Скверные девчонки. Книга 2

Глава двадцать третья

Лето, 1971 год.

В офисе царила неразбериха из-за сваленных коробок, рассыпанных повсюду древесных стружек и смятой оберточной бумаги, среди которой шныряла энергичная молодая особа. Наконец она нашла то, что искала, развернула упаковку и протянула вещь Джулии.

— Взгляните-ка.

Джулия внимательно ее осмотрела. Это был чайник, сделанный в форме котенка с клетчатым бантом на шее. Одна поднятая лапка служила носиком, а загнутый кверху хвост — ручкой. Вид этого создания был совершенно очарователен. Девушка протерла чайник рукавом, чтобы он заблестел еще ярче.

— Великолепный китч, — убедительно сказала она.

— Не вижу в нем ничего от китча.

Джулия перевела взгляд на девушку. На ней были очень короткие шорты с нагрудником впереди и бледно-голубая тенниска с надписью «Спеши поцеловать». Длинные загорелые ноги были обуты в носки до щиколоток и башмаки на платформах. Видно было, что ей едва исполнилось двадцать лет, возможно даже, что она только что окончила колледж. Она принадлежала к числу новых расторопных служащих Джулии.

— Но он забавный, — настаивала девушка. — Люди любят потешные вещи.

Джулия вздохнула.

— Не думаю, чтобы мне понравились чайники в виде котят, подносы в виде туалета или грубо намалеванные полотна, которые я вряд ли повешу на стене у себя дома, даже если все домашние и друзья будут покатываться от этого со смеху.

— Но… — девушка заколебалась. Она действительно была слишком расторопной, чтобы намекать на то, что ее наниматель недостаточно молода для самостоятельного решения относительно вкусов молодежи. Но Джулия и так прочла ее мысли. Неожиданно для себя она рассмеялась.

— Ну хорошо. Возьмите для начала две дюжины. Попытайте счастья в Оксфорде. Уж там-то они будут пользоваться успехом? Посмотрим, как они пойдут там, прежде чем пустить их в другие магазины.

— А как насчет подносов?

— Пока никак.

— А эстампы?

— Можно тоже пару дюжин. Под вашу личную ответственность. — Сьюки оказалась права в прошлый раз. Джулия это помнила.

— Прекрасно. Фантастика. А теперь, подождите, я что-то вам покажу…

Джулия взглянула на часы.

— Что бы это ни было, мне пришлось бы ждать до завтра. Стойка для зонтиков в виде шкуры леопарда? С вытесненным на коже стихотворением «Матери»? Сегодня на это у меня нет больше времени.

— О’кей, как скажете. — После минутного колебания Сьюки добавила: — Мне кажется, люди устают от беспрерывного следования хорошему тону. Всех этих буфетов из натуральной сосны, стеклянных и бронированных столиков и прочего в этом же духе. Им хочется чего-то немножко неправильного и декадентского. — Сьюки любила свою работу, в этом не было сомнения. Ее хорошенькое личико излучало свет, и она мало походила на представительницу декадентства, за которое так ратовала.

— Может, вы и правы, — сказала Джулия. Она смотрела, как Сьюки отошла от нее на своих высоких платформах и склонилась над коробками. Девушка очень напоминала Лили. Лили, конечно, понравился бы чайник в виде котенка. Только у Лили еще не выработался вкус. Пока нет. Но девочке пошел уже одиннадцатый год. Не успеешь оглянуться, как он у нее появится.

Джулия повернулась в своем вращающемся кресле, чтобы посмотреть в окно. Мысли о Лили всегда вызывали у нее беспокойство. Джулия надеялась, что по мере взросления Лили отношения между ними будут постепенно смягчаться и переходить в более дружеские, сестринские. Она уже представляла ту духовную близость, которой у них с Бетти никогда не было. Джулия была уверена, что готова к доверительности и сможет держать себя так, как хотела, чтобы держалась с ней Бетти, пока не стало слишком поздно. Но этого не случилось. Если Лили хотела кому-то довериться, она обращалась к Александру. Или, возможно, к Клэр.

Джулия смотрела в окно. Окна напротив были так плотно покрыты пылью, что она с трудом могла видеть офисы, погруженные в межсезонное затишье. Она перевела взгляд вниз, на уличное движение. Деловая улица нагоняла тоску.

Даже сейчас Джулии невыносимо было думать о Клэр. Эта картина не отвлекала от грустных мыслей. Лили взрослела вдали от нее. Джулия боялась, что была для Лили всего лишь матерью, человеком, который следит за тем, чтобы она вовремя отправилась в постель, вводит неприятные строгости в одежде и выполнении домашних обязанностей, а также при выборе друзей. Именно то, что делала Бетти. Джулия горько усмехнулась. По крайней мере, она хоть понимает заключающуюся в этом иронию судьбы. Но от этого беспокойство не становилось менее острым. «Если бы только я могла оставаться дома, — подумала она. — Как Бетти. Может, тогда у нас с Лили все было бы иначе? Может, тогда она была бы моей, а не папиной?»

Но Джулия последнее время слишком часто задавала себе одни и те же вопросы, на которые не находила ответов.

Единственное, что было ясно, это все возрастающая строптивость Лили. Она прислушивалась только к голосу Александра. И иногда — к Клэр, потому что Клэр нравилась Лили.

Джулия резко повернулась к столу. У нее собралась уже гора бумаг, в офисе ждала секретарша, готовая печатать под диктовку. Джулия нажала на кнопку селектора и попросила девушку войти.

Составив письма, Джулия подтянула к себе пачку бумаг и в течение часа усердно работала над ними. Потом, заметив, что в других офисах стало как-то тихо, она посмотрела на часы. Полседьмого, все уже ушли домой. Ей тоже пора, тем более что в семь у нее встреча с Феликсом. Они договорились пообедать вместе.

Джулия прошла в ванную комнату, составлявшую часть ее офиса, слегка усмехнувшись, как всегда, при воспоминании о темном универсальном помещении позади ее первого магазина. Несколько минут она стояла под душем, наслаждаясь бодрящими струями теплой воды, затем быстро вытерлась полотенцем. Автоматически, боковым зрением, она отметила в зеркале, что у нее по-прежнему плоский живот и упругая кожа на руках и бедрах. Затем подкрасилась, причесалась и надела легкое шелковое платье с широким, расшитым бисером стоячим воротником. Платье было дорогое, и это было видно, но ей казалось, что ему не хватает определенности стиля, которого Сьюки сумела достичь даже в своих вельветовых шортах.

«Кажется, я теряю тонкость восприятия, — подумала Джулия. — Как с этими дурацкими чайниками. Что я теперь знаю?»

«Или хочу знать», — поправила она себя. Она прошла обратно в офис, взяла один из чайников и положила себе в сумку. Она спросит Феликса, что он думает по этому поводу. Джулия надеялась, что один вид Феликса вселит в нее бодрость.

Он ждал Джулию за угловым столиком в зеркальном баре, сразу же поднялся ей навстречу и расцеловал в обе щеки. А затем, держа за руки, немного отстранился, чтобы получше разглядеть.

— На тебе великолепное платье.

Если это говорит Феликс, значит, так оно и есть. Он все еще считался строгим ценителем, сам оставаясь вне всякой критики. В этот вечер на нем был кремовый шелковый жакет стиля Неру. Бледные тона одежды оттеняли смуглую кожу и подчеркивали худобу лица.

Джордж Трессидер умер год назад. Он долго болел и прожил гораздо дольше, чем предсказывали доктора, но несмотря на это, потеря партнера глубоко потрясла Феликса. Какое-то время ему тяжело было даже ходить на работу в «Трессидер дизайнз». Он сильно похудел и ни с кем не встречался, кроме Джулии. Потом исчез. Джулия не имела понятия, куда он уехал, и лишь смутно догадывалась. Когда он вновь объявился, у него были пустые, мертвые глаза. Реорганизовал некоторые системы в «Трессидер дизайнз» и вскоре опять набрал вес. Феликс по-своему переживал свое горе, и Джулия восхищалась его стойкостью.

Теперь, когда Мэтти то была в отъезде, усердно работая, то занята Митчем, даже когда приезжала в Лондон, Феликс невольно стал ближайшим другом Джулии. Они часто виделись, и она по-прежнему с тревогой смотрела на него. Но она знала, что с Феликсом все в порядке.

Сейчас они сели за столик в углу, обмениваясь своими незначительными новостями. «Как женатые люди», — думала иногда Джулия.

Феликс спросил ее о «Чесноке и сапфирах». Она открыла сумку и вытащила сверток. Развернув его, достала чайник и поставила на стол перед Феликсом.

— Что ты об этом думаешь?

Он равнодушно посмотрел на вещь. Затем поднял одну бровь.

— Тебе непременно нужно знать мое мнение?

— Конечно. Это забавная, современная вещь, китч, то, что нравится публике.

