Сладкая месть

Глава 2

Попалась. Джиллиан окончательно проснулась и в ужасе схватилась за волосы. Он узнал. Он знает, кто она! Она с мольбой поглядела на него, а он отпрянул, будто она была медузой с извивающимися змеями вместо волос.

– Пожалуйста… – в тот момент она ненавидела себя за дрожь в голосе, – я сейчас все объясню.

Он резко отстранился и подхватил свою измятую одежду с пола. Быстро натянул брюки, застегнул их, затем пришла очередь носков и туфель.

Она не могла смириться с тем, что он вот так убегает, словно она была его худшим кошмаром, а всей той нежности и страсти, которые они испытали вчера, как не бывало. Если он сбежит, она действительно почувствует себя шлюхой, продавшей свою девственность.

– Грэм, – сказала она чуть громче, – посмотри на меня. Он повернулся, надевая рубашку. Его агатовые глаза так и сверкали от ярости. Она отпрянула.

– Я поставил четкие условия: не рыжая. Любая женщина, но не рыжеволосая и не зеленоглазая, – сказал он тихо и сдержанно, но лучше бы он кричал…

Уфф… Выходит, он не узнал ее.

– Я знаю, – сказала она тихо.

Он замер, от него так и веяло холодом. Эта зловещая неподвижность напугала ее больше, чем его недавняя ярость. Она прижала простыню к груди.

– Ты меня обманула.

– У меня не было другого выхода. С мадам все было оговорено заранее. Я была в безвыходной ситуации.

Он бросился к кровати и грубо схватил ее за подбородок. Вместо нежного и любящего мужчины перед ней стоял опасный незнакомец, державший ее железной хваткой. У нее все внутри содрогнулось, когда она вспомнила, что эти же самые руки так нежно касались ее, разжигая огонь наслаждения. Она боялась его гнева, но не отвела глаз.

Что за безвыходная ситуация? Кто ты? – допытывался он.

– Мне нужны были деньги. Я должна сохранить инкогнито. Я не вправе назвать свое настоящее имя.

Грэм внимательно посмотрел на нее.

– Но ты не можешь скрыть то, что ты знатная леди. Мы знакомы?

Джиллиан надеялась, что он не слышит, как бешено колотится ее сердце.

– Возможно, милорд. Мы вращаемся в одних и тех же кругах. Давайте так и останемся друг для друга незнакомцами, проведшими вместе ночь и не открывшими лиц. Выкинем все это из памяти.

– Выкинем, – отозвался он. Его глаза стали похожими на узкие щелки. – Да, я очень хочу забыть тебя. Но, черт возьми, я прекрасно знаю, что никогда не смогу тебя забыть.

Грэм наклонился и поцеловал ее.

Он прильнул к ее губам, добиваясь ответа. Джиллиан всхлипнула и обвила руками его шею, притягивая его к себе. Ей так не хватало его жара, его страсти.

Когда Грэм оторвался от нее, Джиллиан прикрыла рукой опухший от поцелуев рот, сгорая от желания. И как это один и тот же мужчина мог вызывать у нее такие противоречивые чувства? Он пронзил ее взглядом.

– Мы не должны больше видеться, – сказал он, тяжело дыша, затем схватил пиджак, повернулся и бросился вон из комнаты, хлопнув дверью с такой силой, что чуть не сорвал ее с петель.

Джиллиан так и осталась лежать голой на кровати. Ее тело сотрясала дрожь. Она стала шлюхой.

Там, в пустынях Египта, его прозвали Гепардом. Безмолвный хищник-одиночка. Он никогда не общался с другими воинами, никогда не подсаживался по ночам к их потрескивающим кострам, не смеялся с ними и не хвастался своими победами в любви и в боях. Он старался быть незаметным и всегда держался подальше от света и тепла костра, от людей, сидевших вокруг огня. Он стал ночным хищником не по своей воле, он ненавидел ночь, он боялся ночи, но по-другому не мог.

Гепард мельче других хищников, но у него крепкие мускулы и мгновенная реакция, он может сразить врага одним молниеносным ударом. Про Грэма можно было сказать то же самое. У него был сильно развит инстинкт самосохранения, и он умел быстро приспосабливаться к любым условиям. Это очень пригодилось ему, когда он вступил в права наследства и вернулся в Англию, чтобы вжиться в роль герцога, оставив пустыню и связанные с ней горькие воспоминания в прошлом.

Ему пришлось превратиться из простого бедуина в утонченного герцога. Но при этом в душе он ничуть не изменился. Только теперь он старался держаться подальше от других костров – от роскошных лондонских балов и званых вечеров с их искрящимися хрустальными бокалами и остроумными светскими беседами. Он улыбался и кивал головой в знак приветствия, но оставался при этом неизменно отчужденным и сдержанным. Это не только придавало ему таинственности и неотразимости в глазах дам, но и помогало скрывать свои душевные терзания. Он прятался, как гепард в тени колючего кустарника.

