Сладкий папочка

Глава 4

Начался учебный год, и обнаружилось, что мои рубашки поло и мешковатые джинсы – это диагноз. Тогда в моде был грандж – все рваное, мятое и в пятнах. Помоечный шик, говорила мама с отвращением. Но я, отчаянно стремясь вписаться в ряды одноклассниц, умоляла ее сходить со мной в ближайший магазин. Мы купили для меня несколько тонких прозрачных блузок и длинных маек без рукавов, вязаную крючком жилетку, юбку до пола, а также грубые тяжелые ботинки «Док Мартенс». Ценник на потертых джинсах поверг маму в ступор – «Шестьдесят долларов, и это при том, что они уже в дырках?» Но она все равно мне их купила.

В девятых классах средней школы Уэлкома было не более сотни учащихся. Футбол был всем. Каждую пятницу вечером весь город собирался посмотреть футбольный матч, а если игра шла на чужом поле, вся работа в Уэлкоме останавливалась, чтобы болельщики могли последовать за «Пантерами». Матери, сестры и подруги сохраняли полную невозмутимость, пока их мужчины участвовали в побоищах, которые, случись они за пределами стадиона, квалифицировались бы как покушение на убийство. Для большинства игроков это была борьба за место под солнцем, их единственный шанс прославиться. Эти парни были знаменитостями, которых узнавали на улицах, а тренера, всякий раз как тот выписывал чек, просили убрать водительские права, нарочито демонстрируя уважение: документа, удостоверяющего личность, ему предъявлять не требовалось.

Поскольку статья бюджета, отведенного на спортивные нужды, превышала любую другую статью расходов, школьная библиотека в лучшем случае отвечала самым элементарным требованиям. Там-то я и проводила почти все свое свободное время. У меня и в мыслях не было пробиться в капитаны болельщиков, и не только потому, что, на мой взгляд, это выглядело глупо, а потому, что требовало денег и связей, которые одержимые родители использовали, лишь бы обеспечить своим дочерям место в команде.

Мне посчастливилось быстро обзавестись подругами. Я подружилась с тремя девочками, которым не удалось примкнуть к какой-либо из популярных группировок. Мы ходили друг к другу в гости, экспериментировали с косметикой, крутились перед зеркалом, подражая позам моделей на подиуме, и копили деньги на керамические выпрямители для волос. В качестве подарка на пятнадцатилетие мама наконец-то позволила мне носить контактные линзы. До чего это было странное чувство – видеть мир, не ощущая на носу тяжести толстых очков. Моя лучшая подруга, Люси Рейз, объявила, что в честь моего дня рождения выщиплет мне брови. Люси, смуглая португалка со стройными бедрами, в свободное от занятий в школе время с жадностью штудировала журналы мод и потому всегда была в курсе последних веяний.

– Может, не такие уж мои брови и плохие? – воспротивилась я, когда Люси подступила ко мне, вооружившись лосьоном с гамамелисом, щипчиками и, что меня особенно обеспокоило, тюбиком анестезирующего крема. – Скажешь, нет?

– Ты действительно хочешь услышать мой ответ? – спросила Люси.

– Думаю, нет.

Люси подтолкнула меня к стулу у туалетного столика в ее спальне:

– Сядь.

Я с тревогой глянула в зеркало, остановив взгляд на волосках на переносице, где, как сказала Люси, должна быть промежуточная зона. Девочке со сросшимися бровями счастья в жизни не видать, это всем известно, а потому мне не оставалось ничего другого, как только довериться умелым рукам Люси.

Возможно, это чистое совпадение, но на следующий день я неожиданно столкнулась с Харди Кейтсом, что, по-видимому, служило доказательством правдивости заявления Люси о волшебной силе выщипывания бровей. Я в одиночестве упражнялась на общей баскетбольной площадке на задворках нашего квартала, потому что до этого, на уроке физкультуры, продемонстрировала перед всем классом свою совершенную неспособность сделать свободный бросок. После того как девочек разделили на две команды, возник спор о том, какая возьмет меня. И я не винила их за это: я и сама на их месте не приняла бы себя в свою команду. Уроки физкультуры на улице длятся до конца ноября, и потому, если сейчас не усовершенствовать навыки, я еще не раз буду обречена терпеть этот прилюдный позор.

Осеннее солнце сильно припекало. Для вызревания дынь погоды лучше не придумаешь: жаркие дни и холодные ночи насыщали кассабы и канталупы сахаром. Через пять минут я с ног до головы покрылась пылью, а по моему телу побежали струйки пота. После каждого удара мяча об асфальтированную площадку с земли поднимались столбы огненной пыли.

