Сказочные повести. Выпуск четвертый

Глава 1

Я нарисовал на небе домик и одно окошко, не очень большое, а дверь не стал рисовать. Зачем рисовать дверь, если я сам находился внутри домика и лежал на кровати. Я лежал на кровати и чего-то ждал. Вдруг окошко тихонечко приоткрылось и в комнату влетела Пушинка. Она покружилась по комнате и опустилась на стул, который стоял рядом с моей кроватью.

— Ты еще спишь? — спросила Пушинка.

— Нет.

— Спишь, спишь. Как тебя зовут?

— Леша.

— Эх ты, соня Леша, — засмеялась Пушинка.

И смех ее был такой пушистый, что я даже никогда такого не слышал. Я сел на кровати, чтобы показать — нисколько я не сплю.

Может быть, я вообще никогда не сплю. Может, есть у меня вороной конь и темной ночью я скачу по темному городу. И только утром возвращаюсь в домик. Вот и сейчас я вернулся в свой нарисованный домик, лег на кровать, немножко закрыл глаза, а немножко открыл, даже теперь совсем открыл глаза.

— Ну, и где твой конь? — спросила Пушинка.

— Кони скачут и он ускакал.

— Все ты придумал, — сказала Пушинка. — А теперь быстро вставай и накорми меня завтраком. Я очень хочу есть.

Что мне оставалось делать? Нельзя же обижать гостью. Я пошел на кухню и принялся готовить завтрак. Приготовил яичницу «бедных рыцарей» и все поставил перед Пушинкой на стол.

— А где молоко? — спросила Пушинка.

— Нету. Молоко белое, как же я его нарисую?

— Достань немедленно, — потребовала Пушинка.

Мне пришлось объяснять ей, что коровы давно уже пошли пастись на луг и надо дождаться вечера, когда их пригонят домой.

— Нарисуй корову, — приказала Пушинка.

Я взял карандаш и стал рисовать. Я очень старался и когда показал Пушинке то, что у меня получилось, она презрительно сказала:

— Это не корова, а Козяка-бозяка. Пускай она тоже уходит пастись на луг и пускай подальше уходит.

Как мне ни жалко, но мне пришлось расстаться с Козякой-бозякой.

— Молоко, молоко, — требовала Пушинка. — Хочу молока.

В конце концов она вскочила и стала летать по комнате. И со всех сторон, как из динамиков, летели на меня ее требовательные слова:

— Молоко, хочу утром пить молоко!

— Пожалуйста, — вдруг услышали мы.

Из щели комнаты, где у меня не сошлись линии рисунка, вылез Мыш с чайником. Он посмотрел на нас ясными голубыми глазами и опять повторил:

— Пожалуйста, пейте молоко. Тут целый чайник.

Мыш налил в чашку молока, а Пушинка опять капризно сказала:

— Нарисуй, Леша, на чашке голубые цветочки. А то чашка белая, молоко белое, и я могу ничего не увидеть.

Пушинка позавтракала и потребовала, чтобы я нарисовал ей магнитофон, потому что она, оказывается, хочет слушать теперь музыку.

Мне это было не очень трудно, потому что магнитофон похож просто на ящик. Но самое неприятное, что Пушинка заставила меня танцевать, а голубоглазого Мыша с чайником — хлопать в такт крышкой.

Мыш с чайником все время повторял, что он торопится обратно в щель, что он очень взрослый Мыш, что у него остались в норке дети, что им пора в школу.

А Пушинка ничего и никогда не хотела слушать. Наконец, она сказала:

— Нарисуй, Леша, дверь, я хочу пойти гулять. Даже не только гулять, а я хочу поехать в тот город, которого нет на свете, и подружиться в том городе с таким зверем, которого никто никогда не видел и не знает, как зовут.

Ну что мне оставалось делать? Я нарисовал дверь.

Глава 2

Дверь открылась, и мы вышли на дорогу. О, это было совсем не просто. Надо было рисовать дорогу, а вдоль дороги — деревья с апельсинами, грушами, бананами и даже с арбузами. Но и это было не самым трудным. Пушинка никак не хотела, чтобы я шел впереди нее. Мы должны были идти так: впереди Пушинка, сзади я со своими цветными карандашами, а за нами — Мыш с чайником.

