Скверная жизнь дракона. Книга третья

Глава 1

Внимание, начат процесс поглощения скверной

Вас поглощает скверна

«„—“»

Внимание,

Под воздействием внешних факторов достижение «???» заменено на достижения «???» и «???»

«„—“»

Внимание,

Благодаря достижению «???» процесс поглощения прерван

Внимание, частица вашей души осквернена

— Жи…ви… — раздался угасший голос, в последний раз принеся тепло в мою жизнь.

Сердце сделало удар. Кровь потекла по сосудам и жилам. Сознание вырвало из тёмного омута, затолкнув обратно в тело. Мышцы груди напряглись. Вдох. В лёгкие попали капли с привкусом железа. Покалеченной куклой я падал по каньону к бушующей реке. Крылья сложены. Ветер обдувал раны, и боль ещё сильнее обжигала нейроны.

— Раскрыть крылья! — я силой заставлял себя думать.

Мысли трепыхались мухами в желе. Тело не хотело слушаться, его словно сковали невидимые цепи.

— Давай! Давай! — кричал я про себя, старательно продираясь сквозь оцепенение. Складывалось впечатление, что система просто отказывалась подчиняться, желала убить меня. И через сотню метров её желание исполнится.

— Ну же! Давай! — прокричал я в бессильном ужасе, видя приближающуюся поверхность реки. На такой скорости упасть в воду — разбиться в лепёшку.

Активировано умение «Полёт»

Крылья натужно раскрылись. Казалось, мана в них практически не поступала, ей будто что-то мешало.

Кое-как выгнув крылья, я стал выходить из пике. Поздно. Вода слишком близко, столкновение неизбежно: чтобы выйти в горизонтальный полёт необходимо ещё метров двадцать. Их у меня не было.

Когда до воды осталось пять метров — я широко взмахнул крыльями, стараясь погасить как можно больше скорости. Хруст в правом крыле принёс с собой не только адскую боль, но и спасительное облегчение, выбив мой дух из тела.

Краем ускользающего сознания послышался всплеск воды. Новая порция агонии погрузила меня во тьму. Где не было боли. Где не было смерти. Где я был один. Почти один.

Внимание, начат процесс поглощения скверной

Вас поглощает скверна

«„—“»

Внимание, благодаря достижению «???» процесс поглощения прерван

Внимание, частица Вашей души осквернена

Вспышка света ворвалась в сознание. Меня кувыркало в безумном потоке воды, постоянно меняя вверх и низ местами, а лево и право вовсе прекратили существовать. Как поплавок моё тело выбросило к поверхности. Боли не было, сознание отгородилось от неё. Но я чувствовал, что к покалеченным лапам и хвосту добавилось сломанное крыло.

— Гха, — вырвалось из пасти, стоило только вздохнуть. Мышцы груди натужно сокращались, выплёвывая из лёгких воду.

— Жив, жив! — проорал я про себя и тут же полез в лог-файл, попутно барахтаясь в воде искалеченными лапами. Лог.

Жизнь: 2348/3360 (урон здоровью: 16 единиц в секунду)

Мана: 1060/1480

Выносливость: 2153/3360

Плохо. Очень плохо! Надо срочно избавляется от повреждений, иначе истеку кровью. Сначала лапы, потом хвост, голова, а крыло в самом конце: оно явно сломано. Но что же произошло с мордой, я вижу только левую сторону. Ладно, потом подумаю об этом. Сейчас надо остановить кровотечение.

Жизнь: 2068/3360 (урон здоровью: 12 единиц в секунду)

Мана: 960/1480

Выносливость: 1901/3360

На одну проблему меньше. Левая лапа хоть превращена в обрубок, но теперь не убьёт меня.

Жизнь: 1908/3360 (урон здоровью: 7 единиц в секунду)

Мана: 860/1480

Выносливость: 1646/3360

Сосуды в правой лапе затянулись. Я окинул мутным взглядом округу: стены каньона слева и справа, а спереди и сзади — полотно реки. Как долго я уже плыву? Не знаю, но помню про водопады.

Жизнь: 1898/3360 (урон здоровью: 2 единиц в секунду)

Мана: 760/1480

Выносливость: 1391/3360

Хвост готов. Теперь морда, а после кры…

Порция боли неимоверных объёмов разорвала моё «я» на мелкие ошмётки.

Внимание, начат процесс поглощения скверной

Вас поглощает скверна

«„—“»

Внимание, благодаря достижению «???» процесс поглощения прерван

Внимание, частица Вашей души осквернена

— Гха, — сознание прояснилось столь же внезапным образом, как и погрузилось во тьму.

Я всё ещё плыл по реке и лишь чудом не утонул и не захлебнулся, словно бы так и плыл с поднятой над водой мордой. И даже не сдох от повреждений.

Но рано радоваться: впереди маячило облако из брызг, уже угадывались очертания резкого обрыва. Водопад близко.

Жизнь: 1298/3360 (урон здоровью: 2 единиц в секунду)

Мана: 760/1480

Выносливость: 1406/3360

Я направил потоки маны к морде, стараясь закрыть последние кровоточащие повреждения. Надо спастись и выжить. Но как?

Если судить по количеству пропавших жизней, то я минут пять был без сознания. И за эти пять минут практически доплыл до водопада. Избежать падения с него не получится: правое крыло в районе первого сустава или сломано или вывернуто. Как мне пережить каскад водопадов? Самый высокий и самый опасный из них — первый, остальных можно не бояться. Придётся рискнуть: когда меня вынесет за край и я начну падать, то дождусь подходящего момента, раскрою левое крыло и попробую немного погасить скорость.

Я ещё раз осмотрел стены каньона — ни одного уступа, на который можно забраться или просто ухватиться. Лог.

Жизнь: 1438/3360

Мана: 660/1480

Выносливость: 1252/3360

Внутренних повреждений нет, раз жизни больше не утекают. Хочется попробовать вылечить крыло, но я не могу повернуть голову и осмотреть себя. Но лучше займусь этим после водопадов. Если выживу.

Выжить — вот, что сейчас главное! Но…

— Калиса! Мама! — я кричал в надежде на ответ. Но в канале мыслеречи была лишь пустота.

Неужели никто не выжил? Нет, это невозможно: я же выжил! Чтобы там не говорила система про осквернение, но я жив. А значит, и сестра с мамой тоже живы. Я ведь очнулся до того, как упал в каньон, а значит и сестра очнулась и вышла из пике. К тому же крылья у неё были сложены, а не болтались как две тряпки. Она обязана была спастись!

И мама. Маму подобное не может убить — у неё двенадцать с половиной тысяч уровней, да и жизней с выносливостью столько, что мне и не снилось! Она тоже выжила. Пока падала, она поднакопила маны, раскрыла крылья и полетела к нам. Скоро долети…

Внимание, начат процесс поглощения скверной

«„—“»

Внимание, частица Вашей души осквернена

Вывернувшись наизнанку, моё сознание вновь вернулось в тело после очередного приступа внезапной тьмы и боли.

Я падал. Край первого водопада стремительно удалялся. Водная гладь стремительно приближалась.

Активировано умение «Полёт»

В последнюю секунду успел расправить крылья. От боли в правом крыле дыхание перехватило, зрение отключилось. Спустя мгновение послышался всплеск воды, а тяжёлый удар в грудь и живот выкинул меня из тела.

Внимание, начат процесс поглощения скверной

«„—“»

Внимание, частица Вашей души осквернена

О, привет, чёрное ночное небо и ярко светящиеся звёздочки. А чего вы такие мутные? Это у меня проблемы со зрением, а вы вполне себе чёткие? Понял-принял. Как дела-то у вас? Всё светите? Хорошо вам. А я вот опять в сознание пришёл. Пятый, или десятый раз за сегодня? Хрен его знает. Устал уже. Это, ярко мерцающие звёздочки и прекрасная полная луна: у вас там рядом метеорита не завалялось? Нет? Жалко, а то бы скинули и помогли мне повторить подвиг далёких предков: великих и ужасных динозавриков. Ай, хрен с этим метеоритом. Сейчас перевернусь и надышусь водички до счастливого побулькивай. Ну-ка…

Нет, даже не повернуться. Дышать хоть больно, но это не страшно. Чувствую, что всё ещё плыву, но тело не слушается… Стоп, если я плыву, а шума водопада нет, то… Получилось? Да ладно?

Жизнь: 293/3360

Мана: 783/1480

Выносливость: 1503/3360

Сколько я был без сознания? Примерно два часа: в последний раз маны было примерно шесть сотен, а теперь вон сколько. Два часа я плаваю как пенопласт по проруби. Лог…

Стоило карте отобразить моё местоположение и в глазах защипало. Притом, в правом настолько сильно, что я чуть не заорал от боли. Да и в левом ощущение не из приятных. Я почему-то уверен, что правого глаза больше нет. И я не сильно удивлюсь, если правая сторона морды тоже уничтожена. К счастью, боль не чувствуется.

Но это всё не имело никакого значения.

Я был готов кричать от обиды и горечи, разрывающей сердце по швам.

От водопадов меня отнесло на тридцать километров.

— Калиса! Мама! Кто-нибудь! — я заорал в попытке достучаться хоть до кого-то, но мне ответила лишь гулкая тишина. Неужели они не выжили? Нет, я отказываюсь верить в это. Нет. Нет!

— НЕЕЕТ! — я зарычал на всю округу от жгучей обиды. В глазах опять защипало.

Как же так? За что? Что мы сделали? Неужели это из-за меня? Из-за того, что мы тогда полетели через каньон и нас видели другие разумные? Или нас нашли дворфы? Ублюдки, за что? За что вы убили сестрёнку? В чём она виновата? А мама? Маму за что? Вам одно меня мало, да⁈ Твари…

Всё, тихо! Незачем орать как резаная свинья, надо взять себя в лапы! Я видел тело сестрёнки? А мамы?

Нет.

Они не мертвы, а всего лишь пропали без вести и пока я лично не увижу их мёртвые тела — ровно до тех пор буду считать мою семью живой. Сейчас же надо заниматься собой, ибо если умру — точно никого не увижу.

С трудом пересиливая боль, я приподнял голову и немного изогнул шею.

Практически вся кожа на груди содрана, а в трёх местах удар об воду оказался настолько сильным, что продрало аж до мяса. Благо кровь успела свернуться, превратившись в свежую, ещё мягкую корку. Живот в порядке, что нельзя сказать о лапах. И передних, и задних.

От передних лап ниже колен остались лишь воспоминания, но из свежих культей и торчащего мяса не текла кровь: сосуды запаяны. А вот что с задними ногами? Похоже, левая нога сломана в голени, а правая вывихнута в колене. Есть ещё одна проблема — я ничего не чувствую ниже шеи. Надеюсь, что это последствия шока.

Всё оказалось не так плохо, как я думал. Стоило потратить несколько минут на попытки подвигать лапами, как чувства вновь пробились в голову.

Остатками кожи на груди я ощущал свежий ночной воздух, и боль. Лапами я чувствовал прохладную речную воду, и боль. Морда, хвост, крылья — болело всё.

Потребовались вся сила воли, чтобы не потерять сознание. Стараясь отвлечься, а двигал конечностями, пытаясь понять, что и где сломано. Заодно развернул шею, окунул голову в реку и отсмотрел спину, крылья и хвост.

Правое крыло сломано ровно посередине первой кости, и место перелома опухло. Левое крыло вывернуто в первом суставе, в месте сочленения крыла и спины. Хвост оторван ниже середины.

Я инвалид и калека.

Хотелось плакать и орать, проклиная белый свет, но куда полезней подлатать себя и увеличить шансы на выживание. Что же лечить первым?

Следует думать от обратного: от количества маны и выносливости. Для активации умения требуется пятьдесят маны, а один сеанс обходится в пятьдесят маны и двести пятьдесят выносливости. Но взамен сеанс даёт двести жизней.

Сейчас я смогу воспользоваться умением шесть раз, а критических повреждений всего пять: две оторванные лапы, хвост, переломы в крыле и в ноге. Именно эти места беспокоили больше всего: как бы там не началось заражение, сепсис или что ещё. Вывихи и грудь трогать не буду — можно и потерпеть. Ещё пострадала морда, но она останется на второй круг.

С хвостом лучше провести два сеанса лечения: он широкий и рана большая. Плюс, в таком случае не придётся прерывать действие умения, а значит — сэкономлю немного маны.

Внимание, уровень умения «Магическое исцеление» увеличен

Текущий уровень: 9

Заботливо оповестила система, когда был закончен последний сеанс лечения.

Жизнь: 1495/3360

Мана: 235/1480

Выносливость: 26/3360

Можно сказать, что жить буду. Не знаю как долго, но до утра уж точно. Что потом, продолжать плавать чёрным бревном? Если судить по карте, то меня понесло по левой реке на запад. А если там есть деревня? Меня же сельский люд сперва на вилы насадит, и только потом за жизнь спросит. Но какие ещё есть варианты?

Я без крыльев и без лап. Максимум, что могу — ползти переломанной гусеницей. Будь здесь широкие леса, то заполз бы в них и отдышался, но вокруг одни прерии. Вряд ли найдётся место, где можно скрыться. Да и голод даст о себе знать, а где голод — там и замедленное восстановление выносливости. Благо у меня её большие запасы.

И всё же, это какая-то жуткая ирония. Не встреть я плюющегося паукана и не вложи очки в выносливость — то умер бы сразу после водопадов. А если бы дворф не оттяпал мне палец — то я бы точно умер, ведь разница между четвёртым и восьмым уровнем в «Магическом исцелении» хоть и маленькая, но есть. Благодаря этой разнице я быстрее обработал ранения. Хотя, уже неважно сколько мне пальцев отрезали.

— Майор, а ты знаешь, почему я лапок не чувствую? — мысленно проорав, я приподнял передние лапы и уставился на две культи. — Потому что у меня их нет!

Какой смысл во всём этом? На полное восстановление годы уйдут, а у меня не то, что года — у меня даже дня лишнего нет. Я вполне уверен, что стрелявшие в нас чёрной гадостью мрази бросились за мной в погоню. Если уже не бросились.

И вообще: что это была за херня? Чёрная, смолянистая, будто всю злость мира собрали в одну точку. И это оповещение о поглощении скверной и осквернение частицы души: о чём оно? Со мной всё в порядке, не считая искалеченного тела. Лог… В лог-файле всё по-старому. Ну, практически всё.

Достижения:

«Возглас страха», «???», «???», «???»

Вместо двух закрытых достижений — три. Прекрасно. Наверно, надо надеть красную кепочку, взять в лапки красно-белый шарик и с криком «Я соберу все достижения» помчаться собирать все достижения. Вот что мне с ними делать, мариновать до лучших времён?

Хорошо, допустим, что одно из них связано со способностью воплощаться в ящеролюда. А два других, если память не изменяет — стали заменой другому достижению. И это пугает: я впервые слышу, чтобы достижения заменялись. В старом мире они лишь развивались и иногда открывали новые.

В печь эти достижения, главное — чтобы попытки поглощения прекратились. Я уже устал постоянно терять сознание. Так что ещё немного поплаваю, восстановлю выносливость и подлечу левый глаз, а то вижу размыто как сквозь белую дымку. Надеюсь, самолечение справится, и я осмотрюсь как следует. Вдруг лес какой замечу или ещё что полезное, чтобы…

Додумать мысль я не успел. Моё «я» опять выбросило из тела и погрузило в непроглядную тьму.

Внимание, начат процесс поглощения скверной

Вас поглощает скверна

«„—“»

Внимание, благодаря достижению «???» процесс поглощения прерван

Внимание, частица Вашей души осквернена

В морду что-то легонько кольнуло. Больно. Все остальные чувства словно выкрутили на минимум как громкость на пульте управления. Телом не пошевелить. И рядом ещё шум странный, словно камни в бочке перетряхивают.

— Бр…к Гор…л, с…три……ла.

— Сест…

—…вил… м. л…нк.й тру…шка.

— Поз.ву…лых.

Меня покачивало от движения воды, но не сильно. Я что-то ощущал под головой, шеей и спиной. Мягкое и рассыпчатое, подобное глине, сырой земле или даже илу… Ил на берегу реки⁈

— Др.к. н, Г…вил.

— Сес… дом……шли.

— Др.к. н… м. ртв.

Веки закрыты, сил нет их открыть и хоть немного осмотреться. Лог.

Жизнь: 79/3360

Мана: 759/1480

Выносливость: 926/3360

Нет, нет, нет! Какого хрена прои…

Жгучая резкая боль от хлёсткого удара обожгла правую сторону морды.

Не понимая произошедшего, я перевернулся на живот, стараясь спрятаться. От неуклюжих движений всё тело запылало огнём. От настолько обширной порции боли я забыл, как дышать, а слух и вовсе пропал. Только слышался то ли низкий визг, то ли писк.

Но я смог открыть глаза. На этом всё хорошее закончилось: как и прежде, я видел только одним глазом. Да и то, словно сквозь белую дымку виднелись лишь смутные очертания. Стоящий вблизи силуэт поднял что-то в воздух. Это устремилось мне в морду. Удар. Боль.

Меня убивают! Всё это время, пока я был без сознания — меня убивали!

Стараясь защититься, пересиливая боль, я приподнялся на культях и подался вперёд, вытягивая шею с раскрытой пастью. Чтобы в туже секунду сжать челюсти на чём-то мягком. Писк усилился, язык почувствовал тёплую кровь.

Где-то вдалеке, на краю белой дымки маячил ещё один силуэт. Этих тварей здесь много, а я живой как не живой, всеми лапами в могиле. Надо отступать. Я пополз назад, влезая в реку. Меня понесло течением. Доведёнными до автоматизма действиями создал две магических полости, одну в теле существа, другую у себя на морде.

Активировано умение «Магическое исцеление»

Тварь в пасти пищала и брыкалась, как обезьяна над грилем. Понимала, что скоро сдохнет. Но кто бы это ни был — он хотел убить меня. Так пусть сам будет готов к смерти, раз решился на убийство.

Пока существо барахталось и его жизнь перетекали ко мне, следовало отплыть как можно дальше. Вот только сложновато грести, когда две лапки переломаны, а две другие — отсутствуют. Но других вариантов не было, поэтому пришлось аккуратно перебирать в воде передними культями.

На этом злоключения не закончились. Главная проблема в том, что сейчас светло: поросшие зелёным травником берега реки выглядят уж слишком ярко. Рано или поздно меня заметят. Я бы мог притвориться чёрной корягой, но у меня в пасти брыкается кричащее на всю округу существо. Надо бы его успокоить.

Я напряг шею и опустил голову в воду. Вслед за ней полностью погрузилась визжащая и барахтающаяся проблема. Вода обволокла мою голову, и я тут же понял: с мордой всё очень и очень плохо.

На правой стороне не ощущались зубы. Чувствовалось давление на левых челюстях, при желании даже можно почувствовать каждый зуб, но справа было пусто. Изредка барахтающееся тело задевало морду и по болящим точкам стало ясно, что всё гораздо хуже. Правой стороны или нет, или она раздроблена всмятку.

Подождав несколько секунд, я поднял голову, вытащив существо наружу. Его затрясло. Стоило ему только вновь запищать, как водные процедуры не заставили себя ждать. Так повторялось из раза в раз, и существо постепенно слабело, криков уже не слышалось.

Действие умения «Магическое исцеление» прекращено

Всё кончено, существо мертво. Хотя, неправильно его так называть — это же какой-то разумный. Бывший разумный, теперь же это лишь тёплое тело. Лог.

Жизнь: 239/3360

Мана: 710/1480

Выносливость: 926/3360

Надо срочно приступать к самоисцелению и всё без остатка пустить в морду. Повреждения явно настолько обширны, что из-за них жизни уменьшались всю ночь, пока я был без сознания.

Пока шли сеансы самолечения, предстояло решить одну маленькую дилемму: что делать с телом? Моя интуиция, мой разум, сердце и вообще всё естество орало, что я должен его сожрать. В последний раз я ел неделю назад и скоро голод проявит себя.

С одной стороны — в моей пасти сейчас всего лишь мясо, которое поможет мне выжить, с другой стороны — мне отвратна сама мысль сожрать человека. Да, я помню ту эльфийку — но то была вынужденная мера, без неё я бы не открыл магию.

А сейчас разве не вынужденная мера, разве сейчас я не одной лапой в могиле? Я уже один раз умер, так что хватит с меня.

Но это же ужасно! И фиг с тем, что я дракон и жрать разумных это что-то в пределах нормы. Как мне другим в глаза смотреть? Я же воплощусь в ящеролюда и буду с другими разумными знакомиться. И что, мне им говорить: «Привет, меня зовут Сиалонус. Мне очень нравится летать в небе и собирать гаремы, а в свободное время я жру людей». Да и как вообще можно сожрать человека? Это же человек, эльф, вообще без разницы какой расы этот разумный, важно другое: как после этого жить дальше, зная, что я — людоед. Быть драконом не тождественно пожиранию других разумных…

Оповещение от системы не дало додумать мысль.

Действие умения «Магическое исцеление» прекращено

Жизнь: 839/3360

Мана: 510/1480

Выносливость: 176/3360

Зрение так и не улучшилось, всё такая же дымка во взоре. Может. это как-то связано попытками скверны поглотить меня? Думаю, глаз просто повреждён и его практически выдавили, пока я был без сознания. Но с этим уже ничего не сделать: сейчас надо избавиться от тела. Вроде берег недалеко, так что закину труп и поплыву дальше.

Надеюсь, что впереди будет лес, я смогу в нём спрятаться и найти еды… А если лесов нет? Тогда лишь два варианта: сдохнуть от голода; или быть пойманным и разобранным на запчасти, и тоже сдохнуть. Лог…

Если верить карте, то меня прибило к берегу практически сразу после отключки, а в округе лесов не наблюдается. Нет, рано или поздно лес найдётся, ведь реки частенько бегут сквозь леса. Но вдруг голод подступит раньше, чем я найду еды? А вдруг какое заражение начнётся?

Пора вылазить из воды: всю ночь в ней провёл и культям это на пользу не пошло. Но если выползу на берег, то там и останусь. Прямо на том месте, превратившись в чёрный камень. Ползти будет архисложно, у меня только три точки опоры: два передних колена и одно заднее.

Надо сожрать тело. Придётся, иначе шансы на выживание уменьшаться. Слишком много «если» в моих рассуждениях, да и перспективы не самые радужные. Надо сожрать. Надо. Но ведь это разумный. Человек…

А задавались ли этими вопросами ублюдки, пришедшие нас убивать? Они видели в нас разумных существ, пытались говорить с нами? Нет! Единственная их цель: убить нас, распотрошить, запереть в темнице и годами выкачивать нашу кровь, отрезая от наших тел куски плоти.

В памяти раздался звонкий голос сестрёнки: «Или мы, или они».

Эта фраза поставила точку в размышлениях. Если я умру, то всё остальное станет абсолютно неважным. Смерть — это конец.

Перекинув тело, я аккуратно отгрызал от него по кусочку. И давился. Хоть и убедил себя, что поступаю правильно — но что-то скребло на сердце. Словно топил в лаве последние остатки своей человечности, а она всё сопротивлялась, кричала и умоляла остановиться. Но мёртвым человечность ни к чему.

Вскоре всё закончилось. Морального удовлетворения не было. Было гадко, но я утешался тем, что мои шансы на выживание увеличились. Заодно провёл ещё один сеанс лечения, направив его в левый глаз. Дымка чуть развеялась, чуть чётче виднелись очертания берегов.

Стоило решиться выбраться на берег и хоть немного осмотреться, как меня выкинуло из тела под уже ставшее привычным оповещение от системы.

Внимание, начат процесс поглощения скверной

«„—“»

Внимание, частица Вашей души осквернена

Глава 2

Тряска — единственное, что я чувствовал, придя в сознание. А ещё была всеобъемлющая слабость, но она скоро пройдёт и получится открыть глаз, а сейчас надо срочно выбираться на берег. Заодно избавлюсь от этой тряски и смо…

Стоп, какая, нахрен, тряска в воде?

Я сконцентрировался на ощущениях. Тело ощущало не влагу, а по-осеннему тёплый ветерок. И странная, прерывистая тряска подобная, словно медленно катясь с пологого склона круглый мячик то мелко вибрировал, то подскакивал на кочках. Лог.

Жизнь: 1346/3360

Мана: 1173/1480

Выносливость: 2157/3360

Стоило увидеть цифры, как в районе копчика показался зверёк «Паническая атака». Я провёл в скверной отключке практически двенадцать часов, всё время в реке, притом в самое светлое время суток. Да меня же только слепой бы не заметил!

Вот только есть куда более серьёзная проблема. За эти полдня жизни восполнились на три сотни пунктов, это слишком медленно. Но они хотя бы восстанавливались, да и негативных статусов в лог-файле нет. Можно сказать, что какое-то время я ещё поживу.

Тряска стала медленно угасать, пока полностью не прекратилась. Наступила абсолютная тишина и кромешная тьма. Слух отказывался работать, а веки будто смазали клеем. Я переключил внимание на кожу, стараясь заприметить малейшее дуновение ветра.

Внезапно воздух хлопнул меня по голове, как от взмаха небольшого веера. Меня кто-то тронул за голову. Толстые пальцы и огромная ладонь тёрлись об остатки моей морды. Тварь, которой принадлежала эта мерзотная ладонь, специально провела пальцами по повреждённой части морды. От вспышки боли я едва не закричал, но сдержался — я хотел жить. А для этого следовало как можно тщательней прикидываться бессознательным телом. Вот только эту пытку не так просто вытерпеть, будто на живую вырвали зуб, в кровоточащую рану засунули металлический штифт и прокрутили.

Поглаживания длились не больше нескольких секунд, но они мне показались наполненной агонией вечностью. Я едва сдерживался, чтобы не вскочить и отгрызть этой твари голову. Но следовало сдержаться, притвориться бревном, собрать достаточно информации и понятьтри вещи: где я, что делать дальше и кто меня схватил. Ибо очень скоро я буду выпотрошен как курица.

Хотелось вскочить и улететь — но крылья сломаны. Хотелось убежать — но передние лапы оторваны. Хотелось звать на помощь — но я один, и должен рассчитывать только на себя. И моя интуиция говорила, что надо сперва собрать информацию, составить план, и только потом действовать.

Боль в месте прикосновения медленно угасала, а вместе с этим возвращались чувства. Я лежал, но не горизонтально, а чуть приподнявшись на грубо сделанной решётке из чего-то круглого и сучковатого, как наспех сделанных волокушах из стволов деревьев. А ещё чувствовалось, что меня накрыли чем-то похожим на ткань или шкуру. Не знаю, кто меня тащит и куда, но точно знаю зачем.

Сейчас же у разумных привал и они решили потрогать дракона за морду… Ну хоть спасибо, что не за хвост, грязные фетишисты! Вот кем надо быть, чтобы так сильно гладить дракона? Фу, противно! Если выживу — обязательно промою морду и ототру клеймо позора. Главное маме с сестрёнкой не говорить, что меня трогал чужой дядя, иначе Калиса меня вусмерть затискает в порыве утешения, а мама этого дядю сама застрогает до потери пульса, жизни и тщедушной душонки. Чужого дядю не жалко, но вот быть затисканным до смерти не очень хочется.

Через секунду оказалось, что вместе с остальными чувствами вернулось не только искромётное чувство юмора с нескончаемым фонтаном сарказма и лёгкой придурковатостью — вернулся слух.

— Нука́ат аа́ркас шоо́т ду новама́ат, — раздался голос где-то слева от меня. Молодой, немного хрипящий.

— Руктамма́ат у́укта ну догтоо́р. Тамкаа́т маа́ктат ну лодалго́ом, — ему ответил другой молодой голос без какого-либо хрипа.

— Ду ма́актат. Каа́птаг оо́с ну орока́ат, — сказал первый.

— Дур акта…

— Ну маа́с! — прокричал третий голос. Грубый, низкий. Таким голосом обычно отдают приказы идти в штыковую атаку и умирать за церковь и батюшку царя. — Ма́ас таа́ктарос ну долшоо́с. Аа́рпа ну каа́тул.

Разумные засуетились, отошли в сторону, послышались возгласы. Что-то фыркнуло и заржало как лошадь, к ней присоединилась вторая, волокуши дёрнулись и меня потащили дальше. Я аккуратно приоткрыл левый глаз. Как и прежде, всё было в белой дымке, но кое-что получилось рассмотреть.

Предположение оказалось верным. Как минимум голова, шея и передняя половина тела накрыты грубо сшитым покрывалом. Довод о волокуше из жердей тоже подтвердился: подомной простиралась жёлто-оранжевая земля прерий с редкими клочками трав и низеньких кустарников. Хотелось чуть приподнять голову и осмотреть тело полностью, но продолжить изображать бессознательное бревно куда выгодней.

Если сложить воедино всю информацию, то получится ситуация из разряда «Плакать и звать маму», но лучше заняться самолечением. Небольшой жар ощущался на коже груди, в обрубке хвоста и морде. С мордой всё было понятно: её потрогали, но подлечить лишним не будет. Лог… Запаса выносливости хватит на восемь сеансов, значит — три в хвост, три в грудь, один в левую часть морды и один в глаз, чтобы видеть чуть получше.

Вопрос: сколько там разумных? Там было две лошади, и они явно с наездниками. Или же те двое и есть наездники? Было бы хорошо, если разумных всего трое: я бы дождался, когда они остановятся на привал и как выскочил бы; как зарычал; как напугал их всех и отгрыз бы им головы. Но правильней считать, что разумных пятеро, плюс две лошади, которые вполне могут оказаться боевыми и дрессированными. В итоге семь потенциальных противников — не самый лучший расклад, чтобы проявлять твёрдость характера. Пока я буду рвать на куски одного, другие меня толпой ногами запинают. Да и на магию рассчитывать не стоит: вдруг у них тоже есть магические щиты, как у того дворфа. Так что лучше дождаться привала.

На каком языке они говорили? Немного мелодичный, хоть и обрывистый, с протяжными гласными в словах. Это не язык дворфов, людей и равнинных эльфов. И не тёмных и лесных эльфов: у них всех слова будто сотканы из разных по тембру и звучанию слогов. Это не язык ящеролюдов: у них бывает, что одно слово заменяет целое предложение.

Остались орки, что вполне логично: мама ведь говорила, что в этих прериях обитают и люди, и орки.

Спустя час долгих размышлений стало понятно, что ни черта не понятно. Из того разговора я смог запомнить лишь отдельные слова, и это оказалось критичной оплошностью. Сама суть орочьего языка в протяжном слоге, выкинь из предложения хоть одно слово, и смысл его тут же изменится на противоположный. Одно единственное слово без контекста вообще не подлежит переводу, так как у каждого из них от трёх до двадцати значений и, нередко, они могут быть абсолютно противоположными. Холодный, горячий, тёплый, сырой — это одно слово, в зависимости от построения предложения и общего контекста.

Но всё же я смог вспомнить отдельную фразу: «Ну маа́с!».

Вот только понять значение этой фразы равносильно разгадке тайн бытия и вселенной, потому что мама не объясняла про диалекты в том или ином языке. Тем более, если речь шла о языке орков. Но, думаю, там три возможных значения.

«Обед готов» или утверждение «Будем есть». Надеюсь, что в их рационе нет блюд из чёрных драконов.

«Ждут», «Ожидают», или «Готовы взять». Звучит странно, но если предположить, что орк связался с друзьями и они нас ожидают — то вырисовывается вполне логичная, и крайне печальная картина.

«Вижу далеко» или просто «Вижу». Он увидел что-то на горизонте? Это может объяснить, почему поздним вечером орки не останавливаются на привал.

Каждый из трёх вариантов перевода может быть и правильным, и неправильным тоже, ведь я не знаю смысла всего разговора. Но оставаться здесь нельзя! На первой же остановке подгадаю момент, перебью всех орков и уползу куда-нибудь подальше. Лог…

За час выносливость немного восполнилась, и я сразу подлечил глаз: зрение всяко пригодится в ближайшее время. Количество жизней практически сравнялось с максимумом, так что если вновь потеряю сознание, то продержусь какое-то время. Теперь же пора готовиться: рано или поздно орки остановятся на привал.

Через три часа солнце скрылось за горизонтом и мир утонул в ночном мраке, но орки подобно асфальтоукладчику безостановочно шли вперёд.

