Сквозь бурю

АЙДОС УХОДИТ В МОРЕ

Третий день подряд бушевал в море шторм. Холодный, порывистый ветер гонял огромные, почти черные волны. Вскипая белой пеной, шумно разбивались они на песчаном берегу и с шипением уползали обратно.

Каждый день приходил сюда Айдос, печально глядел на опустевший берег. Он ждал, когда уляжется ветер, успокоится море. Ему не терпелось скорее выйти на ловлю. Он стал хмурым и раздражительным.

— Что с тобой, старик? — спрашивала Нурбике, видя, как он тяжело вздыхает, пальцами темных натруженных рук сжимает виски.

— Голова болит от безрадостных мыслей. Перед глазами стоят голодные дети, а я тут валяюсь в теплой постели, когда добрые люди давно работают в море. Неужели я хуже всех? Не могу я тут сидеть без дела, Нурбике, хочу идти в море за рыбой, хочу помочь детям…

— Ну и пойдешь, кто тебя не пускает? Хоть сейчас иди, но куда ты сунешься в такую погоду! Разве ты не понимаешь этого? До чего же ты беспокойный человек, Айдос! Сколько раз бывало, что в шторм по нескольку дней ты сиживал дома, работы и тут хватало, а теперь будто злая муха тебя укусила…

— Укусила! — с трудом сдерживая раздражение, отозвался Айдос. — Говорю же тебе: на берегах Волги дети погибают от голода. Разве этого мало, чтобы спешить им на помощь? И мне хочется сегодня, а не завтра или неизвестно когда выйти в море.

— Да успокойся ты, старик, знаешь ведь, что дня через два затихнет ветер и все станет на место. Сколько раз уж так бывало…

— Ладно, ладно, — проворчал он, — ты пока приготовь мне все, что нужно, в дорогу, чтобы я не задерживался, когда можно будет выйти в море.

Нурбике не стала спорить. Разве он когда-нибудь задерживался по ее вине?

— Хорошо, приготовлю, — тихо ответила она.

Нурбике всегда понимала состояние мужа с полуслова. И сейчас чувствовала, чтО именно лучше всего делать. Не спеша она встала и занялась приготовлением всего необходимого в дорогу. Уложила бешмет, тулуп, снасти, напекла лепешек, насыпала в мешочек немного муки из того ничтожного запаса, который оставался еще в доме.

— Не надо класть муку, старуха, — проговорил Айдос. — Сама-то с чем останешься? Да и Нагым приедет…

— Обойдемся как-нибудь, — ответила Нурбике. — Много ли мне нужно? А для мальчика я оставила. Тебе ведь работать нужно. Заправишь похлебку мукой, все сытнее будет, силы больше…

Прошло еще два дня. Ночью Айдос проснулся от непривычного ощущения тишины. Он прислушался: в самом деле нет уже гулкого шума прибоя, все эти дни и ночи доносившегося с моря. Значит, кончился шторм. Айдос уже не мог больше заснуть. Еле дождавшись рассвета, он бесшумно оделся, выскользнул из двери на улицу и пошел к морю.

Оно лежало перед ним безбрежное, тихое, спокойное. Легкий ветерок чуть-чуть рябил воду, шевелил росший невдалеке камыш, покачивал его бархатные головки, — они склонялись и снова выпрямлялись, будто приветствуя ранний луч солнца.

Белокрылые чайки кружились над водой у берега и над краем рыбачьего поселка. Летом, бывало, они уносились далеко в море, высматривая и ловко выхватывая рыбу из воды. Теперь чайки охотились на мальков, которые сновали над песчаным дном почти у самого берега.

Айдос задумчиво улыбнулся.

«Говорят, сокол в старости и на мышей охотится, — подумал он. — Ну да ладно, мы не соколы, нам и в старости вкусной рыбки хочется. Сегодня я уже могу по-настоящему отправиться рыбачить. До чего же надоело сидеть сложа руки!»

Он торопливо направился домой.

— Ну, старая, пора заканчивать сборы. Сегодня же отправляюсь в дальнюю дорогу. Тащи в лодку все, что полагается.

— А я уже все приготовила. Как перенесем в лодку, так ты и собрался, — ответила Нурбике.

Айдос сплюнул сквозь зубы. Забыв, что недавно дал слово жене не употреблять больше насбай[10], он по привычке, ища табакерку, потянулся к поясу. Но, вспомнив, что табакерки там уже нет, Айдос махнул рукой, потом поднял голову и, улыбаясь, поглядел на жену.

Старость еще не одолела Нурбике. Она не горбилась, ходила и держалась прямо. Лицо ее, хотя и покрытое сетью мелких морщин около глаз и на лбу, хранило следы былой красоты. Оно казалось удлиненным благодаря тяжелым серьгам — арабекам. Прямой красивый нос и широко расставленные глаза придавали ее лицу черты тонкости и благородства.

Айдос смотрел на нее, и все в жене было для него бесконечно родным и милым.

Уложив необходимые вещи в лодку, Нурбике выпрямилась и посмотрела на мужа. Взгляд его показался ей странным.

— Что с тобой, Айдос? О чем ты задумался?

— А что? Ничего особенного. — Старик как-то встрепенулся. — Я почему-то вспомнил наши молодые годы, вспомнил, какой ты тогда была. А ну посмотри на меня веселее! Мне кажется, что ты и сейчас все такая же…

Нурбике насторожилась. Что с ним? Раньше Айдос никогда не шутил так, отправляясь в дальний путь. Впрочем, от него всегда услышишь что-нибудь неожиданное. Не такой он, как все.

В ауле принято, чтобы муж не советовался с женой по своим делам, а жена не вмешивалась в дела мужа. Она не должна снаряжать его в дорогу, если он собрался уезжать, не должна спрашивать, куда и зачем он едет. Но Айдос не всегда придерживался старых обычаев. Он рассказывал Нурбике о своих намерениях, охотно принимал ее советы перед тем, как идти в море. Не сам он, а именно жена готовила все, что нужно ему в дорогу и для лова рыбы. А старый друг рыбак Тагай, лукаво улыбаясь, говорил, что Айдосу везет на рыбном промысле потому, что, отправляясь в дальний путь, он всегда молча и серьезно выслушивает напутствия своей старухи.

В ауле звали Айдоса «человеком с русским характером». Впрочем, так звали не одного Айдоса, а тех мужчин в ауле, которые не всегда и не во всем придерживались обрядов и обычаев, установленных мусульманским духовенством. Слуги аллаха считали их маловерами и не любили таких людей: они подрывали веру в бога и владел ими дух непокорства и непослушания.

Печально смотрела Нурбике на чуть сгорбленную фигуру своего мужа. «Постарел, совсем постарел мой Айдос, будто сразу осел после смерти Генджибая», — думала она. От этих мыслей больно сжалось сердце, но она взяла себя в руки, с трудом сдержала слезы, чтобы не огорчать мужа.

А он в это время возился на корме и ничего не замечал.

— Надолго ты едешь? — спросила Нурбике.

— Сам не знаю; может, за неделю обернусь, а может, и за две. Как лов пойдет.

Айдос перешел на середину лодки, взялся за весла и бодро крикнул:

— Нурбике, оттолкни меня от берега!

Несмотря на преклонные годы, Нурбике была еще крепка. Она сильно оттолкнула лодку, и та скользнула по воде, пробежав метров десять.

Айдос взмахнул веслами.

— Ну, старая, счастливо оставаться!

— Да хранит тебя аллах!

Он начал равномерно грести, лодка плавно заскользила вдаль. Нурбике подняла руку, прощаясь с мужем, крикнула:

— Счастливого пути, старик!

Слезы градом катились по ее щекам, но Айдос уже не видел заплаканного лица жены.

ЗДРАВСТВУЙ, ТАГАЙ!

Хорошо на рассвете в море. Свежо и тихо, легкий плеск воды под веслами радует и веселит сердце. Айдос взял направление на Ержан-атау. Это был маленький островок, далеко от поселка. Давненько не бывал здесь Айдос, да и вообще мало кто ходил сюда на промысел. Казалось, будто в ауле даже забыли о нем. Для компании ловцов здесь маловато рыбы, а в одиночку тут бывать скучно молодым рыбакам. Но друг Тагай любил этот островок, его тишину и спокойствие. Выбирай любое местечко для ловли — никому не помешаешь; задумал охотиться, опять же — стреляй без опаски, никого не заденешь и самому выстрела не надо опасаться. «Тагай всегда любил такие места, где мало людей и рыбы хватает, — улыбаясь, думал Айдос, — наверно, мой милый хитрец и сейчас тут удачно промышляет».

Между тем лодка быстро неслась вперед по синей глади моря. Айдос греб легко, радостно ощущая силу в руках, глубоко вдыхая свежий морской воздух. И мысли текли тоже легкие, необременительные. «Если все время двигаться таким ходом, то полуденный намаз можно читать уже на острове… А что, собственно, дали мне мои молитвы? Почти шестьдесят лет взываю я к аллаху, и что толку? Ничего не принесли мне эти молитвы. Сколько ни твори намаз, если сам не полезешь в воду, аллах ни одной рыбки не даст… Конечно, многие скажут: нельзя так, Айдос. Сам знаю, что нельзя на людях, но если на острове нет никого, кроме Тагая, можно и не читать полуденный намаз…»

Он подтянул весла в уключинах и положил их по краям лодки. Отдыхая, распрямил плечи. Лодка продолжала двигаться вперед по инерции. «Хорошо, если бы сейчас подул попутный ветерок, тогда бы можно поднять парус», — спокойно думал Айдос.

После полудня он подходил уже к Ержан-атау. Оглядевшись, заметил дым, поднимавшийся к небу откуда-то из глубины кустарника. «Так и есть, — обрадовался Айдос, — это наверняка Тагай разложил костер».

Когда лодка причалила к берегу, из камышовых зарослей появилась длинная тощая фигура Тагая. Он сильно оброс, еще больше осунулся. Очень обрадовался Тагай, увидя друга.

— Здравствуй, Айдос! Каким ветром занесло тебя сюда?

— Здорово, здорово, мой друг! — крикнул Айдос. — Что ты один тут делаешь? Возвращайся скорей домой, твоя Бекзаде соскучилась! Никак, бедная, не дождется мужа, того и гляди, заболеет с тоски.

Айдос вытащил лодку на берег.

— Ничего, подождет жена! — рассмеялся Тагай. — А если заболеет, рыбьим жиром вылечу… Рассказывай, друг, как дела, что нового в ауле? Я утром жирного сазана поймал, уху варю. Как хорошо, что ты вовремя приехал, сейчас уха будет готова.

Они уселись около шалаша. Приятно пахло свежей рыбой, вкусной шурпой[11].

— Спасибо тебе, дорогой мой хитрец, — растроганно сказал Айдос и проглотил набежавшую слюну. — А у меня есть немного муки, засыпем ее в шурпу.

— Мука очень кстати, давай неси ее сюда, покушаем и обо всем потолкуем.

Вскоре уха поспела. Вкусная получилась шурпа. Друзья сытно поели, выпили по нескольку кисаек — чашек бульона. Они радовались неожиданной встрече, весело смеялись над забавными происшествиями, о которых рассказывал Айдос. Отличное у них было настроение, им казалось, что вместе с ними веселятся, приветливо качаясь, камыши, а золотая дорожка на море играет яркими лучами солнца.

