Сладкие объятия

Глава 6

Она спросила:

— Вряд ли у вас есть такая безделица, как носовой платок?

У него не было платка, но он пошел и принес большую коробку с бумажными салфетками, которую сунул ей в руки. Она вытащила одну, высморкалась и сказала:

— Не думаю, что они все понадобятся.

— Не уверен.

— Извините. Я не собиралась этого делать. Я имею в виду, плакать.

— Уверен, что нет.

Она достала еще одну салфетку и снова высморкалась.

— Я слишком долго ждала. И вдруг стало так холодно.

— Действительно похолодало. Солнце скрылось. Передавали еще одно штормовое предупреждение. Присядьте-ка.

Он взял ее под руку и отвел к гигантскому дивану, а так как она все еще дрожала, накрыл ее колени красно-белым одеялом и сказал, что принесет ей немного бренди. Селина сказала, что не любит бренди, но он все равно пошел за ним, и она смотрела, как он, стоя за стойкой в маленьком камбузе, отыскал бутылку и стакан и налил ей выпить.

Когда он принес ей стакан, она сказала:

— На самом деле мне надо чего-нибудь поесть.

— Все равно сначала выпейте.

Стакан был маленький, из толстого стекла, а бренди неразбавленный. Селину передернуло. Когда она все выпила, он взял пустой стакан и, возвращаясь на камбуз, перемешал угли в камине и подкинул еще полено. Угли рассыпались, покрывая свежее полено серой золой. Наконец Селина увидела красную вспышку и крохотный огонек. Она сказала:

— Вам даже не надо их раздувать… уже горит.

— Здесь умеют строить камины. Что вы хотите поесть?

— Мне все равно.

— Суп. Хлеб с маслом. Холодное мясо. Фрукты.

— У вас есть суп?

— В банке…

— Это ведь такая мука?

— Ну, не такая уж по сравнению с тем, когда вы плачете.

Селина обиделась:

— Я не хотела.

Пока суп разогревался, он вернулся, присел на край приступки у камина и продолжил разговор.

— А где вы живете? — спросил он, доставая сигарету и зажигая ее от огня в камине.

— В Лондоне.

— С бабушкой?

— Бабушка умерла.

— Вы что, одна живете?

— Нет. С Агнес.

— Кто это — Агнес?

— Моя няня, — сказала Селина, и тут же готова была откусить себе язык. — То есть… она раньше была моей няней.

— И больше никого нет?

— Есть, — ответила Селина: — Родни.

— А кто такой Родни?

Глаза Селины расширились.

— Он мой… адвокат.

— Кто-нибудь знает, что вы здесь?

— Агнес знает, что я уехала.

— А адвокат?

— Он уехал. По делам.

— Так что никто о вас не побеспокоится? Не будет гадать, где вы?

— Нет.

— Да, это что-то.

Суп в кастрюле закипел. Джордж Дайер вернулся на камбуз, чтобы найти тарелку и ложку, а Селина сказала:

— Мне нравится ваш дом.

— Правда?

— Да. Испытываешь чудесное чувство, как будто он только что возник. Как будто его никто и не планировал.

Она подумала о квартире в Лондоне, где она и Родни собирались поселиться после свадьбы. О всем том времени и размышлениях, которые были потрачены на ковры, и шторы, и правильное освещение, и подушки, и корзины для мусора, и кухню, и кастрюли, и сковородки. Она сказала:

— Я думаю, дом и должен быть таким. Он должен развиваться сам. Как и люди, которые в нем живут. — Джордж Дайер наливал себе виски с содовой и ничего не ответил. Она продолжала: — Конечно, некоторые вещи просто необходимы: крыша над головой, и камин, и… думаю, место для сна.

Он вернулся с камбуза, неся в одной руке миску с супом, из которой торчала ложка, а в другой свой напиток. Селина взяла миску с супом и спросила:

— Как вы затащили кровать на галерею?

— По частям. Мы собирали ее наверху.

— Она очень большая.

— В Испании такие кровати называют Matrimoniale. Супружеские.

Она немного смутилась:

— Я не могла представить, как вы ее затащили наверх. Я… мне не следовало туда заглядывать, простите, но мне хотелось увидеть все до того, как вы придете.

Он спросил:

— Что вы теперь собираетесь делать?

Селина посмотрела на суп и помешала его. Это был овощной суп с плавающей в нем лапшой в виде букв. Она ответила:

— Думаю, мне лучше уехать домой.

— Без билета и без денег?