Спустя ещё семь часов, когда наступило утро и солнце раскрасило мир живыми цветами — орки всё так же пёрли вперёд под аккомпанемент лошадиного фырканья. Шли они молча, не переговариваясь и не отвлекаясь ни на секунду. Лишь изредка один из орков отбегал в сторону, чтобы минут через пять прибежать обратно.

К вечеру мне стало не по себе. Паранойя взбесилась и пыталась что-то сказать, скребя когтистыми пальцами по моему бедному сердечку. И я даже знал, что именно она хотела сообщить — эти орки не орки вовсе, а звери какие-то! Идти сутки без перерывов и привалов — это что-то невероятное.

Наутро беспокойство лишь усилилось, но меня беспокоили не орки, вечно прущие без остановки. Настораживали лошади. И если с орком я мог допустить, что он на ходу ел и пил — но вот лошадь⁈ В такое было сложно поверить: либо это были совсем мощные лошадки, способные на ходу даже спать; либо это не совсем лошади.

Но всё равно я постоянно готовился и ждал, когда эта выносливая компания остановится. Заодно постоянно запускал самолечение, как только выносливости накапливалось на два сеанса.

К вечеру мне стало пофиг на орков и на их лошадей. На спрятавшееся солнце, на ночь, на ветер. На всё. Обрубок хвоста отдавал лёгким жаром. Живот покрылся испариной. Дыхание увлажнилось, я чувствовал это остатками языка. Паранойя кричала о хвосте. Заражение. За передние лапы я не волновался, культи практически всегда были над водой. Но не хвост.

Наутро испариной покрылась спина. Дышать ещё можно было, но меня лихорадило. Будь я сейчас в облике ящеролюда или просто человека, то помер бы ещё в реке — но у тел драконов сильный иммунитет. Всё это время он справлялся с заражением. До недавнего момента. И сдал позиции. Теперь моя очередь заботиться о себе. Но всё не так уж плохо: после каждого сеанса лечения жар отступал, а возвращался практически перед следующим сеансом. Это обнадёживало: получится вылечить мой бедненький хвостик.

Вечер. Солнце опять не светит. Луна опять не греет. Ветер опять шелестит травой. Орки опять не останавливаются. Лошади опять фыркают. Дышать плохо. Мысли путаются. Кажется, испариной покрылись передние лапы. Даже те места, которых нет. Обрубок хвостика горит от зудящей боли. После сеанса лечения боль отходит. Ненадолго. Потом возвращается. Больно. Хочется встать и осмотреть хвостик. Но нельзя. Надо ждать. Скоро орки выдохнутся и устроят привал. Надо терпеть. И лечить хвостик.

Тряска? Нет. Резкая остановка. Чёрт, как же больно. Слышу звуки. Да, много звуков. Разных. Речь. Чья-то речь. Много… Ай, больно, больно! Терпеть. Надо терпеть. Лог… Ещё пятьдесят выносливости и будет новый сеанс. Больно, как же больно. Мой бедный хвостик. Хватит, надо терпеть. Уже утро? Да. Света много. Что это? Суета? Вокруг меня? Много говорят. Громко. Надо зажмуриться. Притвориться, что без сознания. До сих пор.

Хлопок. Ветерок прошёлся по морде. Приподняли край накидки? Скорее всего. Смотрят на меня. Изучают. Твари. Смотрите. Я сейчас…

Боль. В морде. На повреждённом месте. Разорвала сознание.

— ГРААА!

Я постарался выскочить из волокуши и накинуться на трогавшую меня тварь, но от слабости и отсутствия передних лап — упал мордой в землю. Боль не заставила себя ждать, но отвлекаться нельзя, надо действовать. Иначе умру.

— Баа́кат! Баа́кат! — кричали силуэты. Секунду назад они полностью обступили волокушу, но сейчас в ужасе убегали. Но не все.

— Маакта́! — центральный силуэт что-то прокричал хриплым голосом.

Он кричал другому силуэту, бежавшему ко мне. Слева. Держал что-то в руках. Не позволю!

Полетели два магических копья. Первое остановило бегущего. Второе — отбросило и свалило с ног.

— Утаа́ррмаг! — завопил кто-то из толпы, и несколько силуэтов двинулись в мою сторону.

Давай, подходи! Я устрою вам утормаги, маратаги и остальные даги! Давай. Давай!

— Маакта́! — резко крикнул центральный силуэт. Всё время повторяя один и тот же возглас, он то ли рукой, то ли палкой показывал на каждого из толпы. И за мою спину показал.

— Туаакта́с каа́рракт ну га́аг, — громко сказал центральный силуэт.

— У́граа, — собравшиеся хором ему ответили. И отошли назад.

Теперь в живом кольце были мы вдвоём: я и центральная фигура. Высокая, с широкими плечами. В странных коричневых и серо-зелёных одеждах. И чем-то длинным в руке. Орк медленно подходил ко мне.

— ГРААА! — я орал, стараясь отпугнуть эту тварь. И всех остальных тоже. Но не сработало.

— Ну́утрас ну таркаа́т гастарра́ат. Ноо…

Да что эту тварь мелит? Чего он несёт? Читает молитву перед едой? Ну давай, подходи — я с удовольствием укушу тебя и выкачаю все твои жизни. Давай!

Орк остановился. Присел на оба колена. И вновь стал задвигать непонятную тарабарщину.

Чего он хочет? У него время мазаться пришло, а позади меня чёрный кубик? Так я пододвинусь, пусть только попросит. Только нормально, а не через свой непонятный язык. Мыслеречью выражайся, тварь. Мысле…

— Кто ты? Назови себя! — я пробился к орку в сознание. Он тут же замолк и дёрнулся назад, едва не упав от неожиданности. — Кто ты? Говори мыслеречью.

— Меня зовут Аркат, древнейший. Я вождь племени Синего Аиста. Ноо́крус нашли тебя на берегу реки. Прости нас, что посмели напасть на тебя. Поверь, тот глупец — единственный, кто посмел напасть на жителя небес.

Что несёт этот полоумный? Древнейший Аркат, это титул такой? И кто меня нашёл, ноо-что? Житель небес — это я, что ли? Ничего не понимаю, но сейчас это не важно: если орк сразу не напал, то надо… Больно, больно! Хвостик, больно! Терпеть, терпеть.

— Где я?

— Ты на землях хоото́н ну Сутта́ак, древнейший. А это, — орк показал себе за спину, — наш стан.

Опять какая-то тарабарщина. Он сам к себе обращается, что ли? Или он так меня называет? Вполне вероятно: тёмная эльфийка что-то похожее говорила маме. Понятно, что его почтительная манера общения — всё лишь фарс.

— Далеко от сю…

— Древнейший? — орк удивился, что я так резко остановился. Не хватало мне ещё сообщить, откуда я приплыл весь такой красивый. Нет уж, лучше сохранить втайне историю о моей семье.

— Что ты хотел сделать со мной?

— Мы хотели помочь тебе, древнейший. Ты ранен, ты умираешь. Мы хотели помочь тебе, а ты помог бы нам.

Не верю. Как я им помогу, если я обрубок мяса с чёрной шкуркой? У меня крылья переломаны, я максимум могу стать лошадкой, к которой плуг цепляют и землю пашут. Ладно, если он говорит правду — то стоит выслушать.

— Ты хотел предложить сделку?

— Именно, древнейший. Твоя кровь — она нужна нам. Но кровь мёртвого древнейшего — ничто для нас.

Кровь? Значит, я прав — меня будут распиливать на запчасти! Ну давай, только подойди — я уничтожу любого, кто посме… Больно! Хвостик, мой хвостик! Больно… Терпеть. Терпеть.

— Моя кровь?

— Да.

— Зачем?

— Она нужна нам для гуурто́г ну дажсо́ов, древнейший. Для ритуала преображения.

— Что я получу взамен?

— Мы укроем тебя. Мы накормим тебя. Наши лекари остановят твои болезни. Но прости, древнейший — твой хвост потерян. И лапы.

Укроет, накормит? Если это так — то я смогу выжить. Я подлечусь, восстановлю крылья и улечу на поиски мамы и сестрёнки… Стоп, он сказал: потерян? Хвост и лапы? Они не знают, что я умею регенерировать? Это всё меняет: они же смотрят на меня, как на поломанную куклу, которая не может сопротивляться. И как на потенциального узника, который не сбежит. Это же… Ай-ай-ай! Хвостик горит огнём, но надо терпеть. И торговаться. Но сперва надо повернуть голову и проверить хвостик.

Лучше бы я этого не делал. Половины хвоста не было, а оставшаяся часть была чёрного цвета лишь на половину: всё остальное окрасилось противным серо-коричневым цветом. С кончика хвоста что-то упало. Капля тёмно-зелёного цвета, смешенного с коричневым.

Надо что-то делать, и срочно. Им нужна моя кровь — они её получат, а я получу самое дорогое, что может быть — шанс выжить! Но сперва нужно избавиться от хвоста, иначе он убьёт меня.

— Твоя сделка понятна. Но где ты хотел укрыть меня?

— У нас всё готово, древнейший. Мы собрали просторный шатёр, где ты вместишься. Наши лекари готовы помочь. Скажи, много ли вас, кому требуется помощь?

Сказать про маму и сестру? Ага, прям вот взял разбег на культяпках и помчался на крыльях ветра, спотыкаясь о грешную землю. Нет, если эти ублюдки смотрят на меня как на живой мешок с кровью, то маму с сестрой они и убить могут. Я хочу помочь семье — но на такой риск не пойду.

— Я один.

Орк ничего не сказал. Зато я отчётливо слышал, как заёрзали его соплеменники, словно стараясь не засмеяться.

— Нам понятны причины твоей лжи, древнейший. Но позволь спросить тебя ещё раз, ведь мы хотим услышать правду, которую не утаить перед детьми Синего Аиста. Скольким из вас мы можем помочь?

Не утаить? Он может определять, когда кто-то врёт? В этом мире, что, тоже есть такое достижение? Я попал. Придётся говорить только правду, но отвечать не совсем прямо, это мой единственный шанс.

— У тебя полезное дости… провидение.

— Первородный Синий Аист благословил своих детей.

Первородный Синий Аист? Опять этот околорелигиозный бред полу… Больно! Хвостик, больно! Терпеть. Осталось чуть-чуть. Лог… Выносливости ещё недостаточно для нового сеанса лечения: маны почти пять сотен, но на копьё не хватит. Нужно у этого орка потребовать лошадь и высосать её жизни, иначе примерять мне на себя деревянный макинтош.

— Я ещё раз говорю: я единственный, кому вы сможете помочь. Но если твои соплеменники отправятся до водопада и проверят местность вокруг него — я буду благодарен.

— Древнейший говорит о месте, где Великий Разлом впадает в Поле Слёз.

— Да. Я говорю об этом месте, — надо перехватывать инициативу в разговоре, иначе он меня заболтает до смерти.

— Тогда…

— Тогда вернёмся к нашей сделке, — орк ничего не сказал. Решил не перечить? Нет, он явно насмехается надо мной. Я уверен, что он позволил мне перехватить разговор. Он манипулирует мной, заставляет думать, что меня все боятся.

— Вам нужна моя кровь — вы её получите. Мне нужно укрытие и еда, как можно больше еды. Мне нужны животные. Живые. Ваши лекаря не смогут мне помочь. Но я могу забрать жизнь и излечиться.

Орк молчал целых десять секунд, показавшиеся вечностью.

— Мы слышали, что древнейшие могут исцелить свои раны и восстановить потерянное. Это правда?

Твою грёбаную душу: ты серьёзно? И что мне ответить? Я ведь умею это делать, меня же тётя научи… Нет, не научила.

— Я понял, о чём ты. Это правда. Но меня обучили лишь способу излечиваться, забирая чужую жизнь.

— Но твои конечности и морда…

— Я плыл по реке, и на меня кто-то напал. Ты сейчас видишь не только мои раны — ты видишь его жизнь. Но на хвост не хватило. Поэтому от него стоит избавиться. Твои лекари смогут с этим справится?

— Вряд ли наши лекари способны на подобное. Но такое может ноо́крус, древнейший.

— Тогда пусть готовится. То, что он отрубит — это плата. Я обменяю отрубленную часть на укрытие, животных и лечение. Когда всё будет закончено, и я поправлюсь — мы вернёмся к разговору про сделку и кровь.

— Сколько нужно животных?

— Пока кровь не остановится, и рана не затянется так же, как и остальные.

— Неужели жизненных сил в напавшем на тебя разумном было так много, что позволило излечить твои раны и закрыть их тонкой просвечивающей кожей?

— Я не считал время, пока пользовался его жизнью, но он долго сопротивлялся.

Орк замер и полминуты изображал из себя едва заметно раскачивающегося истукана.

— Мы согласны на эти условия. Сначала мы притащим тебя в шатёр и избавим тебя от гнилостной части. Пожалуйста, древнейший, поверь, — орк встал и показал на силуэты позади него, — на тебя никто не нападёт.

— Я сам, — сказал я, когда орки пододвинули волокушу и упёрлись мне в бока. Эти уроды хотели меня перевернуть подобно разрубленной пополам свиной туше. Но я живой, я не позволю обращаться со мной как с куском мяса. Даже если они считают меня ходячим донором крови — плевать на них всех! Я излечусь и… Не знаю, что потом, но я должен отыскать сестрёнку и маму. Я обязан это сделать. И Изулиса, она же ждёт нас на острове! Как же удачно она рассказала про его расположение. Лог…

Я практически в двух сотнях километров от водопада, до дома слишком далеко, да и прошло уже не меньше трёх дней. Это плохо. Я даже не знаю… Отставить пессимизм! У меня нет права на отчаянье: нужно быть сильным и верить, что всё будет хорошо. А оно обязательно будет, ведь я жив.

Вскоре волокушу развернули и задом затащили в просторное помещение, я смог бы в нём развернуться, даже когда был целым. Тем более сейчас, с гнилым обрубком вместо хвоста.

Началась суета. Пока я располагался на земле, в палатку затащили какую-то деревяшку: большую, круглую, плоскую, подобную головке сыра. С углублением в центре. Деревяшку расположили под хвостом.

Меня пробил озноб.

Меня же сейчас на куски рубить будут! Твари. Каждый из вас, каждая скотина. Убью! Я оправлюсь и уничтожу вас всех. Убью, всех и каждого. Мой бедный хвостик, мои лапы, крылья, морда — вы ответите за всё! За то, что напали на мою семью. На мою маму. На мою сестру. Всех уничтожу!

— Маа́с ну коолту́н, — сказал какой-то орк.

— Мыслеречью говори! — я пробился ему в сознание.

— Всё… — орк запнулся. Это был вождь. — Всё готово, древнейший. Наш воин ждёт, как и ожидают животные. И наши лекари.

Рядом с хвостиком стояло серо-зелёное чудовище в два с половиной метра ростом. В руках оно держало что-то длинное, широкое и с металлическим отблеском.

Я плохо видел и не мог сказать, где точно заканчивается заражённая область. По ощущениям осталось примерно метра полтора от хвоста, но это слишком оптимистично. Скорее всего, чуть больше метра. Придётся рубить по максимуму.

Снаружи что-то заблеяло. Сложно сказать, что именно, ведь в последний раз я слышал звуки одомашненных животных ещё в прошлом мире. Но это, скорее всего, козы. Орки — они как кочевники, а значит козы предпочтительней для разведения на равнинах. Хотя и бараны…

Да к чёрту того, кто там стоит и блеет. Хватит думать о чепухе и оттягивать неизбежное. Надо быть сильным. И гордым. Мама просила не позволять страху захватывать сознание, и я послушаюсь её.

— Приведите одно животное сюда, я воспользуюсь им сразу. А сейчас пусть покажет, — я кивнул в сторону орка с мечом, — где будет рубить.

В полной тишине орк поднял меч и медленно опустил его практически в конец хвоста. Я чуть не кинулся на этого урода.

— Дальше.

— Древне…

— Дальше! Если отрезать там, то я умру раньше, чем остановится кровь. Дальше!

Вождь ничего не сказал, но орк передвинул меч. Теперь останется сантиметров двадцать. Уже неплохо. Но я уверен — они хотят себе как можно больше, ибо эти твари жадные. Каждый разумный жаден, он всегда забирает больше, чем ему причитается.

— Дальше.

— Древне…

— Дальше! Если отрубить здесь, то я не смогу ходить.

Повисла пауза. Тишина. Молчание. Никто не двинулся. Лишь спустя секунд пять орк с мечом наконец передвинул лезвие дальше. Теперь было практически сорок сантиметров. Прекрасно.

Эта пауза — она сказал мне многое. Слишком многое.

Орки даже не думали о том, что я смогу уйти отсюда. Они с самого начала планировали использовать меня как вечного донора крови, не отпускать, держать в заточении и доить подобно корове: каждый день, неделю, месяц. Пока из коровы я не превращусь в забойную свинью.

— Дальше.

— Нет возможности, древнейший, — резко парировал вождь. — Если отодвинуть меч дальше, то мы оставим затронутую гниением часть.

— Понятно. Где животное?

В шатёр завели козу, подведя практически вплотную. Всё готово.

— Действуй, орк, — я вгляделся в размытый силуэт вождя.

— Орк, это название используют другие разумные. Оно не наше. Мы дети первородных Почтенных Зверей, что назвали себя Мкаату́х. Имя нам — накту́ук ну са́ак Мкаа́тух. Мы — народ Суттаа́к. Ты должен это знать, древнейший.

— Мне привычней называть вас орками. Действуй!

Какие-то народы, какие-то дети — к чему это всё? Незачем тратить время на не нужную чушь. Потом может прийти и рассказать ламповые истории про зверюшек и другую антинауч…

Позади меня раздался свист от рассекаемого воздуха.

Вспышка в сознании.

Белый цвет перед глазами.

В ушах что-то звенит.

Что происходит? Где я? Что это? Что это за чувство? Перекрывает звон, заставляет белую пелену разума отступить. Вернуться к тому, что было.

Я напрягся всем телом, каждая мышца превратилась в камень. Лишь бы удержать крик. Эти твари не услышат, как я кричу от боли.

Сквозь пелену разглядел козу и схватил её зубами.

Активировано умение «Магическое исцеление»

Жизни козы медленно перетекали ко мне. Они не остановят кровотечение, но животные нужны для другого. Лог.

Жизнь: 2100/3360

(урон здоровью: 25 единиц в секунду)

Выносливость: 251/3360

Урон в тысячу жизней? Слишком много, но организм измучен за последние дни, плюс много повреждений. Вот потеря хвостика так сильно и ударила по здоровью.

Урон в секунду из-за потери крови огромен, а поглощение козы займёт двадцать секунд. Я планировал воспользоваться самолечением потом, как останусь один — но я быстрее истеку кровью.

Обидно, что потеря крови и заражение в негативных состояниях не отображаются. Ведь когда я в прошлом мире руку сломал — система сразу оповестила об этом. И пока ходил в гипсе, она тоже показывала негативный статус в лог-файле. А сейчас — пустота.

Действие умения «Магическое исцеление» прекращено

— Следующую веди, — я отбросил в сторону тушу.

Пока я выкачивал жизни новой козы и прикидывал, когда лучше воспользоваться самолечением — вокруг меня суетились орки. Под деревяшку они подставили чан и собирали в него кровь, а отрубленный хвостик заворачивали в ткань. Закончив, два орка поспешили на выход. Я почувствовал их взгляд на себе: презрительный, жалостливый, ненавидящий.

Третьим животным оказался баран. Его привели сразу, даже пяти секунд не прошло, и это сохранило мне много жизней.

Активировано умение «Магическое исцеление»

Жизнь: 850/3360

(урон здоровью: 15 единиц в секунду)

Возможно, получится применить самолечение позже. Или получится его сохранить напоследок.

— Нужно ещё четверо животных.

— Так много? — удивился вождь.

— Я на грани. Жизнь уходит из меня вместе с кровью.

Вождь молча, не произнося ни звука, посмотрел на стоявшего позади меня орка. Потом посмотрел на стоявшего рядом с ним орка с выпиравшей из-под одежды грудью. Руки её затряслись, она едва не набросилась на вождя. Но успокоилась.

— Кто же был тем разумным, чья жизнь стала твоей. Сколько же у него было сил?

— Не знаю, но я тогда едва не умер.

— Ты говоришь удивительные вещи, древнейший, — вождь закончил фразу и в шатёр ввели другую овцу. — Мы выполним условия. Нактуу́к ну саа́к Мкаа́тух всегда следуют своим словам.

— Значит, моя жизнь в неопасности, — я отбросил в сторону мёртвую овцу и схватил новую.

Активировано умение «Магическое исцеление»

Ага, в неопасности, да меня распотрошат за милую душу, стоит оркам почуять неладное. Нет, моя жизнь сейчас как никогда в самой большой и смертельной опасности. Её даже нельзя сравнивать с тем моментом, когда я вылупился на свет и увидел маму. И хоть я целый год притворялся инвалидом — Ликура опасности никогда не представляла. Она ведь… Мама была…

Хватит! Мама жива. И сестра жива. Точка. И вообще, сейчас не время для рефлексий. Нельзя отвлекаться, надо сосредоточиться. Скоро жизни у овцы кончатся, и я схвачу следующую. Благо, её уже привели.

Активировано умение «Магическое исцеление»

Жизнь: 350/3360

(урон здоровью: 5 единиц в секунду)

Меня беспокоит постоянное молчание орков и их слаженная работа, будто у них есть мыслеречь. Это могло бы многое объяснить, но ведь сестра говорила, что разумные не приспособлены к мыслеречи. И мама это подтвердила. Тогда почему орки не говорят? Ведь когда меня притащили — они же говорили вслух, и кричали. Почему же сейчас молчат? Или у них специальные жесты есть? Они перемигиваются⁈

Они заметили, что у меня глаз едва видит, вот и используют специальные жесты и перемигиваются! Ну, сволочи, продолжайте играть шпионов — я вам потом такие игры устрою, что десять тысяч лет будете мячиками для игры в голову.

Жизнь: 250/3360

(урон здоровью: 0 единиц в секунду)

Пошла новая животинка. Урон здоровью на нуле, откачиваемые жизни перекрывают затраты. На следующем жизнь пойдёт в плюс, а потом воспользуюсь самолечением: направлю в хвостик и буду надеяться, что опасность миновала. Но уже чувствуется некая слабость в теле. Много крови потеряно, не иначе.

— Кровь больше не идёт, древнейший, — сказал вождь, когда туша была отброшена. Осталось последнее животное.

Жизнь: 250/3360

(восстановление здоровья: 5 единиц в секунду)

— Я вижу. Сколько с меня вытекло крови?

Вождь замешкался. Несколько секунд он стоял неподвижно, но вскоре орки позади меня зашевелились.

— Много, — я случайно отправил свою мысль старосте, когда поднесли чан. В нём было как минимум пять литров крови. И кто знает, сколько пролилось мимо.

— Но теперь твоей жизни не угрожает заражённый хвост. Древнейший, скажи, что делать с кровью?

— Ты о чём?

Действие умения «Магическое исцеление» прекращено

Жизнь: 350/3360

— Хвост в обмен на кров, лечение и животных. Но про кровь речи не было.

— Мы же договорились, что вернёмся к этому разговору, когда я поправлюсь?

— И мы так и сделаем, древнейший. Но сейчас мы говорим не о крови, что течёт в тебе — мы говорим о крови, что вне тебя.

Так, это опасно. Сейчас я могу прогадать или, что хуже — предложить совсем не те условия. И вообще: что предлагать, если я у них в руках⁈ Как бы ни пришлось выторговывать лишний день жизни и предлагать не только кровь, но и плоть… Стоп, я не туда думаю. Они ведь специально устроили весь этот спектакль с уважением. Они ведь думают, что я ощущаю себя главнее и рассчитываю на их беспрекословное подчинение.

— Месяц.

— Месяц? — переспросил вождь.

— За это количество крови в течение месяца вы будете приводить ко мне трёх коз, овец или баранов каждые семь дней. Живых.

— Это… — вождь замолк и посмотрел на орчиху. Та едва не набросилась на него.

— Ты хочешь что-то сказать? — я попробовал пробиться ей в сознание и кожей почувствовал ненависть, с которой эта тварь посмотрела на меня. Но она быстро отвернулась обратно к вождю.

— Мы согласны, — сказал вождь спустя несколько секунд. — Через месяц разговор состоится вновь. Что ты будешь лечить первым делом, древнейший?

— Ты спрашиваешь меня, в какую часть тела восстановят жизни животных? Или что сейчас будут лечить твои лекари?

— Оба.

— Твои лекари должны протереть хвост, и сделать всё, чтобы он вновь не загноил. То же самое касается лап, груди и морды — их нужно протереть и освободить от грязи. И пусть посмотрят, как можно вправить суставы и поставить на место сломанные кости. Но с ними стоит повременить, сейчас я слишком слаб.

— Конечно, древнейший, но что с животными?

Вот урод, он ведь специально это спрашивает. Всё пытается узнать, есть ли у меня способности к регенерации.

— Сначала исцелю глаз и верну зрение. Остальное потом.

— Будет так, древнейший. Лекарям приступить сейчас?

— Да.

Словно по беззвучной команде из шатра стали выходить орки. Нервная орчиха вышла первой, едва не плюнув в мою сторону. Затем двое орков унесли деревянный чурбан, полностью залитый кровью. Последним вышел орк с мечом.

Мы остались с вождём наедине, а спустя секунду вбежало трое орков. Они облепили меня как мухи. Я чувствовал их долгие прикосновения: они изучали каждый миллиметр моего тела, анализировали, смотрели, рассчитывали, как и что можно отрезать. Трогали везде. Лапы, остаток хвоста, спина, шея…

Вдруг почувствовалось давление в области крыльев. Стоя на табуретке одной ногой и занося другу, орк упёрся руками мне в спину и пытался оседлать меня. Как ездовое животное.

— Залезешь — убью, — я пробился в сознание орка.

— Но иначе нам не осмотреть твою спину, древнейший, — вместо лекаря ответил вождь.

— А её не надо осматривать. Она в порядке. Пусть осмотрит крыло.

— Но древнейший, ведь…

— Я всё сказал.

Плевать, что случится дальше. Я не позволю ни одной твари забраться мне на спину. Я не откажусь от своей гордости. Понятное дело, что им хочется оценить свою добычу как можно тщательней — но я ещё жив.

Вождь ничего не ответил, но лекарь вернул ногу обратно на стул. Я едва не крикнул от внезапной боли — в отместку тот схватил за сломанное крыло, и дёрнул. В попытке сдержаться я сжал передние лапы и последовала новая порция боли, моральной: я попытался сжать то, чего не было.

В груди похолодело. Сердце сдавило. Я задыхался.

Резко мотнул головой, отгоняя прочь дурные мысли. Глубоко вздохнул. Меня укачивало. Что со мной? Слабость из-за потери крови? Надо отвлечься.

Орки всё ещё осматривали меня, но уже без энтузиазма. Будто что-то решая.

— Мы закончили осматривать тебя, древнейший.

— Говори, — я концентрировался на разговоре, как на якоре ускользающего сознания.

— Их жизненные силы, — вождь показал на кучу сваленных туш, — не прошли для тебя даром. Рана на хвосте затянулась такой же прозрачной кожей, как на твоих лапах и морде. Нет смысла обрабатывать её.

— Переломы и вывихи?

— Мы сможем излечить твои переломы, древнейший. Но то, что ты назвал вывихами нам не под силу исцелить. Мы не высшие эльфы и не способны магией сращивать разорванное.

— То есть? — и так понятно, что они ничего не будут делать со мной, тем более звать каких-то эльфов, даже если я слёзно буду умолять. Вся эта ситуация не больше, чем базарный фарс.

— Суставы разорваны, древнейший. Оба.

— Ясно. Займусь сразу, как исцелю морду.

— Пусть будет так, древнейший, — вождь ответил слишком быстро, в его планах моя жизнь оборвётся намного раньше. — Но это ещё не всё. Мы можем помочь очистить правую глазницу.

— Что с ней?

— Глаз уничтожен. Нужно очистить глазницу, иначе будет гноить.

— Я хочу посмотреть.

Вождь кивнул и орки, осматривавшие меня, тут же выбежали из шатра. Спустя минут пять один из них вернулся и что-то поднёс к моей морде. Зеркало.

Из-за дымки не было возможно рассмотреть повреждения, даже очертания морды едва различались. Но кое-что разобрать получилось. В зеркале отражалось чёрное пятно, а в его нижней части было три полосы. Посередине шла полоса тёмно-розового цвета, а сверху и снизу от неё шли полосы белёсого цвета.

Я смотрел на остатки языка и челюстей. Взрыв той чёрной штуки сорвал мясо с правой стороны морды, обнажил кости, выбил зубы и практически вырвал язык. Не стоило тешить себя надеждой, что глаз всё ещё на месте. Его больше нет, но и вырвать остатки я не позволю. Не хватало ещё, чтобы мне мозг через глазницу вытащили! Обойдутся. Раз за последние дни там ничего не начало гнить, то и потом не начнёт.

— Сам выпадет, — сказал я вождю и чуть не потерял сознание. Размытый силуэт орка практически растворился в серой дымке.

— Но, древнейший. Может слу…

— Ничего не случится.

— Но…

— Он выпадет сам, — чего он продолжает гнуть свою линию? Маниакальное желание получить дополнительный кусочек или беспокоится за здоровье донора крови? — Можешь забрать, когда это произойдёт.

— Да будет так, древнейший.

— Оставь меня. Я хочу отдохнуть.

— Конечно, древнейший. За пологом шатра стоит наш ноо́крус. Лишь дай ему знать, и я приду.

— Хорошо, — вождь несколько секунд неподвижно смотрел на меня, прежде выйти из шатра.

Мне потребовалась вся сила воли, чтобы не уронить голову на землю. Укачивало и знобило так, словно в моём истерзанном теле не осталось и кровинки. Кое-как повертев головой и убедившись, что я точно один — направил потоки маны в остаток хвоста и запустил исцеление. А пока мана и выносливость преобразовывались в жизни и излечивали рану, я с трудом наклонил голову и принялся за тушку козы.

Было сложно есть. Мало того, что оставшейся левой челюстью я не мог нормально разгрызть кости, так ещё остатки языка болели нещадно. Даже удивительно, что получилось сожрать того разумного: ведь я плыл по реке. Стало быть, тогда я проявил чудеса сноровки и ловкости…

Бритые ёжики, что со мной? Я ведь недавно утопил и сожрал человека, а теперь сижу и радуюсь своей ловкости. Как вообще можно так думать? У него ведь были свои мечты, планы, цели и стремления. А я его убил, оборвал всё это, и теперь сижу бахвалюсь. Как вообще можно…

Думаю, мне пора прекращать сокрушаться, сделанного не вернуть. Не надо больше об этом думать. Он мёртв — я жив, и это главное. Сейчас надо сосредоточиться на собственной жизни. И выжить.

Сеанс самолечения вскоре закончился и головокружение притупилось, но всё равно казалось, что сознание прокручивает через постоянно вращающуюся мясорубку. Ничего не оставалось, как продолжать медленно работать челюстями, разгрызая кости и мясо. Когда же тушка козы была съедена и в животе почувствовалась приятная тяжесть, то головокружение практически сошло на нет.

Неужели всё это время я голодал? Но живот не болел, и вообще всё было как обычно. Похоже, организм драконов устроен гораздо сложнее, чем я предполагал. Чтобы наесться мне хватало одного оленя или двух кабанчиков, а уж кабаньего выводка хватало на целый месяц, иногда и больше. Но сейчас мой организм явно тратит много ресурсов на восполнение потерянной крови.

Я дотянулся до сваленных в кучу туш животных и вытащил очередную козу. Овец и баранов лучше отложить на потом, у меня от шерсти изжога.

Если развить мысль о восполнении крови и хорошенько подумать, то эта теория вполне жизнеспособна. Вот только когда мишка мне грудь пропорол — меня не укачивало и не штормило.

Странно всё это, но, думаю, тут какое-то дело в магии. Ведь когда я гарцевал на мишке, то магическим исцелением выкачивал его жизни. Возможно, именно это и не позволило крови вытечь из моего тела: магия закрыла рану. Но тогда почему хвост кровоточил, ведь я тоже выкачивал жизни из коз. Хотя, есть идея.

Козы и овцы нулевого уровня, и у них сто жизней, а у медведя было минимум пять тысяч. И за секунду из мишки выкачивалось намного больше, чем из коз. Ведь сто жизней в секунду от медведя гораздо больше, чем пять жизней в секунду от козы.