За едой и дружеской беседой не заметили, как пробежало время и осеннее солнце стало клониться к закату.

— Интересную вещь хотел я тебе рассказать… — начал было Тагай, но вдруг спохватился: — Эх и голова у нас, ведь мы пропустили полуденный намаз! Забыл… Ну, а ты куда глядел? Ведь уже подходит время вечерней молитвы.

— Зря тревожишься, — спокойно отозвался Айдос, — не вижу я здесь большого греха да и пользы тоже от наших намазов. Отдохнем от них денек. Нас здесь никто не видит, людей кругом нету. И аллах нас простит. Ведь мы никому зла не чиним. Не так ли, мой друг?

Тагай вздохнул:

— Не зря говорят люди, что у тебя русский характер. Но в чем-то ты прав. В самом деле нас здесь никто не видит, а молитва никуда не убежит, можем и завтра помолиться, а сегодня отдохнем и от трудов и от молитв. Но раньше все-таки давай сети расставим.

Они пошли на берег. Тщательно приладили сети, закинули удочки.

Темнота как-то очень быстро и сразу окутала землю. Наступила ночь, ясная, тихая. Низко, будто над самой головой, светили крупные яркие звезды, и от этого казалось, что до неба рукой подать.

Потом друзья принесли две охапки камыша, устроили постель, зажгли у входа в шалаш маленький костер, легли спать, укрывшись теплыми бешметами.

Но сон не шел к ним. Повертевшись с боку на бок, Тагай сказал:

— Что-то не спится. С чего бы это? Кажется, и поработал хорошо и лег не на голодный желудок…

— Мне тоже почему-то не спится, — ответил Айдос.

— Тогда, может, посидим у костра, поговорим?

— Ладно, давай посидим.

Тагай достал табакерку, захватил пальцами большую щепотку насбая, сунул его в рот и протянул табакерку другу. Айдос узнал табакерку, которую когда-то подарил Тагаю, и отвел его руку.

— Ты что, бросил? — спросил Тагай.

— Да, бросил, дал слово Нурбике, а ишан…

— «Ишан, ишан»… — досадливо прервал его Тагай. — Надоели мне эти святоши, да простит меня аллах, да хранит он моего единственного сына от всего того, что пришлось пережить мне на нелегком моем веку.

Он произнес слова «единственного сына» и смутился, увидев, как помрачнел Айдос. «Ах, зачем я вспомнил о своем сыне, ведь друг лишился своего единственного сына, голодная смерть отняла его. Не подумал я раньше и задел больное место». Он виновато взглянул на Айдоса.

Но тот сделал вид, будто не слышал этих слов. Он прикрыл глаза и молчал. «Может быть, задремал?» — подумал Тагай. Но в это время Айдос сказал:

— Ты даже не спросил меня, куда я путь держу.

Тагай удивился:

— А чего спрашивать? Ты пригнал лодку сюда, значит, на Ержен-атау и путь держал. Зная, что я тут, ты, наверно, решил, что хорошо бы нам вместе порыбачить.

— Нет, Тагай, не сюда я собрался, а в Муйнак.

Тагай еще более удивился:

— В Муйнак? Что случилось? Зачем? А я-то думал, что ты, как и раньше бывало, приехал за рыбкой, мы здесь побудем три-четыре дня, а потом вместе вернемся в аул.

Айдос долго, не мигая, смотрел на огонь костра; видно было, он напряженно думал о чем-то.

— Нет, Тагай, — наконец промолвил он. — У меня очень большое дело, из-за него я и пустился в дальнюю дорогу. Понимаешь, очень большое и важное дело…

— Тогда счастливой тебе дороги и удачи.

— Да сбудутся твои слова, мой друг.

Оба помолчали, потом Тагай заговорил снова:

— Я сейчас вспомнил, ты когда-то рассказывал, что у тебя есть родственник в Муйнаке. Может быть, ты к нему собрался?

Айдос покачал головой.

— Нет, Тагай, мое дело гораздо нужнее и труднее.

— Но если ты сам заговорил о нем, то, может быть, и объяснишь мне, в чем дело?

— А вот послушай теперь самые главные новости.

— Почему же ты с них не начал?

— Потому что я все время над ними думаю… Ну, слушай. За то время, что ты здесь на острове рыбачишь, в нашем ауле произошли большие события. Приехали из Муйнака комсомольцы-агитаторы, и среди них один русский, который хорошо говорит по-нашему. Они побывали в каждом доме рыбака и бедного дехканина, расспрашивали о нашей жизни, помогали по хозяйству. Прекрасные это были ребята, душа нараспашку! Русский, по имени Андрей, поселился у меня. Мы с Нурбике полюбили его всем сердцем. Не было дела, за которое не хватались бы его жадные до работы руки; то ли камыш нарезать и на зиму заскирдовать, то ли дверь починить, кошару почистить, овец, кур покормить, на охоту сходить — всюду поспевал парень. Душевный человек…

— Ты так расхваливаешь своего гостя, что даже забыл сказать, зачем эти парни приехали в Тербенбес.

— И об этом тебе расскажу. Они приехали, чтобы позвать нас на помощь голодающим, живущим на берегах реки Волги. Там приключилось большое несчастье — жестокая засуха, и гибнут многие, многие тысячи людей, особенно дети. Комсомольцы созвали собрание рыбаков и дехкан, просили их выйти в море на лов рыбы и передать ее голодающим. Мой гость Андрей читал нам письмо от самого Ленина, главы Советского правительства… Тагай, как услышал я о голодающих детях, у меня сердце сжалось. Мне показалось, что я снова вижу своего маленького Генджибая, который умер от голода. Ты помнишь Генджибая, мой друг?

— Конечно, помню, — грустно ответил Тагай.

— А помнишь, как долго болела Нурбике после его смерти?

— Хорошо помню. Но, слава аллаху, миновало это лихолетье, вы с Нурбике оправились от горя, и аллах послал вам в утешение такого славного парнишку, как Нагым.

— Да, благодарение аллаху, Нагым — наше утешение. Он быстро растет, стал почти как молодой джигит и норовит помогать нам в любом деле. На старости лет мы счастливы, что у нас такой внук…

— Так чем же кончилось собрание, о котором ты начал рассказ? — спросил Тагай.

— Как и раньше бывало, одни промолчали, раздумывали. У нас, как ты знаешь, немало таких, что боятся ишана. Но нашлись и смелые люди, отозвались на доброе дело. Дней десять назад они выехали на лов рыбы и доставят ее в Муйнак.

— Почему же ты не поехал с ними?

— Понимаешь, я заболел лихорадкой и провалялся целую неделю. Потом шторм задержал на несколько дней. Вот почему я выехал лишь теперь. Наловлю рыбы и доставлю ее в Муйнак.

Тагай задумчиво поглядел на друга.

— Один выйдешь в море до Муйнака? А где Нагым, почему он не поехал с тобой?

— Нет его в Тербенбесе. Он гостит у дяди Оринбая в Акбетке.

— Боюсь, трудно будет тебе одному.

— Ничего, справлюсь, — бодро ответил Айдос, — мне бы только наловить побольше, а уж сил я не пожалею.

Когда Айдос закончил свой рассказ, Тагай проговорил:

— И я хочу принять участие в хорошем деле. Знаешь, твоя лодка совсем старая да и меньше моей. Возьми мою, у меня побольше. И рыбу, что мы завтра вместе наловим, тоже возьми. Пусть это будет моей помощью голодающим…

На рассвете Айдос с Тагаем вытащили сети на берег и вытряхнули из них множество сазанов. На крючки попались еще два больших сома. Аккуратно уложив рыбу в лодку, друзья вытерли пот с лица и сели отдохнуть.

— Зря ты бросил насбай, — устало проговорил Тагай, вытаскивая табакерку, — угощайся. Полезен для хорошего настроения.

— Не полезен, а вреден. У меня и без табака хорошее настроение! — засмеялся Айдос. — Видишь, какой богатый улов… А помнишь, Тагай, несколько лет назад пришел человек от хивинского хана и приказал всем аулом выйти в море рыбачить. А что получилось? Мы поймали тогда лишь несколько сазанов. Остальное — жерехи и всякая мелочь. А сегодня? Какова рыба? Гляди, в лодке полно сазанов. Жирные! А икра в них какая! Рад я сегодня, Тагай, очень рад…

— И я радуюсь удаче, Айдос! Жалею, что не могу поехать с тобой, помочь тебе. Дома ведь ничего не знают. Завтра-послезавтра ждут моего возвращения. Не вернусь вовремя — жена и дети напугаются. Бекзаде подумает, не случилось ли чего-нибудь со мной в море.

— Ты даешь и свою лодку, Тагай, и улов. Это ли не помощь!..

— Да, конечно, но хотелось бы…

— Ну, друг, пора собираться. — Айдос направился к лодке, но, пройдя несколько шагов, обернулся и долгим взглядом посмотрел на Тагая.

— Ты что-то хочешь сказать? — спросил тот.

— Да… — нерешительно ответил Айдос. — Хочу просить тебя… Мало ли что может случиться. Дорога дальняя, в море всякое бывает. И старость, как черт, сидит на шее, и силы не те… — Айдос помолчал, глядя на песок. Потом поднял голову и заговорил снова: — Хочу просить тебя: в четверг сходи на могилу Генджибая и прочитай над ним молитву за меня. Скажешь, что я отправился в дальний путь, повез голодающим детям рыбу… Понимаешь, уже сколько лет прошло с тех пор, а я никак не могу избавиться от чувства вины перед своим маленьким сыном… Не уберег его. Пусть он простит меня… — На глаза Айдоса навернулись слезы. Он отвернулся, пытаясь их скрыть.

Тагай понял состояние друга и на мгновение отвернулся.

Помолчав, Айдос продолжал:

— Надеюсь, в дороге ничего не случится, и я благополучно доберусь со своим грузом до Муйнака. Хорошо бы увидеть там Ленина, защитника всех бедных!

— Повтори, Айдос, как имя этого человека?

— Ле-нин, запомни хорошенько.

Тагай несколько раз повторил.

— Вот и хорошо, — сказал Айдос, — теперь и ты знаешь, кто хочет навсегда избавить нас от ишанов и баев.

— Да, знаю, — отозвался Тагай. — Радуюсь, что ты едешь на помощь детям; если не свой брат бедняк, то кто же протянет им руку помощи… От таких, как Жалий, ждать нечего!

— Ненавижу этого святошу! — с гневом проговорил Айдос. — Помнишь, как «помог» мне его отец в голодный год? Он пришел ко мне и сказал, что ему приснился вещий сон: будто явились к нему святые духи и велели принести в жертву аллаха мою единственную корову, и тогда весь аул избавится от голода. Как ни горестно было, а пришлось зарезать кормилицу семьи. Но, несмотря на принесенную жертву, аллах не помог людям. Голод продолжал губить и старых и малых. У Нурбике пропало молоко. Нечем было поддержать ее и ребенка. Весной он скончался, а ишан продолжал богатеть и жиреть, почти все мясо коровы забрал себе… Могу ли я без горечи и гнева вспомнить об этом?

— Все это я помню, — печально сказал Тагай. — Если доведется тебе увидеть Ленина, расскажи ему о страданиях своих и моих, всех бедняков нашего аула.

— Расскажу, Тагай, непременно расскажу. Ну… до встречи.

— Счастливого пути! Да помогут тебе молитвы твоей Нурбике. Вот у кого чистое, преданное сердце и мысли. Счастливец ты, Айдос, что у тебя такая жена.

