Алиса.
Когда умер отец, а следом мама, за мной сразу приехали органы опеки и забрали
меня в детский дом. Жизнь, которую я раньше считала ужасной показалась мне раем, по сравнению с тем, что творилось в этом месте. В детском учреждении вовсе не детская жизнь. Здесь дети обижены на весь мир и понятия у них такие, что им все должны. Дети по-хамски разговаривают с воспитателями, и даже не стесняются при них материться. Учителя в свою очередь на нас орут как сумашедшие. Дурдом — это, пожалуй, правильное название нашего детского дома.
В комнате, где я разместилась жили еще семь девочек разного возраста. Самой младшей было пять лет, а самой старшей семнадцать лет. Со мной стали общаться только две девочки: Света, которой пять и Машка, которой исполнилось вчера семь лет. Старшие девочки на нас не обращали внимания, все их разговоры были о мальчиках.
Днем у нас были школьные занятия. Я любила дни, когда у нас была музыка. Музыка это единственное, что поднимало мне настроение. Учительница Екатерина Андреевна сразу выделила меня из учеников. Спросила занималась ли я музыкой ранее, и когда я ей рассказала о своей творческой жизни, в ее глазах появился ко мне интерес. В дни занятий по музыке она приносила с собой скрипку, и мы совместно готовили номер для праздничного мероприятия.
На переменах я старалась уйти в какое-нибудь место, где меня никто не будет видеть. Пройти на перемене мимо кучки придурошных детей было страшнее смерти. Так как новенькая, меня все пытались научить местной жизни методом унижений и телесных увечий. Таким образом у меня появились шрамы после заживших ран, полученных в результате падений или ударов кулаками, или палками. После чего еще в санчасти получала выговор от медсестры, за то что с такими детками как я, ей на работе нет покоя. После обработки ран, меня обычно отправляли отдыхать в комнату. Но по пути мои обидчики останавливали с вопросом нажаловалась ли я на кого-либо из них. И пригрозив, что в случае если открою рот — в следующий раз могу остаться без пальца или к примеру лежать с поломанной рукой или ногой. Позже, я поняла, что этого они не сделают, но на тогда было очень страшно.
Это был порочный круг, который я думала никогда не закончится. Я ненавидела их всех, при этом молчала и никого не сдавала.
Прошел год с момента моего прибытия в этот кошмар. Появились другие новенькие и обо мне стали забывать, если так можно сказать. Меня уже не били, а только обзывали всякими скверными словечками.
В моем окружении появился мальчик Ростик. Он старше меня на два года, ему уже тринадцать лет. Он здесь находится уже пять лет со своим братом Ромой, которому уже пятнадцать лет. Рома один из моих обидчиков, его называли Ворон, и он главный в шайке агрессивных придурков. Я знала, что Ростик брат Ворона, и когда младший из братьев подошел ко мне поговорить, чуть со страха не умерла. Он меня не обижал, но и никогда не защищал, молча наблюдая за происходящим. Впервые он ко мне подошел после концерта посвященного Дню Защитникам Отечества, на котором я играла на скрипке. Ростик спросил как давно я играю на скрипке. Ему понравилось мое исполнение. Как оказалось он тоже занимался музыкой, пока не попал сюда с братом. Ростик играет на гитаре, но сообщать учителю музыки об этом не стал, так брат сказал чтобы не смел его таким образом позорить, иначе не поздоровиться. Я поняла, что Ростик побаивается своего брата. Ворон не ввел его в свое окружение, но и в обиду не дает Ростика никому.
— Когда я отсюда выберусь, то обязательно насобираю себе денег на электрогитару, и буду выступать с какой-нибудь группой. А ты через два года выйдешь, и будем вместе играть.
— О, боюсь тебе прийдется долго собирать на электрогитару.
— Не так уж и долго, я уже начал собирать.
— А ты не боишься, что у тебя украдут эти деньги, ты ведь знаешь, что здесь это практикуется. И где ты берешь эти деньги?
— Где надо там и беру. Только никому, ясно?
— Да я здесь только и делаю, что молчу. Если бы ты со мной не заговорил, и дальше бы молчала.