Скрипка неизвестного мастера

…Потому что на пороге перед ним стоял дедушка. Самый настоящий дедушка Иннокентий Михалыч. Живой и здоровый. Небольшого роста, в круглых очках. И взгляд, кажется, такой же. Только борода не седая, а чёрно-рыжая…

– Папа, это Кеша Марков, – сказала Таня и довольно ощутимо пихнула Кешку в бок.

– О! Кеша! – дедушка-недедушка покачал головой. – Я сражён и очарован вашим внешним видом, юноша! Как вам это удалось?!

А чумазый Кешка всё стоял, как истукан, и не мог вымолвить ни слова.

– Ну что ты, пап, честное слово, – заступилась за Кешку Таня, – вот, упал человек… Между прочим, папа, Кеша – друг Тиграна Каспаряна.

И она выразительно посмотрела на Кешку. Но он не заметил её взгляда. У него вдруг что-то тихонько зазвенело внутри от Таниных слов. Откуда она могла узнать, что он друг Тиграна? Получается, Тигр сам ей сказал, что они друзья?!

– Ну что же, проходи, друг Тиграна Каспаряна. А меня зовут Михаил Соломонович, – и Танин папа протянул ему руку. Такую как будто знакомую руку!

– Здравствуйте, – опомнился наконец Кешка и вытер свою грязную ладонь о штаны. И она от этого, кажется, стала ещё грязнее…

Михаил Соломонович ещё раз усмехнулся и покачал головой. Но руку Кешкину пожал.

– А вы… вы откуда Тигра знаете?

– Тигран – фигура заметная. Интересный молодой виолончелист.

«Ого! А Тигр-то, оказывается…» – подумал Кешка. И ещё подумал, что быть «молодым виолончелистом» гораздо приятнее, чем просто «молодым человеком».

– Давай-ка, герой, скорее в ванную – и сушиться. Танюша, чаю сообразишь сама, отогревай своего гостя. Только учтите: ко мне сейчас студент придёт, и чтобы я вас не видел и не слышал!

Кешка умылся и теперь растерянно стоял в коридоре. Он чувствовал себя нелепо, глупо. В своих чудесных штанах, с которых кусками начала отваливаться грязь, он просто не мог зайти в комнату!

А в Таниной комнате стояло пианино. Ну да, ведь она занимается музыкой… И вообще – в этом доме с парадным подъездом, таинственными лестницами и лепниной на потолке обязательно должно быть пианино. А Кешки в грязных штанах здесь быть не должно! Что же, ему так и стоять здесь, в прихожей?

Помощь неожиданно пришла от Михаила Соломоновича. Он протянул Кешке чистые джинсы, рубашку и даже носки.

– Держи, страдалец! Должно подойти. От Петьки моего осталось…

Кешка никогда в жизни не надевал чужих вещей. Разве что старую мамину куртку на даче, но чтобы рубашку… Он переоделся в ванной и с удивлением обнаружил, что ему даже приятно влезть в одежду неизвестного Петьки, наверное, Таниного брата. Вещи были основательно поношенные, но чистые, глаженые – видимо, давно уже лежали в каком-то шкафу.

Таня уже несла в комнату чайник. Из него уютно поднимался пар.

– А этот Петька – он твой брат? – спросил Кешка на всякий случай, просто чтобы не молчать.

– Нет, не брат. Это ученик папин такой… был… Он у нас жил, долго, лет пять, наверное…

– Как это – был? – испугался Кешка.

– Да он и сейчас есть, – успокоила его Таня. – Просто уехал. Уехал дальше учиться, в Америку.

«Далась им эта Америка», – подумал Кешка, вспомнив дедушку. И тут же представил, как они могли бы там встретиться – дедушка Иннокентий Михалыч и этот Петька… Интересно, а какой же это такой учитель – студенты к нему домой ходят, даже живут у него! Почему-то вспомнились восточные единоборства: ушу, каратэ, Учитель… Именно Учитель, с большой буквы!.. Только вот Михаил Соломонович меньше всего похож на каратиста…

Тут Кешка услышал звонок в дверь, и затем весёлый мужской голос: «Здравствуйте, профессор!»

Кешка удивился:

– Ого, профессор!

– Да нет, – засмеялась Таня, – просто это Сашка пришёл, он так всегда шутит.

Ничего себе – Сашка! По голосу – взрослый дядька. Значит, студент. Наверное, Михаил Соломоныч всё-таки в университете преподаёт. И Кешка не выдержал, спросил наконец у Тани:

– А твой папа – он учитель чего? Чему он учит?

Таня опять засмеялась:

– А это сейчас узнаешь!