Они обнялись. Тагай смотрел на друга, улыбаясь, и не скрывал набежавших слез.

НАГЫМ

Проводив мужа в дальний путь, Нурбике еще долго стояла на берегу, печально глядя в синеющую даль моря. Глаза ее уже не могли различить одинокую точку — лодку Айдоса — на горизонте.

«Надолго уехал старик, чует мое сердце, надолго, — думала она. — Нехорошо, что один уехал… Мало ли что в море может случиться… А он уже немолодой, не те силы. Аллах милосердный, спаси нас от бури на море и от всякой злой напасти… Пошли старику моему легкую дорогу и силы для доброго дела… — Она тяжело вздохнула: — Пойду. Дома забот полно, хватит до самого вечера. А за работой время быстрее летит».

Целый день Нурбике возилась по хозяйству: принесла воды, покормила кур, кошару почистила… Теперь все приходилось делать самой. Устав от дневных забот, сидела она на пороге своего жилища и чинила старый халат Айдоса. Солнце уже садилось, когда, подняв глаза от шитья, она увидела человека, быстро шагающего по дороге. «Кто бы это мог быть? — вглядываясь в путника, думала Нурбике. — Кажется, к нам идет».

Вдруг она увидела, что человек побежал, и тут сразу узнала Нагыма. Именно он, ее любимый мальчик, так бегал, подавшись грудью вперед, подняв голову и размахивая согнутыми в локтях руками.

Через минуту она уже обнимала Нагыма. Потом, отстранив его от себя и ласково улыбаясь, внимательно оглядела. Ей показалось, что он как будто повзрослел за этот месяц. И одет лучше. Все на нем хоть и не новое, но чистое, аккуратно починенный пиджак не висит мешком. «Растет мальчик, скоро совсем джигитом станет, — радовалась Нурбике, — ведь ему уже почти тринадцать лет».

— Пришел, внучек? Ну, как там у дяди? Все ли живы-здоровы? Как ты там жил, что делал, не заскучал?

— Ничего, бабушка, все здоровы. Дядя работает на рыбном промысле и почти все время в море. Пока я гостил, он всего три дня пробыл дома. Зарабатывает лучше, чем в прошлом году. Хватает не только на еду. А семья ведь у него большая. Я помогал по хозяйству. Соскучился по тебе и дедушке. Я бы и раньше вернулся, но неудобно было уехать, не повидавшись с дядей Оринбаем, не поблагодарив его за гостеприимство, за одежду. Вчера дядя вернулся с ловли, и я сразу собрался домой… А где же дедушка Айдос? Ушел к кому-нибудь в гости?

— Нет. Дедушка в море. Ловит рыбу.

— С кем ушел?

— Один…

— Как так один, почему? — Нагым с беспокойством смотрел на Нурбике. — Почему он меня не подождал? Как же он один… в море? Или у нас совсем нет рыбы?

Нурбике рассказала внуку, что произошло в ауле за время его отсутствия. Но Нагым никак не мог понять, почему дедушка один вышел в море, а не вместе со всеми рыбаками.

— Понимаешь, мальчик, дедушка приболел лихорадкой. Пришлось ему полежать недельку. Не ждать же его всем рыбакам. Вот он и отстал от них. А сегодня утром я проводила его…

Нагым на мгновение задумался. Потом заговорил взволнованно и быстро:

— Я должен сейчас же поехать за ним, бабушка. Разве можно оставлять его одного в море? Один, без спутника, без помощника, отправился в такую дальнюю дорогу… Почему он не подумал обо мне? — Нагым был искренне обижен: — Разве я не внук ему?

— Не сердись, мой дорогой. Он же не знал, когда ты вернешься. Завтра или, может быть, через неделю… День-два он мог бы подождать, а целую неделю? А вдруг бы ты и через неделю не приехал? Дело-то у него спешное, откладывать нельзя.

— Хорошо, хорошо, бабушка. Я все понял. Но он же поехал не сразу в Муйнак, а сначала за рыбой.

— Он сказал, что сперва поедет на Ержан-атау. Там должен быть Тагай. Ловить рыбу будут вместе… А сейчас умойся, внучек, и отдохни с дороги. Я мигом соберу тебе что-нибудь поесть. А завтра ты надумаешь, как быть.

— Нет, бабушка. Я сейчас сбегаю к рыбакам и разузнаю, кто сегодня вечером или завтра на рассвете уходит в море.

— Чего ты так торопишься? Успеешь еще и завтра.

— Я сейчас только сбегаю на минутку к Кутлымурату. Вдруг его отец Кутым выйдет в море еще сегодня, тогда я с ним сразу и уеду.

— Побыл бы ты со мной хоть немного…

— Только сбегаю к дяде Кутыму. Потом уж буду сидеть с тобой сколько хочешь.

Видя, что упрямого мальчика не удержать, Нурбике сдалась.

«В самом деле, — думала она, — Нагым прав, в бескрайнем море человек может и без вести пропасть. Да и мало ли что может случиться в море, когда ты один… Не приведи аллах!.. Конечно, Нагыму надо ехать не задерживаясь».

— Как ты повзрослел, внучек. Хоть и не джигит еще, но слова твои и мысли радуют меня. Сходи к рыбакам и возвращайся скорее поесть и отдохнуть.

Уже на бегу Нагым обернулся и крикнул:

— Я скоро, бабушка!

Кутыма мальчик застал за приготовлением к отъезду.

— Всё бегом да бегом… — радушно встретил он Нагыма. — Здравствуй, здравствуй! — Он улыбаясь смотрел на мальчика и поглаживал свои длинные усы.

Все необходимое в дорогу Кутым собирал сам. «Жена и дети не должны видеть тебя перед отъездом по серьезному делу, а то не будет тебе удачи», — обычно говаривал он.

И на сей раз, как всегда, сам укладывал в дорогу одежду, снасти, еду. Жены и сына не видно было поблизости. На это время Кутым отсылал их из дома.

— Собираетесь на Ержан-атау? — спросил Нагым.

— Да, милостью аллаха, собираюсь.

— Возьмите меня с собой.

— Поможешь рыбачить?

— Не могу обещать, дядя Кутым. Там дедушка Айдос сейчас должен быть. Хочу к нему поехать вместе с вами.

Кутым удивился:

— Разве Айдос туда поехал? А я думал, что там никого нет, кроме Тагая.

— Дедушке Айдосу тоже нужна рыба.

— А кто говорит, что не нужна. Раз ты хочешь помочь дедушке, так и быть, возьму тебя с собой. Только я ухожу очень рано. Переночуешь у меня, а утром чуть свет тронемся.

— Хорошо, дядя Кутым. Большое спасибо! Я только сейчас сбегаю к бабушке, скажу, что еду с вами, и возьму что полагается в дорогу.

— Ладно, беги. Да не засиживайся там у бабушки за пирогами! — засмеялся Кутым.

«Чего он смеется, — с досадой подумал Нагым, — будто не знает, что у нас никаких пирогов нет. Хорошо, если пара лепешек найдется».

Чуть забрезжил рассвет, Кутым с Нагымом были уже на ногах.

Когда они пришли на берег, оказалось, что старая Нурбике уже ждала их там.

Она тихо плакала, провожая Нагыма. Ей теперь почему-то казалось, что уходит в море не мальчик, а джигит.

— Береги дедушку. Помни, что силы у него уже не те.

— Знаю, бабушка. Не плачь. Лучше думай о том, что с ним я, его внук, что я уже большой и сильный. И тогда ты не будешь тревожиться.

— Хоть ты и сильный, все равно буду тревожиться за тебя и за дедушку…

Нурбике обняла Нагыма, стала целовать его лицо, глаза. Мальчика глубоко тронула эта грустная материнская ласка. Он чувствовал, как вздрагивают теплые руки Нурбике. Губы его задрожали, и он опустил голову, чтобы никто этого не видел.

…Всю дорогу до Ержан-атау Нагым был молчалив и задумчив. Кутым несколько раз заговаривал с ним, пытаясь втянуть мальчика в беседу. Нагым отвечал односложно и нехотя, хмуро, исподлобья поглядывая по сторонам и сильно налегая на весла. Кутым смотрел на него и размышлял: «Трудна сиротская доля; наверно, поэтому мальчик такой угрюмый. Нелегкий характер будет у него, когда вырастет… О чем он теперь думает?..»

Не раз бывал Нагым на этом островке вместе с дедом Айдосом, обегал его вдоль и поперек, знал здесь каждый кустик. Без труда отыскал он Тагая, который совсем недавно проводил Айдоса и теперь собирался снова устанавливать сети в укромном месте, где всегда бывало много рыбы.

Тагай обрадовался, увидев Нагыма:

— Вот хорошо, что ты приехал! Вместе порыбачим. Кто тебе лодку дал?

— Меня дядя Кутым привез. Он там, на берегу. А где же дедушка, Тагай-ата? — спросил мальчик, оглядываясь по сторонам.

— Уехал в Муйнак.

— Уже уехал… — разочарованно протянул Нагым. И тут же на его лице отразилось нетерпение. — Давно? Далеко он теперь отсюда?

— Недавно. Во-он за теми камышами, — старик протянул руку, указывая, в каком направлении уехал Айдос, — вряд ли он успел далеко отъехать. Сам понимаешь, немолод дедушка, не гребет он, как молодой джигит.

Нагым, прищурив глаза, пристально смотрел в ту сторону, куда показывал Тагай, и, казалось, глазами измерял расстояние.

— Тагай-ата, дядя Кутым останется здесь на острове рыбачить. Помоги мне на лодке добраться к дедушке. Мы еще успеем его догнать. Грести я буду сам, а вы потом вернетесь обратно. Не могу же я оставить его одного в море! Прошу вас, Тагай-ата, — добавил он уже задрожавшим голосом, — бабушка Нурбике тоже просит…

Тагай не сразу ответил. Он был охвачен противоречивыми чувствами. Слова мальчика глубоко тронули его — обрадовали как-то и огорчили. «Так поступил бы сын Айдоса, будь он жив, — думал он. — По всему видно, что Нагым заменил ему умершего сына. Хороший мальчик, с характером, смелый, работящий и любит стариков… Радоваться надо, а я все не могу забыть детей Айдоса, как горька была потеря каждого…»

Он поднял голову и встретил настойчивый взгляд Нагыма.

— Да что это я, — спохватился Тагай, — чего мы ждем, давай позовем Кутыма, вы вдвоем будете грести, а я сяду за руль. Так мы быстрее догоним Айдоса…

Вскоре лодка стрелой неслась по чистой глади моря. В полдень они увидели Айдоса. Яркие лучи солнца освещали старика; он медленно раскачивался, то сгибаясь, то распрямляясь и сильно отбрасывая весла назад. Тагай довольно засмеялся:

— Молодец наш Айдос! Смотрите, как здорово загребает. Будто молодой джигит, а!

— Да, хорошо гребет, — Кутым оглянулся, — только надолго ли его хватит?

— Если так будет грести, — сказал Тагай, — то, конечно, не надолго, но мы везем ему помощника!

— Вот и прекрасно, — сказал Кутым. И вдруг, сложив ладони трубкой у рта, оглушительно закричал: — Э-э-эй! Айдос! С тебя суйинши[12]! Смотри, кого я везу тебе! Внука твоего, Нагыма…

Дедушка Айдос вздрогнул, втягивая весла в уключины, обернулся. Лицо его осветилось радостным изумлением.

