачет богатырь, у него затряслись от страха колени. Отломив большой кусок от скалы, он пустился бегом к своей башне. Домой он прибежал как раз тогда, когда Сосруко был уже шагах в трехстах от его замка. Иныж швырнул в Сосруко обломком скалы, но промахнулся, а потом юркнул в ворота и завалил их камнем величиной в три высоких дома. Сосруко подъехал к стене замка и стал ждать, чтобы великан вышел с ним на единоборство.

Вскоре к Сосруко подъехали два нарта и сказали:

— Мы будем ждать вместе с тобой. Нам хочется посмотреть, как вы будете сражаться.

А на самом деле мысль у них была такая: если Иныж убьет Сосруко, они уведут Сосрукова коня, а если Сосруко убьет Иныжа, они угонят стада, стоящие в замке великана. От обоих хотели они поживиться.

Тем временем Иныж смотрел на трех всадников и думал: «С такими страшными врагами мне не справиться. Пошлю-ка я к кудеснику-кузнецу: пусть он выкует мне три волшебные стрелы, которые стреляют без промаха и убивают насмерть». Потайным ходом послал он к кузнецу своих слуг, и через три дня они принесли ему три волшебные стрелы.

Вечером, когда Сосруко и два нарта сидели у костра, великан подполз к стене и выстрелил во всех троих. Нартов он убил сразу, но тело Сосруко было крепко, как железо, и стрела пробила только его рубашку, а ему самому не причинила никакого вреда. Сосруко упал и прикинулся мертвым. «Иныж выйдет из замка, чтобы осмотреть убитых, — думал он, — вот тогда-то я с ним и сражусь». Но Иныжу лень было выходить из замка. Увидев, что враги его лежат на земле, он успокоился и решил как следует отоспаться. А засыпал он не меньше чем на месяц. Сосруко услышал его храп и понял, что ему не дождаться Иныжа. Тогда он сел на коня, стегнул его и перемахнул через стену.

Вошел он в самую большую комнату башни, где спал Иныж, и крикнул:

— Вставай, дурак! Давай сражаться!

Иныж не просыпался. Сосруко влез на его щеку и ударил мечом по ноздре. Великан только чихнул и перевалился на другой бок. Тогда Сосруко подошел к его единственному глазу и изо всей силы ткнул в него копьем.

— Вставай, дурак! — крикнул он опять. — Сосруко пришел, чтобы биться с тобой!

Великан открыл глаз, увидел Сосруко и так перепугался, что от страха разорвалось у него сердце, и он умер. А Сосруко выпустил всех его пленников на свободу, отдал табуны великана окрестным жителям и поехал охотиться в горы.

Очень огорчились нарты, когда узнали про смерть Иныжа, и поехали к старой колдунье просить совета и помощи.

Услышав от гостей, за каким делом они пришли, колдунья раскинула на решете бобы, пошептала, поглядела и сказала:

— Сосруко вам не победить, потому что тело у него как железное, сила, как у молнии, а быстрота и легкость, как у ветра. Но есть у него один изъян: колени его мягкие и слабые, и их легко разбить. Есть изъян и у его коня: конь его не может ходить по каменистым дорогам. Выманите же Сосруко на каменистую дорогу и повредите ему колени, тогда и одолеете его.

Думали, думали нарты, как им исполнить совет колдуньи, и наконец решили устроить игрища в том месте, где земля покрыта острыми камнями и заманить туда Сосруко. На игры собралось их много, человек пятьсот. А когда все собрались, послали к Сосруко гонца и велели сказать:

— Сегодня у нас состязания, и съехались на них люди со всей страны. Приезжай и ты померяться силой с нашими богатырями.

Сосруко поехал и по дороге заехал к матери своей Сатаней. Сатаней посмотрела на него и говорит:

— Чует мое сердце недоброе. Дай-ка я раскину бобы, погадаю про твою судьбу.

Нехорошо раскинулись бобы — крестами да петлями: предвещают несчастье. Долго разглядывала их Сатаней и наконец сказала:

— Беда грозит и твоему коню и твоим коленям. Плохой сегодня день для тебя. Не езди к нартам, оставайся дома.

— Не могу я остаться, — отвечал Сосруко. — Скажут тогда, что я испугался богатырей, и прослывет Сосруко трусом.

Долго ехал Сосруко. Недалеко от игрища крикнула из чащи сова:

— Не езди, Сосруко: на погибель свою едешь ты к нартам!

Но не поверил Сосруко приметам и не послушался совы. Приехал он на место, где собрались нарты, и видит: скатывают нарты с гор большое железное колесо, а внизу стоят другие богатыри и отшвыривают его обратно вверх. А гора и вся долина перед ней покрыты острыми камнями.

— Ну, Сосруко, становись внизу и гони обратно колесо! — крикнули нарты богатырю.

И, когда Сосруко встал, направили колесо прямо на него.

Одной рукой отшвырнул его Сосруко, и покатилось оно вверх по горе и вернулось на то самое место, с которого его скатывали. Никто из нартов не мог этого сделать, а Сосруко сделал это семь раз подряд.

— Теперь гони колесо обратно не рукой, а коленом! — крикнули ему нарты.

Понял Сосруко, что нарты узнали его тайну и хотят его погубить, а отказаться стыдно. Подставил колено, и, когда ударил им о скатившееся железное колесо, хрустнула и сломалась у него коленная кость, и упал Сосруко на землю, обливаясь кровью. А нарты уже бегут с горы, чтобы убить богатыря. Вскочил кое-как Сосруко на своего коня и крикнул: «Скачи»! А конь опустил голову и уже не летит, как птица, а ползет, как черепаха.

— Скорее, мой конь, скорее! — кричит Сосруко.

— Не могу я ходить по острым камням, господин мой, — отвечает ему конь. — Говорил я тебе об этом, а ты забыл мои слова, и вот пришел нам обоим конец.

Окружили нарты Сосруко, стащили его на землю и камнями разбили второе колено, ручьем течет кровь из перебитых ног, слабеет богатырь.

Но все еще боятся нарты его могучих рук и не решаются выпить его крови. Сзывают они зверей и птиц и кричат:

— Приходите сюда, звери лесные, и птицы небесные, и гады земные, отведайте крови богатыря Сосруко!

Вышел из лесу волк и сказал:

— Не хочу я пить крови богатыря, справедливого к зверям.

— Хорошо ты рассудил, волк, — проговорил Сосруко. — За это даю я тебе седьмую часть своей силы, а глазам твоим — такой блеск, что будут они светиться во тьме, как молнии.

Подлетела сова и сказала:

— Не хочу пить крови богатыря, справедливого к птицам.

— Правильно ты рассудила, сова, — проговорил Сосруко. — За это я даю тебе часть моей храбрости, и будешь ты ночью так же бесстрашна, как орел бесстрашен днем.

Подползла змея и сказала:

— Не хочу пить крови богатыря, справедливого к змеям.

— Правильно ты рассудила, змея, — проговорил Сосруко. — За это даю я тебе часть своей быстроты, и будешь ты прыгать на добычу быстрее бури.

Подскочил воробей и сказал:

— А я напьюсь крови Сосруко, чтобы стать сильнее всех птиц!

И отпил из красной лужи, что натекла у ног Сосруко.

— Плохо ты поступил воробей, — проговорил Сосруко. — За это будешь ты самой вороватой, самой трусливой и самой презренной из птиц.

И, сказав так, закрыл глаза.

Тело Сосруко нарты бросили в глубокую пропасть и до самых краев забросали ее скалами и камнями. И лежит оно там зимой и осенью, неподвижное, как пень.

Но как только прогремит первый весенний гром, как только проснутся лягушки, орлы и совы станут вить гнезда, а волчицы искать логовища для волчат, тело Сосруко начинает оживать, и рвется богатырь из своей могилы. Хочется ему опять взглянуть на синее небо, понежиться в лесу, поговорить с лесными тварями, отомстить коварным нартам. Но колени его перебиты, и ноги не могут двинуться, и стоны его не долетают ни до людей, ни до зверей. А как только скует землю первый заморозок и закружится в воздухе первый упавший с дерева желтый лист, смертная дрема опять смежает веки Сосруко, и он засыпает до следующей весны.

Как лиса судьей была _{Дагестанская сказка}

Забралась лиса в курятник и говорит:

— Спокойно, куры, спокойно. Внимание! Я не какая-нибудь дикая, грубая лиса, у меня нет этой отвратительной привычки хватать кого попало, без разбора, без суда и следствия и тут же сжирать. Это отвратительно, это омерзительно, это разбой! Я люблю поступать по закону. Виноватых я казню, а правых я всегда милую. Итак, давайте разберемся, что к чему, согласно закону.

Лиса села на опрокинутое лукошко, очки надела, раскрыла толстую книгу, почитала, почитала — да как тявкнет:

— Петух! Подойди-ка сюда. По закону тут написано, что тебе следует кукарекать только на рассвете, а ты кричишь и среди дня, никого не спросясь. Это бы еще ничего, один грех прощается. Но скажи, пожалуйста, известно ли тебе, что всякий порядочный сын должен почитать своих родителей? Отчего же ты, как найдешь червяка, скликаешь кур со всей округи, а стоит подойти петуху, даже если это твой родной отец, ты на него бросаешься, растопырив крылья и навострив шпоры?.. Ладно, оставим это. В книге сказано: два проступка можно помиловать. Но давай поговорим о шпорах. Как ты смеешь носить шпоры, когда ты никакого отношения не имеешь к кавалерии? Ты не кавалерист, ты — ничтожный пехотинец, присвоил себе шпоры! За все эти незаконные дела, за все эти три преступления, вместе взятые, сказано в книге, тебя, петуха, следует мне, лисе, съесть.

И съела.

Убежала лиса из курятника в поле и там увидела зайца.

— Спокойно, заяц, спокойно! Я не из тех грубиянок, которые при виде зайца теряют совесть и сжирают его ни за что, ни про что. Я всегда придерживаюсь буквы закона.

Лиса села на кочку и раскрыла книгу, очки она тоже не забыла нацепить на нос.

— Иди-ка сюда поближе, косой! Отвечай: для чего ты меняешь свою шерсть и весной и осенью? Не затем ли ты это проделываешь, чтобы морочить охотников? Впрочем, это всего лишь мелкое, шкурное мошенничество. В законе сказано: один проступок не карается. А вот скажи-ка мне, почему ты всегда косишь? Отчего никогда не взглянешь прямо? Не потому ли, что ты хочешь скрыть свои злые умыслы? Однако в законе это не считается доказанным преступлением. И за эти косые взгляды тебя можно бы еще простить. Но ответь мне: с какой целью ты отрастил задние ноги длиннее передних?.. Не для того ли, чтобы убегать от закона? За все эти три проступка, вместе взятые, полагается тебе быть съеденным.

И съела.

С поля лисица отправилась в лес и там на ветке дерева увидела птицу с красивыми высокими перьями на голове:

— Это ты, удод? А ну-ка, сядь пониже. Кто это тебе позволил носить царскую корону?

— Сам премудрый царь Соломон.

— Ты лжешь, а это очень большой грех. Одна ложь, сказано в книге, трех грехов стоит. Впрочем, ты еще можешь оправдаться, если найдешь свидетелей. Да, в книге сказано: лжеца могут оправдать веские свидетели. Приводи-ка их сюда, но только не такую мелочь, как ты сам, а приведи ты, как сказано, птиц веских: гусей или индюшек. Пусть они придут сюда немедленно и поклянутся, что ты говоришь правду.

— Клянусь царем Соломоном, приведу! — сказал удод и полетел за свидетелями.

Но позвал он не гусей и не индюшек, не уток и не лебедей, а злых собак. Те не заставили себя долго ждать, прибежали и давай лису трепать, еле-еле унесла лиса ноги. Залезла в свою нору и заплакала:

— Так тебе и надо, рыжая. Мало тебе было обвиняемых, понадобились тебе, умнице, еще и свидетели!

Как мышь своему сыну невесту искала _{Осетинская сказка}

Кто знает, когда это было, и где это было — тоже неведомо. Жила-была мышь, такая же, как все другие: с усиками, с ушками, живыми глазками, четырьмя короткими ножками и тонким длинным, как соломинка, хвостом. Короче говоря, мышь как мышь, какую вы не раз видели.

У мышки был домик-норка: мышка выкопала его своими лапками; она выкрала из корзины бабушки шерсть и устроила себе мягкую постельку. Были у нее кладовки с ворованым зерном, полным-полно было в ее кладовках лещины и буковых орехов.

Наступило время, когда у мышки родился маленький мышонок. Все мыши, и родственники и чужие, поздравляли друг друга:

— Сынка родила соседка! Сынка!

Мышке приносили в подарок кто что мог: кто отборных зерен пшеницы, кто лещины, кто буковых орешков, а кто и корочку хлеба.

Очень любила мышь своего сына пучеглазого. Да и как же иначе? Ведь «Лягушонок для лягушки — солнца луч», — говорит осетинская пословица.

Мышка-мать глаз не спускала с сынка, кормила, поила, учила, как хорошему мышонку держать себя: как бегать, кушать и пищать. Вскоре все мыши заговорили, что лучше этого мышонка не было на свете и никогда больше не будет.

— Из молодцов молодец! — восхищалась одна мышь.

— Правду говоришь, соседка, отважный защитник нам будет, — уверяла другая.

— А как выглядит! Какой стройный! — говорила третья.

— Какой он умный! — перебивала четвертая.

— Что может сравниться с его внешностью? Какая скромность! — восхищалась пятая.

Шестая мышь говорила:

— Да, это лучший из мышей. Нет такого чуткого мышонка, как он: никто раньше его не услышит мяуканья, никто лучше не спрячется.

— Бегает стремглав, в работе — огонь! — рассказывала седьмая мышь. — Я и оглянуться не успела, как он прогрыз новую корзину и натаскал пшеницы столько, что трем мышатам на всю зиму хватит.

Восьмая мышь правой лапкой почесала за ухом и сказала:

— А с нами он в лес бегал за орехами. Вот так мышонок! Правду скажу: больше всех собрал, отборные орешки натаскал в свои кладовки.

— Отважный мышонок! — сказала девятая. — Тут как-то ходила по двору клушка с цыплятами. Найдет зернышко и зовет цыплят: «Курдт! Курдт! Курдт!» Кот поблизости лежал на солнышке, облизывался на них. Наш мышонок кинулся на цыпленка, как коршун. Пойди, поймай его! Вмиг цыпленок был в норке. И курица и кот прозевали.

Так все расхваливали мышонка.

Мышке-матери, конечно, приятно было слушать такие слова.

Но пришло время жениться мышонку. Многие мышки-матери поговаривали, что согласны отдать за него дочерей.

В те времена лестно было породниться с самым богатым, самым сильным, самым именитым. Так заведено было не только у людей, но и у мышей.

И решила мышка-мать породниться с солнцем, дочь солнца привести в свою норку.

Все говорили, что на свете нет никого сильнее солнца. Зимой все замерзает, холод сковывает реки, все живое погибает или прячется. Но стоит весной солнцу с высоты неба пригреть землю, как разбиваются ледяные оковы, пробуждаются спящие деревья и новые растения и цветы покрывают землю.

И мышка-мать отправилась к солнцу. По какой дороге она пошла, этого и я не знаю. Сколько шла, тоже никто не знает. Но все-таки пришла она к солнцу и говорит ему:

— Да будет тебе во всем удача, солнце солнц, золотое солнце!

— Здравствуй, проворная мышь, гостьей будь, радо тебя видеть, — говорит солнце.

— Живи радостно. Я по делу к тебе пришла, солнце солнц, золотое солнце.

— Ну, расскажи, что у тебя за дело, — спрашивает солнце.

— Мир тебе, о солнце солнц! у меня есть мышонок, красивый мышонок. Пришла пора женить его. В нашей мышиной стране все наперебой предлагают своих дочерей, но я не соглашаюсь. Я ищу для своего сына дочь сильнейшего. Говорят, что на свете сильнее тебя никого нет. Выдай свою дочь за мое дитя. Я буду тебе достойной родней.

— Сила-то у меня есть, — отвечает золотое солнце, — но на свете есть еще сильнее меня.

— Кто же?

— Туча.

— Как это так? — удивилась мышь.

— Туча ложится между мной и землей. Я тогда даже детей своих не вижу.

— Тогда прощай, — говорит мышь. — Не годишься ты мне в родню.

— Желаю тебе удачи, проворная мышь.

Пришла мышь к черной туче:

— О туча, породниться к тебе пришла — выдай свою дочь за моего сына. Хотела породниться с солнцем — думала, что оно сильнее всех на свете. А солнце говорит, что ты сильнее. Благодаря тебе мы живем на земле. Не будь тебя, дождя и снега, которые ты даешь, все живое умерло бы от жажды.

— Я не считаю себя такой могучей, как ты говоришь, — это не к лицу мне. Может, я и окажусь сильнее солнца, но есть и посильнее меня, — отвечала туча.

— Кто же это?

— Сильнее меня ветер. Дунет ветер и мчит меня то в ту сторону, то в эту. Играет мною, будто мячом, о скалы колотит, по небу гоняет.

— Спасибо за откровенность. Живи в радости.

— Счастливого пути!

Пришла мышь к ветру:

— Выдай свою дочь за моего сына. Говорят, что на свете сильнее тебя никого нет. Побывала я у солнца — думала, сильнее всех оно. Солнце созналось, что туча сильнее, а туча на тебя указывает: ветер, мол, сильнее, чем я. Я и сама знаю это, не думай, что не знаю. Когда солнце палит, ты пригоняешь дождевые тучи. Когда солнца долго нет и все заливает дождем, ты разгоняешь их. Люди на земле хлеб едят благодаря тебе: ты двигаешь большие крылья ветряной мельницы, и люди мелют себе муку на хлеб и на брагу. От этого хлеба и нам перепадает. Ты очищаешь хлеб от мякины и другого мусора. Ты гонишь корабли по морям, когда ты веселый. Но стоит тебе рассердиться, как натворишь много бед: лес с корнями выворачиваешь и не оставляешь людям ни хлеба, ни жилья.

— Расхвалила ты меня, лучше не скажешь, — говорит ветер. — Пусть другие тебе спасибо скажут. Но есть все-таки и сильнее меня.

— Сильнее тебя-то? Кто же это будет?

— Бык.

— Бык, говоришь?

— Да, да, бык! Бык будет пастись на лугу, щипать сочную траву. Сколько бы я ни дул, он даже хвостом своим не пошевельнет. Даже муха для него почетнее, чем я.

Отправилась мышь дальше. Видит могучего быка на лугу. В траве по брюхо пасется бык, шершавым языком шелковую траву отбирает и режет ее широкими зубами. Садится муха ему на спину, и он хвостом отгоняет ее.

Вот и говорит мышь быку:

— Пришла я к тебе, чтобы породниться: хочу посватать твою дочь. Ищу себе в родню сильнейшего из сильных. Была я у солнца, но туча оказалась сильнее его, а сильнее тучи — ветер. А ветер посылает меня к тебе — к самому сильному на свете. Твоей силой люди пашут землю, возят дрова, дома строят, с места на место передвигаются.

Могучий черный бык поднял голову от сочной травы, посмотрел своими добрыми глазами на мышь и говорит:

— Мму-у! Большой почет оказываешь ты мне, но ты преувеличиваешь мои достоинства. Силы во мне немало, правду сказал ветер. Но если ты думаешь, что я самый сильный, ты ошибаешься.

— А кто же сильней?

— Сильнее меня плуг. Когда пашут землю, его тащат восемь таких могучих быков, как я. И нескольких дней не проходит, как под ярмом слезает у нас кожа, шея начинает зудеть. Хорошо, если нам смажут ее бараньим салом, а то она так болит!.. Пусть у твоего врага так болит шея! И худеем мы, еле на ногах стоим.

— Тогда и ты мне не годишься в родню. Счастливо оставаться! — сказала мышь.

— Пусть твой путь лежит по вате, друг мой, — желает ей бык, опускает в шелковую траву большую голову, лениво закидывает хвост на спину, и мухи уносятся от могучего быка.

Мышь принялась искать плуг, а он был на пашне. Крестьянин вытащил его из земли, вычистил, подправил. На краю пашни отдыхал плуг, там его и нашла мышь.

— О плуг, ищу по всему свету самого сильного — хочу посватать его дочь за своего сына. Замолвила слово о дочери солнца, а туча оказалась сильнее солнца. Замолвила слово о дочери тучи, а ветер оказался сильнее. Замолвила слово о дочери ветра, а бык оказался сильнее ветра. Бык же посылает меня к тебе.

— Кому же быть сильнее! Весной и осенью я переворачиваю лицо земли. На земле больше нет места, разве только где в горах, куда бы не вонзался мой нос. Даже вершины гор содрал я, склоны, низины, овраги, целину превратил в черные поля. Я приношу обилие всему миру. Нет такого человека на земле, который не знал бы, не говорил бы обо мне. И в радостный час песни обо мне поют все люди. Люди наполняют хлебом закрома, амбары, корзины; жернова мельниц вращаются ветром, водой и паром. И все это потому, что я помогаю. Все это хорошо знаешь и ты: ты так и льнешь к мельницам, амбарам, перепадает тебе кое-что оттуда. Но если я скажу, что сильнее меня никого нет, это будет неправда — не понравится это тем, у кого голова на плечах, посмеются они надо мной. А я люблю правду говорить, правдой жить и ценю себя, потому что живу своим трудом.

— Как же это так? — вскричала мышь. — Кто еще может осилить тебя?

— Выслушай-ка меня повнимательней, если тебе даже и надоест мое многословие.

— Сделай милость, расскажи, — просит мышь. — Умные речи приятно слушать. Ты древний, мудрый, много видел и плохого и хорошего. Может быть, и я ума наберусь.

— Так вот, я рассказал тебе о своей силе, а теперь буду говорить о своей слабости. В меня впрягают восемь могучих быков. Много бывает и землепашцев: погонщик, очищающий, направляющий. Тот, который направляет плуг, это самый искусный в работе крестьянин. Потянут быки, начинают переворачивать землю, нижнему слою показывают солнце. Но когда пашем поле со стерней да с бурьяном, застревают они у меня в горле, и я то и дело спотыкаюсь. Когда мы поднимаем целину — борозды ложатся рядами, будто близнецы. Вдруг корень на пути — и я не в силах пошевельнуться. Если бы сильнее меня никого не было, то разве корень смог бы меня остановить?

И мышка-мать ушла от плуга.

«Пока не встретишься с тем, кого называют самым сильным, до тех пор не поймешь, насколько сильна сама, — думала мышь. — Кто бы мог это подумать! Солнце сильное, а туча сильнее, ветер сильнее тучи, а сильнее ветра бык. Он сильный, но плуг куда сильнее. Плуг сильный, но сильнее плуга корень, простой корень. Оказывается, что сильнее всех я. Как же иначе! Корень, который все считают самым сильным, я вмиг перегрызу!»

Не стала больше мышь искать самого сильного, вернулась домой и из своего же мышиного племени высватала для единственного сына красивую, скромную, крепкую мышку.

Вот и конец нашей сказке.

Глупый волк _{Дагестанская сказка}

Дело было под вечер. Шел как-то лесом голодный волк, и повстречался ему осел.

— Осел, — говорит волк, — я тебя сейчас съем!

— Да ты, братец, глуп, должно быть! — удивился осел. — Разве ты не знаешь, что мясо осла можно есть только утром? Съеденное на ночь, оно — смертельный яд! Если ты не хочешь умереть, отведав моего мяса, подожди здесь немножко. Я принесу тебе постель, ты поспишь до утра, а рано утром — да буду я для тебя лекарством! — ты меня съешь.

— Молодец! — воскликнул волк. — Ты рассуждаешь разумно. Ступай же, неси постель… да поскорее. Я подожду.

Побежал осел вприпрыжку к своему дому и, конечно, не вернулся. А волк ждал его до темной ночи, пока наконец не понял, что его обманули.

С великою злобой в сердце, голодный-преголодный, поплелся он дальше.

— Клянусь, — рычал волк, — кто бы ни встретился мне на пути — я проглочу его живьем!

На рассвете повстречался ему козленок.

— Эге-ге, козленок! — крикнул волк. — Сейчас я тебя съем!

— Я в твоей власти, — покорно ответил, козленок. — Но что за вкус в моем мясе, когда оно без чеснока, без кислой приправы?.. Одна преснота! Позволь, я сбегаю домой и принесу чесноку и кислой подливки!

— И то правда! — согласился волк. — Я и сам слышал, что козлятину едят с кислой подливкой и чесноком… Ты хорошо сделал, что напомнил мне об этом! Ступай и возвращайся поскорее!

Поджидал волк своего козленка, поджидал — и все напрасно! Уж и скрежетал он зубами! Уж и бранился!.. И не так голод его мучил, как обида, что обманули его. И кто? Козленок.

«Осел, конечно, тоже меня обманул, — размышлял волк. — Что было, то было! Но осел — это все-таки осел! Животное серьезное… А тут какой-то козленок! Смотри: в следующий раз будь умнее!»

Так, разговаривая сам с собой, брел волк по лесу, пока не вышел на берег моря.

Здесь увидел он буйвола, который нежился в большой грязной луже.

— Буйвол, буйвол! Прощайся с жизнью! Я тебя съем! — прорычал волк, оскалил зубы и приготовился к прыжку.

— М-м-м, я-то думал, ты умный! — лениво промычал буйвол. — А глупей тебя, оказывается, зверя нет. Ну что ты кричишь и прыгаешь? От твоих зубов мне все равно не уйти! Сказал бы лучше: «Пойди, буйвол, в море, искупайся. Мне противно есть тебя грязного». Вот это была бы мудрая речь.

— Верно! — воскликнул волк. — Иди, купайся! Только не сиди долго в воде — я голодный…

— Не беспокойся! — сказал буйвол и побежал к морю.

Долго сидел волк на берегу. А буйвол уплывал все дальше и дальше.

— Довольно! — рассердился наконец волк. — Ты уже достаточно чист. Забыл разве, что я дожидаюсь тебя?

— Жди, милый, до конца своих дней! — откликнулся буйвол. — Где тебе, такому дураку, меня съесть!

Волк совсем обезумел от ярости: он увидел, что и на этот раз ушла от него добыча.

— Вернись! — метался он по берегу и подпрыгивал, когда набегала волна. — Ты что, и вправду решил не выходить?

— Нет, я шучу! — насмехался буйвол. — Я просто играю с тобой.

Надоело волку уговаривать буйвола и пошел он прочь. А сам уже еле ноги волочит… Добрался до родного леса и лег на травку.

Вдруг видит волк: пасется на поляне лошадь.

— Ну, любезная, уж ты-то от меня не уйдешь! — Собрал последние силы и бросился к ней.

— Волк! — взмолилась лошадь. —Ты знаешь: я перед тобой ничто! Съешь меня, и да будешь ты сыт! Но есть у меня к тебе одна просьба. Не будь безжалостен, исполни завещание моего покойного отца.

— Какое там завещание! — взвыл волк. — Я голодный, не надоедай мне своим многословием!

— Отец мой завещал, — сказала лошадь, — чтоб я не смела умирать, не узнав, сколько мне лет. На подковах моих задних ног выбиты день и год моего рождения. Прочти и делай со мной, что тебе будет угодно!

— Завещание — великое дело, — согласился волк. — Ладно! Показывай свои подковы!

И лошадь вскинула задние ноги и ударила волка по глупой голове.

И пришел тут волку конец.

Лиса — лекарь _{Осетинская сказка}

По дремучему лесу, по темным ущельям и широким равнинам, по Черным и Белым горам прошел слух: злой волк в ссоре крепко обидел бедную лису. Хоть и слышали все звери об этом, но никто из них не знал: из-за чего волк поссорился с лисой, когда они поссорились и кто из них был прав, кто виноват.

Медведь, шакал и кабан говорили, будто не волк начал ссору, а лиса. Другие утверждали, что не лиса виною ссоры, а волк.

— Разве кто-нибудь посмеет обидеть волка! — говорили заяц, тур и серна. — Ни в дремучих лесах, ни в горных ущельях, ни в Белых горах, ни в Черных горах нет зверя злее волка, уж, наверно, он обидел бедную лису.

А дело было так. Как-то лиса, проголодавшись, вылезла из своей норы, понюхала воздух и прислушалась. Прислушалась, встрепенулась, потому что услышала, как кудахчут куры в большом селении у самой опушки дремучего леса. Даже слюни потекли у голодной лисы: уже два дня и две ночи ничего не ела она.

Облизнулась голодная лиса красным язычком, разгладила усы и по узенькой тропинке побежала в большое селение.

Прибежала лиса в большое селение и слышит — во дворе крайнего хадзара куры кудахчут, петухи кричат и гуси гогочут.

В один миг перепрыгнула лиса через плетень во двор и не курочку, не петуха, не гуся схватила она, а жирную-прежирную индейку и унесла ее в дремучий лес.

Кинулись собаки за лисой-воровкой, да не лису нагнали, а волка. Насилу живым ушел голодный волк — так искусали его собаки.

Бежит голодный волк по тропинке леса, бежит и зубами щелкает, бежит и с голоду воет. Вот прибежал он в одно ущелье, смотрит — лежит лиса под деревом и ест жирную индейку.

Тут голодный волк недолго думая схватил жирную индейку и в один миг проглотил ее. А лиса побежала в свою нору, и от обиды слезы у нее капали на лесную тропинку.

С тех пор лиса возненавидела волка и все думала о том, как бы наказать злого волка, так наказать, чтобы запомнили это все волки большого дремучего леса.

Заболел как-то лев — могучий царь зверей. Голова болела у него. Привели к больному льву лучшего лекаря дремучего леса — медведя.

Осмотрел медведь больного льва со всех сторон — и в пасть ему заглянул, и сердце выслушал, лапы осмотрел, даже хвост прощупал: нет ли где занозы. Ничего не нашел и говорит:

— Повяжите голову царю платком, да не простым, а шелковым.

— Хорошо, — сказала львица, принесла свой шелковый платок и тем платком повязала голову мужу.

Потом медведь говорит:

— Покормите царя душистым медом и спать уложите, а остаток меда отдайте мне.

Львица велела принести из кладовой полное дупло липового меда и тем медом накормила больного, остаток же медведю отдала. Потом призвала она четырех серых зайцев и так им сказала:

— Скачите в четыре стороны: один — на восток, другой — на запад, третий — на юг, а четвертый — на север. Скажите всем зверям всего звериного царства про наше великое горе — про болезнь великого царя, и пусть они проведают больного.

Скачут серые зайцы в разные стороны, скачут и кричат:

— Слушайте, слушайте, звери! Слушайте печальную весть: заболел наш царь, могучий лев! Голова болит у него. Непременно проведайте больного царя!

Пошли звери со всего дремучего леса, со всех пещер и нор, со всех склонов и полян в логово больного льва.

Каждый зверь принес больному царю свой подарок. Серый волк принес круторогого барана. Кабан с кабанихой принесли мешок желудей и корзину вкусных корней, хоть и знали о том, что ни желудей, ни сладких корней не ест их царь, резвоногая серна принесла больному льву шелковой травы на подстилку, косуля принесла ему на рогах пучок ароматных листьев на подушку. Даже белка пушистохвостая, даже мышь пискливая, даже крыса облезлохвостая и те прибежали навестить больного льва и принесли ему в подарок кто что мог: кто отборных орехов корзину, кто корней пучок, а кто разноцветных камешков его маленьким деткам.

Сидит больной лев под большим ореховым деревом в резном кресле, голова шелковым платком повязана, грива направо спадает, пасть раскрыта. Сидит лев, закрыв глаза, и еле дышит.

Потом наконец открыл лев глаза и посмотрел на зверей. Все звери тут, нет только одной лисы.

Тут лев спрашивает львицу:

— Скажи-ка, старая, почему нет лисы?

— Не знаю, старик, — отвечает львица.

Тогда лев спрашивает медведя:

— Не видел ли ты лисы?

— Не видел, царь, — отвечает медведь, а сам низко кланяется льву.

— А ты, зубастый, не видел ли ее? — спрашивает лев тигра.

— Нет, не видел, — ответил тигр и ласково поглядел на льва.

Тогда лев спрашивает волка:

— А ты, серый, не видел лисицы?

«Вот теперь-то, — подумал волк, — я отомщу хитрой лисе за то, что злые собаки из-за нее искусали меня». И с поклоном отвечает льву:

— О великий царь, сегодня, как только взошло золотое солнце, я побежал на твой зов. Смотрю, лиса с горной курочкой в зубах спешит куда-то. Увидев меня, положила горную курочку на траву и говорит: «Беги, беги, глупый волк, к своему больному царю! О солнце солнц, сделай так, чтобы глупый волк околел вместе со своим глупым царем!» Сказала так, схватила свою горную курочку, вильнула рыжим противным хвостом и исчезла в своей норе.

— Ка-ак так! — заревел во все горло лев. — Как она смеет говорить такие слова?! Вмиг приведите ко мне негодную лису!

Первым повстречал лису в ущелье медведь и рассказал ей про гнев царя; слово в слово передал лисе и то, что говорил о ней злой волк.

— Хорошо, пойдем к больному льву, — говорит тогда лиса медведю.

Вот пошли они к логову льва.

Лев, завидев лисицу, так рассвирепел, что глаза кровью налились.

— Как посмела ты, ничтожная тварь, — закричал он, — так говорить обо мне?! Как смела ты ослушаться моего повеления?!

Дрожат от страха ноги у лисы, но сама и виду не подает, что боится льва. Поклонилась она и так говорит:

— Как я могла забыть своего царя! Нет, не забыла я тебя, великий лев. Обегала я все леса и горы, все ущелья, все равнины обегала в поисках лекарства для тебя.

— Лекарства для меня? Лекарства? — удивился лев. — Что же, нашла?

— Нашла, великий царь, — отвечает лиса.

— Давай скорей сюда! — обрадовался лев.

А хитрая лиса продолжает:

— Бегала-бегала я — устала. Еле ноги волочила. А лекарства все нет и нет. Присела я под деревом отдохнуть. Вдруг черный ворон каркает с дерева: «Ка-арк, ка-арк! Я укажу тебе лекарство, чтобы вылечить больного льва. Только пусть лев сделает все по порядку, как я скажу». — «Хорошо» — ответила я. Тогда черный ворон сказал мне: «Пусть ваш царь снимет шкуру со злого волка и наденет себе на голову, а мясо даст мне в награду. Если не сделает так, не выздороветь ему никогда».

— Пусть будет так! — рявкнул от радости лев, так рявкнул, что все звери со страху чуть не попадали на землю, по дремучему лесу деревья закачались, как в бурю, и камни посыпались с гор. Потом лев хватил лапой злого волка и содрал с него шкуру, а мясо кинул на поляну в дремучем лесу — черному ворону в награду.

Потом лев надел волчью шкуру на голову и, говорят, сразу выздоровел.

Так хитрая лиса-лекарь вылечила больного льва.

Так хитрая лиса отомстила злому волку.

Верблюд и лиса _{Дагестанская сказка}

Работяга-верблюд с утра до ночи трудился на своем поле. Лег он однажды отдохнуть на травке.

Только задремал верблюд — прибежала лиса.

Увидела она, что зреет на поле у верблюда богатый урожай, и решила им завладеть.

— Верблюд, эй! Как ты смел разлечься на моей земле? — сердито закричала она.

Верблюд проснулся.

— Ты что ж, землю носила сюда на своей спине? — спросил он.

— Дурак! — крикнула лиса еще громче. — Эту землю я получила в наследство от отца моего, а отец мой получил от деда моего, а дед мой — от прадеда моего… Вот! А не веришь — устроим суд, я позову свидетелей.

— Что ж, — ответил спокойно верблюд, — суд так суд. Зови своих свидетелей.

Сбегала лиса в лес и привела с собой разбойника волка.

— Скажи, волк, — спросила она, виляя хвостом, — чья это земля, на которой разлегся бессовестный верблюд?

— Твоя, — прорычал волк.

— Вот видишь, горбатый бездельник! — обрадовалась лиса. — Сам волк подтвердил, что это моя земля, убирайся-ка поскорей отсюда!

Поднялся не спеша верблюд и говорит волку:

— Знаешь что, свидетель? Хоть я и бездельник, зато у меня под языком есть очень сладкое мясо. Я дарю его тебе. На, кушай! — И верблюд широко разинул рот.

А жадный волк, не задумываясь, сунул ему в рот свою голову.

Тогда верблюд стиснул зубы, да так крепко, что у волка голова треснула.

— Вот как я поступаю с дармоедами и обманщиками! — сказал верблюд лисе.

— О, почтенный верблюд, пожалуйста, не гляди на меня так грозно! — закричала лиса, пятясь от страха в кусты. — Я дарю тебе всю эту землю!

— Не надо, милая лиса, — ответил верблюд с усмешкой, — земля-то ведь и так моя!

Старый волк _{Осетинская сказка}

Жил-был волк. Постарел он, совсем одряхлел. И стал каяться: «Сколько я скота прирезал, сколько навредил людям! Грешен я, а ведь смерть близка. Схожу-ка я, поклонюсь святым местам, покаюсь».

Недолго собирался он и отправился, — как же иначе!

Сколько шел старый волк, кто знает, но пришел на поляну. Смотрит — конь пасется.

Остановился волк, подумал: «Ведь я голодный. Съем-ка этого коня, все равно же еще не покаялся».

— Эй, конь, я тебя съем! — крикнул он.

— Будь счастлив, старый волк! Но что ты будешь есть? У меня кожа да кости и ни кусочка мяса, да еще в копыте остались гвозди от подковы, можешь подавиться. Коли не веришь, посмотри сам, — и конь поднял заднюю ногу.

Волк подошел посмотреть, а конь как ударит его по голове. Волк так и покатился по зеленой траве.

Три дня и три ночи лежал волк, глаз не открывая, потом встал и поплелся своей дорогой.

Сколько шел, кто его знает, но дошел до опушки леса, устал волк да к тому же был голоден. Смотрит и глазам своим не верит — у опушки пасутся два жирных барана. Улыбнулся волк и, глотая слюну, подумал: «Вот где поживлюсь, дай-ка съем этих баранов! Я ведь еще не покаялся».

— Эй, бараны, я вас сейчас съем! — закричал волк.

— Да будет счастлив твой путь, старый волк. Что же, ты просто так и хочешь нас съесть?

— А как же? — удивился волк.

— Да так, — сказали бараны, — ты лучше становись вот здесь, посередке, а мы разойдемся в разные стороны и побежим к тебе; который из нас отстанет, тот жирнее. Ты и начинай с него, а потом другого съешь.

Волк подумал, подумал и решил, что, в самом деле, более тучный отстанет, и лучше съесть сначала жирного, а потом тощего. Он обрадовался: «Хороший будет обед!»

Волк встал на дороге. Бараны разошлись, потом пустились к волку и ударили его сразу с двух сторон. Серый покатился, кувыркаясь. Чуть глаза у него не выскочили на траву.

Прошло несколько дней. Зажили поломанные ребра старого волка, встал он опять и отправился дальше. Шел он, шел, сколько прошел, кто знает, но вот видит — селение, а на окраине пасутся два теленка.

«Теперь уж меня никто не обманет. Съем я этих телят, ведь не покаялся же я еще», — подумал так старый волк и закричал на телят:

— Сейчас я вас съем!

— Нас пока есть нельзя.

— Почему?

— Мы должны спеть тебе, иначе наше мясо будет невкусное.

Подумал, подумал старый волк и решил: «Пусть поют, все равно им от меня не уйти».

Заревели телята, что есть сил. Выбежали жители с кольями, луками и стрелами. Старый волк, увидев их, перепугался и бросился в лес, но не успел добежать: его догнали и убили.

Кот и мышь _{Дагестанская сказка}

Гонялся кот за мышкой, но не смог мышку поймать, решил он ее обмануть.

— Мышка, мышка, — мурлыкал кот, — ты такая быстрая, ты такая проворная… Выйди из норки и беги во-о-н в тот угол… Я дам тебе за это полную мерку пшеницы!

— Нет, нет! — пискнула мышка. — работа слишком мала, а плата чересчур велика! Неспроста это!

Сказка о необыкновенном осле и необыкновенной ослице _{Осетинская сказка}

В большом селении жил-был мулла.

Рано утром вставал мулла с постели и шел в мечеть. Придет к мечети, подымется на башенку, руки к ушам приложит и закричит громким голосом:

— Аллах, акбар!

Это он горцев зовет в мечеть молиться.

Долго стоит мулла на башенке и во все стороны поворачивается. На юг повернется и закричит: «Аллах, акбар!», потом на восток повернется и опять закричит: «Аллах, акбар!», потом на север повернется, потом на запад и все кричит: «Аллах, акбар! Аллах, акбар!»

Слышат горцы, как кричит мулла со своей башенки, а что кричит — никто понять не может, потому что не горские слова говорит мулла.

Хоть и не понимают горцы слов муллы, а все-таки идут в мечеть. Боятся горцы, как бы мулла на них беды не накликал.

Кто работал в поле — тот соху бросит, кто дрова рубил — топор положит, кто сено косил — воткнет косу в землю, и бегут все к мулле в мечеть.

А мулла уже сидит в углу мечети лицом к стене, спиной к двери и четки свои перебирает. А как соберется в мечети все селение, мулла начинает молиться. Посмотрит он налево — бороду погладит, посмотрит направо — опять бороду погладит, потом станет на колени и низкий поклон положит, потом снова направо и налево посмотрит, снова бороду погладит. И все что-то бормочет. А что бормочет — ни один горец не понимает.

Глядят горцы на муллу и все делают, как мулла. Мулла посмотрит направо — и горцы глядят направо, мулла посмотрит налево — и горцы глядят налево, поклон положит мулла — и горцы поклон положат. Слышат горцы, как бормочет мулла — и тоже принимаются бормотать, а что бормочут — и сами не понимают.

Кончит мулла одну молитву, повернет лицо к горцам и скажет им по-горски, скажет всем понятными словами:

— Кто молится великому аллаху и его пророку Магомету, тот пойдет прямо в рай, а кто не молится — сгорит в аду.

Не хотят горцы в аду гореть и начинают они еще усерднее молиться: мулла повернет голову направо один раз, а горцы — два раза, мулла посмотрит налево один раз, а горцы — два раза, положит мулла два поклона, а горцы — пять.

Кончит мулла другую молитву, опять повернет лицо к горцам и опять им скажет понятными словами:

— Кто принесет в мечеть из десяти мер пшеницы одну меру, из десяти гусей — одного гуся, из десяти кругов сыра — один круг, из десяти кур — одну курицу, тот сам богатым станет. А кто не принесет, тот умрет в нужде.

А кому хочется умереть в нужде? Ни старому горцу, ни молодому горцу, ни старухе-горянке, ни молодой горянке, ни слепому, ни зрячему — никому не хочется в нужде умереть. Вот и несет каждый горец хитрому мулле из десяти кур одну курицу, из десяти мер пшеницы — одну меру, из десяти гусей — одного гуся, да не какого-нибудь, а самого жирного.

Хорошо живется мулле: в курятнике у него куры кудахчут, гуси гогочут, амбары от хлеба ломятся, в хадзаре до самого потолка круги сыра сложены, горшкам масла и счета нет.

Много ли, мало ли так жил мулла — кто знает. Но вот на другом конце селения в заброшенной сакле поселился священник.

Еще хитрее муллы был тот священник. Воткнул он посреди крыши большой медный крест, по стенам сакли иконы развесил, по углам свечи поставил, потом смастерил себе из медной чашки кадило и сказал:

— Пусть это будет моя сакля и божья сакля. А теперь с благословения господа нашего Иисуса Христа соберу я горцев и скажу им слово божье.

Собрал он со всего селения горцев, собрал и старых и молодых, собрал он и мужчин и женщин, собрал и зрячих и слепых.

Потом стал говорить он горцам сладким голосом:

— Всевышний бог послал меня к вам ради вашего спасения. Отвернитесь от лукавого басурманина, не слушайте слов хитрого муллы, не то покарает вас всевышний бог: он спалит небесным огнем ваши сакли и ваши нивы и нашлет на вас черную чуму.

Сказал так хитрый священник, потом посмотрел вверх и перекрестил себе лоб.

А горцы, услышав такие слова, задрожали от страха и говорят священнику:

— Не пойдем мы больше к хитрому мулле, а будем молиться твоему всевышнему богу.

Сказали так горцы, а потом посмотрели вверх и перекрестили себе лбы, как священник.

А священник думает: «Что мне в одной молитве горцев? Она меня не накормит и не напоит. Вот у муллы полна сакля и хлебом, и гусями, и сыром, и маслом, и грушами, и яблоками, а у меня в сакле пусто, точно в пещере». Подумал так священник, опять перекрестил себе лоб и говорит горцам:

— Не будет вам милости от всевышнего бога, пока отдаете вы все свое добро хитрому мулле. А вот, если вы принесете в церковь по одной мере пшеницы, всевышний бог примет ваши молитвы и красной пшеницей наполнит ваши закрома, если принесете жирной баранины, он умножит ваши стада, если принесете богу по одной курице, он вам даст по десяти. Потому, что нет конца щедрости всевышнего бога.

