Складни

Для чего, когда сны изменили,

Так полны обольщений слова?

Для чего на забытой могиле

Зеленей и шумнее трава?

Для чего эти лунные выси,

Если сад мой и темен и нем?..

Завитки ее кос развилися,

Я дыханье их слышу…зачем?

Я полюбил безумный твой порыв,

Но быть тобой и мной нельзя же сразу,

И, вещих снов иероглифы раскрыв,

Узорную пишу я четко фразу.

Фигурно там отобразился страх,

И как тоска бумагу сердца мяла,

Но по строкам, как призрак на пирах,

Тень движется так деланно и вяло.

Твои мечты — менады по ночам,

И лунный вихрь в сверкании размаха

Им волны кос взметает по плечам.

Мой лучший сон — за тканью Андромаха.

На голове ее эшафодаж,

И тот прикрыт кокетливо платочком,

Зато нигде мой строгий карандаш

Не уступал своих созвучий точкам.

Ты весь — огонь. И за костром ты чист.

Испепелишь, но не оставишь пятен,

И бог ты там, где я лишь моралист,

Ненужный гость, неловок и невнятен.

Пройдут года… Быть может, месяца…

Иль даже дни, и мы сойдем с дороги:

Ты — в лепестках душистого венца,

Я просто так, задвинутый на дроги.

Наперекор завистливой судьбе

И нищете убого-слабодушной,

Ты памятник оставишь по себе,

Незыблемый, хоть сладостно-воздушный…

Моей мечты бесследно минет день…

Как знать? А вдруг с душой, подвижней моря,

Другой поэт ее полюбит тень

В нетронуто-торжественном уборе…

Полюбит, и узнает, и поймет,

И, увидав, что тень проснулась, дышит,

Благословит немой ее полет

Среди людей, которые не слышат…

Пусть только бы в круженьи бытия

Не вышло так, что этот дух влюбленный,

Мой брат и маг не оказался я

В ничтожестве слегка лишь подновленный.

Под яблонькой, под вишнею

Всю ночь горят огни,

Бывало, выпьешь лишнее,

А только ни-ни-ни.

. . . .

Под яблонькой кудрявою

Прощались мы с тобой,

С японскою державою

Предполагался бой.

С тех пор семь лет я плаваю,

На шапке «Громобой»,

А вы остались павою,

И хвост у вас трубой…

. . . .

Как получу, мол пенцию,

В Артуре стану бой,

Не то, так в резиденцию

Закатимся с тобой…

. . . .

Зачем скосили с травушкой

Цветочек голубой?

А ты с худою славушкой

Ушедши за гульбой?

. . . .

Ой, яблонька, ой, грушенька,

Ой, сахарный миндаль,

Пропала наша душенька,

Да вышла нам медаль!

. . . .

На яблоне, на вишенке

Нет гусени числа…

Ты стала хуже нищенки

И вскоре померла.

Поела вместе с листвием

Та гусень белый цвет…

. . . .

Хоть нам и все единственно,

Конца японцу нет.

. . . .

Ой, реченька желты пески,

Куплись в тебе другой…

А мы уж, значит, к выписке…

С простреленной ногой…

. . . .

Под яблонькой, под вишнею

Сиди да волком вой…

И рад бы выпить лишнее,

Да лих карман с дырой.

Тоска глядеть, как сходит глянец с благ,

И знать, что все ж вконец не опротивят,

Но горе тем, кто слышит, как в словах

Заигранные клавиши фальшивят.

Нет, мне не жаль цветка, когда его сорвали,

Чтоб он завял в моем сверкающем бокале.

Сыпучей черноты меж розовых червей,

Откуда вырван он, — что может быть мертвей?

И нежных глаз моих миражною мечтою

Неужто я пятна багрового не стою,

Пятна, горящего в пустыне голубой.

Чтоб каждый чувствовал себя одним собой?

Увы, и та мечта, которая соткала

Томление цветка с сверканием бокала,

Погибнет вместе с ним, припав к его стеблю,

Уж я забыл ее, — другую я люблю…

Кому-то новое готовлю я страданье,

Когда не все мечты лишь скука выжиданья.

Динь-динь-динь,

Дини-дини…

Дидо Ладо,

Дидо Ладо,

Лиду диду ладили,

Дида Лиде ладили,

Ладили, не сладили,

Лиду надосадили.

День делали,

Да день не делали,

Дела не доделали,

Головы-то целы ли?

Ляду дида надо ли

Диду баню задали.

Динь-динь-динь, дини-динь…

Колоколы-балаболы,

Колоколы-балаболы,

Накололи, намололи,

Дале боле, дале бале…

Накололи, намололи,

Колоколы-балаболы.

