Сладкое поражение

Глава 14

Астон-Хаус, Бедфордшир

Май 1822 года

Филипп вылил содержимое стакана в огонь. Пламя резко и интенсивно вспыхнуло, а потом успокоилось, и огонь стал более мягким. Он поставил пустой стакан на каминную полку рядом с письмом.

Восемь дней назад он обнаружил это письмо в подвале. Оно было привязано к бутылке бренди. «Лорду Филиппу Кенсингтону, маркизу Хантли» — было написано на лицевой стороне листка. Почерк он узнал не сразу. Однако печать герцога Бекингема подсказала ему, что это письмо от его покойного отца.

Место, где находилось письмо, подсказало Филиппу, кем считал его отец: пьяницей и никчемным человеком. И если быть честным, именно таким он и был при жизни своего отца. И еще несколько лет после того, как старик отдал Богу душу.

Обнаружив письмо, Филипп отнес его в библиотеку и положил на видное место, каминную полку. Восемь дней он смотрел на него, пытаясь набраться духу, чтобы прочитать наставление с того света. Отец Филиппа постоянно пытался наставить на путь истинный. И как Филипп ни старался, он не мог вспомнить ни одного доброго слова, сказанного отцом.

Но сегодня вечером… Филиппу нечего было терять.

Мрачное ноющее чувство, преследовавшее его неотступно, словно тень, сейчас достигло своего пика. Если бы эта темная и давящая сила могла говорить, то Филипп услышал бы: «Ты неудачник. Ты не оправдал ожиданий. Ты недостаточно хорош».

Всю свою жизнь он пытался доказать, что так оно и есть. И надо отметить, что преуспел в этом.

Филипп не чувствовал себя так отвратительно очень давно, разве что в первую неделю своего пребывания в монастыре. Тогда ему даже не удалось умереть, хотя кое-кто жаждал видеть его мертвым, но он вообще ничего не мог сделать как надо, даже это. И вот в своем несчастье, своей боли и одиночестве он оказался в монастыре и превратил жизнь Анджелы в сущий ад. Но ей удалось сделать так, чтобы эта проклятая темная сила немного отступила… потом еще немного и тогда…

Что ж, теперь это не имеет никакого значения. Наверное, он уже просто привык жить в темноте. И на самом деле он больше не может смотреть на это письмо. Сейчас он прочтет его, сожжет, а затем… Он не знал, что он сделает. Впрочем, ему это было безразлично.

Филипп уселся в кресло у камина. Письмо было написано на старой, но очень хорошей, дорогой бумаге. Филипп сломал печать, развернул лист, и что-то упало ему на колени.

Кольцо. Великолепное. Настоящая драгоценность. Такое ему всегда хотелось иметь, подумал он с сарказмом. Как будто ему могло пригодиться женское золотое кольцо с бриллиантами и жемчугом. Правда, он мог бы выручить за него кругленькую сумму. Решено. Филипп убрал кольцо в карман и обратился к письму, написанному совершенным почерком.

«Апрель 1816 года

Дорогой Филипп!

Если ты нашел это письмо, то это значит, что ты ознакомился с порядком наследования, о котором я узнал совсем недавно и который я посчитал своим долгом компенсировать. Я оставил тебе поместье в Астоне, потому что хоть ты больше и не являешься моим наследником, но ты остаешься моим сыном, и я не вправе оставлять тебя ни с чем. Я надеюсь, что если у тебя появится что-то свое, то в тебе проснется чувство долга и зародится привязанность и интерес к чему-либо еще, помимо тебя самого и твоих пороков.

Астон-Хаус был куплен для твоей покойной матери, упокой Господь ее душу, на тот случай, если она переживет меня. Когда она скончалась во время родов, у меня появилось намерение передать эту собственность тебе, моему младшему сыну. Должен признаться, что мне кажется исключительно справедливым, что это поместье отойдет тебе, потому что ты всегда был похож на нее.

Ваши увлечения и пристрастия всегда были одинаковыми: вы были компанейскими людьми и не любили одиночество, увлекались карточными играми, предпочитали жить на природе. Да и по характеру вы тоже очень похожи, в вас всегда кипели страсти. Однако, в отличие от тебя, она всегда знала, когда нужно остановиться, чтобы избежать скандала и не причинить кому-либо боли, когда пересилить себя и не сделать излишне рискованную ставку. Возможно, к тому времени, когда ты будешь читать это письмо, ты станешь уже более выдержанным и ответственным. Как это ни странно, но я все-таки верю в тебя.

В Мэдлин, твоей матушке было то, чего был лишен я, но мы прекрасно дополняли друг друга. Если помнишь, я всегда хотел, чтобы ты походил на своего брата, но в глубине души я мечтал о том, чтобы ты был похожим на меня.

Я пишу это письмо в свой предсмертный час. Хотя думаю, что умер в тот день, когда скончалась твоя мать. Я не был справедливым и добрым по отношению к тебе и сейчас весьма жалею об этом.

Ужасно неприятно жить с постоянным чувством вины. Поэтому, Филипп, находясь на смертном одре, я желаю тебе, чтобы ты никогда не узнал этого чувства. И еще одно. Я бы хотел, чтобы ты стал по-настоящему похожим на свою мать и нашел в своей душе доброту и любовь — те качества, которыми она обладала в самой полной мере.

Любящий тебя

Артур Филипп Арчибальд Уильям Кенсингтон,

герцог Бекингем.

P.S. Прилагаю к письму обручальное кольцо твоей матери. Если ты посмеешь его продать, на тебя падет ее гнев».

Разве это было не то, о чем он всегда мечтал: получить от своего отца добрые пожелания? А он-то думал, что только содержимое бутылки может ответить на все его вопросы…

Ирония заключалась в том, что это не показалось ему забавным. Он вновь перечитал письмо, чтобы убедиться в его реальности и в том, что правильно его понял. И, судя по тому, как ему сжало грудь, а в глазах появилось это странное, горячее ощущение, похожее на то, что он испытал тогда, когда Анджела покинула его, письмо было вполне реальным.

Возможно, однажды он сможет порадоваться тому, что нашел это отцовское письмо. Но сегодня он очень жалел о том, что не нашел его много лет назад, потому что теперь, похоже, было уже поздно. Филипп уже познал это чувство вины. И постоянно жил с этим.

У него не было ни одной женщины после расставания с Анджелой, а ведь они даже не занимались с ней любовью по-настоящему.

После расставания с Анджелой он не сделал ни глотка спиртного.

Он ни разу не играл в карты с той ночи в аббатстве, когда они играли с Анджелой.

Похоже, весь его мир сошелся на одной женщине, не так ли?

Филипп посмотрел в окно — скорее, в том направлении, поскольку было слишком темно, чтобы увидеть то, что было за ним. В оконном стекле он увидел свое отражение — потерянный, измученный и страдающий человек.

За окном простиралось обширное поместье, которое сейчас принадлежало ему, но когда-нибудь будет принадлежать другому человеку.

Он приводил в порядок дом лишь затем, чтобы удачно продать его и вернуть брату долг. Филипп заметно продвинулся в этом за прошедшие восемь месяцев. Дом больше не выглядел рухлядью. Снаружи его тщательно очистили, степы во всех комнатах заново покрасили. И в результате произошло чудо — дом стал как новый.

Но у Филиппа по-прежнему не было средств и никакой надежды на то, что ситуация изменится к лучшему.

Поэтому он не может отправиться к Анджеле сейчас.

Филипп вновь пробежал письмо, задержавшись на последней строчке, где говорилось о доброте и любви. Не уже ли его отец искренне мог полагать, что Филипп может найти в своей душе доброту и любовь? Филипп рассмеялся. Похоже, последние годы своей жизни старик страдал слабоумием.

У Филиппа осталось двое слуг — разительный контраст по сравнению с целой армией прислуги, которая раньше сновала по дому. Сэмюелсу было лет пятьдесят, и хотя выглядел он на все семьдесят, физически он был еще достаточно крепок. Он выполнял обязанности дворецкого, лакея и мастера на все руки — одним словом, делал все, кроме приготовления еды. Эту и другие хозяйственные заботы взяла на себя миссис Сэмюелс, у которой очень сильны были материнские инстинкты, и единственным объектом ее нежных чувств стал Филипп.

Правда, иногда Филипп думал что свою главную задачу Сэмюелс видел в том, чтобы выводить его из себя.

— Засиделись допоздна, все думаете об этой женщине? — спросил Сэмюелс следующим утром на кухне, наливая ему кофе. Филипп завтракал здесь, Поскольку топить в столовой не было смысла — только лишние расходы. Он никогда не упоминал при слугах имя Анджелы, но они сами догадывались обо всем. Какая же еще причина, если не разбитое сердце, может заставить мужчину каждый вечер выливать великолепное бренди в огонь?

— Я обдумывал кандидатуры на ваши места, — солгал Филипп.

— Пфф! Вы по-прежнему выливаете это чудесное бренди в огонь. Если вы хотите избавиться от запасов, я могу вам в этом помочь.

— Я тебе помогу! — отозвалась миссис Сэмюелс с даль него конца кухни, где готовила завтрак.

— Эти женщины, — пробормотал Сэмюелс себе под нос, так что только Филипп мог его услышать. — Неужели вам нужна женщина?

— Я все слышу! — снова отозвалась миссис Сэмюелс.

Филипп лишь бросил на них сердитый взгляд. Правда заключалась в том, что он никогда и ни за что не заменит эту замечательную пару, и не потому, что они достались ему вместе с домом и им просто некуда идти, а потому, что они были той единственной ниточкой, которая связывала его с родителями. Миссис Сэмюелс поставила перед ним тарелку с завтраком, а Сэмюелс положил рядом газету «Лондон уикли».

— Вам обязательно стоит на это взглянуть, — мрачно сказал Сэмюелс и уселся за стол. Миссис Сэмюелс принесла тарелки с едой и присоединилась к ним. Они начали выяснять, кто громче храпел прошлой ночью, а Филипп открыл газету. Он старался избегать этого занятия, но слушать их обычную утреннюю перебранку ему совсем не хотелось. Филипп не знал, почему Сэмюелс вообще не оставит попытку выиграть спор со своей женой. Вероятно, одной из причин было то, что ему это доставляло удовольствие. Ведь Филиппу тоже нравилось спорить с Анджелой, но об этом лучше не вспоминать.

На первой полосе давался краткий обзор номера: театральная афиша, колонка светских новостей, сплетни и слухи, кулинарные рецепты и адреса лучших лондонских портных. В газете печатался авантюрный роман с продолжением. Неужели эта старая история еще не закончилась? Он вспомнил прежние времена, когда он еще бывал в свете, так уже тогда девицы, да и дамы в возрасте, наперебой обсуждали прелести этого романа как реальные события. Ему это никогда не было интересно, да и сейчас тоже.

Но тут на третьей полосе он вдруг увидел иллюстрацию и выругался. Подпись гласила: «Неужели Дарси стала пленницей порочного лорда Хартсхорна?» С газетного листа на него смотрело его собственное лицо.

Манера художника была ему хорошо знакома. Он сразу узнал руку Анджелы. Она очень точно передала его улыбку, которую всегда называла «порочной». На этом рисунке он размахивал кривым и острым ножом, весьма похожим на тот, которым она его брила. Она изобразила его в том ракурсе, в котором видела во время бритья. Ошибиться было невозможно: именно Филипп был изображен в роли лорда Хартсхорна.

Под рисунком он прочитал: «Иллюстрация Анджелы Салливан»:

Он долго смотрел на ее имя, смакуя это крохотное упоминание о ней, словно какое-нибудь изысканное лакомство. Он гадал, куда она уехала. Он лежал ночами без сна, боясь, что она может оказаться в опасности или попасть в затруднительное положение. Он не знал о ней ничего, за исключением того, что без него ей будет лучше. Но этот рисунок позволил ему заглянуть в ее мир. Теперь он знал, что каким бы ни было ее положение, она завоевывала признание и у нее есть хоть какие-то средства к существованию.

Надо признать, что рисунок был очень хорош, просто превосходен. Филипп поймал себя на том, что улыбается, глядя на ее имя, и испытывает чувство гордости. А улыбался он еще и потому, что она, несомненно, помнит о нем. Правда, Филипп понимал, что даже если она думает о нем, трудно себе представить, что в ее сердце осталось какое-нибудь место для него. Ведь если бы дела обстояли иначе, то Анджела, конечно, не стала бы изображать его злодеем. Хотя надо признать, что основания у нее для этого были.

И все же чудовищно несправедливо, если она ненавидит его, в то время как он ее любит. Так же как и то, что у нее имеется способ выразить свою ненависть к нему, тогда как у него нет возможности выразить свою любовь к ней.

Он устало потер глаза и тут заметил, что мистер и миссис Сэмюелс молчат. Филипп закрыл газету, поднял глаза и обнаружил, что они пристально смотрят на него.

— Это ведь вы, не так ли? — возбужденно спросил Сэмюелс. — Я так и подумал — очень похожи, особенно нос. Теперь мы сможем подать на них в суд за клевету, получить деньги и восстановить, наконец, конюшни.

Филипп ничего не сказал. Даже если бы он захотел судиться, ему это было не по карману — у него не было средств на судебные тяжбы.

— Но если она одна из тех девиц, — продолжал Сэмюелс, — с которыми вы неплохо проводили время, и мстит вам, то в этом случае присяжные наверняка будут на ее стороне. — Это не было развлечением, — решительно заявил Филипп. — Это было… нечто большее.

— А, понимаю, значит, это та самая женщина, о которой вы все время думаете.

— Я не думаю, — запротестовал Филипп, сам не понимая зачем, хотя на самом деле, конечно, думал и переживал. Он держал в руках стакан с бренди и не мог его выпить, потому что горькое сожаление и без того жгло ему душу.

— Вы себя ведете как безнадежно влюбленный юноша. Только слепой может этого не заметить!

— Неужели это та девушка, из-за которой вы так себя изводите? — задумчиво произнесла миссис Сэмюелс. — Какая жалость…

— Мужчины себя не изводят, — начал поучать жену Сэмюелс. — Это чисто женская болезнь. Мы просто серьезно и здраво обдумываем сложные ситуации.

— А, вот как, то-то ты просто весь извелся на прошлой неделе, когда не мог найти удочку, — уколола его жена.

— Ничего подобного. Я серьезно и здраво рассуждал, куда она могла подеваться.

— Да уж, чуть ли не в истерике бился, и все потому, что не сообразил, что я положила ее в сарай, на место, и не искал бы ее на кухне, там, где ты ее оставил.

— Миссис Сэмюелс, а почему вы, говоря о девушке, произнесли слова «какая жалость»? — прервал их Филипп, потому что они могли переругиваться до бесконечности.

— Так ведь за ней ухаживает другой джентльмен. Посмотрите в светских новостях на шестой странице, — объяснила миссис Сэмюелс.

Филипп открыл нужную страницу и, быстро пробежав текст, нашел ее имя.

«На балу у леди Каррингтон известный иллюстратор «Лондон уикли» мисс Анджела Салливан была замечена в разговоре тет-а-тет с Лукасом Фростом. Он недавно вернулся в город после кончины своей жены. Не ищет ли он себе невесту?»

Нет, не может быть. В колонках сплетен достаточно часто печатают всякий бред. И все же… Это было невыносимо.

Из самой глубины его души поднималась буря. «Анджела моя». Фрост погубил ее, а он, Филипп, спасет ее.

Или, возможно, она опять спасет его.

Из-за нее он потерял вкус к выпивке и интерес к карточной игре. В нем живет то горько-сладостное воспоминание о той ночи, когда они придумали свою игру… А самое главное, что его теперь совершенно перестали волновать другие женщины. Анджела оказалась той женщиной, которую он смог по-настоящему полюбить. Но теперь, отняв у него способность, наслаждаться пороками, она благополучно забыла о нем.

«Доброта и любовь». Эти слова из письма отца вертелись у него в голове. «Чувство вины».

Она лишила Филиппа его привычной среды — компании таких же повес и шалопаев. Она погубила его. Она оставила в его душе огромную зияющую пустоту, и он теперь не знал, чем ее заполнить. Она была всем, что ему было нужно, чтобы он мог ощущать себя цельным.

А может быть, он все-таки знает, как заполнить эту пустоту. Филипп встал настолько резко, что стул, на котором он сидел, с грохотом опрокинулся. Сделав шаг, он наткнулся на стол и пролил кофе. Он больше не мог отрицать того, что нуждается в ней.

И если она собирается выйти замуж за Фроста — «Боже, только не дай этому случиться!» — то она должна знать, что у нее есть выбор.

— Я еду в Лондон. Сейчас же.

— Иди, приготовь лошадь, — сказала миссис Сэмюелс своему мужу, ласково похлопав его по руке. — А я соберу корзину с провизией. Похоже, у хозяина не будет времени, чтобы остановиться перекусить в дороге.

Старик улыбнулся и шаркающей походкой вышел из кухни. Филипп, перепрыгивая через ступеньки, стремительно взлетел по лестнице, распахнул дверь в спальню и начал быстро укладывать вещи, в том числе и обручальное кольцо своей матери. Ведь Анджела согласилась выйти за него замуж. Он молил Бога, чтобы она простила его за то, что он уехал и так долго отсутствовал. Он безумно боялся опоздать. В его голове назойливо жужжала мысль: «Поздно, слишком поздно».

Впрочем, терять ему было нечего, а получить он мог все, поэтому он решил рискнуть. Филипп был игроком, не привык упускать свой шанс.

Глава 15

Лондон

Публикация этого рисунка могла привести к грандиозному скандалу. Для какой-то части читателей такая деталь, как сломанный нос порочного лорда Хартсхорна, была совершенно возмутительной. Они считали, что иллюстратор мисс Анджела Салливан нанесла оскорбление его светлости герцогу Бекингему. Вообще все это производило странное впечатление, если учесть тот факт, что она была его родственницей по линии жены. Какой семейный конфликт мог спровоцировать художницу на такой поступок? И почему раньше об этом конфликте ничего не было известно? Эти и другие вопросы давали пищу для разговоров в гостиных всего города.

Но некоторые читатели увидели в изображении сходство не с самим герцогом, а с его братом-близнецом, имеющим дурную славу, то есть Филиппом Кенсингтоном, маркизом Хантли.

Но разве они знакомы? Он покинул город задолго до ее приезда. И, тем не менее, ходили слухи об их тайной любовной связи. Если мисс Салливан изобразила его в роли злодея, то, может быть, у нее для этого есть основания?

В конце концов, что вообще было известно свету о мисс Лнджеле Салливан? Она только недавно стала появляться в обществе, ее связи были немногочисленными. Она была молодой, незамужней и работала в «Лондон уикли». Правда, ходили слухи о некой истории, связывающей ее имя с Лукасом Фростом, который совершенно не скрывал своих ухаживаний за молодой женщиной. Он не отрицал и того факта, что был знаком с ней прежде. Но истинного положения вещей никто не знал, поскольку это были какие-то события десятилетней давности.

