Сладкое искушение

Глава 1. Ранее

Из участников группы последним на вечеринку после концерта прихожу я. И ощущаю на себе взгляды, даже не успев увидеть вспышки оранжевых и красных аур, и возбужденные шепотки: «О Господи, это же Кайден Роу», подхваченные волнами громкой музыки. Ангелы-хранители настороженно воспаряют над своими подопечными при виде меня.

Я неторопливо иду и занимаю место позади нашего солиста, Майкла, который устраивает настоящее шоу из своего появления, вскидывая руки в воздух и словно говоря: «Вы все мои!» все радуются. Кажется, никто даже не думает, что он нахальный ублюдок.

Уже март, я в Америке меньше года, но со времен моего проживания в Лондоне мало что изменилось. Моя жизнь — по-прежнему сплошная череда барабанов, секса и пищи. Идеальный Кайфест.

Пальцы в карманах черных джинсов, и один глаз прикрывают волосы, но каштановые пряди не заслоняют мне обзор. Быстрым взглядом я сканирую комнату и замечаю трех девушек с концерта с раскаленными докрасна аурами и приклеенными ко мне глазами. Спустя полминуты я понимаю все мне необходимое по их аурам, языку тела и тихим переговорам, которые четко улавливаю, благодаря своим нефилимским чувствам.

— … я уже вся…

— … слышала, он офигенный…

— … скорее всего козел. Он слишком горячий…

Последняя говорившая выглядит гораздо невиннее других, ее я и выбираю. Симпатичная брюнетка. Я киваю ей. Когда она, глядя на меня, заливается румянцем, я отвожу взгляд. Потом разворачиваюсь и вместе со своими друзьями иду на кухню за выпивкой.

Наживка заброшена. Она клюнет.

Па кухне девушка с короткими светлыми волосами смеется над словами какого-то парнишки. Он милый, представитель типа весельчаков, на нем безразмерная футболка. Стоило мне войти, как ее внимание переключилось на меня, и ее радостная желтая аура покрылась дымкой изумления, всполохами оранжевого восхищения, а затем полыхнула красным. Парень попытался вернуть ее внимание, но был отправлен во френдзону. Бедняжка. Мне на самом деле жаль тех, кому приходится настолько выкладываться. Если бы они только не прятали свои сексуальные сущности.

Любой парень, якобы не думающий о сексе круглыми сутками, — лжец. Или же он пытается приблизить себя к лику святых, а это уже идиотизм.

Уж поверьте.

Когда блондиночка поворачивается взять свой напиток, она бросает мне трепетный взгляд, а, казалось бы, милый паренек глазами пожирает ее зад, чего и следовало ожидать, и его аура набухает до состояния красной грязи. Когда она поворачивается обратно к нему, выражение его лица быстренько сменяется смущенной улыбкой.

Мне известны все трюки. С рафинированными и скромницами возиться нет смысла. Большинство таких пташек не стоит затраченных усилий — правда мне, чтобы их завоевать, приходится надевать лишь маску умного и хорошего парня. Я готов играть любую роль, чтобы войти в их зону комфорта — обычно пересечение этого рубежа приводит их к наготе. А нагота — это уже моя стихия. К ней я и веду.

Моей руки касается что-то мягкое, и, посмотрев вниз, я вижу брюнетку из соседней комнаты, специально опирающуюся на меня, пока она тянется за выпивкой. Наши взгляды встречаются, и я улыбаюсь ей. Она заправляет волосы за ухо и опускает глаза, после чего снова поднимает их на меня.

— Извини, — говорит она. — Я просто… — Она показывает на напитки, стоящие по другую от меня сторону.

— Могу я чем-то помочь? — спрашиваю я.

Какое-то мгновение она пристально смотрит, как если бы не ожидала услышать мой голос и акцент. Толпа сталкивает нас вместе, и ее грудь прижимается к верху моего живота. Ее обволакивает облако красного, и я приоткрываю свои чувства, чтобы ощутить прекрасный аромат ее феромонов.

Вот так. Этого будет достаточно. Я готов трахнуть ее. К счастью, я профи по этой части. Заполучить кого-то в свою постель — это искусство.

Как танец. Здесь важно не оступиться.

Не спрашивая, я беру у нее из руки стакан и поворачиваюсь освежить напиток. Несколько мгновений, и я протягиваю ей полный стакан, звякнув льдом.

— Надеюсь, ром и кола подойдут? — Мне уже известен ответ, поскольку я распознал состав ее напитка с помощью своих сверхчувств.

Ее глаза расширяются.

— Это именно то, что я пью! — Ее улыбка ослепительна, словно это знак, что я ее суженый.

— Великолепно. В таком случае, как тебя зовут?

— Британи. А ты Кейден, правильно?

Я улыбаюсь. Кажется, никто не может выговорить или произнести мое имя. К этому я привык.

— Почти, милая. Кайден.

— О, прости, — она пытается произнести мое имя правильно: — Кайден.

— В твоих устах оно звучит очаровательно, — придерживая ее за локоть, я легонько направляю девушку в сторону от заполненной людьми кухни.

— Ты была на шоу? — Была. Я видел ее.

— Да. О боже мой, оно было превосходным. Вы, парни, зажгли.

— Спасибо. Не возражаешь, если мы выйдем на задний двор? Здесь сложно тебя услышать, — я уже открываю заднюю дверь, и она охотно выходит. Ее аура выталкивается наружу, когда я касаюсь ее талии, направляя в сторону от кучки курильщиков. Мы находим деревянные садовые качели и садимся на них. Здесь темно, а свет с заднего крыльца приглушен.

Мы раскачиваемся вперед и назад. Мне нужно расслабить Британи, в ее ауре заметна нервозность.

— Ты учишься в колледже? — задаю я вопрос, хотя меня это не волнует.

— Да. Я на первом курсе в Технологическом Университете Джорджии. А ты?

Я качаю головой.

— Для меня не существует подходящего колледжа. — Я предпочитаю оставаться вечным выпускником, но ее это нисколько не должно касаться.

— Не хочу показаться грубой, но ты лучше, чем я думала, — говорит она. — Большинство привлекательных парней…

— Придурки? — добавляю я.

Она кивает и делает еще глоток. Ее аура подернута серым оттенком нервозности, когда она спрашивает:

— У тебя… кхм… есть девушка?

Бинго!

— Нет, — с грустью произношу я. — Я не из тех, кто готов к постоянным отношениям.

Это не должно ее радовать, но радует. Я вижу, как она прикусывает губу, чтобы скрыть улыбку. В ее ауре заметно возбуждение.

— Думаю, что все рано или поздно готовы к постоянным отношениям, просто нужно найти подходящего человека.

Обожаю безудержных романтиков.

— Я никогда не остепенюсь, Британи. — Это правда, но я произношу ее как мантру неудачника.

— Никогда не знаешь наверняка, — шепчет она, наклоняясь ко мне.

Она хочет быть той, с кем я остепенюсь. Они все этого хотят. Я был с ней честен, как и со всеми ними. Не моя вина, что ей нравится обманывать саму себя.

Я наклоняю голову, наблюдая мерцание ночных звезд в ее глазах.

— Чего ты хочешь от жизни, Кайден? — спрашивает она.

Я хочу оставаться живым.

Забираю напиток из ее руки и опускаю вниз.

— Все, чего я хочу прямо сейчас, это ты, Британи.

Сегодня у меня день рождения и я готов использовать этот козырь, но не вижу необходимости. Она уже растеклась лужицей, а ее аура превратилась в бушующий ураган эмоций. Я игнорирую ее Ангела-хранителя, мечущегося над ней. Она со стоном выдыхает, и я целую ее. Она льнет ко мне, тянется навстречу моим прикосновениям. Все протекает стремительнее, чем я ожидал, — мне казалось, инициатива будет за мной, но ее руки повсюду. Она явно игнорирует тихие призывы Ангела-хранителя бежать, бежать со всех ног. Большинство людей не прислушиваются к своим ангелам, и это играет мне на руку. Ее руки уже везде.

— Боже, Британи, ты мне нужна.

Ее грудь вздымается от глотка воздуха.

— Куда пойдем?

Проклятье, да!

Я поднимаю взгляд на дом и сосредотачиваю слух на спальнях, расположенных наверху. Все заняты. Черт. Затем я улавливаю разговор в столовой…

— Я не могу ее найти. Дерек говорит, что видел, как она выходила с барабанщиком. Он сказал, что от этого парня не стоит ждать ничего хорошего.

— О, чертовски здорово. Этого нам только не хватало. Она наконец рассталась с Придурком, чтобы сразу же получить разбитое сердце из рук мистера «Перепихнемся разок».

Превосходно. Бдительные подружки. И они отлично знают свою милую Британи. И в любой момент заявятся сюда.

— Знаю, что это не верх совершенства, но если хочешь, можем переместиться в мою машину.

Она кивает. Я беру ее за руку и мы быстро обходим дом. Я припарковал свой внедорожник подальше от остальных — ведь никогда неизвестно, когда понадобится немного уединения.

Я нажимаю на кнопку разблокировки дверей, помогаю ей забраться на огромное заднее сиденье и сажусь следом. Мы сразу же возвращаемся к тому, на чем остановились. Вскоре мы оба ведем себя уже более непринужденно, каждый очутившись в своей зоне комфорта… причем обнаженные. Вдруг, она начинает колебаться.

Вот на этом месте большинство парней и пролетают. У большинства девушек в такой момент начинаются «моральные терзания» (сдаюсь над этим термином, для меня это моральный ступор), когда шепотки их неистовствующих ангелов прорываются, заставляя их столкнуться с действительностью, напоминая, что мы только познакомились и, возможно, этого не стоит делать.

— Я была с одним парнем, — тяжело дыша, говорит она. — Мы долго встречались. Обычно я не… понимаешь… я не такая.

Большинство парней подталкивают, давят, обвиняют и так далее. Ну а я — сущее золотце. Я киваю, как бы уважая то, что она мне открыла.

— Нам не обязательно, Британи, — говорю я, чуть прижимаясь к ней своими сильными бедрами, намекая на то, как умею управлять ими. — Мы можем остановиться. — И начинаю отстраняться.

— Нет! — На грани паники она цепляется за меня. — Не надо. Я просто… ты должен знать.

— Я понимаю, — шепчу ей в губы. — Ты хорошая девушка.

Она целует меня с удвоенной страстью, словно я заглянул ей в самую душу и понял ее, как никто и никогда.

Так что я продолжаю и щедро вознаграждаю ее. И делаю это так, чтобы завтра ей было о чем рассказывать подружкам. Хотя скорее, это произойдет через пару дней, вперемешку со слезами, когда до милашки дойдет, что перезванивать я не собираюсь — что я не узнаю ее на своем следующем концерте. Потому что она не «та самая». А ведь я пытался предупредить ее.

Для Кайдена Роу не существует «той самой».

Только «сегодняшняя». Только для утоления голода. Только для моего выживания.

* * *

К своему удивлению, возвращаясь домой, я вижу припаркованный лимузин — мне казалось, отец сейчас работает в Нью-Йорке. Должность президента «Пристин Пабликейшнс» подразумевает нескончаемые вечеринки с моделями, актерами и различными сторонниками богатой и знаменитой порноиндустрии. В миллионный раз я задался вопросом, почему он предпочел жить в Атланте, а не в Нью-Йорке, но потом, со сжавшимся желудком, вспомнил.

Мадам Марисса.

Я слышу тошнотворный ленивый смех, когда растягиваю свой слух на территорию дома. Хочу развернуть машину, но знаю, что отец уже услышал меня. Он всегда прислушивается. Именно он учил меня всегда быть начеку. Именно он обучил меня всему, что я знаю.

Он — Князь Похоти. Демоны знают его как Фарзуфа. Люди — как Ричарда Роу. И он решил обзавестись домом поближе к самой низкой человеческой суке в мире — главе крупнейшего потока секс-торговли в Южных штатах. Они оба познакомились в Великобритании. Отец даже приглашал ее и нескольких ее девочек постарше для помощи в моем обучении, когда мне исполнилось одиннадцать.

Никого я не ненавидел так сильно, как Мариссу.

Стиснув зубы, я неторопливо вытаскиваю свой зад из машины и тащусь к гигантским дверям.

Мне хочется пойти прямо в подвал, в свою комнату, но мне надают по башке за столь пренебрежительное отношение к нашей «гостье». Так что я натягиваю на лицо маску вежливости и выхожу на нагретую солнцем веранду около бассейна. Здесь куча растений, будто в долбаных джунглях, и воняет смесью хлорки и тропических цветов.

В помещении куча шезлонгов, но Марисса восседает на коленях у отца. Ангел-хранитель рядом с ней насторожен, несмотря на то, что кажется уставшим. Честно говоря, мне жаль этого духа, тем более, что рядом, подобно назойливому комару, кружит демонический шептун.

Черные волосы Мариссы спадают до бедер, а ее огромные груди едва не вываливаются из черного платья с глубоким круглым декольте — и этот вид ни капли меня не трогает. Кроваво-красные губы под стать жутким длинным ногтям. Она ахает при виде меня.

— Только глянь на него, Ричи… он становится все больше похож на тебя.

Отец кивает, обернувшись, и втягивает носом, скорее всего, принюхиваясь ко мне, проверяя, выполнил ли я сегодня свою работу. У него потрясающее обоняние.

Я киваю в ответ.

— Отец. Марисса. Надеюсь, у вас все хорошо.

— Всего два часа ночи, — говорит отец. — Слишком рано для тебя. Скольких взял?

Проклятье.

— Одну, — признаюсь я. Знал бы, что они здесь, остался бы там.

— Маловато для празднования дня рождения, — произносит Марисса. Конечно же, она помнит мой «особенный» день.

Отец переводит взгляд с нее на меня.

— Неужели уже тридцатое марта?

Марисса смеется и хлопает его по плечу, потом снова смотрит на меня.

— Выглядишь привлекательно в свои семнадцать. И возраст делает тебя только краше.

Я предпочитаю пропустить это мимо ушей.

— Парни устраивали мне вечеринку вчера, а сегодня у нас было выступление, — лгу я.

Марисса поднимается и на высоких каблуках дефилирует ко мне. Ей около сорока. У нее белая как фарфор, нетронутая солнечными лучами кожа. Не будь она такой злобной гадиной, я бы сказал, что она горяча.

Она подходит очень близко и с недовольной гримасой смотрит на меня. Я знаю, чего она хочет. Сучка мечтает о поцелуе, который я никогда добровольно ей не подарю. Я наклоняюсь и быстро чмокаю ее в щеку, но она обхватывает мой затылок, впиваясь в него своими гадскими когтями, и с довольным звуком прижимается к моему рту. Без языка, слава Богу, она обхватывает мою нижнюю губу своими и посасывает. Готов поспорить, что я уже весь измазан ее помадой.

Отец усмехается этой нелепой демонстрации, будто Марисса — это тетушка, тискающая меня за щечки, а не прилипшая к моему рту стерва.

— У мадам есть работа для тебя, сын, — говорит он, расслабленно развалившись.

Это вынуждает Мариссу выпустить мою губу и вернуться к своей сумочке. Пользуясь возможностью, тыльной стороной ладони я вытираю губы и изо всех сил скрываю свое отвращение.

— Через пару месяцев из Венгрии прибывает моя новообретенная племянница. — Марисса выуживает фотографию из сумочки и скрещивает руки на груди, пока пересказывает судьбу девочки, которая то ли была похищена, то ли продана доведенной до отчаяния семьей. — Ценный клиент запросил девственницу, поэтому она должна остаться невинной.

Она передаст мне фотографию, и я несколько раз моргаю, покачиваясь на пятках. Девочке не больше одиннадцати. Она еще даже не сформировалась. Хрупкая и маленькая, с тонкими светлыми волосами и большими глазами, как у олененка. Отец выжидающе смотрит на меня, Марисса щелкает своими длинными ногтями — знакомый звук, который преследует меня в кошмарах.

Впервые мое отвращение пересиливает страх.

— Она же ребенок, черт возьми, — необдуманно выпаливаю я.

Отец выпрямляется, его лоб хмурится на мой эмоциональный порыв.

Марисса выхватывает фотографию обратно, но взгляд у нее довольный.

— Ей достаточно лет.

Отец поднимается и, подойдя, берет фотографию.

— Не так уж она и юна. И ее возраст не твоя забота. — Я слышу в его голосе предостерегающие нотки, напоминающие осколки льда. Он убьет меня за секунду. У меня нет в этом сомнений.

— Мы не просим тебя заняться с ней сексом, — мурлычет Марисса.

— Мы лишь хотим, чтобы она не слишком испугалась, когда до нее дотронется ее новый хозяин. Некоторым покупателям подобное нравится, но не этому.

Брр! Да я даже прикасаться к ней не хочу.

Когда дело касается девушек моего возраста и женщин постарше, я готов ко всему. Хоть это и отвратительно. Отец работает с похотью во всех проявлениях — он имеет дело со всеми ужасными извращениями — но я не могу, я не смогу, я физически не смогу заставить себя испытать влечение к ребенку.

— Похоже, твой мальчик более ванильный, чем ты думал, бормочет Марисса.

— Он исправится к моменту прибытия девочки, милая, — уверяет ее отец, сверля меня взглядом. — Он выполнит все, что нужно.

Черрррт. Серьезно? Я вспоминаю лицо девочки и у меня сводит живот.

Нет. Я не смогу. Это неправильно. За свою жизнь я пересек множество границ, чтобы порадовать отца и доказать ему свою ценность, но это другое.

Может быть, фотография старая. Остается только надеяться, потому что я даже знать не хочу, что он мне устроит, если я перестану быть ему полезным по какой-то демонической причине. Мне следовало бы уже давно понять, что разбивания сердец ему будет мало.

— Да, — дьяволица проводит ногтями по моей руке. — Он всегда делает то, что нужно.

Глава 2. Загадочная девушка

Подъезжая к клубу, я все еще злюсь. Когда сегодня на вечеринке отец напоминал мне, что уже май, и девочку скоро привезут, его лицо было непроницаемо. Прошло два месяца с тех пор, как в день своего семнадцатилетия я выказал неповиновение из-за этого ребенка. И все это время отец давил на меня. Испытывал. Ничего хорошего.

Мы стоим за сценой. Радж укладывает гелем свой ирокез, уставившись в зеркало вытягивает кончики волос. После только что выкуренного косячка глаза у него красные.

— Ты че такой? — спрашивает он.

Качаю головой и отворачиваюсь. Не могу же я заявить ему, что мой отец — демон, который хочет, чтобы я делал ужасные вещи. Ни одному человеку неизвестно, кто я на самом деле такой.

Пока мы выходим на сцену, я все пытаюсь выбросить из мыслей образ той порабощенной девочки. Бесполезно думать о ней или о сотнях других, таких же, которым я уже успел причинить боль.

Не чувствуй.

Не думай.

Не признавай, что это реально. Просто делай свое дело, как обычно.

Я сажусь на стул и кручу барабанные палочки, наслаждаясь знакомыми ощущениями прохлады и гладкости дерева между пальцами. Глубоко дышу. Пора очистить разум единственным известным мне способом. Сидя за барабанной установкой, я становлюсь собой. Настоящим. Я слишком осмотрителен — даже во время секса не позволяю себе терять контроль до конца. Музыка — единственный выход.

Обвожу взглядом переполненный зал. Девушки перед сценой кричат и подпрыгивают. Изобилие тел.

Это я смогу пережить.

Начиная с легкой дроби по своей установке, я выстукиваю ритм для разогрева. Энергетика вокруг тут же меняется, усиливается. Разговоры утихают и головы поворачиваются к сцене, а затем гул голосов нарастает пуще прежнего. Околдовывающий ритм способен изменить всю атмосферу. Майкл, тоже ощущая это, стреляет мне ухмылкой, после чего проверяет провода и микрофон. Я ощущаю на себе взгляды, воспламеняющие мою кровь. Да, хороший ритм — это возбуждающе. Он заставляет людей жаждать извиваться телами… бедрами…

Ванильная моя задница.

Проклятье. Я должен перестать думать об этом.

Майкл перекидывает ремень через плечо, свешивает гитару. Он берет несколько аккордов, глядя на Раджа с бас-гитарой в руках, затем они оба кивают, удовлетворенные слаженностью звучания.

Пока мы настраиваемся, Майкл машет диджею, который призывает зрителей поприветствовать «Лэсивиэс». Что они и делают. Тепло и громко.

Я намеренно не смотрю на активизировавшуюся толпу, когда Майкл берет микрофон и приветствует их. Я должен сосредоточиться. Нельзя отвлекаться на всех горячих девушек и их формы.

Майкл кивком показывает мне начинать, и я поднимаю палочки у себя над головой и начинаю отсчитывать.

— Раз, два, три, четыре! — Бам.

Первая песня очень энергичная, заставляет попотеть, мышцы горят. Все дерьмо моей жизни исчезает и остаются лишь ожившие ритмы ударов — ритмы ударов, прыгающих от души к душе, по всему пространству зала, оживляющие тела, каждая их клеточка подстраивается под этот ритм, его едва ли можно удержать. Мы объяты пламенем.

Я полагаю, радость — что-то сродни этому. Возможность отпустить себя.

К концу первой песни мой лоб становится влажным. Я смахиваю волосы и готовлюсь ко второй песне, которая начинается медленнее.

Когда крики стихают, я мягко ударяю по тарелкам, ровным ритмом гипнотизируя толпу. Майкл всегда проходит «вторую базу» с микрофоном во время исполнения этой баллады. А вот потом начинается настоящее веселье — драматическое мгновение тишины и покоя, после которого начинается дикое, полное сокрушение барабанами, выкриками текста и припева на таких высоких децибелах, что может крышу сорвать.

Это Зона. Место, где я по-настоящему могу дышать.

Мое тело берет верх, и так удар за ударом, до самого звона тарелок. Я с размаху подбрасываю палочки над головой, после чего пихаю себе под мышку. Черт, вот это накрыло. Мне так хорошо. Я сосредоточен. Как вдруг мои дурацкие волосы падают на глаза и у меня не получается их смахнуть. У нас есть минутка до следующей песни, пока Майкл развлекается с фанатами, заводя их.

Две девушки у сцены выкрикивают мое имя. Мать природа наградила их обоих безупречными титьками, а они, в свою очередь, всех нас — тем, что носят крошечные топики. Такая доброта заслуживает ухмылки. Может, позже мне удастся заполучить их за кулисы. Представив это, я заерзал на стуле.

Аргх. Сосредоточься.

Начинается третья песня. Радж подбирает тональность басовой партии, а затем мощно вхожу я, мечтая раствориться в замысловатом, сложном ритме. Закончив, я пальцами заглушаю тарелки. Тряхнув головой, смахиваю с глаз волосы и подхватываю с пола бутылку воды.

Я просматриваю зрителей, пытаясь не заглядываться на выставленные напоказ прелести, в надежде избежать лиц нескольких преследовавших меня девушек. Однако мой взгляд цепляется за одно новое лицо — блондиночку, смотрит прямо на меня. Просто куколка с копной необузданных длинных волос и пряной красной аурой. Но тут я замечаю то, что ледяным осколком пронзает мой позвоночник. Черт подери… у нее что, знак на груди? Неверяще я смотрю на круглое яркое свечение, исходящее из ее тела. Оно не черное, как у большинства знаков, а янтарное, объятое белым. Я резко напрягаюсь и готов обороняться, думая о ноже у лодыжки в левом ботинке. Я изучаю пространство вокруг этой странной девушки, высматривая ангела-хранителя, но его нет.

Черт. У меня на концерте чертов Неф. Без сомнений, подослана моим отцом.

ЧЕРТ!

Я пытаюсь сглотнуть, но не могу, так что приходится с силой влить в себя несколько глотков воды. На чертову долю мгновения я забываю где, блин, нахожусь. Но затем Майкл дает мне знак для начала следующей песни. Я швыряю бутылку на пол к вынимаю палочки из подмышек.

Прощай, концентрация. Не знаю как мне удалось не сбиться с ритма.

Я бросаю взгляд в сторону Нефа, но она ушла, пробираясь сквозь толпу. Что она задумала? Требуется все мое самообладание, чтобы не сбежать от группы и не последовать за ней. Она идет к уборной, но скорее всего, это уловка. Я думал, что знаю всех Нефов, близких мне по возрасту, но ее я никогда не видел. Это личико я бы запомнил. И волосы.

Я мысленно проклинаю песню за то, что она такая длинная, но, к счастью, она последняя. Я простираю все свои слуховые способности в обход огромного числа зрителей к самому женскому туалету. Прислушиваюсь, пытаясь вникнуть в суть глупого разговора, пока тщательно отыгрываю песню.

— Слышала, что у того парня, Кайдена, гонорея.

Я пропускаю удар, и товарищи по группе стреляют в меня вопросительными взглядами. Не припомню когда последний раз я лажал песню, но меня захватила туалетная драма.

Гонорея?

Очевидно Неф пытается воспрепятствовать другим девчонкам попасть за кулисы, чтобы встретиться со мной. Минимизирует препятствия на своем пути, поскольку она стремиться найти меня и… что? Убить? Некая проверка для моего отца и других Князей?

Ну, а сейчас что она делает? Забирает назад свои слова обо мне и извиняется? Что за…? В этом нет никакого чертового смысла!

Наконец, эта проклятая песня заканчивается, и я могу положить конец этому дерьму.

Как только мы покидаем сцену, блондинка Неф возвращается в клуб. Мне становится труднее слушать девчонку, когда я ухожу за кулисы. Она встречается с каким-то парнем по имени Джей. Их разговор кажется обычным. Она хорошая актриса, но девчонке не удастся одурачить меня.

Анна. Он называет ее Анной.

Джей ведет «Анну» за кулисы. Превосходно. Я чувствую вес своего ножа в ботинке, когда Майкл, Радж и Беннет приветствуют меня ударами в плечо.

Что ж время поиграть, маленький Неф.

Ах, черт возьми. Меня же ждут за кулисами три местные модельки. Я и забыл, что пригласил их. Мои мысли слишком заняты, чтобы в полной мере оценить окружающих меня женщин, когда я улавливаю, как заходит девушка по имени Анна вместе с двумя человеческими парнями.

Стоящая со мной девушка поднимает сигарету. У меня в кармане лежит спичечный коробок, и я поджигаю ее сигарету до того, как она достает зажигалку — способность, развитая в барах и доведенная до совершенства в четырнадцать лет, благодаря наблюдению за отцом. Но я больше не могу изображать увлеченность девушками — слишком отвлечен Анной, наблюдая, как ее оставляют человеческие парни, и она изучает это место, ей неуютно и не по себе. А ее аура! В ней отображается каждая ее эмоция. Какого черта она показывает их? Какой-то трюк, чтобы сбить меня с толку, несомненно. По как можно обмануть свое тело, отображая ложные эмоции?

Модели обращаются ко мне, и я рассеянно отвечаю, но хоть убейте, не могу оторвать глаз от Анны. А потом она поднимает на меня взгляд и мой пульс ускоряется.

Ее аура приходит в неистовство, а затем она резко опускает глаза, будто стесняясь. Ну да, ну да. Я что, похож на идиота? Она снова поднимает взгляд, и я клянусь, в нем плещется ужас, что меня чертовски удручает. Решила, что может играть со мной? Яйцами об стену. Время очной ставки.

Кто-то зовет меня плаксивым голосом и трогает за руку, привлекая внимание. Я поднимаю указательный палец и извиняюсь.

Взгляд Нефилима блуждает повсюду, когда я подхожу, отчего я еще яростней впиваюсь в нее взглядом. Какой смысл в этой игре в испуг и невинность? Не знаю, какую игру она ведет, но в ней ей точно не победить.

Наконец она замирает, заметив мой взгляд.

— Кто ты? — спрашиваю я.

Она открывает рот.

— Я… Анна?

Пытается быть миленькой, да? Не куплюсь. Но, блин, она миленькая. Пятнадцать. Возможно, шестнадцать лет. Ноги и руки выглядят слишком тощими в джинсовой юбке и топе на бретелях, но с возрастом, без сомнения, ее фигура станет аппетитнее. Длинные, медовые волосы плавно спадают до талии, и лицо обладает прекрасной симметричностью. Карие глаза с немного опущенными уголками. Небольшой носик. Губы, напоминающие розовые бутоны. Невинный, естественный образ — настоящая находка для того, чтобы ослабить мою бдительность. Но я не куплюсь.

— Точно. Анна. Как мило, — я подался к ней ближе. — Но кто ты?

— Я просто пришла со своим другом Джеем?

Она начинает мямлить и дергаться, пока я изучаю ее нервную ауру и этот янтарно-белый знак в районе солнечного сплетения. Никогда прежде не видел Князя с янтарным знаком, а белый — вообще неслыханно, это цвет ангелов. Анна скрещивает руки на том месте, куда я пялюсь, и я поднимаю глаза.

Она поджимает губы, словно обидевшись на меня…. и я замечаю самую прекрасно-невероятную родинку у нее над верхней губой. Господи, как же хочется дотронуться до нее… поцеловать и лизнуть это темное пятнышко. Естественно, эта мысль влечет за собой видение — она без одежды и только облако длинных, шелковистых волос прикрывает ее обнаженное тело. В постели со мной она бы не смогла продолжать прикидываться невинной овечкой. Я в кратчайшие сроки обратил бы ее в истинную дьяволицу.

Эй, кретин, она здесь, скорее всего, для того, чтобы разнюхать что-то, что может привести тебя к смерти, — напомнил я себе, пытаясь избавиться от мыслей и отодвинулся, пока ситуацией не завладело мое тело. У меня твердое правило: «никаких Нефилимов».

Эта девушка странная, конечно, но я не могу удержаться. Если она притворяется человеком, я хочу узнать, как долго будет длиться сия импровизация.

— Где твой ангел? — спрашиваю я.

— Если ты о Джее, он вон там, говорит с мужчиной в костюме. Но он мне не парень или ангел, или кого ты имеешь в виду.

Кажется, что она искренне взволнована. Если это все фарс, почему тогда ее цвета так мечутся? Светло-серый, интенсивно-серый, нечеткий, яркий, и, о да… приятный красный вихрь. Она хочет меня, но готов поспорить, ее это не радует.

Ничего не понимаю.

Почему просто не выложить карты? Не признаться, чего хочет? К чему эта игра, если она знает, что я могу распознать в ней Нефа? Я даже видел, как она посматривала на мой знак. Я отступаю, когда у меня мелькает мысль, от которой я теряю чертово самообладание. А что если она не знает, кем является? Кто мы такие?

Нет.

Быть такого не может. Или же может, если с тех пор, когда Князья обзаводились бесчисленным количеством отпрысков, остались неучтенные сироты Нефы. Начиная с Великой Чистки, начавшейся век назад, во время которой Князья стерли с лица земли всех Нефилимов, все строго регулируется. Тысячи из нас были убиты, потому что наша численность значительно превосходила численность наших отцов-демонов. Видимо, Нефы начали вырываться из-под контроля, не были осторожны со своими силами и даже ускользали от радара, когда надо было работать. Сейчас осталось всего сто с лишним Нефилимов, а Князья очень осмотрительны по отношению к нашей численности.

Кто-то должен был знать об этой девушке. А может, ее прятали от других Нефилимов, чтобы использовать в качестве секретного оружия против нас — чтобы сбивать нас с толку и затем убивать.

Интересно, как далеко она готова зайти, пока не сознается? Я оглядываюсь на людей, с которыми она пришла.

— Не парень, да? — на что она, похоже, рассердилась. — Уверена, что он не увлечен тобой?

Я ухмыляюсь и она задирает подбородок, становясь немного выше, хотя словом «выше» это сложно описать.

— Уверена.

— Почему? — спрашиваю я.

Она ненадолго задумывается, после чего резко выпаливает:

— Просто знаю, ясно? — Ее руки все так же плотно скрещены на груди.

Я поднимаю руки и смеюсь над ее показной дерзостью. Наверно, я получаю слишком большое удовольствие от всего этого, но ничего не могу с собой поделать. Просто это так смешно. Я намерен расколоть ее любыми способами. Запугивание не сработало, поэтому пора включать обаяние.

— Ужасно сожалею, Анна. Где мои манеры? Я принял тебя за… кого-то другого, — я протягиваю руку. — Кайден Роу.

Она тянет руку и пожимает мою. Ее рука мягкая и прохладная, и кажется такой родной, но эта мысль уже попахивает идиотизм. Эта Нефилимочка странно на меня действует. Я пристально всматриваюсь ей в глаза, думая, как хорошо ей удается скрывать свое коварство.

Только я собираюсь убрать свою руку, как ее собственная внезапно становится теплее… а сама она краснеет. Просто охренеть. Как ей это удалось? Никогда не видел, чтобы Нефы краснели. Ее аура снова безумствует, красное вожделение становится преобладающим цветом. И только для того, чтобы увериться, что она не просто эксперт по части манипулирования, я усиливаю и сосредоточиваю свое обоняние на ней.

Ох, проклятье. Определенно выделяет феромоны.

Она пахнет божественно. Как свежие груши. И какой-то нежный цветок, не могу вспомнить названия. Это сведет меня с ума.

Точно. Я посмеиваюсь над абсурдностью ситуации и медленно убираю руку. Я уже готов отключить свое обоняние, когда у меня возникает идея. Еще один тест, смогу ли я заставить ее признаться в том, что она Неф. Я сканирую улицу, минуя неприятные запахи, пока не нахожу то, что ищу.

— Ах, какой аромат. Нет ничего лучше американских хот-догов. Думаю, перекушу попозже одним.

Она смотрит на меня как на психа и говорит:

— Я ничего не чувствую.

— В самом деле? Наклонись чуть в сторону двери. И вдохни… поглубже.

Уверен, она прекрасно поняла меня. Ее лицо напрягается от концентрации, ее ноздри чуть раздуваются, пока я не понимаю, что она учуяла. На расстоянии мили. Я жду, когда она начнет отрицать, но она только качает головой и подмигивает мне. А, ну да… и умею то же, что и ты, так что давай заканчивать со всем этим дерьмом — так, да?

— Хм. Тогда, полагаю, я ошибся, — говорю со здоровой долей сарказма.

Это слишком далеко зашло. Мне нужны ответы, подальше от глаз общественности.

Одна из позабытых моделей в самый неподходящий момент решила напомнить о себе, встав между нами. Я шепчу то, что она хочет услышать — что через мгновение вернусь и отвезу домой, а там у нас целая ночь впереди. Она отходит, довольная, в отличие от меня. Я не могу отмахнуться от работы, чтобы последовать за этой девушкой Нефилимом, особенно, если за мной каким-то образом наблюдают. По я найду ее. Ее человеческие «друзья» здесь, делятся информацией с нашим менеджером. Я узнаю, где они живут, где учатся, какие вечеринки проходят рядом с ними… У меня есть источники, к тому же люди выкладывают массу информации о себе в соц сетях.

— До скорой встречи, Анна. Я прослежу, чтобы песни твоего парня Джея прослушали.

Уже разворачиваясь, чтобы уйти, я слышу ее слова:

— Он не мой…, — но не дослушиваю. Мои сегодняшние девочки не слишком терпеливы.

Я слышу из противоположного угла комнаты, как этот Джей возвращается к ней, спрашивая обо мне. Я едва не выплевываю бурбон носом, когда он говорит:

— Боже, да вы выглядели так, будто вот-вот сорвете друг с друга одежду! — а она бьет его. Взамен я в последний раз ловлю взгляд Анны и подмигиваю. Будь я проклят, если она не покраснела еще раз перед тем, как отвернулась и быстро ушла.

Эта девушка заслуживает «Оскара».

Я пытаюсь обратить все свое внимание на моделей, но все мои мысли об Анне. Я слушаю ее разговор, когда они уезжают. Она собирается звонить кому-то по имени Патти, когда они покидают область моей слышимости.

— Фрезия! — восклицаю я, наконец вспомнив название цветка. Она пахнет грушами и фрезиями.

Модели обмениваются веселыми взглядами и хихикают.

Я мотаю головой.

— Простите. Не обращайте внимания.

Теперь они смеются, а я ухмыляюсь, ощущая себя идиотом, — незнакомое мне чувство.

Коварство, коего я никогда не испытывал, наполняет меня и мне это не нравится. Все в ней просто кричит о невинности, но это невозможно. Ее внезапное появление в моей жизни сведет меня с ума, чего я не могу себе позволить. Но тем не менее, несколько дней я буду мысленно воспроизводить нашу встречу — образы — ее естественную красоту, открытые эмоции и цвета и ее кажущуюся подлинной дружбу с человеческим парнем.

Либо у этой девушки припасен какой-то закрученный, гениальный план заманить меня, либо она действительно не знает, кем является. А если так, то она в серьезной опасности. Не то чтобы меня это должно заботить. Или уже озаботило. Я заинтригован — достаточно, чтобы понять — я не успокоюсь, пока не разузнаю больше об этой загадочной Анне.

Глава 3. Окончательно сбит с толку

Признаю, я превратился в сущего сталкера. Только и делал, что следил за тем парнем Джеем. Я не смог найти следов Анны онлайн, кроме списка лауреатов в хоре двухлетней давности. Но Джей был зарегистрирован в каждой чертовой существующей социальной сети.

Сегодня он запостил: «Тяните руки, если готовы к качу на тусе у Джина».

На что посыпалась куча комментариев: «Я иду!.. Будет крутяк… Слышал, у него шикарный дом у озера!.. Приглашены все!.. Киньте адрес…»

Бинго. Кто-то постит адрес, и я забиваю его в свой телефон.

Этим же вечером, мы с моим товарищем по группе — Раджем, едем к дому на озере Аллатуна, где тусуются почти все школьники Атланты. Радж сразу же летит вниз по лестнице, следуя за запахом марихуаны. При помощи слуха я исследую вечеринку и нахожу Джея — он довольно громкий и окружен смеющимися девушками — но никаких признаков присутствия Анны.

Войдя в кухню, выглядываю в окно и вижу почему. Она на улице разговаривает с каким-то парнем.

— Привет.

Я оборачиваюсь на хриплый, сексуальный голос и смотрю на его обладательницу. В одной руке девушка держит напиток, другой — опирается на тумбу. Рокерша с розовой прядью в волосах и пухлыми ярко-розовыми губами. Она вся в черном, в сетке и сапогах.

Выглядит забавно.

— И тебе привет, — говорю я. И снова смотрю в окно. Анна и тот парень, похоже, изучают звезды или что-то типа того. Ее аура сверкает нервным серым со всполохами оранжевого нетерпения. Так странно.