— Если бы я могла взять в долг, я могла бы вернуться в Сан-Антонио с Тони в его такси. И я бы могла успеть на следующий самолет до Лондона.

Джордж сказал:

— Я ведь говорил правду: у меня нет шестисот песет. Одна из причин, по которой я вчера поехал в Сан-Антонио, — получить немного денег, но в расчетном отделе барселонского банка произошла задержка, и сейчас я на мели.

— Но что же мне делать с таксистом? Я должна ему заплатить.

— Может, Рудольфо в Кала-Фуэрте поможет нам.

— Но это большая сумма, чтобы просить его.

— Он привык.

— Речь ведь идет не только о шестистах песетах за такси. Мне придется купить новый билет.

— Да, знаю.

Суп все еще был слишком горячим, чтобы его есть. Селина снова помешала его и сказала:

— Вы, должно быть, думаете, что я самая кошмарная дурочка. — Он не отрицал, и она продолжала; — Конечно, я должна была написать письмо или что-то в этом роде, но я не могла заставить себя ждать ответа. — Он по-прежнему молчал, и она почувствовала, что должна попробовать оправдаться. — Кажется, что можно привыкнуть жить без отца, особенно если никогда его не знала. Но я так и не смогла привыкнуть к этому. Я все время об этом думала. Родни сказал, что у меня пунктик.

— Нет ничего зазорного в таком пунктике.

— Я показала Агнес фотографию на обложке, и ее как громом поразило, потому что вы так похожи на моего отца. Собственно, поэтому-то я и приехала, потому что Агнес его очень хорошо знала. И я бы не оказалась в таком совершенно дурацком положении, если бы не украли мой кошелек. До тех пор все шло хорошо. Я успела на все пересадки, и не моя вина, что мой багаж отправили в Мадрид.

— Вы раньше не путешествовали одна? — Его голос звучал недоверчиво.

— О да, много раз. Но только в поездах до школы и еще кое-куда. — Что-то в его голосе заставило ее быть откровенной до конца. — И потом, меня всегда кто-нибудь встречал… — Она пожала плечами. — Ну, понимаете.

— Нет, не понимаю, но я вам верю.

Она начала есть суп.

— Если мой отец и вправду ваш троюродный брат, значит, мы родственники.

— Троюродный брат — дальний родственник.

— Звучит ужасно по-старинному, правда? И как-то по-королевски. Вы когда-нибудь встречались с моим отцом?

— Нет, я не знал его лично. — Он нахмурился. — Как, вы сказали, вас зовут?

— Селина.

— Селина. Ну вот, если бы мне понадобилось доказательство, что вы не моя дочь, так вот оно.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я бы никогда не наградил девушку подобным именем.

— А как бы вы ее назвали?

— Мужчина редко представляет себе дочерей. Он думает только о сыне. Может, Джордж Дайер-младший. — Он поднял стакан за мифического сына, осушил его и поставил. — Ну, давайте ешьте суп, и пошли отыщем таксиста.

Пока он ставил суповую миску и стаканы в раковину и кормил голодную Перл, Селина вымыла руки и лицо, причесалась, натянула чулки и надела туфли. Когда она вышла из ванной, он опять находился на террасе, сдвинув кепку на затылок и наблюдая в бинокль за бухтой. Селина подошла и встала рядом.

— Которая ваша яхта?

— Вон та.

— Как она называется?

— «Эклипс».

— Она кажется слишком большой, чтобы ею управлять в одиночку.

— Да. Обычно у меня команда. — Он добавил: — Я немного раздражаюсь, когда погода портится. Море обрушивается на мыс адскими волнами, и часто яхту срывает с якоря.

— Но сейчас она, конечно, в безопасности.

— Слишком уж далеко простираются рифы на глубине, чтобы быть спокойным.

Она взглянула на небо. Его затянули свинцовые тучи.

— Будет еще один шторм?

— Да, ветер изменился. Прогноз был отвратительный. — Он опустил бинокль и посмотрел на нее. — Вы вчера попали в грозу?

— Она преследовала нас над Пиренеями. Мы с трудом приземлились в Барселоне.

Он сказал:

— Я не против шторма в море, но гроза в воздухе пугает меня до смерти. Вы готовы?

— Да.

— Мы поедем на машине.

Они вернулись в дом, и он положил бинокль на стол, а Селина собрала сумку и молча простилась с «Каза Барко». Она так много думала о приезде сюда, а теперь, спустя лишь несколько часов, она снова покидала его. Навсегда. Она взяла пальто.

