Сколько весит твоя жизнь

2

Всё было не так. Неправильно. Нечестно.

Она кричала, а её не хотели слушать. Она плакала — ей говорили: «Заткнись».

Мигель тоже не понял. Она уже была к этому почти готова. Он кричал, что она всё выдумывает, потому что насилуют только одетых как шлюхи дешёвок, а не приличных женщин, едущих на работу. И если с ней это случилось, значит, она вела себя как блядь, опозорила его перед людьми. И вообще её проблемы — фигня, подумаешь, выебали, женщина рождена для того, чтобы её ебали, а вот ему что делать? Он работу не может найти, понимает ли она, насколько серьёзна его беда? Что они будут завтра есть, тем более сейчас, когда она по собственной дурости потеряла работу?

Мир вокруг сошёл с ума. Диана хотела просто лечь, накрыться одеялом с головой и не дышать, и чтобы ни один звук не проникал снаружи. Но и этого ей не давали сделать. Надо было стирать платье, готовить еду из тех жалких остатков продуктов, которые она сможет найти в холодильнике, и думать, что делать дальше.

Нельзя было даже отмыться как следует: денег мало, воду надо экономить. А Диане хотелось стоять под душем пару часов, и чтобы горячая вода — немыслимая драгоценность — текла, текла, смывая с неё всё то, что, если его не смыть поскорее, въестся в кожу навсегда.

Она не могла.

Вечером Диана оделась и пошла на автобусную остановку. Когда автобус остановился и открыл двери, она зашла на заднюю площадку, чтобы водитель, не дай Бог, не увидел её, а она не увидела его и снова не расплакалась. Автобус ехал, дребезжа, а Диана беззвучно молилась Святой Марии Гваделупской. Просила защитить её, сделать так, чтобы ей простили вчерашний прогул и разрешили остаться.

Почему-то Диане казалось, что там, на далёких небесах, Святая Мария плачет.

Она была единственной, кто не оставлял их, женщин, никогда. Она не всегда могла помочь — ведь, в конце концов, тоже была всего лишь женщиной. Но её слёзы были с ними всегда. И если она могла, то заступалась за них перед своим Сыном.

Так вышло и сейчас. Старшая смены выслушала сбивчивые пояснения Дианы, покачала головой и сказала, что должна поговорить с начальством. Какое-то время Диана ждала под ослепительно белой дверью кабинета, а потом её попросили зайти. Участливый белый в до хруста накрахмаленной рубашке покивал головой, заверил её, что всё понимает и не может оставить её без работы в такой тяжёлой ситуации.

— Конечно, я помогу вам, — с сердечной теплотой в голосе сказал он. — С вами стряслась такая беда. К сожалению, многие женщины проходят через это, и каждый из нас должен делать всё от него зависящее, чтобы облегчить их ужасное положение. Не переживайте и приступайте к работе. И вот что: давайте я переведу вас на дневную смену. Так безопаснее.

Диана благодарила, стараясь не плакать. Место на дневной смене доставалось только самым лучшим, она и мечтать не могла о такой удаче. Да, чуть меньше денег, но всё равно это удача, пусть меньше, пусть, зато можно будет ездить на работу по утрам. Выходя из кабинета, она шептала: «Спасибо, спасибо, Святая Мария». Ведь это она помогла, больше некому.

Одна беда: теперь надо было отработать две смены подряд. Но работы Диана не боялась. Она боялась мужчин.

Товарки встретили её радостно. Все, конечно, знали, что вчера она не пришла, и думали, что больше не увидят её. До начала смены Диана успела вволю наплакаться и наобниматься. О переводе на дневную смену говорить не стала: пусть лучше сочувствуют, чем ненавидят. Они, конечно, узнают, но это будет потом. Сейчас ей нужна поддержка.

Слёз было много. У Арабеллы пропала сестра — Диана помнила её: совсем молодая, недавно замуж вышла. Нашли старшую дочь Мануэлы, искали больше недели. Мануэла говорила мало и совсем не плакала. Прямая, как палка, с сухими пустыми глазами, она гладила Диану по спине и тихо шептала: «Ты выжила, дурочка, ты выжила, помни об этом». У Ортенсии убили мужа, но она стеснялась много говорить о такой ерунде. Подумаешь, он всё равно без работы сидел.

Так странно. Здесь ерундой было убийство мужчины. Там, в мире мужчин, за пределами фабрики, в ерунду превращалось то, что её изнасиловали трое обмудков.