Обрадовались, тогда горцы и говорят священнику:

— Мы принесем тебе в божью саклю и хлеба, и масла, и сыра, и жирной баранины, и груш, и яблок. Только помолись ты за нас твоему богу, чтобы не спалил он наши нивы и наши сакли небесным огнем, чтобы избавил он нас от черной чумы, чтобы не сжигал он нас в аду» а послал прямо в рай.

— Аминь! — сказал священник.

— Аминь! — сказали горцы.

Тут посмотрел священник вверх, перекрестил себе лоб и вышел из своей сакли.

За священником вышли из церкви горцы, надели шапки на головы и разошлись по своим бедным хадзарам. Потом принесли они священнику в церковь и пшеницы, и пирогов, и масла, и сыру, и гусей, и кур.

И стали горцы ходить в церковь к священнику каждый день, а к мулле в мечеть и не заглядывают.

Видит мулла — дело его плохо: все, что раньше горцы носили ему в мечеть, теперь несут священнику в церковь. Поднялся тогда мулла на высокую башенку и громче прежнего закричал, стал горцев звать в мечеть молиться:

— Аллах, акбар! Идите в мечеть молиться великому аллаху! Аллах, акбар! Кто не придет, того аллах покарает!

Услыхали горцы слова муллы и говорят они друг другу:

— Что же нам делать? Не пойдешь к мулле в мечеть — аллах нашлет на тебя чуму и небесным огнем спалит твою саклю и твое ноле. Не пойдешь к священнику в церковь — всевышний бог тоже нашлет на тебя чуму и небесным огнем спалит твою саклю и твое поле. О бог богов! Скажи, за какие грехи ты нас наказываешь?

И вот собрались на нихасе горцы и стали думать, как им быть. Думали-думали и так придумали: в один день пойдем к священнику в церковь, в другой — к мулле в мечеть. В один день священнику понесем и пшеницы, и мяса, и гусей, и кур, и груш, и яблок, а в другой день — мулле. Тогда не покарает нас ни всевышний бог священника, ни великий аллах муллы.

Как порешили горцы, так и сделали. В один день идут они к священнику в церковь и несут ему и пшеницы, и мяса, и кур, и гусей, и груш, и яблок. На другой день идут они в мечеть к мулле и несут ему и пшеницы, и мяса, и гусей, и кур, и груш, и яблок.

И опустели сакли горцев, не слышно кудахтанья кур в их курятниках, не видно овец на склонах гор, только мыши бегают в их пустых хадзарах.

Зато хорошо зажили священник и мулла, сытно едят, сытно пьют. А все им мало. Вот и молятся они утром и вечером.

Молится священник всевышнему богу:

— Чем разгневал я тебя, всевышний боже? Совсем обобрал меня этот лукавый мулла. Пошли свою кару на голову обманщика, отними у него разум, преврати его в золу.

А мулла так молится великому аллаху:

— О, великий аллах! Совсем разорил меня этот шайтан священник. Пошли на его голову кару, отними у него язык, растопи сало его глаз.

А далеко от того аула, за темными лесами, за глубокими морями, на самой высокой горе, выше туч и выше облаков, жил в своей серебряной сакле старик-волшебник Уастырджи.

Смотрел седой Уастырджи на все земли и на все моря, смотрел на все ущелья и леса, на все селения и дороги. И вдруг приметил он в одном селении священника и муллу.

Посмотрел Уастырджи на священника и видит — обманывает священник бедных горцев и что ни день живет все богаче, ест жирно, пьет сладко.

Посмотрел он на муллу и видит — мулла тоже обманывает бедных горцев и что ни день живет все богаче, ест жирно, пьет сладко.

Посмотрел седой Уастырджи на бедных горцев, а они что ни день все беднее, не пьют и не едят, а только молятся.

«Ей-и… — подумал Уастырджи и вздохнул глубоко. — Плохи дела на земле. Видно, придется мне, старику, отправиться в далекий путь, чтобы наказать священника и муллу, а не то посеют они ложь и обман на всей земле».

Встал Уастырджи с серебряной скамьи, надел он свою белую черкеску с белыми газырями, повязал он булатный кинжал с белой ручкой и в серебряных ножнах, надел на голову белую папаху, расчесал свою белую бороду и три раза ударил в ладоши.

Только ударил он в ладоши, как появился перед ним крылатый белый конь, будто из-под земли вырос, Уастырджи вскочил на белого коня, натянул серебряную узду и взмахнул серебряной плетью.

Расправил белый конь могучие крылья и полетел над морями и над лесами, над Белыми и Черными горами. Сидит Уастырджи в серебряном седле и на землю смотрит, а небесные ветры шевелят его седую бороду.

Много ли, мало ли летел крылатый конь старого Уастырджи — кто знает. Но вот прилетел он в темное ущелье, коснулся копытами земли, и вмиг исчезли его могучие крылья, и стал он, как простой горский конь.

Уастырджи ударил плетью белого коня и поскакал по ущелью в то самое селение, где жили священник и мулла. Перебрался он через три реки и увидел большое селение. На одном конце селения — церковь, на другом — мечеть, возле мечети хитрый мулла стоит, а возле церкви — хитрый священник. Подъехал к мулле старый Уастырджи и говорит:

— Салам алейкум, хороший мулла!

— О, алейкум салам! — отвечает ему мулла. — Откуда и куда ты держишь путь?

— Мой путь далек, — ответил Уастырджи. — Еду я в равнинную страну. Много дней и много ночей надо мне ехать, и боюсь я, как бы дождь не промочил моих костей. Ты читал все кораны и все китабы на земле и все дела аллаха тебе известны. Так скажи мне: будет завтра дождь или не будет?

Закрыл глаза мулла, погладил усы, пошевелил губами, а потом сказал:

— Давно в ущелье не было дождя, а завтра, по воле аллаха, будет дождь.

Посмотрел Уастырджи вверх — не видно на небе ни облачка, ни тучи; посмотрел Уастырджи на склоны гор — не шумит дремучий лес. Посмотрел тогда он на хитрого муллу и говорит ему:

— Если ты говоришь правду, пусть прославится твой дом, пока на земле растет трава, пока с гор течет вода, пока арба катится по равнине. Если же ты говоришь неправду, превратись в осла.

И мулла превратился в осла.

Уастырджи ударил осла плетью и погнал его перед собой. Через все селение проехал Уастырджи и на другом конце селения, возле церкви, увидел священника.

— Пусть твой день будет счастлив! — сказал священнику Уастырджи и остановил осла и белого коня.

— Да будет счастлив и твой день! — отвечал ему священник.

— О мудрый священник! — говорит опять Уастырджи. — Ты читал много священных книг, и всевышний бог открывает тебе свои тайны. Так скажи мне: будет завтра дождь или нет?

Помолчал священник, подумал, перекрестился на крест своей церкви и сказал:

— Быть дождю, такова воля всевышнего, и не изменить ее нам, его покорным слугам.

Сказал так и снова перекрестил себе лоб.

Опять посмотрел Уастырджи на небо, на деревья, на горы и так говорит священнику:

— Если ты сказал правду, пусть твой род прославится по всей земле, пока на ней растет трава, а с гор текут ручьи и дуют ветры. Если же ты говоришь неправду, превратись в ослицу.

И священник превратился в ослицу.

Уастырджи ударил плетью осла и ослицу и погнал их перед собою.

А осел и ослица то с дороги в лес свернут — приходится старому Уастырджи скакать за ними вдогонку и плетью выгонять их из чащи; то хромыми прикинутся осел и ослица — отстать норовят, то у речки остановятся, будто воду пьют, а сами не пьют и пить не хотят; то друг в друга вцепятся зубами и кричат на все ущелье.

Смотрел, смотрел Уастырджи на осла и на ослицу и так им говорит:

— Вы обманывали горцев, когда были священником и муллой. А теперь вы меня хотите обмануть? Где это слыхано, что осел и ослица обманули старика Уастырджи? Лучше бегите по дороге и назад не оглядывайтесь, не то худо вам будет.

Тут старый Уастырджи опять ударил плетью осла и ослицу и погнал их перед собой.

Видят осел и ослица — не обмануть им старика, как обманывали горцев, и побежали они по горной дороге. Бегут и боятся назад посмотреть.

Много ли, мало ли ехал седой Уастырджи, не знаю. Но вот доехал он до высокого перевала. Остановил белого коня, посмотрел на осла и на ослицу и, когда увидел, что они от усталости едва волочат ноги, подумал: «Пусть поедят они тут колючек, да и я отдохну немного». Потом Уастырджи слез с белого коня, привязал его к ореховому дереву, осла с ослицей пустил пастись на траву, а сам на камень сел отдохнуть. Только сел он на камень, как из-за скалы вышел бедный горец. Идет бедный горец по тропинке, а в руках у него пустые мешки.

— Да будет пряма твоя дорога! — говорит ему Уастырджи.

— И твоя дорога да будет пряма! — отвечает бедняк.

— Откуда и куда ты держишь путь? — спрашивает его старик.

— Иду я на равнину наниматься к богатым горцам, — отвечает бедняк. — В моем бедном хадзаре нет ничего, кроме ветра, а на равнине буду я работать и заработаю столько кукурузы, чтобы прокормить свою семью.

— А что у тебя в руках? — спрашивает Уастырджи.

— Четыре пустых мешка, — отвечает бедняк. — Эти мешки наполню я кукурузой и понесу их в горы, к себе в саклю.

Удивился Уастырджи и спрашивает:

— Как же ты их понесешь?

— Взвалю себе на плечи и как-нибудь донесу, — отвечает бедняк.

Еще больше удивился старик и опять спрашивает бедняка:

— Пустые мешки и то нелегко носить на себе по камням ущелья. Как же понесешь ты на себе полные мешки?

— Такова уж жизнь бедняка, — сказал горец. — В моем хадзаре нет ни ишака, ни лошади, ни вола. И никто мне не даст своего ишака. Кому нужен я, бедный горец?

Посмотрел бедняк на Уастырджи, потом посмотрел на белого коня, потом на осла и ослицу, посмотрел и глубоко вздохнул.

Увидел Уастырджи, что бедняк посмотрел на белого коня, посмотрел на осла и на ослицу, и так ему говорит:

— Я дам тебе осла, если на мой вопрос ты ответишь правду.

Обрадовался бедняк и сказал старику:

— Я скажу тебе только правду, да будет бог мне свидетелем в том.

— Тогда скажи мне: будет завтра дождь или нет? — спросил Уастырджи.

Как услышал бедняк слова седого старика, вздохнул глубоко и подумал: «Видно, придется мне на себе таскать свою кукурузу». Подумал так и опечалился. Опечалился и говорит старику:

— О хороший старик! Хоть вопрос твой труден, как жизнь бедняка в горах, но я скажу тебе только правду.

Потом посмотрел бедняк на небо, посмотрел на дремучий лес, посмотрел на черное ущелье и говорит:

— Откуда же быть дождю, когда тучи не мчатся с запада на восток, когда не гнутся вековые стволы в дремучем лесу, когда с гор не дуют ветры, когда не задевает ласточка крылом камней дороги? Посмотри сам, старик: небо чисто, как слеза, светит золотое солнце, молчит дремучий лес, уснули ветры за горами, а ласточки летают в небе выше лесов и гор. Нет, видно, не быть дождю.

Понравились эти слова сердцу седого Уастырджи и говорит он бедняку:

— За то, что ты сказал мне правду, я помогу тебе в беде. Бери осла и ослицу и заставляй безустали работать их. Только не верь им: эти осел и ослица не простые — они хитрее самого священника и муллы. А пройдет год — ты пригони их обратно на этот перевал. Я буду ждать тебя у камня.

Потом старый волшебник вытащил из черкески белый газырь, из газыря высыпал он на ладонь четыре зерна красной пшеницы, дал их бедняку и сказал:

— Вот тебе еще четыре зерна пшеницы, бросишь одно зерно в один мешок — и мешок доверху наполнится красной пшеницей, бросишь другое зерно в другой мешок — и тот наполнится красной пшеницей, потом бросишь третье зерно в третий мешок, а четвертое зерно в четвертый мешок, и они доверху наполнятся красной пшеницей. Тогда ты взвали два мешка на осла, два мешка на ослицу и отправляйся в свою саклю. Иди, и пусть твоя сакля наполнится счастьем и род твой живет вовеки, пока на земле растет трава, с гор течет вода и в ущельях дуют ветры.

Зажал бедняк четыре зерна красной пшеницы в кулаке и не успел слова сказать, как старик подбежал к белому коню, отвязал его от орехового дерева и легче ветерка прыгнул в серебряное седло.

Вмиг выросли у коня могучие крылья. Взмахнул ими белый конь, и поднялась буря на перевале. Задрожали все горы на земле, зашумели дремучие леса, и волшебник скрылся за облаками.

От страха повалился бедняк на каменистую дорогу, закрыл мешком глаза и еле дышит.

И осел с ослицей тоже испугались и точно мертвые повалились на траву.

Кто знает, сколько времени так лежал бедняк и дрожал от страха. Но вот перестала шуметь буря на перевале, успокоились высокие горы, затихли дремучие леса. Бедняк открыл глаза и подумал: «Не сон ли это?» Отодвинул мешок от глаз, посмотрел вокруг себя и видит: лежат на траве осел и ослица, а самого старика и его белокрылого коня и след простыл. Потом разжал бедняк кулак и видит на ладони четыре зерна красной пшеницы. Обрадовался бедняк, быстрее серны вскочил с земли, бросил одно зерно в один мешок — и мешок тот доверху наполнился красной пшеницей. А когда наполнились пшеницей все четыре мешка, сорвал бедняк хмель с орехового дерева и крепко завязал полные мешки. Потом бедняк кинулся к ослу, поймал его и взвалил ему на спину два мешка красной пшеницы, поймал ослицу и ей взвалил два мешка на спину, отломил березовую хворостину и сказал:

— О бог богов! Пусть счастьем наполнится жизнь старика!

Ударил он осла и ослицу березовой хворостиной и погнал их перед собою, а сам бежит за ними и песни распевает.

Много ли, мало ли бежали осел и ослица по тропинке, много ли, мало ли бежал за ними бедняк, не знаю, но вот прибежали они во двор старого хадзара.

— Эй, хозяйка! — закричал тут бедняк что было сил. — Беги во двор и бери пшеницы столько, сколько душа твоя пожелает!

Услыхала это жена, вскочила со скамьи и ушам своим не верит. «Откуда быть мужу во дворе, а еще с пшеницей, когда он только сегодня ушел из бедного хадзара?» — подумала она. — Может, это сам шайтан кричит, а не муж? О бог богов! Избавь наш бедный очаг от беды! — взмолилась она богу богов.

А сама дрожит от страха, с места не может сойти. Потом выбежала она из сакли, смотрит: во дворе стоит ее муж, возле него — два осла, а у каждого осла на спине по два мешка привязано. Сильнее прежнего удивилась жена бедняка, смотрит она то на мужа, то на осла, то на ослицу и глазам своим не верит.

Тут бедняк рассказал своей жене все, как было.

Обрадовалась тогда жена бедняка. Схватила она большую деревянную тарелку, доверху наполнила ее красной пшеницей, вмиг намолола она муки, в золе испекла пшеничного хлеба. И тем пшеничным хлебом накормила она мужа, маленьких детей и сама наелась досыта.

— Слава богу, а старику долгая жизнь! — сказал тогда бедняк.

— Слава горным духам, а доброму старику счастье! — сказала его жена.

На другое утро бедняк говорит своей жене:

— Послушай-ка, хозяйка, ты пеки в хадзаре хлеб, а я возьму осла и ослицу и пойду в лес за дровами.

Потом взял бедняк топор и хворостину, вышел во двор и видит: лежат осел и ослица на дворе, ноги вытянули, глаза закрыли и еле дышат. Бедняк так испугался, что с места сойти не может, белее снега, что лежит на горах, стало его лицо, уронил он на землю топор и березовую хворостину.

«Что теперь я скажу доброму старику? — думает бедняк. — Где я найду ему другого осла и другую ослицу?» И от горя слезы потекли по его щекам.

Вдруг вспомнил бедняк, что говорил ему старик на перевале: не простые эти осел и ослица, не верь им — они хитрее священника и муллы.

Вспомнил эти слова и закричал на осла и ослицу:

— Знаю я, что вы хитрее священника и муллы! Только не обмануть вам бедного горца!

Схватил он с земли березовую хворостину и стал бить осла и ослицу, да так, что быстрее ветра побежали они по тропинке в лес. А бедняк, с топором в одной руке, с хворостиной в другой, побежал за ними. В лесу бедняк нарубил дров четыре вязанки — две вязанки наложил на осла, две вязанки на ослицу и погнал их к своему хадзару. Сложил он дрова во дворе и опять отправился в лес. И так ходил бедняк в лес за дровами, пока между лесом и его хадзаром от копыт осла и ослицы не протопталась широкая дорога, а во дворе не выросла гора сухих дров.

— Вот теперь нам дров хватит на целый год, — сказал бедняк.

А жена ему и говорит:

— Дров-то много у нас, да только дровами сыты не будем.

— Не бойся, хозяйка, — отвечает ей бедняк, — не бойся, будет у тебя и хлеб, и мясо, и масло, и сыр. Дай только сроку.

На другое утро горец впряг осла и ослицу в деревянную соху и отправился на склон горы. Там он расчистил землю, вспахал ее деревянной сохой, засеял красной пшеницей и сказал:

— Будет и пшеницы в моей сакле на целый год.

С тех пор стал работать бедный горец на осле и на ослице дни и ночи: то возил камни для нового хадзара, то хворост для курятника, то бревна из лесу таскал, то ездил в далекое селение на базар, то сено с луга привозил.

Вот и год прошел. Возле старого хадзара бедняка стоит уже новая сакля, и дров целая гора во дворе, и закрома ломятся от хлеба, и в новом курятнике куры кудахчут, и в новом хлеву между ослом и ослицей стоит маленький осленок.

Говорит тогда горец своей жене:

— Хозяйка, время мне гнать осла и ослицу на высокий перевал. Время мне гнать маленького осленка, что родился у них, на высокий перевал.

Хоть жаль расстаться жене горца с ослом и ослицей и маленьким осленком, да делать нечего.

— Хорошо, — сказала она мужу, — отправляйся на высокий перевал, отдай старику его осла и ослицу, отдай ему маленького осленка. Пусть продлится вовеки жизнь доброго старика!

Взял бедняк березовую хворостину, вывел из нового хлева осла, ослицу и маленького осленка и погнал их по горной дороге.

Вот пригнал бедняк осла, ослицу и маленького осленка на высокий перевал. Посмотрел на большой камень — нет там старика, посмотрел налево, потом направо посмотрел — нигде нет старика.

«Видно, забыл старик про своего осла и про свою ослицу», — подумал бедняк.

Вдруг засвистел ветер по ущелью, задрожала вся земля, зашумел дремучий лес, и на горной тропинке появился старый волшебник на своем крылатом белом коне. Коснулся конь земли, и сразу исчезли его крылья, улегся ветер по ущелью, затих дремучий лес.

Подъехал старик-волшебник к бедняку и говорит ему:

— Хорош да будет день твой!

— И твой день да будет хорош! — отвечает ему бедняк. — Я привел тебе твоего осла и ослицу. Бери их. Пусть бог богов тебе спасибо скажет за то, что ты спас мой хадзар от беды.

Посмотрел старый Уастырджи на осла и на ослицу, посмотрел он на маленького осленка и спрашивает бедняка:

— А это чей осленок?

— И осленок этот твой, — отвечает ему бедняк.

— Нет, осленок не мой, — говорит Уастырджи. — Я давал тебе только осла и ослицу.

— Маленький осленок родился у твоего осла и твоей ослицы, потому и маленький осленок не мой, а твой, — отвечает бедняк.

Пришлись по сердцу Уастырджи слова бедняка и говорит он ему:

— За то, что ты не утаил от меня осленка, я оставлю тебе еще на год осла, ослицу и маленького осленка. Гони их обратно в свой хадзар и работай на них столько, сколько в твоих руках хватит сил, а через год приведи их опять на этот высокий перевал.

Не успел горец и слова в ответ сказать, как загремел гром, поднялась буря, задрожали горы, зашумел дремучий лес и старик-волшебник исчез за облаками. Бедняк посмотрел ему вслед и сказал:

— О солнце солнц! Да продлится жизнь старика на долгие годы!

Потом ударил он хворостиной осла и ослицу и отправился обратно в свой хадзар.

Бегут по горной тропинке осел с ослицей, бежит за ними маленький осленок, за маленьким осленком бежит горец с березовой хворостиной и от радости песни распевает.

Когда солнце скрылось за Черными горами, пригнал горец осла, ослицу и маленького осленка во двор хадзара и рассказал своей жене все, как было. Обрадовалась жена горца, вмиг испекла она пироги, теми пирогами досыта накормила она детей и мужа и спать их уложила, потом сама поела пирога и тоже спать улеглась.

Рано утром вскочил бедняк с постели и сказал своей жене:

— Опять стану я работать от зари до зари. И заживем мы, как богатые горцы. Куплю я детям сафьяна на чувяки[31] и новые бешметы, куплю тебе новое платье и шерстяной платок, а себе куплю сукна на новую черкеску.

— Да сбудутся твои слова! — отвечала ему жена.

Больше прежнего стал работать горец. А осел и ослица больше прежнего стали хитрить. Да только не верил уже им горец. Попробуют они сбросить с себя две вязанки хворосту — горец на них по четыре вязанки навалит, прикинутся они больными — он их хворостиной вылечит, выломают они дверь хлева, чтобы убежать, — горец им крепкой веревкой ноги спутает.

Так работал горец день, работал ночь, работал месяц, работал год. И зажил бедняк, точно богатый горец. В хлеву у него мычат волы и блеют овцы, в курятнике у него поют петухи и кудахчут куры, а в хадзаре все кадки доверху полны кругами овечьего сыра, кувшины полны желтым маслом, закрома полны красной пшеницей. Да еще в хлеву у горца стоят большой осел и большая ослица, а между ними маленький осел и маленькая ослица.

Ест бедняк пшеничный хлеб и пьет сладкую брагу, ходит он в новой черкеске, а на ногах у него новые чувяки из черного сафьяна. Жена его ходит в новом платье, голову повязывает новым платком, а маленькие дети бегают по двору в новых бешметах и чувяках, и бешметы у них новыми поясами подвязаны.

А когда прошел год, горец сказал своей жене:

— Теперь я опять погоню на высокий перевал осла и ослицу, с ослом и с ослицей погоню еще маленького осла и маленькую ослицу. Отдам я их хорошему старику и скажу ему: «Да продлит небо твою жизнь вовеки!»

— Хорошо, — отвечала ему жена, хоть и жаль ей было маленького осла и маленькой ослицы.

Вышел тогда горец из новой сакли, ударил березовой хворостиной осла и ослицу, «чу» крикнул на маленьких ослят и отправился в путь-дорогу на высокий перевал.

Кто знает, сколько с гор воды утекло на равнину, пока горец шел на высокий перевал. Только поднялся он на перевал, смотрит — а старик уже сидит на камне и его дожидается.

— Да продлит бог твою жизнь! — сказал ему горец.

— И твою жизнь да продлит бог! — отвечал Уастырджи.

— Вот привел я тебе большого осла и большую ослицу и еще маленького осла и маленькую ослицу. Бери их и пусть твоя жизнь наполнится счастьем!

Посмотрел седой Уастырджи на большого осла и на большую ослицу, посмотрел на маленького осла и на маленькую ослицу и спрашивает горца:

— А чья это маленькая ослица?

— Твоя, — отвечает ему горец.

— Нет, не моя она, — говорит Уастырджи.

— Нет, твоя, — опять отвечает ему бедняк. — Она родилась от большого осла и большой ослицы.

Понравились эти слова старику-волшебнику и так сказал он горцу:

— Вижу я, что ты не обманываешь меня. За это я даю тебе маленького осла и маленькую ослицу. Возьми их в свой хадзар, корми горным сеном, а когда они вырастут, работай не покладая рук, и тогда беда не войдет больше в твой хадзар.

Услыхал эти слова горец и обрадовался, обрадовался и говорит старику:

— Да продлит бог твою жизнь вовеки!

— Да продлит он и твою жизнь! — сказал Уастырджи. Потом сел на своего белого коня, ударил плетью осла и ослицу и по ущелью поехал в то селение, где жили раньше священник и мулла. А бедняк с маленьким осленком и маленькой ослицей пошел в другую сторону — туда, где был его хадзар.

Идет бедняк по тропинке и от радости песни распевает, а маленький ослик и маленькая ослица бегут впереди, по камням копытами стучат и хвостами мух отгоняют.

Вдруг увидел горец: остановился маленький осленок на тропинке, вытянул уши и посмотрел на высокий перевал; потом остановилась маленькая ослица, тоже вытянула уши и тоже посмотрела на высокий перевал. Тут горец ударил их березовой хворостиной и опять погнал перед собою, а сам подумал: «Видно, маленький осел и маленькая ослица хотят посмотреть на отца и мать». Только подумал так, как вдруг опять остановились на тропинке маленький осел и маленькая ослица, остановились и назад повернулись. Еще грустнее прежнего посмотрели они на высокий перевал, длиннее прежнего вытянули уши. Да только не услыхать ослятам, как стучат копыта старого осла и старой ослицы, не видать им больше отца и матери. И чем дальше бежали они от высокого перевала, тем длиннее становились у них уши, а глаза все грустнее и грустнее. А когда пригнал горец ослят во двор своего хадзара, уши у них выросли большие, точно башни на утесе, и глаза их стали печальные, как осенняя ночь в горах.

Вот с тех пор у всех ослов и ослиц печальные глаза и длинные уши.

Тем временем старый Уастырджи ехал на белом коне и плетью погонял осла и ослицу. А осел и ослица все бегут да бегут по горной тропинке, копытами о камни стучат, хвостами мух отгоняют и головы назад не поворачивают, как раньше, в лес не забегают и на дорогу не валятся, как больные. Видят они — близко уже их селение.

Кто знает, сколько ехал старый Уастырджи по тропинке, но вот показалось, наконец, селение, где жили прежде священник и мулла. Остановил тогда старик своего белого коня, остановил он и осла с ослицей. Потом ударил плетью осла и сказал:

— О бог богов! Преврати осла в то, чем был он раньше.

И осел вмиг превратился в муллу.

Вздохнул мулла глубоко и сказал старику:

— Да накажет тебя аллах за все страдания и обиды, которые я перенес за эти два года.

А Уастырджи ему и говорит:

— Я превратил тебя в осла за то, что язык твой не знает правды, за то, что ты сам не работал, а заставлял других работать на себя. Пусть отныне, пока на земле растет трава, с гор течет вода и арба катится по равнине, горцы про тебя говорят: «Где пройдет мулла, там и мышка крошки не найдет».

Ничего не ответил старику мулла, опустил голову на грудь и печально пошел в свое селение.

А ослица, как услышала, что сказал Уастырджи, задрожала от страха, закричала на все ущелье, потом повернула к старику глаза и уши и ждет, что старик с ней будет делать.

Посмотрел Уастырджи на ослицу и говорит:

— Погоди, хитрый священник, и тебе достанется от меня.

Тут волшебник Уастырджи ударил серебряной плетью ослицу и сказал:

— О бог богов! Преврати ослицу в то, чем она была раньше.

И ослица вмиг превратилась в священника.

Вздохнул священник глубоко, и от радости, что опять священником стал, он перекрестил себе лоб. Перекрестил лоб и говорит волшебнику:

— Пусть всевышний бог простит тебя за то, что ты заставил меня работать и день и ночь на бедного горца. А теперь я пойду к себе в селение и отдохну после двухлетнего труда.

— Послушай, что я тебе скажу, — говорит священнику волшебник. — Я превратил тебя в ослицу за то, что язык твой не знает правды. И чтобы все видели отныне, кто ты такой, пусть одеждой тебе будет ряса, а голова твоя обрастет волосами. И пусть, когда увидят тебя горцы, они скажут: «Лучше поверить лисе в дремучем лесу, чем поверить священнику в рясе».

Только сказал так старый Уастырджи, как черкеска у священника превратилась в длиннополую рясу, волосы выросли у него до самых плеч, а на лице появилась седая борода.

Посмотрел священник на длиннополую рясу и опечалился, погладил седую бороду и опечалился еще больше, потрогал рукой длинные волосы и так опечалился, что опустил голову на грудь и медленно пошел по тропинке в селение.

Когда священник и мулла скрылись в своем селении, старый Уастырджи — да будет счастлива его жизнь вовеки — ударил серебряной плетью белого коня. Вздрогнул белый конь и распустил могучие крылья. Поднялась в ущелье буря, задрожали высокие горы, селение задрожало, зашумел дремучий лес, и волшебник скрылся за облаками.

С тех пор так и повелось — увидят горцы священника и говорят: «Лучше поверить лисе в дремучем лесу, чем поверить священнику в рясе», а как муллу увидят горцы, говорят: «Где пройдет мулла, там и мышка крошки не найдет».

Неблагодарный богач _{Дагестанская сказка}

Жил когда-то в одном ауле богач, по имени Измаил. Был он спесивый и жадный, второго такого поискать — не найдешь.

Как-то раз был он на званом пиру, напился бузы и поехал домой один, без провожатого.

Ехал он, ехал и стал покачиваться в седле. А как въехал в лес, так сильно качнулся, что свалился с лошади и упал в глубокую яму. А эту яму охотники вырыли для диких зверей.

Сидит богач Измаил в яме и слышит со всех сторон рычание да шипение. Кто рычит, кто шипит — не видно: темно в яме. Испугался он, стал звать на помощь.

— Помогите! — кричит. — Спасите! Вытащите из ямы!

В эту пору ехал мимо крестьянин. Услышал он крик, подбежал к яме. Глянул — яма глубокая, дна не видно. Срубил поскорее длинный шест, опустил в яму и говорит:

— Эй, кто там в беду попал? Хватайся крепче за шест — вытащу!

Думал он, что вылезет кумык, а вылезла рыжая лисица. Махнула она хвостом и убежала в лес. Удивился крестьянин:

— Вот диво! Неужели это лиса говорила по-человечески?..

Хотел было он ехать дальше. А из ямы опять человек кричит:

— Помоги мне! Вытащи из ямы! Меня Измаилом зовут, родом я из ближнего аула! Я богатый, много денег тебе дам, если спасешь меня!

Обрадовался крестьянин, что будут деньги на свадьбу его дочери. Срубил он шест потолще да подлиннее первого и опустил его в яму.

— Держись крепче, — кричит, — сейчас вытащу!

Ухватился кто-то за шест, чуть из рук крестьянина его не вырвал — такой тяжелый. Смотрит — на этот раз медведь выбрался.

Совсем перепугался крестьянин. Бежать хочет, а голос из ямы просит еще жалобнее.

— Спаси меня! Я тебя награжу, чем только пожелаешь!

Вернулся крестьянин к яме, опустил шест — опять кто-то лезет. Глядь — огромная змея вылезла, мотнула головой и исчезла в траве.

— Нет уж, никто больше не обманет меня! — крикнул крестьянин и хотел бежать.

А из ямы опять кричит кто-то:

— Спасите меня, я богач Измаил из ближнего аула!

Крестьянин остановился и думает: «Ведь я этого богача Измаила давно знаю. И вправду это его голос!» Опустил он снова шест в яму — вылез, наконец, из ямы и сам богач Измаил.

Отряхнулся он, буркнул что-то себе под нос, потом взобрался на лошадь и поехал, а на своего избавителя даже и не взглянул.

Так удивился крестьянин этому происшествию, что и не помнил, как домой вернулся. Пришел и рот разинул: у него на дворе столько кур, гусей, индюшек, что и не сочтешь. Это лиса их притащила. А сама сидит, утирает мордочку.

— Это тебе, друг, за спасение, — говорит.

Смотрит крестьянин: в другом конце двора целая гора дров. Это медведь наломал в лесу и приволок. Сидит и тоже утирается лапой.

— Это тебе, друг, за спасение, — говорит.

Посмотрел крестьянин на крыльцо, а там лежит змея; подняла она голову и говорит:

— Это тебе, друг, за спасение, — и подает ему драгоценный камень.

Взял крестьянин этот камень — загляделся. А когда опомнился, никого уже не было во дворе.

Обрадовался крестьянин и думает: «На всю зиму дрова есть, на всю зиму еда есть, а камень сейчас же пойду на базар продавать. Продам и справлю дочери богатую свадьбу».

Так решил он и отправился на базар к золотых дел мастеру.

Как увидел золотых дел мастер тот камень, так и затрясся от удивления: камню этому цены не было.

— Где ты украл его, негодяй? — закричал мастер. — убил кого-нибудь?

Сбежался народ, связали крестьянину руки, повели его к судье — кади.

— Где ты взял камень? у кого ты украл его? Кого ты убил? — стал допрашивать кади.

— Не крал я камня, никого не убивал, а дала мне его змея, что сидела в одной яме с богачом Измаилом. Позовите Измаила: он подтвердит все, что я вам расскажу.

И крестьянин рассказал все, что случилось. Тем временем привели Измаила.

— Был ты в яме со змеей, лисой и медведем? Вытащил тебя этот крестьянин? — спросил у него кади.

— Лжет он, бессовестный пьяница! Я никакой ямы не видал! — отвечает Измаил.

Обомлел от удивления крестьянин — не ожидал он такой неблагодарности — и воскликнул:

— А кто упрашивал меня спасти тебя? Ты! Кто обещал наградить меня всем, чего я только пожелаю? Ты! А теперь вот говоришь, что все это я выдумал!

— Лгун ты, пьяница, вор! Ни о чем я тебя не просил, ничего я тебе не обещал, — кричит Измаил. — Позови, лжец, своих свидетелей, чтобы они подтвердили правдивость твоих слов. Где они?

Тут на крестьянина накинулся и сам кади:

— Отвечай, презренный, где твои свидетели? Ты лгун, убийца и вор! Мало того, что ты кого-то ограбил, ты еще возвел поклеп на такого почтенного и богатого человека, как Измаил! За все это ты будешь предан смерти!

Кликнул кади стражников — нукеров — и приказал:

— Схватите его и бросьте в тюремную яму!

Подошли было нукеры к крестьянину, как вдруг за воротами раздались крики ужаса; бросились люди в разные стороны. Смотрит кади, смотрит крестьянин, смотрит бледный от страха Измаил, смотрят все и видят: идут во двор медведь и лисица, ползет огромная змея.

Приблизились они к крыльцу, поклонились кади и сказали:

— Мы свидетели, что крестьянин говорит правду, а богач Измаил лжет. Крестьянин спас и всех нас и этого неблагодарного лжеца. Мы ничего не обещали ему за спасение, а Измаил сулил озолотить его, да ничего ему не дал. Мало того — он еще наклеветал на своего избавителя и хочет, чтобы его ни за что казнили!

Окружили звери богача Измаила и сказали:

— Отвечай: сидел ли ты с нами в яме и спас ли тебя этот добрый человек?

Задрожал богач от страха, упал на землю и признался, что крестьянин говорил правду. Тогда кади возвратил крестьянину драгоценный камень и отпустил его. А люди сказали:

— Видно, у зверей и у тех больше совести, чем у наших богатеев!

Куйжий[32] и великаны-разбойники _{Адыгейская сказка}

За рекой, на опушке леса, поселились великаны-разбойники, и с тех пор людям из аула не стало житья: мимо двора великанов не было дороги ни конному, ни пешему. Разбойники нападали на людей, грабили их, брали в плен и продавали в рабство.

Был слух, что великаны-разбойники не отличались умом, но они были так сильны, что ударом одной руки обращали в прах и всадника и коня.

Аул попробовал было бороться с разбойниками. Вначале против них пошел князь с компанией наездников. Но через небольшое время в аул прибежал только княжеский конь — оседланный, но без князя, а к вечеру приплелся и сам князь — оборванный и чуть живой, а из княжеской компании не вернулся ни один человек.

Потом против великанов-разбойников вышел чуть ли не весь аул во главе с князем: сели на коней все, кто мог вложить ногу в стремя.

К полудню же в аул вернулась только половина всадников: остальные погибли в бою с великанами. Уцелевшие собрались на сход, чтобы обсудить, как им быть.

Прихрамывая и опираясь на костыль, на середину круга вышел избитый великанами князь и сказал чуть слышным голосом:

— Делайте что хотите, а я к великанам больше не ездок…

Выслушав его, старики повесили головы.

— Как же так?.. — растерянно говорили они. — На войне без старшего нельзя, и сами мы воевать с великанами не можем. Недаром, когда наш народ желает несчастья врагу, он говорит: «Да лишитесь вы ваших старших!»

— Нет, нет, не уговаривайте меня! — повторил князь. — С меня довольно и того, что я уже получил от этих разбойников.

Народ молчал.

Неожиданно на середину круга вышел сын одной бедной вдовы-старушки, маленький куйжий, в изодранной одежде и в чувяках, из дыр которых торчал шабий[33].

— Делать нечего, придется мне взяться за этих разбойников-великанов! — сказал он и весело оглянулся на народ. — Не пройдет и месяца, как я разорю их и заставлю убежать из наших мест!

— Что за дурак! — накинулись на куйжия уорки. — Ступай, ступай отсюда со своими глупыми шутками, грязный чувяк!

Куйжий вышел из круга и, ни слова не сказав, ушел домой.

Дворяне и княжеские приближенные продолжали смеяться над ним, но народ не смеялся.

Придя домой, куйжий сказал своей старой матери:

— Наша мать, я надумал пойти в одно место, и мне нужно взять в дорогу бурдюк муки и небольшой кружок свежего сыру. Постарайся, чтоб на завтра к утру это было готово.

Наутро мать приготовила бурдюк с мукой и кружок сыру и вручила их сыну.

— Будь здорова, мать. Живым буду — еще встретимся! — сказал куйжий и пошел.

Пришел к реке, а она — широкая. Не знает куйжий, как ему перебраться на тот берег, и ходит по этому берегу, а бурдюк с мукою и кружок сыру положил среди прибрежных камней. Смотрит, а на той стороне к берету подходит младший из великанов-разбойников.

— Уо, великан! — кричит куйжий.

— Чего тебе, куйжий, нужно? — отозвался великан.

— Сейчас же перейди реку и перенеси меня на ту сторону!

— Если ты сильнее меня, — говорит великан, — перенесу. Если же я сильнее, то ты перенесешь меня на тот берег. Посмотри сюда, куйжий!

Великан поднял большой камень, сжал его в руке и размолол в муку. Поднял другой камень и выдавил из него воду. Тогда куйжий тоже поднял с земли свой бурдюк с мукой, придавил его, стал мять и трясти, и вокруг куйжия поднялось целое облако муки. Потом он поднял кружок сыру, выдавил из него сыворотку, стал его есть и говорит:

— Можешь ли ты есть камни? Не можешь? Ну, значит, перенеси меня на ту сторону!

— Делать нечего, перенесу, — сказал великан, а сам думает: «Донесу до середины реки и брошу его в воду, пусть тонет».

Перебрался великан на эту сторону, посадил куйжия себе на плечи и понес. Но куйжий догадался о намерениях великана, достал из кармана шило и уколол разбойника в шею.

— Ой, что такое! — закричал тот от боли. — Чем ты колешь меня в шею?

— То, чем я колю тебя в шею, — пустяки в сравнении с тем, чем думаю уколоть тебя, когда доберемся до середины реки. Не думай, что живым выберешься из нее!

Испугался великан, быстро перебежал реку, перенес куйжия и остановился. А тот не слезает с него.

— Почему ты остановился? — опрашивает куйжий. — Немедленно доставь меня в свой дом!

— А для чего я повезу тебя в свой дом?

— Вези, не разговаривай!

— Нас семь братьев-великанов, уничтожим тебя, и от тебя не останется и пылинки.

— Ничего не сделаете вы со мной, а вот я разделаюсь с вами. Вези же меня, не останавливайся! — крикнул куйжий и уколол великана шилом. Вскрикнув от боли, великан помчался во весь дух и скоро примчал его во двор, где жили великаны-разбойники.

Как раз в это время во двор въехали верхом на лошадях остальные шесть братьев-великанов: они только что возвратились из набега на соседний аул, и у седла каждого из них были привязаны тюки с награбленным добром.

«Ну, этих жалеть нечего! — подумал куйжий. — Сегодня они ограбили один аул, завтра ограбят другой, и, если я не возьмусь за них, они ограбят всю страну».

Великаны тоже увидели своего младшего брата с сидящим на нем куйжием.

— Что это ты привез нам?! — с удивлением закричали они.

— Я и сам не знаю! — отвечал младший великан. — Этот, что сидит на мне, поймал меня, приказал нести себя да еще похваляется разделаться с нами!

— Ну, раз уж ты принес его, отведи его в кунацкую, а ночью мы убьем его, — сказали другие братья.

Через некоторое время все великаны пошли в кунацкую и поздравили куйжия с приездом. Куйжий выслушал великанов и приказал им зарезать трех откормленных быков: одного он съест вечером, другого утром, а третьего в обед следующего дня. А после того, как все быки будут съедены, великаны должны снести ему все золото, серебро и другие богатства, и он поступит с ними, как найдет нужным.

Некоторые из великанов пытались возражать, но куйжий так прикрикнул на них, что у них затряслись поджилки. Продержав их довольно долго, куйжий даже не позволил им присесть при себе.

К вечеру великаны зарезали откормленного быка, приготовили много соуса и супа и, когда стемнело, принесли в кунацкую. Куйжий высыпал свою долю пищи в яму, которую заранее приготовил в кунацкой, и прикрыл ее чаканками[34].

— О, аллах, аллах! — удивились великаны, увидя, что на столе ничего не осталось. — Если этот куйжий проживет у нас трое суток, — он съест весь наш скот.

Между тем наступила ночь. Великаны принесли постель для куйжия, а сами вышли из кунацкой и совещаются:

— Будем таскать с берега реки камни и сыпать их в кунацкую через трубу, пока завалим куйжия!

И когда куйжий уснул, они стали таскать камни и сыпать в кунацкую через трубу. От грохота камней куйжий проснулся, полез на чердак и просидел там всю ночь. Великаны завалили камнем кунацкую и успокоились. А утром они увидели куйжия у двери кунацкой: стоит, держит шило в руке и кричит:

— Скорее несите все вилы, грабли и лопаты и выгребите град из кунацкой. Ночью пошел такой град, что завалил кунацкую и не дал мне спать. Живо поворачивайтесь!

Великаны стали выгребать камни; кто недоволен — ворчит, а куйжий колет недовольных шилом. Так они и очистили кунацкую от камней.

Прошло несколько дней. Куйжий живет у великанов и смотрит, как они живут. А жили они так: младшего брата оставляли дома, с куйжием, а остальные шесть братьев выезжали в наезды и грабили аулы.

Однажды ночью куйжий проснулся от топота большого стада, которое великаны загоняли к себе во двор. Три брата верхом на лошадях ехали в голове отбитого ими стада, остальные три — позади, охраняя его от погони хозяев.

Младший брат встретил во дворе своих старших братьев-разбойников. Куйжий приник ухом к двери и стал слушать их разговор.

— Далеко ли взяли стадо? — спросил младший великан.

— Зачем же ездить далеко? — отвечали братья. — Мы взяли его за рекой. Это стадо того аула, который осмелился напасть на нас.

«Нет, если грабители забирают у бедняка последнюю корову, они не заслуживают пощады! Не вернусь домой, пока не разорю их и не возвращу в аул наше стадо!» — решил куйжий.

Наступило утро. Проснувшись, великаны зарезали быка на завтрак для куйжия и, приготовив много соуса и супа, принесли куйжию полный стол. Куйжий опять высыпал в яму лишнюю пищу. Великаны вынесли стол, вернулись в кунацкую и говорят куйжию:

— Пойдем с нами со двора — походим, погуляем!

— Отлично, пойдемте, — согласился куйжий. — Только пусть кто-нибудь из вас посадит меня себе на шею и понесет.

— Ты принес его, ты и неси! — сказали великаны своему младшему брату. Тот подошел, посадил куйжия на шею и понес. А другие братья смотрят на это и думают: «Много хлопот будет нам с этим куйжием!»

Дошли до красивой лужайки и сели в кружок. Куйжий сел в середину кружка и рассказывает великанам разные истории.

Потом один великан и говорит:

— Побежим, куйжий! Обгонишь меня — сделаешь все, что пожелаешь; если же я обгоню тебя — сделаю все, что пожелаю.

Куйжий согласился, но добавил:

— Только бежать буду не я, а мой младший брат. Он сидит у подошвы вон того кургана. Как только добежишь до него, он снимется и побежит. Если обгонишь его — сделаю по-твоему. Если не обгонишь — сделаешь по-моему.

Великан побежал к кургану. Не успел добежать, как из кустов выскочил заяц. Великан с гиком помчался за зайцем, верхушки бурьяна сбивает ногами, а догнать зайца не может, разве можно человеку зайца догнать! Вернулся великан ни с чем.