Очень редко бывали случаи, когда броня его хладнокровия не выдерживала. Стоило ему увидеть в толпе человека, похожего на его мучителя, как на него накатывали воспоминания о пережитом кошмаре, и свирепый хищник превращался в раненого котенка. Он вновь становился тем перепуганным мальчиком, чьих родителей зверски убили прямо у него на глазах, а его самого затащили в темный шатер, где он попал в лапы к лютому зверю. Он превращался в насмерть перепуганного ребенка, который мог только кричать и кричать…

В такие моменты Грэма бросало в дрожь. Он делал несколько глубоких вдохов, пытаясь взять себя в руки, успокоиться и сдержать рвущийся наружу вопль ужаса. Ему было необходимо скрывать свои чувства. Для окружающих он оставался все таким же бесстрастным, только улыбка становилась неестественной, как бы застывшей.

Уже год, как с ним не случалось ничего подобного. И вот, пожалуйста. Женщина, разделившая пожар его страсти, оказалась живым воплощением его кошмара.

Его трясло, когда он в спешке покидал заведение мадам ла Фонтант. Впрочем, ему довольно быстро удалось взять себя в руки, и вышколенный швейцар, распахнувший перед ним массивную дубовую дверь особняка в престижном районе Мэйфер, ничего не заметил. Грэм прошел по длинному коридору на свою половину и плотно прикрыл за собой дверь. Дрожащими руками он схватился за голову.

Рыжие волосы, преследовавшие его по ночам. Изумрудно-зеленые глаза. Как такое могло случиться?

«Судьба, – подсказал с усмешкой внутренний голос. – Она предназначена тебе самой судьбой. Твоя суженая». Подсказали эту мысль, конечно, суеверия, с детства привитые ему в Египте. Когда он был маленьким, ему нередко доводилось слышать сказки о злобных джиннах, населявших пустыню. Но здравый смысл англичанина, глубоко укоренившийся в нем, с презрением отверг эту чушь.

В гардеробной Грэм скинул с себя всю одежду, скомкал ее и бросил на пол. Потом он прошел в соседнюю ванную, ополоснул лицо холодной водой и уставился на свое отражение в забрызганном зеркале. Лицо было бледным, изможденным.

Тут он разглядел красные пятнышки крови у себя на бедрах. Ее кровь.

Ругаясь вполголоса, он смочил полотенце и стал яростно вытираться, но это не помогло ему избавиться от острого чувства вины за то, что он похитил ее девственность и так невежливо покинул ее. Перед его внутренним взором так и стояли ее огромные зеленые глаза, смотрящие на него с обидой. Он обошелся с ней как с последней шлюхой.

Но она же его обманула!

Грэм бросил полотенце, вернулся в гардеробную и схватил костюм, заранее приготовленный слугой. Он быстро надел накрахмаленную рубашку с воротничком-стойкой, темно-серые шелковые брюки, повязал черный галстук, надел темно-серый жилет, двубортный серый сюртук и изысканные кожаные туфли. Зеркало в позолоченной раме отражало безупречно одетого темноглазого брюнета с тем непроницаемым выражением лица, какое бывает только у английских аристократов. Глядя на него сейчас, никто бы не догадался, какая буря чувств бушует у него внутри.

Он спустился вниз, надеясь, что завтрак и повседневные дела прогонят неприятные мысли прочь.

Комната, где он обычно завтракал, была оформлена в бледно-желтых тонах. Сейчас там никого не было. У стены на полированном столике с подогревом стояли серебряные блюда с его любимыми кушаньями. Грэм остановил свой выбор на омлете, горячих оладьях в золотистых потеках сливочного масла и четырех полупрозрачных поджаристых ломтиках бекона. Он сел, привычным жестом взял с журнального столика свежий номер «Лондон Таймс» и погрузился в чтение.

– Желаете чаю, ваша светлость?

Грэм взглянул на лакея поверх газеты. Слуги прекрасно знали, что по утрам он пил крепкий арабский кофе без сахара – пожалуй, это была единственная привычка, сохранившаяся у него с египетских времен.

– А что, кофе кончился?

– Прошу прощения, ваша светлость, но ваш брат все выпил. Повар послал за кофе на рынок. Если хотите, я могу сходить за кофе к соседям.

– Не стоит.

Грэм опять углубился в газету и стал просматривать заголовки. Имущество еще одного аристократического рода продавали в Лондоне с торгов. Богатый американец по имени Генри Флаглер выстроил железную дорогу от Джексонсвиля, штат Флорида, до какого-то богом забытого городка под названием Бискейн-бей.

Последняя новость заинтересовала Грэма. В американские железные дороги было выгодно вкладывать деньги. С другой стороны, семья несла ощутимые убытки из-за падения курса ценных бумаг железнодорожной компании «Балтимор энд Огайо». Надо было как-то компенсировать потери. Впрочем, ничего по-настоящему страшного еще не произошло. Он мог себе позволить заплатить за удовольствие купить девственницу на ночь… и потом проснуться в ужасе от того, что по своей воле лег в постель с ведьмой, которая преследовала его в кошмарах. Кончики его пальцев гладили ее кожу, нежную, как лепестки, роз… Его сердце бешено заколотилось, стоило ему лишь вспомнить ее хриплые стоны и жар, пронизавший его, когда он вошел в нее.