Рокерша не улыбается. Ее аура нечеткая, видимо, она или хорошенько напилась, или накурилась в подвале, но она не пошатывается, и не демонстрирует ни единого признака опьянения, кроме отяжелевших век, обведенных серебряной подводкой.

— Никогда раньше не видела тебя, — произносит она. — Я бы запомнила. — Она протягивает руку с массивными кольцами и смахивает волосы с моих глаз. — Мне нравятся твои волосы.

Я смотрю на ее неоново-розовую прядь, так резко контрастирующую с остальными черными.

— Твои мне нравятся больше.

У нее на лице невозмутимое выражение, слишком крута, чтобы улыбаться, но глаза ее на какой-то миг вспыхивают. Она снова протягивает руку, на этот раз проводит пальцами по волосам, после чего царапает мое ухо. Мне сразу хочется завилять хвостиком, но я слишком отвлечен. Бросаю еще один взгляд в окно и она опускает руку.

— Эта цыпочка странная, — говорит Рокерша. Теперь она тоже смотрит на Анну, делая глоток.

— Почему? — спрашиваю я.

Она пожимает плечами.

— Ну, с виду она милая, кажется. Просто какая-то… чудная. Много наблюдает. Мало разговаривает.

Интересно.

— Вы вместе учитесь?

— Да, уже будто целую вечность. В любом случае…

Радж прорывается сквозь толпу:

— Йоу, Кай. Достал нам тут кой-какого добра, — он протягивает руку с какими-то таблетками и задевает Рокершу.

— Эй, смотри куда прешь! — говорит она, поднимая напиток и влажную ладонь.

— Прости… — Он оглядывает ее. — Блин, а ты горячая.

Не отрывая от нее взгляда, Радж протягивает мне таблетку, скорее всего экстази, и я запихиваю ее себе в карман.

— Как тебя зовут? — спрашивает у нее Радж.

— Мэнди.

— Милое имя. А я Радж. Басист из «Лэсивиэс».

Она делает вид, что ее это не впечатлило, но я вижу, как ее аура вспыхивает оранжево-красными заинтересованностью и возбуждением.

— Это типа группа? Да, я что-то о вас слышала. — Рокерша переключается на его черный ирокез и неподдающийся подсчетам пирсинг на лице и в ушах. Она кусает черный ноготь своего большого пальца, будто раздумывая. И снова у нее горят глаза, но она и не думает улыбаться. Радж переводит на меня взгляд и вскидывает брови, спрашивая позволения. Я киваю и отворачиваюсь обратно к окну.

Анна с парнем уже ушли.

— Черт, — бормочу я. Наклоняюсь, чтобы лучше разглядеть террасу, но остальные уже передислоцировались на улицу, и я нигде не могу ее найти. Я оставляю Раджа с Рокершей, и меня преследует его смех, пока я пробираюсь сквозь толпу. Останавливаюсь и прислоняюсь к стене холла, когда замечаю длинные волосы Анны; она направляется в подвал. Больше я ее не упущу. Концентрирую на ней свой слух и замечаю парня, с которым она была, стоящим около кухонного островка.

В следующую минуту происходят сразу несколько вещей, которые мне никак не удастся осмыслить. Анну, кажется, искренне волнуют употребляемые в подвале наркотики, и она спешит вернуться наверх. Парень, с которым она была, растворяет растолченную таблетку экстази в ее напитке. Когда он передаст ей его, она опустошает стакан, в то время как парнишка наблюдает за этим с явным энтузиазмом. Она должна была понять, что там наркотик. Любой Неф прислушивался бы к своему спутнику и понял это. По она позволяет ему думать, что ничего не поняла.

Когда она со своими друзьями идет в мою сторону, направляясь к комнате где танцуют, я подумываю спрятаться, но где-то внутри надеюсь, что она заметит меня. Ее подруга ловит мой взгляд, но я не обращаю на нее внимания. Глаза Анны стекленеют и ее цвета истончаются до тонкой пятнистой дымки. Я противостою искушению схватить ее за руку и забрать с вечеринки.

Она просто работает, убеждаю я себя. Я бесчисленное количество раз находился в состоянии экзальтации во время работы. Так почему мне кажется, что здесь что-то не так?

Я заглядываю в танцевальный зал, откуда гремит музыка. Там достаточно темно, чтобы включилось ночное зрение — мои зрачки расширились, и я замечаю танцующую Анну. Она гибкая и изящная, и явно под кайфом. Я не могу оторвать от нее глаз.

Она проходит мимо меня, возвращаясь обратно, и все так же в упор меня не замечает. Очевидно, эта Нефилимка меня игнорирует. И это расстраивает.

На кухне для меня слишком светло, чтобы остаться незамеченным, поэтому я останавливаюсь за углом и слушаю.

Когда Джей находит Анну, его не радует ее нетрезвое состояние.

— Ты пила?! Какого черта, Анна?

— Джей… Пожалуйста, не сердись на меня!

Он собирался всю ночь зажигать с другой девушкой, так что, сомневаюсь, что его злость из романтических соображений — скорее дружеских. Ничего не понимаю.

А затем возвращается ее спутник, его аура представляет смесь фиолетовой гордости и красной похоти. Все смеются над тем, что он говорит, и смотрят как на полубога. Без сомнений, он мистер Популярность. Мне хочется выволочь его на улицу и окунуть башкой в озеро.

Я смотрю, как он берет Анну за руку, ведет через холл, минуя танцевальный зал, и тянет вверх по лестнице. Встав у подножия лестницы, я обращаюсь к своему сверхслуху, чтобы абстрагироваться от громкой музыки и голосов вокруг. Парень тащит Анну в комнату и запирает дверь. По звукам похоже, что они забираются на кровать.

Сердце мое стучит быстрее обычного и появляется неприятное чувство, когда я сглатываю. Я просто чувствую это, что-то не так. Мне весь вечер как-то не по себе.

Анна позволила накачать себя и увести в комнату — может, она работает, притворяясь невинной жертвой и позволяя всяким сомнительным мерзавцам думать, что они ею воспользовались. Тогда почему все мои инстинкты вопят бежать туда и спасать ее?

Я стою у лестницы, прислонившись к перилам, и делаю вид, что копаюсь в телефоне. Ощущаю на себе взгляды девушек, касания, когда они проходят мимо, но игнорирую, сосредоточившись на разговоре в спальне.

— Все кажется таким мягким, — мечтательно говорит Анна.

— Когда я под экстази, — говорит это пресмыкающееся. — Мне всегда кажется, что все должны быть обнаженными. Как Адам и Ева.

У меня вырывается смешок. Серьезно, он только что сослался на Библию, чтобы трахнуть девушку? Это был самый хреновый подкат в истории.

Но Анна смеется с придыханием и бормочет:

— Такие естественные и счастливые, — я закатываю глаза. Я находился под воздействием экстази и знаю, какой чувствительной становится кожа, но она говорит как Белоснежка или кто-то вроде того. Я просто жажду, чтобы она перестала развлекать Наркошу.

Я теряю терпение.

— Знаешь, Анна, — говорит искуситель обдолбаный. Тембр его голоса стал вкрадчивым. — Тебе бы не помешало стать чуть более, ну, не знаю, популярной или там… то есть, ты красивая, но ты могла бы стать, например, горячей. Понимаешь?

Черт. Бесит. Он серьезно?

Ее голос звучит необъяснимо сладко, не обиженно, когда отвечает:

— Мне жаль, Скотт, но дальше будь у меня лишние деньги — меня бы ничто подобное не волновало. Я хочу нравиться людям такой, какая я есть. Разве тебе не хочется того же?

Я уже на середине лестницы, когда до меня доходит.

Что-то тут не так. Слова этого идиота, плюс то, что говорила Рокерша, и дружба Анны с Джеем — с каких пор Нефы предпочитают быть непопулярными? Особенно, такие шикарные, как она?

— Как много парней ты целовала? — Спрашивает этот Наркогад.

Я уже наверху, сердце колотится о ребра. Мне не по себе.

— Пока еще ни одного, — отвечает Анна. Я чуть не фыркаю от этой лжи, как бы искренне она не звучала. Да быть не может, чтобы она никогда не целовалась.

— Даже Джея? — спрашивает он.

— Ни за что. Он мне как брат.

Я нахожу их дверь и встаю перед ней.

— Долго еще? — шепчет Анна. — Продлится это чувство?

— Часа четыре. Потом пару часов будет отходник. — В ответ она издаст грустный звук, а он зовет: — Анна?

— Да?

— Я хочу быть первым, кто тебя поцелует.

Стиснув зубы, берусь за ручку двери.

— Хорошо, — шепчет она.

Первый или пятнадцатый — не важно; при мне этот парень не получит ни капли удовольствия. Я дергаю за ручку и рывком распахиваю дверь. Они оба подскакивают на кровати.

— Какого… — начинает этот гад, прячась от света, льющегося из холла, но я смотрю только на Анну, испытывая непонятное мне облегчение. Жмурясь, она смотрит на меня.

— Ах, вот ты где, радость моя. Пойдем со мной, — я приманиваю ее пальцами.

Она следит за ними, открыв рот.

— Ты в состоянии идти или мне придется нести тебя? — спрашиваю я.

Парень наконец показывает наличие крошечных зачатков яиц.

— Ты что творишь, чувак?

— Мне надо поболтать с Анной, — я смотрю на нее. Это она улыбается, что ли? В полубессознательном состоянии? А потом предпринимает попытку сползти с кровати и встать.

— Я вернусь, — говорит она ему.

Черта с два.

— Вообще, я бы не рассчитывал на это, — вхожу в комнату и беру ее под руку. Мы оставляем парня материться с раскрасневшимся от злости лицом. Он кричит, а мне хватает всего одного сурового взгляда, чтобы заткнуть его, прежде чем я захлопываю за нами дверь.

Я держу ее за руку и вывожу в холл, помогаю спуститься по лестнице, вывожу с вечеринки на заднюю террасу и веду по ступенькам к пирсу.

Что за хрень?

Не нравится мне все это.

Иду быстрее к причалу, уводя ее подальше от других людей. Но когда мы подходим к его краю, я совершенно не знаю, что делать дальше.

Я сажусь, и она осторожно присаживается рядом. Кожей ощущаю ее изучающий взгляд, но он мне не мешает. Сам же смотрю на отражающуюся в воде луну.

Никогда не встречал Нефа, способного так играть. Она не скрывает свои цвета. Она добра к людям, которые обманывают ее, даже, кажется, будто для нее это пустяк. Похоже, она действительно дружит с тем парнем, Джеем. Она говорит и делает то, чего ни один Нефилим не осмелился бы. И потом, та история, что у нее нет денег, не может быть правдой. Одно из двух — или она не знает, кем является, или ведет самую искусную и гениальную игру. Две абсолютные крайности, которые просто не укладываются в голове.

Около воды дуст легкий ветерок, и Анна начинает дрожать.

— Кто ты? — спрашиваю то, чем интересовался еще при первой встрече.

Она медлит.

— Я не знаю, какого ответа ты от меня ждешь, — кажется, будто ее это даже расстраивает. По внезапно она резко вдыхает, цепляясь руками за край причала.

— Что такое? — спрашиваю я.

— Кажется… меня начинает отпускать. Но он говорил четыре часа! — Она поднимается на дрожащие ноги, горбится и, обняв себя руками, начинает метаться из стороны в сторону.

У меня уходит мгновение на осознание того, что она говорит о наркотике. У нее начинается ломка, и, кажется, ею овладевает паника. Я встаю и загораживаю собой выход с причала, чтобы она не рванула прочь. Нужно, чтобы Анна сосредоточилась на мне. Может быть, она будет более разговорчивой, пока еще под кайфом.

Я приподнимаю ее подбородок и заставляю смотреть мне в глаза. Начнем с Нефилимских основ. Мы никогда не болеем.

— Ты когда-нибудь болела? Она сильнее ежится.

— Болела..?

— Гриппом, тонзиллитом, чем угодно?

Глаза девушки расширяются и на долю секунды она немного выпрямляется, пристально глядя на меня. По затем ее тело сотрясают спазмы, и она складывается пополам, хватаясь за колени. Кажется, будто ей по-настоящему больно, но на случай, если все это игра — я не куплюсь.

— Может быть, эта вкусняшка тебе поможет? — Я протягиваю таблетку, которую мне вручил Радж, и Анна бросается к ней со скоростью гепарда. По я быстрее. Ее глаза полыхают от нетерпения. — Сперва ответь на все мои вопросы. Ты хоть раз болела?

— Н-нет, — заикаясь, отвечает она. Отлично. Наконец-то хоть какой-то прогресс.

— Насколько далеко простирается твоя память? — спрашиваю я.

Она перестает дрожать и поднимает на меня взгляд. Она открывает рот, но потом снова его закрывает. Боится отвечать. Я подхожу ближе, мое сердце бьется непривычно быстро. Кажется, что я на грани открытия.

— Отвечай на вопрос, — говорю я.

Она обхватывает себя руками и смущенно опускает взгляд.

— Хорошо. Я помню все с самого рождения и даже до него. Счастлив?

Счастье мне чуждо, но я как минимум доволен тем, что она наконец-то призналась в том, что обладает способностями Нефилима. Наши воспоминания бескрайни и отчетливы с того момента, как душа поселяется в теле.

— А сейчас перейдем к главному, — я подступаю ближе. — Кто твой отец?

Я никогда не видел метку Князя подобного цвета — темно-янтарного, и уж точно не встречал белого — это цвет ангелов.

Ее подбородок дрожит.

— Я… я не знаю. Меня удочерили.

— Чушь, — говорю я, сжав зубы. — У тебя ведь есть какие-то соображения, — я поднимаю руку так, чтобы таблетка находилась над водой.

Она судорожно вздыхает и в ужасе поднимает руки, словно я угрожаю утопить младенца.

— Был один мужчина… — говорит она. Наконец-то, хоть какие-то чертовы ответы. — Помню его со дня своего рождения. Джонатан ЛаГрей… сейчас он в тюрьме.

Черт подери.

— Да, конечно, — я совершенно забыл о Князе, отбывающем срок в тюрьме, потому что никогда не видел его. Князь Токсикомании — зависимости — это и объясняет желание Анны получить еще одну таблетку. — Я должен был догадаться по твоему сегодняшнему поведению.

Она закрывает глаза и я смотрю на нее. Она знает, что не похожа на других. По тому, как она дрожит и борется за эту желанную таблетку, я лишь могу догадываться, что она не часто с этим сталкивается. Словно ее никогда не тренировали. Конечно же, если ее отец сидит в тюрьме… но разве не должен был он прислать кого-то другого для ее подготовки? Нефов обучают контролировать себя, таким образом, не теряясь в собственном грехе.

Анна протягивает руку.

— Моя таблетка, — у нее бледное и осунувшееся лицо. Ни за что не дам ее ей. Если все так плохо после первой, то что же будет после второй.

— Ты имеешь в виду эту? — спрашиваю я. Знаю, что жесток, но она слишком мягкая. Мне хочется заставить ее выпустить коготки. — Извини, радость моя, это всего лишь аспирин. — Лгу я. Таблетка со всплеском погружается в воду.

— Нет! — она едва ли не бросается в воду вслед за чертовой таблеткой, и я хватаю ее за руку. Нужно успокоить ее, прежде чем она совершит какую-то глупость.

— Как давно он дал тебе наркотик? — не ослабляю хватки.

— Что? — Ее взгляд мечется, пока она пытается сосредоточиться. — Не знаю. Тридцать, может, сорок минут назад?

— Очень скоро твой организм сам избавится от наркотика. С тобой все будет в порядке. Просто присядь и попытайся успокоиться.

Когда я отпускаю ее, она послушно садится, и, обнимая колени руками и пряча в них лицо, начинает раскачиваться. Скрючившись, она кажется крошечной, а ее длинные, прямые волосы развеваются по ветру. Во мне поднимается незнакомое ранее сочувствие, и я отворачиваюсь от нее.

Хочется ей верить, но настороженность не отпускает. Не хочу оказаться в ловушке тайны, окружающей ее. Я не могу позволить себе беспокоиться о ней.

Я присаживаюсь на край причала, пока она приходит в себя.

Спустя десять минут она поворачивается ко мне, наблюдая за выражением моего лица с новоприобретённой внимательностью. Ее аура начала вновь наполняться цветами: серым и оранжевым.

— Почему все проходит так быстро? — спрашивает она. Я рад, что она набралась мужества, чтобы открыться и спросить меня о чем-то, пока трезва.

— Наши тела сопротивляются всему инородному. Бактериям, раку, инфекциям — всему набору болезней. Наркотики и алкоголь сгорают очень быстро. Эффект вряд ли стоит потраченных усилий. Я пробовал курить. Днями кашлял черной смолой.

— Очень привлекательно, — говорит она, стряхивая невидимые пылинки с колена.

Я фыркаю в ответ на ироничность ее комментария.

— В точку. Не могу позволить себе непривлекательность.

— Итак… — Она все еще осторожничает. — Ты такой же, как и я?

— И да, и нет, кажется.

Она склоняет голову на бок, рассматривая меня. Как будто именно меня стоит разглядывать. Я хочу задать ей много вопросов, но не делаю этого. В моей голове все еще звучит тихий, недоверчивый голос, предупреждающий не казаться слишком заинтересованным. Обычно Нефы чихать хотят на других Нефов, да и на всех остальных, раз уж на то пошло. На самом деле, наверное, мы достаточно времени провели сегодня вместе.

Я растягиваю слух на всю территорию дома, чтобы проверить, не разыскивает ли меня Радж, но нет. Он у себя в машине раскуривает косячок вместе с Рокершей, и это, несомненно, уже после того, как он принял экстази. Не стоило бы ему так усердствовать, иначе он, скорее всего, продемонстрирует Рокерше, как не надо действовать на заднем сиденье.

Ай-ай-ай.

— Почему вокруг тебя нет облачных штуковин? — спрашивает Анна. Она присматривается к пространству вокруг меня, а я мотаю головой. О чем она, черт возьми? Потом до меня доходит, что ей, должно быть, только-только исполнилось шестнадцать, и она обрела способность видеть ангелов-хранителей.

— Облачных штуковин? — фыркаю я. — Да ты, небось, шутишь. — Конечно, конечно она знает, что у людей есть ангелы-хранители. Это же основа основ.

Пряча свой слух обратно, я натыкаюсь на потасовку в доме — крики.

— Ты знаешь, о чем я? — Она садится ровнее и кажется, что собирается вцепиться в мою футболку. — Знаешь, ведь так?

Внутри дома дерутся Джей и Скотт. Похоже, Джей напился и защищает честь Анны. Замечательно.

Поднявшись на ноги, спрашиваю:

— Твои чувства уже восстановились?

Она открывает рот, явно желая разузнать побольше об «облачных штуковинах», но я отмахиваюсь от нее и она моргает.

— Вроде, да, — говорит она.

— В доме драка. Думаю, тебе лучше послушать.

Она поднимается на ноги и закрывает глаза, с огорченным видом напрягая слух. Затем резко распахивает глаза.

— О Боже мой, Скотт и Джей! — Ага. Джей только что нанес отличный удар, за которым последовал приятный хруст и вой Скотта.

Анна срывается на бег, и я смотрю ей вслед. А у нее хорошие формы. И отличная попка.

И она может оказаться врагом, хотя мне требуется все больше и больше усилий, чтобы убедить себя в этом. Если эту девушку прислали Князья, чтобы испытать меня, я не могу себе позволить купиться на ее впечатляющую игру.

Не спеша возвращаюсь к дому и захожу внутрь. Я слушаю, сбитый с толку, когда Анна спасает ситуацию и оттаскивает пьяного Джея к машине. Она заботится о нем, с нежностью и терпением. Единственный Нефилим, на моей памяти, кто делал что-то подобное — одна из близняшек, Марна. Но она так относится только к нескольким из Нефов — ее друзьям, никак не к людям.

Я встаю возле опустевшей кухни — все массово передислоцировались в переднюю часть дома, чтобы посмотреть на драку. Когда толпа расходится, я слышу, как Анна шепчет что-то в машине, видимо, себе под нос.

— Я еще не закончила с тобой, Кайден Роу.

Это как тот случай, когда щенок угрожает кобре. По лицу растекается ухмылка, и я быстро стираю ее, после чего произношу в воздух:

— Взаимно.

Спустя две секунды передо мной возникает Рокерша, с упертыми в бедра руками и недовольным видом.

— Эх, — говорю. — Радж таки перебрал?

Она раздраженно щурится.

— Он говорит, что его руки весят тысячу фунтов, и у него не получается их поднять.

В течение двух ударов сердца мы смотрим друг на друга, а затем взрываемся хохотом. Рокерша прикрывает рот рукой, пока не успокаивает свое веселье.

Я накручиваю ее розовые пряди себе на пальцы, и она смотрит на меня с каменным лицом, делая вид, будто сейчас никакого веселья не было. Затем я наклоняюсь и шепчу ей на ушко:

— Ты чертовски сексуально смеешься, Мэнди.

Не уверен, благодаря моим словам или ощущению моего дыхания на коже, она вздрагивает. Просовывает пальцы в шлевки моих черных джинсов и поднимает на меня глаза.

— Так как там тебя зовут? — спрашивает она.

— Кайден Роу.

У нее отвисает челюсть и глаза вылезают из орбит.

— Блин. Bay. Как же я не догадалась, когда Радж говорил про группу. Ты барабанщик. Кай.

Я киваю.

Ее пальцы сжимаются на шлевках, и она тянет меня к себе.

— Репутация тебя опережает.

— Что, правда? И какая же у меня репутация? — я медленно прижимаю ее к тумбе, у всех на виду.

Ее голос становится еще более хриплым.

— Говорят, ты очень, очень плохой мальчик.

Я пожимаю плечами.

— Хороший. Плохой. По ведь это так субъективно? — Я прижимаюсь к ней бедрами, и она прикрывает глаза. Я склоняюсь к ее уху.

— У тебя два варианта. Выбирай. Комната наверху или пустой сарай для лодок.

— Сарай для лодок, — задыхаясь, произносит она.

Я беру ее за руку и больше ничего не говорю, но стоит мне открыть заднюю дверь, ведущую к причалу, как волоски на затылке поднимаются дыбом. Внезапно появляется темный шептун и начинает радостно кружить над любителями вечеринок. На долю секунды я напрягаюсь, радуясь, что Анна уже ушла. Когда демонический дух летит в моем направлении, я одариваю это варварское создание кивком, в надежде, что он улетит, но нет. Он хихикает и, подлетев к Мэнди, яростно шепчет ей на ухо, в то время, как ее ангел-хранитель пытается оттолкнуть его и борется с ним. Она даже не догадывается, что находится под влиянием шептуна, но ее аура темнеет, и я сжимаю ее ладонь. Внутри образовывается дыра, стоит вспомнить, что я с этим злом в одной команде.

Наконец он улетает, и я тащу Мэнди на улицу. Она целенаправленно отворачивается от меня и тянется, чтобы почесать свое запястье. В освещении крыльца я вижу серебристый отблеск шрама на запястье. Следы от порезов.

Долбаные шептуны.

Я не буду спрашивать об этих следах. Да и потом не буду затрагивать эту тему. Но сегодня я постараюсь заставить ее выбросить все из головы, хотя бы на мгновение. А ее дальнейшая жизнь зависит только от нее самой.

Глава 4. Встреча с папочкой

Анна перевернула весь мой мир вверх тормашками. С момента нашей встречи пролетело много дней, но я как будто потерялся в пространстве, с мыслями о том, что ее история могла оказаться правдой.

Не наивно ли думать, что она не лукавила? Понять не могу, в чем смысл скрывать свое происхождение, может, чтобы заманить меня в ловушку Князей, усомнившихся в моей преданности.

Выбравшись из диапазона слышимости отца, я звоню Блейку, сыну Князя Мелькома, демона Зависти.

— Не слышал о Нефе по имени Анна? Дочери Белиала?

— Что? — спрашивает он. — Это который по части Токсикомании? Мне кажется, у него не было никаких детей.

— Да, — говорю. — Я тоже так думал.

— В чем дело, бро?

Я качаю головой.

— Ни в чем. Береги себя, приятель.

Знаю, что пробудил у него любопытство, но ничего не поделаешь. Я доверяю Блейку, что является редкостью для нашего брата, но нельзя просто взять и рассказать такое по телефону.

Сверху раздастся первый стук. Мои товарищи по группе прибыли для репетиции. Я слышу, как открывается дверь и голоса разносятся по коридорам и лестницам. Звуки шагов, приближающихся к подвалу, где я сижу за установкой, готовый к работе. Готовый очистить разум. Группка девчонок спускается следом за парнями, смеясь и распространяя ароматы духов и лака для волос. Мы с Раджем ударяем кулаками, а Беннет хлопает по моей ладони перед тем, как встать за клавишные. Здесь одними Майклом, Раджем и Беннетом использовано столько средств для волос, что компании, выпускающие их, могли бы просуществовать в бизнесе вечно.

Иногда во время крупных концертов я пользуюсь гарнитурой, но у себя в подвале я вынужден надевать наушники, чтобы избавиться от эха. Надевать их, проверять звук и начинать играть — сущее облегчение.

Мы отрываемся около двух часов. Я чувствую прилив сил и одновременно приятную усталость. Единственное, чего не хватает для полного кайфа — прикосновения нежной кожи к моему телу. Я перехватываю взгляд рыженькой в мини-юбке, с которой познакомился несколько месяцев назад. Секса у нас пока не было, но я планирую исправить сие недоразумение.

Киваю ей. В мгновение ока ее аура становится такой же красной, как моя футболка. Я уже на взводе. Кивком указываю в сторону, и она ухмыляется так, как умеют только горячие девушки. Подходит, встает у меня между ног, сексуально глядя на меня.

— О, так ты все-таки решил обратить на меня внимание? — Она пытается говорить беззаботно, но ее цвета кричат сами за себя, вспыхивая фейерверками.

— Ты о чем, детка? Я целую вечность тебя не видел.

— Да я с тех пор была на куче концертов.

Округлив глаза в мнимом удивлении, тыльной стороной ладони лениво смахиваю кудрявый локон с ее плеча, касаясь обнаженной кожи.

— Тебе стоило заглянуть за кулисы.

— Увидимся, Кай, — кричит Радж. Я киваю головой, прощаясь с ребятами, когда они удаляются с группкой девчонок. Одна цыпочка, подружка рыженькой, остается. Она сидит в безразмерном кресле, печатая в телефоне.

— Меня не пускали! Я все пыталась привлечь твое внимание. И звонила тебе.

— Ах, тупой телефон, — говорю. Я раздвигаю колени и, обхватив за талию, притягиваю к себе. Но пока мы не начали, я сканирую особняк своим слухом. Голоса, которые я улавливаю на улице, заставляют меня застыть.

— …хочешь, пойду с тобой?

— Возможно, будет лучше, если я поговорю с ним наедине.

— Не проблема. Здесь неподалеку инструментальный магазин…

Здесь Анна. Ее привез Джей. Она пришла по мою душу. Почему-то я уверен, что наступил момент откровения, и она наконец проявит свою истинную сущность. Я должен приготовиться, потому что огромная часть меня сильно разочаруется, если она окажется врагом. Лучше быть готовым к худшему.

Я вскакиваю на ноги и отдергиваю руки от рыжеволосой девушки, идя на попятную. В ее глазах читается явный шок. Твою мать. У меня нет времени на разборки с разъяренными девушками.

— Э-э, слушай, извини, но мне надо поработать над теми песнями еще немного, в одиночестве. Я позвоню тебе и мы встретимся как-нибудь в другой раз. Договорились?

— Ты серьезно?

— Я вас провожу, — на меня пялится ее подруга, открыв рот так, что я вижу ее жвачку.

Ага. Я придурок. Пофиг. Им надо свалить. Поскорее.

Рыжая издаст злобный рык и, подхватив вещи, уносится прочь. Ее подруга продолжает пялиться на меня, пока они наконец не уходят.

Я снова включаю гарнитуру и приказываю себе расслабиться. Эта Нефилимка не застанет меня врасплох. Если Князья подумали, что, прислав мелкую смазливую актрисульку, смогут вывести меня из игры, то они ошибались.

Изливаю свои безумные опасения на барабаны, но боковым зрением улавливаю когда она входит в подвал. Анна осторожно закрывает дверь и с трепетом осматривает помещение, после чего переводит взгляд на меня. Пока она наблюдает, облако похоти вокруг нее прямо начинает полыхать красным, и от этого я начинаю играть еще яростнее.

Можете называть меня занудой, но когда вместо ожидаемых потрахушек мне на голову сваливается потенциальный враг — все настроение куда-то скатывается. Особенно, когда этот потенциальный враг как раз в моем вкусе, а я отказываюсь к ней притрагиваться. Еще никогда я не испытывал к кому-то столь неоднозначных чувств. Паранойю, замешательство, и, что бесит сильнее всего, желание выпустить себе кишки.

Но хватит об этом. Пора заканчивать игру. Я делаю финальные удары, после чего поднимаюсь и снимаю наушники.

— Неужели это маленькая сиротка Энни, — говорю я.

На ее лице мелькает обида, и темно-синяя печаль рассекает ее ауру.

Я отмахиваюсь от чувства вины. Заставляю себя попить и решаю подозвать ее к себе. Перейти на следующий уровень.

Вынимаю свой нож. Раскладываю его. Кручу. И в то же время наблюдаю за ее смятением и страхом. Хочу, чтобы она заговорила, но она молчит. Так что, я подхожу ближе. Встаю вплотную. Заключаю ее в ловушку между собой и стеной.

Ее чувства становятся неоднозначными — разрываются между похотью и страхом. Я крепко держу нож, так, чтобы она видела его. Занимаю устойчивую позицию и готовлюсь к бою, ожидая, что она в любой момент покажет парочку ниндзя-приемчиков, но нет. Она просто прислоняется к стене.

— Что тебе нужно? — спрашиваю.

— Я просто хочу поговорить. Необязательно пытаться меня запугать.

Ее голос дрожит. Темнота страха отступает под приливом красного, стоит мне задеть ее бедром.

— Когда ты так чертовски заведена, едва ли думаешь о страхе.

Ее похоть прорезается черным. Я выбесил ее. Какой я молодец. Может, если ее достаточно сильно разозлить, она, наконец, выложит чего хочет.

— А теперь мы злимся… и немного смущены.

— Теперь я знаю кто мы такие, — говорит она со срывающимся дыханием. Ее слова пронзают мое холодное сердце. Кто мы такие… возможно ли, чтобы она действительно этого не знала? Очевидно, она понимала, что отличается от других, но могла ли оставаться в неведении о том, что является дочерью демона? Возможно, но маловероятно. Это должно быть чертовой ложью.

— Мои поздравления, — я подумываю поцеловать ее, просто чтобы узнать, как она на это отреагирует. Просто чтобы ощутить, насколько мягкие у нее губы.

Только подумав об этом, я отталкиваюсь от стены, ругая себя, и резким броском отправляю небольшой кинжал лететь в доску для дартса. В яблочко.

Я плавно двигаюсь к дивану и оборачиваюсь, не желая надолго поворачиваться к ней спиной. Сажусь и жду, когда она объяснит зачем пришла, но она так и продолжает растерянно стоять. Над моим разумом сгущаются тяжелые тучи сомнений. Она здесь, чтобы поговорить о том, кто мы такие? Если раньше ей ничего не было известно, то где она смогла это выяснить? Я хочу спросить, но что если это всего лишь трюк? Я не хочу попадать в ловушку.

Внутри вдруг кольнуло — я слышу доносящиеся с улицы звуки, но к этому моменту все уже должны были разъехаться. Прислушиваюсь к дому и подъездной дорожке.

Тихое урчание мотора.

Бархатный голос моего отца; он разговаривает по мобильному телефону и, посмеиваясь, пудрит кому-то мозги.

Из всех самых хреновых моментов…

Я смотрю на Анну, но она, походу, не прислушивается. Знает, что он идет? Это ловушка? Я жду самодовольного выражения на ее лице, когда спадет маска, но она все та же Анна, только окруженная облаком обиды.

Меня вдруг пронзает понимание и охватывает странное чувство, желание покровительствовать этой загадочной девушке-Нефилиму. Да, я сомневался, работает ли она на моего отца или других Князей, но в этот момент срабатывает какое-то шестое чувство.

Вряд ли. В глубине души, я понимаю, что она честна. Назовите меня полным дураком, но мысль оставить эту девушку в одной комнате с отцом равносильна тому, чтобы собственными руками запихнуть курочку в пасть волку.

Необходимо спрятать ее.

Отец прощается по телефону, а водитель выходит, чтобы открыть ему дверь. Вполне вероятно, что он уже услышал нас, но если разговаривал по телефону — не должен был. Если я попытаюсь вывести Анну через черный ход, он услышит наши шаги и заинтересуется, почему я его избегаю. У меня есть около минуты, чтобы убедить его, будто я просто занят привычной работой.

Я подрываюсь с дивана и бросаюсь к Анне, хватаю ее за плечи и прижимаюсь губами к уху. И шепчу как можно тише:

— Мой отец здесь.

Она застывает. Да, ей известно, кто мы, а значит и то, что мой отец — демон. Бойся, Анна.

Я подталкиваю ее и опускаю на диван. Спасибо, Боже, за пуговицы.

Я одним рывком распахиваю ее блузку — необходимо, чтобы эта сцена выглядела естественной. Она шокированно втягивает воздух, и я прижимаю палец к ее губам. Ее аура превращается в водоворот серых тонов, страха и смущения. Сейчас не время для скромности. Нельзя, чтобы в такой момент она показывала свой ужас. Так что я бросаю ей плед и стаскиваю через голову свою футболку. Я показываю на ее рубашку и она, поерзав, снимает ее.

Боже, как она сексуальна. Даже в таком невинном белом атласном лифчике. Остается только надеяться, что я не полный идиот, и она не воткнет кинжал мне в спину. Я опускаюсь на нее и пробую на вкус кожу у основания шеи. Двигаюсь выше по изгибу шеи и плечу и издаю тихий стон. Мы соприкасаемся кожей, и она страстно извивается подо мной, сминая ладонями близлежащие подушки.

Мне вдруг хочется сорвать с нее всю оставшуюся одежду.

Звуки шагов отца, спускающегося по лестнице, стирают из моего разума эту мысль. Он уже знает, что я с девушкой, но совершенно не знаком с понятием приватности.

Когда открывается дверь, Анна вздрагивает и взвизгивает. Я поворачиваю голову в сторону двери, от которой хищно движется отец, пытаясь рассмотреть Анну. Проклятье. Я не смогу продолжать ее прикрывать, не выдав себя.

— Мои извинения, сын. Я не знал, что у тебя компания, — он продолжает двигаться, глядя на нее.

Не успеваю я и слова сказать, как он отбрасывает всю вежливость и его глаза вспыхивают красным. Я смотрю на Анну, которая по глупости позволила одеялу сползти достаточно, чтобы отец увидел ее знак. Они определенно не знакомы.

— Не думал, что у тебя есть желание развлекать девчонок-Нефилимов? — скрежещет он.

Нехорошо. Ни черта нехорошо. Нефам можно работать вместе, но нельзя развлекаться. Особенно тет-а-тет.

— Обычно нет, — я поднимаюсь и отхожу подальше, будто приходя в себя. — Она застала меня, когда я скучал в одиночестве после репетиции.

Отец втягивает воздух, принюхиваясь.

— Поднимайтесь к чаю. Оба, — он уходит, а я сжимаю руки в кулаки. Закрываю глаза. Хочется что-нибудь пнуть.

Анна — моя проблема. Моя загадка. И я ни с кем не хочу ею делиться, а уж тем более не с этим волком. Теперь мне очевидно, что они не заодно. Побледнев, Анна прижимает плед к груди. Мне одновременно жаль ее и хочется наорать. Глупая, глупая девчонка, не надо было сюда приезжать.

Она тянется за блузкой и пытается одеться, но на кофточке не хватает пуговиц, после того как я превратился в Невероятного Халка. Я протягиваю свою красную футболку и Анна надевает ее.

Еще никогда девушки не носили моей одежды, это просто воплощение сексуальности. Я представляю, как она надевает ее на утро после ночного секс-марафона.

Мотаю головой. Что это со мной? Отец ждет.

Я веду ее вверх по лестнице, вывожу в гостиную и прислоняюсь к стене, готовясь беспомощно наблюдать за тем, как волк нападет на олененка.

Она держится абсолютно невинно, пока отец расспрашивает ее. Я слушаю и узнаю все то, что так страшился спросить, правда, по-прежнему не уверен, как она нашла информацию. Анна понятия не имела о своем отце-демоне Белиале и роде его деятельности. Вероятнее всего, Белиал и сам не подозревает о ее существовании. Мы совершенно случайно встретились на концерте, и она только узнала о своем происхождении. У меня закружилась голова от мыслей, когда отец произнес следующие слова:

— … от тебя разит невинностью. Да, все верно. Я чувствую ее — твою девственность.

Я чуть не свалился от удивления, а отец рассмеялся над выражением ужаса на лице Анны. Да быть не может, что она чиста. Не. Может. Быть.

Отец в изумлении хлопает себя по колену.

— Шестнадцатилетняя девственница-Неф! Как можно оказывать дурное влияние на людей, если сама не ведешь себя соответствующе?

Анна не отвечает, но ее взгляд нервно бегает из стороны в сторону. Я никак не приду в себя после такого откровения. Отец сообщает ей, что она дочь Князя Токсикомании, а я так сокрушен, так ошеломлен ее невинностью, что кровь приливает к ушам, и я едва могу сосредоточиться.

Она никогда не планировала убивать меня или испытывать на верность. Боже мой, ее действительно накачал наркотой тот человеческий мальчишка! И, наверняка, она сказала правду о том, что никогда не целовалась. Как такое возможно? Как же мне повезло наткнуться на нее. Знай я об этом, предупредил бы ее держаться как можно дальше от моего отца и остальных Князей, но я был так поглощен своими параноидальными предположениями. Черт, серьезно, каковы были шансы?

О, фантастика. Отец вытаскивает сумку с рекреационными наркотиками (*Рекреационное использование наркотиков — представляет собой периодическое, не регулярное или эпизодическое употребление психоактивных веществ, не связанное с медицинскими показаниями, для получения УДОВОЛЬСТВИЯ или иных целей), и Анну трясет, и у нее чуть ли не слюнки текут, глядя на все это. Я хочу предупредить отца, что Анна и наркотики не лучшая комбинация, но закрываю рот на замок.