Анджела отдавала себе отчет в том, что публикация этого рисунка — дело весьма рискованное. Но нарисовать портрет Филиппа ей было необходимо, чтобы не лишиться разума. Прошло восемь месяцев, одна неделя и четыре дня, все это время, несмотря на все драматические события ее жизни, она ни на минуту не забывала о нем.

Его образ преследовал ее во сне и наяву. Звонок в дверь вызывал тревогу. В памяти все время всплывали какие-то подробности их жизни в монастыре — шутливые и серьезные разговоры, игра в карты, моменты близости и нежности. Вид у мужчин, занятых строительными работами, тоже напоминал ей о Филиппе. На балах она вспоминала, как мечтала появляться там вместе с ним. В общем, абсолютно все напоминало ей о Филиппе.

У нее была мысль написать ему, поскольку она знала от Эмилии, что Филипп поселился в Астон-Хаусе. Но она не смогла сделать это. И тогда она решила, что если ей удастся нарисовать и поместить его рисунки в газете, то его образ больше не будет преследовать ее.

Нарисовав его, она подумала, что этот рисунок надо выбросить. Он получился слишком совершенным, слишком чувственным. Найджел Хейвен, издатель, не поддержал ее, узнав, что Анджела не хочет публиковать рисунок. И чтобы снять ее возражения, Хейвен громогласно объявил, что удвоит гонорар и обязательно опубликует рисунок.

Таким образом был распространен по всей стране рисунок, изображающий Филиппа в качестве злодея лорда Хартсхорна, державшего в заточении Дарси Дарлингтон — героиню любимого английского авантюрного романа. Когда Анджела взяла в руки свежеотпечатанный номер, она поняла, какой мотив двигал ею. Она хотела послать ему сигнал, что ее чувства еще не остыли.

Это было как дым от огня, который хорошо виден на большом расстоянии.

Анджела до конца не понимала, чего она хочет от Филиппа, помимо ответов на некоторые неприятные вопросы. Почему он уехал? Почему не вернулся? И вообще любил ли он ее? Ей очень хотелось знать правду. Когда она впервые появилась на балу в доме лорда Финчли в качестве иллюстратора «Лондон уикли», трудно было не заметить косые взгляды, удивленно поднятые брови и шепотки со всех сторон. Анджела искала ответы. А вместо этого дала почву для пересудов и бурных обсуждений: громко и приглушенным шепотом, за обеденным столом и за партией в бридж. Известные игроки даже заключали пари и, как в Аскоте, делали ставки.

— Что я такого сделала? — спросила Анджела свою тетушку.

— Ты произвела сенсацию. И сейчас не время терять присутствие духа, моя дорогая.

Понадобилось совсем немного времени, чтобы найти Девона и Эмилию. Неужели каждый раз, когда она будет видеть Девона, ее сердце будет уходить в пятки? Поскольку Девон был женат на племяннице леди Палмерстон, Анджела виделась с ним довольно часто. Вблизи она легко улавливала разницу между братьями, но когда на балу Девон вдруг появлялся в другом конце зала, ее сердечко замирало.

— Мы как раз обсуждали вашу последнюю иллюстрацию, — сказала Эмилия с лукавой улыбкой, едва Анджела и леди Палмерстон присоединились к ним. Анджела и Эмилия были вполне в дружеских отношениях, но не слишком близки. Анджела многое хранила в тайне, и не потому, что не доверяла ей, просто из-за того, что не могла заставить себя обсуждать — например, то, что было связано с Филиппом.

— Меня уже начали называть лордом Злодеем, — добавил Девон с печальным видом.

— Мне очень жаль, Девон. Я думала, что будет понятно; что это не вы. Ведь у моего персонажа сломанный нос… — Анджела умолкла, не добавив больше ни слова. Она и так сказала слишком много.

— Поразительное сходство с братом, — продолжил Демон, и они с Эмилией обменялись многозначительными взглядами. Он сказал это таким тоном, что стало ясно: они что-то знают. Они могли не знать подробностей, но ее прошлые отношения с Филиппом явно не были для них тайной. Хотелось бы ей знать, что именно рассказал им Филипп. Но Анджела так и не осмелилась спросить.

— Твоя репутация, пожалуй, не пострадает, если в свете будут думать, что ты нарисовала Девона, — разумно заметила леди Палмерстон, и тут же они с Эмилией начали живо обсуждать необычную прическу леди Радерфорд.

А Анджела и Девон продолжили разговор.

— Как вы думаете, он это видел? — Она не смогла удержаться от вопроса, в общем-то, достаточно невинного, но позволяющего сделать определенные выводы.

— Маловероятно. Газет он не читает: Хотя в последнее время у него могла появиться такая привычка. Я уже несколько месяцев не получал от него никаких вестей, с момента его отъезда в Астон-Хаус. Мы с ним не очень близки.

— Я знаю, — кивнула Анджела, ведь Филипп говорил ей об этом тоже. — Мне жаль, что я совсем не подумала о том, как публикация рисунка скажется на вас…

— Всю мою жизнь меня принимают за моего брата, и я уже смирился с этим.

— Я знаю.

— Я тоже кое-что знаю, Анджела.

— Вы о чем? — невозмутимо спросила она, хотя догадывалась, что скажет Девон.

— Филипп пришел ко мне, чтобы одолжить денег. Он сказал, что у него есть невеста в аббатстве. Когда вскоре после этого разговора вы объявились в Лондоне, я понял, что это вы. Ваш рисунок подтвердил мою догадку. Но я посчитал себя не вправе обсуждать эту тему.

— Вы раскрыли мою тайну, — призналась Анджела, чувствуя, что с ее плеч свалился тяжкий груз.

— Даю вам слово, что сохраню ее, — ответил Девон. Анджела поблагодарила его, но ей пришла в голову ужасная мысль: а если этот номер газеты не попадет в руки Филиппа и он не увидит ее призыв? Неужели она зря рисковала?

— Если только, — продолжил Девон, — вы не пожелаете, чтобы я объяснил своему брату, что джентльмен не имеет права покидать свою невесту. Ведь он именно так и поступил, верно?

— Если он сам не может этого понять, то ничего не поделаешь.

Дружеская беседа между Девоном и Анджелой не осталась незамеченной и тут же дала повод для новых разговоров. Однако никто, кроме одного человека, не решился подойти к ним, чтобы разрядить атмосферу. Это был не кто иной, как лорд Лукас Фрост, некогда явившийся причиной ее падения. Улыбаясь, он подошел к ним. Лукас открыто ухаживал за Анджелой, и его не отпугивала та холодная сдержанность, с которой она относилась к нему.

Две недели назад на балу у Каррингтонов она чуть не упала в обморок, увидев, как он, лавируя между гостями, направляется к ней.

— Анджела, дорогая моя, — сказал Лукас, беря ее за руку. — Неужели я вновь вижу вас?

И он одарил ее той улыбкой, которая некогда заставляла ее забывать обо всем.

«Да, это я, мисс Анджела Салливан, некогда любимая и покинутая, и не один раз, а дважды», — подумала она про себя и грустно улыбнулась. Ей было приятно сознавать, что Лукас больше не имеет власти над ней. И одновременно было грустно оттого, что она уже не семнадцатилетняя девушка.

— Здравствуйте, лорд Фрост, — сдержанно поприветствовала его Анджела.

— Давайте не будем забывать о нашем первом знакомстве, — еле слышно проговорил он, склоняясь к ее руке, и, запечатлев поцелуй, добавил: — Зовите меня Лукас. Как в старые добрые времена.

— Гм… — пробормотала ее тетушка, стоявшая рядом с Анджелой.

— Позвольте мне представить вам леди Палмерстон, мою тетю и наставницу.

— Рад познакомиться с вами, миледи.

— К сожалению, не могу ответить тем же, — не без иронии заметила леди Палмерстон. — Но выражаю вам искренние соболезнования по поводу постигшего вас горя.

— Благодарю вас, — любезно ответил Лукас, решив не обращать внимания на ее колкость. Затем обратился к Анджеле: — Позвольте пригласить вас на вальс.

«Отказаться было бы невежливо», — сказала она самой себе. Он подал ей руку, Анджела мгновение смотрела на нее, затем приняла. Она вспомнила свои прежние надежды и мечты стать женой этого человека. Теперь у нее появился второй шанс.

Однако будь у нее выбор, она предпочла бы выйти замуж за Филиппа.

Но выбора не было.

Анджела закружилась в вальсе с Лукасом. Его бесстрастные голубые глаза смотрели на нее. Он теперь стал другим, гораздо старше… Черты лица утратили прежнюю мягкость и стали более резкими.

— Ты все такая же красивая, — отметил Лукас.

Анджела лишь улыбнулась в ответ. Ей хотелось бы, чтобы сейчас у ее партнера глаза были карие, нос — с горбинкой, волосы темные. Чтобы он был выше, сильнее… Словом, лучше бы это был совершенно другой человек.

Первая встреча с Лукасом произошла две недели назад. Ее настрой по отношению к нему в основном остался прежним. Но теперь она была раздражена. Она призывала Филиппа, а он все не появлялся. В то время как Лукас всегда был рядом, вел себя так, словно в прошлом их ничто не связывало, в общем, путал все карты и вносил в ее жизнь неразбериху. Она не могла простить этого человека за то, что он почти погубил ее и их семью. Он был косвенной причиной смерти ее отца. Но когда-то Анджела любила его.

Отсутствие Филиппа толкало ее в объятия Лукаса, а она совсем не была уверена в том, что хочет этого. Лукас постоянно наносил им визиты, присылал цветы. На каждом балу он танцевал с ней вальс. Однажды Лукас осмелился спросить ее о семье, и она увидела в его глазах вину и боль, когда он услышал в ответ: «Я не знаю, как обстоят у них дела». После этого они вообще не говорили об их прошлом. Они беседовали о Лондоне, и Лукас подробно рассказывал о своем поместье — Брэдли-Парк.

Намерения Лукаса Фроста были ясны.

Он намеревался вернуть ей статус честной женщины. Но сможет ли его женитьба на ней устранить все то зло, которое он ей причинил много лет назад?

— Вы сегодня чем-то расстроены, — заметил Лукас. Он нежно сжал ее руку, напоминая о том, что ждет ее внимания.

— Извините меня.

— Если вас волнует то, что я думаю по поводу вашей иллюстрации, то могу вас заверить, для меня это не имеет никакого значения.

— Очень любезно с вашей стороны, — сказала она, с трудом скрывая охватившее ее раздражение.

Он думает, что ее волнует его мнение, но ей это совершенно безразлично. В глубине души теплилась надежда — Лукас поймет, что это Филипп, и оставит ее в покое.

— Но может быть, по секрету все же скажете мне, кого из братьев вы изобразили? — с улыбкой спросил Лукас. — Признаюсь, мне любопытно.

Анджела хмыкнула и промолчала.

Она была очень зла на Филиппа. Он причинил ей сильную боль. Но она искренне любит его, любит чисто и глубоко. И ничем не оскорбит это чувство, сделав его предметом банальных пересудов.

Даже, несмотря на то, что она чертовски зла на него. Боже, избави его от этого гнева, если все-таки он вернется!

— Ваше молчание красноречивее любых слов, — заметил Лукас.

— Вероятно, оно подтверждает ваши самые худшие подозрения?

— Для меня вы по-прежнему остаетесь той невинной романтичной девушкой, какой были в семнадцать лет. Я не могу видеть вас другой.

Лукас хочет сказать, что он слеп и не видит в ней взрослую женщину, которой она стала.

— А вы, Лукас? Вы все тот же человек, которого я знала?

— Нет, — печально произнес он. — А как бы мне этого хотелось! Если бы мы были вместе…

Танец кончился, прежде чем он успел закончить признание. Но она и так знала, что он хочет сказать. Мол, если бы они снова оказались вместе, то могли бы вернуться к тому, что было много лет назад. Лукас предлагал ей второй шанс. А может, это ее последний шанс выйти замуж, обрести семью и чувство, похожее на любовь?

* * *

Несколько дней спустя…

Филипп посмотрел на листок бумаги с адресом, потом на дом перед ним: Беркли-сквер, 4. Его смелость и решимость стали понемногу угасать. Он знал этот адрес и этот дом.

Раздобыть адрес было не так сложно. Выдав себя за брата, Филипп явился в редакцию «Лондон уикли» в образе разгневанного герцога, и уже через минуту перепуганный клерк дрожащей рукой писал адрес Анджелы.

В течение последних восьми месяцев Филипп выдумывал всяческие причины, чтобы отложить встречу с Анджелой. Он убеждал себя в том, что она презирает его, что не сможет простить, что будет лучше, если каждый пойдет своей дорогой, и что в любом случае она не будет с ним счастлива. Но, самое главное, если Анджела не смогла подождать какую-то неделю, разве она станет ждать дольше? Он не находил для этого никаких оснований.

Но что-то в его сознании изменилось. Может быть, на него повлияло письмо отца. Возможно, эта газетная иллюстрация. Или все дело в том, что имя стали часто упоминать вместе с именем Фроста. Филипп любит Анджелу и не может позволить ей вновь совершить такую очевидную ошибку.

И уж если ему суждено остаться жалким неудачником, то он сделает все для того, чтобы его нельзя было упрекнуть в том, что он не пытался стать лучше. Анджела может отвергнуть его, окончательно и бесповоротно, но он должен рискнуть.

Филипп вновь взглянул на адрес. Этого не может быть. Ведь он хорошо знал этот дом. Когда-то он бывал здесь довольно часто, но теперь его отношения с хозяйкой дома можно определить не иначе как взаимную неприязнь.

От редакционного клерка Филипп узнал, что леди Палмерстон — тетка Анджелы. Когда-то у него был роман с другой ее племянницей. И вот теперь судьба сыграла с ним злую шутку. Чтобы завоевать руку и сердце Анджелы, ему придется заручиться поддержкой именно этой леди. Такая ситуация ни в малейшей степени не казалась ему забавной.

Конечно, он сейчас может развернуться и уйти. Но ведь он специально преодолел этот долгий путь из Бедфордшира. И ощущение было такое, будто он из глубин ада прошел босым по горячим углям, чтобы получить свой шанс на счастье. «Доброта и любовь. Долг и чувство вины».

Нет, он не уйдет. И потом, кто знает, ведь леди Палмерстон могла переехать. Но забыть Филиппа она точно не могла.

— Гроувз, проводите лорда Хантли! — услышал Филипп ее голос, стоя в холле. Да, никаких сомнений, это был голос леди Палмерстон.

Филипп проследовал за дворецким в гостиную. Здесь со времени его последнего визита ничего не изменилось, тогда он сделал Эмилии предложение и подарил кольцо, это была его отчаянная попытка заполучить богатое приданое. Интерьер гостиной по-прежнему избыточно декорирован разными аксессуарами. Создавалось ощущение, что в любую секунду ты можешь что-нибудь разбить. Филипп поморщился и непроизвольно съежился при воспоминании о своем последнем визите сюда. Если бы он знал тогда, что когда-нибудь ему понадобится поддержка леди Палмерстон, он вел бы себя иначе.

Леди Палмерстон, как на троне, восседала в кресле у камина. Она посмотрела на него пронизывающим взглядом. При безусловной бесстрастности лица и позы от леди Палмерстон веяло абсолютным превосходством. И это пугало Филиппа. Он знал, что она видит его насквозь. Но в этом был и свой плюс. Она сможет понять, что Филипп искренне любит Анджелу, которая, без сомнения, была где-то рядом — Филипп всем своим существом ощущал ее присутствие.

Он не пойдет на попятную, несмотря на ее надменную холодность. Только не на сей раз. Слишком многое зависит от этого визита. Он поднял голову и со спокойной уверенностью воспринял изучающий взгляд дамы.

— И вновь мы встретились с вами лорд Хантли, — констатировала леди Палмерстон. — Я заинтригована вашим появлением в моей гостиной. Но все когда-нибудь повторяется, не так ли? — Слегка наклонив голову, она пристально смотрела на него, чтобы уловить его реакцию на столь прозрачный намек.

— Я пришел не для того, чтобы вспоминать былое, леди Палмерстон, и признаю, что вам, к сожалению, наверняка непросто относиться ко мне без предубеждения, — ответил Филипп спокойно.

— В таком случае хотелось бы узнать причину вашего прихода, — сказала леди Палмерстон.

Вне всяких сомнений, это было лицедейство. Все знали, что леди Палмерстон одна из самых осведомленных светских дам. И Филипп решил, что самая лучшая стратегия — быть предельно откровенным.

— Мне необходимо увидеть Анджелу.

— Необходимо?

— Да, необходимо. Если я не увижу ее, моя жизнь потеряет всякий смысл, поэтому, повторюсь, мне просто необходимо увидеть Анджелу.

— И почему вас так привлекают мои племянницы? — язвительно спросила леди Палмерстон, меняя направление разговора.

— Сам удивляюсь.

— Надеюсь, это случайное совпадение, — заметила она.

Действительно. Ну, сколько незамужних племянниц может иметь одна женщина? И когда же перестанут пересекаться их пути?

— Да, но мне, в самом деле, необходимо увидеть Анджелу.

— Я это уже слышала. Пожалуйста, избавьте меня от необходимости выслушивать ваши пылкие речи, — жестко сказала леди Палмерстон, и взгляд ее стал холодным. — Анджелы нет дома.

— Значит, она живет здесь, — ответил Филипп, обратив внимание на то, что леди Палмерстон случайно проговорилась и тем самым подтвердила, что Анджела действительно проживает здесь.

— Вы стали немного проницательней, не так ли? — не преминула заметить леди Палмерстон.

Филипп не был уверен, что эти слова стоит воспринимать как комплимент, поэтому решил промолчать.

— Ну, конечно же, она живет в моем доме, лорд Хантли. Вы должны признать, что для молодой женщины это самое безопасное место в Лондоне.

— Если их нужно оберегать от мужчин с сомнительной репутацией, то тут, безусловно, ваши усилия могут сравниться с действиями целой армии, — ответил Филипп и оцепенел от собственной дерзости. Потому что только что допустил бестактность по отношению к женщине, в поддержке которой остро нуждался. Но что это?.. Филипп заметил, как уголки ее губ слегка приподнялись. Ему захотелось кричать от восторга. Но он сохранял хладнокровие.

— Но каковы ваши истинные намерения, лорд Хантли? Надеюсь, на этот раз вы не будете действовать в привычном вам стиле?

Это ведь вопрос, не так ли? И Филипп заговорил четко, тщательно подбирая слова, чтобы их нельзя было истолковать превратно:

— Мои намерения не изменились с того момента, как Анджела приняла мое предложение. Я собираюсь на ней жениться.

— Помнится, лорд Хантли, последний раз, когда вы говорили, что обручены с моей племянницей, вы бесстыдно лгали.

Филипп тяжело вздохнул. Вновь его прошлое настигло его. Тот вечер, о котором упомянула леди Палмерстон, даже для него был падением.