Это был только зов плоти, твердо напомнил он себе. Как бы это ни было сказочно, это был всего лишь зов плоти. Ничего больше. С любой другой женщиной он сможет почувствовать то же самое.

Он с трудом заставил себя сосредоточиться на статье. Раздался резкий металлический звук, и он поднял голову. Мимо прошла горничная с ведерком угля. Она шла, не поднимая головы. Воплощенная застенчивость. Он вспомнил, как Кеннет предупреждал его, что со слугами нельзя обращаться как с равными, но пренебрег советом брата. В конце концов, вежливое приветствие ни к чему не обязывает.

Грэм опустил газету и стал смотреть, как она присела и начала перекладывать уголь совком из ведерка в камин. При этом она как-то смешно, по-птичьи отворачивала лицо.

Он дружелюбно улыбнулся и поздоровался:

– Доброе утро.

Горничная замерла, потом на ее губах показалась несмелая улыбка и она сделала неуклюжий реверанс:

– Доброе утро, ваша светлость. Я растоплю камин, тут будет тепло и хорошо.

После проведенных в Египте лет топить камин холодным английским летом стало для него необходимой роскошью.

Он смотрел, как голубоватое пламя постепенно охватывает уголь, и тот начинает таинственно мерцать. На Грэма нахлынули воспоминания: вот он завтракает в этой самой комнате с родителями. Грэм улыбнулся. Пирожки с малиной… Его любимые. Хорошо бы сейчас их отведать.

– М-мм… сладкие пирожки, – размечтался он вслух. Услышав вздох изумления, он поднял глаза и встретился взглядом с огромными синими глазами горничной.

– А вы что, правда любите пирожки, ваша светлость?

– О да. – Он вновь улыбнулся воспоминаниям. – Так хорошо бывает забраться языком в самую серединку и почувствовать, как рот наполняется сладким соком…

Горничная облизнула губы.

– Вам что, правда так нравиться вылизывать начинку у пирожков, ваша светлость?

– Да. Пожалуй, стоит поговорить об этом с кухаркой. Горничная смотрела на него с забавным недоумением.

– С ней-то зачем? Вы можете поговорить и со мной. Уж я-то все сделаю ни капельки не хуже. С моим огромным удовольствием, ваша светлость.

К его немалому удивлению, горничная бросила свой совок и метнулась к нему. Она присела перед ним, прильнув своей роскошной грудью.

– Ваша светлость, вы такой из себя видный, справный мужчина. Вы будто созданы, чтобы согревать девичьи постели. Знаете, как холодно по ночам у меня на чердаке?

Грэм от растерянности даже дышать перестал.

– Я распоряжусь насчет одеяла, – сказал он.

Ее ладонь тем временем ласкающими движениями скользила все выше и выше по его бедру. Он хотел возмутиться, сжать колени, но его тело отреагировало помимо воли.

– А что? Вы любите пирожки. А мне так нравится ваша сосиска, – мурлыкала она. – Давайте по-быстренькому на столе, а?

– Извольте объясниться. – Он просто не мог не реагировать на ее ласки.

– Ну… милок, шалун – это такая большая толстая сосиска, прям как ваша, – сказала она, глядя на него с обожанием.

Он уже и не знал, благодарить ее или отругать.

Горничная все прижималась к нему своей необъятной грудью. Он весь напрягся. Впрочем, ничего похожего на сумасшествие прошедшей ночи. Вчера он был нежным и страстным. А сейчас его охватила чистой воды похоть, ничего возвышенного. Грэм сам себе ужаснулся. Надо поскорее забыть эту рыжеволосую ведьму. Легко сказать, тело ведь так просто не обманешь.

Он отстранил руки горничной, пытаясь освободиться от ее объятий.

– Вы меня не так поняли, – сказал он.

Тем временем по паркетному полу раздались гулкие шаги. В комнату кто-то шел. В дверях появился брат Грэма. Горничная испуганно вскрикнула, схватила свое ведро и стремглав убежала.

Не сводя недоумевающего взгляда с брата, Кеннет уселся в кресло напротив него.

– Что-то случилось?

– Горничная… э-э-э… теребила мою сосиску, – сдавленно прохрипел Грэм.

Кеннет недовольно посмотрел на брата.

– Нужна помощь? Ты, конечно же, не стал бы… – Я, конечно же, не стал бы, – перебил его Грэм. – Я просто случайно упомянул, что люблю пирожки с вареньем.

– Господи, Грэм, я же тебя предупреждал, что слуг надо держать на расстоянии. Ты что, разве не знаешь, что на жаргоне «пирожком"» называют женские гениталии?