Вот ещё загадки! Почему сразу нельзя сказать?

Всё это было таинственно и ни на что не похоже. Волшебный дом, Таня Соловьёва, пианино, Петька, который здесь жил непонятно почему… Таня взрослого человека называет «Сашка». И главное – этот удивительный Михаил Соломонович, профессор непонятно чего, который совсем-совсем почти дедушка Иннокентий Михалыч! И даже говорит так же! И почему Таня сразу не сказала…

Тут и раздался этот звук. Первый звук…

Кешка вздрогнул. Он пока ещё не понял, что это, но почему-то отчётливо вспомнил, с каким звоном лопнуло стекло тогда, в музыкальной школе.

Второй звук, третий… и четвёртый, последний…

Кешка замер и закрыл глаза.

Ему показалось, что вся его жизнь – с того самого разбитого окна до сегодняшнего дня, со всей его дурацкой войной против музыки и глупой обидой на Тигра, – вся его, Кешкина, жизнь с таким же звоном посыпалась, разлетелась на тысячи осколков… Вся его защита от музыки, которую он так старательно возводил, кирпичик к кирпичику, – вся она рухнула от одного прикосновения к струне…

А ведь это была ещё не музыка. Это просто настраивали скрипку.

Кешка даже не удивился. Всё правильно: дедушка – учитель скрипки…

– Кеш, ты чего, а, Кеша? – он на секунду опомнился и увидел Танины испуганные глаза. – Тебе что, плохо?

Кешка мотнул головой, мол, всё в порядке, – что-то в горле мешало говорить, голос не слушался.

– Ты садись лучше сюда, – и Таня заботливо усадила его на диван, – здесь лучше слышно. Я всё время здесь слушаю – вот так, сюда ухом!

Он послушно прислонился головой к стене.

– Грейся, – улыбнулась Таня, набросила на него зелёный плед и сунула в руки горячую чашку.

На чашке был рыцарь в доспехах, а в чае медленно кружилась долька лимона.

И тут началась музыка.

Это было даже нечестно: вот так, без предупреждения… Он был не готов – не успел выставить копьё, опустить забрало! Лишь успел удивиться, что никогда прежде не видел своего врага в лицо, вернее, никогда не слышал.

Ведь оказалось, что концерты по телевизору и неприветливые портреты композиторов в школьном кабинете музыки – это всё не то. Вернее, это вообще ничего!

Выходит, он никогда раньше и не слышал музыки. Чтобы вот так, просто скрипка – и просто за стенкой. И чтобы просто дедушка…

Это потом он понял, что играл на скрипке совсем не Михаил Соломонович, а смешной его студент Сашка Волков. А тогда Кешка об этом не думал. Он вообще ни о чём не думал – как будто кто-то подошёл к нему, взял за руку и повёл за собой. И Кешка пошёл. Пошёл без оглядки, не думая – на край света, в огонь и воду! И идти ему было хорошо.

Кешка очнулся, когда за студентом Сашкой хлопнула дверь. Он увидел у себя в руках остывшую чашку. Таня сидела за столом, грызла ручку и, кажется, не обращала на него никакого внимания.

Кешка нарочно громко отхлебнул остывший чай. Таня подняла голову:

– Ну что, согрелся?

Кешка кивнул и сказал, разглядывая чашку:

– Тевтонский рыцарь восемнадцатого века…

– Ух ты, а я не знала никогда…

Кешка испугался, что Таня сейчас заговорит о музыке. Спросит что-нибудь вроде этого: «Ну что, понравилось?»

Но она не спросила.

Пора было собираться домой.

Пока Кешка в прихожей натягивал куртку, опять вышел Михаил Соломонович:

– А обувь твоя, брат, не высохла ещё. Могу только свои предложить – я тебе и носки шерстяные дам, доковыляешь как-нибудь, всё лучше, чем в мокрых!

Он протянул Кешке кроссовки размера этак сорок третьего. И Кешка поразился – как этот человек, скрипач, Учитель – может думать о каких-то Кешкиных мокрых ботинках!

Таня вышла его проводить на лестницу.

– Кеш… А это, значит, неправда? Мне Тигр говорил про тебя… Говорил – ты музыку не любишь…

– Это правда, – упрямо ответил Кешка.

И добавил не очень твёрдо:

– Музыку я не люблю.

И помчался вниз по лестнице, не дожидаясь лифта, чтобы не думать – зачем он так сказал?

На улице уже стемнело. Снег растаял. Кешка, загребая носками огромных кроссовок, шёл домой и думал – как бы ему хотелось вернуться в этот дом, подняться по этой лестнице! Увидеть этого человека. И услышать это…

Взвизгнули тормоза.