Лопотуньи налетали,

Болмоталы навязали,

Лопотали-хлопотали,

Лопотали, болмотали,

Лопоталы поломали.

Динь!

Ты бы, дид, не зеньками,

Ты бы, диду, деньгами…

Деньгами, деньгами…

Долго ли, не долго ли,

Лиде шубу завели…

Холили — не холили,

Волили — неволили,

Мало ль пили, боле лили.

Дида Ладу золотили.

Дяди ли, не дяди ли,

Ладили — наладили…

Ой, пила, пила, пила,

Диду пива не дала:

Диду Лиду надобе,

Ляду дида надобе,

Ой, динь, динь, динь-дини, дини, дини-динь,

Деньги дида милые,

А усы-то сивые…

Динь!

День.

Дан вам день…

Долго ли вы там?

Мало было вам?

Вам?

Дам

По губам.

По головам

Дам.

Буби-буби-бубенцы ли,

Мы ли ныли, вы ли ныли,

Бубенцы ли, бубенцы ли…

День, дома бы день,

День один…

Колоколы-балаболы,

Мало лили, боле пили,

Балаболы потупили…

Бубенцы-бубенчики,

Малые младенчики,

Болмоталы вынимали,

Лопоталы выдавали,

Лопотали, лопотали…

Динь…

Колоколы-балаболы…

Колоколы-балаболы…

Мечту моей тоскующей любви

Твои глаза с моими делят немо…

О белая, о нежная, живи!

Тебя сорвать мне страшно, хризантема.

Но я хочу, чтоб ты была одна,

Чтоб тень твоя с другою не сливалась

И чтоб одна тобою любовалась

В немую ночь холодная луна…

Кэк-уок на цимбалах

Кэк-уок на цимбалах

Молоточков лапки цепки,

Да гвоздочков шапки крепки,

Что не раз их,

Пустоплясых,

Там позастревало.

Молоточки топотали,

Мимо точки попадали,

Что ни мах;

На струнах

Как и не бывало.

Пали звоны топотом, топотом,

Стали звоны ропотом, ропотом,

То сзываясь,

То срываясь,

То дробя кристалл.

В струнах, полных холода, холода,

Пели волны молодо, молодо,

И буруном

Гул по струнам

Следом пролетал.

С звуками кэк-уока,

Ожидая мокка,

Во мгновенье ока

Что мы не съедим…

И Махмет-Мамаям,

Ни зимой, ни маем

Нами не внимаем,

Он необходим.

Молоточков цепки лапки,

Да гвоздочков крепки шапки,

Что не раз их,

Пустоплясых,

Там позастревало.

Молоточки налетают,

Мало в точки попадают,

Мах да мах,

Жизни… ах,

Как и не бывало.

Пусть травы сменятся над капищем волненья

И восковой в гробу забудется рука,

Мне кажется, меж вас одно недоуменье

Все будет жить мое, одна моя Тоска…

Нет, не о тех, увы! кому столь недостойно,

Ревниво, бережно и страстно был я мил…

О, сила любящих и в муке так спокойна,

У женской нежности завидно много сил.

Да и при чем бы здесь недоуменья были

Любовь ведь светлая, она кристалл, эфир…

Моя ж безлюбая — дрожит, как лошадь в мыле!

Ей — пир отравленный, мошеннический пир!

В венке из тронутых, из вянущих азалий

Собралась петь она… Не смолк и первый стих,

Как маленьких детей у ней перевязали,

Сломали руки им и ослепили их.

Она бесполая, у ней для всех улыбки,

Она притворщица, у ней порочный вкус,

Качает целый день она пустые зыбки,

И образок в углу — сладчайший Иисус…

Я выдумал ее — и все ж она виденье,

Я не люблю ее — и мне она близка,

Недоумелая, мое недоуменье,

Всегда веселая, она моя тоска.

Захлопоталась девочка

В зеленом кушаке,

Два желтые обсевочка

Сажая на песке.

Не держатся и на — поди:

Песок ли им не рад?..

А солнце уж на западе

И золотится сад.

За ручкой ручку белую

Малютка отряхнет:

«Чуть ямочку проделаю,

Ее и заметет…

Противные, упрямые!»

— Молчи, малютка дочь,

Коль неприятны ямы им,

Мы стебельки им прочь.

Вот видишь ли: все к лучшему

Дитя, развеселись,

По холмику зыбучему

Две звездочки зажглись

Мохнатые, шафранные

Звездинки из цветов…

Ну вот, моя желанная,

И садик твой готов.