— Ну что ж, Бог в помощь. Еще вина?

Потягивая вино, Джулия рассказала ему о Сьюки и новой партии товаров.

— Ты помнишь, каким был мой первый магазин? Помнишь кресла Томаса? Я дала себе слово, что никогда не буду продавать ничего такого, что не хотела бы иметь в собственном доме. Казалось, это все вышло так оригинально, так остроумно, так дерзко. Казалось таким… — она замялась и посмотрела ему в глаза… — непохожим на то, что делали вы с Джорджем, но не менее достойным внимания покупателя. А теперь у меня такое чувство, как будто я продаю хлам, который ненавижу, но который пользуется высоким спросом. И выходит, я создала целую сеть магазинов с подделками, да? Это совсем не то, к чему я стремилась.

Черный котенок стоял между ними на столе, поблескивая сердечкообразным носом нежно-розового цвета, с выражением явного удовольствия. Джулия сделала ему гримасу.

— Ты преувеличиваешь, — сухо сказал Феликс. — Раз ты нанимаешь людей, ты должна считаться с их предложениями. Что касается чайника, то я уверен, что он будет пользоваться спросом. Вещи, которые тебе так не нравятся, сейчас вошли в моду. Но эта мода со временем пройдет.

— И на смену придет другая, — заметила Джулия. — Феликс, скажи, я кажусь слишком старой?

— А ты чувствуешь себя старой?

«В чем-то слишком», — подумала Джулия.

— У тебя есть три варианта. — Феликс вытянул пальцы руки. — Либо пустить «Чеснок и сапфиры» плыть по течению, как оно есть. Пока дело не станет достаточно крупным и не станет приносить постоянный доход. Возможно, ты от этого разбогатеешь. Либо ты повернешь его на прежние рельсы, как это было вначале. И тогда тебе не придется продавать вещи, которые не нравятся тебе самой. Можно еще свернуть свой бизнес и вернуться в «Трессидер», чтобы работать со мной.

Джулия была удивлена. Сначала она подумала, что он шутит. Потом испугалась, что он говорит серьезно. От этих слов у нее потеплело на душе, она чувствовала себя польщенной, но в то же время поняла, что не может принять предложение. Это будет все равно что возвратиться к прошлому. Топтание вокруг Джорджа и прочих подобных воспоминаний, а также, возможно, неправильный выбор.

— «Трессидер, Лемойн и Смит», — задумчиво смаковал Феликс. — Что скажешь на этот счет?

Джулия прикрыла ладонями его руки.

— Звучит как рекламное агентство.

— Ты можешь сама выбрать название.

— Спасибо за предложение, Феликс. Но я не приму его. Не знаю, что я буду делать дальше, но я не принадлежу к фирме «Трессидер», и Джордж знал это.

Лицо Феликса как-то изменилось, погрустнело, и он не сразу смог посмотреть ей прямо в глаза.

— Ты в этом уверена?

— Совершенно уверена. — «По крайней мере в этом», — подумала она.

Феликс кивнул.

— О’кей. Давай пойдем сейчас и пообедаем, ладно?

Они наслаждались едой и обществом друг друга, как обычно. Под конец Джулия спросила:

— Как ты думаешь, Джесси гордилась бы нами?

Феликс минуту раздумывал.

— Джесси нравился материальный достаток, но она больше ценила чувство удовлетворения от этого.

Джулия улыбнулась.

— По этому пути далеко не уйдешь.

— Да, пожалуй.

На прощание Феликс поцеловал ее и посадил в такси. Его прикосновение было легким и холодным. Как брат и сестра. Уже давно Джулия ни в ком не искала иного отношения.

По дороге домой, сидя в машине и глядя на мелькающие огни, она думала о Джесси, Феликсе и о Мэтти. Но не о Лили. Но когда они подъехали к ее дому, Джулия нахмурилась. В нижнем этаже все еще горел свет, а ведь было уже одиннадцать часов, завтра учебный день. Лили следовало уже быть в постели. Разве что Мэрилин сидит там, хотя она обычно смотрит телевизор в своих апартаментах.

Джулия расплатилась с таксистом и взбежала по ступенькам.

Лили, подобрав под себя ноги, сидела в кресле у телевизора, но экран был пуст.

— Лили, что происходит? Знаешь ли ты, который час?

Лили медленно выпростала ноги и встала, глядя матери в лицо.

— Привет, ма. Как поживает Феликс?

— Отлично. Шлет тебе привет. Но ты слышала, что я сказала, Лили? Где Мэрилин?

— Внизу. Она отослала меня спать, но я опять встала.

— Почему?

Лили подняла плечи. Ее полосатая тенниска была уже очень старой и местами разлезлась. Сквозь прорехи виднелось загорелое после лета тело. Маленькие смуглые ступни выступали из-под расклешенных джинсов. Ногти на ногах были покрашены серебряным лаком, взятым со столика Джулии.

— Я хочу поговорить с тобой.

Джулия растерялась.

— Хорошо. Но сейчас слишком поздно, Лили, ты не должна была сидеть и ждать меня столько времени.

— Но я хочу поговорить с тобой сейчас, — повторила девочка.

Джулия опять посмотрела на нее. Лили сунула руки в карманы, высоко подняв плечи, так что впереди образовалась глубокая впадина. Но эти защитные средства не могли скрыть ее учащенного дыхания.

Уже начавшая развиваться грудь так не вязалась с ее костлявыми плечами и тощими ногами. «Она уже больше не ребенок, — с грустью подумала Джулия. — Но еще и не женщина».

— Так в чем же дело? — спросила она. Может, какие-то нелады в школе, с кем-нибудь из подружек. Ничего другого, вероятно.

Лили посмотрела матери прямо в глаза.

— Я хочу уехать и жить в Леди-Хилле.

От потрясения Джулия не могла собраться с мыслями.

— Что?

— Сейчас как раз подходящее время, — четко сказала Лили. — Мне не придется переходить в другую школу. Наоборот, это будет правильно понято. Элизабет тоже переходит.

Джулия тяжело опустилась на диван у края стола. Лили все уже обдумала. Видно было, что это решение не импульсивное, что это сказано не для того, чтобы досадить Джулии.

— Но ты живешь здесь, Лили.

Лили склонила голову набок, как бы приглядываясь к матери. Джулия поняла, что девочка приняла решение, но было в этой позе что-то еще. Жалость? Сочувствие? Интересно, смотрела ли она сама когда-нибудь так на Бетти? Лили сознавала свою силу, и от этого Джулия вся похолодела, чувствуя беспомощность и весь ужас своего положения. Она вспомнила, как пришло осознание собственной силы в подобной ситуации. Конечно же, этим она сокрушила Бетти.

— Ты не можешь поехать в Леди-Хилл. Ты живешь здесь, со мной.

— Но я хочу. Я знаю, что раньше не могла, когда Александр был там один с миссис Тови. Но теперь там живет Клэр. Она провела там все прошлое лето. Она…

Джулия протянула руки, пытаясь отстранить от себя этот образ.

— Они не женаты, Лили.

— Но они могут пожениться.

Джулия вскочила на ноги. Наверно, у нее на бедре будет синяк, так сильно она прижималась к углу стола, когда сидела. У нее болело все тело: грудь, горло, живот и даже глаза.

Она словно видела комнату Джесси. Суконное покрывало на софе и апельсины в голубой вазе. Бетти, поднявшаяся навстречу ей, когда она была уже побеждена.

— Ты говорила уже об этом с Александром?

— Он сказал, что мне следует поговорить с тобой. Папа справедливый человек.

Джулия почувствовала, как внутри у нее закипает гнев, направленный против Александра. «Справедливый», с этой новой, уютно устроившейся там любовницей, которая будет рада присматривать за Лили, ездить с ней на спортивные праздники и аплодировать ей в школьных спектаклях, потому что это еще крепче привяжет к ней Александра.

«Справедливый отнимает у меня дочь».

Джулия в душе ненавидела свою чисто ребяческую несдержанность и ревность, но осознание собственного бессилия лишь подлило масла в огонь и вызвало у нее еще более неистовое желание бороться.

— Я не позволю тебе уехать, — тихо сказала она.

Лили протянула руку. Не к Джулии, а делая общий жест, обводящий комнату. Они обе посмотрели на пустой экран телевизора и пустое кресло, длинный диван с пухлыми подушками и небрежно брошенные дневные газеты.

— Тебя здесь нет. Ты никогда здесь не бываешь. Тебе проще.

Джулия неверными шагами подошла к девочке и обхватила ее за угловатые плечи. Тело Лили напряглось, готовое оказать сопротивление.

— С этого дня я буду здесь, Лили, если ты именно этого хочешь. Я продам магазины… — Слова сорвались с языка. Теперь она просила, умоляла, но знала, что слишком поздно.

Лили отступила назад, глядя на нее спокойным взглядом, столь характерным для Александра.

— Я хочу уехать. Я хочу уехать с папой и Клэр.

