Сказкоешка-Сладкоешка

На берегу пруда

Беляночка устала. Она едва передвигала ноги, но после встречи с ежиком нечего было и думать остановить кошку. Раза два девочка попыталась показать ей замысловатый корень или забавный пенек, но кошка ничего не замечала. Знай спешила вперед, потому что хотела поспеть к обеду у гномов. Ведь за обеденным столом, когда вся семья в сборе, больше всего разговоров. И комната наполняется разными вкусными голосами. Тут уж кошке есть чем поживиться.

— Ой, кошечка, миленькая, — взмолилась, наконец, Беляночка, задыхаясь. — Постой, посмотри, что там, на берегу пруда происходит?

— Подумаешь, пруд, — фыркнула кошка, однако остановилась, так что Беляночка налетела прямо на нее.

Но кошка смотрела не на пруд, а на вывеску, висевшую между двумя елями и преграждавшую дорогу к пруду.

— «Кот лета»? — прочитала Беляночка.

— Что-то не припомню таких родственников! — удивилась кошка. — Чудеса да и только, ни разу не встречала летнего кота.

— Причем тут коты? — выскочила из-за дерева проворная белочка.

— Ну да, смышленая белочка, — замурлыкала кошка, — естественно, я не осмелилась бы назвать своей родственницей вас. Но между деревьями висит очень любопытная вывеска — «Кот лета»!

— Что же в ней любопытного? — удивилась смышленая белочка. — Вывеска как раз для того и висит, чтобы отваживать незваных гостей.

— Ясно, ясно, сейчас мы уйдем, — снова замурлыкала кошка. — Только с чего вы взяли, что упоминание именно о коте может кого-то отвадить? В старину для этого служили львы или медведи, или уж, на худой конец, волки.

— Кто же нынче боится волков? Или медведей? И даже могучего льва? А вот над моей надписью придется поломать голову. Что перевесит — «кот лета» или «котлета»? Если важнее окажется котлета, то гость отправится к выдре за водографией.

— Так вы сторож? — догадалась Беляночка. — Во всех музеях у дверей стоят тетеньки и спрашивают билеты. И в театре, и в кино.

— Никакой я не сторож и не билетер, — немного обиделась белочка. — Здесь ни у кого нет ни билетов, ни приглашений, ни пропусков. Просто я этой надписью стараюсь отогнать от пруда непрошенных гостей, ведь я — разумная белка и горжусь своим умом.

— Ум, конечно, каждому на пользу, — завела свою песню кошка. — Только почему у вас «Кот лета», а не «Котлета»? Ведь такая надпись не до всякого дойдет.

— До умного дойдет, — возразила белка. — А у кого ума не хватает, у того и не до чего доходить.

— До чего доходить — это ваша забота, — мяукнула кошка. — Чтобы заниматься своими прудографиями. Только «кот лета» никак не может быть «котлетой».

— Почему не может? — обиделась белка. — Если уж я взялась за дело, то, значит, я знаю, что делаю.

— Вы, как всегда, правы, умница белочка. Мне не хочется с вами спорить, — замурлыкала кошка. — Никакой разницы: «кот лета» или «котлета».

— Ваши высказывания не совсем уместны, моя милая, — заметила недовольно белочка. — Если и дальше так пойдет, то, пожалуй, из вас и правда придется сделать котлету.

— Ладно, ладно, давайте-ка лучше пойдем к пруду и посмотрим, чем занимается выдра, — примирительно сказала кошка.

— Это вы серьезно? — подозрительно прищурилась белка.

— Да, да, — подтвердила кошка. — У Беляночки точно такое же представление о выдре, какое было у лягушки о медведе.

— Хм, — кашлянула белка. — Что-то не припомню, какое было у лягушки представление о медведе. Я не говорю, что не знаю, я просто не помню.

— Ничего, зато я помню, — усмехнулась кошка. — Как известно, лягушка любила спать в следах от лап медведя и воображать, что она сама — медведь. А медведю ничуть не нравилось находить в своих следах лягушкины фантазии.

— Наверно, на них было неудобно наступать, — вмешалась Беляночка. — Бабушка всегда говорит, что пол надо так чисто подметать, чтобы на нем босиком не чувствовалось ни единой песчинки. Ведь лягушкины фантазии были величиной не с песчинку, а куда больше. Может быть, даже острые, как кнопки. Или липучие, как клубничное варенье.

