Сказки русских писателей

Крупеничка[10]

ак рассказывают старые люди.

У воеводы Всеслава была единственная дочь, по имени Крупеничка. Шел год за годом, и из русой девочки с голубыми глазами обратилась Крупеничка в редкостную красавицу. Стали подумывать родители, за кого отдать ее замуж. Выдавать дочку на чужую сторону они и думать не хотели и выбирали такого зятя, чтобы жить всем вместе и никогда не расставаться с Крупеничкой.

Слава о дивной красавице далеко разносилась вокруг, и Всеслав этим очень гордился. Но старая мамушка Варварушка боялась такой славы и всегда сердилась, когда ее расспрашивали о красоте Крупенички.

— Никакой красавицы у нас нету! — ворчала она. — Вон у соседей — у тех правда красавицы дочери. А у нас — девица как девица: таких везде много, как наша.

А сама налюбоваться и наглядеться не могла на свою Крупеничку. Знала, что красивей ее никого нет; и красивее нет, и добрей, и милей нету. Старые и молодые, бедные и богатые, свои и чужие — все любили Крупеничку за ее доброе сердце.

В народе даже песенка про нее сложилась:

Летела, летела слава о красоте Крупенички и долетела до татарского становища, до военачальника Талантая.

— Гой вы, храбрые воины, удалые наездники! Покажите-ка мне, что за красавица такая дочка воеводы Всеслава, Крупеничка! — сказал Талантай. — Не годится ли она в жены нашему хану?

Сели на коней три наездника, надели на себя халаты: один надел халат зеленый, точно трава; другой — серый, точно дорога лесная; третий — коричневый, как сосновый ствол.

Прищурили наездники хитрые глаза, улыбнулись друг другу одними углами губ, задорно встряхнули бритыми головами в мохнатых шапках и поехали-поскакали с молодецким покриком. А через несколько дней вернулись и привезли с собой Талантаю, для хана своего, подарок: дивную красавицу — Крупеничку.

Шла она с мамушкой Варварушкой купаться в озере, а в лесу, как нарочно, ягодка за ягодкой — спелая земляника так и заманивает глубже в чащу. А мамушка все рассказывает ей про одолень-траву, что растет белыми звездами среди озера — надобно собрать этой одолень-травы и в пояс зашить, и тогда с человеком никакой беды не случится: одолень-трава всякую беду отведет.

И вскрикнуть обе не успели, как поднялась вдруг перед ними столбом серая пыль с тропинки, с одной стороны сорвался с места сосновый пень лесной и бросился им под ноги, а с другой стороны прыгнул на них зеленый куст. Подхватили они Крупеничку — и тут только увидала мамушка Варварушка, что это был за куст зеленый. Вцепилась она в него что было силы, но хитро извернулся татарин и выскользнул из своей одежды, злодей. Варварушка так и повалилась на землю с зеленым халатом в руках. А что было дальше, она не знала, не ведала, точно затмился с горя ее рассудок. Сидит она целыми днями на берегу озера, глядит на простор воды да все приговаривает:

— Одолень-трава! Одолей ты мне горы высокие, долы низкие, озера синие, берега крутые, леса дремучие, дай ты мне, Одолень-трава, увидеть мою милую Крупеничку!

Сидела она так-то над озером да горевала и плакала, как вдруг подошел к ней прохожий старичок — низенький, тощенький, с белой бородкой, с сумочкой за плечами — и говорит Варварушке:

— Иду я в дальнюю сторону басурманскую. Не снести ль кому от тебя поклон?

Посмотрела на него Варварушка и спрашивает:

— А кто ты таков, добрый человек? Как тебя зовут?

— А зовут меня Одолень-трава.

Обрадовалась Варварушка, бросилась с плачем старичку в ноги и опять заголосила, как безумная:

— Одолень-трава! Одолей ты злых людей: лихо бы на нас не думали, дурно бы нам не делали. Верни, старичок, мне мою Крупеничку!

Выслушал ее старичок и ласково ответил:

— Коли так, будь же ты мне в дороге верной спутницей, в трудах — помощницей!