Чистый высокий голосок девочки ударил Джулию больнее, чем лезвие ножа, и был холоднее стали.

— Ты должна жить со мной.

— Что это будет за жизнь, если ты меня принудишь к этому?

Ужасная, безжалостная прямота юности и силы. Той силы, которой когда-то обладала и она сама. Жизненный опыт отнял эти силы и дал взамен лишь способность переносить боль. Лили была не по годам взрослой, но все, что ей суждено будет перенести, еще впереди. И Джулии было так жаль ее, себя и Бетти, что даже перехватило дыхание. Из глаз медленно побежали слезы.

— Лили… Прости меня. За все, что я сделала для тебя и что не смогла сделать. Я не хотела тебе зла, я думала, что все будет иначе. Мне следовало бы знать, что нужно делать.

— Прости и ты меня, Джулия. Но так будет лучше, я уверена. — И Лили удалилась к себе. Джулия знала, что девочка отчасти играет. Она даже делала те же движения, что и на репетиции. У нее было даже это преимущество, в то время как Джулия пребывала в состоянии шока.

Джулия хотела сначала побежать за ней, схватить и сжать в своих объятиях, но она была уже слишком большой, чтобы можно было взять ее на руки. Джулия хотела показать ей, что может любить иначе, но поздно было что-либо изменить.

Дверь закрылась, и Джулия осталась одна, оглядывая комнату невидящим взглядом, бессильная перед лицом неизбежности. Она налила себе виски, хотя ей совсем не хотелось пить, и выпила, глядя вниз, на темный сад, затем поднялась по лестнице наверх. У Лили свет уже был выключен, а дверь заперта, и, постояв немного под дверью, Джулия ничего не услышала.

Она легла в постель, но спать не могла. Все сделанные ею ошибки по отношению к Лили сейчас, в тишине ночи, навалились на нее с удвоенной силой. Ее нетерпение обернулось жестокостью, а чрезмерная озабоченность пренебрежением. В хаосе собственной вины Джулия цеплялась за единственное утешение — очевидность того, что с Лили все в порядке. Девочка была упрямой и решительной и знала, чего хочет. Она добьется своего, как это сделала в свое время Джулия.

И лишь значительно позже, когда эти мысли стали расплываться и тускнеть, Джулия пришла к выводу, что жизнь сложна и в ней трудно что-нибудь изменить.

Утром стало ясно, что Лили способна быстро все забывать. Как обычно, она наскоро проглотила завтрак, собрала школьные вещи и на ходу чмокнула Джулию. Как только она ушла, дом, казалось, стал каким-то неуютным и ветхим. Джулия распахнула окна, но тяжелая атмосфера по-прежнему наполняла комнаты. Она пошла позвонить Александру. Весь ее гнев и горечь были направлены против него. Это он вдохновил Лили на подобное решение.

— Ничего подобного, — сказал Александр. — Это была ее личная инициатива.

— Но вы, вероятно, обработали ее. Ты и Клэр.

— Клэр не позволила бы себе ничего подобного.

«Нет, разумеется, нет. Она слишком хороша, слишком добропорядочна. Но я знаю, чего она добивается. Она хочет заполучить тебя, а Лили — это часть тебя. Она не так глупа, как кажется, эта Клэр».

— Я не позволю ей уехать, Александр.

Последовала пауза. Затем Александр сказал:

— Но ведь это было частью нашего соглашения, разве не так? Когда Лили станет достаточно взрослой, она сама сделает выбор.

«О да. Но я никогда не думала, что она выберет не меня. Даже зная ее строптивость, я считала, что она принадлежит мне как нечто само собой разумеющееся».

Гнев Джулии прошел, а с ним и необходимость оправдываться.

— Я люблю ее.

— Мы оба ее любим.

Они прислушивались к тому волнению, которое звучало в их голосах и улавливалось даже на расстоянии, а затем Александр сказал:

— Я приеду, и мы поговорим. Жди меня к обеду.

Клэр была на кухне. Уловив аромат кофе и гренок, он пошел туда.

— Это Джулия.

Клэр резко подняла голову. На ней была желтая блузка, яркость которой подчеркивала светлый цвет ее глаз и волос. Она посмотрела на Александра, но ничего не сказала.

— Она очень расстроена. Лили сообщила ей, что хочет переехать жить сюда.

— Бедная Джулия!

Александр подошел к ней и привлек к себе. Он уже привык к Клэр, они прожили вместе полтора года. Она не подстегивала его и не требовала вознаграждения. Имела добродушный характер, а ее предупредительность была залогом спокойной жизни. Он гладил волосы Клэр, глядя в окно. Перед ним расстилалась длинная панорама парка и виден был угол загона, где стоял Марко Поло.

— Я собираюсь сегодня навестить ее. Нужно, чтобы все было сделано должным образом. Ради Лили, да и всех нас. — Он перевел взгляд на лицо Клэр. — Ты ведь не возражаешь, чтобы сюда переехала Лили, если она, конечно, действительно этого хочет?

— Разумеется, нет. Ты это и так знаешь. Я ей не мать, но могу позаботиться о ней.

Александр наклонился и поцеловал ее. Клэр улыбнулась и подошла к кофеварке, чтобы налить ему еще чашку кофе.

Когда Александр собрался ехать, она вышла вместе с ним во двор и проводила его до автомобиля. Он еще раз поцеловал ее и отъехал, не оглядываясь и махая в окошко рукой. Клэр неподвижно стояла на месте, глядя ему вслед. Солнце так слепило ей глаза, что на них выступили слезы.

Клэр хотела выйти замуж за Александра, но он не делал ей предложения. Ей хотелось бы думать, что это еще может случиться, но она не верила, что, взвалив на себя ответственность за свою дочь, он сможет принять какое-то решение. Сама она тоже не могла ему этого предложить. Это было несвойственно Клэр.

По дороге Александр с раздражением думал о том, почему он должен ехать за двести миль, чтобы повидать Джулию, когда мог бы остаться в Леди-Хилле и постараться утрясти все вопросы по телефону.

Джулия ждала его. Когда она открыла ему дверь, его поразили ее бледность и темные круги под глазами. Чувство сострадания захлестнуло его. Джулия могла быть жестоким судьей, но себя она судила еще строже. Он с грустью подумал о том, как хорошо они знают друг друга и как мало от этого толку.

Встреча была натянутой. Джулия была убеждена, что Лили и Александр тайно сговорились против нее. Александр делал скидку на ее состояние, зная, что не может смягчить ее боль, и старался быть великодушным. Но он не мог заставить ее поверить в то, что Лили сама, независимо ни от кого, приняла решение. Скоро она не будет нуждаться ни в ком из них.

— Послушай, — пытался он убедить Джулию. — Давай считать, что она поедет всего на несколько месяцев. А потом, если передумает, пусть возвращается домой. Школа там хорошая. И, возможно, там ей будет безопаснее взрослеть, чем в Лондоне.

Джулия подняла на него свои опухшие глаза.

— Мы уже выбрали для нее хорошую школу здесь, ты помнишь? И я думаю, смогла бы вырастить ее здесь в полной безопасности. Я хочу этого. Я надеюсь увидеть ее счастливой.

Она не будет плакать, по крайней мере перед ним. Но Джулия знала, что потерпела поражение. Они смотрели друг на друга через стол, но никогда еще они не были так далеки.

К тому времени, как Лили возвратилась из школы, Джулия приняла решение, что дочь поедет в Леди-Хилл на летние каникулы, как это было всегда, и останется там. Лили стояла в конце стола в своем форменном платье со смиренным и кротким видом, ведь она добилась того, чего хотела. Джулии казалось, что Лили и Александр могли бы быть мягче и снисходительней к ней после ее поражения. Это еще больше углубило чувство ее отчужденности, и она ушла на кухню, сказав, что приготовит ужин, прежде чем Александр уедет в деревню. Лили примостилась на подлокотнике дивана, завернув ногу за ногу, и рассказывала о своей роли в школьной пьесе. Джулия не могла поверить, как может все быть таким обыденным в этот момент, когда она теряет все. Она машинально переставляла ножи и тарелки.

Приготовив ужин, почти не сознавая, что она делала, Джулия поставила его на стол. Они уселись вокруг, как обычная семья, ежедневно собиравшаяся за обедом в конце дня. Для Джулии этот момент был самым горьким.

На сей раз Лили позволила Александру уехать без обычных ее капризов. Проводив его, она вернулась в комнату и села рядом с Джулией на диван. Руки Джулии бессильно лежали на коленях, голова опущена. Лили никогда не видела мать в таком состоянии. Именно этим она отличалась от других матерей: Джулия была такой сильной. И вдруг она начала сознавать, что, возможно, эта сила и опустошила ее. Лили наклонилась и прижалась щекой к щеке матери, пытаясь найти нужные слова.