— Послушай, Беляночка! — замурлыкала кошка. — Лягушка и не думала воображать кнопку или клубничное варенье. Значит, ее фантазии были величиной с медведя. Вот это и злило медведя: фантазии величиной с медведя, только на медведя совсем не похожие. Из каждого медвежьего следа выглядывало медвежье изображение на разные лады: одно — с шеей жирафа, другое — с рогами оленя, третье вовсе с львиной гривой. Конечно, медведь выходил из себя.

— Что ты хочешь этим сказать? — обиделась Беляночка.

— Я хочу сказать, что спать в следах от лап медведя можно, если уж очень хочется, но ни в коем случае не следует вкладывать в них свое представление о медведе, как это делала фантазерка-лягушка.

— Где лягушка видела таких медведей? — удивилась смышленая белочка.

— Она не видела, она воображала, — ответила кошка. — Когда я воображаю себе Беляночку, она вполне может быть как Белоснежка, хотя на самом деле это вряд ли так.

— Медведь мог бы показаться лягушке, — сочувственно заметила Беляночка. — Обоим стало бы легче.

— Медведь-то показался, да лягушка закрыла глаза, — терпеливо объясняла кошка. — Лягушка спрятала голову в траву и проквакала, что придуманный ею медведь больше похож на медведя, чем настоящий медведь, потому что настоящий медведь только бродит да пугает бедных лягушек и вообще на себя не похож. Медведь, конечно, взревел: «Я тебе покажу, какой медведь настоящий!» Ну, лягушка и плюхнулась в пруд.

— В этот самый пруд? — оживилась Беляночка.

Они благополучно миновали белкину вывеску и направились к пруду.

— Очевидно, в этот! В какой же еще? — рассеянно отозвалась кошка.

На берегу пруда суетилась выдра: таскала какие-то странные коробочки, рассматривала их, обтирала и полоскала. На берегу пруда стояли сорока, крот, крыса и маленькая куница. Сорока наклонилась над водой, увидела свое отражение и вскрикнула от восторга.

— Ну как? Годится? — важно спросила выдра.

— Да, да, конечно, именно такое фото мне и хотелось — с широко раскинутыми крыльями! — застрекотала сорока.

— Прошу, прошу, — поклонилась выдра, зачерпнула в берестяную коробочку воды и сунула коробочку в клюв сороки.

— Что они делают? — заинтересовалась Беляночка.

Кошка презрительно фыркнула, но на этот раз Беляночка не отстала:

— Пойдем, посмотрим, — попросила она.

— По очереди, только по очереди, — всполошилась выдра, когда Беляночка подошла слишком близко к воде.

— Что? Какая очередь? — изумилась Беляночка.

Если мама занимала очередь в магазине, то было ясно, что домой так скоро не попадешь. Но здесь-то магазина не было, и покупать было явно нечего.

— Какая непонятливая, — сердито обнажила зубы крыса. — Мы получаем из пруда великолепные водографии. Где только твой ум?

— Я, кажется, забыла его на белкиной вывеске, — испугалась девочка и украдкой ощупала голову.

— Да уж, у белки ничего назад не получишь. Где что-нибудь без присмотра осталось, то попадает прямо к ней, — злорадно усмехнулась крыса. — А за голову ты зря хватаешься: так, наощупь, даже шапку потерянную не найдешь, не то что ум.

— Верно, крысулечка, — заискивающе пропела кошка, и страшные зубы крысы обнажились в широкой улыбке. — Я бы вам охотно рассказала историю о том, как река искала свой хвост, а это вам не шапка и не ум.

— Просим, просим, — еще шире заулыбалась крыса, а Беляночка подивилась, как вообще можно улыбаться с такими страшными зубами. Крысиные зубы зловеще поблескивали и, казалось, они живут отдельно от их хозяйки.

— Итак, — ласковым голосом начала кошка, как обычно начинала все свои истории. — История о том, как река искала свой хвост. Хвостом мог бы быть источник, от которого река брала свое начало. Источник был маленький, а устье реки гораздо больше. У змеи, между прочим, точно так же: голова больше хвоста. И река была похожа на змею. Начиналась она около источника, а голова бывает чаще всего там, где что-нибудь начинается. У человека голова тоже не там, где пальцы ног, и у кошки голова не там, где хвост. Голова там, где голова. Река думала и думала. И не знала, думает она головой или хвостом. Наконец река так устала думать, что свернулась кольцом и решила отдохнуть. Только думать-то больше и не понадобилась. Свернувшись, река превратилась в озеро, а у озера нет ни головы, ни хвоста. Одна сплошная вода!