Так сказал он мамушке и взмахнул рукавом над ее головою. И тотчас Варварушка обратилась в дорожный посох. С ним и пошел старичок в путь-дорогу. Где гора крута, посошок ему опорой служит, где чаща густа — он кусты раздвигает, где собаки злы — он их отгоняет.

Шел, шел старичок и пришел в татарское становище, где жил Талантай и где снаряжали в ту пору караван для отсылки хану драгоценных подарков. Отсылали золото и меха, камни самоцветные и снаряжали в дальний путь красавиц невольниц.

Среди них была и Крупеничка.

Остановился старичок у дороги, по которой должен был идти караван, развернул свой узелок и начал раскладывать будто для продажи разные сласти — тут у него и мед, и пряники, и орехи. Огляделся он по сторонам — нет ли кого, поднял над головой и бросил оземь свой посох дорожный, потом взмахнул над ним рукавом — и вместо посоха поднялась с травы и стоит перед ним мамушка Варварушка.

— Ну, теперь, мамушка, не зевай, — говорит ей старичок. — Гляди во все глаза на дорогу: на нее вскоре упадет малое зернышко. Как упадет, бери его скорей, зажимай в руке и береги, покуда домой не вернемся. Смотри не потеряй зернышка, коль мила тебе твоя Крупеничка.

Вот и тронулся караван из становища; проходит он по дороге мимо старичка, а тот на лужайке сидит, разложил вокруг себя сласти и приветливо покрикивает:

— Кушайте, красавицы, соты медовые, пряники душистые, орехи калёные!

И мамушка Варварушка ему поддакивает:

— Кушайте, красавицы: веселее будете, румянее станете!

Увидели их татары, велели сейчас же сластями красавиц попотчевать. И старики понесли им свое угощение:

— Кушайте, кушайте на здоровье!

Обступили их девушки; одни посмеиваются, другие молча глядят, третьи печалятся, отворачиваются.

— Кушайте, девицы! Кушайте, красавицы!

Еще издали завидела Крупеничка свою мамушку Варварушку. Сердце у нее так в груди и запрыгало, а лицо побелело.

Чувствует она, что неспроста пришла сюда старуха и неспроста не признает ее, а идет к ней словно чужая: не здоровается, не кланяется, идет прямо на нее, во все глаза глядит и только громким голосом твердит одно и то же:

— Кушайте, милые, кушайте!

Старичок тоже покрикивает, а сам во все стороны раздает кому орехов, кому меду, кому пряников — и всем стало вдруг весело.

Подошел старичок поближе к Крупеничке да как выбросит в воздух в левую сторону от нее у всех над головами целую горсть гостинцев, да еще горсть, да еще горсть… Кинулись девушки ловить да подбирать гостинцы, а он взмахнул рукавом над Крупеничкой в правую сторону — и Крупенички не стало. Только упало вместо нее на дорогу малое гречишное зернышко.

Бросилась за ним мамушка Варварушка, схватила зернышко в руку и зажала крепко-накрепко, а старичок махнул и над нею рукавом — и вместо Варварушки поднял с земли дорожный посох.

— Кушайте, красавицы, кушайте на здоровье!

Роздал он поскорее все остатки, встряхнул пустым мешочком, поклонился всем на прощанье и пошел потихоньку своим путем, опираясь на посох. Татары ему еще воловий пузырь с кумысом на дорогу дали.

Никто и не заметил сразу, что невольниц стало на одну меньше.

Долго ли, коротко ли, возвратился благополучно старичок на тот самый берег, где повстречался с мамушкой Варварушкой, где вдоль по озеру раскинулись зеленые широкие листья и белыми звездами по воде цвела Одолень-трава. Кинул он оземь свой посох дорожный — и перед ним опять стоит мамушка Варварушка: правая рука в кулачок зажата и к сердцу приложена — не оторвешь.

Спросил ее старичок:

— Укажи мне: где здесь у вас поле, никогда не паханное, где земля, никогда не сеянная?

— А вот тут, около озера, — отвечает Варварушка, — поляна никогда не пахана, земля никогда не сеяна; цветет она чем сама засеется.

Взял тогда старичок из рук у нее гречишное зернышко, бросил его на землю несеяную и сказал:

— Крупеничка, красная девица, живи, цвети, молодейся добрым людям на радость! А ты, греча, выцветай, созревай, завивайся — будь ты всем людям на угоду!