Ни одна грязь в мире не пристает так, как красная глина Техаса. Ветер разносит ее над головой, и во рту начинает ощущаться сладковатый привкус. Глина залегает под рыжевато-коричневым верхним слоем легкой почвы толщиной в фут, и поэтому она, быстро распространяясь, вызывает такое пересыхание земли, что в самые засушливые месяцы по ней во все стороны разбегаются красные марсианские трещины. Хоть неделю держи носки в отбеливателе, все без толку – так красными и останутся.

Пока я пыхтела, силясь заставить ноги и руки работать слаженно, за спиной у меня послышался голос:

– Никогда еще не видел такого отвратительного броска.

Часто и тяжело дыша, я взяла мяч под мышку и повернулась к Харди лицом. Выбившаяся из моего хвоста прядь волос упала мне на глаз.

Мало кто умеет превратить дружескую насмешку в начало приятного разговора. Харди был из таких. В его широкой улыбке заключалось озорное обаяние, лишавшее его слова всякой колкости. Он явился передо мной весь растрепанный и покрытый пылью, как и я, в джинсах и белой рубашке с оторванными рукавами. А еще на нем была ковбойская шляпа. Некогда белая, она со временем приобрела серовато-оливковый оттенок. Он смотрел на меня так, что мое сердце сделало кульбит.

– Будут полезные замечания?

Когда я заговорила, Харди пристально вгляделся в мое мнцо, и глаза его расширились.

– Либерти? Это ты?

Он не узнал меня. Просто удивительно, чего можно добиться, выщипав себе половину бровей. Я быстро прикусила щеки изнутри, чтобы не рассмеяться. Откинув с лица волосы, я спокойно ответила:

– Конечно, я. А ты думал кто?

– Если б я знал, черт побери. Я... – Он сдвинул шляпу на затылок и осторожно приблизился ко мне, точно я была какой-то взрывоопасной субстанцией, готовой в любой момент взорваться. Правда, чувствовала я себя именно так. – А где гвои очки?

– У меня линзы.

Харди встал передо мной, своими широкими плечами заслонив меня от солнца.

– У тебя зеленые глаза. – Его голос прозвучал смущенно. Пожалуй, даже недовольно.

Я упиралась взглядом в его загорелую, гладкую, влажно поблескивающую шею. Он стоял так близко, что я уже чувствовала характерный запах пота. Полумесяцы моих ногтей вонзились в пупырышки на поверхности баскетбольного мяча. Пока Харди Кейтс стоял так, глядя на меня и, по сути, видя меня в первый раз, мне казалось, что Земля перестала вращаться, остановленная чьей-то невидимой рукой.

– Я хуже всех в школе играю в баскетбол, – сказала я. – А может, даже хуже всех в Техасе. Я не могу забросить мяч в эту штуковину.

– В корзину?

– Ну да, в нее.

Харди еще одно долгое мгновение разглядывал меня. На его губах играла легкая улыбка.

– Несколько полезных советов я могу тебе дать. Хуже, чем ты, играть невозможно, ей-богу.

– Мексиканцы не играют в баскетбол, – ответила я. – Меня с учетом моего происхождения следовало бы освободить от этой игры.

Не отрывая взгляда от моих глаз, Харди взял у меня мяч и несколько раз ударил его об пол. Затем плавно повернулся и выполнил отличный бросок в прыжке. Это движение имело целью произвести на меня впечатление и вышло еще эффектнее от того, что Харди был в этой ковбойской шляпе. Он посмотрел на меня, выжидательно улыбаясь, и тут уж я не смогла удержаться от смеха.

– Что, я теперь должна тебя похвалить?

Харди снова взял мяч и медленно повел его вокруг меня.

– Да, момент подходящий.

– Это было потрясающе.

Одной рукой ведя мяч, другой Харди снял свою видавшую виды шляпу и запульнул ее в сторону. Подхватив мяч и держа его на ладони, он подошел ко мне.

– Чему ты хочешь научиться в первую очередь?

Опасный вопрос, подумала я.

Близкое присутствие Харди снова заставило меня ощутить ту сладкую тяжесть в теле, лишавшую всякой охоты шевелиться. Теперь, чтобы насытить легкие кислородом, мне, казалось, нужно было дышать вдвое чаще обычного.

– Свободному броску, – все-таки выговорила я.

– Ну ладно. – Харди поманил меня к белой черте в пятнадцати футах от баскетбольного щита. Расстояние выглядело громадным.

– У меня никогда не получится, – сказала я, принимая у него из рук мяч. – У меня слабый плечевой пояс.