Посоветовались братья и говорят опять:

— Давай, куйжий, поборемся!

— Я, — отвечает куйжий, — давно не боролся и, признаться, мне неохота заниматься такими пустяками. Вон там, в пещере, живет мой средний брат. Пойдите к нему и крикните: «Эй, выходи бороться!» Он выйдет, и вы поборитесь с ним.

Великаны побежали к пещере и крикнули:

— Эй, выходи сюда, поборемся!

Из пещеры вылез огромный лохматый медведь, переломил ногу первому попавшемуся великану и стал таскать его по земле. Видя это, другие великаны бросились к куйжию и стали просить его:

— Выручи нашего брата из лап твоего брата, — сделаем все, что хочешь!

— Это сделать трудновато, — сказал куйжий, — когда мой брат сердит, я избегаю подходить к нему в течение трех суток. И он тоже не подходит ко мне, когда я сердит. Но, так и быть, я помогу вам. Бегите к тому лесу, чтоб брат увидел вас, и когда он погонится за вами, я побегу к пещере и притащу вашего брата.

— Хорошо, — сказали великаны, — исполним все, как ты говоришь.

И побежали мимо медведя к лесу. Медведь — за ними! А куйжий направился к раненому великану. Но тот, увидя куйжия, испугался, закричал и, волоча поломанную ногу, притащился домой без помощи куйжия.

Медведь, не догнав других великанов, вернулся. Не найдя раненого, он зарычал с досады и ушел в пещеру.

Прибежав домой, великаны-разбойники еле перевели дух и были рады, что ушли живыми от среднего брата куйжия.

— Если этот его средний лохматый брат такой сильный, значит, он сам еще сильнее! — в страхе говорили они о куйжие.

Они боялись его трогать, но день и ночь думали, как извести его.

Прошло несколько дней.

Однажды ночью куйжий опять проснулся от конского топота во дворе. Выглянув в дверь, он увидел въезжавших на лошадях великанов: они вернулись из ночного набега, и через седло у старшего лежала связанная женщина в разорванном платье и с растрепанными волосами. Разбойники сняли женщину с лошади; она со стоном упала на землю. Старший брат подхватил ее на руки и понес в дом. Потом он вернулся и подошел к братьям, которые стояли среди двора.

— Далеко взял ее? — спросил младший великан.

— Зачем ездить далеко? — отвечал старший. — Мы взяли ее в ауле за рекой. Эта женщина будет нашей рабой: будет готовить для всех нас еду и делать всю черную работу по хозяйству. А если будет плохо работать, продадим ее в рабство.

«Нет, эти изверги не заслуживают пощады! — решил куйжий о великанах. — Я разорю это разбойничье гнездо и выгоню их отсюда!»

А великаны-разбойники стояли среди двора и продолжали совещаться.

— Этот куйжий еще не ушел? — спросил старший.

— Да он, видно, и не думает уходить: съел быка и спит в кунацкой.

— Плохо дело: так мы с ним ничего не сделаем, — сказал старший, — давайте нальем ночью кипятку в трубу кунацкой и, если это не поможет, принесем все свое золото и серебро и высыплем перед ним.

— Пусть как хочет, так и поделит и уходит от нас! — решили братья.

На другой день они зарезали откормленного быка, приготовили обед и принесли куйжию. Но куйжий приказал зарезать вечером еще яловую корову и десять жирных овец.

— Будем есть и будем сидеть до полуночи, а потом я скажу вам, как я решил поступить с вами и вашим имуществом.

Стемнело. Великаны зарезали яловую корову и десять жирных овец. Привели великана с поломанной ногой, и куйжий перевязал ему ногу. Принесли ужин — много-много супу и соуса. Куйжий делает вид, что ест, а сам потихоньку складывает лишнюю пищу в яму под столиком. А великаны удивляются: куйжий ест так много, что страшно и подумать, а сам такой маленький, невзрачный.

После ужина великаны принесли куйжию постель, уложили его спать, а сами вышли, зажгли костры, кипятят воду. И когда наступила полночь, принялись лить воду в трубу кунацкой и залили ее всю. Но после первого же ведра кипятку куйжий вскочил, взобрался на чердак, закутался в одеяло и спокойно проспал до утра. Видя, что куйжий не подает голоса из кунацкой, великаны переглянулись.

— Пусть доваривается! — сказали они, смеясь, и перестали лить кипяток в трубу.

А рано утром куйжий, как ни в чем не бывало, вышел из кунацкой и зовет великанов:

— Эй, немедленно высушите мне кунацкую! Ночью пошел такой обильный теплый дождь, что я не спал, а купался. Весь промок. Принесите мне сухую одежду и постелите в одном из ваших сухих домов шелковую постель — я буду спать.

Делать нечего. И великаны принесли сухую одежду, постлали куйжию шелковую постель и высушили кунацкую.

— Что делать с этим куйжием? — стали говорить они меж собой. — Он задаст нам еще и не таких хлопот. Давайте принесем ему все золото, серебро, пригоним скот и скажем: «раздели все как хочешь, дай нам нашу долю и уходи».

Решив так, великаны пригнали коров, овец, буйволов, принесли в мехах золото, серебро и другие свои богатства и свалили у ног куйжия.

— Очень хорошо, что вы послушались меня сразу, иначе я мог бы рассердиться и тогда поговорил бы с вами по-другому! — похвалил куйжий. — А теперь слушайте, что я скажу. Женщину, которую вы похитили в нашем ауле, вы должны возвратить в ее семью. Делиться же с вами награбленным вами добром я не стану. Весь угнанный вами скот вы тоже должны возвратить тем, у кого вы его забрали. Награбленное вами золото, серебро и другие драгоценности я навьючу на кого-либо из вас, сам сяду на другого, и вы доставите меня и женщину домой, в наш аул.

Великаны-разбойники взбунтовались, не хотели возвращать женщину, гнать скот обратно в аулы и отдавать куйжию золото, серебро и драгоценности. Но, когда куйжий пригрозил, что позовет своего среднего лохматого брата, разбойники согласились и сказали, что один из них донесет куйжия до того берега, на котором он давил камни и ел их.

Стали совещаться:

— Кто понесет куйжия?

И так как охотников не было, решили:

— Отнесет тот, кто принес его!

— А кто понесет женщину?

— Тот, кто был главным, когда ее похищали!

И все разбойники посмотрели на старшего брата.

— А золото, серебро и драгоценности пусть тащит средний брат. Мы, трое остальных, будем гнать скот следом за вами. Дома останется только брат со сломанной ногой.

На том и порешили.

После этого младший великан посадил себе на плечи куйжия, старший посадил себе на плечи женщину, средний взвалил на спину целый тюк золота, серебра и драгоценностей, и все трое доставили куйжия, женщину и тюк с богатством на берег реки. Следом за ними три остальных великана-разбойника гнали аульский скот.

Переправились через реку. Старший великан опустил женщину на землю, и женщина тотчас же убежала в аул.

— А я все-таки желал бы, чтобы вы доставили меня домой, — сказал куйжий.

— Мы донесли тебя до вашей границы и дальше не понесем, — ответили великаны.

— Донесите до моего дома, там отдохнете, поедите немного и пойдете обратно, — сказал куйжий и уколол своего великана шилом. Великаны согласились.

Не доходя до дому, куйжий остановил великанов:

— Стойте здесь, — оказал он. — Я пойду предупрежу семью. Я давно из дому, и за это время они не видели ни одного живого великана, боюсь, как бы не испугались вас.

Пришел куйжий к матери и говорит:

— Нана, возьми три больших котла и свари в них пшенной каши. И когда я с гостями сяду за стол, ты полезай на чердак, стучи там деревяшкой и приговаривай: «Ах, сынок, ничего, кроме костей, от великанов не осталось».

Вернувшись к великанам, куйжий повел их в свой дом. Мать сварила три котла пшенной каши, подала ее гостям, а сама взобралась на чердак, стучит там деревяшками и говорит сыну:

— Сынок, ничего здесь уже нет, кроме костей от великанов! Остались одни лопатки да ребра, но они такие сухие, что на них совсем нет мяса. Подавать, что ли?

— Разве вы едите великанов? — в страхе спросили гости.

— А то как же! Этим только и питаемся, — отвечал куйжий. — Но в прошлый раз мне попались худые великаны, и от них не было никакой пользы.

А гости-великаны были упитанными, жирными. Переглянувшись, они выскочили из дома и бросились бежать.

— Куда же вы? — кричит куйжий. — Хоть каши покушайте!

Но великаны бегут без оглядки и кричат:

— Спасибо за угощение!

Бежали они, бежали и повстречали лису.

— Куда бежите, великаны? — спрашивает лиса.

— Э, лисичка, мы бежим и света не видим, радуемся, что вырвались живыми из рук куйжия, а то он хотел съесть нас!

Лиса засмеялась:

— Как же он съел бы вас, если он все время боялся, чтобы вы не съели его! Обманул он вас. Пойдемте, я отберу у него все ваше добро и уничтожу его самого. Испугались такого замухрышки!

И лиса уговорила великанов вернуться. Пошли они с нею назад, к куйжию, а тот увидел их и кричит:

— Эй, лисичка, эти великаны только что были у меня в гостях! Если бы они понравились мне, я не выпустил бы их, но они такие тощие, что я не могу принять их от тебя. Те два великана, которых я одолжил тебе, были куда жирнее этих кляч. Не приму их от тебя, пока они не станут жирнее!

Услышав это, великаны схватили лису за хвост, ударили ее о камень и, не заглянув к себе домой, убежали без оглядки из тех мест.

Тем временем в аул вернулось стадо, брошенное великанами-разбойниками, и аульские женщины с радостными причитаниями загоняли своих коров по дворам.

Утром куйжий собрал на сход весь аульский народ и раздал самым бедным людям добро, награбленное великанами-разбойниками. Не забыл куйжий ни вдов, ни сирот, ни одиноких стариков: одному давал лошадь, другому — быка, третьему — арбу и при этом говорил:

— Берите, работайте и кормитесь, в добрый час!

Не забыл он и о соседних аулах, тоже ограбленных великанами-разбойниками: раздал неимущим все богатство, которое отобрал у великанов-разбойников.

Видя это, народ того аула, где жил куйжий, вновь собрался на сходку и решил:

— Мы убедились, что наши князья и дворяне — глупые, трусливые, ни на что не годные люди. Если так, то не надо нам князей и дворян — нет от них пользы. Без них будем жить лучше!

И прогнали князей и дворян.

А куйжий, каким был, таким и остался — умным и скромным человеком, и жил в почете долго и благополучно.

Кто лучше соврёт _{Дагестанская сказка}

Была у одного хана красавица дочь. Сваталось к ней множество женихов. Женихи все были люди знатные, и вот, чтобы никого не обидеть, хан решил выдать дочь за того, кто лучше соврет.

Думали женихи и придумывали, рассказывали и пересказывали, но все их выдумки всегда были глупыми, и было это так скучно, что слушать хану надоело — хоть беги от этих женихов!

Вот пришел однажды к хану бедняк и говорит:

— Позволь мне тоже соврать что-нибудь.

— Ты-то еще зачем сюда пришел? — удивился хан. — Поважней тебя люди были, да и то ни с чем уходили… А впрочем, говори, послушаю!

— Водились у моего отца пчелы, — начал юноша. — Едва-едва помещались они в девяноста девяти ульях. Занимался мой отец только тем, что считал сколько пчел вылетает и сколько прилетает. Заметил он раз, что одна пчела не вернулась, кликнул меня. Погоревали мы вместе, и отправился он на поиски пропавшей пчелы.

Долго бродил он по свету и наконец увидел пахаря, который усердно пахал свое поле. Подошел отец поближе и видит, что плуг тащат буйвол и наша пчела, запряженная в пару с ним в ярмо. Очень рассердился мой отец. Он потребовал с пахаря двадцать пять мешков пшеницы в награду.

Отдал пахарь ему двадцать пять мешков пшеницы, да еще и буйвола впридачу. Отец запряг буйвола с пчелой в арбу, взвалил на нее мешки с пшеницей и поехал к себе домой…

Все это очень понравилось хану. Юноша продолжал:

— Арба была тяжелая. Пчела натерла себе ярмом шею, на загривке у нее вырос волдырь величиной с кулак.

Приехал отец домой, стал у добрых людей совета спрашивать: чем вылечить бедную пчелу? И научил его один старик собрать пуд ореховой скорлупы, отварить ее в котле с водой и отваром этим мыть пчеле шею. Так отец и сделал.

И что бы вы думали! Не прошло и трех дней, как выросло от того отвара на шее у пчелы ореховое дерево. Было на том дереве семьсот пятьдесят веток, а на каждой ветке — по пятьсот пятьдесят орехов…

Это тоже очень понравилось хану, и юноша продолжал:

— Стал мой отец те орехи собирать, надорвался, таская тяжелые мешки, заболел и умер… Перед смертью он мне сказал, что ты, хан, остался ему должен сто бочек золота.

Что было делать хану?

Сказать «правда» — значит отдать бедняку сто бочек золота. Сказать «неправда» — выдать за него дочь.

Подумал-подумал хан и сказал:

— Неправда!

А сказав так, выдал за бедняка свою дочь.

Тут и сказке конец.

Справедливый и несправедливый _{Осетинская сказка}

Жили-были справедливый человек и несправедливый. Однажды они решили постранствовать по чужим землям.

У справедливого на дорогу были пироги, а у несправедливого — чурек. Кто знает, сколько они шли, когда проголодались, — в животе сосало, в ушах шумело, решили они отдохнуть, попить-поесть. Несправедливый говорит справедливому:

— Давай-ка съедим твои пироги, а чурек пока оставим.

Справедливый согласился. Съели они пироги и пошли дальше.

Шли они, шли, кто знает, сколько, но им снова захотелось есть.

— Давай теперь съедим твой чурек, — сказал справедливый, — я уже дальше не могу идти.

— А кто тебе виноват? Почему не берег свою еду, ведь у тебя были пироги? — сказал несправедливый, достал из сумки чурек и начал есть, не глядя на своего попутчика.

Справедливый так проголодался, что даже на ногах стоять больше не мог, и стал просить товарища:

— Умираю с голоду, пожалей меня, дай хоть маленький кусочек чурека, отдам все, что захочешь.

— Хорошо, — сказал несправедливый, — я дам тебе чурека, но за это выколю тебе глаз.

Что оставалось делать справедливому? Несправедливый выколол ему глаз, а потом дал ломтик чурека. Прошло немного времени, и справедливому снова захотелось есть.

— Мы же вместе съели мои пироги, — говорит он несправедливому, — почему же тебе жалко кусочек чурека?

— Дай выколю и второй глаз, — сказал несправедливый.

И выколол ему второй глаз. Справедливый ослеп. Несправедливый бросил слепого, забрал его вещи, а сам отправился дальше.

Справедливый кое-как добрался до кургана и на склоне его нащупал какую-то нору. Он влез в нее и оказался в подземном жилище.

Слепой нащупал тахту, залез под нее и заснул. Вдруг ночью проснулся и слышит, как медведь, волк и лисица хвастают друг перед другом.

— За курганом в дупле я нашел такой мед, — говорит медведь, — что если слепой смажет им глаза, то сразу же прозреет.

— А у меня вот здесь в углу, — сказала лиса, — мешок золота.

— А я познакомился с одной овчаркой, — сказал волк, — она каждый раз дает мне жирного барана.

Наутро медведь, волк и лиса ушли. Слепой вылез из-под тахты и пошел искать мед. Нашел его, смазал себе глаза и стал видеть в семь раз лучше прежнего.

Забрал он мешок золота и ушел.

По дороге справедливый встретил пастуха, плачет пастух.

— О чем плачешь, пастух, что случилось? — спрашивает справедливый.

— Я так стерегу отару, что и птица не пролетит над ней, — отвечает пастух. — Но дня не проходит, чтобы волки не унесли одного или двух баранов.

— Если я избавлю тебя от беды, что ты мне дашь?

— Половину отары.

— Тогда убей свою собаку — это она отдает волку твоих баранов.

Пастух послушал совета и убил собаку. Бараны больше не пропадали. И он отдал справедливому половину отары.

Возвращается справедливый к себе домой с деньгами и с овцами. По дороге повстречался ему несправедливый человек. Удивился он и спрашивает:

— Где это ты раздобыл столько добра? — А у самого от зависти вот-вот глаза выскочат. Справедливый рассказал ему все, как было.

— А если я пойду туда, где ты был, что-нибудь достанется мне? — спросил несправедливый.

— Кто знает! — сказал справедливый и указал ему дорогу. Несправедливый нашел подземное жилье и залез под тахту. Залез и ждет.

Вечером вернулись медведь, волк и лиса и начали горевать:

— Кто-то подслушал нас, — говорит лиса, — давайте-ка посмотрим, может, кто прячется здесь у нас.

Бросились искать, вытащили несправедливого из-под тахты и разорвали его на куски.

Красавица Адиг _{Кабардинская сказка}

Красавица Адиг жила очень давно, так давно, что не помнили ее даже самые старые кабардинские старики. А ведь кабардинские старики — крепкий народ, и некоторые из них доживают до ста тридцати лет.

Ворон Пши жил еще дольше. Но, когда его спросили, не помнит ли он красавицу Адиг, он только сердито каркнул и улетел, ничего не ответив. Ведь он до сих пор думал, что помнит все, что было на свете. И вдруг оказалось, что он ничего не знает об Адиг. Ему стало стыдно, и он решил разузнать об Адиг у старого дуба, растущего у подножия горы.

Дуб этот был еще старше ворона Пши: говорят, ему было уже пятьсот лет, когда Пши только что вылупился из яйца.

— Помнишь ли ты красавицу Адиг? — спросил ворон у дуба.

Дуб понатужился, закряхтел, закивал всеми своими ветвями, зашумел всеми своими листьями и с досадой буркнул:

— Не помню!

Вот как давно это было!

Бабушка маленькой Фатимат слышала о красавице Адиг от своей прабабушки, но и та не видела никогда Адиг. Прабабушка передавала только то, что рассказывала ей ее бабушка. А та рассказывала вот что.

Красавица Адиг жила у своего отца, пастуха, высоко в горах, в маленькой хижине из камня и глины. Хижина стояла над обрывом, а глубоко внизу ревел ручей. Каждый раз, когда в горах выпадал дождь, в ручье прибывала вода, и он с грохотом катил большие камни. Камни сталкивались друг с другом и ухали на все ущелье: «Угу-гу! Угу-гу!»

По склонам гор, в лесах, водилось много всякого зверья. По ночам там смеялись и плакали шакалы, выли волки, стонали филины. Зимой волчьи стаи подходили к самой хижине, и десятки светящихся волчьих глаз заглядывали в окошко. Адиг бросала в них горящей головней, и они, поворчав, уходили. Нередко крался по тропинке большой барс, — должно быть, хотел полакомиться козленком. Адиг с порога бросала в него коромыслом, и барс убегал в чащу.

Отец Адиг, старый Тимбот, был очень бедный и были у него только тощая коровенка да такая же тощая лошаденка.

Но все-таки и корова и лошадь делали свое дело: корова давала молоко, а лошадь возила Тимбота на дальние горные пастбища, где он пас помещичье стадо.

Так и жили они — Тимбот, его жена, старшая дочь Адиг и четверо младших детей.

В пастушьей хижине часто ночевали бедняки, проходившие через горы в далекие деревни. Адиг постилала им свою кошму[35], а себе приносила охапку сена. Иногда к Тимботу заходили его товарищи-пасту-хи, и ни один из них не уходил без кукурузной лепешки, которую пекла сама Адиг. Иногда забредали в горы бедные старушки из равнины. Адиг помогала им собирать хворост, рвала для них на кручах кизил и дикие груши, а когда они уходили, совала им в корзинку то чулки, связанные из козьей шерсти, то кусок овечьего сыра.

Солнце все это видело и так полюбило Адиг за ее доброту, что с утра до вечера бросало на нее целые копны золотых лучей. И от этого стало у Адиг лицо светлее месяца, а руки сверкали и сияли ярче самого большого костра. Так сияли они, что по вечерам незачем было зажигать в хижине огонь: стоило Адиг протянуть руки — и становилось так светло, точно утренняя заря занялась на востоке.

О красоте Адиг услышал хозяин ее отца, богатый помещик Алихан, и задумал на ней жениться. А был он урод уродом: длинное тело его походило на жердь, нос у него загнулся, как клюв у ястреба, а вместо усов росли две пеньковые веревки, свисавшие до живота. Скуп он был непомерно: у дворовых псов отнимал обглоданные кости и клал себе в суп, у заснувших нищих воровал сухие корки, а первую и вторую жен замучил голодом, и одна удавилась на правом его усе, а другая — на левом. На похоронах обеих жен Алихан говорил соседям:

— Доброе дело сделала покойница. Она не хотела разорить меня, оттого и удавилась. Дай бог, чтобы каждая жена поступала так же.

И все-таки Алихан пришел к Тимботу сватать у него Адиг. Должно быть, некому было варить ему суп, потому и пришел. Сел на лавку и сказал Тимботу:

— Выдай за меня Адиг.

Тимбот побоялся отказать ему и говорит:

— Поди к Адиг сам и спроси ее, хочет ли она идти за тебя замуж.

Алихан вышел во двор, где Адиг пряла шерсть, присел на камне, распушил усы, оттопырил важно губы и говорит:

— Посмотри, Адиг, какой я красивый! Где ты найдешь мужа красивее меня?

Адиг взглянула на него и рассмеялась так звонко, что куры, клевавшие около нее корм, со страху разбежались.

— Я не пугливая, — сказала она, — но если бы ночью увидела тебя во сне, я дрожала бы до самого утра.

Алихан обиделся и ушел. Но уже на следующий день опять явился он к Тимботу и сказал:

— Такие красивые мужчины, как я, должны были бы сами получать подарок от своих жен за то, что берут их замуж. Но раз уж существует обычай давать отцу выкуп за невесту — я, так и быть, согласен. А выкуп вот какой. Я мог бы взять у тебя и корову и лошадь, но я оставляю их тебе, а ты за это отдай мне Адиг.

— Что ты, что ты, Алихан! — засмеялся Тимбот. — Ведь корова у меня такая голодная, что, если ты приведешь ее к себе во двор, она съест у тебя все сено, а лошадь такая костлявая, что, если ты сядешь на нее верхом, ее спинная кость перепилит тебя надвое. Бери их, пожалуй, но Адиг я тебе не отдам.

Алихан испугался. «Корова меня разорит, а лошадь разрежет», — подумал он.

— Пользуйся ими сам, — сказал он и ушел домой.

Но через день опять пришел к Тимботовой хижине. Он был в лучшей своей черкеске, надел пояс с золотыми бляхами, на каждый палец нацепил по золотому кольцу, а к ушам привязал на веревочке золотые серьги своих покойных жен. Подошел к Адиг, расселся на камне, положил руки на колени и растопырил пальцы так, чтобы видны были все кольца.

— Посмотри, Адиг, какой я богатый! — сказал он. — Можно ли найти жениха богаче меня?

Адиг взглянула на него и так расхохоталась, что три камня над обрывом задрожали и упали в пропасть.

— А я и не знала, что ты такой бедный, Алихан, — сказала она. — Я богаче тебя. Вокруг меня ходят золотые облака, а солнце каждый день с утра до вечера бросает золотые лучи на мои руки. Твоими маленькими золотыми безделушками мне стыдно было бы хвастаться.

Алихан насупился, пошел к Тимботу и сказал:

— Отдай мне Адиг, и я подарю тебе двух коров и двух коней.

Но Тимбот ответил:

— Не отдам за тебя Адиг!

Каждый день приходил Алихан к Тимботу и прибавлял по одной корове и по одной лошади. Через месяц он сказал:

— Я подарю тебе тридцать коров и тридцать лошадей. А если не отдашь за меня Адиг, я уведу ее силой, а тебя убью.

Тимбот испугался угрозы и упросил Адиг выйти за Алихана замуж. Выкупа от Алихана он так и не получил.

Переселилась красавица Адиг к Алихану.

Скучно ей стало жить.

Дом Алихана стоял на равнине, и уже не слышно было ни рокота горного ручья, ни шума горного ветра, ни воя волков, ни рева медведей. Высокие заборы скрывали золотые утренние и вечерние зори, и даже солнечный луч едва проникал сквозь окна. Старому Тимботу запретил Алихан приезжать к Адиг в гости — он боялся, как бы тощая Тимботова лошадь не съела у него на дворе все сено.

Только одна радость и была у Адиг — пастухи, старые приятели ее отца. Они иногда заходили по делам к Алихану.

Адиг просила их рассказывать сказки, угощала кукурузными лепешками и набивала им полные сумки овечьим сыром. Но скоро Алихан заметил это. Пришел он к жене злой и хмурый и сказал:

— У меня тридцать тысяч коров и тридцать тысяч лошадей. Но, если тебя оставить здесь, ты все мое богатство раздашь проходимцам. Собирайся, мы переедем в башню.

Башня эта стояла далеко в горах, на отвесной скале. Внизу с грохотом протекала быстрая горная река. В нижней части башни были стойла для скота, а в верхней поселились сами хозяева. Построил эту башню дед Алихана на случай войны с врагами или восстания крестьян. Тут-то Алихан и запер Адиг, чтобы она не могла раздавать пастухам и другим бедным людям кукурузные лепешки и куски овечьего сыра.

— Я сам буду сюда каждый вечер пригонять скот, — сказал Алихан жене. — Моста через реку нет, но мы его устроим. Ты соткешь ковер. К концу ковра ты пришьешь веревочку, а к концу веревки привяжешь камешек. Как только я пригоню скот на тот берег, ты бросишь мне камешек, я дерну за веревку, веревка потащит ковер, и он протянется через реку. По ковру, как по мосту, я перегоню скот в башню, а потом сейчас же уберу ковер обратно. И тогда к нам не доберется никто.

По узкой, едва заметной тропинке спустился Алихан вниз и уехал к своим стадам, а Адиг стала ткать ковер. Через полгода ковер был готов.

Однажды поздно вечером Алихан пригнал к реке свое стадо, подтянул за веревку ковер и начал переводить по нему коров и лошадей. Адиг села у окна и смотрела, как Алихан гонит свое стадо. Животные боялись темноты, метались из стороны в сторону, и несколько коров упало в пропасть. Алихан, того и гляди, мог свалиться туда же, вслед за ними.

Хотя Адиг не любила Алихана, ей стало жаль его. Она протянула из окна свои руки, и на мосту стало светло, как днем, и Алихан без всякого труда перегнал в башню всех своих животных.

Так было месяца два: Алихан пригонял стадо, Адиг протягивала руки, и все коровы и лошади благополучно доходили до башни. Но как-то муж и жена поссорились. Алихан стал упрекать Адиг за то, что она слишком много ест.

— Ты нисколько не лучше моих покойных жен, — сказал он ей. — Ты ешь не меньше их и, пожалуй, через год совсем разоришь меня. По-моему, пора тебе удавиться.

— Как тебе не стыдно, Алихан! — воскликнула Адиг. — Ведь только благодаря мне и моим рукам, которые освещают всю пропасть, ты благополучно перегоняешь сюда свое стадо. Если бы не я, давно бы уж лежал ты на дне реки.

— Ах, так! — сказал Алихан. — Если ты еще раз осмелишься протянуть из окна свои руки, я отрублю их. Я отлично обойдусь и без тебя.

На следующий вечер Алихан пригнал свое стадо к обрыву и начал переправу. Адиг забыла о его приказе, по привычке протянула руки, и все шло хорошо. Но когда стадо дошло до половины ковра, она вдруг вспомнила, что сказал ей муж, и поспешно отдернула руки назад. Сразу стало темно, животные бросились в стороны, сбили Алихана с ног и вместе с хозяином полетели в пропасть. Бурный поток подхватил их и унес.

Всю ночь проплакала Адиг. По обычаю народа, она должна была похоронить останки мужа в земле, а как это сделать, когда от него ничего не осталось? Она решила во что бы то ни стало отыскать их. Проискала весь день — ничего не нашла. Проискала и второй и третий день — и тоже ничего не нашла.

Услышал о ее горе богатырь Ашуко и решил ей помочь. Пришел к ней и предложил свою помощь. Стали они искать вместе.

Целых три месяца ходили они по течению реки. Обошли все ущелья, обшарили все омуты, а найти ничего не могли. Как-то раз присели они отдохнуть на берегу реки и увидели старого ворона, который сидел на камне и чистил клюв. Адиг обратилась к нему:

— Скажи мне, мудрая птица, не знаешь ли ты, куда унесла река тело моего мужа Алихана?

— Конечно, знаю, — отвечал ворон. — Тело его унесло в омут, и там съели его рыбы, рыб поймали рыбаки, изжарили на костре и остатки их бросили тут же. На рыбьих остатках выросла сочная, высокая трава, и ее съел бык из Алиханова стада. Как видишь, жадного Алихана съел его собственный бык. И если ты хочешь предать земле останки твоего мужа, убей быка и похорони его там, где хоронят Алихановых предков.

Так и сделали. А когда зарыли в землю быка и кончилось поминальное пиршество, Ашуко взглянул на Адиг и сказал:

— По-моему, Адиг, такой хорошей, красивой и умной женщине, как ты, не стоило выходить замуж за Алихана.

Адиг взглянула на Ашуко, улыбнулась и отвечала:

— А по-моему, такому сильному и хорошему богатырю, как ты, не стоило зря шататься по белу свету. Ты лучше бы сделал, если бы вовремя заглянул в хижину старого Тимбота. Может быть, тогда ты не стал бы бродить по земле.

— Что ж, эту ошибку можно поправить, — отвечал Ашуко.

Они поженились и жили счастливо. Старую башню велели они срыть, а забор у Алиханова дома снесли, и каждый прохожий заходил к ним на ночлег и получал столько сыру на ужин, что если бы Алихан увидел это, он тут же повесился бы на своих собственных усах.

Добрый Саид и змея _{Дагестанская сказка}

Жил в одном ауле человек с мягким сердцем, все звали его Добрым Саидом.

Собрался раз Саид в город.

Ехал он, ехал и видит: горит у дороги большой костер и в середине вьется змея — не может уйти.

Когда Саид поравнялся с костром, змея закричала:

— Спаси меня, добрый человек!

— Добрый-то я, правда, добрый, но как же мне тебя спасти?

— Вытащи меня из огня, положи в свой хурджун, завяжи и подвесь к седлу.

Вытащил Добрый Саид змею из огня, все руки обжег, а все-таки вытащил, завязал в хурджун и приторочил к седлу.

Проехали они немного. Стала змея просить:

— Выпусти меня на волю… Задыхаюсь я в мешке!

Выпустил ее Саид, а змея обвилась вокруг его шеи и зашипела:

— Теперь я тебя ужалю!

— Что ты, что ты, змея! Ведь я тебя от смерти спас!

Но змея твердит свое:

— Ну и что ж, что спас! Ну и что ж, что спас! Все равно ужалю!

— Коли так, — взмолился Саид, — не спеши ты, пожалуйста!.. Давай спросим у первого встречного: ужалить тебе меня или нет? Как он скажет, так пусть и будет.

— Хорошо! — согласилась змея.

И тут увидели они лису, которая отдыхала в тени под кустиком. Подошли к ней, рассказали все и спрашивают, как быть.

— Что вы! — удивилась лиса. — Не верю я, чтобы такая большая змея могла залезть в такой маленький мешок. Покажите-ка мне, как это было.

Змея послушно залезла в хурджун.

— Вижу, — согласилась лиса, — ты очень хорошо уместилась в мешке, милая змея… Но неплохо бы посмотреть, как он был завязан.

Завязал Саид хурджун крепко-накрепко.

Засмеялась тогда хитрая лиса:

— О Добрый Саид! Кто же верит слову змеи и делает ей добро! Вернись-ка да брось ее туда, откуда взял.

Вернулся Добрый Саид к костру, бросил змею в огонь и не ушел, пока она дотла не сгорела.

А было у Саида мягкое сердце.

Пять гусей _{Дагестанская сказка}

Жил некогда один хан. Работать заставлял он крестьян до упаду, а подати собирал большие — таких до него и не слыхивали.

Вот раз задумал бедняк, которому совсем житья не стало, пойти к хану и попросить, чтобы сбавил немного подать.

Но идти к хану с пустыми руками нельзя: он слушать не станет, прогонит. И вот зарезал бедняк единственного своего гуся, зажарил, сунул свое богатство под мышку и отправился в ханский дворец.

Хан с женой, с двумя сыновьями и двумя дочками сидел как раз за обедом.

— Хорошо, — сказал он бедняку, — я тебе чем-нибудь помогу, только раздели этого гуся между нами поровну.

— Что ж, разделю, — согласился бедняк.

Он оторвал у гуся голову и отдал хану:

— Ты старший в семье — тебе полагается голова.

Потом оторвал хвост и отдал жене хана:

— Ты хвост хана — значит, тебе кушать хвост.

Крылья он протянул сыновьям хана:

— Вам летать по отцовской дорожке, поэтому получайте крылья.

А две ноги он отдал ханским дочерям и сказал:

— Когда вас выдадут замуж, вы уйдете из отцовского дома. Берите ноги моего гуся.

А туловище гуся бедняк оставил себе.

— За то, — сказал он, — что я делил этого гуся!

Хан ничего не мог на это возразить и даже приказал дать бедняку в награду мерочку ячменя.

Услышал об этом сосед бедняка, хитрый богач, и тоже решил попытать счастья.

— Вот увидишь, со мной хан будет еще щедрее, — сказал он жене.

Зарезал пять гусей и пошел с ними во дворец.

Хану очень понравились жирные гуси, и он сказал богачу:

— О, ты достоин щедрой награды! Только раздели, пожалуйста, этих пять гусей поровну.

Думал богач, думал, как разделить поровну пять гусей, когда в семье хана шесть человек, и ничего не придумал.

Пришлось звать на помощь бедняка.

Пришел бедняк, взял одного гуся и положил перед ханом и его женой.

— Теперь вас будет трое, — сказал он.

Второго гуся он положил перед двумя ханскими сыновьями:

— И вас тоже будет трое.

Третьего гуся бедняк положил перед двумя ханскими дочерьми:

— Ну, и вас будет трое.

А двух самых жирных гусей взял под мышки и сказал:

— И нас теперь тоже будет трое!

Хану пришлось отпустить бедняка с его долей домой.

А хитрый богач вернулся к жене с пустыми руками.

Три брата и кривой уаиг _{Осетинская сказка}

Давным-давно жили-были три брата. А добра у них было всего-навсего три козы да три меры пшеницы.

Жили три брата бедно и, чтобы не ссориться, поделились. Каждому досталась одна коза и одна мера пшеницы. Отправились братья с женами и со всем добром искать счастья. Шли они, шли и к вечеру добрались до дремучего леса, каждый выбрал себе большое дерево и под ним развел костер.

Стали братья жить в дремучем лесу.

Однажды жена старшего брата говорит мужу:

— Иди, куда хочешь, делай, что хочешь, но наживи столько добра, чтобы братья завидовали тебе. Уведи козу, забирай все, что есть, ничего мне не нужно, но только с пустыми руками не возвращайся.

Бедняк почесал затылок и думает: «Если что задумала женщина, непременно добьется своего».

Накинул он на шею козе веревку, вскинул на плечо мешок с пшеницей, попрощался с женой и отправился искать богатства.

Сколько он шел, кто знает, но к вечеру добрался до дома уаига[36].

— Добрые люди, — крикнул он, — не примете ли гостя?

Навстречу вышел сам уаиг; один глаз у него белый, как пуговица из слоновой кости, а другой блестит, как у волка.

— Кто ты такой и что тебе нужно? — спросил уаиг маленького человека и с удивлением стал рассматривать его.

— Я бедный человек, — сказал тот, — ищу работу. Может, ты наймешь меня?

— Хорошо, я давно ищу работника, только найму тебя с таким уговором: делай все, что я велю. Если не выполнишь, вырежу из твоей спины полосу кожи на ремень. А выполнишь все, половина табуна, который будешь пасти, твоя.

Подумал, подумал бедняк, почесал затылок; не хотелось ему работать с таким уговором, но помнил он наказ жены и согласился. Что же ему оставалось делать?

— Теперь, — сказал уаиг, — давай зарежем твою козу, а пшеницу твою сварим в котле и будем ее вместо хлеба есть. Позовем и соседей.

Как сказали, так и сделали.

Когда мясо и пшеница сварились, пришли в дом уаига его соседи и расселись по старшинству за столом в два ряда. А уаиг стоит, приказывает бедняку:

— Принеси что-нибудь для сиденья, но не камень и не пень.

Осмотрелся бедняк: кроме камней и пней, ничего не было в доме.

Не знает, что делать. А уаиг говорит:

— Ты не выполнил уговора, а потому я должен снять полосу кожи с твоей спины.

Уаиг принес нож, вырезал со спины бедняка полосу кожи, а бедняка вытолкал на улицу. Была солнечная, жаркая погода, рана на спине бедняка ссохлась, и бедняк скрючился от боли так, что еле передвигал ноги.

Когда бедняк подходил к своему дому, жена среднего брата увидела его в окно, подбежала к своему мужу и попрекает его:

— Ах ты дармоед и бездельник! Растянулся около очага и возишься в золе, ждешь, когда тебя накормят! Два дня назад твой старший брат пошел на заработки, а теперь посмотри, идет с целым кладом и сгорбился так, что никто его не заметил. Встань сейчас же и уходи прочь от моих глаз. Уведи свою козу, бери свою пшеницу. Они мне не нужны. Но без сокровищ не возвращайся.

И средний брат отправился в путь. Он пришел к дому того же уаига и договорился с ним, как и старший брат, уаиг поступил с ним так же, как со старшим братом.

Когда средний брат подходил к дому с пустым мешком, его заметила жена младшего брата. Быстро побежала домой и закричала на своего мужа:

— Ах ты дармоед! Только и знаешь, что сидеть около очага и рыться в золе. Посмотри-ка, сколько добра принесли твои старшие братья. Уходи из моего дома и не возвращайся до тех пор, пока не разбогатеешь, как они!

С такими словами она вынесла пшеницу, взвалила ему мешок на спину и подала конец веревки, к которой была привязана коза.

Младший брат отправился в путь и попал к тому же уаигу. Уаиг договорился с ним так же, как с его старшими братьями. Зарезали они козу, пришли опять к уаигу соседи. И уаиг велит своему новому работнику:

— Принеси что-нибудь для сиденья, но не камень и не пень.

Младший брат, не долго думая, снял свою старую шубу, свернул ее и подложил под уаига. Уаиг покраснел от злости, но ничего не сказал.

С тех пор уаиг всячески старался подвести пастуха, но тот каждый раз выходил победителем.

Однажды уаиг говорит:

— Иди, паси стадо на Белой горе. Вот тебе в сумке круг чурека и кусок мяса, ешь и других угощай, но обратно принесешь их целыми.

— Хорошо, — сказал пастух и погнал стадо на Белую гору. Стал он у дороги и думает: «Как же одним кругом чурека угостить путников, поесть самому и вернуть все обратно целым?» Подумал пастух, потом улыбнулся — догадался, что делать.

Поймал самого жирного барана, зарезал его, зажарил шашлыки и наелся досыта. Вечером такие же бедные люди, как он сам, возвращались из лесу домой.

— Поешьте моего хлеба-соли, — сказал пастух, накормил их досыта да еще и в дорогу дал мяса.

Так он пас овец семь дней, потом пригнал их обратно.

Уаиг думал, что теперь пастух непременно проиграет, вышел ему навстречу и говорит:

— Эй, пастух, хочешь напиться?

— Очень! — отвечает пастух, подбежал к великану и выпил целый кувшин воды, а потом подает ему сумку с кругом чурека и куском мяса.

— Как же так, и чурек цел и сам сыт?

— Не удивляйся, хозяин. Я сделал все так, как ты велел: и сам сыт и всех путников угостил.

— Как же тебе это удалось?

— Мало ли жирных баранов в отаре!

Уаиг побагровел от злости, ударил оземь сумкой пастуха и крикнул:

— Вот беда, вот разорение!

Быстро исполнял бедняк приказания хозяина. Однажды в зимний вечер уаиг с семьей сидел у очага. Маленький сын уаига расплакался и просился во двор, разозлился уаиг, крикнул пастуху:

— Отведи его во двор, распори ему брюхо, чтобы он, негодный, лопнул!

Пастух так и сделал, а сам вернулся в дом и сел на камень как ни в чем не бывало, уаиг посмотрел на пастуха и спрашивает:

— А где ребенок, где ты его оставил?

— Распорол ему живот, — отвечает пастух, — а он, смотрю, мертвый. Положил труп около стены, а сам, как видишь, вернулся.

Уаиг вскочил, стал бить себя по голове. Погоревал, погоревал, а потом успокоился — что же оставалось ему делать?

На следующий день уаиг вместе с пастухом пошел рыть могилу для сына. Бедняк нарочно не взял с собой лопаты, уаиг послал его за лопатой.

Пастух пришел в дом уаига и уселся у очага.

Видит уаиг, пастух долго не возвращается, и кричит ему с кладбища недовольно:

— Куда же ты девался? Неси быстрее лопату!

Пастух выбежал на улицу.

— Твоя жена не дает мне лопату! — закричал он.

— Как — не дает? Бери лопату и быстро иди сюда!

Пастух снова зашел в дом уаига, уселся опять у очага и греется. Слышит, снова его зовет уаиг:

— До каких пор буду ждать тебя, дурака? Неси скорее лопату!

— Твоя жена и слушать меня не хочет, не дает лопату! — отвечает пастух.

— Разломай лопату об ее голову, а сам беги сюда! — рассвирепел уаиг.

Бедняк схватил лопату, вбежал в комнату, одним ударом убил жену злого уаига, а сам побежал на кладбище. Уаиг указал пастуху, где хоронить сына, и тот начал копать громадную яму. Уаиг удивляется и спрашивает пастуха:

— Что ты делаешь, зачем такая большая могила для маленького ребенка?

— Нужно двух покойников вместе хоронить. Зачем же две могилы копать?

— Как двух? — удивился уаиг.

— Твоего сына и твою жену.

— А что случилось с моей женой?

— Ты же мне велел разломать лопату об ее голову. Я так и сделал, а она умерла, упаси меня бог, хозяин, не выполнить твоей воли!

Великан ахнул, опять стал себя бить по голове, плакать, но что он мог еще поделать.

Прошел год, устроил уаиг поминки и задумал жениться.

— Я хочу жениться, — сказал уаиг своему пастуху, — уезжаю, а ты присматривай за домом, не оставляй двери без надзора, а то растащат мое добро.

Прошел день. Пастух снял дверь дома, взвалил ее на спину и отправился за хозяином. Кто знает, сколько шел пастух. Наконец, добрался до какого-то города. Смотрит — в одном доме пируют, а на почетном месте сидит уаиг.

Пастух зашел в дом, положил дверь на пол, уселся на нее и угощается вместе с другими гостями, уаиг увидел его, вскочил и крикнул:

— Почему ты здесь? Как я тебе сказал?

— Не бойся, хозяин! разве я могу тебя ослушаться? Я не забыл твоего приказа и не покинул дверь твоего дома. Снял ее, взвалил на спину, и хоть это для меня очень тяжело, но несу ее на себе. Пусть в этом мне свидетелем будет народ, который сидит здесь на пиру. — И, встав, поднял дверь от дома уаига.

Уаиг не дождался конца пира и побежал домой. Но ничего больше не осталось в доме — растащили все.

Рассвирепел уаиг, стал бить себя палкой по голове и умер от злости.

А стада его, которые паслись на зеленых пастбищах, бедняк пригнал домой и разделил на три равные части, себе и братьям.

Мулла, священник и три вора _{Осетинская сказка}

В большом селении за Черными горами жили-были священник и мулла.

Хорошо жилось мулле и священнику в том большом селении: ели и пили на пирах, ели и пили на свадьбах. Да еще носили им горцы подарки: кто курочку принесет, кто вина, кто ягненка, а кто и целого барана.

И говорил мулла, поглаживая седую бороду:

— Слава аллаху, слава Магомету — его пророку!

А священник крестил себе лоб и говорил:

— Благодарю тебя, создатель, за твои щедроты!

Хоть и говорили так священник и мулла, хоть и жили они богато, а все им было мало.

Вот однажды говорит священнику мулла:

— Слушай-ка, сосед, что-то давно не было у нас в селении ни хороших похорон, ни богатых крестин. Давно не видел я жирного барана. Носят нам только старых петухов.

— Золотые ты слова говоришь, — ответил мулле священник. — Но скажи, что мы можем сделать?