Но, тем не менее, вот уже десять минут он довольно мирно беседует с этим драконом в шелках и бриллиантах. Так что, похоже, Филиппа Кенсингтона не собираются сразу насаживать на вертел, чтобы приготовить из него жаркое.

— Леди Палмерстон, если меня не подводит память, вы тогда тоже мне лгали и к тому же серьезно оскорбили мое мужское достоинство. Но я прощаю вас, — хладнокровно парировал Филипп.

— Ну, наконец-то моя совесть будет спокойна, — невозмутимо ответила она.

— Всегда рад помочь. Но, как вы заметили, я теперь стал более проницательным, поэтому не рассчитываю на то, что вы поверили мне, когда я сказал, что Анджела приняла мое предложение. Но, полагаю, ей-то вы верите? Вы можете спросить ее об этом прямо сейчас.

— Я ведь уже сказала, что ее нет дома, — твердо ответила леди Палмерстон.

— В таком случае я подожду.

И он действительно намерен ждать. Он будет сидеть в этой гостиной хоть до второго пришествия, а если потребуется, то и дольше.

— Возможно, ее не будет несколько часов. Может, дней. Понятия не имею, — ответила леди Палмерстон. Они оба понимали, что миледи лукавит.

— Вижу, что она беспечна, как всегда, — сказал он. — Пожалуйста, передайте ей, что я приходил. И завтра зайду снова.

— И послезавтра, и послепослезавтра тоже, я полагаю, — закончила его мысль леди Палмерстон.

— Я буду приходить до тех пор, пока не увижу ее.

Филипп подумал, что она посчитала его по уши влюбленным глупцом. Сейчас он, несомненно, таковым и был. Впрочем, ему доводилось терпеть и худшее.

Анджела, ни жива, ни мертва, стояла за приоткрытой дверью и подслушивала, моля Господа, чтобы он простил ей этот маленький грех.

Они с тетушкой завтракали, когда Гроувз объявил о визите лорда Хантли, и это так потрясло ее, что она уронила вилку. Сердце ее сильно забилось. Она не могла поверить своим ушам. Филипп вернулся. Наконец она получит ответы на свои вопросы и сможет смело идти в будущее.

Анджела нахмурилась и отодвинула тарелку. Не думала она, что ей придется встретиться со своим будущим прямо с утра, во время завтрака.

— Не слишком ли рано для визита? — ни к кому персонально не обращаясь, спросила леди Палмерстон.

— Похоже, он очень торопится, мадам. Он желает видеть мисс Салливан по неотложному делу.

— Может быть, предложить ему зайти попозже? — спросила леди Палмерстон, бросив взгляд на наряд Анджелы.

Надо же было ему прийти именно тогда, когда она уже оставила всякую надежду, и весь ее вид красноречиво свидетельствовал об этом. В монастыре он видел ее в ужасных серых мешковатых одеждах. Но то был монастырь. Анджела вовсе не хотела, чтобы сейчас он увидел ее в платье, предназначенном для рисования, со следами угля на рукавах и капельками туши, вылетевшими из-под плохо заточенного пера и бисером осевшими на лифе. При встрече с Филиппом Анджеле хотелось выглядеть так, чтобы он горько пожалел о расставании.

Конечно, она понимала, что это всего лишь жалкое тщеславие, большой грех. Но факт остается фактом — она была красивой женщиной, которой предстояло встретиться с мужчиной, разбившим ее сердце.

Но в этот момент ей пришло в голову, что Филипп может быть очень рассержен. Он не раз говорил о том, что его очень раздражает, как его изображают журналисты. Ее рисунок, безусловно, не мог польстить ему, поскольку она изобразила его явным злодеем. Правда, иногда он бывал не очень догадливым. Возможно, на сей раз, он тоже не понял ее намерений. А ведь она просто очень хотела напомнить ему о себе.

Ее смелость таяла на глазах. Анджела с мольбой смотрела на свою тетушку.

— Я приму лорда Хантли, — заявила леди Палмерстон. — А тебе стоит послушать, чтобы мне не пришлось повторять все, что он будет говорить. Если это принципиально, он придет еще раз и все скажет тебе лично.

Итак, Анджела бесстыдно подслушивала. Как только она убедилась в том, что Филипп ушел, распахнулась дверь, и она вошла в гостиную.

Она слышала все. Но мало что понимала — гораздо меньше, чем раньше.

Леди Палмерстон посмеивалась и бормотала что-то о повесах, ступивших на путь истинный, и о том, что она никогда не перестанет этому удивляться. Анджела позвонила, чтобы принесли чай, и села на кушетку.

— Гм… — пробормотала леди Палмерстон. — Так ты действительно дала согласие выйти за него?

— Да.

— Похоже, что он собирается заставить тебя сдержать слово.

— Он так только говорит, — с горечью заметила Анджела. — Дора, а что ты имела в виду, когда говорила, что он ухаживал за другой твоей племянницей?

— А, это целая история. Он был решительно настроен на брак с Эмилией, рассчитывал на большое приданое, а та была настроена, выйти замуж за Девона. Из-за потрясающего сходства близнецов возникли кое-какие проблемы. Но все разрешилось до того, как стало слишком поздно.

— Он и ее погубил?

— Нет, но пытался.

— Мне показалось, что сейчас он держался с вами грубовато.

— Напротив. Наконец-то выяснилось, что у него есть голова на плечах. И смелость. Впервые он не утомил меня до зевоты. Об этом можно было бы говорить бесконечно, но сейчас самый острый вопрос: что ты намерена делать? Я верю, что он сдержит, свое обещание и будет приходить день за днем, пока не встретится с тобой.

— А я поверю только тогда, когда это произойдет. Но если это действительно случится, пожалуйста, не оставляйте меня с ним наедине. И ни с каким другим мужчиной, — добавила Анджела, имея в виду намерения Лукаса нанести визит и помня о том, что Эмилия рассказывала о необычных наставнических способностях леди Палмерстон.

— Если ты боишься, что мужчина может причинить тебе вред в отсутствие наставницы, то не понимаю, зачем тогда вообще нужно встречаться с этим мужчиной.

— Я не боюсь, что он меня заставит сделать что-либо против моей воли. Я просто не могу положиться на себя, свою волю, на разум и здравый смысл.

— Понятно.

— Ни Лукас, ни Филипп никогда, ни к чему не принуждали меня. Но моя репутация все равно оказалась погубленной, а сердце разбитым. Вы понимаете, я не могу полагаться на саму себя, потому что мне, как видно, недостает здравого смысла. Пожалуйста, Дора, меня нельзя оставлять одну.

— Хорошо, Анджела.

— Мне стоит пойти переодеться, прежде чем появятся другие визитеры, — сказала Анджела, взглянув на свое платье.

Это не заняло у нее много времени, и она вернулась в гостиную как раз в тот момент, когда Гроувз объявил о визите лорда Фроста.

— Мы примем его, — сообщила дворецкому леди Палмерстон.

В лорде Фросте было что-то такое, что не нравилось леди Палмерстон. И пока они с Анджелой обсуждали состоявшийся накануне бал, миледи пыталась понять, что же именно не нравится ей в Лукасе.

«Возможно, его глаза», — думала леди Палмерстон. Они были светло-голубого оттенка, и этот цвет напоминал ей солнечный морозный февральский день. Яркий, но дающий лишь иллюзию тепла. Она не могла придраться к его манерам. Фрост производил впечатление настоящего джентльмена, он был хорошо воспитан, и все в нем было таким, каким должно быть. И все же она не могла отделаться от ощущения, что он поверхностен, а его манеры и обаяние — тщательно отрежиссированная игра.

Не удержавшись, леди Палмерстон начала сравнивать Фроста с Хантли, каким он был несколько лет назад, когда ухаживал за другой ее племянницей, Эмилией. Хантли не мог притворяться даже под угрозой смерти. Хантли всегда вел себя вызывающе, эпатируя окружающих, намеренно старался вызвать неприязнь или в лучшем случае раздражение.

И тут леди Палмерстон смогла определить то качество, которое ей не нравилось во Фросте, — неуверенность в себе, ведущая к безрассудству. И как следствие, отчаянное желание угодить, вызвать симпатию и что-то еще. Все это присутствовало в льдистой голубизне его глаз. Напряженность в его действиях и словах ощущалась постоянно.

И тут Фрост произнес нечто, весьма удивившее леди Палмерстон:

— Я видел, что из вашего дома выходил лорд Хантли. Или следует говорить «порочный лорд Хантли»? Это ведь он изображен на вашем рисунке, Анджела, не так ли?

Леди Палмерстон поджала губы. Это было весьма странно. Хантли вышел из дома минут за пятнадцать до появления Фроста. Очевидно, один из джентльменов некоторое время прятался возле дома. Она отметила для себя, что следует поговорить об этом с Гроувзом.

— Я не имею желания обсуждать, кого я изобразила на этом рисунке.

— У нас не должно быть друг от друга секретов. — Тут Фрост посмотрел на леди Палмерстон, и их взгляды встретились. Ему явно хотелось, чтобы она оставила их наедине. Он пристально, со значением, смотрел на нее, намекая на то, что ей не мешало бы удалиться. Отводя взгляд, Дора нахмурилась, давая понять, что визитер позволяет себе лишнее.

— Мне бы хотелось в ближайшее время опять увидеть тебя, — сказал Фрост. Теперь его взгляд был прикован к Анджеле. Выражение ее лица оставалось бесстрастным. Или девушка обладала актерскими талантами, или, в самом деле, ничего не чувствовала.

Но разрешение было дано, и Фрост ушел.

— Он стал другим, я помню его не таким. А может, это я изменилась, — задумчиво заметила Анджела.

— У меня нет возможности сравнивать, — сказала леди Палмерстон.

Но она могла сравнить двух гостей ее племянницы и, как это ни странно, была готова отдать предпочтение Филиппу.

— Ты взял мою одежду? — спросил Девон, оглядывая туалет Филиппа. Девон только что вышел в холл, и теперь братья ждали Эмилию, чтобы всем вместе отправиться на бал. Филипп самовольно, по сути, без разрешения Девона, переехал в Бекингем-Хаус. Ни на аренду жилья, ни даже на собственный гардероб у него пока денег не было.

— Да, взял. Даже не знаю, как тебя за это благодарить. У меня просто совсем не было времени на сборы.

Это была правда. Хотя и собирать-то Филиппу было особенно нечего: теперь у него не было специальной одежды на выход. — Не думаю, что я…

— Разве плохо иметь брата? Особенно такого, у которого тот же размер. Мне с тобой повезло, — сказал Филипп с улыбкой, любовно похлопывая брата по спине.

— В самом деле, Филипп, тебе, наверное, повредили голову. Ты ведешь себя совсем не так, как раньше. Я тебя с трудом узнаю, — заметил Девон, глядя на него с подозрением.

Филипп удержался от того, чтобы не упомянуть, что и сам Девон стал другим, совсем не таким, каким помнил его Филипп. Во-первых, Девон не поколотил брата и даже не попросил покинуть его дом. Правда, остаться он ему тоже не предложил.

Но что-то изменилось в их отношениях. Возможно, это произошло благодаря Филиппу. А может быть, дело было в том, что теперь им больше не нужно бороться за внимание отца. Филипп не стал утруждать себя поиском возможных объяснений, а просто впервые в жизни радовался тому, что у него есть брат.

— Слушай, а ведь я действительно повредил голову, вот, посмотри, — заметил Филипп, жестом указывая на шрам над правой бровью.

— Перестань напоминать мне об этом, — пробурчал Девон.

Филипп бы перестал, если бы это так сильно не раздражало брата и не забавляло его самого. Кое-что в их отношениях все-таки осталось неизменным.

— Пусть тебя радует то, что твой шрам появился раньше, — признал Филипп.

— Что мне еще остается? Правда, меня очень радует тот факт, что ты мне должен, сколько там, шестьсот фунтов?

— Добрый вечер, джентльмены, — поприветствовала их Эмилия, появившись в холле.

— Ты, как всегда, потрясающе выглядишь, Эм, — отметил Девон улыбаясь.

Филипп отвел глаза.

— Хорошо. Ну, так что, отправляемся? — спросил он.

— Ты едешь с нами? — спросила Эмилия.

— Девон любезно одолжил мне фрачную пару и позволил присоединиться к вам в качестве гостя, — солгал Филипп.

Но это была ложь во благо, на балу он надеялся встретить Анджелу. И то, что у него не было приглашения, вряд ли могло иметь какое-то значение. Само его появление после столь долгого отсутствия откроет ему любые двери, поскольку даст светскому обществу обильную пищу для сплетен. Это будет для них своеобразным подарком и развлечением как минимум на ближайшие две недели.

Девон открыл, было, рот, чтобы возразить, но Эмилия опередила его:

— О, Девон, как мило с твоей стороны! Девон улыбнулся:

— Итак, отправляемся?

Глава 16

— Герцог и герцогиня Бекингем, — во всеуслышание объявил дворецкий, когда они прибыли на бал. — И… — добавил, взглянув на Филиппа: — маркиз Хантли?

Вначале это привлекло внимание тех, кто стоял рядом. Головы повернулись в его направлении, рты приоткрылись, глаза широко раскрылись, брови поднялись — все типичные признаки удивления в той или иной степени проявились на лицах тех, кто увидел Филиппа. Затем молчание волнами покатилось по бальному залу, заражая одного за другим, пока даже оркестр не перестал играть. Пары, кружившиеся в вальсе, внезапно остановились, натыкаясь друг на друга.

Затем по залу прокатились удивленные вздохи, перешедшие в шепот, и стало казаться, будто в зал влетел рой пчел. А когда сотни людей одновременно заговорили, шепот перерос в монотонный гул. Затем опять заиграл оркестр, и пары закружились в танце.

— Похоже, я еще не растерял своих особых магических качеств, — пошутил Филипп, — и способен вызвать скандал одним своим появлением.

— Это еще только начало. Боюсь даже подумать о том, что еще готовит нам этот вечер, — пробормотал Девон.

В какой-то момент, когда добрая сотня гостей откровенно разглядывала его, явно готовясь к тому, что бы начать перемывать ему косточки, Филипп едва не потерял самообладания. Сейчас он чувствовал себя не величайшим негодяем своего времени, а мальчишкой, впервые переступившим порог школы.

«Никто не будет тебя любить. Они будут смеяться над тобой».

В тот первый день в Итоне он стоял, выпрямившись, расправив плечи, стиснув зубы, и молчал, словно провоцируя их говорить ему все прямо в лицо. Сегодня вечером он вел себя точно так же, только на лице его играла усмешка. «Вы соскучились по мне?» — говорили его глаза.

Один или два человека улыбнулись ему в ответ. Несколько человек охнули от такой наглости и повернулись к нему спиной. Некоторые мамаши живым заслоном выступили вперед, прикрывая своих дочерей от Филиппа. Но им и так ничто не угрожало — ему была нужна только одна женщина.

Он надеялся, что если Анджела была свидетелем его появления, то она наверняка поймет, почему он так долго колебался, прежде чем сделать ей предложение. Ему так важно, чтобы именно сейчас она была рядом с ним, придавая ему сил и уверенности в себе. Но с другой стороны, он испытывал облегчение, оттого что ей не пришлось выносить все это. И тут вдруг он обнаружил, что в его плане есть один изъян. Он никак не сможет поговорить с ней сегодня вечером. Он просто не подойдет к ней. Если ему повезет, он лишь издали посмотрит на нее. Он не заставит ее выносить это пристальное внимание к его персоне и не допустит, чтобы на нее легла тень его подпорченной репутации.

И, так же как в тот первый школьный день, рядом с ним, наследником титула, стоял герцог, только сейчас это был брат, а не отец.

— Теперь ты понимаешь, почему я не появлялся здесь пять лет, — пробормотал Филипп.

— Публике нужны свежие впечатления.

Но тут внимание братьев привлекли суета и оживление и толпе гостей, к ним явно кто-то торопился.

— Филипп, неужели это ты? Чертовски рад видеть тебя! — воскликнул Паркхерст, лавируя между фраками и пышными юбками.

В его голосе звучала неподдельная радость, и Филипп искренне обрадовался встрече со старым другом, хотя некоторая настороженность не покидала его. Паркхерст всегда был рядом, участвовал во всех похождениях и пирушках Филиппа. Похоже, только на этом и держалась их дружба?

— Рад вновь видеть тебя, Паркхерст, — сказал, обращаясь к нему, Филипп, ничуть не кривя душой.

— Мы должны выпить и отпраздновать твое возвращение. Слава Богу, что ты решил прийти на этот бал. Клянусь, я тут умирал со скуки и готов был утопиться в чане с лимонадом.

— Значит, я подоспел вовремя, — сказал Филипп, беря у лакея бокал с бренди. Он тут же понял, что выпивать ему совсем не хочется.

— Твое здоровье! — торжественно произнес Паркхерст, поднимая бокал. Филипп тоже поднял бокал, но пить не стал.

— Что, черт побери, у тебя на пальце, Паркхерст? — Если бы на этот момент Филипп сделал глоток, он бы непременно поперхнулся.

— А, это… — сказал Паркхерст, растерянно глядя на обручальное кольцо на своей руке.

— Так, значит, тебя все-таки заковали в кандалы? — спросил Филипп с усмешкой.

Паркхерст женат. Это было неожиданно. Куда катится этот мир?

— Матушка меня все-таки допекла. Но Лилли, моя жена, она прелесть. Не слишком донимает меня по поводу того, что я много времени провожу в клубе. Она тоже здесь, где-то шепчется с подружками.

— Мои поздравления, — произнес Филипп, поднимая бокал, но он и на этот раз даже не пригубил.

— Я бы обязательно послал тебе приглашение, если бы знал, где ты.

— Конечно. Мы с тобой не любители писать письма.

— Это точно. Преимущество семейной жизни — во всяком случае, одно из многих, — что всю переписку Лилли взяла на себя.

— Ты мог бы нанять секретаря, — заметил Филипп.

— Но ведь моя матушка все равно не отстала бы от меня со своими требованиями жениться, — ответил Паркхерст.

— Ну конечно, — согласился Филипп.

— Хотя, — продолжал Паркхерст, — теперь она недовольна тем, что нет внуков.

«Паркхерст в качестве отца», — подумал Филипп. Его, как и Филиппа, практически невозможно представить в этой роли.

— И как успехи?

— Пока никак, но я очень стараюсь. Когда я объяснил это моей матушке, она на минуту успокоилась.

Филипп рассмеялся:

— Она по-прежнему вводит тебя в курс событий светской жизни, после того как заканчивает чтение нотаций?

Как и Филипп, Паркхерст никогда не читал газет. Но в отличие от Филиппа у Паркхерста была матушка, с завидным постоянством навещавшая его три раза в неделю. Сначала она читала ему наставления по тому или иному поводу, а закончив этот процесс, вводила его в курс всех последних новостей и слухов. Она всегда для него являлась основным источником информации, особенно в том, что приписывали Филиппу, по большей части с полным на то основанием.

