Сладкие сны

Глава первая

Легко просто умереть. Умереть красиво – вот чего он страстно желал.

Доктор Уильям Уэстхед Вули наблюдал за собственной персоной на телевизионном экране. В уголке рта его теледвойника выступила едва заметная капля крови, превратившаяся затем в ярко-красную струйку. Освещенный лучами лампы, он лежал на полу лаборатории. Ректор университета демонстрировал перед телекамерой свое залитое слезами лицо в присутствии всего профессорскопреподавательского состава. Люди стояли, скорбно потупившись.

– Мы недооценивали покойного, – сдерживая рыдания, произнес заведующий учебной частью Ли Вудворд, или, как все его знали, Вуди. – Мы просто не понимали гениальности доктора Вули. Мы считали его одним из многочисленных ученых-физиков с докторской степенью, каких полно.

Тут же, на экране, была и Дженет Холи, яркая пухленькая блондинка в своем обычном великолепии. Расстроенная, она теребила ворот бледно-зеленой блузки, и перед взором умирающего доктора Уильяма Уэстхеда Вули мелькнуло видение розового соска, полуприкрытого чашечкой кружевного бюстгальтера.

Сразу же после этого картина расплылась и померкла. Вместо лаборатории возникли очертания спальни. Сейчас Доктор Вули, живой и здоровый, в смокинге, сидел на краешке свежезастланной кровати с блокнотом на коленях. В дверь постучали.

Спальня во многом напоминала спальню доктора Вули, где он сидел, опутанный проводами, идущими от его висков к задней стенке телевизора, экран которого светился, как огромное квадратное око.

На экране не было ни застывшей в коричневом желе индейки, недоеденной на обед, ни посиневших остатков вчерашней трапезы. Недавно вымытые окна однокомнатной квартирки в Ричмонд Хайте с видом на Миссисипи сияли кристальной чистотой, пол только что подмели, а кровать увеличила свои размеры вдвое. Разительные перемены произошли также в самом докторе Вули.

На его лице исчезли рытвины, оставленные юношескими прыщами. Кожа стала чистой, гладкой и загорелой, линия носа приобрела скульптурную четкость. Появились бицепсы. Внушительное брюшко подобралось и исчезло. На груди закурчавилась темная поросль, мускулы ног окрепли. Там, на экране, доктору Вули было не больше тридцати двух; он сочинял речь, которую должен был произнести при получении Нобелевской премии. В дверь постучали.

На экране появилась Дженет Холи, вся в слезах. Она была в отчаянии. Ей угрожали.

– Кто угрожал? – спросила улучшенная копия доктора Вули.

Он положил руку ей на грудь и расстегнул верхнюю пуговку блузки. Его рука нащупала краешек бюстгальтера и двинулась дальше. Бюстгальтер расстегнулся, и доктор Уильям Уэстхед Вули приступил к пылким и успешным занятиям любовью с откликнувшейся на его призыв Дженет Холи.

В дверь постучали. Доктор Вули с досадой поморщился: он не ожидал, что ему помешают. Стук стал громче.

– Если ты не откроешь, я уйду, – раздался женский голос, явно принадлежавший Дженет Холи.

Доктор Вули аккуратно отсоединил провода и, смотав, положил их на телевизор. Потом было потянулся за помятыми серыми брюками, валявшимися на кровати, но передумал. Он бросил их в стенной шкаф.

– Иду, иду! Сейчас!

Он сорвал с вешалки ярко-синие брюки и быстро натянул их. Затем нырнул в желтую водолазку и причесался.

– Вилли, если ты сейчас же не откроешь, я ухожу.

– Уже открываю, – ответил доктор, опрыскивая рябоватое лицо лосьоном и приглаживая влажные волосы. С широкой улыбкой он распахнул дверь.

– Застегни ширинку, – сказала Дженет Холи – Почему ты еще не одет? Ну и грязища же у тебя! Ты думаешь, я буду тебя ждать? Хватит с меня того, что мне пришлось сюда тащиться!

– Дорогая, но ты же сама не разрешаешь мне заходить за тобой, – возразил доктор Вули.

– Вечно ты, Вилли, вывернешь все наизнанку и обратишь против меня. Но сейчас речь о тебе.

Дженет Холи была не хуже, чем на телеэкране: пышущая здоровьем сексапильная блондинка с привлекательными формами; от телекопии ее отличала лишь застегнутая на все пуговицы ярко-желтая блузка и длинная юбка из грубой шерстяной ткани.