— Извините, — кричал Мыш, — у меня в доме остались дети. Кто их накормит? Кто их напоит молоком?

— Дети-мышата, — наставительно сказала Пушинка, — сами должны добывать себе пищу.

И повернулась ко мне:

— Леша, нарисуй солнышко, мне чего-то холодно.

Я не спорил и быстро нарисовал солнышко и множество желтых горячих лучей, а уже через пять минут Пушинка сказала:

— Ой-ой, мне жарко! Нарисуй что-нибудь, чтоб не было жарко.

И тут началась ужасная кутерьма. Туча закрыла Солнышко, из Тучи пошел дождик. Над Пушинкой раскрылся кружевной зонтик. Я надел Пушинке резиновые сапожки, а она топнула ногой в резиновых сапожках так, что в луже вода разлетелась в разные стороны.

— Прекрати дождик. Немедленно нарисуй солнышко, звезды и луну.

— Но так не бывает, — попробовал возразить я.

— Как хочу, так и будет.

Конечно, вы понимаете, что так и было. Долго ли, коротко, но впереди мне пришлось нарисовать дворец со множеством башенок.

— Вот тут мы отдохнем, — подумал я.

Глава 3

И напрасно. Впрочем, немножко мы отдохнули. Самую, самую малость. Пушинка закрывала свои пушистые глаза на какую-то минутку, а потом открывала и требовала:

— Леша, иди на кухню и приготовь завтрак, обед и ужин. И почему на тебе нет передника и белого чепца на голове?

— Ну, я же не девчонка, — попробовал возразить я.

— Ты будешь, как я захочу.

Целый день я вместе с Мышом провел на кухне. Я готовил, а вернее, рисовал разные, самые удивительные, самые вкусно-непонятные кушанья. Потом мне надо было скорее бежать рисовать стол, стулья. Потом рисовать множество комнат, ведь это все-таки был дворец. В главной комнате дворца — зале — был камин и горел огонь. Пушинка села за стол, а мы с Мышом бегали и на кухню, и в зал и приносили кушанья. Их было, может быть, сто пятьдесят, а может быть, больше. От всего Пушинка отщипывала маленький-маленький кусочек. Я уже говорил, что Мыш мне помогал. Но ему было еще труднее моего. Он не хотел выпускать из лапки и чайник. Когда Пушинка позавтракала, пообедала и поужинала сразу, она вздохнула и объявила:

— Теперь я хочу смеяться. Леша, нарисуй целую комнату смеха.

Это я сделал с удовольствием. В комнате были зеркала разной формы — выгнутые и вогнутые — и мы в них отражались, будто нас стало множество.

— Какие у тебя уши, Леша… А нос…. Ха-ха, — смеялась Пушинка.

— И ты не один. Тут сто Леш. И сто пузатых Мышей с худенькими чайниками. Ха-ха, и сколько Пушинок, — раздавался ее пушистый смех. Потом она тихо сказала:

— Пора, чтобы дворец захватили разбойники. Надеюсь, это будут самые кровожадные разбойники на свете.

Вдруг в дверь дворца сильно застучали. Мыш пошел открывать, и вскоре он появился с мальчиком в синей матроске.

— Разве ты его рисовал? — спросила Пушинка.

— Я — Миша Малинин, — сказал мальчик, — никто меня не рисовал. Просто я увидел дворец и пришел. Лично я очень люблю дворцы.

Без приглашения он подошел к нарисованному мною креслу возле камина и преспокойно в него плюхнулся.

Глава 4

Ночь все темнела. Испуганная Луна не только зашла к себе в дом, но еще спряталась в глубоком подвале. Солнце закрылось черным-черным одеялом. Звезды щелкнули выключателями и погасли. Такой темноты еще никогда не было на земле.

— Карр, — сказала Ворона, обращаясь ко всему вороньему царству. — Наконец, наступила наша Воронья Ночь.

А старый Ворон добавил:

— И воронья ночь, и воровская.