— Скажу, а ты слушай, — говорит мулла. — Как наступит ночь, ты уведи лошадь у соседа и привяжи ее к скале в Черном ущелье. Да смотри, чтобы никто в селении тебя не увидел, утром станет сосед искать свою лошадь, а ты тогда и скажи ему: «Сходи к мулле. Мулла посмотрит в священные книги и сразу узнает, куда вор завел твою, лошадь. А ты ему за это приведи жирного барана». Вот придет ко мне твой сосед, раскрою я все священные книги и скажу ему: «Иди в Черное ущелье, там возле дороги, у скалы, вор-злодей привязал твою лошадь». Побежит сосед в ущелье, найдет свою лошадь, обрадуется, а нам даст жирного барана. Заколем мы барана и будем есть шашлыки.

Обрадовался священник и опять сказал мулле:

— Золотые твои слова! Да поможет нам всевышний бог.

В ту же ночь пробрался священник к соседу во двор, отвязал лошадь и увел ее в Черное ущелье.

Рано утром прибежал сосед к священнику и говорит:

— Горе моей бедной сакле: воры украли мою лошадь!

— Не горюй, сосед, бог тебе поможет, — сказал священник. — Иди к мулле. Он посмотрит в священные книги и скажет тебе, где твоя лошадь. А ты за это дай ему жирного барана.

Обрадовался горец, побежал к мулле и говорит ему:

— Салам алейкум, мулла!

— О, алейкум салам, сосед! — отвечает ему мулла. — Что привело тебя в мою саклю?

— Горе привело меня: воры украли мою кормилицу-лошадь. Если ты найдешь ее, я дам тебе жирного барана.

— Да поможет тебе аллах! — сказал мулла горцу, а сам взял священные книги, смотрит в них, будто бы читает.

Смотрел мулла в большие книги, смотрел он в малые книги, закрывал глаза, открывал глаза, потом сказал соседу:

— Слава аллаху! Святыми буквами написал он в этих книгах, где твоя лошадь. Иди в Черное ущелье, там возле дороги, у скалы, вор-злодей привязал твою лошадь. Бери ее и скажи спасибо аллаху за его великую милость.

Побежал горец в то ущелье — и верно: стоит возле дороги его лошадь. Уздечкой к скале привязана, головой потряхивает, копытами о камни бьет: хочет травы пощипать.

Обрадовался горец, отвязал лошадь, повел домой. Дома запер он ее в хадзар, а сам погнал к мулле жирного барана.

— Ты спас мою саклю от голодной смерти, — сказал он мулле. — За это даю я тебе жирного барана. Да благословит тебя аллах! Да продлит он твою жизнь на века!

А мулла и священник зарезали того барана и мясо поделили между собою.

С тех пор так и повелось: что ни ночь — уводит священник из какой-нибудь сакли то корову, то овцу, то лошадь, то козу; и что ни утро — приходят к мулле горцы, чтобы помог им мулла в их беде.

— Воры украли у меня коня, — говорит один. — Найди мне его. Найдешь — дам тебе барана.

— у меня украли серого осла, — говорит другой.

— у меня трех коз увели, — говорит третий.

— Корова исчезла с моего двора, — говорит четвертый.

А мулла слушал горцев, гладил седую бороду, смотрел в большие книги, смотрел в малые книги, а потом говорил.

Одному скажет:

— Слава аллаху! Я узнал, где твой конь: воры заперли его в темной пещере.

Другому скажет:

— Твой осел пасется у реки за Великановой скалой.

Третьему скажет:

— Слава аллаху! Знаю я, где твои три козы: как отодвинешь камень у входа в старую башню, увидишь своих коз.

А четвертому скажет:

— Иди к Черному лесу. Там у самой опушки леса найдешь свою корову привязанной к ореховому дереву.

И за это каждый день горцы приводили мулле то овцу, то козла, то ягненка, а то и барана.

И разнеслась по всем горам и ущельям, по далеким и близким селениям молва про старого муллу.

— Да продлит аллах его жизнь! — говорили горцы.

А мулла и священник жили, что ни день, богаче, что ни день, усерднее благодарили бога за его милости.

— Слава аллаху! — говорил мулла.

— Хвала царю небесному! — говорил священник.

А далеко от большого селения, в Серых горах, было маленькое селение. И жил там богатый горец. Было у богача много овец и лошадей. Еще был у богача большой сундук, полный золота.

Как хотел, так и жил тот богатый горец: захочет поесть шашлыка — ест шашлык, захочет вина выпить — пьет вино, захочет купить новую черкеску — купит ее.

Хорошо жилось богачу. Встанет ли утром с постели, ложится ли вечером спать, всегда говорит богач:

— Все есть у меня: и сундук золота, и табуны лошадей, и стада овец. Хвала аллаху!

Еще жили-были в том маленьком селении три вора: вор Биндз, вор Дидин и вор Дзинга.

И крали те три вора волов и лошадей, крали овец и коз. Крали они в соседнем селении, крали они в дальнем селении — не крали они только в своем селении. Поэтому никто и не знал, что Биндз, Дидин и Дзинга — воры.

Хорошо жилось трем ворам в маленьком селении, да вдруг не стало им удачи. Задумают они унести ягненка из соседнего селения, подкрадутся ночью к хадзару — смотрят, а ягненка уже нет: другие воры унесли его. Пойдут за лошадью в дальнее селение, а лошадь точно ветром сдуло.

— Видно, прогневали мы аллаха, — говорят воры. — Где есть что украсть, там крадут другие, и нет нам удачи.

Горевали, горевали воры, а потом начали думать. Думали, думали они, и наконец вор Дидин сказал:

— Эй, Биндз! Эй, Дзинга! Видно, придется нам теперь в родном селении красть. Пойдем сегодня ночью на пастбище и унесем из стада трех овец.

— Нет! — сказал Дидину Биндз.

— Нет! — сказал Дзинга и добавил: — Овцу у пастуха и мальчишка украдет. А вот сундук с золотом украсть — это дело настоящего мужчины. Давайте-ка лучше украдем золото у нашего богача.

— Хорошо, — сказал Дидин.

— Хорошо, — сказал Биндз.

Как порешили, так и сделали.

Когда черная ночь накрыла своей буркой горы и ущелья, прокрались три вора, как три шайтана, к высокой башне. Железным ломом сломали они дубовый замок, а потом вор Дидин говорит на ухо вору Биндзу:

— Ты стой у дверей — смотри направо и смотри налево, а мы сундук раскопаем.

Стоит вор Биндз в дверях высокой башни, смотрит направо, смотрит налево — не идет ли кто. А вор Дидин и вор Дзинга в углу башни копают землю кинжалами. Копали, копали — и вдруг кинжалы их звякнули о железо. Нащупали воры сундук. Вытащили они его из ямы, крепко перевязали веревками и унесли из башни. Унесли и спрятали сундук в Черном ущелье, под глыбами скалы, потом говорят:

— Слава аллаху за великую удачу!

На другое утро встал богач с мягкой постели, оделся в богатую черкеску, поел жирный завтрак и сказал:

— Хвала аллаху!

Потом пошел богач в башню посмотреть, целы ли дубовые запоры на дверях и цел ли в земле его сундук, полный золота.

А как пришел богач к башне и увидел сломанный замок, сильно испугался он. Кинулся в башню, видит — земля в углу раскопана, и в яме нет больше сундука с золотом.

Заплакал богач от злости и не сказал больше: «Хвала аллаху».

Позвал богач слугу и говорит ему:

— Один миг даю тебе сроку: зови всех горцев со всего селения в мою саклю. Зови мужчин и женщин. Зови старых и молодых.

В один миг позвал слуга всех горцев. Позвал он и мужчин и женщин. Позвал он и старых и молодых.

А как прибежали горцы всего селения в богатую саклю богача, он говорит им:

— Кто украл у меня сундук золота, тот пусть признается, не то худо будет вам всем.

Но никто не сказал богачу: «Я украл». И три вора не сказали: «Мы украли».

Видит богач, что никто не хочет признаваться в краже, и говорит:

— Если не найдете мое золото, я велю всех вас бросить в пропасть, соберу ваших лошадей, овец, волов и возьму их себе, а сакли ваши развею по ветру.

Тогда вышел вперед седой старик и сказал богачу:

— О хороший богач, не губи нас, бедных горцев, а послушай совет старика. За Черными горами есть большое селение, а в том селении живет мулла, благословенный самим аллахом. Если тот мулла захочет, то найдет твой сундук, полный золота.

Услыхал это богач и сказал:

— Хорошо. Не будь я богачом, если не найду вора. А как найду, отниму свой сундук золота, а вора велю бросить в пропасть, на ужин волкам и шакалам.

На другое утро встал богач с постели, вскочил на вороного коня и поехал в большое селение, за Черными горами.

Много ли, мало ли ехал, но наконец приехал богач в большое селение, прямо к сакле старого муллы.

Вышел мулла ему навстречу и говорит:

— Салам алейкум, хороший человек!

— О, алейкум салам! — отвечает ему богач.

— Какая непогода привела тебя в мою саклю? — спрашивает мулла.

— О мудрый мулла, — говорит богач, — воры украли у меня сундук, полный золота, вот и приехал я к тебе за помощью. Тебя аллах любит больше всех на свете — он открывает тебе свои тайны, ты умеешь читать все священные книги его пророка Магомета. Посмотри в те книги и узнай, где мой сундук золота. Если найдешь его, я щедро отблагодарю тебя.

Услыхал мулла слова богача и очень испугался. «Как же я найду сундук с золотом, когда не мы его украли»? — подумал он.

Думал, думал мулла, то в землю смотрел, то на горы, то закрывал глаза, то открывал их, — не знает, что и сказать богачу. И вдруг пришло ему на ум: «Верно, это священник украл золото у богача, а мне про то ничего не сказал. Ну, подожди, бородатый шайтан, я тебя проучу, узнаешь, как меня обманывать!» А сам говорит богачу, поглаживая бороду:

— Если аллах захочет, то я найду твой сундук.

— Аллах любит тебя, он не откажет тебе, — говорит богач. — А я тебе за это отсыплю три кармана золота и буду за тебя молиться аллаху и днем и ночью.

— Пусть будет по-твоему, — сказал мулла.

Раскрыл он большие книги и малые книги и стал смотреть в них. Много ли, мало ли он смотрел, наконец сказал богачу:

— Велик аллах, и Магомет — пророк его! Они написали в священной книге, чтобы я молился три дня и три ночи. Пройдут те три дня и три ночи, и тогда аллах откроет мне всю правду. А ты отправляйся в свою богатую саклю, молись три дня и три ночи, потом приезжай обратно. И тогда я скажу тебе, где твой сундук, полный золота.

Сел богач на вороного коня и сказал мулле:

— Пусть твой дом будет счастлив!

— Пусть аллах благословит твой путь! — ответил ему мулла.

И богач отправился в свою богатую саклю, а мулла побежал к дому священника.

Прибежал мулла к священнику во двор, посмотрел налево, посмотрел направо, а когда увидел, что никого нет, только один священник сидит в хадзаре, закричал на него:

— Отдавай сундук с золотом!

— Какой сундук? Нет у меня никакого сундука, — сказал священник, а сам подумал: «Видно, дьявол попутал старого муллу».

— Эй, бородатый шайтан, — закричал опять мулла, — ты меня не обманешь! Говори лучше, пока цел, куда ты девал золото богача?

— Господь — мой свидетель, — сказал священник и перекрестился. — Не брал я золото богача.

Долго спорили бородатый мулла и бородатый священник.

Видит мулла — не сговориться со священником добром: уперся тот, как козел, и ни за что не хочет отдавать золото. Тогда схватил мулла священника за длинные волосы и потащил его в свою саклю. Там он запер его в старый хадзар и сказал:

— Три дня и три ночи даю тебе сроку. Если не скажешь, куда ты девал сундук, я приведу сюда богача и скажу ему: «Вот этот старый шайтан украл твое золото». Тогда богач отнимет у тебя все золото, а тебя самого убьет.

Видит священник — дело плохо, не миновать ему беды. И взмолился он:

— Сжалься надо мной, мулла! Дай мне хлеба, вина и мяса на три дня и три ночи. А я буду молиться всевышнему, да не оставит он раба своего и откроет мне, где лежит сундук богача.

«Этот шайтан хитрее лисы, — подумал мулла. — Целый сундук золота украл, а еще хочет пить мое вино, есть мой хлеб и мое мясо. Ну, да пусть будет так. Пусть три дня ест мой хлеб и пьет мое вино. Зато я потом получу три кармана золота и буду пировать три года!»

— Хорошо, — сказал он священнику, — дам я тебе мяса, хлеба и вина на три дня и три ночи. Молись богу, чтобы он указал тебе, где лежит золото.

И дал ему мулла на три дня и три ночи целого барана, чтобы жарил он себе шашлык, чан вина и полное корыто чуреков. А сам пошел к себе в саклю.

Тем временем узнали три вора — вор Биндз, вор Дидин и вор Дзинга, что богач отправился к мулле в большое селение за Черными горами.

— Не миновать нам гнева аллаха, — говорят воры между собой. — Мулла узнает, что золото богача украли мы.

Испугались они — не знают, что и делать. Наконец вор Дидин сказал:

— Пойдем в большое селение и спрячемся в большой башне. А как наступит черная ночь, подкрадемся к сакле старого муллы и посмотрим, что он делает.

— Хорошо, — сказали вор Биндз и вор Дзинга.

И все втроем отправились в путь, в большое селение за Черными горами.

Шли, шли три вора и наконец пришли в большое селение и там спрятались в старой башне.

Когда наступила черная ночь, вор Биндз сказал вору Дидину и вору Дзинге:

— Я подкрадусь к сакле старого муллы и послушаю, что этот шайтан делает в своем хадзаре. А вы оставайтесь тут и ждите моего возвращения.

— Хорошо, — ответили ему вор Дидин и вор Дзинга.

Как лиса крадется к курятнику, так подкрался вор Биндз к хадзару старого муллы и спрятался под окном.

А в хадзаре сидел не мулла, а священник. Сидел священник в хадзаре у муллы уже полночи и все молился, все просил бога:

— Всевышний бог, ты знаешь — не я украл золото у богача. Так скажи мне, кто вор и где он спрятал золото. Если я не найду золота, убьет меня богач.

Только не отвечает ему бог.

Молился, молился священник, а потом надоело ему. Зажарил он себе шашлык, налил вина в турий рог и принялся пить и есть.

Много ли, мало ли пил и ел священник, кто знает. Наконец скучно стало ему, а как стало скучно, начал он считать, сколько выпьет вина за эту ночь.

Священник налил вина полный турий рог, выпил и сказал:

— Вот тебе первый!

Услыхал вор Биндз эти слова и так испугался, что сказать невозможно. Сначала со страху даже двинуться не мог, а потом побежал, как шайтан, прямо к старой башне и говорит Дидину и Дзинге:

— Погибли мы, клянусь аллахом! Только спрятался я под окном хадзара, вдруг слышу — мулла говорит: «Вот тебе первый!» Не мулла это — сам шайтан.

Не поверили Биндзу вор Дидин и вор Дзинга.

— Это страх заложил тебе уши и ослепил глаза, — говорит вор Дзинга вору Биндзу. — Пойду-ка я сам послушаю. — И побежал в селение.

Подкрался вор Дзинга к сакле старого муллы и спрятался под окном хадзара.

Как раз в тот миг священник налил себе второй полный рог вина, выпил его, крякнул и сказал:

— Вот тебе и второй!

Пусть враг твой так задрожит, как задрожал от страха вор Дзинга, когда услыхал эти слова! Быстрее зайца помчался Дзинга прямо к старой башне.

— Правду говорит Биндз, — кричал вор Дзинга, дрожа от страха, — узнал нас этот шайтан. Только подкрался я к хадзару муллы, как он воскликнул: «Вот тебе и второй!»

Дрожит от страха Биндз. Дрожит от страха Дзинга. А вор Дидин говорит:

— Пока не услышу сам, не поверю.

И побежал вор Дидин к хадзару муллы, спрятался у двери и начал слушать. Слушал, слушал вор Дидин — ничего не услышал. «Ай-ай-ай! — думал вор Дидин. — Позор моей голове, что ел хлеб и соль из одной тарелки с такими трусами! А я-то думал, что они после меня самые храбрые на свете».

Пока вор Дидин думал так, священник третий раз налил себе вина полный рог, осушил его, крякнул и сказал:

— Вот тебе и третий!

Услыхал это вор Дидин. услыхал и испугался. Испугался так, что от страха стал точно тяжелый камень: ни рукой, ни ногой не пошевельнуть, с места не сойти.

Много ли, мало ли стоял он так, видит — посветлели вершины гор, слышит — запели петухи. Вспомнил тогда вор Дидин, что скоро ночи конец, и побрел к своим товарищам в старую башню.

Пришел и говорит:

— Верно ты сказал, Биндз. Правду ты говоришь, Дзинга. Мулла узнал нас. Еще не успел я к хадзару подойти, как мулла сказал: «Вот тебе и третий!» Погибли мы. Аллах покарал нас.

Дрожат от страха воры. Дрожит вор Дзинга. Дрожит вор Биндз. Дрожит вор Дидин.

Наконец вор Дидин сказал:

— Надо думать.

И начали думать. Думали-думали, решали-решали и так порешили:

— Отнесем, — говорят, — сундук золота мулле и поставим его у дверей старого хадзара, а сами убежим в Черное ущелье и спрячем свои головы от беды.

Как порешили три вора, так и сделали. Отнесли они сундук золота, поставили его у дверей хадзара, а сами быстрее серн убежали в Черное ущелье.

Когда третий день отделялся от третьей ночи, совершил мулла намаз и пошел к старому хадзару.

«А вдруг не сознается этот бородатый шайтан? — думает мулла. — Что я тогда буду делать? Что скажу богачу?»

Подошел мулла к хадзару — и глазам своим не верит: у дверей стоит большой кованый сундук.

«Может, это сон?» — подумал мулла. Протер он глаза, подергал себя за бороду, опять смотрит — по-прежнему стоит сундук. Пощупал он сундук со всех сторон, крышку поднял, видит — полон сундук золотыми деньгами. «Ого, — думает он, — напугал же я священника!»

Взвалил мулла сундук на спину и побежал в селение к богачу — только пятки сверкают и халат черным вороном по ветру развевается.

Наконец прибежал мулла прямо в саклю богача, поставил сундук на землю, сам погладил бороду и говорит:

— Слава аллаху! Я молился ему три дня и три ночи, он услыхал мою молитву и велел своим ангелам принести сундук в бедный мой хадзар. Когда третий день отделялся от третьей ночи, разбудили меня ангелы и сказали: «Вот сундук золота. Дай его богачу, и он вознаградит тебя за это». А когда ангелы улетели на небо, так они оказали: «Если богач не даст тебе много золота, скажи тогда нам».

— Слава аллаху! — сказал богач. — Воля его для нас священна.

И хоть жалко было ему, а зачерпнул он из сундука три полные горсти золота и насыпал их в карманы мулле.

— Пусть твоя сакля наполнится счастьем, как полны золотом мои карманы! — сказал мулла.

Потом он вышел из сакли богача и побежал в большое селение за Черными горами.

Бежит мулла по дороге. Звенит золото в его карманах на все ущелье, пятки сверкают, и халат черным вороном по ветру развевается.

А как прибежал мулла во двор своей сакли, открыл дверь старого хадзара и закричал на священника:

— Эй, волосатый шайтан, ты — лгун и вор! Ты украл сундук у богача, а как испугался — поставил его у дверей старого хадзара. Убирайся из моего дома, не то худо тебе будет!

Услыхал священник такие слова и ушам своим не поверил. Потом рассердился, как волк, и закричал на муллу:

— Ах ты, старая собака, золото сам украл, а меня в хадзаре запер! Говори, куда девал сундук с золотом?

— Снес его богачу, — отвечает ему мулла.

— А что дал тебе богач за это?

— Золото.

— Сколько?

— Три кармана, — отвечает священнику мулла, а сам руками прикрыл свои карманы.

От этих слов потемнело в глазах у священника, как ночью в пещере. Вцепился он в халат старого муллы и кричит на все селение:

— Отдай мне половину золота!

— Не отдам! — кричит мулла. — Скажи спасибо, что я три дня и три ночи кормил тебя и спрятал тебя от гнева богача.

Еще сильнее прежнего потемнело в глазах у священника от злости. Схватил он муллу за бороду и закричал:

— Ты — вор, а не мулла!

— Нет, не я вор, а ты! — кричит мулла.

Тогда выдрал священник у муллы полбороды и ударил его в лицо. Выдрал мулла клок волос у священника и ударил его по голове.

— Ты не священник, а вор-злодей! — на все селение кричит мулла.

— Ты не мулла, а вор! — на все ущелье кричит священник.

Бьет священник муллу, рвет ему халат и бороду.

Бьет мулла священника, рвет ему волосы и рясу.

Долго ли, мало ли били друг друга священник и мулла, кто знает, только прибежал на шум сосед, за соседом — другой, за другим — третий, и так сбежалось во двор к мулле все большое селение.

Из Черного ущелья на большой шум в большом селении прибежали и три вора: вор Биндз, вор Дидин и вор Дзинга.

Смотрят горцы — священник бьет муллу, а мулла бьет священника.

Смотрят три вора — мулла бьет священника, а священник бьет муллу.

Слышат горцы, слышат три вора — кричит мулла на священника:

— Ты не священник, а вор-злодей! Ты украл золото у богача!

Слышат горцы, слышат три вора — кричит священник на муллу:

— Не мулла ты, а лгун! Это ты украл сундук с золотом у богача!

Стоят три вора, слушают и дрожат от страха.

— Лучше уйти нам отсюда, пока не узнал нас мулла, — говорит вор Дидин.

— Правду ты говоришь, Дидин, —сказали вор Биндз и вор Дзинга. — Лучше нам уйти.

И пошли они в Черные горы и спрятались там в темной пещере.

Долго ли, мало ли били мулла и священник друг друга, кто знает, — наконец вышел один горец на середину двора и говорит:

— Хорошие горцы, поверните ко мне ваши уши и слушайте, что я вам скажу.

А когда горцы всего селения повернули к нему уши, он сказал:

— Вот они воры, — а сам показывает на священника и муллу. — Вот кто крал у нас овец и коз, лошадей и коров, баранов и волов! Бросим их в пропасть, к самим шайтанам!

— Бросим их к самим шайтанам! — закричало все большое селение.

Тут схватили горцы священника и муллу, повели на высокую гору и оттуда бросили их в бездонную пропасть.

Пусть враг твой так погибнет, как погибли священник и мулла!

Находчивый мельник _{Дагестанская сказка}

У одного муллы кончилась в хозяйстве мука… А дело было зимой, стояли морозы, воды в запруде было мало, и на мельнице всегда толпились помольщики — ждали своей очереди.

— Поезжай-ка сам на мельницу, — посоветовала мулле жена. — Ты лицо почтенное, и тебя эти люди не посмеют заставить долго дожидаться.

Мулла так и сделал. Навьючил он на осла мешок пшеницы и отправился на мельницу.

— Смели мне муку, да поживей! — сказал он мельнику.

— Я, конечно, смолол бы, — отвечал мельник. — Мне что! Но ты видишь, почтенный мулла, сколько людей дожидается своей очереди. Придется и тебе немножко подождать…

Мулла был вне себя от обиды и стал грозить мельнику гневом аллаха.

— Если сейчас же не смелешь, — кричал он, — я совершу молитву, аллах заморозит воду в запруде, и твоя мельница остановится!

— Эх, мулла, мулла! — сказал мельник с сердцем. — Не проще ли тогда помолиться, чтоб аллах превратил твое зерно в муку?

И вернулся мулла домой с немолотой пшеницей.

Красавица Езензулхар _{Дагестанская сказка}

Однажды поздним вечером чесали три сестры козью шерсть.

Беседовали они о том, о сем, и старшая сказала:

— Если бы шах взял меня в жены, я из мотка шерсти наткала бы ему столько сукна, что можно было бы одеть все его войско.

— Если бы меня взял шах в жены, — сказала средняя, — я бы одной меркой муки насытила все его войско!

— А я, — сказала младшая, — родила бы ему сына с жемчужными зубами и дочь с золотыми кудрями…

А шах в это время стоял под окном и слушал их речи.

Женился он на младшей сестре и вскоре после свадьбы отправился на войну.

Время шло. Родила жена шаха двух близнецов: сына с жемчужными зубами и дочь с золотыми кудрями. Но старшие сестры возненавидели младшую и тайно отняли у нее детей, а в колыбель положили щенка и котенка.

Послали они к шаху гонца с известием, что родились у его жены щенок и котенок.

А мальчика с жемчужными зубами и девочку с золотыми кудрями злые сестры приказали бросить в крапивное ущелье. Слуга так и сделал.

Вернулся вскоре гонец от шаха с повелением: щенка и котенка утопить в реке, а их мать выгнать из дворца и нарядить в ослиную шкуру. Пусть носит в знак позора.

Но мальчик с жемчужными зубами и девочка с золотыми кудрями не погибли в крапивном ущелье. Только слуга ушел, к ним подбежала златорогая лань. Дала она им своего молока и с того дня кормила их, пока они не выросли.

А когда дети подросли, повела их лань за собой в чащу леса. Мало ли они шли, много ли, но пришли к прекрасному замку.

В замке том не было ни души, хотя богатое убранство его было под стать шахскому дворцу. Стали брат с сестрой жить в замке. Брат уходил в лес на охоту, а сестра дома хозяйничала.

Однажды купалась девушка в ручье перед замком и унесла вода ее золотой волос. А ручей бежал в тот город, где жил шах — отец юноши и девушки.

Попал золотой волос вместе с водой в кувшин одной вдовы. Показала вдова золотой волос свояченицам шаха, которые в почете жили при дворе.

Как увидели сестры золотой волос, тотчас догадались, чей он. Многое посулили они вдове, многое дали ей сразу в руки и сказали:

— У девушки, которая уронила этот волос, есть брат. И девушка и брат ее — наши враги. Придумай любую хитрость, пустись на любое коварство, но погуби этого юношу. А когда его погубишь — с девушкой справиться будет легко. И знай: мы не забудем твоей услуги!

Пошла вдова прямо вверх по ручью. Мало ли шла, много ли — добралась до замка в лесу и увидела там девушку одну-одинешеньку.

По-змеиному шепнула, по-лисьи молвила вдова:

— Как можешь ты терпеть такое одиночество, такую скуку? Хорошее случится, дурное станется, а тебе и рассказать некому! Твой брат должен найти для тебя забаву. На востоке, за двумя горами, которые друг о друга ударяются, растет, слышала я от людей, чудесная яблоня. Сама с собой яблоня разговаривает. Говоря, в ладоши хлопает; в ладоши хлопая, приплясывает. Скажи брату, пусть принесет тебе хоть одну веточку. Станет яблоня разговаривать, станет плясать — вовек не даст тебе соскучиться!

Ушла вдова, а девушка затосковала, расплакалась… Вернулся брат с охоты, девушка и говорит ему:

— Целый день ты в лесу да в лесу… Одну меня дома оставляешь. А как мне тебя дождаться, чем забавляться, ты и не подумал! Скучно мне одной-одинешеньке!

— Чего же ты хочешь, сестра моя милая? — спросил юноша.

— На востоке, говорят, за двумя горами есть чудесная яблоня. Сама с собой яблоня разговаривает. Говоря, в ладоши хлопает; в ладоши хлопая, приплясывает. Принеси мне хоть одну веточку. С ней я вовек не соскучусь!

Сел юноша на коня, поскакал на восток. Много ли ехал, мало ли — приехал он к двум горам. То ударялись горы друг о друга, то расходились, то ударялись, то расходились — вот какие они были, эти горы! А за ними — яблоня. Сама с собой яблоня говорит. Говоря, в ладоши хлопает; в ладоши хлопая, приплясывает… И нет к ней другой дороги, кроме как меж двух гор.

Натянул юноша потуже поводья, пустил коня вскачь. Горы ударились друг о друга, хвост у коня отрезали, а всадник уже около яблони.

Отломил юноша ветку говорящей яблони и, как только разошлись горы, погнал коня назад. Веточку на плечо закинул, домой поехал.

Прошло немного времени, и злые сестры опять послали вдову к девушке. Выведать им хотелось, не случилось ли чего в замке.

Юноша на охоте был, а перед девушкой стояла яблоневая веточка. Сама с собой веточка говорила. Говоря, в ладоши хлопала; в ладоши хлопая, приплясывала.

И сказала хитрая вдова:

— Как можно такими пустяками забавляться? Не надоело ли тебе это? Девушка ты молодая, а подруги у тебя нет! Вот слышала я, за морем в серебряном дворце живет красавица Езензулхар. Прекраснее ее, умнее ее нет в целом свете… Скажи брату, пусть женится на ней! Тогда у тебя будет подруга и ты вовек не узнаешь, что такое скука.

Вечером вернулся брат с охоты, стала девушка плакать, стала жаловаться.

— Бросаешь ты меня одну-одинешеньку, — плакала она. — Скачешь ты по лесу с утра до ночи. А мне уже надоела эта говорящая яблоня! Нет у меня подруги, пропадаю я от тоски… За морем в серебряном дворце живет красавица Езензулхар. Женись на ней, и будет у тебя жена, а у меня сестрица.

Ни в чем не мог юноша отказать сестре — так он ее любил! Доброе оружие взял, доброго коня оседлал и поехал.

Ехал он, ехал. Много ли ехал, мало ли, и ночью ехал, и днем… Много дорог позади оставил и увидел однажды: сидит мирно на пороге своей сакли старый старик с седой бородой.

— Привет тебе, отец! — поклонился юноша.

— Да будет счастлив твой путь! — пожелал старик. — Куда едешь, сын мой?

Юноша рассказал.

Нахмурился старик.

— Послушай, что я тебе скажу, — говорит он. — Поезжай ты лучше обратно. Много смельчаков ушло по этой дороге, но ни один не вернулся… Живет Езензулхар в серебряных чертогах, окруженных морем. С берега надо окликнуть ее. Если не выйдет она на зов, тот, кто ее позвал, холодеет до колен. Если второй раз позвать и она не выйдет — до сердца холодеет человек. А если не выйдет и в третий раз — человек превращается в камень. Весь берег усеян там каменными всадниками…

— Прости, отец мой! — сказал юноша. — Долг младшего — слушать советы старших… Но все же пойду я по пути смельчаков! Они пытались победить Езензулхар, попытаюсь и я.

Ехал он, ехал, мало ли ехал, много ли, но увидел, наконец, серебряные чертоги Езензулхар.

Берег моря был весь усеян каменными всадниками, но не испугался, не дрогнул храбрый юноша.

— Езензулхар! — позвал он громко.

Не вышла Езензулхар, и похолодел юноша до колен.

— Езензулхар! — позвал он снова.

Не вышла Езензулхар, и похолодел юноша до сердца.

— Езензулхар! — позвал он в третий раз.

Но и на этот раз не вышла Езензулхар. Похолодело у юноши все тело, окаменел он, как и те смельчаки, что пришли сюда раньше него…

А сестра ждала, ждала брата, все думала о нем, места себе не находила. Месяц прошел — не едет брат. Два прошло — не едет брат. Третий на исходе — не вернулся брат.

Опоясалась девушка веревкой, взяла железную палку, надела стальные башмачки и пошла на поиски.

Шла она, шла. Много ли, мало ли шла, отдыха не знала, не ела, не пила… Встретила наконец девушка того мудрого старика с седой бородой. Мирно сидел он у порога своей сакли.

— Куда путь держишь? — спросил старик.

Рассказала девушка.

— Твоего брата Езензулхар давно уже превратила в камень, — молвил старик. — И не только твоего брата, а всех смельчаков, которые сватались к ней… Но их можно оживить. Нужно только, чтобы Езензулхар хоть на миг показалась из своего дворца… Ты, как придешь на берег моря, позови ее раз и другой. Если не выйдет она, крикни в третий раз так: «Неужто ты прекрасней меня, златокудрой, что так гордишься?» Тогда не утерпит. Езензулхар и выйдет из своего дворца.

Поблагодарила девушка старика и пошла дальше, увидела она на берегу моря окаменевшего брата и горько заплакала. Потом собралась с силами и закричала громко:

— Эй, Езензулхар, выходи!

Не вышла Езензулхар, и похолодела девушка до колен.

— Выходи, Езензулхар! — позвала она снова.

Не вышла Езензулхар и на этот раз, и похолодела девушка до сердца.

— Неужто ты прекрасней меня, златокудрой, что так гордишься? — закричала тогда девушка.

И тотчас вышла Езензулхар.

— Кто эта златокудрая? — спросила она.

Ожили тут все окаменевшие храбрецы, и самые славные богатыри назвали юношу своим старшим братом, а его сестру — своей милой сестрицей.

Села Езензулхар в золотую лодку, приплыла к берегу.

— Этот юноша — наш старший брат, — сказали ей богатыри. — Он и его сестра вернули нас к жизни. Выходи за него замуж!

Согласилась Езензулхар, и женился на ней юноша. Целый месяц не умолкали барабан и зурна! А потом увез юноша Езензулхар со всеми ее несметными богатствами к себе в замок.

По пути заехали они к мудрому старику, что давал им добрые советы. Попросили они его стать для них отцом и взяли его с собой.

А все ожившие богатыри и смельчаки провожали новобрачных до самого дома, потом пожелали им счастья и поехали каждый к себе на родину…

Стал юноша по-прежнему каждый день ходить на охоту, а сестра его с Езензулхар дома хозяйничали и никогда не скучали.

Возвращался однажды юноша с охоты и встретил множество всадников в дорогих доспехах. Всадники сбились с дороги и блуждали в лесу. То был шах, который охотился со своими придворными.

Пригласил их юноша к себе в замок, устроил пир, а наутро проводил из лесу, показал дорогу.

На другой день прислал шах гонца. Он звал юношу и всю его семью во дворец. Пышным праздником шах желал отплатить за гостеприимство.

Собрались они в гости, стали выезжать, а мудрый старик и говорит юноше:

— У ворот дворца увидишь ты женщину, одетую в ослиную шкуру. Спросишь у шаха: «В чем ее вина? За что подвергли ее такому позору?» Шах ответит: «Зачем тебе знать? Я наказал ее по заслугам!» Но ты не оставляй шаха в покое, пока он не расскажет тебе все.

Приехали они в город, увидели у дворцовых ворот прекрасную женщину, одетую в ослиную шкуру.

— В чем ее вина? — спросил юноша у шаха. — За что наказал ее так жестоко?

— Зачем тебе знать? — ответил шах недовольно. — Она наказана по заслугам.

Но юноша спрашивал до тех пор, пока шах не рассказал ему все.

Едва кончил шах свой рассказ, как мудрый старик заставил юношу показать жемчужные зубы. А потом снял с головы девушки покрывало, распустил ее золотые косы.

— Не твои ли это дети? — сказал старик шаху. — Или, может быть, они похожи на кошку и собаку? — И он поведал шаху о судьбе его детей.

Онемел от изумления шах, а с ним и все его придворные.

А когда опомнился шах, то прежде всего приказал семь раз искупать, в лучшее платье нарядить и на престол посадить мать своих наследников.

Потом велел шах казнить двух своячениц. Наказал он и слугу, который бросил детей в крапивное ущелье, и вдову, которая, чтобы угодить злым сестрам, ходила к девушке.

А потом задал он великий пир на радостях. Зурна и барабан сто дней не смолкали, пехлеваны[37] и плясуны весь народ потешали!

Был и я на этом пиру. Вместе с ними брагу пил. Обо всем разузнал и вам рассказал.

Адемиркан-богатырь _{Кабардинская сказка}

Лет триста тему назад жил в Кабарде старый князь. Был он не очень богатый и не очень бедный, не очень добрый и не очень злой. Довольно уже было и того, что был он не очень злой, и потому шла о нем в ауле хорошая слава.

Но не радовала слава старого князя. Сердце его грызла тоска, и с каждым годом становилась она все злее. А тосковал он оттого, что не было у него сына. Бросил он охоту, бросил набеги, перестал ездить на коне и целые дни просиживал в кунацкой, где принимал и угощал гостей. Гостям он горько жаловался:

— Какой толк в стадах, если некому их передать? Какой толк в славе, если не перейдет она от отца к сыну? Нет у меня наследника, и некому даже будет прийти на мою могилу, чтобы помянуть меня добрым словом.

Тосковал князь, тосковал и наконец так опечалился, что заболел. Стали его лечить, но ничего не помогло, и становилось ему все хуже и хуже. Когда наступила весна, побежали с гор мутные ручьи, заворковали в перелесках горлицы и замяукали в горных ущельях дикие коты, князь сказал:

— Никто меня не вылечит. Смерть моя приходит. Несите меня в кунацкую, чтобы попрощаться с народом.

Несколько дней лежал там князь.

Однажды вечером зашел туда странник попросить ночлега.

Странник этот был мудрый человек, услышал он про болезнь хозяина и говорит:

— Есть у меня две целебные травки. Если съешь одну — станешь здоровым, проживешь до ста лет, но не родится у тебя ни сына, ни дочери. Если съешь другую — выздоровеешь, родишь сына, но ровно через три года умрешь. Выбирай же, что твое сердце хочет.

Князь сказал:

— Без наследника не надо мне ни богатства, ни долголетия. Дай мне вторую травку, добрый человек!

Дал странник князю вторую травку и ушел и денег не взял.

Князь выздоровел, и через год родился у него сын. Сына назвали Адемирканом. Мальчик был крепкий, сильный и сметливый. В полтора года уже тянулся он к луку и стрелам и хватал за хвост отцовского коня. А когда отец давал ему шашку, Адемиркан вцеплялся в нее обеими ручонками и дрожал от радости. И радовался старый князь, потому что видел, что из сына выйдет хороший джигит[38].

Но недолго было его счастье, ровно через три года после того, как съел князь целебную травку, день в день, час в час, пришла к нему смерть, и отнесли его на кладбище. Остался Адемиркан с матерью. Старый князь поручил присматривать за ее имуществом своим родственникам, а они стали ее обманывать и обижать. Один тащил лошадей, другой — коров, третий — овец, четвертый — коз. Когда исполнилось Адемиркану десять лет, мать его умерла. К нему пришел старший дядя и сказал:

— Башня, где жил твой отец, моя. Луг, где пасли его скот, принадлежит теперь Мустамбеку. Коз и овец давно нет. Забирай все свое имущество и уходи. А имущество твое — вот.

И показал ему на отцовскую шашку, лук и на хромоногую собаку. Больше ничего не осталось у Адемиркана. Так с тем и ушел он из родного дома.

Через шесть лет стал Адемиркан рослым и красивым юношей. Ездил он лучше всех, стрелял без промаха, ходил на медведя один на один, в борьбе одолевал самых сильных, в беге — самых быстрых. А на войну ходить он все-таки не мог, потому что не было у него ни лошади, ни седла. Служил он пастухом и стерег он на горных пастбищах стада князей и богачей, — тем и жил.

Однажды в родном его ауле собрались кабардинцы в набег — отбивать табуны у ногайцев. Пришел к ним Адемиркан и просит, чтобы взяли они его с собой.

— Взяли бы мы тебя, если бы были у тебя лошадь и седло, — отвечают ему. — А пеший на что ты нам нужен?

Узнали о горе Адемиркана жители аула и начали стыдить его родственников.

— Обобрали вы парня дочиста, нищим сделали, — говорили они дядьям Адемиркана. — Дали бы вы ему что-нибудь из отцовского наследства!

Стыдно стало дядьям перед народом, и дали они Адемиркану опоенную кобылу, старое седло и дырявую бурку. И поехал в поход Адемиркан.

Два дня и две ночи ехали кабардинцы. Прячутся за холмами, пробираются по оврагам, хоронятся в кустах около речек, чтобы не видел их никто из ногайцев. Зорче лисицы смотрят направо и налево всадники, легче тушканчика ступают кони, и уздечка нигде не звякнет, и стрела ни у кого не стукнет о колчан.

Ночью добрались кабардинцы до ногайских табунов, сошли с лошадей и поползли к спящим пастухам, словно змеи. Ползли они против ветра, чтобы не учуяли собаки. Когда они были уже у самых костров, залаяли сторожевые псы, повскакали пастухи, но было уже поздно.

Как волки, бросились кабардинцы на табунщиков: одних убили, других ранили, а третьи разбежались. Много лошадей угнали в ту ночь кабардинцы. Не меньше двадцати штук пришлось на каждого. Но Адемиркану не дали ничего.

Как приехали кабардинцы в свои места, стали они делить добычу. Хорошие были кони, один к одному. Только затесалась между ними маленькая шершавая кобылка с жеребенком. Кобылка больная, того и гляди свалится. И жеребенок ей под стать — худой, больной, еле ноги волочит. По жребию досталась кобылка богатому князю. Стали товарищи над ним смеяться, прохода не дают:

— Хороша, — говорят, — кобылка! Ты на ней в одну минуту до Эльбруса доскачешь, а то и через Эльбрус перемахнешь. Только не забудь привязать к ее хвосту свою башню — она вместе с башней тебя туда и домчит!

Рассердился князь. Схватил лук, нацелился, хочет лошадь убить. А Адемиркан стоит тут же и смотрит. И видит: глядит на него кобылка человечьими глазами и катятся из глаз ее слезы — должно быть, чует, что пришел ей конец. Пожалел ее Адемиркан и говорит князю:

— Отдай мне кобылку с жеребенком. Когда разживусь, все тебе за них заплачу.

Посмотрел на него князь и отвечает:

— Такой голыш, как ты, вовек не разживется. А вот чувяки у тебя хоть и рваные, но на ногах держатся, а мои совсем распоролись. Дай мне чувяки, а я отдам тебе кобылку.

Отдал Адемиркан князю чувяки, а взамен получил кобылку. И теперь стали смеяться уже не над князем, а над Адемирканом.

С год прожила кобылка, потом издохла, и остался Адемиркан с одним жеребенком. Жеребенок был худой, малорослый, шерсть висела на нем клочьями, и пастухи в насмешку прозвали его Яман-Чарык (рваный Чувяк). Ведь за рваные чувяки получил Адемиркан свою лошаденку, пусть же она так и называется!

В летнюю пору хорошо коням пастись на горных пастбищах. Трава жирная, густая, блестит, как шелк, и точно сама просится в лошадиный рот. От такой травы жиром обрастают бока. В ручьях вода холодная и вкусная. От такой воды кони становятся легкими, как птицы. Солнце греет, но не жжет и радует и глаз, и сердце. От такого солнца ноги лошадей делаются крепкими, грудь широкой, ноздри наливаются алой кровью, глаза горят, точно вставлены в них угли. Но Адемирканову жеребенку не шли впрок ни трава, ни родниковая вода, ни солнце, ни воздух. Когда он бегал, походил он на чахлого осленка, а когда ржал, казалось, что это кашляет и чихает, завернувшись в бурку, какой-нибудь столетний пастух. Посмотрит, посмотрит на него Адемиркан и подумает: «А ведь верно прозвали его Яман-Чарык. рваному Чувяку место в сорной куче!»

И не раз натягивал Адемиркан тетиву и прицеливался в жеребенка. Но как только прицелится — глядит на него Яман-Чарык человечьими глазами и из глаз слезы капают, — совсем как у покойной его матери, шершавой кобылки. От жалости заскребет у Адемиркана на сердце и руки опустятся. Так и не смог он убить жеребенка.

Прошло два года. Однажды в летнюю ночь сидел Адемиркан у костра и варил себе ужин. Подошел к нему старый-старый человек и присел рядом. Адемиркан накормил его бараниной, напоил кислым молоком и дал ему свою бурку укрыться от холода. А сам, чтобы теплее было, подошел к Яман-Чарыку, который лежал тут же, привалился к нему, да так и заснул. Утром старик проснулся, посмотрел на хозяина и на его жеребенка, да и говорит:

— Обоих вас судьба обошла, обоим счастья не дала. Тебя дядья обидели, а мать твоего жеребенка хозяин до полусмерти заколотил, и вышел у нее сын-недоросток. Ну, да не беда! Надо твоего жеребенка поить утром и вечером росой и кормить его желтыми цветами, что растут вон там, на самой вершине. Станет он сильным, как лев, умным, как лиса, и быстрым, как ветер. И будете вы друзья на всю жизнь. Когда два несчастных сдружатся всегда им счастье бывает. Только не разлучайся с ним. Разлучишься — плохо тебе будет.

Ушел старик, и исполнил Адемиркан его совет. Как упадет на землю утренняя и вечерняя роса, собирает он ее по капелькам в ведро и поит Яман-Чарыка. Как только напоит, вскарабкается на самую вершину горы и принесет оттуда Яман-Чарыку охапку желтых пахучих цветов, что растут на высотах. Поправился Яман-Чарык, вырос, раздобрел и на следующий год стал таким сильным и красивым конем, каких не видали еще в Кабарде. Шесть лучших кобылиц предлагали за него богатые князья Адемиркану, потом к шести кобылицам прибавили шесть жеребцов, а к шести жеребцам — шесть лучших быков. Адемиркан только головой качал и повторял:

— Не надо мне ваших жеребцов, кобылиц и быков. С Яман-Чарыком не разлучусь я до самой смерти. Когда умру, тогда его и берите.