Думаю, во время лечения магия действительно останавливает кровопотерю и чем больше жизней у животинки, тем сильнее этот эффект. Звучит вполне складно, осталось найти высокоуровневую животинку и сделать ей «кусь» с включённым пылесосом жизней. Но это всё будет потом.

Сейчас же мне надо восстанавливаться. За последние дни я слишком часто бывал на краю гибели. Поэтому надо много есть и быть сильным. Вот только в куче тушек остались только овцы. Неприятно, но делать нечего. Одну съем сегодня, а остальные оставлю на потом, когда в животе мясо уляжется. Лог.

Выносливость: 19/3360

Запомнив значение выносливости, я принялся считать про себя секунды и вгрызся в овцу. И мало того, что постоянно сбивался со счёта, так ещё язык умудрился прикусить.

Спустя десять минут значение выносливости увеличилось лишь на двадцать пунктов. Обычно всё шло гораздо быстрее, но сейчас явно не обычная ситуация и потребуется примерно двадцать восемь часов. Мана восполнялась по единичке в минуту, и ей потребуется день.

Вопрос: что лечить первым? Хвостик и передние лапы выпадают из списка: меня орки на фарш пустят, если заметят перемены.

Полный запас выносливости и маны — это тринадцать сеансов лечения. По два сеанса в лапки и хвост, чтобы не было повторного заражения; по одному в грудь, разорванные суставы и сломанные кости; один в правую сторону морды; оставшееся четыре — на лечение левого глаза. Восстановление зрения — приоритетно.

Радует, что орки не знают, почему я потерял сознание. Вдруг из-за этого мне мечом отсекут уже не хвост, а что повыше. Надо постараться сохранить в тайне произошедшее. Буду надеяться, что скверных приступов больше не бу…

Мысль я додумать не успел. Сознание обволокло чернилами и выкинуло из тела.

Внимание, начат процесс поглощения скверной

Вас поглощает скверна

«„—“»

Внимание, благодаря достижению «???» процесс поглощения прерван

Внимание, частица Вашей души осквернена

Глава 3

— Это последнее животное, древнейший, — сказал вождь, когда ко мне подвели барана. Лежащие рядом две тушки с белой густой шерстью намекали, что орки надо мной издеваются.

— Хорошо, — я схватил животное челюстями и запустил магическое исцеление.

— Как твой глаз, древнейший, — услужливо спросил вождь.

— Который из них?

— Который остался с тобой.

— А ты разве не видишь?

— Вижу, что пелена застилает твой взор.

— Тогда зачем спросил?

Я одного не могу понять: вождь меня за идиота держит или у них такой своеобразный юмор спрашивать очевидные вещи? И приведший баранов орк почему-то всё ещё здесь. Кстати, почему цвет кожи вождя серо-зелёный, а цвет кожи другого орка близок к розовому? Это боевая раскраска такая?

— Прошло больше недели с того дня, как ты оказался здесь, а древнейшего в его истинной форме мы принимаем впервые.

— Неужели к вам так часто заходят древнейшие в их неистинной форме, что есть с чем сравнивать? — я постарался скрыть сарказм в голосе.

— Представители расы Кта’сат каждое лето посещают нас и лишь Мкаату́х знают, кто скрыт под их личинами.

Кта’сат, это которые ящеролюды? Вроде бы так. Мама же говорила, что ящеролюды сами себя называют Кта’сат, значит и орки так же делают.

— До лета ещё не один месяц, но ты сказал, что я здесь больше недели. Сколько точно?

— Девять дней.

— Значит, два дня, — я случайно проговорил по мыслеречи.

— Два дня? — вождь напрягся, а в его хриплом голосе заскрежетал металл.

— Я ошибся на два дня. Считал про себя дни и думал, что прошло ровно семь дней. Но хватит об этом, — я откинул в сторону тушку уже мёртвого барана и посмотрел на ещё не ушедшего орка. — Кто это?

— Это жена нашего ноо́кру.

— Нокру? — я чувствовал, что уже слышал это слово.

— Сейчас, древнейший, ноо́кру — это главный воин племени. Он займёт место вождя, когда придёт время.

— Что-то такое я от тебя уже слышал, когда оказался здесь.

— Если ты про ноо́крус, то я говорил это как о воинах нашего племени, ушедших на поиски добычи.

Орочьий язык — бессмысленный и беспощадный. Он способен уничтожить разум за считанные мгновения тем, что трактовка слов зависит от контекста и ударения в самих словах предложения. Наверно, придумавший этот язык разумный или был под наркотиками, или ударился головой об острый край стола, или всё вместе и сразу.

— При чём тут его жена?

— По твоим словам, древнейший, я могу судить, что не был ты в землях ку́раак Мкаа́тух ну Са́актак, — в голосе вождя промелькнула едва слышимая издёвка. — Я прав?

— В чём ты прав, если я даже не понял, о каких землях ты говоришь?

Пресвятая Варёная Вермишелина, что он несёт? Неужели он думает, что я понимаю эту чу… Какой же я дурак! Ведь вождь проверял, знаю ли я их язык или нет. И только что я выдал себя с потрохами! Я явно не оклемался после недавнего приступа скверны.

— Я речь веду о землях, что были отданы детям первородных Почтенных Зверей, что берут своё начало от жизни в небесах. В их великий круг входит первородный Синий Аист, от духа его берём мы начало своё.

— Тогда бы прямо сказал, что говоришь о своём народе. Не забывай, мы верим в разных богов.

— А в каких богов верит древнейший? — казалось, вождь готов был выпрыгнуть из штанов от распиравшего любопытства.

— В Прямолинейную Логику и в Пресвятой Рандом. Зачем здесь жена вашего воина?

Вождь промедлил с ответом, явно желая узнать о сказанных мною вещах — но сейчас он должен изображать из себя благолепного идиота. Хвостик ставлю на отсечение: чем ближе будет день моей казни, тем наглее будут орки.

— Она будет приводить тебе каа́рракт ну га́аг, древнейший. Животных, чьи жизни станут твоими. А также она проконтролирует наших лекарей и узнает, всё ли у тебя в достатке. Она станет той, к кому ты сможешь обратиться.

— Она заменит тебя?

— Истинно так, древнейший. А сейчас ты готов?

— К чему? — я напрягся и приготовился к худшему. В моей ситуации рассчитывать на хороший исход — вверх идиотизма.

— Наши лекари займутся твоими членами. Или отложить это?

— Нет. Пусть приходят, но помнят: я убью их, если они попробуют залезть мне на спину.

— Но им будет тяжело выпрямить твоё крыло.

— Я перевернусь набок и проблем у них не будет, — я попытался отодвинуться назад, но боль в разорванном колене намекнула, что лучше так не двигаться. — Я всё сказал и повторять не буду.

— Да будет так, древнейший. Лекари скоро придут, — вождь показал рукой на неподвижно стоящую орчиху. — К ней ты можешь обращаться её именем, Кагата. Мы увидимся с тобой через двадцать дней, древнейший. Выздоравливай и наполняйся сил.

— И тебе удачи… — я напрягся, пытаясь вспомнить имя вождя.

— Аркат, древнейший. Моё имя — Аркат.

— И тебе удачи, Аркат. Зови лекарей и передай мои слова.

— Всё уже сделано, древнейший, — сказал вождь и хотел уже выйти, но остановился и повернулся лицом к Кагате.

Аркат смотрел на орчиху всего несколько секунд, но за это время я три раза успел подумать, что вождь набросится на свою соплеменницу и свернёт ей шею. Но он лишь подвигал плечами и поспешил уйти, с силой дёрнув пологом шатра. Раздался хлопок, Кагата вздрогнула.

Я перевёл взгляд на три белых ватных клубочка. Жрать баранов с шерстью — то ещё удовольствие.

— Кагата, я прав? — я прокинул канал мыслеречи, отчего орчиха вновь вздрогнула

Она как-то неуверенно и медленно повернулась ко мне, словно опасаясь за свою жизнь. Вот только мясной обрубок без ножек, ручек и глазок вряд ли может напасть на другого разумного.

— Маа́с ну гаа́рда… — заговорила та ртом. Её голос оказался нежным и тихим, словно та была замучена будничной рутиной.

— Мыслеречью говори. Я твои масы в зуб хвостом не понимаю.

— Всё готово, древнейший. Тебе стоит лишь подождать, лекари скоро прибудут.

— Я слышал вождя. Тебя Кагата зовут?

— Так меня назвала руу́кта думкаа́д ну Руссу́ут, — с лёгкой горечью произнесла орчиха.

— Кто?

— Так меня назвала моя мать, вождь моего племени.

— Значит, Кагата. Почему вы баранов не обстригли?

— О чём ты спрашиваешь, древнейший? — от удивления тембр голоса Кагаты изменился, она едва не перешла на писк.

— О том и спрашиваю: почему вы не состригли их шерсть?

— Неужели древнейший преисполнен ненавистью к племени Синего Аиста? — голоса Кагаты стал странным, словно в нём смешалось недоверие и злоба, но не на меня или племя. Казалось, будто бы я разворошил неприятные воспоминания и Кагата проклинала саму себя.

— Я не знаю, о какой ненависти ты говоришь, но от баранов мне нужны лишь жизнь и мясо. Шерсть не нужна. Почему вы не обстригли их?

— Но ведь шерсть изначально принадлежит баранам. Это предательство собственных слов, забери племя что-нибудь у них.

— А сейчас племя может состричь с них шерсть?

— Может, но зачем древнейшему шерсть, отдельная от тела?

Сейчас интонация голоса орчихи оказалась предельно ясна. Кагата явно думала, что я собрался сплести тёплые перчаточки, передними лапками для передних лапок, которых нет. Я более чем уверен, что имя орчихи всенепременнейше означает «конченая идиотка».

— Мне шерсть не нужна, но и есть её я не собираюсь. Кто у вас стрижёт овец?

— Если древнейший хочет, то я могу это сделать. Но твоя просьба необычна.

— Чем же? Или у вас в племени мясо едят сырым?

— Нет, — орчиха страшно обиделась на мои слова. — Это для других разумных мы лишь дикари, но у нас есть гордость и сырое мясо мы едим лишь во время ритуалов.

— То есть вы жарите мясо, я прав?

— Не только. Мы варим мясные похлёбки, сушим его, вялим, солим, консервируем в Тракотской специи и в Шаке.

— Но тогда почему ты считаешь мою просьбу странной?

— Древнейшие перед поеданием овцы очищают её?

— Я не скажу за всех древнейших, но… — я вовремя остановился, чуть не угодив в ловушку. Вдруг именна эта орчиха может определять ложь и её специально поставили ко мне.

— Древнейший? — орчиху беспокоила долгая пауза.

— Я буду говорить лишь за себя, и сейчас их шерсть мне повредит, — я потряс в воздухе культёй.

Кагата молчала, словно обдумывала смысл собственного существования. До сегодняшнего дня я ни на секунду не сомневался, что тщетность бытия всенепременнейше должна быть осмысленна. А раз орчиха уже секунд десять стоит неподвижно, то она явно переосмысливает собственную жизнь.

— Ты сострижёшь шерсть с овец? — я не выдержал томительного ожидания.

— Я могу это сделать, если такова просьба древнейшего, — Кагата отвечала медленно, старательно выговаривая каждое слово. Словно разрешение спрашивала.

— Сделай.

Орчиха поклонилась, юркой мышкой выскользнула из шатра и осталась рядом со входом. Слышалось, как она переговаривалась с мом надзирателем, готовым в секунду отрубить мне голову.

Вскоре полог шатра вновь распахнулся, в палатку зашло пять орков.

— Что-то не так? — я связался с Кагатой.

— Лекари прибыли, древнейший, — она подтвердила очевидную вещь.

— Пусть сначала займутся сломанным крылом, а затем ногой.

— О нём они и хотели узнать, древнейший.

Я чуть не набросился на орков, стоило Кагате объяснить способ, каким лекари собирались наложить шину на крыло.

Первая часть плана была правильной, хоть и болезненной: распрямить крыло и вправить сместившуюся кость, потом приложить палки и сделать из них направляющие. Но пробить мне летательную перепонку и через дыры протянуть верёвки? Нет, на такое я пойти не мог и сразу предупредил, что отгрызу голову любому, кто посмеет так сделать.

Лекари говорили на своём наречии, а Кагата выступала переводчиком и всё объясняла через мыслеречь. Мы целый час переговаривались, прежде чем орки отступили и согласились на мой способ наложения шины. Хоть и были явно не в восторге от происходящего.

Своё недовольство лекаря выражали настолько сильно и таким изощрённым способом, что я не справился с болью и из глаза потекли слёзы. Хотелось выть и кричать, но я стиснул оставшиеся зубы, чтобы эти твари не услышали моего крика!

Когда мне резко распрямили крыло и боль обожгла разум — я держался, подпитывая ускользающее сознание гневом и ненавистью. Когда потянули нижнюю часть крыла, вытягивая на место кость — я держался и превозмогал чёрную пелену, медленно поглощавшую моё «я». Когда вдавили кость на место — я держался, считал про себя до ста и старался не упасть в обморок. Когда прокинули верёвки и стянули крыло, притянув его к ноге — я держался.

С крылом закончили. Отдышавшись, я связался с Кагатой и разрешил приступить к ноге — не хотелось откладывать пытку на потом. В этот раз орки не изменили себе выкручивая мне ногу так, будто та лишь плюшевая игрушка.

Что-то щёлкнуло, кости встали на места. Ни в чём себе не отказывая, лекари самым садистским способом теперь прижимали ногу к телу, прикладывали к ней шины и обматывали верёвками — а в это время мой мозг полыхал от боли.

Наконец всё было кончено.

Орки встали передо мной и что-то произнесли на своём наречии, но я ничего не понял. Из-за всего пережитого слух отказывался работать, только и слышалось какое-то прерывистое бульканье.

— Всё кончено? — я кое-как связался с Кагатой.

— Да, древнейший. Лекари закончили и спрашивают: нужно ли древнейшему что-то ещё?

— Нет.

Кагата что-то сказала оркам и те вышли из шатра. Наступила тишина. Опять.

— Что ещё? — отрывисто спросил я орчиху чувствуя, как от слабости мою голову качает из стороны в сторону.

— Я хотела узнать перед тем, как уйти за ножницами: древнейший что-нибудь ещё желает?

— Нет.

Кагата махнула рукой, показав в сторону и сказала, что там стоит чан с водой, если мне захочется пить. И вышла из шатра, зашелестев пологом.

Практически сразу силы покинули меня, голова гирей полетела к земле. Последними струнами воли я напряг мышцы понимая, что коснусь носом земли и сразу отключусь. Это недопустимо. Но и поднять голову обратно не мог, сил уже не было: ни моральных, ни физических.

Где-то в глубине разума промелькнула мысль, что смерть — не такой уж и плохой исход. Мученья закончатся и наступит блаженное «ничто», принеся с собой покой и тишину. Но я тут же засунул эту мысль в самую глубокую яму, закопал и придавил тяжёлым камнем. Смерть — это блюдо, которого нет в моём меню. В нём есть боль, страх, ненависть, томительное ожидание, превозмогание в конце-то концов. Но не смерть. Никогда!

Напрягшись, всё же смог выпрямить шею — в голове зазвенело, кровь ритмичным барабаном разрывала череп под огромным давлением, нутро сжалось, я едва не отключился.

Всё прошло так же быстро, как и началось. Это явно последствия голода, но нужно подождать, пока орчиха не обстрижёт баранов. Лог…

В лог-файле всё по-прежнему, нет негативных состояний. Это странно: я совсем недавно пришёл в сознание после очередного приступа скверны, а буквально пять минут назад мне кости выкручивали так, что слёзы потекли. Кожей на груди и шеи всё ещё чувствую влагу.

Решив не терять время — я активировал самолечение, направив заряды в исковерканные переломы. Хотелось избавиться от белой дымки в глазу, но подлечить пульсирующую боль приоритетней. Мне ещё опухоли не хватало.

К тому моменту, когда Кагата вернулась в шатёр, я успел провести по четыре сеанса самолечения на крыло и ногу. Остальное планировалось отправить в глаз.

Орчиха долго скребла чем-то металлическим по первой тушке, а когда закончила и подтащила её ко мне — то я невольно погрустнел. Без шерсти баран, казалось, похудел в два раза. Это последствие решений, принятых впопыхах на дурную голову. Надо было договариваться на свиней, в них мяса больше, а в баране — лишь кожа да кости.

Страшно представить, какую цену орки затребуют за одного такого чахлого барана через три недели, когда подойдёт срок заключения сделка. А учитывая, что разменной монетой будет моя кровь — в жилах стынет лишь от одной только мысли об этом. И хоть мне хочется сокрушаться о произошедшем со мной, но вместо депрессии на свет божий лучше вытащить маленькую и миленькую паранойю — эта мелкая зараза ещё никогда меня не подводила.

Уж лучше жить трусом, чем помереть героем. Нет, воспетая в легендах и занесённая в анналы истории героическая смерть — это очень пафосно, круто и почётно. Но только в том случае, если это не моя смерть. Меня заносить в анналы как минимум рано, а как максимум — не надо!

Вскоре все три тушки были острижены, но орчиха не спешила уходить.

— Что-то ещё?

— Древнейший так и не сообщил, что делать с шерстью.

— А что мне с ней делать, сшить колпак для хвоста?

— Но ведь древнейший лишился хвоста⁈ И как древнейший может свалять шерсть, если лишён передних лап? –орчиха по-детски не понимала услышанного.

— Я об этом и говорил, что она мне не нужна, — ещё парочка таких разговоров и у меня от отупения прекратится всякая адекватная и логичная мозговая деятельность. А пришибленности у меня и так хватает.

— Но тогда что древнейший собрался с ней делать?

— Я повторю ещё раз: мне она не нужна. Ты умеешь с ней обращаться?

— Я владею навыком ткачества и могу спрясть из шерсти пряжу, могу свалять её в дуу́кта.

— Во что?

— Настил, которым мы застилаем пол наших жилищ. Плотно свалянная шерсть не позволяет холоду земли наполнить воздух.

— Тогда она твоя, — за секунду я перебрал десятки предположений и догадок, ведь орчиха сказала кое-что полезное.

— Кто моя? — переспросила орчиха, имя которой точно переводилось как «идиотка».

— Шерсть. Она… — я глубоко вздохнул, успокоился и решил поступить так, чтобы даже дурак меня понял: — Я. Дарю. Тебе. Шерсть. Которую. Ты. Состригла. С. Баранов. Она. Твоя. Понимаешь?

Кагате потребовалось пять секунд, чтобы осмыслить услышанное, связаться с небесной канцелярией и получить руководство по дальнейшим действиям.

— Если это дар, то я с радостью принимаю его. Могу ли я попросить древнейшего подождать, пока я схожу за мешком.

— Котят топить? — я даже не пытался скрыть сарказм.

— Дарраа́! — ртом закричала орчиха с бесконечной злостью на весь белый свет.

— Ду маа́с, — прорычал влетевший в шатёр орк. В его руке что-то блеснуло металлическим оранжевым цветом.

Я попытался отползти назад, стараясь разорвать дистанцию, но чуть не заорал от боли, разбередив сломанные кости. Орк повернулся к Кагате и что-то ей сказал. Она ему ответила.

Раздался звонкий хлопок, Кагата отшатнулась от орка. Тот повернулся ко мне, постоял несколько секунд и вышел из шатра. Потянулось время, наполненное тишиной. Ничего не происходило, никто не врывался в шатёр и не пытался отрубить мне голову.

— Почему ты кричала? Что произошло? — спросил я Кагату, когда боль в сломанной ноге утихла.

— Про что спрашивает древнейший? — голос орчихи подрагивал, казалось, она едва удерживала слёзы.

— Ну, давай по порядку: почему ты кричала?

— Дитя раша́а ну Руссу́ут не способно нанести вред потомкам Руссу́ут.

— Дай угадаю: эти твои руссуу́т ничто иное…

— Руссу́ут, древнейший, — поправила Кагата. — Я вела речь о раша́а ну Руссу́ут, о первородной Рыси. Ты же ведёшь речь о черпаке для котла.

Спокойно, Сиал, спокойно. Нервные клетки восстанавливаются крайне медленно и на то они и нервные, чтобы нервничать по поводу и без. Вот только сейчас повод есть, я едва не полыхаю от ярости! Почему со мной разговаривают так, словно я ходячий переводчик с орочьего языка на нормальный? Или что, для драконов не знать в идеале орочьий язык — это огромный грех и ужасный моветон? Похоже, не зря орки раньше были низшими разумными: по уровню интеллекта они недалеко ушли от тех времён.

— Я об этом и подумал, что котята и Руссу́ут как-то связаны. Приношу свои извинения, ведь я не знал об этом и обидел тебя.

— Древнейшему нет надобности извинятся перед шлаа́сур.

— Тогда второй вопрос: что произошло? — так, я буду игнорировать непонятные слова, а то уже голова раскалывается.

— Ноо́кру племени Синего Аиста следит за твоим покоем, древнейший.

— То есть обо мне заботится не только жена сильнейшего воина, но и он сам охраняет меня? Какая честь!

— Это честь принимать тебя в землях народа Суттаа́к, — Кагата замолчала, а я лбом почувствовал, что она решила взглядом просверлить во мне дыру. Пришлось добавить, что она может идти за мешком.

Как и в прошлые разы, вернувшись с мешком Кагата молча встала рядом со входом, словно ожидая команды. Стоило связаться с ней и разрешить, как та сразу зашуршала шерстью. Я не мог видеть, как быстро она орудовала руками, но я слышал это: звуки были резкими и быстрыми. Но закончив Кагата так и не ушла, чем жутко раздражала.

Мало того, что меня недавно пытали и выкручивали конечности, в животе от голода колет, а мозг прополоскали непонятными словами — так ещё из меня сделали музейный экспонат и поесть не дают. Прекрасный день, нечего сказать. А если ещё добавить, что буквально недавно я пришёл в себя после приступа скверны — так вообще самый прекрасный день в жизни.

— Что-то ещё? — мой голос сквозил раздражением и усталостью.

— Я должна убедиться, что у древнейшего всего в достатке.

— Не в достатке.

— Чем я могу…

— Лапок не хватает, и хвостика тоже! — я вспылил настолько сильно, что едва не перешёл на крик. — Всё у меня в достатке. Вот лежит еда, а вон там стоит вода.

Я не знаю, что со мной произошло, но надо поскорее выпроводить орчиху, иначе точно наброшусь на неё.

— Тогда я могу передать вождю, что сегодня древнейший ни в чём не нуждается?

— Будь так… Сегодня? Ты и завтра придёшь?

— Конечно. Моя обязанность теперь каждый день приходить к древнейшему и узнавать его нужду.

— Тогда увидимся завтра, — орчиха в ответ поклонилась и покинула шатёр. Я сразу же набросился на бараньи туши, стараясь как можно быстрее утолить голод.

Главная новость сегодняшнего дня заключалась в том, что скверна прогрессирует и усиливается, но одновременно с этим и отступает.

Когда мне отрубили хвост, я отключился и очнулся через сутки, а два дня назад отключился вновь. Аркат сказал, что с момента моего заточения прошло девять дней: один день в отключке, потом шесть дней и затем ещё два дня на приступ скверны. Как назло, в эти дни сюда вождь приходил и видел моё бессознательное тело. Это сильно осложнит мне жизнь, если уже не усло…

А ведь именно поэтому вождь и оставил Кагату, чтобы наблюдать за мной. Всё это очень плохо, да ещё, если моё предположение верно, то через двенадцать дней я опять отключусь уже на четыре дня. И как объяснить оркам потери сознания так, чтобы жизнь сохранить?

Вот только есть новость поважнее: меня убьют раньше, чем наступит лето. Вряд ли ящеролюды закроют глаза на то, что орки держат в плену дракона, а значит они избавятся от улик. Узнать бы ещё когда происходит их ритуал, ради которого мою кровь собирают. Вождь об этом ничего не говорил. Похоже он думает, что я знаю всё об их культуре и всё прекрасно понимаю, ведь…

Насадить этого орка на ель и провернуть, пока земли задницей не коснётся! Я едва не угодил в грамотно расставленный капкан! Зачем ему говорить подобные вещи, если он собирается распилить меня на запчасти? Ведь все знают о договоре защиты между ящеролюдами и драконами, но тогда зачем говорить дракону про летние приходы ящеролюдов?

Чтобы успокоить дракона, чтобы тот ослабил бдительность.

Они не поверили в моё вранье о самоизлечении, и таким хитрым образом страхуются от того, что я излечусь раньше срока и улечу. В их глазах я меленький дурачок, который свято уверовал в чудо, промедлил с излечением и умер как пущенная на сало свинья.

Мне всенепременнейше необходимо выпытать у орков, когда именно состоится их ритуал преображения. Хотя бы примерно. И вот тут Кагата может помочь. С ней явно не всё так просто, как кажется на первый взгляд.

Вот эти племена, вожди, ритуалы и слова гордости кое-что напоминают из прошлого мира: там тоже были народы с похожим бытом и культурой. Я даже книжки читал про это. Правда, то была художественная литература, а не научная — но истории были основаны на реальных событиях и племе…

От родившейся идеи я чуть не подскочил как ужаленный в мягкое место, но мысли всё равно не хотели возвращаться в привычное русло. Они юркими муравьями копошились в сознании, перебегая с места на место в хаотичном танце. Лишь хруст бараньего черепа обозначил мысленным мурашкам направление движения, заодно и я наконец собрал мозаику в цельную картину.

Орки в новом мире — это индейцы из прошлого мира. Правда, от индейцев у них лишь проживание в шатрах и кочевой образ жизни. Да и на степняков тоже похоже, на тех же монголов средневекового периода. Пусть орки будут монголо-индейцами, это не важно. И неважно, что я пытаюсь натянуть понятия из старого мира на глобус нового. Главное в том, что и условные монголо-индейцы, и орки едины в одном — они кочевники, а значит культура, быт и обычаи должны быть похожи между собой. Ведь условия обитания формируют культуру народа, а не наоборот.

Есть много противоречий, но я уверен, что Кагата из другого племени! Хотя, и это тоже может быть хитро спланированной ловушкой. Надо взвесить все за и против.

Первое: Кагата говорит не так, как вождь или другие орки. Слова нашедших меня орков начинались на мягкие согласные, а Кагата начинала с твёрдых звуков. Вот только я не знаю, как говорят другие орки в племени.

Второе: орчиха говорила про первородную Рысь, а меня держат в плену на землях Синего Аиста. Кстати, а нет ли у этих животных чего-то общего с пауками на дворфийских каменных гобеленах?

Может быть, эти звери тоже существовали, и каждому из них поклоняется своё собственное племя? Звучит вполне логично, ведь если женщина рыси оказывается в племени аиста, то лишь из-за трёх причин: уничтожение племени и захват женщин, обмен заложниками или политический брак. И во всех трёх вариантах она обязана скучать по дому. Этим я воспользуюсь. Манипулировать другим разумным существом нехорошо, но пусть весь мир сначала извинится передо моей семьёй, и только потом я подумаю над своим поведением.

Третье: орчиха болезненно отзывалась о своём старом племени. Но это может быть лишь наигранным фарсом.

Четвёртое: орк ударил Кагату. Разве у кочевников бить своих женщин не преступление? Не помню, но есть одна зацепка. Кагата говорила, что её мать была вождём…

Это что получается, матриархальное общество кочевников? Серьёзно? И матриархальное племя отдало дочь вождя в патриархальное племя? Какой-то нелогичный бред. Но если предположить, что племя Аиста уничтожило племя Рыси, а слабых женщин забрало с собой — то получится вполне логичная картина. И дочь вождя покорённого племени станет женой будущего вождя победителей, как доказательство триумфа. А раз орчиха лишилась дома и защиты — то это делает её чуть ли не рабом.

В итоге из четырёх пунктов лишь два подтверждают, что Кагата из другого племени. Но моя паранойя уже выглянула из песочницы и грозно зыркнула глазками. Всё это может оказаться западнёй, но и просто сидеть сложа лапки… Хотя их-то у меня уже нет. Сложа культяпки? А почему и нет, звучит же прекрасно!

Главное — не отчаиваться, сохранять позитивный настрой и не сидеть сложа культяпки. Так что я с гордостью объявляю о начале плана: «Пожалей несчастную орчиху».

Вот только доем туши баранов и истрачу выносливость, направив сеансы в глаз. Вернуть зрение –первоочередная задача.

Глава 4

С утверждения плана прошло три дня. Каждый день Кагата спрашивала о моём самочувствии, и каждый раз я сухо отвечал, что всё хорошо. И в каждом цикле излечения девять из тринадцати зарядов отправлял в левый глаз, а всё остальное по вывихам и переломам.

На четвёртый цикл стоявшая перед глазом дымка немного отступила, теперь силуэт орчихи не сливался со стенками шатра. Это несказанно радовало, и я непременно бы светился от счастья как атомный реактор перед взрывом. Если бы не одно но — голод, он вернулся, скребя в желудке острыми когтями. Каждые пять минут приходилось поднимать голову и сглатывать подступающую слюну.

На шестой день голод усилился настолько, что я потянулся к кадке с водой. Хотелось напиться и притупить голод — но жидкость пахла травой. Пришлось дождаться Кагату и попросить заменить воду.

Но как раньше я уже пить не мог: вода выливалась изо рта обратно в чан через уничтоженную правую сторону морды. Пришлось стать чёрным экскаватором с мордой вместо ковша. Прижимая остатки языка к левой щеке, я погружал морду в чан и вёл голову вбок, а когда рот заполнялся водой — резко поднимал и запрокидывал голову.

Вскоре пришлось остановиться: шея болела, а при каждом движении из-под меня раздавались хлюпающие звуки. Практически половина воды разливалась, стекая по шее и скапливаясь лужей на земле. Это точно была земля, ведь орки вряд ли бы потратили на меня шерстяные циновки. Именно в тот момент меня и посетила наипрекраснейшая идея, согрев сердце тёплым огоньком.

— Всё ли в достатке у вас, древнейший? — спросила орчиха, наконец оправившись от шока. На седьмой день с момента объявления плана Кагата узнала, что я свинота и грязнуля.

За час до её прихода я решил немного попить водички и приглушить голод. Я закономерно облился водой и предстал перед орчихой сидя в луже, улыбаясь искалеченной мордой и смотря на Кагату затуманенным добрым взглядом. Если та не подумала, что я обдолбанный вусмерть дракон-наркоман — то это уже проявление высшей благодетели.

— Как видишь, всё в наличии, — ответил я, едва сдерживая смех. — Глаз ещё не вырос, да лапки не отрасли, но я не унываю. А у тебя, Кагата, всё в достатке?

Кажется, от моего вопроса орчиха напрочь покинула этот мир и решила прогуляться по закоулкам собственного сознания в поисках ответа на единственный вопрос: как лечить дракона-дурочка, и нужно ли вообще? Ещё день назад я отвечал на вопросы подобно роботу и воспринимал Кагату за пустое место, а теперь внезапно проявил чудеса вежливости и сопереживания.

— С-спа… — девушка замолкла, будто самый страшный грех для орков — поблагодарить дракона.

— Спа? — переспросил я, держа в мыслях язвительное предложение спа-процедур с кокосовым молочком и ароматом цитрусовых где-нибудь подальше отсюда.

— Я благодарна древнейшему, что он осведомился моей жизнью. В ней всё в достатке, — голос Кагаты был ровным и спокойным, словно она держалась в строго обозначенных рамках.

— Вот и славно. Ты меня извини, что встречаю тебя в таком бардаке, — я правой культёй легонько похлопал по луже. — Не успел прибраться.

— Позволь спросить, древнейший?

— Позволяю.

Вновь повисла тишина, орчиха в очередной раз решила взять мыслительную паузу.

— Почему под тобой лужа? — наконец спросила Кагата едва ли не дрожащим от изумления голосом.

— А, ты про это? Знаешь, немного неудобно пить, когда половина морды превращена в труху, но я приноровился.

В доказательство своих слов я зачерпнул воды из чана, добавив немного объёма луже, и уставился на размытый силуэт орчихи. На лодыжке её правой ноги различалось нечто металлическое, ювелирный браслет или кандалы раба. И ещё стал понятен примерный рост Канаты.