– Нужно задействовать прежде всего ноги, а не руки. Ну-ка повернись к кольцу, солнце мое, прими правильную позицию перед броском... ноги примерно на ширину плеч. А теперь покажи, как ты... Черт, если ты так держишь мяч, неудивительно, что ты не можешь забросить его.

– Мне никто никогда не показывал, как его нужно держать, – запротестовала я, пока он устраивал мою руку на мяче. Его загорелые пальцы на миг накрыли мои, и я почувствовала их силу и загрубелую кожу. Его ногти были коротко острижены и, выгорев на солнце, стали белыми. Рука рабочего человека.

– Я тебе показываю, – сказал он. – Вот так его держи. А теперь согни колени и целься в щит. Посылай мяч, распрямляя колени и вкладывая в бросок всю силу ног. Постарайся бросить его одним плавным движением. Поняла?

– Поняла. – Я прицелилась и бросила со всей силы. Мяч улетел далеко в сторону, до смерти напугав броненосца, который так некстати решился выбраться из норы, чтобы исследовать брошенную Харди шляпу. Когда мяч приземлился в угрожающей близости от него, броненосец пискнул и бросился назад в укрытие, оставив на расплавленном асфальте отметины длинных когтей.

– Ты прикладываешь слишком много усилий. – Харди побежал за мячом. – Расслабься.

Вытянутыми руками я поймала брошенный Харди мяч.

– Прими позицию перед броском. – Я снова встала у черты, а Харди рядом со мной. – Левая рука – опора, правая... – Он, не договорив, тихо засмеялся. – Да нет же, черт побери, не так.

Я бросила на него сердитый взгляд.

– Слушай, я знаю, ты хочешь помочь, но...

– Ну ладно, ладно. – Харди мигом принял серьезный вид. – Стой, не двигайся. Я встану сзади. Я ничего не буду делать, только положу свои руки на твои.

Замерев, я почувствовала, как eго твердая грудь прижалась к моей спине. Его руки протянулись по обеим сторонам от меня, и от того, что я почувствовала себя в окружении его теплой силы, у меня между лопатками пробежала дрожь.

– Спокойно, – тихо пробормотал он, и я, закрыв глаза, ощутила, как его дыхание колышет мои волосы.

Его руки поставили меня в нужное положение.

– Твоя ладонь должна быть здесь. Кончики этих трех пальцев на шве мяча. Так, а теперь прокати мяч по кончикам пальцев, а затем резко опусти руки. Вот так. Так посылается крученый мяч.

Его руки полностью накрыли мои. Кожа у нас оказалась почти одного цвета, только у Харди это было от загара, а у меня от природы.

– Мы с тобой сейчас бросим его вместе, чтобы ты смогла прочувствовать движение. Согни колени и смотри на щит.

В тот миг, когда его руки обвились вокруг меня, я совершенно перестала что-либо соображать. Я стала сгустком инстинктов и чувств, каждый мой вздох и каждое движение были настроены на Харди. С Харди за спиной я бросила мяч, который уверенно полетел по дуге. Однако вместо желанного попадания в корзину мяч отскочил от кольца. Но если вспомнить, что я раньше и до щита не могла добросить, это было большим успехом.

– Уже лучше, – сказал Харди с улыбкой в голосе. – Прогресс налицо, детка.

– Я не детка. Я всего на пару лет младше тебя.

– Ты совсем еще крошка. Ты даже не целовалась.

Слово «крошка» меня больно ранило.

– Откуда ты знаешь? Только не говори, что тебе одного взгляда на меня достаточно, чтобы понять это. Если я скажу, что целовалась с целой сотней мальчишек, ты все равно не сможешь доказать обратного.

– Если ты хоть раз целовалась, это меня очень удивит.

И меня вдруг охватило невероятное сожаление оттого, что Харди прав. Мне бы хоть немножко опыта и уверенности, и я бы выдала что-то вроде: «Тогда готовься удивиться», – а потом подойти и влепить ему такой поцелуй, чтобы ему крышу начисто снесло.

Но этот сценарий никуда не годился. Во-первых, Харди был намного выше меня, и, чтобы достать до его губ, мне пришлось бы карабкаться по нему вверх. А во-вторых, я не имела ни малейшего представления о технике поцелуев: как это следует делать? Разомкнув губы или сжав их? А куда девать язык? Когда закрывать глаза?.. И хоть я не стеснялась, когда Харди смеялся над моими неуклюжими попытками забросить мяч в корзину – ну, разве что самую малость, – я бы просто умерла от стыда, если б он посмеялся над моей беспомощной попыткой поцеловать его.

А потому я только пробормотала:

– Ты знаешь не так много, как тебе кажется, – и пошла за мячом.