Филипп иногда задавался вопросом: смогла бы его матушка делать то же самое? И стал бы он, втайне радуясь такому вниманию, жаловаться на это своим друзьям?

— Конечно, она по-прежнему держит меня в курсе всех событий, — сказал Паркхерст, отпив немного бренди. — Думаю, это следствие того, что у нее нет дочери, с которой она могла бы с удовольствием посплетничать.

— Ладно, давай рассказывай, что тут произошло в мое отсутствие.

— С чего начать? Дай подумать. Ну, вон там стоит лорд Дерби… — начал Паркхерст и пошел пересказывать все последние новости. Филипп слушал его вполуха, рассеянно оглядывая зал и выискивая Анджелу.

Ее не было среди танцующих. Не было ее и у стола с освежающими напитками. Не было заметно Анджелы и у дальней стены, где оживленно беседовали девушки, оставшиеся без кавалеров, и, к его облегчению, ее не было среди большой группы джентльменов, стоявших у дверей курительной комнаты.

И тут он увидел ее возле больших французских окон-дверей, выходящих на террасу. У Филиппа перехватило дыхание. Ее образ был с ним все это время — каждый день и каждую ночь, с момента их первой встречи. И в его фантазиях Анджела была такой яркой, что он почти мог ощутить ее вкус и даже прикоснуться к ней. Но сейчас это была другая, реальная Анджела, и впервые за многие месяцы она была почти рядом, хотя все так же далека.

Она была красива, гораздо красивее, чем он мог подумать. На самом деле он даже не представлял себе ее такой. Ее волосы были забраны наверх в какую-то изысканную прическу, и только несколько завитков медового оттенка обрамляли ее щеки. Он смотрел на ее лицо, которое когда-то держал в своих ладонях, на губы, которые целовал, и на глаза, которые способны были заглянуть ему в душу.

На ней было шелковое фиолетовое платье. По крайней мере, ему показалось, что шелковое. Издали трудно было разглядеть, да и какое это имело значение? Для него было важно то, что скрывало это платье. Ее грудь. Боже, современная мода на глубокие декольте позволяла женщинам без ложного стыда демонстрировать свою грудь. Но сейчас ему хотелось закутать Анджелу в свой фрак, чтобы никто, кроме него, не мог видеть её. Она должна принадлежать только ему.

Он пристально смотрел на нее, не в силах оторвать взгляд. С ней не могла сравниться даже Елена Троянская.

И тут она подняла глаза, и их взгляды встретились.

Анджела не улыбнулась, но и не нахмурилась. Он не мог разглядеть выражение ее лица. Но она пристально смотрела на него. Один, два, три удара сердца. Он считал. Его сердце билось так сильно, что он непроизвольно отсчитывал удары. Четыре, пять, шесть, семь. Она отвела взгляд.

Но он продолжал смотреть на нее. Он увидел, как она повернулась к стоящему рядом джентльмену. И его сердце замерло.

— Филипп, ты меня слушаешь?

— Кто это такой? — спросил Филипп, кивая в сторону мужчины, стоявшего рядом с Анджелой. «Только не говори, что это он. Только не говори, что это он».

— Этот джентльмен? Лорд Фрост. Он впервые появился в этом сезоне. Вероятно, выбирает себе невесту, ведь его жена скончалась примерно год назад. Похоже, вполне приличный тип.

Филипп и слышать не хотел о том, что Фрост мог быть джентльменом. Он никак не мог им быть. Он обманул Анджелу, погубил ее и стал причиной смерти ее отца. Боже, какой скандал разразится в обществе, если всплывет эта давняя история!..

— А почему ты спрашиваешь? — поинтересовался Паркхерст.

— Мне показалось, что я его знаю.

И Филипп не солгал. Он узнал его по рисункам в альбоме Анджелы. Он заметил, что во время разговора с Анджелой с лица Фроста не сходило выражение неподдельного обожания. И если бы Фрост вознамерился, наконец, восстановить ее доброе имя, это было бы, безусловно, очень хорошо для Анджелы.

Но он искренне надеялся на то, что Анджела так не считает.

— А женщина, с которой он разговаривает, мисс Салливан, — продолжал Паркхерст. — Она делает иллюстрации для «Лондон уикли». Вообще-то… — Паркхерст вдруг замолчал, сообразив, что к чему. — Так это тебя она изобразила на том рисунке! Значит, лорд Норт должен мне двадцать фунтов. Великолепно! Так вот почему ты вернулся, верно? Кстати, а где ты был, и как вы с ней познакомились?

— Они что… помолвлены? — спросил Филипп, прерывая Паркхерста. В данный момент он не склонен был обсуждать тему своего знакомства с Анджелой. К счастью, его друг с легкостью отвлекся.

— Нет. Но, по словам моей матушки, должны были быть. Она слышала от своей золовки, которой об этом рассказала ее кузина, что Фрост некогда ухаживал за мисс Салливан, все ожидали объявления о помолвке, но он женился на другой, и она на несколько лет исчезла. Что-то там было такое вроде провинциального скандальчика, но я сейчас уже не помню подробностей. Так или иначе, слухи о них ходят. И это отпугивает от нее многих холостяков. Надо думать, что она ухватится за любую возможность выйти замуж, так что у виконта неплохие шансы. Ох уж эти женщины, как их понять!

— Сегодня ты выглядишь просто потрясающе, — заметил Лукас.

«Но не для тебя», — хотелось закричать Анджеле. Она подозревала, что сегодня на балу может появиться Филипп, и хотела предстать пред ним в лучшем виде, но не для того, чтобы угодить ему, а чтобы показать, от чего он отказался. Кроме того, осознание собственной привлекательности делает любую женщину гораздо сильнее.

Анджела была потрясена реакцией гостей на появление Филиппа. И поняла, что он имел в виду, когда говорил: «Общество не будет к нам благосклонно». Она не совсем верила ему, но теперь имела возможность убедиться в его правоте. «Вы слышали о его оргиях в Париже?? — шептали вокруг. «А как насчет погубленных девушках? Их было четыре? Или четырнадцать?» «У него дюжина незаконных детишек, которые побираются на улицах». «Нет, я слышала из верного источника, что таких голодающих сироток, по крайней мере, двадцать». Помимо этого были самые невероятные предположения о том, чем он занимался прошедший год, когда ни о нем, ни о его похождениях не было ни слуху, ни духу. И это только то, что довелось услышать Анджеле.

Она тоже была в числе тех, кто открыто таращил на него глаза. Но она была не единственной, кто не отрывал от него взгляда еще и потому, что он был потрясающе красив. Он спокойно вошел и держался очень уверенно, словно уже получил титул герцога. Оценив волнение гостей, он слегка улыбнулся, словно его позабавила всеобщая реакция, хотя именно такой встречи он и ожидал.

Из дальнего угла Анджела пыталась рассмотреть того человека, которого так хорошо знала. Ведь она видела его только в самом грубом одеянии или вообще без одежды. А теперь он был так элегантен в своем черно-белом вечернем костюме. Одежда, конечно, была другой, но она узнавала черты человека, которого знала раньше. И вид этого человека заставлял ее сердце биться в два раза быстрее.

«Ты скучала по мне?» — казалось, говорила его улыбка.

— Да, — прошептала она. Но ее шепота никто не услышал, потому что все были заняты своими разговорами.

— Ты меня слушаешь, Анджела? Я сказал, что сегодня ты хороша как никогда, — произнес Лукас.

— Спасибо, — ответила она. Лукас продолжал пристально смотреть на нее. — В чем дело? — спросила Анджела.

— Твоя красота расцвела в полную силу. Хотя, когда мы с тобой познакомились, ты была тоже потрясающе хороша.

— Потрясающе хороша, — повторила она.

— Анджела, — прошептал Лукас.

Но она уже не слышала его, потому что у нее появилось странное ощущение, что за ней наблюдают. «Не смотри», — подсказывал ей рассудок. Но ее желание оказалось сильнее. Анджела увидела Филиппа, стоявшего рядом с каким-то незнакомым ей джентльменом. Филипп смотрел на нее. Он не улыбнулся, она тоже не улыбнулась, просто не могла. Каждая частичка ее души и тела была переполнена жаром желания и гнева. Одновременно хотелось дать ему пощечину и целовать его. Но она стояла как вкопанная и пристально смотрела на него.

Он вернулся.

Вспомнив разговор о том, что этот человек может погубить женщину одним только взглядом, Анджела отвернулась.

— Ты что-то говорил? — спросила она.

— Я спросил, не хочешь ли ты поехать со мной на уик-энд в мой дом в Оксфордшире. Мы будем вдвоем. И никого больше.

Лукас осторожно взял ее руку в свою.

— Ты с ума сошел! — Анджела выдернула руку. Их непременно кто-нибудь увидит, поползут, слухи, и тогда ее репутация будет сродни репутации… Филиппа. А где же леди Палмерстон? Ведь она обещала не оставлять Анджелу наедине с мужчиной.

— Ты не молоденькая невинная девочка, Анджела. Эти правила на тебя не распространяются.

— Спасибо, что напомнил мне об этом, — сухо сказала она.

Отчего здесь так душно сегодня? Из-за огромной толпы? Или из-за тех унизительных слов, которые только что произнес Лукас? А может, все это потому, что Филипп все еще смотрит на нее? Но где же тетушка?

— Я никогда не переставал любить тебя, Анджела. Что-то в его глазах подсказывало ей, что он, наверное, говорит правду. Ведь этих слов она ждала столько лет! Но почему нет радости, а только пустота? Она ответила не думая:

— До этого момента я не испытывала жалости к твоей жене.

И Анджела осознала, что это на самом деле правда. Они никогда не встречались, и Анджела не могла ненавидеть ее. Но сколько бессонных ночей она провела, страдая от ревности. Другая женщина была замужем за человеком, который должен был стать мужем Анджелы.

— Она не стоит жалости, — резко сказал Лукас, и его глаза потемнели.

— Ну почему? Ее муж любил другую женщину.

— Она умерла при родах, но ребенок не был моим.

Если он испытывал какие-либо чувства по этому поводу, то голос его не выдавал, говорил он об этом спокойно. Она подумала о его самолюбии и о том, как непросто, наверное, ему признаваться в этом. Она не понимала, что ей делать с нежностью, которая вдруг шевельнулась в ее душе. А может, это просто жалость?

— Тебе не повезло в любви, — заметила она.

— Нет, но я верю в судьбу. Не напрасно она вновь свела нас, и на этот раз на нашем пути нет никаких препятствий. Мы получили второй шанс, разве не так?

Анджела помедлила с ответом. Она была почти уверена, что в этом зале для нее два вторых шанса.

— А, вот ты где, Анджела, — прервала их разговор леди Палмерстон. — Мы должны пойти поздороваться с лордом и леди Уинсворт.

— Анджела, подумай о моем приглашении, — напомнил он ей.

— Хорошо, подумаю. До свидания, Лукас.

Следующие три часа Анджела танцевала со многими мужчинами, но не с Филиппом. В перерывах между танцами она разговаривала с разными людьми, но не с Филиппом. К концу вечера ее терзал только один вопрос: «Зачем он вернулся, если даже не собирается поговорить со мной?»

— О каком приглашении Фрост просил тебя подумать? — спросила леди Палмерстон, когда они уселись в карету и отправились домой.

— Что? О, я уже совершенно забыла об этом.

— Ты же знаешь, моя дорогая, что я помню… все.

— Да, я знаю. Он хотел, чтобы в этот уик-энд я поехала с ним в его поместье в Оксфордшире. — Озвучив это предложение, Анджела рассмеялась.

— Очевидно, ты не дала себе труда обдумать это предложение.

— Нет. Оно оскорбительно. Его, очевидно, совершенно не волнует моя репутация.

— Если только он не собирается жениться на тебе, — возразила ей тетушка.

— Мне тоже приходила в голову такая мысль.

Они расстались семь лет назад при совершенно губительных обстоятельствах, и вот теперь, через неделю после их новой встречи, он открыто говорит о своих намерениях. Анджела не знала, как относиться к этой ситуации. Иногда ей казалось, что все происходит слишком быстро. Но с другой стороны, можно и опоздать.

— У меня нет ни малейшего представления о том, чем заняты твои мысли, — лукаво произнесла леди Палмерстон.

— Ох, тетушка Всезнайка, не надо. Вы прекрасно знаете, что занимает мои мысли.

— Лорд Хантли произвел настоящий фурор, — как бы, между прочим, заметила она.

— В самом деле, — согласилась Анджела. Его появление как минимум неделю будет предметом обсуждения во всех салонах города. Возвращение блудного сына.

— Так ты поедешь?

— Куда? Ах да, в Оксфордшир с Лукасом. Не знаю, посмотрим.

— Я полагаю, что это зависит от лорда Хантли, — озвучила ее мысли леди Палмерстон.

Анджела не стала ей возражать, просто не могла. И в этот момент в ее душе вновь зародилась надежда. Она, как маленький ребенок, делала свои первые шаги, двигалась неверными шажками и… упала.

— Но почему Филипп не подошел ко мне сегодня? И это после того, что он говорил днем?

— Вероятно, потому, что не хотел, чтобы его испорченная репутация бросала тень на тебя. Ведь на завоевание твоей репутации потрачено столько усилий. На самом деле это весьма трогательно. Никогда бы не подумала, что Филипп Хантли способен подумать о ком-либо, кроме себя. Анджела, что ты с ним сделала?

— Я просто полюбила его, — ответила она так тихо, что тетушка не могла ее услышать.

Но она услышала.

— Ты еще не спишь? Так и сидишь здесь, — заметила Эмилия, остановившись в дверях библиотеки. Филипп сидел в кожаном кресле перед камином, огонь в котором, постепенно угасая, все еще давал достаточно света и тепла. Даже здесь, в Лондоне, он соблюдал вечерний ритуал — сидел перед камином и размышлял об Анджеле.

— Я отказался от предложения Паркхерста сыграть пару партий. А где Девон?

— Наверху с девочками. Читает им перед сном. Пожалуй, пойду к ним.

— Посиди со мной, если можешь. Я хочу хоть немного отвлечься от своих мыслей.

— Хорошо.

Эмилия села в кресло напротив. Закусив губку, она забарабанила пальцами по подлокотнику кресла, искоса поглядывая на Филиппа. Прошла пара минут.

— Ну, говори же, — наконец произнес он.

— Анджела и есть та самая невеста из монастыря, да? Ты занял денег, чтобы спасти ее? И именно из-за нее ты вернулся в Лондон.

— Да.

— Я так и знала! Ни она, ни тетушка ни слова не говорили об этом. Соответственно я ничего не знала, пока Анджела недавно не обмолвилась, что провела некоторое время в монастыре, и я просто не могла не догадаться. Так, значит, этот рисунок в газете…

— Ты всегда была сообразительной!

— Но ты даже не попытался заговорить с ней сегодня! Я думала, ты приехал, чтобы вернуть ее. И не понимаю, как ты сможешь этого добиться, если не будешь обращать на нее никакого внимания. А может, тебя обидело то, что она отказалась принять тебя утром?

— Ох, эти женщины! Как вы любите поговорить! — пробормотал Филипп.

— Пора бы уже это усвоить.

— И надо же ей было весь вечер проговорить с этим типом — Лукасом Фростом!

— А чем тебе не нравится Фрост? Может, ты веришь слухам, которые ходят о нем и Анджеле? Во-первых, их пока никто не подтвердил, а во-вторых, если что-то между ними и было, то очень давно. И потом, в последнее время у них, кажется, сложились неплохие отношения.

— Не могу сказать. Вернее, не хочу говорить, — ответил Филипп. Похоже, Эмилии мало, что известно о прошлом Анджелы. Видимо, Анджеле удалось сохранить свою тайну. Но ради чего? Чтобы сохранить свою репутацию или сделать вид, что она не была знакома ни с ним, ни с Лукасом?

— Ты все еще любишь ее, — вынесла свой приговор Эмилия, прерывая молчание. Филипп решил сменить тему:

— Эмилия, почему ты так добра ко мне, я причинил тебе столько зла?

Она улыбнулась ему, и некоторое время сидела молча. Филипп пожалел о своем вопросе. Наверное, она не может объяснить своей доброты, зато может назвать десяток причин, по которым его следовало бы выкинуть на улицу, как безродного пса. Но Эмилия удивила его.

— Потому что, несмотря на то, что ты никогда не говорил, что сожалеешь о произошедшем, я точно знаю, что это именно так. Потому что теперь мы одна семья. Потому что кто-то должен предупредить моих девочек о том, что в этом мире живут не только джентльмены, а ты в этом деле знаток. Потому что Девон счастлив. Вот по этим причинам, ну и еще, конечно, потому, что тебе нужна серьезная помощь и поддержка.

Последнее было особенно важно, и Филипп грустно улыбнулся:

— Мне искренне жаль, Эмилия. Раньше я не чувствовал раскаяния, но теперь все иначе. Я прекрасно понимаю, что ты чувствуешь, когда не можешь воссоединиться с любимым человеком, Я сожалею о том, что совершил, и о том, что едва не разлучил вас с Девоном.

— Спасибо, Филипп, — сказала она, и по ее голосу он понял, что его извинения действительно важны для нее. «Доброта и любовь. Доброта и любовь».

— Понимаешь, Филипп, — сказала Эмилия, слегка наклоняясь вперед, — на самом деле мне тоже не нравится Лукас Фрост. В нем есть что-то странное. Мне кажется, он относится к Анджеле как к своей собственности.

— К сожалению, наше мнение о нем не имеет никакого значения.

— Я помогу тебе завоевать ее, — решительно сказала Эмилия.

— Мне не очень нравится такой тон, — заметил он осторожно. — И меня пугает этот фанатичный блеск в твоих глазах. Сейчас ты очень похожа на свою тетушку-драконшу.

— Замолчи. Если бы не тетушка, мы бы сейчас были женаты.

— Сдаюсь. А теперь из чистого любопытства я хотел бы уточнить, что ты намерена предпринять.

— Завтра мы отправимся с тобой на чай к леди Палмерстон. Если о твоем приходе не будет объявлено, у Анджелы не будет времени спрятаться.

— Похоже, ты не очень разборчива в средствах. — Благодарю тебя.

— Спасибо, Эмилия. Спасибо за то, что помогаешь мне, что, позволила остаться здесь, и за то, что простила меня, — откровенно сказал Филипп.

— Я ценю твою благодарность, но должна предупредить тебя, что ты начинаешь изъясняться, как тот задумчивый персонаж из романа в «Лондон уикли».

— Что в этом плохого? Я думал, тебе нравятся эти романы.

— Мне нравится их читать. Но я бы не хотела жить по этим канонам.

Эмилия пожелала ему спокойной ночи и вышла из библиотеки, оставив лорда Хантли в одиночестве.

Глава 17

— Ты уверена, что это сработает? — спросил Филипп, жалея, что у него заняты руки, и он не может ослабить галстук, который просто душил его. В каждой руке у него было по букету цветов: дракона нужно усмирить.