Я лежал, оперившись на локти передних лап с полностью вытянутой шеей и смотрел на силуэт орчихи снизу вверх. Мой полный рост где-то два метра семьдесят сантиметров, и если вычленить метр как примерную высоту лап… То рост Кагаты окажется выше, чем метр семьдесят, а может быть и все два. Не самая лучшая новость. Неделю назад я думал, что это белая дымка растягивает силуэты — но дело оказалось вовсе не в моём зрении.

— Мы… — заговорила Кагата, но я её перебил.

— А языком лакать не выйдет, ведь трудно использовать то, что практически отсутствует. Согласна?

Я вывалил язык из пасти через отсутствующую щёку, из-за чего орчиху всё передёрнуло от отвращения. Сквозь повисшую тишину было слышно, как осенний ветер колыхал стенками шатра.

— Я тебя перебил, прошу меня простить. Продолжай, — я решил заканчивать этот цирк и приниматься за дело.

— Мы… — Кагата явно не знала, как реагировать. — Мы… Прости нас древнейший, мы не предусмотрели подобное.

— Ты про то, что я тут напрудил и можно рыбок запустить? Не переживай, ваше племя впервые принимает в гостях подобных мне, ведь так?

— Да, древнейший. Племя Синего Аиста впервые принимает подобных тебе.

— А что насчёт твоего родного племени Рыси?

Кагата молчала. Отчётливо слышалось её глубокое, тяжёлое дыхание, словно орчиха силой удерживала подступившие чувства. И положение её силуэта изменилось: она завела руки за спину.

— Племя Руссу́ут также не принимало древнейших у себя, — наконец произнесла Кагата с нотками грусти в голосе.

— Тогда тебе не о чём просить прощения. Лучше скажи, какой сегодня день по счёту? С того момента, как вождь познакомил нас.

— Близится к концу седьмой день, древнейший.

— Но ты говорила, что племя аиста… Нет, не так. Не напомнишь, как правильно произносится название племени, Сутак?

— Если ты ведёшь речь про племя Синего Аиста, то Суттаа́к. Протягивай на последнем выдохе, — голос орчихи стал мягким, словно ей приятно объяснять премудрости языка своего народа.

— Благодарю. Семь дней назад ты говорила, что племя Суттаа́к не способно нарушить свои слова. Ведь так?

— Всё верно, древнейший. Для раша́а ну шаа́р Мкаа́тух недопустимо предать свои слова, сказанные на землях племени.

Пока что оставлю без внимания две важные вещи: название «мкатухов» от племени к племени не меняется; и что орки чтят слова только на своих землях. Или же здесь ситуация как в религиях моего прошлого мира, где данное иноверцу обещание соблюдать не обязательно? Здесь наверно так же, но речь идёт не только о вере, но и о расе.

— Но где животные? — в ответ орчиха замолчала, подбирая слова.

— На этот вопрос ответит лишь вождь, древнейший.

— Тогда, могу ли я попросить привести его? Моё сознание прояснилось, заодно мне следует кое-что рассказать. Но животных лучше привести завтра.

— Да, древнейший. Я всё передам, — канал мыслеречи оборвался и Кагата испуганной мышью юркнула из шатра.

Ещё немного, и меня стошнит от этого слова. Древнейший то, древнейший это, и пятое, и десятое. Что, произнести такое простое слово как «дракон» для орков есть всеобъемлющее табу? Наверно, лучше назвать своё имя, чтобы прекратилось это насилие над моим мозгом, но только Кагате. Когда сближусь с ней, то использую это подобно знаку признательности и ещё сильнее войду в доверие.

Размышляя о показательной реакции орчихи при упоминании племени Рыси и как она с удовольствием объясняла мне произношение слова — я едва не пропустил, как к шатру вдруг стала приближаться стометровая многоножка. Она как будто стремилась ворваться внутрь шатра и разорвать дракона на мелкие ошмётки.

Вот только внутрь зашли лишь трое орков. На ноге левого из них виднелось что-то металлическое, а под одеждой на груди правый будто подложил сдувшиеся футбольные мячи.

— Здравствуй, Аркат, — вождь стоял между двух орчих, одна из которых точно владеет способностью к обнаружению лжи.

— Я рад приветствовать тебя, древнейший, — заговорил вождь хриплым голосом. — Мне отрадно слышать о твоём самочувствии.

— Я тоже рад, что моё самочувствие улучшается, — хотелось ёрничать и спросить про достаток вождя, но лучше оставить инициативу Аркату.

— Кагата передала твои слова. И по говору твоему сужу, что отдых и жизни каа́рракт ну га́аг пошли тебе на пользу. Скажи, насколько прояснилось твоё сознание?

— Если ты говоришь про жизни баранов, то они пошли на пользу. А насчёт сознания ты задал правильный вопрос, и проверить это — одна из причин вашего прихода.

Я напряг разум, стараясь связать всех находящихся в палатке разумных. Ничего не вышло.

С мамой и сестрой я связывался без особых проблем даже если нас разделяли километры и зрительные преграды, надо было лишь подумать о них. Но других разумных я должен видеть непосредственно перед собой. Вот только сейчас проблема в другом: я просто не могу связаться сразу с тремя разумными одновременно.

— Сознание прояснилось не до конца, но ко мне вернулась ясность мыслей.

— Ясность мыслей — это мудрость во взгляде на клаа́с ну куу́рраг.

— Я запомню твои слова, вождь. Но для меня ясность мыслей — это возможность к познанию.

— К познанию чего? — уточнил Аркат, чем несказанно обрадовал меня. Я был ему интересен, а то, что интересно — ломать не спешат.

— Это хороший вопрос, но он не важен, ибо не важно, что ты хочешь познать. Главное в том, что ты способен к познанию.

— Ты говоришь странные и непонятные вещи, древнейший. Они кажутся бессмысленными.

Я чуть не засмеялся. Заодно трижды поблагодарил и трижды проклял бывшую преподавательницу по философии, жарься она на вертеле в самом эпицентре ада. Я прекрасно помню, как она три часа мурыжила меня дополнительными вопросами на экзамене. Ведь не моя вина в том, что она не могла внятно объяснить свой предмет и после её лекций каша в голове появлялась, притом настолько густая и едкая, что расплавляла мозг за считанные секунды. А что уж говорить про философское принятие абстрактных истин у существа, что бегает с голой жопой крича о великом Синем Аисте — такому бедолаге философия Гегеля за секунду мозг прожарит.

— Наши мудрости различны. Подумай о моих словах, когда будет свободное время. Но сейчас ты пришёл за совсем другими ответами, ведь так? — стоило мне закончить, как грудастая орчиха едва заметно дёрнулась.

— Истинно так, древнейший, — моментально заговорил Аркат. — Ты хотел что-то поведать нам?

Я собрался с мыслями и сосредоточился: я готовился к этому все эти дни.

— Сначала я задам тебе вопрос, Аркат. Семь дней назад вы привели ко мне обещанных животных. И тогда я тебя спросил о прошедших днях. Помнишь?

— Да, древнейший. Помню и храню в памяти тот день.

— Прекрасно. До этого кто-нибудь приходил ко мне?

— Да, древнейший. Я приходил к тебе, как и во все остальные дни. И ты не отвечал, сколько бы я не звал.

— Потому что я спал.

— Древнейшему не пред… — вождь заговорил с чувством собственной важности в голосе, но я не мог позволить ему закончить.

— Не считай мои слова за ложь, Аркат. Я не вру тебе, а говорю так, чтобы быть понятым. Но если ты хочешь не столь размытых объяснений, то ответь: ты знаешь, что такое «всепоглощающее ничто»?

Орк замолчал и повернулся к орчихе с огромной грудью. Она ответила ему тем же. Потом орчиха на секунду повернулась ко мне и вновь посмотрела на вождя.

— Неужели мои слова не понятны тебе? — я постарался пробиться в сознание большегрудой орчихи, но она с завидным упорством игнорировала меня. Вместо неё повернулся вождь:

— Нам непонятен твой вопрос, древнейший. Что значат эти слова?

— Их невозможно описать, но я попробую. Чувствует ли разумный боль, страх или ужас перед тем, как покинуть это мир? Может ли этот разумный вернуться в мир живых и рассказать, что он чувствовал и где он был? Сможет ли он рассказать об испытанном одиночестве перед тем, как его сердце сделало последний удар?

— Накту́ук ну са́ак Мкаа́тух никогда не останется в одиночестве, ни в жизни, ни в смерти. Но если древнейший говорит о других разумных, то я не знаю случая, чтобы разумный вернулся к живым после смерти. Способна вернуться нежить в облике разумного, но не сам разумный. К чему это сравнение?

— К тому, что некоторые вещи невозможно понять с чужих слов, их можно только испытать. И то, что я называю «сном» нельзя объяснить, это можно узнать лишь почувствовав.

— Даже глубокий сон можно прервать, древнейший, но не твой. Разве это можно назвать сном?

— Тогда возьмём другое слово. «Отдых» тебя устроит? Или «покой»? Как не назови, суть от этого не изменится.

— Неужели все древнейшие спят так беспробудно? — спросил вождь после секундного раздумья.

— Я буду говорить лишь за себя и тех представителей своей расы, которых видел своими глазами лично.

Я замолчал, специально. Я пытался считать секунды, но мешала дробь пульса в голове. Сердце было готово разорваться от волнения.

— Древнейший? — наконец спросил орк, устав слушать тишину.

— Так же.

— А другие? — спустя секунды молчания уточнил вождь.

— Лучше тебе будет спросить у других рас древнейших лично, потому что сейчас…

Я напряг зрение, чтобы как можно чётче видеть очертания всех трёх орков. Особенно орчихи с большой грудью.

—…я говорю лишь про то, как сам воспринимаю это всепоглощающее ничто. И слово «сон» подходит полностью. Ведь именно из-за этого тебе пришлось нарушить своё слово и привести животных не на седьмой день, а на девятый. Я прав?

— Мы не знали, что происходит с древнейшим, и я лично принял это решение, — не думая ответил Аркат звенящим сталью голосом.

— Никто и не смеет упрекать тебя, вождь Суттаа́к. Это я не предупредил, что усну, так что слов своих ты не нарушил. А теперь я скажу более открыто, — стоило мне правильно назвать племя, как большегрудую орчиху дёрнуло как от удара током.

— Слушаю тебя, древнейший.

— Кагата продолжит навешать меня каждый день?

— Да. Для этого она и представлена тебе, древнейший.

— Вот ей я и сообщу, когда и насколько погружусь в сон. А животных приведёшьзавтра, сегодня уже поздно. Хоть и голод терзает мой живот.

— Будет так, как ты просишь, древнейший. Но почему ты терпишь голод?

— Посмотри в мой глаз и скажи: уменьшилась ли пелена в нём?

Вместо Арката подошла большегрудая орчиха. Я едва не заорал от ужаса, когда тёмно-зелёное лицо вынырнуло из тумана и практически приблизилось вплотную. Чувствовалось смрадное дыхание, словно та специально наелась протухших грибов.

— Пелена сходит, древнейший, — сказал Аркат, когда орчиха молча встала обратно. — Твоё зрение восстанавливается.

— Именно поэтому я хочу получить животных завтра, а не сегодня. Хочу проверить, улучшится ли зрение ещё, или же исчерпаны все силы.

— Я не совсем понимаю, что именно ты собрался делать, древнейший.

— Я потом всё объясню, но уже поздно. Оставим разговоры на потом. Или у тебя есть вопросы?

— Лишь один. Неужели жизни трёх каа́рракт ну га́аг так сильно повлияли на твоё зрение?

— Ты неправильно задал свой вопрос, Аркат. Ты должен был сказать «слабо».

— Почему? Ведь не пройдёт и трёх месяцев, как ты вновь увидишь дароо́с ну Мкаа́тух. Творение первородных Почтенных Зверей. Мир, что во круг нас.

— А на это сколько потребуется месяцев? — я повысил голос и протянул вперёд правую культю. Вождь и грудастая орчиха тут же постарались отстраниться. Кагата не шелохнулась.

— Ты прав, древнейший. Я подобрал неправильное слово. Но нет причин для скорби, ведь скоро твоё зрение восстановится, — голос Арката был спокойным, но в нём угадывались торжествующие нотки.

— Я это знаю, Аркат. Закончим на сегодня, — я быстро отключил канал мыслеречи от орка и пробился в сознание Кагаты:

— Я прошу тебя остаться.

— Я не могу остаться, но вернусь так скоро, как смогу, древнейший, — ответила та.

Секунд пять орки стояли и любовались произведением искусства «Покалеченный дракон», прежде чем уйти. Я тяжело выдохнул, стараясь успокоится. Сердце взяло настолько бешеный ритм, что было готово разорвать грудь и вырваться на волю. Даже в животе отдавалась вибрация от мощных и быстрых ударов.

Последние минуты стали для меня настоящим испытанием. Даже когда переродился не так сильно боялся за свою жизнь. Да и бессмысленно было тогда бояться: ведь мама бы мне не навредила. Но сейчас, одно неверное слово и…

Меня передёрнуло от осознания, по какому тонкому льду я ходил последние минуты. Пришлось закрыть глаз, погрузив сознание во тьму и глубоко задышать, приводя мысли к порядку.

Спустя минуту я полностью успокоился и смог здраво обдумать недавние события.

Большегрудая орчиха действительно обладает достижением «Детектор лжи». Страшный как похмелье после недельного запоя детектор на двух зелёных ножках, совмещённый химическим оружием. Этой твари достаточно выйти на цветущий весенний луг, открыть рот, выдохнуть разок и всё — привет, завядшие цветы, бесплодная земля и падающие с неба мёртвые птицы. Но даже это ходячее биологическое оружие можно обмануть, если объясняться размытыми, пространными выражениями. Ведь получилось, когда я говорил лишь за себя и за виденных лично мною чёрных драконов, потому что единственный чёрный дракон, которого я видел лично — это моё отражение в воде.

К тому же, у орков действительно есть своя мыслеречь. Иначе как объяснить, что вождь молчал, а орчиха подошла ко мне? У них точно есть канал мыслеречи, и это усложнит мне жизнь: Аркату ведь не обязательно приводить с собой большегрудую орчиху.

И главное — Кагата не имеет общего канала мыслеречи с вождём и детектором, ведь она не испугалась, когда я протянул культю и повысил голос. Теперь, если сблизиться с ней и выпытать всю возможную информацию — никто об этом не узнает. И первостепенно…

Резкая боль в животе прервала мысль. Голод вернулся, скрутив живот. По привычке я потянулся к кадке с водой, но одёрнулся: за последние дни было выпито литров пятьдесят, если не больше. От такого количества уж точно плохо станет.

Вскоре зашуршал полог шатра, внутрь зашла орчиха с металлическим браслетом на ноге и по обыкновению своему встала рядом со входом.

— Спасибо, что пришла.

— Я не могла не прийти, ведь древнейший попросил об этом, — с будничной усталостью в голосе проговорила орчиха.

— Тогда могу ли я попросить тебя о помощи? — Кагата молчала, поэтому я продолжил. — Не могла бы ты принести завтра кружку и помочь мне выпить воды.

— Ты просишь помочь тебе пить? — с удивлением отозвалась орчиха.

— Можешь не помогать, если тебе неприятна сама эта мысль. Но, понимаешь, — я выдержал мхатовскую паузу секунд в пять, — если я продолжу пить как раньше, то через неделю тут лягушки заведутся. А через две они изберут меня своим королём.

Кагата ничего не ответила, но было слышно, как та быстро выдохнула носом и чуть мотнула головой, словно пыталась сохранить маску серьёзности. Вот он, мой единственный шанс показать всю глубину моего дегенеративного юмора.

— Если так подумать, то я вполне подхожу на эту роль. Ну вот сама посуди: передних лап у меня нет и ходить или бегать я не смогу, а крылья сломаны и о полётах придётся забыть. Остаются задние ноги. И когда они исцелятся, то единственное, что я смогу делать — это прыгать как лягушка. Вот представь себе, что древнейший как лягушка по полю скачет: прыг, скок, квак.

В такт последним трём словам я качал головой. Два раза мотнул на «прыг и скок», а на «квак» — наклонил голову вбок.

Кагата прыснула, её затрясло, но она старалась удержать в себе подступающий смех. Но меня это не устраивало, так что я два раза легонько хлопнул культями по грязной луже, одновременно два раза мотнул головой и в такт движениям произнёс:

— Квак, квак.

Размытый силуэт сложило пополам. Кагата приложила руки ко рту и едва сдерживалась, чтобы не засмеяться во весь голос. Но я слышал, что она смеялась тихо-тихо, как мышка. Сквозь пальцы плотно сложенных ладоней воздух вырывался со свистом, чем ещё сильнее раззадоривал орчиху. Её крутило от смеха, она едва сдерживалась.

Я смотрел на это всё и мысленно ликовал, снаружи оставаясь полностью спокойным. Потому что она теперь моя. Моя! С потрохами от кончика носа до пяток! Да, чёрт возьми, да! Она мне всё расскажет, всё до последней детальки расскажет! Теперь в её глазах я не просто кусок живого мяса — теперь она воспринимает меня за равного себе. Ведь не смеётся же человек над шутками того, кого он ненавидит; так и в этом мире разумный не будет реагировать на действия того, кого он презирает. Мы одинаковы, все живые и разумные сущности. Мы не смеёмся рядом с врагами, но с радостью смеёмся с друзьями.

Минуты три орчиха сотряслась от едва удерживаемого смеха, всё время смотря на вход в шатёр и постепенно приходя в адекватное состояние. Наконец она полностью распрямилась и убрала руки от лица.

— Мне не хочется примерять корону предводителя лягушек, — я поставил точку.

— Неужели древнейший не хочет возглавить это многочисленное семейство? — в голосе орчихи исчезла усталость, а на её место пришла лёгкость. Даже какой-то детский азарт.

— Может быть, в этом есть свой почёт, но судьба уготовила мне другую участь. Я буду зваться «Ужасом, летящим на крыльях ночи». Так что кто-нибудь другой пусть носит титул «Квакающий ужастик цвета болотной тины».

Кагата прыснула и сказала ровным и чуть нежным голосом:

— Я согласна с тобой, древнейший. Тебе совсем не к лицу…

— К морде? — уточнил я, понимая, из-за чего орчиха запнулась.

— Да. К твоей морде не подойдёт цвет болотной тины, — Кагата остановилась, то ли переводя дух, то ли внутренне соглашаясь сама с собой. — Я помогу тебе пить воду.

— Спасибо, — я легонько кивнул и мне показалось, что Кагата чуть отступила, не веря в происходящее. — Как раз смогу понять, насколько оно восстановилось. Я скажу об этом, и ты сможешь передать вождю.

— Передать что?

— Мои слова. О моём зрении. Ты ведь присутствовала при нашем разговоре.

— Я присутствовала при вашем разговоре, древнейший, — голос Кагаты стал холодным как звон сосульки на морозе. — Но я не могла слышать ваш разговор.

— Почему? Ведь дети Мкаату́х способны общаться между собой без слов.

— Ты прав, древнейший. Но лишь тогда, когда все раша́а ну шаа́р Мкаа́тух статут едины. Но до тех пор шаа́р ну Руссу́ут не способны шуу́со ну рараа́с шаа́р Суттаа́к. Как и не способны шаа́р ну Суттаа́к шуу́со радо́ор шаа́р ну Руссу́ут.

— Но ведь ты жена будущего вождя и сильнейшего воина племени? — мой мозг едва не вскипел от потока орочьих слов. — Тебя ведь приняли в племя.

— Это не изменит волю раша́а ну шаа́р Мкаа́тух, — голос Кагаты охладел настолько, что был способен заморозить воду.

— Я… Я хочу извиниться перед тобой. Мои знания о вас были поверхностны и своим незнанием я обидел тебя, вскрыв болезненную рану твоей души. Я прошу тебя простить меня, — я чуть опустил голову, как бы показывая своё смирение.

— Но за что древнейший просит прощение, если многие разумные не знают наших устоев. А когда узнают, то лишь отмахиваются от наших чувств. Подними голову, прошу, — орчиха опомнилась и её голосу вернулась прежнее спокойствие. — Я не злюсь на тебя.

— Спасибо. Но всё равно я должен был извиниться.

Повисла пауза. Настала пора заканчивать сегодняшний день.

— Завтра я пойму, как быстро восстанавливается моё зрение. Заодно скажу, когда вновь усну.

— Уснёшь? Древнейший говорит о тех днях, когда вождю пришлось отложить привод баранов?

— Да. Я тогда спал, и в скором времени усну вновь. Это не следует называть сном, но это самое ближайшее описание, — я замолчал, будто подбирал слова. — Если хочешь, я объясню подробней, но только завтра. Сейчас мне мешает думать голод. Да и у тебя был тяжёлый день. Тебе следует отдохнуть. Спокойной ночи.

— Дуу́ра ну суу́ра, древнейший. Тихой ночи, — ответила Кагата и канал мыслеречи оборвался. Но стоило размытому силуэту повернуться боком, как орчиха застыла, словно не решаясь что-то спросить.

— Ты что-то хотела сказать? — стараясь не упустить возможность, я быстро прокинул обратно канал мыслеречи.

— Нет, я… — орчиха запнулась, явно не решаясь продолжить мысль.

— Если ты что-то хотела спросить, то не стесняйся и спрашивай. Прошу, ты ведь согласилась мне помочь, и выслушать тебя — это то малое, чем я могу ответить.

— Нам рассказывают, — заговорила Кагата после минутной паузы, — что древнейшие стоят выше нас и презирают нас, обычных разумных. И ксаты ведут себя надменно, подражая вам. И я не помню, чтобы кто-то из них шутил или вёл себя как простой разумный. Но древнейший не похож на тех, кого я представляла. Неужели все древнейшие подобны тебе?

Я задумался, не зная, что сказать. Точнее, я-то знал, что сказать — но как? Какие слова подобрать, чтобы ответить на вопрос и не вызвать подозрений? Ведь я знал лишь трёх драконов и не могу точно сказать, как они вели себя с другими разумными.

— Я… — внезапно пришедшая в голову мысль опустошила мне разум, оставив единственное воспоминание. На сердце защемило. — Бывало, проходили года, когда я не слышал чужого смеха, — я посмотрел на размытый силуэт орчихи. — Спокойной ночи, Кагата. Увидимся завтра.

Оборвав канал мыслеречи и опустив голову на землю — я закрыл глаз, но прекрасно слышал, как орчиха шуршала одеждами, словно перебирая край кофты или чего-то ещё. Лишь спустя долгих десять секунд Кагата наконец-то ушла.

Про смех я говорил правду, ибо после перерождения вёл себя с сестрёнкой не самым лучшим образом. Лишь в последние четыре года она частенько смеялась и вела себя как самое наглое и озорное создание. Но насколько бы не были эти воспоминания приятны — сейчас на рефлексию времени нет. Надо разработать дальнейшие шаги по охмурению Кагаты, ведь именно сегодня у меня явно получилось с ней сблизится.

Если в том длинном предложении на орочьем языке говорилось, что последователи разных животных не могут разговаривать без слов, пока все орки не объединятся в одно большое племя — значит Кагате, последователю Рыси, одиноко среди детей Аиста. Ведь она не сразу покинула шатёр, значит — она здесь одна и во мне увидела родственную душу. Такую же одинокую и брошенную на произвол судьбы, без друзей, родных и тех, с кем можно разделить грусть и посмеяться от души.

Ещё немного порадовавшись удачному дню — я успокоился, проверил лог-файл, распределил сеансы лечения и попытался уйти в нирвану. Вот только голод не позволил, так что я принял позу поудобней и стал думать о ближайшем будущем.

Завтра тема нашего разговора всенепременнейше должна быть о циновках. Значит надо вспомнить, как их делают. Фабричный метод не подойдёт, вряд ли здесь слышали о такой простой вещи, как возвратно-поворотный механизм на тяговой силе хотя бы от паровой турбины. Остаётся лишь ручной способ, и это ещё лучше: я же ничего не помню! Ладно, пойду от обратного. Ручной способ — это когда что-то делают руками. Значит…

Глава 5

Если стенки шатра покачивались на ветру с лёгким скрипом, то входной полог зашуршал подобно соломе. Рядом с входом встал силуэт с чем-то металлическим на лодыжке правой ноги.

— Здравствуй, Кагата. Ты смогла отдохнуть за прошедшую ночь? — я постарался говорить как можно дружелюбней.

— День твой светел, древнейший. Я… — Кагата замолкла на секунду. А потом словно забыла про усталость, но в её голосе всё равно улавливались нотки то ли печали, то ли тоски. — Я крепко спала эту ночь, спа… спасибо.

Я чуть не выпал в осадок. Вот именно это и называется «резкие перемены в настроении». За одну ночь она научилась говорить «спасибо»? Там на улице явно снег пошёл, а то свиста с гор я не слышал.

— Скоро приведут животных. Сейчас я могу помочь утолить твою жажду, — орчиха протянула руку с каким-то предметом.

— Я плохо вижу. Это кружка? — Кагата ответила утвердительно. — Давай это отложим на потом. Поставь её куда-нибудь.

— Но куда? Ведь её потом придётся окунать в воду.

— Тут везде земля? — Кагата вновь ответила утвердительно. — Поставь её на мои передние лапы.

Я пододвинул друг к другу обрубки лап и в образовавшейся ложбинке спокойно умещалась кружка. Орчиха только двинулась в мою сторону, но сразу же одёрнулась.

— Ты боишься меня, не так ли? — силуэт орчихи дрогнул.

— Я… — Кагата начала оправдываться, но я не мог позволить ей принижаться, иначе образ равного пропадёт.

— Я выгляжу не самым приятным образом и в последние недели между мной и племенем Сутта́ак могло произойти множество недопониманий. И, тем более, они могли произойти между нами, но поверь: лично к тебе я не испытываю ненависти. Наоборот… — я ненадолго взял паузу, подбирая слова. — В твоём голосе есть нечто приятное, и ты согласилась мне помочь. Я не собираюсь тебе вредить.

Орчиха стояла, борясь сама с собой, но всё же приняла решение и медленно, боязливо приблизилась. Что-то коснулось моих лап и орчиха поспешила распрямиться, но почему-то она словно застыла в полуметре от меня.

— У меня что-то с мордой?

— У тебя засохшее пятно грязи на… на морде, древнейший. Наверно, оно со вчера.

— Где?

— Я не знаю, как описать это место.

— Дотронься до него пальцем, — я повернулся к орчихе неповреждённой частью морды.

— Нет, древнейший. Другая сторона.

Было страшно подставлять потенциальному врагу пустую глазницу и развороченные кости — но если орчиха пересилила страх, то и мне следовало быть чуточку смелее.

Что-то легонько коснулась моей морды, но и от этого меня скривило от боли.

— Чуть ниже глазницы, да? — Кагата ответила утвердительно. Высунув остатки языка через отсутствующую правую щёку, я попытался дотянуться до нужного места. Безуспешно: уж слишком сильно язык укоротило. Придётся пока так, грязнулей ходить, а там…

Внезапно перед мордой появилась чья-то рука и напугала меня до седой шкурки. Я дёрнулся и резко повернул голову, отчего Кагата сама нешуточно перепугалась и за мгновение оказалась рядом со входом. Силуэт орчихи скрючило настолько, словно та приготовилась бежать со всех ног и лишь ждала сигнала от единственного адекватного нейрона, кричащего: «Так, подожди, давай сначала разберёмся, а уже потом пятками сверкнём».

— Что случилось?

— Я… Я… — бедолагу трясло от накатившего ужаса.

— Я напугал тебя? Прости меня. Я не ожидал, что твоя рука окажется так близко.

— Я хотела… попросить тебя не двигаться, древнейший. Я… хотела помочь. Стереть грязь.

— Я буду благодарен тебе, если ты это сделаешь. Только будь осторожней: прикосновения крайне болезненны.

Повернувшись, я приготовился к новой порции боли, а про себя отметил кардинальные изменения в орчихе. Вот надо было ей так быстро меняться в характере? Ведь ещё немного, и я не смогу ей манипулировать, меня же совесть замучает. Орчиха такая добрая помогает мне, а я как матрос её «поматрошу и заброшу».

Внезапная боль заставила меня зажмурить единственный глаз. Рядом послышался резкий испуганный выдох, но уже через секунду Кагата успокоилась и вновь дотронулась до моей морды.

Пока орчиха ухаживала за мной, я заглянул вглубь своего сознания. Туда, где в песочнице сидела паранойя со своими друзьями и весело настукивала пластиковой лопаткой по ведёркам. Где-то недалеко от детской площадки было небольшое поросшее бурьяном поле, где сидело маленькое создание с невинными и честными глазами, в лёгком летнем сарафанчике и чуть ободранными коленками.

«Иди сюда, моя Совесть. Вот, держи конфетку со вкусом апельсинчика, как ты любишь. Видишь во-он тот дальний угол в конце забора? Да, там, где сидит человеколюбие. Иди туда, сядь рядом и постарайся не мешать. Стой, подожди: ты человечность не видела? Ещё из болота не выбралась? Ей же лучше, пусть пока там и сидит. Всё, иди, я позову тебя, если понадобишься.»

— Всё закончено, — отозвалась орчиха, встав около входа. Вместе с этим на улице внезапно раздался возглас.

Кричал всё так же охранявший шатёр муж Кагаты. Он завёл ко мне животных. Мысленно пообещав отомстить ему за мой хвостик — я схватил первое животное и активировал процесс выкачки жизни. Как и восемь дней назад, это были бараны.

Я надеялся, что Кагата сразу отправится за ножницами и мешком, но и в этот раз она искренне удивилась предложению подстричь баранов. Пришлось подавить желание обозвать девушку золотой рыбкой за короткую память и вновь объяснить, что шерсть мне повредит. В этот раз Кагата отказалась принимать шерсть, ведь она не успела отплатить за прошлый подарок.

Я только хотел обозвать орчиху упёртой как овечка, как вдруг понял, что мне выпал отличный шанс завязать разговор. Я предложил Кагате обменять шерсть на рассказ о её подготовке и изготовлении вещей, притом во всех подробностях. Кагата не верила услышанному, ведь нечто подобное знает каждый, кто хоть раз покупал себе одежду или ткань в городах или сёлах высших разумных существ.

В третий раз я подавил желание объяснить Кагате глубины её заблуждения и подробно рассказал о своём предложении. Орчиха прекратила упрямиться узнав, что расскажет не только про подготовку шерсти, но и про циновки.

Пока Кагата ходила за ножницами — я с голодной жадностью осматривал тушки баранов и давился слюной. А когда девушка состригала шерсть — я с отрешённым видом смотрел в сторону.

— С чего мне следует начать? — Кагата отложила в сторону ножницы и последнею обстриженную тушу.

— С самого начала. Что ты первым сделаешь с этой шерстью?

Кагата рассказала, как подготавливают шерстяное руно. Вначале шерсть вручную перебирали, вытаскивая сор и всякий мусор, а потом её погружали во что-то непонятное, чтобы отмыть.

— В племени Суттаа́к используют пять рецептов шуу́дсута и семь рецептов руроо́та.

— А что вообще такое шуу́дсут и руроо́т, и почему рецептов так много?

— Древнейший не знает о них? — орчиху крайне удивил мой вопрос. — На землях других разумных их называют восстанавливающим и укрепляющим растворами.

— Я не интересовался этими растворами. Я изучал механизмы.

— Механизмы? — Кагату заинтересовало незнакомое слово.

— Как тебе объяснить… Вот ты же видела ветряную или водяную мельницу?

— Нет, древнейший. Я всю жизнь прожила на землях думкаа́д ну Руссу́ут и знаю о мельницах с рассказов воинов и купцов, приезжавших к нам.

Я решил уточнить, что именно Кагата слышала. Ответ забавлял. В одном случае это был дом, с боку которого воткнутое в воду огромное колесо телеги, вода род ним бежит и крутит колесо. В случае ветряной мельницы — это вообще высокий шатёр, на его верхней части прикреплены четыре палки с тканью. Кагата знала, зачем нужны мельницы, но она не представляла их внутреннее устройство.

— Внутри находится приспособление, что крутит жернова. Вот я и интересовался, как и почему это происходит.

— Древнейший смог в них разобраться? — в голосе Кагаты мне причудилась нотка заинтересованности.

— Да, хоть вначале было много непонятных моментов. Тебе интересно?

— Я… — Кагата завела руки за спину. — Я совру, если скажу, что мне не интересно.

— Тогда скажи, что это тебе интересно, и я с удовольствием расскажу тебе о том, что знаю сам.