— Ведь ничего не изменится, мама. Ничего существенного. Это всего лишь перемена места. Я буду приезжать к тебе на каникулы. Если смогу. И если ты захочешь этого.

Джулия взглянула на нее.

— Я хочу видеть тебя, Лили, так часто, как только будет возможно. И когда ты захочешь. Я также хочу, чтобы ты знала, что я очень люблю тебя. Бабуся Смит никогда не говорила мне, что любит, и я никогда не знала, что это так, пока не выросла. А потом было уже слишком поздно.

Лили поняла, что сейчас мать говорит с ней как со взрослым человеком, а не с маленькой девочкой или дочерью. Эта перемена отметила важный этап в ее жизни. Она кивнула с опечаленным лицом.

— Я понимаю. Я тоже люблю тебя, только здесь все как-то сложно. А в Леди-Хилле все просто, и именно это мне и нравится.

— Кажется, я понимаю, — в свою очередь тихо сказала Джулия. Она встала и стала прохаживаться взад-вперед по комнате, а Лили следила за ней глазами. Наконец она глубоко вздохнула с каким-то безнадежным чувством. — Лили, ты не будешь возражать, если я продам этот дом? Мне кажется, я не смогу здесь жить одна без тебя.

Лили возражала, так как дом на канале также был ее домом, как и Леди-Хилл. Но она отрицательно покачала головой, понимая, что при изменившихся обстоятельствах это могло быть важно для матери.

— Ты должна делать то, что тебе нравится. Ведь это всего лишь дом, не правда ли?

Джулия хотела повернуться и схватить Лили, прижать к себе, но она сдержалась и продолжала медленно ходить по турецкому ковру, с которого Лили когда-то обрезала бахрому.

После этого разговора дни побежали очень быстро. Джулия сходила на школьный спектакль и посмотрела игру Лили в пьесе «Капитан Кук» сквозь застилавшую глаза пелену слез.

— Вы должны гордиться ею, леди Блисс, — сказала ей классная дама во время последовавшей затем шумной вечеринки. — Поверьте, мы все гордимся Лили.

— Да, — сказала Джулия.

Дома она помогла Лили очистить комнату. Они снесли вниз сохранившиеся вещи, затем открыли шкафы и перебрали кучу книжек с картинками и меховых зверюшек и кукол. Среди кукол оказался тот златокудрый монстр, которого много лет назад купил для Лили Джош. Лили никогда не любила эту куклу, но она хорошо сохранилась, поэтому Джулия сунула ее в сумку для школьных распродаж, не желая, чтобы она еще раз попадалась ей на глаза.

Лили с грустью расставалась с товарищами своего детства, а для Джулии это прощание оказалось более болезненным. Она поймала себя на том, что украдкой прячет «Сказку про котенка Тома» и изорванную куклу, а также китайского поросенка в куче собственных вещей. Ночью, подтянув к себе колени и зарывшись в подушку, она горько плакала, как малое дитя.

Александр приехал забрать Лили. Джулия так боялась этого момента, но когда он наступил, то оказалось, что гораздо труднее перенести чуткость Александра. Она почувствовала его сопереживание так же остро, как и собственную боль, и ее гнев к нему бесследно исчез.

Когда Лили вышла из комнаты, он подошел к Джулии, взял ее за руки и заглянул в глаза.

— Лили сама сделала выбор, — шепнул он. — Я не могу отказать ей в этом. Но я сделал бы что угодно, лишь бы не причинять тебе такой боли.

Джулии хотелось зарыдать, броситься к нему на грудь и сломать все барьеры, воздвигнутые между ними. Она чувствовала его близость; ей уже не казалось, что он проявляет великодушие, потому что отвоевал у нее Лили. В конце концов, Лили не вещь. Александр был так же великодушен, как честен и добр. Теперь она наконец смотрела на него объективно, после стольких-то лет непонимания.

Но Джулия сдержала слезы.

Она решительно посмотрела в глаза Александру и улыбнулась. Ей подумалось, что если она сможет сейчас подавить свой эгоизм, то действительно чего-то добьется в жизни.

— Я знаю, — сказала она. — Все правильно. Только хорошенько присматривай за ней, ладно?

— Ты знаешь, что я это сделаю. Хотел бы я сделать то же и для тебя.

Джулия засмеялась.

— Я слишком стара для этого. Слишком стара и слишком эгоистична.

Александр прикоснулся к ее щеке.

— Ты считаешь себя эгоисткой, но это не так. Не будь слишком сурова к себе.

Тут возвратилась Лили, и вскоре нужно было отправляться в путь.

После их отъезда у Джулии было такое чувство, как будто от нее отрезали часть ее тела. Нечто подобное она испытала после пробуждения в клинике, когда родилась Лили. Медленно поднявшись по лестнице, она заглянула в спальню Лили. Комната всегда казалась пустой после отъездов девочки: а теперь она была словно мертвая. В местах, где были наклейки и фотографии, остались пустые четырехугольники, словно насмехающиеся тени на выгоревших стенах. Джулия встала на стул и сняла с окна желтые занавески. И сразу комната обрела нежилой вид. Отступив назад, она заметила паутину, свисающую с карниза, и густой слой пыли на подоконнике. Собрав занавески, Джулия тщательно сложила их ровным симметричным квадратом, а затем — еще раз и оставила посреди голых матрацев. Агент по оценке недвижимости уже побывал здесь раньше и осмотрел дом. Цена, которую он предложил, была так высока, что удивила Джулию.

Мэтти пошарила в сумке в поисках ключа, затем отперла парадную дверь, над которой висели ромбообразные фонари. В холле пахло плесенью.

Следом вошел Митч с одним из чемоданов, и она слышала, как водитель мини-кэба принес остальные.

— Добро пожаловать домой, — сказала она Митчу.

— Ты чувствуешь здесь себя как дома?

— Конечно. — Мэтти провела месяц в Ницце. Съемки длились всего четыре недели, и Митч был с ней, но все равно казалось, что они отсутствовали слишком долго. Этот дом ждал их, и ей хотелось поскорее вернуться.

Дом купил Митч. Мэтти заявляла, что для нее это не имеет значения. С самого начала их супружеской жизни Мэтти неохотно оставляла свое гнездышко в Блумсбери, но затем вынуждена была согласиться, что оно слишком тесно. На первых порах они обосновались в Лондоне и снимали в течение года квартиру в каком-то близком особняке, а когда закончился контракт на пьесу Чичестера в Вест-Энде, последовали несколько месяцев работы в Голливуде, а затем съемки во Франции.

Митч настаивал на том, чтобы купить собственный дом недалеко от Лондона, но в то же время в таком месте, где можно было иметь настоящий сад, расположенный в сельской местности. После основательных поисков он нашел дом в Суррее. Это был типичный образец поздней английской готики с черной и белой опалубкой, высокими трубами и обширным садом, за которым на протяжении семнадцати лет ухаживал по два дня в неделю опытный садовник. В доме были деревянные панели, старинные камины и большие роскошные ванные комнаты, оборудованные уже последними владельцами. Эта усадьба называлась Коппинз.

Митч был в восторге от дома.

— Я бы купил тебе помещичий дом, Мэтти, но тогда тебе пришлось бы посвятить ему всю свою жизнь.

Мэтти вспомнила Александра и Джулию и внушительный особняк Леди-Хилла.

— Нет, такого я не хочу, — быстро сказала она. — Я не хочу ничего такого, что было бы более важным для тебя, чем я.

— Нам нужен добротный, прочный дом, простой, но удобный и не требующий особых забот. Коппинз отвечает как раз всем этим требованиям. А кроме того, он подходит нам и по цене.

Митч ко всему подходил по-деловому.

— В таком случае я хочу его посмотреть, и немедленно.

Когда Мэтти впервые увидела дом, она расхохоталась. Коппинз, утопающий в зелени окружавшего его парка, был похож на картинку в детской книжке про старые времена. Уж скорее ему подошло бы название «Вильям» или «Францисканец». Сюда так и просилась горничная в кружевной наколке, которая открывала бы парадную дверь. Казалось совершенно невероятным, чтобы Мэтти захотела быть хозяйкой подобного владения. Но когда они осмотрели дом снизу доверху, окликая друг друга из разных концов, она иначе восприняла его облик. Он был большой, но в то же время имел особенности кукольного домика. Ей сразу же захотелось поселиться здесь и играть в домашнее хозяйство, заведя китайский сервиз для чая и миниатюрную мебель.

Добравшись до кухни с каменными полками и обширной кладовой, Мэтти опять окликнула Митча:

— Мы покупаем его!

Митч оказался также превосходным коммерсантом: через три недели Коппинз был куплен за несколько более низкую цену. Пока они находились в Ницце, декораторы сделали свое дело, а затем была куплена самая необходимая мебель. И вот сейчас они вернулись домой.

Митч вошел, поставил на пол багаж и протянул жене руки. Мэтти тотчас бросилась к нему. Они поднялись по лестнице в огромную спальню, выходившую окнами в сад.