– Сними эту желтую штуку, – сказала она, – а то мы как близнецы.

– Хорошо, дорогая, – согласился доктор и одним движением сорвал с себя водолазку, которая также полетела в стенной шкаф.

– А это что такое? – возмущенно воскликнула Дженет Холи, указывая на экран. Она подошла к телевизору и уставилась на обнаженную блондинку.

– Боже, да это я! – закричала Дженет. – Но почему-то раздетая и во мне фунтов шесть лишнего веса. Ты тайком заснял меня и показываешь по телевизору. Но я не такая толстуха.

– Нет, дорогая, это не телепередача. Похоже, но не совсем то.

Дженет покосилась на экран. Конечно, она имела некоторую склонность к полноте. Но там, на экране, ее груди выглядели более упругими, чем на самом деле. Более привлекательными. Только почему она с Вилли?

– Ты каким-то образом вставил в видеозапись свое изображение, – сказала она.

– Нет, дорогая, – ответил доктор Вули, нервно постукивая костяшками пальцев одной руки о другую.

– Тогда что же это? Секретное подглядывающее устройство для того, чтобы совать нос в чужие дела?

Уильям Уэстхед Вули усмехнулся и отрицательно покачал головой.

– Могу только намекнуть.

– Лучше скажи сразу, – попросила Дженет.

– Это трудно объяснить в двух словах.

– Если ты еще раз назовешь меня дурой, можешь больше не запускать сюда свои лапы, – произнесла она, указывая пальцем с накрашенным ноготком на два холма, приподнимающих желтую блузку.

– А как насчет сегодняшнего вечера?

– Только без раздеваний, – сказала Дженет.

– Хорошо, хорошо.

И доктор пустился в разъяснения.

Человеческий мозг вырабатывает сигналы – электрические импульсы. Но они отличаются от импульсов, посылаемых на телеэкран. Мозг создает образы, которые человек видит в своем воображении. Телевизионные образы создаются с помощью световых волн, существующих в реальности. А его изобретение позволяет трансформировать воображаемые образы в потоки электронов на телеэкране. Для этого применяется обыкновенный кинескоп, но устройством, посылающим сигналы, становится мозг. Таким образом, вы можете видеть свои мысли на экране телевизора.

Доктор Вули взял руку Дженет и приложил ее к пластиковому корпусу своего устройства. Оно было теплое на ощупь.

– Вот мое изобретение. Это преобразователь. А эти штуки, – указал он на электроды, – прикрепляются к голове. Они считывают импульсы мозга, которые бегут по проводам в преобразователь, а затем на экран телевизора.

– А кто тебе разрешал показывать непристойные сцены по телевидению? – спросила Дженет Холи.

– Ты не поняла. Их не показывают по телевидению. Все происходит в пределах этой комнаты.

– Это гнусные сцены, – сказала Дженет.

В тот вечер она не позволила доктору Вули ничего, кроме дружеского поцелуя в щечку. Она размышляла. Раздумье давалось ей нелегко: ведь это научное открытие было для нее совершенно новым жизненным опытом. Она так напряженно думала, что Уильям Уэстхед Вули не осмелился прикоснуться к ее груди, даже через одежду.

Правда, ночью ее бюсту здорово досталось. Когда она вернулась домой, некий Дональд Хукс Базьюмо основательно намял его и даже укусил в качестве наказания за «времяпрепровождение с этим ученым сухарем, когда он, Базьюмо, ждал ее здесь».

– И чем же вы с ним занимались? – поинтересовался он.

– Я уже говорила тебе, милый, – ответила Дженет, наклоняясь за банками из-под пива, разбросанными по полу. – Я дружу с ним, потому что чувствую, у него могут появиться деньжата.

– Да? И как же ты с ним дружить?

– Никак, милый, – улыбнулась Дженет Холи. – Он даже не смеет до меня дотронуться.

– Пусть лучше не дотрагивается. Не позволяй ему. Не люблю, когда лапают моих баб, – произнес Дональд Хукс Базьюмо.

Он был, безусловно, человек высокой нравственности, так как двадцать восемь раз подвергался аресту и в доброй трети случаев дело до суда не доходило.

Хукс подкрепил свои слова звонким шлепком по многострадальным округлостям Дженет, после чего откинулся на спинку стула, наблюдая, как она наводит чистоту в квартире. Когда она закончила вытирать лужу луковой подливки на полу. Хукс увлек Дженет в спальню и, бросив на разобранную постель, овладел ею. Техническая сторона этого дела скорее напоминала блицкриг, нежели искусство любви.