— А это что за черт? — спросил он.

— Мое пальто. В Лондоне холодно.

— Знаете, я уже забыл. Давайте, я понесу его. — Он перебросил его через плечо и добавил: — Один плюс в утере багажа — по крайней мере, путешествуешь налегке.

Они вышли из дома, и Селина не могла понять, в шутку ли он говорил о машине или нет. Машина выглядела так, как будто ее разукрасили для студенческих шествий, и ее так и подмывало спросить, уж не покрасил ли он колеса желтой краской сам, но не рискнула. Они забрались в машину, и Джордж водрузил пальто Селине на колени, затем завел мотор, повернул ручку передачи и развернул машину, дергая ее взад и вперед так, что волосы дыбом вставали. Авария казалась неминуемой. Один раз они чуть не протаранили стену дома. Потом колеса машины закачались на краю крутых ступеней. Селина закрыла глаза. Когда же они наконец рванули вперед и вверх по склону, им в нос ударил мощный запах выхлопных газов, а откуда-то из-под ее ног донесся зловещий клацающий звук. Сиденья проваливались и были все в дырах, а пол, давным-давно потерявший покрытие, больше всего напоминал дно мусорного ящика. Ради Джорджа Селина надеялась, что его яхта более пригодна для плавания.

Но несмотря на все это, было как-то очень приятно ехать по Кала-Фуэрте в машине Джорджа. Все дети визжали от смеха, махали руками и выкрикивали радостные приветствия. Все женщины, сидящие в садах или сплетничающие у дверей, с улыбкой оборачивались и посылали им вслед приветствия. Все мужчины, сидящие за столиками возле кафе, шедшие домой с работы, останавливались, пропуская их и выкрикивая любезности по-испански, которые Селина не понимала, зато Джордж Дайер прекрасно понимал.

— Что они говорят?

— Они хотят знать, где я нашел свою новую сеньориту.

— И это все?

— А разве недостаточно?

Они с шумом подкатили к «Отелю Кала-Фуэрте» и затормозили так резко, что из-под колес вылетело облако белой пыли, которая осела на столах, попала в бокалы клиентов, сидевших на террасе у Рудольфо, наслаждаясь первым аперитивом вечера. Слышно было, как англичанин сказал: «Чертовски нахально», но Джордж Дайер проигнорировал его, вылез из машины, не открывая дверцы, поднялся по ступеням террасы и прошел за штору, а Селина шла за его спиной, к — Рудольфо!

Рудольфо находился за стойкой бара. Он сказал по-испански:

— И нечего кричать.

— Рудольфо, где таксист?

Рудольфо не улыбался. Он наполнил бокалы, стоявшие на подносе, и ответил:

— Таксист уехал.

— Уехал? А разве он не хотел получить деньги?

— Да, хотел. Шестьсот песет.

— А кто же ему заплатил?

— Я, — сказал Рудольфо. — И я хочу поговорить с тобой. Подожди, я сейчас обслужу клиентов.

Он вышел из-за стойки бара, молча прошел мимо них, прошел за штору и исчез на террасе. Селина уставилась на Джорджа:

— Он сердится?

— В качестве предположения я бы сказал, что он чем-то раздражен.

— Где Тони?

— Уехал. Рудольфо ему заплатил.

Ей потребовалась секунда или больше, чтобы переварить полученное сообщение.

— Но, если он уехал… как же я вернусь в Сан-Антонио?

— А Бог его знает.

— Вам придется отвезти меня.

— Сегодня вечером я больше не собираюсь ехать в Сан-Антонио, а если бы даже и поехал, все равно мы не можем купить вам билет.

Селина прикусила губу. Она сказала:

— Рудольфо вначале казался таким милым.

— Как и у всех нас, у него противоречивый характер.

Вернулся Рудольфо, штора за ним опустилась, он поставил пустой поднос и повернулся к Джорджу.

Он высказывался по-испански, что, возможно, и было лучше, ибо те слова, которые он употреблял, не предназначались для деликатно воспитанной молодой английской сеньориты. Джордж бурно защищался. По мере того как их голоса становились все громче, Селина, не в силах игнорировать тот факт, что большая часть их высказываний касалась ее, пыталась вставить: «О, пожалуйста, скажите мне, о чем вы говорите» или «Не могли бы вы иногда говорить по-английски, чтобы я могла понять?» — но ни один из них не обращал на нее ни малейшего внимания.