Позднее Мэтти сказала:

— Это был бы прекрасный дом для семьи с детьми.

Мэтти мечтала иметь ребенка. Митч приподнялся на локте и посмотрел на нее.

— У тебя будет много детей. Так и будут носиться вверх и вниз по лестницам и кувыркаться в саду. Уж лучше сразу начать с близнецов.

Она улыбнулась, обняв его одной рукой за шею.

— Только как нам это сделать?

Было несложно играть в хозяйство в Коппинзе, как это представляла Мэтти. Но у нее с этим получалось не лучше, чем в прежние времена, так что Митч быстро нашел одну местную женщину, которая согласилась приходить ежедневно, чтобы готовить еду и убирать. Мэтти вдруг обнаружила, что очень любит делать покупки, а затем складывать и перекладывать их на полках. В дом постоянно что-то привозили: то кресла, то столики для кофе, то занавески, то кухонную утварь. Мэтти прочесала все местные антикварные лавочки и с победоносным видом тащила домой всевозможные редкие вещи.

— У меня никогда не было настоящего дома, — сказала она. — Разве не чувствуешь себя в большей безопасности под удивительными одеялами и картинами с изображением заливных лугов?

— Ты в безопасности, — ответил Митч. — Я уже говорил тебе об этом.

— Я люблю тебя. Мне ничего не нужно, кроме тебя, но я также люблю и свой дом. Посмотри, Митч, не правда ли, этот маленький стул так прелестно смотрится в том углу?

Митч склонил голову набок, как бы приглядываясь к стулу, но на самом деле смотрел на светящееся радостью лицо Мэтти. Затем он кивнул.

— Кажется, да. Его место именно здесь. — Он обнял ее сзади за талию, а она откинула голову ему на плечо.

Они были счастливы. Сначала Мэтти боялась двигаться, чтобы не разрушить это счастье, боялась, что оно исчезнет так же быстро, как и появилось. Даже повседневный быт, который другие принимают как должное, казался чудом. Потом, благодаря убеждениям и твердости Митча, она начала привыкать к случившемуся. Мэтти вдруг обнаружила, что полюбила «рутинные» занятия, и в Коппинзе время неслышно скользило мимо них. Если бы еще полгода назад ей сказали, что она будет вести такой образ жизни, она отвергла бы такие предположения как нечто невероятное.

По утрам Митч работал. Он отводил себе это время, чтобы заниматься своими капиталовложениями, делать необходимые звонки и читать финансовую прессу. Пока он был занят, Мэтти ездила по магазинам или читала сценарии. Но отбрасывала все в сторону, чтобы позавтракать со своим агентом, хотя вынуждена была потом сломя голову мчаться на распродажу к «Филлипсу». В полдень Митч играл иногда в гольф, или они вдвоем отправлялись на легкую прогулку, или занимались вместе чем-нибудь в саду. Мэтти часто хохотала над тем, что не может отличить сорняков от культурных растений, росших в расщелинах запущенной террасы. По вечерам они по-семейному обедали дома. Иногда ездили в местный кинотеатр, реже — в театр в Вест-Энде. Они почти ни с кем не виделись, так как совершенно не нуждались ни в каком обществе, кроме общества друг друга. Покой и довольство казались Мэтти почти нереальными.

Одним из немногих, с которыми они встречались, был Феликс. Он приехал по приглашению Мэтти, чтобы дать кое-какие советы относительно дома. Она показала ему все сверху донизу, и Феликс вежливо выслушал ее планы. Но когда они опять уселись в кресла в гостиной, она посмотрела на его лицо и рассмеялась.

— Бедный Феликс! Тебе он противен, не правда ли?

— Конечно же нет. Дом превосходный.

— Но не в твоем вкусе.

— Ты сделала его… чем-то очень похожим на пьесу. Но этот стиль соответствует дому. Тебе совершенно не нужна моя помощь.

Мэтти продолжала смеяться.

— Надеюсь, что нет. Просто оказалось, что я люблю большие, громоздкие кресла, абажуры с бахромой и картины, которые можно увидеть издали. Думаю, у меня есть некоторое представление о том, каким должен быть хороший, добротный дом, еще с детских лет. Полная противоположность тому, каким был дом моих родителей. Мне нужно только твое полное одобрение, Феликс. Я, должно быть, хотела услышать его лишь потому, что очень ценю твое мнение.

Феликс подошел к креслу Мэтти и присел, чтобы лучше видеть ее лицо.

— Я одобряю. И дом, и все остальное. Я никогда не видел тебя такой красивой. Тебе идет быть счастливой.

Она улыбнулась ему в ответ.

— Правда? Ну-ка, спрячь свою записную книжку. Давай пойдем поищем Митча и чего-нибудь выпьем.

Феликс заметил, что когда эти двое оказывались порознь дольше нескольких минут, Мэтти начинала беспокойно оглядываться в поисках мужа. Он заметил также, что, налив себе вина, она забывала его выпить. Это хорошо, подумал он. Для всех, в том числе и для Коппинза.

Другим из немногих посетителей дома была Джулия. Однажды в воскресенье в начале сентября она приехала на ланч, подкатив к дому в своем красном автомобиле. Мэтти возилась на террасе возле грядки с розами в форме полумесяца, где она садовыми ножницами обрезала увядшие головки цветов. Ее лицо и руки были слегка усыпаны веснушками, выступившими под действием солнца, а волосы собраны и закручены в тяжелый узел на затылке. Она узнала автомобиль Джулии и быстро сбежала по ступенькам, чтобы встретить ее. Они обнялись, и через плечо Мэтти Джулия увидела Митча, выходящего из дома. На нем был легкий серый пуловер и брюки в клетку. Он помахал ей рукой.

После замужества Мэтти подруги часто встречались. Но между ними было как бы негласное табу: они никогда не говорили об Александре, и теперь это было еще неприятнее, чем прежде, так как в конце каждой беседы повисали предательские паузы.

В этот день Мэтти схватила Джулию за руку и повела показывать свой дом, а затем с гордостью председательствовала за обеденным столом, но это была уже другая Мэтти, почти незнакомка. Они болтали, и Митч тоже присоединился к ним, но прежнее взаимопонимание между подругами, когда не нужны были слова, казалось утраченным навсегда. Создавалось впечатление, как будто Мэтти с возрастом стала туговата на ухо, и Джулия опасалась, не случилось ли чего-то подобного и с ней. Трудно было осознать, что ее старинная подруга куда-то съездила и там ею увлекся Митч Говорт. От прежней Мэтти остался лишь отблеск.

Еда была очень хороша, за курицей с лимоном последовала яблочная шарлотка.

— Ты сама приготовила ее? — спросила Джулия.

Мэтти неопределенно пожала плечами.

— Это очень просто. — На какую-то секунду ее лицо застыло, затем опять оттаяло. — Нет, конечно же нет. Ее приготовила миссис Гоппер. Я знала, что ты мне не поверишь, даже если я притворюсь.

— Я могла бы и поверить, — тихо сказала Джулия. — Но, благодарение Богу, ты этого не сделала.

После обеда Митч заявил, что он на часок поднимется наверх почитать газеты.

— Конечно иди, дорогой. — Мэтти протянула руку и прикоснулась к нему, когда он проходил мимо. Она подмигнула Джулии. — Он имел в виду: «вздремнуть».

Джулии показалось, что Мэтти жаждет пойти с ним. Подруги вышли в сад и разлеглись на солнышке в шезлонгах. Кожа Мэтти прямо-таки светилась, а вся фигура была налитой и цветущей. Она со вздохом откинула назад голову, подставляя тело солнцу. Джулии была известна сладость физического удовлетворения. Она была рада за Мэтти, но благополучие подруги заставляло ее еще острее чувствовать свое одиночество.

Мэтти опять открыла глаза.

— Расскажи что-нибудь, какие-нибудь новости. Лили в Леди-Хилле?

Джулия осторожно ответила:

— Да, и она не вернется. Она сделала свой выбор и будет жить с Александром и Клэр.

Мэтти широко открыла глаза и воскликнула:

— Какой ужас, Джулия! Извини, я не знала.

Невозможно было говорить об этом, не касаясь Александра. Мэтти, конечно же, знала о Клэр, но лишь в самых общих чертах. И сейчас она спросила прямо:

— Что она собой представляет?

Джулия могла бы излить ей душу, сказать, что чувствует себя одинокой и что теперь у нее нет никакой цели в жизни. Но Мэтти казалась такой счастливой, что не хотелось раскрывать перед ней свое отчаяние. Впоследствии она пожалела об этой слабости.

— Она моего возраста или чуть-чуть моложе. По-своему хорошенькая, хотя и бесцветная, подходящая кандидатура для опекунства. Чуткая и надежная, не очень умная.

— Простофиля, — заметила Мэтти.