Мать не ухаживает так за ребенком, как ухаживал Адемиркан за Яман-Чарыком. Поил он коня росой, носил ему желтые цветы с горы, ночью заплетал ему гриву и хвост, гладил шею, целовал в морду и приговаривал:

— Не работник ты мне, Яман-Чарык, а милый брат. Служи мне верой и правдой — и я послужу тебе. Не ударю тебя плеткой, не скажу дурного слова, буду тебя нежить и холить, только помоги мне счастье найти.

И в ответ Яман-Чарык тихо ржал, терся мордой о грудь хозяина и смотрел на Адемиркана умными, человечьими глазами, как будто хотел сказать: «Не обижу тебя, не обижай и ты меня. Не уйду от тебя, не уходи и ты от меня. Будем вместе счастье искать».

Как исполнилось Яман-Чарыку четыре года, надо было его объезжать. Весь аул собрался смотреть, как сядет Адемиркан на диковинного коня. Вышли к околице аула и старики, и молодежь, и малые дети — и ждут. А Яман-Чарык знает, что надо ему показать свою силу: храпит, глазами сверкает, скалит зубы, копытом бьет, шею выгибает дугой. Не конь, а дикий зверь. Люди испугались, шарахнулись в сторону и думают: «убьет Яман-Чарык Адемиркана! На таком коне только шайтану ездить».

Вскочил Адемиркан на спину коня. Яман-Чарык прижал уши и взвился вверх. Стояла неподалеку сакля — перепрыгнул через нее Яман-Чарык и исчез из глаз. Дивятся люди и говорят:

— Унес Яман-Чарык своего хозяина прямо в пасть горному дракону. Не увидим больше Адемиркана!

Посудили, порядили и стали уж расходиться, и вдруг на дальней горе, там, где пропал Адемиркан, обозначилась черная точка, растет она, придвигается все ближе и ближе, и видно, что это скачет Адемиркан на своем коне. И через минуту Яман-Чарык как вкопанный стал на том самом месте, с которого начал он свой бег. Не видно на нем ни пота, ни пены, словно и не скакал он никуда. А Адемиркан, целый и невредимый сходит с него и что-то подает старикам.

— Что это такое? — спрашивают они его.

И Адемиркан отвечает;

— За той горой есть другая гора, повыше, и за той — другая, еще повыше, и за той — третья, еще повыше, а за третьей — Эльбрус. На вершине Эльбруса стоит утес, а на вершине утеса лежит алмаз. Вот этот алмаз я и привез вам в подарок.

Не поверили бы старики Адемиркану, если бы не мулла. Мулла посмотрел на камешек, повертел его в руках и сказал:

— Верно, это алмаз. В старых книгах написано, что такой точно алмаз лежит на самой вершине Эльбруса. Но люди недостойны владеть им, и кто возьмет его или будет долго смотреть на него — умрет. Отдайте его мне, я положу его в мечеть, и пусть принадлежит он аллаху.

Мулла положил алмаз в карман, и больше драгоценного камешка никто не видел. Может быть, и вправду унес его архангел Габриэль, как уверял мулла, а может быть, очутился он в другом месте. Потому что вскоре после этого заходил к мулле прохожий купец и оставил ему мешочек серебряных денег. А ведь купцы зря денег не дают. Но никто об этом не допытывался, никто даже взглянуть не хотел на алмаз — так напутал людей мулла.

С этих пор раззадорились князья еще больше. Хочется им взять себе Яман-Чарыка, а еще больше хочется доскакать на нем до второго утеса, что стоит на Эльбрусе. Ибо на том утесе, как рассказывал им мулла, лежит сто пудов золота, а добраться туда ни пешком, ни верхом невозможно. Из всех коней, какие есть на свете, только Яман-Чарык и сможет туда довезти.

Ночей не спят князья — все думают как уворовать Яман-Чарыка. До того дошли, что все слова забыли, кроме слова «Яман-Чарык». Надо сказать: «Дай мне воды», а они говорят: «Яман-Чарык». Надо сказать «здравствуй» или «прощай», а они говорят: «Яман-Чарык». Соседи перестали их понимать, дети перестали бояться, слуги перестали слушаться. Видят князья, что, если они не добудут Яман-Чарыка, совсем помутится у них разум и пропадут они пропадом.

Через месяц приехал с гор в аул Адемиркан и остановился на ночь у своего друга, а Яман-Чарыка поставил в стойло. В полночь собрались князья, взяли луки и шашки и пошли Яман-Чарыка воровать. Но как только отворили они дверь в стойло, выскочил Яман-Чарык, как тигр, одного под ноги подмял, другому шею перегрыз, третьему разбил копытом голову, четвертому перебил спину, троих ранил до полусмерти. Князья, что остались в живых, лежат на земле и кричат: «Помогите, помогите!» А Яман-Чарык ржет, фыркает, перебудил все селение. Адемиркан проснулся, увел его в стойло, а на князей и не посмотрел. Только когда сбежались соседи, разнесли они раненых и убитых по саклям.

С тех пор те князья, что жили в ауле, не думали уже больше о Яман-Чарыке. Но затаили они в сердце злобу и дали друг другу слово погубить Адемиркана.

Случилось несчастье в Адемиркановом ауле: отправили жители аула свои табуны на пастбище в дальнее ущелье, а там напали на них ногайцы и отвели к себе, в отместку за прошлые набеги, у богатых еще кое-что осталось, потому что пасли они свой скот в разных местах, а у бедных так совсем ничего. Стон пошел по аулу: не знают кабардинцы, что делать. Пойти бы на ногайцев войной, да не одолеть их: ногайцев много — где же одному аулу с ними справиться? Каждый день собираются кабардинцы, советуются и ничего придумать не могут.

Узнал об этом Адемиркан и решил выручить табуны. Никому слова не молвил и умчался неизвестно куда на своем Яман-Чарыке.

Рассказали об его отъезде пастухи жителям аула, и все кабардинцы в один голос сказали: «Трус Адемиркан! Уехал он для того, чтобы не биться с ногайцами».

А в это время Адемиркан был уже далеко. В глубь ногайских степей умчал его Яман-Чарык. Земля там плоская, как доска, нет ни скал, ни многоводных рек, не видно ни деревца, ни кустика, и солнце красное от зноя. Все ровно там, и только торчат кое-где высокие бугры. Это курганы. Много лет тому назад древние народы насыпали эти холмы над могилами своих вождей.

У одного из таких курганов остановил коня Адемиркан, взобрался на вершину и стал смотреть. И увидел он вдали другой курган, а за ним — большие стада и много-много всадников, целое войско. Это ногайцы сторожили угнанный у кабардинцев скот.

Спустился Адемиркан вниз и велел Яман-Чарыку лечь на землю, чтобы не видели его ногайцы. Лежит Яман-Чарык, а рядом с ним Адемиркан, и оба ждут ночи. А как только настала ночь, сел Адемиркан на Яман-Чарыка и помчался к стадам ногайцев.

Ржет Яман-Чарык громко, как боевая труба, и от ржанья его лошади пугаются, носятся, как полоумные, по степи и насмерть затаптывают пастухов. Одну за другой пускает Адемиркан стрелы из лука, и каждая стрела пробивает по пяти человек сразу. Уложит Адемиркан двадцать воинов, подберет стрелы, и в два прыжка Яман-Чарык уже относит его в другое место, к другому ногайскому отряду. И опять стреляет Адемиркан из лука — и валятся всадники замертво, и снова скачет Адемиркан дальше и дальше.

Семь раз объехал он вокруг ногайского стана. Так быстро летал он, что ногайцы не могли разобрать, кто стреляет в них. Видят они только, что стреляют со всех сторон, и слышат, как со всех сторон стонут раненые. И закричали ногайцы:

— Окружили нас несметные полчища! Спасайся кто может!

Бросили табуны и ускакали в свои селения.

У одного убитого ногайского хана взял Адемиркан шелковый бешмет и колчан с золотой насечкой, у другого — шашку с драгоценными каменьями, у третьего — узду с серебряными бляхами, у четвертого — седло, украшенное серебром и бирюзой. Потом собрал в одно стадо лошадей и баранов — и кабардинских и ногайских — и погнал домой. Большое было стадо, такое большое, что пыль, которую подымало оно на ходу, неслась темной грозовой тучей и закрывала солнце.

Пошла слава об Адемиркане по всей кабардинской стране, а князья и помещики невзлюбили его еще больше и сговорились убить его на охоте.

В это время появился в горах огромный олень, ростом он был с двух хороших коней, рога у него были такие большие, что можно было поставить между ними копну сена, а шкура такая толстая, что не пробивала ее никакая стрела. Пять охотников и сто собак запорол он насмерть, и никто не решался ходить в тех лесах, где он жил.

Стали князья подбивать Адемиркана, чтобы вместе с ними поехал охотиться на оленя. А друг с другом сговорились так: один поедет справа, а другой — слева от Адемиркана, и как только Адемиркан нацелится в оленя, оба они выстрелят в Адемиркана и убьют его. Народу же скажут, что попали в Адемиркана случайно, когда обороняли его от зверя, потому что народ любил Адемиркана, и князья боялись, как бы не отомстили им за его смерть.

Выехали на охоту, и Мустамбек ехал налево от Адемиркана, а Рашид — направо. Оба они были из всех князей самые лучшие стрелки. Но Яман-Чарык чуял, что они враги его хозяина и задумали против него недоброе. Он фыркал, скалил зубы, косил злым глазом на охотников, и, если бы Адемиркан не сдерживал его, унес бы он своего хозяина за тридевять земель.

Вот наконец приехали на большую поляну и послали десять джигитов с собаками оленя травить. Скоро собаки нашли зверя и погнали его к поляне.

Выбежал олень на опушку, увидел охотников, остановился, пригнул рога к земле и побежал прямо на Адемиркана. Адемиркан прицелился, спустил стрелу, и пробила она зверя насквозь и улетела далеко в лес.

Олень упал и тут же издох. А пока Адемиркан целился в оленя, Мустамбек и Рашид целились в Адемиркана, и как только Адемиркан выстрелил, выстрелили и они. Но Яман-Чарык — умный конь, чуткий конь, сильный конь. Заметил он, что спускают князья стрелы из своих луков, и прыгнул вперед. Так далеко прыгнул, что перепрыгнул и поляну, и оленя, и лес и очутился у горы, до которой хорошему коню надо полдня скакать. И так как между обоими князьями не было уже Адемиркана, то Мустамбекова стрела попала в Рашида, а Рашидова стрела — в Мустамбека, и оба они пали мертвыми.

Адемиркан сейчас же вернулся, накинул аркан оленю на рога и поволок добычу в аул. Обрадовались кабардинцы, зажарили оленя и три дня пировали — такой большой был зверь. Только никто понять не мог, отчего это Мустамбек и Рашид друг друга убили, потому что все в ауле знали, что раньше были они приятелями.

Все в Кабарде знали трех помещиков-пши: Бесланея, Карашая и Атажуко. Бесланей был знаменит своим брюхом: ни в какую дверь не мог он войти, и живот у него колыхался, как студень. Звали его Толстопузый. Карашай был косой: правый глаз у него смотрел на свое добро, а левый — на чужое, и левый видел дальше правого. Звали его Косоглазый. Атажуко никогда не мылся и волосы не расчесывал. Поэтому звали его так, что и сказать неудобно.

Все трое были скряги и хвастуны и терпеть не могли Адемиркана, — во-первых, за то, что он был щедр, а во-вторых, за то, что народ его любил, а их ненавидел. Если бы не были они вдобавок трусами, давно бы постарались они убить Адемиркана. Но они боялись напасть на богатыря в открытом бою и все ждали случая, чтобы погубить его хитростью.

Как-то раз встретили они в лесу Адемиркана. Поздоровались, улыбнулись, говорят ласково, словно Адемиркан их лучший друг.

— Да пошлет тебе аллах изобилие! — сказал Бесланей Толстопузый. — Скучно тебе одному бродить по горам. Поедем охотиться вместе с нами.

А сказал это Бесланей не зря: он надеялся, что во время охоты, может быть, удастся столкнуть богатыря со скалы или подстрелить из-за куста. Яман-Чарык сразу угадал его мысли, стал бить копытом, фыркать и прижимать уши. Понял своего коня Адемиркан, нагнулся к его уху и шепчет:

— Не беспокойся, Яман-Чарык, мы с тобой никому не дадимся в обиду.

А потом обратился к Бесланею и ответил:

— Когда друзья приглашают на охоту, никакой джигит не отказывается.

И поехал вместе с ними.

Ездили они долго и наконец наткнулись на стадо диких коз. Козы были жирные, высокие, с аршинными рогами. Впереди стада шел вожак, и рога у него были золотые.

Долго мчались за козами охотники и наконец пригнали стадо к узкой площадке. Слева и справа отвесные скалы, а впереди пропасть. Дна не видно: слышно только, что где-то далеко внизу шумит ручей. Козы выставили рога вперед и бросились в ущелье вниз головой. Так они всегда делают, когда некуда больше деваться: падают прямо на рога, подскочат с земли, как мячики, а потом отряхнутся и идут как ни в чем не бывало.

Рассердились пши, что из-под самого носа ушла у них добыча. Подъехали они к краю пропасти, и Бесланей сказал:

— Я бы прыгнул вниз, да совестно коня по пустякам беспокоить. Он перепрыгивает через Эльбрус, не стоит ему бросаться в такую маленькую ямку.

— Я бы тоже прыгнул вниз, — сказал Карашай. — Ведь конь мой так же легко скачет на луну, как блоха с плеча на лысину. Да вот беда — подпруга у седла ненадежна.

— И я бы прыгнул, — сказал Атажуко. — На моем коне я перескакивал через солнце и скакнул бы еще выше, если бы не боялся его хвостом смахнуть все звезды с неба. А если вниз скакнет мой конь, пролетит он сто верст под землей и примчит меня прямо в ад, и там изжаримся мы оба.

— Ну, значит, надо тебе прыгать, — обратился Бесланей к Адемиркану. — Говорят, твой Яман-Чарык скачет дальше неба и дальше ада. Пусть-ка он покажет нам свою прыть.

Бесланей рассчитывал, что Адемиркан постыдится отказаться, прыгнет в пропасть и свернет шею и себе и своему коню.

И правда, не отказался Адемиркан. Ударил он Яман-Чарыка пятками, хлопнул по шее, и конь скакнул в бездну. Только камни посыпались со скалы. Так глубока была пропасть, что никто не услышал даже шума их падения.

— Ну, теперь можно и позавтракать на радостях! — воскликнул весело Бесланей. — Этот дурак разбился теперь на тысячу кусков, и даже ворону костей его не собрать.

Но не успели охотники закусить как следует и допить белое сано, как вдруг над краем пропасти мелькнула голова Яман-Чарыка. Адемиркан соскочил на землю, подошел к Бесланею и подал ему золотые рога.

— Вот тебе подарок! — сказал он. — Я убил козла-вожака и привез рога его на память.

Переглянулись пши, ни слова ни сказали. Но Бесланею стыдно было не отблагодарить Адемиркана за такой ценный подарок и он пригласил богатыря к себе в дом отдохнуть и пообедать. «А может быть, — думал Бесланей, — Адемиркан выпьет у меня лишнее и заснет. Гостя убивать грех. Но если ко мне ворвутся разбойники и убьют Адемиркана, никто не осудит меня. Пошлю-ка я к ним сказать, что Адемиркан привез с собой несметную добычу, — мигом примчатся, его убьют, а меня не тронут».

Когда охотники приехали к Бесланею, начался пир и стали съезжаться гости. А в кустах около дома притаились разбойники, за которыми Бесланей послал слугу. Но Адемиркан пил мало, а больше слушал сказки и песни. Вдруг среди семьи Бесланея заметил он очень красивую девушку, которая не подходила к танцующим и то и дело вытирала рукавом слезы. Адемиркан спросил старую служанку, отчего плачет девушка.

— Это воспитанница Бесланея, — объяснила старуха. — Бесланей очень не любит ее, потому что она красивее его дочери, и вчера продал ее в рабство татарам. Завтра утром за ней приедут, и она больше не увидит Кабарды.

Адемиркану жаль стало девушку. Вышел он незаметно за ворота, вывел из стойла Яман-Чарыка, поставил у крыльца, а потом подошел к старой служанке и говорит:

— Скажи, пожалуйста, девушке, чтобы она поднесла мне чашу сано.

Девушка поднесла ему сано, а Адемиркан, принимая чашу, шепнул ей:

— Хочешь, я освобожу тебя от неволи?

Девушка кивнула головой. Адемиркан сейчас же схватил ее в охапку, вскочил на Яман-Чарыка и в два прыжка был уже далеко от Бесланеева дома. Сидевшие в засаде разбойники даже луки натянуть не успели, так быстро пролетел мимо них богатырь.

По дороге Адемиркан сказал девушке:

— Я увез тебя не для того, чтобы взять замуж, а для того, чтобы освободить от татарской неволи. Живи у меня как сестра. Сколько хочешь, столько и живи. А соскучишься — иди на все четыре стороны, удерживать не буду.

Отвез Адемиркан девушку в далекий кош[39] и отдал на попечение пастухов. Сколько ни искал ее Бесланей, не мог найти. От огорчения вытекло из него с пуд жиру, и дал он великую клятву, что не будет есть больше двух баранов в день, пока не убьет Адемиркана. Карашай Косоглазый поклялся:

— Не буду косить левым глазом на чужое добро, пока жив Адемиркан.

А Атажуко поклялся так:

— Не буду чесаться, пока жив Адемиркан.

Всем троим было от этой клятвы очень неудобно, и они еще больше возненавидели Адемиркана.

Разнеслась по Кабарде и Черкесии страшная весть: идут из Крыма войска хана крымского, а из Астрахани — войска хана астраханского. Хотят татары все стада увести, все аулы разорить, всех мужчин перебить, всех девушек в неволю взять. Ездят гонцы из аула в аул, зовут на бой князей, помещиков-пши и простой народ, и идут во всех селениях великие споры.

Князья говорят:

— Мы от татар золотом и серебром откупимся, они нас и не тронут. Незачем нам воевать.

Пши говорят:

— Мы бы и рады откупиться, да нечем. Татары все у нас заберут. Волей-неволей надо на войну идти.

А простой народ говорит:

— Кабардинские князья с нас рубашку снимают, а татарские — голову. Без рубашки кое-как прожить можно, а без головы нельзя. Надо нам с татарами воевать.

Собрались отрядами пши и крестьяне, а кое-где пристали к ним и князья: боялись они, как бы в народе не прозвали их трусами.

Выступило в степь кабардинское войско, и впереди всех мчится на Яман-Чарыке Адемиркан. А позади всех плетутся три друга: Бесланей Толстопузый, Карашай Косоглазый и Атажуко, которого по прозвищу назвать нельзя.

Доехали кабардинцы до большой реки и видят: стоят на другом берегу палатки без числа, и людей несметные полчища, и коней несчетные табуны. Мечи горят, как свечи, копья сверкают, как звезды, рвутся с коновязей нетерпеливые скакуны, и от ржанья их дрожит свод небесный. Ни разу еще крымский хан не приводил в Кабарду такого войска, и ни разу еще такой черной тучей не закрывало небо воронье. Со всех концов земли слетелось оно сюда, чтобы полакомиться трупами.

Дрогнуло сердце у самых смелых джигитов. Чуя беду, понурили голову кони и не едят ячменя. Смотрят в землю князья. Бесланей, Карашай и Атажуко даже хвастать перестали и только пыхтят и потеют. И лишь один Адемиркан лихо гарцует перед кабардинскими отрядами и перекликается через реку с татарскими часовыми:

— Не забудьте сказать своему хану, что я шелковый мешок приготовил для его головы!

На другой день началась сеча. Со всех сторон окружили татары кабардинцев плотной стеной, и не пробиться сквозь нее ни конному, ни пешему. А Адемиркан подхлестнул своего коня, перемахнул через их ряды и начал рубить татар сзади. Падают татарские головы, как спелые яблоки с яблони, когда трясут ее в день сбора. Не успевают татары обернуться, чтобы дать Адемиркану отпор, как уже сверкает его шашка в другом месте. Кинутся туда, а его и там нет. Смещались татарские полки, рассыпались по полю всадники, чтобы настичь Адемиркана, а Адемиркан скакнул на полверсты и очутился у ханской палатки. Схватился хан за меч, да уж поздно. Адемиркан отхватил ему шашкой голову и сунул в мешок. А потом скакнул к месту боя, насадил ханскую голову на пику и кричит татарам:

— Узнаете вашего хана? Видите, кланяется он вам и говорит: скатертью дорога!

Напал на татар страх, а у кабардинцев силы прибавилось вдесятеро. Ринулись они на врагов и обратили их в бегство. И осталась после татар такая добыча, что едва смогли кабардинцы увезти ее домой.

Хотели кабардинцы победу отпраздновать пиром, да некогда было: от Астрахани двигались новые полчища астраханских татар, и пришлось идти им навстречу. А астраханский хан Эдигей силою крымскому хану не уступит: такие же несметные у него полчища, такие же удалые воины, такие же быстрые кони, раньше он грабил кабардинские аулы, а теперь хочет сровнять их с землей и всю Кабарду присоединить к своему царству. И хоть слышал Эдигей, как разбили кабардинцы крымчан, а отступать и не думает. Говорит он, что нет ему равного на свете, и ведет свои полки все вперед и вперед.

Когда подошел он к соленому озеру, доложили ему, что приближаются кабардинцы. Он приказал остановиться на привал на берегу озера, разложили там ночью костры, и столько их было, что заревом загорелось все небо.

Адемиркан разделил кабардинское войско на три части и одному отряду приказал подойти к астраханцам справа, второму — слева, а третьему — спереди.

— Я брошусь на татар один, — сказал он своим воинам. — Ждите до тех пор, пока не услышите в татарском стане великого крика. А как только услышите, бросайтесь на татар с трех сторон и гоните их прямо в озеро.

Подъехал Адемиркан к татарскому лагерю тихо, как кот подкрадывается к мыши. Велел своему коню лечь на землю и сам лег рядом с ним, чтобы не заметил его никто. А когда замолкли в лагере голоса и захрапели на всю степь тысячи татарских воинов, Адемиркан вскочил на Яман-Чарыка и в два прыжка был уж в самой середине татарского стана.

И засверкала над головами астраханцев богатырская шашка, и градом посыпались на землю вражеские головы, и с великим криком заметались по берегу разбуженные воины. И тогда с трех сторон ринулись на лагерь кабардинцы и часть татар изрубили, а часть утопили в озере.

Исполнилось Адемиркану девятнадцать лет. Стало ему скучно, и сказал он себе: «Надо мне жениться». Начал он ездить по близким и дальним селениям, но никак не мог найти себе жену по сердцу. В одном селении встретился он с тремя князьями из своего родного аула. Князья пошептались друг с другом, потом подходят к нему и говорят:

— Поедем вместе к князю Асланбеку в гости. В его ауле завтра большой праздник. И дочь у Асланбека красавица. Такой красавицы во всем свете не найти.

Пока говорили они, Яман-Чарык навострил уши, зафыркал, стал копытами землю бить. Это он предупреждал хозяина, что князья — враги ему и чтобы не верил он им. Верно угадал Яман-Чарык. Князья сговорились убить Адемиркана или по пути к Асланбеку, или в ауле, когда он будет плясать.

Посмотрел Адемиркан на Яман-Чарыка, понял, в чем дело, но и виду не подал, что разгадал злой замысел. Сел на коня и поехал вместе с ними к князю Асланбеку. Проехали версты две, а потом князья и говорят ему:

— Давай скакать наперегонки. Если ты нас обгонишь, отдадим мы тебе коней и оружие. Если мы тебя обгоним, отдашь ты нам Яман-Чарыка.

А сказали они это для того, чтобы пустить стрелы в спину Адемиркану, когда он начнет перегонять их. Согласился Адемиркан, потому что никакой джигит от скачки не отказывается. Стали все четверо в ряд, крикнули: «Пошел!», и сразу скакнул Яман-Чарык на сто шагов вперед. Пустили князья стрелы в Адемиркана, но разве догнать стрелам такого всадника на таком коне! Пока летели стрелы, Яман-Чарык успел пробежать весь путь, и, когда стрелы упали на землю, Адемиркан уже сходил с седла у Асланбекова дома. К заходу солнца подъехали туда и трое князей. Адемиркан вышел им навстречу и сказал:

— Давайте мне коней и оружие.

Отдали они ему коней и оружие. Дивился весь народ и говорил:

— Такого коня и такого джигита не было еще в Кабарде.

Настала ночь. Не могут спать князья от обиды и гнева, все думают, как бы убить Адемиркана. Стали рассказывать другим князьям, приехавшим издалека, про чудесного Адемирканова коня и такую разожгли в них зависть, что гости сказали:

— Нельзя такому человеку ездить на таком коне. Адемиркан всех нас одолеет и ни одного князя не оставит в Кабарде. Завтра, во время праздника, мы убьем Адемиркана, а потом кинем жребий, кому владеть Яман-Чарыком.

Не спал и Яман-Чарык. Воды не пьет, сена не ест, фыркает, прядает ушами, кругом озирается. Чует он, что около хозяина враги. А Адемиркан гладит его по шее, целует в губы и приговаривает:

— Пей спокойно, Яман-Чарык. Ешь спокойно, Яман-Чарык. Спи спокойно, Яман-Чарык. Пока мы с тобой вместе, никто нас не одолеет.

На другой день с утра начался пир. А лишь только кончился пир, начались пляски. Вышла в круг Асланбекова дочь — высокая, стройная, косы до пят, глаза, как звезды. Как взглянул на нее Адемиркан, так и загорелось его сердце. Никогда еще не видел он такой красавицы. Вошел он в круг и стал с ней танцевать. А неподалеку встали приезжие князья и держат луки наготове — ждут, когда отойдет он подальше от Асланбековой дочери, так, чтобы и его убить и ее не задеть.

Хорошо пляшет Адемиркан. Носится по кругу так быстро, что не успевают люди следить за ним глазами. Прыгает так высоко, что ни дубу, ни вязу, ни чинаре в триста лет на столько не вырасти. А на голову он поставил кубок с пенным пивом и на одно плечо шашку, а на другое кинжал. И сколько он ни пляшет, пиво не проливается и шашка и кинжал не падают. Целятся в него приезжие князья — никак прицелиться не могут: легче попасть в небесную молнию, чем в Адемиркана.

Улучил Адемиркан минуту, подскочил к красавице и спрашивает:

— Хочешь за меня замуж?

— Хочу, — отвечает красавица.

Схватил он ее в охапку, прямо из круга прыгнул на спину Яман-Чарыка и угодил как раз в седло. И с головы его не упал кубок, а кинжал и шашка так и остались стоять на плечах. Не успел народ ахнуть, не успели князья прицелиться, как Адемиркана и след простыл.

Разгневался Асланбек и весь народ в его ауле. Хотят Адемиркану мстить и княжескую дочь у него отнять. Но разве можно догнать человека, которого носит на своей спине Яман-Чарык? И решили ждать, пока представится удобный случай.

Дружно живет Адемиркан с молодой женой, не налюбуются, не нарадуются они друг на друга.

Часто приходят к Адемиркану бедные люди из дальних аулов и просят, чтобы он им помог. Тогда садится Адемиркан на коня, скачет в ногайскую степь или на пастбища богатых князей и пригоняет табуны лошадей и стада баранов, и раздает всем, кто нуждается. В один голос говорят про него бедняки: «Такого удалого джигита нет во всей Кабарде и такого хорошего человека нет во всем свете!» А кабардинские князья и ногайские ханы бледнеют от гнева, когда слышат его имя: боятся они, как бы Адемиркан не погубил их всех.

Однажды прислал богатый ногайский хан гонца к Адемиркану — звать его в гости.

— Хан хочет жить с тобой в дружбе и заключить с тобой союз, — сказал гонец. — Он устраивает для тебя пир и на этом пиру перед, всем народом даст великую клятву, что твои враги — его враги, и твои друзья — его друзья. А ты дашь клятву, что его враги — твои враги, и его друзья — твои друзья.

Хан очень боялся Адемиркана и потому захотел сдружиться с ним. Адемиркан согласился, оставил жену в коше и поехал к новому другу. Принял его хан, как родного брата, пировал до, поздней ночи, уложил его спать в шелковой палатке, на пуховой постели, на персидском ковре. Перед утром проснулся Адемиркан и думает: «Надо хана отдарить за его угощение». Встал, оседлал коня и поехал в Кабарду за табунами.

Мчался Яман-Чарык, как ветер, но на полдороге вдруг остановился и захрапел. Посмотрел Адемиркан и видит: стоит на дороге горбатый карлик, а перед ним лежат два изумруда величиной с яйцо и светятся, словно месяц. И карлик сказал:

— Кто их возьмет, с тем случится беда, и кто их не возьмет, с тем тоже случится беда.

Сказал и пропал.

Адемиркан рассмеялся, поднял с дороги изумруды и говорит Яман-Чарыку:

— Не думал я, Яман-Чарык, что шайтан такой глупый. Хочет он меня погубить, а я его перехитрю. Я возьму изумруды, но отдам их своим недругам, и нельзя будет сказать, что я их взял, и нельзя будет сказать, что я их не взял. Кто жаден, тот на них и попадется.

Угнал Адемиркан у одного кабардинского князя табун в пятнадцать коней, и не успело солнце взойти, как он уже расставил их всех перед палаткой ногайского хана. Когда хан проснулся, он очень удивился и стал спрашивать, откуда взялись эти лошади. Никто из слуг не мог объяснить ему, кто их привел. Тогда подошел к нему Адемиркан и сказал:

— Я захотел подарить тебе лучших кабардинских коней и ночью съездил в горы, отбил табун у кабардинского князя и пригнал его сюда. А еще подарю я тебе вот что.

И подал хану изумруд. Но так как не хотелось ему, чтобы с ханом приключилось несчастье, то он нагнулся к самому ханскому уху и тихо шепнул:

— Изумруд этот волшебный. Подари его своему недругу, а при себе не держи.

Поблагодарил Адемиркана ногайский хан и сказал:

— Ты из джигитов джигит, и конь твой из коней конь.

Потом дал он великую клятву, что будет жить с Адемирканом в дружбе, и Адемиркан дал такую же клятву, и стали они пировать. По двенадцати жирных быков жарили каждый день на двенадцати больших кострах и по ста двадцати баранов на двенадцати кострах малых. Каждый приходил и ел и пил вволю.

Продолжался этот пир двенадцать дней.

Обо всем этом рассказали кабардинские уздени[40] князю Асланбеку, отцу Адемиркановой жены. Созвал Асланбек своих соседей, кабардинских князей, и стал с ними советоваться.

— Силен был Адемиркан и тогда, когда был один, — сказал он им. — А теперь, когда сдружился он с ногайским ханом, кто его одолеет? И как мне отомстить ему за то, что похитил он у меня любимую дочь?

Поднялся старший из князей, погладил бороду, посмотрел в землю и говорит:

— Сделай вот так. Пошли к Адемиркану гонцов, и гонцы пусть скажут ему, что хочешь ты с ним помириться. Если он им не поверит, пусть дадут ему великую клятву, а в уме своем пусть говорят другое. Когда же он приедет к тебе, пригласи его на охоту, и на охоте мы убьем его.

Так и решили. Послал Асланбек к ногайскому хану гонцов, и гонцы повторили Адемиркану слово в слово, что им было приказано. А Яман-Чарык, как только увидел их, стал фыркать и копытами о землю бить. Взглянул Адемиркан на своего коня и сразу понял, что недоброе задумал его тесть. И сказал он гонцам:

— Не верю я вам. Речи ваши сладки, как мед, а мысли ваши горьки, как полынь. Дайте мне великую клятву, что не хочет Асланбек моей смерти, тогда поеду.

И произнесли гонцы великую клятву:

— Пусть аллах отнимет жизнь у нас, у наших отцов, матерей, братьев и сестер, если Асланбек и слуги его поднимут на тебя руку.

А в уме своем клялись они так:

«Пусть аллах отнимет жизнь у нас, наших отцов, матерей, братьев и сестер, если Асланбек выпустит тебя живым».

Поверил Адемиркан великой клятве и поехал вместе с гонцами. Но не успокоился Яман-Чарык: фыркал, глазом косил, уши прижимал, копытами бил — чуял он, что затаили гонцы в своем сердце черные мысли. Адемиркан гладил его по шее и приговаривал:

— Не бойся, Яман-Чарык. Может быть, и вправду Асланбек хочет меня погубить, но ведь у меня остался еще один изумруд. Как приеду, так и подарю ему этот шайтанов камешек. Если и случится беда, так не со мною, а с ним.

Асланбек встретил Адемиркана хорошо, как отец встречает сына. Обнял его, прижал к сердцу и дал великую клятву, что будет его любить до конца своих дней. В уме же своем повторял другое:

«Да покарает аллах меня и жену мою, и детей моих, если не отомщу я Адемиркану».

Созвал Асланбек соседних князей и устроил великий пир. Из самого большого кубка поил он Адемиркана пенным пивом и хмельным медом. Стал Адемиркан веселый, пляшет, песни поет, сказки рассказывает, а об изумруде совсем забыл. Так и остался шайтанов камешек у него в кармане. Перед утром пошел он проведать Яман-Чарыка. Скучный стоит конь: голову повесил, не ест, не пьет, беду чует.

Погладил его Адемиркан, поцеловал в морду и говорит:

— Не бойся, Яман-Чарык. Пока мы с тобой вместе, никакая нам беда не страшна.

Утром стали собираться на охоту. Вывели коней князья и уздени, каждый хвалится своим скакуном, луком и шашкой, каждый рассказывает, сколько уложил он оленей, медведей, барсов и волков. А князья все посматривают на Адемиркана, думают: где бы поудобнее на него напасть. Подошел к ним Асланбек и стал с ними шептаться. Когда уже собрались все выезжать, поманил Асланбека в сторону старый кабардинский князь и тихо сказал ему:

— Сколько вы ни уговаривайтесь, не убить вам Адемиркана, если будет он сидеть на Яман-Чарыке. Яман-Чарык его в ад ввезет и из ада вывезет и в рай привезет. Сделай так, чтобы сел Адемиркан на чужую лошадь, а своего коня оставил здесь.

Послушался Асланбек и, как только стали садиться охотники на коней, велел подвести к Адемиркану лучшего своего жеребца и сказал:

— Дарю я тебе, любезный зять, лучшего своего скакуна, которого люблю я больше жены и больше дочери. Поезжай на нем, и тогда весь народ увидит, что мы с тобой помирились.

Адемиркан отвечал:

— За подарок я тебя благодарю, но с Яман-Чарыком не разлучусь. Мы с ним родные братья.

Усмехнулся Асланбек и говорит князьям:

— Недаром, видно, идет молва в народе, что Адемиркан без Яман-Чарыка и воробья не убьет. Слышал я, что в Яман-Чарыка вселился шайтан и помогает Адемиркану. Потому-то с Яман-Чарыком Адемиркан — хороший джигит, а без Яман-Чарыка становится Адемиркан трусливым и слабым, как старая баба. Вот что народ говорит. Правда ли это, зятек?

От обиды и гнева побледнел Адемиркан. Не хочет он, чтобы такой дурной слух пошел о нем в народе. Взял он за холку Асланбекова жеребца, вскочил в седло и крикнул:

— Ну что ж, пусть посмотрят, как джигитует и охотится Адемиркан на чужом коне!

Стегнул жеребца и помчался вперед, а за ним и все охотники.

Остался Яман-Чарык на месте и смотрит, как вьется столбом по дороге пыль, как несутся всадники, как впереди скачет брат его Адемиркан. Ржет он так громко, что слышит его старый Эльбрус, так жалобно, что стоном откликаются ему лесные медведи и воют в горах старые волки. Из глаз его катятся горячие слезы и насквозь прожигают землю. Алыми клочьями падает с губ его пена, и там, где она падает, засыхают травы и листья. Каждый зверь понимает, о чем ржет Яман-Чарык. «Вернись, Адемиркан! Откликнись, Адемиркан!» — вот какие слова кричит он на своем лошадином языке.

Но не откликается ему Адемиркан. Не оглядывается Адемиркан. Не возвращается Адемиркан. Вместе с изумрудом подарил ему шайтан чванство и гордость, и забыл Адемиркан о своем верном друге. Оставил он Яман-Чарыка, чтобы похвалиться перед людьми.

Когда въехали охотники в лес, прицелились князья в спину Адемиркана. Яман-Чарык, милый, друг, прыгнул бы сразу на тысячу шагов и унес бы хозяина далеко. А чужой жеребенок ничего не чует, идет лениво, шаг за шагом. И вдруг запели три тетивы и вонзились три стрелы: одна — в сердце Адемиркану, другая — в легкое и третья — в печень, упал Адемиркан и умер.

Вместе с дичью привез Асланбек с охоты убитого зятя. Князья стали искать Яман-Чарыка, но нигде не нашли чудесного коня — сгинул конь бесследно. Говорят, что ночной порой слышат иногда его жалобное ржанье в горах и что ржанье это предвещает несчастье. Но мало ли что говорят люди! Вот ведь и об Адемиркане рассказывают много, а жил он на свете или не жил — никому в точности не известно.

Сорок братьев _{Дагестанская сказка}

Жил некогда один человек и было у него сорок сыновей. Однажды пришли все старшие братья к отцу и сказали:

— Найди нам, отец, в невесты сорок сестер.

— Сделай, как они просят, отец, — посоветовал самый младший из сыновей, Малик-Мамед. — Только когда поедете искать невест, смотрите не останавливайтесь на ночлег возле города Палас.

— Стар я уже, — ответил отец, — и трудно мне будет странствовать. Однако чего не сделаешь для таких молодцов!

И, оставив дома Малик-Мамеда, пустился с остальными сыновьями в путь.

Долго ехать им не пришлось.

Вскоре встретили они нищего, который плелся за подаянием.

— Куда, бедняк, идешь? — спросил старик.

— Ах, не спрашивай, путник! — ответил нищий, — Был я когда-то добрым хозяином, да вот родила, на беду, жена моя сорок дочерей, а кормить мне их нечем. Вот и хожу с сумой да с палкой, выпрашиваю крохи.

— Тебя-то нам и надо, приятель! — вскричал обрадованный отец.

Поспешил с сыновьями в дом бедняка, взял сорок его дочерей и веселый отправился с ними домой.

Хоть и спешили они засветло достигнуть жилья, но ночь застала их в пути; и пришлось им остановиться на ночлег близ большого города, дорогу к которому преградила река, тускло блестевшая при молодом месяце.

Поутру первым проснулся старик и увидел, что не река лежала ночью перед ними, а огромный змей Ашдага, и змей этот теперь обвился кольцами вокруг их стоянки, чешуя его сверкала и переливалась на солнце.

— Горе, дети мои! — застонал старый отец. — Вот он — тот город Палас, от которого остерегал нас Малик-Мамед!

Так прошел день, прошел и другой, а под вечер третьего дня, когда все они изнемогли от голода и жажды, старик сказал змею Ашдага:

— Эй, жестокий, или съешь, или выпусти! Сжалься над нами.

— Пришли ко мне твоего младшего сына, и я выпущу вас всех невредимыми, — ответил змей.

Нечего было делать — отправил старик одного из сыновей за Малик-Мамедом.

Приехал тот домой и заплакал:

— Братец, случилась беда! Мы, оказывается, заночевали там, где ты нам не велел. А теперь жестокий Ашдага взял нас в плен и не хочет выпустить, пока ты не явишься к нему.

— Что ж, братец, пойдем!

Малик-Мамед оседлал коня и поспешил на помощь.

— Чего хочешь от меня, змей? — спросил Малик-Мамед, когда Ашдага, приподняв кончик хвоста, выпустил из плена его отца, всех братьев и девушек.

— Привези мне в жены прекрасную дочь шаха дэвов. А если не привезешь, я настигну тебя, где бы ты ни был.

Сел Малик-Мамед на своего коня и выехал в дорогу.

Он потерял счет дням и ночам, разыскивая прекрасную дочь шаха дэвов; конь его охромел, сам он притомился. И вот однажды у входа в глухое ущелье юноша увидел старого волка, который отдыхал, положив голову на седые лапы.

— Куда ты едешь, Малик-Мамед? — спросил волк человеческим голосом.

— Змей Ашдага послал меня найти для него прекрасную дочь шаха дэвов.

— Вернись, — посоветовал волк. — Дело это трудное, а конь у тебя плохой. Добудь себе доброго скакуна взамен этой клячи, которая спотыкается на каждом шагу.

Послушался Малик-Мамед, попросил волка посторожить его лошадь и пошел добывать себе хорошего скакуна, а старый волк сидел на дороге и честно сторожил его лошадь. Вернувшись, Малик-Мамед отдал ее волку в награду за совет, и благодарный волк сказал ему:

— Поезжай все вперед, никуда не сворачивай. На Другом конце этого ущелья, из которого ты выберешься после двух месяцев пути, лежит царство дэвов… Желаю удачи!.. Когда будешь ехать обратно, загляни ко мне в гости.

Два ли месяца ехал Малик-Мамед или дольше, я не знаю, только как выехал он из ущелья, увидел юношу, который на ходу доил убегавшую лань.

— Однако и проворен же ты! — похвалил его Малик-Мамед.

— Это что! — ответил Доитель Ланей. — Ты куда проворней, если согласился поехать за прекрасной дочерью шаха дэвов.

— А ты меня знаешь?

— Как не знать! — закричал тот. — Давно слышал о тебе и желаю быть твоим товарищем.

Отправились они вдвоем, а немного погодя увидели великана, который сбрасывал с горы в ущелье огромные скалы.

— Ну и силен же ты! — позавидовал Малик-Мамед.

— Это что! — ответил Бросатель Скал. — Вот ты так, видно, всех сильней, если отважился ехать за прекрасной дочерью шаха дэвов.

— А ты разве меня знаешь?

— Как не знать! — обиделся тот. — Знаю и думаю быть тебе товарищем.

Отправились они втроем, а немного погодя встретили толстяка, который забавлялся тем, что одним глотком выпивал реку, а потом выплевывал ее обратно.

— Ну и ловок же ты! — восхитился Малик-Мамед.

— Я-то что! Вот ты, верно, очень ловок, если осмелился поехать за прекрасной дочерью шаха дэвов.

— И ты меня, оказывается, знаешь?

— Как не знать! — рассердился толстяк. — Сижу вот, жду тебя здесь, чтобы проситься к тебе в товарищи.

И они вчетвером отправились к шаху дэвов.

— Чего вы хотите? — спросил у них грозный шах дэвов.

— Мы хотим взять твою дочь, — ответил Малик-Мамед.

— Вот как! — усмехнулся шах дэвов. — Ну что ж, исполните три моих приказания — я отдам вам дочь. Не исполните — убью всех четверых!

И он приказал им для начала переночевать в железной сакле, откуда никто еще не выходил живым.

— Не торопитесь, друзья, — сказал Глотатель рек и осушил одним глотком ближайшую реку.

А потом они вошли в железную саклю и слуги шаха дэвов заперли их там на большой замок.

Ночью шах дэвов приказал разложить под полом той сакли огромный костер и жечь его до утра, пока гости не изжарятся на железном полу, как на сковородке.

В полночь почувствовали друзья, что им становится жарко, и забеспокоились, но Глотатель рек только засмеялся и стал выплевывать понемножку воду, которую проглотил с вечера.

В сакле стало прохладно, и друзья уснули сладко и проспали до утра.

Поутру открыли слуги шаха дэвов железную дверь и увидели, что Малик-Мамед со своими товарищами живы, невредимы и спят спокойно по горло в воде.

Очень не понравилось это шаху дэвов, и сказал он Малик-Мамеду:

— Хорошо! Теперь ты с одной хромой старушкой, которая живет у меня из милости, должен пойти в лес и принести мне ланьего молока. Только смотри: если она вернется из лесу раньше тебя, живому тебе не быть!

Он обманул Малик-Мамеда, сказав, что старуха была хромая: старуха бегала, как ветер.

Тогда за дело взялся Доитель Ланей.

— Будь спокоен! — сказал он Малик-Мамеду. — Это сделаю я.

И они со старухой помчались в лес, а когда Доитель Ланей только еще начал доить первую лань, старуха с полным кувшином молока уже возвращалась обратно. «Хорошо же!» — подумал он и, надоив молока, быстрей вихря полетел за старухой и догнал ее.

— Ты что так торопишься, матушка? — спросил он.

— Сынок, — ответила она, — я ведь хромая. Боюсь, ты меня перегонишь, — и дала ему кусочек соленой лепешки подкрепиться.

Доитель Ланей съел соленую лепешку и ему очень захотелось пить. Старуха напоила его сладкой водой. Он выпил сладкой воды, но жажда мучила его все сильнее. Хитрая старуха угостила его крепким вином, от которого он уснул, свалившись на полдороге, а сама поставила его кувшин с молоком на голову ему и убежала.

Увидел Малик-Мамед, стоя на башне шахского дворца, что Доитель Ланей уснул на полпути, и чуть не заплакал с досады. Взял он свой лук, натянул и пустил стрелу, да так метко, что она разбила кувшин и сшибла его с головы спящего, не задев при этом его самого.