— Нет, — ответила Эмилия и повернулась к открывшейся двери. — Здравствуйте, Гроувз. Я пришла на чай. Не надо докладывать о нашем приходе, нас ждут.

— Леди Бекингем, — нараспев произнес дворецкий. При виде Филиппа его вечно невозмутимая физиономия слегка дрогнула, и на мгновение на ней проступило удивление.

— Здравствуй, Эмилия, — сказала леди Палмерстон, когда они вошли в гостиную. Она занимала свое привычное место в кресле перед камином. — Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, но почему вы спрашиваете? — Эмилия уселась на кушетку напротив Анджелы, и Филипп сел рядом. Оказаться совсем рядом с Анджелой, коснуться ее, пусть даже слегка, — это было слишком, он мог потерять остатки самообладания. Такое не должно произойти в гостиной леди Палмерстон.

— Я только хотела предупредить тебя, если ты вдруг перепутала: рядом с тобой не твой муж, — сказала леди Палмерстон, строго взглянув на Филиппа.

— Я ничего не перепутала. Полагаю, в представлении никто, не нуждается? — с невинным видом спросила Эмилия.

Филипп наконец-то позволил себе посмотреть на Анджелу. Она тоже взглянула на него. Даже с таким обвиняющим и вопрошающим выражением лица она никогда не казалась такой… хорошенькой. Ее длинные вьющиеся волосы, сзади собранные лентой, падали ей на спину. Его пальцы дернулись от непроизвольного желания нырнуть в эти волосы, которые, как он хорошо знал, были мягкими и шелковистыми.

На ней было простое утреннее платье голубого цвета, в тон ее глазам. Оно шло ей несравнимо больше, чем грубые серые одеяния, которые она носила в аббатстве. Сейчас Филипп легко мог представить ее в гостиной Астон-Хауса. Там они будут вдвоем.

Его взгляд самопроизвольно остановился на декольте. Оно не было слишком большим, но не скрывало соблазнительную ложбинку и выпуклости ее груди. Он с трудом оторвался и вновь взглянул ей в глаза. Даже он понимал, что сейчас нельзя смущать ее и пожирать влюбленным взглядом ее фигуру.

— В представлении действительно нет нужды, — сказала леди Палмерстон. — Филипп, если не секрет, кому вы несли эти цветы?

Только сейчас он вспомнил о букетах.

— Цветы. Это вам, леди Палмерстон, — сказал он, протягивая ей букет фиолетовых гиацинтов.

— Вы явно изменились, — произнесла она, принимая цветы и одобрительно кивая.

— Безусловно, — одновременно произнесли Филипп и Анджела. Они посмотрели друг на друга и улыбнулись.

— Гм… — пробормотала леди Палмерстон в ответ. — Спасибо, Хантли. Вам удалось меня удивить.

— А это вам, — сказал Филипп, протягивая второй букет Анджеле.

Это были розы самых разных оттенков. Флорист пытался объяснить Филиппу значение каждого цвета, но он был слишком нетерпелив и взял по нескольку роз каждого цвета: розовые, белые, желтые, красные. После секундной заминки Анджела приняла цветы.

— Как вы поживаете, Анджела? — спросил Филипп, как только дворецкий вышел, чтобы поставить цветы в вазы, и стало ясно, что никто из женщин не собирается начать разговор. Впрочем, начни сейчас леди Палмерстон традиционный разговор о погоде, Филипп бы этого не вынес.

— Спасибо. У меня все хорошо. А как вы поживаете?

— Неплохо.

Горничная принесла свежий чай и вазы с цветами, которые поставила на маленькие столики по обеим сторонам двери гостиной. Некоторое время они молча пили чай, потом Филипп поинтересовался, получала ли Анджела какие-либо известия из аббатства.

— Вообще-то да, — ответила Анджела, и ее глаза слегка загорелись. Он задал правильный вопрос! Он понял, что он единственный человек в Лондоне, который знает ее старых друзей — тех, о ком она, вероятно, скучает. — Там все в порядке. Уильяма призвали на военную службу. Он сказал, что этот вариант его привлекает больше, чем духовный сан.

— Я в этом не сомневался! — согласился Филипп.

— Конечно. Да, ремонт часовни уже закончен.

— Слава Богу, что им удалось обойтись без моей помощи. Это меня очень беспокоило, — невозмутимо произнес он. Ему хотелось пошутить, чтобы хоть на несколько минут вернуться в прежние времена.

— Конечно, если учесть, что вы только и делали, что, сняв рубашку, стояли поблизости, — парировала Анджела.

— Так было легче таскать доски. Между прочим, я не слышал никаких нареканий по поводу моей работы.

— Если бы вы оставались в монастыре чуть дольше, вы бы их услышали, — не преминула съязвить Анджела.

— Это справедливо. А если учесть, кто именно набился ко мне в сопровождающие, я бы с радостью остался и выслушал бы все, что мне суждено было услышать — упреки, нарекания, а может быть, и комплименты.

— И кто же сопровождал вас? — спросила Анджела, с некоторым раздражением ставя чашку на столик.

— Некто Пьер и Франсуа — самые отъявленные мерзавцы, которых когда-либо производил на свет род человеческий.

— И ради них вы покинули меня?

— Они преследовали меня по указанию некоего грязного ростовщика, которому я по неведению задолжал довольно крупную сумму.

— Но ведь у вас не было денег, или вы солгали?

— Я не лгал. У меня действительно не было денег, о чем я и сообщил бандитам, но в их заплывших жиром мозгах родилась чудовищная идея — взамен моего долга, тысячи фунтов, они собирались похитить вас.

— Меня? Какая им могла быть от меня выгода?

— Вам не обязательно знать о подобных вещах.

По лицу Анджелы, быстро сменяя друг друга, пробежали гримаски стыда, понимания, ужаса и, наконец, радостного облегчения. Единственное, чего не заметил Филипп в этой пляске чувств, — прощения.

— Не стоит благодарить меня, я понимаю, что ваши чувства сложно передать словами, — нарочито небрежно заметил Филипп. — К счастью для нас обоих, у меня есть богатый брат, которому доставляет огромное удовольствие одолжить мне некоторые средства исключительно для того, чтобы иметь возможность бесконечно поддразнивать меня.

— Это правда, Эмилия? — спросила Анджела.

— Правда, — ответила Эмилия. — И Филипп безропотно сносит все насмешки. Даже мне несколько раз хотелось одернуть Девона.

— Мне тоже, но по условиям нашего соглашения я обязан сдерживать эмоции, — усмехнувшись, добавил Филипп.

— Гм… — пробормотала леди Палмерстон, чтобы заполнить паузу, а Анджела задумчиво сдвинула брови.

У Филиппа чуть сильнее забилось сердце. Что она скажет теперь, когда знает правду? Ее губы раскрылись, Филипп задержал дыхание. Анджела сделала глубокий вдох, ее щеки порозовели, и Филипп приготовился к вспышке.

— Ты мог бы сказать мне! По крайней мере, мог хотя бы попрощаться! Так ведь нет! Ты делаешь мне предложение и исчезаешь, как ни в чем не бывало!

— У меня не было возможности попрощаться, но я пытался. А вот теперь я вернулся, и ты меня не ждешь.

— А я должна была ждать тебя? В самом деле? И это после того, как ты, оставивший немало других женщин, бросил меня? Неужели ты считаешь, что я могла подумать что-либо, кроме самого плохого? В самом деле, Филипп?

— Больше всего мне хотелось тебе все объяснить. Но когда я вернулся в монастырь, тебя уже там не было. Ты уехала, даже не сообщив куда. Ты оставила меня, Анджела, точно так же, как я оставил тебя.

Очевидно, она рассматривала эту ситуацию по-другому. Ее единственным ответом стал подавленный вздох разочарования. Филипп был готов к тому, что в него сейчас что-нибудь полетит, поэтому успел пригнуться, и безвинная чайная ложечка, свистнув мимо его уха, стукнулась о стену и с глухим звоном упала на паркет.

Она была восхитительна. Он любил ее. Это был самый счастливый момент со времени их последней встречи. Он ей был небезразличен, небезразличен настолько, что она, не постеснявшись присутствующих дам, вспылила и запустила в него чайную ложку.

— Тетушка, вам не кажется, что мы могли бы дать им возможность уединиться ненадолго? — тихонько спросила Эмилия.

Леди Палмерстон неопределенно пожала плечами.

— Вы идете? — спросила Эмилия, вставая и собираясь покинуть комнату. Анджела тоже встала.

— О нет! Я ни за что на свете не могу этого пропустить, — заявила леди Палмерстон.

Она осталась сидеть в своем кресле, и странная улыбка блуждала на ее губах, словно все происходящее забавляло ее. Анджела порывисто встала и направилась к Филиппу, он тоже вскочил.

— Но ты все-таки вернулся, Филипп. Что же изменилось? Может, ты пришел лишь затем, чтобы выразить свое неудовольствие по поводу рисунка?

— Я здесь, потому что, скучая по тебе, провел почти год в муках. Я не смог разлюбить тебя. А что касается рисунка, то благодаря ему я смог найти тебя. Я очень сожалею о том, что вынужден, был уехать, сожалею больше, чем ты можешь себе представить. Но уже ничего нельзя изменить. И не забудь, ты ведь тоже сбежала при первой же возможности, но я всегда готов принять твои извинения.

— Мне извиняться? Перед тобой? Тебя что, опять ранили в голову?

— Нет, но ты пыталась это сделать. Анджела окинула взглядом комнату, и ему стало ясно, что она снова ищет предмет, который можно запустить в него. На всякий случай Филипп сделал шаг назад. Возможно, это была трусость с его стороны, а может, просто сработал инстинкт самосохранения. Но Анджела все же успела шлепнуть его по руке.

— Кроме того, я готов принять извинения за то, что без моего ведома ты использовала меня в качестве модели для создания портрета злодея. Так и быть, я не буду предъявлять тебе судебный иск, хотя, наверное, мог бы, — сказал Филипп, делая еще один шаг назад. Он поддразнивал ее, испытывал ее терпение, чтобы Анджела, наконец, перестала на него сердиться и вновь полюбила его. Но его чувства тоже были задеты.

Чтобы не быть брошенным, он имел обыкновение бросать первым. И вот впервые в жизни бросили его, бросили тогда, когда он полюбил, и у него появилась надежда, что он сможет радикально изменить свою жизнь. Но сбылись его самые худшие опасения. Она все-таки оставила его. Удивительно, что он вообще оказался здесь.

— Ах! Ты невыносим!

Она сделала еще один шаг вперед, он вновь отступил назад и уперся в стену. Сразу же вспомнились монастырь и его первая попытка ходить с раненой ногой. Тогда они упали на кровать, и он почти поцеловал ее. Вспомнив, как она, опешив, лежала на нем, Филипп улыбнулся. Кажется, его улыбка еще больше разозлила ее.

— Именно по этой причине ты приехал в город, не так ли? Бедный Филипп Кенсингтон — вечное непонимание со стороны окружающих и клеветнические измышления в газетах! Ты ужасный, бездушный, черствый и эгоистичный человек, и если хочешь знать мое мнение… — Она стукнула кулачками по его широкой груди, но ему показалось, что его опять ласкают.

— Ядавно пытался объяснить тебе, что я ужасный, бездушный и эгоистичный, но ты мне не верила.

— Наверное, зря, — сухо сказала она.

— И, тем не менее, ты приняла мое предложение и этот ужасный, бездушный и эгоистичный человек скоро должен стать твоим му…

— Не смей даже думать об этом! — воскликнула Анджела. — Неужели ты думаешь, что я выйду за тебя после всего, что произошло?

— Мечтать не запрещается, — ответил он с преувеличенным вздохом.

— Только это тебе и остается, — холодно произнесла Анджела и, словно замерзнув, вдруг обхватила себя за плечи. Ее грудь от этого поднялась выше, став настолько соблазнительной, что если бы они были одни…

— Итак, лорд Хантли, — вмешалась в их перепалку леди Палмерстон, — мне весьма любопытно узнать, почему же вы все-таки приехали в Лондон.

— Потому что я не мог не приехать. И я прибыл как раз вовремя, чтобы уберечь тебя, Анджела, от ошибки. Не возвращайся к Фросту.

В ответ она опять заколотила по его груди сжатыми кулачками.

— Ты хочешь опять сломать мне ребра?

— Опять? — одновременно воскликнули Эмилия и леди Палмерстон. Анджела остановилась, но лишь затем, чтобы вытащить из вазы букет роз, и словно розгами начала хлестать его длинными стеблями благородных цветов, каждый из которых имел свой цвет и свое значение.

— Ты не имеешь права! — Плюх! — Ты не можешь просто так вдруг бросать меня, а потом возвращаться в мою жизнь и рассчитывать на то, что все пойдет по-прежнему! — Плюх! — И возвращаться именно сейчас, когда у меня появился шанс на счастье! — Плюх! — А может, ты приехал лишь потому, что у тебя появился соперник? Для тебя ведь важна победа, а не приз! — Плюх!

— О нет! Мне нужен приз.

— И поэтому, получив его, ты сразу же сбежал.

— Мы уже обсудили этот вопрос, Анджела, — вмешалась леди Палмерстон.

— Что я должен сделать, чтобы доказать тебе свою любовь? Чтобы доказать, что именно я уготован тебе судьбой? — спросил он прямо.

Он стоял, прислонившись спиной к стене, не пытаясь отразить удары, которые она обрушивала на него. Он их заслужил. И он стоял, покрытый лепестками роз и исцарапанный их шипами.

— Ты скоро узнаешь об этом, Филипп.

Она бросила цветы на стол и вышла из комнаты.

— По-моему, все прошло неплохо, — заметил Филипп Эмилии, когда они уселись в карету.

— С чего ты это взял?

— Если бы я был безразличен Анджеле, разве она вышла бы из себя? Ну, разве она не прелесть, когда сердится?

— Думаю, если бы ты это сказал ей, то сейчас рядом со мной лежало бы твое бесчувственное тело.

— Пожалуй, ты права, Эмили.

— Филипп Кенсингтон демонстрирует выдержку и самообладание. Вот уж не думала, что доживу до этого дня!

— Он просто невыносим! Он невозможен! Удивляюсь, что его до сих пор никто не придушил, и он дожил до своих лет! Какова наглость! Заявиться сюда, чтобы…

— Прийти с визитом. Он просто нанес визит, — заметила леди Палмерстон.

— Не важно. Какую наглость нужно иметь, чтобы прийти сюда и… — Анджела, словно разъяренная тигрица, расхаживала по комнате.

Леди Палмерстон, с удивлением наблюдая за племянницей, прихлебывала остывший чай.

— …сказать, что он любит тебя. Просто сногсшибательная смелость.

— Он этого не говорил, — возразила Анджела. — Он привел массу глупых оправданий и…

— Нет, говорил, — сказала леди Палмерстон и, взяв с подноса стопочку приглашений, начала их просматривать.

— Не говорил. — Анджела остановилась.

— И все-таки он это сказал. Ты была слишком занята, хлеща его цветами. Кстати, Гроувз!

— Да, мадам!

Дворецкий материализовался в ту же секунду. Он имел обыкновение стоять возле дверей в гостиную, ожидая, пока его позовут. Впрочем, не исключено, что старик элементарно подслушивал.

— Пожалуйста, скажите, чтобы здесь прибрали.

— Если он и сказал это, то только для того, чтобы хоть как-то оправдаться, — уступила Анджела, вспомнив слово в слово его признание: «Что я должен сделать, чтобы доказать тебе свою любовь? Чтобы доказать, что я уготован тебе судьбой?»

— Да ты просто выбила из него правду. Замечательная стратегия. Странно, что женщины так редко ею пользуются.

— Он принял ее довольно хорошо, — ответила Анджела, подумав о том, что он даже не пытался остановить ее и ни разу не сказал, что она заходит чересчур далеко. — А вы считаете, что я была слишком сурова с Филиппом? Я так любила его, но он уехал без всяких объяснений. Как можно было не взбеситься? И сегодня, увидев его, я все вспомнила.

— Нет, ты не была с ним слишком сурова. Филипп заслужил подобную трепку. Более того, было бы неплохо, если бы нечто подобное ему могли устроить все жертвы его дьявольского обаяния.

— Ну, я-то не могу считать себя жертвой, — откровенно сказала Анджела. Во всем, что произошло, его вины не было.

— Верно. Он лишь разбил тебе сердце. Тогда, может быть, тебе следовало приберечь свой гнев для Фроста? Ты уже ответила на его приглашение?

— Сегодня я откажу ему. А сейчас пойду, посижу, часок над рисунками, а потом буду одеваться к вечеру.

— Очень хорошо. Я скажу Гроувзу, чтобы никого не принимал, поскольку мне нужно вздремнуть. Я просто обессилела после такого развлечения.

Своими льдистыми голубыми глазами Лукас Фрост наблюдал за лордом Хантли, выходящим из дома леди Палмерстон. Он наблюдал за ним и, конечно же, видел цветы в его руках. Присмотревшись, Фрост с радостью заметил, что сюртук Филиппа обсыпан розовыми лепестками.

Фрост был в курсе того, что Филипп заходил и накануне. Об этом ему доложил слуга, которому было поручено следить за домом. Кому-то покажется гнусным давать такое поручение лакею, но Фрост рассматривал подобные действия как защитную меру. Однажды он уже потерял Анджелу и не хотел упустить ее на этот раз.

Ему нравилось в ней все: наивность, простодушие, скромность. Он любил в ней это наивно-удивленное отношение к миру, ее веру в его порядочность, хотя в свое время он взял ее обманом. А потом в один день все это разрушилось из-за плохо продуманного плана. Но он во что бы то ни стало, вернет то, что потерял тогда.

Из-за долгов отца он вынужден был жениться на Беатрис Гилфорд. Она была дочерью торговца, имела простые, слегка грубоватые манеры и была хорошо образована. Но Беатрис была богата и своим приданым, по сути, купила право носить его титул.

Сначала она запоем читала книги о древнем мире, а потом предпочла ему другого мужчину. Но Лукасу было все равно, потому что он всегда любил другую женщину. Он всей душой любил Анджелу. Но вынужден был жениться на Беатрис.

Он разработал целый план, чтобы сохранить Анджелу, задумываясь над тем, чем все это может обернуться. Началось с того, что отец Анджелы предложил гораздо меньшее приданое, чем мистер Гилфорд. Потом Салливан-старший вызвал его на дуэль, вместо того чтобы выгнать дочь вместе с Лукасом. Конечно, на дуэли Лукас стрелял мимо, но у отца Анджелы случился сердечный приступ. Формально его вины в смерти старшего Салливана не было. Но он постоянно ощущал себя виноватым в смерти ее отца, словно это его пуля попала в сердце старика.

Семь лет пришлось ждать Лукасу, чтобы судьба предоставила ему шанс исправить свой ужасный поступок. Он женится на Анджеле и вернет ее доброе имя. Конечно, замужество не вернет Анджеле отца, но может сделать его смерть чуть менее бессмысленной. И, в конце концов, измученная душа Лукаса успокоится.