Через несколько минут лодки сблизились, Айдос ухватил протянутое Кутымом весло. С глубоким волнением смотрел он на Нагыма.

— Спасибо, спасибо! Вы — настоящие друзья.

— А ты как думал? — весело смеялся Тагай. — Разве мы могли оставить тебя одного?

— Постой, постой, — прервал его Кутым, — по справедливости говоря, тут дело не в нас, а в Нагыме. Он прямо так и вскипел, когда узнал, что ты один отправился в Муйнак. Вчера вечером приехал домой и тут же прибежал ко мне, чтобы я на рассвете взял его с собой на Ержан-атау. Хорош у тебя внук, Айдос. Пошли аллах всякому доброму человеку такого внука…

Улыбаясь, Кутым привычным движением поглаживал усы. Нагым молчал, разглядывая что-то на дне лодки. Он чувствовал себя неловко: его смущала откровенная похвала.

Айдос был очень растроган, но он овладел своим волнением и проговорил твердым голосом:

— Друзья, очень хорошо, что Нагым теперь со мной. Это надежный помощник. Но не будем терять драгоценного времени. Дорога у нас длинная, а осенний день короток. Нам надо успеть засветло пройти как можно больше.

— Дедушка, садитесь за руль, а я возьмусь за весла, — сказал Нагым.

— Не устал, пока греб сюда?

— С чего бы? — Мальчик удивленно взглянул на Айдоса. — Ведь мы и часа не гребли.

— Правда? А я шел сюда, наверно, больше двух часов, и нельзя сказать, чтобы тихим ходом.

— Но ведь мы гребли вдвоем с Нагымом, — вставил Кутым.

Айдос засмеялся и, лукаво прищурившись, взглянул на Кутыма.

— Вот как? А я думал, что ты один так резво гребешь, за двоих.

Друзья весело рассмеялись.

В МОРЕ

Полный радостного возбуждения, Айдос глядел, как легко и красиво гребет Нагым. Лодка быстро неслась вперед, будто гнала ее не сильная гребля, а какая-то собственная, внутренняя сила. Старик вспомнил, как всю дорогу он корил себя за то, что не подождал возвращения Нагыма. Как раз в полдень, когда его догоняла лодка Тагая, он уже начал уставать и думал, что надо держаться поближе к берегу, потому что скоро придется отдохнуть. А он ведь так хотел до поздних сумерек быть все время в море, двигаться вперед.

— Внучек мой дорогой, — тихо шептал старик, — как хорошо, что ты здесь… — Счастливая улыбка скользила по его лицу.

Море было спокойное, на небе ни облачка. Мальчик радовался хорошей погоде, быстрому движению, а больше всего тому, что они вместе с дедом Айдосом заняты таким важным делом. Ведь он почти взрослый парень и не может стоять в стороне, когда все настоящие мужчины аула ушли в море на ловлю, когда каждый мужчина должен помочь голодающим. Ему хотелось еще быстрее двигаться вперед; казалось, что с каждым взмахом весла новые силы приливают к рукам.

Не чувствуя усталости, он налегал на весла, широко открытыми глазами смотрел в синее небо на косяк перелетных птиц и мечтал… «Эх, превратиться бы сейчас в могучую сказочную птицу!» Схватил бы он эту лодку, полную рыбы, и, крепко зажав ее в сильных когтях, полетел бы прямо в Муйнак… Вот удивились бы люди! Окружили бы дедушку Айдоса и спросили: «Откуда у вас такая волшебная птица? Скажите ей, пусть она мигом доставит нас куда нужно…» И дедушка, конечно, скажет: «Пожалуйста, летите на здоровье…» До чего же, должно быть, интересно с большой высоты, с неба, поглядеть на землю, на море…

— Не спеши так, внучек. Дорога дальняя, надо беречь силы.

— Что-что? — будто спросонья, тихо отозвался Нагым.

Слова дедушки Айдоса вернули его к действительности. С каким-то отсутствующим выражением он поглядел на старика, потом покачал головой, словно отгоняя сказочный призрак. «И привидится же такое, — подумал он, — будто я огромная птица и летаю в небе…»

— Неплохо, если бы сейчас подул попутный ветерок, — сказал старик. — Подняли бы парус и отдохнули немного.

— Не беспокойся, дедушка. Я без натуги гребу: море тихое, грести легко.

— Нельзя верить осенней погоде, — задумчиво проговорил Айдос. — Буря может налететь внезапно. Будем держаться поближе к берегу, в случае чего, причалим к островку, переждем непогоду. Не забывай, у нас полная лодка рыбы, ее надо в целости и сохранности довезти в Муйнак.

— Я не забываю, дедушка.

Первый день пути прошел спокойно. Когда над морем начали сгущаться вечерние сумерки, они пристали к маленькому островку, каких много вдоль Аральского побережья. Вытащили лодку, разложили костер, поели и, устроив себе постель из камыша, улеглись спать, укрывшись старым тулупом Айдоса.

На другой день, едва рассвело, снова пустились в дорогу, радуясь хорошей погоде. Однако после полудня с востока подул свежий ветер. Они подняли парус. Лодка быстро шла вдоль знакомых Айдосу берегов. Он много раз плавал здесь, мимо этих островков.

Потом на небе появились редкие белые облачка. Ветер гнал их на запад и становился все сильнее. Облака сгущались. Вскоре они заслонили солнце и нависли над морем уже не белыми, а серыми громадами, готовыми пролиться холодным дождем. Исчезла синяя гладь моря, еще недавно ласкавшая глаз веселой игрой солнечных бликов. Свинцово-серые волны неутомимо мчались им навстречу; белые пенистые гривы разбивались о борта лодки, которая то поднималась, то опускалась на волнах, продолжая быстро двигаться вперед.

Айдос оглянулся и увидел на горизонте черную тучу. «Пока она догонит нас, может быть, удастся пройти еще несколько верст до ближайшего острова», — подумал старик.

Откуда-то появились чайки; с резким криком носились они над морем, предвещая сильную бурю. Черная туча с непостижимой быстротой неслась на запад и уже закрыла почти все небо.

Хотя казалось, что до ближайшего островка прямо рукой подать, Айдосу и Нагыму с большим трудом удавалось держать направление. Ветер с силой рвал парус, а волны бросали лодку из стороны в сторону.

Наконец они добрались до островка и первым делом втянули лодку на берег. Нелегко было тащить ее с тяжелым грузом рыбы, и старик снова порадовался, что он не один. Вместе они надежно закрепили лодку, потом огляделись. Недалеко высился песчаный холм, у подножия его разрослись кусты джангила. Вдоль берега — сплошные камыши. Порывистый ветер пригибал их почти к воде, и они, словно моля о пощаде, низко кланялись ему.

— Мало мы сегодня прошли, — устало проговорил Айдос. — Совсем светло, можно было бы еще идти да идти, но, видишь, помешала непогода.

— А сколько она продлится, дедушка, как ты думаешь?

— Кто знает: может, сутки, а бывает, что и двое и больше…

— Досадно сидеть тут без дела, — нахмурился мальчик.

— Зачем без дела? Сейчас как раз дел хватает. Прежде всего, до наступления темноты, надо набрать сухого камыша и сделать маленькую времянку для нас. Какая ни есть, а все же защита от ветра. Потом принесем хворост, разведем костер, согреемся, рыбки нажарим, закусим с тобой…

— Я так боялся за наш груз, — отозвался Нагым, — что совсем забыл о еде.

— Вот это уже напрасно. Не будешь есть, откуда силы возьмутся? Не будет силы, какая же получится работа? Давай тащи камыш для шалаша!

«Конечно, будь я здесь один, — думал Айдос, — мне бы до вечера не управиться. А вместе с Нагымом, — старик улыбнулся, — мы оба молодцы. Шустрый парнишка вырос, ловко и быстро все делает».

Вскоре они грелись у весело пылавшего костра. Закрепив на палке по большому лещу, жарили его над огнем, как шашлык, а потом аппетитно ели, закусывая кусочками свежей лепешки, которую Нурбике испекла на дорогу Нагыму. После напряженной работы они проголодались, и ужин показался необыкновенно вкусным. Когда закипела в котелке вода, оба с удовольствием выпили по две кружки.

— А теперь давай отдыхать, — вставая, сказал Айдос. — Самый лучший отдых — это сон, будем ложиться спать.

Они постелили камыш и улеглись вдвоем под тулупом. Прислушиваясь к шуму моря, Нагым сказал:

— Кажется, ветер утихает, дедушка?

Сквозь щели в шалаше Айдос всматривался в темноту ночи.

— Да… Похоже, погода меняется. Я даже вижу несколько звезд. Значит, небо проясняется.

— Звезды? — уже сонным голосом спросил Нагым. — А всегда ли по звездам правильно определяют путь?

— Конечно. Разве в море без звезд найдешь дорогу? Ночью мы по звездам только и знаем, туда ли идем, куда надо.

— А когда, дедушка, ты научишь меня узнавать по звездам дорогу?

— Не торопись, научу Всему научу в свое время. А сейчас — спать, спать…

Нагым, как маленький, привалился к дедушке, и через минуту Айдос услышал его ровное дыхание.

Старик никак не мог заснуть. Мысли тянулись бесконечной вереницей. Он слышал, как за тонкой стенкой из камыша сильнее зашумел ветер. Осторожно, чтобы не разбудить Нагыма, он поднялся, вылез из шалаша и пошел на берег. Проверил, хорошо ли закреплена лодка, вгляделся в ночное море. Ветер то затихал, то порывами налетал и гнал к берегу тяжелые волны. Айдоса это не страшило. Сколько раз здесь, на этих островках, пережидал он морские штормы. «Улов рыбы цел, в холодную погоду он не испортится, а это главное. Похоже, что море помаленьку успокаивается; посмотрим, каким оно будет утром».

Он вернулся к шалашу, подкинул сухих сучьев в костер, чтобы не погас и не пришлось бы расходовать лишние спички.

В размышлениях о предстоящих заботах Айдос и не заметил, как прошла ночь. Начинало светать. Он взглянул на Нагыма: тот крепко спал, свернувшись калачиком под тулупом. «Не стоит пока будить мальчика, — решил Айдос, — пусть еще поспит, успеет намаяться за день».

Он подождал, пока совсем рассвело, и пошел к морю. Казалось, буря утихла, дул не сильный, но холодный ветер. Айдос поежился. Море еще неспокойно колыхалось, однако в набегавших на берег волнах не было уже вчерашней силы и быстроты. Оставляя кружевную пену на берегу, они лениво уползали обратно.

Айдос подумал, что в такую погоду он много раз выходил в море и незачем откладывать, терять драгоценные утренние часы, когда можно засветло далеко уйти.

Вернувшись к шалашу, он разбудил Нагыма. Они быстро зажарили рыбу на костре, вскипятили воду, позавтракали и снова отправились в дорогу.

Весь день они неутомимо гребли, сменяясь на веслах. К вечеру достигли островка Урдабай.

Разыскав среди густого прибрежного камыша удобное место, Айдос свернул парус и вместе с Нагымом хорошенько закрепил лодку. Потом Нагым развел костер, они поужинали и собрались спать. Перед сном Айдос вдруг вспомнил, что уже три дня не читал намаз. Он усмехнулся: «Ничего, когда возвращусь домой, наверстаю все пропущенные молитвы».