Грэм почувствовал, что краснеет.

– Откуда мне это знать? – пробормотал он. – Она думала, что я хочу облизать ее… – Он закрыл лицо руками и застонал. Потом, глядя сквозь пальцы на брата, он спросил: – А что тогда значит «по-быстренькому на столе»?

– Любовные игры на столе.

У Грэма вырвался еще один стон.

– Вообще-то неплохо, – ухмыльнулся Кеннет. – Только не советую заниматься этим на сервированном столе. Видишь ли, китайский фарфор – вещь довольно хрупкая. А вообще, ты не хочешь поделиться со мной новостями по э-э-э… этому вопросу?

С трудом восстановив самообладание, Грэм пристально посмотрел на брата, потом отпил глоток чая и поморщился. Он, конечно, стал истинным английским аристократом, приобрел лоск и манеры, но так и не научился пить это безвкусное пойло. То ли дело чашечка крепкого бодрящего кофе…

– Единственная новость, которую я могу тебе сообщить, – это то, что ты выпил весь мой кофе. Уже не в первый раз.

Кеннет пожал плечами и стащил у брата оладью.

– А что ты хочешь? Я скоро стану отцом. Естественно, что я пью за троих: за себя, за Бадру и за малыша.

– Похоже; ты пьешь кофе впрок, как верблюд воду. И ешь ты тоже за троих. – Грэм выхватил у брата оладью и бросил ее обратно на тарелку из тончайшего фарфора. – Если не прекратишь столько есть, то скоро в дверь перестанешь проходить, будешь толще жены.

Кеннет насмешливо приподнял бровь и похлопал себя по плоскому животу:

– Здесь места еще хоть отбавляй. И мы с женой планируем не останавливаться на достигнутом.

– Дай бедной женщине отдохнуть хоть немного, прежде чем вы заселите еще одну пустующую детскую наверху, – покачал головой Грэм. На его лице показалась нежная улыбка. – Как там Бадра? Она уже два дня не спускается к обеду. Она хорошо себя чувствует?

Он достаточно хорошо изучил брата, чтобы разглядеть беспокойство в его глазах.

– Она сильно устала. Доктор говорит, что малыша можно ждать со дня на день. Она готова. Давно готова. Да и я тоже, – добавил он со вздохом.

Грэму было неловко. Он чувствовал, что брат беспокоится, но не знал, как его поддержать.

– С ней все будет хорошо, – сказал он решительно.

– Я знаю. Все, хватит об этом. – Кеннет вытянул ноги и забарабанил пальцами по белоснежной кружевной скатерти. – Ты лучше расскажи, как ты порезвился ночью.

Кеннет пытался прикрыть свое беспокойство развязным тоном, но Грэм знал, что брат по-настоящему переживает за него. Он печально улыбнулся и откинулся на спинку кресла, вспоминая все подробности.

– Порезвился я… ну, в общем, неплохо. Грэм почувствовал, что брат искренне рад за него. Подумать только, ведь они и познакомились-то по-настоящему меньше года назад. А до того Грэм вообще считал брата врагом. Хотя как только он осуществит задуманное, его отправят на эшафот и они больше никогда не увидятся…

Кеннет испустил вопль радости и со всей силы стукнул брата по спине.

– Я в тебе не сомневался! Поздравляю! – Потом он огляделся и покраснел. – Прости. Ну, расскажи, все прошло, как ты задумывал? Никаких осечек?

Улыбка постепенно сходила с его лица, когда Грэм, сжав кулаки, произнес:

– Пара осечек все же была. Она рыжая. Зеленоглазая, Все как в моем кошмаре.

Кеннет тихо выругался.

– Она, в смысле та женщина, была в парике. А в темноте цвет глаз было не различить.

– Прости, Грэм, я не…

– Тебе не за что извиняться. Ведь если бы ты не подговорил меня на это… – Он поежился. – В итоге дело сделано. И должен признать, было весьма и весьма приятно. А утром я проснулся и понял, что жестоко обманулся.

Взгляд Кеннета стал острым, как кинжал.

– Так ты что, еще и спал там?

– Всю ночь, – вздохнул Кеннет. – Всю ночь напролет. Глаза Кеннета стали размером с блюдца.

– И что, никаких кошмаров?

– Ни единого.

Кеннет вцепился в тему мертвой хваткой.

– А может… Представь на минутку, вдруг она и есть ключ к твоим кошмарам, – высказал он свое предположение, пристально глядя на брата.

– Она? Мой самый кошмарный кошмар? – фыркнул Грэм.

– Всему есть своя причина. Я в это твердо верю, Грэм. Да и ты веришь. Это называется судьба.

Грэм хотел было возразить, но передумал и уставился в тарелку. После того как там, в Египте, их родителей зверски убили разбойники, они с братом попали в разные племена и им обоим привили веру в бедуинские суеверия. И эта вера временами брала верх над их чисто английской рассудительностью и здравомыслием.

– Ты не передумал идти сегодня на бал к Хантли?