И, в общем, все шло хорошо. Но тут появился лорд Хантли. Подозрения у Лукаса возникли после того, как в рисунке Анджеды он разглядел его черты. Она с ним знакома? Неужели другой мужчина был с его женщиной? Ведь он все еще продолжал считать ее «своей». Но Анджела никогда не говорила о нем, и никто не знал его местонахождения. И все же этот факт не давал Лукасу покоя. Как могут появиться соперничающие претенденты на руку девушки с погубленной репутацией? И как он может проиграть в этом соперничестве лорду Хантли, пользующемуся такой дурной славой?

Но Хантли появляется уже во второй раз. Лукас видел, как он смотрел на Анджелу, заметил ее долгий ответный взгляд. Он запаниковал и предложил эту ловушку на уик-энд, а она пока не дала согласия. Наверно, он поторопился и напугал девушку. А может быть, он уже опоздал?

Если судить по внешнему виду Филиппа Хантли, Анджела явно была разгневана во время их беседы. Пожалуй, сейчас самое время нанести визит.

— Мисс Салливан нет дома, — заявил дворецкий.

— Но я… наблюдал и не видел, чтобы она выходила. — Слова вылетели у него из уст раньше, чем он смог их обдумать. Дворецкий лишь удивленно поднял брови, давая понять гостю, что он сказал лишнее.

— Вы можете оставить вашу карточку.

Лукас так и сделал, хотя дворецкий прекрасно знал его. Он регулярно наносил визиты в этот дом, с самого начала сезона.

А теперь он ее теряет. Но она так нужна ему, черт побери! Он должен жениться на ней и исправить то зло, которое когда-то причинил! Чтобы ночами можно было спать спокойно и в своих снах не видеть глаза ее мертвого отца. Он теряет свой шанс на искупление, и кое-кому это не пройдет даром!

Глава 18

Анджеле не пришлось искать Лукаса Фроста. Она не пробыла на балу и пяти минут, как он сам подошел к ней и, взяв под руку, утянул в укромный уголок.

Идя рядом с Фростом, Анджела искала глазами свою наставницу. Леди Палмерстон устремилась к гостям, и Анджела потеряла ее из виду.

— Вас не было дома, когда я заходил сегодня днем. Где ты была? — спросил Лукас, когда закончился обмен вступительными, ничего не значащими любезностями.

Его голос звучал ровно, но в нем прорывались обвинительные нотки. Он словно требовал, чтобы отныне ее жизнь подчинялась его распорядку. Когда-то такое было возможно, но не теперь.

— Я работала над иллюстрациями, — честно ответила Анджела.

— Вместо этого вам следовало принять меня, — упрекнул ее Лукас, и в груди у нее что-то начало медленно сжиматься. Ей не понравился тон, которым он разговаривал с ней.

— Вы о чем-то хотели со мной поговорить? — без обиняков спросила она, глядя ему прямо в глаза.

Они были такими холодными, такими голубыми. Она не могла припомнить, были ли они такими же холодными несколько лет назад.

— Нет, я просто подумал, что заслуживаю больше внимания, чем рисунки. После всего, что нам вместе пришлось пережить…

Она горько рассмеялась. Все, что мы пережили «вместе». Какая чушь! Правда состояла в том, что страдать ей пришлось одной. И сейчас она испытывала боль. Ее смех резко оборвался.

— Отпустите руку, вы делаете мне больно, — холодно сказала Анджела.

— Извините, я случайно.

Искреннее сожаление читалось на его лице. Лукас ослабил хватку, но руку не отпустил. И она поняла, что он, без сомнения, испытывает к ней довольно сильное чувство. Но она не разделяла его.

— Все в порядке, — автоматически ответила она, хотя это было далеко не так.

— Итак, вы согласны принять мое приглашение? — Он практически умолял Анджелу, она видела эту мольбу в его глазах. Именно поэтому ей не хотелось оставаться с ним наедине или полагаться на свой собственный здравый смысл. Потому что даже сейчас она готова была согласиться, лишь бы не задеть его чувств.

Но она еще раз глянула в его глаза и поняла, что жаждет видеть перед собой теплые темные глаза Филиппа, а не холодные голубые…

— Я не могу поехать с вами, Лукас. Мне очень жаль…

— Позвольте пригласить вас на тур вальса.

Анджела знала этот голос. Он был низкий, теплый и принадлежал Филиппу. Он прошептал эти слова ей и только ей одной. Прошло столько времени, а он все еще заставляет ее сердце биться быстрее и сильнее.

Анджела оглянулась по сторонам и увидела, что ее тетушка, занятая разговором с леди Стилмор, не обращает на свою племянницу ни малейшего внимания. Это, конечно, не имело значения, ведь разрешения ей не требовалось. Анджеле просто необходимо было чуть помедлить, чтобы ушло ее сегодняшнее раздражение. Остались сомнения, неуверенность и замешательство. Не изменилось лишь одно: ни один мужчина, ни до, ни после, не вызывал у нее таких чувств. Он знал ее такой, какой не знал никто, и это пугало ее, но в то же время давало ощущение безопасности. Когда Филипп смотрел на нее, прикасался к ней или просто стоял рядом, она чувствовала его каждой своей клеточкой и оттого, что он был так близок, буквально теряла рассудок.

Сегодня вечером она хотела расслабиться. Филипп нежно взял Анджелу под локоть. Она повернулась и посмотрела на него. Его легкая, соблазняющая улыбка сказала ей все. «Скажи «да». Ты ведь знаешь, что хочешь».

И она сказала «да».

Днем Анджела не смогла толком рассмотреть Филиппа, поскольку вспышка гнева затуманила ей зрение. Да к тому же она так увлеченно стегала его цветами. Сейчас, когда он держал ее в объятиях, и они медленно двигались в вальсе, у нее была возможность рассмотреть его. Званый вечер близился к завершению. Свечи догорали, и в зале стало темнее. Остававшиеся гости быстро соскальзывали на новую, более высокую ступень раскованности. Оркестр продолжал играть.

Анджела вспомнила тот случай, когда она побрила его, а потом сказала, что у него «почти цивилизованный вид». И даже теперь, в идеально сидящем костюме, с тщательно завязанным накрахмаленным галстуком; упор был на слове «почти». Он вел ее в танце, безупречно выполняя все па под превосходную музыку, но все еще казался лишь «почти» цивилизованным. Соблюдались все правила приличия (и внешнего вида), но было что-то первобытное в том, как он смотрел на нее, как держал руку на ее талии, и что она ощущала при этом прикосновении. Ей почему-то казалось, что в любую секунду он, как дикарь, может схватить ее и, перебросив через плечо, унести в свое логово.

Ее рука, как и полагалось, лежала на его плече. Но тело Филиппа казалось ей более сильным, окрепшим, не таким, каким она помнила его. Он изменился, или стираются ее воспоминания? Может быть, в ней проснулась необузданная дикарка, которая хочет чувствовать его грудь под своими ладонями, ощущать своим телом его кожу, его мускулатуру. Она хорошо помнила эти ощущения, и не только потому, что запечатлела их на своих рисунках. Почти год она была в плену его изображений. Теперь она жаждала реальности.

Стараясь сохранить на лице нейтральную улыбку, она в очередном па приблизилась к нему настолько, что казалось, еще чуть-чуть, и она сможет поцеловать его. Наверное, он с радостью ответит на поцелуй, но вот поцелует ли он ее по окончании церемонии венчания?

Почувствовав ее «призыв», Филипп чуть сильнее привлек ее к себе, и Анджела, рискуя вызвать всеобщее осуждение, еще ближе прижалась к нему.

— Ты создаешь для меня массу проблем, — сказал он охрипшим голосом.

Анджела рассмеялась:

— Я создаю проблемы? И это говоришь ты?

— Я пытаюсь быть праведным, а ты заставляешь меня быть порочным.

Эти слова он прошептал, приблизившись настолько, насколько еще позволяли приличия. И продолжал шептать всякие грешные слова, которые ему так давно хотелось ей сказать. О том, как он будет снимать с нее платье, о том, как соскользнет шелк с ее плеч и он сможет покрывать поцелуями и ласкать ее обнаженную кожу. О том, как он будет целовать ее грудь. Он говорил и говорил, но музыка звучала так громко, а ее воображение рисовало такие картины, что Анджела закусила губу, чтобы подавить стон.

Анджела закрыла глаза. Она не осознавала, что прижалась к нему вплотную, пока не почувствовала упругую твердость его возбужденного естества.

Анджела отпрянула, моля Бога, чтобы никто не заметил, как неприлично близко сошлись в вальсе Филипп Кенсингтон и Анджела Салливан. Мельком она взглянула на кружащиеся пары, но все они были заняты исключительно собой. Слава Богу, они ни разу не сбились в танце, несмотря на то, что ее юбки порой захлестывались вокруг их ног. Как ей хотелось, чтобы так же переплелись их тела, чтобы они стали единым целым, и чтобы страсть окончательно поглотила их!

Как она хотела этого! Как она жаждала!

Но он ничего не говорил об утре, которое наступает вслед за ночью любви. Она живо могла представить себе все яркие чувственные образы, которые он описывал. Но также легко она могла представить и ту сердечную боль, которую испытываешь на следующее утро, просыпаясь одна. Она могла нарисовать в своем воображении отпечатки их тел на постели и пустое место, где он лежал, — и все это в холодном утреннем свете. И это было словно ушат ледяной воды на разгоряченное тело, поскольку ее кожа все еще пылала. Анджела была уверена, что горит с головы до пят.

Оркестр доиграл, и Филипп, замолчав, предложил ей выйти на террасу. Она кивнула в знак согласия, чувствуя, что сейчас ей как никогда необходим прохладный воздух.

Лукас Фрост был обеспокоен и разгорячен, но по совершенно иной причине. Ярость переполняла его после того, как он увидел, что Филипп Кенсингтон ведет себя так, словно Анджела принадлежит ему. Но это невозможно, потому что Анджела принадлежит только ему, Лукасу.

Ярость разгоралась, словно пожар в лесу, и уже пульсировала в висках, когда он наблюдал, с каким упоением Анджела вальсирует с другим мужчиной. Он видел, как она прикрыла глаза, как румянец покрыл ее щеки, потом спустился к лифу. Он видел, как сближаются их тела. Это было непорядочно. Это было неправильно. Так не должно было быть. Она принадлежит ему.

Но он продолжал стоять, словно прикованный, потому что не осмеливался сделать то, что хотел, — пересечь зал, растолкав толпу разряженных гостей, и вырвать ее из объятий соперника. Хантли был крупнее Лукаса. И конечно, если здесь, в этом зале, Лукас будет избит до полусмерти, он не сможет жениться на Анджеле. Ему придется найти другой способ устранить соперника.

Он заставил себя сделать глубокий вдох, чтобы успокоиться и собраться с мыслями. Судьба снова свела его с Анджелой, и он никому ее не отдаст.

Вальс закончился, и Фрост увидел, как Филипп с Анджелой направились к выходу на террасу. Он последовал за ними, Оказавшись буквально в двух шагах от леди Палмерстон — наставницы Анджелы.

— Ну и ну, — услышал он ее бормотание, — лорд Хантли на террасе наедине с молодой незамужней девушкой. Я просто поражена.

В ее голосе слышался неприкрытый сарказм. Действительно, ведь Филиппа уже не раз заставали на террасе или в саду с молодыми леди. И в голове у Лукаса начал вырисовываться план. От возбуждения сердце забилось сильнее.

— Анджела, ты готова отправиться домой? У меня что-то разболелась голова.

Лукас отодвинулся в тень, чтобы его не заметили. Вскоре после, отъезда Анджелы и леди Палмерстон он сел в свой экипаж и приказал кучеру ехать к особняку Кристины Грей.

— Добрый вечер, Лукас, давненько ты не заглядывал, — произнесла Кристина, наполняя бокалы.

От внимания Лукаса не укрылось, что под ее шелковым красным одеянием ничего не было. Ее платье не было украшено кружевами, бусами или вышивкой. Кристина в этом не нуждалась. Но это его не заинтересовало и не отвлекло от цели визита. Он давно знал, и не понаслышке, на что способна и чем она может порадовать мужчину. У него не было особых обязательств перед женой, которая не хранила ему верность.

Кристина была куртизанкой. Ее приобщение к этой древнейшей профессии произошло всецело благодаря непорядочности Филиппа Кенсингтона. Они встретились в Италии, как рассказала Кристина Лукасу однажды ночью, и он ей сразу понравился. Он был молод, красив, богат, свободен, раскован, почти всегда под хмельком… Ей довольно быстро удалось соблазнить его и таким образом реализовать первую часть своего плана, но вторая часть этого плана — женить Филиппа на себе — потерпела провал. Она не могла предположить, что Филипп вдруг исчезнет.

— Не важно, — любила повторять она, — мой отец хотел, чтобы я заполучила герцога. Теперь у меня их дюжина.

Протянув Лукасу бокал, Кристина свернулась клубочком на кушетке и жестом пригласила присоединиться к ней. Она положила руку ему на бедро и начала продвигаться выше.

— Я пришел сюда не за этим, — сказал он, но не стал убирать ее руку.

— А зачем же? — спросила она, запуская ногти в его плоть. — Уже три часа утра, черт возьми!

— Я пришел поговорить.

Она закатила глаза и откинулась назад. Он выпил немного бренди.

— Поговорить? В такую-то рань? — с недоверием произнесла она. — Тебе ведь известно, что мужчины приходят сюда не за этим.

— У меня к тебе предложение… отомстить.

Она облизнула свои накрашенные губы, и взглянула на него с лукавым интересом.

— Ну, я слушаю, — сказала она, глядя на него через стекло бокала.

Лукас объяснил ей свой план.

— Это несложно. Но зачем?

— Потому что он хочет заполучить женщину, на которой я намерен жениться. Я могу потерять ее и не хочу этого допустить. Если она убедится в его легкомыслии, то не выйдет за него замуж.

Его эмоциональное признание не произвело впечатления на Кристину. Впрочем, это было не важно, лишь бы она смогла.

— А в чем же заключается месть? — спросила Кристина. Она не собиралась даже пальцем пошевелить, если это не сулило никакой выгоды.

— А разве тебе не хочется отомстить лорду Хантли за то, что он погубил тебя? — спросил Лукас. И отбросил пугающую мысль, которая заползла ему в голову. А что, если Анджела решит отомстить ему? Он причинил ей зло точно так же, как Хантли причинил зло Кристине. Эта мысль заставила его поторопиться с выполнением плана. Ему необходимо жениться на Анджеле как можно скорее.

— А почему ты думаешь, что я испытываю подобные чувства по отношению к лорду Хантли? — спросила Кристина.

— Но ведь это из-за него ты оказалась в таком положении?

Господи, а вдруг Анджела пошла по пути Кристины? И этим объясняется ее знакомство с Хантли. Но нет, она не могла так поступить. Только не Анджела.

— В таком положении? — размышляла Кристина. — Богатая и свободная? — В ее голосе звучал неприкрытый сарказм.

— Понятно. А если я помогу тебе стать еще богаче? Она прильнула к нему, коснувшись своим бюстом, едва прикрытым красным шелком, в то время как ее руки поглаживали его бедра наманикюренными пальчиками.

— Вот это уже интересней, — прошептала она.

Лукас вернулся домой на рассвете. Ему и заблудшей Кристине понадобился всего час, чтобы разработать безупречный план. Еще час потребовался на то, чтобы отпраздновать будущий успех. И когда он, наконец, рухнул в постель, ему немного полегчало. Скоро, женившись на Анджеле, он избавится от всех нынешних и будущих соперников.

Глава 19

Неделю спустя…

На званом вечере у леди Дерби Филипп стоял с Паркхерстом у карточных столов и наблюдал за игрой. За одним столом Престон Дрейк демонстрировал свои таланты, благодаря которым он приобрел славу лучшего игрока Англии. После этого вечера он, несомненно, станет еще и самым богатым. Желание принять участие в игре было настолько сильным, что даже пугало Филиппа. Ему несколько раз пришлось напоминать себе о том, что он банкрот. Кроме того, последний инцидент с кредиторами еще не забыт. Ему до сих пор приходится улаживать его последствия. Желание взять в руки колоду карт отступило. Он довольствовался наслаждением, которое получал от звука тасуемых карт, от громких голосов, озвучивавших ставки. Вскоре его мысли вернулись к воспоминаниям об одной необычной игре и необыкновенной женщине, принимавшей в ней участие. Филипп бросил взгляд на часы и подумал, что Анджела, должно быть, уже прибыла. И он, было, собрался пойти поискать ее, но к нему подошел Девон.

— Полагаю, это тебе, — сказал Девон, подавая ему записку.

— Ты читаешь мои письма? — раздраженно спросил Филипп.

— Лакей сказал, что ему велено передать это мне. Я не сомневался, что письмо адресовано мне, пока не прочитал. Ты же видишь, что здесь нет имени адресата, — справедливо заметил Девон.

— Так что же там написано, черт возьми? — нетерпеливо прервал их Паркхерст.

Филипп быстро прочитал коротенькую записку и улыбнулся:

— Здесь говорится о том, что у меня еще есть надежда.

Прошу меня извинить, джентльмены, увидимся утром. За прошедшую неделю Анджела постепенно смягчилась.

Он навещал ее у леди Палмерстон каждый день. Он приносил цветы, хотя и эти букеты могла постичь участь первого, а еще подарил ей мягкую игрушку, объяснив, что этой штукой она может лупить его сколько угодно, поскольку вреда от этого не будет ни ему, ни игрушке.

— А я-то надеялась, что ты принесешь мне полное собрание сочинений Шекспира, — сказала она, принимая подарок и улыбаясь.

Потом он подарил ей альбом для рисования в жестком кожаном переплете. Он несколько часов бродил по книжным лавкам, стараясь найти самый лучший. Казалось, у него не было никаких других забот, кроме как придумывать способы завоевать ее снова. Но это занятие сейчас было для него самым увлекательным (и самым важным).

Леди Палмерстон также помогала ему. А зачем же иначе этой ярой защитнице нравственности нужно было изобретать предлоги, чтобы выйти из комнаты? От Филиппа не ускользало выражение растерянности на лице Анджелы, когда ее наставница выходила. И хотя ему казалось, что он умрет от напряжения, он не пытался поцеловать или обнять Анджелу.

Возвращаясь в гостиную и не замечая ничего подозрительного, леди Палмерстон каждый следующий день отсутствовала чуть дольше.

И вот сегодня…

В первые минуты после ухода наставницы (леди Палмерстон забыла обсудить с поваром меню) они вели ни к чему не обязывающий светский разговор, неумело притворяясь, что понятия не имеют, что последует дальше: Было так легко и так правильно сидеть рядом и беседовать о погоде, а уже через секунду прильнуть друг к другу для поцелуя.