И поэтому совсем неожиданно и очень ярко на лесной поляне загорелся костер. Вокруг него сидели такие кровожадные разбойники, которых свет еще не видывал. Они были ужасно зубастые, зубастый рот у них был не только спереди, но и сзади. Спереди у них было два глаза, а сзади, правда, только один. Зато всюду за поясом у них были заткнуты пистолеты и ножи: и спереди, и сзади, и с боков. Карманы их штанов были оттопырены от огромного количества пуль.

— Разбойники! — сказал Главный разбойник, а попросту Атаман. — Сегодня ночью мы захватим заколдованный дворец.

— Подумаешь, захватить дворец! — сказал один из разбойников. — В нем только маленькая Пушинка, двое мальчишек да Мыш с чайником.

— Закрой рот, Косой, спереди и сзади! — грозно сказал Атаман. — Я же предупреждал: этот дворец заколдованный. — И он развернул карту переходов и залов дворца. Разбойники склонились над картой. Три раза прокаркал Ворон.

— Три часа, — сказал Атаман. — Самое глухое время, и нам пора.

А во дворце мы легли спать, и так как я очень устал, то сразу же заснул. Во сне мне приснилось, что я иду по зелено-серебристому лугу. Потом как-то незаметно для себя я превращаюсь в бабочку с разноцветными крыльями. Этот сон мне снится давно, даже во сне я чувствую запах цветов, слышу, как на перекатах шумит река, и легко порхаю от цветка к цветку. Вдруг что-то темное скользнуло по лугу, будто злая птица с кривым носом зависла над ним.

— Тень! — я открыл глаза и увидел, что стекло в моей комнате разбилось и появилось усатое лицо Атама на разбойников.

— Миша! — позвал я. — Пришли разбойники.

— Я сплю, — откликнулся он.

— Миша Малинин, — опять позвал я. — Уже окно разбито.

— Я крепко, крепко сплю, — ответил он.

Глава 5

Я вбежал в соседнюю комнату. Это была дворцовая спальня. На огромной кровати, положив голову на три подушки, под двумя красно-синими пуховыми одеялами спала Пушинка.

— Проснись, — прошептал я. — Ты хотела разбойников, и они пришли.

— Ничего я не хотела. Ночью надо спать.

В соседних комнатах уже слышался грохот бьющихся стекол в окнах. И тогда я вспомнил зеркальную комнату. Я открыл дверь комнаты смеха и позвал:

— Если вы настоящие разбойники, то заходите в эту комнату, и мы сразимся. Но, может, вы боитесь?

Разбойничий Атаман просто зарычал от обиды и злости. А я быстро нарисовал меч и пуленепробиваемый щит. Вооружившись, я хотел бежать вслед за разбойниками, как вдруг услышал:

— Леша, я с тобой.

Внизу я увидел Мыша с чайником.

— Чем же ты станешь сражаться?

Мыш поднял крышку:

— Вот этим.

Мне некогда было спорить. Зеркальная комната дрожала от смеха разбойников. Когда мы вбежали, разбойники показывали друг на друга, хохотали. И вдруг увидели в зеркалах множество мальчиков и мышей. Атаман зарычал:

— Начинаем сражение.

— Да, начинаем, — откликнулся я.

Мыш загремел крышкой чайника.

Атаман зарычал:

— Смерть мышам и мальчишкам!

Разбойники пошли в атаку. Атаман выхватил пистолет и выстрелил. Пуля попала в щит и рикошетом ударила в зеркало. Осколки посыпались на пол. Я размахнулся и срезал у Атамана один ус.

Разбойники палили из пистолетов, размахивали кинжалами, попадали в зеркала. Стоял страшный грохот. Я размахнулся еще — и срезал у Атамана второй ус. Атаман увидел себя безусым в зеркале и заорал:

— Мы пропали! Спасайтесь, кто может.

Атаман схватился за свое безусое лицо и завыл, и заплакал, как последний плакса. Разбойники кинулись вон из комнаты и вообще из заколдованного дворца. Наверное, надолго они его запомнят.

Глава 6

На полу еще оставался безусый Атаман.

— Надо ему помочь, — сказал Мыш. Он сунул носик чайника в рот Атаману.

Когда разбойник приподнялся и понял, что Мыш поил его молоком, Атаман завыл:

— О, мама, зачем на моем страшном пути еще такой ужас, как молоко!