– Нет, не передумал, – тихо ответил Грэм. – Светская жизнь, что поделать.

– Вот видишь, как ты пообтесался. Держишься как настоящий англичанин: ты ешь, как англичанин, ты даже вальс танцуешь лучше, чем я. Никому и в голову не придет, что ты вырос в Египте. Одним словом, ты стал таким же черствым сухарем, как и любой из англичан.

Грэм впервые встретился с Кеннетом в прошлом году в Египте и согласился вернуться с ним и его молодой женой Бадрой в Англию. С ними была еще дочка Бадры по имени Жасмин. Сначала они поехали в свое родовое поместье в графстве Йоркшир. Там они тщательно продумали историю, которую Грэм должен был преподнести высшему обществу. В глуши Грэм обретал необходимый лоск, постигал тонкости английского этикета и избавлялся от египетского акцента. Его первые выходы в свет прошли вполне удачно. Но бороться с дьяволом, преследующим тебя в кошмарах, – это вам не вальс танцевать.

Взгляд Кеннета вновь стал пронзительным.

– Думаешь, тот рыжеволосый аристократ не сможет пропустить открытие сезона? Как там его звали аль-хаджиды? Аль-Гамра, кажется?

– Да. Красный. А у меня для него еще пара нелицеприятных словечек найдется.

– Но ведь он может и не прийти сегодня.

– У Хантли собирается весь цвет общества. Готов поспорить, что и этот тип тоже там будет. Он наверняка живет в Лондоне. Я поклясться готов, что в прошлом году на площади видел именно его.

Перед тем как окончательно отречься от жизни египетского кочевника и принять от брата титул и состояние, Грэм уже ненадолго приезжал в Лондон. Это было в прошлом году. Тогда, прогуливаясь по парку, он и увидел рыжеволосого джентльмена, который – он был в этом уверен – был тем самым аль-Гамрой. Грэму была невыносима сама мысль о том, что ему придется видеться со своим мучителем, поэтому он не выдержал и бежал обратно в Египет, поклявшись, что ноги его больше не будет в Англии. Кеннету и Бадре пришлось приложить немало усилий, чтобы уговорить его вернуться. Грэму было слишком страшно и стыдно.

Зато теперь, когда он вернулся и постепенно свыкся с английским укладом жизни, его стыд переплавился в холодную ярость. Нельзя допустить, чтобы аль-Гамра мучил других беззащитных и беспомощных детей. Сам собой составился план. Будто завеса с глаз упала. Он по-новому взглянул на свой выход в свет: герцогский титул откроет ему доступ на балы, а уж там можно будет открыть всему свету истинное лицо этого мерзавца…

– Грэм, послушай, эти самые сливки общества считают, что ты был воспитан эксцентричной английской парой, которая изъездила все арабские страны вдоль и поперек. К тому же тебе было всего восемь лет, когда он… когда… ну, ты меня понял. Он наверняка даже не узнает тебя.

– Да я не о том волнуюсь, что он меня узнает. – В глазах Грэма читалась боль. – Я боюсь, что… – Чуть не проболтался. Он плотно сжал губы.

Кеннет посмотрел на него с сочувствием:

– Ты боишься, что не выдержишь и убежишь, как в тот раз?

Грэм понимал, что брат не хотел его обидеть, но эти слова его задели.

– Я не боюсь, что сбегу. Сейчас я боюсь, что если я его точно узнаю… – улыбка Грэма была холодна, как сталь, – я его убью.

Она всегда была примерной девочкой. Благовоспитанной, тихой и вежливой. Всегда отвечала: «Да, отец». Никаких проявлений непокорного нрава. Безупречная осанка. Все, как хотел отец. Но это была лишь маска, скрывающая истинное лицо Джиллиан. Кирпичная стена, сдерживающая полыхающее пламя. О том, какие страсти бушевали в ее душе, не должен был узнать никто. Никогда.

Разбивая традиционное утреннее яйцо вкрутую, Джиллиан настойчиво стучала по нему кончиком ножа, будто цыпленок, стремящийся поскорее выбраться наружу…

В доме лорда Странтона на завтрак всегда подавали яйца, сваренные вкрутую, потому что он так любил. Однажды Джиллиан дала себе клятву, что приготовит на завтрак омлет. Может, добавит туда чуточку перца и тертого сыра. Впрочем, той ночью она сделала гораздо больший шаг к свободе.

Граф Странтон с ворчанием разбил яйцо точными аккуратными ударами. Его рыжие волосы уже заметно поредели, лицо стало одутловатым, но блестящие зеленые глаза, так похожие на ее собственные, по-прежнему не упускали ничего. Джиллиан почувствовала, как сердце начинает бешено колотиться от ужаса. Неужели он узнал о ее поступке?

Она вспомнила про деньги, которые тщательно спрятала у себя в комнате. Немалая сумма всего за одну ночь в объятиях незнакомца. Незнакомца, которого она никогда не забудет.