Затем Хукс отвернулся к стенке и, не раздеваясь, уснул сном праведника. Дженет Холи сняла одежду и лежала с открытыми глазами, размышляя.

Через час она нежно поцеловала Хукса в шею. Он продолжал храпеть. Через полчаса она повторила свой маневр. На этот раз храп прекратился.

– Милый, – сказала она, – послушай...

Хукс непонимающе захлопал глазами.

– Что такое?

– Я кой о чем думала, милый, – продолжала Дженет.

– Отвали, – сказал Хукс, отвесив ей хорошую затрещину.

Дженет вскрикнула. Она завопила, что в конце концов, это ее квартира, и она за нее платит, что пиво куплено на ее деньги. Он не имеет права ее бить!

Поэтому он наградил ее второй оплеухой, в результате чего наконец проснулся. Его разбудили вопли Дженет, и он пообещал, что выслушает ее, если она принесет ему пивка.

Она ответила, чтобы он и не мечтал об этом. Хукс стукнул ее еще разок.

Дженет принесла ему пива и поведала, что думает об удивительном изобретении доктора Вули, позволяющем видеть свои мысли на экране телевизора. Только подумаешь – и перед тобой на экране целый фильм.

– И ты разбудила меня ради этого? – возмутился Хукс.

Идея ему не понравилась. Он заявил, что товар, требующий размышления, не найдет в Америке покупателя. Американская публика покупает только то, над чем не надо задумываться.

Дженет сказала, что видела на телеэкране совершенно непристойные сцены.

Хукс Базьюмо встрепенулся.

– Непристойные? – переспросил он.

– Да. Ведь можно подумать, что трахаешься с кем-нибудь.

– Как насчет Рэйчел Уэлч? Или Софи Лорен?

– Угу. С Бертом Рейнолдсом, или с Робертом Редфордом.

– Или с Шарон, дочкой Мод...

– Конечно. С Клинтом Иствудом. Полом Ньюменом. Чарльзом Бронсоном. С кем угодно!

Он снова наподдал ей, потому что у нее запас имен великих людей был больше. Всю ночь Хукс не мог уснуть, он выспрашивал у Дженет мельчайшие подробности, стараясь ничего не упустить. Он уже слышал шелест купюр.

Когда на следующий день он описал изобретение доктора Вули знакомому скупщику краденого, тот сказал:

– Не знаю, не знаю... Эту штуку будет нелегко продать. А инструкция к ней прилагается?

Хукс отвечал, что не знает. Скупщик краденого отклонил предложение, главным образом потому, что, поскольку машина существует в одном экземпляре, полиции легче будет ее найти.

Услышав это, Хукс вышел из себя. Если это единственный экземпляр, он должен и стоить дороже! Он угрожающе посмотрел на тщедушного человечка и намекнул, что ему, наверно, страшновато по вечерам выходить из дома одному. Да и дом у него может в один прекрасный день загореться...

– Хукс, – ответил на это скупщик краденого. – Стоит мне заплатить двадцать долларов, и тебе переломают все кости. Убирайся отсюда!

Хукс сделал непристойный жест, оскорбляющий мужское достоинство собеседника. Сам Хукс оторвал бы голову тому, кто покажет ему нечто подобное.

Проходя мимо газетного киоска, он схватил с прилавка долларовую бумажку и дал деру. Он мог рассчитывать лишь на то, что киоскер ослеп. Продавец с частичной потерей зрения легко застукал бы его.

Но Хукс, видно, знал всех киоскеров и не стал бы рисковать зря. Ведь он не какой-нибудь зеленый юнец, а солидный человек. Он заказал желе и чашечку черного кофе у «Данкера Доната», прихватив двадцать три цента чаевых, оставленных кем-то под салфеткой.

У входа в кафе остановился черный кадиллак. В нем сидели двое с каменными лицами. Они пристально смотрели на Хукса. Их пиджаки подозрительно оттопыривались, на лицах не было улыбок.

Когда Хукс вышел из дверей забегаловки, автомобиль медленно проследовал за ним по обочине.

– Садись, Хукс, подвезем, – сказал человек, сидящий рядом с водителем.

– Простите, но я вас не знаю, – ответил ему Хукс.

Человек молча посмотрел на него. Хукс забрался на заднее сиденье.

Они выехали из Сент-Луиса и помчались по набережной Миссисипи, разлившейся от весенних вод, словно озеро. Автомобиль остановился у причала, и Хукс увидел большую белую яхту, пришвартованную у пирса. Человек рядом с водителем открыл заднюю дверь кадиллака.