Я не могу себе позволить переживать за нее. Отец уже знает о ней, так что отныне это не моя проблема. Слишком поздно для всех «надо было». Анне придется работать, как и всем нам. Ее участь — распространять наркотики и алкоголь. Как Нефилиму, ей необходимо стать для общества «плохой девочкой», во всех смыслах, но уметь понимать, когда надо становиться послушной, чтобы избежать неприятностей. Ее способность соблазнять других приправят смесью из сверхчувствительности, резистентности к психотропным веществам и индивидуальности, что окружит ее грех флером веселости и безобидности. Нефы рано познают, что секс, наркотики и алкоголь идут рука об руку. Этого ожидают Князья, поэтому Анна не сможет сохранить девственность. Она обучится и с ней все будет в порядке. Она вырастет и начнет наслаждаться этим.

Меня это не будет беспокоить.

В голове проясняется, когда отец произносит мое имя. Он продолжает беседовать с Анной.

— Кайден позаботится о тебе. Он в два счета тебя всему обучит, по высшему разряду. Только не слишком затягивайте. Научишься всему необходимому и приступай к работе. — Он поворачивается ко мне, и я выпрямляюсь. — Я ожидаю компанию этим вечером, и ты присоединишься к нам. Марисса приведет одну из своих племянниц.

К горлу подступает желчь.

— Да, ОТЕЦ.

Анна смотрит на меня с любопытством, и мне приходится отвести взгляд.

В мыслях царит ураган, когда я возвращаюсь домой, после того, как отвез Анну. Столько всего случилось за какие-то несколько часов. Поверить не могу, все эти годы она жила с приемной матерью, горячо любящей ее женщиной по имени Патти — даже я сразу проникся теплыми чувствами к этой женщине. И поверить не могу, что согласился. Я явно спятил, но это будет так захватывающе увлекательно.

Ее слова крутятся у меня в голове, когда я вхожу в двери своего дома.

«Что случится, если я не буду, ну, знаешь, делать все те вещи, о которых говорил твой отец? Потому что я не собираюсь…» «Я хочу подождать до свадьбы…» «Моя мама была ангелом… Ангелом-хранителем…» «Каково это, быть Нефилимом?»

Девчонка — наполовину ангел, наполовину демон. Аномалия. Я рассмеялся и сказал, что она ходячее противоречие, но по правде меня это заворожило. Я все думаю, каково это быть и тем, и другим. Просто неслыханно. А расти и воспитываться человеком… вау.

И хоть это все очень увлекательно, но ей пора кончать упрямиться. Теперь, когда отцу о ней известно, она стала собственностью Князей — по крайней мере, ее тело. И они ожидают, что ее тело будет использоваться для определенных целей. Завтра утром я встану засветло и начну обучать ее премудростям Нефов…

Размышления обрываются, стоит мне войти в гостиную. Я замираю как вкопанный, в шоке, как я мог забыть. Отец стоит возле кожаного дивана, на котором сидит Марисса рядом с маленькой девочкой. Девочкой, которой я так боялся.

Чеееееееееерт.

Нет, нет, нет. Мне хочется кричать и материться. Не может быть.

Она такая же маленькая, как на фотографии.

— Подойди, Кайден, — говорит отец.

Я подчиняюсь и вижу, как Марисса кладет ладонь на ногу девочки, когда та всхлипывает. Я не в состоянии посмотреть в глаза этому ребенку.

— Кайден, это новообретенная племянница Мариссы, Виктория. Мы надеялись, что ты поможешь ей облегчить процесс адаптации к новой жизни, — он говорит это так обыденно. Я тысячи раз слышал эти слова. И пускай я никогда не любил этот аспект моей «работы», так тошно мне еще не было.

Я хватаюсь за голову в попытке совладать с собой.

— Она не говорит по-английски, — говорит Марисса. — Но некоторые вещи являются универсальными для всех языков, ведь так? — Они с отцом обмениваются улыбками. — И, безусловно, она должна остаться девственницей.

Я позволяю себе бросить взгляд на девочку, чьи глаза покраснели. Ее светлые волосы убраны в свободные косички. Ее ноги болтаются, обутые в туфли в стиле Мэри Джейн (*Mary Jane Shoes это модель туфель с ремешком на подъеме и чаще всего с закругленным носком), даже не достают до пола. Я отступаю на шаг, в результате чего глаза отца сверкают, подобно сигналам светофора. Марисса и девочка не получают возможности увидеть, как краснеют его глаза, чему я сильно завидую.

— Что-то не так? — спрашивает он, стиснув зубы.

Следовало бы ответить «нет, сэр». Я могу попробовать заставить себя. Могу попытаться думать о ком-то другом. Перед глазами появляется лицо Анны. Если бы она это увидела, зарыдала бы. Я снова смотрю на ножки маленькой девочки. Черт возьми, я просто не смогу.

— Кайден, — шепчет отец, и одно это слово буквально пропитано предупреждением.

— Я выполню любое твое указание, отец, все, что смогу физически. Ты же знаешь это. Но я не могу заставить свое тело отреагировать на ребенка. Это просто… не мое. — Я снова хватаюсь за голову, в то время как он пристально смотрит на меня. Раньше я не смел перечить ему.

— Принести виагру? — спрашивает он. Я чуть не фыркаю. О да, именно то, что мне нужно. Синтетическая похоть. Марисса весело хихикает над его жестокой насмешкой.

— Только не ее, — шепчу я.

— Совесть не позволяет? — он подступает ко мне, с пылающим в глазах огнем. — Ты считаешь, что клиенты, которым Марисса предоставляет свои высококлассные услуги, ниже тебя?

— Конечно нет, — вру я.

— Или ты из числа тех ханжей, которые считают, что только их извращения и никакие другие вписываются в рамки допустимого? — Он прямо перед моим лицом, мое сердце начинает колотиться.

— Нет, сэр. Похоть не имеет исключений.

— Тогда в чем дело? — кричит он, его губы кривятся от отвращения.

Марисса ухмыляется, а девочка по имени Виктория начинает плакать. Марисса вынимает гребаную конфетку из сумочки и вручает ее ребенку, воркуя:

— Держи, держи.

Отец продолжает свою тираду.

— Разве не ты толковал мне, что можешь испытывать вожделение ко всем?

Дерьмо. Не стоило ему такого говорить.

— Не ко всем, сэр. Только к тем, кто вожделеет меня.

Да, малоприятный факт обо мне. Ко всем, и говоря это, я подразумеваю тех, чья аура вспыхивает на меня красным… Я найду, за что зацепиться моей фантазии. Сексуальные лодыжки, пухлые губы, блестящие волосы — что угодно. Это как оправдание тому, что мое тело запрограммировано на выполнение работы. Но это дитя только через несколько лет узнает, что такое похоть.

Отец выдыхает через нос, его ноздри раздуваются. Вот и все. Сейчас он поставит ультиматум. Немедленно отвести эту девочку в мою комнату или копать себе яму где-нибудь в лесочке. Поверить не могу, что дошло до такого.

Марисса поднимается на ноги и, неторопливо подойдя к отцу, опускает ладонь ему на плечо.

— Дорогой, оставь его, — она вклинивается между нами, задом прижавшись к отцу, а тяжелыми грудями ко мне. Отец рычит и обхватывает ее за бедра, в то время как она проводит руками по моим плечам и ниже. Ее аура становится красной, когда она пожирает меня глазами. Я смотрю на ее кроваво-красные губы и подведенные черным глаза и мое тупое тело начинает реагировать.

Марисса смеется и трется об меня.

— Что поделаешь, если он предпочитает женщин постарше.

Ненавижу ее.

— Я сам обучу девчонку, милая, — произносит отец ей на ухо.

Ненавижу его.

Отец дважды щелкает пальцами и кричит:

— Рауль! — В мгновение ока в дверях появляется водитель. — Подготовь машину для Мариссы.

— Да, сэр. — Мужчина склоняет голову и спешит прочь.

Отец сверлит меня взглядом, а потом взмахом руки приказывает убраться с его глаз. Разворачиваясь, чтобы уйти, я вижу девочку с конфетой за щекой и грустными глазами.

Ненавижу свою жизнь.

Глава 5. Путешествие с монашкой

После вчерашних событий неплохо бы сосредоточиться на собственной безопасности. Почем же я занимаюсь — потакаю девушке, которая наотрез отказывается делать то, что лучше для нее. Везу ее через всю страну, чтобы она встретилась со своим отцом-демоном.

Мда, в этом соглашении напрочь отсутствует рациональное зерно, или я ошибаюсь?

Патти, которой, казалось, сама мысль о встрече Анны с Белиалом была ненавистна, все же думает, что он сможет каким-то образом помочь и защитить Анну. Когда Патти удочеряла Анну, было сказано, что когда Анна станет старше, ей необходимо будет вернуться, чтобы поговорить с сестрой Рут и отыскать Белиала. По это явно не вся история, и я не могу просто взять и уйти, не разузнав всего до конца. Плюс ко всему, я ощущаю чуждое мне чувство долга перед ней. Я мог бы предложить перелет на самолете — деньги у меня, конечно же, были — но путешествие на машине даст мне больше времени, чтобы понять ее. Наедине.

Я добавляю звук на стерео, но мои мысли громче.

Кажется, будто Анна — беспризорница, и ее собьет чертова машина, стоит только отвернуться. Я никогда не встречал никого, настолько исполненного долбаной благодати. Она практически сияет. Когда я с ней, чувствую себя… иначе. Легче, что ли.

Смотрю на эту девушку, столь наивную для Нефилима, у которой напрочь отсутствует эго, и могу только качать головой. Мы едем под рев музыки. Думал, что мой плейлист для нее окажется жестковат, но, кажется, она вполне им довольна, даже подпевает некоторым песням. Когда начинает играть «Sex and Candy» Marcy Playground, я замечаю, что она внимательно слушает слова. Во время припева мы встречаемся глазами, и она заливается румянцем, а затем быстро отворачивается к окну. Я же снова перевожу взгляд на дорогу и усмехаюсь, поглядывая на небо в поисках шептунов.

Пейзажи за окном одинаково скучные, но девушка таращится в окно так, словно ничего красивее в жизни не видела. Она будто воспринимает поездку со мной, как невероятное приключение. Ей плевать на риск. Даже после того, как я предупредил, что с Князьями шутки плохи. Они беспощадные, злобные гады, и без вопросов убьют ее. А она ведет себя так, будто со мной в безопасности. Будто считает, что я защищу ее от Князей.

От этого идиотское чувство внутри меня усиливается и крепнет.

Думаю, Анна Уитт плохо на меня влияет.

Дело в том, что как бы очарователен ни был ее образ чистой невинности, я не могу позволить ей продолжать поддерживать его. Она не жаждет обучаться, ей интересно только научиться прятать свои цвета. Совершенно отказывается понимать необходимость потери девственности, или даже притвориться плохой девочкой. Князья начнут вынюхивать — это лишь вопрос времени, но она этого не понимает. У нее отсутствует инстинкт самосохранения. Я обязан ей помочь.

Но нельзя давить на нее. Сперва ее надо завоевать. Ради нашего же блага, к концу путешествия я должен затрахать ее до безумия.

Анна станет моим самым самым сложным завоеванием. Судя по тому, что я уже увидел, она настоящая королева самоконтроля. Спецкурс подготовки монашек или еще какое-то дерьмо.

Чтобы уложить девушку вроде Анны в постель, не прибегая к свадьбе, применим только один способ, и я даже представить себе не могу весь объем необходимых усилий. Она не из тех, кто ведется на плохих парней, так что придется показывать себя с наилучшей стороны. Но для того, чтобы она это оценила, надо заставить ее думать, что это ее заслуга, — она смогла изменить меня к лучшему. Надо, чтобы она поверила, что я открыл ей самые темные свои глубины. В сущности, я должен влюбить в себя Анну и внушить, что это взаимно.

Сердце пронзает укол вины, но он мимолетен, исчезает, не успеваю я вздохнуть. Это необходимо. В конечном счете, она еще будет меня благодарить.

Первый день, можно сказать, проходит на ура. И мне удастся убедить ее снять один номер, вместо двух. Рыбка клюнула. Наступает на горло своим убеждениям. И я с радостью этим пользуюсь.

Пока я устраиваюсь на кровати, наслаждаюсь тем, как она пожирает меня глазами, думая, что я не замечаю. Насколько же просто заставить ее нервничать, поигрывая кинжалом.

После не очень приятной болтовни о моем детстве и ужасном воспитании отца — что истинная правда — подпитываю ее очаровательную ревность, переписываясь эсэмэсками с другими девушками. Пока она льет воду на мою мельницу, но ее вопросы и жажда знаний, в конечном итоге, перекрывают мои усилия. Она приходит в трепет от того, что я всегда пользуюсь своими сверхспособностями. Ее ненависть ко всем бонусам Нефилимства озадачивает. Ей надо гордиться своим наследием, чтобы понимать всю выгоду усиленных чувств. Я подхожу и сажусь на кровать, на которой она лежит, но она робко пытается отстраниться.

— Нет, лежи, — говорю я, дотронувшись до ее руки. — Я хочу показать тебе кое-что.

Я бы многое показал ей, и, осмелюсь предположить, теперь она это понимает. Глядя на меня, она прищуривает свои карие глазки, вынуждая меня рассмеяться.

— Успокойся, милая. — Что-то после переезда в Штаты я стал чаще употреблять слово «милая». Американок оно сводит с ума. Пока не уверен, распространяется ли это на Анну, но попробовать стоит.

— Что ты собираешься делать? — Ее сладкий голос с легким южным акцентом будто напрямую обращается к моему паху, и я рад, что лежа боком она не видит последствий своего вопроса.

— Ничего особенного, что могло бы скомпрометировать твою добродетель и заставить Патти охотиться за мной до конца жизни. Теперь, закрой глаза. — Я обещал Патти вернуть Анну невредимой и нетронутой. Но я планирую сдержать только первую часть обещания, хотя Патти мне, вроде как, нравится. Они обе не понимают, что невинность является для Анны самой большой угрозой.

У меня в планах простое упражнение на создание доверия, чтобы показать ей, — я куда больше, чем сексуальный маньяк. Я хочу, чтобы она увидела — чувства могут приносить удовольствие. И возможно, мне хочется прикоснуться к ней, совсем немного.

Думаю, сперва она потянет время. По она выдыхает и ложится обратно.

Умница.

Но, Боже, она зажата как доска.

— Теперь, я хочу, чтобы ты расслабилась и сосредоточилась на чувстве осязания. Я буду хорошим мальчиком. Обещаю.

По крайней мере, попробую.

Наблюдаю, как она выдыхает и расслабляется. Представляю, как она ощущает покалывания, когда начинает прислушиваться ко всем своим нервным окончаниям. И вспоминаю кое-что клевое, мне это однажды показала одна подруга из Нефов — Марна. Не прикасаясь ни к чему лишнему, я нажимаю подушечкой пальца на лежащую рядом ладонь.

Я улыбнулся, когда она ахнула.

— Я чувствую отпечаток твоего пальца!

Отлично. Подожди, дальше будет круче. Я наклоняюсь и прикасаюсь к ее ноге. Вижу, как на лице Анны появляется блаженство, когда я надавливаю пальцами, массируя ее ступню. Перемещаюсь к лодыжке, как вдруг она распахивает глаза и прижимает колени к груди.

Что такого я сделал?

— Подожди, — говорит она. — Только не ноги. Они…

К чему она это?

— Они прекрасны. — На самом деле, они убийственны.

— Нет, пожалуйста. Утром я не успела их побрить.

Я запрокидываю голову и смеюсь. Назовите меня больным извращенцем, но меня не напугать какими-то маленькими волосками. Однако ее паранойя очаровательна.

— Прекрасно. Ладно, никаких ног. Но ты многое теряешь. Я еще не закончил с тобой. Перевернись на живот и расслабься.

Она незамедлительно подчиняется, и я так расслабляюсь, что забываю мысленно подготовить себя к обзору ее…

— Ммм. — Я непреднамеренно издаю стон. Он сам вырывается. Ведь ее попка… да чтоб мне провалиться, она чертовски безупречна. Я впиваюсь зубами в собственный кулак.

— Что? — бормочет она в подушку.

— О, ничего. — Кроме того, что я не могу ясно мыслить. — Просто, у тебя такая хорошенькая…

Проклятье, она быстро оборачивается, впиваясь в меня взглядом. Я поднимаю руки. Маленькая Энн умеет быть злючкой, когда хочет.

— Извини! Парень всегда это замечает. Честно, с этой минуты только образцовое поведение. — Я хочу, чтобы она побыстрее легла обратно, чтобы я снова мог попялиться на эту попку. Это так забавно.

Она ложится обратно, медленно и опасливо, а затем… привет, идеальный попец. А ничего, если я потрогаю? Всего разочек?

Нет. Это же Анна Уитт. И ее решительно не обрадует, если я пощупаю ее зад. Я признаю, что мой самоконтроль по крупицам рассыпается. Я не привык смотреть и не трогать. Пробовать, но не есть. Для меня это за гранью. Я должен оставаться спокойным, продвигая нас к следующему уровню. Мой голос звучит низко и хрипло, когда я говорю.

— Мне нужно, чтобы ты доверилась мне и просто расслабилась. Я немного задеру твою футболку, чтобы добраться до твоей спины.

Купится? Она не шевелится, так что я воспринимаю это как разрешение и осторожно тяну ее футболку вверх, обнажая ее нежную кремовую кожу. Мое дыхание становится неровным. Ангелочек позволяет мне увидеть свое тело. Она позволит прикоснуться к ней. Она доверяет мне.

Мои пальцы опускаются на мягкую кожу и мышцы ее поясницы, медленно кружа по ней.

Пресвятая Дева Мария, я уже едва дышу. Соберись, Роу! Это же наименее сексуальная вещь из всего, что я творил за кучу лет, а заводит сильнее чертова фургона, набитого обнаженными бабами.

Пробегаю пальцами по ее спине, пока она не покрывается мурашками. Она реагирует на меня, и мне просто необходимо коснуться ее чем-то другим, а не пальцами. Сильнее нажимаю ладонями, углубляя массаж, руками сжимаю ее талию. Мне нужно больше.

Я пытаюсь отмахнуться от тумана в голове, но это не помогает. Мое собственное осязание начинает выходить из-под контроля, кожу покалывает от нетерпения. Ее кожа подобна шелку.

Еще. Мне этого мало.

Мои руки движутся дальше, обводят лифчик и поднимаются к плечам. Я мог бы плюнуть и сорвать с нее футболку ко всем чертям. Я едва в состоянии думать. Ее феромоны и красная аура окружают меня, пленяя.

Оставляя нужду.

Пробуждая ненасытность. И я получу желаемое.

Ее кожа манит меня, я склоняюсь над ней, отодвигаю волосы в сторону и дую на теплую кожу шеи. Я должен попробовать ее на вкус или, думаю, просто сдохну-взорвусь-загорюсь — в общем, случится нечто ужасное.

Я стремлюсь к точке под ушком, и мои жаждущие губы наконец касаются ее… вот он рай. Ее шея краснеет, и она наклоняет голову, позволяя мне продолжать целовать ее. Чуть повернувшись, она обеспечивает мне наилучший доступ. Я открываю рот, языком пробуя шелковистую кожу, ее сладость и соль. Поднимаюсь к челюсти. А затем она оборачивается, ее ладони уже в моих волосах, и она прижимается к моим губам.

Я поражен этим поцелуем. Должно быть, она испытала на мне какое-то ангельское вуду, потому что мой мозг отключился. Не могу. Пытаюсь думать, но всецело поглощен ее губами. Никогда еще я не был настолько потерян для мира. Я хочу сбежать и никогда не возвращаться. Навеки раствориться в ней.

Мне надо больше. Мне нужна вся она. Какой у нее гладкий живот. Атласный лифчик обхватывает аппетитную и, наверняка, самую сочную плоть…

Вдруг Анна отталкивает меня и, чувство такое, словно меня охватило пламенем.

КАКОГО ХРЕНА СЕЙЧАС БЫЛО?

Долбаный черт, сердце колотится, как у дилетанта. Не надо, чтобы она узнала насколько выбила меня из колеи.

— Ты обещал вести себя образцово. — В ее ауре красный перемешивается с серым. Внезапно мной обуревает ярость, почему это мы не целуемся. Почему надо положить конец такому эпику?

— Ты меня поцеловала, Анна, — напомнил я.

— Ну, ты меня спровоцировал, поцелуем в шею.

Ммм, о эта шейка. Такая тепленькая и манящая.

— Правда. Я не специально.

Анна принимается расхаживать по номеру, пытаясь привести волосы в порядок, но она слишком сердита и распалена. Ее трясет.

— Почему ты остановилась? — спросил я.

— Потому что ты начал продвигаться дальше, к другим вещам.

Каким? Ой… Наверное моя рука немного посвоевольничала?

— Хмм, слишком поспешил. Ошибка дилетанта.

Судя по тому, как она скрещивает руки, наверное, не стоило озвучивать эту мысль. Я до сих пор туго соображаю. Почему она так на меня влияет? И, во имя любви ко всему святому, почему мы не тискаемся?

Поначалу даже чуточку забавно было, когда она остановилась, но сейчас я понимаю, что она не шутит и начинаю паниковать. Мое тело не может просто взять и отрубиться или успокоиться. Пахнет жареным.

— Я же вижу — ты все еще хочешь меня, — говорю я. И это правда. Она просто упрямится. Может это, своего рода, жестокая ангельская кара? Она предпочитает беситься, вместо того, чтобы испытывать похоть. — О. Начинается. Теперь мы злимся. Как-то вяленько. Ты вообще знаешь, что такое гнев?..

— Прекрати!

— Извини, я что, произнес это вслух? — Она действительно ненавидит, когда я читаю ее цвета, поэтому я делаю это как можно чаще.

И в данный момент дерзость предпочтительнее демонстрации моего безумного внутреннего настроя. И испытываемой мной жажды.

— Знаешь, я тоже умею читать людей. — И вот снова появляется злючка. — Ну, ты исключение, но, по крайней мере, у меня хватает порядочности не совать нос в чужую жизнь, предоставляя им хоть какое-то подобие эмоциональной неприкосновенности.

Ну конечно, она же чертова монашка.

— Как это… порядочно с твоей стороны.

Она разочарованно ворчит и швыряет в меня подушкой. Пожалуй, это самый яростный поступок в ее жизни. Я выгибаю бровь, испытывая степень ее ярости.

— Битва подушками?

Ей хочется завопить. Это видно по ее напряженному, раздраженному поведению, но она набирает побольше воздуха и выдыхает, успокаиваясь.

Хороший прием. Мне б так уметь. Некоторым частям моего тела тоже не мешало бы успокоиться.

— Слезь с моей кровати, — велит она. — Пожалуйста. Я собираюсь ложиться.

Фигня какая-то. Она же не устала. Как и я, она переполнена страстью, но она слишком правильная, черт ее подери, чтобы демонстрировать это. Ее самообладание бесит. Я хочу, чтобы она крушила и ломала все вокруг. А затем набросилась на меня.

Но серьезно. Причем мы оба должны быть обнаженными.

Махнув на нее рукой, я поднимаюсь с постели. Она зарывается под одеяло и поворачивается ко мне спиной. Пытаюсь расшевелить ее, напомнив, как спас на вечеринке от подсыпавшего ей наркотик идиота, который пытался сорвать ее первый поцелуй. Но она не заглатывает приманку. Не спрыгивает с постели и не налетает на меня. Даже лицом не поворачивается.

Только потом я вспоминаю — это был ее первый поцелуй — точно, со мной, и мне хочется бить себя в грудь, прямо как орангутангу.

— Значит, вот каково это? — произношу. Моя похоть находится в режиме полной ракетной готовности, но отсчета до запуска явно не последует. Я разрываюсь между неверием и растущей внизу живота болью. Больно адски. Приходится приложить все силы, чтобы не превратиться в пещерного человека, которого так мечтает видеть во мне отец, и не довести эту девчонку до бессознательного состояния. — Всегда было интересно, на что это будет похоже.

— Ты о чем? — Наконец она оборачивается ко мне.

— Отказ. — Было бы смешно, если бы не так больно. Такого я еще не испытывал.

— Серьезно? Неужели тебе не отказывала ни одна девушка?

Необязательно говорить с таким удивлением.

— Ни одна, — говорю. Не буду упоминать, что цепляю только заинтересованных во мне.

— А ты сам? Ты сам когда-нибудь останавливался или отказывал девушке?

Пффф!

— А зачем?

— По многим причинам, — бормочет она. — Забудь, ложись спать. Впереди длинный день.

Она снова переворачивается, издавая все виды шума, пока, наконец, не устраивается. У меня никогда не было особых причин ненавидеть свое похотливое наследие. По в данный момент я хочу лишь одного — чтобы бешеная потребность в ее теле исчезла. Это даже хуже боли. Кажется, словно меня пожирает черная туча, затуманивая мои разум и зрение. Я моргаю, в попытках избавиться от этого.

Я размышляю над последним вопросом Анны, как вдруг перед глазами всплывает лицо подруги детства, Джинджер. Та странная, ужасная ночь, когда она набросилась на меня прямо на глазах прибежавшего Блейка.

— Думаю, я отказал одной, но она не считается, — я мямлю, но разговор, кажется, не помогает. Это чувство вообще пройдет?

— Почему? — спрашивает она.

— Потому что она — Неф. — Желудок сжимается, когда я думаю о Джинджер. Когда-то она была моим другом. Самым близким другом.

Анна ничего не говорит, и становится только хуже. Буря внутри меня не стихает. Мне позарез нужен секс, или придется свернуться в позу эмбриона и завыть. Я привожу себя в порядок, пока она не видит. Как обычные парни справляются с этой пыткой, если они сталкиваются с подобным постоянно?

— Здесь уместным был бы холодный душ?

Она чувствует мою нужду? Ее вообще волнует, что у меня словно третья нога выросла?

Определенно, нет.

— Хорошая идея, — единственное, что говорит она.

Бессердечная.

Я с трудом добираюсь до ванной и забираюсь в душ, но эффекта никакого. Не могу поверить, что так получилось. Я не должен был терять контроль, пока мы целовались. Я должен был терпеть и завести ее до такой степени, что она стала бы молить о большем. Так как, черт возьми, какая-то монашка смогла одержать надо мной верх? Я докатился до того, что развлекаюсь сам с собой в душе, а это дешевая имитация того, что мне сейчас действительно необходимо. По тут я вспоминаю о девушке на ресепшн, которая нас регистрировала. Немного за двадцать. Умирает со скуки. Точно мой тип.

Прекрасно.

Я вытираюсь и возвращаюсь в комнату совершенно голым, но она даже не смотрит. Да она меня бесит. Я быстро одеваюсь, хватаю ключи от номера и открываю дверь.

Анна поднимается с кровати.

— Куда ты собрался?

Смотрите-ка, кто очнулся. Я хмуро гляжу на нее, надеясь, что она почувствует хоть толику той боли и разочарования, которые ощущаю я.

— Мне нужно работать, — говорю я.

— Нужно? Или хочется?

Меня накрывает волной гнева и возмущения. Эта девчонка понятия не имеет, что происходит, и у нее хватает наглости пытаться выставить меня же виноватым? Ее жизни никогда и ничего не угрожало. Она никогда не противилась влиянию своей темной стороны, и ее никогда не ломало после этого. У меня больше нет сил выслушивать ее бредни.

— Да какая разница, Анна? Я ухожу.

— Куда ты? — она практически кричит. Ее голос звучит на грани отчаяния, и от этого я испытываю какое-то удовлетворение.

Я рад наконец-то высказать ей все. Надеюсь, хоть теперь она поймет степень моего мучения.

— Пойду проведаю девушку на ресепшене, которая так меня приглашала. Или ты передумала? — Я даю ей последний шанс и наблюдаю, как ее аура наполняется завистью и грустью, и непонятно, какое чувство преобладает. По она лишь качает головой.

— Так я и думал, — бормочу я. Выключаю свет и закрываю дверь, проверяя замки.

В ушах звенят ее слова, но я качаю головой, пытаясь избавиться от них. Чаще всего я наслаждаюсь своей работой. И, определенно, сегодняшний день не будет исключением.

Я целенаправленно иду по коридору к стойке, за которой сквозь стеклянное окно видно девушку. Она разговаривает по телефону. Увидев меня, она удивленно округляет глаза и, быстро повесив трубку, поправляет волосы… Одаривает меня широкой улыбкой и с сильным южным акцентом произносит:

— Здравствуйте… Вы же мистер Роу, да? Что-то не так?

— Да. Для тебя просто Кайден. — Я отбрасываю волосы с глаз. У меня нет настроения для долгих прелюдий, придется работать по-быстрому, поэтому прибегаю к безотказным приемчикам. — Сестре надо побыть одной какое-то время. Она тяжело переживает смерть нашей бабушки.

Девушка прижимает руку к груди, и ее аура наполняется грустью.

— Ох, благослови Господь ее душу. И твою. Соболезную вашей утрате.

Я киваю, пытаясь казаться грустным, что весьма нетрудно, поскольку чувствую себя довольно странно. Прислоняюсь к стойке и задумываюсь, как там Анна в номере. Быстро осмотрев помещение, я убеждаюсь, что все тихо. Шептунов, разнюхивающих обстановку для Князей, не видно.

— Надеюсь, я не мешаю… — Я смотрю на ее бейджик. — Ванесса.

— Вовсе нет! — восклицает она. — Можешь называть меня Нессой. Здесь скучно, так что я рада компании. Я работаю на дядю. Это место просто… — она высовывает язык и корчит рожицу.

— Работа есть работа, да? — Я прислоняюсь к стойке, скрестив руки. Меня передергивает от болезненного ощущения. — Сейчас я тоже очень рад компании. Неделя выдалась тяжелой.

Я ловлю и удерживаю ее взгляд, пока ее аура не вспыхивает ярко-красным, после чего нагло опускаюсь к ее губам, ниже — к груди, затем обратно к глазам. Ей снесло крышу: дыхание срывается, она охвачена похотью. Сухо усмехнувшись, я ерошу себе волосы.

— Назови свой самый безумный поступок на рабочем месте, Несса?

— Хм… — Она нервно смеется. — Даже не знаю.

— Потому что у меня возникла одна очень интересная мысль, и если ты согласишься, я воплощу ее в реальность.

— Я… — еще более нервный смешок. — В смысле…

Это огромная авантюра, я или овладею ею, или напугаю, но пока она, вроде, не собирается убегать с воплями. Она нервничает, возбуждена и скорее всего гадает, об одном и том же мы думаем или нет. Она облизывает пересохшие губы и бросает взгляд себе за плечо, на небольшой кабинет с приоткрытой дверью.

— Кабинет твоего дяди? — интересуюсь.

— Да. — Ухмыляется она.

Я медленно обхожу стойку регистрации, все время глядя ей в глаза, ее аура скачет оранжевыми и красными цветами, когда я подхожу к ней.

Она снова облизывает губы.

— Правильно ли мы понимаем друг друга, мистер… то есть Кайден? О каких именно безумных поступках мы, э-э… — Я подхожу еще ближе, когда она начинает лепетать, — сейчас говорим?

— О таких, которые заставят забыть обо всем, и сделают тебя безумно счастливой, — тихо произношу я. Всеми силами я сдерживаю внутреннего зверя и жду от нее сигнала для начала действий.

— Ох, — выдыхает она. Неуверенно касается моего предплечья, проводя вниз по моей руке, после чего мы переплетаем пальцы.

Моя разрядка уже висит в воздухе.

— Спасибо, — шепчу. Накрываю ее рот своим, это милая девушка, чье лицо я не вспомню уже через неделю. Надеюсь, что на меня нахлынет эпическая страсть, как произошло в номере, но этого не происходит. Мы перемещаемся к кабинету, я нащупываю дверь и, целуясь, мы вваливаемся внутрь.

Ногой захлопываю за нами дверь.

Она стонет, когда я сажаю ее на стол.

— Поверить не могу, что это происходит.

Я затыкаю ее своим ртом, и сосредотачиваюсь. Пускай у нее не прямые, а вьющиеся волосы, и она не пахнет грушами, я позволяю жажде овладеть собой и дарю ей лучшую ночную смену в ее жизни.

Когда я возвращаюсь в номер, меня обуревают ужасные мысли.

Прислушивалась ли Анна к возне в кабинете?

Погодите-ка, к черту — что с того? Может быть это ей только на пользу. Упрямая девчонка. Но все равно… мне как-то не по себе. Не понимаю в чем дело, но секс с Нессой не принес мне удовлетворения, хотя должен был. На самом деле, я ощущаю пустоту, подобно шелухе, нуждающейся в чем-то большем.

Сейчас же мне необходим хороший сон, чтобы отгородиться от отказа Анны. У меня от нее совершенно поплыли мозги. Я знал, что она окажется трудным уловом, но все куда хуже, чем я себе представлял. Я и не ожидал, что пересплю с ней в первый же день, и уж точно не подозревал, что увижу стоп-сигнал, едва дойдя до второй базы. Я привык получать желаемое.

Зайдя в номер, я качаю головой. Анна молчит и не шевелится, но ее дыхание слишком неравномерное. Она еще не спит. Я иду в ванную, чтобы принять душ и почистить зубы.

Затем раздеваюсь догола и ложусь в постель. Опираюсь на руку и гадаю, о чем же думает маленькая монашка. Мне надо поспать, но я не могу, мне необходимо в последний раз проникнуть ей в душу, так же, как она проникла в мою, используя ангельское вуду.

— Анна? — Я не удивлен, когда она не отвечает. — Тебе, по крайней мере, понравился твой первый поцелуй?

Она молчит еще секунду.

— Ложись спать, Кайден.

Она не отрицает, что заставляет меня улыбнуться в темноту. Сегодня я усвоил ценный урок о том, как завоевать Анну. И завтра я покажу себя с самой лучшей стороны. Я глубоко вздыхаю, наполовину удовлетворенный, и проваливаюсь в сон.

Глава 6. Груши и апельсины

Завоевание Анны означает ходьбу по тонкому льду. Во многих отношениях она такая же, как другие девушки — хихикает, краснеет и смущается, когда я с ней флиртую — но только до определенной степени. В отличие от многих других, Анна «древняя душа». Будто старушка в молодом, горячем теле. Она может быть ханжой-наседкой, говоря что-то вроде «Как думаешь, ты мог бы попытаться побыть джентльменом… и, возможно, ложась в постель, надевать шорты?» и «Нас ждет очень долгая поездка, если во время каждой остановки ты будешь бросать девушкам приглашающие в постель взгляды».

Признаю, мне нравится шокировать ее. Этим утром я стоял совершенно обнаженный, желая показать ей, что именно готово для нее в любое время. Но, вот в чем фишка, я никак не ожидал, что она завопит как банши. И есть еще одна проблемка: не один я умею шокировать. Она продолжает лишать меня дара речи, абсолютно невозмутимо заявляя: «я ощущаю беременность» и «я вижу страдания людей».

Насколько же сильна эта девушка? Блин, она чертовски хорошо владеет этими ангельскими приемчиками. А это ее ангельское вуду настолько сильно, что заставляет меня открывать рот и выбалтывать лишнее. Вдобавок, она чересчур бескорыстная. И глубоко сострадательная. Присутствуют даже краткие моменты, когда я чувствую… черт, не знаю, как объяснить… но я забываю себя.

Мне надо было влюбить ее в себя. Искусно окружить ее вниманием и заботой, но не позволять забывать, каков я по натуре. Так-то оно так, только вот никакого мастерства я ни черта не проявляю. Скорее ровно наоборот это она оттачивает на мне свои навыки.

Эта девушка опасна.

Среди ее талантов: готовить бабушкино печенье, быть психологом мирового уровня, и соблазнять подобно суккубу — и все это одновременно. И самая крышесносная часть — она не имеет ни малейшего понятия, что творит со мной. Прошло всего два дня, а я уже разрываюсь между желаниями бросить ее на съедение волкам, пока она окончательно не заразила собой мой разум, или спрятать и приберечь для самого себя.

А сейчас она спрашивает меня о других девушках. О том, что движет мной во время работы. Она копает слишком глубоко, предполагая, что я схожу с ума и сожалею обо всем содеянном.

Но это чушь.

Правда, не в моих интересах трубить о том, какой я бессердечный ублюдок. И как хорошо, что она треплется без перебоя. Потому что в моменты, когда она замолкает, мне хочется заняться с ней сексом — свернуть на обочину или прямо по ходу движения пересадить к себе на колени.

А затем, прямо пока мы едем, она бросает в колеса палку, произнеся:

— … я беспокоюсь о тебе.

Ее слова проходят сквозь меня и наполняют ужасом.

— Не говори так, — огрызаюсь я. Меня трясет. Ведь именно этого я и хотел, правда? Чтобы она начала ко мне что-то испытывать. Но я не предполагал, что все так повернется. Стало сложнее, потому что я начал чувствовать то, чего никак не ожидал, типа вины, и не могу понять почему. — Зря ты заговорила о беспокойстве. Ты едва ли меня знаешь.

Она слишком глупа. Слишком открыта. Слишком доверчиво смотрит на меня своими светло-карими глазами. Черт возьми, она должна осознать в какой опасности будет всю оставшуюся жизнь. Ей надо понять, как я живу, что изо дня в день дышу этой опасностью. Ей необходимо потерять девственность, таким образом убедив Князей, что она одна из нас. Если она не вступит в ряды Нефов, Князья ее убьют.

— Ты тоже едва меня знаешь, но все же, — говорит она. — Ты предложил подвезти меня. Ты отвечаешь на мои бесконечные вопросы. Ты не принуждал меня ни к чему и не выдал своему отцу. Я рада быть здесь, с тобой.

Нет. Глупые чувства. Я не позволю этим теплым, медовым речам растопить себя. Крепко сжимаю руль и смотрю на нее.

Господи, какая она напористая. Вопрос за вопросом. И половиной ответов она не довольна. Ей нужен тот самый ответ, который докажет ей, что в глубине души я «хороший парень».

— Почему ты так отчаянно пытаешься убедить меня, что плохой? — спрашивает она.

Совсем как та человеческая женщина, Патти: Анну не удовлетворит ничего, кроме правды. Так что приходится мне ей сказать.

— Потому что тебе лучше меня остерегаться, и не говори потом, что тебя не предупреждали. Я не похож на парней из твоей школы. Вспомни, как тебя тянет к наркотикам. То же испытываю и я, только к сексу.

Ее лицо смягчается в понимании. Точно. Внутри нас обоих живут ненасытные звери.