Диана работала и думала о том, как ей жить дальше. Как заставить себя не шарахаться от мужчин на улице. Как спать с Мигелем — а он ведь захочет. Как ездить на автобусе на работу. А если это повторится? Хотя нет, тогда её точно убьют, не страшно.

Мысль оказалась такой непривычной, что Диана даже остановилась. Не страшно? Если убьют, это не страшно? До чего же она докатилась? Что с ней сделали эти трое?

Вдруг Диана вспомнила, что у неё всё ещё есть пистолет. Переодеваясь, она машинально переложила его в карман, он и сейчас был с ней. Такой бессмысленный, просто кусок железа, но… Она ведь может постараться убить себя сама, если её снова выберут. Да, это мысль, отличная мысль! Если умирать не страшно, убить себя не составит проблемы. Точно, так она и сделает. Отлично, одно решение найдено. Может, и другие найдутся.

Диана повеселела, работа пошла быстрее. Руки, привычные к швейной машинке, почти не дрожали, она чувствовала себя увереннее: не той трясущейся медузой, которой была ещё пару часов назад. Это было невероятно приятно, самое большое удовольствие в её жизни: не чувствовать себя пустым местом.

К утру она почти не устала. Во время пересменки заставила себя сходить в столовую и потратить немного денег на завтрак. Это, конечно, расточительно, но шестнадцать часов без еды она не выдержит, а работать плохо нельзя. Ей сделали подарок, и она не имеет права упустить шанс и снова оказаться на ночной смене.

Старшая дневной смены оказалась Диане совершенно незнакома, но приняла её хорошо. Посочувствовала, погладила по голове и велела сразу говорить, если кто-то из немногочисленных мужчин на фабрике посмеет к ней приставать. Девушки, работающие рядом, были милыми и компанейскими — в общем, первый день на новом месте прошёл отлично.

В автобусе Диана заснула. Спасибо, Анита, новая приятельница, растолкала, когда ей надо было выходить, а то так и уехала бы в депо. При мысли об этом Диану передёрнуло. Она судорожно нащупала в кармане пистолет и немного успокоилась.

Мигеля ещё не было дома. Диана наскоро приготовила ужин и упала спать: ноги уже совсем не держали. Было на удивление хорошо, спокойно и почти безопасно.

Проснулась она от какого-то резкого звука. Было уже темно, и Диана прислушалась, прежде чем включить свет: Мигель или воры? В кухне приглушённо чертыхнулись, и от сердца отлегло: Мигель. Уронил что-то, наверное. Она зажгла свет, встала с постели, оделась и пошла посмотреть, что там стряслось.

Мигель был слегка пьян, видимо, выпил пива после работы. Уронил он сковородку, по счастью, уже пустую. Хотел вымыть, но координация движений подвела. Теперь он примеривался, чтобы без эксцессов отнести в мойку тарелку.

— Давай я, — сказала Диана.

— О, првет. Я чтот нмного пребрал, — виновато сообщил Мигель.

— Я вижу. Ничего, я сейчас помою посуду. Ты бы, может, шёл спать.

— Ага, ящс.

Диана быстро мыла посуду, а Мигель всё не уходил. Сидел за столом и смотрел на неё, она чувствовала его взгляд спиной. Отчего-то было неуютно.

— Что с рботой твоей?

— Нормально. Меня оставили.

— Хрошо.

Разговор не клеился, а Мигеля явно тянуло пообщаться. Но совершенно не тянуло Диану: как ни крути, он мужчина, а мужчины сейчас были ей неприятны. Девочки говорили, так всегда бывает. Потом пройдёт. Женщина так устроена: всё негодное в ней обязательно проходит.

Диана не успела понять, как Мигель оказался рядом. Обнял её, обжёг горячим дыханием её ухо.

— Хрошо, что всё хрошо. Хо-ро-шо, — старательно произнёс он и положил руки ей на грудь.

Внутри что-то вспыхнуло. Его прикосновение было похожим на удар, хотя он и был нежен — она помнила, Мигель всегда был нежен. За это она и выбрала его в своё время. Но сейчас его прикосновения не просто не нравились Диане — это было омерзительно, недопустимо, невозможно.

— Мигель, перестань, — резко сказала она.

— Ну что знчит перестань, я соскучлся.

— Мигель, пожалуйста, не надо.

Он не ответил, просто потянул узел её пояса. Она, словно бы шутя, брызнула ему в лицо водой, но он не унимался.