Проговорил — и исчез старичок, как будто никогда его здесь и не было. Глядит мамушка Варварушка, протирает глаза, будто спросонья, и видит перед собой Крупеничку, красавицу свою ненаглядную, живую и здоровую.

А там, где упало малое зернышко, зазеленело не виданное доселе растение, и развело оно по всей стране цветистую душистую гречу, про которую и теперь, когда ее сеют, поют старинную песенку:

Во время посева, 13 июня, в день Гречишницы, в старину всякого странника, бывало, угощали кашей — досыта. Странники ели да похваливали и желали, чтоб посев был счастливый, чтоб гречи уродилось на полях видимо-невидимо, потому что без хлеба да без каши — ни во что и труды наши!

Зоренька[11]

озвращался с охоты царь Косарь. Охота была удачная, и Косарь развеселился. Бросил поводья, едет да поглядывает по сторонам, поглядывает да посвистывает.

— Сильней меня никого вокруг нету. И умней и вольней меня никого нету. Хочу — свищу, хочу — казню, хочу — дела делаю!

Ехал он лесной дорожкой.

Впереди бежали собаки, шли псари и хранители, по сторонам ехали дружинники, позади охотники и обозники со всяким добром. И вдруг среди леса повстречался им пустынник-звездочет, худенький седой старичок, о котором шла молва, будто он видит будущее и знает обо всем, что должно случиться.

Этот пустынник и предрек царю Косарю, что есть на свете человек и умней его, Косаря, и сильней его, который сначала завладеет его единственной дочерью, а через год завладеет и всем царством его. Завладеть — завладеет, но себе не возьмет, а разделит его всем людям поровну. И человек этот скоро появится.

Не понравилось Косарю такое пророчество. Ничего не сказал он пустыннику, отъехал от него прочь, как будто и не слыхал ни слова. Едет дальше, а сам все думает: «Прийти-то, может быть, такой человек и придет… Но только унесет ли он от меня свою буйну голову?..»

И стал Косарь придумывать, как избавиться от людей, помышляющих завладеть его дочерью. Завладеть ею никто силою не может: достаточно могуч для этого сам царь Косарь. Завладеть ею можно только через замужество, а она как раз в таком возрасте, когда только и жди со всех сторон женихов. Да и красавицей уродилась дочка его любимая, Зоренька. Такой красоты ни сам Косарь никогда нигде не видал и от других никогда про такую не слыхивал — вот какая была Зоренька, дочка его, красавица!..

Только что вернулся Косарь домой и распоясаться еще не успел, как уже ему докладывают, что приехало трое молодых людей, один другого краше, один другого знатнее. Приехали они по делам, о которых говорить желают только наедине с самим Косарем.

«Вот и женихи тут как тут!» — подумал Косарь с неудовольствием.

Хотел было сгоряча прогнать их с глаз долой, но рассудил, что так выйдет неладно, да и посмотреть не мешает, точно ли они так умны, как говорил пустынник: умней самого Косаря!.. А отвадить их он сумеет и завтра и по-хорошему, на то он и царь Косарь, умная голова!

Принял Косарь молодых гостей с почестями, накормил, напоил и начал расспрашивать, зачем к нему пожаловали. Молодые гости прямо ему ответили, что приехали свататься за дочку его, Зореньку. Но так как их трое, то просят они его, царя Косаря, самого выбрать зятя себе по душе. А ежели он не захочет выбирать, то будут они тогда биться между собой — до тех пор будут биться, пока из всех троих только один в живых останется.

— Это мне любо! — ответил Косарь, а сам про них подумал: «Ну, эти не великого, знать, ума! Пусть себе пока подерутся, а там видно будет!»

Облюбовали гости себе поляну в саду и назначили час поединка. Косарь немного спустя посылает узнать — как дела идут.

Вернулся посланец и доложил, что одного уж ухлопали: теперь только двое остались.

Подождал еще Косарь и опять посылает узнать: как дела?

— И второго сейчас уложили. Остается один, но и тот стал хромой, и все щеки у него в дырах, и рука перешиблена.

— Ну, так скажи ему, что царь Косарь очень сожалеет, но только хромой зять да еще весь в дырьях ему не годится.