— Мне… — орчиха вновь замялась и стала двигать плечами так, словно руки за её спиной не находили себе места. — Мне интересно узнать.

— Тогда я расскажу в следующий раз, когда ты придёшь меня навестить, обещаю. Сегодня у нас другая тема для разговора.

— Спа… Спасибо, древнейший. Я буду с нетерпением ждать твоего рассказа, — Кагата вновь дёрнула плечами, но от радости.

— Значит, мы договорились. А сейчас я бы хотел услышать об этих растворах.

Кагата с радостью продолжила рассказ, то ли из-за разговора о любимом деле, то ли от предвкушения новых знаний. Но меня же, спустя несколько минут, пробрал лёгкий страх перед этим миром и его устройством. Вскоре его вытеснила тревога за собственное благополучие, а паранойя вообще разыгралась не на шутку. Ведь рассказ оказался тем огромным пластом знаний, которые мама не успела поведать нам с сестрой. Знания эти касались не только изготовления растворов, но и быта этого мира, в контексте изготовления шерстяных вещей.

У всех моих тревог было четыре простых и внятных причины.

Четвёртая причина оказалась самой банальной, но и самой безумной — все высшие разумные как идиоты с отбитыми мозгами целенаправленно шли в порченые места!

Третья причина — это то, почему разумные вообще ходили в скверные места. Ради кусков тел от порождений скверны. Именно этот факт перетрусил мне мозг.

После испарения порождения от него могла остаться запчасть, будь то обрывок шкуры, кусок мяса, кость или что-то другое. Когда мама притащила тёмную эльфийку, та говорила, что основная часть обложки её книги сделана из кожи осквернённого оленя. Я-то думал, что оленя немного задело скверной, как бы окрасив в чёрный цвет и придав шкуре магические свойства — вот только ради этой шкуры разумные лезут в самую глубь скверных мест. И я уверен, что такие «смельчаки» не слышали про пенсию за выслугу лет. Да и до пенсии он вряд ли доживают.

Вторая причина волновала немного меньше, чем другие — сам факт того, что с порождений что-то оставалось. Сколько бы мы с сестрой не убивали их, то ничего так и не увидели. Вполне вероятно, что одни порождения оставляют запчасти, а другие нет.

Первая причина оказалась самой ошеломляющей — запчасти порождений используются повсеместно, иногда одну и ту же часть используют по-разному.

Когда я уточнил, какие Кагата знает дополнительные способы использовать кусок панциря какого-то огромного жука, обитающего в скверных местах — то орчиха спокойно выдала, что его применяют как один из ингредиентов для проращивания каких-то магических семян.

Про магические семена я не уточнил, потому что меня больше интересовали растворы для обработки шерсти. Даже не сами растворы, а их комбинации. Они по-разному влияют на шерсть.

Я ещё с маминого рассказа про магическую бумагу для гримуаров запомнил, что с помощью кристаллов маны можно придать магических свойств обычным предметам. Теперь же оказалось, что им можно придать новых особенностей, даже если они в корне противоречат уже имеющимся. Купол моего шатра — как раз из таких. Для изготовления шерстяного полотна, из которого он сделан, использовали третий раствор шуу́дсут и второй руроо́т.

Шерсть сперва надо отсортировать. Со спины барана в одну кучу, с живота в другую, с ног в третью и так далее. На животе шерсть мягкая, из неё делают лёгкую повседневную одежду и нижнее бельё — а вот на спине шерсть грубая, из которой делают верхнюю одежду, циновки и другие плотные вещи.

После сортировки шерсть замачивают и стирают в огромных кадках, потом раскладывают на сушильных рамах. Когда шерсть подсыхает, её замачивают в растворе восстановления на неделю. Затем опять сушат и расчёсывают, убирая мелкий сор. После опять замачивали на неделю, но уже в укрепляющем растворе. И после очередной просушки шерсть для полотна моего шатра получила водоотталкивающее свойство. Точнее, не шерсть, а само полотно после изготовления, ведь нужны какие-то особые манипуляции.

Про эти магические манипуляции, когда орки взывают к богам за помощью — я слушать не стал, попросив Кагату прерваться. На сегодня я исчерпал лимит доступной к освоению информации и на потом была отложена архиважная история о том, как орчиха о чём-то просила свою божественную Рысь.

— Мы уже долго разговариваем, и всё это время ты стоишь на ногах. Ты, должно быть, устала.

— Нисколько, древнейший, — хоть Кагата и ответила так, но в её голосе е чувствовалась усталость.

— Ты хотела продолжить наш разговор? — я решил немного подколоть орчиху. Хотелось понять, как она отреагирует на маленькую издёвку. Если она примет её, то это немножко сблизит нас, а нет — то до завтра всё забудется.

— Да, если древнейший этого хочет.

— Хочу.

— Тогда я…

— Но завтра, или даже на послезавтра. Не стоит забывать о моём рассказе.

— Но ведь я всё ещё не исполнила свою часть уговора. Я должна рассказать до конца! — в голосе Кагаты чувствовалась странная горячность.

— И ты расскажешь, но потом. Я лишь прошу дать нам обоим время отдохнуть и позволить мне утолить голод, — я кивнул в сторону бараньих тушек. Кагата посмотрела на них и тут же дёрнулась, осмыслив ситуацию. — К тому же, тебе надо передать вождю слова о моём зрении и том дне, когда я вновь усну.

— Да. Ты прав, древнейший, — орчиха сникла, вся радость и азарт от недавнего разговора моментально испарились.

— У тебя был тяжёлый день?

— Сегодня племя Суттаа́к готовилось к гро́осу ну шаа́дос.

— К чему? — я едва не забегал по шатру как загнанная в угол крыса. Их ритуал уже так быстро⁈ Нет, не может этого быть! Ведь прошло так мало времени, я ещё не вылечился!

— К приезду торгового каравана и отправки молодых воинов в их нуса́ак. В их испытание после первого преображения.

За что мне это наказание, у меня же чуть сердце не остановилось от страха!

— Было много забот?

— Да… — орчиха прервала мысль на полуслове и замотала головой, словно бы осматривая шатёр. — Приезд каравана совпадает с днём, когда старшие воины отправятся в другие думкаа́д.

— Ду… Что это, другие племена?

— Ты прав, древнейший. Другие племена на соседних землях. Воины заверяют благие намеренья и обсуждают уговоры на будущий год. Летом племена тоже обсуждают уговоры, но сейчас самая ответственная часть: время заключения уговоров. Они должны успеть до первого снега, иначе старые уговоры останутся на ещё один год.

— Значит, эти вои… — я не позволил своим мыслям закончить ход. Нельзя позволять страху действовать за меня. Понятно, что воины других племён приедут на земли Аиста, но Аркат уж точно не сообщит обо мне. Всё же я нужен одному конкретному племени и делиться с другими вождь явно не намерен.

— Значит, ты одновременно и подготавливала воинов, и готовилась ко встрече с караваном? Тяжёлый выдался день у тебя. Были особые проблемы?

— Нет, древнейший. Проблем не было, но в этом году у племени Сутта́ак мало товаров на обмен. Племя долго выбирало то, от чего откажется.

— Но ведь у вас кусок моего хвоста, почему вы не использовали его в обмене? Части наших тел стоят дорого.

— В обсуждении он сегодня не участвовал. Вождь племени Сутта́ак нашёл ему применение, — бедный мой хвостик, эти твари пустили его в оборот.

— Значит, пришлось отказаться от многих вещей?

— Да, древнейший, — с горечью произнесла Кагата.

— Пришлось отказаться от важной тебе вещи? — орчиха глубоко вздохнула. — Что-то связанное с шерстью?

— Прялка, — с ещё большей грустью в голосе ответила Кагата, но тут же надела на себя маску. — Но нужды племени Сутта́ак важнее моих. У меня ещё будет возможность получить её.

На этом разговор про заботы Кагаты закончился. Я рассказал орчихе про мой «сон». Проблем не возникло, я повторил сказанное Аркату слово в слово. Девушку насторожило лишь то, что древнейший может провалиться в настолько глубокий сон. Стоило мне поинтересоваться про опыт общения с другими древнейшими, и Кагате пришлось принять мои слова за истину.

Точной даты «сна» я сказать не мог, но учитывая прошедшие с возвращения из скверного забвения восемь дней — усну я где-то через четыре дня, и буду спать то же четыре дня. Кагата насторожила такая разница, ведь в прошлый раз я спал два дня.

— Я раньше получал ранения, но то, что ты видишь — со мной впервые. Моё тело пытается исцелиться, но для этого мало трёх баранов в неделю. Именно поэтому приходится так долго спать.

— Твоё тело испытывает трудности, как после магии лесных эльфов, древнейший?

— О какой магии ты говоришь?

— Пять лет назад, когда я жила в родном племени, дактоо́ лишился правой руки. Приглашённый лекарь из лесных эльфов взялся отращивать потерянную руку нашего сильнейшего воина. Она росла полгода, и все эти полгода дактоо́ испытывал боль и терзался ужасным голодом.

— Этот голод и боль были последствием лечения?

— Так сказал тот эльф. Он был опытным лекарем и справился за полгода, но обычно на это уходит несколько лет.

— Это не самое точное сравнение, но так можно объяснить происходящее. Ведь когда я поглощал жизнь баранов и направлял её в глаз, восстанавливая его — то и телу нужны силы, чтобы исцелиться. Может быть…

Я специально остановился в надежде, что у Кагаты разыграется любопытство.

— Может быть что? — поинтересовалась она голосом маленького котёнка, впервые увидевшего заманчиво шуршащий фантик от конфеты.

— Как я и сказал, подобные раны я получил впервые и не знаю, как реагирует на них моё тело. Я хотел попросить тебя о помощи.

— Что ты хочешь? — Кагата почему-то дёрнулась. — Я хотела сказать: что хочет, древнейший?

— Можешь говорить со мной как с обычным разумным, ведь нам многое предстоит рассказать друг другу. Но я разрешаю это лишь тебе, и никому больше.

— Хорошо, чем я могу помочь? — в голосе Кагаты прозвучали едва уловимые нотки гордости.

— Обойди меня и запомни, как выглядят мои раны. Через две недели, когда подойдёт срок заключения сделки между мной и твоим племенем…

— Ты не прав… Прости, что перебила, древнейший, но…

— Извинений более чем достаточно. И прошу, без формальностей. Я что-то сказал не так?

— Сделка будет заключена через двенадцать дней. И племя Суттаа́к не моё и никогда им не будет.

— Но ведь ты говорила, что племя приняло тебя? — стоило мне договорить, как ятут же понял, какую глупость я совершил. — Прошу, прости меня, ведь со многими обычаями вашего народа я не знаком. Своим вопросом я задел твоё сердце. Пожалуйста, не отвечай на него.

— Я не злюсь на тебя, ведь наши традиции сложны для понимания другим разумным, — сказала Кагата ровным голосом, замолчала и минуту стаяла неподвижно, изредка дёргая плечами в такт движения рук, спрятанных за спиною. — Я жена сильнейшего воина племени Суттаа́к, племя приняло меня, но мне никогда не стать его частью. Я часть племени Руссу́ут, от рождения и последнего вдоха, до момента единения с раша́а ну Руссу́ут. Моё тело принадлежит союзу двух племён, но душа принадлежит только Руссу́ут.

— Спасибо, что рассказала. Я отплачу тем же, когда пойму, какую именно традицию смогу тебе рассказать.

— Не стоит, обычаи древнейших секретны для других разумных, кроме Кта’сат.

— Я не про это.

— А про что? — орчиха удивилась.

— На объяснения некоторых традиций уйдёт не один месяц. Для начала стоит выбрать что-нибудь попроще.

— Буду с… Буду с нетерпением ждать этого дня, — с едва скрываемой радостью произнесла Кагата.

Наш разговор вернулся к обсуждению моей просьбы. За день до разговора с вождём Кагата вновь осмотрит меня и скажет, насколько сильно изменились мои раны. Они-то не изменятся, но пустить пыль в глаза оркам будет не лишним. Также я попросил привести третью партию животных через два дня, то есть ровно за сутки до возможного скверного отключения. Кагата с удовольствием согласилась мне помочь. И стесняясь добавила, что ей интересно узнать новое о древнейших. Особенно, если это не рассказы приезжих торговцев, а слова от самого древнейшего.

Пока орчиха обходила меня по кругу и внимательно изучала мои раны — я думал, о какой традиции рассказать ей. Так-то у драконов их нет, ну или я о них не знаю, остаётся лишь вспомнить что-нибудь из массива религий, а потом подвязать к жизни драконов. То есть к жизни ящериц, живущих в горах и питающихся живностью… Ну и задачку я себе придумал.

Кагата закончила меня осматривать и всё запомнила. Осталось собрать шерсть и напоить меня водой. Мы приступили сразу ко второму. И хоть Кагата всё ещё боялась меня, несмотря на недавние события и разговоры, она всё же переборола страх и влила мне в наклонённую пасть две кружки воды. Пить я вообще не хотел, но для конспирации пришлось. Затем орчиха пошла за мешком, но принесла ещё и маленькую табуретку. Не придётся ставить кружку на землю или на мои культи, а заодно Кагата воспользуется табуреткой завтра, когда продолжит свой рассказ.

Наконец, оставшись один — я тут же подцепил самую жирную тушку. Свежее и ещё тёплое мясо проскальзывало в утробу, награждая чувством насыщения.

Я сильно заблуждался о причинах постоянного голода — это оказалось последствием лечения, а не скверны. Вполне логично, ведь клетки мышц, костей и кожи не появляются из воздуха. Магическое самоисцеление — это стимул, направленный на восстановление тканей. Направленная в повреждённое место магия активирует деление клеток, а для этого нужны белки, углеводы, витамины и прочее. Вот их-то магия и тащит к месту лечения, ведь сначала мана распределяется по всему телу и только потом концентрируется в одном месте.

Странно, что я сам не додумался до такого логичного объяснения. Всё на последствия скверны грешил, хотя мог бы вспомнить отрезанный палец и догадаться. Хотя, нет, не мог бы — область лечения тогда была небольшой, да и в еде я был не ограничен. Теперь надо подкорректировать план лечения и сконцентрироваться на переломах и суставах.

Ситуацию с караваном бояться не следует, меня точно убьют. Если бы орки хотели торговать запчастями дракона, то давно бы меня наживую распотрошили как свинью. Но Аркат явно что-то замышляет. Зуб даю, что куски моего хвостика повесели на шеи гонцов: будут ходить по другим орочьим племенам с доказательством, что племя Аиста дракона завалило.

Меня вдруг передёрнуло от отвращения и ужаса, а в сломанной ноге заныло, стоило представить эту картину. Надо выведать у Кагаты точную дату проведения орочьего ритуала. До разговора с Аркатом. От этого зависит моя жизнь.

Глава 6

На следующий день Кагата пришла спустя ровно секунду, как я закончил очередной цикл исцеления. Все заряды ушли в глаз, туман практически исчез и силуэт орчихи перестал быть силуэтом как таковым. Теперь на размытом лице можно было заметить очертания глаз, рта или носа. До идеального зрения далеко, но и эти результаты грели душу.

К тому же, мне теперь казалось, что я смотрю не на орка. Рост у Кагаты вполне человеческий, так ещё и тот розовый цвет оказался цветом её кожи. Это связано с ритуалом преображения: после него цвет орка меняется на серо-зелёный, коричнево-зелёный, просто зелёный или другие оттенки.

— Здравствуй, Кагата. Надеюсь, за прошедшую ночь ты смогла отдохнуть?

— Рушсаа́р ну дуаа́р, — Кагата опять говорила таким голосом, словно разгрузила в одиночку железнодорожный состав с углём, а после пробежала марафон. — Светлого тебе дня, дре… — орчиха запнулась, вспомнив о нашем вчерашнем уговоре.

— И тебе удачного дня. Судя по голосу, ночью тебе не давали спать, — своим сарказмом я намекал на почётную обязанность жены сильнейшего воина нарожать тому как можно больше детишек.

— Нет, ночь была тихой и меня никто не тревожил. У шлаа́сур свой дшусо́ор.

— Кто?

— Жилище. У меня своё жилище.

— Понял. Спасибо, что объяснила. Продолжим вчерашнее? — мне хотелось спросить про первое слово, но оно могло быть связанно с тем, что орчиха оторвана от родного племени. Эту тему лучше не трогать.

— Я была бы благодарна, — с теплотой в голосе ответила орчиха.

Я предложил Кагате поставить табуретку напротив меня, ведь стоя сидеть лучше, чем пешком стоять. От последней фразы орчиха замерла и села на табурет лишь спустя пять секунд, наполненных тщетными поисками смысла услышанного.

— На чём мы вчера остановились?

— Я закончила вчера на…

— Точно, мельницы, — я перебил орчиху, исполняя свой наиковарнейший план.

— Но, как же, шерсть? Я думала, что сегодня расскажу про моё веретено, — голос Кагаты наполнился обидой, она едва заметно ссутулилась.

— А, извини, — я придал уцелевшей части морды самое невинное выражение. — Я просто вспомнил, что обещал рассказать тебе про мельницы. Но если не хочешь слушать про них и вернуться к шерсти, то я с удовольствием тебя послушаю.

— Я… Хотела бы…

Кагата замялась. Я не стал давить, предложив ей самой выбрать тему. Я-то могу и слушать, и рассказывать, и вообще всю ночь вспоминал части мельниц.

— Ты не спал всю ночь? Зачем? Ради этого разговора древнейший отказался ото сна? — удивилась Кагата, чуть подавшись вперёд.

— Я же говорил, что у нас разные понятия о сне и ночь я не сплю. И как ты меня назвала?

— Прости, — с неподдельным сожалением произнесла орчиха. — Я не хотела.

— Тяжёлый день?

Кто бы мог подумать, что заботы не оставят Кагату в покое хотя бы на сутки. Племя продолжало готовиться к приезду торговцев, но это была не самая большая головная боль. Сегодня Кагата распределяла обязанности среди женщин на следующую неделю, а после всё в полной точности передала жене вождя, тому самому вонючему детектору лжи. И в такой вот вечной беготне по всему племени Кагата провела этот день, освободившись только к позднему вечеру. И сразу же направилась ко мне, поставив вождя и его жену в известность.

— Раз день был настолько тяжёлым, то лучше мне говорить, а ты просто посиди и отдохни. Или не хочешь? — спросил я, когда Кагата закончила рассказывать про сегодняшние заботы и едва заметно вздохнула от усталости.

— Я… — та заёрзала на табурете, сложив ладони в замок и зажав их между ног. — Я бы хотела послушать про мельницы.

В мой рассказ вошло всё, что получилось вспомнить из тех немногих университетских курсов механики и истории развития механических устройств, которые я с трудом извлёк из самых дальних закоулков памяти. Кагата слушала с неподдельным интересом, постоянно прося как можно точнее описать ту или иную часть устройства, или же просила дать ей время осмыслить и как можно точнее представить услышанное. В одну из таких пауз я пожалел, что не мог показывать воспоминания. Сперва дракону надо пройти последнюю, взрослую спячу. Целых пятьдесят лет беспробудного забвения, во время которого…

Возникшая перед мордой рука выдернула меня из размышлений, я дёрнул головой и рука тут же исчезла, будто спасаясь от огня. В этот раз Кагата хотя бы не отбежала ко входу.

— Что случилось?

— Я звала тебя, но ты не реагировал.

— Долго?

— Нет, несколько раз, — голос Кагаты подрагивал от лёгкого испуга.

— Я задумался над следующей деталью. Продолжить?

Орчиха с нескрываемой радостью ответила, что будет рада слушать рассказ дальше. Вот только через полчаса её поток вопросов истощился, а она сама клевала носом. Иногда казалось, что ещё немного и она рухнет на землю, упав с табуретки лицом вперёд. Пришлось отправить Кагату домой, отложив наши разговоры на потом. Перед выходом она любезно пожелала мне тихой ночи.

На следующий день Кагата пришла по обыкновению поздно. Она практически сразу села на табуретку и глубоко, но облегчённо вздохнула. Мне вдруг стало её немножко жалко.

— Я предлагаю отложить наш разговор до завтрашнего дня.

— Почему? — удивилась орчиха.

— Я не хожу ночами по чужим домам и не смотрю, как другие спят. Иди к себе, иначе тут уснёшь.

— Но я должна рассказать тебе про изготовление ракса́ат.

— Про что?

— Про изготовление вещей из шерсти, от штанов до купола шатра.

— Ты сможешь и завтра рассказать.

— Я расскажу сегодня.

— Сегодня ты отдохнёшь, а расскажешь завтра.

— Но я… должна! — орчиха чуть повысила голос и сжала кулаки, уперев их в колени.

— Ты говоришь, что должна выполнить своё слово? Или же ты просто хочешь мне рассказать, как делается ракса́ат.

— Я…

Кагата медленно разжала кулаки и опустила голову. Она несколько секунд рассматривала свои бёдра и лишь потом, чуть приподняв голову, произнесла тихо и застенчиво:

— Я хочу рассказать.

Я едва не матюкнулся от удивления. Ещё вчера были заметны изменения в поведении Кагаты, но что бы она так быстро изменилась⁈ Это слишком невероятно.

— Хуже ведь не станет, если ты сперва отдохнёшь?

— Да, но, я хотела… — плечи орчихи чуть дрогнули.

— Давай тогда поступим следующим образом… — я специально замолчал, подогревая интерес Кагаты. Если ей действительно хочется поговорить, то отправить беднягу спасть нельзя. Но и мучать её тоже не следует.

— Каким? — заинтересованно спросила девушка.

— В прошлый раз мы закончили на укрепляющих зельях, так что сегодня ты расскажешь только про следующий этап обработки шерсти. Я не хочу, чтобы ты уснула здесь, и твой муж начал ревновать ко мне.

— Он не станет, — не то с грустью, не то с облегчением в голосе произнесла Кагата, заодно легонько махнув рукой, отмахиваясь от глупого предположения.

— Всё равно поступим по-моему, иначе я не расскажу про оставшиеся делали мельниц.

— Нечестно, — орчиха едва слышно проговорила по мыслеречи.

— Что нечестно?

— Тебе не нужен сон, как нужен мне и ты можешь долго говорить, — от смущения Кагата тараторила так быстро, что едва не теряла слова. — Мы поступим так, как ты предложил.

Девушка продолжила рассказывать про растворы, а спустя пять минут я то и дело погружался в собственные мысли. Лишь силой я заставлял себя слушать Кагату, и с ещё большей силой старался придумывать и задавать вопросы — было бы грубо просто слушать, не проявляя интереса. Зато она, судя по интонации, была не прочь заночевать у меня в шатре хоть на табуретке, лишь бы урвать лишнюю минуту для осмысленного диалога. Но он состоится завтра, а сейчас орчиха ушла к себе отдыхать. Лог…

Во вкладке с навыками меня интересовали четверо из них: «Красноречие», «Знахарство», «Кулинария» и «Знание механизмов». Я смотрел на них и пытался думать, но умные мысли обходили меня стороной. Оставалось лишь вновь и вновь прокручивать в памяти сказанное Кагатой.

В начале она рассказала, что обработанную двумя растворами шерсть вновь расчёсывают, чтобы наконец пустить в дело: из неё сделают на пряжу, или сваляют в заготовки для циновок и ковров, или сразу приступят к изготовлению больших полотен, как купол моего шатра. Потом Кагата сказала про навыки. И я выпал из реальности.

Судя по услышанному, навыки действительно влияют на материальную структуру вещей. Иначе как можно объяснить слова орчихи, что в её родном племени, и в племени аиста работниц разделяют по уровням навыков. Те, у кого навык «Обработки шерсти» меньше тридцатого уровня, складывают готовую шерсть в одну сторону, а у кого больше — в другую. Изготовлением предметов из обработанной шерсти тоже занимаются две разных группы, разделяясь по уровню навыка «Ткачество». У кого меньше тридцатого уровня — работал с шерстью от первой группы, а у кого больше — доставалась шерсть от второй.

Это делалось специально, чтобы увеличить шансы на появление дополнительных свойств. А потом Кагата добавила самым честным и добрым голосом: «Всем известно, что чем больше навык у мастера, тем прочнее и крепче получится вещь». А ещё в родном племени Кагаты жила орчиха с навыком «Ткачество» пятидесятого уровня, плюс у неё было ещё какое-то редкое проведение. То есть — достижение. Стоило той орчихе создать вещь, как первородная Почтенная Рысь нередко одаряла вещь ещё одним свойством. Обычно это было что-то вроде согревания, увеличенной прочности, дополнительным слотом для магического заклинания или хранилищем духовной энергии.

И пока я доходил до понимания, что под духовной энергией Кагата подразумевает ману — моё сознание отдало мне все почести и побежало навстречу заходящему солнцу с криком: «Всё пацан, дальше без меня. В этом театре абсурда я участвовать не собираюсь». Ведь под первородной Рысью Кагата подразумевала систему, как драконы почитают первых двух драконов как хранителей рода.

Хотелось бы сказать, что это всё одна большая околорелигиозная ересь — вот только был один факт. Звери у орков первородные, как и пауки с гобеленов дворфов. Не получилось бы так, что когда-то давно орочьи животные реально существовали и ходили своими лапами по земле, как и те паучьи Актариды.

Мне, конечно, не хочется этого признавать, но навыки действительно способны влиять на предметы, меняя их свойства. Но как такое вообще возможно? Нет, я понимаю, что в магическом мире любую непонятную хрень можно спокойно объяснить магией. Но как же мой старый мир?

Вот если убрать магию, то как можно объяснить влияние навыков? Как это происходит, на молекулярном уровне? Нет, если меняется структура молекулы, то и меняется и само вещество. Может быть, навыки изменяют структуру атомов, меняя количество электронов, нейтронов и протонов? Нет, существуют же такие вещи, как ковалентная связь и обмен электронами. И если изменится структура атома, даже если тот станет изотопом — то это порушит атомарную решётку и любые связи. Тогда остаётся то, из чего состоят протоны и нейтроны: кварки и глюоны. Кварк — это мелкая частица, состоящая из совсем мелких частиц, а сами кварки скреплены между собой глюонами, которые не что иное, как сгустки энергии.

Неужели навыки меняют заряд энергии или количество кварков, тем самым добавляя новые свойства предмету? Звучит правдоподобно. Пока что остановлюсь на этой теории, иначе так и буду как слепой котёнок тыкаться носом в то, во что лучше не тыкаться вовсе. А магия это лишь один из способов взаимодействия с кварками.

Но первым же делом я, когда встречусь с мамой и сестрёнкой и мы прилетим на остров ящеролюдов — с помощью кристалла оценки просканирую вкладку в лог-листе «Навыки». Сразу после характеристики Магия и показателя Маны.

На следующий вечер Кагата была привычно уставшей, но её голос звучал с некой лёгкостью. Она даже по-другому зашла в шатёр, словно влетела и сразу же приблизилась ко мне на расстояние вытянутой руки. Но одумалась и отошла чуть назад.

— Ты боишься, что я укушу тебя? — я посмотрел в лицо Кагате и чувствовал в нём что-то странное.

— Нет, я… — Кагата замялась, а мочки её ушей заметно покраснели.

— Ничего страшного, я понимаю, что мой внешний вид ужасает. Особенно сейчас.

— Нет, я просто не хотела мешать, — орчиха пронзительно посмотрела на меня зелёными глазами и чуть поджала губы.

— Я не думаю, что мне способен помешать разумный, разговора с которым я жду каждый день

От моих слов глаза Кагаты широко распахнулись, а ротик чуть приоткрылся. Странно, зачем с таким с удивлением осматривать чёрного дракона, если он может говорить только с этой девушкой? Нет, надо открыть тоненький детский ротик и изобразить на по-детски юном личике удивле…

От удивления я сам чуть не раскрыл одни единственный глаз до размеров галактики. Я видел. Немного размыто, но вполне достаточно, чтобы различить не только эмоции, но и отдельные детали на лице.

— Древне… Что-то случилось? — Кагата удивилась моему пристальному взгляду.

— Я просто задумался о том, что мы сегодня будем обсуждать, — я придал морде как можно более простецкий вид.

— Сначала я должна привести тебе животных. Потом я хотела закончить свой рассказ.

— Ещё много осталось?

— Нет, — Кагата прищурилась. — Тебе не нравиться, как я рассказываю?

— Мне обидно оттого, что ты так могла подумать, — я придать голосу как можно больше уныния. — Я бы с удовольствием слушал о навыках и ремёслах, составляющих быт ваших. Я просто хотел рассказать тебе про один из наших обрядов и спросить, есть ли в общее с вашими.

— Ты хотел… Прости, древне… пожалуйста, — орчиха опустила голову, плечи сникли, а руки тут же были убраны за спину.

Пришлось быстренько выкрутить дружелюбие на максимум и признаться, что я ловко пошутил над орчихой. Та, конечно, надулась, но сразу же тихо захихикала, а на её лице заиграла улыбка.

— Я постараюсь быстро закончить, — с теплом в голосе произнесла Кагата. — Привести животных сейчас?

— Да. И не забудь ножницы с мешком.

— Опять? — недовольно протянула орчиха.

— Снова, — как можно милее ответил я. — И захвати с собой зеркало и источник света.

— Я понимаю, зачем тебе зеркало. Но зачем свет, если шхуу́с ну рку́ута светят в твоём дшусо́ор?

— Кто в моём что? Хотя, последнее слово ты уже говорила. Это дом?

— Жилище. Дом — это всё, что было создано Мкаату́х и всё, что окружает нас. А шхуу́с ну рку́ута — это магически светильники. Вот же они, — орчиха показала на верхнюю часть шатра. — Ты всё ещё плохо видишь?

— Дело не только в этом, — я старался говорить ровным голосом. — Моё зрение куда лучше приспособлено к темноте, чем у других разумных. Я всё время думал, что в шатре стоит мрак и ты пила зелья, чтобы видеть меня.

— Их сложно сделать на землях Суттаа́к. Нет нужных рто́ок поблизости.

— Ты приходишь сюда каждый день не только проведать меня, но и постоянно подпитываешь их магией? — если я всё правильно запомнил, то рто́ок на наречии племени рыси ничто иное, как порождения скверны.

— Нет, это делаешь ты сам, — Кагата чуть наклонила голову от удивления.

— Сам? Это как?

— Племя Суттаа́к пообещало тебя спрятать, оно окружило твой дшусо́ор магическим кругом. Твоя энергия души не выходит за пределы круга и возвращается назад, в светильники.

— Ты и такое умеешь делать?

— Нет, — грустно ответила орчиха. — Я не успела пройти даскаа́т ну сагра́ат, не хватило пяти единиц, чтобы предстать перед раша́а ну Руссу́ут. Я не могу познать магическое ремесло. Круг сделала Нуака, жена Арката.

— Которая приходила с ним? — я не совсем понимал слова про «пять единиц», но лучше отложить расспросы об этом на потом.

— Да. Она раншуу́т племени Суттаа́к. Она главный шаман и маг племени, она отвечает за все магические устройства.

— Благодарю, что объяснила, но сейчас не важно, кто именно чертил тот круг. Сейчас я бы с удовольствием поел и послушал, как изготавливают ракса́ат.

— Ты запомнил и это слово тоже? — Кагата была искренне удивлена.

— Единственное, что у меня есть — это наши разговоры и не удивительно, что я запоминаю слова. До использования целых фраз далеко, в вашем языке всё решает интонация, но у меня самый лучший учитель.

— А, я, вот, да, спасибо, мне… — подобно скороговорке выпалила орчиха. От смущения её лицо покраснело, а зелёные глазки быстро забегали, пытаясь найти место, где можно спрятаться. — Мне приятно. Да. Но следует привести животных.

— А также ножницы, мешок для шерсти и зеркало, — я добавил, едва сдерживая смех от умилительного вида засмущавшейся орчихи.

Кагата резко развернулась, подошла вплотную к пологу шатра и замерла, успокаиваясь: её плечи поднимались и опускались от глубоких вдохов, а кулачки то сжимались, то разжимались. Спустя несколько таких циклов самоуспокоения она наконец вышла из шатра.

Пока полог был приоткрыт, я смог увидеть пространство перед шатром. Кроме парочки то ли вигвамов, то ли типи ничего не было. Зато получилось полностью изучить Кагату со всех сторон, но детская внешность орчихи сейчас не главная тема.