Люси Рейз спросила, не хочу ли я подстричься у Бауи – в модном хьюстонском салоне, где стриглись они с мамой. Придется, конечно, раскошелиться, предупредила она, но как только Бауи раз сделает мне хорошую стрижку, я потом, возможно, смогу уже найти себе парикмахера в Уэлкоме, чтобы поддерживать эту прическу. Получив добро от мамы и собрав всю мелочь, которую я накопила, нянчась с соседскими детьми, я сказала Люси, чтобы она звонила парикмахеру. Через три недели мама Люси отвезла нас в Хьюстон на белом «кадиллаке» с желтовато-коричневой обивкой, кассетником и стеклами, которые поднимались и опускались одним нажатием кнопки.

Семья Рейзов по меркам Уэлкома была состоятельной благодаря приносящему хороший доход ломбарду, который они держали. Он назывался «Трикл даун». Я всегда думала, что в ломбард приходят только изгои и доведенные до отчаяния люди, но Люси уверила меня, что за ссудой обращаются исключительно добропорядочные граждане. Однажды после школы она повела меня в «Трикл даун», дела в котором вели ее старший брат, дядя и отец. Ломбард был заставлен рядами сияющих ружей и пистолетов, больших страшных ножей, микроволновых печей и телевизоров. Мама Люси, к моему восторгу, позволила мне примерить несколько золотых колечек из стеклянных, окантованных бархатом футлярчиков... которых там было тысячи, и все они сверкали и переливались самыми разнообразными камнями.

– Мы делаем большие деньги на расторгнутых помолвках, – бодро сообщила мама Люси, вытаскивая бархатный поднос, словно галькой, усеянный бриллиантовыми кольцами. Мне нравился ее сильный португальский акцент, у нее получалось «рашторгнутых».

– Печально, – сказала я.

– Вовсе нет. – Мама Люси бросилась объяснять, какой поддержкой становятся для женщины деньги, полученные за отданное в залог помолвочное кольцо после того, как она была обманута женихом-подлецом. – Он ощтавил ее, ты кинул его, – авторитетно заявила она.

Процветающий «Трикл даун» давал семье Люси средства на покупку одежды, маникюр и обслуживание в парикмахерской в самой престижной части Хьюстона. Я никогда не была в шикарном районе торгового центра «Галерея» – центре города, окруженном рядом ресторанов и магазинов. Парикмахерская «У Бауи» располагалась как раз там, где Уэстреймер пересекает опоясывающую центр улицу, застроенную роскошными магазинами. Когда мама Люси подъехала к служащему парковки и отдала ему ключи, я с трудом скрыла свое изумление. Парковка с обслуживанием ради стрижки!

Салон «У Бауи» был весь в зеркалах и буквально набит хромированным экзотическим оборудованием, в воздухе стоял густой резкий запах активатора для перманентной завивки. Хозяином салона оказался мужчина лет тридцати пяти, блондин с длинными, ниспадавшими по спине волнистыми волосами. Для южного Техаса это редкость, и это позволило мне предположить, что Бауи, должно быть, чертовски крутой. Выглядел он прекрасно. Стройный и мускулистый, в черных джинсах и черных ботинках, в белой рубашке с галстуком боло в виде замшевого шнурка с зажимом из необработанной бирюзы, он так и шнырял по всему салону.

– Идем, – тянула меня Люси, – посмотрим новый лак для ногтей.

Но я, покачав головой, осталась ждать в холле в одном из глубоких черных кожаных кресел. Я была слишком потрясена, чтобы выговорить хоть слово. Никогда еще я не бывала в таком роскошном заведении, как «У Бауи». Потом я ознакомлюсь с ним поближе, но пока мне хотелось посидеть спокойно и проникнуться окружающей атмосферой. Я наблюдала, как работают стилисты, подрезая волосы бритвой, укладывая их феном, умело накручивая тоненькие прядки на пастельных тонов палочки для перманента. На стеллажах из дерева и хромированного железа демонстрировались возбуждающие любопытство баночки и тюбики с косметикой, а также похожие на медицинские бутылочки с мылом, лосьоном, бальзамами и духами.

Каждая женщина в салоне, подвергаясь ряду процедур, преображалась прямо у меня на глазах: там колдовали над ее волосами, раскрашивали, шлифовали и обрабатывали до тех пор, пока она не приобретала ухоженный лоск, который я раньше видела только на страницах глянцевых журналов. Пока мама Люси сидела за маникюрным столом, где ей наращивали ногти, а Люси ковырялась в косметике, ко мне подошла женщина в черно-белом костюме и пригласила к стойке Бауи.