— Думаю, она сможет следить за школьной формой Лили. А Александр говорит, что для Лили лучше будет расти в Леди-Хилле. Ведь в ледихилльской деревне нет ни наркотиков, ни заменителей.

— Все равно жаль, — раздумчиво сказала Мэтти. — Тсс… Не надо, чтобы Митч слышал это. Что же ты будешь делать, Джулия?

— Думаю продать дом. Он слишком велик для меня, а за него дают хорошую цену. О Мэрилин не беспокойся. Я подыскала ей другую квартиру, а она такая прекрасная няня, что сможет быстро найти себе работу.

— Я не беспокоюсь о Мэрилин. Как не беспокоюсь ни о Рикки, ни о Сэме, ни о Фил. Ты помнишь ту ночь на дороге, когда мы с тобой, обнявшись, стояли в темноте и тревожились за их будущее? Нам следовало бы поберечь свои нервы для себя. И ты поступай так, Джулия.

Джулия улыбнулась, но почему-то в саду Коппинза воспоминание об их первых днях в Лондоне не сблизило как прежде.

— Как твой бизнес?

Джулия рассказала ей о Сьюки. Мэтти опять откинула голову на спинку шезлонга и засмеялась.

— А я люблю эти смешные чайники и пепельницы в виде унитаза. Я купила несколько штук тех и других.

— Мне кажется, я близка к тому, чтобы прекратить этим заниматься, — резко сказала Джулия.

Мэтти сделала круглые глаза.

— И что же ты будешь делать?

— Не знаю. Недавно Феликс спросил меня, не чувствую ли я себя слишком старой для «Чеснока и сапфиров». Я чувствую усталость. И больше всего я устала от себя.

— Это на тебя не похоже.

Они посмотрели друг на друга.

— Нет, — спокойно сказала Джулия. — Кажется, наступило время, когда я больше не могу быть сама собой.

Мэтти опять села, обхватив руками колени.

— Мы все еще друзья? — спросила она.

— Разумеется, — ответила Джулия.

Появился Митч и подтащил к ним свой рабочий стул. Они не могли уже говорить как прежде. Джулия поняла это. Ее подавляло чувство собственной незначительности.

Мэтти и Митч настаивали на том, чтобы она осталась на обед или, по крайней мере, выпила чаю перед отъездом, но Джулия отказалась. Перед тем как сесть в машину, она поцеловалась с четой Говортов, а затем они помахали ей руками, стоя рядышком на гравийной дорожке, пока она не скрылась из вида.

У Джулии не было причин спешить домой, но, оставшись одна, она испытала чувство облегчения.

«Наверно, я научилась быть независимой, — подумала она. — Проклятая свобода требует больших затрат. Или приходит тогда, когда понимаешь, что уже не хочешь ее». Ирония этого парадокса слишком болезненно действовала на душу, чтобы продолжать об этом думать.

На следующее утро Джулия занялась делами, связанными с продажей дома на канале. Через четыре дня у нее уже был покупатель, который предложил более высокую цену, чем назначил агент. Быстрота всех этих событий привела ее в замешательство, но инерция движения уже захватила ее. Очень быстро, едва удосужившись все осмотреть, Джулия сняла квартиру в Кэмден-Таун. Там было две спальни, на случай, если Лили захочет ее навестить. Джулия описала дочери ее спальню по телефону.

— Звучит заманчиво, — сказала Лили.

— У тебя все в порядке?

— Да, мама. Прекрасно. А как у тебя?

— Очень занята, вот и все.

Утрясти дела с бизнесом оказалось совсем не трудно. Джулия пригласила одну из самых опытных управляющих магазинами на обед и предложила ей попробовать взять на себя управление делом на какое-то время.

— Я возьмусь с удовольствием, — быстро согласилась эта дама. — Я уверена, что смогу справиться.

Джулия кивнула. Она уже полагалась на эту служащую и раньше, и всегда дела шли успешно.

Управляющая с любопытством посмотрела на Джулию.

— Но почему вы хотите передать это мне?

— Просто устала, — сказала Джулия.

В тот период, когда Джулия работала бок о бок со своей помощницей, передавая ей «Чеснок и сапфиры», ей пришлось окунуться в рутинные коммерческие дела, и она чувствовала себя так, как будто наблюдала за собой со стороны. Она сравнивала себя с заводной куклой.

Но в некоторые дни она выходила из состояния отрешенности. Это случилось, когда должна была приехать из Леди-Хилла Лили. И еще один раз, когда ей случилось побывать в новой школе, куда перешла ее дочь. Улица перед школой была запружена девочками в школьной форме зеленого цвета. Джулия сидела в машине, глядя, как они проходят мимо. Ей казалось, что дважды мелькнула среди них Лили. Потом она долго протирала глаза, чтобы убрать непрошеные слезы.

Покинуть дом на канале оказалось гораздо проще. Оставив себе большую часть мебели, чтобы обставить новую квартиру, остальную она распродала. Она даже собиралась продать свой турецкий ковер, но в последний момент свернула его и увезла с собой. Джулия закрыла дверь пустого дома в последний раз и ушла, не оглядываясь. Ей казалось, что так будет легче.

Белые стены в новой квартире были оставлены пустыми. Почему-то приятнее было смотреть на чистое свободное пространство.

К середине декабря, в преддверии рождественских праздников, Джулия уже знала, что магазины больше в ней не нуждаются и что она может заняться исключительно своим переездом. Однажды в конце дня она очистила свой рабочий стол и быстро со всеми попрощалась. Выйдя из офиса на морозный воздух, Джулия услышала звуки оркестра Армии Спасения, игравшего в конце улицы рождественский гимн. Она остановилась послушать, а затем высыпала содержимое своего кошелька в сумку сборов и направилась домой, в Кэмден-Таун, со все возрастающим чувством легкости. Глядя на себя со стороны, она подумала, какой она кажется маленькой в этой шумной толпе покупателей.

Она провела Рождество с Феликсом на Итон-сквер.

Он украсил свою высокую гостиную темным плющом и ветками голубой ели, напыленными серебром, как это обычно делал Джордж. Даже дерево, обвешанное серебряной мишурой и сверкавшее белым великолепием, было то же. Видя это, Джулия поняла, как сильно Феликс тоскует о своем партнере.

Они старались быть веселыми. Обменялись маленькими, тщательно выбранными подарками и выпили шампанского. Съели восхитительный рождественский обед, приготовленный Феликсом и поданный на китайском фарфоре. Вино наливали в хрустальные бокалы Джорджа. Уже давно Джулия не пила так много. Она сбросила туфли и уютно устроилась среди мягких диванных подушек, протянув стакан, чтобы Феликс наполнил ее бренди.

— Может, нам следовало бы пожениться, Феликс? Тебе не кажется, что мы могли бы быть счастливы вместе? — И хотя Джулия смеялась, говорила она вполне серьезно.

Он пересел поближе к ней и взял ее за руку. Джулия склонила голову ему на плечо, но от этого движения она расплескала бренди и вскрикнула.

— Ты считаешь, что мы могли бы сделать друг друга счастливыми? — повторил Феликс. — Не думаю. Во всяком случае, не так, как полагается.

Она засмеялась, а он поднял руку и погладил ее волосы, и эта неожиданная нежность глубоко тронула ее и смех неожиданно перешел в слезы.

— О, Феликс, дорогой, извини. Я плачу не от того, что ты не хочешь жениться на мне.

— Я знаю.

Он протянул ей носовой платок, слишком прекрасный, чтобы им можно было вытереть нос. Джулия фыркнула.

— Я собираюсь опять в Италию, — сказала она. — Ради общего блага, надеюсь. Я действительно не хочу здесь больше жить. Да и мне незачем это делать без Лили.

— Я буду очень скучать по тебе, — сказал Феликс.

Они прильнули друг к другу. Через несколько минут Джулия уснула. Спустя какое-то время она открыла глаза и заметила, что Феликс укрыл ее одеялом. Он привык ухаживать за ней, точно так же, как много лет назад, когда они с Мэтти потерпели крах после своих вылазок в Сохо.

— Я уже не могу пить так, как прежде, — простонала она, прикладывая руку ко лбу.

— Я рад слышать это, — отозвался Феликс, напуская на себя строгий вид.

Наконец приехала Лили на двухнедельные рождественские каникулы.

Казалось, она была в восторге от компактной квартирки в Кэмден-Таун.

— Она похожа на магазин, — заявила девочка. — А моя комната на каюту парохода.

Джулия очень нервничала перед ее приездом. Ей уже не надо было ходить на работу, и она не представляла, чем они буду вместе с Лили заполнять свое время. Она беспокоилась, что им не о чем будет говорить, что Лили еще больше отдалилась от нее, а возможно, даже стала похожей на Клэр.

Но Лили была все та же. Она распаковала свои вещи и разбросала их по всей квартире, включила магнитофон и обзвонила друзей. Джулии нравилась эта ее черта — принимать легко новые обстоятельства.