Наконец их спор был нарушен прибывшим толстым немцем, который хотел пива, и пока Рудольфо ушел за стойку, чтобы обслужить его, Селина воспользовалась возможностью, ухватила Джорджа за рукав и спросила:

— Что произошло? Скажите мне, что произошло!

— Рудольфо раздражен, потому что вы сказали, что будете ждать в «Каза Барко», и он подумал, что таксист будет ждать вместе с вами. Ему не нравится, когда праздношатающиеся таксисты сидят у него в баре, напиваясь, а этот ему особенно не понравился.

— Ах!

— Да, ах.

— И это все?

— Нет, конечно, не все. В конце концов, чтобы избавиться от таксиста, Рудольфо заплатил ему. И теперь он говорит, что я должен ему шестьсот песет, и он струсил, потому что не думает, что я смогу вернуть ему деньги.

— Но я заплачу ему… я обещаю…

— Дело не в этом. Он хочет получить деньги сейчас.

Толстый немец, почувствовав накаленную атмосферу и схватив пиво, вышел наружу, и не успел он выйти, как Рудольфо и Джордж снова накинулись друг на друга, но Селина быстро подошла к ним.

— О, пожалуйста, мистер… я хочу сказать, Рудольфо. Это все я виновата, и я прослежу, чтобы вы получили свои деньги обратно, но, понимаете, все мои деньги украли…

Рудольфо уже это слышал.

— Вы сказали, что подождете в «Каза Барко». С таксистом.

— Я не знала, что он так долго здесь пробудет.

— А ты? — Рудольфо снова повернулся к Джорджу. — Где ты-то был? Уехал в Сан-Антонио, не возвращаешься, и никто не знает, где ты…

— А какого черта тебе до этого? Куда я езжу и что я делаю — это мое чертово дело.

— Мне есть до этого дело, когда приходится платить по твоим счетам.

— Никто не просил тебя платить. И вообще — это не мой счет. И ты все испоганил, потому что теперь сеньорита не сможет вернуться в Сан-Антонио.

— Ну так отвези ее сам!

— Да пусть меня дьявол заберет, если я это сделаю! — завопил Джордж. С этими словами он выскочил из бара, за один прыжок преодолел ступени террасы и запрыгнул в машину.

Селина бросилась за ним:

— А что же будет со мной?

Он обернулся и посмотрел на нее:

— Ну, вы едете или собираетесь оставаться здесь?

— Я не хочу здесь оставаться.

— Тогда поехали.

Выбора не было. Половина жителей деревни и все посетители бара наслаждались сценой. Джордж наклонился, чтобы открыть ей дверцу, и Селина села в машину рядом с ним.

В этот миг, как будто по сигналу какого-то небесного режиссера, разразилась гроза.

Вспышка молнии прорезала небо, прогремел гром, а от внезапного порыва ветра задрожали сосны. Скатерти на столиках на террасе задрались и забились, как ненатянутые паруса, с полки возле магазинчика Марии унесло шляпу и погнало ее, как огромное розово-желтое колесо, вниз по главной улице. Пыль поднималась, закручиваясь спиралью, а за ветром пришел дождь — внезапная стена из дождя, и капли были такие большие и тяжелые, что сточные канавы моментально заполнились водой.

Все рванули в дома. Посетители Рудольфо, сплетничающие женщины, резвившиеся дети, двое мужчин, которые работали на дороге. Во всем чувствовалось надвигающееся стихийное бедствие, как будто прозвучала воздушная сирена, и в мгновение ока площадь опустела. Осталась только маленькая машина Джорджа.

Селина начала было вылезать из машины, но он уже завел мотор и дернул ее, усаживая на место. Она спросила:

— Нельзя ли нам тоже укрыться?

— Зачем? Вы ведь не боитесь небольшого дождика?

— Небольшого дождика?

Лицо его стало каменным, и он не удостоил ее ответом.

— А крыша не поднимается?

Он включил передачу, и машина рванула с внезапностью взрывающейся ракеты.

— Уже десять лет, — прокричал он сквозь рев машины, дождь и ветер.

Уже казалось, что они по уши в воде, и Селина промочила ноги. Она подумала, не пора ли ей начать скандалить.

— Ну и зачем нужен откидной верх, если он не поднимается?

— Да прекратите вы скулить.