— Уж не хочешь ли ты сказать, что если бы я свернулась калачиком, то стала бы одним сплошным умом и не должна была бы больше хвататься за голову? — заинтересовалась Беляночка.

— Вряд ли, — вмешался крот, который в продолжение всего кошкиного рассказа сочувственно кивал. — Я полагаю, что кошка хотела обратить наше внимание на такие занятия, которые утомляют и бывают опасны. Например, стоять в очереди за водографией — одно удовольствие. Но не всякое в воду глядение так уж весело и безопасно. Там, в ложбине, где сейчас высятся нарытые мною замечательные холмики, было когда-то озеро. Так оно не превратилось ни в реку, ни в озеро, с ним все получилось гораздо печальнее.

— Расскажите, мудрый крот, — заурчала кошка и облизнула лапу, и так блиставшую чистотой.

— С удовольствием! Все поучительные истории, по-моему, следует размножать и распространять, — важно кивнул крот. — В долине моих домов-холмов было самое глубокое озеро во всей окрестности. Другие озера — как озера, а это и правда было глубокое. Его так и называли — не просто озеро, а самое глубокое озеро округи. Самое глубокое озеро было таким глубоким, а дно таким бездонным, что даже наша ловкая фотограф-выдра не рискнула бы в нем поплавать. Посмотришь в это озеро, представишь, сколько раз в нем можно нырнуть с головой, и страх охватывает. Все, кто жили в окрестностях озера, давно уже не смотрели в него, потому что боялись своего страха. Только озеру некуда было бежать. Оно знай себе стояло на месте, было самым глубоким и гляделось само в себя.

Крот сделал внушительную паузу, пользуясь тем, что он первый в очереди и, пока он не кончит рассказ, никто коробочки со своим изображением все равно не получит. Все были вынуждены слушать, даже выдра, которая слышала эту историю уже двадцать семь с половиной раз. Ведь большинство жаждущих получить свое изображение всегда стремились рассказать какую-нибудь поучительную историю, а пол-истории выдре довелось услышать от сонной улитки, которая, не успев доползти до конца своего рассказа, позабыла его.

Крот же ничего не забыл и закончил грозно:

— У любого, кому пришлось бы так долго смотреть в самое глубокое озеро, закружилась голова. С самым глубоким озером случилось то же самое — в один прекрасный день оно утонуло в самом себе. Осталась лишь самая глубокая ложбина. В этой-то ложбине я и понастроил свои домики-холмики. Поверьте, очень хорошая, мягкая почва.

— Не кажется ли вам, мудрый крот, что самое глубокое озеро специально для того и утопилось само в себе, чтобы оказать вам услугу — оставить для ваших домиков такую чудесную почву? — спросила кошка.

Беляночка вытаращила глаза. Будь она столь же бойкой, как Кристель, она непременно спросила бы кошку, правда ли та настолько бестолковая или только притворяется. Это был любимый вопрос Кристель и, глядишь, он помог бы понять кошку, однако Беляночка слишком боялась свою странную спутницу, чтобы рискнуть задать подобный вопрос.

Крот тоже промолчал, но теперь он казался каким-то смущенным. Крот поспешно склонился к пруду, и в воде отразилась его физиономия. Выдра зачерпнула коробочкой его отражение, и крот исчез, едва пробормотав слова благодарности.

Получили свои водографии и крыса, и маленькая куница. И тут вдруг из кустов послышались жуткие проклятья, и на берегу появился взбешенный крот.

— Что случилось? Может, самое глубокое озеро выплыло и затопило ваши домики-холмики? — спросила кошка, поигрывая хвостом.

— Я этого так не оставлю! Я вам покажу! — пыхтел крот. — Сплошной обман, надувательство, издевательство!

— В чем дело? — испуганно спросила выдра, поскольку именно перед ее носом крот размахивал коробочкой с водографией.

— Пруд давно испортился, а она знай снимает да раздает снимки, — злобно шумел крот. — Какое красивое лицо было у меня в пруду, а в этой коробке вообще не поймешь, чье это изображение там плещется. Может, это жабья ресница или обломок сорочьего клюва?