Вскочил Доитель Ланей, а старуха уже приближается к городским воротам! — помчался быстрей вихря и бури, догнал ее, выхватил у нее из рук кувшин, полный молока, и принес Малик-Мамеду.

Очень был зол шах дэвов, но, делать нечего, взял кувшин и сказал:

— А теперь поборись-ка ты, смельчак, с моим главным силачом.

Вот вышел силач, ростом с каменную гору и крепкий, как камень, и ужаснулся тут Малик-Мамед, увидев его.

— Постой! — сказал тогда Бросатель Скал. — Бороться с ним буду я.

Он схватил силача поперек, поднял над головой и забросил так далеко, что еле его потом разыскали.

Нечего было тут больше сказать шаху дэвов. Пришлось ему отдать свою прекрасную дочь Малик-Мамеду. И пустились с ней друзья в обратный путь.

Глотатель рек остался на берегу первой встреченной ими реки. Бросатель Скал остановился, завидев первую каменную гору, а Доитель Ланей погнался за первой же ланью, которая попалась им на пути. Малик-Мамед же с прекрасной дочерью шаха дэвов поехали дальше одни.

— Куда ты везешь меня, Малик-Мамед? — спросила красавица.

— Хоть и стыдно признаться, но везу я тебя к страшному змею Ашдага, — ответил Малик-Мамед.

Прекрасная дочь шаха дэвов горько заплакала.

— Убей змея, — попросила она, — и я стану твоей женой.

— Научил бы меня кто-нибудь, как его убить, — вздохнул Малик-Мамед.

И тут же вспомнил о мудром волке, который звал его заехать в гости на обратном пути.

Старый волк лежал у выхода из ущелья, положив голову на седые лапы, и очень обрадовался, увидев Малик-Мамеда.

— Что делать мне, о волк? Как избавиться от змея? — спросил юноша.

И волк ответил ему:

— На лугу, через который вы будете ехать, живет огромная серая куропатка величиной с осла. Семь дней и семь ночей она спит, а затем не спит один день: пасется на этом зеленом лугу, убей ее, пока она спит, и достань из нее яйцо. В этом яйце живет душа змея. И как только ты разобьешь яйцо, Ашдага издохнет.

Выехал Малик-Мамед на зеленый луг, убил серую куропатку величиной с осла, разрезал, достал из нее яйцо и только хотел разбить его о камень, как увидел: мчится к нему змей Ашдага, гремя и дымя по дороге.

Не растерялся Малик-Мамед — бросил яйцо. Оно разбилось, и змей упал на землю мертвым.

Поехал тогда счастливый Малик-Мамед с прекрасной дочерью шаха дэвов к своему отцу и женился на ней, а тридцать девять его братьев женились на тридцати девяти дочерях старика.

На сороковой же я был женат. От нее все это слыхал и вам рассказал.

Юноша Цард _{Осетинская сказка}

Не знаю, в какой стране, в одном большом селении жил богатый человек. И было у него два сына. Подросли сыновья богача, пришли к своему отцу и говорят:

— Отец, мы хотим посмотреть другие страны.

— Ну и ладно, — согласился отец, — отправляйтесь. Выберите себе по коню в моем табуне.

Братья, конечно, выбрали хороших коней и отправились. А в это время мать их занемогла вдруг и умерла. Богач женился опять. Женился он на бедной девушке, но зато такой красавице, какой не было нигде. Через год у молодой жены богача родился сын и дали ему имя Цард. Мальчик рос днем на палец, ночью — на пядь и скоро стал таким, как его старшие братья. И в игре, и в метании копий, и в стрельбе из лука сын бедной девушки всегда брал верх над сверстниками.

Однажды Цард говорит отцу:

— Отец, я хочу посмотреть людей и другие страны.

— Куда тебе, такому малышу! — со смехом отвечает отец. — Тебе не на коне ездить, а сидеть на палке верхом.

Ничего не сказал мальчик и побежал играть.

Прошел год. Цард опять говорит отцу:

— Отец, я хочу посмотреть людей и другие страны.

— Хорошо, — отвечает он. — Иди на пастбище и в табуне возьми самого лучшего коня.

Цард взял уздечку и отправился на пастбище. Ходил от одного коня к другому, и ни один не понравился ему. Вернулся он домой и жалуется отцу:

— Ходил я на пастбище, осмотрел все табуны, но ни один конь не довезет меня дальше порога нашего хадзара.

— Не хочешь ли ты моего коня? — удивился отец. — Что ж, иди, в конюшне привязан мой конь, весь в грязи. Может, он придется по сердцу тебе?

Цард вывел коня, выкупал, вычистил, оседлал, привел к отцу и говорит:

— Нет ли где у тебя оружия?

— Как не быть — конечно, есть! Пойди в гостевую комнату, висит там оружие на стене и качается от жажды боя.

Цард нацепил отцовские доспехи и попрощался:

— Доброго здоровья тебе, отец!

— А тебе счастливого пути, — отвечает отец. — А как ты сядешь на коня? Ведь он не дается?

— Как же ты сам садился?

— Хвачу его так, что с ладони кусок кожи отлетит, а с коня — столько кожи, что хватит на пару арчи[41]. Прыгну на него сзади, схвачусь крепко за луку, семь раз вокруг башни объеду и — в путь, гремя и свистя, как дракон.

Цард тоже ударил коня, одним прыжком вскочил на него, обскакал кругом башни и с громом и свистом умчался прочь.

Много ли ехал он, мало ли, кто знает. Видит — башня блестит золотом, а верх ее небо подпирает.

У башни юноша спешился, расседлал коня, подложил седло под голову, накрылся буркой и уснул. Утром проснулся и видит — из башни смотрит на него старик.

— О отец, с добрым утром! — говорит ему, Цард.

— Пусть твой отец на тебя радуется! — отвечает старик.

Царду очень понравился старик, и он попросил его:

— Будь мне вторым отцом!

— Заходи тогда в башню.

И Цард стал жить в башне старика.

Сколько времени прожил там, не знаю, но однажды Цард просит приемного отца:

— Отец, хотел бы я посмотреть с верха нашей башни.

— Где же тебе подняться! Даже за год тебе не подняться!

— Пока не поднимусь, покоя не найду.

— Хорошо, если уж так хочешь, — согласился старик и приготовил ему на целый год еды и напитков, легких и сытных.

Цард взял с собой еду и стал подниматься на башню. Поднялся немного, еду и питье оставил на лестнице, а сам легко и быстро очутился наверху.

Смотрит Цард во все стороны. Перед его глазами заблестели четыре башни: одна золотая, другая белая, третья зеленая, а четвертая башня черная.

Вокруг золотой башни ограда из человечьих черепов, и только одного черепа недоставало там.

Цард спустился с башни. Что ему там было делать?

— Говорил я тебе, что и не доберешься! — встретил его старик.

— Отец, ты говоришь, что я не дошел, а ведь я уже оттуда возвращаюсь.

— Как поверить! — удивился старик. — А нетрудно узнать правду. Не мальчик же я — поседел уже и правду от неправды отличить сумею. Скажи мне: посмотрел ли ты во все стороны оттуда?

— Посмотрел, отец.

— Что же ты видел?

— Видел четыре башни. Что это за башни?

— Золотая — башня двенадцати братьев. У них есть одна-единственная сестра — украшение земли, сияние мира. Самые отважные юноши со всех концов света едут свататься к ней. Женихи никак не могут договориться о выкупе за невесту, а братья отсекают им головы и натыкают на колья изгороди.

— Не будь я сыном своих двух отцов, если не попытаюсь к ней посвататься!

— Плохое ты задумал. В изгороди не хватает только одной головы — как бы твоя там не оказалась, — сказал старик.

— Что бы ни случилось, попытаю счастья.

— Счастливого пути! Но слушай, что я тебе скажу — как только подъедешь к золотой башне, позови их отца и мать: «О Гахар! О Гахарман! Я поручаю себя четырем из ваших старших и четырем из ваших младших!» И если счастье не покинет тебя, они отпустят тебя живым.

Цард отправился. Много трудностей испытал он в пути, но все-таки не раздумал и все ехал и ехал, пока, наконец, не подъехал к золотой башне. Слез он с коня и крикнул, как научил его старик.

Гахар и Гахарман вышли к гостю, повели его в башню и спрашивают:

— Солнце или ненастье привело тебя в эту страну и чего ты ищешь?

Цард рассказал старику и старухе, зачем он приехал.

— Сыновья на охоте — скоро вернутся. Если договоришься о выкупе, то увидишь девушку, а не то отсекут тебе голову.

Цард сидит в золотой башне и ждет, а Гахар и Гахарман сидят с ним, чтобы гость не скучал.

Вот вернулись с охоты братья.

— Хотел бы породниться с вами, — говорит Цард, двенадцати братьям. — Почтите меня достойным вашей единственной сестры!

— Если сумеешь дать выкуп, то согласны; пусть наша единственная сестра принесет тебе счастье, — ответил старший брат. — Каждому из братьев ты дашь сто раз сто голов разной птицы; сто раз сто голов зверей, чье мясо съедобно; сто раз сто голов домашнего скота. Если не дашь ты такого выкупа, отсечем тебе голову и заполним нашу изгородь — одного черепа на ней недостает.

— Я дам вам такой выкуп, но дайте срок.

Братья, конечно, дали ему срок.

Повесив голову между плеч, Цард вернулся в башню старика, рассказал ему все, как было.

— Найду тебе птиц и зверей. Не найду только скота.

— О отец, для меня самое трудное найти птиц и зверей, а отец и коз, быков и лошадей немало и у моего отца.

Цард отправился в свою страну и от отца пригнал к приемному отцу столько скота, сколько для выкупа нужно было.

Видит старик — пригнал его гость столько скота, что и глазом не окинуть, и обрадовался:

— Вижу, все уладится.

Дал он Царду две свирели:

— Выезжай на широкое поле и заиграй. Поле наполнится разными птицами и зверями. Отбери из них для выкупа столько, сколько требуется, а остальные сами исчезнут.

Взял Цард обе свирели и погнал перед собой скот. Сколько он проехал, кто знает. Но вот заиграл он на одной свирели — и чистое поле все покрылось зверьем; заиграл он на второй — и все небо, и вся земля, все горы и моря, озера, реки и овраги покрылись курами и петухами, индейками и фазанами, голубями, утками, гусями, павлинами. Ну, Цард, конечно, не всех пригнал к золотой башне, а отобрал, сколько условились для выкупа.

Двенадцать братьев ждут его в доспехах. Кони оседланы, а к седлам приторочено все, что нужно в дорогу.

— С этого дня мы родня, — сказали двенадцать братьев. — Пусть наша сестра умножит счастье в твоем хадзаре. Только нет времени, чтобы назначить свадьбу. В поход отправляемся мы — царь соседней страны напал на нашу страну. Он угнал наших людей и весь наш скот.

Цард сел на своего коня и спрашивает:

— А где этот царь и его войско?

Братья указали, в какую сторону ехать надо, сколько воинов у этого царя, сколько из них конных, сколько пеших.

— Я тоже пойду против войска этого царя, — говорит Цард.

Хватил он плетью своего коня — содрал с ладони кусок кожи, а с коня — такой кусок, что хватило бы бедняку на пару арчи. Семь раз пролетел вокруг золотой башни и помчался, гремя и свистя, подобно дракону; помчался он туда, где находился чужеземный царь со своим войском.

Сколько скакал Цард, не знаю, но прискакал наконец туда, где остановилось на ночлег вражеское войско. Войско разделилось на двенадцать частей и расположилось в двенадцати местах, разожгли двенадцать больших костров и завели двенадцать песен.

Цард тоже развел в двенадцати местах двенадцать костров. Двенадцать шашлыков насадил на вертела и укрепил у костра. Жарятся шашлыки, шипят, и желтый жир капает на горячие уголья.

Чужеземный царь и говорит:

— Что это за люди там? Узнайте: воины или путники простые?

Один воин вскочил на коня и помчался к стоянке Царда. Посмотрел и обратно прискакал. Говорит своему царю:

— О царь царей, никогда я не видел такого дива! Один воин разжег в двенадцати местах двенадцать костров и двенадцать шашлыков насадил. Всюду поспевает, шашлыки переворачивает. Но не страшен он: воинов у него нет.

— Скачи к нему и передай, что я хочу его видеть.

Поскакал воин к Царду:

— Царь царей остановился неподалеку и прислал меня звать тебя к себе.

— Я путник, и если царь, по обычаю, даст мне долю от своей добычи, то поеду к нему.

Воин передал царю слова Царда.

— Приведите его, — говорит царь.

На этот раз Цард сказал:

— Если даст царь половину своей добычи, поеду.

Воин опять передал его слова.

— Ступай и скажи ему, что согласен, — говорит царь.

Воин опять передал Царду ответ царя.

Цард и говорит:

— Передай царю, что приеду к нему, если он отдаст мне всю добычу. А если не отдаст, то завтра сам повидаю его.

Царь царей не стал больше посылать своего воина, ждет путника.

Отважный Цард на заре спрашивает своего мудрого коня:

— Конь отцовский, выручай! Сразиться мне нужно с войском чужеземного царя. Чем ты мне поможешь?

Конь отвечает:

— Я разобью на четыре части все войско и одну часть потопчу своими задними копытами.

— Хорошо, — говорит Цард. — А ты, мой тугой лук, и вы, мои острые стрелы, чем поможете мне в бою?

— Поразим четвертую часть войска царя.

— А ты, мой широкий меч, чем ты мне поможешь в бою с врагом?

— Четвертую часть вражеского войска порублю.

— Так, — говорит Цард, — три четверти войска насильника уничтожает мой конь, лук со стрелами и меч. А как быть тогда с четвертой частью?

— Как же ты забыл обо мне? — вскричала острая пика, — разве я меньше помогала тебе в борьбе с врагами нашей страны?

— Тогда совсем хорошо, — сказал Цард и сел на своего коня.

Подъехал к войску чужеземного царя и спрашивает:

— О царь царей, освободишь ли ты всех людей наших, плененных тобой, отдашь мне угнанный скот, всю добычу или не отдашь?

— Посмотрите на этого горного дзигло![42] — рассердился царь. — Как он смеет так разговаривать со мной, с царем?

— Не хотел бы я пролить кровь, — говорит Цард, — лучше покончим миром. Ты угоняешь наших людей и отбираешь добро, лучше верни их.

— Нет на земле человека, которого я испугался бы, — говорит царь, — и дал бы ему долю путника лишь из-за страха. Был, правда, один человек из далекой страны, но сам он состарился. Его два сына от первой жены — трусы и завистники. У того человека от бедной девушки родился сын. Цард его назвали, что значит «жизнь». Этот мальчик будет грозой для всех врагов, для меня тоже. Но он пока в колыбели и не успеет порадоваться на солнце, как его убьют его же старшие братья-завистники. А может, они уже убили его.

— Знай же, спесивый царь, что сын того человека — это я. Посмотрим, кто кого осилит, кто из нас добычей другого станет!

И закипела битва между войском чужеземного царя и отважным юношей. Впереди войска царь их сражается. А юноша Цард выступает со своим отважным конем, луком, стрелами, широким мечом и длинной пикой. Войско тает, как снег весной. Трупами покрылась вся равнина, и конь отважного Царда еле перескакивает через кучи мертвых.

Цард поразил царя, привязал его к своему седлу, закричал, свистнул несчетным табунам, угнанным врагами, и погнал их обратно к золотой башне. Всем пленным развязал руки, и они с песнями тоже поехали вместе с отважным Цардом.

Едет он, и повстречались ему двенадцать братьев. Ну, братья, конечно, не поехали дальше, а вернулись со своим отважным зятем.

Краса земли и сияние мира в это время сидела в золотой башне. Когда она увидела, как едет отважный Цард: к седлу его царские руки привязаны, рядом с ним ее двенадцать братьев, а впереди табуны идут, — то обрадовалась, быстро спустилась вниз, к отцу и матери — Гахару и Гахарман:

— Возвращаются наши табуны с братьями!

Отважный Цард и двенадцать братьев подъехали к золотой башне.

Тут братья говорят своему зятю, отважному Царду:

— Вот теперь наступило время устроить свадьбу, а потом вам отправляться в отцовский дом, нам же — оставаться здесь.

— Нет, — сказал отважный Цард, — я с этим не согласен. Я поеду к своему второму отцу, оттуда поеду в родную страну и, как велит обычай, со своими товарищами вернусь сюда.

Ничего не сказали братья на это, да и что могли они сказать!

Лучшие юноши всей страны Царда были на его свадебном пиру в золотой башне. Такого богатого пира никто не помнит: ни старый, ни молодой, ни мужчина, ни женщина.

Все юноши вместе с девушкой — красой земли и отважным Цардом отправились сначала в башню второго отца Царда. Много хороших слов сказал Цард старику. Потом все поехали оттуда в хадзар жениха и невесты. Немало трудностей испытали они в долгой дороге, но благополучно прибыли.

Увидел отец своего младшего сына и очень обрадовался — так обрадовался, что сразу помолодел.

Долго жил Цард со своей молодой женой в отцовском хадзаре. Все узнали, какой он отважный воин, и полюбили его. К тому времени возвратились из дальних странствий и старшие братья, сыновья от первой жены отца. Невзлюбили они Царда и всячески старались оговорить его.

Однажды Цард говорит старшим братьям:

— В далекой стране я видел когда-то три башни: белую, зеленую и черную, то башни насильников-уаигов. Поедем-ка все втроем, сразимся с насильниками-уаигами, убьем их, а сокровища возьмем да и раздадим бедным горцам.

Слышали старший брат и средний, что никто никогда еще не одолел этих насильников. И еще слышали они, что от трех уаигов никто еще живым не ушел — всех своих недругов съедали они.

Испугались старшие братья, да нечего делать, ехать надо, и говорят Царду:

— Хорошо, поедем в далекий путь с белым, зеленым и черным уаигами сразиться.

И отправились. Ехали они день, ехали неделю, ехали месяц, а когда прошло два месяца, очутились они в дремучем лесу. Старшие братья притворились усталыми: неохота им ехать к страшным насильникам-уаигам. Поверил им младший брат, убил нескольких оленей и косуль, мясо оставил братьям, из шкур шалаш для них устроил, а сам отправился дальше.

Много ли ехал, мало ли, о том не станем говорить, но доехал он до белой башни. Белая башня даже в тумане светила, как солнце. Едет он и видит — на верху башни женщина шерсть прядет. Когда женщина увидела всадника, будто нечаянно бросила в него свое веретено, чтобы убить его, да не попала, а сама кричит:

— Добрый юноша, веретено упало! Кинь его сюда.

— Где же твой муж? Я его ищу.

— Для чего тебе мой муж? Он отрежет тебе руки, привяжет их к седлу и так пустит коня к твоей матери.

— Кто знает, так будет или не так.

— Конечно, так. Никто тебе не поможет.

Цард рассердился, схватил веретено и кинул его на башню. А сам вскочил на своего коня и отправился дальше — к зеленой башне поехал он.

Когда подъехал он к зеленой башне, там тоже сидела женщина и пряла шерсть. И все произошло, как и у белой башни.

К черной башне отправился Цард, и там было все то же самое.

Поехал Цард дальше. Вот доехал он до моста, завел под мост коня и привязал его там, сам же сел на камень и стал ждать.

Наступила ночь. Темная ночь. Такая темная, что ткнешь пальцем в глаз — и то не увидишь его.

Вдруг посветлело, будто день настал. Видит Цард — едет белый уаиг из белой башни. Подъехал он к мосту, и конь его зафыркал.

— Околеть бы тебе! Чего ты трусишь? Единственный враг был у меня, которого я боялся, — человек из далекой страны, но он состарился. Старшие сыновья его трусы и завистники. А младший сын еще пока в колыбели.

— Вот он, младший сын, не в колыбели, а на коне! — вскричал Цард, выскочил из-под моста, схватился с уаигом и стали они бороться.

Сколько они боролись, про это я ничего не знаю, но в конце концов отважный Цард поборол белого уаига и отсек все его семь голов. Во вторую ночь отважный юноша отсек семь голов зеленого уаига, а в третью отсек все семь голов черного уаига-насильника.

Повел Цард с собой коней трех уаигов. Не тронул он ни башен, ни сокровищ их, жен насильников не обидел и через два месяца вернулся к своим старшим братьям в черный лес.

Так начали жить три брата в черном лесу, в шалаше из звериных шкур. Младший брат, отважный Цард, уходил на охоту и вечером, возвращался с большой добычей.

Средний брат и старший брат решили возвратиться домой без него. Давно затеяли они недоброе дело и теперь хотели его совершить. «убить нам надо сына бедной девушки, — решили они, — а потом заберем его коня и доспехи и вернемся в отцовский дом».

— Когда он вечером вернется с охоты и будет свежевать убитого зверя, — говорит старший брат среднему, — ты скажешь: «Цард, устал ты, дай-ка я сниму шкуру».

— Хорошо, — соглашается средний. — Но его можно убить только его же мечом.

Старший брат учит:

— Скажешь Царду: «Зазубрился мой меч, дай мне твой». Даст он тебе свой меч — ты его и убьешь.

Как решили братья-злодеи, так и сделали: вечером, когда младший брат вернулся с охоты и принес убитого оленя, они взяли у него меч и отсекли ему ноги.

— Пусть земля и небо не забудут этого злодеяния! — сказал Цард.

Старшие братья оставили его в шалаше, взяли его доспехи и коней и отправились домой.

Остался Цард в шалаше, без ног, без коня, без доспехов. Он не стал долго думать: приложил ноги к прежним местам и разными травами стал лечить их.

Сколько времени с тех пор прошло, кто знает. Но срослись ноги Царда, и пошел он в чащу леса, поймал зубра за рога, сел на него и отправился в отцовский хадзар.

А старшие братья прибыли домой с конями и доспехами младшего брата и рассказали отцу:

— Твой младший сын, наш брат Цард, умер в пути. Вот конь его и доспехи. А уаигов-насильников: белого уаига из белой башни, зеленого уаига из зеленой башни и черного уаига из черной башни — мы убили. Вот тебе их кони.

Заплакал отец горькими слезами: повырывал он белую бороду, дубовой палкой бил он свою седую голову; потом поминки устроил по любимому сыну.

Как раз в день поминок вернулся отважный Цард домой. Видит — много народу собралось на поминки, и среди них его старшие братья-злодеи. Сидел тут и старый, одряхлевший отец. Сидит старик будто неживой.

Цард слез с зубра и пустил его в дремучий лес, а сам вошел на широкий двор и говорит:

— Добрые люди, слушайте все, кто сидит на широком дворе старика-отца, слушайте меня!

А когда все стали слушать его слова, продолжал:

— Вот они стоят около меня, мои два брата. Я убил трех насильников-уаигов, привел братьям их коней и доспехи их. Но братья из зависти, как враги, отрезали мне ноги и бросили в лесу на съедение волкам. Но правда не пропадает, и я теперь здесь, на своих же поминках. Если я сделал им зло, пусть превращусь я в камень, если они — пусть они превратятся в камни.

Только сказал он это, как его старшие братья окаменели, хоть остались на вид точно живые. Даже и теперь стоят эти камни там, где стояли братья-злодеи.

Когда же старый отец узнал своего отважного сына, то от радости сразу помолодел и вместо поминок устроил богатый пир.

Богатырь Назнай _{Дагестанская сказка}

Слушайте, слушайте! То ли было, то ли не было — жили в поле заяц да лиса, жили в лесу медведь да кабан, жил в Дагестане богатырь — ростом мал, умом небогат. Когда надо было вперед идти, бывал он позади. Когда надо было позади находиться, лез он вперед. Звали его Назнай-богатырь. Жена полено в руки брала — он за дверь прятался: такой был храбрый!

Вышел он как-то ночью с женой сена овцам подкинуть. (Без жены он, как стемнеет, порог не переступал: говорил, будто боится ее одну оставлять. Она же говаривала, будто он один выходить боится).

— Ну и светлая ночь! В такую ночь славно сражаться с врагом! — сказал Назнай, выглядывая из хлева.

— Берегись, Назнай! Волк бежит! — закричала жена.

Подскочил Назнай со страху, стукнулся о притолоку и набил себе на темени большущую шишку.

Рассердилась жена и сказала:

— Опротивела мне твоя трусость! Ты мне больше не муж! А ну, уходи из моего дома, не то утром и вечером буду колотить тебя поленом!

Еле уговорил ее Назнай, чтобы хоть до рассвета позволила ему остаться.

На заре перекинул Назнай через плечо щербатую сабельку и отправился в путь.

Шел он, шел и увидел на придорожном камне арбузные корки. Отдыхали здесь, должно быть, прохожие и арбузы ели.

Туча мух кружилась над тем камнем. Улучил Назнай минуту, ударил по камню, а потом сосчитал: ровно пятьсот мух убил одним махом!

Зашагал Назнай дальше и пришел в город, расспросил он у людей, где находится кузница, заказал кузнецу саблю с надписью:

А потом пустился Назнай снова странствовать. Много ли он шел, мало ли, но прошел столько, сколько лягушка перепрыгнет, и попал в страну, ему не известную, где и сам он был никому не известен. Правил той страной могучий шах.

Дело было к вечеру. Задумался Назнай: где бы поесть и переночевать? И тут как раз услышал поблизости веселую музыку и песни.

— Вот место, подходящее для меня! — обрадовался Назнай. — Нет ничего на свете хуже пустого брюха. А там, где поют и пляшут, должна быть и еда!

Пришел он в богатый двор, полный народу. Люди ели, пили, плясали.

— Гостя не примете ли? — спросил Назнай.

Бросились ему навстречу слуги, взяли у него сабельку, ввели в роскошные хоромы, на ковер усадили, до отвала накормили и напоили.

Попал, оказывается, Назнай во дворец главного визиря. В ту ночь праздновал визирь женитьбу своего сына.

Наелся, напился Назнай (на целый месяц запасся тут молодец), а визирь спрашивает его:

— Откуда ты, гость? Каков твой народ? Где твоя страна?

— Прибыл я из Дагестана. А говорить много не буду, — сказал Назнай. — Взгляни на мою саблю. Она тебе расскажет, каков я есть!

Вынули из ножен Назнаеву сабельку, посмотрел визирь на клинок, посмотрел на гостя, снова посмотрел на клинок и с саблей в руках побежал прямо к шаху.

Прочитал шах надпись: «Одним махом пятьсот убивает богатырь Назнай» — и удивился несказанно. Созвал он речистых глупцов, созвал безголовых мудрецов. Собрался большой совет.

И сказал совет шаху так:

— Чтобы тебе ни пришлось Назнаю подарить, как бы ни пришлось тебе его возвеличить, не отпускай от себя, о шах, этого богатыря! Пока будет он тебе служить, будешь ты как за каменной стеной!

Повелел шах визирю привести Назная.

— Привет тебе, из Дагестана прибывший богатырь Назнай! — молвил шах. — Слушай, что я скажу! Я — первый, ты — второй. Я — отец, ты — сын. Женись на моей единственной дочери, оставайся при мне и будь моим военачальником!

— Хоть и трудно мне это, останусь, сделаю тебе угодное! — согласился Назнай и покрутил усы.

Женили Назная на шахской дочери. Зажил Назнай на славу.

Но вот прошла неделя, и призвал его шах к себе. Сидит шах на престоле, окруженный своими придворными и мудрецами, и говорит:

— Любезный зятюшка! В надежде, что ты в трудный день сослужишь мне службу, отдал я за тебя единственную дочь… Ныне настал этот трудный день. Два раза в год появляется на нашей земле лютый змей. Не дает он покоя нашим стадам, нашим табунам и нашим отарам… Завтра он должен прийти. Вступи с лютым змеем в единоборство! Одним махом ты убиваешь пятьсот человек. Кому же, как не тебе, стать против него!

Едва вымолвил шах слово «змей», как начала бить Назная дрожь. А едва кончил шах свою речь, выбежал Назнай из дворца. Пошли тут у придворных споры. Одни говорили, что Назнай струсил, другие — что разгневался и побежал сражаться со змеем. А Назнай спрятался в своих покоях и дрожал до полуночи. Дождался он, пока уснула дочь шаха, и пустился наутек.

Добежал Назнай до леса. Спать на земле ему было страшно. Забрался он на большое дерево, уселся поудобней на сук и уснул.

Проснулся Назнай рано утром, глянул вниз, а там вокруг ствола того самого дерева, на котором он спал, обвился лютый змей и дремлет.

Обеспамятел Назнай от страха и свалился прямо на змея. А змей подумал, что в него молния ударила. Сердце у змея лопнуло, и он околел.

Пришел Назнай в себя и пустился бежать. Оглянулся, а змей не двигается. Понял тогда Назнай, что змей мертвый. Вернулся, отрубил змею голову и поволок ее к шаху.

— Разве это змей? — сказал Назнай и бросил голову змея к ногам шаха. — у нас в Дагестане коты бывают такие, уж лучше послал бы ты на него детишек с палками!

Не знал шах, что ответить. Так и остался сидеть с открытым ртом.

Спустя некоторое время снова призвал шах к себе Назная.

— Любезный зятюшка Назнай, — сказал он, — трое нартов тревожат мою страну набегами. Завтра ты должен выйти против них…

Прибежал Назнай домой и места себе не находил до полуночи. А в полночь, как уснула дочь шаха, пустился наутек.

Добежал он опять до леса, забрался на то самое дерево и уснул.

Как стало светать, поглядел Назнай вниз. Видит: стреножили своих коней и улеглись под деревом три нарта. Душа Назная ушла в пальцы ног, едва не свалился он без памяти…

— Говорят, у шаха теперь зять есть, богатырь Назнай, — говорит вдруг старший нарт. — Одним махом убивает он пятьсот человек… Опасаться его надо. Напрасно мы стреножили своих коней!

— До сих пор мы никого на свете не боялись! — возразил средний нарт.

— Неужто Назная испугаемся? — упрекнул младший.

Завязалась у нартов ссора, и они в гневе убили друг друга.

Спустился тогда Назнай с дерева, взял оружие нартов, поймал их коней. На одного коня он сам сел, на двух коней оружие навьючил, поехал к шаху.

— Разве такие бывают нарты? — сказал Назнай и бросил к ногам шаха оружие врагов. — у нас в Дагестане бедные сироты сильнее! Смешно было посылать против них мужчину… Их даже слабая женщина одолела бы!

Удивился шах, удивились и все его придворные, не знали, что возразить храбрецу.

Но вот спустя некоторое время призвал шах Назная в третий раз.

— Любезный зятюшка Назнай! — сказал он. — Соседний шах объявил нам войну. Завтра ты во главе моего войска должен выступить против него. Если не выступишь, его войско, бесчисленное, как трава на земле и как звезды на небе, окружит нашу столицу.

Задрожал Назнай с головы до пят. Думал опять убежать. Но в эту ночь сто часовых поставил шах вокруг покоев своего зятя, чтобы не вздумал он один идти на врага.

Как ни старался Назнай улизнуть из дома, не пустили его часовые. А дочь шаха так хлопотала вокруг мужа, точно боялась, что его ворона унесет.

Назавтра выстроил шах свое несметное войско, поставил впереди Назная и сказал:

— Вперед! Двигайтесь, герои! И знайте: кто не исполнит приказа моего зятя, кто не будет следовать ему во всем, — тот враг мой, тот изменник!

Двинулось войско в поход. Шло оно, делая шаг вперед, два шага назад, и приблизилось, наконец, к стану врага.

Как увидел Назнай вражеских воинов, потемнело у него в глазах. Снял он оружие, снял сапоги и одежду — приготовился к бегству.

А на него глядя и все войско разделось догола. Шах ведь приказал всем поступать так, как поступает его любезный зятюшка Назнай.

А в это время пробегала мимо голодная бродячая собака. Схватила она сапог Назная (сапоги-то были смазаны бараньим салом) и побежала к вражескому стану.

— Ах, проклятый пес! И ты еще будешь издеваться надо мной? — крикнул Назнай и как был, голый, бросился за собакой, чтобы отнять свой сапог. А вслед за ним бросилось все его войско.

— Это не люди! Это черти! — закричали вражеские бойцы и рассыпались кто куда, бросили и казну и оружие.

Взял Назнай богатую добычу, вернулся домой с победой.

Три брата и Шах-девица _{Дагестанская сказка}

В давние времена жил-был один человек. Было у него три сына. Вот под старость лишился он зрения, овладели его телом болезни. Посоветовались между собой все три сына и пришли к отцу.

— Отец, — сказали они, — разве нет лекарства для твоих очей? Разве нет средства от твоих болезней? Прикажи! Жизни своей не пожалеем — отыщем лекарство.

— Принесите мне плодов из сада Шах-девицы — вот лекарство для моих очей и средство от моих болезней, — отвечал отец.

Собрался в путь старший брат. На доброго коня сел, доброе оружие взял и уехал. Наши горы позади оставил, чужие горы позади оставил, снежные горы позади оставил, через ледяную гору перевалил.

За ледяной горой встретил он старого старика.

Старик сшивал треснувшую от зноя дорогу.

— Здравствуй! Что это ты шьешь? — крикнул старший брат с усмешкой. — Пожелал бы я тебе удачи, да какая удача в глупой работе!

— Ну что ж, пусть и тебе не будет удачи! — ответил старик.

Ударил юноша коня и поехал дальше. Лежала на его пути страна, где текли молочные реки и среди зимы поспевал виноград. Чудные сады нашел он в той стране! Росли в них всякие плоды, какие только есть на свете. Наполнил старший брат хурджуны, погнал коня назад и вернулся домой.

— Привет тебе, отец, — сказал он и раскрыл хурджуны, полные плодов.

— И тебе привет, сын мой! Что так скоро вернулся?

— Видел я, отец, молочные реки, побывал в стране, где среди зимы поспевает виноград. Чудные сады нашел я там! «Если только есть у Шах-девицы сады — это, должно быть, они!» — подумал я. Набрал для тебя самых лучших плодов и вернулся домой.

— Увы, сын мой! — сказал отец. — Туда, где ты побывал, добирался я в молодости быстрее, нежели мясо молодого барашка успевало свариться на огне… Нет, не так легко найти сады Шах-девицы!

Собрался тогда в путь средний брат. На доброго коня сел, доброе оружие взял и поехал. Наши горы позади оставил, чужие горы позади оставил, снежные горы позади оставил…

Перевалив через ледяную гору, увидел он старого старика. Старик все еще сшивал треснувшую от зноя дорогу.

— Здравствуй! — крикнул юноша и, подобно старшему брату, усмехнулся: — Пожелал бы тебе счастья, да что за счастье в такой глупой работе!

— Пусть и тебе, сын мой, не будет счастья! — ответил старик.

Переправился средний брат через молочные реки, оставил за собой земли, где среди зимы виноград поспевает, и доехал до страны, где текла масляная река, росли здесь прекрасные сады, никогда не видел он таких прежде. Наполнил юноша хурджуны самыми лучшими плодами и отправился обратно.

— Привет тебе, отец мой! — сказал он, раскрыв полные хурджуны.

— И тебе привет, сын мой! — отвечал отец. — Что так скоро вернулся?

— Переплыл я молочные реки, оставил позади земли, где зимой виноград поспевает, и прибыл в такую страну, где течет масляная река. Там нашел я сады небывалой красоты. «Вот они, сады Шах-девицы!» — подумал я, набрал для тебя самых лучших плодов и поспешил домой.

— Увы, сын мой! — отвечал отец. — Труден и далек путь к садам Шах-девицы. А до той страны, где ты побывал, добирался я в молодые годы быстрее, нежели успевал выкурить свою трубку.

И отправился тогда в путь младший брат. Наши горы позади оставил, чужие горы позади оставил, снежные горы позади оставил… Перевалил через ледяную гору и увидел старого старика. Старик все так же усердно сшивал треснувшую от зноя дорогу.

— Привет тебе, отец мой! Ты, я вижу, заботишься о путниках, чинишь дорогу… Да будет удача в твоей работе! — сказал юноша ласково.

— Спасибо, сынок! Да будет и тебе во всем удача, — обрадовался старик. — Куда путь держишь?

— Ищу я сады Шах-девицы, хочу добыть для слепого отца волшебных плодов… Не дашь ли какой совет мне, неразумному?

— Дам, сынок. И не один, а три совета дам, — сказал старик. — Минуешь ты молочные реки, переправишься через масляную реку, перейдешь через медовую реку, проедешь еще столько, сколько пути от твоего дома до медовой реки, и увидишь хрустальные, серебряные и золотые башни. Они в самое небо упираются. Это и есть дворец Шах-девицы. Найдешь там железные ворота. Ворота не простые, а заколдованные. Кто коснется их — падает мертвым. Ты не вздумай эти ворота отворять рукой. Вбей в конец палки железный гвоздь и им отвори. А когда будешь входить в сад, не ступай ни босой ногой, ни обутой, чтобы не увидела твоих следов грозная стража. Оберни ноги мягкой травой. Так пройдешь незамеченный. И волшебные плоды ты не трогай рукой. Чуть их тронешь, задушат тебя деревья своими ветвями, расщепи конец палки и палкой снимай плоды.

— Вот спасибо! — обрадовался юноша и погнал коня.

Миновал он молочные реки, переправился через масляную реку, перешел через медовую реку и в сумерках добрался до дворца Шах-девицы. Привязал коня к столбу, вбил в конец палки гвоздь и открыл железные ворота.

— Нас побеждает железо! Железо нас побеждает! — громко заскрипели ворота.

Шах-девица подумала, что это одна створка ворот ударилась о другую.

— Ну и что тут такого, что железо побеждает железо? — сердито сказала она воротам. — Не скрипите, не мешайте мне спать!

А юноша тем временем уже обернул ноги травой и вошел в сад.

— Ой, нас трава побеждает! Ой, нас трава побеждает! — зашуршали тревожно все травы, какие росли в саду.

— Ну и что ж, что трава побеждает траву! Не шумите, не мешайте мне спать! — крикнула Шах-девица. Ей подумалось, что это ветер колышет травы и клонит их друг к другу.

А юноша тем временем расщепил палку и уже снимал с деревьев волшебные плоды.

— Нас побеждает дерево! Дерево нас побеждает! — зашумели все деревья сада.

— Ну и что ж, если дерево побеждает дерево? Не шумите, я сплю! — разгневалась Шах-девица. Она подумала, что это буря гнет и ломает ветви.

Набрал юноша волшебных плодов, положил их в хурджуны, сел на коня и хотел было тронуться в обратный путь. Но очень ему захотелось посмотреть на Шах-девицу. «Пусть погибну я, пусть не вернусь домой, но посмотрю на нее», — сказал юноша сам себе.

Вошел он во дворец и увидел: спит на золотой кровати Шах-девица, на лбу у нее звезда горит. В изголовье и у ног стоят серебряные светильники, стол накрыт, кубок до краев полон вина… Юноша отпил вина, отведал немного от каждого кушанья и надел на палец красавицы свое алмазное кольцо.

Вернулся младший сын домой, раскрыл перед отцом хурджуны, полные волшебных плодов.

— Привет тебе, отец! — поклонился он.

— И тебе привет! — обрадовался старик. — Что так долго не возвращался?

— Был я в садах Шах-девицы, достал для тебя лекарства…

Тронул отец плоды рукой и сказал:

— Спасибо, сын мой. Теперь глаза мои станут зрячими, и болезни выйдут из моего тела.

Так оно и случилось…

А Шах-девица встала поутру и видит — на пальце у нее алмазное кольцо. Посмотрела на стол: все кушанья и напитки отведаны.

— Говори, кто был у меня во дворце? — сердито спросила она у своего волшебного зеркала.

Всякую тайну могло отгадать это зеркало! И рассказало ей зеркало о храбром юноше.

Семью царствами владела Шах-девица. Собрала она все свои войска и пошла в ту страну, где жил отец трех сыновей, раскинула красавица шатер перед их городом и послала сказать, чтоб немедля пришел к ней человек, который побывал в ее саду.

— Прежде всех я побывал, — закричал старший брат и поспешил к Шах-девице.

— Так это ты забрался в мой сад? — спросила она.

— Я! — отвечал он.

— Как же ты рвал плоды?

— Руками!

— Ну, хорошо, ступай. — И она велела выгнать его из шатра.

Старший брат с позором вернулся домой, а в лагерь Шах-девицы прибежал средний брат, но и с ним случилось то же, что со старшим.

Пошел тогда младший брат.

— Послушай, молодец, это ты рвал плоды в моем саду? — спросила красавица.

— Я, — отвечал он.

— Как же ты их рвал? — спросила она.

Юноша рассказал. Тогда встала Шах-девица, вышла из шатра и перед всем своим войском трижды поцеловала юношу. А потом женился младший брат на Шах-девице.

Жили они долго и счастливо, были у них сыновья храбрые, похожие на отца, а дочери красивые, похожие на мать. Тут и сказке конец.

Сын бедняка и злой алдар _{Осетинская сказка}

Давно когда-то в горах под скалой, в темном дедовском хадзаре своем жил бедный горец по имени Царгас. У него была жена Хорон и семеро сыновей.

Вот подросли сыновья, стали уже помогать отцу с матерью, да однажды весной приехал злой алдар, остановился возле хадзара бедного Царгаса и, не слезая с коня, зло сверкнул глазами:

— Эй ты, горская собака! Живешь на моей земле, пьешь мою воду, моим воздухом дышишь, а не думаешь, собака, о том, что за все это самим аллахом платить положено!

А чем платить бедному старику? Нечем.

И увел алдар старшего сына Царгаса и сделал его своим рабом.

На другой год весной увел он второго сына, потом третьего, четвертого, пятого, шестого и всех их сделал своими рабами.

На седьмой год опять приехал алдар, посмотрел на худого, хилого Рухсара и не взял его, а отобрал у Царгаса его кормилицу-ниву на склоне горы.

А следующей весной отнял он у Царгаса корову, а потом и самого его выгнал из дедовского хадзара.

Вот и живет теперь старый Царгас с женой Хорон и маленьким сыном Рухсаром в темной пещере, в которой ничего уже не осталось, кроме родниковой воды в деревянном ведре.

Однажды Царгас говорит своей жене:

— Боюсь я, Хорон, как бы не приехал опять алдар и не отнял у нас последнюю нашу надежду — маленького Рухсара и не увел бы его в рабы.

— И я боюсь, старик, — вздохнула Хорон. — Да что же нам делать-то?

— А вот, давай, подумаем!

Стали думать, долго думали.

Наконец, Царгас поднял глаза, посмотрел на жену и сказал:

— Ты, старая, оставайся тут, в пещере. По обычаю горцев, алдар не тронет тебя, старую женщину. А я с Рухсаром пойду куда глаза глядят. Может, найдется на свете человек, который возьмет его к себе в батраки, напоит, накормит, и так мы убережем его от алдара и от голодной смерти.

— Хорошо, — согласилась Хорон.

Недолги были сборы в путь; и отец с сыном пошли по горным тропинкам куда глаза глядят, а старая Хорон осталась одна в пустой пещере с сердцем, полным горя, и глазами, полными слез.

Идут Царгас и Рухсар по горной тропинке, идут они день, идут два, устали, ноги кровоточат, а они все идут да идут. Вот вышли они на равнину, смотрят, а ей и конца нет, и на ней леса дремучие и поля широкие. Не пошли они лесами дремучими, пошли чистым полем и на пятый день к вечеру пришли к высокому кургану.

— Давай, сынок, отдохнем здесь, а завтра рано утром отправимся в путь, — сказал Царгас.

— Хорошо, дада! — сказал Рухсар, повалился на траву и заснул крепким сном.

Царгас сел у ног его и глубоко вздохнул:

— Ох, горе, горе!

Только он это сказал, смотрит: идет к нему древний старик с длинной белой бородой.

— Мир и счастье тебе, горный человек! Зачем ты звал меня? Что тебе надо? — спросил старик.

— Не звал я тебя, почтенный старик, — ответил ему Царгас.

— Как не звал? Разве ты не сказал сейчас: «Горе! Горе!»?

— Это правда, так я сказал.

— Вот я и пришел к тебе, потому что зовут меня Горе, как зовут тебя Царгасом, а твоего маленького сына Рухсаром.

Очень удивился Царгас, но ни слова не сказал старику. А тот продолжал:

— Неспроста зовут меня так: я знаю горе всех бедных людей на всей земле и собираю его под этим большим курганом. Но горю народному нет конца, и я не в силах уместить его под одним курганом. Тысячи тысяч таких курганов у меня по всей земле. И твое горе давно я знаю. Я видел его в небесное зеркало. И дела злого алдара у меня на счету. Не один он — много таких алдаров на свете. Но скажи, чем я могу помочь твоему горю?

Еще больше удивился Царгас и ответил:

— Боюсь я, добрый старик, как бы злой алдар не отнял у меня последнего сына. Помоги мне спасти его от алдара.

Призадумался старик.

— Хорошо, помогу тебе. Оставь у меня сына на один год. Я буду кормить его, одевать, обувать и научу, как одолеть алдара злого, разбуди-ка его и пойдемте ко мне, поешьте хлеба-соли в моем кургане.