Спать они устроились в лодке, чтобы не тратить времени на постройку шалаша, пораньше лечь, с рассветом встать. Айдос поглядел на звезды. «Кажется, становится спокойнее, — вздохнул он. — Будем надеяться, что утром нас встретит ясное небо и тихое море». Он сказал об этом Нагыму.

— Да сбудутся твои добрые слова, — серьезно отозвался мальчик, вспомнив, что именно так отвечал дедушка на добрые пожелания.

После двух бессонных ночей старик заснул. Спал он крепко, без сновидений: сказывалась усталость последних дней.

ШТОРМ

Разбудил его страшный грохот. На море снова свирепствовала буря. Затихший накануне ветер ночью усилился и на рассвете достиг штормовой силы. Небо, затянутое тяжелыми черными тучами, мрачно нависало над клокочущими волнами. Наступившее утро было такое сумеречное, что Айдосу сначала показалось, будто рассвет еще далек. Не успели они с Нагымом прийти в себя, как яростный шквал сорвал лодку с укреплений и унес в открытое море. Ветер с протяжным свистом гонял высокие пенящиеся волны, и они швыряли лодку то вверх, то вниз. Хорошо еще, что сразу не перевернулась, а это могло случиться, потому что она сильно накренилась, зачерпнув бортом воду. Но Айдос с Нагымом не растерялись.

Крепко ухватившись одной рукой за борт, мальчик с лихорадочной быстротой ведром черпал и выливал из лодки воду. Айдос ползком добрался до кормы и пытался схватиться за руль, чтобы хоть сколько-нибудь направлять движение лодки. И тут он увидел, что руль сломан. Он вернулся на середину и стал помогать Нагыму. Мальчик, сжав зубы, весь напрягшись, безостановочно вычерпывал воду. Сильный ветер, будто соперничая с ним в упорстве, все гнал и гнал холодные волны, которые тяжело ударялись о борта лодки и снова заливали ее водой.

Айдос попытался найти весла, но скоро убедился, что их тоже смыло. Теперь они с Нагымом оказались в бушующем море без руля и весел. Оставалось одно: изо всех сил сохранять лодку на плаву. А для этого надо было работать не останавливаясь, как машина, ни на минуту не переставая вычерпывать воду. Стоя на коленях, старик и мальчик действовали ожесточенно и молча. Холодный, пронизывающий ветер дул непрерывно. Ледяная вода промочила их насквозь.

Айдос начал уставать. «Такая лодка, — горестно думал он, — все равно что необъезженный конь без уздечки. Не ты подчиняешь ее себе, а наоборот — сам подчиняешься ей. И несется она невесть куда, по воле ветра».

Не раз встречался Айдос лицом к лицу с бурным морем. Сила и выносливость побеждали коварную стихию. Но тогда он был молодой и крепкий. Вместе с другими рыбаками, да и один, бывало, справлялся с непогодой, благополучно возвращался домой с целым уловом. «Теперь, конечно, не те времена, не то здоровье… К старости приходят печали и болезни, а сила твоя уходит», — думал Айдос. Временами мелькала тоскливая мысль: «Хоть бы прибило нас к какому-нибудь островку… Передохнуть бы немного, обогреться…» И тут же возникло тревожное опасение: а крепко ли держится груз рыбы? На месте ли бочонок с пресной водой, мука и лепешки? Он с трудом приподнялся, чтобы добраться до крепко увязанной рыбы, но в этот момент огромная волна подняла лодку на гребень и сразу швырнула вниз. Айдос упал и больно ушибся, но не подал виду. И когда Нагым хотел помочь ему подняться, крикнул, чтобы тот вычерпывал воду и не отвлекался.

После нескольких попыток Айдосу все же удалось добраться к цели: он медленно и тщательно проверил крепление и обрадовался, что груз хорошо держится.

— Рыба цела! Крепление держит! — закричал Айдос.

И Нагым услышал его. Лицо мальчика на мгновение осветила слабая улыбка.

Но сколько ни искал старик, шаря по дну лодки, по всем закоулкам дрожащими руками, все было напрасно: бочонок с пресной водой, мешок с лепешками и мукой исчезли. «Пошли к шайтану на дно!» — обозлился Айдос.

Он ничего не сказал об этом Нагыму. «Зачем говорить? И без того тяжело на душе», — вздохнул старик. С трудом добравшись на прежнее место, из последних сил вместе с Нагымом стал вычерпывать воду. Теперь он сосредоточился на одной мысли: удержать лодку на воде, не дать ей опрокинуться.

Вдруг налетел сильный порыв ветра и сломал мачту. Сначала Айдос испугался, а потом даже обрадовался: «Как я раньше не подумал, оставшийся кусок можно использовать вместо руля». Ползком добрался до кормы, с большим трудом приладил на место руля обломок мачты. Теперь лодка стала меньше крениться набок и ее меньше заливало водой, потому что старик правил наперерез бурлящим волнам, следя за тем, чтобы лодка не попадала бортами между их гребнями.

Несмотря на холодный ветер, Нагыму вдруг стало жарко. Он хотел было снять рубашку, но потом подумал, что рубашку может снести ветром или волной, и отказался от этого намерения. Изредка вытирая рукавом мокрое лицо, он беспокойно поглядывал на деда: «О чем он думает? Уверен ли, что мы спасем рыбу? Уверен ли, что спасемся сами? Откуда ждать помощи?»

Но Айдос, молчаливо нахмурившись, отводил взгляд от вопрошавших глаз мальчика. Он смотрел только на непрерывно бегущие навстречу волны. Нагым понимал: спасти их может только упорная и неустанная работа; не дать лодке переполниться водой, во что бы то ни стало не дать!..

Однако время шло, они потеряли ему счет. Нагыму казалось, что с рассвета прошла уже целая вечность. А старик неотступно вглядывался в серую мглу, стараясь различить хоть какой-нибудь просвет, хоть какую-нибудь точку в море.

Черные тучи по-прежнему закрывали небо. С рассвета вокруг мало что изменилось, хотя, по-видимому, день был на исходе. Они почувствовали это по одолевавшей их смертельной усталости. Руки и тело Нагыма налились свинцовой тяжестью. Ведро с водой, которое раньше так и летало в его руках, теперь казалось набитым тяжелыми камнями. Никогда раньше он не испытывал такой сильной боли в руках и в закоченевших от холодной воды ногах. Весь этот бесконечно длившийся день он стоял на коленях в ледяной воде. Теперь сырость и холод пробирали обоих до костей.

Айдос вдруг почувствовал, что его охватывает дрема. Он прикрыл на минуту глаза и вдруг увидел молодого чернобрового джигита. Вглядевшись, он понял, что молодой джигит — это он сам. Тот смотрел на него укоризненно, строго и, казалось, говорил: «Что с тобой, Айдос? Почему ты стал таким слабым и беспомощным?» Он хотел что-то ответить, но видение исчезло. Старик через силу открыл глаза. «Что со мной делается? Или это бред наяву? — Он испугался: — Неужели я погибну от слабости?» Глаза его сами собой закрылись снова. И теперь он увидел Нурбике. Она смеялась, протягивая к нему руки. «Почему смеется, старая? — подумал Айдос. — Разве она не видит, какая страшная беда нависла надо мной и внуком?»

Это была последняя мысль. Старик потерял сознание… Когда он открыл глаза, перед ним простиралось все то же безбрежное море, оно сердито ревело, злобно ударяясь о борта лодки. Айдос силился понять, какое сейчас время дня. Все кругом как будто стало еще темней. «Наверно, где-то там, за черной завесой туч, солнце уже клонится к закату, — думал Айдос, — а может быть, уже наступила ночь? Нет, это еще не ночь. Вот над морем с каким-то пронзительным тревожным криком носится буревестник. На помощь он зовет, что ли?..»

Он видел, что Нагым устал, глаза его слипаются, мальчик с закрытыми глазами продолжает вычерпывать воду. Но нет уже той быстроты, с которой он работал раньше… Вдруг он вспомнил, что они со вчерашнего вечера ничего не ели… «Голод не помощник в море, — грустно подумал старик. — И есть, собственно, нечего… Да и пить тоже. Ведь нет уже бочонка с пресной водой… Когда море немного успокоится, поедим сырой рыбы… Подкрепимся…»

Айдос оставил руль, огромным усилием воли добрался до Нагыма, стал опять вместе с ним вычерпывать воду. И здесь, совсем близко, он увидел, что мальчик совершенно обессилен и вот-вот заснет, свалится в воду на дно лодки. А сонному и в собственной лодке утонуть недолго…

Изо всех сил встряхнул Нагыма.

— Ты что, забыл?! Мы везем рыбу голодающим детям! — крикнул он.

Мальчик смотрел на него помутившимся взглядом, будто не понимая слов старика.

— Пить, пить хочу… — стуча зубами от холода, проговорил он.

Айдос бросил вычерпывать воду и стал крепко растирать лицо, спину, шею Нагыма.

— Потерпи, еще немного потерпи. Я сейчас дам тебе рыбы… Вместе покушаем… Мы так долго ничего не ели, потому и сил нет…

Но добраться до рыбы было не просто обессиленному старику. Он снова упал, ударился головой, почувствовал, что не хватает воздуха и он задыхается.

Айдос хотел закричать, ему даже казалось, что он кричит и громко зовет на помощь… Но это только казалось. Старик молча лежал, откинувшись на крепко увязанный тюк рыбы, судорожно уцепившись пальцами за веревку, стягивающую груз. Глаза его были закрыты.

Оглянувшись, Нагым с испугом увидел распростертого и недвижимого Айдоса. Страх придал мальчику новые силы. Он бросился к старику и попытался привести его в чувство, но все его усилия были напрасны. Между тем, растирая Айдосу грудь и лицо, Нагым увидел, что лодка все больше наполняется водой и уровень ее достиг опасного предела. «Потом еще разотру дедушку», — торопливо подумал он и бросился снова вычерпывать воду.

В это время черная туча над морем пролилась холодным дождем. Нагым с наслаждением, жадно глотал и глотал холодную воду. Казалось, она придала ему какие-то новые силы.

— Не верю, что мы утонем, не верю, не верю! — лихорадочно блестя глазами, громко кричал Нагым. А потом подумал: «Чего я кричу? Кто может меня услышать?.. Кто-нибудь да услышит! А если не услышит, так увидит!.. Во время шторма рыбаки часто выходят на спасение терпящих бедствие… Спасут и нас!»

Он продолжал вычерпывать воду, из последних сил поднимая тяжелое ведро…

НАПЕРЕКОР СТИХИИ

Айтбай почти не изменился. Пока заживали раны, нанесенные басмачами, и неотвязно мучил злой, простудный кашель, он две недели пролежал в больнице, а потом ходил ослабевший, согнувшись, будто нес на спине большую тяжесть.

Но время шло, силы молодого организма побеждали болезнь, а присущая Айтбаю горячность и энергия влекли его к людям, туда, где было всего труднее. Он забывал об отдыхе, работал с утра до поздней ночи. Целыми днями пропадал на рыбных промыслах в Муйнаке. И всюду, где он бывал, люди трудились с удвоенной энергией. Осенний лов был в самом разгаре. Рыбаки Арала отвечали делом на призыв товарища Ленина помочь голодающим Поволжья.