Она с отвращением глядела на очищенное яйцо, чувствуя, как стучат зубы, и потихоньку начала есть. Джиллиан думала о тайнике под половицей, который она устроила у себя в комнате и которому доверила все свои секреты. Скоро она уедет в Америку. Приключения. Колледж. Настоящая жизнь. Та школа, в которую отдал ее отец, могла подготовить ее разве что к роли образцовой жены богатого аристократа, но эта школа лишь разожгла в ней охоту учиться дальше.

И Америке обязательно найдется кто-нибудь, кто отнесется к ее идеям с должным уважением. В отцовском же доме Джиллиан чувствовала себя как мебель под чехлом. Тщательно укутанная покровами вежливости, она должна была ждать, пока отец не выдаст ее за того, кто предложит лучшую цену.

Она попыталась заполнить затянувшуюся паузу:

– Насколько мне известно, отец, американцы собираются построить железную дорогу через весь полуостров Флорида. Мистер Флаглер построил последнюю станцию в какой-то ужасной заболоченной местности, которую там называют Майями. Прогресс движется с такой скоростью, что дух захватывает. Как вы думаете, что их ждет дальше?

Молчание. С таким же успехом можно было разговаривать со стенами. Джиллиан продолжала говорить, несмотря на комок в горле. Отец никогда ее не слушал…

– Говорят, в Америке некий мистер Джон Доу придумал новый стандарт, который назвали промышленный индекс Доу-Джонса. Я полагаю, что с избранием нового президента в Америке закончится экономическая депрессия. Отец, а как вы считаете, диверсификация инвестиций – это удачный способ распоряжаться деньгами? Тетя Мэри утверждает, что если бы ее муж не стремился вложить все деньги в один объект, то сейчас она не испытывала бы таких финансовых затруднений…

На этот раз он устремил пронзительный взгляд на дочь. В воздухе опять повисла гнетущая тишина. Джиллиан отпрянула.

– Кстати, о тете Мэри. Ты почему-то не потрудилась спросить у меня, можно ли тебе остаться у нее на ночь. Когда я вчера вернулся и услышал от твоей матери о том, что ты не ночуешь дома, я был крайне недоволен.

Матери она сказала, что будет ночевать у своей любимой тетушки. Поверит ли отец? Джиллиан собралась с духом и ответила:

– Отец, но я уже взрослая, мне двадцать два года, и, наверное, я могу время от времени проводить ночи вне дома.

Свершилось. Она это сказала. Она опустила вспотевшие ладони на колени. Дело сделано. Ей было весело и страшно. Она никогда раньше не отвечала отцу в таком тоне.

Лорд Странтон медленно поставил кофейную чашечку на блюдце и положил руки на столешницу. Он послал жене улыбку через весь длинный стол. Но Джиллиан прекрасно знала, что это была за улыбка. Граф Странтон никогда не повышал голоса. Но от его леденящей улыбки ее до костей пробрал страх…

Джиллиан в отчаянии посмотрела на мать. Леди Странтон побледнела. Господи, только не это…

– Сильвия, по-моему, вы недостаточно внимания уделяете вашим розам, которые вы, по вашим же словам, так любите. За нашей дочерью вы в мое отсутствие тоже не уследили. Кусты роз чрезмерно разрослись, от шипов проходу нет. Если вы беретесь что-то вырастить, будь то цветы или строптивый ребенок, необходимо вовремя проводить обрезку. Вы не находите?

– Реджинальд, прошу вас. – Голос матери дрожал. Лорд Странтон обернулся к ожидавшему лакею:

– Джеймс, принесите, пожалуйста, садовые ножницы. Выведите всю прислугу в сад. Я хочу, чтобы кусты роз срезали. Все. Под корень. Выполняйте.

Она не могла допустить, чтобы мать понесла кару вместо нее. Сердце бешено колотилось, но она заставила себя произнести:

– Отец, прошу вас. Виновата я. Я должна была предупредить вас. Не вините маму, она здесь ни при чем.

Граф не отрывал взгляда от лакея.

– Выполняйте, Джеймс. Срезать все кусты. А потом сжечь.

– Будет сделано, милорд, – ответил лакей.

Слуга пошел выполнять приказание. У Джиллиан подступил комок к горлу. Леди Странтон опустила голову. Но Джиллиан все же успела заметить, как у ее матери на глаза навернулись слезы, которые она ни за что не покажет мужу.

Джиллиан сосредоточилась на еде, но не смогла подавить гнев и страх. У нее потемнело в глазах. Вспомнился старый кошмар. Медленно закрывается дверь, поворачивается ключ в замке, тихий стон.

Джиллиан закусила губу, прогоняя темноту прочь. Пусть эта дверь навсегда останется запертой. Она не хотела знать, какие секреты за ней таятся.

– А теперь, Джиллиан, поговорим о твоем расписании на сегодня. Сегодня я разрешаю тебе ни к кому не ходить. Но будь добра приодеться как следует для бала у Хантли. И для мистера Августина. – Отец чуть ли не с нежностью смотрел на нее поверх кофейной чашки, но обольщаться не стоило: в голосе был явно слышен металл. Это был приказ. Как в армии.