Царгас поблагодарил старика и разбудил Рухсара.

На другой стороне кургана была хрустальная дверь. Когда Горе, Царгас и Рухсар подошли к ней, она сама растворилась, а когда они переступили через порог, она опять сама закрылась за ними.

Под курганом было светло, как в лунную ночь. Смотрят Царгас и Рухсар — перед ними хрустальные коридоры, и внизу двери хрустальные сами открываются и закрываются. И отовсюду слышится плач, причитания, вопли и стоны, как будто кого-то плетьми избивают, кому-то руку, голову мечом отсекают, кого-то стрелой каленой пронзают. Жутко стало старому Царгасу и маленькому Рухсару, и они подумали: «Уж не попали ли мы к большему злодею, чем алдар?»

Но старик Горе обернулся к ним и сказал:

— Не бойтесь! Это не здесь, а далеко отсюда, по всей земле плачут, стонут и причитают бедные люди. Это у них отсекают руки и головы, это в них пускают каленые стрелы, это их бьют плетьми жестокие алдары.

И он ввел их в комнату, где висело большое зеркало во всю стену.

— Вот это небесное зеркало, — сказал старик Горе. — Я гляжу в него и вижу все, что происходит на земле. Погляди в него, Царгас, и ты увидишь горе и муки своей старой Хорон.

С этими словами Горе подошел к небесному зеркалу, чуть коснулся рукой, и зеркало сразу исчезло, а вместо него Царгас и Рухсар увидели свою нищую пещеру под скалой, а из нее слуги злого алдара выбрасывают всякую рухлядь, даже облезлую медвежью шкуру, на которой спал маленький Рухсар. А вот один из слуг тащит вон из пещеры за косу старую Хорон, а та с горя царапает ногтями лицо и с плачем причитает:

«О, горе мне, несчастной, осиротевшей на старости лет. О несчастные дети мои! Уж лучше бы мне провалиться в трещину гор, чем жить на этом свете!..»

Увидев это, горько заплакали Царгас и Рухсар.

Тут старик Горе опять чуть коснулся рукой края зеркала и сказал:

— А вот и сам алдар, змея южного склона.

И сразу под скалой появился злой алдар. Вот он сидит на коне, в руке — плеть с серебряной рукоятью, змеиными глазами грозно глядит то на Хорон, то на слуг своих и кричит:

— Моя пещера! И горы мои! Выбросьте вон эту старую собаку, а в пещеру загоняйте овец моих на ночь!

Царгас вздрогнул, слезы сразу высохли, и глаза вспыхнули гневом, как костер в ночи. Да что Царгас! Даже маленький Рухсар, и тот умолк и с ненавистью впился глазами в злого алдара.

Ни слова не произнес старик Горе, только поднял руки кверху, все исчезло, и от небесного зеркала опять полился мягкий лунный свет.

— Теперь поешьте моего хлеба-соли, — сказал старик и повел Царгаса и Рухсара по хрустальному коридору в большую-большую комнату, в которой на точеных круглых столах-фынгах стояли такие кушанья, которые даже и не снились старому Царгасу и маленькому Рухсару. А на одном фынге стоял хрустальный кувшин с ключевой водой и хрустальная чаша.

Поели, попили студеной воды. Потом старик Горе дал Царгасу мешок, полный хлеба и мяса. Царгас вскинул его на плечи и пошел домой, а маленький Рухсар остался под большим курганом у старика Горе.

Сколько дней и ночей шел Царгас домой, не знаю. Но вот наступил день, когда он поднялся на гору, подошел к своей пещере и видит — у входа мечется на цепи, лает на него злая собака злого алдара, а старой Хорон нет.

Пошел он по селению искать старую Хорон и нашел ее в бедном хадзаре своего бедного соседа.

Не день и не два, а ровно год прожили Царгас и Хорон в бедном хадзаре бедного соседа, совсем отощали, еле ноги передвигали, а все-таки не умирали, жили надеждой, что скоро увидят своего маленького Рухсара.

И вот говорит Царгас жене:

— Ну, Хорон, пора мне в путь-дорогу! Пойду посмотрю, что стало с нашим сыном.

— Что ж, ступай! — сказала Хорон. — Только дойдешь ли ты, старый? Ведь еле ноги передвигаешь. Не унесет ли тебя ветер, как сухую травинку?

— Не бойся, жена! К сыну ведь легче идти, чем уходить от него, — ответил Царгас, взял сумку с лесными плодами и кореньями и побрел к сыну по горным тропинкам.

Идет Царгас, качается от усталости, идет дни и ночи и, наконец, вышел на равнину, увидел высокий курган, и сразу усталость свалилась с плеч старика.

Подошел к кургану, остановился у хрустальной двери и сказал:

— О Горе, пустишь ли к себе гостя?

Не успел он это сказать, как хрустальная дверь отворилась и вышел навстречу ему высокий, стройный юноша.

— Да будешь ты счастлив, гость! — сказал юноша и повел старого Царгаса по хрустальным коридорам. Как и год назад, все было залито мягким лунным светом, двери раскрывались сами собой и отовсюду слышались вопли, плач, стон и причитания. Только видит старик Царгас, что под курганом коридоров стало больше. И подумал: «О горе людское, до каких же пределов ты будешь расти?»

Привел юноша старого Царгаса к мудрому Горе.

— Пусть счастливым будет дом твой, — сказал ему Царгас. — Где же сын мой Рухсар?

— Вот он, рядом с тобой, — и старик показал на того красивого, стройного юношу, который привел сюда Царгаса.

Царгас глазам своим не поверил. «Да неужто наш хилый, маленький Рухсар стал таким сильным, стройным красавцем?» — подумал он, протер глаза, опять посмотрел на юношу и узнал Рухсара. Узнал и так обрадовался, что чуть не бросился обнимать его! Но суровые обычаи дедов сдержали его порыв, и он сказал:

— Здравствуй, мальчик!

— Здравствуй, дада! — воскликнул Рухсар и крепко обнял его.

На другой день рано утром Царгас и Рухсар собрались в дорогу.

— Тяжело и больно мне расставаться с Рухсаром, — сказал тогда старик Горе. — Но сын он тебе, бери его и да сопутствует вам счастье и мир до самой смерти! Скажу тебе, старый Царгас: хороший, достойный сын у тебя. Он осушит слезы твои и матери своей, и многих-многих бедных людей на земле… А когда придет время уйти мне в царство мертвых, я призову его сюда, к небесному зеркалу, чтоб следил он за горем народным и облегчал его. Он должен быть достойным этого.

— Да благословят тебя земля и небо за твои добрые дела! — сказал Царгас.

— Да продлится твоя жизнь многие годы в мире и в счастье, мой мудрый наставник! — сказал Рухсар.

Простились они со стариком Горе и пошли домой, где уже нетерпеливо поджидала их старая Хорон.

Сколько дней и ночей шли они, не знаю. Но вот пришли они домой, и не только старая Хорон, — все соседи дивились и радовались — таким высоким и стройным красавцем стал Рухсар.

На другой день рано утром проснулся Рухсар и говорит отцу:

— Дада, повидал я мать и наших соседей. А теперь позволь мне пойти к алдару. Хочу повидаться со своими старшими братьями и избавить их от злого алдара.

— Не ходи, Рухсар! — стал уговаривать его Царгас. — Ни в горах, ни на равнине нет человека злее того злого алдара. Погубит он тебя. Кто же тогда будет заботиться о нас, стариках?

День упрашивал Рухсар отца и мать, чтобы отпустили его к злому алдару, другой день упрашивал, наконец, на третий день они оказали ему:

— Хорошо, иди! Только не один, а возьми с собой товарищей, и пусть земля и небо оберегают вас от всяких бед. И пусть счастье сопутствует вам!

Рухсар собрал семь товарищей — семь отважных юношей, сыновей таких же бедняков, каким был он сам. Взяли они с собой мечи, луки, стрелы и отправились в путь.

Сколько дней и ночей шли они, не знаю. Но вот вышли они на равнину, смотрят, а ей конца нет, и на ней леса дремучие и поля широкие. Не пошли они дремучими лесами, а пошли чистым полем. И на пятый день пришли они к высокому кургану.

Дверь кургана сама растворилась перед Рухсаром и его семью товарищами, встретил их старик Горе, обрадовался, хлебом-солью угостил и спросил:

— Не к злому ли алдару держишь путь, Рухсар, со своими товарищами?

— К нему, — ответил Рухсар. — А к тебе пришли за советом: как нам быть, как побороть нам злого алдара?

— О друг мой! — сказал старик. — Хорошо, что не один ты идешь к нему, а ведешь с собой семь товарищей, семь отважных юношей. Один человек камень с места не сдвинет, а семеро горы перевернут и реки вспять течь заставят. Удача и счастье ждут тебя и твоих друзей. Но долог и труден ваш путь. И не так легко побороть злого алдара.

Старик повел Рухсара и его товарищей к небесному зеркалу.

— Вот гляди, — сказал он. — На вершине высокого холма черный замок, — это замок алдара. Окружен он высокой оградой. Видишь, на колья черепа человечьи насажены. Это головы тех смельчаков, которые в одиночку хотели осилить алдара. Вокруг холма — озеро. Бездонно то озеро, и живет в нем дракон, охраняющий замок. Запомни, Рухсар, пока в озере есть хоть капля воды, нет смерти дракону. А если одолеешь дракона, взойдешь на холм к железным воротам. Их охраняет семиглавый уаиг, а убьет его только тот, у кого будет в руках меч, выкованный небесным кузнецом Курдалагоном, у кого в колчане будут стрелы-быстролеты с булатными наконечниками, выкованными им же. Одолеешь семиглавого уаига — так ты откроешь железные ворота. Они сделаны дьяволами в подземном царстве. И никому не открыть их, кроме самого алдара и того, кто достанет ключ, сделанный небесным кузнецом Курдалагоном. А как откроешь, войдешь на широкий двор замка, слева, у самой ограды, увидишь вот эту высокую башню. В ней живет сам алдар. У входа в башню семь волков на цепях. Пусть твои семь товарищей пойдут впереди. Волки кинутся на них, а ты за это время открой дверь башни и смело входи. Там найдешь ты злого алдара, а что потом делать, видно будет.

Рухсар и его товарищи поблагодарили старика Горе и отправились в путь.

Идут они день, другой, на третий смотрят: впереди них плетется тощий, большеголовый старик.

— Кто ты и куда путь свой держишь? — спрашивает его Рухсар.

— Я сын земли, — отвечает тот. — Солнце жгло меня нещадно, а ветер разгонял тучи надо мною, чтобы ни капли не упало на меня. Вот и плетусь я теперь, чтобы утолить свою жажду, к озеру алдара. Да боюсь, как бы не проглотил меня дракон, охраняющий озеро. Ведь он знает: я могу выпить все озеро, и тогда ему смерть.

— О почтенный сын земли! — сказал Рухсар. — Не бойся! Мы туда же идем. Мы поможем тебе, а ты нам поможешь: если ты выпьешь все озеро, мы убьем дракона.

Обрадовался сын земли и пошел вместе с Рухсаром и его товарищами.

Долго они шли, нет, кто знает, и дошли, наконец, до бездонного озера алдара. Смотрят, за озером на вершине холма стоит черный замок с высокой черной башней на углу.

Сын земли жадно припал к озеру и стал пить. Пьет он, а вода в озере быстро падает все ниже и ниже. Вдруг дракон вынырнул со дна, брызгая ядовитой слюной, извергая пламя из пасти, кинулся на товарищей Рухсара и проглотил их вместе с мечами, с луками и стрелами, потом проглотил и Рухсара.

Но сын земли как раз в это время выпил озеро до последней капли. Дракон затрепетал, заметался и замертво растянулся на дне сухого озера.

Рухсар и его товарищи выхватили из ножен мечи, живо прорубили себе выход и вышли из брюха дракона.

Вышли Рухсар и его товарищи на берег высохшего озера и поднялись на склон высокого холма, к замку злого алдара.

И Рухсар сказал:

— Друзья мои, помните слова мудрого Горе: не одолеть нам семиглавого уаига, не открыть нам железные ворота и не убить нам волков у входа в высокую башню, если не поможет нам небесный кузнец Курдалагон.

И он оставил друзей на склоне холма, сам пошел в далекий путь к небесному кузнецу Курдалагону.

Сколько дней и ночей он шел, не знаю. Но вот пришел он к Курдалагону в кузницу и видит: седобородый старик, весь черный от копоти, одни глаза белеют, стоит с молотом у горящего горна. Спрашивает:

— Зачем пожаловал в мою кузницу?

Рухсар рассказал ему, зачем он пришел.

Старик нахмурился и сказал:

— Хоть и досадно мне, что не серп и не молот, не косу и не лемех я должен ковать, а меч и кольчугу, шлем и булатные наконечники для стрел, но я всегда готов помочь бедным людям!

И больше ни слова не сказал, раздул свой горн и выковал ключ к воротам замка алдара.

Потом Курдалагон принес мечи, стрелы-быстролеты с булатными наконечниками и отдал их Рухсару.

Рухсар поблагодарил его и вернулся на землю, к черному замку злого алдара.

Вернулся Рухсар к своим товарищам, роздал им мечи и стрелы-быстролеты с булатными наконечниками и повел их к замку.

Только они подошли к воротам, как закричал семиглавый уаиг семью глотками, из семи пар глаз его искры посыпались так, что зеленая трава на холме сразу истлела. Затопал ножищами уаиг, поднялась пыль и закрыла солнце.

Но не испугались Рухсар и его товарищи. Они пустили стрелы-быстролеты с булатными наконечниками в уаига. Все семь стрел разом пронзили семь голов уаига. Упал он на землю и закричал, призывая на помощь слуг и воинов алдара. Но тут Рухсар натянул тетиву, вонзил в уаига стрелу, в самое сердце, а остальные юноши взмахнули мечами и отсекли ему все семь голов.

Достал Рухсар из кармана ключ и хотел отпереть железные ворота черного замка, глядит — и справа, и слева по склону холма бегут воины злого алдара, машут мечами, доспехами гремят. И столько их было, что товарищи Рухсара подумали: «Ну, смерть пришла» — и попятились в страхе.

Но Рухсар крикнул им:

— Не бойтесь! Это все — невольники алдара, мои и ваши братья! Они не тронут нас, если мы убьем сыновей алдара. Вон видите — старший сын ведет войска по правому склону, а младший сын — по левому. Они лютее самого алдара. У гадюки и детеныши гадюки.

И Рухсар поднял тугой лук, наложил стрелу с булатным наконечником, пустил ее вправо и пригвоздил старшего сына алдара к правому склону холма.

Потом повернулся Рухсар влево, наложил другую стрелу с булатным наконечником и пригвоздил младшего сына к левому склону холма. Как ни старались слуги оторвать сыновей злого алдара от холма, так и не смогли. А воины застыли на месте и не знали, что делать.

Рухсар отдал свой меч и лук со стрелами-быстролетами товарищам, а сам с одним ключом в руке подошел к воинам на полет стрелы и крикнул:

— Не вы наши недруги! И не с вами мы пришли воевать, а со злым алдаром! Немало зла наделал он бедным людям, нам тоже! У меня так он увел шесть братьев и сделал их своими рабами!

— А как тебя звать?

— Откуда ты родом?

— Кто твой отец? — закричали воины.

— Я в горах родился, в старом хадзаре, в пещере я жил, под отвесной скалой. Отец мой — бедный горец Царгас, а меня зовут Рухсар.

— Брат! — вскрикнул один из воинов.

— Брат! — вскрикнул другой.

— Брат! — вскрикнул третий.

И все трое бросились к Рухсару и обняли его, проливая слезы радости.

Потом Рухсар пошел к левому склону высокого холма, к другим воинам злого алдара. И там с криком подбежали к нему трое его братьев и обняли его, проливая слезы радости.

А остальные воины алдара Смотрели на них и стояли, как каменные.

Рухсар и семь его товарищей подошли к воротам замка, открыли их ключом, что выковал кузнец Курдалагон, и по широкому двору направились к высокой черной башне, в которой жил алдар.

У самого входа в башню сидели на цепях семь волков, один злее другого. Защелкали они зубами так, что искры полетели кругом. Но не испугались Рухсар и его товарищи. Обнажили они мечи, которые выковал сам Курдалагон, отсекли головы разъяренным волкам, открыли дверь черной башни и по винтовой лестнице поднялись в комнату, где сидел алдар на золотой скамье, увидел он Рухсара и его товарищей, почуял, что смерть пришла, и заметался по комнате, будто рассудка лишился: то к потолку подскочит, то кинется к двери, то головой бьется об стену. И вдруг обернулся коршуном, вылетел в открытое окно и взмыл к облакам.

Рухсар пустил в него стрелу с наконечником, который выковал Курдалагон. Упал коршун в поле с перебитым крылом, Рухсар и его товарищи побежали к нему, а он превратился в мышь и спрятался под высокий курган, Рухсар позвал воинов, и те вмиг по горсточке разбросали курган по ровному полю. Алдар обернулся серым шакалом и во всю прыть помчался по чистому полю. Рухсар пустил в него булатную стрелу. Шакал с перебитой ногой упал на землю и защелкал зубами от страха. Рухсар и его товарищи подбежали к нему, а он опять превратился в злого алдара с перебитой ногой.

— Победил ты меня умом и отвагой, сын горца. Если б я знал это раньше, я иссушил бы тебя голодом, глаза твои выжег бы каленым железом, а кости твои измолол бы жерновами и развеял бы по ветру. Знаю — убьешь ты меня. Так убей же скорее!

— Нет, — сказал Рухсар. — Не буду я тебя убивать. Пусть народ тебя судит. Как он скажет, так я и сделаю.

И он собрал воинов и весь бедный народ со всей страны. Столпились люди вокруг алдара и недолго думали, а сделали так: привязали они злого алдара к хвосту необъезженного коня, ударили с размаху плетью, и конь стрелой помчался по полям, по оврагам, по каменистым дорогам. И до той поры скакал, пока на хвосте его не остался от алдара один ремешок.

Пусть и с твоим недругом будет то же, что со злым алдаром!

А все сокровища, все золото и серебро, все табуны и стада алдара роздали тем бедным людям, которых он притеснял и грабил.

Потом с песнями пошли в родные места, к отцам и матерям, к братьям и сестрам, к женам и детям все, кто были рабами злого алдара.

Рухсар сказал своим братьям, чтобы они шли скорее домой, а сам с семью товарищами — семью отважными юношами зашел по дороге навестить старика Горе. Старик обрадовался, обнял его, как родного сына.

— Да благословит тебя небо, Рухсар, за то, что ты освободил народ от злого алдара! Но помни, что далеко, за горами и морями, немало таких алдаров — злых и жадных. И горе народное не уместить ни под какими курганами. Я стар уж стал, и смерть давно меня ждет. Оставайся тут вместо меня, смотри в небесное зеркало и облегчай горе народное. Ведь недаром тебя зовут Рухсар, что значит: «Тот, кто находит свет». Так неси же в народ свет разума и правды!..

Так сказал старик Горе и ушел в страну мертвых.

А Рухсар с товарищами стал у небесного зеркала, чтоб видеть горе народное и бороться с ним.

Сурет[43], которую не могли заставить заговорить _{Адыгейская сказка}

У пши Зедема был единственный сын по имени Зедеб, да и того считали глуповатым, никчемным парнем: гость ли к нам заедет, или зайдет какой-нибудь человек, — он совершенно ими не интересовался.

Однажды, выглянув в дверь[44] и увидев, что сын слоняется без дела, пши сказал с досадой:

— Счастливый человек, у которого, если он умрет, останется после него на что-нибудь похожий наследник. Если же останется вот такой глупец, который шатается там, — какая от него будет польза!

Парень услышал эти слова отца. Ничего не говоря, он вошел в кунацкую, взял седло, вывел из конюшни коня, оседлал его и уехал.

Подъехав к табуну своего отца, он сказал табунщикам:

— Выберите среди этих лошадей самого лучшего коня и поймайте его для меня!

— Есть среди лошадей один отличный конь, и уже подошло время для его объездки, но поймать его и объездить мы не можем! Если же тебе удастся поймать его и если ты окажешься настоящим мужчиной, то и он может стать настоящим конем! — отвечали табунщики.

— Сгоните их в одно место, — сказал Зедеб.

Табунщики согнали лошадей.

— Вот он, — указали они ему на коня.

Сбросив с себя шубу и оставшись в одном тонком каптане[45], Зедеб вошел в самую середину сбившегося табуна, схватил невыезженного коня за заднюю ногу, бросил его на землю, сел на него и, не давая ему встать, надел на него недоуздок. Потом дал коню встать. И хоть конь рвался и метался, Зедеб, не выпуская недоуздка, укротил коня. Потом повел его к реке, хорошо выкупал, оседлал и приехал на нем в аул.

Взглянув в дверь и увидев сына верхом на этом коне, старый Зедем удивился.

— Дуней[46] перевернулся, если он сел на коня! — сказал старик, обращаясь к соседям, собравшимся в его кунацкой, и насмешил их этими своими словами.

Вслед за этим Зедеб стал отличаться среди молодежи аула, проявил мужество и был первым во всех делах.

Тогда отец женил его. Женившись, Зедеб уехал в шеоши[47] в соседний аул и жил там шеошем целый год. После этого его отцу послали сказать, чтобы тот приготовился к «приводу юноши».[48]

Но, услышав об этом, пши-отец сказал:

— Не допущу, чтобы молодые увидели меня сидящим среди женщин!

И, приказав приготовить себе дорожную пищу, навербовал себе спутников и уехал в поход. Молодые вернулись в отсутствие отца. Через месяц по возвращении домой Зедеб, видя, что все семь комнат в доме его отца заперты семью замками, спросил у матери:

— Наша мать, скажи, что находится в этих семи комнатах?

— Что же может там находиться? Ничего там нет! — сказала мать.

— А если там ничего нет, то почему же вы держите их под замками?

— Не знаю, почему на них замки. Это отец запер двери на замки и уехал…

Уезжая в поход, пши Зедем дал жене крепкий наказ: «Когда этот глупец Зедеб, вернувшись, станет приставать к тебе с вопросом: «Почему эти комнаты под замком?» — смотри, не давай ему ключей. Но если он не отстанет, спрячь ключ от седьмой комнаты, а остальные отдай ему».

Так и случилось. Сын стал настаивать, чтобы мать открыла ему комнаты. Тогда она, незаметно сняв со связки ключей один ключ, отдала ему связку с шестью ключами. Парень открыл шесть комнат, но ничего особенного не нашел в них.

— Что это, наша мать?! — удивился сын. — Не ослабел ли рассудком наш отец, если держит под замком пустые комнаты?!

— Сама вижу, что он запер пустые комнаты, но зачем он сделал это — не знаю, — отвечала мать.

Подойдя к запертой двери седьмой комнаты и убедившись, что ни один ключ из связки не подходит к замку, сын пристал к матери:

— А где же ключ от этой комнаты? Почему его нет в связке?

— Не знаю, почему нет ключа от этой комнаты, — сказала мать и не дала ему ключа. Тогда сын сорвал замок с дверей седьмой комнаты, открыл их и увидел в комнате трех маленьких голубей, сидевших на привязи.

— Пожалуй, пожалуй к нам, Зедеб, — заговорили голуби человеческим голосом, увидя Зедеба. — Отпусти нас, и мы пригодимся тебе в один трудный для тебя день!

— Большую глупость делает наш отец! Для чего он держит на привязи этих бедных голубей! — сказал Зедеб и отпустил их.

Тем временем вернулся старый пши.

Когда пши возвращался в аул, его обычно встречали только те, которые должны были его встречать. Но на этот раз его встретило большее количество всадников.

— Какие хабары в ауле? — спросил их пши. — Почему вас выехало так много? Этого не бывало раньше. Что случилось?

— Трех маленьких голубей, с которыми ты возился и так старательно держал их всю жизнь, твой сын выпустил на волю. Опечаленные этим, мы все и выехали из аула навстречу тебе, — отвечали ему.

— В таком случае, вернитесь несколько человек в аул, посадите моего сына на коня и, не давая ему спать, заставляя его ночью пасти лошадей, а днем готовить пищу, везите его пятнадцать суток в степь и, бросив его там, возвращайтесь в аул! — сказал разгневанный пши.

Так посланные отцом и сделали. Вернувшись в аул и не говоря парню о своем истинном намерении, сказали ему:

— Скоро возвратится твой отец и, застав тебя дома без дела, станет браниться. Чем сидеть дома без дела, не лучше ли нам выехать немного пошататься?

Парень согласился и выехал с ними. Выманив его таким образом из дому, они ехали, пока не исполнилось пятнадцать суток, и все пятнадцать суток заставляли его ночью пасти лошадей, а днем готовить пищу. А потом сказали ему:

— Ты эту ночь отдохни, а мы попасем лошадей.

— Это невозможно. Если и целый год будем ехать, и при этом я по ночам буду пасти лошадей, а днем варить пищу, — вот так, как я начал, так и выдержу, — уперся парень.

Но компания не согласилась с этим. Кое-как уговорив парня, уложили его. А разве может человек, проехавший столько дней без сна, сейчас же не уснуть? Но как только он уснул, компания, оставив возле него его стреноженного коня, села на лошадей и потихоньку уехала обратно.

Проснувшись утром и не увидев вокруг себя никого, кроме своего коня, парень сильно удивился этому.

«Почему это могло произойти?» — подумал он, ничего не понимая. Встав, пошел к реке, умылся. Потом вернулся на то же место, где спал, и достал еду, которую компания положила ему под голову. Но пища уже заплесневела, и есть ее было невозможно. Подойдя опять к реке, парень омыл пищу, съел немного и, оседлав своего коня, тронулся в путь. Дорогой он размышлял:

«Нельзя допустить, чтоб компания могла так поступить со мною без разрешения моего отца. Если так, то я не поеду больше к отцу, который ставит меня ниже голубя. Я поеду к Сурет, которую не могут заставить заговорить и ради которой отец поймал и держал этих голубей».

Парень повернул обратно и прибавил ходу.

На пути он увидел двух орлят, еще не умеющих летать; съежившись, они сидели на дереве.

«Что за чудо, почему они не сидят в гнезде?!» — удивился парень.

Приблизившись, он вдруг увидел бляго, взбирающегося на дерево, чтоб пожрать птенцов.

«Или я убью этого бляго, чтоб он не пожрал птенцов, которые так жалобно пищат, или он меня убьет, но мимо я не проеду», — решил парень и, бросившись на бляго, убил его. Но, обессилев в борьбе, он потерял сознание. В это время прилетела громадная орлица, мать тех орлят и, увидев лежащего под деревом человека, со свистом крыльев накинулась на него. Но маленькие орлята бросились с дерева вниз и закричали орлице:

— Не убивай его! Если бы не он, бляго пожрал бы нас!

Услышав это, орлица пожалела о своем намерении и, чтобы привести парня в сознание, тряхнула его. Тот очнулся и сел.

— Куда держишь путь? — спросила его орлица.

— Я еду к Сурет, которую не могут заставить заговорить, — отвечал парень.

— Чем же я могу услужить тебе за то, что ты спас моих орлят? — спросила орлица. — Понести тебя к Сурет мне не тяжело, но пока я донесу тебя и вернусь обратно, мои орлята умрут с голоду. Не будь этой опасности, я понесла бы тебя. Сделаем так: утром, на рассвете, я понесу тебя к Сурет, и до захода солнца мы пролетим такое расстояние, которое ты мог бы пройти пешком лишь в течение месяца. Вот что я могу сделать для тебя.

— Что же больше этого можешь ты сделать для меня? — обрадовался парень. — Если ты обещаешь мне это, я охотно подожду здесь до утра.

И он заночевал под тем же деревом.

На рассвете орлица посадила парня и его коня на свою спину и понесла по воздуху. Сидя на спине орлицы, парень держал в руке повод коня. К вечеру орлица опустила их на землю недалеко от какого-то аула.

— Бог дай тебе удачи! Все, что могла, я сделала для тебя, — сказала орлица и улетела обратно.

Сев на коня, парень поехал к аулу.

«Пока не увижу двора с кунацкой на отшибе и с тремя коновязями во дворе подряд, не заеду ни к одному человеку», — решил парень и въехал в аул.

Но, проехав весь аул, парень не увидел ни одной человеческой души. Не видно было и скота. В ауле было пусто и мертво. И только в конце улицы показалась девушка, которая несла воду.

Увидев парня, она быстро вернулась к себе во двор, вошла к своему отцу и сказала:

— Тут приехал один всадник. По виду он не из нашего края и очень устал. Хорошо, если бы ты завернул его к нам и предложил отдохнуть.

Отец оседлал коня, догнал парня и пригласил к себе в дом. Парень согласился.

— А куда девались люди, которые жили в этом ауле? — спросил парень у старика.

— А вот куда делись, сынок. Недалеко от аула поселилось одно проклятое существо с восемью ногами и с одним глазом во лбу и, являясь в аул, каждый день пожирает трех человек и три головы скота. И никто не может справиться с этим чудовищем!

— Почему же аул не бежал от него, не спрятался в горах?

— Ей-ей, сынок, вот как раз в то время, когда люди бросились бежать, оно погналось за ними и уничтожило всех.

— А каким образом я мог бы справиться с ним, отец? — спросил парень.

— Ей-ей, сынок, ничего не сделаешь ты с ним, напрасно погибнешь! Если не попадешь в единственный глаз у него во лбу, то, что бы ты ни делал, все равно не справишься с ним.

— Отец, если бы я был доволен судьбой и вполне счастлив, я бы не попал сюда. Я не говорю, что я останусь невредимым, вступив в бой с тем, кто погубил целый аул, но если я уже здесь, то на счастье или на несчастье, но я должен сразиться с ним, и ты должен указать мне место, где он скрывается, и посоветовать, как мне поступить с ним.

— Ну, сынок, если так, то слушай. Твой конь притомился, а у меня есть две хорошие лошади. Выслушай же, какой характер у каждой из моих лошадей, и какая понравится тебе, на ту и садись.

— Какой же характер у каждой из твоих лошадей?

— У одной лошади такой характер, что если ты, наметив врага, ринешься на него, то она поднесет тебя вплотную к врагу, и пока ты не убьешь его, или пока он не убьет тебя, словом, пока не совершится одно из двух, — твоя лошадь не отойдет от места боя. А другая такая, что если ты, хорошо изготовившись, наскочишь на врага, то не успеет он еще достать оружие, как она уже далеко отнесет тебя от него.

— Отец, хотя я и готов сразиться с чудовищем, все же я еще хочу пожить на свете. И вместо того, чтобы садиться на лошадь, которая будет топтаться на месте боя до тех пор, пока меня не убьют, лучше я сяду на ту, которая быстро отбегает в сторону от врага!

На этом и порешили.

Оседлав коня, парень вошел в дом к старику.

— Отец, укажи мне болото, из которого чудовище выползает, — попросил парень.

— Сынок, сейчас идти туда нельзя. А если и пойдешь, то не найдешь чудовища. Но утром, на восходе солнца, оно само выползает из камыша, где оно живет, ложится на берегу и спит до поры чаепития. Потом просыпается и ползет в аул. У меня осталось только две коровы, утром чудовище явится в аул, съест мою корову или телку и уползет обратно, к себе в болото.

Делать нечего, парень расседлал коня и, дав ему корма, вернулся в комнату. А перед рассветом опять оседлал коня, сел на него и поехал к болоту.

Как рассказывал старик, так все и случилось. Едва взошло солнце, парень увидел громадное чудовище, выползающее из зарослей камыша. Чудовище тоже увидело парня.

— Как хорошо, что он сам едет ко мне! Чтобы я не трудился идти в аул, пища сама идет ко мне! — сказало чудовище и обрадовалось.

Ударив плетью коня и выхватив свое оружие, парень понесся на чудовище. И не успело оно еще и приготовиться, как парню посчастливилось попасть ему в его единственный глаз и перевернуть чудовище вверх ногами. А конь, как и говорил старик, помчался, как пуля из ружья, и унес всадника в сторону.

Вернувшись в аул и въехав во двор, парень увидел ожидающих его и опасливо выглядывающих старика, старуху и девушку.

— Как хорошо, что ты вернулся! — обрадовались они.

Подойдя ближе, старик спросил:

— Ну, какие хабары, мой сын? Видел чудовище?

— Если оно было одно, то я успокоил твое сердце. Если же их было два, то я вернусь туда еще раз, отец, — отвечал парень.

— Нет, чудовище было только одно и, кроме него, нас ничто не беспокоило, — сказал старик и сильно обрадовался.

Парень слез с коня, поставил его в конюшню, вошел в дом и поел.

Потом сказал:

— Теперь, наш хозяин, я тронусь в путь.

— Куда же ты едешь? — спросил старик.

— Еду к Сурет, которую никто не может заставить заговорить.

Старик сильно забеспокоился и тяжело вздохнул.

— Почему ты так сильно вздохнул, отец? — спросил парень.

— Потому вздохнул, что Сурет, которую никто не может заставить заговорить, заставила повесить уже сто голов без одной. Но моя дочь не хуже ее, я отдаю ее тебе. Не езди к Сурет! — стал упрашивать старик.

— Нет, отец, я не отвергаю и твоей дочери и, когда вернусь, я не забуду о ней. Но, выезжая из дому, я поставил себе целью поехать к Сурет, которую никто не может заставить заговорить, и не могу отказаться от этого, — сказал парень и, оседлав коня, выехал.

— Ну, возвращайся живым и здоровым! — напутствовал его старик. — Когда вернешься, принесу в жертву одну из оставшихся у меня коров, ради тебя.

Ехал парень долгий жаркий день и утомился. Увидев красивую яблоню, стоявшую у родника, он подъехал к ней, слез с коня, привязал его к дереву и подошел к роднику. Место было прохладное, удобное для отдыха. Достав пищу, которую ему положила в дорогу дочь старика, и отделив немного от своих дорожных запасов, парень разостлал бурку, сел на нее и стал есть. Подкрепившись, оперся на локоть и так, лежа, незаметно задремал.

В это время прилетели и сели на дерево три маленьких голубя, которых он выпустил из отцовского дома.

— Фу, фу, здесь пахнет человеком! — заговорил один голубь.

— Ну да, под деревом лежит человек, и этот человек — Зедеб! — сказал другой.

— Если это Зедеб, то давайте поможем ему советом в его деле! — предложил третий.

На этом голуби и согласились.

— Слушай, Зедеб, что мы тебе посоветуем! — сказал один из голубей. — После того, как ты приедешь к Сурет, которую никто не может заставить заговорить, и, въехав во двор, произнесешь приветствие: «Пусть твой день станет добрым!», войди к ней и скажи так:

— В нашем ауле возникло большое дело. А дело вот какое: джамаат запряг волов в арбы и поехал в лес по дрова. Там люди нашли большой деревянный чурбан с облезлой корой. Вместе с другими людьми в лес приехали мастер-плотник, Гучипс[49] и закройщик. Мастер-плотник сделал из чурбана фигуру человека, Гучипс вставил в него душу, а закройщик, тоже большой мастер, скроил и сшил для него одежду, которую и надели на этот чурбан. Став таким образом человеком, чурбан вместе с другими людьми прибыл в аул. Когда вернулись, компания поспорила, кому принадлежит чурбан.

«Я взял большой пень и превратил его в фигуру человека, и потому этот человек принадлежит мне!» — сказал плотник. — «Если бы я не вставил душу в отесанное бревно, то оно так и осталось бы бревном. А потому этот человек должен быть моим!» — сказал Гучипс. — «Нет, — сказал закройщик, — если бы я не скроил и не сшил для него одежды и не одел бы его, как бы вы привели в аул голого человека! Этот человек — мой!» — «Если Сурет, которую не могут заставить заговорить, не знает, кому из трех мастеров должен принадлежать этот человек-чурбан, то другого человека, который знал бы это, нет», — решили наши люди и послали меня к тебе. Поэтому скажи мне, как нам решить это дело». Вот что ты должен сказать Сурет в первый день, — посоветовал голубь парню.

Парень запомнил совет первого голубя.

— А на другой день скажи ей так, — проговорил второй голубь: — «Созвав своих людей, наша гуаше сказала: «Я должна поехать к своим родным!» и подняла большой хал-балык[50]. Наконец она собралась, и ее повезли в сопровождении всего аула. И когда везли, то на полпути гуаше потеряла свой пояс. «Пока не найду своего пояса, не сдвинусь с этого места!» — сказала она и остановилась. Обыскали девушек, сопровождающих гуаше, погонщиков волов, верховых стражников, которые ее охраняли, но пояса не нашли. Гуаше знать ничего не хочет: «Не сдвинусь с места, пока не найду пояса», — сказала она. Тогда наши люди решили: «Если Сурет, которую не могут заставить заговорить, не знает, кто украл тот пояс, то этого не знает никто другой», — и послали меня к тебе, чтобы ты сказала, где пояс». Вот что ты скажешь Сурет на другой день, — посоветовал парню второй голубь.

А вслед за этим заговорил третий голубь.

— На третий же день скажи ей так, — сказал он: — «Пши, который живет в нашем ауле, тяжело заболел. Видя его в опасном положении и потеряв всякую надежду на его выздоровление, окружающие его уже стали говорить между собой: «Нет, не поправится наш пши, умрет!». А в ауле жили два человека, которые ничуть не горевали: пускай пши умирает хоть сегодня — они только обрадовались бы. И когда эти двое, идя по дороге, узнали о болезни князя, один из них сказал: «Наш пши, милостью аллаха, недолго протянет, умрет не сегодня-завтра. Пускай подыхает, сын собаки!» — «Пускай подыхает, — согласился другой. — Хотя я и знаю средство, которым можно было бы вылечить его, но не скажу. И пусть нападет короста на того из нас, кто разболтает об этом средстве!» — «Что же это за средство, которым можно вылечить пши?» — потихоньку, шепотом, спросил первый, продолжая идти по дороге. — «А вот какое средство, — также шепотом отвечал второй. — В таком-то ущелье лежит половинка кислицы, и если бы ту половинку кислицы принесли, и лекарь, сварив ее, дал бы выпить пши, тот выздоровел бы. Но если кто из нас двоих скажет об этом — пускай бог нашлет на него чесотку!» разговаривая так, эти двое прошли дальше.

Но в доме, мимо которого они шли, жила одна старуха. Она была глухая, едва слышала, если даже кричали возле нее, но на этот раз она услышала, о чем говорили эти двое, и узнала их секрет. Вскочив с места, она побежала к пши и все ему рассказала.

— «Скорее приведите ко мне дальнозоркого!» — приказал пши, и к нему тотчас же привели дальнозоркого. Тот, глянув в ущелье, увидел там половину кислицы. Пши послал туда быстроногого, и тот принес кислицу. Лекарь сейчас же сварил кислицу, сделал лекарство и дал выпить пши. Тот выпил и выздоровел. И когда выздоровел, к пши пришел лекарь и сказал: «За лечение должен получить я!» — «Не ты, а я должна получить, потому что, если бы я не рассказала о разговоре тех двоих, вы ничего не знали бы о лекарстве», — сказала старуха.

— «Хотя ты и сказала, но если бы я не увидел, где лежит кислица, пши умер бы, пока вы нашли бы ее. Поэтому плата за лечение должна принадлежать мне», — сказал дальнозоркий.

— «Нет! — вмешался быстроногий. — Хотя ты и увидел, но если бы я не доставил быстро кислицу, пши умер бы. Плату за лечение получить должен я». — «Но если бы я не составил лекарства и не дал бы выпить пши, ваша кислица осталась бы бесполезной. Плата должна принадлежать мне», — твердил свое лекарь и уперся еще больше. Видя это, приближенные пши сказали: «Если Сурет, которую не могут заставить заговорить, не скажет, кому из четырех должна принадлежать плата за лечение, значит этого никто не знает», решив так, послали меня к тебе. Скажи же, Сурет, как нужно поступить?» — Вот что ты скажешь Сурет, придя к ней на третий день, — посоветовал третий голубь.

Парень запомнил и этот совет.

— Выслушав тебя, она задаст тебе какой-нибудь вопрос. Если же она ни о чем не спросит тебя, мы заставим ее заговорить. Вот что мы могли посоветовать тебе, Зедеб. Дай бог тебе успеха в твоих делах! — сказали на прощанье три голубя и улетели.

Зедеб проснулся. «Что это за голуби?!» — с удивлением подумал он. Потом сел на коня и поехал дальше. Ехал, ехал, и, наконец, добрался до одного большого аула. Въезжая в него, решил: «Въеду только во двор, в котором стоят подряд три коновязи и где кунацкая[51] стоит на отлете. Во двор, где этого не увижу, не въеду».

И только подумал так, как увидел в самом начале аула один двор с тремя коновязями подряд, к которым был привязан табун лошадей; многие были привязаны к плетням. Завернув во двор, Зедеб подъехал к средней коновязи, привязал к ней коня и вошел в стоящую на отлете среднюю кунацкую.

Войдя, увидел: старый хан сидит в окружении множества людей, а шорники режут кожу на тонкие ремни и собирают новое седло.

— Хотя ты и гость, но все же ты еще молод, — сказали ему шорники и, предложив держать конец кожи, поставили его в помощники самому лучшему мастеру.

Порезав кожу, шорник сказал Зедебу:

— Клади, эта уже порезана.

— Не мешало бы еще немного снять вот здесь… — заметил Зедеб.

Услышав это, старый хан, лежавший на боку на кровати, встал и сел.

— А какой сегодня день? — спросил он у компании, не зная, под каким предлогом замять замечание, сделанное Зедебом.

— Среда, — ответили ему.

— Аллах, аллах, сегодня я не должен был заставлять вас резать кожу, среда для меня несчастливый день, — сказал хан и приказал шорникам спрятать кожу. — Аллах сделай вас здоровыми! — сказал он и отпустил их. После этого старый хан приказал отвести Зедеба в другую кунацкую и дал наказ:

— Будьте к нему особенно внимательны. Он хоть и молодой гость, но не из наших краев и устал, дайте ему отдохнуть.

Прислуживающие, принеся в кунацкую анэ[52] с кушаньями, накормили и напоили Зедеба. Потом они сидели и разговаривали с гостем. А когда наступила ночь, старый хан послал Зедебу столько полос кожи, сколько было необходимо для снаряжения одного полного седла, присоединив к этому и ленчик[53].

— Если гость станет скучать, пусть он потихоньку снаряжает это седло, — сказал хан.

— Хорошо, — отвечал Зедеб и, взяв у них кожи, поднял конец чаканки на кровати и положил кожи под чаканку, потом повесил ленчик и продолжал сидеть и разговаривать с людьми, которые собрались у него в кунацкой.

Но вот наступила пора спать. Кто должен был уйти — ушел, слуга же, который остался в кунацкой, приготовил постели. А когда все находившиеся в кунацкой легли и наступило время, когда можно было сказать: «Вот теперь уже все спят», Зедеб встал, достал из-под чаканки кожи, вымял их, сел и, отлично разрезав на узкие ремни, снарядил седло и путы-треногу, привязал уздечку, положил на седло недоуздок. Покончив со всем этим, он взял шичепшине[54] и, лежа на кровати лицом вверх, стал играть.

В это время во двор вышла жена старого хана с кумганом[55] в руке и услыхала эту игру. Подошла, прислушалась к тому, о чем говорила скрипка, и, удивляясь этому, слушала до тех пор, пока наступил рассвет.

Наконец, жена хана очнулась.

— Я опозорилась! — в испуге прошептала она. — Что обо мне скажут, если увидят меня здесь, стоящую под окном кунацкой!

И жена хана торопливо вернулась в дом.

— Где ты была всю ночь? — зло спросил хан и стал придираться к жене.

— Ах, если бы ты услышал, что я слышала, ты тоже не смог бы вернуться! — отвечала жена хана. — Твой гость играл одну гиба[56] на шичепшине, да такую, что подобной песни нет во всей нашей стране!

— Ну, тогда не позже завтрашнего вечера я его проверю, — сказал старый хан.

Встав утром, хан пришел в среднюю кунацкую и, подозвав одного из прислуживающих, приказал:

— Когда проснутся твои товарищи, ты не буди гостя, потихоньку выведи из кунацкой всех остальных. А гость пусть спит, пока сам проснется. Он, должно быть, работал этой ночью.

— Работал ли он, или не работал, сам угадай, но кожи, присланные тобой, он вымял, на ремни порезал и седло собрал, а когда он сделал это все — неизвестно! Только проснувшись, я увидел, что на колышке висит все готовое.

Старый хан поразился.

— Оказывается, этот гость не из таких, каким мы его себе представляли, это — знаменитый гость! Не беспокойте же его, выйдите из кунацкой, — сказал хан.

Удалив из кунацкой всех, кто был там, люди хана до самого обеда никого не подпускали к ней и никому не позволяли разговаривать, чтоб дать гостю поспать.

Наконец Зедеб проснулся.

— Аллах, аллах, я опозорился! Я проспал целые сутки! — сказал он и опечалился.