Так и отделался Косарь на первый случай от троих женихов. Но ненадолго.

Вскоре явились новые — сразу пять человек. Даже жутко стало царю Косарю.

«А вдруг среди них и кроется тот самый, который умней меня и сильней меня? Что мне делать, как быть?»

Пригласил Косарь к себе женихов, накормил, угостил, да и говорит:

— Были у нас недавно молодые люди, очень хорошие и храбрые. Так те битву между собой устроили, чтобы свататься лишь тому, который последний в живых останется.

Так и думал Косарь, что гости сейчас запылают, схватятся за мечи и пойдет потасовка. Но женихи отвечали спокойно:

— Слышали мы про то. Слышали. Но ведь из боя можно выйти хромым, а хромые зятья не всякому нравятся.

Закусил Косарь себе ус, сидит думает, на женихов поглядывает и видит, что эти не так глупы, как прежние. И еще больше начал смущаться. Не миновать: есть среди них тот самый умник, которого надо бояться. Что же делать? Как их отвадить?

— Все вы хороши и благородны, — сказал им Косарь. — Всякий из вас молод и храбр, и красавцы вы все один к одному. Как же мне рассудить теперь, кто из вас лучше, кто достойнее? Без боя не могу я решить этого. Не могу, стало быть, и дочь мою, Зореньку, выдать ни за кого из вас замуж.

Но и здесь женихи не смутились. Отвечают они так Косарю:

— Если не решаешься ты, кого выбрать в зятья, то дай это сделать самой дочери своей, прекрасной Зореньке. Кого изберет она по сердцу себе, тому и быть женихом.

— Вот еще выдумали! — рассердился Косарь. — Никогда такого порядка нигде не было и у нас не будет!

— Ну, тогда жребий кинем. К кому судьба благосклонна, тому и быть женихом.

«Вот привязались! — подумал Косарь. — Ладно же! Покажу я вам ужо вашу судьбу. Останетесь довольны!»

И ответил им громко:

— Хорошо. Будь по-вашему. На судьбу так на судьбу!

Молодые люди обрадовались: кто-нибудь из них все же станет женихом и мужем красавицы Зореньки! Поднялись они, громко заговорили. Лица их разгорелись, глаза заблестели, и радостям их не было бы конца, если б Косарь не придумал добавить маленькое условие.

— На все согласны! — вперед решили они, не выслушав даже, в чем дело.

А дело было вот в чем. Ведь царская дочь — не копна сена, не мешок крупы, не овца из отары, чтобы ставить ее на жребий. Эдак соседние цари уважение к Косарю потеряют, скажут: единственную дочь и ту замуж не сумел выдать. Поэтому — судьба судьбой, а достоинство достоинством.

— Недешево только вам это обойдется, друзья мои. Вон первые женихи своей жизни не пощадили: на поединок вышли. Поэтому я так теперь решаю: кто хочет жребий тянуть, тому одно из двух предстоит: либо Зореньку в невесты, либо голову с плеч долой. А то мне будет зазорно перед соседями!

Разгорячились молодые люди, не сообразили они всей опасности и согласились.

На другой же день назначено было тянуть жребий.

На самом крутом берегу, высоко над рекой, на обрыве, выстроили помост, украсили его коврами, ширинками и цветами. Разбили возле помоста три шатра: посредине из золотой парчи для царя Косаря; по левую сторону его серебряный — для придворных свидетелей и по правую — радужный, для женихов. Дружинникам, гостям и зрителям отвели места на лугу, позади шатров, полукружием. А по ту сторону, где была самая кручь[12] над рекой, стояла одинокая красная скамейка — для палача, чтобы сразу всякий видел, что собираются здесь не шутки шутить, а дело делать серьезное. Чтобы всякий знал, на что он идет: либо жениться, либо с кручи вниз головой валиться!

В назначенный час затрубили в трубы и начали собираться на свои места все участники. На помосте утвердили стол, а на столе золотой сосуд и покрыли его пеленой. Подошел и сел на свою красную скамейку впереди помоста палач, бывший разбойник, здоровенный детина с засученными рукавами и расстегнутым воротом рубашки. Но прежде чем сесть, он попробовал ногой доску, широкую и длинную, которая лежала одна поверх помоста и покачивалась на толстом бревне, точно весы или качели. Попробовал палач доску и успокоился.