— Ты все еще моя дочь, — сказала Джулия.

Лили улыбнулась ей.

— А чего ты ожидала, мама?

Они проводили время вместе. Мысленно оглядываясь потом назад, Джулия считала, что это были самые счастливые дни, которые они когда-либо проводили вдвоем. Она брала Лили с собой за покупками, в театр и к Феликсу. Они навестили также Мэрилин на ее новой квартире и восхищались младенцем, за которым она присматривала.

— Ты была в точности такая, — сказала Джулия дочери. — Только теперь ты гораздо красивее.

Лили казалась удивленной и польщенной.

— В самом деле я стала лучше?

Джулия пригласила к себе друзей и приготовила праздничный обед. Она боялась, что уже утратила свои кулинарные навыки. И если Лили и удивилась, что друзья Джулии ни разу не были в Кэмден-Тауне, то благоразумно промолчала.

Но самым лучшим временем были дни, когда они оставались вдвоем. Казалось, что в эти моменты они лучше видят и понимают друг друга. Прежние сомнения оставили Джулию. В конце концов, она была матерью Лили. В самом этом факте заключалась великая истина. Возможно, она сможет воспользоваться ею, создавая фундамент новых отношений.

Лили стала терпеливой слушательницей. Джулия объяснила, почему она на время оставила «Чеснок и сапфиры» и продала их дом.

— Сейчас я не слишком забочусь о бизнесе. — При этом Лили кивнула с очень серьезным видом. — Он помог мне многое понять. Но я уделяла этому слишком много времени. Помнишь, ты как-то сказала мне об этом.

— Потому что я злилась. А вообще-то я гордилась этим, когда была маленькой. На тебя работало так много людей, а в магазинах продавались восхитительные вещи. Другие мамы просто пекут дома пироги.

Джулия подумала: «Наши перспективы все время меняются. В чем же истина? Не сбросить ли мне прямо сейчас груз своей вины, а тебе — твое чувство обиды?» Но вслух она сказала:

— А я никогда не умела хорошо печь. И теперь рада, что немного освободила руки от магазинных дел. — Она глубоко вздохнула. — Лили, я хочу кое о чем спросить тебя. Ты счастлива в Леди-Хилле с папой и Клэр?

Лили спокойно посмотрела на мать. Джулия сразу вспомнила ее прежний настороженный взгляд.

— Да, мама.

— Тогда почему ты возражаешь против того, чтобы я поехала жить в Италию?

— Туда, где ты была прежде?

— Да. В Монтебелле.

— Это очень далеко. Я буду скучать без тебя.

Джулия взяла ее руку, она была маленькая и теплая, с грязными ногтями. Ей так хотелось прижать ее к себе, но она сдержалась и выпустила руку дочери.

— Ты сможешь приезжать ко мне, когда только захочешь. Или я буду приезжать время от времени, когда буду нужна тебе. Я смогу добраться домой за один день. Но сейчас я хочу уехать.

— Ты была счастлива там?

— Да.

— Тогда поезжай, — сказала Лили. — Обо мне не беспокойся, все будет хорошо.

— Я знаю.

Таким образом они решили между собой этот вопрос. Джулия дала волю воображению и думала о замке с его железными койками, стоящими в тени крытой галереи, и старом заброшенном парке, спускающемся с горы вниз, к морю.

Когда каникулы Лили подошли к концу, Джулия, собрав все свое мужество, отвезла дочь обратно в Леди-Хилл. Дом казался застывшим в своем зимнем убранстве. Джулия почувствовала горячее учащенное дыхание Лили, девочка потянулась вперед, радостно улыбаясь при виде родного дома.

Александр и Клэр уже ждали их.

Все трое были очень вежливы друг с другом. Они выпили по стаканчику шерри, а потом вместе сидели за ланчем как дальние родственники, собравшиеся по случаю какого-нибудь семейного праздника и чувствующие себя не в своей тарелке. Внезапно Джулию все это стало раздражать. Ей захотелось немедленно уехать отсюда.

На Клэр был надет костюм для верховой езды, а волосы собраны сзади в хвост. Джулии она показались похожей на хомяка. Ей ужасно хотелось увидеть Мэтти, но она тут же вспомнила, что Мэтти в Коппинзе с Митчем. После ланча Клэр сказала, что ей нужно уйти. Джулия представила ее в цилиндре, рысью скачущей на лошади. Клэр пожала руку Джулии, не глядя на нее.

«Женщины, как спортсмены на скачках, — подумала Джулия с легким сарказмом. — Даже Мэтти и я. Разве что я больше не соревнуюсь. Я выбыла из соревнований». К ней опять вернулось приятное ощущение легкости. Она была свободна и готова к дальнему плаванию. Случайно она поймала взгляд Александра, наблюдавшего за ней.

Когда Клэр и Лили ушли, они взяли по чашке кофе и прошли в гостиную. На столике у окна стоял оловянный кувшин с ветками зимнего жасмина. Джулия представила, как Клэр идет в сад, чтобы нарезать цветов.

— Я собираюсь опять в Италию, — сказала она Александру.

Он ничего не ответил. Поставив чашку на стол, он стоял у окна, глядя в сад поверх золотистых шипов жасмина. Затем повернулся и подошел к Джулии. Он так близко стоял от нее, что она видела морщинки в уголках его глаз, особенно на скулах и возле ушей, и кое-где сверкнувшие в его светлых волосах серебряные нити. Края воротничка расстегнутой на груди рубашки обтрепались.

Джулия кивнула в ответ на свои мысли. Ее враждебность улетучилась. Александр положил руки ей на плечи, глядя в лицо. Их взгляды встретились, и она почувствовала легкость, которая распирала ее изнутри и обостряла зрение. Она вдруг увидела другого Александра и поняла, что все еще любит его. Гнев и горечь были ее дымовой завесой. Она надеялась, что достаточно прозрела, чтобы не позволить этим чувствам и дальше застилать ей глаза. По крайней мере, она разобралась в себе, и это уже было достижением. Сначала она покинула Александра из-за Леди-Хилла, потом из-за Клэр — не из-за Мэтти, потому что Мэтти никогда по-настоящему не предавала ее, хотя гнев и ревность терзали ее и тогда. И Джулия наконец смогла смириться с тем, что утратила, только бы Александр был счастлив.

— Мы остались друзьями? — спросил он ее. Вопрос был полуиронический, так как Александр всегда уснащал правду легкой иронией.

«Не менее чем друзья, — подумала она, — но и не более того. По крайней мере сейчас».

— Конечно.

Он обнял ее. Гладя волосы Джулии, он прижал ее голову к своему плечу, и она не сопротивлялась. Это было совсем другое объятие, чем с Феликсом.

Стоя так, неподвижно, с закрытыми глазами, она давала указания, как найти ее в Монтебелле, если Лили захочет навестить ее. А затем, так как у нее не было больше оснований задерживаться, она отстранилась от него.

— С Лили все будет в порядке, не беспокойся, — заверил ее Александр.

— Да. Спасибо тебе. Ей будет полезно приехать ко мне в Италию, — добавила она. — Она сможет выучить язык. — Они улыбнулись друг другу, разделяя общую гордость дочерью.

«Я ее мать, а Александр ее отец. Эта истина так проста».

А потом опять, в который раз, наступило время уезжать. Александр стоял, обняв Лили за плечи, но она рванулась и подбежала к матери. Джулия обняла ее и отпустила. Щемящая тоска болью отозвалась в ее груди. Она вспомнила собственную мать, и смутное намерение в этот момент вылилось в твердое решение.

— Когда ты уезжаешь? — спросил Александр.

— Почти сразу же. Заеду только к Бетти по одному делу.

И вот она опять в пути, уносится прочь от квадратного фасада Леди-Хилла.

— Будьте все счастливы, — пожелала она им на прощание.

— Я скоро приеду к тебе! — крикнула ей вслед Лили, затем по-итальянски добавила: — Счастливого пути!

Джулия улыбалась, заворачивая за угол под оголенными ветвями тисовых деревьев. «Счастливого пути». Должно быть, девочка вычитала это в какой-нибудь книге.

Александр и Лили стояли, глядя вслед уносящемуся автомобилю, пока он не скрылся из вида. А затем вернулись в дом через каменную арку.

— Ты будешь скучать по ней? — неожиданно спросила Лили.

— Я и прежде скучал по ней, — ответил Александр. — И кажется, буду скучать всегда. Я не встречал человека, похожего на твою мать, Лили. Второй такой нет.

Вернон сидел в своей обычной позе в кресле перед экраном телевизора. Он улыбнулся Джулии и тут же переключил внимание на любимую передачу. Ей показалось, что он даже не сообразил, кто она.

Единственным местом для беседы с Бетти была кухня. Джулия присела к столу, на который Бетти поставила для нее чашку чая. Бетти вытирала кухонную доску. Уже порядком стершаяся поверхность ярко блестела.