– Да, отец, я буду на балу у Хантли.

– Хорошо. Мистер Августин просил у меня твоей руки, и я дал согласие. Я обещал ему объявить о вашей помолвке сегодня.

У Джиллиан пересохло во рту. Внутренний голос подсказывал: «Скажи ему, что не можешь выйти замуж за Бернарда! Ну хоть раз скажи ему «нет!» Комкая льняную салфетку вспотевшими ладонями, она раскрыла рот и услышала свой голос:

– Да, отец.

У нее подвело живот от отвращения. Она смотрела на яичную скорлупу. Кирпичная стена исчезла, осталась лишь хрупкая яичная скорлупка, не способная защитить нежное содержимое. Такая слабая. Такая беззащитная.

Вот поэтому и надо уезжать.

Вот только мать… ей поздно уже что-то менять. Джиллиан взглянула на безмолвную графиню, у нее сердце сжималось от жалости при виде глубоких теней у матери под глазами и ее впавших щек. Джиллиан не хотела оставлять мать одну, но тетя Мэри обещала поддержать ее. Тетя Мэри была родной сестрой ее отца. Это она надоумила девушку разыскать заведение мадам ла Фонтант, чтобы заработать денег, так необходимых ей для побега. Они продумали все до мельчайших деталей, дождались, когда граф уедет улаживать дела в своем поместье в графстве Дербишир.

Тетя Мэри утверждала, что это один из лучших борделей в Лондоне, где никто не обидит Джиллиан.

Теперь все: последний бал – и долгожданная свобода!

Сейчас надо быть вдвойне осторожной, чтобы отец ничего не заподозрил. Надо вести себя как можно естественнее, изображать послушную и пустоголовую дочку, какой он хотел бы ее видеть.

«Еще немного, – уговаривала она себя, комкая льняную салфетку на коленях. – Еще совсем чуть-чуть, и ты вырвешься на свободу».

После завтрака Джиллиан извинилась и ушла в библиотеку, где ей никто не мог помешать. Она закрыла за собой дверь и перевела дух. В библиотеке пахло пылью и старыми книгами. «Запах знаний», – подумала Джиллиан… Здесь было тихо и спокойно. Здесь была обитель знаний. Здесь был ее рай.

Она устроилась в мягком кресле с томом «Принципов экономической науки» Альфреда Маршалла. Ее пальцы с нежностью гладили книгу, но сосредоточиться на чтении она не могла. Все ее помыслы были обращены к мужчине, с которым она провела ночь. К Грэму.

Она вновь и вновь переживала ощущения прошедшей ночи. Страсть, которую пробудили в ней руки незнакомца, стоны удовольствия, которые она не в силах была сдержать. Красавец мужчина, проведший с ней ночь, к тому же выложил кругленькую сумму за то, что ее мужу досталось бы даром. Она так и видела перед собой его лицо, горящее от вожделения. Ощущала его нежность и ласку. Чувствовала, как его упругое тело льнет к ней.

Как же он рассердился, когда раскрыл обман! У Джиллиан все внутри сжалось. Кто же он? Аристократ со странностями? Кем бы он ни был, он обошелся с ней нежно и деликатно, без грубости и пошлости, которых она ожидала заранее.

Его семя проникло в нее. Беспокоиться вроде не о чем: у нее только что закончились месячные, к тому же она выпила противозачаточный травяной отвар, который дала ей мадам ла Фонтант.

Зато скоро, очень скоро она окажется в Америке.

– Не надо его убивать, Грэм.

Кеннет так просто не отстанет. Он весь день преследовал брата, пытаясь обсудить с ним вопрос, который тот решил не затрагивать. И надо же было ему проболтаться!

Их разделяла закрытая дверь. Когда они пытались поговорить в просторной гардеробной Грэма, у Кеннета дергалась бровь, он всерьез переживал за брата. Грэм изучал свое отражение в зеркале. Костюм сидел на нем, как всегда, безупречно. Хоть он и выглядел типичным англичанином, но в душе оставался египетским воином, готовым действовать быстро, точно и наверняка.

Они молчали. Грэм поправил туго завязанный галстук. Все эти годы он таился, как гепард в засаде, опасаясь выдать себя. И вот гепард готов к прыжку.

Дверь открылась. Вошел слуга и, не проронив ни слова, стал собирать разбросанную одежду. Кеннет тут же перешел на арабский – они с братом прекрасно знали этот язык, а слуги не понимали ни слова.

– Не надо, Грэм. Ты уже не бедуин. Ты же не сможешь просто так выхватить ятаган и потребовать справедливости.

– Да, в данном случае пистолет намного удобнее, – ухмыльнулся Грэм. – Хотя смерть от пули не такая мучительная.