Опять затрубили трубы, и вышел глашатай. Поднялся торжественно на помост, поклонился и громко заговорил:

— По приказу царя Косаря опущены на дно сего сосуда два камешка, оба одинаковые; только один из них светлый, как божья роса, а другой алый, как кровь. Кто вытащит светлый камень, тому отдает царь Косарь в жены прекрасную свою Зореньку, а ежели вытянет алый камень, пусть не прогневается: того в тот же миг спустит палач с этой кручи прямо на дно реки. Если есть охотники посвататься, пусть подходят в очередь и попытают судьбу свою. Царь Косарь никого не неволит. А уж если кто подойдет да вынет из сосуда камешек, тому будет то, что сказано!

Затрубили опять трубы, и из радужного шатра вышел высокий молодой человек, одетый в праздничные одежды. С улыбкой подошел он к помосту и сказал глашатаю:

— Я желаю попытать счастье!

— Входи, — ответил глашатай.

Молодой человек поднялся на помост. С другого конца поднялся на помост палач. У зрителей сильнее забились сердца.

Юношу поставили на самый конец доски, и она перестала качаться. С одного бока подошел к нему палач с тяжелой железной цепью в руках, а с другого бока подошел глашатай с золотым сосудом. Палач надел жениху на шею цепь и обвил ею грудь ему крест-накрест и завязал узлом на спине. А глашатай поднес сосуд и чуть приподнял пелену, чтобы могла только пройти в чашу рука.

— Счастье либо смерть, — сказал он спокойно юноше. — Вынимай.

— Конечно, счастье! — улыбаясь, воскликнул юноша и, зажмурив глаза, опустил по локоть руку на дно сосуда, где и выбрал роковой камень.

Все затаили дыхание, когда рука его под пеленою начала возвращаться из чаши.

Когда он высвободил руку и развернул ладонь, лицо его сразу побледнело и глаза словно остановились.

На ладони лежал красный камень.

Ничего не успел он еще и выговорить, как глашатай махнул пеленой в сторону палача. Палач изо всей силы рванул доску с другого конца — и юноша, опутанный железными цепями, не успев даже вскрикнуть, полетел с обрыва вниз, в глубокую реку, и только широкий круг по воде на мгновение указал место, где он упал.

Солнце сияло; чирикали вокруг птицы. И вновь затрубили трубы.

Из радужного шатра вышел другой молодой человек и сказал глашатаю:

— Может быть, я буду счастливее.

Глашатай положил обратно в сосуд красный камешек и ответил:

— Может быть, будешь счастливее. А может быть, и не будешь. Вынимай. Увидим.

И со вторым юношей случилось то же, что с первым.

Когда опять затрубили призывом трубы, из радужного шатра вышли сразу все оставшиеся там трое и сказали Косарю, что жребий отнимает очень много времени, что сегодня им недосуг и что они приедут в следующий раз вынимать камешки.

Царь Косарь своей выдумкой был очень доволен и сам себе весь вечер все говорил:

— Ну и царь Косарь!.. Ну и умная голова!..

Так и повелось это далее. Когда приезжал кто-нибудь свататься, ему объявляли условия — и он либо бежал без оглядки, покуда цел, либо тянул жребий и погибал в глубине реки. Вытащить светлый камень никому не удавалось.

— Что, звездочет? — радовался Косарь и мысленно торжествовал над пустынником. — Не на то небо ты, знать, глядел, когда мою судьбу видел. По печным горшкам, знать, предсказывал, а не по звездам!

Но прекрасная ясная Зоренька становилась все грустней. Жалко ей было удалых молодцов, которые гибли из-за нее безрассудно, да и самой было скучно жить в одиночестве, с бабками да с мамками, с шутихами да с приспешницами.

Загрустила Зоренька. Ни на какое веселье не отзывается. Мамка Лукерья все средства перепробовала; наконец, привела во двор двух гусляров; один был старый и слепой, другой, поводырь, хоть и молодой, но горбатый, точно на спине у него куль овса под одеждой. Заблудились певцы, потеряли дорогу, а поют хорошо и жалостливо, обещают петь и веселого сколько угодно, — вот и привела их Лукерья; усадила, напоила и позвала Зореньку послушать.