— Начинаешь понимать? Сейчас объясню еще проще. Пять минут общения и я уже знаю, что нужно сказать девушке, чтобы затащить ее в постель. И ты не исключение, хотя, признаю, вчера вечером я был не в лучшей форме. Одним достаточно пары комплиментов и чуточку внимания. Па других уходит немного больше сил. Я готов на все, чтобы снять с них одежду, после чего делаю так, что они могут думать только обо мне, с кем бы ни были. Мне известны такие тайны человеческого тела, о которых большинство людей даже не догадывается. А уходя, я оставляю их абсолютно сломленными, умоляющими меня остаться. Такова моя природа. И я ни о чем не жалею.

Пока она смотрит на меня с широко распахнутыми глазами, ее ауру разрывает серая вспышка страха. До нее доходит.

— Как раз вовремя, — говорю я.

Нью-Мехико привносит в нашу поездку трепетные пейзажи за окном и еще большее количество вопросов об иерархии демонов и Нефов. С ума сойти, ей почти ничего неизвестно. Ей хочется все узнать, пускай даже кое-какие детали доводят ее до слез. Надеюсь, эти знания помогут ей начать видеть шептунов, которых она должна была видеть уже несколько лет, но, вероятно, из-за своей невинности их не замечает… Ей необходимо понять, что они из себя представляют, чтобы уберечь себя, когда меня не будет рядом.

Когда мы останавливаемся на вторую ночь, к моему удивлению, Анна снова позволяет снять совместный номер. Мой разум сразу заполняют непристойные картинки, и мне приходится выкуривать их оттуда. Больше я голову не потеряю.

Я стою на балконе второго этажа, скрестив руки на груди, пока Анна разговаривает по телефону со своей мамой. И да, я пользуюсь своими способностями, чтобы слышать сквозь стекло. В Джорджии я тоже подслушивал их беседы, и они это знали. Можете придумать мне наказание.

— Просто будь осторожна и не теряй бдительности, — говорит Патти.

Хороший совет. Только у Анны нет «хранителя», который будет постоянно напоминать о бдительности. Она беззащитна, как котенок.

— Ладно. Люблю тебя, — сладким голоском произносит Анна.

— Я тоже тебя люблю.

Анна имитирует звук поцелуя, Патти отвечает ей тем же, и они обе смеются.

Их отношения меня восхищают. Они постоянно повторяют те три слова. И каждый раз, стоит их услышать, я покрываюсь мурашками. Каково это? Знать, что кто-то так к тебе относится, вопреки всему, и готов на что угодно? Из того, что мне известно о любви, — она непостоянна. Люди не борются за нее. Воспринимают как должное. Злоупотребляют. Но это двое… они охвачены любовью.

Я слушаю, как Анна выходит из комнаты, и дверь с тихим щелчком захлопывается. Ее шаги по коридорному ковру. Гудение торгового автомата. Спустя несколько минут она открывает раздвижную дверь и встает позади меня. Интересно, коснется? Я жду этого и хочу. Но вместо этого она подходит и, встав рядом, прижимает к моей руке бутылку холодной воды. Конечно, она и мне купила. Как всегда, заботливая.

— Спасибо, — наши руки соприкасаются, и я думаю о том, чтобы снова ее поцеловать, прямо здесь, в сумерках тусклого света, но знаю, что сейчас не время. В ее ауре сквозит неуверенность. Она и счастлива, и взволнована одновременно, но когда мы вместе прислоняемся к перилам, страсти в ней нет.

Она выглядит мило с хвостом, который утром держался высоко на макушке, а сейчас съехал ниже, всем своим видом показывая, что с него достаточно. Я хочу запустить в него руки, позволить волосам скользить сквозь пальцы и, может быть, схватить покрепче, заставляя ее задыхаться.

Твою мать. Плохой Кай.

Анна слегка вздрагивает и втягивает воздух, и на мгновенье я задаюсь вопросом, может ли она, черт возьми, читать мысли, потому что она оставляет меня, возвращаясь обратно в номер. Я слушаю, как она идет в ванную, и, кажется, роется в моих туалетных принадлежностях. Возможно, хочет одолжить станок, чтобы побрить ноги. Ха.

Я смеюсь и вхожу внутрь. Картина, которую я вижу в ванной, заставляет меня внезапно рассмеяться. Анна Уитт нюхает мой дезодорант.

Услышав меня, она вздрагивает, роняет дезодорант в раковину и визжит. Все это меня забавляет. И заводит. Потому что, да, она прикасается к моим вещам и нюхает их. Ничего не сумев с собой поделать, я смеюсь.

— Ладно, должно быть, это выглядело не очень хорошо, — говорит она, складывая вещи обратно. — Я просто пыталась выяснить, каким одеколоном ты пользуешься.

Интересный поворот событий. Надо же, она все-таки их уловила.

Я скрещиваю руки на груди и возвращаюсь в комнату, пытаясь скрыть то, как меня забавляет эта ситуация.

— Я не пользуюсь одеколоном.

— Ох, — она откашливается. — Просто забудь об этом.

Ага, как же.

— И что же ты почувствовала? — Джинджер рассказывала мне, как пахнут мои феромоны, когда мы были младше, и если Анна распознала именно их, значит, неосознанно раскрыла свои сверхчувства. Я подхожу ближе, ожидая, когда она посмотрит на меня, но она не делает этого. Не страшно. Судя по смеси ее тревоги, волнения, растерянности и страсти, я сильно на нее влияю.

— Не знаю, — говорит она. — Похоже на цитрусовые и хвою, или что-то… как листья и сок деревьев. Сложно объяснить.

Джинджер, сучка, сказала, что я пахну как кислый кумкват и грязь. Думаю, ей просто понравилось слово «кумкват».

— Цитрусовые? Как лимоны?

— Скорее апельсины. И немного лайма.

Ее описание мне нравится намного больше, чем описание Джин. Я отбрасываю волосы с глаз. Ситуация усложняется.

— Ты почувствовала мои феромоны, Анна.

Она пронзительно, нервно посмеивается, словно не верит мне.

— Ох, тогда ладно. Что ж… — Анна пытается покинуть ванную, но я преграждаю ей путь. Мы еще не закончили.

— Обычно люди не в состоянии уловить феромоны. Должно быть, ты воспользовалась своими экстра-ощущениями, сама того не осознавая. Я слышал, что Нефы теряют контроль над своими чувствами, подвергаясь определенным эмоциям. Страху, удивлению, — погодите-ка… — Страсти.

Неловкость возрастает, но в укромных уголках ее ауры все еще мерцает красный, пока она не слишком удачно пытается отмазаться от своих чувств. Она слишком невинна, чтобы застрять в ванной с таким, как я.

— Хочешь знать, чем пахнешь ты? — спрашиваю я.

Ее глаза расширяются, а взгляд начинает метаться по ванной.

— Эм, не особо. Думаю, мне лучше уйти.

Думаю, нет.

— Ты пахнешь грушами с нотками фрезии.

— Ух ты, ладно, — она откашливается, в ее ауре вспыхивает похоть.

— Думаю, я просто… — Она прижимается к раковине, пытаясь протиснуться мимо меня, словно, прикосновение ко мне приведет к взрыву. Слишком довольный происходящим, я поднимаю вверх руки.

Она выбегает в комнату и переобувается в кроссовки. Если она надеется спастись от меня, то ей стоит подумать дважды. Я не позволю ей выйти из гостиницы без меня. И она может отрицать свои желания, но сегодня вечером будет еще больше объятий и поцелуев.

— Куда-то собираешься? — спрашиваю я.

— Да. На пробежку.

Только не одна.

— Не против, если я присоединюсь к тебе?

— Если согласишься оказать мне услугу.

Я вздергиваю брови.

— Научи меня скрывать цвета, — говорит она.

Эх, не на то я надеялся. Что ж, очень хорошо. Сначала навыки, потом обжимания.

Я смотрю на ее задницу, пока она взбирается на скалы передо мной и радуюсь, что на мне свободные шорты. Нужно успокоиться до того, как мы доберемся до места назначения. Становится немного легче, когда она достигает вершины и садится, успешно скрывая свою задницу от моего взгляда. Я даю себе минуту, после чего приближаюсь к ней и ложусь рядом. Вытянувшись на теплой, бугорчатой поверхности утеса, я смотрю в небо.

И пытаюсь не думать о сексе.

Вчерашней шалости было недостаточно. Даже если учесть все то, что я сегодня открыл Анне, осмелюсь сказать, что она еще не готова переспать со мной. Возможно, я делаю все неправильно. Возможно, мне стоит прикинуться очарованным. Это она предпочитает? А если…

Что она делает? Я застываю как вкопанный, когда ее рука нерешительно прикасается к моей, и ее пальцы, такие маленькие, теплые и мягкие, переплетаются с моими.

Она держит меня за руку.

Почему мое сердце так часто бьется? И почему кажется, что мы движемся слишком быстро, и в то же время слишком медленно? Я окидываю взглядом небо в поисках темных шептунов, максимально усилив чувства, но их нет.

Я позволяю себе насладиться ощущением ее руки в моей ладони, несмотря на то, что Кайден Роу не держится с девушками за руки. Этот жест так прост. Так трогателен, что глубоко внутри меня что-то обрывается. Я думаю о том, чтобы убрать руку, но решаю не делать этого, говоря себе, что так нужно, и что две соприкасающиеся руки не такое уж значительное событие.

Мы еще какое-то время лежим, держась за руки и болтая. Она внимательно слушает, как я объясняю ей, что визуализирую сокрытие своей ауры, и меня манит ее рвение. Я понимаю, что хочу ее научить — хочу помочь ей. Час пролетает в мгновение ока. Я одновременно в шоке и чувствую облегчение от того, как быстро она все схватывает. И думаю об остальных вещах, которым могу ее научить.

От этой мысли в области паха разгорается пожар, и я вздрагиваю.

Черт побери. Сосредоточься. Мы еще не закончили с ее аурой.

В реальных обстоятельствах сокрытие эмоций намного сложнее. Я должен увидеть, как она справляется со своими чувствами под давлением. Нужно испытать ее. Естественно, похоть — первое, что приходит мне в голову, поэтому я позволяю инстинктам взять надо мной верх.

— Знаешь, Анна, я не стану думать о тебе хуже, если ты вдруг передумаешь по поводу тех вещей, которые ожидает от тебя мой отец.

«Пожалуйста, передумай, — молчаливо молю я. — Позволь мне обучить тебя и хотя бы раз завладеть твоим телом.» Тогда, быть может, эта нелепая тяга к ней исчезнет.

Я прикасаюсь к ее лодыжке и позволяю ладони скользнуть вверх по ее нежной икре. Она замирает под моим прикосновением, пытаясь не позволить ему отвлечь ее. Я вижу сосредоточенность на ее лице, когда она нервно сглатывает. Наблюдаю, как ее грудь вздымается от поверхностных вздохов, когда мои пальцы находят изгиб ее колена, пробегают по нежной коже. Из меня рвутся слова, ненасытная потребность растет, как нечто живое внутри меня.

— Сейчас здесь только ты и я, Анна. Я почувствовал, как ты ожила, когда мы целовались и знаю, что ты боишься этого. Боишься дать волю другой своей стороне, — я не осознаю, насколько правдивы эти слова, пока не произношу их. Ее глаза становятся шире. — Но тебе не стоит переживать. Я могу с этим справиться.

Могу и хочу. Я не хочу ее приручать. Вместе мы стали бы диким огнем, неукротимым, воспламеняющим наши дыхания. Жаждущим, нуждающимся, захватывающим, всепоглощающим. Боже, это могло бы быть чертовски хорошо.

Моя рука движется выше, обхватывая ее бедро. Я хочу продолжить, но ее ладонь твердо сжимается вокруг моего запястья, останавливая меня.

Я рыщу взглядом в поисках ее ауры, отчаянно желая увидеть красный цвет. Склонившись ниже, я готов накрыть ее рот своим в тот самый момент, когда вспыхнет страсть, но этого не происходит, и я практически осязаю собственное разочарование. Физически, это как удар под дых, но мысленно я разрываюсь между гордостью за приобретенный ее навык и жаждой снова увидеть ее цвета. Мне необходимо знать, что она чувствует.

— Нет, — говорит она. Я поражаюсь тому, какой одновременно мягкий и твердый у нее голос. Мы встречаемся взглядами, и в глубине ее глаз так много сокрыто. Ее длинные, светлые волосы, собранные в хвост, лениво лежат на ее плече, но несколько прядей выбилось из пучка. Эти локоны, то, как она всегда собирает их, похожи на символ ее дикой красоты, зажатой в тиски. Я хочу выпустить их на волю. Хочу, чтобы Анна утратила самообладание в моих руках.

Это всего лишь страсть, — говорю я себе.

По соблазнение Анны на поверку оказывается совсем иным — чем-то незнакомым и явно опасным.

Потому, что она — Неф, — пытаюсь объяснить я.

Потому, что она — твое самое сложное завоевание.

Потому, что ее ангельское вуду играет с твоим разумом.

Да. Все верно.

Я отстраняюсь от нее и сгибаю колено, чтобы скрыть реакцию своего тела на это испытание страстью. Она вглядывается в мое лицо, как всегда вопросительно.

— Прости. Мне пришлось вести грязную игру, — говорю я ей, и она закусывает губу. — Некоторые люди лучше работают под давлением. Теперь, если ты не против, мне нужно немного прогуляться.

Да, надо убираться от нее. Я спрыгиваю с камней и просто брожу, вдыхая вечернюю прохладу. Вернув, наконец, контроль над собственным телом, возвращаюсь к терпеливо ждущей меня на скале Анне. В животе, при виде нее, появляется странное чувство, и мне хочется пристрелить себя за подобную слабину.

Протянув ей руку, чтобы помочь спуститься, говорю:

— Пойдем. — Она, не колеблясь, принимает мою помощь, и мы молча возвращаемся в отель.

Я рад, что она научилась скрывать свои эмоции. Мы продвинулись на целый шаг в ее обучении. Теперь мне необходимо только лишить ее невинности, доставить к папочке-демону и выяснить, для чего она понадобилась той пожилой монахине. А уже после этого, я с чистой совестью верну ее домой и больше никогда не увижу.

Принимая душ, я понимаю, что не смогу выдержать весь день, не насытившись чьим-то желанием. У меня нет выбора. Весь вечер я тщательно сдерживал внутреннего зверя, но от него не скрыться, он живет внутри меня, и как бы я ни заталкивал его поглубже, он всегда на поверхности и всегда голоден. Обычно я соглашаюсь с ним, но, впервые, меня раздражают его желания.

Чего мне действительно хочется, так это вернуться в комнату и расположиться прямо между восхитительных ног Анны. По она не позволит мне этого. Пока. А у меня нет времени на длительные соблазнения. Я не могу сосредоточиться. Живот снова пронзает болью, навязчивой, тянущей — мне срочно необходим секс.

Я выхожу из ванной в шортах-карго, и взгляд Анны устремляется к моей груди. Ищу ее ауру, и только потом вспоминаю, что она научилась прятать ее. По ее взгляд достаточно красноречив. Увиденное ей нравится. Если, конечно, она не притворяется.

Вынимаю из сумки рубашку и надеваю. Пора сваливать. Я откашливаюсь, неожиданно начав нервничать, и это дерьмово. Меня не должно волновать ее мнение. Я выжил из ума.

— В общем, — говорю. — Я, э-э, уйду ненадолго.

От нее так и веет разочарованием, а у меня такое ощущение, будто она ударила меня в грудь.

— Не уходи, — говорит она. Еще удар. Почему я это чувствую?

Я такой, какой сеть и не позволю ей заставлять себя чувствовать вину. Внутри рождается злость, цепляюсь за нее, ее колкие объятия мне привычны. Чего я действительно хочу, так это остаться здесь, переплестись телами с Анной — чему не бывать, и это бесит.

— Я должен работать, Анна. Или здесь, или там.

Вели мне остаться, маленькая Энн. Помани меня пальчиком.

— Ничего страшного, если ты пропустишь одну ночь, — говорит она, выпятив свой крошечный подбородок.

Третий удар, и к злости примешивается сильный поток ярости.

— Уверена? — я пытаюсь заставить себя успокоиться, но ее самообладание, рассудительность и отсутствие понимания происходящего вызывают во мне желание хорошенько ее встряхнуть. Слова вылетают из моего рта, подобно яду: — И это говорит мне куколка, которая ни дня в своей жизни не работала? — Она не выполняла своего предназначения. В отличие от меня. Она не знает, что, поддавшись зверю хоть раз, пути назад уже не будет. Придется постоянно его подкармливать.

Но она продолжает давить на меня — продолжает говорить о дерьме, в котором ни черта не понимает — продолжает заставлять меня ощущать вину за то, какой я есть.

— Что-то я не заметила, чтобы демоны следили за каждым твоим шагом, — говорит Анна.

Она не может видеть демонов-шептунов. Она не знает, как они взаимодействуют между собой, как быстро могут обличить меня в уклонении от работы и как побегут меня сдавать. Она не знает, каково это, жить в страхе, ждать, что они объявятся в любую минуту. Но я слишком взбешен, чтобы рассказывать ей об этом.

— Не дави на меня, Анна, — предупреждаю я, пытаясь ухватиться за остатки самообладания. — Ты не знаешь, о чем говоришь.

И никто и никогда не заставлял меня чувствовать такое. Я вижу, что она тоже на взводе, ее лицо красное, а взгляд напряженный. Нужно сваливать. Когда я разворачиваюсь к двери, она кричит:

— Ты можешь прожить хотя бы одну ночь без секса?

Ярость ослепляет меня подобно белой вспышке, и мое тело тут же реагирует на это. Ее следующие слова теряются, когда потребность что-то разбить заставляет меня схватить ближайшую лампу и швырнуть ее. Она разбивается о стену с ласкающим слух треском, от чего в ушах у меня звенит. Я указываю пальцем на Анну, которой пора бы, черт возьми, уже понять, что к чему и прекратить давить на меня.

— Ты. Не. Понимаешь! — Я тяжело дышу от переполняющих меня эмоций. Она бледнеет, уставившись на меня так, словно я пнул котенка, и это перебор. Я опускаю руки. С меня достаточно. — Не жди меня на этот раз.

Я почти сбиваю пожилую пару, когда вылетаю в коридор. Оставляю их там пошатываться, сбегая вниз на первый этаж. В отеле есть бар, а значит и танцпол.

Ох, черт возьми. Они все танцуют под кантри.

В конце забитого до отказа бара на глаза попадается скучающая женщина, потягивающая «Маргариту». Немного за тридцать. Серый деловой костюм. Черные вьющиеся волосы до плеч. Ближе к делу. Я медленно подхожу к ней в ожидании, когда бармен обратит на меня внимание. Чувствую, как она смотрит на меня и отвечаю ей тем же. Она быстро отводит взгляд, и я замечаю всполохи оранжевого волнения в ее ауре. Мои глаза медленно опускаются к вырезу ее блузки. Осматриваю руки на наличие обручального кольца. Нет. Может, разведена? Аккуратный маникюр, довольно ухожена.

Я безразлично киваю.

— Привет.

Она улыбается и уверенно отбрасывает волосы с плеч.

— Лондон?

Я киваю, продолжая блуждать по ней взглядом. Она снова отворачивается, язык ее тела говорит, что она не заинтересована, но аура показывает иное. Надеюсь, она не станет играть в недоступную.

— Кайден.

— Селеста. И я слишком стара для тебя, — говорит она так, словно это положит конец моему интересу. Я смеюсь в ответ на ее искренность и протягиваю руку. Мгновение она смотрит на нее, затем пожимает, после чего возвращается к своему напитку.

Наконец, подходит бармен. Я показываю ему фальшивое удостоверение личности и говорю:

— Джек со льдом.

Я чувствую, как она оживилась рядом со мной, поскольку ее настроение меняется; полагаю, она поверила, что мне уже есть двадцать один.

— Селеста. Не возражаешь, если я присяду? — я указываю на стул рядом с ней.

— У нас свободная страна. Делай что хочешь. — Она рассеянно взбалтывает «Маргариту», пока я присаживаюсь. Мне кажется, Селеста слегка утомлена. По я могу это исправить. Я могу исправить все, что угодно.

— Остановилась в отеле? — спрашиваю я.

— Конференция по недвижимости. А ты?

— Остановился переночевать. Еду в Л.А. — Приступ боли внизу живота вынуждает поторапливаться. Продолжай разговаривать с ней.

Она делает длинный глоток.

— А что в Л.А.?

— Моя группа, — лгу я.

— Дай угадать, — с сарказмом говорит она. — Солист.

Я смеюсь и выпиваю половину напитка, наслаждаясь жжением в горле, прежде чем поставить стакан и снова посмотреть на нее.

— Барабанщик.

— Ммм. — Ее ауру пронзает вспышка красного. Она допила «Маргариту». Заказываю ей еще одну.

— Не обязательно это делать, — говорит она.

— Знаю.

Она потягивает «Маргариту», слизывая соль с ободка бокала. Я слежу за ее языком и зверь во мне рычит.

— Сколько тебе лет, Кайден?

Никогда не понимал, почему женщины так помешаны на возрасте. Я окидываю ее взглядом, становясь серьезным.

— Достаточно, чтобы доставить тебе удовольствие, о котором ты и не мечтала.

Глаза Селесты немного расширяются, ее аура становится ярко-красной, прежде чем снова вернуться к серому недоверию.

— Громкие слова, — говорит она.

Я посмеиваюсь.

— Хорошо, что я могу подкрепить их действиями. — Я залпом выпиваю остатки напитка и припечатываю стакан к стойке.

— Слушай, зря время тратишь. Вон там девушка не сводит с тебя глаз, — говорит Селеста, кивая на противоположную сторону танцпола. — Может, тебе лучше пойти и поговорить с ней.

Я даже не смотрю в указанном направлении, потому что уже сделал свою ставку. Люблю вызовы.

Не глядя на Селесту, я говорю:

— Предпочитаю женщин, а не девчонок, — подзываю бармена. Он наливает мне еще виски и подкатывает стакан по барной стойке.

Музыка становится громче, и, если это возможно, зажигательнее, заставляя людей отрываться по полной. Я прислушиваюсь к нашему номеру, в котором слышен только шорох простыней от ворочания Анны. Ее дыхание ровное, медленное. Она спит? Ее не расстроила демонстрация моего темперамента? Разве ей совсем не интересно, чем я занимаюсь?

Рядом же со мной, покачав головой, Селеста издаст смешок.

— Знаешь, как давно у меня не было этого?

Это заговорили выпитые коктейли.

— Не имею представления, но буду счастлив исправить ситуацию.

Она мотает головой, словно я абсолютный ублюдок и спрашивает:

— Почему?

— Потому что ты сексуальна.

Она щурится.

— Как я и сказала — ты зря тратишь время.

— Сильно сомневаюсь.

Мы молча потягиваем свои напитки. Спустя несколько минут она вздыхает.

— Ты не сдаешься, ведь так?

— Да, Селеста. Никогда. — Я поворачиваюсь к ней.

Она барабанит пальцами по барной стойке, глядя на свою руку.

— У меня нет презервативов.

Внутри меня все подпрыгивает, но лицо мое остается бесстрастным и уверенным.

— Зато у меня есть.

Она поворачивается ко мне лицом, и мы смотрим друг на друга. Зверь рост когтями землю в ожидании.

— Отлично, — Селеста пытается демонстрировать скуку, непринужденность, но ее аура ослепительно сигнализирует об обратном.

— Можем перебраться в мой номер…

Я готов закрыть глаза и облегченно выдохнуть. Это были самые длинные сорок минут в моей жизни. Слава зрелым женщинам без предрассудков, точно знающим, чего они хотят. Я бросаю деньги на барную стойку и наклоняюсь вперед, замерев в сантиметрах от ее лица.

— Потрясающе, Селеста. Ты — ангел.

Слово «ангел» привлекает мое внимание. Облегчение сменяет неожиданное сомнение, и я проклинаю Анну, когда в мое сознание вонзается чувство вины. На мгновение я представляю, как говорю этой женщине, что передумал. Представляю, как это было бы — проигнорировать пульсирующую боль и вернуться в номер к Анне.

Эта мысль совершенно бессмысленна и глупа. Какой в этом резон? Я опускаю руку на поясницу Селесты и вывожу ее из бара. Я знаю, чего хочу, и получаю это.

Глава 7. По рукам

Анна не просыпается, когда поздней ночью я возвращаюсь в номер и снова принимаю душ. Ее глубокий сон является признаком излишней доверчивости. Она не бывает начеку, никогда не прислушивается, не знает, что происходит вокруг. Это бесит. Не хочу, чтобы меня заботила ее безопасность после окончания нашей поездки. Вообще не хочу о ней думать.

И все же, когда я засыпаю, снится мне она.

Сон начинается с того, что мы пляшем кадриль под жуткую песню бадонкадонк (*Trace Adkins — Honky Tonk Badonkadonk), причем выходит у нас неплохо. Но этот сон из категории чертовски странных, которые тебе не хочется запоминать. В моем сне Селеста вклинивается в наш танец. Это бесит Анну, которая начинает обжиматься с барменом, чтобы вызвать у меня ревность. Я просыпаюсь рано, возбужденный и разочарованный, и понимаю, что все делал не так.

До меня дошло, что нельзя одновременно и оргазм получить, и девственницей остаться. Я сам себе вставил палки в колеса, позволив Анне знать, что сплю с другими девушками. Ревность часто бывает хорошим помощником в вопросах соблазнения, но с Анной такое не прокатит. Она не предложит мне себя только для того, чтобы удержать от походов по девицам. Зарекаюсь на остаток пути вести себя максимально тактично. А уходя на ночь работать, буду притворяться, что иду заниматься чем-нибудь другим. Вел себя как болван.

После своего озарения, за завтраком, я словно заново родился. Особенно после того, как понимаю, что Анна уже давно простила меня за игру в Халка с лампой. Я флиртую с Анной, поддразниваю, все свое внимание уделяю ей. А она краснеет и хихикает. Я настроен завоевать ее, любой ценой, даже если это будет последним, что я сделаю. Я даже позволяю ей сесть за руль.

Я и не ожидал от Анны, что она такая любительница погонять, и, естественно, ее жажда скорости заводит меня. Чтобы хоть как-то отвлечься, приходится играть в разные игрушки в телефоне.

— Не возражаешь, если мы остановимся?

Я поднимаю глаза и мое внимание приковывает небольшая резервация индейцев.

— Нисколько.

В Нью-Мехико стоит адская жара — сухой палящий воздух напоминает мне о Западно-Капской провинции на юге Африки. Этот островок прошлого навевает обманчивое чувство легкости. Анна словно оказывается в своей стихии, бабочкой порхая вокруг и всем улыбаясь.

Я наблюдаю, как она рассматривает украшения, как ее взгляд задерживается на бирюзовом ожерелье. Оно в форме сердца и словно создано для нее. Она вертит его в руках, чуть ли не обнимает, а потом замечает цену. И быстро кладет на место и отходит. Во мне просыпается любопытство. Очевидно же, она от него в восторге — но почему не покупает? Тогда я вспоминаю о финансовых проблемах у них с мамой, что просто неслыханно для Нефов. Я бросаю взгляд на ценник и мне самому хочется возмутиться, ведь она одна из нас и должна иметь возможность покупать все, что захочет.

— Тебе что-нибудь нравится? — спрашиваю.

Наверное, я напугал ее, потому что она чуть подпрыгивает и отступает еще на шаг от ожерелья.

— Да. Они все такие красивые, правда?

Внутри меня борются непонятные чувства. Она не признает, что ей нравится ожерелье. Ей будто стыдно за желание получить его.

— Могу я… что-нибудь приобрести для тебя?

Ее шея и щеки становятся пунцовыми.

— Ой. Нет. Мне ничего не нужно, но спасибо.

Это озадачивает. Вероятно, она лучше умрет, чем попросит меня купить его ей. Но я действительно хочу подарить ей это ожерелье.

Стоп. Я моргаю, остро нуждаясь в том, чтобы разобраться в причинах такого странного порыва.

Девушки любят подарки.

Она решит, что небезразлична мне.

Эти камушки помогут мне завалить ее.

Ведь только это мною движет. Так? Так.

По рукам.

По не при ней. Сомневаюсь, что она позволит, да и сцен не хочется. Поэтому я отправляю ее охлаждать машину, а сам иду покупать напитки. Пожилой мужчина понимающе кивает, когда я протягиваю ему напитки и ожерелье.

— Для твоей любимой, — говорит он сиплым, срывающимся голосом.

Внутри екает. У меня вырывается сухой смешок.

— Нет-нет. Мы не вместе.

Еще один понимающий кивок, на этот раз сопровождаемый ухмылкой. Мне хочется приказать старому глупцу забрать свои проклятые слова обратно. Я начинаю паниковать. Расплачиваюсь и выбегаю оттуда, как можно быстрее. Надеюсь, Анна не подслушивала.

Сев в машину и передав ей бутылку, понимаю, что она ничего не слышала. Мой мозг занимает поток неясных мыслей, в то время как Анна, весело щебеча, отъезжает. Чувствую, как начинаю беспричинно улыбаться, стоит только подумать о дурацком ожерелье в кармане. Хочется треснуть себя по лицу, я напоминаю себе, что это всего лишь часть плана. И я не должен ловить от этого кайф. Кайф будет, когда я ее раздену.

— А мы проедем Большой Каньон? — спрашивает Анна. — Всю жизнь хотела на него посмотреть.

Было бы великолепно. Я загружаю карту в телефоне, но поиски приносят только разочарование. Мы не можем себе позволить потратить столько времени.

— Он совсем не по пути. Более чем в часе езды. — Ее отец никуда не денется, но монахиня, с которой ей так надо встретиться, по-видимому, при смерти. Нельзя терять столько времени. — Как насчет того, чтобы заехать туда на обратном пути, когда нам не надо будет никуда торопиться?

Кажется, мое предложение ее радует, и, честно говоря, меня тоже. Наверное все дело в том, что я чувствую, как шаг за шагом завоевываю ее.

Но я никак не могу избавиться от чувства легкости, даже когда мы говорим о серьезных вещах. Когда мгновение царит тишина, Анна фыркает и начинает хихикать.

— Ты чего? — спрашиваю.

— Ты уверен, что Нефилимы не могут обладать силой убеждения?

Я хмурюсь от такого странного вопроса. Князья достаточно сильны, чтобы влиять на людей посредством слов, даже могут внедрять нужные мысли. Они не могут заставить людей что-то сделать, но умеют настоятельно подстегивать. Было бы чудесно обладать такой способностью.

— Никогда не слышал о ком-либо, способном на это, кроме Князей. И, поверь мне, я сам пытался, и не раз. Не действует. — Но моя уверенность, тем не менее, вызывает у нее лишь скепсис.

Мы останавливаемся рядом с мини-магазинчиком, чтобы сходить в туалет, и, когда я подхожу к двери, у меня появляется причудливое желание крутануться, стоя на одной ноге. Что я и делаю.

Секундочку… какого черта… я что, сделал балетное па? На публике? Что за фигня?

Подняв глаза, я вижу побежавшую прятаться между рядов Анну, едва не падающую от хохота.

Да нет. Ни хрена. У меня мозги поплыли. Она не может что-либо внушать людям, подобно Князьям. Или может? Но затем я вспоминаю, что она другая. Ее родители ангелы, оба, так что… кто знает, на что она вообще способна. Меня переполняет гордость за нее и чистая зависть. Плюс немного шока от того, что она использовала свои способности на мне.

— Ха-ха, не смешно. — Качая головой, выхожу из магазина. Когда она садится, пытаясь удержаться и не расхохотаться, мне приходится физически сдерживаться, чтобы не схватить ее и не дать сдачи — в стиле Кайдена.

Не могу припомнить, когда так веселился. Это такое беззаботное, глупое чувство, и я просто не могу от него избавиться. Она заставляет меня смеяться и, начав, я уже не могу остановиться. Мы вместе ржем над тупейшими вещами, и я перестаю напоминать себе, что все это — всего лишь часть плана. Я внушаю себе, что просто двигаюсь к намеченной цели.

Но потом я избавляюсь от всех этих мыслей и растворяюсь в эмоциях.

В это же мгновение происходит то, чему у меня нет объяснений. Я понимаю, что мне хорошо, и я ничего не могу сделать с этим. Да и не хочу.

Я позволяю себе чувствовать. И это прекрасно.

Глава 8. Новая зависимость

Все шло хорошо. На подъезде к Лос-Анджелесу, я планировал ехать сразу в отель, но пока был не вполне готов к еще одной неловкой ситуации.

— Еще слишком рано, — говорю я. — Давай проедем через Лос-Анджелес или Голливуд.

Анна соглашается, а спустя мгновение Анна взвизгивает:

— О Господи, Кай, смотри! Знак Голливуда!

Черт, это так мило — ее восторгает каждая мелочь. Поразительно. А потом до меня доходит, что она сказала.

— Ты назвала меня Каем. — В первый раз, и это так… здорово. Понятия не имею, с какого рожна у меня вдруг расцвели такие ванильные мысли и какого черта я позволил им так просто прорасти, или почему я все меньше и меньше забочусь о том, чтобы сдерживать их. Я как будто бунтую против самого себя.

— Твои друзья — какие они? — спрашивает Анна. Повернувшись ко мне, она едва ли не подпрыгивает на месте, желая побольше узнать обо мне и моих близких. В глазах темнеет, стоит только вспомнить, что мои друзья — Нефы. Я Неф, и Анна тоже Неф. Такое невозможно забыть, как бы далеко от привычной жизни я ни находился в данный момент.

Так что я решаю разоткровенничаться — Блейк, сын Князя Зависти, Марна и Джинджер, дочери Князя Прелюбодеяния, — они работают, как и я. Они понимают мою жизнь.

По хмурому виду Анны я понимаю, что мой рассказ расстраивает ее и тревожит ее представления о добре, зле и справедливости, но ей необходимо это знать.

А еще есть Копано, сын Князя Гнева. О нем рассказывать труднее. Мое отношение к нему представляет собой клубок восхищения и зависти.

По достижении одиннадцати лет, Коупа обучили, и несколько лет он даже поработал. Пока не переосмыслил всю свою жизнь. Еще совсем юный, он бросил вызов отцу и отказался продолжать работать. Будь это кто-то другой, его бы ждала смерть, но Князь Алоцер закрыл глаза на неповиновение своего сына. Никто из Князей не узнал о сопротивлении Копано своей гневной натуре. Об этом известно только нашей небольшой группе.

И, что куда безумнее. Копано страдает не от одного порока — гнева, им еще и обуревает похоть, которую его отец пропагандировал сотни лет назад, еще до того, как на землю явился мой отец. Я единственный Нефилим, которому это известно, и то потому, что выяснил это сам. Увидел, как он сопротивляется сразу двум своим порокам.

Честно говоря, я бы предпочел держаться подальше от Коупа, потому что его присутствие сводит меня с ума. Меня тошнит от его чертова благородства. Я пытаюсь говорить ровно, рассказывая Анне о Коупе. И старательно обхожу стороной упоминания о похоти.

Анна внимательно смотрит на меня во время рассказа о ситуации Копано, и я задумываюсь, не пробудил ли в ней слишком много интереса к нему. Вдвоем они бы составили идеальную парочку Нефилимов-святош. От последней мысли в груди начинает пылать. Я жду, когда Анна скажет что-то вроде: «Если он может сопротивляться своей природе, почему этого не можешь ты?» или тому подобное дерьмо, от которого я снова вспылю. Не так все просто.

— Коуп — та еще головоломка, — быстро подытоживаю я.

Какое счастье, что она не зацепилась за эту тему.

Голливуд пропитан похотью, как и всеми другими грехами. Некоторые районы города представляют клоаку страха и отчаяния. Внутри шевелится что-то гадкое, стоит лишь подумать о том, чтобы нырнуть с головой во все то, что предлагает этот город, но я отмахиваюсь от мрачных мыслей, опасаясь, что Анна их уловит. После чего поворачиваюсь к ней и вижу, как она напряженно вжалась в свое сиденье.

О, нет. Неужели она почувствовала? При мысли, что Анна, со всем своим внутренним позитивом, впитала негатив, источаемый окружающими людьми, мне хочется развернуться и увезти ее как можно дальше. Не понимаю, откуда у меня взялся этот инстинкт защитника, но я не в состоянии его контролировать.

— Тебе здесь невыносимо? — спрашиваю.

— Тяжело, — признает она. — Но дело не в месте. Даже в Атланте иногда бывает трудно.

Преуменьшает.

— Я вывезу нас отсюда, — говорю я. Остановившись на светофоре, я изучаю карту навигатора в телефоне, выбирая, где будет лучше съехать с главной дороги.

До меня доносится щелчок и звук расстегивающейся молнии, я поворачиваюсь к Анне и вижу, что она открывает кошелек. Какого…? Только не говорите, что она собирается отдать деньги тому мошеннику, предлагающему туры по домам знаменитостей. Я перехватываю ее взгляд. Он направлен на пожилую бездомную женщину.

Нет, думаю я. Подобные действия заставляют парней вроде меня ерзать от дискомфорта. Перебор.

— Ты выбрасываешь свои деньги на ветер, — говорю я. Женщина скорее всего пьяна или находится под чем-то потяжелее.

— Может быть, — шепчет Анна. — А может, и нет.

Задержав дыхание, я с трепетом наблюдаю, как Анна опускает стекло и к ней подходит женщина. От того, как они смотрят друг на друга, по моей спине бегут мурашки.

— Храни тебя Господь, — принимая деньги, говорит женщина Анне.

Аура у той чистая и благодарная, а это значит, что я ошибался, и она не под кайфом и не пьяна. Не успевает она отвернуться и уйти, как Анна открывает кошелек и отдаст все свои деньги женщине в руки.

Я словно чужак, подсматривающий в замочную скважину за столь интимным моментом. Но отвести взгляд не могу. Никогда не видел ничего подобного между двумя незнакомцами. Полная открытость. Самоотверженность. Признательность.

Удивительное чувство. Женщина отходит и Анна закрывает окно. Какое-то время она излучает умиротворение, но затем ее взгляд опускается к кошельку и у нее меняется выражение лица.

— Прости, — говорит она. — Мне так неловко. Но она…

— За что, скажи на милость, ты извиняешься? — Мой взгляд блуждает по ее прекрасному лицу, собранным в хвост волосам, кружащемуся знаку. Она опускает, глаза и я осознаю, что ей не по себе из-за того, что теперь все ее нужды буду оплачивать я. Должно быть, ей было спокойнее знать, что она может сама купить себе все необходимое.