– Сначала вы получите консультацию, – сказала она. – Мой вам совет – предоставьте Бауи делать все, что он сочтет нужным. Он гений.

– Мама мне не велела отрезать все... – начала было я, но женщина уже удалилась.

Следом за ней передо мной возник Бауи, харизматичный, красивый и немного искусственный. Мы обменялись рукопожатиями, и я услышала позвякивание: его пальцы унизывали серебряные и золотые кольца с бирюзой и бриллиантами.

Ассистентка накрыла меня черным блестящим балахоном и вымыла голову какими-то снадобьями с невообразимо дорогим ароматом. Потом волосы сполоснули, расчесали, и меня снова повели к рабочему месту Бауи, который уже стоял наготове с опасной бритвой в руке. В последующие полчаса мою голову поворачивали во всевозможных ракурсах, пока Бауи, натягивая стратегически важные пряди, срезал бритвой дюйм за дюймом. Бауи трудился молча, сосредоточенно хмуря брови. К тому времени, как его работа была закончена, моя голова столько раз наклонялась вниз и откидывалась назад, что я чувствовала себя автоматом. А на полу образовалась гора из моих волос.

Их быстро подмели, и Бауи начал делать укладку, демонстрируя чудеса мастерства. Длинным концом фена он поднимал волосы и накручивал их на круглую щетку, словно полоски сладкой ваты. Он показал мне, как нужно несколько раз сбрызнуть корни спреем для волос, и повернул мое кресло к зеркалу.

Я просто глазам своим не поверила. Вместо копны курчавых черных волос у меня была длинная челка и градуированная стрижка до плеч, блестящие волосы тяжело колыхались при каждом движении головы.

– О, – только и смогла выговорить я. Бауи расплылся в улыбке Чеширского кота.

– Красавица, – сказал он, приподнимая мои волосы и перебирая их у меня на затылке. – Настоящее перевоплощение, не правда ли? Я попрошу Шерлин показать вам, как накладывать макияж. Я, как правило, беру за это отдельную плату, но на сей раз хочу сделать подарок.

Не успела я подобрать слова благодарности, как появилась Шерлин, которая повела меня к высокому хромированному табурету у стойки с зеркалом.

– У вас хорошая кожа, счастливая вы девочка, – сказала она, взглянув на мое лицо. – Я научу вас делать макияж за пять минут.

Мой вопрос, как сделать губы поменьше, вызвал в ней несказанное удивление.

– Милочка, вам вовсе не нужно уменьшать губы. Сейчас в моде экзотика. Вспомните Кимору.

– А кто такая Кимора?

Мне на колени приземлился потрепанный журнал мод. На обложке красовалась потрясающая молодая женщина с медовой кожей, с длинными руками и ногами в естественно-небрежной позе. У нее были раскосые глаза, а губы оказались еще полнее, чем мои.

– Новая модель дома Шанель, – сказала Шерлин. – Четырнадцать лет, можете себе представить? Говорят, она будет лицом девяностых.

Это что-то новенькое – чтобы черноволосую девушку с экзотической внешностью, обычным носом и толстыми губами взяли моделью в известный Дом моды, всегда ассоциировавшийся у меня с худыми белыми женщинами. Пока я разглядывала фотографию, Шерлин обвела мои губы розово-коричневым контуром. Покрасила их матовой розовой помадой, чуть тронула щеки сухими румянами и наложила два слоя туши на ресницы.

В руку мне вложили зеркальце, и я осмотрела конечный результат. Нужно признать, я была поражена той переменой, которая произошла в моей внешности благодаря новой прическе и макияжу. Мне, конечно, в идеале хотелось бы не этого... но ведь классической американской голубоглазой блондинкой я все равно никогда не стану. В зеркале была я, такая, какой я однажды могу стать, и я впервые в жизни испытала гордость за свою внешность.

За спиной возникли Люси с мамой. Они изучали меня с таким вниманием, что я в смущении склонила голову.

– О... Боже... мой! – воскликнула Люси. – Нет, не прячь лицо, дай мне как следует разглядеть тебя. Ты такая... – Она покачала головой, словно не находила нужного слова. – Да ты будешь самой красивой девчонкой в школе.

– Не надо крайностей, – тихо сказала я, чувствуя, как мое лицо до самых корней волос заливает краска. Такой я прежде и представить себя никогда не осмеливалась, но теперь чувствовала скорее неловкость, чем восторг. – Спасибо, – прошептала я.

– На здоровье, – тепло ответила она, пока ее мама болтала с Шерлин. – Не надо так нервничать. Ведь это по-прежнему ты, балда. Это просто ты.