Дивные песни знали гусляры. Поют как будто печальное, даже слезы на глаза иногда набегают, а на душе от них хорошо и легко. Что за чудеса такие!.. А когда веселое запоют, так и начинают у всех ноги притопывать, руки шевелиться, плечи подергиваться…

Понравились Зореньке гусляры.

Велела она прийти им еще раз назавтра.

На прощанье, пока мамку Лукерью горбач забавлял и смешил россказнями, слепой старик пропел Зореньке такую песню, что она слушала и дивилась. Пел ей старик о храбром юноше, который нарядился нищим слепцом и пошел с гуслями в дом красавицы девушки, чтоб полюбоваться ее красотой, и, когда увидел, полюбил ее на бсю жизнь. А поутру пришел к родителям свататься. И были они с той поры счастливы до самой смерти.

Не знала Зоренька, на что и подумать.

Певцы поклонились и поплелись на ночлег под навес на скотном дворе. Обещались завтра еще попеть и позабавить.

Они ушли, а Зоренька так свою думу и не додумала. Когда уже все спать полегли и кругом все затихло, отворила она окошко в сад, в тихую теплую душистую ночь, и долго стояла и слушала соловья, а сама все думала о чем-то несбыточном, вздыхала тайком от самой себя, и казалось ей, что она спит и что все это во сне, а наяву ничего не было — ни старика слепца, ни песни его про счастливого юношу…

Поутру пришли опять гусляры. Никого в саду в это время не было. Мамка Лукерья уселась чулок вязать, а Зоренька велела слепцу петь вчерашнюю песенку.

Зазвенели гусли, запел старик.

Зоренька растрогалась, чуть не плачет. Вдруг видит, что слепой глядит на нее молодыми радостными глазами. А потом сдернул с себя седую бороду, скинул шапку с белыми пришитыми волосами и шепчет ей:

— Красавица!.. Зоренька!.. Осчастливь: будь моей суженой, моей любимой!

Вспыхнула в ответ Зоренька; задрожало у нее сердце, и руки, и ноги… Глядит — и глазам не верит…

Подняла глаза и Лукерья: почему пение вдруг прекратилось? Взглянула — да как заревет благим матом:

— Батюшки-светушки!.. Разбойники, мошенники!

Но Зоренька скорей зажала ей рот рукой.

— Тише, тише! Что ты, мамушка! Или ты гибели желаешь молодым певцам?

Не знает Лукерья, что теперь делать. Закричать — всех погубить; молчать — себя погубить. Насилу отдышалась с перепугу.

А Зоренька все уговаривает:

— Не кричи, мамушка. Пожалей молодцов.

Первым спохватился горбатый. Опять забренчал он громко на гуслях и запел разудалую песню, будто ни с кем ничего и не случилось.

— Ступайте! Ступайте вы от греха! — зашептала Лукерья, а сама от волнения еле дышит. — Ступайте с глаз долой! Ну вас совсем!

И певцы ушли. Только не сразу. Обещали мамушке хороший подарок, когда приедут на днях свататься, а после свадьбы любовь и почет и всякое уважение.

— Да какая там свадьба! — сказала на это Лукерья. — Или не знаете вы условий царя Косаря?

— Знаю я условия царя Косаря! — воскликнул бывший слепец. — Я верю в свое счастье, и прекрасная Зоренька будет моей женой! А если не будет, так мне и жизни не надо!

Стала уговаривать и Зоренька не тянуть жребия: никто не вынимал ничего, кроме смерти.

— Пожалей себя, юноша! Не сватайся за меня, несчастную.

Потом заплакала и сказала:

— А я тебя никогда не забуду!

Но как ни убеждала его отказаться от сватовства, юноша знать ничего не хотел.

— Будешь, Зоренька, будешь женой моей любимой! Никому теперь не уступлю тебя. И камень я вытяну непременно счастливый!

Измучилась Зоренька. Сердце ее терзалось от жалости. Ведь погибнет ни за что молодец, а белого камня не вытянет. А почему?.. Да потому, что царь Косарь кладет в сосуд оба камня красные: какой ни возьми — все равно смерть. Долго не решалась она сказать это юноше. Сказать такое дело про родного отца!.. Как ни мучилась, как ни боялась, а все-таки решилась и сказала.