— Ну чтты, ты моя жна! Я с работы пршёл, соску…

— Мигель! Я не в настроении, серьёзно.

Он рванул узел сильнее, сжал её в крепких руках строителя, и в животе у Дианы что-то перевернулось. Она вмиг забыла нежного Мигеля — и вспомнила их. Грубые, властные руки, короткие фразы, направленные не к ней, о чём там можно разговаривать с женщиной… Страх, беспомощность, страх, страх.

Но у неё был пистолет. Теперь у неё был пистолет, которым она могла воспользоваться. Диана вытерла руки о платье, которое Мигель уже почти снял, и торопливо полезла в карман.

Сзади в неё ткнулось горячее и твёрдое, и она поняла, что не может вымолвить ни слова. Пистолет был в руке, холодный металл в горячей ладони, и страх переплавлялся во что-то, чему она не знала названия. Во что-то, чего не чувствовала раньше никогда.

Вспомнилась Мануэла, прямая и строгая. Вторая Кончита, которая красила волосы в рыжий цвет и много смеялась. Эсмеральда, она часто давала Диане денег в долг до зарплаты.

Они все стояли и смотрели на неё. На женщину с пистолетом в руке.

Диана с силой отпихнула Мигеля. Он ухватил её крепко, но пьяный нетвёрдо держится на ногах. Мигель покачнулся и, чтобы сберечь равновесие, отпустил её. Она развернулась и увидела его лицо, горящие страстью глаза, налитые тем масляным блеском, который она сейчас так ненавидела. Мигель протянул руки, чтобы снова схватить её, и тогда Диана подняла руки и выстрелила. И ещё. И ещё.

Громкие звуки били по ушам. Страсть на лице Мигеля сменилась бесконечным изумлением, и он наконец грузно осел на пол.

Диана опустила руки. Они тряслись. У её ног лежал труп её мужа, а она… Она ничего не чувствовала. Точнее, не так: она чувствовала радость.

Она смогла. Сумела. Защитила себя от мужчины. Разве женщина способна на такое? А Диана, оказывается, способна.

Она посмотрела на пистолет. Такой… маленький. Но способен натворить так много дел. Диана рассмеялась; смех получился искренним, в последний раз она так смеялась лет в десять. Теперь она может. Теперь она сильная.

Тело надо хорошенько спрятать, и бояться нечего. Его ни за что не найдут, а если и найдут — мало ли мужчин убивают в Сьюдад-Хуаресе каждый день? Он шёл с работы, выпил, мало ли, зацепил кого-то неуместной шуткой… Да, конечно. Наверняка так и было, решат полицейские. Если вообще найдут его.

Диана завернула тело в старый ковёр, прорвавшийся в трёх местах. Давно пора его выкинуть, но Мигель всё ленился, а ей было некогда. Вряд ли кто-то вспомнит, что давным-давно этот ковёр лежал на полу их спальни. Многие ли бывали в их спальне? Осталось дождаться ночи и отнести труп подальше. Диана сильная, она сможет. Теперь она сильная.

Ночью ей снились мёртвые женщины. Она заходила в дома, в один за другим, просто шла по улицам, когда одна улица заканчивалась — сворачивала на другую, стучалась в каждый дом. Где-то был забор, где-то нет, и она подходила вплотную к двери. Иногда звонила в звонок — если он был, иногда стучала кулаком, заодно подавая голос, чтобы хозяева знали: это пришла всего лишь женщина, а не десяток мачо с автоматами. Ей с опаской открывали, а она задавала один и тот же вопрос:

— Все ли ваши женщины дома?

И всегда, всегда ей отвечали:

— Все, которые живы.

Она знала, даже во сне, что это неправда, что даже в Сьюдад-Хуаресе не в каждом доме помнят убитую мать, сестру, жену, дочь. Но ей снилось, как она заходит в каждый дом в городе, начав с совсем незнакомых улиц, и задаёт этот вопрос, и в каждом доме ей рассказывают, как умерла та из женщин, которая больше не вернётся к семье.

— Её изнасиловали и убили на Пустынном шоссе, тело нашли, когда оно ещё не разложилось…

— Она пропала много лет назад, вышла за молоком и не вернулась…

— Ей было пять, богатый турист поманил её, пообещал угостить, изнасиловал и убил…

— Она повесилась. Никто не знает почему…

— Её спьяну зарубил топором муж, мой отец…

— Она отстала от школьной экскурсии, что с ней стало, никто не знает, её тело нашли разрубленным на куски…

Сначала Диана плакала. Потом просто выслушивала очередную историю, кивала и уходила, чтобы тут же постучаться в следующий дом. Нескончаемая череда одноэтажных домиков, выкрашенных в разные цвета.