В горячее время осенней путины комиссар Григорий Иванович Краснов поручил Айтбаю еще одно важное дело. Нужно было как можно скорее доставлять в Муйнак рыбу, добытую ловцами, потому что не все они могли отвозить ее на приемный пункт. Для этого в распоряжение Айтбая выделили парусное судно с пятью матросами и две парусные лодки. Айтбай со своим помощником, комсомольцем Касымом, аккуратно объезжал аулы, расположенные на островках побережья. Он забирал улов, выплачивал рыбакам причитающиеся им деньги. Бедняки-дехкане и рыбаки полюбили добросовестного и приветливого Айтбая, который облегчал их труд и всегда рассказывал много интересных новостей о жизни в Каракалпакии и всей России.

Однако теперь, когда в море разразился многодневный шторм, Айтбай уже не объезжал прибрежные аулы. Вместе с Касымом каждый день выходил он в море на парусном судне для поиска рыбаков, терпящих бедствие.

Поздно вечером в ревкоме Айтбай сидел за столом и переписывал в тоненькую тетрадку письмо Ленина. С глубоким волнением он читал его на собраниях рыбаков и дехкан в Муйнаке, Казакдарье, в Акбетке, в других аулах. Просто и доходчиво умел он говорить с людьми, терпеливо разъясняя каждое непонятное слово или фразу. И люди напряженно слушали затаив дыхание, потому что после долгих лет угнетения и бесправия к ним, простым труженикам, обращался глава правительства, с ними говорили как с равными, призывая не только помочь голодающим, но и укреплять, защищать Советскую власть. «Надо самим становиться этой властью, работая в аульных и волостных Советах, — говорил Айтбай. — Не давайте нашим врагам — ишанам, баям и их приспешникам — проникать в Советы. Помните, что это ваши Советы, они создаются только для рабочих и трудовых крестьян, выбирайте туда честных тружеников, изгоняйте угнетателей и их подручных».

И всегда после собрания, там, где были комсомольцы и активисты, они просили Айтбая оставить им письмо Ленина, потому что они хотят почитать его тем жителям аула, которые по разным причинам не могли прийти на собрание.

И он оставлял им письмо, а потом снова переписывал его перед поездкой на очередное собрание. Каждый раз, когда он писал слова Ленина, они всё глубже проникали в его сознание, всё сильнее трогали сердце, пробуждали рой новых мыслей. Сначала он думал только о том, как бы поскорее да побольше отправить рыбы в Поволжье. Потом все яснее и шире вырисовывались в его сознании связи этого большого дела со всей жизнью и судьбами Советского государства. На собственном опыте он постиг, что помощь голодающим — это не только спасение людей, но и отпор врагам Советской власти, борьба против контрреволюционных банд басмачей, которые держат в страхе многих честных людей.

Айтбай углубился в свои мысли. Перо его быстро бегало по бумаге, и он не услышал звука открываемой двери.

Комиссар Краснов тихо подошел к столу и положил руку на плечо Айтбая. Тот встрепенулся, хотел вскочить, как раньше, когда он был рядовым красноармейцем, а Краснов — комиссаром полка.

— Сиди, сиди. — Краснов слегка нажал рукой плечо Айтбая. — Опять переписываешь письмо? Да ты, никак, уже в десятый раз это делаешь?

— А как быть иначе? Ребята просят: оставь письмо, мы его нашим людям почитаем на промысле и в юртах. Конечно, приходится оставить. А с чем я сам к рыбакам пойду? Не хочу пересказывать слова Ленина. Нет ничего лучше, чем читать само письмо. Знаешь, как люди слушают, когда я говорю: «Сейчас прочту письмо, которое прислал Ленин». Слышно, как муха пролетит!

— Знаю, Айтбай. Я сам его читал на собрании рабочих рыбных промыслов. Жадно ловят труженики каждое слово Ленина. Пересказывать его, конечно, не надо, а вот разъяснять некоторые вещи нужно: многие события далеко отсюда происходят, многого не знают и не представляют местные люди. Очень важно, чтобы они понимали связь контрреволюционного басмачества и мусульманского духовенства с белогвардейцами, иностранными капиталистами. Надо показывать людям, как укрепление Советской власти ослабляет влияние ишанов и баев на трудовое дехканство, на рыбаков.

— Я всегда стараюсь это делать, — сказал Айтбай.

— А ты не только сам, но и комсомольцев и активистов этому учи. Впрочем, сейчас я хотел поговорить с тобой о другом. Видел я Касыма. Он говорит, что на рассвете вы опять собираетесь выходить в море.

— Да, собираюсь, — задумчиво глядя на огонек керосиновой лампы, медленно ответил Айтбай. Было видно, что он думает о чем-то другом. Но тут же спохватился, махнул рукой, будто отгоняя ненужную мысль, и уже решительным тоном произнес: — Не собираюсь, а уже собрался. Все для этого готово.

— Штормит сильно. Может, переждал бы денек?

— Нет, товарищ комиссар, не буду ждать. Помните, раньше вы вели нас в бой в любую погоду?

— Тогда была война, а теперь мирное время, — веско проговорил Краснов. — Разница очень большая.

— А мне кажется, товарищ комиссар, что мы и сейчас воюем каждый день за укрепление нашей Советской власти. Но теперь, понятно, война другая. Позавчера мы подобрали в море три рыбачьи лодки, которые могли потонуть, да еще мы побывали на острове Жылтырбас. Вчера целый день рыскали по морю. Казалось, что нет зовущих на помощь рыбаков, а к вечеру поодаль от маленького островка изловчились взять на буксир лодку, которую заливало водой. А в ней же люди! Хорошо, что их удалось спасти…

— Молодцы, ребята, здорово это у вас получилось!

— Завтра утром мы непременно опять подадимся в море. Со всего побережья ловцы идут с рыбой в Муйнак. Я уверен, что шторм застал в дороге не одну, не две лодки. Надо идти в море и вести поиск каждый день, невзирая на бурю.

— Ты победил, товарищ Айтбай! Ну что же, давай прорывайся сквозь бурю… Только вот выглядишь ты совсем неважно. Спозаранку уходишь в море до самого вечера. Потом вместо отдыха сидишь в ревкоме, работаешь до полуночи. Ведь так и надорваться недолго.

— Ничего, товарищ комиссар. Отдохну, когда отправим рыбу в Поволжье! Иначе никакого отдыха у меня не получится. Все время буду думать, что, не закончив, бросил такое серьезное дело.

— А что вы делали в Жылтырбасе? — спросил Григорий Иванович.

— Мы причалили туда, чтобы разложить костер, согреться, поджарить рыбу, вскипятить воду. На берегу разговорились с двумя рыбаками. От них узнали, что многие жители аула подпали под влияние ишана и поверили, будто аллах не дает благословения на лов рыбы для неверных, и если они голодают там, на берегах своей реки, значит, аллах наказал их за неверие в его силу и могущество. Собрали мы с Касымом дехкан-бедняков, поговорили с ними по душам. И письмо Ленина я им прочитал, объяснил, что непонятно. И вот изменилось настроение людей. Бедняки в глубине души ненавидит и боятся грабителя-ишана, да что поделаешь, веками вколачивали в них этот страх.

— Ну и до чего же вы договорились, Айтбай?

— Обещали рыбаки сразу после шторма выйти в море и рыбу привезти в Муйнак. Но я еще раз к ним наведаюсь.

— Обязательно побывай там, Айтбай!

— Товарищ комиссар, а много ли рыбы мы уже отправили в Астрахань?

— Я вчера как раз сверялся на пристани, — ответил Краснов. — Пока ушло около тридцати тысяч пудов. Но будет гораздо больше. Почти каждый день прибывают лодки с рыбой. По всему видно, наши комсомольцы и активисты хорошо работают в аулах, и народ откликается на призыв Советской власти о помощи. Сегодня я был у председателя ревкома. Он говорил, что из Туркестана уже отправлено голодающим шестьсот тысяч пудов хлеба и к нам в республику прибыли двести тысяч человек из Поволжья. Всех их обеспечили питанием, жильем, одеждой.

— Очень отрадно это слышать, товарищ комиссар. Наши русские братья не жалели ни сил, ни жизни, чтобы добыть свободу для всех народов России. Только с их помощью каракалпакский народ избавился от власти ишанов и баев, а теперь, когда у них беда — засуха сгубила урожай, — наш священный долг помогать всем, чем можно, чтобы спасти от голодной смерти миллионы людей. — Айтбай разволновался и сильно закашлялся.

— Мы это и делаем, и, как мне кажется, успешно. — Краснов помолчал. В голосе его зазвучала озабоченность. — Знаешь, Айтбай, меня очень беспокоит твой кашель. Почти месяц прошел, а ты по-прежнему болеешь. Сходил бы к врачу. Может, даст он тебе какое-нибудь лекарство… Как бы ты в море еще больше не застудился. Может, переждешь хоть денек?

Айтбай тяжело вздохнул:

— Никак не могу, товарищ комиссар. Мне не дает покоя одна мысль.

— Какая? — насторожился Григорий Иванович.

— Помните, я рассказывал вам о старике из Тербенбеса, который спас меня после нападения басмачей?

— Помню. А при чем тут старик?

— Хороший это человек. Он агитировал односельчан выйти на лов рыбы для голодающих. Не может быть, чтобы он сам не вышел в море. Я уже проверял по всем записям на приемном пункте, а его все нет и нет! Не приезжал старик. Вот я и думаю: не случилось ли с ним беды в море? Долго ли опрокинуться лодке в такую бурю… Ни одного дня я не могу провести без поиска, вдруг как раз Айдос и терпит бедствие…

— Всякое бывает, но ты же говорил, что старик опытный ловец, настоящий рыбацкий «хан», как называют в ауле таких людей. Если он и отправился в путь, то, наверно, не один.

— А с кем ему идти в море? — возразил Айтбай. — Сыновей у него нет. Один внук — мальчик, кажется, лет тринадцати или четырнадцати. Правда, рослый, крепкий парнишка, но все же… какой он помощник?

— Не скажи, такие ребята часто помогают не хуже взрослых. Впрочем, я не отговариваю тебя от поездки. Вижу, ты не успокоишься, пока не уляжется шторм на море.

— Так и есть, товарищ комиссар. Мы с Касымом договорились: пока в море неспокойно, наша помощь там всего нужнее. А кроме того, может быть, как вчера, удастся в каком-нибудь ауле на островке поговорить с рыбаками. Очень хорошо встречают нас ловцы и бедняки-дехкане. Большая радость открывать им глаза на новую жизнь, вырывать из-под влияния духовенства и богачей.

— Правда твоя, Айтбай! Я и сам это чувствую, когда встречаюсь и беседую с рабочими и дехканами. Заходи ко мне сразу, когда вернешься, вместе обдумаем, кого послать со следующим грузом рыбы в Астрахань.

— Эх! С какой охотой я сам поехал бы туда! — воскликнул Айтбай.

— Еще бы! И я бы с радостью поехал. Что ни говори, приятно прийти в комитет помощи голодающим и порадовать там всех успехами. Да и друзья есть у меня в комитете партии в Астрахани, я их давно не видел.

— Так за чем же дело стало, товарищ комиссар?

— А за тем, что, думается, надо послать не тебя и не меня, а тех ловцов, которые рыбу добывали. Пусть они сами выслушают слова благодарности и братской дружбы. А заодно повидают много интересного. Ведь наши люди не видели Волги, большого города. Будет им о чем рассказать в родном ауле, а главное, о том, как их принимали, приветствовали, благодарили. Знаешь, какое впечатление произведут слова односельчанина, который сам, как доверенное лицо от рыбаков Арала, побывал в городе на Волге? Да его наперебой в каждую юрту звать будут, чтобы послушать интересные новости. А как это послужит делу нашей партийной агитации и пропаганды!