— Оба красные? — омрачился юноша и на миг заколебался: как быть?

Потом вдруг воскликнул:

— Тем лучше!

Все с удивлением поглядели на него. А он подтвердил:

— Если оба камня красные, тогда без ошибки скажу: уж теперь, Зоренька, будешь ты наверно моею невестой!

Он был так рад, так сияло его молодое лицо, точно он услышал не ужасную новость, а самое приятное известие.

— До завтра, Зоренька!.. До завтра, милая мамушка Лукерья! Помните вашего верного и счастливого Переяслава!

И оба гусляра поспешно удалились.

Трубят, гремят на крутом берегу призывные трубы.

Царь Косарь сидит перед золотым своим шатром и поглядывает на помост. А на помосте стоит глашатай с золотым сосудом и палач с тяжелыми цепями. Внизу под обрывом плещется широкая река, могила всех женихов царской дочери, носятся над быстриной белые чайки… Над головами ясное голубое небо, солнце сияет, жизнь и радость вокруг…

Из радужного шатра выходит Переяслав. Он молод и строен. Одет в скромную дорожную одежду; русые волосы кудрями рассыпались по плечам. Он очень красив и радостен. Белый душистый цветок приколот на груди; этот цветок прислала ему Зоренька — на счастье. Его верный товарищ, бывший горбун, тоже стройный и красивый юноша, идет следом за ним и останавливается у помоста, а Переяслав всходит на помост. Много знатных гостей съехались сегодня к царю Косарю; есть даже посланники соседних царей и ханов. И в золотом шатре Косаря сегодня присутствуют женщины: Зоренька, бледная как смерть, и мамушка Лукерья; у нее сердце сегодня дрожит, как осиновый лист, и дух прерывается со страху.

Зоренька глаз не сводит с золотого сосуда и с палача. Но вот пришел Переяслав, и она уж ничего и никого не видит. Трепещет вся от ужаса… И верит она Переяславу и знает в то же время, что в чаше нет светлого камня. Что Переяслав затеял? Как избежит он верной смерти — не понимает Зоренька, и душа ее болит от ожидания беды. А палач уже надевает на юношу тяжелые цепи, чтобы не выплыл.

— Либо счастье, либо смерть, — спокойно говорит глашатай, приподнимая парчу, и Переяслав опускает руку в сосуд.

Все замерло в ожидании.

Все глаза устремились на Переяслава. Он глядит в сторону Зореньки и улыбается светлой улыбкой.

Вот потянулась рука обратно. Дело сделано. Возврата нет. Зоренька перестала дышать, ноги ее подкашиваются.

Переяслав поднял высоко руку с зажатым в ней жребием. Среди молчания и тишины раздается его твердый голос:

— Я так уверен в своем счастье, что не хочу и глядеть на камень!

И он со всего размаху бросил камень в реку.

— Какой же у тебя был? — закричал в испуге глашатай.

— Конечно, белый! — воскликнул Переяслав. — Мое счастье всегда со мной. Вынь и посмотри, какой остался в сосуде. Там должен остаться красный.

Вынули из чаши камень. Никто, кажется, не дышал, пока его вынимали. Даже царь Косарь, и тот чуть не задохся.

— Гляди! — радостно воскликнул Переяслав.

Глашатай положил на ладонь вынутый камень и громко объявил всем:

— Остался — красный.

Гром рукоплесканий встретил этот ответ. Хлопали в ладоши знатные гости, хлопали посланники соседних царей и ханов, хлопали придворные свидетели, кричали и стучали радостно зрители и дружина. А царь Косарь сидел и глядел, точно не понимал ничего: глядел направо, глядел налево и видел только одно, что все радуются и что теперь уже ничего не поделаешь:

— Напредсказал, собака-звездочет!

Зоренька бросилась отцу на шею и, рыдая от счастья, целовала его и обливала слезами.

Палач развязал цепи и с грохотом бросил их на помост.

Переяслав под звуки труб и новых рукоплесканий сошел с помоста и направился прямо к Зореньке, взял ее за руку и громко спросил Косаря:

— Отвечай при всем народе: отдашь ли мне ясную Зореньку в жены?