И он убежал вслед за своими товарищами.

Я не мог заснуть до утра. Мыш тоже не спал. Когда проснулась Пушинка, ее звонкий голос наполнил комнаты дворца.

— Хочу молока, — прозвучал ее требовательный утренний голос.

— Сейчас я позову Мыша, — отозвался Миша Малинин.

И он начал рассказывать про сражение с разбойниками.

«Значит, он не спал, — подумал я, — а только подглядывал».

Миша схватил мой меч и показал, как он отрубил усы у Атамана разбойников: — раз, раз…

— Какой ты храбрый, Миша Малинин. А что делали Леша и Мыш?

— Спали.

— Вот как? А я не спала. И все видела.

Миша стал красный, как ягода малина.

Мыш загремел крышкой чайника, чтобы мы не глядели на Мишу Малинина.

— Где же мое молоко? И чтоб не из носика, как Атаману, а из красивой чашечки, — крикнула Пушинка.

Я взял меч, выбежал из дворца, срезал колечко у березы, сделал ковшик. А меч выбросил… И без меча я могу победить всех разбойников. Мыш налил в ковшик молока. И мы преподнесли Пушинке ее утреннее молоко, пахнущее деревом и летом.

— Хочу ледяную горку, — сказала Пушинка.

— Как? Летом? — удивился я.

— Да, нарисуй, и мы будем с нее скатываться.

Что мне оставалось делать — я нарисовал. А потом она потребовала совсем несуразное: чтоб поезд ездил по морю, а пароход летал по небу — и все это делал я, своей рукой.

— Пойми, так не бывает, — сказал я. — У меня и карандаши кончаются.

— Вот как: ты пожалел для меня свои карандаши?! Тогда я улетаю от вас на луг, к моим сестрам.

И она чуть подпрыгнула и полетела.

Глава 7

— Что ты наделал? — сказал Миша Малинин. — Она может совсем улететь.

Пушинка поднималась все выше и выше.

— Бежим за ней! — крикнул я.

Ветер гнал Пушинку. Мы бежали, но вскоре потеряли ее из виду. Грустный, я сел на пень. Миша Малинин сказал:

— Мне не так нравилась Пушинка — очень капризная. Ну что, я пойду.

— И мне пора, — сказал Мыш. — Мои дети остались без молока.

— Прощайте, — сказал я.

— Я тебе погремлю крышкой чайника, — сказал Мыш.

Я слышал, как Мыш стучал крышкой чайника. Скоро и этот стук я перестал слышать. Сначала он был тише, тише, потом совсем не слышен. Я поднялся и пошел. Не знаю, сколько я шел, — целый год, а, может, минут пять-десять. Я вышел на золотистый луг, весь заросший одуванчиками. Я сразу увидел, как в голубом небе закружилась Пушинка.

— Ты та, которая ночевала в заколдованном дворце? — спросил я.

— Нет, я ночевала здесь, а теперь улетаю.

— А где моя Пушинка?

— Спроси у них.

Я посмотрел в тот момент, когда ветер уносил в небо сто, тысячу пушинок.

— Грустно без нее, — услышал я.

Внизу стоял голубоглазый Мыш с чайником.

— Что ж ты не пошел к своим детям?

— Мама их накормит. Я не хочу тебя оставлять одного.

— Не знаю, что делать, — вздохнул я.

— Как? Она просила нарисовать город, которого нет на свете, — напомнил Мыш.

— Да! Да! Верно, — обрадовался я. — Как же я забыл.

И прямо на небе стал рисовать перевернутый город… Вдруг кто-то замяукал или загавкал. Рядом стоял нарисованный мной раньше зверь Козяка-бозяка.

— Вот и зверь, — сказал Мыш.

— Но она не захотела с ним дружить.

— Кто знает, что теперь будет, ведь она капризная.

— Да, капризная. Но она была моя Пушинка. Помнишь, Мыш, как она радовалась, как пушисто смеялась?

Стало быстро темнеть. Над моим нарисованным городом поднялась круглая Луна.

И я подумал, что моя Пушинка могла улететь на Луну, если ей так захочется.