— Понял, товарищ комиссар. Вы правы. Именно так и надо сделать. Буду у вас, как только вернусь.

— Заговорились мы с тобой, Айтбай. Не так уж много времени осталось, чтобы поспать перед трудным рабочим днем.

— Сейчас, товарищ комиссар, я закончу переписывать письмо и отправлюсь спать. А на рассвете — в путь!

— Счастливой дороги! Желаю тебе удачи!

Утром, едва рассвело, парусное судно отвалило от причала. Сильный холодный ветер быстро подхватил его и погнал далеко от берега в открытое море. Кругом все еще с грохотом носились огромные волны, яростно ударяясь тяжелой массой воды о бока парусника, бросая его с борта на борт.

Айтбай, весь напрягшись, пристально вглядывался в сумеречную даль, туда, где темное небо будто сливалось с морем. Ему казалось, что волны носятся, перехлестывая через горизонт, и задевают своим гребнем темно-серые, мрачные горы облаков.

И все же Айтбай чувствовал, что сегодня сила ветра чуть меньше, чем вчера. Преодолевая шум бури, он наклонился к Касыму и прокричал:

— Ветер как будто слабее, а?

— Самую малость, — ответил Касым, — но и малость дорога. Может быть, это предвестник недалекого затишья?

— Куда будем путь держать? — спросил рулевой Асен.

— Лучше всего вдоль берегов! — ответил Айтбай. «Рыбаки всегда стараются быть поближе к островкам, — подумал он, — хорошо, если им удастся во время шторма добраться до берега… Но в том-то и дело, что в бурю шайтан уносит лодку подальше в море…»

…Бесконечно длинными казались им часы блуждания по волнам. Айтбай, Касым, рулевой и матросы не видели впереди ни единой точки, которую можно было бы принять за далекое суденышко или рыбачью лодку. Но все они понимали, что поиск терпящих бедствие требует огромного терпения и выносливости. Как ни трудно им бороться с разбушевавшимся морем, еще труднее приходится рыбакам, которых захватил шторм.

— Вчера в это время, — заговорил Касым, — мы уже тащили к берегу тяжелую лодку с рыбой и трое рыбаков радовались спасению. А сегодня никого нет. Может, попытаемся подойти к островку, разложим костер, поедим горячего…

— Нет, — хмурясь ответил Айтбай, — день на день не приходится; повременим, до захода солнца есть еще время и можно различить, если что-нибудь появится…

Уже заканчивался недолгий осенний день, когда Касым вдруг радостно закричал:

— Вижу! Вижу!

— Что? Где? Что ты видишь?! — вскочил Айтбай.

— Слева по борту! Какая-то точка! Разглядел?

— Нет…

Еще минуту парусник, подгоняемый сильным ветром, несся вперед.

— Ну, а теперь? — крикнул Касым.

— Да… Теперь и я вижу, — волнуясь, проговорил Айтбай и крикнул рулевому: — Асен, держи курс прямо туда! На эту точку!

— Есть прямо на эту точку!

— Не очень-то прямо пойдешь на такой сумасшедшей волне, — рассмеялся Касым, — но все равно мы движемся к цели. Кажется, и эту точку несет на нас. Смотри, как она быстро увеличивается!

— Да, да. Уже можно различить, что это не круглая точка. Наверно, ветер гонит рыбачью лодку и скоро может прибить ее к нашему борту. Будь осторожен, Асен! — торопливо говорил Айтбай.

В грохочущем шуме парусник быстро сближался с длинной лодкой. Асен направлял судно ей навстречу, но не в лоб, а обходя немного стороной.

Прошло еще томительных полчаса. Теперь все стало ясно.

— Рыбачья лодка! — крикнул Касым. — Тащите канат!

— Осторожно подходи, как бы не расшибить ее! — кричал Айтбай рулевому. — Ребята, кричите погромче, я не могу разглядеть, есть ли кто-нибудь там. Может, отзовется человек?

Во всю силу легких Касым закричал:

— Э-э-эй! На лодке!..

Айтбай весь напрягся, стараясь уловить сквозь шум и завывание ветра какой-нибудь отклик с лодки. Наконец он с трудом различил невнятный человеческий крик.

Дюжий матрос, размахнувшись, метнул канат в лодку. С тревожно бьющимся сердцем, положив руки на канат, Айтбай ждал… и вдруг почувствовал, что канат натянулся. Значит, кто-то в лодке ухватился за его конец.

Айтбай счастливо захохотал.

— Давай-давай! Сюда, поближе! — кричал он, как будто человек в лодке мог его услышать…

Вскоре лодка уже подскакивала на волнах около парусника на расстоянии протянутого весла. Айтбай еще подтянул канат, потом ловко прыгнул в лодку и ухватился за конец, который держал в окоченевших руках человек. Касым еще ближе подтянул лодку почти вплотную к борту парусника. Второпях Айтбай не стал разглядывать людей в лодке, все мысли его были заняты лишь тем, как скорее их спасти. Он схватил на руки мальчика и, изловчившись, бросил его Касыму. Тот на лету поймал и быстро передал матросам.

Взять на руки человека, неподвижно лежавшего в прыгающей на волнах лодке, оказалось гораздо труднее. Он был очень тяжелый. С большим трудом поднял его Айтбай и взвалил к себе на плечи. Согнувшись и держась одной рукой за борт лодки, он кое-как дотащился до стенки парусника. Здесь Касыму и матросу удалось схватить беспомощно обвисшее тело за плечи; Айтбай снизу подталкивал его, и так, втроем, они втащили человека наверх и положили рядом с мальчиком.

Только теперь, с трудом переводя дыхание, распрямляя затекшую спину, Айтбай стал оглядывать спасенных.

Глаза его были широко раскрыты. Он бросился к мальчику, который весь дрожал и стучал зубами от холода.

— Нагым, дорогой мой! Ты ли это? — Айтбай с лихорадочной быстротой укутывал мальчика старым одеялом.

Нагым медленно приходил в себя. Глаза его блестели на осунувшемся, посиневшем от холода лице. С трудом он выговорил:

— Неужели это вы, дядя Айтбай? Какое счастье!.. Как мой дедушка?

— Видишь, Касым растирает его. Сейчас приведем его в чувство.

Обняв мальчика за плечи, Айтбай беспрестанно смеялся.

— Какая радость, что мы встретили вас! Я верил в это! Подумай, я спас тебя, как ты меня когда-то… Вот здорово!

Айтбай, казалось, готов был плясать от радости, но тут вмешался Касым:

— Старик еле жив. Надо поскорее добираться к берегу. Там ему помогут лучше, чем мы с тобой.

— Асен! — крикнул Айтбай. — На сегодня поиск закончен. Возвращаемся домой.

Едва согревшись, Нагым вспомнил о главном, что их привело сюда.

— А как наш груз, дядя Айтбай? Цел он?

— Об этом не беспокойся. Лодка идет за нами на буксире. Теперь уже ваш груз никуда не денется. Вы везли его в Муйнак, туда и доставим…

Он обернулся к Асену:

— Нажимай, друг! До Муйнака уже недалеко, а я пока покормлю нашего уважаемого гостя Нагыма.

Прижав руки к груди, мальчик, улыбаясь, с восторгом глядел на своего спасителя…

СВЕТ ДРУЖБЫ

Александр Николаевич Комельков много лет служил военным врачом в царской армии в Туркестане. Общительный, веселый и добрый человек, он сблизился с местным населением, понимал и говорил по-каракалпакски. Люди уважали и любили старого доктора за приветливость и бескорыстие. Не было случая, чтобы он отказал человеку, пришедшему к нему за помощью в больницу, где Александр Николаевич теперь работал главным врачом и хирургом.

Когда Краснов переступил порог большой светлой палаты, он увидел, что доктор выслушивает дедушку Айдоса. Наклонив к груди больного седую, стриженную ежиком голову и приложив ухо к трубке, он, закрыв глаза, сосредоточенно прислушивался к каким-то одному ему понятным звукам. Потом не спеша взял правой рукой костлявое запястье Айдоса, левой вынул из жилетного кармана большие серебряные часы, щелкнул крышкой и, казалось, весь погрузился в созерцание циферблата, шевеля губами. Он считал пульс больного.

Рядом, у кровати, стояла сестра, внимательно следя за всеми движениями врача и ожидая приказаний. Краснов на цыпочках приблизился и стал у изголовья. Он тоже с обостренным вниманием смотрел то на желтовато-бледное лицо Айдоса, то на врача, стараясь по выражению лица Александра Николаевича угадать, что тот думает о состоянии больного.

Едва Комельков поднялся, Краснов тихо спросил:

— Как вы находите нашего старика, доктор?

Александр Николаевич довольно потер руки.

— Ну-с, уважаемый, крепкий старик, доложу я вам. Намаялся он изрядно, воды наглотался порядочно, ночью бредил и все порывался куда-то бежать. Только на рассвете затих и уснул… — Доктор какое-то мгновение помолчал, будто подытоживая свои наблюдения. — А сердце работает надежно. Пульс пока слабый, но это дело поправимое. В общем, главная опасность миновала. Будет жить человек. Народ здесь крепкий, море и солнце хорошо закаляет людей.

— Будет жить — значит, прекрасно! — обрадовался Краснов.

— Надеюсь, через недельку он сможет поехать домой. А пока больной нуждается в полном покое и внимательном уходе. О нем позаботится наша милейшая Мария Семеновна. — Александр Николаевич улыбнулся и с легким поклоном обернулся к пожилой строгой женщине.

Может быть, какие-то звуки проникли в сознание больного — Айдос пошевелился и открыл глаза. Взгляд его недоуменно скользил по белым стенам и потолку. Было видно, что старик не понимает, где он находится. Рот его чуть приоткрылся.

Александр Николаевич внимательно следил за выражением его лица.

— Больной хочет пить, Мария Семеновна. Дайте ему ложку лекарства, а через полчаса немного теплого крепкого чая и маленький кусочек хлеба, если он не будет спать, конечно, — добавил доктор. — А если заснет, не тревожьте его. Теперь сон — наш лучший и желанный помощник. Покормите его, когда проснется.

Тем временем недоумение на лице Айдоса сменилось вниманием. Он уже смотрел не на стены, а на незнакомых людей, стоящих у его кровати. Казалось, он хотел их о чем-то спросить, особенно Краснова, который, подавшись вперед, готов был заговорить с ним. Но доктор положил загорелую руку на спинку кровати и слегка наклонился к больному.

— Вам нужен полный покой, разговаривать сегодня нельзя, — тихо сказал он по-каракалпакски. Потом посмотрел на Краснова. — Никаких разговоров с больным сегодня не разрешаю. А завтра приходите. Думаю, что состояние его будет лучше, и вы сможете побеседовать.

— Дорогой Александр Николаевич, все мы от души благодарим вас за спасение нашего замечательного старика.

Доктор засмеялся:

— Сам спасается, а мы только так, чуть-чуть помогаем… Да чем же примечателен этот старик?

— Вы, конечно, знаете, какая у нас теперь страда, какие прилагаются усилия для помощи голодающим Поволжья.

— Как не знать. Я регулярно проверяю продовольственные грузы, особенно рыбу, отправляемую в Астрахань… Извините, я прервал, так в чем все-таки дело со стариком?