Опять все затихло. Все глаза устремились на них троих.

Царь Косарь снял шапку, почесал затылок и молча положил Переяславу обе руки на плечи и трижды поцеловался с ним. И, когда целовался, успел шепнуть, чтобы никто другой не слышал:

— Ну и хитер же ты, зятюшка!

Переяслав ему в ответ тоже шепнул, когда целовался:

— Ну и ты, батюшка, тоже не промах!

На том и покончили.

Объявили помолвку, гостей пригласили и вскоре сыграли веселую свадьбу. Зореньке казалось, что счастливей ее нет никого на свете. И царь Косарь был доволен зятем, но все же не мог примириться с мыслью, что тот у него «переял славу» самого умного человека на свете.

— На то он и Переяслав! — сказал Косарю однажды звездочет, с которым они опять встретились после охоты. — Погоди, он у тебя еще и не то переймет! Всему свое время!

Царь Косарь ему ответил:

— Ну, это ты по печным горшкам так видишь, а не по звездам!

Однако домой он вернулся не в духе и весь вечер покряхтывал и почесывал затылок, а ночью плохо спал и все думал: «Ах, звездочет-лиходей! Ах, собачий ты сын, чего напредсказал ты на мою голову!»

Покровитель мышей[13]

обрались мыши на важный совет и стали судить, как избавиться им от врагов, от которых терпят они так много обид и горя.

— Кого избрать нам себе в покровители?

Думали, спорили, пищали, визжали и наконец решили: просить Кота.

— Он такой ласковый, такой обходительный.

— И как умен!

— А уж как благочестив! Не то что собака — та и лается и бросается, а этот: «Мяу!» — и к себе на печь.

А Кот, пообедав, лежал на солнышке и сладко дремал. Вдруг чует — мышиным духом запахло, а подняться лень. Приоткрыл немного один глаз и видит: тянутся к нему мыши целой толпой и на ходу кланяются ему и просят:

— Кот-батюшка! Выслушай нас. Будь нашим покровителем! Не откажись!

Приподнялся Кот, сел на задние ноги и хвостом себя окружил. Вгляделся и спрашивает:

— А много ли вас?

— Много!

— Это хорошо, что много. Сзывайте-ка сюда всех. Я тогда погляжу и подумаю.

Глядит Кот: мышей перед ним видимо-невидимо.

— Ну что ж, — говорит, — пожалуй, я согласен. Только с условием: стар я и слаб, и трудно мне без помощников ходить — богу за вас молиться.

— Не отказывайся, Кот-благодетель! — запищали мыши.

— Ладно. Только вы должны по очереди провожать меня на монастырский двор. А то по вашим грехам придется мне туда частенько ходить.

— Согласны! Согласны! Проводим!

На том и порешили. И благочестивый Кот всем на радость принял мышей под свое покровительство.

Начал ходить Кот на монастырский двор. Ходит — не ленится. То и дело спрашивает:

— Ну-ка, чья теперь очередь меня провожать?

Проходят дни за днями, неделя за неделей; Кот становится все усердней. Стали замечать мыши, что от усердия Кот начинает жиреть, а мышей остается все меньше да меньше.

— Вот что, братцы, — сказала одна мышь, — завтра моя очередь провожать Кота. Я пойду с ним, а вы исподтишка последите за нами. Тут что-то неладно!

Пошла мышь с Котом к монастырскому двору, а другие мыши издали стали подглядывать. Идет Кот, а сам оборачивается и говорит:

— Что это нынче везде мышиным духом как пахнет?

— А это наши поутру здесь взапуски бегали, — отвечает мышь. — Какой ты, батюшка наш, чувствительный!

— Я свое дело понимаю! — говорит Кот и потягивается. — Ну, а теперь, Мышка, хорошо бы позавтракать. Покорми-ка меня!

— Да я с собой ничего не взяла.

— А под шубой-то у тебя что?

— Под шубой-то я сама.

— Ну, вот мне пока и довольно!

Бросился на нее Кот и съел.

Увидели это мыши и поняли, какой у них покровитель. Разбежались все по норам и стали с той поры пуще всех врагов Кота опасаться.

Дорого обошелся мышам Кот-благодетель!