— И охота тебе жить с этими иностранцами? — спросила Бетти.

— Это я буду иностранкой, — поправила ее Джулия.

— Мне будет тоскливо без Лили.

Джулия почувствовала себя виноватой. За время каникул Лили они только один раз навестили Бетти и то мимоходом. Но в голосе Бетти не было обиды. Она продолжала методично вытирать доску, время от времени поглядывая поверх короткой оконной занавески на дома через дорогу.

— Я попрошу Александра привозить ее к тебе почаще.

— Но это смешно, чтобы мужчина воспитывал молоденькую девушку.

— Клэр будет помогать ему.

Но Бетти покачала головой с таким видом, как будто и не надеялась, что кто-нибудь может понять подобную странность.

— Я хочу кое о чем спросить тебя, — начала Джулия. — И уже давно собиралась сделать это. Я хочу попытаться найти мою мать.

Бетти даже не повернула головы. Джулия не была уверена, что она расслышала ее слова, так как продолжала в том же темпе тереть доску.

— Всякий раз, когда я расстаюсь с Лили, я думаю о ней, — продолжала Джулия, зная, что ей следует делать теперь, когда она уже начала говорить. — Я хотела бы знать, что чувствовала моя мать, когда бросила меня. Пытаюсь представить, что она чувствует сейчас. Я тебе уже говорила это, помнишь? Просто хочу знать. Особенно мне нужно знать это теперь… когда Лили уехала жить к своему отцу. Это не значит, что я не считаю тебя своей матерью. Ты моя мать и всегда ею останешься.

Она не упомянула о своих юношеских мечтах, которые одолевали ее, о случившейся трагедии, о праздновании Рождества в аристократическом семействе в атмосфере Викторианской эпохи, которое четко запечатлелось в памяти брошенной маленькой девочки. Все это прошло, но сильное инстинктивное притяжение, которое она чувствовала к незнакомой женщине, осталось. И с каждым днем становилась все сильнее.

Бетти не шевельнулась. Джулия поднялась, подошла к ней и обняла за талию.

— Ну пожалуйста, — тихо попросила она. — Ведь ты же должна что-нибудь знать.

Бетти резко повернулась и вышла из комнаты. Джулия в растерянности ждала. Из соседней комнаты неслись какофонические звуки программы Вернона. И тут она услышала шаги Бетти.

— Слишком громко, папочка, — сказала она. Звук слегка уменьшился. Бетти вернулась на кухню с плоской коробкой типа старомодных ящиков для бумаг. Джулия никогда не видела ее раньше. Вероятно, она много лет пролежала среди прочих семейных реликвий в буфете. Бетти отперла этот ящик и протянула Джулии тщательно сложенный лист бумаги.

— Вот все, что у меня есть. Тебя привезли к нам из агентства приемных детей, когда тебе было шесть недель. Я тебе говорила об этом. Мы никогда не знали твоей настоящей матери. Да и не хотели знать. Ты была нашей дочерью с того дня, как попала в наш дом.

Джулия развернула бумагу. Это было свидетельство о рождении. Свидетельство о ее рождении. Дата рождения и имя — Джулия Смит, приемная дочь Элизабет и Вернона Смит. Свидетельство было выдано на ребенка, родившегося в тот же день, что и она. Ее имя было Валери Холл, а имя ее матери — Маргарет Энн Холл. В графе сведений об отце был прочерк, бумага заверена в регистрационной конторе в Эссексе.

— Мы назвали тебя Джулией, — сказала Бетти. — Мы решили, что Валери несколько… ну, ты понимаешь, о чем я.

Руки Джулии дрожали, и пожелтевший лист бумаги слегка шелестел. Валери Холл была никто, но перед ней было имя ее матери. Маргарет Энн Холл, Колчестер. Эссекс. Из Колчестера, тридцать три года назад.

Бетти прервала ее мысли.

— Маловероятно, чтобы она все еще была там. Она могла даже не вернуться туда. Девушки, попадавшие в беду в те времена, обычно уезжали из дома, чтобы родить ребенка. Чаще всего подальше от тех мест, где они жили. Чтобы избежать людских пересудов.

«Бедное покинутое дитя». Думала ли об этом Маргарет?

— Это распространенное имя, — сказала Джулия. И сколько Холлов в стране? Сколько женщин с именем Маргарет Энн, которые произвели на свет незаконнорожденных дочерей в домах Колчестера?

Джулия тщательно сложила бумагу.

— Можно мне оставить ее у себя? — спросила она.

Бетти кивнула.

Джулия понимала, что ее шансы найти Маргарет Энн Холл были невероятно малы. Но у нее было имя. Это все же ниточка.

Она спрятала свидетельство во внутренний карман сумки. Подошла к Бетти и поцеловала ее.

— Спасибо. Уже это много, по крайней мере можно составить какое-то представление.

Какой же была ее мать? Была ли Маргарет Холл высокой и темноволосой? Худощавой или полной? На эти вопросы не было ответа. Джулия осталась на чашку чая с сандвичем, которую выпила, сидя у телевизора. Прежде чем уйти, она пыталась убедить Бетти:

— Если я подыщу поблизости подходящий дом, вы с Верноном приедете погостить?

— Вряд ли, — ответила Бетти без раздумий. — Не думаю, чтобы твоему отцу это понравилось.

Через некоторое время Джулия вернулась в замок Монтебелле.

Уже другое ветхое такси марки «фиат» доставило ее к воротам монастыря, и она прошла через них во внутренний двор. Было холодно, и под навесом на террасе не было ни кресел, ни кроватей, но все остальное сохранилось в прежнем виде.

Джулия еще раньше написала матери-настоятельнице, и сестра Мария от Ангелов и все остальные тепло приветствовали ее, но не выразили никакого удивления. Джулия подумала, что они не удивились бы, даже если бы она приехала без предупреждения. Их спокойствие ничем нельзя было поколебать, а для притворства они были слишком заняты.

Она сказала матери-настоятельнице, что постарается найти себе жилище в Монтебелле. Но они уверили ее, что рады отдать в ее распоряжение прежнюю белую комнату на любой срок. Джулия поднялась по выщербленным каменным ступеням, а затем пошла вдоль по длинному коридору, минуя Святое Семейство в освещенной нише. Уже другие дети, но с такими же широко открытыми глазами робко приблизились к ней, а затем поспешно убежали.

В маленькой комнатке на кровати было то же заштопанное покрывало, а за окном с опущенными жалюзи — только мрачные краски зимы.

Джулия распаковала вещи и развесила на крючки. В Лондоне, готовясь к этой поездке, она избавилась почти от всех своих нарядов, а также цепочек и браслетов — от груды украшений, переполнявших ее туалетные столики и шкатулки, скопившиеся за годы ее взрослой жизни.

Единственную вещь, которую она оставила, была шкатулка Джорджа Трессидера, в которой лежали два кольца — обручальное и подаренное при помолвке, прикрытые свидетельством о рождении Валери Холл. Избавившись от своих сокровищ, Джулия рассмеялась. Это кружило голову больше, чем шампанское, а чувство легкости, возникшее при этом, было ни с чем не сравнимо.

После первого обеда в трапезной, где она опять сидела между креслами на колесах, Джулия вышла в сад. Было темно, и она шла на ощупь, пока глаза не привыкли к темноте. Воздух был непривычно промозглый и сырой, но спокойный, и откуда-то снизу доносился однообразный шум моря, терпеливо перекатывавшего свою невидимую в темноте серебристо-желтую бахрому.

Прошлогодние листья, застрявшие среди оголенных веток запущенного кустарника, цеплялись за ноги Джулии и шуршали над головой. Джулия медленно спускалась вниз по покатым каменным ступеням. Здесь когда-то была живая изгородь из самшита, но теперь она беспорядочно разрослась, повсюду пробивались и расползались сорняки. Джулия протянула руку, чтобы отвести преградившую путь упругую ветку, но тут же отпрянула назад, вскрикнув от боли. В кожу вонзились колючки; она держала перед собой руку, глядя, как на ней выступили капли крови, тонкими струйками побежавшие по белой коже.

Превозмогая физическую боль, Джулия вдруг ощутила, как в ней поднимается и нарастает необъяснимое чувство.

Вмиг исчезли все обиды. Она уже не стояла в стороне, обреченная на пассивное созерцание собственных заученных движений заводной куклы. Она вновь обрела свою душу и осязала теплоту живого тела. Поднеся руку к губам, она слизала солоноватую кровь.

— Я жива, — сказала она себе. — Я снова здесь.

Ее охватило ощущение счастья, которое постепенно росло, заполняя бурно разросшийся парк и этот неприступный замок, прильнувший к горе. Джулия повернула голову, и сухая ветка царапнула ее по щеке. Она потянулась, схватила ее и притянула к губам, чтобы попробовать чистые капли дождя на озябшей коре.