Выдра перепугалась не на шутку.

Признать ее искусство никуда не годным?

Но в коробке у крота действительно колыхалась лишь мутная вода и не было никаких следов прекрасного портрета крота.

Кошка с ухмылками и ужимками расположилась поудобнее, словно не она только что торопила Беляночку.

— Сейчас посмотрим, сейчас исправим! — умолкающе уговаривала выдра. — Подождите, потерпите, сейчас все уладим!

Спинка выдры мелькала в воде то там, то тут. Затем она медленно выбралась на берег и очень грустно сообщила:

— Водографирование временно прекращено! С прудом случилась беда!

— Ах, что вы говорите? — заулыбалась крыса, обнажая страшные зубы: она обожала, когда где-то случалась беда.

— Я должна была предвидеть, что однажды такое случится, — сокрушалась выдра. — Все дело в этой заносчивой елке, именно в ней! Зимой елки тянутся вершинами к небу, а как только лед растает, они начинают коситься на две стороны — и к небу, и к пруду. А одна воображала просто глаз от пруда не отводила. Вот и случилась беда!

— Какая беда? Что случилось? — сгорала от нетерпения крыса.

— Ах, — смахнула выдра слезу, — старые елки предупреждали, чтобы эта задавака не совала свой длинный нос слишком глубоко, да разве молодые слушают стариков! Эта долговязая тянулась макушкой все ниже и ниже ко дну. Вот и случилась беда, теперь она не может свой нос вытащить на берег. Все расстроилось, все испортилось, и пруд больше не годится для водографии. Бедняга елка останется теперь на зиму с носом подо льдом.

— Какая жалость, — вздохнула куница. — Остальные елки к Рождеству станут рождественскими елками, к ним придут звери, прилетят птицы, чтобы высказать свое почтение. А бедная елочка ничего этого не узнает. Она будет помнить только лето и думать, что туда, под лед, зима так и не пришла.

— И поделом ей! — взорвался кот. — Так испортить мой портрет! Могла погодить лезть носом на дно, тогда бы у меня был мой портрет.

— Да, да, — сказала выдра, и Беляночке показалось, что та еще сильнее заспешила. Выдра велела всем стоявшим в очереди побыстрее разойтись.

И нечаянно наступила на хвост кошке.

— Фу, — вскочила кошка, — всяких жуликов я видала, но у каждого пруда встретишь новых.

— Что вы хотите этим сказать? — немного осмелела выдра, потому что крыса с кротом покинули берег пруда.

— Да, что это вы… — пискнула куница.

— Умный и сам поймет, а кто не поймет, тому и знать не надо, — бросила кошка презрительно.

Приятная для Беляночки передышка закончилась, кошка поспешно зашагала прочь от пруда.

— Зачем же вы так? — ворчала куница, семеня рядом с кошкой. — Мало ли что может случиться с верзилой-елкой! С деревьями и не такое случается.

— Например? — усмехнулась кошка.

— Ну, например, — начала куница более уверенно, не думая отставать от кошки прежде, чем та поверит в рассказ выдры про елку. — Например, и мне, и вам известно, что осины очень робкие и стыдливые. Это издали заметно, и никто не станет пристально смотреть на осину, как смотрят на березу или ель. На робкие деревья так же больно смотреть, как на робких зверей. Осина и имя-то свое получила от того, что ее легко осилить.

— Правда? — удивилась Беляночка.

В детском саду говорили совсем другое. Точнее, об имени осины вообще ничего не говорили. Осина — она и есть осина, как елка — елка.

— Да, да, — решительно закивала головой куница. — К тому же осина такая стыдливая, что ей стыдно, когда опадают листья и деревья оголяются. Ведь летом у лиственных деревьев пышные платья из листьев, а зимой вдруг — голые! Все лето осина дрожит от мысли, какой позор ждет ее зимой. Вы наверняка видели, как грустно и беспомощно трепещут на ветру листья осины.

— Правда, это я точно видела! — воскликнула Беляночка.

— А если листья осины могут дрожать от стыда, то почему елка не может увязнуть носом на дне пруда?

Кошка фыркнула.

Беляночка не поняла, то ли она пыталась сдержать улыбку, то ли раздражение.