Когда загорается светофор, я отрываю взгляд от Анны и перевожу на дорогу. Руки покалывает, и покалывает все сильнее. Сердце сильно колотится, в то время как незнакомое чувство раздувается до опасных размеров, наполняя все мое тело и душу.

Я одновременно взвинчен и взволнован. Я хочу ее. Я хочу Анну каждой пылающей от страсти клеточкой тела, и как же мне хочется сказать, что это всего лишь похоть. Я привык к похоти. А то, что я ощущаю сейчас — гораздо сильнее и пугающе, и совершенно мне незнакомо. Мне мало просто ее тела и прикосновений. Я хочу ее целиком — со ВСЕМ присущим женщинам безумием — с касаниями украдкой и смехом, с разговорами после секса, звонками по телефону и держанием за руки. И это желание гораздо сильнее, чем вся испытанная мною ранее потребность секса.

Твою мать. Черт. Нет. Это уже перебор. У меня едет крыша.

Но тут я едва не ударяю по тормозам с воплем. На бульваре впереди шептун. Потребовалась вся моя сила воли, чтобы не запаниковать и не развернуть машину на сто восемьдесят прямо посреди Голливудского бульвара, тараня все на своем пути, но это привлекло бы еще больше внимания. Поэтому я предельно спокойно говорю:

— Легионер, — опустив руку, указываю в направлении шептуна. Анна втягивает воздух и начинает озираться по сторонам. Она до сих пор не видит их! Я рассказываю ей, чем занят дух:

— Нашептывает вон тому мужчине в синем костюме. Если легионер двинется в нашу сторону, я попрошу тебя спрятаться. Будь готова.

Она сползает пониже, и мы вдвоем следим за общением мужчины и проститутки. Лучше бы Анна этого не видела. Я готовлюсь подать знак ей прятаться, но стоит парочке уйти, как шептун сворачивает в переулок и скрывается из виду.

Я сжимаю руль и стискиваю зубы, чтобы унять дрожь. Привозить Анну в Голливуд было верхом идиотизма. Я ругаюсь себе под нос и вывожу нас оттуда, мечтая раздавить каждого медлительного пешехода на своем пути. О чем я только думал? Так сильно желал узнать побольше о ее жизни, что забыл о мириадах всего плохого, что ее еще ждет впереди.

Да когда такое было? Никогда. Обычно все ровно наоборот.

Как же сильно меня накрыло ее ангельское вуду. Надо бежать от нее. Следует высадить ее возле ближайшего отеля и валить со всех ног, как от тикающей бомбы. Но я просто физически не смогу. Новая зависимость пустила корни, а какая-то часть меня пускает по ней слюнки. Пока что я не могу ее оставить.

Еще немного, внушаю себе. Я обещал Патти отвезти Анну к монахине и Князю Белиалу, вот после этого я уеду, забуду о ней и снова начну мыслить трезво.

Но пока я решаю побаловать себя столь новыми ощущениями. Я как будто оберегаю некую великую тайну, и единственная причина, почему я еще жив, — никто и никогда о ней не узнает. Такая редкость, испытывать что-то настолько диаметральное, позитивное, необычное. Яркое. Новое. Удивительное.

Временное.

Уже в номере, я переодеваюсь в свободные шорты и падаю на кровать.

— Можем пойти поплавать, — предлагаю я.

— Я не взяла купальник, — говорит она.

Черт. Сомневаюсь, что в этом отеле одобрят плавание голышом.

— Кайден… — Ее сладкий голос окутывает меня, действуя расслабляюще. — Что произошло с Нефилимами? Почему нас осталось так мало?

Расслабишься тут. Она ведь не отцепится, пока я ей все не расскажу. Да, ей надо знать историю Нефилимов, но я боюсь того, как она отреагирует на мой рассказ. Ведь в мире нет ничего хуже женских слез.

Я вздыхаю и подсаживаюсь к ней. Она внимательно слушает, пока я рассказываю про Великую Чистку — когда примерно сотню лет назад с лица земли был стерт каждый Неф и меры по контролю численности, принятые Князьями после.

Осознав, Анна в ужасе прикрывает рот рукой.

— Всех стерилизуют? — Ее глаза выражают шок и немой вопрос.

— Да, меня тоже, — говорю. — Мы все проходим через эту процедуру. — Мне было одиннадцать, когда отец привез врача-Нефилима из Индии в наш лондонский особняк, чтобы тот сделал мне вазэктомию. Мое тело подавило анестезию быстрее, чем доктор мог себе это представить. Я ежусь, вспоминая это.

Анну это злит и возмущает. Она вскакивает на ноги и начинает метаться по комнате, а затем отворачивается от меня, но я успеваю заметить, как она обхватывает себя руками и начинает плакать. Я заметить, как она обхватывает себя руками и начинает плакать. Я прислоняюсь спиной к изголовью кровати.

— Я знал, что ты расстроишься, — с сожалением говорю я.

— Естественно, я расстроена! А ты разве нет?

Она смотрит прямо на меня, страстно рассуждая о вещах, о которых я запрещаю себе думать.

— Какой смысл зря тратить время, размышляя о том, чего уже не изменить.

Она возвращается и садится рядом со мной, подтянув колени к груди, а ступни спрятав под одеялом. Мне хочется утешить ее объятием, потому что нужных слов мне просто не найти. Я придвигаюсь к ней поближе, и взяв ее за руку, тихо утешаю.

Она смотрит на наши руки — как я поглаживаю ее пальчики. Я хочу, чтобы она посмотрела на меня.

Взгляни на меня, милая Анна.

Мы находимся так близко. Я хочу поцеловать ее. Только на этот раз сделать все правильно, сдерживая внутреннего зверя. Мне хочется владеть ее восхитительным ротиком столько, сколько она позволит. Хочется кувыркаться в кровати с ней, полностью одетыми, испытывая границы своего самоконтроля рядом с этой девушкой, пока она не будет готова к большему.

Ее пульс заметно пробивается сквозь тонкую кожу на шее — быстрый и сильный. Я заставляю ее нервничать. Разочарованно, я подношу ее руку к губам и целую подушечку большого пальца. После чего отпускаю ее и поднимаюсь. Я потрясен тем, насколько мне сейчас хорошо, даже несмотря на постоянно изводящую меня боль.

— Отдохни немного, — говорю.

Она забирается под одеяло и прячет свое лицо. Как же мне хочется увидеть ее цвета.

Я ложусь на кровать, хотя я вовсе не устал. Кожу покалывает, да еще и эта пульсирующая боль внизу живота. Смогу ли я прожить хоть день, не утолив голод зверя? Сегодня, как мне кажется, я смогу укротить его.

Чувство такое, будто я могу мир покорить. Это самый первый раз, когда я хочу попробовать пропустить работу.

— Кайден? — шепчет она. Пульс ускоряется.

— Да?

— Я не осуждаю… просто любопытно… м-м… ты сегодня уйдешь?

Тревога и ревность в ее голосе проникают мне прямо в душу, мне приходится стиснуть зубы и сглотнуть.

— Думаю, нет.

Сердце начинает колотиться, когда она ничего не отвечает, и я бы сделал что угодно, чтобы снова видеть ее цвета. Она довольна? Гордится мной?

Я пока не хочу спать. Завтра у Анны важный день. День, когда она встретится со своим отцом. По плану первой стояла встреча с монахиней, но когда Анна позвонила в монастырь, ей сказали, что сестра Мэри пока не может принять посетителей.

Она нервничает, и я не знаю, как ей помочь. Что ценит Анна? Людей. Веру. Я видел, как она безмолвно молилась перед едой. Не буду врать, меня это немного пугает — мысленно общаться с Создателем… От одной только мысли вздрагиваю. По такова она, и мне надо показать ей, что я принимаю эту сторону ее жизни.

— Анна?

— Да?

— Я не против, если тебе надо… нормально помолиться.

— Ох, — прозвучало удивленно. — Ладно, спасибо.

Она вынимает руки из-под одеяла и складывает под подбородком.

Она правда собирается это делать, прямо сейчас. Обалдеть. Она закрывает глаза и погружается в умиротворение и спокойствие. Мой взгляд мечется из сторону в сторону, ожидая увидеть столп света или нечто подобное, но ничего не происходит, номер остается таким же спокойным и уютным.

Анна разговаривает с Богом. Я бы так не смог. Мы такие разные. Полные противоположности.

Она открывает глаза и я осознаю, что, как дятел, пялюсь на нее. В кого я превратился? Хочется смеяться над столь странным переворотом моих взглядов. Я будто трансформировался в женщину. А дальше что, буду тискать щеночков и ворковать над младенцами?

Фу, нет уж. Младенцы это край.

— Спокойной ночи, — шепчет Анна. Я киваю и напрягаюсь, когда она тянется выключить свет, погружая нас во тьму.

Глава 9. Впервые

Я просыпаюсь с ноющей болью внизу живота.

Понимаю, что куда ни глянь — всюду я не прав. Вчера я так крепко уснул, что сегодня утром даже не слышал, как Анна встала. Проснулся, лишь услышав звук воды в душе. Шептуны могли свободно рыскать по комнате, а я и не знал бы об этом. Я нервно ерошу волосы.

Чувства, возникшие у меня к Анне вчера, никуда не делись — они притаились внутри, такие ослепляющие, яркие и живые — но идиотизм немного притупился, так что я хоть думать могу.

Такое ощущение, что эта поездка больше похожа на американские горки в нашем личном парке развлечений, опасно балансирующие на грани с реальностью. Я все еще лечу вниз, но конец уже близко. Это не может продолжаться вечно. С одной стороны, у меня сердце в пятки уходит при мысли о расставании с ней, но с другой, я очень хочу обезопасить нас, разделившись. Глупо испытывать судьбу, подвергая самих себя опасности.

Еще около дня поездки, и все снова станет на свои места.

К слову, мое тело сейчас неистовствует. Поющая боль лишь усиливается, стоит представить Анну в душе, покрытую мыльными пузырьками, как ее руки скользят по каждому изгибу и… уф, черт. Нужно остановиться.

Встаю и надеваю пару свободных шорт и футболку, поправляя все так, чтобы мое возбуждение было не так заметно. Упираюсь кулаками в край стола и зажмуриваюсь, вдыхая сквозь боль, словно гребаная роженица. Затем я заказываю еду в номер, потому что Анне понадобятся силы, когда она через несколько часов наконец встретится со своим отцом, Князем Белиалом.

Я не позволял себе много думать об их встрече. Сейчас же, откинувшись на спинку кровати, я чувствую растерянность от мысли, что может случиться с маленьким недоангелом в дальнейшем. При знакомстве с Патти, приемной матерью Анны, женщина рассказала мне, что, по словам монахини, Белиал действовал в интересах Анны. Но мне мало в это верится. Он демон, а они могут быть вполне убедительными.

Тем не менее, для Анны пути обратно уже нет. Ведь о ней прознал мой отец. Если она попытается скрыться — на нее объявят охоту, выследят и убьют. Я оказываю услугу, доставляя ее к Белиалу. Если он попытается принудить ее к работе, несомненно она расстроится, но хотя бы выживет. В животе образуется узел, стоит только представить, как она отказывается, и я проклинаю себя, что недостаточно тренировал ее за эти пару дней. Вчера я эгоистично потворствовал ее непорочности и просто потонул в ней, вместо того, чтобы показать ей необходимые для выживания Нефа навыки, например, напускание вида, что тебе на все пофигу. Да, следовало заниматься совершенно другими вещами, но уже поздно метаться.

Анна возвращается в комнату, у нее свежий вид и влажные волосы, а зверь внутри меня начинает рычать. Знаю, малыш, — говорю ему. — Она дьявольски шикарна, правда? Ах, сколько бы всего мы могли с ней сделать…

Я просто лежу и смотрю, как Анна заплетает себе косу, как ее пальцы ловко танцуют по еще влажным прямым волосам… и мне приходится согнуть ногу в колене. Я ожидаю, что меня пронзит нестерпимой болью от моего личного Нефилимского проклятья. По боли нет, лишь легкие спазмы. Остается только предполагать, что все дело в том странном чувстве, которое заставляет меня смотреть на нее с жаждой чего-то более сильного. Я отмахиваюсь от этой мысли. Нельзя так больше. Вчера я уже позволил себе забыться в нелепых мыслях, и мне этого хватило на всю оставшуюся жизнь. Конец веселью.

Когда доставили нашу еду, Анна слишком нервничала, чтобы есть. Если бы я только мог избавить ее от страхов. Нужно как-то отвлечь ее, хоть на мгновенье, и нет, я не о сексе. Тянусь к карману, чтобы потрогать гладкий бирюзовый камень. Сердце вырывается из груди от мысли, что я подарю ей ожерелье, но мне необходимо держать себя в руках.

Я подхожу к окну, все еще находясь под властью эмоций. Со столькими мыслями следует разобраться. Мне хочется пойти на встречу с Белиалом вместе с Анной, но кто ж мне позволит. Она останется с ним один на один, и я не смогу защищать ее. Единственное, что утешает, — их с отцом будут окружать другие люди.

Так или иначе, сегодняшняя встреча с отцом изменит Анну. Это неизбежно.

— Ты зарос, — слышится ее нежный голос. Ее рука неожиданно касается моего лица, отдаваясь пульсацией в моем теле. Я перехватываю ее руку и закрываю глаза. Почему я это чувствую? С ней я сам не свой. Я мечтаю, чтобы это простое прикосновение переросло в нечто большее.

Когда я смотрю на нее, она склоняет голову набок, словно робкий олененок, пытаясь заглянуть мне в душу. Задумываюсь, видит ли она царящую там тьму. Это наш последний день вместе, после которого все будет кончено. Я отпускаю ее и, скрестив руки на груди, пялюсь в окно.

— У меня есть кое-что для тебя, — говорю я.

После этих слов она оживляется, а я вдруг начинаю дико нервничать.

Надев маску равнодушия, я достаю ожерелье из кармана и протягиваю ей, но она не принимает его. Просто смотрит, отчего я еще больше нервничаю.

— Я заметил твой взгляд и подумал, что тебе понравится. — Она помнит?

Она слегка кривится и моргает. Теперь я чувствую себя полнейшим идиотом.

— Я тебя расстроил?

— Вовсе нет. Я просто удивлена. Не могу поверить… — Ох, черт подери. Она плачет. — В смысле, мне нравится. Никто никогда не дарил мне ничего подобного.

Ой-ой, она раздувает из мухи слона. Я никогда не умел дарить подарки. Для дарящего они должны значить даже больше, чем для принимающего. Следовало догадаться. Меня заваливают подарками, которые в конечном итоге отправляются в мусор. Но, боюсь, что Анну этот мой шаг трогает не меньше, чем тревожит меня, и это нехорошо. Ругнувшись, я сую проклятое ожерелье ей в руку и запускаю пальцы в волосы.

Что я натворил? Знаю, я хотел, чтобы она в меня влюбилась, но она романтик до мозга костей. А в итоге перед самой встречей Анны с ее отцом-демоном, который будет сильно шокирован степенью невинности своей дочери, я еще и подливаю масла в огонь. Хотя нет, не сильно, учитывая, что он сам спал с хреновым ангелом, чтобы зачать ее, но все-таки… Идея влюбить в себя Анну уже не кажется такой удачной. Для нее это плохо закончится. Настолько плохо, что я буду тосковать по ней, как Питер Пэн по Вэнди. И не хочу, чтобы она чувствовала то же.

— Это было ошибкой, — бормочу я.

Она берет меня за руку и полным эмоций голосом произносит:

— Нет.

— Не ищи подтекста, Анна. Глупо романтизировать меня.

— И не думала, — уверяет она меня. — Это всего лишь милый жест с твоей стороны. И все.

Серьезно? Раз так, то мы с ней оба идиоты.

Она надевает ожерелье на встречу с Белиалом. Приходится напоминать себе, что это просто неодушевленный предмет. Аксессуар. Мелочь. Но, погрузившись в мысли, она продолжает вертеть его в руках.

Я капитально все испортил, и понятия не имею, как исправлять положение. Да и что хорошего может получиться? Тем более, после встречи с Белиалом. Хочется расписать по пунктам наставления: не говорить отцу обо мне, не показывать свою доброту, остерегаться и следить за тем, что говоришь — но не могу, потому что мы уже на тюремной парковке, и Белиал может услышать.

Открываются ворота для посетителей, и я сглатываю.

— Ты справишься, — подбадриваю ее.

Она скрывается внутри здания и мне становится дурно. Но я остаюсь на месте и внимательно прислушиваюсь, как она проходит мимо охраны, заходит в помещение, полное эха и садится. Вскоре доносится звон цепей и чьи-то шаги. Я не могу пошевелиться. Я словно парализован собственным бессилием. Прислушиваюсь так тщательно, что слышу неровное дыхание Анны. И едва не подпрыгиваю, когда охранник говорит «Ла Грею» сесть. Земного имени Белиала я не знал.

— Даже не верится, что ты здесь, — произносит он глубоким и хриплым голосом. Должно быть, это Белиал, но на мгновение меня сбивает мягкость его тона. Он продолжает: — …Я хотел для тебя нормальной жизни.

— На это у меня не было шансов, — тихо говорит Анна.

По голосу не скажешь, что она напугана, так что и мой страх начинает понемногу отступать. Особенно, когда Белиал спрашивает:

— Они хорошо с тобой обращались?.. Люди, которые вырастили тебя?

И столько беспокойства в этом вопросе. Чем больше я прислушиваюсь к их разговору, тем сильнее меня бьет осознание — он любит ее. Ну конечно. Патти была права. Уверен, Белиал ощущает исходящую от нее доброту, прямо как и Князь Алоцер с Копано. Они такие Нефы, которые могут достучаться даже до сердец демонов. Нефы, заслуживающие любви.

В горле появляется ком, от которого я не могу избавиться. Поняв, что Анне ничего не угрожает, я завожу машину и уезжаю.

Несколько часов слоняюсь по Лос-Анджелесу как обычный турист, не замечая ничего вокруг, потому что мой мозг перегружен. Я не могу разобраться в своих чувствах. Я всегда страдал перепадами настроения, но то, что происходит сейчас, чересчур даже для меня. За долю секунды я впадаю в ярость, затем в нежность, перерастающую в ужас, переходящий в счастье. Ангельское вуду Анны — опасная штука. И оно накрывает сильнее, чем любой алкозагул, — алкоголь хотя бы выветривается.

Я возвращаюсь к тюрьме всего за минуту до открытия ворот — пробки в Лос-Анджелесе ужасные.

Вслушиваюсь сквозь стены из бетона и стали, пока снова не улавливаю хриплый голос:

— …может, с тобой все будет иначе. И хорошее от твоей матери уравновесит плохое от меня. Неизвестно…

Я облегченно выдыхаю. Она в порядке. Впервые за всю жизнь мне было неловко подслушивать. Так что я выключаю сверхслух и задумываюсь над его словами. Интересно, правильно ли я понимаю, о чем он говорит: ад. О том факте, что после смерти все Нефы попадают в ад, какой бы образ жизни они не вели. Да, с Анной, возможно, выйдет иначе. Ее душа слишком хороша для такого рода тьмы — что крайне несправедливо, и меня глубоко беспокоят мысли о ее страданиях.

Я выхожу из машины и опираюсь на нее, пока жду. Насколько я понимаю, отец Анну не отчитывал, и я рад за нее. Когда открываются ворота и вместе с другими из здания выходит Анна, меня отпускают все безумные мысли. Стоит только увидеть ее, и сердце начинает биться чаще.

Но когда она подходит ближе, выражение ее лица останавливает все мои мысли.

Что-то не так. Она игнорирует меня и забирается в машину. Я подхожу к водительской двери и тоже сажусь в машину. Мне хочется спросить, что он сделал и сказал, но мы еще не выехали за пределы пяти миль.

Когда мы отъезжаем на достаточное расстояние, я уже собираюсь задать ей вопрос, но она прикрывает лицо руками и горько плачет. Я понятия не имею, что говорить или делать в таких ситуациях, как утешать, отчего ощущаю себя бессильным слабаком.

А я упоминал, что ненавижу девичьи слезы?

К счастью, уже через пять минут она громко шмыгает носом, вытирает глаза, расправляет плечи и проглатывает остатки рыданий.

— Ты слушал? — спрашивает она дрожащим голосом.

— Немного, только самое начало и конец, и то, только чтобы убедиться, что ты в порядке.

Она кивает и пересказывает весь их разговор. Обычно я отключаюсь от нескончаемого потока девичьих слов, но в этот раз я внимательно вслушиваюсь в торопливую речь Анны. Закинув одну ногу на сиденье, она всем телом поворачивается ко мне. Я слушаю историю великой и запретной любви ее родителей — как еще до Падения они были родственными душами на небесах, как ее отец стал Князем, чтобы отыскать свою любимую на земле, как наконец нашел ее в облике ангела-хранителя. Мать Анны, Марианта, нарушила все небесные законы, вселившись в тело своего подопечного и сблизилась с Белиалом. Его никогда не прельщало приносить вред людям, хотя он и распространял наркотики, чтобы сохранить свой статус, и все было хорошо. Но тем не менее, важна ему была только Марианта. Впервые за всю свою жизнь, я испытываю симпатию к Князю.

Мы доезжаем до отеля, паркуемся и просто сидим в машине, пока она не заканчивает свой пересказ. Она ничего не утаивает — ни радости, ни любви, ни печали и разочарования. Несомненно, отец любит ее, но он предельно откровенно рассказал ей о ее судьбе на земле и о том, что ожидает ее в дальнейшем. Ей, как минимум, придется создавать видимость выполняемой работы. Придется стать жестче. Интересно, а поведал ли отец Анне хоть что-то позитивное насчет жизни, ждущей ее после смерти. Не поведал. Насколько известно Белиалу, она в такой же адской ловушке, как и другие Нефы. Грудь пронзает при мысли, что она обречена.

Это неправильно. Несправедливо.

Я качаю головой и выключаю мотор. Меня перестали трогать вопросы о справедливости еще в глубоком детстве. Довольно быстро пришло осознание, что справедливости от жизни вообще ждать не приходится. Кто вообще придумал это чертово слово? Но именно оно приходит мне на ум и вертится на языке — ведь таким душам, как у Анны, не место в аду. Так почему ТОТ, кто создал ее, предполагает подобный исход?

Еще одна капля в море моей ярости.

К моменту, когда мы добираемся до нашего номера, я уже на грани. Настолько, что остаюсь стоять в дверях, пока Анна, погрузившись в свои мысли и сложив руки на груди, заходит внутрь.

— В этом отеле есть тренажерный зал, — говорю я. — Если не против, я схожу туда, пока есть возможность.

Да, физическая нагрузка — это просто то, что доктор прописал.

Анна рассеянно кивает и опускает взгляд на свой багаж.

— Я тогда, наверное, схожу в прачечную постирать.

— Я же буду проходить мимо стойки регистрации и могу передать им, что мы хотим отдать вещи в прачечную.

Она смотрит на меня озадаченно.

— А, ты про отельную услугу? Ну уж нет, это безумно дорого. Через дорогу есть прачечная с самообслуживанием.

Меня передергивает.

— Одна из тех, где обитают нарики?

Анна фыркает и качает головой. Она приступает к сбору грязных вещей, даже про мои не забывает, но я быстро наступаю на свои шорты, к которым она уже тянет руки.

— Тебе не обязательно стирать мои вещи. — Я немного в шоке. Как ей удастся так спокойно делать нечто подобное?

— Ой, да ладно тебе, отдай. — Она вырывает шорты у меня из под ноги. — Я часто бывала в таких прачечных, и это совершенно безопасно. В основном их посещают мамочки. Мне только… э-э… надо немного денег. Если тебя не затруднит. В смысле… немного… всего несколько…

Я быстро вынимаю бумажник, чтобы с ее щек скорее сошел румянец смущения, и протягиваю ей купюры.

— Уверена, что там безопасно? Это Лос-Анджелес, а не захудалая Джорджия.

— Ха-ха. — Она выхватывает десятку и прячет ее в своем кармане.

— Я буду слушать, — говорю я.

Она закатывает глаза, но затем шепчет:

— Спасибо.

В течение где-то часа я прислушиваюсь к происходящему вокруг нее, пока бегаю на беговой дорожке и делаю серию отжиманий и приседаний. Я бы предпочел штангу, но в этом жалком подобии зала таковой не имеется.

У Анны в прачечной так тихо, что я решаю сходить и воочию убедиться, что с ней все в порядке. Местечко сие очень сомнительно на первый взгляд, но внутри царит запах чистоты и раздастся умиротворяющее жужжание стиральных и сушильных машин. Две старушки мирно дремлют в креслах, а напротив них, спиной ко мне, стоит Анна и складывает одежду.

Она наклоняется, вытаскивая мою футболку из сушилки, и этих двух секунд достаточно для моего зверя, чтобы принюхаться и обнажить клыки. Очень уж идут Анне ее шортики. Она встряхивает мою футболку и быстрым движением пальцев складывает ее идеальным прямоугольником. Удивляться следует?

Пройдя через зал, встаю у нее за спиной, и, клянусь, она так сосредоточилась и задумалась, что даже не заметила этого. Даже после встречи с отцом и полного осознания грозящей ей повсюду опасности, она все еще так доверчива. На ее же счастье, к ней подкрался не какой-то опасный урод, а всего лишь я.

А затем я вспоминаю, что опасный урод, когда дело касается Анны, — это я. У меня по-прежнему в планах лишить ее девственности при первой же возможности и таким образом уберечь от моего отца. Ради ее же блага. И не имеет никакого значения, что я от этого словлю нереальный кайф. При этой мысли в кровь ударили адреналин и жажда.

Не успеваю я себя переубедить, как мои руки уже тянутся к ее талии. Она вздрагивает от моего прикосновения, и я притягиваю ее спиной к себе.

— Это всего лишь я, милая, — говорю я. Мне не следовало так прижиматься к ней, потому что в моем голосе прорезаются нотки похоти.

Интересно, а она их слышит? Между нами едва ли сантиметр насчитывается, я вдыхаю ее аромат как одержимый, который никак не может насытиться.

Ну почему она так прекрасно пахнет?

— Кай… не надо…

Нет, надо, еще как надо.

Я чувствую, как она дрожит в моих объятиях.

— Не следует так прикасаться ко мне, если только не собираешься стать моим парнем.

Парнем. Я замираю, и спустя всего лишь один удар сердца меня тянет улыбаться. Захочет ли она такой связи со мной? Еще ни разу за всю мою жизнь слово «парень» не вызывало у меня улыбки. Парень и девушка — самые бесполезные и непрочные ярлыки, но люди шаблонно в них верят, вкладывая в них гораздо большее значение.

Но слышать это слово от Анны весьма очаровательно и так иронично. Словно смертельный яд, скрытый в сладкой конфетке. Если бы она только знала. По она не знает ничего.

— Нефам не позволено заводить отношения, — говорю ей в волосы. — Особенно между собой.

Она замирает на мгновение.

— Об этом не обязательно знать кому-то, кроме нас.

Меня подхватывает бешеный вихрь эмоций. Мне хочется запечатлеть этот момент, оставить для себя, спрятать ее туда, где она сможет остаться собой, не меняясь, и повторять мне подобные сладкие слова, когда захочет. Внутри рождается тоска, и она гораздо сильнее и глубже похоти. Сердцебиение зашкаливает. Я вне игры. Это уже за рамками. Слишком опасно, я не могу себе этого позволить. Никогда.

— Этому не бывать, — говорю я. И даже не понимаю, кому из нас предназначены мои слова.

Все ее тело напрягается, она поднимает подбородок, мягко снимая мои руки со своей талии. Хочется поблагодарить ее за это, ведь сам бы я не смог. Какое счастье, что хоть кто-то из нас достаточно силен.

Я оставляю ее и всю дорогу до отеля глубоко дышу, пытаясь избавиться от этого странного чувства. Ситуация вышла из-под контроля. В то время как Анна вела себя осторожно, себе я слишком многое позволил. А началось все с безобидного развлечения, но пришло время закругляться. Наши жизни и так под угрозой, пора мне уже браться за вожжи.

Сегодня же вечером я продумаю все на шаг вперед и покажу Анне вкус безумной стороны жизни. Куплю немного алкоголя. Весит она мало — так что увидит мир иначе уже после первого бокала? вина. Мне необходимо, чтобы она приняла свою судьбу.

К моменту возвращения Анны, я уже спокоен и подготовлен. Веду себя как обычно — лежу на кровати, скрестив ноги и подложив руку под голову, делаю вид, что смотрю телевизор. Она откладывает одежду и, порывшись в сумках, достает большую книженцию и опускает ее на противоположную кровать. Я игнорирую ее хмурый взгляд.

— Чем займешься? — спрашиваю.

Она смотрит на меня с подозрением и примесью раздражения, а затем отвечает:

— Английским.

Шикарно. Отец заставлял меня учиться на трудах великих «романтиков». В то время как Анна заучивала библейские стихи в воскресной школе, я запоминал Шекспира и Байрона, ну и в дополнение — кучу другого мусора, который мог бы мне помочь забраться в девчачьи трусики.

Я выключаю телевизор и, подойдя к постели Анны, ложусь и открываю книгу. Вот интересно, а ее впечатлят мои познания? Я англичанин, в конце концов. Пролистываю страницы, а тем временем, Анна садится как можно дальше от меня. Ммм. Это надо бы исправить. Я останавливаюсь на сонетах, но быстро отвлекаюсь, стоит Анне начать распускать волосы. И с каждой выпущенной прядью, книга, да и все вокруг, куда-то испаряются.

У Анны Уитт охренительные волосы. Просто грешно их вечно во что-то заплетать. Они подобны плотному золотому шелку. Она проводит по волосам и все ее лицо выражает сущее блаженство.

Потрогать… надо…

Горячая лава желания затопляет каждую клеточку моего тела. Кровь стучит в ушах так громко, что я даже не слышу, как внутренний зверь царапает землю когтями. Не слышу, но знаю, потому что у самого начинают течь слюнки. Стоит ей посмотреть на меня, и я быстро опускаю взгляд. Кажется, меня спалили.

Она перелистывает несколько страниц и бормочет что-то, но я не могу разобрать.

— В чем дело? — спрашиваю я.

Я боюсь, что она прогонит меня со своей кровати, но вместо этого она рассказывает про задание на лето с опросником. От нее так и вест страстью, и я выпрямляюсь. Сил нет терпеть, чтобы похвастать ей своим поэтическим гением.

Она продолжает и продолжает, явно не замечая, как красиво взмахивает кулаками и как негодующе поджимает губы.

— Вся прелесть поэзии в том, что каждый воспринимает ее по-своему… В корне неверно анализировать поэзию в таком ключе.

Она отбрасывает свои бумаги, и вдруг я не могу вспомнить ни единого выученного стихотворения. Удастся думать только о прикосновениях к ней. Понимая, что рискую получить от нее пощечину, я обхватываю ее лицо руками, удивленный тем, как горячи ее щеки под моими ладонями.

Но она не убирает моих рук и не отодвигается. Смотрит на меня, а я смотрю в ответ.

Эта девушка…

Я ей не подхожу.

— Серьезно, — шепчет она. — Ты снова бросаешь эти постельные взгляды.

Верно подмечено.

Мы одновременно преодолеваем разделяющее нас пространство, встречаясь пылающими губами, готовые и ищущие, нуждающиеся и жаждущие. Господи, снова это грандиозное чувство. Словно я умру, если мы не сольемся и не станем единым целым. Я захлебываюсь в ее аромате груш и фрезий. Он мучает каждое мое чувство.

Наши губы в плену. Я теряю голову, как и прошлой ночью, и не могу остановить происходящее. Это не похоже ни на один вид страсти, когда-либо испытанный мной. Меня затягивает в омут ее язык, скользящий по моему, приветствующий и приглашающий меня двигаться дальше. И я поддаюсь.

Она сбрасывает свои школьные принадлежности на пол, и я понимаю, что сейчас произойдет.

Мне нужно больше ее.

Мой рот отрывается от ее губ и оказывается на солоноватости ее шеи. Стон, вырывающийся из нее, достигает моих ушей, и я укладываю ее, столь идеально устраиваясь между ее ног, готовый завладеть ею. В ее глазах вспыхивает голод, когда она чувствует, как я прикасаюсь ко всем тем нежным местам, где раньше не бывал ни один парень. Она хватает ртом воздух и издает самые сексуальные звуки на свете.

Я ошарашен, когда Анна начинает стягивать мою футболку, но быстро подхватываю порыв, стягивая ее через голову и отбрасывая прочь. Тянусь к верхней пуговице ее рубашки и, когда она не останавливает меня, быстро расстегиваю ее, отчаянно желая увидеть и почувствовать как можно больше этой девушки. Взмах рук — и ее рубашка и топ под ней улетают прочь. Я рычу, когда мои грудь и живот прикасаются к ней, горячей и мягкой, и наши рты снова встречаются. Хочу впитать каждое мгновенье. Она, кожа к коже, кажется умопомрачительной подо мной.

Ощущение ее рук, хватающихся за меня, понимание, что она хочет меня так же, как хочу ее я, непередаваемо. Я собираюсь провести с ней всю ночь.

И вот тогда с уколом разочарования я вспоминаю.

— Во сколько позвонит Патти?

— Примерно через час. Слишком скоро.

— Нам просто не хватит времени. — Не хотелось бы ни на что отвлекаться, но… раз уж предлагают, я не откажусь. Я снова переворачиваю нас, так что теперь сверху она, а у меня больше возможностей раздеть ее. Я чуть отклоняюсь к подушкам и изголовью кровати, а Анна садится мне на колени. А как она подстраивается под мою инициативу, позволяет мне вести. Доверяется и следует за мной.

Но вот дальше следует действовать тоньше, иначе она, как и в прошлый раз, когда я подобрался к ее груди, взбрыкнет. Хватать не буду. Я концентрирую внимание на ее плечах, целую гладкую кожу и медленно опускаю лямки лифчика. Действую до безумия медленно. Хочу, чтоб она оказалась голой еще десять минут назад. Даже не помню, когда в последний раз так медлил или желал кого-то настолько сильно.

Пальцами нащупываю застежку бюстгальтера, но решаю не снимать его. Как бы я ни хотел увидеть ее полностью обнаженной, но еще с нашей первой встречи я запомнил, что она комплексует насчет своего размера. Что просто нелепо. Так что оставим это открытие на потом.

Анна резко опускается на мои бедра и меня тут же ослепляет похотью. Мой контроль ускользает быстрее обычного. Пора познакомиться с попкой, о которой я так отчаянно мечтал.

Заведя руку ей за спину и двинув бедрами, я переворачиваю нас так, чтобы она снова легла на лопатки. Перемещаюсь ниже, поцелуями рисуя дорожку к грудине, и еще ниже, к мягкому холмику… Словно умоляя меня не останавливаться, руки Анны впиваются в мои волосы.

Ах, Господи, это просто невероятно. Я каждый момент ожидаю, что она попросит остановиться, но этого не происходит. Я перемещаюсь к ее животику и манящей кнопочке пупка. Я целую и смакую каждый пройденный сантиметр. Добравшись до ее шорт, я смотрю на ее закрытые глаза. Все ее тело плавится, она извивается и готова принять меня.

Бери ее.

Но…

Понимает ли она, что делает? Может, она не может думать…

Пофиг.

Все мое тело вопит. Я на грани. Ведь я этого хочу. И я не остановлюсь.

Одним движением, я расстегиваю ее шорты. Мои руки скользят под ее спину и она выгибается. Как она идеально отзывается на каждое мое прикосновение, как созвучна со мной. Я провожу языком по открывшейся мне полоске кожи, и она резко втягивает воздух.

Это еще цветочки, — хочется мне сказать. — Увидишь, что ждет тебя впереди.

Она понятия не имеет, на что подписалась, и пускай, на мой взгляд, ничего плохого в этом нет, но когда я собираюсь расстегнуть молнию на ее шортах, меня пронзает неожиданный укол вины. Я включаю оборону. С чего бы мне чувствовать вину? Я хочу ее. Она знает кто я и чего от меня ждать. Так откуда у меня эта острая потребность еще раз предостеречь ее?

«Еще в раю мои родители были родственными душами», — рассказывала она. Ее сотворила любовь ангела и демона, разлученных обманом и ложью. Мы с ней такие разные. Она отдает все свои деньги нуждающимся незнакомцам и открывает сердце угнетенным.

Да какая разница? Продолжай, чертов дурак, пока она не передумала!

Раньше, работая, я не позволял себе думать о том, что чувствует девушка, но то, что происходит сейчас, не напоминает работу. Я не хочу такой работы. Я шлю свой внутренний голос куда подальше и делаю последнее предупреждение.

— Пора бы остановить меня, милая. Ты вот-вот окажешься полностью раздетой, и просто поверь, потом уже будет поздно.

Она остановит меня. Это точно, я даже чувствую облегчение. В последний раз, пока есть возможность, целую ее живот, благодарный такой близости и этим мгновениям.

Но затем она страстно произносит:

— Нет, Кай. Не останавливайся.

Я застываю. Она даст свое согласие.

Не останавливайся.

Я просто обязан поцеловать ее в губы, с которых сорвались эти слова. А стоит это сделать, как наши тела сплетаются, она прижимается ко мне, а у меня внутри все кипит. И пускай между нами пока есть одежда, это самое чувственное и полное удовольствия мгновение в моей жизни.

В груди раздувается вихрь чувств, подаренных мне Анной. И своим светом они загоняют моего внутреннего зверя в клетку. В разуме мелькает всего одна мысль: пора остановиться. Даже не понимаю, с чего вдруг. Ведь очевидно, что Анна готова. Мало того, что она сама это сказала, так все ее тело кричит об этом. А как она трется об меня… я готов взорваться.

Пора остановиться.

— Мы…. — бормочу я. — Малышка, я… нам надо… — Остановиться.

Эта мысль сбивает меня. Словно какая-то великая сила напала на меня. С внезапной четкостью я понимаю, что Анна пожалеет о своем спонтанном решении переспать со мной, сам не понимаю почему, просто понимаю. Что-то пойдет не так, если мы не остановимся. И этой уверенности достаточно, чтобы выбить из меня всю дурь.

Я мотаю головой. все мое тело напряжено и я пытаюсь подняться, но Анна крепко цепляется за меня, а еще постанывает, чертовка маленькая.

Мне приходится закрыть глаза, чтобы не видеть ее.

— Мы не можем, — шепчу я.

— Кай? — Меня убивают нотки удивления и боли, звучащие в ее голосе. Я хочу подарить ей все, чего она хочет — чего мы оба хотим.

Надо остановиться.