– Не надо его убивать. Хотя этот чертов ублюдок заслуживает смерти. – Кеннет говорил спокойно, но на лбу у него залегли две глубокие морщины. Он не на шутку встревожился.

– Может, ты и прав. Кастрировать было бы намного лучше. Интересно, рыжие евнухи бывают?

Кеннет не улыбнулся шутке.

– Найми кого-нибудь, – предложил он. – Пусть этого ублюдка изобьют до полусмерти где-нибудь в подворотне, пусть даже убьют, но не лезь в это сам.

– Нет. Это личное. Я должен сам это сделать.

– И что потом, Грэм? Черт возьми, мне тоже противно думать, что этот шакал безнаказанно разгуливает по улицам, но здесь не Египет. Это Англия. Здесь есть закон. – Кеннет уже почти кричал.

– В пустыне тоже есть закон, – спокойно напомнил ему брат. – Некоторые сочтут такие наказания чересчур суровыми, но они вполне эффективны.

– Если ты попадешься, то тебя арестуют и повесят. – Лицо Кеннета исказилось от страдания. – Я все эти годы думал, что ты умер, Грэм. Все эти чертовы годы. Я не хочу еще раз тебя терять. Мы братья, я люблю тебя ничуть не меньше, чем свою жену и ребенка.

Брат всерьез переживал за него. Он не заслуживал такой привязанности. В душе у него было пусто и холодно, как в египетской гробнице. Ему уже случалось безжалостно убивать, и он был готов убивать еще. Любая женщина, узнав его ближе, бежала бы в ужасе. Но Кеннет, Бадра и Жасмин старались завлечь его в свой маленький уютный мир, полный любви. Грэм упирался до последнего. Он лишь стоял на пороге и подглядывал в щелочку.

Впрочем, все к лучшему. Когда в высшем обществе узнают тайну Грэма, богатство и знатность помогут Кеннету и его близким сохранить достоинство. В этом мире деньги ценятся гораздо выше чести.

В его циничные размышления вкралось беспокойство. Последнее время дела семьи пошатнулись. Они много потеряли, вложив деньги в акции железнодорожной компании «Балтимор энд Огайо». Цены на сельскохозяйственную продукцию упали, а урожай был скудным. Но Кеннет не унывал, говорил, что дела наладятся. Обязательно наладятся, если план Грэма сработает.

Хотя он и не родился в Египте, он усвоил местные понятия о чести. Он стремился оградить свою семью от скандала. Однако единственным избавлением было уничтожить это чудовище. Когда высший свет узнает о его неприглядном поведении, аль-Гамра умрет с позором. Но при этом все узнают и про то, что он сделал с Грэмом.

Его позор умрет вместе с ним на виселице. Он не призывал смерть, но был рад избавлению от боли.

Грэм рассматривал свое отражение в зеркале. В глазах читалась тревога. Он сглотнул комок, подступивший к горлу. Кеннет, Бадра и Жасмин. Им не дано постичь всю черноту его души.

Он заставил себя улыбнуться и произнес по-английски:

– Не волнуйся. Похоже, на балу будет настоящее столпотворение. Если даже он придет, мы ведь можем и разминуться.

Кеннет мельком увидел лицо брата в зеркале, пока слуга поправлял ему манжеты. Братья знали, что это лишь вопрос времени.

Грэм дождался, пока слуга и брат выйдут из комнаты, и скользнул в спальню. Нажав на выемку в деревянной обшивке стены, он открыл тайник. В старом доме их было немало.

В тайнике оказалась большая шкатулка кедрового дерева. Грэм достал ключ из ящика комода и открыл ящик. Внутри хранились его сокровища: половина папируса с картой, на которой был обозначен клад (впрочем, без второй половины карта была бесполезной), пожелтевшая фотография родителей и пачки денег. Грэм поклялся себе, что никто больше не застанет его врасплох без гроша в кармане. Он с грустью взглянул на фотографию и погладил ее кончиками пальцев. На него смотрели ясные карие глаза матери.

– Какой чудный у тебя малыш, Миранда, – говорили ее подруги про Грэма. – Весь в тебя. Такой красавчик.

«Какой у нас тут красивый мальчик», – раздался в его ушах злой насмешливый шепот.

У Грэма свело живот. На карте, нарисованной на папирусе, был обозначен клад: золотая статуэтка и бесценный изумруд, спрятанные в самом сердце египетской пустыни. Вторая часть карты была у аль-Гамры.

Отбросив гнев и сожаления, Грэм заглянул на дно шкатулки. Он снял синюю обертку с некоего продолговатого предмета размером с ладонь и положил его в ящик комода. Потом вернул шкатулку на место и закрыл тайник. Затем он взял загадочный предмет в кожаном чехле и внимательно его осмотрел.

В отличие от ставшей ему привычной по Египту джамбрии, этот маленький изящный нож, который можно было спрятать в рукаве, изготовили на заказ. Он удобно ложился по руке.

Грэм положил кинжал в карман и направился в холл. Теперь он был готов к балу у Хантли.