Следовало мой шикарнейший подкат к Кагате занести в книгу «Сто и один способ понравиться одинокой орчихе». Это было шедеврально: буквально за несколько минут Кагата извинилась передо мной, потом — пожалела, а после — залилась краской и стала похожа на маленькую помидорку. Мой план исполняется и очень скоро я узнаю про сроки ритуала. Всё же завтра мне в сознание постучится скверна.

Меня передёрнуло от повреждённого носа до кончика несуществующего хвоста, стоило только вспомнить это мерзкое, противное чувство, когда сознание обволакивает тягучей чёрной жижей и поглощает его, распыляя моё «я» в труху. Но это случится потом, а сейчас я здесь, я жив, и я думаю.

И всё же, почему Кагата выглядит как ребёнок? Не важно, что её фигура скрыта подобием платья. Ладони у Кагаты слишком узкие узкими, пальцы тонкие, а плечи угловаты как у человека после месяца голодовки. И я бы действительно так и думал, если бы не лицо. Оно детское: немного пухленькое, с ровными скулами, прямым носом, тонкими губами и чуть квадратным подбородком. Это абсолютно точно детское человеческое лицо и никаким орочьим оно быть не может… Или оно должно меняться во время того самого ритуала преображения? Ведь не зря же его так назвали, да и мама говорила, что между взрослым орком и его родным ребёнком различия как между горой и рекой.

Пробежавшись взглядом по стенам и куполу шатра, я практически нашёл те самые светильники, до боли прищурился и смог сфокусироваться на одном из них.

Мутная фиолетовая стекляшка, она больше похожа на усечённый конус, нежели на обильно росшие в нашей пещере кристаллы маны. Они росли хаотично и внешне не похожи друг на друга: в одном кристалле могло быть три вертикальных грани, а в другом — десять. Но вот в светильниках было ровно восемь граней, притом сами они в длину сантиметров в десять, не больше.

Каждый такой светильник с помощью металлической оправы крепился в месте соединения стенки шатра и купала. Ровно десять светильников, находясь друг от друга на одинаковом расстоянии, проходили по кругу и освещали моё уныло пристанище. И другое определение подобрать сложно. Можно сказать, что это тюрьма, темница или клетка — но оно явно уныло. В качестве уютного тёплого пола — сухая земля без травы. Вместо красочных пейзажей — продавленные стены из валяной шерсти однотонного серого цвета, испачканными в каплях грязи и моей крови. А сверху не безграничное, прекрасное, чистейшее голубое небо — а купол шатра практически чёрного цвета. В подобном месте не зазорно и рассудка лишиться, если долго предаваться унынию.

Вскоре пришла Кагата, и я получил не только жизни трёх пушистых барашков, но и увидел, как эта по-детски выглядящая разумная могла в одиночку завести в шатёр вечно блеющею животину.

Кагата держала руку на мохнатой белой головой, и баран покорно шёл вперёд, словно через прямой телесный контакт орчиха завладела его телом. Но когда орчиха убрала руку, то баран не убежал прочь, а так и продолжил стоять на месте.

— Что дальше? — спросила Кагата, когда все три барашка были острижены, а их шерсть заблаговременно убрана в тряпичный грязный мешок.

Мы решили вернуться к рассказу о подготовке шерсти, и я вдоволь наслушался про изготовление шерстяной пряжи, и как потом из неё спицами вязали всякие носки, головные уборы, кофты и даже штаны. Ещё орки прокатывали шерсть тяжёлым валиком, формируя широкое валяное полотно, которое шло на стены жилишь, одежду и прочее. Или же из шерсти валяли колбаски, скручивали их между собой и получали шерстяные циновки.

Вот только во всех этих примерах орки использовали магические инструменты — даже спицы, и те были магическими. В основном он сделан так, чтобы реже ломаться, но и этого хватило для подтверждения одной моей старой теории. Мир явно шёл по пути магического прогресса.

— Я исполнила своё слово, — этой лаконичной фразой Кагата дала понять, что рассказ окончен. Теперь же она пристально смотрела на меня, словно ожидая продолжения моих историй.

— Надо закончить рассказ про мельницы, — как Кагата едва заметно дёрнулась, её голова чуть вжалась в плечи, а взгляд переместился на мою грудь, — но отложим его на завтра, а сейчас я расскажу про наши обряды.

— Да! — радостно выпалила орчиха и тут же одёрнулась, покрывшись пунцой. — Я хотела сказать, что древне… что ты можешь так поступить и я… я… я хотела бы послушать, про обряды древнейших.

Успокоив девушку и мысленно умилившись её реакции — я приступил к монологу, наполненному искренней и неполживой бессмыслицей. Кагата слушала меня приоткрыв рот и изредка моргая, ведь я рассказывал про выдуманный ритуал.

Про один из этапов моего взросления. Я решил придать ему налёт мистики и волшебства показывая, что после этого этапа каждый древнейший преображается примерно так же, как преображаются орки.

Я рассказывал о моменте из жизни, когда мама улетела на поиски тёмной эльфийки и мы с сестрой остались одни. Про сестру и маму я умолчал, так что у орчихи обязан был сложиться образ бедного, несчастного и брошенного всеми одинокого чёрного дракончика.

Ведь что может быть грустнее, чем злоключения лишённого магического ремесла одинокого дракона, пытавшегося выжить в огромном лесу и не помереть от голода в холодные зимние ночи, когда сама стужа пытается проморозить тебя до костей? А вернуться домой без добычи нельзя, иначе испытание взросление и преображение душой будет провалено. Ибо только дракон с сильный душой имеет право на магическое ремесло. Даже если оно незначительно и не способно на многое, но это уже первый шаг на пути, по которому шли великие предки. Поэтому облепленный снегом чёрный дракончик еле передвигал лапками и продолжал идти по следу добычи. Он выслеживал оленей и кабанов, запоминал их повадки, следы, запах. Ведь нельзя обладать крепким духом, имея слабый разум. И дракончик изучал всё что видел, запоминал. Дракончик развивался. А тело и так преобразится, если он будет достоин магического ремесла. Он оказался достоин и, преобразившись после длительного и глубокого сна, получил способность к магии. Хоть и простой, но и этого достаточно для счастья.

— Гораздо более глубокого и куда более длительного, чем предстоит мне в ближайшие дни, — я ответил на вопрос, который Кагата озвучила сразу после завершения рассказа.

— И после такого сна ты смог обладать магией? — спросила Кагата с любопытством дикого зверька.

— Да. Но это далось мне высокой ценой.

— Шка́ас дроо́су ну дуу́кта уу́та штуу́кат, — орчиха произнесла эту фразу одновременно и с гордостью, и с лёгкой грустью.

— Что это означает?

— Даже тонкий настил стоит потраченной шерсти.

— Ты говоришь, что цена, которую я заплатил за возможность магии — была оправдана?

— Как и любая цена даскаа́т ну сагра́ат, что платит каждый из раша́а ну шаа́р Мкаа́тух. Если цель достойна тебя, значит — и цена достойна цели.

— Дети первородных зверей платят куда цену? Даска́ат ну сагра́ат?

— Даскаа́т ну сагра́ат, — поправила меня Кагата. — Ритуал преображения, который проходит каждый год.

В моей голове раздался взрыв, миллионы нервных импульсов лошадиным галопом пробежались по нейронам, приказывая действовать!

— Вот как раз про схожесть ритуалов я и хотел спросить. И наш ритуал, когда мы на протяжении нескольких лет взрослеем и преображаемся, и ваш ритуал преображения, который проходит целую осень — они ведь похожи?

— Да… — протянула орчиха задумавшись. — Они похожи, но даскаа́т ну сагра́ат проходит весной и длится лишь неделю.

Волна дрожи пробежала по телу, я едва не потерял сознание. Пришлось срочно взять себя в лапы и продолжить разговор.

— Какой весной? — я придал голосу как можно большее удивление. — Племя аиста готовится к нему сейчас.

— Племя Суттаа́к готовится к шакруу́т ну шуу́т Мкаа́тух. Оно произойдёт в ближайший месяц, когда земля покроется снегом, — закончила Кагата своё столь всеобъемлющее и понятное объяснение. Но спустя секунду прояснила одну маленькую деталь. — Праздник вознесения.

— То есть первородные Почтенные Звери вознеслись осенью? Не весной? — я пытался зацепиться хоть за какую-то возможность продолжить диалог, вот только я вообще не знал ни о каких праздниках в этом мире. Понятное дело, что у каждой расы они свои. Я лишь знал, что новый год начинается осенью и его наступление определялось по народным приметам. Мы с сестрой, например, ориентировались по опавшей листве и зайцам, сменившим цвет шкурки.

— Нет. Весной в каждом племени лишь два значимых события: ритуал преображения и праздник Новой Жизни, — я переспросил название праздника. — Это праздник Всеобщей Церкви, который чтят все расы, и наша в их числе. Разве ты не знаешь о нём? — орчиха удивилась глубине моего невежества.

— Я знаю о таких, просто мы сейчас говорили про ваши обычаи, вот я и подумал, что ты говорила про лично ваш обряд. Но…

Я опустил голову и посмотрел на ноги Кагаты, как бы показывая свою задумчивость. Взгляд зацепился за браслет на лодыжке правой ноги. Он явно из золота, с выбитым изображением, но рассмотреть лучше не получалось из-за подпорченного зрения.

— Но я вынужден признать: мои знания о ваших традициях ошибочны. Я всё время думал, что ритуал преображения происходит осенью, но ты сейчас сказала, что он проходит весной до праздника Новой Жизни…

— После, — перебила меня Кагата, — он проходит всегда после праздника.

— Тем более, — я настолько бурно отреагировал, что махнул головой и придвинулся к Кагате, отчего та едва не свалилась с табуретки от неожиданности. — Моё незнание — это большая грубость не к племени Руссу́ут, но лично к тебе. Поэтому я прошу тебя простить меня.

— За что? — Кагата подскочила с табуретки то ли от крайней степени удивления и смущения, то ли от негодования. — Ведь ты ничем не оскорбил меня!

— Невежество — один самых страшных проступков. Хуже этого — лишь отрицание своего невежества, — я пристально вгляделся в лицо орчихи, на нём тяжёлым грузом отражалось озабоченность и непонимание. — Не важно, оскорбил я тебя, или нет. Я неправильно думал о ваших обычаях, и это уже оскорбление. Поэтому я прошу прощения.

— Я… — орчиха спрятала руки за спину. — Если тебе станет спокойней, то я принимаю твои извинения.

— Спасибо, ты…

Кагата резко перебила меня.

— Но ты поделился со мной одной из традиций своей расы! — девушка шагнула ко мне, всё так же держа руки за спиной. — Ты рассказал о том, о чём я даже не догадывалась. И не только я, но и все раша́а ну шаа́р Мкаа́тух не могли знать о том, насколько суровы ваши ритуалы.

Кагат опустилась на оба колена и протянула ко мне раскрытую правую ладонь:

— Мы были невежественны по отношению к тебе и к твоей расе. Я прошу, прости нас.

Мысли роились в голове, перебирая бесчисленное количество идей буквально за одно мгновение. Мой грамотно выверенный план орчиха только что извратила в чёрт знает что.

Это что ещё за хрень, какие падения на колени? Это же рушит всё! Ведь я специально выстраивал образ глупого и несмышлёного дракона, которого не зазорно учить уму-разуму — а тут на тебе, получите-распишитесь-облизнитесь-удовлетворитесь.

— Для начала встань, — мне не оставалось ничего другого, как импровизировать. — Тебя я прощаю с чистым сердцем, и даже не подумаю обидеться. Как и на твоё родное племя, ибо это твоя семья. Но племя Суттаа́к…

— Что с ним? — настороженно спросила орчиха.

— Я могу быть с тобой откровенным?

— Я… — Кагата медленно завела обе руки за спину, едва заметно покачивая плечами. — Я была бы этому рада.

— Я бы предпочёл, чтобы племя Суттаа́к осталось таким же невежественным.

— Ты хочешь, чтобы я не рассказывала Нуаке о вашем ритуале?

— Но тебе придётся, ведь так? — Кагата в ответ виновато опустила голову.

Решив поддержать бедняжку, я предложил ей сообщить детектору о том, что сегодня я ограничился рассказом о нашей охоте в тот период жизни, пока мы маленькие. Ведь охота — один из этапов нашего взросления.

— А есть другие этапы? — с игривыми нотками в голосе спросила Кагата.

— Конечно, — я довольно кивнул. — Этап познания магии или же этап, когда мы делаем наши первые шаги. Их много.

— А когда древнейший расскажет об этих этапах, — наигранно официальны голосом спросила Кагата, легонько хихикнув. В этот момент она стала похожа на озорную маленькую девчонку лет десяти от роду.

— Когда древнейший посчитает нужным, — я ответил ей с не менее пафосной интонацией. — Но на сегодня нам следует закончить, древнейший устал. Его учитель тоже. Завтра мы вернёмся к нашему разговору про мельницы, если я не усну.

— Конечно, — Кагата уже собиралась пожелать тихой ночи и уйти, но зеркало остановило её.

Не знаю, что заставило орчиху подойти настолько близко: от кончика моего носа до её вытянутых рук было не больше сантиметров двадцати. Это настораживало. Слишком уж неправдоподобно быстро Кагата меняла своё отношение к моей скромной персоне. Странно это, но сейчас лучше сосредоточиться на своём отражении в зеркале.

Потому что вид у меня был крайне печальным. Правую сторону морды словно спилило тупой ржавой ножовкой: торчали рваные края костей черепа с оголённым костным мозгом; остатки мышц и кожи бахромой приварились к костной ткани; а пустая глазница зияла кроваво-чёрной выбоиной.

С такой внешностью только гаремы и собирать. Можно подползти к пышногрудой красотке, как можно сильнее улыбнуться и она потеряет сознание от испуга. А тут я такой, не растерялся, схватил её в лапки и быстренько уволок в пещеру. Гениальный план, осталось выбраться от сюда и лапки отрастить.

Радует, что нос практически не повреждён, частично срезало правую ноздрю, но сам носовой канал цел. Нёбо во рту почти не пострадало, как и нижняя челюсть тоже, если не считать внешних повреждений. Всё можно отрастить обратно без проблем. Да и все роговые отростки целы и невредимы. В экстренном случае их можно использовать как плату за дополнительных барашков, хотя этого мне хотелось бы избежать.

Единственная проблема заключена в правом глазу. Его так просто не вырастить: нужны обширные запасы выносливости, маны и крайне высокий уровень самоисцеления.

Закончив любоваться своим отражением — я поблагодарил Кагату и та смогла наконец опустить руки, уже мелко дрожащие от напряжения. Потом орчиха помогла мне выпить воды, пожелала спокойной ночи и, взяв мешок, уже собралась уходить — но я задержал её одной маленькой и наглой просьбой.

— Завтра я усну. Не знаю когда, но я хотел бы попросить тебя зайти ко мне не вечером, а днём. Если сможешь.

— Не знаю, смогу ли, — грустно ответила орчиха, стоя рядом с пологом шатра. Но она вдруг резко встрепенулась, почувствовав новый импульс жизни. — Я попробую. — Кагата чуть поклонилась и юркой мышкой выскочила из шатра.

Возможность осмыслить сегодняшний день появилась, лишь когда последний кусочек скрылся в животе. Притом этим последним кусочком была голова — противно хрустит и мозг склизкий. Гадость, одним словом, и чего такого сестра в них нашла?

Правда, закончив трапезу, я сначала истратил накопившуюся выносливость, направив все сеансы в левый глаз. Эффект не заставил себя ждать и теперь получилось рассмотреть светильники, не напрягаясь и не щурясь. Это внушало оптимизм, что очень скоро я переключусь на задние ноги. Но ещё больше меня радует другое.

Я буду жить! До конца зимы уж точно. Оркам незачем выпускать мне кровь сейчас, ведь проще держать её внутри живого дракона. Да и не прирежут меня, пока я в скверной отключке, ведь и в те два дня не убили.

Да ещё и Кагата с такой охотой идёт со мной на контакт, она даже согласилась надурить детектора лжи — моя значимость для неё явно выше всего племени Аиста. Так что следует этим воспользоваться и узнать точные сроки ритуала преображения…

В сердце вдруг заскреблось родное и такое привычное чувство. Со вчерашнего дня я не ощущал свою любимую паранойю. Вот она, вылезла из песочницы, стоит рядышком и бьёт по моей ноге пластиковым ведёрком.

'Ну чего ты тут, в песочке надоело играть? А? Орки могут подстроить всё это? Ты про то, что реакция Кагаты — это всего лишь их хитрый план? Ты, как всегда, права, моя маленькая прелесть. Они уж точно могли что-то подобное задумать. Но сама подумай — а не странно ли это всё? Ведь если эти орки с их Всеобщей Церковью такие все набожные, то может быть их праздник Новой Жизни — похож на нашу Масленицу? Что значит, не похож? Ведь Масленицу празднуют в начале весны, как бы прогоняя зиму и встречая тёплое время, там и птички всякие прилетят, и травка взойдёт, и зайчики по лесам забегают. Так может Новая Жизнь — это то же самое…

Что значит, я странный? Почему? Потому что так свято верю в слова Кагаты? Какой синдром у меня развился, любви заключённого к надзирателю? Хочешь сказать, что у меня развился Стокгольмский синдром⁈ Я тебе сейчас как жопу надеру за такие слова! Ишь, что удумала — хозяина всякими нехорошими словами обзывать. А ну, иди в песочницу… Что? Там кто-то новенький и ты его пугаешься? Ну, давай посмотрим на него…

А ты посмотри, действительно новый. Ты кто такой, совсем крохотный и с сопливым носом? Юный манипулятор? Это чем манипулируешь, совочком и ведёрком? Другими разумными⁈ Так, паранойя, возьми над манипулятором шефство: делись с ним игрушками, конфетами и всячески защищай. Пусть он вырастет большим и сильным. Что спрашиваешь? Кто это там сидит в далёком углу? То человеколюбие и… О, человечность из болота вылезла! Стоит вся бедная такая, измазанная в болотной жиже, пытается отряхнуться и хнычет без конца. Ну, не засовывать же её в болото обратно, в самом деле — пусть уж стоит в сторонке, раз ещё жива.'

Закончив шуточный монолог и немного приободрившись — я стал продумывать дальнейшие шаги по охмурению орчихи.

На следующий день Кагата зашла в шатёр по обыкновению вечером — это было видно по тёмным тонам огромного мира, простиравшегося за пределами маленького унылого шатра.

Орчиха выглядела уставшей даже больше, чем обычно: плечи и руки мелко дрожали, в уголках глаз что-то блестело, взгляд растерянно бегал, щёки пылали красным как от ударов, а дыхание нередко сбивалось.

— Здравствуй, Кагата. Сегодня у тебя был тяжёлый день? — я поинтересовался с неподдельным сочувствием в голосе.

— Приехали телеги с товарами из думкаа́д ну Са́антак. Из племени Серебряного Орлана.

— Только не говори, что ты весь день разгружала эти телеги в одиночку?

— Это одна из обязанностей шлаа́сур, — с грустью в голосе ответила Кагата и чуть опустила голову.

— Что это ещё за…

Только я хотел спросить про незнакомое слово, как Кагата резко подняла голову и посмотрела на меня взглядом, полным уверенности и решимости.

— Сейчас пир рядом с шатром вождя, — затараторила Кагата, едва успевая проговаривать слова. — Племя Суттаа́к собралось там, они празднуют возвращение своих воинов с добычей. Сильнейший воин племени тоже там, это его обязанность. Сейчас тебя охраняет лишь один молодой воин, он прошёл лишь первый даскаа́т ну сагра́ат.

— Подожди, ты хочешь сказать…

— Прошу, выслушай меня, пойми и помоги, я…

Канал мыслеречи вдруг оборвался, мой взгляд застелила пелена. Сознание вырвало из тела бросив в глубокий и тёмный колодец, до краёв заполненный чёрной, склизкой, тягучей смолой.

Последним я успел подумать, что скверна явно имеет собственную извращённую волю и сознание. Сучью волю и такое же сознание. И вообще скверна — это сучья шлюха. И юмор у неё под стать обличию.

Внимание, начат процесс поглощения скверной

Вас поглощает скверна

«„—“»

Внимание, благодаря достижению «???» процесс поглощения прерван

Внимание, частица Вашей души осквернена

Глава 7

Тяжёлый вдох вернул меня обратно в искалеченное тело. Привычка открыть оба глаза закономерно закончилась фантомной болью — нервный импульс вместо правого глаза ушёл в никуда. Как и прежде, довольствоваться мне только одним глазом. Вот только я сильно удивился, наконец открыв его.

Моя голова лежала на подушке из серой ткани, набитой чем-то мягким. Слишком странное нововведение в интерьер унылой темницы, но меня больше интересовало кое-что другое: что со мной сделали эти твари?

Левое крыло было вывернуто в сторону и приподнято. Правая задняя нога образовывала прямой угол в колене, смотря лапой куда-то в бок. Оба сустава, что в крыле, что в колене — они не двигались, как бы я не напрягал мышцы. Оперившись на локоть, опустил голову и прошёлся по роговым отросткам культёй, дрожащей от нараставшего гнева. Отростки были на месте, но лучше от этого не стало.

Меня искалечили! Пока скверна выкручивала мне сознание, эти твари выкручивали моё тело! Суки! Убью! Где эти твари, ну⁈ Я их всех разорву на мелкие ошмётки…

Я долго материл орков и их трижды проклятых священных зверей, пока гнев окончательно не отступил, оставив после себя лишь пустоту. Ничего не хотелось делать: ни есть, ни спать, ни дышать, ни жить. Лишь один вопрос крутился в голове: за что? За что мне всё это? Что я сделал такого? Неужели что-то подобное заслуживает разумное существо, считать дни, когда за тобой придут и распотрошат как свинью⁈

Я сильно зажмурился, отгоняя дурное наваждение и медленно успокаиваясь. Эмоции никак мне не помогут. Лог…

Почему в лог-файле не отображаются негативные состояния, а они должны быть, как минимум от переломов. А тут ещё эти «осквернения души» проходят без видимых последствий.

Размышляя о скверне — я активировал самоисцеление и отправил всё в левый глаз. После третьего сеанса исцеление прекратилось, а мана не хотела концентрироваться в области глаза и исцеление не запускалось. Для проверки отправил заряд исцеления в левую культю. Сработало. Вновь направил в глаз, и ничего. А магические светильники под куполом шатра своими гранями своими гранями едва подрагивали отблесками тусклого фиолетово-синего света.

Зрение наконец-то восстановилось. Это чертовски хорошая новость, так необходимая мне в это мрачное время. Окончательно же я повеселел, как только отправил оставшиеся заряды маны в искривлённый сустав задней ноги. «Магическое исцеление» работало.

Хотелось бы узнать имя твари, сотворившей со мной подобные зверства. И так понятно, что орки испугались моего быстрого восстановления и решили напакостить. Но кто именно? Ставлю на отсечение остатки хвоста, что это был муж Кагаты.

Вскоре послышались шаги. Я приготовился к не самому лёгкому разговору, и даже к драке. Но в шатёр зашла лишь одна Кагата. И замерла.

Изучающе я пробежался взглядом по её одеждам, подмечая каждый завиток и все узоры вышитыми нитками, в былую яркими и цветастыми, но со временем поблёкшими. Я останавливался на каждой складке её одежды, пытаясь понять, что это: платье из валяной шерсти или же пончо с юбкой, и зачем под этим всем штаны. Я рассматривал золотое украшение на её лодыжке, в сантиметров десять высотой, с витиеватыми узорами по краям и выдавленным изображением в центре: мордочку кошки окружали две птичьих головы с длинными клювами.

— Здравствуй, Кагата.

— Ру… — та запнулась, опустила голову и заговорила дрожащим голосом. — Рушсаа́р ну душсаа́р. Ты наконец очнулся.

— Да. Как видишь, — я говорил спокойным голосом, отчего орчиха ещё сильнее занервничала.

— Я… Я должна… Всё ли у тебя в достатке?

— Прости? — эту фразу от неё я давно не слышал.

— Я должна убедиться, что ты готов к приводу животных.

— Что-то случилось, у тебя всё хорошо?

— Да, у меня всё в достатке, — от волнения орчиха выпалила как скороговорку. — Я могу привести животных?

— Ну, приводи, если срочно надо.

Кагата стремглав выбежала на улицу. За отогнутым пологом виднелась ночная тьма, а в ней маячил огни, словно кто-то расставлял по кругу факела.

Спустя пять минут Кагата вернулась с мешком и ножницами и первым барашком, которого я сразу же схватил челюстями.

— Что-то случилось у тебя?

— Нет, я… — вновь замялась та. Спрятав руки за спину, она опустила голову и уставилась себе под ноги, как нашкодивший ребёнок.

— Что нет, если да.

— Ты закончил? Тогда я приведу следующего, — Кагата протараторила и выбежала из шатра сразу, как только я отбросил в сторону мёртвого барана.

— Что случилось? — спросил я, когда второй блеющий шерстяной шарик оказался в моей пасти.

— Нет, у меня… ничего не случилось, — Кагата вновь встала в свою любимую позу и опустила голову.

— Ну как не случилось, если по тебе видно, что что-то произошло! Что-то случилось в племени? — меня всё происходящее начало бесить, а в сердце закралось подозрение, что именно сегодня меня выпотрошат как индейку, а эти бараны — последний ужин перед смертью.

— Нет, древне… в племени всё хорошо, и подготовка к шакруу́т ну шуу́т идёт своим чередом.

— К чему? — я отбросил тушку в сторону.

— Я приведу следующего, — девушка чуть не взвизгнула и молнией выскочила из шатра.

Что с Кагатой? И к какому ритуалу готовятся орки, к ритуалу преображения? Нет, он проходит весной, да и названия не разные… Точно, сейчас праздник вознесения зверей. Тогда, в чём проблема? Орчиха, что, лично выкручивала мне ноги-крылья?

— Вот, это последний, — Кагата подвела барана. Я схватил его, но перекачку жизней не запустил.

— Посмотри мне в глаза.

Кагата вздрогнула, опустив голову и заведя руки за спину.

— Кагата, — я повысил голос, а бедная орчиха чуть не втянула голову в плечи по самую макушку.

— Ты можешь посмотреть мне в глаза? Ну, или хотя бы в один глаз. Посмотри на меня! — к втянутой голове добавилась мелкая дрожь.

— Ка-га-та! — процедил я по мыслеречи. От страха у орчихи поджались коленки, она рухнула на землю.

— Я не хотела, — ответила та. И заплакала.

— Что ты не хотела? — я наконец запустил откачку жизней из барашка.

— Я не хотела, я не смогла. Я шлаа́сур, я не смогла.

— Что ты не смогла?

— Я не смогла со… — запнулась Кагата и закашляла.

— Посмотри на меня! — сказал я командирским тоном. Это сработало.

На меня смотрели покрасневшие от слёз зелёные глаза, а по щекам скатывались прозрачные крупные капли. Дыхание медленно восстанавливалось после сильного кашля, но каждый вдох был неполным. Тонкие губы подрагивали, а во рту друг об друга стучали зубы.

— Что ты не смогла? — спросил я мягким и спокойным голосом. Заодно медленно положил тушку барана на землю, стараясь не спугнуть орчиху резкими движениями.

— Я… Я не смогла сдержать своё слово, — она вновь опустила голову и захныкала.

— Вот ты сейчас плачешь, это услышит твой муж, зайдёт сюда и…

— Не зайдёт, — отрезала Кагата. Она хотела продолжить, но вместо этого ещё сильнее зарыдала, закрыв лицо.

— Почему не зайдёт?

— Все воины… заняты… на подготовке. Твой покой охраняет… лишь шхуу́с ну шаттаа́.

— Кто?

— Магический инструмент. Он… — вновь закашляла орчиха, полностью сбившись с мысли.

— То есть, мы одни?

— Да, — та практически сжалась в клубок.

— Тогда почему ты плачешь, раз никто не войдёт в шатёр и не ударит тебя? — орчиха вдруг резко дёрнула плечами. — Почему ты плачешь, что случилось? Какое слово ты не смогла сдержать? — я напирал в надежде, что Кагата придёт в себя.

— Твой ритуал.

— Мой ритуал? — не понимаю, что происходит в черноволосой голове Кагаты. Она об острый угол стукнулась недавно?

— Ритуал, когда ты охотился. Когда познал магию, — дрожа всем телом, Кагата медленно подняла голову и посмотрела на меня заплаканными глазами. В них отражался страх, смешанный с отчаяньем. Она смотрела на меня, ища прощения и толику сочувствия.

— И что с ним? — я отказываюсь верить в столь абсурдную причину истерики.

— Я не смогла сдержать своё слово и рассказала о нём, — Кагата всхлипнула и опустила голову. Судя по задрожавшим плечам — она вновь собиралась зарыдать.

— Кому?

— Дактоо́ ну думкаа́д Суттаа́к ду да́аксат руу́кта шуу́сса раншуу́т, — ртом проговорила Кагата. Сквозь хрипоту от недавнего кашля и постоянных слёз в её голосе чувствовалось что-то детское, даже немного писклявое.

— Я понял всё, кроме Суттаа́к. Что это означает? — я даже не старался скрыть сарказм.

— Это же… — от удивления Кагата перестала плакать. — Это же племя…

— Я знаю, что это племя Синего Аиста. Что остальное-то значит, а? Знаешь, что я услышал? — мне настолько осточертело это шоу вечной истерики, я решил вообще не давать орчихе возможность сказать хоть единственное слово. — Не знаешь? Великая просветительница Кагата, кто-то там из племени Руссу́ут, сказала следующее: «Ну, Суттаа́к, ду».

— Я…

— Ну-у, — я махал головой, — Суттаа́к, ду-у-у!

Кагата прыснула сквозь слёзы и согнулась, не то от подступившего смеха, не то от новой порции слёз. Через минуту Кагата успокоилась и посмотрела на меня ещё влажными глазами, но без новых слёз.

— Я хотела сказать, что… Что рассказала о твоём ритуале сильнейшему воину племени Суттаа́к, и его вождю, и шаману.

— То есть своему мужу, Аркату и его жене?

— Да. Прости меня, — Кагата жалобно посмотрела мне в глаза. — У меня не было возможности противиться.

— То есть тебя заставили?

— Да, — ответила орчиха и её плечи опять задрожали от накатывающих слёз.

— Ну и тогда какой смысл на тебя злиться, если ты не виновата?

— Но я…

— Вот ответь мне: кто из нас двоих дурак? Это могу быть я, потому что обижусь за то, что у тебя просто не было выбора. Или это ты, потому что думаешь, что я могу обидеться за то, что у тебя просто не было выбора.

— Я не смогла сдержать своё слово!

— Ну не сдержала и не сдержала, чего плакать-то? Да и в том ритуале ничего секретного не было.

— Но я…

— Ты лучше вот что скажи: с моими конечностями ты никак не связанна?

— Нет! — яростно крикнула Кагата, в глазах её читалась какая-то решительность. — Я увидела тебя таким на следующий день, как ты уснул!

— Но ведь ты са…

— Почему ты так резко уснул?

Это что за выкрутасы? Только что она рыдала в три ручья и едва не землю грызла, умоляя её простить, а вот теперь смотрит на меня, как встречающая дома пропойцу мужа жена. В засаленном халате, с бигуди на голове и со скалкой в руках; а от него за одну версту несёт перегаром и за три версты — пропавшей зарплатой в ближайшем кабаке.

— Так. Сначала встань, отряхнись и сядь на табуретку. И расскажи, что произошло, когда я уснул.

Кагата попыталась встать, но её ноги затекли, подвернулись, она стала падать. Я едва успел подставить морду. Орчиха ухватилась рукой за мой повреждённый нос, и я чуть не заорал от боли. Она сразу же приняла устойчивое положение и принялась просить прощения и всячески спрашивать о моём самочувствии. Пришлось выкрутить тумблер «Крутость и Альфа-Самцовость» на полную и гордо заявить, что вообще ничего не почувствовал, ибо веса в девушке меньше, чем в домашней кошке. На столь необычное сравнение Кагата радостно улыбнулась, наконец-то уселась на табуретку и начала рассказ.

В тот день Кагата сильно перепугалась, когда канал мыслеречи резко оборвался. Но ещё больше девушка перепугалась, когда я уткнулся носом в землю и даже не шелохнулся. Бедняжка решила, что я умер — но вспомнила, что настало время «сна».