Как же сильно мне хочется проигнорировать это идиотское предчувствие, или что это вообще такое, и каждой клеточкой своего тела овладеть этой девушкой, но я не осмелюсь. Еще никогда моя интуиция так не вопила. Когда я пытаюсь отстраниться от нее, она крепче сжимает мою талию. Ее спина снова выгибается, она прижимается ко мне своими бедрами, и это сущая агония. Я на грани потери контроля.

— Проклятье, Энн, прошу тебя! Не. Шевелись.

Наши взгляды сталкиваются, от нас обоих так и прет неудовлетворенным желанием. Она восхитительная и, черт, такая горячая, что мне приходится отвернуться.

И шевелиться. Быстро. Я стаскиваю свой зад с кровати, и моментально меня отпускает это давящее предчувствие, остаемся только мы со зверем. Обжигающая боль растекается от бедер до живота, в голове неистово стучит. Схватившись за голову, я начинаю расхаживать по номеру — просто не могу стоять на месте. Что я натворил? Кажется, что я сейчас просто сдохну. Я пытаюсь отмахнуться от мучительной головной боли, от которой едва могу открыть глаза, но у меня не выходит.

— Ты не хочешь меня. — Тихий голосок Анны режет уши и проникает в самую душу, заставляя застонать от животной тоски. Ее глаза наливаются влагой и смотрят потерянно.

Она вообще не видит, что мне дьявольски хочется насиловать ее до потери пульса? Я предпочитаю разделять себя и своего зверя, но кого я обманываю. Мы с ним одно целое. И прямо сейчас мне безумно хочется поддаться темной стороне, послать подальше осторожность и нежность, измельчить в крошки каждый клочок одежды, стоящий между нами, наброситься на нее и выяснить, насколько громко она умеет кричать.

— Не надо, — выдавливаю из себя. — Это было самым сложным решением в моей жизни.

Я останавливаюсь, пытаясь привести мысли в порядок.

— Тогда я ничего не понимаю. — шепчет она.

Конечно не понимает. Как и я сам.

— Ты ничего плохого не совершила, понимаешь? И даже не смей думать, что я не хочу тебя… — Я прижимаю костяшки пальцев ко лбу. — Но не так все должно быть.

— О чем ты? — спрашивает она.

Все это неправильно. Я даже не знаю, как объяснить. Я чертовски разбит. Зачем она задает мне эти вопросы? Она что, совсем слепая и не видит, какой я человек? Она выше всего этого.

— Без обязательств, — говорю я. — В отеле.

— Тогда прими обязательства. — Ее тон решителен. Если бы все было так просто.

Я всплескиваю руками в недоумении.

— Не могу! — Это не мое, и моя жизнь никогда такой не будет. Она может попробовать окунуться в мою грязь и обманывать саму себя, что это нормально, но между нами огромная пропасть. В конечном итоге она поймет.

— Я не заберу твою невинность, — объясняю я. — Ты будешь жалеть.

Прислоняюсь лбом к стене, но боль внизу живота слишком сильна, мне тяжело стоять. Я разворачиваюсь и опускаюсь на пол, упираю локти в колени и прячу лицо в ладонях. Пытаюсь заставить себя дышать, но боль становится только более жгучей.

Надеюсь, она понимает. Надеюсь, она простит меня и начнет жить дальше, осознает, как едва избежала настоящей погибели от самого большого ублюдка. Я отвезу ее к тому монастырю, а потом наши дорожки разойдутся. Они с Патти переедут в какую-нибудь Тьмутаракань, Анна получит возможность спокойно жить дальше. Даже лучше, что у нас не дошло до секса — так хоть есть шансы, что она меня забудет и все у нее будет хорошо.

Я поднимаю на нее глаза, ощущая исходящую от нее надежду, и ВИЖУ…

Она смотрит прямо на меня, а из ее тела исходит розовый водоворот любви. Где-то полсекунды мое сердце ликует — она любит меня. Но затем до меня доходит… я уничтожил ее.

Я закрываю глаза, разом потеряв все силы.

В совершенном мире я бы встал и заключил ее в объятия. В совершенном мире я бы стал ее парнем, мы бы встречались и без капли терзаний всю ночь занимались любовью. В совершенном мире я бы сказал ей то, в чем боюсь признаться даже самому себе.

По довольно быстро мое трепещущее сердце охватывает ужас. Анна не знает ничего о влюбленных Нефах, скрывающих свои отношения. Не знает о публичных экзекуциях над ними, устроенных ради предостережения другим Нефам.

Я не позволю Анне пройти через это.

До меня доносятся звуки ее шагов, но я пока не в состоянии открыть глаза. Я так и не шевелюсь, когда звонит телефон, но прекрасно слышу ее разговор.

Черт подери. Монашка откинулась.

Глава 10. Билет в один конец

Я не привык ходить вокруг да около неловких ситуаций. Понимаю, Анна ждет от меня каких-то слов, но у меня их нет. Я отвожу ее в монастырь, чтобы забрать какую-то вещицу, завещанную монахиней, а затем обратно в отель. Она садится на свою кровать, и я помогаю ей своим ножом открыть коробку. Не буду врать, меня гложет любопытство. Но то, что оказывается внутри — просто шокирует.

Я смотрю на мерцающую рукоять. Каждая точка пульсации в теле отзывается бешеным ритмом. Да быть не может, это же не…

— Можно? — спрашиваю я.

— Вперед. — Она кивает в сторону таинственной рукояти меча.

Я осторожно вынимаю ее, рукоять на ощупь такая теплая. На первый взгляд, металл кажется плотным, но если присмотреться… он словно расплавленный.

Кровь начинает стучать в ушах и голове.

— Поверить не могу, — шепчу я.

— Что? — спрашивает Анна. — Ты о чем?

Небесный реликт? Я быстро положил его обратно в шкатулку и сжал ладони в кулаки. Анна потянулась к рукояти, а едва коснувшись ее, вскрикнула, и, как ужаленная, отдернула руку. Это только подтвердило мои предположения.

— Что это такое? — Анна уставилась на нее с подозрением.

— Определенно ее выковали не на земле. Думаю… но это просто невозможно. Меч Справедливости? — стоило произнести это вслух, как меня прошиб озноб. Я много историй слышал о небесном оружии, но нигде не упоминалось, что его можно встретить на Земле.

— Еще раз? — опасливо переспросила она.

— Такими сражались ангелы во времена войны на Небесах. — Ангелы сражались ими, а демоны боялись.

— Но почему она отдала его мне? — спрашивает Анна.

И правда, почему? Была ли эта монашка вообще человеком?

— Только ангелы света способны воспользоваться мечом. Древние легенды гласят, что лезвие появляется, только если обладатель меча чист сердцем. Анна… это единственное известное оружие, способное уничтожить демонический дух.

Мы смотрим друг на друга, ее глаза расширяются, когда она переспрашивает:

— Но почему она отдала его мне?

Разве это не очевидно? Анна добрая и чистая, она сама невинность, сущий ангел. Меч Справедливости отреагировал на ее прикосновение. В то время как в моих поганых руках он ни на что не годен. Между мной и Анной и так всегда была огромная пропасть, но прямо сейчас вокруг нее еще и каменные стены возвелись.

ВХОД ВОСПРЕЩЕН.

Ей предначертано судьбой что-то, чего мне постичь не дано. И если я буду рядом, то могу все испортить. Сегодня я нашел где-то силы, но где гарантия, что у меня хватит выдержки в дальнейшем? Ее необходимо обезопасить, держать от меня подальше.

Взгляд ее выражает полное замешательство.

— Мне надо проветриться, — рассеянно говорю, хватая бумажник и ключи. Велю Анне позвонить Патти по гостиничному телефону и выбегаю.

У меня трясутся руки, а внутри все переворачивается, когда я залезаю в машину и завожу мотор. Отъезжаю на пару миль от отеля и паркуюсь возле торгового центра. У меня всего несколько минут на поиски билета. Уже стемнело, но я надеюсь, что смогу посадить Анну хотя бы на поздний рейс.

Невезуха. Проклятье. Я бью ладонью по рулю. Я не хочу испытывать терпение, проводя с ней еще одну ночь, но как же тошно при мысли, что больше не увижу ее. Я бронирую ей билет на ближайший рейс до Атланты — утренний, а затем делаю звонок, от которого внутри все переворачивается.

— Мисс Патти? — говорю я, когда она отвечает. — Это Кайден Роу — и предвещая ваш вопрос: все в порядке. — Она выдыхает. — Э-э, вы еще не беседовали с Анной?

— Говорили, только что попрощались. Что-то не так, Кайден?

— Ну… — я прочищаю горло и собираюсь с мыслями. — У меня возникли кое-какие проблемы и я не смогу отвезти Анну обратно, так что я забронировал ей билет на самолет.

— Проблемы? Тебе угрожает опасность? — В горле начинает жечь от ее беспокойства.

— Нет, — лгу я. Ведь нам всегда угрожает опасность. — Вовсе нет. Запишите информацию о рейсе.

Она записывает, а когда мы разъединяемся, я выхожу из машины, как обычно держусь наготове, выискивая шептунов. Вспомнив, что у Анны нет денег на обратную дорогу, я останавливаюсь на углу у банкомата и снимаю наличку. Затем просто брожу. Я пока не готов возвращаться к ней.

Я на довольно оживленной улице с двумя ночными клубами и баром. Должно быть, сейчас я выделяю феромоны в неограниченном количестве, потому что тут и там все головы поворачиваются в мою сторону, а затем сквозь дымку опьянения ярко вспыхивают красным ауры. Только на сей раз меня это не колышет, несмотря на пульсирующую боль.

Надо прогуляться. Или побегать. Или помахать кулаками. Потому что впервые в жизни я хочу чего-то — действительно хочу — и что не могу себе позволить.

— Приветик, — бормочет девчонка в черном платье, вышедшая из авто вместе со своими друзьями. Она касается моего плеча, но я, не останавливаясь, обхожу ее. Я щипаю себя за переносицу.

Похоть — это ущербная двоюродная сестрица любви. Она как те домики из соломы и веток (*Отсылка к сказке «Три поросенка»). Несравнимые понятия. Как же я ошибался, думая, что мне будет достаточно простого удовлетворения похоти. Но ведь это не жизнь. Я бы с радостью обменял все плотские утехи своей жизни на одно мгновение любви с Анной. Но не судьба, и от этого еще больнее. Господи, видел бы меня сейчас отец — подал бы мои яйца к чаю.

Я брожу и брожу, пока жажда увидеть Анну не становится настолько сильной, что я разворачиваюсь и за секунду добегаю до своей машины. Я бы не удивился, если бы меня остановили за превышение скорости, копам Лос-Анджелеса как-то не до меня.

Я добегаю до номера, открываю дверь и меня просто оглушает аромат Анны. Я едва не дрожу, вдыхая его. Низ живота пронзает болью, но я не обращаю на это внимания, а захожу в номер. Анна беспокойно спит, и мне хочется забраться к ней в постель и обнять. В итоге я как полный дурак сажусь на свою кровать и страдаю по девушке.

Заведя будильник на 4:30, понимаю, что ни при каких обстоятельствах не смогу уснуть. Я больше не увижусь с Анной и мне хочется лелеять последние часы пребывания с ней.

Наступает чертова половина пятого. Анна просыпается в замешательстве от звонка будильника и я говорю ей, что придется рано стартовать. Я не решаюсь сказать ей, что повезу ее в аэропорт. Наше великое приключение заканчивается. Пузырь лопнул и реальность показалась во всей своей, как никогда отвратительной, красе.

Анна послушно, без возражений, собирает вещи и садится в машину. И чем ближе мы подъезжаем к аэропорту, тем ниже опускается мое настроение.

— Куда мы? — сонно спрашивает она.

Мое сердце начинает нервно колотиться.

— Ты возвращаешься домой. Я все устроил. Патти встретит тебя в аэропорту Атланты.

— Почему? — Она изворачивается на сиденье, глядя на меня.

— Все слишком усложнилось.

— Из-за меча или из-за меня? — спрашивает она. Вопрос прозвучал как-то грустно, и я опасаюсь как бы не стало еще хуже. Почему мне постоянно приходится объяснять, в каком дерьме мы находимся? Почему она никак не может этого понять?

— Тебя, — говорю. Из-за тебя. Из-за того, каким мне никогда не стать. Из-за того, что я никогда не смогу себе позволить. Я начинаю задыхаться от злости на такую несправедливость.

— Неужели тебе так невыносимо, что кому-то ты небезразличен? — спрашивает она.

Значит, не будем ходить вокруг да около.

— Я бы сказал, что не просто «небезразличен», а кое-что другое, Анна. Я видел вчера все твои эмоции, ты была словно в пузыре розовой жвачки.

— Ну и что?! — кричит она. — Я не собиралась тебя в них посвящать. Уж извини, что я на секунду утратила контроль и показала их тебе!

Я сжимаю зубы и сворачиваю к аэропорту. Как же меня сводит с ума вся эта ситуация. Чем скорее она уедет, тем лучше.

— Не устраивай сцен.

— Высадить меня на рассвете у аэропорта — а это, по-твоему, не сцена?

Высадить? Как будто я бросаю ее в опасности.

— Сперва я удостоверюсь, что тебе ничего не угрожает.

— Не утруждайся! — выплюнула она. Ее гневный пыл будоражит меня. Но затем все меняется, когда у нее начинает подрагивать подбородок. — Я никогда не летала на самолете.

Я до отчаяния надеюсь, что она не заплачет. Лучше уж злость, чем слезы.

— С тобой все будет в порядке, — говорю я.

— Я хочу остаться с тобой.

Не цепляйся, Анна, прошу тебя, отпусти. Не усугубляй, тем более, когда мне тоже хочется схватить тебя и не отпускать.

— Нет, — говорю. — Твой отец прав. Тебе надо как можно скорее возвращаться домой. Я сам себе не доверяю, когда дело касается тебя.

— Ты не доверяешь себе или мне?

Я всю ночь думал об этом. Прокручивал десятки сценариев. Как мы сбегаем. Как она просит меня не останавливаться и я, игнорируя тот вопль интуиции, иду дальше. Как мы живем в Атланте, недели проводим только вдвоем, втайне ото всех, пока мой отец находится в Нью-Йорке. Но у каждого сценария одинаковый финал…

Наша смерть. Убийство Анны у меня на глазах. Такова жестокая реальность.

Но Анна явно не думает об этом. В ее воображении повсюду радуги, котята и долбаные единороги.

Во мне закипает разочарование. И я взрываюсь.

— Я ни одному из нас не доверяю! Мы ни при каких обстоятельствах не сможем быть вместе. Просто чудо, что ты еще невинна. Если Меч Справедливости оставлен тебе не просто так, то тебе тоже следует держаться как можно дальше от меня. Потому что, я клянусь тебе, если ты скажешь мне сейчас остановить машину, я сорвусь. — Я чуть наклоняюсь к ней. — Ты бы смогла устоять перед наркотиком, если бы тебя постоянно дразнили им, Энн? Смогла бы? Мы играем с огнем!

Она широко распахивает глаза, осознавая ситуацию. Теперь ей понятно, каково мне было вчера, но мне не нужна ее жалость. Никакие слова не смогут вызвать нужный мне эффект. Я смотрю на открытую стойку регистрации, перед которой, к счастью, нет очереди.

— И что ты будешь делать дальше? — спрашивает она. — Вернешься и будешь выполнять поручения своего отца, делая вид, что мы даже не знакомы?

Она угадала, правда, из ее уст это звучит угнетающе жалко. Вздохнув, я откидываю голову на подголовник.

— Чего ты от меня хочешь?

На какое-то время она задумывается.

— Ты должен работать. — Голос Анны переполнен эмоциями, и я в миллионный раз пожелал, чтобы она перестала быть такой мягкой со всем остальным миром. Ей надо стать более жесткой, продуманной. Надо, чтобы она меня разлюбила. Надо, чтобы отпустила.

— Знаешь, что сказал отец, когда я вернулся домой после того, как он встретил тебя? — Тихо говорю я. — Он сказал, что сам Бог ошибся, поставив тебя у меня на пути. И он прав.

— Нет. Твой отец ошибся! И еще неизвестно, кто кому попался на пути. У тебя тоже есть свое предназначение.

Мне хочется рассмеяться над ее до нелепости наивным рассуждением, что мне предначертано нечто хорошее, но я лишь качаю головой. Она считает, что я соблазняю девушек ради забавы. Ее чувства ко мне вызваны тем фактом, что она ничего обо мне не знает. Пора бы это исправить.

Я рассказываю ей о связи отца с Мариссой, наблюдая при этом, как она хмурится от ужаса, стоит мне упомянуть подпольную есть проституции в Атланте. Вот-вот, сладенькая Анна, — хочется мне сказать. — Я связан с сексуальным рабством. Что ты теперь думаешь обо мне?

— Накануне нашей поездки мне привели девочку, совсем ребенка. Ей было не больше двенадцати. И тогда впервые я возразил отцу, сказав ему, что не смогу.

Побледнев, она мотает головой, пока я знакомлю ее с малой частью своих демонов.

— Ты вбиваешь мне в голову мысли, которых не должно возникать у Нефа. — Я отворачиваюсь к окну. Еще никогда и ни с кем я не делился своими страхами. Следовало сказать ей выметаться из машины и проваливать, но теперь, приоткрыв эту проклятую плотину, я не могу остановить поток. Только ей, единственному человеку во всем мире, я могу выговориться. Надо, чтобы она поняла: — Теперь он будет следить за мной, испытывать. Я не могу позволить себе связь с тобой.

— Кай… я понимаю, что для тебя это все неожиданно. Как и для меня. Но, может, меч — это знак свыше, что что-то грядет? Нечто хорошее для Нефилимов.

У меня опускаются плечи. Наивнее мысли и не придумать. Если меч — это предзнаменование, то явно не для меня, как и не для других Нефов. Ничего хорошего нам ожидать не приходится.

— Ты же ощутила приток силы, когда коснулась рукояти? — спрашиваю я, глядя на нее. Она кивает. — Ну а я нет. Что бы ни было уготовлено тебе свыше, я не достоин участия в этом. Так что… просто возвращайся к своей сладкой и невинной жизни, и держись от меня как можно дальше.

— Пожалуйста, — просит она. — Не отталкивай меня. Мы можем остаться друзьями и…

Это просто душераздирающе. Я тронул ее лицо рукой, принуждая посмотреть мне в глаза, чтобы все понять.

— Мы никогда не сможем быть просто друзьями, Анна. Вбей себе это в голову. Ничего из этого не выйдет.

Я отпускаю ее и выхожу из машины, но она не сдвинулась с места. Что ж, я иду к стойке и забираю ее посадочный талон. После чего возвращаюсь и открываю перед ней дверь. Я хочу, чтобы она просто молча ушла. Я опустошен, это сводит с ума. Она медленно выходит и встает передо мной. Я достаю наличку и засовываю ей в карман, вздрогнув от мимолетного прикосновения.

Когда она прижимается лбом к моей груди, я едва не затаскиваю ее обратно во внедорожник, чтобы увезти как можно дальше. Но это бы только угробило нас, пускай и подарило бы несколько дней, наполненных счастьем. В итоге нас бы все равно выследили и жестоко убили.

Я сжимаю кулаки и сопротивляюсь искушению обнять ее.

— Тебе пора.

— Подожди. — Она поднимает на меня свои карие глаза. — Помнишь, в самом начале нашей поездки ты говорил, что сразу понимаешь, как и что делать, чтобы затащить девушку в постель… даже меня?

Ох ты ж черт. Не нравится мне, куда она клонит. Я засовываю руки в карманы и напряженно киваю.

— Что бы тебе пришлось делать в моем случае?

Это опасная территория.

— Лучше не стоит, — предупреждаю я.

— Скажи. Пожалуйста.

Я смотрю на ее милое личико, на родинку над губой и стискиваю зубы. Может быть это и к лучшему, если она узнает о моем плане ее соблазнения. Лучше уж ей не знать о моих истинных чувствах. Так ей будет проще забыть меня и жить дальше. Достаточно уже того, что я понимаю, что теряю. Лучше уж так.

— Внушить, что я люблю тебя.

Она закрывает глаза и морщится от боли. Понимая, что делаю ей больно, я хочу выколоть себе глаз.

— Как бы я хотела увидеть твои цвета, хотя бы раз, — шепчет она.

Моя сладкая и милая малышка Энн. Пора прощаться.

Я с трудом сглатываю.

— Я рад, что ты их не видишь. И лучше б ты не показывала мне свои.

Следующее действие Анны наполняет меня гордостью за ее силу. Пускай это больно, но даст надежду, что она останется жива. Она просто забирает свою сумку и уходит, ни разу не оглянувшись.

Глава 11. Поговорим о работе?

Я одержим. Наверное, это и называется «найти свой личный сорт наркотика». Только вот вкус у него горьковат.

Весь обратный путь до Лос-Анджелеса я не работал. Я ехал как зомби, не смыкая глаз. Меня ломало, когда на телефоне высветился звонок от Анны, а я не мог ответить.

Прошло больше недели. Вернувшись в Атланту, я с головой окунулся в работу, полный решимости выбить ее из своих мыслей, и я не сомневался, что поможет мне в этом другая девушка.

Нет?

Значит, две… или три других девушки.

И так началась круговерть тел в природе. Куча разных улыбок и губ. Разнообразие задниц и бедер. Я даже начал писать песни на радость Майклу.

Музыка, секс, трава и виски. В огромных дозах.

Но. Ни. Черта. Не. Легче.

С началом занятий приходят и проблемы, что бесит отца, ведь я, словно какой-то человеческий пацан, который хрен положил на выпускной год, а также на свое будущее. Он просто не хочет изображать заботливого и милого папашу, отвечая на звонки от преподавателей. В его списке дел на день нет времени на притворные переживания о проблемном сынке, который заявляется в школу с красными глазами и дрыхнет на уроках истории.

Правда, его походу впечатлил мой вдохновенный подход к работе вне школы. Чудо какое.

Ведь Анна так и не покидает мои мысли. На самом деле, с каждой кинутой девушкой, каждой мутотенью, которую я совершаю и говорю, меня все больше и больше терзает стыд. На каждой вечеринке мне мерещится ее лицо. В каждом автомобиле. Она всюду, но не со мной. Я постоянно окружен людьми, но никогда еще не ощущал себя настолько одиноким.

Не представляю, сколько еще такого самобичевания я выдержу, я уже утратил чувство меры, забыл про трезвый ум, а чем больше отдаюсь похоти — тем больше хочу. Я отвратителен сам себе, но и в этом есть плюс, ведь «измученные души» так приманивают баб. Да я теперь привлекательнее долбаного Джеймса Бонда. Парни из группы уже шутят, что я бог.

И все же, я никогда не чувствовал такой пустоты.

Каждый раз, когда отец уезжает, я прослушиваю голосовые сообщения от Анны. Знаю, зря. Во многих смыслах это глупо, но что сказать? Я превратился в идиота. Например, на прошлой неделе я набрал Марну и, явно потеряв рассудок, упомянул, что познакомился с Нефом по имени Анна, дочерью Белиала. Я полагал, что отец растрезвонит всем о ней, но Марна была потрясена и чрезмерно заинтересована. Джин же на заднем плане забрасывала меня вопросами.

— Какая она? Почему мы о ней не знали? Сколько ей лет?

— Хм, она на год меня младше. Отец попросил помочь обучить ее.

— Обучить? — спросила Марна. — Чему? Разве ее не тренировали? Как же она работает?

— Ну, то есть, мы вместе поработали. Типа того.

— Что значит «типа того»? — недоверчиво спрашивает она.

Даже в той степени опьянения до меня дошло, что пора закруглять разговор.

Сегодня я делаю еще один глупый звонок. Но на этот раз менеджеру группы.

— Эй, это Кай, — говорю я.

— Роу! Какими судьбами?

— Пру месяцев назад чел один, Джей, дал те диск с песнями. Можн я преду и пслушаю его? — Едрит-Мадрид. Я — мясо. Он хоть слово понял?

— Погоди, дай проверю. — До меня доносится шорох перекладываемых вещей. — Ты про Джея Томпсона из Кастервилля?

Сердце колотится.

— Да, эт он.

— Еще не слушал этот диск. Твой кореш?

— Знакомый. Такчт ниче не гарантирую.

— Без проблем. Приезжай когда сможешь. И да, Майкл рассказал тебе о Лос-Анджелесе?

К горлу подступает желчь при упоминании Лос-Анджелеса, но… придется туда поехать, чтобы сделать запись.

— Новость шик, друг, — говорю я.

Даю алкоголю целых двадцать минут на то, чтобы покинуть мой организм, и запрыгиваю в машину.

Одна из песен Джея оказывается офигенной. По моему настоянию наш менеджер связывается с ним по телефону, чтобы договориться о записи. Когда Джей соглашается, менеджер хлопает меня по спине, вероятно думая, что моя улыбка вызвана нахождением новой песни, но в мыслях моих лишь то, что когда мы будем записывать ее, Анна приедет поддержать Джея.

Паленые кочерыжки. Кое-кто играет с огнем.

Вдохновленные свежим материалом для следующего выступления, мы в рекордные сроки разучиваем песню Джея. С наступлением вечера, чтобы успокоиться, за полчаса до начала я выпиваю три стопки «Джека». Зал переполнен. Выйдя на сцену, я вылавливаю взглядом Джея. Он стоит в первом ряду с кудрявым парнем, который помогал ему с написанием песни. У меня сердце замерло. Я оглядываю все пространство вокруг, но ее нигде нет.

Почему она не пришла? Может, что-то случилось?

После выступления я ухожу за сцену, зная, что Джей подойдет. Меня сразу же окружают фанатки, но я не могу сосредоточиться ни на одной из них. Когда появляется Джей, я сразу направляюсь к нему. Пытаюсь быть вежливым, потому что впервые Джей мне не улыбается. Протягиваю руку и он медленно ее пожимает. Его аура снизу оранжевая, скорее всего, это остаточное после концерта, а выше — она вся из серого опасения. Интересно, как много ему рассказала Анна.

— Приятель, ты отлично поработал над песней, — говорю я. Серая дымка становится немного меньше.

— Спасибо, чувак. Вы так зажгли! Это было просто… Bay!

Я ухмыляюсь.

— Ну, э-э…. а где Анна?

И снова серый начинает преобладать, когда он отвечает:

— Дома.

— А. — Как-то неожиданно, что она не захотела прийти. Напрягшись, сразу начинаю себя накручивать — а вдруг она уже выкинула меня из головы. — Как она?

— Ну, бывало и лучше. — Его слова подобны ударам по ребрам.

Мне остается только кивать. И впервые с тех пор как я вернулся в Атланту, я уезжаю домой ничем не накидавшись и без девушки.

Компанию мне составляет только горькое разочарование.

Я потерял счет дням, как и чувство времени. Повезло еще, что наш менеджер привык делать рассылку сообщений о предстоящих репетициях и концертах.

Вспомнив о вечернем выступлении, я поднимаю свое обнаженное тело с шелковых простыней, на которых отключился. Кто-то звонит, когда я принимаю душ. Я выхожу из ванной и, вытерев голову полотенцем, проверяю голосовую почту и застываю от слов Джинджер…

— Хой! Жопалицый! Мы дома у твоей малышки Анны. Немедленно перезвони.

Пульс мой бешено ускоряется. Какого дьявола они забыли у Анны дома? У меня в голове не укладывается, что она сейчас с другими Нефами. Трудно представить такое. Что они успели растрепать обо мне Анне? Джин, скорее всего, запугивает ее до усрачки.

Едва сдерживаясь, я перезваниваю ей. Сомневаюсь, что отца колышат мои телефонные разговоры, но я уже ни в чем не уверен. Он сейчас наверху. Собирает свои вещи в поездку на выходные, но я не смогу расслабиться, пока он так близко.

— Фарзуфик дома? — интересуется Джинджер приторно-сладким голоском, от которого у меня волосы становятся дыбом.

— Да, — цежу я сквозь зубы.

— Елки. Тогда мы пока побудем здесь.

— Вы чего творите? — спрашиваю я.

Должно быть, она расслышала наезд, потому что сразу отозвалась:

— Не парься. Мы не пытали бедолагу. А вот она пытает нас своим американским холодным чаем.

Проклятье, Джин. Тщательнее подбирай слова. Хотя очевидно, что она не похищала Анну и не собирается обсуждать ее, зная, что отец дома и может подслушать.

— И не думай, что отвертишься от встречи с нами, — говорит она, когда я не отвечаю.

Я занят. Сегодня у меня концерт в клубе «Двойные двери».

— Когда, сегодня? Погоди.

Я задерживаю дыхание, пока Джинджер беседует с Анной и Анна отказывается идти с ними. А затем в трубке раздастся низкий бас.

— Сходи, — говорит он, а у меня останавливается пульс. Какого хрена там забыл Копано? Мне казалось, у него нет времени на каникулы, и он под завязку загружен учебой в долбаном Гарварде. Неужели он говорил с Анной? Мне неожиданно становится интересно, что она о нем подумала.

— Пожалуйста, — просит Марна. После долгой паузы Анна шепчет:

— Хорошо.

Меня распирает после звонка. Хочется верить, что Анна согласилась прийти из симпатии к Марне и желания увидеть меня, а не из-за соблазнительного мягкого голоса и очарования Копано. От этой мысли мне хочется все крушить.

Меня она любит, напоминаю себе я. Она снова увидит меня и вспомнит об этом.

Я роюсь в комоде, пока не нахожу красную футболку. Ту самую, в которой Анна ушла домой после знакомства с моим отцом. Как же чертовски сексуально она на ней сидела.

Услышав, что отец спускается в подвал, я отбрасываю футболку и быстро стираю с лица слишком сентиментальное выражение.

Он вторгается в мою комнату в бежевом костюме, оглядывается и принюхивается, после чего подходит ко мне.

— Я отправляюсь в Нью-Йорк.

— Приятного отдыха, сэр.

Он кивает.

— Все как всегда. Какие у тебя планы?

— Сегодня выступаем, а потом поработаю за кулисами.

— В последнее время ты много трудишься. — Говорит он с каплей гордости в голосе и опускает руку на мое голос плечо. Затем проводит пальцем вдоль небольшой поросли волос у меня на груди. — Надо бы удалить их лазером. Ведь ваше поколение предпочитает отсутствие волос?

— Да, сэр, — говорю я, хотя ни одной жалобы пока не слышал.

Он сжимает мой бицепс и его взгляд скользит к моему животу, изучая мое тело.

— Тебе бы не помешало набрать немного массы. Четче обрисовать пресс. Пора увеличить визиты в тренажерный зал. Чтобы девушкам было с чем сравнить своих пузатых мужчин.

Он смеется и притворно ударяет меня в живот, а я подыгрываю, согнувшись с громким «уф», и тоже смеюсь. Обожаю такие сладкие моменты между отцом и сыном.

Я безмерно рад, когда он уезжает.

Как и перед прошлым шоу, я выпиваю три стопки «Джека», чтобы успокоиться. На этот раз Анна точно придет, и я весь на нервах. Перед выходом на сцену я переминаюсь с ноги на ногу, трясу руками и разминаю шею. Радж пялится на меня, как на ненормального, потому что обычно я спокойно стою, прислонившись к стене.

А все дело в том, что я слушаю голос Анны с момента ее прибытия к клубу. Слышу ее спустя несколько недель и меня переполняет ангельское вуду, от которого я становлюсь сущим психом. Я даже улыбаюсь.

Мы выходим на сцену и я смотрю ровно вперед, жаждая визуального контакта, но она отворачивается.

ОНА НЕ СМОТРИТ НА МЕНЯ.

Меня начинает грызть паранойя — неужели, она так быстро выбросила меня из головы? Может, она влюбилась в другого? Или все еще злится на меня? Я качаю головой на эти мысленные вопросы и хватаю себя за промежность, чтобы напомнить самому себе, что я — мужик. Хозяйство пока на месте. Неплохо бы выпустить пар.

Ее внимание приковывается к Джею, как только мы начинаем играть его песню, и я заставляю себя сосредоточиться на барабанах. Она пришла сюда ради своего лучшего друга, чтобы поддержать его, такова уж она. Вот и все. Больше я смотреть на нее не собираюсь.

Во время короткого гитарного соло, где мне не надо играть, я все-таки снова поднимаю глаза. В этот раз она смотрит прямо на меня. Вокруг все как будто замолкает и исчезает. В ее взгляде теплота. Между нами еще ничего не остыло.

Марна отводит ее в сторонку как раз вовремя, мне пора возвращаться к игре. Мне становится гораздо легче, теперь я в состоянии сосредоточиться на музыке. Анна, похоже, подружилась с ребятами. В следующей песне я растворяюсь целиком, впервые за неделю получая настоящее удовольствие.

А затем песня заканчивается, и я как полный идиот поднимаю глаза…

Анна и Коуп застенчиво смотрят друг на друга, прислонившись к ограждению. Я прислушиваюсь к ним.

— …очень бы хотелось услышать твою историю, — говорит Копано.

О да, конечно, он хотел бы услышать ее «историю». С виду Копано весь таком милый и идеальный, но я-то знаю, какой он на самом деле, с его двойным проклятьем. В нем смешались похоть и гнев. А еще я просто уверен, что он решил, что наконец-то встретил свою идеальную вторую половинку и с удовольствием дал бы себе с ней волю.

И вот они смотрят друг на друга, стоя слишком близко, причем она не отходит, а меня охватывает безумная ревность. Естественно, она смотрит на меня именно в этот самый момент, и я не успеваю скрыть эти эмоции.

Она ахает и переводит взгляд себе на ладони. Я смотрю на Копано, а он на меня. На его лице мелькает разочарование, когда он улавливает мои посылы «куда подальше».

Вот так, приятель. Иди. Лесом.

Меня колбасит от грядущей вечеринки, и я предпочитаю подстраховаться. Перед тем как выйти из машины, я достаю из-под сиденья пятую бутылку «Джека» и присасываюсь к ней, чтобы Марна и Джинджер не смогли разглядеть между мной и Анной никакой связи. Их это не касается, плюс не хочу, чтобы они меня допекали.

Думая о голосовом сообщении Анны, я прихожу на вечеринку и представляю, как она мчится ко мне и обнимает.

По такому не бывать, верно? Меня окружают девчонки, но среди них нет Анны. Я замечаю ее в толпе, и чем же она занята? УХОДИТ В ДРУГУЮ КОМНАТУ ВМЕСТЕ С КОПАНО.

Что за херня! Он совсем охамел!

Меня охватывают наихудшие страхи и тревоги; может, она пришла сегодня вовсе не из желания увидеть меня, а потому что ее вынудили? Но хуже всего другое — вдруг она меня разлюбила и теперь питает симпатию к Копано? В конце концов ему подвластно все, чего не могу я. Разве Копано смог бы запланировать путешествие лишь для того, чтобы соблазнить ее, а затем, когда обстановка накалится, бросить ее в аэропорту?

Нет.

Я не хочу слушать их, но иначе просто не могу. Мой слух проникает сквозь стены и я слушаю шутливую беседу Анны и Копано, после которой он рассказывает ей историю о том, как отказался от жизни Нефа и поступил в Гарвард.

Черт подери, мне дурно. Надо выпить.

Возле кухонного стола меня приветствует платиновая блондинка с бутылкой текилы. Какая удача. Я о текиле. Здесь так шумно. Я оглядываю толпу и вижу, как Анна ловит каждое слово Копано, пропитанное ой-каким-очаровательным африканским акцентом. Она поднимает глаза и видит, как я забираю у кого-то рюмку. Затем она поворачивается спиной ко мне, как к пустому месту, а у меня внутри все обрывается.

Поверить не могу. Просто не верится, что мне кто-то стал настолько важен. Следовало бы радоваться, что она выбросила меня из головы. Она может становиться проблемой Коупа, а не моей, но я вовсе этому не рад. Мне так чертовски грустно, что это даже убого.

Следом за печалью приходит ярость, сжигая все на своем пути. Вот уж не ожидал, что Анна окажется столь непостоянной. Сегодня любит меня, а завтра забывает.

Потребуется побольше текилы.

— Милая, одолжишь на минутку? — спрашиваю у блондинки.

— Только если пообещаешь побеседовать со мной потом. — Улыбается она.

Я касаюсь ее подбородка и говорю:

— Договорились. — Затем хватаю бутылку, лаймовые дольки и стопки, и иду к своим друзьям, собравшимся около Анны и Коупа. Стоит мне встать рядом с ней, и меня снова одолевает чувство предательства.

Она вся такая из себя миленькая и невинная рядом с Коупом, но я видел ее под кайфом и когда ее ломало перед новой дозой. Слышал ее мольбы продолжать. Я знаю ее. Знаю ее сладкий привкус невинности и соль, когда она о ней забывает. Я замечаю ее быстрый взгляд на бутылку, полный жажды, потому что в отличие от остальных, знаю, куда смотреть.

— Кто хочет текилу? — спрашиваю, глядя на нее.

Она извивается от дискомфорта, пока остальные отзываются, и я передаю им стопки.

— Коуп? — говорю я, потому что еще не забыл, как он проигнорировал мой посыл отступить. — Анна? — хочется сказать им перестать притворяться идеальными, ведь они такие же испорченные, как и все мы.

Но они просто смотрят на меня, явно недовольные. Отлично.

— Ах да, — говорю я. — Чуть не забыл. Принц и принцесса никогда не опустятся до такого. Что ж, так выпьем за нас, простых плебеев.

Теперь всем неуютно, но мне плевать. Хочется засмеяться. Ведь это такая крутая шутка, разве нет? Штука под названием жизнь, где нам делают больно, где мы работаем до потери всех ощущений, а когда внутрь нас просачивается какое-то чувство, кто-то обязательно найдет его и воспользуется, делая еще больнее.

Мы выпиваем наши стопки, по груди растекается жар. Я вижу, как она впивается рукой в столешницу, стараясь не смотреть на меня и так желанный ею напиток у меня в руке.

— Вкусная содовая, принцесса? — интересуюсь я.

— Тебе не за что меня ненавидеть, — шепчет она.

Ее слова колют мою грудь, словно надувшийся шар, и какие-то полсекунды я ощущаю себя полным дерьмом.

— Если вас интересует мое мнение, я бы сказала, что принцесса предпочитает темного рыцаря, — говорит Джинджер.

Если темный рыцарь — я, то Джин ошибается.

— Ей это только кажется, — отзываюсь я, но сомневаюсь, что она предпочтет меня принцу Коупу. Я даже смотреть не могу на реакцию Анны.