— Все ли ваши женщины дома?

— Все, которые живы.

Проснувшись на мокрой подушке, Диана твёрдо знала, что делать.

Мёртвый Мигель гнил в большом мусорном баке возле магазина. Его, конечно, рано или поздно найдут, но на неё никто не подумает. Это Сьюдад-Хуарес, здесь убивают каждый день. А если вдруг заподозрят что-то, Диана плюнет на всё и перейдёт границу, благо до неё можно пешком дойти. Каждый день это делают десятки людей, почему бы не она? Разве её здесь что-то держит? В Штатах тоже люди живут, в конце концов.

Мёртвый Мигель. Странно, но эти слова не вызывали никаких чувств. А ведь когда-то Диана его любила. Радовалась, когда он замуж позвал. Когда-то… Совсем недавно же. Сколько лет прошло, пять? Да, чуть меньше шести. И вот он лежит в мусорном баке, завёрнутый в драный ковёр, а она думает только об одном: этой проблемы у неё больше нет, теперь на работу бы не опоздать.

Собираясь, Диана любовно переложила пистолет в карман. Мёртвые женщины, которые ей снились — фотографии, неловкие рисунки, полицейские жуткие снимки из дел, — удовлетворённо улыбались разбитыми губами в её голове. Они знали, что она собирается делать. Они одобряли. Радовались, что наконец хоть кто-то за них постоит. Хоть кто-то заговорит их голосами.

Диана села в автобус не без внутренней дрожи. Если за рулём окажется один из тех, она ведь не сможет устоять — и сделает всё неправильно… Но на водительском месте оказался тот самый молоденький паренёк, которого она уже видела. Если он кого-то и убил, Диане это было неизвестно. Водил паренёк хорошо, только немного нервничал, если кто-то внезапно перебегал дорогу, но автобус довольно быстро выехал за город, а в пустыне люди особо не бегают.

В пустыне они как-то всё больше лежат и не рыпаются.

На смене стало полегче. Диана уже успела привыкнуть к новой машинке и успевала выполнить норму не то чтобы без труда, но хотя бы не с невероятными усилиями. Теперь она шила не левые штанины, а карманы, и колесо швейной машинки немного заедало, нужно было отслеживать, чтобы не порвать нить. Это отвлекало, вообще работа отвлекала и не давала думать о постороннем. О мёртвом Мигеле, сотнях безглазо таращившихся на неё женщин, толстом водителе и тех двоих, долговязом и дёрганом… Это всё уходило на второй план, отступало, и становилось легче. Диана всегда любила свою работу: можно было ни о чём не думать, держа в памяти только последовательность движений и количество карманов, которые осталось сделать, чтобы выполнить план.

Когда смена закончилась, Диана не пошла сразу на автобусную остановку. У неё было дело поважнее.

В магазинчик Пепиты она зашла в первый раз, ведь раньше ей никогда не приходило в голову покупать всякую ерунду, которая продавалась там. Яркие боа, цветы в волосы, лак с блёстками, перья… Глупости всякие. Но теперь Диана решительно толкнула дверь, мимо которой каждый день шла на фабрику от остановки. Звякнул колокольчик. Пепиту она знала хорошо: в детстве они были соседками. Но за прилавком, по счастью, стояла какая-то другая девушка, очень милая, рыженькая.

Стараясь быть как можно менее запоминающейся, Диана с улыбкой поздоровалась и попросила вон тот белый парик, нет, следующий, который чуть подлиннее, да, вот этот, спасибо.

— Вам пойдёт, — улыбнулась девушка, протягивая ей парик.

— Спасибо. — Диана развернулась, нацепила парик и посмотрелась в зеркало, стоявшее здесь именно для этого. О да, отлично! Впечатление, что это её собственные волосы, просто покрашенные. — Да, я беру его, мне очень нравится.

Она расплатилась и выпорхнула, стараясь не особенно торопиться, но и не задерживаться. Самая обычная покупательница. Её не должны вспомнить.

Ярко-белые волосы, словно бы выбеленные, — это и будет то, что запомнят и о чём станут говорить. Отлично придумано, она молодец.