— Разумеется, с деревьями могут случаться разные истории, — сказала кошка. — Кстати, история с осиной на этом не кончается. Каштан, как известно, отнюдь не робкий, и ему, конечно, надоело, что осина вечно дрожит. В конце концов каштан и сам стоит зимой совершенно голый и ни капельки этого не стыдится. Даже наоборот, когда осенью листья осыпаются, он с гордостью выставляет свой голый ствол на всеобщее обозрение. Нездоровая стыдливость осины — это всего-навсего бесстыдство! Каштан возмутился таким нахальством, и у него лопнул лист. И лопнул не в одном и не в двух местах, а в нескольких. Так что осина сумела осилить каштан, и теперь у этого почтенного дерева такие рваные листья.

Куница разок-другой пошевелила губами, но ничего не сказала.

— Вот так-то, — важно заявила Беляночка. — Моя кошка знает все-все истории, и даже больше. Все-все-все, про то, как носом зарываются в дно, и про то, как дрожат, и про то, как лопаются.

— Гм, про каштан я действительно ничего не знала, — смущенно произнесла смущенная куница. — Если так, то извините за беспокойство. Никогда бы не подумала, что кто-то может знать все-все истории и даже больше.

— Не кто-то, а именно моя кошка, — вызывающе возразила Беляночка.

— Если я твоя кошка, то, будь добра, неси мой хвост, — велела кошка.

— Как я его понесу? — расстроилась Беляночка, безуспешно пытаясь поймать конец кошкиного хвоста.

Куница с интересом наблюдала за стараниями девочки, ни на шаг не отставая от кошки.

— Не спорю, вы знаете все-все истории и даже больше, спорить некрасиво, особенно, если точно не знаешь, о чем споришь, — наставительно произнесла куница. — Но называть выдру жуликом тоже некрасиво, ведь она добрая и многих порадовала своими водографиями.

Кошка вдруг остановилась, и Беляночке, наконец, удалось ухватить ее за хвост.

— Как вы считаете, мудрейшая куница, а ивовый прут — жулик?

— Кто? — растерялась куница, но быстро взяла себя в руки. — Все зависит от обстоятельств, только от обстоятельств.

— Обстоятельства были вот какие, — торжественно сообщила кошка. — Скрипка без конца где-то забывала свой смычок. И вот в один прекрасный день смычок пропал окончательно. Но ведь скрипка без смычка так же беспомощна, как кастрюля без морковки и капусты. Нигде не найти работы. Только если вы полагаете, мудрейшая куница, что скрипка стала, наподобие выдры, воду из пруда раздавать, то вы глубоко ошибаетесь. Скрипка стойко сносила свою судьбу до той поры, пока барабан не предложил ей поработать барабанной палочкой. Три дня скрипка уныло стучала по барабану! После волнующих мелодий очень трудно отбивать голый ритм. Да и барабан испугался, что от такого битья у него кожа недолго выдержит. И он подарил скрипке новый смычок — ивовый прут. И как же, вы думаете, он себя повел?

— Ну и как? — спросила куница.

— Прут запрыгнул в скрипку, — осуждающе сказала кошка. — Запрыгнул и стал обрастать листьями. Ведь ива, куда ее ни ткни, начинает тут же расти и зеленеть. А скрипка, как известно, весьма возвышенная. Почему бы там и не расти!

— Ну да! — вздохнула куница.

— Не «ну да», а жулик, — фыркнула кошка.

— Никогда не видела, чтобы в скрипках росли ивы, — пришла в восторг Беляночка. — Это, наверно, была ужасно милая ива!

— Если только жулики могут быть милыми, — возразила кошка.

— Пойду расскажу эту историю выдре, — приняла решение куница. — После столь печальной истории ни одна моя родная сестрица куница не сможет больше жульничать и растить листья. Что? То есть водографировать.

— Но прежде, мудрейшая куница, вам придется стать родной сестрицей выдры! — вырвала из рук Беляночки свой хвост кошка. — Самое умное было бы самой отдать свою шкуру выдре. А помочь вам при обмене шкурами наверняка сумеют охотники.

— И выдре большой при… — начала было Беляночка, потому что именно так говорила мама, уходя от всех незнакомых теть.

Только куницы и след простыл.

— Куда она так поспешно исчезла? — испугалась девочка.

— Может, побежала искать охотников, — усмехнулась кошка. — Хорошо хоть, что прощание нам не затянула. Учитывая ученость куниц, мы могли бы пропрощаться добрую сотню минут. А я терпеть не могу болтунов. Я сыта их голосами.