В конечном счете, пока никто не видит, я присасываюсь к бутылке и осушаю ее до дна. Ставлю пустую бутылку на стол и иду во двор к деревьям, куда уже перешли остальные. Тяжело опускаюсь на шезлонг и откидываюсь на его спинку, поглядывая на Коупа и Анну, которые даже не думают на меня смотреть. Если они хотят удалить меня из кадра, я не буду упрощать им задачу. Меня это не устраивает. Я не милый и далеко не неудачник.

Марна предлагает сыграть в «Правду или вызов», и я решаю не тянуть кота за хвост.

— Я начну. Вызов: пускай Коуп поцелует Анну.

Поцелуй монаха и монашки. Блестяще. Я откидываюсь на спинку шезлонга, скрестив руки на груди, и наслаждаюсь их бегающими смущенными взглядами. Неожиданно Анна поднимается, как я полагаю, чтобы убежать от меня подальше, но вместо этого она идет прямиком ко мне и пинает шезлонг ногой. Я теряю равновесие и, как полный идиот, падаю на землю. Но, посмотрев на нее снизу вверх, видя ее горящие глаза, я лишь ухмыляюсь.

Моя девочка. Я рад, что смог пробить ее хоть на какие-то эмоции.

Джинджер и Блейк взрываются от хохота, когда Анна уходит. Джей следует за ней, а за ним и Марна. Я пытаюсь прислушаться к ним, но осознаю, что слишком перепил для этого.

Копано одаривает меня тяжелым взглядом. Я поднимаюсь на ноги.

— Какие-то проблемы? — спрашиваю я, выставив руки. Говорю как собственный долбаный папаша. Коуп лишь разочарованно вздыхает.

Прежде чем он успевает ответить, мне кричит Марна. Меня охватывает волнение, я забываю о Коупе и захожу за угол дома. Марна и Джей проходят мимо меня, но я игнорирую это, потому что перед глазами у меня только Анна, стоящая со скрещенными на груди руками и опущенной головой. Я подхожу к ней и встаю напротив, моя злость сразу же утихает, сдаваясь перед чувством нежности. Я не могу подобрать слов. Знаю, что повел себя как урод.

— Прости, — шепчу, в шоке от самого себя.

— Ты тоже прости, что опрокинула шезлонг.

— Нет, я заслужил.

Она смотрит на меня и мир становится чуточку ярче. У меня появляется чувство полной безопасности от того, что мы просто стоим, вдвоем. Знаю, это глупо и мимолетно, но я смотрю в ее глаза и вижу, что она по-прежнему неравнодушна ко мне, и одного этого мне уже достаточно.

Мне нельзя трезветь, пока рядом близняшки. Нельзя, чтобы кто-то прознал о моих чувствах, поэтому я лезу в карман за флягой и делаю глубокий глоток. Фу, бурбон и текила — не лучшее сочетание.

Я уже не так пьян, как десять минут назад, но мне придется поддерживать это состояние. Вместе с Анной мы возвращаемся к остальным. Когда мы садимся, я ощущаю странное покалывание в затылке и оглядываюсь в поисках шептунов. Ребята смеются и играют в «Правду или вызов», а я никак не могу отделаться от этого чувства. Мой слух все еще ослаблен из-за алкоголя, но я слышу, как около задней двери какая-то девушка зовет меня по имени, а обернувшись, я замечаю в окне платиновую блондинку.

Она ищет меня, а я пока не хочу с ней общаться. Поэтому я поднимаюсь и прячусь за деревом, пока Блейк говорит ей, что меня здесь нет. Какой он молодец.

Я ожидаю, что меня отпустит это чувство, но ничего не меняется, так что я остаюсь настороже.

— Все изменяют, — говорит Джинджер.

— Неправда, — не подумав, отзываюсь я. У всех выпучиваются глаза, а мне хочется пнуть себя за то, что сказал это так громко и четко. Остается только пожимать плечами. — Ну, не все.

Джинджер предпочитает считать, что все изменяют, потому что она способна соблазнить девяносто девять процентов мужчин. По, справедливости ради, стоит заметить, что это прокатывает только с теми, кто предрасположен к изменам, как и в моем случае — я снимаю лишь тех, кого возбуждаю сам.

— А тебе-то с какого хрена знать? — огрызается она. Я ненавижу свою жизнь, а она свою не меньше, но Джин слишком УЖ ядовита.

— Да куда уж мне. — Меня что-то колет изнутри, будто надо проверить периметр на наличие шептунов. Не хочется беспокоить остальных, но ощущение, что за нами наблюдают, никуда не исчезает. — Но точно знаю, что мне надо выпить.

Я, подобно радару, сканирую пространство вокруг, пока иду в дом. По внутри ощущение пропадает. Это что-то именно на улице. Я иду обратно и застываю на краю крыльца.

Нет. Кровь пульсирует во мне, пока огромный темный дух кружит вокруг Анны. Не могу разобрать его черт, но выглядит он смутно знакомо. Ребята не шевелятся до тех пор, пока дух не улетает. Марна тихо отправляет Джея подальше. Он поднимается на крыльцо, а я быстрым шагом иду к остальным.

Дело плохо.

— Готова поклясться, что это был Азаэль, — говорит Марна. — Но что он делал?

В ушах появляется звон. Азаэль. Посланник Сатаны. Мой мир переворачивается, меня как будто в воздух подвесили. Пожалуйста, только не это. Только не ее.

— О чем ты умолчала? — выпытывает Джинджер.

Я встречаюсь взглядом с Анной. Надо увести ее отсюда. Я растягиваю слух на максимальный диапазон слышимости и ловлю звуки чьих-то шагов, доносящихся из-за угла дома. Сердце начинает бешено колотиться, стоит лишь осознать, что слишком поздно бежать. Я медленно поворачиваю голову в сторону шагов, и в тот же момент оттуда появляется крупный мужик и совершенно спокойно идет прямо к нам. Он лысый и коренастый, с козлиной бородкой и с густым янтарным знаком на груди.

Белиал.

Меня тут же отпускает, пускай я ему по-прежнему не доверяю, независимо от слов Анны, но лучше он, чем другие Князья. Ведь при необходимости, эта тварь может запросто и в шею вцепиться. А когда он видит меня и мой знак, именно это желание и мелькает у него в глазах.

— Тебя трудно найти, — говорит он Анне. Черт, а вживую его голос звучит еще более зловеще. Интересно, зачем он сюда заявился и чего от нее хочет. Я чувствую вес кинжала у себя в кармане, и без единого колебания готов воспользоваться им, каким бы большим ни был противник.

Затем Анна представляет всех нас. Когда очередь доходит до меня, отец ее обрывает.

— Сын Фарзуфа. — Выплевывает он, и сразу становится понятно, что они с моим отцом друг друга недолюбливают. От его взгляда внутри все переворачивается, меня переполняет отвращением к самому себе. Я не достоин его дочери. Я киваю и опускаю глаза.

— Ты уходишь со мной, девочка. — Говорит он Анне. — Пора начинать твое обучение.

Все силы уходят на то, чтобы не вскинуть голову и не заорать: «НЕТ!». Я не хочу, чтобы ее погружали в такую жизнь, но уже слишком поздно.

Анна послушно подходит к нему, словно он позвал ее на прогулку в парк. Она чуть улыбается мне, и я понимаю, она таким образом успокаивает меня, говоря, что все в порядке, но я слишком на взводе. Я не могу позволить, чтобы с ней что-то случилось. Растянув слух, я провожаю их, но они молчат. А затем они исчезают из моего диапазона слышимости. Уезжают. И я не могу ее уберечь.

Глава 12. Треугольник

После нескольких минут оцепенения, я лезу в карман за ключами. Джинджер хватает меня за руку, впиваясь в кожу пальцами, когда я пытаюсь вырваться.

— Куда ты собираешься? — шипит она.

— Работать, на другой вечеринке.

— Херня!

Она смотрит на меня с подозрением, я отвечаю ей пристальным взглядом. Она всегда видела меня насквозь. Блейк отцепляет ее коготки от моей руки и говорит:

— Порядок, братан. Увидимся.

Марна протискивается мимо них и крепко обнимает меня. Спустя мгновение я расслабляюсь и отвечаю на ее объятие, после чего ухожу. Не глядя на Коупа.

Мне надо убедиться, что Анна в целости и сохранности добралась до дома, — внушаю сам себе. Выезжаю на шоссе и проталкиваю слух как можно дальше, изучая каждую машину, но ни в одной из них Анны и Белиала нет.

Я не успокаиваюсь, пока не оказываюсь на расстоянии мили от жилого комплекса Анны. Поворачиваю в парк, останавливаюсь на заброшенной заправке и прислушиваюсь. Слышно, как Анна перемещается по своей комнате. Шорох одежды и постельного белья. Ложится спать? Она начинает напевать песню Пинк, и я едва не смеюсь от того, что она спокойна, в то время как я на грани срыва.

Час ночи, Анна в безопасности. Понятия не имею, куда делся Белиал. Неужели он пришел на вечеринку только для того, чтобы отвезти ее домой? Я на это не куплюсь. Слишком странно. Останусь еще ненадолго и послушаю.

Сложно не задремать параллельно с Анной, потому что звуки ее дыхания так успокаивают. В какой-то момент мой подбородок уже опускается на грудь, но я нервно дергаюсь под завывания осеннего ветра. Чуть больше трех часов. Надо бы уезжать. Я в последний раз прислушиваюсь к квартире. А затем едва не подскакиваю.

Анна и Патти визжат.

Я вожусь с ключами и, наконец, заведя мотор, давлю на газ.

Дерьмо! Как я мог заснуть? Я же знал, что что-то не так!

В квартире творится сущий хаос, Анна и Патти истошно вопят. Я ускоряюсь. Я не могу понять, что там происходит. Удар в дверь заставляет пульс биться еще сильнее, в лобовое стекло начинает барабанить дождь, сбивая еще сильнее.

— Это мой друг Коуп, — слышу слова Анны и меня бросает в дрожь.

Какого. Хрена.

Этот долбаный интриган походу скрывался где-то неподалеку!

— Здесь были шептуны! — говорит ему Анна. — Я их видела….

Шептуны? Стоп… она их увидела? Моя бедная девочка — у нее дрожит голос. Я быстро поворачиваю к ее жилому комплексу, заезжаю на дурацкий бордюр и, кажется, гроблю цветочную клумбу.

Пофиг.

Перед глазами красная пелена. Как у бешеного быка.

Зачем шептунам на нее охотиться? Кто прислал их? И почему здесь Коуп?

Я паркуюсь сразу на двух местах, вылетаю из машины, и, перепрыгивая через три ступеньки за раз, врываюсь в квартиру Анны. Она кричит и прижимает руки ко рту. Я выпрыгиваю и вынимаю кинжал, когда слышу хриплый голос:

— Ради Бога, что происходит?

Твою мать, это просто пожилой сосед. Анна втаскивает меня в квартиру и захлопывает дверь.

— Ты что здесь делаешь? — кричит она на меня. На ней поношенная обтягивающая футболка и мягкие голубые шортики, а еще очаровательный, съехавший на бок конский хвостик. Мне хочется вытолкнуть Коупа из комнаты, чтобы он не видел ее такой.

Краем глаза я улавливаю движение, но это всего лишь Патти. На сердце становится чуточку теплее, когда она испытывает облегчение при виде меня.

— Они могут вернутся в любую секунду, увидят нас вместе и доложат твоему отцу! — Продолжает кричать на меня Анна. — Уезжай домой!

Нет, я хочу понять, что происходит. Хочу, чтобы она рассказала мне о демонах, что они с ней делали. Так же, как и Копано. Скрестив руки, я оборачиваюсь к нему и внутри меня что-то надламывается. Он не выглядит самодовольным, от него исходит решительность, он словно показывает, что будет защищать ее до последнего и не сдвинется с места. Да и с чего бы? Ведь его Анна не разворачивала у порога и не посылала восвояси.

— Да, я пойду, — с долей горечи говорю я. — Тебе есть кому помочь.

Я отмахиваюсь от ее неуверенной попытки остановить меня, а она и не думает бежать за мной. Я слишком зол для очередных сказок. Хватит с меня их болтовни, хотя мне до смерти хочется послушать про шептунов.

Позади меня раздаются тихие шаги, но слишком тяжелые для Анны. Сжав кулаки, я поворачиваюсь лицом к Копано. Дождь льет на нас как из ведра, а козырек подъезда едва ли защищает от капель.

— Давай пойдем куда-нибудь и поговорим, — говорит Копано.

— Можем говорить здесь. Она никогда не пользуется своими способностями. — Как чудесно, ткнуть его носом в этот факт — как много он не знает об Анне.

— Не расстраивайся, Кай, — успокаивающе произносит он. — Я просто забочусь о ней.

Верно. Если под «забочусь» он подразумевает влечение и трепет.

— Ну конечно.

— Даже ты готов рискнуть собой ради нее, брат.

Так значит, по его мнению, я тоже испытываю к ней влечение и трепет. И что?

— Потому что я хорошо ее знаю. А у тебя какая причина? Полагаю, ты, типа, хотел бы тоже узнать ее получше?

— Ты ясно дал понять, что она не свободна. — И все же он занялся ею. — Будь благоразумен. На карту поставлено слишком многое. Я просто хотел помочь.

Ах ты ж боже мой. И как он собирается помогать? Подставлять ей плечо для рыданий? Он так же бессилен против Князей и шептунов, как и я. Он может лгать самому себе, но только не мне. Он ее хочет.

— Ты ничего не можешь сделать, Коуп!

Он пытается успокоить меня, что бесит еще сильнее.

— А что будет, если Фарзуфу донесут, что ты приезжал и утешал Анну. Он использует эту информацию против тебя, для него нет оружия лучше, чем наши привязанности. Не ври сам себе, он и от тебя спокойно избавится.

— Да, — с чистой злобой говорю я. — Некоторым из нас приходится задумываться о таком. Спасибо, что напомнил.

Меня слишком отвлек наш разговор, так что тяжелые шаги я улавливаю поздно. Глаза Коупа расширяются, когда он всматривается мне за спину, и я разворачиваюсь, выбросив свой складной нож и выставив его перед собой. Где всего в паре шагов от нас стоит Белиал, выглядя подобно смертоносной бомбе.

Он с улыбкой смотрит на мой нож, по его лицу стекают капли дождя.

— Опусти его, мальчишка. Простите, что прерываю ваш праздник тестостерона.

Трясущейся рукой я складываю нож и убираю в карман. Босая Анна бегом спускается по ступенькам и останавливается рядом с нами.

Она смотрит на Белиала и кричит:

— Папа! — Она прижимает руки ко рту, глядя между нами. Когда Белиал поворачивается лицом к ней, руки ее безвольно повисают по бокам и лицо мрачнеет.

— Это был ты, — шепчет она. — Ты подослал их.

Я резко поворачиваю голову к Белиалу и вижу, как у него напрягается челюсть. Вдруг все проясняется, и я едва не оседаю. Он подослал к ней шептунов. Анна не находится под подозрением, а ее отец не хочет ей навредить. Он пытается ее натаскать. Он заставил ее признать и увидеть демонов. Это прекрасно и ужасно одновременно.

Обернувшись к нам с Копано, Белиал делает шаг вперед и нависает над нами, пристально глядя. Очевидно, что этот мужчина хочет защитить свою дочь, и сейчас он смотрит на нас, как на угрозу. Меня опаляет стыдом от осознания той глупости, из-за которой мы спорили, когда на карту поставлены проблемы покрупнее.

— Этому, — говорит Белиал, указывая между Коупом, Анной и мной, — не бывать. Анна вас больше не должна волновать. Вы меня услышали?

Я киваю, но ни за что на свете не перестану думать об Анне. Я уже слишком увяз.

— Тогда проваливайте отсюда, — тихим голосом приказывает он. — И научитесь владеть собой.

Анна смотрит вниз на землю, на падающие капли дождя. Я ухожу, ни на кого не оборачиваясь и не глядя, залезаю в машину и еду сквозь шторм. Глядя только вперед.

«Послание любви» Кайден Роу.

Как написать послание любви,

Когда перед глазами чистый лист.

Как чувства мне облечь в слова.

Когда я нежности не испытал.

А мысли вихрем в голове,

Все превращают в клевый бит.

Который я в слова пытаюсь обратить.

О да, в слова пытаюсь обратить.

Мы словно день и ночь,

Как лед и пламя.

Сгораем, словно свечи на ветру,

Отбрось свои сомненья, право, — я искру разожгу.

А после, в сумраке ночи,

Сплетаясь в пламени сияющих огней,

Своею нежностью меня ты очаруй

И в омут пылкой страсти затяни.

ПРИПЕВ:

Позволь мне быть с тобой, не уходи

И пламя рвется из груди.

Когда ты рядом, я живу,

Отбросив страхи и страданья.

Согрей меня своим теплом,

Я жажду твоего касанья.

Твоя улыбка дарит целый мир,

И я не в силах от нее закрыться.

И как тебе любовное посланье?

Затронул душу я твою?

А если нет, то я не сдамся —

Добьюсь того, чего хочу.

Будь уверена, все так и будет, детка

Повысь же ставку, задачу усложни.

Теперь скорее приближайся к микрофону.

Привет, ты запоешь через 1,2,3…

ПРИПЕВ:

Пламя роз и синева фиалок —

Избитая фигня, она не для тебя.

Мое послание любви увидишь ты во взгляде —

Под маску лжи лишь только загляни.

Глава 13. Хорошая ведьма, плохой примат

Я всегда воспринимал жизнь, как игру. Шаг за шагом перемещался по игральной доске, из всего выжимал удовольствие, но в остальном всегда чувствовал себя отстраненно. Пока не случилось нечто особенное, изменившее все и вся. Жизнь для меня по-прежнему — игра, только правила у нее изменились. И теперь каждый ход слишком зыбкий и несет за собой неизвестность.

Снова и снова я вспоминаю тот вечер — тот отель, и как она сидит на кровати. Этот образ въелся в мой разум — она прижимает руки к практически обнаженной груди, в то время как флюоресцирующая розовая аура обволакивает ее, удивительно красивая.

Этот образ. Он сносит мне крышу. Режет без ножа.

Теперь она в безопасности — если это понятие вообще можно применить к Нефилиму — под опекой отца. Каждый раз, когда отец уезжает в Нью-Йорк, мне приходиться подавлять желание съездить и проведать ее. Я напоминаю себе, что нас могут засечь шептуны, что я и так уже достаточно искусил судьбу, проведя с Анной столько времени. Я потерял осторожность.

Я работаю только тогда, когда отец находится в Атланте. Я знаю: чертовски опасно ограничивать себя всего несколькими перепихами в неделю, но Анна заразила меня своей жаждой чего-то более существенного. Только ей подвластно заполнить глубокую пустоту в моей душе.

Прошло больше двух месяцев с нашей последней встречи. На прошлой неделе, заприметив Джея на одной из вечеринок, я поддался порыву отчаяния.

— Слышал о тусе в честь Хэллоуина? — спросил тогда я. Старый-добрый Джей, как я и рассчитывал, воссиял после моего приглашения. Не уверен, что он приведет Анну, но попытка не пытка.

Возможно, она не придет. Умная девушка не пришла бы. Хэллоуин — любимый праздник демонов, именно в эту ночь они больше всего любят нашептывать свои пустые, но такие сладкие обещания.

Я не показал отцу свой костюм. Лучший, чтобы спрятаться от всех людей. Только одна девушка сможет узнать меня в костюме огромной гориллы. По сияющему красному знаку на груди примата.

Хэллоуин всегда был моим любимым праздником: люди наряжались так, как не позволили бы себе в обычные дни. В этот день снимались запреты, и даже без воздействия наркотиков и алкоголя в воздухе витало пьянящее возбуждение.

Голова гориллы отвратительно воняет, да и внутри этой проклятой штуковины невыносимо жарко. Весь на нервах и в отсутствии вентиляции, я ужасно потею. Сквозь сетчатые отверстия для глаз я поглядываю на толпу. Сюда пришло, должно быть, не менее нескольких сотен человек, и все, чтобы посмотреть на выступление пяти групп. Мы сегодня не играем, хотя уверен, Радж, Майкл и Беннет где-то здесь.

Я напрягаю зрение, чтобы отчетливо разглядеть каждое лицо на этом поле. Мне интересно, какой костюм она выбрала. Мне она представляется этаким сексуальным ангелом — иронию мы оставим при себе.

Взгляд мой останавливается на взъерошенной светловолосой голове Джея. У него на глазу повязка, а на плече фальшивый попугай. Рядом с ним стоит невысокая зеленая ведьма в мерзком черном парике и в остроконечной шляпе. С мерцающим в области груди знаком, который среди всех присутствующих вижу один я. Сам себе ухмыльнувшись под прикрытием костюма, я начинаю успокаиваться.

Она пришла.

Я не собираюсь приближаться к ней. Я уже даже не уверен в том, что она ко мне испытывает. Слишком многое могло измениться за два месяца, особенно, учитывая, как я отверг ее. Она заслуживает лучшего.

Внутри начинает полыхать, стоит подумать о Копано. Да так, что мне хочется сорвать голову гориллы и вдохнуть воздуха, но я не в настроении показывать свою личину кому-то, кроме Анны.

Вполне возможно, что Коуп — единственный человек на земле, достойный Анны, но будь я проклят, если отдам ее ему. Стать ее возлюбленным — вот чего я хочу больше всего. Меня изводят фантазии о невозможном. О желаниях, которые не осуществить. Опасные мечты.

Теперь я смотрю только на Анну. Вот она бросает на себя взгляд, а вот смущенно скрещивает руки на груди, ей неуютно в обтягивающем черном платье. Мне предоставлен великолепный обзор на ее профиль. Взглядом я ласкаю контуры спины, переходящей в талию, затем округлую попку. Внутри рождается одурманивающее желание. Какое счастье, что мой чертов костюм такой просторный.

В голове немного проясняется, а пульс пускается вскачь, едва я замечаю, что она смотрит на меня. Узнала. Я не шевелюсь. Мы смотрим друг на друга, кажется, целую вечность, прежде чем она машет мне. Этот простой жест наполняет меня радостью. Я поднимаю лапу и усмехаюсь, видя ее улыбку. Но тут я замечаю девушку, которая хватает Анну за руку и что-то говорит. Я напрягаю слух.

— … Кому ты машешь? — спрашивает девушка. На ней провокационный костюм Минни Маус.

— Э-э, вон той мартышке, — говорит Анна. — Он, кажется, смотрит на нас.

Поправочка, милая. Я смотрю только на тебя.

Они обе поворачиваются ко мне в ожидании, так что я поднимаю руку и чешу себе под мышкой, что вызывает у них смех. Кажется, это та девушка, что танцевала вместе с Анной на вечеринке в том домике у озера — как давно это было. До сих пор приятно вспоминать, как я увел ее у того идиота и его выражение лица. Одно из любимейших моих воспоминаний.

Анна отворачивается от меня и начинает грызть ноготь. Вот упрямица, совсем не изменилась. Но я слишком жаден и хочу лицезреть ее личико, пока есть такая возможность. Я не собираюсь заводить с ней длительные беседы. Подойду всего на минутку. На чуть-чуть. После чего сразу же уйду.

Я подхожу к ним и стягиваю голову от костюма, трясу взмокшими волосами и набираю в грудь свежего воздуха. Обе девушки округляют глаза. Костюмчик Минни, который в горошек, окрашивается дымкой красной ауры. Анна хмурится, заметив это. У той девушки нос с небольшой горбинкой, придающей лицу некоторую изюминку, хотя скорее всего, она этого не ценит. Когда дело касается нюансов собственных тел — все девушки такие.

Я смотрю на Джея и говорю:

— Гррр, приятель. — Он смеется и протягивает мне руку, которую я пожимаю. Клевый он.

— Что нового, чел? — говорит он.

Я выдаю ему очередную шутку про барабанщика, ведь он такое любит.

— Чем отличается барабанщик от сберегательной облигации? — спрашиваю я.

Он широко улыбается и его аура становится ярко-желтой.

— Не знаю, чем?

— Сберегательная облигация, спустя какое-то время, приносит деньги.

Он смеется и протягивает руку для очередного приветственного хлопка. Когда мы поворачиваемся к девушкам, цвета Минни успокаиваются.

— Это моя подруга — Вероника, — говорит Анна, ровным тоном. — А это Кайден.

— О, я о тебе наслышана, — говорит Вероника с широкой, понимающей улыбкой. Я заинтересованно поднимаю брови. Девчачьи пересуды. Супер. Нет ничего забавнее девчачьих тайных переговоров. А какие суровые наказания они придумывают парням за какое-то необдуманное слово. Парни любят поболтать за закрытыми дверями, но девушки нисколько не лучше.

Я сосредотачиваю внимание на Анне и понимаю, что мне не нравится зеленая краска на ее лице. Она скрывает все ее родинки. И что за фигня у нее на кончике носа? Клякса? Или бородавка? Только Анна могла попытаться скрыть свою привлекательность.

— Милая бородавка, — говорю я, после чего смахиваю эту хреновину с ее носа. Анна ахает, а ее друзья смеются.

— Я же говорила, что это глупо! — злорадствует Вероника.

Но Анна не реагирует. Она потирает пальцем нос, чтобы равномерно размазать краску, при этом очаровательно скашивает глаза. Я едва сдерживаю улыбку.

Мы смотрим друг на друга. Раньше мне было неуютно от ее взгляда: я ощущал какую-то уязвимость. Но теперь я лелею это ощущение, пускай оно и продлится всего мгновение.

Она скрещивает руки и произносит:

— У тебя так отросли волосы.

— A y тебя зад, — не подумав, отзываюсь я.

Ах ты ж блин. Вот как я мог ляпнуть такой комментарий про увеличение объемов? Ведь знаю, как девушки на такое реагируют, но… как-то само вырвалось. Ее друзья взрываются хохотом. И никакая краска в мире не способна скрыть шок, проступивший на лице Анны.

— Чувак, такого тебе не простят, — говорит мне Джей.

— Это же комплимент, — честно признаюсь я.

Вероника, продолжая хохотать, берет Джея за руку и уводит. По пути он одаривает меня предостерегающим взглядом. Его заступничество за Анну вызывает у меня еще большее уважение. Особенно теперь, когда я знаю, что у него на Анну никаких видов, — что на мой взгляд, просто дикость.

Тряхнув головой, я смахиваю волосы с глаз, а Анна тем временем переминается с ноги на ногу и кусает губы, вперив взгляд в траву.

Скажи уже что-нибудь, идиот.

Даже не представляю, что говорить. Может быть стоит извиниться за тот острый комментарий?

— Папа дал мне мобильный, — говорит Анна своим сладким голосом, вновь поднимая глаза. Темное небо и зеленая краска оттенили ее карие глаза так, что они кажутся темнее.

Я вынимаю свой мобильный из кармана и отряхиваю от шерсти. Подняв глаза, жду, когда она продиктует мне свой номер, пытаюсь записать, но никак не могу совладать с дурацким костюмом. Без вопросов, Анна выхватывает у меня телефон и сама вводит свой номер. Небольшое проявление фамильярности, будто ей позволено трогать мои вещи, но от этого простого действия меня бросает в жар. Мне хочется перекинуть ее через плечо и утащить в лес, чтобы заявить на нее свои права. Ладно. Она снова смотрит прямо на меня.

Мда. Она смотрит так, словно прочитала мои мысли. Я прочищаю горло.

— Как продвигается ваше общение с отцом и твое обучение? — спрашиваю я.

— Можно сказать, хорошо. — Тихо отвечает она, снова скрещивая руки на груди. — Теперь я знаю свой лимит в употреблении алкоголя и все такое…

Пытаюсь представить Анну пьющей. Интересно, а ее алкоголь раскрепощает или погружает в грустные размышления? Честно говоря, надеюсь, никогда этого не узнать.

Анна делает шажок в мою сторону и у меня замирает дыхание.

— Я начала понимать твои слова о том, что нам нельзя быть вместе. Раньше не понимала, Кай, но теперь все иначе.

Я не в состоянии дышать. Она одаривает меня своим фирменным взглядом — лишающим воли, после которого я согласен на все. Как же я расклеился. Я отворачиваюсь к сцене, откуда начинает играть музыка, и пытаюсь вернуть самообладание, но она подходит еще ближе и продолжает:

— Понимаю, встречаться слишком рискованно, но мы могли бы хотя бы говорить по телефону, когда твоего отца нет. Если захочешь.

Если захочу. Она даже близко не представляет, как я хочу. Но мне недостаточно таких крох. Я не мазохист. Все или ничего, где «все» доведет нас двоих до гибели.

— Плохая идея, — говорю я.

Даже сейчас, все то время, что мы стоим здесь, я ни разу не обеспокоился присутствием шептунов. Рядом с ней я постоянно превращаюсь в идиота, думающего лишь об одном.

Я отворачиваюсь от сцены и смотрю на громкоголосую группу ребят, стоящих позади нас, но никак не могу сконцентрироваться.

— Я постоянно думаю о нашей поездке, — шепчет она, ее слова пробирают меня до самых костей. — Ты вспоминаешь о ней?

Постоянно.

— Бывает.

Издав разочарованный вздох, Анна сжимает мой костюм своими кулачками. Это шокирует меня. Я смотрю куда угодно, но только не на нее.

— Зачем ты пригласил Джея на эту вечеринку? — вопрошает она.

Убедиться, что ты меня по-прежнему любишь. Но я не позволю ей вырвать из меня признание. Оно лишь усугубит положение. Какая ирония, ведь в итоге именно я все усугубляю. Своими выяснениями я сыплю соль на наши раны, снова и снова.

— Не знаю, — выдавливаю из себя я. Ну и что я творю? Истинный мазохист в поисках дозы боли, да еще и с садистскими наклонностями раз продолжаю раз за разом делать ей больно.

Она сильнее сжимает руки на моем костюме. Исходящая от нее страсть так велика, что меня начинает переполнять желание.

Дрогнувшим голосом она произносит:

— Я так больше не могу, Кай. Мне необходимо знать, что ты ко мне чувствуешь. Какими бы ни были твои чувства, я должна знать, чтобы поставить своего рода точку.

Вот и все — я ей небезразличен, но ее сей факт не радует. Пора мне прекращать мучить нас. Пора прекращать думать о ней, думать друг о друге, как бы больно это ни было.

— Я думал, что ты сможешь совладать со своими чувствами, — резко говорю. Но совершаю ошибку, заглянув ей в глаза, такие живые, даже в темноте.

— Это не так просто, — говорит она.

Я смотрю на нее с отчаянием. Пора сжигать этот мост — я внушу ей, что мне на нее плевать. Но разве мы уже это не проходили? Она же видит меня, как никто другой. Ох уж эта мания видеть лучшее в людях.

Нас окутывает дымом от ближайшего костра.

— Не зови больше Джея ни на какие вечеринки, Кайден. Если будет хоть малейшая вероятность встретить там тебя, я не приду. Мне слишком больно видеть тебя.

Даже сейчас, бросаясь такими словами, она остается милой, что затрагивает самые потаенные чувства.

— Так чего же ты пришла? — спрашиваю я.

Ее зеленое личико омрачается выражением печали и смятения. Потянувшись, она стягивает с головы черный парик. У меня весь воздух из легких выбивает. Длинных натуральных волос цвета меда больше нет. Передо мной стоит яркая блондинка с сексуальной стрижкой. Меня накрывает волна печали, ощущение какой-то утраты. Ей пришлось пойти на перемены. Со мной или без меня в ее жизни, она продолжает быть Нефом, и этого не изменить.

Я собираюсь с силами и говорю:

— В таком случае, лучше уходи.

Не надо. Не оставляй меня. Обними. Можешь перепачкать меня краской, Анна. Но скажи, что любишь. Покажи, что я тебе нужен. Продолжай мучить меня. Господи… она разворачивается и уходит. Прямо как в аэропорту Лос-Анджелеса.

Я должен отпустить ее. но меня начинает трясти.

— Подожди, — кричу я.

Она не останавливается. Пульс становится бешеным. Я пробираюсь сквозь толпу людей и бегу за ней, хватаю за руку и разворачиваю к себе.

Черт! Как она может вот так взять и уйти? Я дергаю ее на себя, понимая, что веду себя как абсолютный психопат, но у меня просто больше нет сил поступать как надо. Она — моя. Разве она еще не поняла? Ведь мои и тело, и душа прямо-таки вопят, требуя признать ее своей, во всех отношениях.

Она смотрит мне в глаза со смесью страха и надежды. Напоминая о том, какой я урод, раз продолжаю причинять ей боль. И снова, я все только порчу. Правильнее отпустить ее, но вместо этого я касаюсь ее лица идиотской горилльей лапой, проклинаю костюм за то, что он не даст мне насладиться прикосновением, проклинаю ее грим за то, что скрывает от меня ее кожу.

Мохнатым пальцем я стираю краску у нее над губой, но Анна отстраняется.

— Что ты делаешь?

— Я… — Вот оно. Безупречное коричневое пятнышко, одновременно невинное и сексуальное. — Хотел увидеть твою родинку.

В этот момент внутри моего костюма становится как в сауне. Больше всего на свете мне хочется поцеловать Анну. В последний раз ощутить вкус ее губ.

Даже не думай, горе-идиот. Сделаешь только хуже. Ей же лучше, если ты ее оттолкнешь.

— Чего ты от меня хочешь, Кай? — шепчет она.

Разве это не очевидно? Всего. Почему я не могу взять эти чувства под контроль? Почему вообще должен с ними что-то делать? Подобная несправедливость вызывает во мне ярость. Я крепче перехватываю Анну.

— Для начала? — рычу я. — Мне хочется познакомиться с каждой твоей родинкой.

Я чувствую, как она начинает дрожать и это доводит меня практически до точки кипения.

— Так дело только в физическом влечении? Это все?

Ненавижу себя за то, что не способен отпустить ее. Если я не в силах оттолкнуть ее, может получится вынудить ее сделать этот шаг?

— Скажи, что ненавидишь меня. — Ведь так было бы гораздо проще.

— Не могу. Я не испытываю к тебе ненависти.

От нее сладко пахнет жевательной резинкой. Все в ней манит меня.

— А могла бы, — уверяю я, притягивая ее ближе. — И должна.

Она пытается подавить подступающие слезы, когда произносит:

— Я отпускаю тебя, но только потому, что так надо. Надо двигаться дальше, но я никогда не возненавижу тебя.

Да. Отпускай. Живи. Может, тогда и у меня это получится.

Я заставляю себя разжать руки и отпустить ее. Она пятится назад, бросая на меня последний душераздирающий взгляд широко открытых глаз. А затем, как и в аэропорту, разворачивается и уходит, взмахнув напоследок своими светлыми волосами. И как и тогда, ни разу не оборачивается.

Резко натягиваю на себя голову от костюма. Пахнет она под стать моему настроению.

Создатель и Предатель. Как же я вас проклинаю.

Глава 14. Экзамен для Анны

Все шло хорошо. Мы не виделись с Хеллоуина — уже два месяца, если точнее. Но тем не менее, нельзя сказать, что опасность миновала. Угрозы всегда где-то за углом, на одну такую мы и наткнулись.

Вот и настало то, чего я так боялся семь месяцев, с момента знакомства с Анной. Она попала под подозрение. А я ведь мог бы уберечь ее от такой участи. Мог бы наступить на горло собственному эгоизму и обучить ее во время той нашей поездки. Вместо этого я все семь месяцев играл в игры, отталкивал ее от себя и снова приманивал. И вот теперь она вынуждена переступить через свои моральные принципы, чтобы сохранить собственную жизнь.

Честно говоря, я не знаю, справится ли она. Я, вместе с другими Нефами, попытался снабдить ее максимумом информации и советов. Сегодня мы все с ней, будем работать вместе, но свою часть плана ей придется выполнить самой. Ни за кого никогда так не переживал, как сейчас за нее.

— Детка, ты в порядке? — спрашивает Марна, потянувшись ко мне с заднего сиденья. Так вцепился в руль, что побелели костяшки пальцев, мне с огромным трудом удастся разжать руки.

— Да, — говорю я. — Все нормально.

Блейк, сидящий на пассажирском сиденье, хлопает меня по плечу.

— Прорвемся, брат.

— Просто не натвори глупостей, — бормочет сзади Джинджер, нанося очередной слой теней для век. — Одной твоей стрижки достаточно.

Проигнорировав ее, я провожу рукой по волосам, которые решился подстричь, изрядно накурившись.

— А мне нравится, — говорит Марна. — Миленько. Он теперь чем-то похож на бандита.

Блейк оборачивается к ним.

— Так преступники милые? Чувак, забей. Все девушки странные.

После чего Марна хихикает.

В зеркале заднего вида я ловлю взгляд Копано. Он оказался не в том месте и не в то время — остался в Атланте на каникулы, когда отец решил встретиться с другими американскими друзьями у нас дома, и пригласил на эту встречу всех нас. Нам было предложено поработать вместе на новогодней вечеринке, чтобы максимально подорвать нравственные устои людей. Но тогда мы еще не знали, что Анна попала под подозрение. К счастью, Белиал смог отстоять ее. Теперь, скорее всего, всю ночь за ней будут следить шептуны и докладывать Князьям, как она работает. Сможет ли она побыть плохой девочкой — ведь на кон поставлена ее жизнь.

Коуп будет работать впервые с тех пор, как ему исполнилось пятнадцать, и я понимаю, что он согласился на это ради нас. Ради Анны. Чему я благодарен.

Мы паркуемся возле отеля и, перед тем как выйти, я прикладываюсь к фляжке. На ходу поправляю галстук и ощущаю, как цепь от бумажника похлопывает меня по бедру. Пытаюсь сосредоточиться на подобных мелких деталях, лишь бы не распсиховаться в конец. Слава богу, шептунов нигде нет. Пока.

После того, как мы заходим в затемненный зал, у меня занимает всего полсекунды, чтобы отыскать Анну. Она танцует вместе с всё той же Вероникой, ведет себя как ни в чем не бывало, будто это простая вечеринка, а не экзамен, на кону которого ее жизнь. Все волнения мгновенно отходят на задний план, стоит лишь посмотреть на плавные движения ее тела — как ее попка подпрыгивает в ритм музыки. Приходится поправить определенные части собственного тела через брюки, на что Джинджер фыркает, пробормотав: «Боже».

Плевать.

Анна улыбается и обмахивается руками, когда заканчивается песня. А затем она замечает меня и замирает. Мне хочется подойти и напомнить ей обо всех предостережениях относительно шептунов. Хочется прикрыть ее и защитить, забрать себе ее бремя, но ей придется действовать самостоятельно. И мне нельзя ее отвлекать, так что, лучше как можно меньше светиться перед ней; но тем не менее, при любой возможности, я буду следить и прислушиваться.