— А вот в чем, уважаемый Александр Николаевич. Наши комсомольцы и активисты много работают среди населения. И можно сказать, довольно успешно. Народ откликается на их призыв. Но представьте себе, какое впечатление на рыбаков и дехкан производят слова почтенного старого человека, каракалпака, призывающего своих земляков помочь Советской власти справиться с голодом, спасти миллионы людей. Такой старик и словом, и собственным примером оказывает неизмеримо большее влияние не только на молодых, но и на пожилых людей, к которым труднее всего найти подход. Мало, очень мало, единицы у нас таких почтенных агитаторов. И один такой старик — Айдос — сейчас перед вами. Это бесценный агитатор за Советскую власть — одним словом, настоящий замечательный человек.

Александр Николаевич обрадованно протянул Краснову руку.

— Что же, очень хорошо, что выздоровление Айдоса приобщит и меня к святому делу помощи голодающим. А сейчас, — доктор улыбнулся, как бы смягчая строгость слов, — всех прошу удалиться. Больному нужен покой. Ему нельзя разговаривать. Да и я с вами уйду, меня ждут больные.

— Доктор, может быть, вы разрешите мне еще раз зайти вечером, если больному будет лучше?

— Нет, нет! О состоянии больного вы сможете справиться у Марин Семеновны. Сегодня с больным больше никаких свиданий, — глаза врача посуровели, — и никаких разговоров. Выздоровление — прежде всего.

Краснов поклонился.

— Спасибо, доктор. Значит, до завтра?

— Да. Извините, меня ждут другие больные. — Комельков заторопился к выходу.

Вслед за ним вышел Краснов. В дверях он столкнулся с Нагымом и Айтбаем, которые, широко улыбаясь, собирались перешагнуть порог палаты. Григорий Иванович остановил их:

— Подождите, друзья. Врач запретил разговаривать с больным.

— А мы не будем разговаривать, — горячо возразил мальчик, — я только взгляну на дедушку!

Подошла Мария Семеновна и осторожно прикрыла за собой дверь.

— Прошу посетителей удалиться. Больному запрещены не только разговоры, но и свидания, — очень тихо и решительно сказала она. По тону ее стало ясно, что к Айдосу их не пропустят.

— Сестрица, — взмолился Айтбай, — ну хоть одним глазком… этот мальчик внук старика.

— Посмотрите отсюда. Только никаких разговоров, ни звука. — Мария Семеновна приоткрыла дверь.

Нагым с Айтбаем, жадно вытянув шеи, заглянули в комнату. Они увидели старика. Очень бледный, он спокойно лежал, глаза его были закрыты.

— Спит, — прошептала Мария Семеновна и тихонько закрыла дверь.

…На другой день, рано утром, Нагым с Айтбаем уже стояли у входа в больницу. Старенькая женщина в синем халате мыла пол в коридоре.

— Мамаша, будьте ласковы, позовите сестру Марию Семеновну, — попросил Айтбай.

— Зачем она вам?

— Хочу скорее повидать моего дедушку, — быстро проговорил Нагым.

— Всем не терпится. Скорей да скорей… — заворчала старуха. — А о том не подумаете, что больному человеку спешить некуда. Зачем вас принесло сюда ни свет ни заря? Идите с богом! Больные еще не пили, не ели, обхода не было. А доктор Александр Николаевич в операционной.

— Мамаша, вы сестрицу позовите.

— Как же я ее позову, когда она всегда во время операции вместе с доктором!

Айтбай досадливо пожал плечами:

— Может, другую сестрицу позовете?

— На что она вам? Все равно ничего не скажет другая, она не ухаживает за вашим дедушкой.

— Сколько же нам ждать придется? — спросил Нагым.

— Наверно, часа два, никак не меньше.

Не зная, что делать, мальчик нерешительно топтался на месте.

— Знаешь что, — сказал Айтбай, — давай прогуляемся на пристань, посмотрим, как идет погрузка рыбы, а еще лучше, поможем грузить.

Нагым обрадовался.

Около полудня в больницу пришел Григорий Иванович с Касымом. Доктор встретил их с присущим ему радушием:

— Прошу, проходите. Ваш старик ночь провел спокойно. Утром охотно выпил чаю, поел немного и уже заторопился домой. Говорит, что чувствует себя здоровым. — Александр Николаевич усмехнулся. — Вот что значит хорошее настроение! Самому еще на ногах не устоять, а он — домой. И от вопросов отбоя нет.

— А может быть, доктор, в самом деле он чувствует себя так замечательно? — спросил Краснов.

Доктор, продолжая улыбаться, отозвался:

— Лежа в постели, он действительно чувствует себя хорошо, а ходить пока нельзя, ноги у него сейчас как ватные. Но это не страшно. Теперь силы будут прибывать с каждым днем. Пошел на поправку.

Они подошли к палате, и Александр Николаевич открыл дверь.

— Айдос-ата, к вам гости.

Старик повернул голову, нетерпеливо вглядываясь в пришедших. Вытянув худую шею, он смотрел куда-то поверх их голов.

— Где же Нагым? Где мой внук? — спросил он дрожащим голосом.

— Скоро придет, Айдос-ата, не тревожьтесь. Он уже был здесь рано утром. Вместе с Айтбаем. Их к вам не пустили. Они ушли на пристань грузить рыбу. В сущности, это правильно. Чем здесь томиться в ожидании, лучше на пристани поразмять руки.

Старик хотел что-то сказать, но в это время заговорил Краснов:

— Дорогой Айдос-ата, мы рады вас видеть и поблагодарить за все доброе, что вы сделали.

Айдос внимательно смотрел на Краснова, будто припоминая, где он его видел.

— Уважаемый друг, — слабым голосом сказал он, — я приехал издалека. Из Тербенбеса. Привез рыбу по просьбе Ленина от себя и от моего друга Тагая. Цел ли наш груз? Передана ли рыба голодающим детям?

— Будьте спокойны. Вся ваша рыба в целости и сохранности уже отправлена на Волгу.

— Благодарение аллаху… — тихо проговорил Айдос. — А теперь у меня другая забота: я хочу повидать Ленина, рассказать ему о нашей жизни. Я слыхал, что он такой человек, который понимает людское горе, с ним можно говорить откровенно, спросить совета, как избавиться поскорее от бедности и болезней… и от голода… — старик печально вздохнул, — чтобы дети не умирали от голода… Говорили, что Ленин сейчас занят помощью голодающим, что он в Муйнаке… Правда ли это?

— Айдос-ата, — сказал Краснов, — я понимаю ваше желание увидеть Ленина, я сам хочу того же. Но товарищ Ленин очень занят делами всего государства, заботы у него огромные, и он не может приехать сейчас в Муйнак. Но он любит беседовать с простыми людьми и охотно повидается с вами. Может быть, мы с вами сами поедем к Ленину в далекий город Москву, и он нас выслушает… Не сейчас, а потом, когда упорной работой победим и голод и врагов наших.

— Спасибо вам за добрые слова надежды, — прошептал Айдос.

— Да, — продолжал Краснов, — нам нужно еще много работать, чтобы всячески укреплять Советскую власть. Это главное, и в этом деле вы, Айдос-ата, наш большой и очень хороший друг и помощник.

Подошла Мария Семеновна:

— Товарищ комиссар, к старику пришли два товарища из ревкома, а доктор приказал не пускать больше двух человек.

— Если так, мы, конечно, не станем задерживаться.

Краснов поднялся и стал прощаться.

Когда он и Касым вышли в коридор, они увидели там Андрея и чекиста Сабыра Калимбетова.

— Добрый день, товарищи, — поздоровался Краснов. — Вы к нашему Айдосу? Надеюсь, с добрыми вестями?

— Да, хотим порадовать славного старика, — ответил Калимбетов.

— Хорошее дело, от добрых вестей человек быстрей выздоравливает. Желаю успеха!

Увидев Андрея, Айдос радостно протянул к нему руки:

— Здравствуй, мой дорогой друг! Если бы ты знал, как ждал вестей от тебя, как беспокоился с того дня, как ты уехал.

Едва заметный румянец проступил на лице старика. Он прерывисто вздохнул.

— Не надо волноваться, ата, мы принесли вам хорошие новости. Сейчас товарищ Калимбетов вам все расскажет… Сабыр, познакомьтесь с нашим верным другом.

— Рад познакомиться с вами, почтенный Айдос-ата. Вы очень помогли нам. За то время, что Андрей уехал из Тербенбеса, нам удалось кое-что сделать. Все то, что вы рассказали Андрею, представляет большую ценность и дало нам в руки нить, которая помогла распутать клубок, найти осиное гнездо врагов Советской власти. Они из кожи лезли, чтобы удержать под своим влиянием малодушных и несознательных людей. Подкупали их, запугивали, угрожали, убивали…

Айдос вздрогнул:

— Моя Нурбике…

— Не беспокойтесь, ата. Бабушке Нурбике ничто больше не угрожает. Мы обезвредили негодяев. Нет уже в Тербенбесе заклятого врага нашего народа, укрывателя басмачей Жалий-ишана. Арестован и контрреволюционер Ниязбамбет, который разыгрывал роль духа на кладбище, а вслед затем и нищий, оказавшийся вовсе не нищим, а довольно богатым купцом Усманом Аскаровым. Мы давно его разыскивали. Знали, что он не только тесно связан с басмачами, но и является одним из руководителей этих разбойников. Позднее в Ходжейли мы нашли главаря всей этой преступной шайки Ахмед-ишана, который, по заданию английских капиталистов, создавал отряды басмачей, снабжал их деньгами, оружием и продовольствием. Как раз накануне ареста он дал задание своим бандитам сорвать отправку рыбы голодающим Поволжья, убивать рыбаков и дехкан, которые выходят на лов рыбы и везут ее в Муйнак для отправки в Астрахань. Банда басмачей разгромлена. Многие, многие наши люди благодаря вам, ата, спасены от ножа и пули басмачей.

Айдос внимательно слушал, не пропуская ни слова.

— Не я, а вы сделали большое дело. Я-то что! Только рассказал о том, что видел и слышал в ту ночь на кладбище.

— Нет, ата, не только. Вы переступили через страх. Вы сумели презреть угрозу и, рискуя собственной жизнью и жизнью своей семьи, оказали нам большую помощь. Мы благодарим вас, ата. Вы настоящий сын народа, а Советская власть сильна и всегда будет сильна своей тесной связью с народом.

Айдос был так растроган, что у него даже слезы на глазах выступили:

— Какое счастье, что я дожил до Советской власти!

Калимбетов поднялся и осторожно пожал худую, слабую руку Айдоса:

— Поправляйтесь, Айдос-ата, выздоравливайте скорее. Вас ждут ваши близкие и много хороших дел. Вы очень нужны всем.

Вместе с ним поднялся Андрей:

— Я так счастлив, что вижу вас, ата! Завтра я снова приду.

…Как только они вышли, в дверь осторожно заглянул Нагым. Видя, что в палате никого нет, он подбежал к постели Айдоса, обнял старика и замер, прижав голову к его груди…

Осенний ветер гнал по небу дождливые облака. Неожиданно между ними прорвался яркий солнечный луч, он заглянул в окно белой палаты, задержался на лице дедушки Айдоса.

— Солнце, — счастливо прошептал он, опустив голову и чувствуя щекой теплые волосы Нагыма…