Вначале Анджела сомневалась, ибо губы ее были закрыты. Филипп не принуждал ее, не подталкивал, не убеждал раскрыть губы. Он так долго ждал этого, что просто возможность находиться рядом с ней давала ему ощущение райского блаженства. Ее губы были еще нежнее, чем раньше.

Он взял ее руку в свою, их пальцы переплелись. И тут она ответила на его прикосновение и на его поцелуй, причем так, как может только мечтать мужчина.

Она крепко сжала его пальцы. Ее губы раскрылись, и она повела в этой любовной игре, скользнув своим языком между его губ. Он последовал ее примеру. В этом поцелуе были намеки на прошлое, равно как и соблазнительное, дразнящее обещание будущего.

Анджела коснулась рукой его щеки, крепко прижимая его к себе. Его прикосновение было нежным, и он чувствовал, что его сердце вот-вот выпрыгнет из груди, и это ощущение было необыкновенно приятным. Ведь никто и никогда не был с ним мягким, нежным и ласковым.

А именно это, он знал, было лекарством от той серой болезненной пустоты, которая всегда окружала его.

Филипп был уверен, что именно ее прикосновения заставляли его испытывать какие-то невероятные, неведомые ему прежде чувства. И он совершенно определенно знал, что ничьи другие ласки ему не нужны.

Филипп привлек Анджелу к себе, чтобы обнять ее как можно крепче. Но тут Анджела закрылась и слегка отстранилась, словно он пересек невидимую границу.

Что-то удерживало ее, но что именно — он не знал. А спросить ему не удалось. В эту минуту возвратилась леди Палмерстон, которая подозрительно оглядела их и завела разговор о каких-то пустяках, на чем Филипп, слишком погруженный в свои размышления, никак не мог сосредоточиться.

Филиппу вдруг захотелось вновь оказаться вместе с Анджелой в монастыре, ведь там они могли встречаться сколько угодно. А если он совершал промах, то все равно мог рассчитывать, что она придет к нему на следующий день. Но сейчас что-то пошло не так, что именно — он не знал, а спрашивать было ни в коем случае нельзя.

Входя в зал, Филипп сунул записку в карман. В ней было написано: «Встретимся в саду. А.». Радостное предвкушение охватило его, только одна мысль не давала ему покоя: ведь она там одна. Боже, неужели она не понимает, что это опасно? А вдруг до него там появится еще кто-нибудь, с менее благородными намерениями?

Но это приглашение могло означать только одно. Анджеле, также как и ему, хорошо было известно, что происходит в темных, укромных уголках садов и залов. Для этого не нужно было обладать собственным опытом. Девон рассказал ему, что они с Эмилией обвенчались благодаря ловушке, которая очень походила, как подозревал Филипп, на ту, в которую он спешил сейчас. Вряд ли леди Палмерстон станет повторяться, но, по правде говоря, ему это было безразлично.

Он, ни на кого не обращая внимания, прошел через душный зал, с трудом удерживаясь от того, чтобы не расталкивать снующих перед ним людей. С каждой секундой росла грозящая ей опасность. Он должен первым появиться возле нее. В несколько шагов он пересек террасу, подавив желание перепрыгнуть через ступеньки, и углубился в тень.

Сад был освещен лишь лунным светом. Живая изгородь и деревья, высаженные аллеями, превращали садовое пространство в сложный лабиринт с множеством укромных уголков. Идя по гравийной дорожке, он замечал, что не только им с Анджелой пришла в голову мысль уединиться в саду.

Им овладела тревога. Что-то было не так. Он ускорил шаг.

Филипп не сразу увидел ее. Она коснулась его руки, когда он почти прошел мимо. Он шагнул к ней. Через мгновение его глаза привыкли к темноте, и он ясно увидел перед собой женщину, но это была не Анджела.

— Я ждала тебя, — промурлыкала она. Она сделала шаг к нему и, тесно прижимаясь, обвила его руками.

От тяжелого запаха духов запершило в горле. Сначала он решил, что эта женщина его с кем-то перепутала.

— Пора нам закончить то, что мы когда-то начали, — прошептала она ему на ухо, и он сразу ее узнал. — Тебе так не кажется?

Филипп оцепенел. Это была женщина, к которой когда-то, очень давно, он чувствовал сильное влечение. Он отступил, но она последовала за ним, обвивая его, как виноградная лоза, которая душит дерево.

— Я даже сделаю это бесплатно, — прошептала Кристина Грей накрашенными губами.

— Нет, — твердо ответил он. Филипп резким движением снял ее руку со своей шеи и жестко отвел в сторону. Кристина попыталась обнять его свободной рукой, но Филипп, теперь уже раздраженно, схватил ее за запястья и отстранился. Он не хотел, чтобы она к нему прикасалась. — Что ты делаешь, черт возьми? — процедил он сквозь зубы.

Кристина лишь улыбнулась или усмехнулась. В желудке у него все скрутилось. Она слегка кивнула головой в сторону гравийной Дорожки, откуда послышались чьи-то шаги.

Филипп отпустил ее запястья и сделал шаг назад, но было уже слишком поздно.

Кристина вывернула одну руку, притянула его голову к себе и прижалась губами к его губам. Через мгновение он вырвался, но удар был уже нанесен.

Некогда он погубил ее, а сейчас она мстила ему.

Филипп моментально все понял, когда этот мерзавец Фрост сунул Анджеле в руку платок. Ему даже не пришлось доставать его из кармана, он пришел, держа его наготове, словно знал, что будут слезы. Или надеялся, что будут.

Филиппа подставили. Это была ловушка, чтобы опорочить его в глазах Анджелы. И только теперь он понял, насколько сильно Фрост хочет добиться ее. Филипп был так ослеплен своим собственным желанием, что недооценил соперника. Но он не потеряет ее из-за этого.

— Анджела, — начал он и сделал шаг к ней. Она отшатнулась.

— Это не то, что ты думаешь.

— Теперь я уже не знаю, что и думать, — сказала она холодно.

— Прошу нас извинить, — многозначительно сказала Кристина, — но у нас тут было одно незаконченное дело.

Ее намек был настолько ясен, что можно было уже и не проводить кончиком пальцев по галстуку и вниз до пояса брюк. Филипп отбросил ее руку, но это ее не смутило.

— Анджела, — начал Филипп.

Но Фрост прервал его.

— Пойдем, Анджела, — утешающе произнес он, норовя обнять ее за талию, в то время как Кристина пыталась обнять Филиппа. — Ты очень расстроена. Я провожу тебя домой, а эта парочка пусть заканчивает свои дела.

— Да, да, идите, идите, — легко сказала Кристина, словно обращаясь к ребенку. Чтобы подлить масла в огонь, она собственническим жестом поправила фалды его фрака. Она вцепилась в него, не позволив последовать за Анджелой, которая уже удалялась вместе с Лукасом, вежливо поддерживающим ее под руку.

Потом он увидел, как Лукас прижал Анджелу к себе: Кристина вцепилась в его жилетку.

Он видел, как Лукас губами коснулся лба Анджелы. Кристина ухватила его за лацканы.

Он видел, как Анджела попыталась уклониться от прикосновения Лукаса. Филипп оттолкнул руки Кристины.

Он больше не стал ждать, что будет дальше.

— Да прекрати ты, черт возьми! — проревел Филипп. — Ты уже добилась своего!

Она состроила недовольную гримасу, затем пожала плечами, признавая свое поражение.

— Можешь бежать за ними, — небрежно сказала она, хотя в этом не было необходимости, потому что Филипп был уже далеко.

Анджела танцевала с Лукасом. Вскоре Лукас прервал свой монолог о благословении судьбы, которая позволила им вновь встретиться, оказаться свободными, чтобы можно было вновь соединиться, и сказал:

— Надо же! Похоже, лорд Хантли очень торопится!

И он в очередном па развернул Анджелу, чтобы ей было видно, как Филипп нетерпеливо продвигается сквозь толпу в направлении террасы.

Не долго думая, она прервала танец и последовала за Филиппом. Если ее подозрения верны, она хочет увидеть его предательство собственными глазами. А ведь она постоянно о нем думала. Она была готова отдаться ему окончательно!

Лукас, не дожидаясь приглашения, последовал за ней в сад.

И тут ее глазам предстала сцена, которой она опасалась, и ее единственная мысль была о том, что она опять попала в ловушку. Она проклинала себя за то, что, не подумав, бросилась навстречу своему несчастью. Вновь.

Именно поэтому она просила свою наставницу не оставлять ее одну. Ей важно было чувствовать поддержку, а не полагаться только на свои желания и постоянно подводивший ее здравый смысл. Но где же сейчас ее тетушка? Почему ее нет рядом?

Ее любовь к Филиппу, смешанная с недоверием, заставила ее выйти в сад, где она стала свидетелем отвратительной сцены. У нее опять отняли надежды на будущее, разрушили все планы.

Став одной из героинь скандальной сцены, она видела все это как бы со стороны. Незамужняя женщина с сомнительным прошлым и мужчина, с которым она минуту назад кружилась в вальсе. Женщина с явно скандальной репутацией и известный повеса, которого часто заставали в подобных ситуациях. Они и она в укромном уголке сада — это просто скандал! Если только их застанут здесь… Ей придется вернуться в монастырь. Но как же восстает ее душа, когда она вспоминает об этом!

Или ей придется выйти замуж за Лукаса. Она не может любить его так, как любила когда-то. Она не собирается быть женой человека, который разрушил ее жизнь. Правда, иногда она пыталась убедить себя в обратном. Но тут вернулся Филипп…

Или ей придется выйти замуж за Филиппа? А он вновь и вновь будет причинять ей боль, потому что она его любит, но доверять ему не может. Только подумать! Он в объятиях другой женщины, в то время как совсем рядом его Анджела. Он даже не принял никаких мер предосторожности.

А потом Лукас попытался обнять ее, но она вырвалась и убежала, молясь о том, чтобы ее никто не увидел.

Но Лукас последовал за ней, схватил ее и прижал к себе. От его прикосновений ее бросило в дрожь — она безумно боялась, что их заметят, и изо всех сил пыталась вырваться из его объятий. Но было поздно: раздался скрип гравия, и на аллее появилась леди Палмерстон.

— Вы можете оставить мою племянницу? — ледяным тоном произнесла леди Палмерстон.

Лукас послушно опустил руки. Анджела тут же сделала шаг назад, потирая болевшее от его жесткой хватки плечо.

— Миледи, я хочу объяснить, — начал Лукас, но не успел продолжить, поскольку их внимание привлекли тяжелые шаги.

— Вы позволите? — обратился Филипп к Анджеле и леди Палмерстон. Анджела не поняла, а ее тетушке все стало ясно.

— Пожалуйста, — ответила леди Палмерстон, с любопытством взглянув на Филиппа.

Анджела вздрогнула, когда кулак Филиппа врезался в челюсть Лукаса. После второго удара тетушка взяла Анджелу под руку и повела ее в зал.

— Из-за тебя дерутся два кавалера. Как романтично! — размышляла леди Палмерстон.

— Да уж! — Так романтично, что я на грани обморока! — ответила Анджела, стараясь сдержать рвущиеся наружу рыдания.

Ясно различимый шум потасовки привлек внимание гостей, которые начали выходить из зала и с террасы, чтобы посмотреть, что происходит. К счастью, Анджеле и леди Палмерстон удалось остаться практически незамеченными, потому что они быстро двинулись в противоположном направлении.

Филипп присоединился к ним через несколько минут, когда они, стоя на подъездной дорожке, ожидали свою карету.

— Я провожу вас домой, — сказал Филипп, морщась и потирая руку. И снова, как в свое время в монастыре, Анджела почувствовала жалость к этому большому и сильному мужчине. Он повредил руку, защищая ее. Ей так хотелось взять его руку в свою, и не только для того, чтобы убедиться, что с ним все в порядке.

Но, черт возьми, он был с другой женщиной, а ведь еще сегодня днем она думала, что он принадлежит только ей. И вот сейчас она видела следы губной помады, которые оставила на его рубашке и галстуке эта недостойная женщина. Пятно бросалось в глаза и словно насмехалось над ней.

Опасаясь, что жалость уступит место гневу, и она просто задушит его этим перепачканным галстуком, Анджела отвернулась. Лакей открыл дверцу прибывшего экипажа. Анджела и Дора поднялись в карету. Филипп последовал за ними.

— А вы куда, хотела бы я знать? — строго спросила Анджела.

— В самом деле, Филипп, вы могли бы нанести нам визит завтра, как и подобает раскаивающемуся воспитанному джентльмену, — поддержала ее тетушка.

— И дать ей шанс вновь сбежать от меня? — ответил Филипп, глядя на Анджелу. — Ну, уж нет, Анджела, тебе придется меня выслушать.

Ей хотелось закрыть уши руками и повторять любую бессмыслицу, лишь бы не слышать ни единого слова. Но нет, она не будет вести себя как ребенок. Молча, она села на диван экипажа и бросила на него самый высокомерный взгляд, на который только была способна.

— Ну что ж. Давайте выслушаем ваши оправдания.

Филипп рассказал о том, как он получил записку, подписанную единственной буквой «А», и решил, будто записка от нее.

— Как тебе могло прийти в голову, что я способна на что-то подобное?

— Примите во внимание, что мне хотелось так думать. Я даже не предполагал, что могу угодить в ловушку.

— Интересно, — пробормотала леди Палмерстон.

— А как вы, — Филипп повернулся к леди Палмерстон, — могли допустить, что она будет бродить по саду наедине с таким типом, как Фрост? Вы ее наставница, а это означает, что вы должны всегда быть рядом и не позволять ей оставаться наедине с такими типами, как…

— …вы, — с готовностью закончила леди Палмерстон. — Я была там все это время, а вы были слишком заняты и не замечали меня.

— Я был слишком занят тем, что устроил этому ублюдку выволочку, которую он заслужил за то, что причинил тебе боль.

— Анджела, я думаю, что Филипп тебя действительно любит, — заявила леди Палмерстон.

— Он выбрал интересный способ доказывать это, — ответила Анджела.

— Продолжайте ваш рассказ, Филипп, — поддержала его тетушка.

— Я искал тебя, но в этот момент Кристина…

— Так вы ее знаете! — охнула Анджела, потерявшая надежду на то, что это всего лишь недоразумение и его приняли за другого. — Откуда? Значит, вы лгали мне, когда сегодня днем сказали, что я единственная?

Тетушка тихонько застонала. Анджела, прищурившись, смотрела на Филиппа с подозрением.

— Я знал ее, — ответил он, — но много лет назад.

— А где вы, познакомились с ней, Филипп? — спросила Анджела, опасаясь, что ответ ей уже известен. Некогда он погубил эту женщину по имени Кристина. Она была одной из многих — отвергнутых и брошенных.

— Расскажите же, леди Палмерстон, — устало произнес Филипп. — Мне не хочется лишать вас этого удовольствия.

— Вы очень любезны, лорд Хантли, — усмехнулась Дора. — Кристина Грей была дочерью бывшего посла в Италии. Там Филипп с ней и познакомился, после того, как был вынужден сбежать из Англии после другой скандальной истории. Филиппа застигли, когда он собирался сбежать с Кристиной. Затея провалилась, не так ли? А сейчас она одна из самых популярных куртизанок Лондона.

— Мне кажется, эта история со временем потеряла некоторую точность в деталях.

— Только не говори мне, что и тогда тебя ввели в заблуждение.

— Я расскажу правду, несмотря на то, что она может показаться жестокой. Девушка предложила мне то, чего я хотел. Я вошел во вкус. Но я не скомпрометировал ее окончательно, поскольку первыми нас застали ее отец, его друзья и практически весь штат домашней прислуги. И у всей этой компании случайно оказался под рукой готовый брачный договор. А у Кристины на тот момент уже все вещи были сложены.

— Значит, это была ловушка, как и сегодня.

Нет необходимости утверждать, что такое оправдание было чертовски удобным.

— Я был молод, богат, должен был унаследовать титул герцога и любил выпить. Я был идеальной мишенью для ее планов. Не знаю, какой мотив был у нее сегодня, но…

— А теперь она содержанка, и в этом есть доля вашей вины.

А ведь если бы Анджела не ушла в монастырь, ее могла ожидать такая же судьба. Эта мысль пугала и разрывала сердце.

— А теперь она богаче всех нас и обладает большей властью, чем, если бы стала герцогиней. Она по-прежнему хитра и изворотлива. Безусловно, эту отвратительную интригу задумал Фрост, а она его сообщница.

— Зачем вы повторяете это? У вас нет доказательств того, что именно он подстроил все это. Думаю, в вас говорит ревность, — с вызовом произнесла Анджела.

— А разве вы были с ним в саду по какой-то иной причине? — спросил Филипп. — А если это так, то у вас нет оснований, злиться на меня.

— Не надо упрекать меня в этом. Он последовал за мной, если хотите знать, — ответила она. А потом прикусила язычок, потому что едва не добавила, что она-то невинна. Но ведь она не была таковой. Ей пришло в голову, что у Филиппа есть основания подозревать, что между ней и Лукасом сегодня вечером что-то произошло. Ведь он ухаживал за ней открыто, а Филиппу лучше, чем кому-либо, было известно об их прошлом.

— Я ни в чем не обвиняю тебя, Анджела. У меня нет никаких сомнений, — произнес он мягко, и это тронуло ее сердце. В отличие от нее, готовой обвинить Филиппа во всех смертных грехах, он считал ее невиновной. — Но как тебе пришло в голову искать меня в саду? И почему он был с тобой?

— Я видела, как ты поспешил в сад.

— Да, я торопился, потому что беспокоился, что ты будешь ждать меня в темноте, где тебя может подстерегать опасность.

— Это Лукас обратил мое внимание на то, что ты очень спешишь куда-то.

— Случайно заметил, не правда ли? И так же случайно у него под рукой оказался носовой платок, который он вложил тебе в руку. Хотя, надо заметить, ты не пролила ни слезинки. Потому что увидела то, что ожидала увидеть.

Анджела не ответила. Она отвернулась и стала смотреть в окно кареты, хотя мало что можно было разглядеть в темноте. Неужели Лукас действительно все это подстроил?

Он действительно обратил внимание на то, что Филипп поспешил в сад. У него был наготове этот платок. И ведь, Бог свидетель, она не посылала Филиппу эту записку.

Но с какой целью Лукас стал бы это делать? Если она нужна ему, то он просто может сделать ей предложение. Конечно, она бы ответила отказом, но ведь Лукасу об этом ничего не известно… или известно, поэтому он также предусмотрел, чтобы какой-нибудь сплетник застал их в компрометирующей ситуации. Неудивительно, что он так крепко держал ее, когда она пыталась вырваться.

Анджела вздохнула, потому что все улики были налицо и, похоже, она вновь доверилась не тому человеку.

— Ты не доверяешь мне, — сказал Филипп, словно прочитав ее мысли. Он не спрашивал, он утверждал, и, судя по интонации, эта правда только что пришла ему в голову. — Вот что удерживает тебя.