— Нет, ты не спал. Ты сегодня работал. Старый хан не разрешил будить тебя, — сказали ему.

Когда этот день прошел и наступила ночь, старый хан приказал привести парня в ту кунацкую, где сидел сам. После того, как немного посидели, хан взял шичепшине и сказал компании:

— Каждый, кто находится в кунацкой, стар и мал, если не сыграет на этой скрипке, что умеет, нарушит данную нам клятву.

Поскрипев немного на скрипке, как умел, хан передал ее сидевшему рядом с ним. Тот тоже немного поиграл и передал скрипку дальше. Так и пошло. Каждый играл, что знал.

Когда скрипка дошла до Зедеба, он сделал вид, что умеет немного пиликать на ней, сыграл что-то и возвратил скрипку. Но хан, увидев это, встал и сказал:

— Нет, юноша, так водить смычком, как водишь ты, никто из этой компании водить не умеет! Ты должен сыграть то, что знаешь!

И заставил возвратить скрипку Зедебу.

Взяв скрипку, Зедеб снял шапку и, заложив конец шичепшине за голенища ноговиц[57], начал играть… И так играл, что всех, кто сидел в кунацкой — и старых и малых — заставил разреветься…

Утром, когда рассвело, он сказал хану:

— Я уехал бы, если бы мне оседлали моего коня…

— Разве ты спешишь? Если у тебя есть ко мне дело, не скрывай, — сказал хан.

— Дела к тебе у меня нет, бог тебя обогатит! Но я еду к Сурет, которую не могут заставить заговорить!

— Ие-о-ой, сын мой, зачем ты едешь к этой проклятой убийце? Уже сто голов без одной приказала она отсечь. Неужели ты хочешь быть сотым из тех, кто из-за нее потерял свои головы. Но моя дочь — не хуже Сурет, и я охотно отдам ее за тебя. Не езди.

— Нет, — отвечал Зедеб, — не достигнув цели, которую я наметил себе, когда выезжал из аула, я не вернусь, что бы ни произошло со мной. Не хочу быть похожим на того, кто, как говорят, «дойдя до княжеских дверей, задержался за косяк двери».

— В таком случае я не отпущу тебя одного к этой ведьме, а дам тебе провожатых, — сказал хан. — А ехать тебе осталось уже недалеко.

И хан, дав гостю спутников, проводил его.

И когда Зедеб уехал, хан сказал:

— Если этот мой гость вырвется живым из рук этой ведьмы, каждый из нас должен принести хоть курицу из своего имущества, иначе нарушит данную нам клятву. Хочу устроить большой пир. Что вы на это скажете?

— Очень хорошо, очень своевременно, — согласился аул.

Приехав к Сурет, которую никто не мог заставить заговорить, Зедеб вошел к ней в дом и крикнул:

— Чтоб ты в огонь обратилась, Сурет, которую никто не может заставить заговорить!

Сурет, сидевшая на кровати, встала, ни слова не говоря, поставила перед ним скамейку и опять села на кровать.

Тогда парень сказал спокойно:

— Сурет, которую никто не может заставить заговорить! Я не думаю о себе, что я большой и знатный человек, и знаю, что не могу заставить тебя разговаривать. Не осуждай меня, но я должен сказать тебе то, что мне поручили сказать.

Недавно в нашем джамаате[58] все, кто мог запрячь арбу, запрягли и поехали в лес по дрова. Там наши люди нашли большой высохший обрубок дерева без коры. А среди приехавших в лес был плотник-мастер. Он взял топор и вытесал из обрубка фигуру человека. Гучипс, который тоже тут был, вставил в эту фигуру душу, а мастер-закройщик скроил, сшил и надел на нее платье, после чего она, став человеком, как и все другие люди, пришла с ними в аул. Но тут эти люди, которые сделали из бревна живого человека, заспорили. Тот, кто вставил ему душу, говорит: «Этот человек мой»; тот, кто вытесал ее из обрубка, тоже говорит: «Он мой», а тот, кто скроил и сшил для него одежду, тоже говорит: «Нет, этот человек мой». Спорили, спорили эти три человека и ни к чему не пришли. Наконец, решили: «Если Сурет, которую не могут заставить заговорить, не скажет, кому из нас должен принадлежать этот человек, значит, этого никто не знает». И послали меня спросить об этом у тебя. Если дашь ответ, я буду доволен.

Сказав это, Зедеб сел на свое место. И только он сел, как в комнату влетели те три голубка, и один из них сказал Зедебу:

— Как это вы не смогли поделить того человека, и стоило ли тебе приезжать сюда из-за этого! Но раз уж прибыл сюда, то мы скажем тебе, как поступить с этим человеком. И тот, кто из обрубка вытесал фигуру человека, — напрасно трудился; и тот, кто вставил в него душу, — напрасно трудился; тот, кто одел ее в платье, — тоже напрасно трудился. Она не будет принадлежать ни первому, ни второму, ни третьему, но будет служить каждому из них по одинаковому числу дней.

Так сказал один из голубей. А Сурет, которую не могут заставить заговорить, не зная, чей это голос она слышит и кто это говорит, сидела молча и, лопаясь от любопытства, оглядывалась во все стороны. Но все-таки не сказала ни слова.

Так приближался вечер. Когда наступила пора екенды[59], юноша, не добившись от Сурет ответа, сел на коня и вернулся к старому хану. Переночевав у старого хана, он, в сопровождении прежних своих спутников, опять поехал к Сурет. Приехав, слез с коня и вошел в дом. Сурет сидела на своей постели. Встала и, ни слова не говоря, поставила перед юношей скамейку и опять села на постель.

— Те, которые послали меня, не сказали мне: «Посиди и вернись», а сказали: «Привези нам ответ», — начал Зедеб и продолжал: — Жена нашего пши сказала: «Мне нужно поехать к родным» и в сопровождении всего аула выехала. На полпути у нее потерялся пояс. Обыскали всех, кто ее сопровождал, — не нашли. «Пока не найду пояса — я не сдвинусь с этого места!» — сказала гуаше и, остановившись на полпути, стоит там до сих пор. «Если Сурет, которую не могут заставить заговорить, не знает, кто взял пояс, то никто в мире не знает этого», — решили наши люди и послали меня к тебе. Если скажешь, мне будет приятно, — сказал парень и сел на свое место.

И как только сел, прилетели те же голуби и сказали:

— Мы скажем тебе, где этот пояс: он никуда не девался, а находится у этой провожающей компании, но тот, кого обыскивают, передает пояс тому, которого не обыскивают, и поэтому его не могут найти!

А Сурет, не зная, откуда слышатся эти голоса, и не догадываясь, что это говорят голуби, сидела молча, лопаясь от любопытства. Но все же не сказала ни слова.

Так наступила ночь, и парень удалился. Вернувшись к хану и переночевав у него, он на третий день, с теми же провожатыми, опять поехал к девушке. Когда он вошел к ней в дом, она придвинула ему ту же скамейку и, ни слова не говоря, села на свое место. И опять Зедеб заговорил первый:

— Хотя ты и не ответила на мои вопросы, которые я задал тебе в эти дни, и хотя я не знаю, ответишь ли ты на мой третий вопрос, но я задам тебе его. Пши, живущий в нашем ауле, сильно заболел. «Не поправится он и помрет», — беспокоясь о нем, говорили в ауле, и пши уже лежал при смерти. В это время шли по улице два его врага, и один спросил у другого: «Ну, каковы дела нашего приятеля?» — «Очень хороши его дела, — ответил другой, — по всему видно, что он никак не поправится и умрет». — «Я знаю такое лекарство, которое могло бы вылечить его, но если кто-либо из нас разболтает этот секрет, пусть на того нападет короста!» — продолжал первый. — «А что же это за лекарство?» — спросил другой. — «Это лекарство — половинка маленькой кислицы, которая лежит в ущелье… Если бы принесли ту кислицу и лекарь составил бы из нее лекарство и дал бы выпить пши, то больной поправился бы», — отвечал первый. Их разговор услыхала одна глухая старуха, сейчас же пошла к пши и рассказала ему об этом.

Пши приказал позвать дальнозоркого и заставить его посмотреть в ущелье. Дальнозоркий глянул и увидел половинку кислицы. Позвали быстроногого. Тот побежал в ущелье и принес кислицу. Лекарь составил лекарство, дал выпить пши, и тот поправился. И когда он поднялся, лекарь сказал: «уплати мне за лечение», — и на этом стал. «Не только лекарь должен получить, плату, но и я должна получить», — сказала старуха, и на этом уперлась. А дальнозоркий — тоже: «Хотя ты и сообщила нам об этой кислице, но если бы я не увидел ее, вы остались бы ни при чем. Я тоже должен получить плату». А за ним — и быстроногий: «Хотя ты и увидал кислицу, но если бы я быстро не доставил ее, пши умер бы. Я тоже должен получить свою долю». Но лекарь, требуя плату за лечение, стоял на своем: «Хотя вы и принесли ее, но если бы я не составил лекарства, все было бы напрасно».

— Кому же из четырех спорящих должна принадлежать плата? — не могли решить люди. — «Если Сурет, которую не могут заставить заговорить, не разрешит этого, то больше никто на свете не разрешит». И послали меня к тебе, чтобы ты сказала, как нам поступить в этом деле. И если бы ты, невзирая на мой юный возраст, а помня о стране и о людях, которые живут в ней и которые послали меня к тебе, ответила, мне было бы приятно, — сказал Зедеб и сел на свое место.

Не успел он сесть, как опять прилетели три голубя.

— Мы скажем тебе, как можно поделить плату за лечение! — проворковали они. — Не только эти четыре человека должны получить долю. Плату нужно разделить между всеми шестью поровну. Это — ясное и решенное дело!

И голуби стали снова и без конца повторять то же самое.

Девушка, слыша голоса и не догадываясь, что это говорят голуби, лопалась от любопытства. Наконец, совсем не нуждаясь в этом, взяла кумган и вышла, расчесав волосы, она сняла платье, встряхнула волосы, оделась, вернулась и опять села на свое место, продолжая оглядываться по сторонам. А голуби начали снова:

— Мы рассказали тебе, как надо разделить плату, а ты постарайся не забыть!

Когда голуби снова и снова стали говорить о том же, девушка в сильном волнении сняла с пальца свой перстень и бросила юноше.

— Если ты отдаешь мне свой перстень, значит бог меня одарил, — воскликнул юноша, — но я пришел к тебе не за тем, чтобы получить от тебя знак любви…

И, видя, что уже наступает вечер и что уже пора уходить, парень повторил свою просьбу:

— Дай мне ответ на мои вопросы!

Девушка долго и пристально смотрела на парня. И вдруг ее брови дрогнули и губы разжались. Сурет, которую до сих пор не могли заставить заговорить, заговорила:

— Да будет несчастливым тот, кто научил тебя этому! Но если ты сможешь стать мужем, то я обещаю стать достойной тебя женою! — тихо промолвила Сурет.

Услыхав это, те, кто провожали парня (они стояли во дворе и подслушивали), сейчас же отправили одного своего человека к старому хану. А приближенные хана собрались у него во дворе большой толпой и ждали, чем все это кончится, увидев посланного к ним верхового, они побежали к нему навстречу и засыпали его вопросами:

— Ну, как дела Зедеба?

— Жив ли он или уже погиб?

— Дела у Зедеба идут отлично! Он и его провожатые уже едут обратно, меня же они выслали вперед, вестником, — отвечал всадник, и когда он сообщил это, все обрадовались.

— Ну, давайте выполнять обещанное! — сказали люди и, разойдясь по дворам, принесли кто что мог. После этого устроили пир в честь Зедеба и пировали целый месяц. По истечении месяца поехали за Сурет, которую до сих пор не могли заставить заговорить и которая заговорила, и привезли ее во двор к старому хану. Здесь на повозку рядом с нею посадили и дочь старого хана и, дав им необходимое количество провожатых и скота, отправили свадебным поездом в аул, где жил Зедеб. В пути Зедеб завернул к тому первому старику и отдохнул у него. Старик отдал ему также и свою дочь, после чего Зедеб тронулся дальше и ехал, пока не прибыл в свою страну.

Как воевал с помещиками Дамалей _{Кабардинская сказка}

Случилось это лет триста тому назад. Было тогда в Кабарде много дворян-помещиков, работать они не работали, а попить и поесть любили. Любили они и хорошо одеться и без пояса с серебряными подвесками, без седла, выложенного серебром, без кинжала в серебряных ножнах из дому не выезжали. На вкусную еду, на дорогую одежду, на хороших лошадей нужно было много денег, и деньги эти они получали от своих крестьян-крепостных. А если хотели сразу разжиться, делали набеги на далекие аулы и угоняли скот.

Так же жил и пши Жамбот. Высока была его башня, толсты были ее стены, и двенадцать вооруженных слуг охраняли ее день и ночь. Даром стерегли крепостные крестьяне стада и табуны Жамбота, и два раза в год жители окрестных селений приносили ему пшено и ячмень и пригоняли жирных барашков и лучших телок. А когда крепостной резал корову или быка, себе он оставлял шею, требуху и кожу, а все остальное отсылал Жамботу. Так же должны были поступать и дети крепостного, когда подрастут. И никто из окрестных крестьян не смел от Жамбота уйти. Если бы вздумал он уйти, Жамбот поймал бы его и убил… А если бы стал он Жамботу в чем-нибудь возражать, Жамбот сказал бы ему: «Ты бунтарь», заковал бы его в кандалы, отнял бы все имущество, а жену и детей продал бы другому пши или пригнал бы к себе в имение и заставил бы день и ночь на себя работать.

Жамбот овдовел и стал искать себе молодую жену. Проезжая мимо одной из своих деревень, увидел он на улице стройную молодую девушку, закутанную в платок, и заехал в дом ее отца.

— Хочу видеть, какова лицом твоя дочь, — сказал он крестьянину. — Прикажи ей снять платок.

— Приказал бы, если бы не была она просватана, — отвечает крестьянин. — Теперь уж не моя над ней власть, а жениха.

— А кто женится на ней? — спросил пши.

— Сосед мой, молодой Дамалей.

— Так пусть он сначала придет ко мне за разрешением, — сказал Жамбот и уехал. Ибо пши ввели такой закон, что никто из крепостных крестьян не мог жениться без позволения помещика.

На другой день Дамалей пришел к Жамботу.

— Позволь мне жениться на Нафисат, — сказал он и положил перед пши подарок — двух только что зарезанных молодых барашков.

— Разрешения на свадьбу я тебе не дам, а подарок возьму, — сказал Жамбот и тут же приказал отнести барашков в кладовую.

Разрешения же он не дал потому, что сам решил взять в жены Нафисат, которую все называли красавицей.

Дамалей начал было спорить с Жамботом, но пши ударил в ладоши и крикнул подбежавшим слугам:

— Этот человек спорит со мной. Он — бунтарь. Закуйте его в кандалы и посадите на цепь в подвал, а все его имущество отберите и привезите ко мне.

Бросились на Дамалея все двенадцать слуг, сковали его цепью и отвели в подземелье, а потом разорили его саклю и весь скот его отвели к пши.

Три дня сидел в подземелье Дамалей. За это время Жамбот съездил к отцу Нафисат, посватался за нее, и старик-отец не посмел ему отказать. Свадьбу назначили через четыре дня. Накануне свадьбы оделся пши в лучшую свою черкеску, подошел к окну подвала и сквозь решетку стал говорить с Дамалеем.

— Посмотри, Дамалей, какой женишок у твоей невесты. Одна моя черкеска стоит дороже, чем все твои лошади и быки. Шашка моя перерубает пополам самого большого буйвола. Седые усы мои белее Эльбруса и мягче шелка. Поздравь же меня, твоего господина, с красивой женой и скажи: «Да подаст тебе аллах изобилие!»

Жамботу хотелось еще больше отомстить Дамалею за дерзость, оттого и смеялся он над своим пленником. Не вытерпел Дамалей и крикнул:

— Ты хуже разбойника! Разбойник грабит своими руками, а ты чужими, разбойник рискует своей головой, а ты — головами своих слуг. Да пошлет же тебе небо смерть и позор!

Пши приказал на следующее утро казнить его, а сам ушел в башню пировать с гостями.

Настала ночь. Пробует Дамалей разорвать свои цепи и не может. Кованы они из крепкой стали, и не человеческим рукам разломать их. «Эх, если бы достать мне маленькую пилку!» — подумал он. И вдруг услышал за окном шорох: чья-то рука просунулась сквозь решетку и подала маленькую пилку, и чей-то голос шепнул:

— Беги, Дамалей! Нафисат ждет тебя и хорошего коня приготовила. Если вы оба убежите до рассвета, никто вас не догонит.

Это была подруга Нафисат, которой удалось пробраться к подземелью незамеченной.

Всю ночь пилил Дамалей свою цепь, и никто не мешал ему, потому что слуги Жамбота тоже пировали и не стерегли узника, уже гасли звезды и серело на востоке небо, когда Дамалей перепилил последнее звено. Освободив руки, он дернул изо всех сил железные перекладины решетки, разогнул их и выбрался на волю. Скоро он был уже в родном ауле, у дома Нафисат.

Тихо свистнул он три раза, и вышла из ворот Нафисат, ведя в поводу быстрого коня. Когда разгорелась заря, Дамалей с своей невестой скакал уже по предгорьям, а когда взошло солнце, застало оно их на узкой лесной тропинке, в самом сердце гор.

Никто не знает, что сделал Жамбот со своими слугами, узнав о бегстве узника. Никто не знает, сколько посуды переколотил он в бессильном гневе. Но зато все знают, что сделал Дамалей.

Дамалей не забился в нору, как крот. Дамалей не уехал в чужую страну, как трус. Дамалей не стал просить прощения, как раб. Дамалей собрал пять человек таких же изгнанников, как он, приехал в один далекий аул и сказал:

— Хуже, чем со скотом, обращаются с нами пши. Если и дальше мы будем терпеть все их обиды, мы и дети наши умрем с голоду. Пойдем же войной на пши и не положим оружия до тех пор, пока ни одного пши не останется в нашей стране.

Все крестьяне аула присоединились к Дамалею, за ними пошли и другие, и скоро у Дамалея было уже целое войско. Не окинуть его глазом, не сосчитать на счетах. Черным потоком заливает оно ущелья и скалистые тропы и движется к степи. А в степи, у подошвы последних гор, встречает его другое войско. Это пришли па помощь крестьяне далеких селений, которые тоже решили воевать с пши. Ржут заливисто кони, шумят людские голоса, в небе каркают тучи воронья, чующего добычу. Скоро встретятся дружины Дамалея с дружинами пши, скоро засверкают мечи и запоют стрелы, скоро ни одного помещика не останется в Кабарде.

Прежде чем вести свое войско в бой, Дамалей приказал:

— Пусть каждый из вас возьмет по камню и принесет на это место. Из камней этих образуется холм, и дети наши, глядя на него, будут вспоминать, как боролись их отцы.

Принесли воины по камню, и вырос в степи высокий холм. А потом тронулись в поход, дали битву дружинам пши и разбили их наголову. Убежали пши далеко-далеко в степь и оттуда прислали к Дамалею муллу для переговоров.

Хитрый был мулла. Прикинулся он другом Дамалея и говорил крестьянам ласковые слова, какие мать говорит детям.

— Богатые пши — ваши отцы, — уверял он крестьян. — Ваш скот они отбирают для вашей же пользы. И ваше мясо съедают для вашей же пользы. И ваших девушек отнимают у вас для вашей же пользы. И непослушных убивают для вашей же пользы. Все это написано вот в этом свитке, который аллах прислал на землю с одним из своих ангелов.

— Подай сюда свиток, — приказал Дамалей.

Подал ему мулла свиток, где было записано все, что крестьяне должны делать для своих пши.

— Аллах так мудр, что мы не понимаем его языка, — сказал Дамалей. — Пусть он пришлет другого ангела, который растолковал бы нам, что здесь написано. А чтобы свиток этот не пропал, мы зароем его в глубокой яме и сверху насыплем холм из камней, который не разрыть никакому человеку. Пока не прилетит с неба ангел и не достанет его и не разъяснит нам, до тех пор мы будем воевать с пши. Так им и скажи.

Как приказал Дамалей, так и сделали. Каждый из воинов принес по камню, и там, где зарыт был свиток, выросла целая гора. Ангел с неба не прилетел, и мулла ушел.

Войско Дамалея двигалось все дальше и дальше, и падали помещичьи крепости одна за другой, и стали пши разбегаться в чужие страны. Наконец, Жамбот собрал всех князей и пши, которые еще остались, и устроил великий совет.

И на этом совете постановили так:

— Пошлем к Дамалею муллу, и пусть мулла скажет, что мы ничего больше не станем брать с крестьян и будем жить с ними в мире. А когда они разойдутся по своим аулам, мы соберем отряды, на каждый аул будем нападать и опять вернем все, что было.

Опять поехал мулла к Дамалею, Но он знал, что слов его народ не послушает, и потому придумал хитрость. Когда ему передали, что к Дамалею едет его жена, он нашел старую, уродливую женщину, беззубую и седую, и сказал ей:

— Я найду тебе красивого молодого мужа, но ты должна делать все, что я тебе скажу. К Дамалею едет жена вместе со своими родственниками. На привале я подменю ее, ты наденешь ее платье и ее платок. Но платка не снимай. Пока не приедешь на место, ничего не говори, — показывай знаками, что у тебя болят зубы и что ты не можешь ни говорить, ни есть, ни пить. А когда увидишь Дамалея, бросься к нему на шею и крикни: «Как я давно тебя не видела, муж мой!» Он спросит, отчего ты такая стала, а ты отвечай: «Такой сделал меня аллах!» И ты будешь его женой.

Женщина согласилась, и мулла вместе с ней и со своими слугами направился к той дороге, по которой должна была ехать Нафисат. Вскоре показалось пять всадников, — это ехала жена Дамалея и родственники, охранявшие ее в пути. Мулла со своими спутниками спрятался в придорожных кустах, пропустил всадников вперед и следовал за ними на далеком расстоянии. Ночь застала путешественников в дороге, и они остановились в открытом поле, развели костер и улеглись спать.

Как только путники заснули, слуги муллы подкрались к Нафисат, заткнули ей рот платком и увели ее к мулле. Беззубая старуха сейчас же переоделась в ее платье, накинула на себя ее платок и неслышно прокралась на ее место около костра. А Нафисат тут же убили и труп ее увезли в горы и бросили в пропасть. Мулла же поехал к стану Дамалея, чтобы попасть туда раньше, чем приедет Нафисат.

Вскоре после его приезда Дамалей собрал свое войско, и мулла передал, что приказали ему пши. Долго спорили воины, не зная, как быть: не то согласиться на мир, не то продолжать войну и изгнать из Кабарды всех пши до последнего человека. Наконец, выступил Дамалей и сказал:

— Много раз нас обманывали пши: если поверим им теперь, опять они нас обманут. Будем лучше воевать, пока не выкурим их всех.

Мулла все время глядел на дорогу. Увидев, что пять всадников приближаются, он подошел к Дамалею и опять начал говорить.

— Пши предлагают вам мир, — говорил он. — Если не послушаетесь их, аллах накажет вас за кровопролитие. Он нашлет болезнь на ваши стада, молодых девушек превратит в старух, детей сделает слепыми, глухими и хромыми, а после смерти отправит вас в ад.

Но войско не слушало его и кричало:

— Сделаем так, как сказал Дамалей!

В это время к тому месту, где собралось войско, подъехали всадники. Толпа узнала родственников жены Дамалея, расступилась перед ними и пропустила вперед. Не успел старший сойти с лошади и подвести к Дамалею его жену, как мулла громко закричал:

— Вы не верили мне, когда я говорил, что аллах вас накажет. Смотрите же, как наказал он Дамалея. Смотрите, в кого превратил он его жену!

И когда старший подвел Нафисат к Дамалею и она, сняв платок, бросилась к мужу, Дамалей в ужасе отступил назад.

— Это не Нафисат! — воскликнул он. — Это дряхлая, седая и беззубая старуха! Что случилось с тобой, Нафисат?

— Аллах сделал меня такой, дорогой муж мой!

Обмерло от страха войско Дамалея, когда увидело такое превращение, и сразу поверило мулле. А когда родственники Нафисат поклялись великой клятвой, что не отходили от нее ни на шаг, исчезли последние сомнения. Напрасно Дамалей говорил, что эго, наверное, проделка хитрых пши, — не хотели его слушать воины и кричали:

— Что с нами будет, когда все наши девушки сразу превратятся в старух, скот передохнет, дети охромеют, ослепнут и оглохнут? Не хотим этого — заключим мир с пши!

Война кончилась, и крестьяне разошлись по домам. Хотя пши поклялись, что не тронут Дамалея, Дамалей знал, что не сдержат они клятвы, и убежал в горы. А пши и князья вернулись, поправили и укрепили свои полуразрушенные башни и зажили по-прежнему.

Прошло немного лет, и опять несли крестьяне в помещичьи замки последнее свое достояние, ели требуху, даром работали на помещиков. Проходя мимо двух холмов, насыпанных войском Дамалея, вспоминали они войну с пши и говорили:

— Глупы мы были, что не послушали Дамалея. Тело Нафисат нашли ведь потом в пропасти — значит, обманул нас мулла.

Одумались они, да поздно. И дети их прожили в рабстве триста лет.

Богатырь _{Дагестанская сказка}

Правил некогда одной страной шах. Дошла однажды до него весть о том, что появился в городе богатырь.

— Пришлите его ко мне, — распорядился шах.

И юношу-богатыря привели к шаху.

— Кто ты и что ты умеешь делать? — спросил шах.

— Откуда я, знать тебе незачем, а что я умею делать, увидит тот, кто возьмет меня в работники.

— Хочешь, я возьму? — предложил шах.

— Хорошо, — согласился юноша. — Богаче хозяина мне не сыскать.

И нанялся он в работники.

Вот как-то приказал шах послать сто человек в лес за дровами.

— Зачем посылаешь ты людей со стороны? — спросил юноша.

— Мне надо много дров, — ответил шах. — Что толку посылать тебя одного!

— А вот увидишь, — сказал юноша. — Вели-ка подать мне обед, что сварили для этих бездельников.

Ему принесли еду, приготовленную для ста человек, и он съел все, а потом приказал:

— Принесите-ка мне побольше веревок.

И когда принесли сто веревок, он перекинул их через плечо и пошел в лес.

Там каждой веревкой захлестнул он по одному дубу, потом крякнул, дернул и вытащил сто деревьев с корневищами.

Волоча дубы за собой, богатырь пришел к огромным городским воротам и стал кричать:

— Эй, шах! Боюсь, застряну я здесь… Приказал бы ты строить ворота пошире!

Прибежал шах на его крик и ужаснулся. Тут только понял он, на что способен его работник, и решил избавиться от неге во что бы то ни стало.

Он задумал послать его в такое место, откуда живыми не возвращаются.

— Видишь ли ты вон ту гору, парень? — спросил шах. — Там, за горой, стоит сакля старухи Карт, а старуха эта, надо тебе сказать, давным-давно задолжала мне мерку гороха и отдавать не хочет… Пойди-ка и потребуй с нее долг!

Пошел работник к старухе Карт. Он нашел ее на току. Там молотила она пшеницу, погоняя двух черных быков.

— Почему ты не возвращаешь долгов, негодная? — сказал богатырь сердито. — Отдавай горох, а не то потащу тебя к шаху!

Старуха Карт посмотрела на него ласково:

— Подожди, голубчик… Я поищу тебе самого чистого, свежего горошку, — и направилась в саклю, позвав и его с собой: — Горох у меня тут в кувшине. Набери себе сам полную мерку.

Зашел парень в саклю и увидел большущий кувшин. Он поднял крышку и заглянул в него. Гороха там не было. А старуха Карт, когда ее гость нагнулся, схватила его за ноги и стала заталкивать в кувшин.

— Ах, вот ты как! — сказал богатырь и очень ловко бросил старуху Карт в кувшин и захлопнул крышку.

— Выпусти меня, и я сделаю все, что ты захочешь! — взмолилась старуха Карт.

— Сиди, бессовестная! Не надо было со мною ссориться, — ответил юноша, поставил кувшин на плечо и пошел к шаху.

— Получил долг? — спросил шах, увидев его с ношей.

— Долг отдать она не захотела, — сказал богатырь и тряхнул кувшин так, что старуха Карт охнула. — Но я ее перехитрил: вот она сама. Можешь рассчитываться.

— Унеси, унеси ее туда, откуда принес! — замахал руками шах. — Я пошутил! Не надо мне ни ее, ни ее скверного гороху…

Отнес богатырь старуху Карт обратно, вытряхнул ее из кувшина, дал ей на прощание хорошего тумака и сказал, чтобы на пути ему никогда не попадалась.

А шах с той поры жил в вечной тревоге. Он все раскидывал умом, как бы отделаться от беспокойного батрака, а когда надумал, велел позвать его к себе.

— Видишь ли ты вон тот лес? — спросил шах. — В самом дальнем его конце живет змей Ашдага. Десять лет тому назад он украл у меня из стада бычка. Сходи-ка ты, парень, к нему, потребуй мое добро обратно.

Не сказав ни слова, пошел богатырь к змею Ашдага.

— Эй ты, змей! Это что еще за насмешки! — закричал он. — Отдавай-ка, разбойник, быка, украденного десять лет назад!

Змей зашипел от злости и бросился на храбреца, но юноша схватил его за уши, словно кошку, и, как змей ни упирался, потащил к шаху.

Шах побелел, когда увидел змея в своем дворце.

— Уведи его, уведи его! — взмолился он. — Не надо мне и тысячи быков, только избавь меня от этого чудища!

— Чтоб вам обоим пропасть! — рассердился богатырь. — До каких пор буду я без толку шататься? — И отпустил змея.

Пристыженный змей Ашдага полетел, словно лист, гонимый ветром, и мимоходом проглотил табун чистокровных шахских скакунов, как мы глотаем пирожок, уж и не знал шах, что ему делать: горевать ли о конях, радоваться ли, что спасся от этого страшного змея…

Долго не мог шах опомниться, а когда опомнился наконец, то позвал богатыря и сказал:

— Есть у меня одна больная кляча. Повел бы ты ее на гору пастись. Только смотри не возвращайся, пока не станет лошадь гладкой и круглой, как куриное яйцо.

И богатырь, ведя издыхающую клячу в поводу, пошел с ней на зеленую гору. А шах дождался ночи и двинул против него все свои войска, конные и пешие, какие только нашлись в его царстве.

Проснулся богатырь и увидел эту несметную силу.

— Я бедный человек, пасу здесь шахскую клячу! Что вам от меня надо? — закричал он.

— Берегись! — крикнул шах в ответ, выглядывая из-за спин воинов. — Посмотрю я, куда ты теперь денешься!

— Ах, вот оно что! — удивился парень.

Ударил клячу о камень, разорвал ее на четыре части и стал воевать. Он махнул одной конской ногой — и убил тысячу человек, махнул другой — убил две тысячи, и так быстро истребил шаха со всем его войском, словно весь свой век только и делал, что воевал.

Совершив этот подвиг, пошел юноша странствовать.

Шел он, шел… Шел он днем, шел он ночью и увидел однажды человека, который нес на плечах две вековые чинары, вырванные с корнем.

— Кто ты, молодец? — спросил богатырь.

— Какой я молодец! — ответил древонос. — Вот слышал я — есть на свете молодец, он притащил жадному шаху старуху Карт в кувшине.

— Это я сам, — сказал богатырь.

— Тогда позволь мне быть твоим товарищем, — попросил древонос.

Дальше они пошли вдвоем и вскоре увидели человека, который сидел у дороги и вертел на колене мельницу.

— Кто ты, молодец? — спросили они его.

— Какой я молодец! — возразил мельник. — Вот слышал я — есть на свете молодец, он во дворец к жадному шаху приволок змея Ашдага, да еще схватил его за уши, словно кошку.

— Да ведь это был я! — откликнулся богатырь.

— Ну, если ты, то я буду твоим другом, — обрадовался мельник.

И пошли приятели втроем.

Ходили они там и сям, бродили по горам и лесам и, наконец, выбрали поляну, на которой построили дом и зажили в нем. Пищу они добывали себе охотой.

Однажды юноша и мельник ушли на добычу. Дома остался древонос.

Наполнив мясом котел, в который входили десять оленей, древонос принялся разводить огонь и вдруг услышал, что за дверью что-то шуршит.

Он выглянул и увидел: едет на хромом зайце человечек — сам с четверть, борода с аршин.

— Дай кусочек мяса, — попросил гость.

Древонос дал ему целого оленя. Проглотив его, как муху, Верхом-на-зайце сказал:

— Дай еще!

— Живот лопнет! Ступай-ка, куда шел, — погнал его древонос.

Тогда Верхом-на-зайце вырвал из своей бороды волосок, связал тем волоском древоноса, словно ягненка, слопал дочиста все, что было в котле, и отправился своей дорогой.

Вернулись мельник с богатырем из леса, развязали древоноса, смотрят — а в котле пусто.

На другой день на охоту пошел древонос с богатырем, а дома остался мельник. Только стал он готовить обед, Верхом-на-зайце был тут как тут, и все случилось так же, как вчера.

На третий день богатырь на охоту послал товарищей, а еду стряпать взялся сам.

Едва положил он в котел мясо, Верхом-на-зайце стоял уже у порога.

— Дай мяса! — потребовал он.

— Добрый гость с хозяином ласков, — ответил юноша. — Если ты этого не знаешь — не дам.

Вырвав из бороды волосок подлиннее, Верхом-на-зайце бросился на богатыря, но богатырь схватил его одной рукой, другой расщепил столетний дуб, стоявший у дома, и защемил в щель бороду человечка.

Когда древонос с мельником вернулись, неся убитых оленей, юноша повел их к дубу, чтобы похвастаться своей добычей. Но Верхом-на-зайце, оказывается, вырвал дуб с корнем и ушел, волоча его за собой.

Друзья пошли по следу, который оставляло дерево.

Шли они, шли долго и добрались до пещеры, у входа в которую валялся брошенный дуб.

— Обвяжите-ка меня веревкой покрепче, — сказал богатырь.

Друзья обвязали его, и он стал спускаться в пещеру.

Сначала он погибал от холода, потом умирал от жары, но добрался все же до дна и стал ногами на твердую землю.

Оглядевшись, юноша увидел, что он попал в большое подземелье, полное всяких драгоценностей. Пол здесь был из серебра, а стены из чистого золота. В углу на ковре сидела за шитьем девушка, лицо которой, все освещая вокруг, сияло, как пятнадцатидневная луна. Верхом-на-зайце спал тут же; под рукой у него лежала волшебная сабля.

— Ах! — вскрикнула девушка тихонько. — Как ты сюда попал? Уходи поскорее, пока не проснулся хозяин. Он убьет тебя непременно.

— Смерти бояться — живым не быть! — сказал богатырь и схватил Верхом-на-зайце за седую бороду.

Взвизгнув, тот вцепился в храбреца, словно кошка, но богатырь так хлопнул своего врага о стенку, что в руках осталась лишь борода.

— Откуда ты, красавица? Кто твои отец и мать? — спросил он.

— Я шахская дочь, — ответила девушка. — Этот бородатый вор силой увез меня из отцовского дома и запер здесь.

— Ну, с ним я расправился. А тебя я подниму наверх, отвезу в отцовский дом и, если ты не против, женюсь на тебе, — сказал юноша.

— Хорошо, — ответила царевна. — Ничего другого я не желаю. Ведь ты избавил меня от этого злодея…

И богатырь стал собирать сокровища, а друзья вытаскивали их наверх на веревке.

Так они подняли все, что было на дне пещеры. Наконец остались внизу только юноша и шахская дочь.

— Теперь пусть поднимут тебя, — сказал богатырь.

— Нет! Поднимись сначала ты сам, — попросила она. — Боюсь, чтобы товарищи твои не оставили тебя здесь.

— Не такие они люди, — обиделся юноша. — Поднимайся-ка ты первой!

Девушка долго не соглашалась, но богатырь все же уговорил ее. Тогда она сказала ему:

— Чую я, что товарищи твои задумали плохое. Запомни же, что я тебе скажу. Каждый день на заре вбегают в это подземелье два барана — белый и черный. Когда они прибегут, постарайся сесть на белого барана, и он вынесет тебя на белый свет. Но остерегайся попасть на черного: с ним провалишься ты в подземное царство.

— Есть там, внизу, еще что-нибудь? — крикнули древонос и мельник, подняв наверх шахскую дочь.

— Ничего больше. Тащите теперь меня, — ответил юноша.

— Ну, ты-то можешь и там остаться! — закричали друзья.

Они сбросили веревку в пещеру, вход закрыли мельницей, которую всюду таскал за собой мельник, привалили двумя чинарами, что носил на плече древонос, а потом ушли, захватив все богатства и красавицу.

Тут только постиг богатырь и ум девушки, и свою собственную глупость, и коварство своих друзей, но делать было нечего: оставалось ему сидеть да ждать.

Богатырь прождал всю ночь, не сомкнув глаз, а рано на заре в подземелье вбежали два барана — белый и черный. Юноша метил сесть на белого, но промахнулся и попал на черного и в тот же миг очутился в подземном царстве, на крыше чужой сакли.

Он спрыгнул с крыши и вошел в дом, где сидела старая старуха и пряла пряжу.

— Дай мне, мать, глоток воды, я умираю от жажды, — попросил он.

— О, — воскликнула старуха, — не с белого ли света спустился ты смеяться над нами, бедными людьми! Откуда возьму я тебе воды?

— А что, разве у вас ее вовсе не бывает?! — удивился юноша.

— Как не бывать — бывает! — сказала старуха. — Да что толку, когда у нашего прозрачного родника поселился Дэв о девяти головах. Каждый год мы отдаем ему самую красивую девушку нашего города. В тот день, когда он ее съест, допускает он нас к воде. Все остальное время мучаемся мы без воды.

— Дай-ка мне два кувшина! — приказал богатырь. — Удивляюсь я: что вы за люди!

— Берегись, сынок! — заплакала старуха. — Покрепче тебя молодцы пытались, да все без голов остались. Дэв убьет тебя!

— Ладно, — отмахнулся он уже на пороге. — Не посмеет. А посмеет, так пожалеет… Давай кувшины.

Со слезами подала ему старуха два кувшина, и богатырь пошел к роднику. Он наполнил оба кувшина до краев, и Дэв, который лежал у самой воды, только посмотрел на него искоса и помотал своими девятью головами.

Когда опорожнила старуха кувшины, богатырь пошел к роднику снова. И снова Дэв ничего не сказал ему, но топнул ногой так, что земля треснула, а пыль столбом поднялась к небу.

Тотчас же весь город узнал о подвиге храброго юноши. Правитель подземного царства призвал его к себе.

— Проси все, что хочешь, возьми все, что пожелаешь, только убей ты этого Дэва, о герой! — взмолился он. — Ты один это можешь, иначе Дэв убил бы тебя сразу, как убивал всех, кто посмел приблизиться к воде.

— Хорошо, пойду драться! И кому-нибудь из нас двоих сегодня крепко достанется, — сказал юноша. — А ты смотри не забудь своего слова.

Он опоясался волшебной саблей, которую добыл в подземелье, захватил кувшины и пошел к роднику в третий раз.

— Стыда у тебя нет, человек! — закричал Дэв. — В первый раз я пощадил тебя, как гостя, во второй пожалел, как друга… А теперь ты приходишь снова!

— Эге, негодяй, — ответил богатырь, — а самому тебе не стыдно отнимать у добрых людей воду да живьем пожирать молодых красавиц?.. Берегись! Я пришел за твоими подлыми головами. — И юноша девять раз ударил волшебной саблей, и все девять голов Дэва скатились наземь.

Чуть с ума не сошли от радости люди подземного царства. Они плакали и смеялись, прыгали и целовались. И люди, и цыплята, а ослы, и верблюжата — все живое бросилось к воде.

— Подвигу, который ты совершил, нет цены, — сказал правитель подземного царства богатырю. — В этом году был срок моей дочери идти к девятиглавому Дэву, у меня ничего нет дороже ее. Женись на ней и правь нашей страной. Я сделал бы больше, но не знаю, что еще можно сделать!

— Я житель белого света, — ответил юноша. — Не думай, что мне не нравится твоя дочь или я не ценю твоей щедрости. Нет! Но я люблю свою родину, и увидеть ее вновь — для меня дороже всего на свете.

— Этого я не могу сделать, юноша, — нахмурился правитель. — И никто не сможет, кроме орла, что живет в чинаровом лесу. Я пошлю к нему гонцов. Кто знает, быть может, он и согласится.

Но гонцы вернулись ни с чем. У орла в гнезде было шестеро орлят, и он не захотел покинуть их даже ради правителя подземного царства.

Пошел тогда сам богатырь на поклон к владыке птиц.

В ту пору орел улетел за добычей, а над гнездом его, в котором кричали голодные птенцы, кружил углечерный коршун.

Юноша убил этого коршуна, лег под чинарой и стал поджидать орла.

— Чир-чир! Чир-чир! — закричали орлята, завидев орла. — Этот герой спас нас от смерти. Он убил углечерного коршуна.

— Эй, богатырь, — сказал орел, — ты убил моего врага и врага моих детей. Проси о чем хочешь, я исполню все без отказа.

— Вынеси меня на белый свет, мне ничего больше не надо, — попросил богатырь.

— Зарежь пятьдесят буйволов и освежуй их! — приказал орел. — Из шкур сделай бурдюки и наполни водой. Мясо и воду возьмем с собой в дорогу.

Юноша все сделал, как велел ему орел. Мясо он положил на правое крыло орла, бурдюк погрузил на левое, сел птице на спину и крикнул:

— Летим!

Они летели, поднимаясь все выше и выше, и когда орел требовал: «Мяса!», богатырь протягивал ему кусок мяса, а когда кричал: «Воды!» — давал воду.

Совсем немного оставалось им лететь до белого света, когда запас мяса кончился.

— Мяса! — крикнул орел. — Мяса, мяса!

Богатырь молча отрезал палец на правой ноге и отдал ему.

Орел взмахнул крыльями в последний раз и вынес его на милый белый свет.

Поклонился юноша птице низко за ее услугу и пошел, хромая, по родной земле.

— Отчего ты хромаешь? — крикнул ему вслед орел.

— Затекла в пути моя правая нога, — ответил юноша.

— Говори правду! — приказал орел.

— Когда кончилось мясо, я отрезал для тебя палец на правой ноге, — нехотя сознался юноша.

Тотчас выплюнул орел этот палец, смочил его своей слюной, приложил к ране, и палец снова прирос к ноге.

Юноша попрощался с орлом и пошел к своему дому.

Пришел, стал у дверей и услышал такой шум, что чуть не оглох.

Это дрались из-за шахской дочери древонос с мельником. А девушка горько плакала и твердила одно: что не выйдет замуж ни за кого, кроме юноши-богатыря.

— Кто что добудет, тот с тем и будет! — сказал богатырь и открыл дверь.

Он ударил мельника и уложил лицом вверх, ударил древоноса и уложил лицом вниз, а потом взял за руку девушку и пошел с ней в другое царство.

Так женился богатырь на красавице.

Раздел по-божески _{Дагестанская сказка}

То ли было, то ли не было — жил, говорят, в одном ауле богач. Вот заболел тот богач.

Перед смертью позвал он к себе старшего своего сына и сказал:

— Зарежьте на мои поминки десять баранов и мясо раздайте людям, чтобы не говорили обо мне худо.

Зарезал сын богача десять баранов и велел бедняку соседу раздать людям мясо:

— Уж будь добр, раздели все по-божески!

— Буду стараться, как сам аллах, — успокоил его сосед.

Ушел сын богача, а сосед тот взял топор и стал рубить да делить мясо. Полтуши с курдюком он послал старшине. Полтуши с хвостом он послал мулле. По самому большому, жирному куску он послал аульным богачам. Головы и ножки, подумав, тоже им послал. Соседке, бедной вдове с пятью сиротами, послал требуху. Беднякам — таким, как сам, роздал обрезки и остатки. А слепому, хромому нищему совсем ничего не дал…

Вот вернулся сын богача к соседу-бедняку и спрашивает:

— Ну как, по-божески разделил?

— По-божески, — ответил сосед. — Полтуши с курдюком послал старшине. Полтуши с хвостом послал мулле. По большому, жирному куску послал в каждый богатый двор. Головы и ножки туда же послал. Соседке — вдове с пятью сиротами — послал требуху. Друзьям-беднякам обрезки-остатки послал. А хромому, слепому старику ничего не послал…

— Ты позоришь перед людьми память моего отца! — закричал сын богача. — Надо было разделить по-божески!

— А разве аллах делит иначе?! — удивился сосед. — Тогда скажи, почему у муллы полны закрома хлеба, а моя бедная соседка вдова голодает со своими сиротками? Почему у старшины стены и пол в коврах, а слепой старик спит на голой земле? Нет, брат, я разделил все правильно! Ты сказал: дели, как аллах. Я делил, как аллах!

И сын богача согласился со своим соседом.