Вернувшись в главный шатёр, где проходил праздник, Кагата весь вечер исполняла роль жены будущего вождя: сидела рядом с нынешним вождём, молчала и не притрагивалась к еде и питью. Одним словом — исполняла роль живой табуретки. Лишь по окончанию пира, когда все разошлись и Аркат с детектором остались наедине с Кагатой — только тогда она сообщила о произошедшем. Но вождь и Нуака никак не отреагировали, ведь древнейший их предупреждал. Они отправились спать, оставив Кагату и других молодых орчих прибираться.

На следующий день, когда Кагата практически ночью пришла исполнить свою обязанность — она увидела, что я был не в порядке. Шатёр никто не охранял, но это не редкость.Бывало, сильнейший воин сменялся другим воином и шатёр оставался без присмотра на несколько минут, ведь он прекрасно просматривался со всех сторон лагеря.

Кагата побежала за Аркатом и указала на мои увечья. Тот, естественно, возмутился и приказал найти сторожившего меня молодого воина. Но его так и не смогли найти, как бы долго не искали. Поиски осложняло то, что он прошёл только первый обряд преображения и его способность к орочьей мыслеречи могла покрыть лишь короткое расстояние.

Потом было собрание между Аркатом, Нуакой, Кагатой, её мужем и ещё несколькими сильными воинами. Все решили, что произошедшее — проделки воинов из племени Серебряного Орлана. Они приехали с торговыми телегами и участвовали в попойке, но после их никто не видел, как и их лошадей. Вождь предположил, что они прокрались ко мне в ночь после пира, а прошедшего через один этап преображения молодого воина Суттаа́к четыре воина Са́антак погубили с лёгкостью. Скорее всего, они просто утащили с собой его тело.

На мой вопрос, почему их никто не помчался искать, Кагата предельно честно ответила, что бесполезно пытаться догнать в прериях дитя Мкаату́х, скачущее на даа́мат ну Мкаату́х. На посланниках воли первородных почтенных зверей, в основном — это кони, но бывают и редкие исключения.

На следующий вопрос, почему никто не обратил внимание, что целый день шатёр был без присмотра, Кагата ответила с не меньшей честностью. В тот день все были заняты подготовкой к празднику вознесения, и всё племя находилось в дальней части лагеря. Ранним утром Кагату практически вырвали из-под одеяла и сразу потащили на работы. Она окончательно проснулась лишь добравшись до края лагеря, где уже собрались все орки из Суттаа́к.

Дальше Кагата рассказала о решении, принятом на собрании. Все согласились, что этот очень досадный инцидент ударит по нашим отношениям: ведь орки допустили, чтобы кто-то навредил мне. Было решено заменить охранявших меня воинов на шхуу́с ну шаттаа́. Вот тот самый магический инструмент с непонятным свойством: «Сигнальный контур». Правда, поначалу смысл фразы ускользал от меня, но многое прояснили слова, что контур настроен только нынешнего и будущего вождя плени, на Нуаку и Кагату, и только они могут зайти ко мне, не потревожив контур и он не запищит.

Под куполом шатра теперь висело деревянное блюдце, а к светильникам на обруче добавились горизонтальные дощечки, ровно в стыки между куполом и двумя соседними стенками шатра. Такие же дощечки оказались в каждом из углов шатра внизу, с маленькими камушками бледно-синего цвета. Зуб ставлю, что этот «Cигнальный контур» заорёт благим матом, если попробовать улизнуть. Но крайне странно, что я их из не заметил, ведь одна из нижних дощечек находилась практически в метре от подушки. Скорее всего, я настолько привык к этому в край опостылевшему шатру, что на подсознательном уровне не заметил изменений.

Закончив рассматривать ближайшую дощечку и лежащий на ней камушек — я попросил Кагату продолжить рассказ, но часть про контур была его финалом. После инцидента жизнь в племени шла своим чередом: орки готовились к празднику и потихоньку подготавливали жилища к зиме, сильнейшие воины тренировались и сидели в главном шатре, а вождь с женой руководили.

А Кагата помогала обрабатывать шерсть, подносила материалы для утепления жилищ, участвовала в готовке еды, таскала какие-то вещи с одного конца лагеря к другому, прислуживала во время ужина, или же брала коня, запрягала его в телегу и шла с ним за водой за десять километров. И каждый вечер Кагата навещала меня, проверяя, что со мной всё в порядке и не проснулся ли я. В тот день, когда был установлен сигнальный контур, появилась эта маленькая подушечка.

— Спасибо, что рассказала о произошедшем. Ты успокоилась?

— Да, я спокойна. Скажи, — девушка строго посмотрела на меня, — ты не мог подождать и не засыпать так сразу?

— Я же рассказывал, что…

— Я помню. Я помню, — с грустью повторила Кагата. — Неужели твой сон насколько внезапен?

— Да. Я могу лишь догадываться, когда наступит время. Но когда точно, я не скажу, — Кагата закивала и опустила глаза. — Кстати, насчёт того, что ты говорила перед тем, как я уснул. Ты тогда…

Кагата зыркнула глазами, в которых страх и ужас смешались с мольбой не продолжать эту тему, а сама орчиха быстро замахала черноволосой головой.

— О мельницах. Ты хотела продолжить истории про мельницы, ведь так?

— Д-да, — облегчённо протянула Кагата. — Но ты быстро уснул, я не успела ничего сказать.

— Мы могли бы продолжить и сегодня, но… — я посмотрел на тушки барашков, а потом на покрасневшее от слёз лицо орчихи. — Но уже слишком поздно. Сейчас ты подстрижёшь баранов и отправишься спать. Завтра вернёмся к рассказу.

Кагата согласилась, но стригла баранов намного медленней, чем раньше. Казалось, что она как можно сильнее затягивала работу, не желая уходить — но у барашков шерсть не вечна, чтобы стричь их без конца.

— Кстати, хотел уточнить: роговые отростки на месте? — Кагата не поняла о чём шла речь. — Штуки на моей голове, как рога. Они на месте? Не повреждены?

— Они все на месте, не волнуйся, — голос орчихи стал мягким. — Дактоо́ думкаа́д ну Са́антак не посмели забрать их у тебя. Они лишь хотели навредить племени Суттаа́к. Если бы они забрали их, то все бы узнали о тебе.

— Это почему?

— Когда состоялось дуа́аса ну раа́стук Нуака сказала мне, что ваши тела сильно источают энергии души. Даже кружка вашей крови как яркий костёр в ночи. Именно поэтому Нуака сделала светильники, которые поглощают твою энергию души. Чтобы твои преследователи не нашли тебя.

— Что состоялось? — про энергию души я и так понимал, что это мана. Не понятно, как она источается и как поглощается, но это от мамы узнаю.

— Собрание главных, когда я увидела твоё великое несчастье.

— Аркат поэтому не пришёл? Он стыдится произошедшего со мной несчастья?

— Он связан словом, что придёт к тебе лишь в назначенный день. Но он сказал передать, чтобы ты не гневался на племя Суттаа́к. Племя сделает всё, чтобы возместить твои раны.

Орки воспринимают меня за клинического идиота, раз думают, что их «хитрый» план невозможно разгадать. Или же они считают дураками одновременно и меня, и Кагату.

— Спасибо, что рассказала, — я по-доброму посмотрел на орчиху, та легонько улыбнулась. И тут у меня родилась одна идейка, которую следовало срочно воплотить в жизнь.

— Подойди поближе.

Кагата боязливо шагнула вперёд, и остановилась. Потом ещё, и ещё, и ещё. Приходилось выпрашивать у неё каждый шаг, и с каждым шагом она пугалась всё больше. Всё же, когда огромная чёрная ящерица упрашивает тебя подойти поближе — можно с лёгкостью познакомиться с инфарктом.

Наконец орчиха подошла достаточно близко. Стараясь не напугать бедняжку — я медленно приблизился и легонько стукнул носом ей в грудь. И сразу понял, что орки — фетишисты, раз переодевают мальчиков в платья. На груди Кагаты чувствовалось многое, будь то твёрдые от ежедневных нагрузок мышцы или выпиравшие рёбра; чувствовалось тарабанящее сердце и учащённое дыхание. Но не чувствовалась девичья грудь, хоть даже самая маленькая.

Не то чтобы я окончательно свихнулся и в любвеобильном порыве стал бы тереться о грудь Кагаты, но отсутствие оной озадачивало. Если у орков в почёте весёлая традиция наряжать юных мальчиков в платья, делая из них девочек с маленьким секретиком между ног и выдавать замуж за самого сильного воина племени — то как они вообще не вымерли? Или орочья анатомия позволяет беременеть даже мальчи… Фу, какая гадость! Но, думаю, Кагата всё же девушка со стиральной доской вместо груди.

Я посмотрел на орчиху, глаза которой от удивления расширились настолько, что едва не выпали из глазниц. Но меня больше волновал её рост. Минус двадцать сантиметров и бёдра пошире, и получится просто шикарно! Вот просто «Добро пожаловать на борт авиалайнера Сиалонус. Вас рада приветствовать фирма Гарем Аэрлайнс. Пожалуйста, не пристёгивайте ремни — вас ожидают ночи полные любви».

— Древне… — Кагата отступила на шаг не понимая, что произошло и чего я решил тюкнуться носом. — Зачем?

— У нас много способов выразить свои чувства и это была благодарность. Ведь я тебе действительно благодарен.

— Но я ничего не сделала, — парировала орчиха, медленно покрываясь краской.

— Сделала. Ты рассказала мне, что произошло. Ты навешала меня каждый день. Ты принесла эту подушку.

— Но ведь…

— Давай ты не будешь упрямиться и просто примешь благодарность. Разве это так сложно сделать?

— Нет, я… Я с радостью принимаю твою благодарность.

Кагата улыбнулась практически до ушей. Но улыбка быстро исчезла, когда орчиха застенчиво посмотрела на меня.

— Можно спросить?

— Можно.

— Как…

Кагата завела руки за спину и опустила голову. Подняла её она лишь набравшись храбрости, а я едва не засмеялся. Лицо орчихи было полностью красным, горели не только её щёки или уши — даже лоб покраснел от смущения.

— Какое… Как… Ты… Имя…

— Как меня зовут? Ты хочешь узнать моё имя? — я едва не раскрыл пасть от удивления.

— Да, — тихо проговорила девушка. И, словно ожидая отказа, заранее втянула голову в плечи и стыдливо опустила взгляд.

— А, ну, я, да, но, вот, я…

Так, стоп: а я чего смущаюсь-то? Как пацанёнок мелкий при разговоре с понравившейся ему девочкой, ей-богу. Неужели у меня действительно Стокгольмский синдром и я что-то чувствую к Кагате? Нет, я категорично заявляю, что это лишь грязные инсинуации и ничего больше. Понятно дело, что орчиха пытается разгадать имя… Стоп, у орков же есть моя кровь и они могут посмотреть мои параметры. А там указано, как меня зовут.

— А разве племени Аиста оно не известно? Ведь есть моя кровь.

— Как племя могло его узнать? — удивилась орчиха. — И как связана твоя кровь и твоё имя?

— Через кровь можно узнать имя. Или я не прав?

— В племени Суттаа́к нет тех, кто был бы одарён проведением Мкаату́х. Никто не способен заглянуть в глубины их голоса, и не может разгадать загадку чужой души. А душу древнейшего познает лишь древнейший, — Кагата смотрела на меня самым честным взглядом и, прочитав на моей морде неверие её словам, продолжила:

— Племя могло бы узнать твоё имя, но нужен особый кристалл. Но его нет в племени, и нет того, кто умеет им пользоваться.

— Особый кристалл? Такой, с помощью которого можно узнать описание умений?

— Да.

Перед ответом орчиха ненадолго замялась, явно из-за моего незнания таких элементарных вещей. Интуиция мне подсказывала, что Кагата говорит правду, хоть мне и не совсем понятны её слова.

— Но ведь если я скажу своё имя, то о нём будет знать всё племя аиста. Ведь так?

— Да, ты прав, — орчиха сникла и стала похожа на брошенного щеночка. Всем своим видом она словно просилась, чтобы её бедненькую взяли на ручки, отмыли, накормили и погладили.

— Прости за эти слова. Я не подумала о последствиях, — глаза Кагаты увлажнились, и она добавила: — Дуу́ра ну суу́ра. Я пойду.

Ну вот давай только без этого, а⁈ Куда тебе эти щенячьи глазки? Убери их подальше от меня! И вот этот жалобный голос, способный заставить плакать даже чёрствый кусочек хлеба. И давай без трагичных разворотов, виноватых вдохов, усталой походки и прочих попыток разжалобить моё сердце. Не получится, сразу говорю! Я никогда не… Я не… Я… Ай, к чёрту.

— Кагата, подожди, — орчиха остановилась, уже собираясь отогнуть полог шатра и выйти наружу. — Обращайся ко мне…

Я задумался: ну не говорить же своё настоящее имя⁈ Это слишком большая дурость даже для меня. Нужно что-то похожее, но переиначенное.

— Лиас. Это одно из моих имён. Но я разрешаю использовать моё имя лишь тебе, для всех остальных я — древнейший. Поняла?

— Лиас? — заворожённо произнесла орчиха, не веря в происходящее. Она медленно повернулась ко мне. Из её глаз беззвучно потекли слёзы, а на лице заиграла счастливая улыбка. Она бросила на землю мешок с шерстью и медленно прислонила руки к груди.

— Кагата даа́р Гусара раша́а руу́кта думкаа́д ну Руссу́ут, с благодарностью и счастьем принимаю твои слова, Лиас. Я буду с честью произносить это имя.

Орчиха сложила руки в замок и оттопырила большие пальцы так, что левый был направлен вверх, а правый — вниз. Подняв над головой сложенные в замок руки, Кагата произнесла:

— Кутуу́н.

Внимание, Вам была принесена клятва, зафиксированная системой

Желаете принять?

Чего? Какая клятва как зафиксирована системой? Что это за ересь? Как система может фиксировать чью-то клятву? Что-то мне не нравится происходящее, от слова «совсем».

Я оторвался от системного оповещения и посмотрел на заплаканное, но счастливое лицо орчихи. Она явно где-то по дороге ударилась головой об очень твёрдый камень, раз двадцать — по-другому никак не объяснить происходящие странности. И эти поднятые руки, к чему это, какая-то молитва? И ещё это оповещение от системы, появившееся сразу после слов орчихи.

— Ку-что? Я тебя не понимаю.

— Кутуу́н. Это молитвенный жест нашей расы. Так мы даём клятву и просим Мкаа́тух скрепить её и благословить нас. И тебя, и меня.

— Хорошо. Спасибо. Я что-то должен сделать в ответ?

— Ты должен сложить руки так же, но прижать большие пальцы. Ты поднимешь руки над головой и произнесёшь «Аа́рс Кутуу́н», тем самым ты примешь мою клятву и попросишь Мкаа́тух о благодати для нас двоих.

— Сложить руки? — я удивлённо посмотрел на орчиху и приподнял культи. — Слушай, а здорово ты это всё придумала! Прям вот сейчас сложу. Руки. Когда у меня лапки. Которых нет.

— А! — воскликнула Кагата осознав всю глубину идиотизма и быстро замаха руками, будто это могло мне помочь.

— Так подойдёт? — наблюдая, как самообладание покидает орчиху и стараясь этому помешать, я сложил культи крест-накрест.

— Д-да.

— Аа́рс Кутуу́н, — сказал я. Оповещение от системы осталось на месте. Оно исчезло лишь после того, как я мысленно подтвердил принятие клятвы.

— Спасибо, — радостно ответила Кагата, опустив руки и мило улыбнувшись.

— Интересный обычай у вашего народа. Не знал о нём.

— Это наш священный жест. Раша́а ну шаа́р Мкаа́тух используют его лишь в двух случаях.

— И какой же второй?

Второй случай настаёт, когда один орк обещает убить другого. Он складывает руки в замок и поднимает их над головой, но большие пальцы сгибает в суставах. Тот орк, которого пообещали убить — прячет большие пальцы внутрь замка, принимая вызов на смертельную дуэль.

Поблагодарив Кагату за объяснения и ещё раз выслушав нескончаемый поток благодарностей о том, что та счастлива называть меня по имени — я уточнил один маленький момент. О сроках праздника вознесения. На что получил ответ: в ближайшие дни. Попрощавшись, Кагата вновь поблагодарила за возможность произносить моё имя, и наконец-то ушла.

Стоило Кагате уйти, как я вспомнил про воду, в кадке она закончилась. Но ещё будет завтрашний день, так что сейчас это не критично. Да и барашки рядом лежали. Сочные и вкусные, я с остервенелой жадностью вгрызался в их плоть. В ближайшие дни потребуется много энергии и сил. Теперь, когда зрение восстановилось, следовало заняться переломами. Вывихи будут излечены после.

И всё же, какая же чушь все эти слова Арката о том, как он раскаивается до потери пульса; что ему так стыдно, аж кушать не может. Неужели орки думают, что я поверю в эту бредятину? Ведь дураку понятно, что вся эта ситуация подстроена вождём.

Что может быть проще, чем лёгкий намёк мол: если бы гости зашли ночью в шатёр, в который заходить не стоит, покрутили ноги-руки тому, кто там лежит и тут же скрылись — то искать их никто не будет. А если молодого воина они возьмут с собой покататься по прериям, посмотреть достопримечательности и погостить в чужом племени — то честь им и хвала. А котомка в дорогу с припасами пирожками и овёс для лошадей лежат в дальнем углу шатра.

Если же спросить вождя, почему не отправили погоню, то ответ будет примерно таким: «Слющай, какой искать, да? Ты жэ пасматри, да: пустыня — длинный, равнина — широкий, гора — высокий, море — глубокий. Куда искать? Гиде искать? Вот, лучще барашэк покушай. Вкусный барашэк, да!»

Да и тот разговор в кругу племени нужен был только для того, чтобы Кагата всё услышала. Её эксплуатируют как раба последнего, а тут вдруг допустили до такого важного мероприятия. Неудивительно, что девушка купилась на эту профанацию. И теперь она расскажет вождю о моей реакции на этот идиотский рассказ.

Но что это была за финтифлюшка от системы? Какая-то клятва, которая зафиксирована и которую надо было непременно принять. Странно всё это. Лог…

В лог-листе произошли изменения. Добавилась новая вкладка, которую в прошлом мире я никогда не видел.

Лог-лист:…

Клятвы и договорённости:

Исходящие клятвы: Отсутствуют

Исходящие обязательства: Отсутствуют

Входящие клятвы:

В ходящая клятва №1 :

От кого: Кагата даа́р Гусара раша́а руу́кта думкаа́д ну Руссу́ут

Содержание: Произношение Вашего имени (Лиас) с честью

Входящие обязательства: Отсутствуют

В безуспешных попытках понять увиденное — я потерял счёт времени. Лишь услышал, как редкие голоса орков вскоре постепенно смешались в однородный шум. Наступило утро, племя принялось за ежедневную рутину.

Кагата пришла поздним вечером, измученная и уставшая — но она сразу приободрилась, стоило ей сесть на табуретку, улыбнуться и произнести моё имя. Мы должны были продолжить наш разговор о ветряных мельницах, но сначала девушка хотела сообщить немного важной информации.

Вождь придёт ко мне через три дня, а праздник вознесения состоится через два дня. Кагата пообещала, что заглянет ко мне, но ненадолго — во время каждого праздника ей положено быть рядом с нынешним вождём, исполняя роль живой тумбочки. Я решил не комментировать странные обычаи орков, лишь поблагодарил Кагату за возможную компанию, отчего та практически порвала рот в широкой улыбке.

На следующий день я всё же решился на отчаянный поступок. Заведя разговор о том, какие погодные приметы используют в племени Сутта́ак, я медленно подводил к главному: как именно орки определяют начало весны. И Кагата не без удовольствия поведала об этих приметах.

— Спасибо, что рассказала, — поблагодарил я, когда орчиха закончила рассказывать. — Мне было интересно, как в племени Сутта́ак понимают, что пришла пора готовиться к празднику Новой Жизни.

— Никто в племени Сутта́ак не назначает день праздника. Это делает нарастих Всеобщей Церкви. Он живёт в думкаа́д ну Соллаа́с. Там же находится и дшусо́ор церкви.

— Чьё племя?

Мне было абсолютно наплевать, какое там племя и кому оно поклоняется, но этот нарастих — это слово манило. Но эта церковь повсеместно распространена и о её обычаях знают все разумные. И хоть я ни черта не знаю, но спрашивать и подставляться не хотелось.

— Племя Воробья, — с лёгкостью ответила Кагата, а в моей голове запустилась лавина догадок и предположений.

— Я всё время хотел спросить. Можешь не отвечать, если это трудно, но меня это давно интересует. Почему одни из ваших племён носят имя животного, а другие — добавляют цвет? — в ответ орчиха мило улыбнулась оттого, что сможет просветить своего нового друга.

Оказалось цвета — это лишь ступени разделения племён. И одновременно — степень принадлежности одного племени к другому. Если название племени цветное, значит племя не самостоятельно. Оно подчинено другому «бесцветному» племени либо напрямую, либо косвенно через различные договоры. Племя Синего Аиста подчинено племени Воробья, хоть и чисто номинально. Он лишь платит малую дань каждый год и предоставляет своих воинов для общего похода.

Ничего другого из Кагаты вытянуть не получилось — она как ужик на раскалённой сковородке всё время выкручивалась, что-то не договаривала, умалчивала и подозрительно быстро сводила тему в другое русло, если затрагивалось её происхождение или её прошлое племя.

Кагате явно запретили распространяться о своём происхождении, но как можно заставить разумного что-то сделать против воли? Вот так, просто приказав ему — это невозможно… Хотя, если вспомнить про различные магические инструменты, то почему бы не существовать устройству, которое воздействует на разум подобным образом. И он даже может оказаться широким золотым браслетом на лодыжке Кагаты с выдавленной мордой кошки в окружении птичьих голов. Но как он заставляет Кагату идти против своей воли?

— Лиас? — орчиху беспокоило, что целую минуту я задумчиво смотрел на её ноги.

— Всё хорошо. Просто понял, что всё ещё не понимаю, как вы проводите праздник, — Кагата вопросительно посмотрела на меня. — Ну вот церковник говорит, когда будет праздник и племя Сутта́ак сразу же бросается его устраивать?

— Нет. Нарастих не поедет к нам. Праздник проводится только на землях племени Воробья. Раша́а ну шаа́р Мкаа́тух из ближайших племён сами приедут на праздник.

— А, так у вас также… — я хотел сказать, что праздники проходит именно так, как я себе это и представлял, но Кагата определила.

— Да. Праздники Всеобщей Церкви празднуются на нашем континенте одинаково, и наша раса не исключение.

— Плохо.

— Почему?

— Тебе же придётся уехать, и в тот день мы не увидимся.

— И что? — голос Кагаты был пронизан струнками радости. — Недели пройдут быстро, и мы вновь вернёмся к нашим разговорам.

— Недели?

— Да. Неделя подготовки, неделя праздника, и неделя после, когда племена разделяют летние пастбища и договариваются о даскаа́т ну сагра́ат.

Сердце из груди едва не выпрыгнуло, стоило только услышать последнюю фразу. Собрав всю силу воли в лапки, я как можно глубже закопал подступающие чувства.

Мы поговорили ещё немного и распрощались. Завтра у Кагаты тяжёлый день, если она и сможет прийти, то буквально на несколько минут. А после завтра — праздник вознесения. Не сказать, что мне интересны орочьи обряды, но я бы с удовольствием на них посмотрел. Вместо радостного согласия от Кагаты я услышал грустный отказ. Она не могла помочь мне в этом, и озвучивать причины тоже отказалась. Но абсолютно неожиданно для меня она тут же предложила хитрость, от которой я чуть не выпал в осадок. Притом ещё долго не понимал из-за чего именно: от самой хитрости, или от факта предложения хитрости.

— Я буду благодарен, если во время праздника смогу передать свои поздравления. Всё же у племени торжество и поздравления от гостя будут кстати. Хоть гостя и вынужденного.

— Я передам твои слова, — сказала Кагата с хитринкой в голосе, и вышла из шатра.

Оставшись один — я постарался осознать услышанное. От нахлынувших чувств меня затрясло, а в правой глазнице защипало. Сегодня я наконец узнал отведённые мне срок жизни, по мнению орков.

Когда на три недели пропадёт Кагата, а потом резко появится — то сразу надо рвать когти от сюда. Вот только времени осталось немного: последний месяц осени да три месяца зимы. Хватило бы этого хотя бы на крылья, учитывая скорость излечения глаза.

На следующий день всё произошло в точности, как и сказала Кагата. Она действительно навестила меня лишь на несколько минут. Но даже в это короткое время она сполна насладилась возможностью посидеть на табуретке и перевести дух. Девушка была настолько уставшей, что лишь спросила про мой достаток. Услышав ответ — замолчала, не в силах выдавить из себя хоть слово. Пришлось завести разговор о самой банальной банальщине: о погоде.

Через минуту Кагата уже вовсю погрузилась в рассказ о том, что сегодняшний утренний дождик замочил приготовленную еду и пришлось вновь готовить завтрак. Но зато смочилась шерсть, собранная со всех скормленных мне барашков.

Всё это время орчиха потихоньку её обрабатывала, а вчера вечером она её разложила на сушильной решётке в надежде, что пойдёт дождь. Кагата собиралась по-особому её обработать и сделать очень крепкое и долговечное полотно. И на всех этапах подготовки шерсть должна быть влажной.

Кагата закончила рассказ и едва заметно вздохнула. Поблагодарив, что я позволил ей побыть рядом, она попрощалась и вышла из шатра. Я же положил голову на подушку. И выругался, так как опять забыл про воду.

Глава 8

В день праздника всюду слышался разномастный шум, словно племя орков решило сняться со стоянки и отправиться куда глаза глядят. Но, как это и бывает во время подготовки к любому мероприятию — к обеду шум затих.

Лёгкий червячок подозрения завёлся в сердце. Было неспокойно, тяжесть давила душу. Настолько, что я едва не начал отбивать замысловатый ритм остатками хвоста, благо вовремя решил приключить внимание. Лог…

Мана практически восполнилась, что не скажешь о выносливости, но это нормально: во время сеанса самолечения её тратится куда больше. Двести пятьдесят пунктов против пятидесяти. Там ещё требуется пятьдесят маны на активацию — но если место исцеления не менять, то и повторной активации не последует, а значит…

Зачем я об этом думаю? Уже сто раз всё обдумано, и вот опять. Я явно волнуюсь, но почему? Меня обманули и ритуал преображения состоится сегодня? Возможно, скоро в шатёр ворвутся орки и попробуют забрать мою жизнь — но я без боя не сдамся. Я не позволю содрать с себя кожу. Лучше проглочу язык, или даже затолкаю его в трахею, чтобы уж наверняка помереть. Благо его длины достаточно.

В подтверждение собственных слов я провёл остатками языка по нёбу и внутренней стороне зубов. Это помогло — нервишки чуть успокоились. Я вновь прислушался к доносившимся снаружи звукам. Шум то затихал, то нарастал, иногда в нём превалировали определённые звуки, иногда всё смешивалось воедино. Это одновременно и жутко нервировало, и успокаивало. В какой-то момент всё стало потихоньку затухать. И вовсе прекратилось. Вдалеке слышалось что-то отдалённо напоминавшее осмысленную речь.

Внезапно раздался настолько громкий возглас, что я подскочил от испуга, дёрнул искалеченными ногами и тихо застонал от боли. Вновь и вновь раздался возглас, будто кричало несколько десятков глоток. Так повторялось несколько раз, пока не прозвучал самый оглушительный и самый длинный крик из всех. Он длился минуту, а орки чем-то гремели и стучали.

Вскоре всё постепенно стихло, воцарилась тишина. Где-то через десять минут послышались лёгкие одинокие шаги.

В шатёр зашла Кагата в нарядном платье из ярко-оранжевой кожи и шерстяных вставок цветастых расцветок, оно напоминало кусочек пёстрого луга. Крупные бусы на шее и запястьях, а также широкий пояс из толстой красной ткани дополняли образ степной принцессы.

— Здравствуй, Лиас, — Кагата мило улыбнулась, держа в руках большую кружку и тарелку. Чудеснейший аромат кувалдой пробил мои центры обоняния.

Сочное и прожаренное на углях мясо. Его на огромном жару покрыли толстой запечённой корочкой, запаяв все соки внутри — а после положили в котелок на подстилку из овощей и посыпали травами. И тушили, тушили, тушили пока сама структура мяса не впитала в себя все возможные вкусы, став квинтэссенцией того, что называют гастрономическим шедевром.

— Привет, Кагата, — я шумно сглотнул слюну. — Очень красивое платье. Тебе идёт. Сама сделала?

— Да. Этот пояс я вышила специально для сегодняшнего дня, — она показала на золотой узор. Фигура огромной кошки сидела в центре и смотрела, как маленькие котята игрались друг с дружкой.

— Какая тонкая работа, — от похвалы лицо Кагаты чуть не порвалось от счастливой улыбки. Но похвалить действительно было за что. Она с ювелирной точностью вышила у кошки и котят усы, шерсть, и даже глаза им сделала из маленьких бусинок.

— Спасибо. Я рада, что на земле думкаа́д ну Суттаа́к не только мне он нравится. Это от вождя племени, — Кагата взглядом показала на содержимое тарелки и кружки с тёмно-красной жидкостью.

— Вино? — орчиха утвердительно кивнула.

Я же не пил с момента перерождения, и тут бац: целая кружка⁈ Да меня же развезёт с одного глотка так, что выползу из шатра, доковыляю до Арката и как дыхну на него перегаром, да как спрошу: «Э, поясни за мои лапки!» Хотя, во мне же веса минимум с полтонны, если не вся тонна. И нужен целый бочонок крепкого рому, чтобы напиться.

— Я давно его не пил, спасибо. Передай Аркату мои…

— Вождь передаёт, чтобы ты не утруждался и почувствовал вкус праздника.

Понятно,орчиху ко мне послали из вежливости, а от куска всё ещё живого мяса никто ничего слышать не хотел.

— У нас не так много времени, — Кагата шагнула ко мне.

Попросив вытянуть культи, Кагата поставила на них кружку с тарелкой. Освободив руки, она быстро свернула полог шатра в трубочку. Подставив табуретку, девушка медленно отпустила на него свёрнутый полог и жестом пригласила меня пододвинуться к образовавшемуся проёму.

Между стенкой шатра и пологом образовался зазор примерно сантиметров десять. Было видно всё происходящее напротив входа и даже загородивший обзор практически на половину вигвам — и тот не мешал смотреть, как в свете факелов носились фигуры в причудливых костюмах. Одни фигуры бросались на других, а третьи собирали четвёртых в центре обширного круга.

— Лиас, — раздался по-детски писклявый голос, отвлекая от странного представления.

Чуть правее от меня на корточках сидела Кагата, с зажатой кружкой между коленок и поставленной на неё тарелкой. Мясо было заботливо порезано на кусочки. Один из них, заботливо нанизанный на вилку, маячил перед моей мордой, а орчиха медленно покрывалась бордовым цветом.

— У нас не так много времени. Я помогу, а ты воспользуйся этим временем, — девушка смотрела с просьбой в взгляде. Это могло означать одно из двух: или у Кагаты не всё в порядке с головой, или же покормить дракона — это её самая желанная мечта.

Я чуть приоткрыл пасть. Сок жареного мяса прошёлся по языку, от наслаждения я невольно закрыл глаз и довольно застонал.

— Тебе понравилось? — с лёгкой издёвкой спросила Кагата, по-доброму усмехнувшись.

Ответив, что ничего вкуснее в жизни не пробовал, я приготовился к новой порции мяса и сфокусировался на происходящем в кругу факелов. За прошедшее время всё поменялось. Теперь шла новая фаза представления.

В центре круга на корточках сидели орки. Не такие, как Кагата, а огромные, с зеленоватой кожей и широкими спинами. Орки сидели, наклонившись вперёд и уперевшись на кулаки мощных рук, а их тела покрывали шкуры с густым мехом.

Во круг орков водили хоровод четыре фигуры в мешковатых костюмах. Одна с длинным хвостом и маской кошачьей морды; у другой фигуры костюм из простой кожи, на голове рога и хвост с кисточкой; третья облеплена перьями, с крыльями и загнутым крючковатым клювом; ну а четвёртая фигура похожа на первую, лишь с той разницей, что хвост пушистый, а маска то ли собаки, то ли волка.