— Я не скулю, но…

Он нажал на газ, и от страха она проглотила слова. Они неслись вниз по дороге, срезая углы, колеса визжали, и из-под них вылетали волны желтой грязи. Море было свинцового цвета, а ветер уже опустошил сады, окружающие восхитительные маленькие виллы. Казалось, воздух наполнен летающими обломками — листьями, соломой и сосновыми иголками, — и когда они наконец забрались на холм и поехали вниз по тропинке к «Каза Барко», вода, заполнявшая пространство между высокими стенами, уже превратилась в глубокий поток.

Масса воды под воздействием силы тяжести устремлялась вниз по ступеням, ведущим к бухте, но еще больше воды скопилось в старом сарае для сетей, где он держал машину, и там, казалось, уже было настоящее наводнение.

Несмотря на это, он въехал прямо в сарай, остановившись всего лишь в дюйме от задней стены. Он выключил мотор и выпрыгнул из машины, говоря:

— Давайте вылезайте, поможете мне закрыть двери.

Селина была слишком напугана, чтобы бунтовать. Она вылезла в холодную грязную воду, поднявшуюся на четыре дюйма, и пошла помочь ему закрыть осевшие двери. Наконец им удалось их закрыть, навалившись на них и удерживая их так, пока Джордж с большим трудом умудрился вставить простой болт на место. Покончив с этим, он взял ее за запястье и бегом потащил в «Каза Барко» как раз тогда, когда новая вспышка молнии прорезала небо, а вслед за ней раздался такой близкий удар грома, что Селина подумала: вот-вот рухнет крыша.

Даже в доме они, казалось, не чувствовали себя в безопасности. Он сразу же прошел на террасу и стал бороться со ставнями. Ветер был так силен, что ему пришлось силой отдирать их от стены дома. Цветочные горшки уже были разбросаны: некоторые за стеной, другие валялись на полу террасы — смесь глиняных осколков и ошметков грязи. Когда наконец он закрыл ставни и внутренние двери, дом показался темным и незнакомым. Он щелкнул выключателем, но электричества не было. Дождь, попавший через каминную трубу, залил огонь, а колодец булькал, как будто в любой момент мог выплеснуть воду наружу.

Селина спросила:

— С нами ничего не случится?

— А почему что-то должно случиться?

— Я боюсь грома.

— Он не убьет.

— Но молния может.

— Ну так и бойтесь молнии.

— Я и боюсь. Я и ее боюсь.

Ей казалось, что он должен извиниться, а он просто поискал в кармане и достал размокшую пачку сигарет. Он швырнул ее в шипящий камин и начал рыскать в поисках сигарет, в конце концов вытряхнул откуда-то пачку на пол на камбузе. Он достал одну сигарету, зажег ее и, раз уж был там, налил себе неразбавленное виски. Он отнес стакан к колодцу, опустил вниз ведро и вытащил его, наполненное до краев, а потом с ловкостью, достигнутой долгой тренировкой, налил воду из ведра в стакан, не расплескав ни капли.

— Хотите выпить?

— Спасибо, нет.

Он глотнул виски и стоял, рассматривая ее, и она не могла понять, смеется он или нет. Они оба так промокли, как будто свалились в ванну. Селина сбросила размокшие туфли и сейчас стояла в луже, которая все увеличивалась, с подола платья капало, а волосы прилипли к лицу и шее. Казалось, Джорджа Дайера, в отличие он нее, совсем не беспокоило, что он промок. Она сказала:

— Думаю, вы к такому привыкли. — Она попыталась отжать подол. — А вообще-то в этом не было никакой необходимости. Спокойно могли укрыться и переждать грозу. Рудольфо бы разрешил нам…

Он поставил стакан, который слегка звякнул, прошел через комнату и поднялся по лестнице на галерею, перепрыгивая через две ступеньки.

— Вот. — Он бросил вниз пижаму. — И вот. — За пижамой вниз полетел махровый халат. Послышался звук выдвигаемого и задвигаемого ящика. — И вот. — Полотенце. Он стоял, положив руки на балюстраду, глядя вниз на Селину, — идите в ванную. Снимите все с себя, хорошенько разотритесь и переоденьтесь.

Селина подобрала вещи. Когда она открывала дверь в ванную, через балюстраду с галереи полетела мокрая рубашка, а за ней мокрые парусиновые брюки. Она быстро скользнула в ванную и заперла дверь.

Когда она вышла из ванной в сухой одежде не по росту, с полотенцем на голове, она обнаружила, что с комнатой произошла метаморфоза.