Проходит совсем немного времени и появляются шептуны — двое — и они следуют за ней, словно приклеенные. Мне хочется отогнать их от нее, очистить пространство от их присутствия. Она застывает, когда они первый раз подлетают к ней, но к моему удивлению, она сразу направляется к бару и решительно смахивает с себя напряжение.

Поняв, что с ней все хорошо, я принимаюсь за брюнетку в изумрудном платье и увожу ее для разговора в уголок, откуда смогу наблюдать за Анной. Мне удастся поддерживать беседу, отвечать, кивать, даже веселить ее, но в действительности, я почти не обращаю на нее внимания.

Я очень горд тем, как Анна показывает себя в баре, но, боюсь, ее подружка Вероника может добавить проблем. Кажется, она встречается с Джеем, и… о, фантастика просто. На него положила глаз Марна. О чем она думает? Не надо обрабатывать лучшего друга Анны. Ну не тогда же, когда Анне требуется вся концентрация, а не отвлечения на неожиданные драмы! Марна отрывается от него, и я извиняюсь перед девушкой и иду к ней.

Перехватываю Марну возле стола для покера.

— Ты что творишь? Давай без Джея? Оставь его, чтобы Анна ни на что не отвлекалась.

С грустным видом она шепчет:

— Прости. — Ох, черт. Похоже, ее игры с Джеем связаны вовсе не с работой.

К нам подходит хмурая Джинджер.

— Ей не за что извиняться. Она работает, чем и ты должен бы заниматься. Идем, Марн.

Она тянет сестру за локоть, а Марна бросает на меня через плечо виноватый взгляд, а затем они уходят, изучая всех несвободных парней. Я качаю головой и натыкаюсь на Коупа. Он за покерным столом, окружен раздраженными парнями с серыми от волнения аурами. Мы обмениваемся кивками.

Взяв у бара два бокала вина, я возвращаюсь к девушке в изумрудном платье. Я не любитель вина, но она явно из тех, кто предпочитает шардоне, так что приходится и мне его пить. Анна наконец заканчивает разборки с драмой Вероники и Джея и возвращается к бару. Сейчас за ней наблюдает только один шептун. Я быстро прячусь за кем-то, когда Анна поворачивает голову в моем направлении.

Возникает громкий хаос, люди начинают подскакивать с мест и бегут куда-то. Я растягиваю слух и киваю сам себе, разобравшись в чем дело.

— Что там такое? — спрашивает девушка в изумрудном платье.

— Драка за покерным столом, — говорю я. Она выпрямляется и пытается разглядеть, что там творится.

Зал переполнен бушующей энергией, ауры тускнеют под воздействием алкоголя и других веществ. Музыка становится громче. Брюнетка допивает свой бокал вина и жадно смотрит на мой.

Ухмыльнувшись, я подталкиваю его к ней, на что она улыбается и начинает поигрывать пальцами со своим жемчужным ожерельем. Меньше всего мне сейчас хочется разговаривать с ней. Я едва ли способен сконцентрироваться, но с летающими шептунами, я не могу позволить себе просто стоять и всю ночь приглядывать за Анной.

Когда я снова бросаю взгляд в сторону бара, я не могу поверить собственным глазам. Анна устраивает небольшое представление для столпившихся у бара, и пьет шот за шотом. Надеюсь она помнит свои границы.

— Ты какой-то отстраненный, — говорит брюнетка, попивающая мое шардоне.

— Прости, милая, — говорю я. — Здесь моя кузина и она конкретно напилась. Просто приглядываю за ней.

— Ах, как это мило. — Она придвигается ко мне, так что теперь мое колено находится точно между ее ног. На автомате моя рука тянется к ее затылку, и я пытаюсь перебороть себя и не отворачиваться больше к бару. Особенно, когда оттуда доносятся подбадривающие и улюлюкающие выкрики.

— На прошлой неделе я порвала с парнем, он мне изменил. Так что теперь мне хочется развлечься.

— Правда? — спрашиваю я. Подобные заявления должны бы меня обрадовать, как обычно. Она поглаживает мое плечо и немного раздвигает ноги. Пьяная.

От бара доносятся громкие вопли, а брюнетка всматривается мне за спину.

— Ого. Там твоя кузина?

Я оборачиваюсь. Анна, Марна и еще две дерзкие девушки забрались на барную стойку и танцуют. Шептун объят безумием, он прямо-таки джигу отплясывает, продвигаясь от одной жертвы к другой. Бармены выстроились буквально под девушками, заглядывают им под платья и делают вид, что страхуют их от падения. Извращенцы.

— Да, — рассеянно говорю я. — Та, которая э-э шатенка, с краю. — Марна.

— А, да они просто развлекаются, — говорит девушка. — Не волнуйся за нее. У нее явно все отлично. — Девушка прижимается носом к моей шее, когда к нам выдвигаются две другие безупречно прилизанные девушки.

— Таша, мы пойдем пропустим дорожку. Ты с нами? — Они одобрительно оглядывают меня. — Можешь взять его с собой.

Таша, брюнетка в изумрудном платье, смотрит на меня.

— Ты как?

— Не могу. — Киваю в сторону Марны, какое счастье, что у меня есть такая отмазка.

Она качает головой своим подружкам.

— Я остаюсь с Кайденом.

Они одаривают ее понимающими улыбочками и уходят. Проклятье. А я надеялся, что она тоже свалит. Она тянется к моему лицу.

— Знаешь, — шепчет она, — мы можем пойти в мой номер. Твоя кузина уже большая девочка. С ней ничего не случится.

— Э-э… — я оглядываюсь. Черт возьми, Анну, такую сексуальную в этом коротком платьице, абсолютно развезло.

Я ощущаю на себе чей-то взгляд и замечаю Джинджер за столом с каким-то парнем. Она хмуро смотрит на меня и указывает большим пальцем себе за плечо, намекая отвести девушку в ее номер. Я шарю глаза, отвечая, чтобы она не лезла.

Брюнетка водит пальцем вдоль линии подбородка, тянется вперед, чтобы поцеловать меня, а меня охватывает паранойя, что это увидит Анка. Шептун здесь и может подлететь ко мне в любой момент, поэтому мне нельзя открыто игнорировать приглашение Таши, но я ни за что не уйду далеко от Анны.

— Идем. — Беру девушку за руку и вывожу из зала, прокладывая путь как можно дальше от бара, где девушкам помогают спуститься.

Пожалуй, я потяну время, позажимаю ее в углу, и таким образом сделаю вид, что работаю ради продолжения. Не в обиду Таше, но я кину ее сразу же, как только пойму, что Анна в безопасности и мы можем уезжать.

Моя брюнетка в изумрудном платье оказывается куда пьянее и похотливее, чем мне показалось. Как только мы выходим из зала, она крепко хватается за мои плечи и, встав на цыпочки, прижимается к моим губам. Люди, хихикая, обходят нас, а один парень даже кричит:

— Снимите номер! — Я показываю ему средний палец, на что все начинают хохотать.

Я никак не могу оторвать ее от своей шеи, так что мы кое-как добираемся до пустого закутка возле туалетов. Снова прислушиваюсь к происходящему в зале, одновременно занимаясь самым влажным поцелуем в своей жизни. Не успеваю я вычленить голос Анны среди масс других, как шею начинает покалывать, а пространство вокруг нас темнеет.

В голове раздастся хихиканье, от которого волосы дыбом встают. Едва не вздрогнув, я отрезаю свой слух. Шептун занялся нами.

— О, Боже, да, — стонет Таша, в то время как демон нашептывает ей что-то на ухо, при этом отпихивая отчаянно борющегося ангела-хранителя.

Пора действовать.

Я отвечаю на ее поцелуй, теперь по-настоящему, перехватывая контроль и отправляя этот грязный комок отдыхать, и прижимаю ее к стене. Она стонет, ее голова безвольно отдается моим рукам. Она хватает меня за поясницу и притягивает вплотную к своим бедрам. Спустя минуту, мне кажется, что шептун улетел, но я не могу остановиться, чтобы проверить это.

Таша поднимает ногу, и я перехватываю ее, ощущая, как задирается ее платье. Ее ладони проскальзывают под мою рубашку и движутся к спине, в меня впиваются ее ногти. Моя рука поднимается выше, и вот уже оказывается под платьем, отчего она приходит в неистовство.

Мое тело занято делом, но разум далеко не здесь. Я замираю от приближающихся знакомых голосов и поворачиваю голову в ту сторону. Ни следа шептунов, но я вижу спину Джинджер.

— Ты чего? — бормочет Таша.

— Кажется, я слышу свою кузину, — шепчу я, так и не двигаясь. Она стонет от разочарования.

Их голоса отчетливы.

— Хватит. Это нечестно, — говорит Анна.

— Честно, — фыркает Джин. — Ты не лучше нас.

— Я и не думала ничего подобного.

У меня замирает сердце. Конечно же Джинджер отнеслась к Анне как последняя сука. Я скидываю с себя ногу девушки.

— Мне жаль, — говорю я, поправляя рубашку. — Мне надо кое-что проверить. — О, нет. Кажется, Анна бежит к туалету, ее тошнит. Таша отодвигается в сторону, и я тоже. — Наверное стоит позвонить твоим друзьям?

— Стой… ты уходишь?

— Приходится. — Мне совсем нс совестно бросать ее, к тому же она сняла номер в отеле. Уверен, дорогу до него она найдет. По на всякий случай, я достаю мобильный из ее сумочки и вкладываю ей в руку. — Позвони подругам.

Она кивает. А затем выкрикивает в спину:

— Погоди, дай свой номер? Встретимся в другой раз! — Но я даже не оглядываюсь.

В холле я отмахиваюсь от Джинджер, которая кричит:

— Эй! Тебе туда нельзя.

— Хватит контролировать всех нас!

— Да что в тебя вселилось, Кай? — сердито рычит она.

Если бы она только знала.

Я отворачиваюсь от нее и захожу в женский туалет.

— Анна? — вижу ее ноги в дальней кабинке. Сердце колотится и переполняется беспокойством. Как она смогла вынести дышащих всю ночь в спину шептунов. — Энн?

— Все хорошо, Кай, — говорит она, но судя по голосу, это неправда. Я должен увидеть ее, как-то помочь.

Я подхожу к кабинке и берусь за ручку.

— Тебе плохо. Впусти меня.

— Нет. Мне уже хорошо.

— Тогда, может, Марну позвать?

— Нет. Я хочу побыть одна. Уходи, вдруг духи снова объявятся.

Я испытываю прилив гордости, а затем толику печали, распознав в ее голосе предостережение. Теперь она всегда будет на страже и более осмотрительной. Я хотел, чтобы она пришла к этому, но не таким способом. Уверен, сейчас ей стыдно, она жалеет о содеянном, но, на мой взгляд, ничего дурного она не сделала. Такова уж жизнь Нефилима — мрачная и серая. И не имеет значения, какие эмоции она у нас вызывает.

— Ты сегодня… прекрасно справилась.

— Уходи, — говорит она. Кажется она на грани слез, мне хочется потребовать открыть дверь и обнять ее. — Я хочу побыть одна. Пожалуйста, уйди!

Меня убивает боль в ее голосе. Я прислоняюсь головой к двери кабинки под звуки отсчета секунд до полуночи.

— С Новым годом, — шепчу я и ухожу.

Глава 15. Первый день нового года в Большом Яблоке

Однажды я навсегда забуду, что такое спокойствие. Стоит только пережить одну острую ситуацию, как ей на замену приходит другая, гораздо острее. Через несколько часов после испытания Анны был объявлен срочный саммит в Нью-Йорке.

Анна не прошла проверку. Другого объяснения у меня нет. Нефов не призывают на саммиты, если только не будут разбирать проступок одного из нас. Мне казалось, что она справилась, но очевидно, она каким-то образом продемонстрировала свою истинную сущность. Отец прислал за мной, Блейком, Коупом и близняшками личный самолет. Меня тошнит. Весь полет я ощущаю на себе взгляды ребят и их жалость. Как и общий страх предстоящего.

Могу предположить, что Белиал сам доставит Анну в Нью-Йорк, ну или попытается сбежать вместе с ней. По если они сбегут, за ними вдогонку пошлют демонов и их выследят. Но в любом случае, Анна обречена.

Внутри закручивается тугой узел, состоящий из злости и ненависти, которые мне все сложнее сдерживать. Не представляю, как переживу эту ночь. Не представляю, как смогу молча наблюдать за пытками, уготованными Князьями для Анны.

Весь день я пытался держать лицо и закрыть сердце для любых чувств и эмоций, но их слишком много. Я больше не могу просто отключаться от происходящего. Не могу отстраниться. Не знаю, может быть ее чувства ко мне остыли — это не важно. Ведь я к ней неравнодушен, и я просто не смогу смотреть на ее страдания.

По пути к отелю я останавливаюсь возле магазина и при помощи фальшивого удостоверения покупаю бурбон. Придется поддерживать некую степень опьянения, чтобы не было заметно никакой связи между мной и Анной. Кроме близняшек, ее способен увидеть только их отец — Астероф, и это будет достаточно весомым аргументом, чтобы убить нас обоих. Впятером мы доезжаем до отеля, где сидим в тишине. Ждем. Обстановка в номере слишком накалена. Я переливаю бурбон во фляжку, когда Коупу звонит Белиал.

— Зайдите за Анной перед саммитом. Она в одном отеле с вами. Номер 433.

— Слушаюсь, Князь Белиал, — ровно отвечает он.

Конечно, Белиал позвонил Коупу с такими поручением. Я смотрю в стену и качаю головой.

Вскоре после этого мы собираемся, надеваем пальто и наматываем шарфы. Я ощущаю тяжесть во всем теле, пока мы спускаемся на этаж Анны.

Копано стучит в дверь и та медленно открывается. Анна смущенно улыбается, видя всех нас. Никто, кроме Марны, не отвечает на ее улыбку. Одета она под стать нам: в черные штаны, черные сапоги и серое пальто. Волосы у нее распущены, весь ее вид источает такую сладость, что мне приходится отвернуться, прежде, чем она заметит мой взгляд.

Мы выходим и движемся в сторону места проведения саммита, — очень забавно со стороны демонов. Комедийный клуб. На всей Таймс-сквер только мы шестеро не смеемся и не болтаем, не пьем и не сходим с ума. У меня крепко сжаты кулаки, спрятанные в карманах куртки, и я никак не могу их разжать.

Я постоянно поглядываю на Анну, и каждый раз ощущаю на себе ее взгляд, мягкий и теплый, мне хочется прикрыть глаза и насладиться им. Но вместо этого я крепко сжимаю челюсть и смакую привкус ненависти у себя на языке.

Рассказал ли Белиал ей о правилах саммита — о том, что Нефу запрещается открывать рот, пока ему не задан прямой вопрос. Научил ли, как уверенно солгать. Или… черт… девственница ли еще Анна? Мой отец узнает. Кулаки сжимаются сильнее.

Когда мы сворачиваем на улицу, на которой будет проходить саммит, я сбавляю шаг, чтобы оказаться вровень с Анной. Осматриваю пространство на наличие возможных опасностей. Весь день я прислушивался к Князьям, пытаясь уловить хоть какие-то обрывки бесед о том, что они решили устроить нам сегодня, но все впустую. Ничего важного они не обсуждали — только мерились удовольствиями.

Близость к Анне успокаивает меня, и я наконец разжимаю кулаки и вынимаю их из карманов. Мне хочется взглянуть на нее, но я боюсь, что тогда схвачу ее и убегу.

Появление Анны на том концерте прошлым летом — жестокая насмешка судьбы. Жестоко, что впервые в жизни я распахнул свое сердце той, кто мог уничтожить меня своей добротой. Жестокая насмешка судьбы, что ради ее же безопасности мне пришлось оттолкнуть ее, а в итоге потерять.

Но у нее есть рукоять — Меч Справедливости, завещанный монахиней. Скольких она сегодня оставит поверженными с его помощью. Скольких Князей успеет убить? А может, она вообще не взяла с собой эфес?

Мы натыкаемся на поток выходящих из клуба людей. Анна задевает мою руку, и я ощущаю каждое касание ее ладошки. А потом ее мизинец цепляется за мой, специально переплетается, ведь в такой тесноте все равно никто не заметит.

Меня охватывает ослепляющая радость от такого простого контакта с Анной — небольшого жеста, демонстрирующего, что я ей до сих пор небезразличен. У меня появляется безрассудная мысль, и, пользуясь тем, что на улице слишком много людей, я тяну Анну за мизинец и она следует за мной. Затаив дыхание, я едва стою, — слишком жаждал я этого момента.

Я завожу ее в небольшую нишу под лестницей, подальше от остальных. Здесь темно и пахнет сыростью. Я разворачиваю ее лицом к себе и прижимаюсь к губам. Она не отталкивает меня; наоборот, притягивает ближе. Страстно отвечает мне, моментально согревая. Наши замороженные носы и щеки теплеют. Даже воздух вокруг нас становится жарче. Мы цепляемся, пробуем и растворяемся в дыхании друг друга.

Этот украденный поцелуй объясняет все. Я по-прежнему нужен Анне. Небезразличен. Желанен.

Мы прерываем поцелуй, я прислоняюсь головой к ее лбу. Дыхание паром клубится вокруг нас. Я смотрю на нее, а она касается моего лица, и я не могу понять, кем надо быть, чтобы желать навредить ей. Не хочу жить в мире, где такие люди, как Анна Уитт, в опасности только из-за своей сущности.

Я бы поменялся с ней местами, если бы мог. На самом деле, если Анна сегодня вечером умрет, умру и я. Не смогу жить без нее.

Все словно в тумане, когда нас прерывает Джинджер, возвращая к реальности. Делаю долгий, обжигающий глоток из фляги, притупляющий мои чувства. Так вот на что это похоже — знать, что ты умрешь? Я словно зомби, когда мы спускаемся на саммит в комедийный клуб. Ходячий мертвец.

Мы вшестером садимся как можно дальше от Князей. Неф-австралиец, охраняющий дверь, не нашел ножи, спрятанные у меня в ботинках. Я наклоняюсь под стол и, пока все заняты, достаю их и перекладываю в карман. Блейк замечает и сжимает челюсть. Он не смотрит прямо на меня, но моргает, тем самым давая мне понять, что он хочет спросить, что я, черт подери, задумал.

Я складываю руки на животе и откидываюсь на спинку кресла. Когда придет время, не хочу, чтобы его затронуло происходящее. Не хочу, чтобы меня спасали.

Пью еще.

Отец выходит на сцену и я равнодушно смотрю, как он встречает других Князей и Легионеров, а также личного посланника Люцифера — Азаэля, который, возможно, кружил вокруг Анны на той вечеринке перед появлением Белиала, и это до сих пор оставляет меня в ступоре. Отец приветствует Рахаба — Князя гордыни, и у меня к горлу подступает желчь вместе с выпитым бурбоном, когда Рахаб напоминает всем Нефам наше место в этом мире.

— Ваши жизни принадлежат нам. Вас вывели, чтобы служить нам… Но кое-кто среди вас не внял предупреждению и ослушался нас.

Предупреждению? Разве Анну предупреждали? Жду, когда же все наконец рухнет, но Рахаб даже не смотрит в сторону Анны. Его взгляд направлен в сторону центрального стола с Нефами.

— Герлинда. Дочь Кобала.

Твою мать. Взглядом окидываю комнату, когда вдруг все становится ясно.

Это все не из-за Анны. Из-за другого Нефа.

Заставляю свое лицо и тело не реагировать. Я не должен громко выдыхать или оседать от облегчения. Сижу смирно и делаю победный глоток бурбона, несмотря на то, что уже достаточно пьян, чтоб скрыть любые связи.

Наклоняюсь вперед и украдкой бросаю взгляд на Анну, и выражение ее лица пронзает мое сердце, отбрасывая прочь все облегчение.

Она уставилась на сцену и Нефа Герлинду с нескрываемым ужасом, будто может закричать или заплакать, когда Князья начнут свое наказание.

Хочется сказать ей — Анна, не вздумай. Сиди тихо и будь благодарна. Ты ничего не можешь сделать, чтобы остановить это. Черт возьми, ты даже ее не знаешь… но когда это имело значение для Анны? Она неравнодушна к несправедливости, и я знаю, что предстоящее зрелище напугает ее. Я сам не особо хочу смотреть на это, поэтому понимаю, что ей в сто раз хуже.

Черт, ей нужно просто уставиться в стену и попытаться абстрагироваться от происходящего. По каждый раз, когда я поднимаю на нее взгляд, она истово смотрит, даже шевелит губами.

Пожалуйста, Анна, прошу тебя. Ради всего святого, не открывай свой чертов рот.

Она заставляет меня занервничать. Ей достаточно просто взять себя в руки и тогда ничего не случится. Понимаю, что это жестоко, но мне плевать на Герлинду, плевать, что с ней сделают. Мне не трудно отключиться от происходящего. Остается надеяться, что Белиал и этому навыку обучил Анну.

На мне застегнутая на все пуговицы рубашка, в которой я начинаю потеть. На улице холодрыга, но здесь порядка тысячи градусов. Я расстегиваю пуговицу и делаю еще один глоток. Джин одаривает меня взглядом, означающим «сиди смирно».

В помещении повисает напряжение и я впервые поднимаю глаза к сцене, чтобы увидеть, что там происходит. Рахаб приставил пистолет к голове Нефа-женщины. Раньше мне не приходилось видеть ничьей смерти. Я отвожу глаза, когда с места на пару рядов ниже раздастся такой знакомый крик. У меня останавливается сердце.

— Нет! — кричит Анна.

О Господи. Ее голос эхом звенит в ушах. Нет, нет, нет…

Все присутствующие, шокированные произошедшим, поворачиваются в нашу сторону.

— Кто осмелился выступить на сакральном саммите? — вопит Рахаб.

Не может быть. Почему, Анна, ну почему? Почему ты не можешь хоть раз побыть молчаливым наблюдателем?

У меня начинает кружиться голова, когда Анну выводят на сцену. Желудок сжимается. Я перемещаюсь на край стула, боковым зрением замечаю, что Копано вцепился в стол. Взгляды всех присутствующих прикованы к Анне, но Белиал чуть поворачивается и оглядывает наш угол.

Он опускает одну свою руку и прижимает к боку, намекая нам не рыпаться.

У него есть план?

Все мои силы уходят на то, чтобы не сорваться с места, пока Анну пристально изучает Рахаб. Представить не могу, как ей удастся одновременно выглядеть такой хрупкой и стойкой.

Отец делает пас рукой в воздухе и у меня сердце уходит в пятки, когда он открывает рот:

— Во имя Преисподней, Белиал! Она по-прежнему девственна!

Все присутствующие дружно ахают. Блейк вздрагивает, а Коуп дергается вперед. Марна прикрывает рот, но Джинджер быстро убирает ее руку.

Князья обсуждают, как поступить с Анной, и почему она до сих пор чиста. Мне остается только смотреть на ее испуганное и взволнованное лицо. Рахаб возмущен тем, что его представление было прервано наглым Нефом, и он готов покарать ее вне зависимости от разрешения ее отца. Он отпихивает Герлинду и бьет Анну в висок. Рука в кармане и я уже почти вскакиваю на ноги, но Блейк железной хваткой сжимает мое предплечье и тянет обратно.

Анна поднимается на ноги и получает еще один удар. Ее непроизвольный вскрик выбивает из меня весь воздух. Я мечтаю, чтобы она выхватила рукоять и убила его. Я хочу, чтобы он подох. Почему она не достает меч?

Рахаб указывает на лежащий на столе пистолет и огрызается на Анну:

— Чтобы искупить свою вину за срыв нашего заседания, тебе самой придется это сделать. Ты лично убьешь ее.

Черт. Она не нажмет на курок. И ему это известно. Эти ублюдки только и делают, что развлекаются, устраивая нам испытания. Которые заранее обречены на провал.

— Подними пистолет, — приказывает ей Рахаб.

В этот момент я предельно четко осознаю — мы погибнем. Анну может спасти только чудо.

Только чудо…

Перед глазами все плывет, а внутри зарождается странный порыв. Я никогда не обращался к Богу. Никогда ничего у него не просил. Но сейчас, впервые… мне хочется помолиться.

Когда Анна опускает глаза к пистолету, я начинаю молиться, вложив в слова все свое сердце.

Спаси ее. Прошу. Умоляю Тебя. Только Тебе это подвластно. Я сделаю, что угодно. Если выживу, я буду держаться от нее подальше. Только прошу, не дай им убить ее. Лучше пускай это буду я. Не подвергай ее страданиям.

— Последний шанс, — говорит Рахаб. Он приставляет пистолет к голове Анны и кладет палец на предохранитель. Услышав щелчок, я вскакивая на ноги и достаю ножи. Рахаб умрет еще до того, как нажмет на…

Что это…? На том конце зала появляется огромный луч света. Кто-то открыл дверь или врубил прожектор? Я смотрю на Анну и понимаю, что она единственная здесь, кто не смотрит на этот свет.

Она смотрит на меня. Затем на Копано, который тоже подскочил на ноги. Она едва заметно дергает головой и я ощущаю непреодолимое желание сесть. Спустя мгновение до меня доходит, что она применила ко мне принуждение, и мне хочется завопить.

Свет становится ярче и Рахаб опускает руки. Внимание всех присутствующих переключается с Анны на свет. Щурясь, я пытаюсь рассмотреть, что там. А затем резко оседаю на стуле и просто смотрю.

Ангелы. Создатель послал ангелов. Это… Он ответил на мою молитву? Или совпадение? Меня начинает потряхивать от происходящего, от новых действующих лиц. Князья отскакивают и пятятся к выходу. Нефы подскакивают с мест и разбегаются, в страхе прижавшись к стенам. Ангелы грозно оглядывают зал и у меня не возникает сомнений, позволь им Создатель, они бы тут же с удовольствием лишили нас душ. Мне хочется подбежать к сцене и увести оттуда Анну, но ангелы идут вперед.

— Ее время не пришло, — говорит впередистоящий ангел, кивая на Анну. — Ей уготовано стать испытанием для множества душ.

Ее время не пришло… Я резко выдыхаю. Они действительно пришли спасти ее.

Ого, Рахаб в ярости. На его лбу проступили лиловые вены. Да уж, просто одно из самых-самых мгновений в моей жизни, — увидеть, как обосрется Князь.

— Прекрасно, — говорит Рахаб, смертоносно улыбаясь. — Ее время не пришло. Зато пришло ее.

Этот ублюдок поднимает пистолет и стреляет Герлинде в голову. Анна вскрикивает когда девушка падает замертво. Ангелы единым целым поднимаются в негодовании, и мне приходится прикрыть глаза от яркого света.

Воцаряется настоящий хаос, когда Рахаб приказывает нам уходить. Нефы несутся к выходу. Где Анна? По мере исчезновения ангелов, свет меркнет.

Я ищу Анну, пробираясь сквозь толпу, пока не натыкаюсь взглядом на ее золотистые волосы. Я зову ее, она пытается протиснуться ко мне. Сам не понимаю, почему мне так важно дотронуться до нее, прямо сейчас. Мне необходимо убедиться, что она жива. Наконец у меня получается ухватить ее за руку, но Белиал разделяет нас. Он буквально выводит ее и сажает в такси, которое тут же увозит ее. Мы с Анной смотрим друг на друга сквозь заднее окно, пока машина не скрывается за поворотом. Она в безопасности. В крови бурлит адреналин. Я разворачиваюсь, и, слившись с потоком людей, ухожу как можно дальше от Князей.

Через час скитаний, я опускаюсь на скамейку в парке Манхэттена и просто опускаю глаза на свои руки, трясущиеся в свете фонаря. Не знаю, куда делись остальные. Лишь смотрю на дрожащие ладони и удивляюсь, что по моим венам до сих пор бежит кровь. Что дыхание до сих пор теплое, а ноги ходят по земле.

Странное ощущение, когда ты уверен, что не выживешь, но в итоге выживаешь. Но я не осмелюсь назвать его облегчением. Не осмеливаюсь погружаться в какое-либо чувство. И даже не вздрагиваю, когда на плечо опускается чья-то тяжелая рука, просто поднимаю глаза и вижу Белиала. Кивком указав мне следовать за ним, он разворачивается и уходит, не дожидаясь. Я засовываю руки в карманы и иду за ним на небольшом расстоянии.

Так мы спускаемся в подземку, где садимся в поезд, идущий до Нью-Джерси. Так доходим до переполненного бара в Хобокене, в котором ни намека на Князей, оставшихся в Нью-Йорке. И вот там мы молча направляемся к дальнему углу бара. Белиал заказывает пять стопок «Вайлд Турки», выпивает их залпом, одну за другой и только после этого садится рядом со мной.

Он опускает свою огромную ладонь на мое бедро, другой опирается о барную стойку. Наклоняется ко мне так, что я не могу пошевелиться, и едва слышно, но со смертельной угрозой в тоне, произносит:

— Я видел тебя сегодня. Если бы твое представление увидел кто-то другой, ты уже был бы трупом.

Я стискиваю зубы. По похоже, он не оценил моего «мне похер» вида, потому что тычет мне своим здоровенным пальцем в лицо.

— Послушай-ка меня, мальчик, внимательно. — Этот взгляд. Он просто безумен от ярости. — Не смей приближаться к моей дочери. Ты понял?

С трудом сглатываю, но в горле все так же сухо.

— И не собирался, сэр.

— Ты недостоин ее.

Больно.

— Согласен, сэр.

Он хмурится, словно выискивая подвох. Но я слишком шокирован событиями для каких-либо шуточек.

— Думаешь, что любишь ее?

Я не отвечаю, а он продолжает.

— Думаешь она тебя любит? Что вы созданы друг для друга? Ошибаешься, любовничек. Моя девочка предназначена для великой цели. Она любит всех и вся. Ты же — помеха, о которой она в итоге забудет. Понял?

Все им сказанное — правда, но от этого не легче. Меня словно выпотрошили заживо. В глубине души я все-таки надеялся, что Белиал разглядит во мне то хорошее, что однажды увидела Анна. Белиал видит меня таким, какой я есть. Недостойным.

Мои губы шевелятся:

— Да, сэр, — но с них срывается сухой хрип.

— Ты ненадежен, ни в качестве друга, ни в качестве кого-то другого. Если Анне вздумается завести друга Нефа, то это будешь явно не ты. Хочет любви — есть сын Алоцера, но будь я проклят, если позволю сыну Фарзуфа надругаться над ее сердцем.

Я сжимаю зубы. Грудь сдавливает тисками. Едва заметно киваю головой.

— Полагаю, тебе показалось, что ты повел себя очень мило, прямо как Ромео — настоящий идиот, обделенный мозгами Богом, но пора прекращать эту ересь и немедленно. Если ты еще хоть раз подвергнешь ее опасности — осмелишься связаться с ней или даже просто посмотреть в ее сторону, — у меня есть друзья, которые обыграют твою смерть так, что все решат, будто это был несчастный случай. Я понятно объяснил?

Взглянуть на меня его глазами — вспомнить каждую причину, почему я недостоин Анны… это как получить серию ядовитых пощечин. Белиал сверлит меня взглядом, его ноздри раздуваются. Я снова киваю. У меня сковывает шею. Он потирает свою бородку и отодвигается от бара.

Белиал оставляет меня здесь, в Хобокене, где я и сижу, пока меня не вышвыривают. После чего брожу по темным улицам, в надежде наткнуться на наркоманов или бандитов, но вот ирония, когда так нужны плохие парни, их нет рядом.

Возможно, следует помолиться ангелам, что избавили меня от страдания. Нет уж, больше я молиться не буду. Я благодарен за спасение Анны, но складывается впечатление, что меня пощадили лишь по чистой случайности, и я больше не осмелюсь напоминать Создателю о своем существовании. Тем не менее, свою часть уговора я выполню.

И я все брожу.

В шесть утра я звоню нашему солисту, Майклу, остановившись на какой-то улице в Нью-Джерси.

— Какого хрена, Роу? — ворчит он.

— Я согласен.

Мгновение у него уходит на осознание, а затем он усмехается. Я единственный из «Лэсивиэс», кто пока еще не согласился на предложение переехать в Лос-Анджелес. Чтобы всецело сосредоточиться на нашей музыке. Я оттягивал этот момент, не желая уезжать так далеко от Анны.

— Да, детка! — Хриплым ото сна голосом ликует он. — Ты что, всю ночь не спал?

— Да, — отвечаю я.

Он снова смеется.

— Мы раскачаем Лос-Анджелес. Только погоди, друг, вот увидишь тамошних девочек. Ты не пожалеешь. — Он зевает в трубку.

Его энтузиазм меня не трогает. Я ничего не чувствую.

— Давай, спи дальше.

— Ага, покеда.

Мы прощаемся, я ловлю такси и еду в аэропорт Ньюарк. По пути думая, смогу ли я когда-нибудь снова научиться чувствовать.

Глава 16. Открытка

Следовало нанять грузчиков, но я никому не доверяю свои барабаны. Я оставляю сет в спальне, но из подвала, при помощи Майкла, Раджа и Беннета, выношу все. Не думаю, что отец в восторге от того, что я уезжаю из-под его каблука, но он одобряет мое развитие в качестве музыканта. И это я ему еще не говорил, что в марте, как только мне исполнится восемнадцать, я собираюсь бросить школу.

Когда мы заканчиваем с вещами и парни уезжают, я тащусь в кабинет отца, чтобы попрощаться.

Он не встает со своего огромного кожаного кресла, но поднимает глаза, пристально разглядывая мою футболку с длинными рукавами и спортивные брюки.

— Переоденься во что-то более соблазнительное.

— Хорошо, отец.

— Тебе сообщат, когда ты понадобишься в Атланте для помощи Мариссе.

И без того напряженные мышцы сковывает еще сильнее.

— Да, сэр.

— Поверить не могу, что ты, как чертов человечишка, поедешь на машине. — Я опускаю взгляд себе на руки, пока он продолжает. — Но я ожидаю, что по дороге ты будешь работать.

— Без вопросов, сэр.

— У меня большие надежды на тебя и эту поездку в Калифорнию. Думаю ты не будешь против, если мы с Легионерами будем тебя периодически навещать.

— Конечно нет, отец. Я с нетерпением буду ждать ваших визитов.

Он смотрит на меня, словно проверяя, не блефую ли я, и я выдерживаю его взгляд, даже не моргнув. Наконец он кивает, заканчивая со мной, а затем разворачивается на кресле к порно на экране компьютера.

Я киваю сам себе и уезжаю.

Еду я по тому же маршруту, что и с Анной, только в этот раз я не могу выжимать выше пятидесяти пяти миль в час, потому что чертов внедорожник ведет туда-сюда. Чтобы как-то отвлечься, я врубаю на полную громкость музыку, но сразу погружаюсь в собственные мысли.

Я всюду вижу Анну. Вот она улыбается на всем пути и проявляет заботу к каждому встречному незнакомцу. Вот смеется над каждым нелепым рекламным билбордом и подпевает музыке. Когда я доезжаю до Аризоны и маршрут меняется, она все также повсюду: и когда я делаю остановки, и когда подхожу к Большому Каньону. Она словно рядом и с трепетом смотрит на величие этого места, ощущая себя такой крошечной и хрупкой.

Она рядом — потому что проникла мне в душу, и я не в силах вырвать ее оттуда.

Слишком много косяков я наворотил с Анной. Это я поставил ее под удар из-за своих эгоистичных порывов и желаний. Даже понимая, что я недостоин, я захотел, чтобы она осталась со мной.

Захотел стать лучше.

Я прячу руки в карманы и пинаю камешек. Он улетает с выступа в каньон, но я не слышу звука его приземления. Я все ждал, что нечто извне поможет мне измениться — пнет меня, что ли, подгоняя жить дальше. Но когда я увидел Анну на саммите, как она боролась за свои убеждения, несмотря ни на что, как не отступила… я осознал, что никто и ничто мне не поможет.

Пора учиться брать на себя ответственность.

Анна и Копано умеют контролировать себя. Пора и мне меняться. Только я вправе решать за себя. Я всегда жил так, словно был лишен выбора, но по факту, это не так. Выбор есть всегда, и не важно, какие трудности последуют после. Я больше не смогу жить по образу и подобию своего отца. Я не могу любить Анну и при этом обхаживать других. Я устал ненавидеть сам себя. Мне никогда не стать достойным в глазах своего отца или Анны, или даже Бога. Но если я хоть раз смогу сказать, что сам собой горжусь, то значит, еще не все кончено.

Я разворачиваюсь, чтобы вернуться к машине, когда мимо пролетает птица и приземляется у моих ног. Клянусь богом, она смотрит на меня. Даже поворачивает голову в мою сторону. Пробую отогнать ее ногой, спугнуть, но она лишь подступает ближе. Она нахохливается и воркует.

Это голубка, понимаю я, и в горле появляется ком. Мой личный знак свыше.

— Улетай, глупая птица.

Она снова воркует и у меня начинают потеть ладони. Только от того, что я обратился к Нему с молитвой и решил изменить свою жизнь, Создатель вдруг решил, что я переметнулся на другую сторону?

Я поднимаю голову к Нему и качаю ею.

— С Тобой это никак не связано. Хочешь переманить меня на свою сторону? Тогда сперва избавься от демонов, а потом уже поговорим об этом.

Когда я опускаю голову, птицы уже нет. Я рвано выдыхаю и, запрыгнув в машину, еду дальше. У меня трясутся ладони и я слишком резко выжимаю газ, отчего из-под колес летит гравий. Я съезжаю на обочину и опускаю голову на руль, пытаясь унять дрожь после эпизода с птицей.

Зайдя в небольшой магазинчик, я представляю, как Анна ходит по рядам и изучает всякие безделушки, а в груди словно дыра образовывается.

У меня не было возможности попрощаться.

После саммита мы пытались поговорить, мы искали друг друга. Она хотела, чтобы я был рядом. А знает ли она, что ничего в жизни сильнее мне не хочется? Как убивает меня вынужденное расстояние? Что я люблю ее, и люблю так, как никогда не мог себе представить?

У прилавка я беру открытку и ручку. Вспоминаю ее адрес. Как же много мне нужно ей рассказать. Я так долго смотрю на открытку, что женщина на кассе начинает поглядывать на меня с откровенной насмешкой.

Наконец я вывожу: прости меня.

Прости, что нашел тебя и познакомил с нашим проклятым миром. Прости, что ты влюбилась в меня. Прости, что нам не быть вместе.

Прости за все, Анна.