Фигуры водили хоровод, то поднимая руки к небу, то указывая ими в различные стороны света. Они могли вести руками с востока на запад, описывая полукруг по небу, могли же обвести по кругу линию горизонта.

Одна из фигур вытащила орка из центра и стала что-то ему рассказывать, а в конце речи дала тому копьё. Орк сел обратно в центр круга, повертел в руках копьё и передал сидящему рядом орку. Он повторил и передал дальше третьему, скрытому от моего взора вигвамом.

Через какое-то время копьё оказалась в руках четвёртого орка. Он так же повертел его в руках — но не передал обратно. Вместо этого все орки вдруг резко вскочили и сорвали с себя одну из меховых шкур, отбросили в сторону и сели обратно, пристально следя за фигурами в костюмах.

Вскоре другая фигура вытащила орка из круга, вновь что-то рассказа и показала на новый предмет. В этот раз это был факел. Орк взял в руки источник огня и поделился им со своими друзьями. И как в первый раз, стоило четвёртому орку получить факел, как все вскочили и отбросили ещё одну из меховых шкур.

— Лиас, — позвала Кагата. Мясо кончилось. Пустая тарелка лежала на земле, а орчиха держала в руках кружку, подзывая отпить винца. Я наклонил голову и жидкость заполнила пасть через отсутствующую щёку.

Я чуть не сплюнул это было не вино, а какой-то кислый уксус. В нём чувствовались нотки алкоголя, чувствовались отголоски сладости — но оно было настолько кислым, словно в кружку специально налили самого старого и несвежего вина.

— Кислое.

— Оно и должно быть таким на шакруу́т ну шуу́т Мкаату́х.

Получив столь исчерпывающий ответ, я вернулся к просмотру спектакля. За потраченное время в кругу факелов всё изменилось.

Орки уже не сидели, опираясь на кулаки, а стояли прямо, держа в руках различные инструменты и изделия. На них уже не было меховых шкур, а штаны из обработанной кожи и такие же рубахи. Орки стояли лицами к фигурам и каждый раз склоняли головы, когда те проходили рядом.

Вдруг орки чего-то испугались, сгрудились в центре и дрожащими руками показали в темноту, за круг из факелов. Фигуры в костюмах животных обступили орков, закрыли их своими телами и пристально смотрели на выходивших из тьмы врагов.

— Кагата, скажи, это… — я повернулся к орчихе, находясь в шоке от увиденного. Но Кагата лишь молча затрясла головой, с досадой во взгляде. Похоже, ей запретили общаться на тему праздника или как-то объяснять суть происходящего.

— Мне надо идти обратно, — грустно произнеся, орчиха принялась наводить порядок. Табурет был поставлен на место и полог тут же развернулся, скрыв представление. Последнее, что получилось увидеть — как фигуры в костюмах зверей неподвижно стояли и смотрели куда-то в небо.

— Я надеюсь, что ты проведёшь остаток праздника с удовольствием, — пожелал я Кагате, когда та остановилась рядом с пологом.

— Его лучшая часть уже была. Дуу́ра ну суу́ра, Лиас, — орчиха разорвала канал мыслеречи и вышла из шатра.

Пока полог был отодвинут, я вновь увидел происходящее в кругу факелов. Фигуры в костюмах животных сидели на коленях перед орками, склонив головы. Те же тянули к зверям руки, будто о чём-то умоляя…

Серое полотно, вставшее на своё место, стало для меня закономерным финалом представления, а засохшие капли грязи и крови — безусловными титрами.

Тяжело вздохнув — я вызвал лог-файл и открыл вкладку новеллы знаний.

Смотря на изображения гобеленов с заброшенного дворфийского города, я всё больше убеждался, что пора собираться в драконью дурку. Мне жизненно необходимо завернуться в смирительную рубашку, погрызть стены зубами, напасть на санитаров и посидеть пару столетий в комнате с мягкими стенам, причитая как полоумный безумец: «Это не может быть правдой. Это не может быть правдой».

Но чем дольше я разглядывал гобелены, тем больше верил в увиденное. Тогда к фигурам в костюмах животных вышли фигуры в других костюмах. Получилось разглядеть лишь одну, но и этого достаточно, чтобы потерять рассудок.

Паук.

К зверям, охранявшим орков, вышел паук до боли в хвосте похожий на тех, которым поклонялись дворфы.

В своих устных преданиях орки запечатлели момент встречи двух существ, населявших мир до того, как предки разумных рас спустились с деревьев.

Неужели на уничтоженных гобеленах было запечатлено что-то подобное? Где-то там, рядом с высоким горным исполином, в заброшенном городе дворфов, рассыпавшись тысячью мелких осколков, лежала история целого мира. Сегодня я узнал, что боги дворфов Актариды встречались с богами орков Мкаату́х. То есть одни первородные существа встречались с другими. И я более чем уверен, что орочьи боги жрали представителей других рас, как это делали пауки.

Но всё равно остались вопросы. Что такого звери увидели в небе, почему они кланялись оркам? У других рас так же? И, неужели, драконы тоже боги, но ящеролюдов? И драконы тоже встречались с Актаридами и с Мкаату́х?

Стоп, надо успокоиться и не пороть чушь: у меня нет никаких доказательств. Я лишь знаю, что…

Я едва не заорал от шока и срочно полез обратно в новеллу знаний. К гобелену, где изображено появления предков разумных рас. Ни у одного не было морщинистой кожи!

Я уже было хотел поднять панику, но сразу успокоился, задав самому себе вполне грамотный вопрос: как сквозь обезьяний мех показать морщины на коже? Если верить качеству рисунков на гобеленах, то дворфы прекрасные каменщики и ювелиры — но вот даже самый ювелирный каменщик на пару с каменьщичным ювелиром не способен на такое. Вполне возможно, что кто-то из изображённых на гобелене обезьян был предком ящеролюдов.

Выходит, что в далёкие времена драконы встречались с богами других рас, и как следует друг друга мутузили. Значит, драконы — это боги ящеролюдов. И это вполне объясняет, почему они принимают форму их тел: потому что магия, божественная связь или что-то подобное.

Вопрос про богов других рас всё ещё открыт. Всё же в мире существует семь рас и, собственно, должно быть семь различных существ для поклонения. Троих из них я знаю, так что осталось узнать остальных. Интересно же! Ведь если я принадлежу к виду божественных существ, то это поглаживает моё чувство собственной важности. А если учесть, что драконы всё ещё существуют, то и другие существа мо…

Я едва не подскочил от ужаса, благо случайно дёрнул сломанной ногой: порция внезапной боли успокоила воспалённое сознание. Эта же боль помогла остыть и успокоиться.

Если драконы всё ещё существуют и могут принимать форму тел своих подопечных, то и боги других рас тоже живы и способны на подобное. А раз так, то на орочий ритуал заглянет кто-то из Мкаату́х и обрадуется, увидев старого врага.

И хоть расклад не самый лучший, но по крайней мере меня до весны не убьют. Орки же будут ссаться кипятком от счастья, когда их божество увидит меня живим. Наверно, ритуал преображения заключается в том, что орочий бог самолично потрошит своего врага, окропляя орков тёплой кровью и изменяя их тела.

Вопрос: сколько всего драконов изловили орки и им подобные твари? Если в ритуале преображения нужна кровь дракона, а орков минимум несколько десятков тысяч — то моих сородичей явно отлавливают в промышленных масштабах, и не только орки.

Расположившись на земле и закинув голову на подушку, я продолжал размышлять об увиденном. Лишь один раз я отрывал голову от подушки и прерывался, чтобы прояснить одну мысль. Она была связана с датой следующего приступа скверны.

Осталось ровно двадцать дней до восьмидневного провала в бездонный скверный омут. За отведённый срок следовало исцелить хоть один перелом, иначе можно очнуться и увидеть, что переломы то же выкручены в разные стороны.

Глава 9

К шатру приближались шаги. Мана и выносливость полностью восстановились, так что оставалось лишь гордо ожидать неизбежного. Полог шатра медленно отодвинулся в сторону. Один за другим зашло трое орков. Такие, каких нам показывала мама.

Высокие. Один из них чуть ниже двух метров, второй практически в два метра с четвертью, а третий между ними. У двух из них широкие спины и плечи, а под шерстяными одеждами бугрились очертания огромных мышц, особенно на самом высоком.

Глубоко посажённые карие глаза смотрели на меня с едва скрываемой ненавистью. Квадратные челюсти сжимались, поигрывая мышцами. Но края челюстей словно сточены напильником в тщетной попытке создать острый подбородок. У самого высокого орка не было широких и длинных зубов, выглядывающих из-под губ, но вот у остальных такие зубы были. Их густые и чёрные смоляные волосы собраны в хвосты и в косы.

На тёмно-зелёной и серо-зелёной коже лиц то тут, то там нанесены витиеватые татуировки, похожие одновременно и на очертания зверей, и на различные спирали. Больше всего татуировок у самого низкого орка, выделявшегося от двух других не только гнилым запахом изо рта, но и широкой обвислой грудью, вскормившей с десяток детей.

Нуака, Аркат и муж Кагаты встали передо мной. Пока они разглядывали меня, я разглядывал их. Заодно понял, что до сих пор не знаю имя мужа Кагаты, но мне безразлично имя накачанной стероидами двухметровой твари. Особенно учитывая, что за его широкой спиной виднелась рукоять топора.

Перебросив канал мыслеречи к вождю — я приготовился к тяжёлому разговору. В ближайшее время решится моя судьба и только от меня зависело, как проживу оставшиеся до весны дни. И проживу ли вообще.

— Здравствуй, Аркат.

— Приветствую тебя, древнейший.

Аркат даже не подумал поклониться или выказать наигранное почтение. Хотя, больше всего меня интересовало другое: где Кагата? Вчера во время праздника она пришла ко мне, но где она сейчас?

— Благодарю за вчерашнее угощение. Было вкусно, — я как можно крепче опёрся на локти. Мой глаз был на уровне глаз сильнейшего воина племени. Тот постарался улыбнуться, но лишь скривился в злорадном оскале.

— Мы рады, что смогли угодить тебе. Скажи, древнейший, твоё зрение восстановилось и разум не застилает слабость?

— Да. Вижу вас троих прекрасно. И слышу.

Даже трёх фраз не сказано, а я уже начинаю злиться от этого фарса. Надо переходить к основной теме, притом делать это первым: нельзя давать оркам преимущество.

— Закончим с любезностями, Аркат, перейдём к делу, — все трое орков злобно прищурились. — Мы сегодня должны договориться о сделке. Вы мне — еду, я вам — свою кровь.

— Древне…

— Осталось лишь узнать сколько именно крови я дам вам, и за что.

Перебив вождя, я размял тело и покрутил искалеченной ногой так, чтобы вывернутый сустав был виден всем и каждому. Это не осталось без внимания: муж Кагаты дёрнулся, а Нуака на мгновение сжала кулаки.

— Да, древнейший. Именно за этим мы собрались здесь, — в спокойном голосе Арката были недобрые нотки. Не злость и ненависть, но какое-то торжество.

— Тогда начнём, или же мы ждём Кагату? Кстати, где она?

— Кагата не сможет посетить нас, но это не должно волновать древнейшего.

— Это меня не волнует, — я врал, в сердце поселилось чувство, что Кагату убили. Мои чувства уловил детектор лжи и орчиха едва заметно дёрнула головой. — Начинай, вождь. Я слушаю твои предложения.

Аркат промолчал. Спустя секунду в шатёр зашёл орк и поставил передо мной ведро с водой. Её был так много, что она перелилась через край. Если орки хотели, чтобы я заменил воду кровью, то после этих десяти литров моя жизнь закончится если не на первом ведре, то на третьем уж точно.

— Ты очень любезен, но я не хочу пить, — голос мой сквозил сарказмом. Все три орка дёрнулись, на микросекунду в их глазах вспыхнул огонёк злобы.

— Нет, древнейший, это ведро предназначено для другого, — вождь говорил с наигранным заискиванием. — Это ведро мы бы хотели наполнять твоей кровью каждый месяц…

— Чтобы через три месяца я сдох как пёс шелудивый, так?

— Но ведь это не должно доставить проблем для тебя, древнейший.

— То есть вождь племени Суттаа́к, что впервые принимает на своих землях древнейшего, точно знает, сколько слитой крови не доставит проблем?

— Нет, не знаю, — с едва заметной злостью в голосе ответил вождь. — Но в прошлый раз мы получили в два раза меньше этого, и ты не ощутил проблем.

— Ощутил. Это слишком много.

— Сколько древнейший может отдавать нам крови?

— Ты до сих пор не сказал, что я получу взамен.

— Но ведь древнейший сам сказал, что это количество для него смертельно.

— А ты озвучь. Хотя…

Я наклонил голову так, чтобы орки видели повреждённую часть морды. И облизнул кости челюстей израненным языком. Закончив показушную процедуру личной гигиены, повернулся обратно к ошарашенным оркам и продолжил:

— Ты говорил про ведро в месяц, так? — Аркат ответил утвердительно, всё ещё находясь в некой степени шока. — В месяце тридцать дней, а за прошедшие двадцать восемь я получил двенадцать баранов за полведра…

— И за часть твоего хвоста.

— За часть хвоста я получил шатёр, а также услуги лекарей и животных, чьими жизнями восстановился после заражения. Или я что-то напутал?

Взгляд вождя был наполнен чистейшей яростью, а на ходячий детектор лжи аж трясло. Лишь муж Кагаты был спокоен.

— Нет, древнейший ничего не напутал. — Аркат едва не лопнул от злости. Мне хотелось торжествовать, но и эта злость могла быть фарсом.

— Значит, раз ты хотел получать в месяц ведро моей крови, то хотел отдать двадцать четыре барана?

— Нет, — ответил Аркат, а орчиха резко повернулась и грозно на него посмотрела. Тот ответил тем же. Вдруг они резко посмотрели на высокого воинам. Спустя микросекунду они словно вспомнили, что ко мне вернулось зрение: встали ровно, а на их лицах невозможно было прочесть ни одной эмоции.

— Мы хотели предложить тебе другие жизни. И я заверяю, что каа́рракт ну га́аг принесёт тебе не меньшую пользу.

— Так не молчи, предлагай, — сказал я, вспомнив значение этой фразы. Так орки называли жертвенных животных.

— Конечно, древнейший, но позволь ноо́кру покинуть нас. Ему возложено много дел.

— Пусть идёт.

— Перед этим он хотел поблагодарить тебя.

Стоило вождю закончить, как орк вытащил из-за спины огромный топор с лезвием шире моей головы. Взгляд зацепился за место, где топорище крепилось к рукояти, и я едва не набросился на эту зеленокожую тварь.

Сверху и снизу топор подпирали белёсые, цилиндрические, идеально круглые кости, похожие на позвонки в хвостах волков и лис. Вот только на топоре позвонки были куда большего размера. Идеально чистые, украшенные по краям витиеватым узором.

— Ноо́кру благодарит древнейшего. Части его хвоста придали сил оружию, теперь оно держит четверо умений. Это сделало ноо́кру намного сильнее, а само оружие стало прочнее и дольше прослужит на благо племени.

Стоило вождю закончить, как орк выставил топор перед собой. Рукоять покрылась зелёными узорами, позвонки тускло засветили оранжевым, на теле топора проявились ломаные линии подобно молниям, а само лезвие моргнуло красным цветом.

Спустя секунду всё пропало. Орк убрал оружие обратно за спину и гордо посмотрел на меня. Он гордился именно собой, а не искалеченным и всё ещё живым куском мяса, лежащим перед ним.

Я же едва сдерживал подступающий гнев. Мало того, что мне хвостик отрубили, так ещё эти суки пришли хвататься этим! Как же хочется сорваться с места и разорвать их на мелкие кусочки, но следовало взять себя в лапы и успокоится. Орки явно рассчитывали, что я нападу на них.

— Мне остаётся лишь радоваться за вашего воина, раз он сумел найти им достойное применение, — сказал я спокойным голосом.

Повисла пауза. Никто из собравшихся в шатре не шелохнулся. Лишь спустя секунды томительного ожидания муж Кагаты вышел из шатра, напоследок бросив на меня странный взгляд.

— Вернёмся к обсуждению сделки, или вам тоже надо куда-то идти?

От моего сарказма Аркат едва не ошалел, а детектор лжи, казалось, была готова выдохнуть весь скопившийся в её глотке смрад. Но спустя мгновение они вновь стали похожи на бесчувственных манекенов.

Начался самый утомительный этап сделки за мою кровь.

Я не совсем понимал, кем Аркат собирался заменить баранов, но тот всячески уверял, что польза от новых жертвенных животных будет гораздо больше, чем от простых баранов. Разговор складывался в мою пользу, так что я не напирал с расспросами. Из слов вождя выходило, что мне будут приносить кого-то крупнее барашка. Это значило одно из двух: или это будут орочьи лошади; или специально пойманные дикие зверей. И тот и другой вариант меня более чем устраивал.

Хотя, в самом начале разговор шёл не в мою пользу. Аркат практически требовал, чтобы я каждый месяц сцеживал по целому ведру. Но вождь успокоился, когда я вновь размял тело и пошевелил искорёженными суставами, напомнив про недавний «инцидент».

Спустя долгих тридцать минут, показавшихся мне вечностью — мы пришли к итогу средней паршивости, но другие варианты были гораздо хуже.

— Тогда мы договорились, — сказал Аркат, когда всё закончилось.

— Не забывай, что через двадцать дней я усну.

— Не переживай, древнейший. Я запомнил, что через двадцать дней ты уснёшь и сон будет твой длиться восемь дней. А после следует отсчитать сорок восемь дней и не тревожить твой покой в течение шестнадцати. После этого твой сон случится к концу весны.

— Да, всё верно.

Меня нервировал тот факт, что вождь старательно обходил любое упоминание Кагаты. Похоже, её действительно убили.

— Можем ли мы закончить, или древнейшему есть что сказать?

— Мы закончили, — я едва скрывал раздражение, ибо был морально истощён.

— Скоро подойдёт ноо́кру и всё сделает, — Аркат немного поклонился и вышел вместе с детектором лжи.

Я наконец остался один. Меня всего передёрнуло.

Разве это нормально, заставлять разумное существо торговать частями своего тела? Разве хоть кто-то заслужил подобную кару? Менять свою жизнь на лишний прожитый день — это подло, бесчеловечно и лишено всяческой морали.

Тяжело вздохнув, я до боли зажмурился и мотнул головой, отгоняя дурные мысли. Хотелось зарыдать и заорать, зовя на помощь маму, сестру, тётю… Хоть кого-то, кто поможет. Кто вызволит от сюда, спасёт. Но сколько ни плачь, сколько ни лей слёзы — никто не услышит, никто не придёт. Я один. Я совершенно один. Оставалось лишь ждать неизбежного, крепко стиснув зубы. И точную дату неизбежному уже назначили: это произойдёт после шестнадцатидневного забвения. Ведь зачем Аркат оборвал рассказ про далёкий приступ 'сна? Это информация ему бесполезна.

День моей смертиуже назначен.

Облизнув языком торчащие кости челюстей, я немного успокоился. Теперь оставалось лишь ждать мужа Кагаты с ведром, ножом и барашком, или другим животным.

Раз в сорок дней я буду сливать семь литров крови и каждые десять дней буду получать жертвенных животных. И несколько животных непосредственно в день кровопускания. Не самый удачный расклад, но и не самый плохой: орки могли потребовать восемь, или даже десять литров.

За шатром послышалась возня. Скрипели кожаные полотна, шуршали шерстяные ткани, стучали деревяшки. Слышался скрип старой, промасленной верёвки. Какофония звуков практически слилась в единый поток, доносившийся не только у земли, но и рядом с куполом.

Похоже, орки решили накрыть шатёр дополнительным слоем полотна, утеплив мою унылую тюрьму. И заодно возвести пристройку, чтобы я не видел происходящее за шатром, пока полог раскрыт. Это я понял, когда зашёл муж Кагаты с импровизированным пыточным инвентарём. За пологом не было видно ничего, кроме ещё одного полога на расстоянии двух метров. Это окончательно убедило меня в том, что Кагату убили, раз та посмела показать эпизод спектакля. Хотелось оплакать девушку, но сейчас было не до этого.

Орк поставил ведро, молча посмотрел мне в глаз и вытянул руку с длинным и острым кинжалом. Намекая, что всё готово. За шатром раздалось испуганное блеянье коз.

Тяжело посмотрев на орка, я занес правую культю над ведром. Орк резко наклонился.

Сталь блеснула оранжевым светом, в мозг ударил сигнал от нервных окончаний. Тёмно-бордовая, живая и горячая, моя кровь толстой струйкой побежала из тела. Стекая в ведро, она спешила заполнить его до краёв, расходясь кругами на глади алого озера.

Я посмотрел орку в глаза. В них не было ничего, кроме моего искалеченного отражения. Казалось, воин мысленно находился где-то в другом месте и смотрел на меня лишь потому, что ничего другого в шатре не было. На его зелёном лице не было ни единой эмоции. Он словно застыл и лишь изредка моргал.

Откуда-то снизу раздалось журчание. Крови в ведре набралось больше половины. Алая струйка истончилась и пульсируя выходила из раны. В такт ударам сердца кровь покидала меня, забирая с собой так необходимые мне силы. Даже кровь, моя жизнь, торопилась оставить меня одного. Лог…

Жизнь: 1687/3360 (урон здоровью: 11 единиц в секунду)

Орк явно пропорол артерию, раз я получаю такой колоссальный урон. Но ещё проблема в том, что моё тело искалечено, как минимум нет хвоста. Он не только помогает в полёте и во время бега, но ещё он некое подобие резервуара и хранилища крови.

Надо будет немного полечить хвост и попытаться хоть чуть-чуть его отрастить. Даже несколько миллиметров помогут в будущем и…

Сознание повело в сторону. Взгляд поплыл. Зажмурившись, я встряхнул головой, приводя чувства в порядок. Сердце бешено стучало, отдавая дробью в висках, а слух медленно заполнялся высоким гулом, граничащим с писком. Слабость от потери крови давала о себе знать.

В ведре красной жидкости скопилось практически две третьих. Слито достаточно. Я махнул головой, намекая, что пора заканчивать. Орк лишь медленно моргнул, секунду постоял с закрытыми глазами. И вышел из шатра, чтобы сразу вернуться с козой.

Я немедленно схватил животное и запустил откачку жизней, но одной её не хватило. Кровь тончайшей струйкой выходила из меня. На мой вопросительный взгляд орк опять на секунду закрыл глаза, и только потом привёл следующую животинку. Блеянье за шатром прекратилось. Кровь остановилась, когда жизни второй козы были полностью откачены.

Отложив тушку в сторону, я посмотрел в ведро. Густая красная жидкость своей поверхностью ничего не отражала. На мгновение показалось, что в глубине промелькнуло что-то чёрное и мгновенно растворилось. Это были последствия малокровия: мозг отказывался нормально работать и показывал всякую чушь. Орк поднял ведро и вышел из шатра, двигаясь как можно аккуратней и стараясь не расплескать столь ценную для племени жидкость.

В глазах вдруг потемнело. Мышцы шеи расслабились, голова гирей полетела вниз. Искалеченный нос ударился об землю. От боли сознание прояснилось, и я сразу же запустил самоизлечение, направив всё в хвост. Когда последний сеанс был завершён, всё ещё чувствовалась слабость от потери крови — но не как в начале. Мысли уже не так сильно путались, я потянулся к тушкам коз.

Я уже смирился, что мой бедный хвостик распотрошили и пустили на украшения. Даже вид топора с моими позвонками шокировал лишь в самом начале, теперь же как-то безразлично. Ставлю на кон единственный глаз, что орки ещё не раз попытаются вывести меня из себя, показывая и рассказывая, что и как они сделали из моей плоти и крови.

Не удивлюсь, что в следующий раз они придут и скажут: «Слышь, чёрное животное, смотри, какие мы трусы сшили нашему шаману. Чёрные и прикольные. Из твоей кожи, кстати».

Или даже так: «Слышь, инвалид позорный, мяса хочешь? Так сейчас устроим. Как раз твой хвост мариноваться закончил. Сейчас мы его быстро на шампур да на мангал. Вкусно будет, жопой шамана клянусь! А с лучком так вообще пальчики оближешь. Ну или лапки. Ах да, забыл — у тебя же их нет!»

Рано или поздно я выберусь отсюда и всенепременнейше отомщу оркам, но это потом — сейчас есть более важная информация.

Что за фигню орки говорили про умения, и как мои позвонки усилили оружие? Странно, мама говорила, что части тел драконов усиливают магические предметы. Но вот топор — это не магический предмет. И что означают слова про четыре умения, топор раньше их держал меньше? Невозможно. Даже мама использовала на своём ноже одно умение.

Ещё какая-то прочность, которая увеличилась: это вообще как? Как можно увеличить прочность предмета с помощью позвонков дракона? Мама ничего такого не рассказывала. Она лишь говорила, что нож должен быть сделан с применением магии, иначе не получится использовать умение «Острое лезвие». Но умение-то в ноже было одно, а орк использовал как минимум три.

Ничего не понимаю. Вообще и кардинально ни-че-го!

Доев последнюю козу, я устало вздохнул и положил голову на подушку. Стало грустно из-за того, что мама многое не рассказала, ибо хотела продолжить наше обучение на острове ящеролюдов.

Действительно, зачем рассказывать то, что нельзя применить в обычной жизни? А раз у нас с сестрой лапки, то и про всякое магическое оружие нам знать необязательно. Вот получили бы новые тела, с ногами и руками, вот тогда-то и узнали бы как пользоваться магическими ножами и топорами. Но ничего, я воссоединюсь с семьёй, и мама нас с сестрёнкой обучит всяким прикольным штукам с магией. Надо просто подождать.

Можно попробовать выползти наружу в надежде, что меня кто-то заметит: мама, например, или же другой дракон. Но с таким же успехом меня заметят напавшие на нас уроды в белых одеждах. Да и орки не обрадуются, что пленник без спросу гулять пополз. Лучше уж лежать и коротать время в ожидании новых животных.

Через двадцать восемь часов после откачки крови запасы выносливости полностью восполнились. Три сеанса лечения из тринадцати ушли в сломанную ногу, десять — в хвост.

Второй цикл прошёл без изменений. Как и третий, но спустя несколько часов после его завершения меня насильно выдернуло из нирваны голодное покалывание в животе. Я истратил слишком много сил на регенерацию хвоста, хотя в его обрубке ничего не изменилось. Вообще ничего, но это нормально: было бы странно, отрасти он полностью за несколько суток. Я палец-то отращивал практически полгода, и то не успел отрастить до конца.

Всё же я переусердствовал с самолечением. Лучше изменю тактику: три сеанса направлю в хвост, а остальное — в ногу. И всё равно после четвёртого цикла голод усилился, но я утешался скорым приводом животных, ведь с момента кровопускания прошло четыре цикла, а это почти пять дней.

Вот кого орки так долго ловят? Только матёрых волков, ведь опытному охотнику оленя поймать не составит труда. Или же Кагата жива, и орки объясняют ей новые правила общения со мной. Хотелось бы, чтобы это было правдой. Стоило признать, что я волнуюсь за неё. Хоть она тоже орк, но за последние дни я успел к ней привязаться.

После пятого цикла не получалось отправиться в нирвану: живот крутило от голода. Иногда приходилось закрывать глаз и глубоко дышать, постепенно успокаиваясь. Но и этого хватало лишь на десять минут. Я бы с удовольствием попил воды и хоть ненадолго притупил голод — но вода в кадке пахла тиной, я всё время забывал про неё. Но кто же знал, что опять придётся страдать от голода, едва не сгибаясь пополам. Тем более что уже прошло пять с половиной дней.

Орки явно решили заморить меня голодом. Придётся шестой цикл пропустить и подождать до седьмого, иначе такими темпами я завою от боли. А как я узнаю, что настало время седьмого цикла, если не потрачу выносливость? Я мог бы по солнцу ориентироваться, но вот беда: надо мною вместо синего неба серый купол шатра.

Как же я скучаю по небу. Хочется расправить крылья и хоть немножко полетать, и чтобы солнце меня пригревало, успокаивало, убаюкивало… Это всё будет. Надо лишь немного подождать, излечится и при первой возможности упорхнуть отсюда. Лишь количество ма… Мана, точно! Ведь можно воспользоваться магическим копьём, запустив его в землю, потратить ману и пропустить цикл без ущерба во времени.

Сказано — сделано. Но пропуск цикла не помог справиться с нарастающим голодом. В какой-то момент я поймал себя на мысли, что жрать землю — вполне приемлемый вариант. Ну или деревянную кадку погрызть неплохо будет, хотя язык занозами покроется как дикобраз.

— Гха-а.

Я непроизвольно застонал от нового приступа голода. Живот скрутило так, что задние ноги невольно подогнулись, отчего стало ещё больнее. Даже сжав челюсти до зубовного скрежета, не получилось уменьшить боль. Я едва держал шею вытянутой. Мне настолько было плохо, что если бы опустил голову на землю — то обратно поднять уже не смог.

Где этих орков черти носят? Где обещанные животные? Уже прошло практически семь дней! Они что, серьёзно решили меня уморить голодом? Ну ничего, я вам устрою, сейчас выползу отсюда и стану для вас ползучим проклятьем. Всех вас убью, пока вы спите, слы…

Стоило только задвигать задними ногами, подбирая лучшие положения для старта — как послышались тяжёлые шаги.

Настораживала тишина. Ничего не было, кроме шагов: ни фырканья лошадей, ни хрюканья свиней, ни блеянья, ни мычания, ни скулежа. Ничего, кроме тяжёлых шагов. А раз орки шли в полной тишине, значит — несли дикую животинку, предварительно её оглушив. Скорее всего, это были волки, но я согласен даже на них.

Шаги прекратились. Хлопнул входной полог. Приближался орк с тяжёлой поступью. Муж Кагаты, он резко показался в пологе и сбросил с плеча что-то бледно-морковного цвета.

Резкий удар об землю выбил воздух. Выдох, наполненный болью. Карие глаза широко раскрылись и забегали в попытке осознать происходящее. В них отразился я. Зрачки расширились, полностью скрыв залитую кровью радужку. Дыхание участилось: часто, быстро, с надрывом. Глаза забегали. И закатились. Веки закрылись. Потом выдох: тихий, медленный. Больше не было.

Вновь хлопнул полог. Вновь удар об землю, и вновь выдох. Но больше ничего. Ни движения, ни вздохов, ничего. Хлопнул полог из входного шатра. Шаги стали удаляться, окончательно растворившись в шуме каждодневной суеты.

Я смотрел на полог шатра, не веря в произошедшее. Надеялся, что вот сейчас орк вернётся и скажет, что перепутал шатры, что всё исправит. Но шли минуты — и ничего.

В чувства меня привела резь в животе. Шок от случившегося напрочь перекрыл слабость от голода.

Я потыкал носом одно ещё тёплое тело, потом в другое. Попытался прокинуть канал мыслеречи. Ничего. Никакой реакции. Передо мной лежало два голых тела.

Старуха с острыми короткими ушами, испещрённым морщинами лицом и ртом, скривлённым гримасой боли. Молодая девушка-человек с родинкой на правой щеке и карими глазами. Её молодую кожу покрывали синяки, царапины и ранами с запёкшейся красной коркой. Руки и ноги обеих были сломаны будто специально, чтобы те не убежали.

Чем больше я всматривался, тем больше подмечал деталей. В отличие от старухи девушка была физически крепка: под кожей бугрились мышцы, в прессе просматривались кубики. Но перед тем, как бросить ко мне, их обеих избивали и пытали. Запёкшаяся меж бёдер кровь намекала, что пытками орки не ограничились.

Новый приступ рези растормошил меня, заставив принять горькую правду: только что мне скинули на съеденье двух разумных. Не зверей и не животных, но разумных. Да, они уже мертвы. Да, мне не впервой съедать другого разумного. Но в случае с эльфийкой, и тогда в реке — это была вынужденная мера. А сейчас…

Новая резь. В глазах потемнело. Пришлось стиснуть зубы и глубоко вздохнуть. Полегчало. Не сразу, но полегчало. Шоковое состояние проходило, слабость вновь брала вверх. У меня не было выбора, иначе долго я не протяну. Мне нужны силы.

Вы вкусили кровь другого существа

Имя: Шарана Налиакта

Раса: Человек

…

Вы вкусили кровь другого существа

…

«„----“„----“„----“»

Конец седьмой арки