Огонь снова ярко горел, в старых бутылках из-под вина стояли три или четыре зажженных свечи. Из приемника доносилась музыка фламенко, а Джордж Дайер не только переоделся и умылся, но еще и побрился. На нем были белый свитер под горло, голубые брюки из саржа и красные кожаные шлепанцы. Он сидел на приступке спиной к камину, читал одну из английских газет и выглядел как любой джентльмен, находящийся на отдыхе в своем загородном доме. Он взглянул на нее, когда она вошла.

— Ну, вот и вы.

— Что мне делать с мокрой одеждой?

— Киньте ее на пол в ванной. Хуанита займется ею утром.

— Кто такая Хуанита?

— Моя прислуга. Сестра Марии. Вы ведь знаете Марию? У нее овощной магазин в деревне.

— Мать Томеу.

— Так вы уже познакомились с Томеу?

— Томеу проводил нас сюда: он ехал впереди на велосипеде.

— Томеу привез цыпленка в большой корзине вместе с овощами. Сейчас цыпленок в печке. Садитесь у огня, погрейтесь. Я налью вам выпить.

— Я не хочу пить.

— Вы вообще не пьете?

— Моя бабушка этого не одобряла.

— Ваша бабушка, прошу прощения за такое выражение, старая сука.

Селина невольно улыбнулась:

— Вообще-то нет.

Ее улыбка удивила его. Все еще глядя на нее, он спросил:

— В какой части Лондона вы живете?

— Квинз-Гейт.

— Квинз-Гейт, юго-запад. Хорошенькое местечко. И полагаю, ваша няня водила вас гулять в Кенсингтонский парк?

— Да.

— У вас есть братья и сестры?

— Нет.

— Дяди и тети?

— Нет. Никого.

— Ничего удивительного, что вам так отчаянно хотелось иметь отца.

— Вовсе и не так отчаянно. Просто мне хотелось, чтобы у меня был отец.

Джордж покрутил стакан, наблюдая за всколыхнувшейся янтарной жидкостью. Он сказал:

— Знаете, мне пришло в голову, что те, кто нам… близок и дорог… они живут до тех пор, пока не появится какой-нибудь дурак, всюду сующий свой нос, и не скажет, что они умерли.

Селина ответила:

— Мне давно сказали, что мой отец мертв.

— Я знаю, но сегодня вам об этом сказали второй раз. И это я убил его.

— Вы не виноваты.

— Все равно, простите меня. — Он добавил, смягчив голос: — Вам бы стоило выпить. Просто чтобы согреться.

Она отрицательно покачала головой, и он не стал настаивать, хотя все равно почувствовал себя неудобно. Он привык к Фрэнсис, которая никогда не сдавалась, пила с ним на равных, даже если к концу вечера у нее немного плыло перед глазами, и по первому сигналу готова была начать борьбу; а на следующий день вставала с совершенно ясной головой и ярким взором, если не принимать во внимание небольшой дрожи в руке, когда она тянулась за десятой за утро сигаретой.

Но этот ребенок… Он посмотрел на нее. Кожа ее была цвета слоновой кости, цвета сливок, совершенно чистой. Пока он смотрел, она сняла полотенце с головы и начала насухо вытирать волосы, обнажив уши, волнующие и беззащитные, как шейка ребенка.

Она сказала:

— Что мы будем делать?

— В смысле?

— В смысле денег. И Рудольфо заплатить, и мне надо улететь в Лондон.

— Не знаю. Мне нужно подумать.

— Я могла бы послать телеграмму в свой банк в Лондоне, и они пришлют мне какую-нибудь сумму.

— Да, могли бы.

— Много на это уйдет времени?

— Три-четыре дня.

— Вам не кажется, что мне, пожалуй, надо попытаться снять комнату в гостинице в Кала-Фуэрте?

— Сомневаюсь, что Рудольфо поселит вас.

— Знаете, я его не виню. Даже трезвым Тони был довольно страшен. А в пьяном виде он, должно быть, просто ужасен.

— Сомневаюсь, чтобы он мог напугать Рудольфо.

— Ну… где же мне поселиться?

— Где же, как не здесь? На супружеской кровати. Я бы отправился на «Эклипс», но только не в такую погоду, но я уже не в первый раз буду спать на диване.

— Если кто-то и будет спать на диване, то это должна быть я.

— Как хотите. Мне все равно. Извините, что планировка «Каза Барко» не очень удобна, но сейчас я ничего не могу поделать. Я и представить не мог, что когда-нибудь ко мне приедет пожить моя дочь.

— Но я не ваша дочь.

— Тогда давайте назовем вас Джордж Дайер младший.