Отпрыгаются ноженьки,

Весь высыплется смех,

А ночь придет — у боженьки

Постельки есть для всех…

Заснешь ты, ангел-девочка,

В пуху, на локотке…

А желтых два обсевочка

Распластаны в песке.

Печален из меди

Наш символ венчальный,

У нас и комедий

Финалы печальны…

Веселых соседей

У нас инфернальны

Косматые шубы…

И только… банальны

Косматых медведей

От трепетных снедей

Кровавые губы.

Заглох и замер сад. На сердце все мутней

От живости обид и горечи ошибок…

А ты что сберегла от голубых огней,

И золотистых кос, и розовых улыбок?

Под своды душные за тенью входит тень,

И неизбежней все толпа их нарастает

Чу… ветер прошумел — и белая сирень

Над головой твоей, качаясь, облетает.

. . . . . .

Пусть завтра не сойду я с тинистого дна

Дождя осеннего тоскливей и туманней,

Сегодня грудь моя желания полна,

Как туча, полная и грома и сверканий.

Но малодушием не заслоняй порыв,

И в этот странный час сольешься ты с поэтом;

Глубины жаркие словам его открыв,

Ты миру явишь их пророческим рассветом.

Просвет зелено-золотистый

С кусочком голубых небес

Весь полный утра, весь душистый,

Мой сад — с подушки — точно лес.

И ароматы… и движенье,

И шум, и блеск, и красота

Зеленый бал — воображенья

Едва рожденная мечта…

Я и не знал, что нынче снова

Там, за окном, веселый пир.

Ну, солнце, угощай больного,

Как напоило целый мир.

За ветхой сторою мы рано затаились,

И полночь нас мечтой немножко подразнила,

Но утру мы глазами повинились,

И утро хмурое простило…

А небо дымное так низко нависало,

Все мельче сеял дождь, но глуше и туманней,

И чья-то бледная рука уже писала

Святую ложь воспоминаний.

Все, все с собой возьмем. Гляди, как стали четки

И путь меж елями, бегущий и тоскливый,

И глянцевитый верх манящей нас пролетки,

И финн измокший, терпеливый.

Но ты, о жаркий луч! Ты опоздал. Ошибкой

Ты заглянул сюда, — иным златися людям!

Лишь сумрачным словам отныне мы улыбкой

Одною улыбаться будем!

Зябко пушились листы,

Сад так тоскливо шумел.

— Если б любить я умел

Так же свободно, как ты.

Луч его чащу пробил…

— Солнце, люблю ль я тебя?

Если б тебя я любил

И не томился любя.

Тускло ль в зеленой крови

Пламень желанья зажжен,

Только раздумье и сон

Сердцу отрадней любви.

Что ни день, теплей и краше

Осенен простор эфирный

Осушенной солнцем чашей:

То лазурной, то сапфирной.

Синью нежною, как пламя,

Горды солнцевы палаты,

И ревниво клочья ваты

Льнут к сапфирам облаками.

Но возьми их, солнце, — душных,

Роскошь камней все банальней,

Я хочу высот воздушных,

Но прохладней и кристальней.

Или лучше тучи сизой,

Чутко-зыбкой, точно волны,

Сумнолицей, темноризой,

Слез, как сердце, тяжко полной.

В ароматном краю в этот день голубой

Песня близко: и дразнят, и вьется;

Но я там не спою, что мне шепчет прибой,

Что вокруг и цветет, и смеется.

Я не трону весны — я цветы берегу,

Мотылькам сберегаю их пыль я,

Миг покоя волны на морском берегу

И ладьям их далекие крылья.

А еще потому, что в сияньи сильней

И люблю я сильнее в разлуке

Полусвет-полутьму наших северных дней,

Недосказанность песни и муки…

Вихри мутного ненастья

Тайну белую хранят…

Колокольчики запястья

То умолкнут, то звенят.

Ужас краденого счастья

Губ холодных мед и яд

Жадно пью я, весь объят

Лихорадкой сладострастья.

Этот сон, седая мгла,

Ты одна создать могла,

Снега скрип, мельканье тени,

На стекле узор курений,

И созвучье из тепла

Губ, и меха, и сиреней.

Пока в тоске растущего испуга

Томиться нам, живя, еще дано,

Но уж сердцам обманывать друг друга

И лгать себе, хладея, суждено;

Пока прильнув сквозь мерзлое окно,

Нас сторожит ночами тень недуга,

И лишь концы мучительного круга

Не сведены в последнее звено,

Хочу ль понять, тоскою пожираем,

Тот мир, тот миг с его миражным раем…

Уж мига нет — лишь мертвый брезжит свет…

А сад заглох… и дверь туда забита…

И снег идет… и черный силуэт

Захолодел на зеркале гранита.