– Я не виноват, клянусь, – сказал Хукс.

Человек подтолкнул его к трапу.

На борту их ждал круглолицый толстяк, задыхающийся под тяжестью собственного веса. Он жестом пригласил Хукса войти.

– Я не виноват, – повторил Хукс.

Хукса повели вши по ступенькам. Колени его дрожали.

– Я не виноват, – обратился Хукс к толстяку в черном смокинге.

– Я дворецкий, – ответил тот.

Когда Хукс вошел в помещение и увидел, кто его там ожидает, то сразу перестал отрицать свою вину. Комната закружилась вокруг него, ноги подогнулись, и он увидел потолок. Если над ним потолок, сообразил он, значит, он лежит на полу. А кто это наклоняется к нему со стаканом воды? Да ведь это же дон Сальваторе Маселло собственной персоной! Он поднес к губам Хукса стакан и осведомился о его самочувствии.

– О, Господи! – только и мог сказать Хукс.

Он узнал Маселло. Он видел его лицо в газетах и на экране телевизора. Белоснежные седые волосы, орлиный нос и проницательные черные глаза под темными бровями. Обычно мистер Маселло отказывался беседовать с репортерами. И вот теперь он смотрел на Хукса, и спрашивал, как тот себя чувствует.

– Прекрасно, сэр. Очень хорошо, сэр, – ответил Хукс.

– Спасибо, что откликнулись на мое приглашение, – сказал мистер Маселло.

– Это для меня большая честь, мистер Маселло... сэр. Очень большая!

– Для меня также большая честь познакомиться с вами, мистер Базьюмо. Можно я буду называть вас Дональдом? – спросил мистер Маселло, помогая Хуксу встать. Он посадил Хукса в мягкое бархатное кресло и собственноручно налил ему стакан крепкого сладкого вина.

– Дональд, – обратился к нему мистер Маселло. – Мы живем в трудные времена...

– Я не виноват, сэр. Клянусь здоровьем моей матери. Я не виноват.

– В чем не виноват, Дональд?

– Ни в чем, сэр! Клянусь вам.

Мистер Маселло устало кивнул с мудрым и понимающим видом.

– Да, многие уважаемые люди вынуждены были прибегать к крайним мерам, чтобы выжить. Я уважаю тебя, чтобы ты ни сделал, друг мой. Даже больше, чем друг – брат.

Хукс с готовностью предложил мистеру Маселло обчистить для него любой газетный киоск в городе, даже если в нем сидит продавец со стопроцентным зрением.

Дон Сальватор Маселло выразил Хуксу свою признательность за любезное предложение, которое, к сожалению, не мог принять из-за неотложных дел.

Он начал расспрашивать Хукса о чудесном телевизоре. Видал ли его сам Дональд? Где он находится? Каким образом Дональд узнал о нем? Получив ответ на последний вопрос, дон Сальваторе Маселло спросил об этой девушке, Дженет Холи: где она живет, кем работает, что из себя представляет...

– Делайте с ней что хотите, сэр, – сказал Хукс.

Мистер Маселло сразу понял, что Дональд не тот человек, который погубит себя из-за первой встречной. Он так и сказал Дональду. Еще мистер Маселло заверил его, что не стоит ни о чем беспокоиться. Скоро мистер Базьюмо станет богатым человеком.

Чтобы показать серьезность своих намерений, он предоставил ему отдельную каюту на яхте и двух человек в его распоряжение. Они выполнили все приказы Хукса, обеспечили его выпивкой, закуской и женщиной. Только одного они не позволяли Хуксу – прогуляться на свежем воздухе.

– Здесь у вас есть все.

Они разбудили его среди ночи и велели выходить на прогулку. Он вовсе не хотел выходить в такое время, но они настояли на своем.

Было четыре часа утра и кромешная тьма, когда Хукса снова усадили на заднее сиденье автомобиля и повезли в Сент-Луис. Огни пристани остались позади.

Автомобиль свернул с шоссе во дворик небольшой строительной фирмы. Хукс с удивлением увидел там Дженет Холи. На ней было ярко-желтое платье, заляпанное грязью. Она лежала в канаве с проломленной головой.

Хукс обернулся к своим провожатым за разъяснениями и получил удар бейсбольной битой в висок, в котором от этого образовалась основательная вмятина.

Дон Сальваторе Маселло не слышал звука удара. Он сидел в кресле лайнера, направляясь в Нью-Йорк на собрание главарей мафии с важным докладом.