Автобус подошёл к остановке за несколько секунд до того, как Диана подошла, и она побежала, чтобы не упустить его. Это был тот самый, она помнила: за рулём старой бело-жёлтой машины с треснувшим задним стеклом всегда сидел или толстый, или долговязый. Хорошо, что она не стала снимать парик, только кокетливо повернулась, чтобы продавщица обрезала ценник. Та наверняка подумала, что покупательница торопится на свидание. Да, конечно, именно это она и подумала: Диана ведь забыла снять обручальное кольцо, а замужним женщинам положено маскироваться и прихорашиваться, когда они идут на свидание.

Диана рассеянно покрутила обручальное кольцо на пальце, а потом сердито хлопнула саму себя по лбу. Забыла она, как же! Да не иначе Святая Мария Гваделупская выкинула из её дурной головы эту мысль! Если она снимет кольцо сейчас, всем станет ясно, что она знала о смерти мужа до того, как его тело нашли. Глупая, ну какая же она глупая! Нельзя его снимать. Ни сейчас, ни потом; пусть все знают, что она так скорбит, что не может сделать этого.

Автобус тряхнуло. Что ж, это хорошее место: чуть в стороне две другие остановки, автобусы оттуда, конечно, не идут в нужную сторону, но чем-то придётся пожертвовать. Это мужчины, из-за них вечно приходится чем-то жертвовать.

Мёртвые женщины в её голове закивали головами и одобрительно загудели. Их было столько; многих Диана знала лично, про иных слышала. Как-то она прочла в газете, что количество убитых в Сьюдад-Хуаресе женщин составляет уже несколько сотен, если не тысяч. Об этом писал какой-то мужчина, журналист, а значит, на самом деле их ещё больше.

Мужчины всегда небрежны в подсчётах, когда речь идёт о ерунде вроде женских жизней.

Диана тряхнула головой, поднялась с места и, держась за поручень, пошла вперёд. Никто не удивился: здесь остановка близко. Она шла к водителю, и с каждым шагом её решимость крепла.

Почудилось, что с переднего сидения ей улыбнулась и кивнула Вторая Кончита, та, что красилась в рыжий цвет.

За рулём сидел толстый. У Дианы перехватило дыхание, в ушах зазвенело. Тот самый жирдяй, тело которого после тяжёлого рабочего дня пахло так отвратительно. Он сидел расставив ноги, одна рука на руле, и беззаботно насвистывал модный мотивчик. У него в жизни всё было хорошо. Ему не снились ночами мёртвые женщины.

Он бросил на Диану короткий вопросительный взгляд — мол, выходить будешь? Она стояла не шевелясь и смотрела, как колышется его толстое брюхо. Потом сделала ещё один шаг. Он посмотрел снова, в глазах вопрос, но тратить слова на неё не стал. Сама скажет, что ей надо.

Сказать что-нибудь? О чём можно с ними разговаривать?

И всё же слова слетели с губ — сами. Диана почти сразу удивилась: почему именно эти? Неужели именно это было для неё важно?

— Вы думаете, что вы такие крутые парни, да? — спросила она — или какая-то мёртвая женщина её голосом.

В его взгляде появилось непонимание, но он всё ещё не принимал её всерьёз: смотрел на дорогу, ведь надо было подъезжать к остановке.

Диана достала пистолет из кармана и выстрелила. Это было так… просто. Просто и весело.

Достать. Наставить. Нажать на спусковой крючок. Смотреть, как удивление в глазах превращается в потрясение, страх, отчаяние… Во что угодно, кроме узнавания. Смотреть, как на груди расплывается красное пятно, и правда похожее на цветок.

Так просто.

Автобус завилял, и Диана точным пинком спихнула ногу мёртвого толстяка с педали газа. Вдавила тормоз, нажала на кнопку открытия дверей. Она, в конце концов, умела обращаться с техникой.

Когда в салоне кто-то наконец пронзительно закричал, Диана уже спрыгнула со ступеней и быстро пошла вперёд.

За углом она торопливо сдёрнула парик и сунула в сумку. За ней никто не шёл, даже случайные прохожие заинтересовались тем, что происходит во внезапно остановившемся недалеко от остановки автобусе, а не вышедшей оттуда блондинкой.

Она сделала небольшой крюк, пересаживаясь с автобуса на автобус, и добралась до дома, когда уже стемнело. Когда закрыла за собой дверь, поняла, как отчаянно проголодалась, и пошла на кухню.

На душе было светло и радостно.