— Вы должны признать, Хантли, что ваше прошлое дает девушке все основания для этого, — вступила в разговор леди Палмерстон, напоминая о своем присутствии.

— Это правда, — сказала Анджела, слегка пожав плечами. Она отвернулась, успев краем глаза заметить на его лице искреннее страдание. Неужели он не может понять, что она просто пытается избежать новых терзаний? Разве он не видит, что она хочет доверять ему и готова отдаться ему без всяких опасений?

— Что, черт возьми, я должен сделать, чтобы доказать тебе, что мне нужна только ты одна и никто больше? Что я буду, верен тебе? Что я не покину тебя? Если, несмотря ни на что, ты хочешь, чтобы я насовсем ушел из твоей жизни, скажи мне об этом сейчас.

Его голос, его глаза буквально умоляли ее. И, на свой страх и риск, она решила ответить.

— Дайте мне подумать, — тихо произнесла она. Под стук колес экипажа, движущегося по булыжной мостовой, она размышляла о том, как им забыть о прошлом и начать новую жизнь. Потому что она действительно хотела доверять Филиппу и, наконец, избавиться от страхов, которые так долго живут в ее измученной душе. Если Филипп любит ее, он поможет ей.

Потом Анджела вспомнила о Лукасе, который вновь подло обманул ее, и, так же как в первый раз, его глупая интрига привела к печальным результатам.

Лукас тоже пытался построить их будущее на забвении прошлого. Но дело в том, что Лукас даже не мог заставить себя признать свою вину, не говоря уже о том, чтобы молить о прощении… И тут ее осенило.

— Ты мог бы попросить прощения у тех женщин, которых ты погубил, — сказала Анджела. — У каждой из них.

— Может быть, ты объяснишь, какое это имеет отношение к нам с тобой, и вообще, чего ты хочешь?

— Это будет правильно, и надо было это сделать еще несколько лет назад. Ведь если ты не раскаялся в том, что совершил, ты можешь вновь совершить это. И потом, я не хочу, чтобы нам доставляли неприятности отвергнутые тобой женщины.

Филипп не застонал и даже не запротестовал, он лишь широко улыбнулся.

— И все-таки ты меня любишь, — сказал он, словно раньше сомневался в этом. — Какой же я дурак!

— Конечно, люблю, глупец! — выпалила Анджела. — Но я боюсь, что ты можешь вновь причинить мне страдания. Я слишком безрассудно обращалась со своими чувствами и не хочу этого повторять.

— Если для тебя это так важно, я могу написать им письма и принесу им свои искренние извинения.

— И что же ты напишешь? «Дорогая, приношу вам свои извинения за то, что погубил вашу жизнь. С наилучшими пожеланиями. Филипп»?

— Ну, что-то вроде этого, — ответил он уклончиво.

— Нет. Ты должен встретиться с каждой из них и попросить прощения лично.

— Сомневаюсь, что меня встретят с распростертыми объятиями, — произнес он, явно испытывая неловкость. Он заерзал на сиденье и с тоской посмотрел в окно кареты.

— Но ты можешь хотя бы попытаться, верно? — спросила она.

Он посмотрел ей в глаза и после небольшой паузы ответил:

— Я могу попытаться, Анджела, ради тебя. Но я бы хотел, чтобы ты отправилась вместе со мной. Прошу тебя.

— Хорошо, — согласилась Анджела. Таким образом, она сможет убедиться в том, что он сдержал слово.

И потом, ей интересно увидеть этих женщин. У нее с ними было много общего.

— Я рада буду составить вам компанию, — выразила свое желание леди Палмерстон, — поскольку вы, Филипп, требовали, чтобы вашу дорогую Анджелу сопровождала наставница.

Анджела чуть не рассмеялась, увидев выражение лица Филиппа. Он был похож на мальчика, которому сделали подарок, но тут же отняли его. Правда, он быстро овладел собой и нахмурился, понимая, что бесполезно убеждать леди Палмерстон позволить им отправиться одним.

— Есть только одна небольшая проблема, — сказал Филипп, явно чувствуя себя не в своей тарелке. — Я не поддерживал с ними никаких отношений, а прошло уже немало времени…

— Ты даже не помнишь их!

— Помню, но я не знаю…

— Ничего страшного. Я знаю их всех, и мне нетрудно будет разузнать, где они проживают, — перебила его леди Палмерстон.

— Естественно, — одновременно пробормотали они оба, и в этот момент экипаж остановился.

Филипп проводил их до дверей, поцеловал Анджелу в щеку, пожелал спокойной ночи и пообещал навестить завтра.

И Анджела осмелилась поверить, что он сдержит свое слово.

— Пожалуй, он прав, — заметила она своей тетушке, когда они поднимались по лестнице в спальни.

— Относительно чего, дорогая?

— Вы не были там, — призналась Анджела, хотя ей не хотелось возражать тетушке. Но ведь она обещала не оставлять ее одну ни с одним мужчиной и не сдержала слова, что едва не привело к губительным последствиям.

— Но я была там, Анджела, — мягко произнесла тетя. — Я не могу позволить, чтобы тебе причинили зло или заставили страдать. Но тебе необходимо научиться доверять своему сердцу и разуму. Ты никогда не освоишь эту науку, если будешь полагаться не на себя, а на кого-то другого.

Глава 20

На следующий день

Если просто сидеть в гостиной леди Палмерстон, и слушать о своих прошлых прегрешениях, было сродни мукам ада, то можно себе представить, какими терзаниями обернутся для него визиты ко всем этим женщинам.

Он знал, что невиновен и в половине приписываемых ему прегрешений. Но и второй половины было достаточно, чтобы испытывать раскаяние. Но если все, чего требует Анджела, — это извинение, и оно вполне устроит пострадавшую сторону, то он готов пойти на это. Все, что он должен сделать, — это встретиться с ними и попросить прощения.

Это он понял, стоило ему взглянуть на Анджелу и увидеть, как она улыбается.

— Первой была мисс Эмили Престон. Седьмая дочь барона Рэглана. Последнее, что я о ней слышала, так это то, что она вернулась в Англию и проживает в Оксфордшире, если я не ошибаюсь, — сказала леди Палмерстон. — Она недолго пробыла в Лондоне. Я думаю, меньше месяца.

— Как давно это было? — спросила Анджела.

— Девять лет назад, — ответила леди Палмерстон.

— А следующая? — спросил Филипп, поторапливая ее, чтобы быстрее покончить со всем этим. Смутные воспоминания начали всплывать в его голове, но думать сейчас не хотелось.

— А затем была Лайла Олторп, она теперь графиня, — сказала леди Палмерстон с довольной улыбкой. — Сам Принни пожаловал им с мужем графский титул. Я присутствовала на их свадьбе.

— В самом деле? — удивился Филипп, подумав, что и он мог знать об этом, если бы, как все, читал газеты. Но она была замужем, их принимал сам король, значит, их неудавшийся роман не отразился на ее будущем.

— Припоминаю, что читала об этом, — добавила Анджела. — Они с мужем были агентами. А графский титул стал им наградой за службу на благо страны.

— Филипп, ведь именно ты подмочил ее репутацию во время ее первого выхода в свет, и произошло это в течение первого же часа, — напомнила ему леди Палмерстон.

— Да, верно. Но ничего страшного не произошло. Нас застали через пять минут после того, как мы вышли из зала. Недостаточно времени, чтобы…

— Тем не менее, вас застали, — перебила его леди Палмерстон. — Дальше идет Кристина Грей.

— Ну, уж ее-то мы пропустим, — сказал Филипп. В любом случае счеты уже сведены.

— Нет. Она, несомненно, все еще таит зло и, как ты убедился, готова предпринимать какие-то действия, — ответила Анджела. — И более того…

— Только не вздумай сказать то, что я боюсь услышать, — осторожно произнес Филипп.

— Мне любопытно было бы взглянуть на бордель, — простодушно сказала Анджела.

— Должна признаться, мне тоже, — добавила леди Палмерстон.

— Богатые содержанки не живут в борделях. Она, вероятно, проживает в роскошных апартаментах, которые ей оплачивает очередной любовник. Нет, туда мы ни за что не пойдем, потому что если вас там застанут, вы никогда не восстановите свою репутацию.

— Какой, однако, приступ собственнических чувств! — съязвила Анджела.

— Лишить нас такого развлечения, — обиделась леди Палмерстон.

— Вам это кажется развлечением?

— Думаю, что один ты к ней не пойдешь, — решительно заявила Анджела.

— И теперь — леди Графтон, — продолжила перечисление тетушка. — Она живет в деревне одна, с сыном.

На самом деле с его сыном, если верить слухам. Но упоминать об этом было совсем не обязательно. Судя по наступившему в гостиной молчанию, Филипп понял, что обе дамы сейчас думают об одном и том же… Верны ли эти слухи?

Он никогда не видел этого ребенка и не собирался этого делать. Но что, если у него и в самом деле есть сын? Вопрос был слишком серьезным, чтобы размышлять над этим, поэтому Филипп, по обыкновению, проигнорировал его.

— Сегодня утром я составила для нас маршрут. Абсолютно уверена, что приносила его сюда, — пробормотала леди Палмерстон, перебирая стопку газет и приглашений на столике рядом с ее креслом.

— Может быть, вы оставили его на письменном столе наверху, — предположила Анджела. Судя по тому, с какой преувеличенной озабоченностью Анджела перебирала бумаги, Филиппу стало ясно, что она очень довольна своей уловкой, которая позволяла ей остаться наедине с ним. Леди Палмерстон бросила на нее испытующий взгляд, потом посмотрела на Филиппа, словно предостерегая его от каких-либо действий.

— Я вернусь через минуту, — заявила она и вышла в холл. Двери в гостиную остались слегка приоткрытыми.

Анджела знала, что она требует от Филиппа слишком многого. Но восстановить утраченное доверие непросто. Сомнения не так легко рассеять. Разбитое сердце — это не смертельно, если нанесен один удар или даже два, но Анджела не хотела больше рисковать.

Она не сомневалась, что Филипп любит ее. Она лишь не знала, насколько сильна его любовь. Она дважды доверила мужчинам свое сердце.

И они оба покинули ее. Хотя потом вернулись. Она понимала, что судьба может подарить и второй шанс. Но это не означает, что она должна во второй раз совершить ту же ошибку.

Надо признать, что она не доверяла не только Филиппу, она не доверяла и самой себе. И поэтому Анджела с такой легкостью решилась сопровождать Филиппа в компании леди Палмерстон, которая не позволит ей вновь так легко отдать свое сердце и свое тело, невзирая на то, что предоставляет Анджеле массу возможностей сделать это.

— Филипп, спасибо тебе.

— Ш-ш-ш!

Он прижал палец к ее губам, призывая ее замолчать, и она была рада. Она не знала, что сказать. И тогда он прижался своими губами к ее губам.

И она не смогла не ответить на это прикосновение. Она раскрыла губы и полностью отдалась поцелую. Это не было сражением, которое она хотела выиграть. Она сдалась быстро и легко, чувствуя, что ей удалось получить награду — удовольствие, которого она не переставала страстно желать.

И в этот момент разум уступил место чувствам. Их дыхание слилось. Филипп стал источником и причиной окативших ее горячих волн. Она изголодалась по нему, и он тоже. Есть некоторые вещи, которые девушки понимают без слов.

И она осознавала, что если сейчас не прервать этот поцелуй, то все закончится тем, что они займутся любовью прямо на полу гостиной леди Палмерстон.

Они оба отпрянули друг от друга, заслышав шаги спускающейся по лестнице тетушки. Когда леди Палмерстон вошла, она не увидела ничего компрометирующего, хотя Филипп и Анджела выглядели чуточку счастливее…

Филипп оставил леди Палмерстон и Анджелу и вошел в клуб «Уайтс», где договорился встретиться с Паркхерстом. Прибыв туда, он рад был узнать, что, несмотря на долгое отсутствие в Лондоне, его не вывели из состава клуба.

Он прошел мимо столов, за которыми шла игра. Хотя это далось ему нелегко, он отклонил предложение присоединиться. Он нашел Паркхерста в дальней комнате, где тот попивал бренди, наблюдая за игрой в бильярд. Последний шар оказался в лузе, и новые игроки поднялись со своих мест, чтобы сделать ставки на одну игру. Филиппу очень хотелось самому взять в руки кий, но вместо этого они с Паркхерстом уселись в кожаные кресла.

Официант принес им бренди. Филиппу все еще доставляло большое удовольствие ощущать в своей руке бокал с бренди. К тому же объяснить Паркхерсту, что ему не хочется пить, было бы сложнее, чем объяснить, почему ему не хочется дышать. Гораздо проще было поставить стакан на стоявший рядом столик и время от времени брать его в руки.

— А, — выдохнул Паркхерст, сделав глоток, — передышка от женского засилья в моем доме.

— Твоя жена не выражает недовольства по поводу того, что ты проводишь здесь довольно много времени?

— Нет, черт возьми. По-моему, в контракте было записано, что я имею право на посещение клуба. Это позволяет мне выбираться из дома и не мешать ей. Я ведь женился главным образом потому, что матушка грозила лишить меня наследства.

— Кстати, как она поживает?

— Навещает нас три раза в неделю. Только что сбежал от очередного заседания. Между прочим, они как раз начали обсуждать тебя.

— Обычное дело. Что я натворил на этот раз?

— Обсуждение твоего появления на балу заняло не меньше десяти минут, причем говорила в основном моя матушка. Мой вклад в разговор состоял только в констатации того факта, что ты всего лишь вошел в зал, и ничего интересного за этим не последовало.

— Согласен.

— Но потом тебе пришлось выйти в сад и пару раз врезать Фросту. Это происшествие вызвало к жизни целую лекцию на тему о плачевном состоянии мужской морали и неспособности некоторых джентльменов владеть собой, а также дурной привычке давать волю кулакам. Но гораздо больше всех, в том числе и мою матушку, интересовала причина, по которой ты его поколотил. Говорят, что это из-за мисс Салливан. Некоторые видели, как она уходила с места происшествия. Ее спасло только то, что она была с леди Палмерстон.

— Скажу тебе по секрету, Паркхерст, я действительно поколотил этого мерзавца из-за Анджелы.

— Ну и дела! — медленно произнес Паркхерст с идиотской улыбочкой. — Я и подумать не мог, что доживу до того дня, когда ты будешь драться из-за какой-то женщины.

— Она не «какая-то», — сказал Филипп.

— Понятно. Но я не единственный, кого эта история шокировала. Тебе стоит взглянуть на запись ставок в букмекерском журнале. До твоего прихода я как раз занимался этим.

— И на что же делают ставки?

— Ну, поскольку видели, как вы с Фростом последовали за Анджелой, когда она выходила из сада после вашей стычки, все делают ставки на то, за кого же она выйдет замуж. Потому что она должна выйти замуж за одного из вас или покинуть Лондон, как утверждает моя матушка.

— Думаю, что ставки делаются не на меня, — проворчал Филипп.

— Определенно нет. Но черт поберу, Филипп, если ты поставишь сам на себя и выиграешь, ты станешь безумно богат.

— Ты считаешь, что честно ставить на самого себя, если от тебя самого зависит результат?

— Нет, это зависит не только от тебя, но и от девушки.

— Ты прав, — уступил Филипп. Он взял свой бокал, но вновь поставил его, не сделав ни глотка.

— Ну, хоть раз в жизни, — пробормотал Паркхерст, явно довольный собой.

— А тебе не кажется, что Анджела рассердится, если узнает, что я сделал ставку на нашу женитьбу? — спросил Филипп, хотя Паркхерст не мог иметь об этом ни малейшего понятия.

— А с какой стати она должна узнать об этом? — Паркхерст пожал плечами и сделал глоток.

Филипп посмотрел на него с недоверием.

— Если мы что-нибудь узнаем, то только благодаря болтливости женщин.

— Да, но они не могут болтать о том, что им неизвестно.

Паркхерст выглядел довольным, он был уверен, что сумел убедить Филиппа в своей правоте, а Филиппу хотелось, чтобы его убедили в этом.

— Да нет же, они могут и делают это, — словно читая наставление, проговорил Филипп. — То, что называется слухами, рождается из одной фразы, затем растет как снежный ком и превращается в «сведения из надежного источника». Более того, достаточно одному глупцу прокомментировать ставки чуть громче, чем нужно, и женщина обязательно это услышит. Потом она по секрету расскажет об этом своей лучшей подруге, та еще одной, разумеется, взяв клятву никому не говорить, и все…

— Можешь не продолжать, я понял. Но может быть, Анджеле это покажется романтичным, — предположил Паркхерст, пожав плечами и произнося слово «романтичный» словно впервые.

Может быть, да, а может быть, и нет.

Если он сделает ставку и проиграет, ничто уже не будет иметь значения. И все-таки он сделал ставку, потому что не смог удержаться от соблазна впервые в жизни поставить на самого себя.

Глава 21

На следующий день Лукас, по-прежнему продолжавший слежку за домом леди Палмерстон, стал свидетелем непонятного события — Хантли прибыл в дом леди Палмерстон с багажом!

Но затем на его глазах произошло еще более странное и ужасное событие. Лакеи начали выносить из особняка кофры, чемоданы и укладывать их в бледно-лиловый экипаж леди Палмерстон. Потом эта дама, сопровождаемая Анджелой, уселась в экипаж. К ним присоединился Филипп, а две горничные сели во второй.

Когда кареты отъехали, Лукас не раздумывая последовал за ними.

Первый визит был запланирован к Эмили Престон. С этой девушкой Филипп встречался так давно, что помнил о ней лишь то, что у нее были карие глаза, живой характер и поспешная интерлюдия в садах Воксхолла.

Он слегка опасался этого визита. Но, проведя шесть часов в экипаже с леди Палмерстон и Анджелой, он уже был готов на все, лишь бы покинуть это каретное заточение. Единственное, чего ему хотелось, — это заниматься любовью с Анджелой. Она сидела как раз напротив него, выглядела очень соблазнительно и время от времени украдкой одаривала его улыбкой. Но большую часть времени она была занята разговорами со своей тетушкой. Главной темой обсуждения была женская мода: прически, фасоны, шляпки. Какой крой лифа наиболее выгодно подчеркивает достоинства фигуры? Какие ткани и цвета лучше всего подходят к тому или иному времени года? Затем они перешли к обсуждению нарядов дам высшего света. Их оценки варьировались от уничижительной критики до восхищения.

Через какое-то время они остановились на постоялом дворе, чтобы перекусить и сменить лошадей. Дальше Филипп предпочел ехать рядом с кучером, следующая часть поездки прошла в обсуждении пород лошадей, шансов на победу на скачках, выигрышей и проигрышей.

Посредством способов, о которых Филипп не имел ни малейшего представления, леди Палмерстон удалось узнать, что мисс Эмили Престон стала теперь миссис Эмили Эндрюс. Она со своим мужем и многочисленными детишками жила в уютном каменном загородном доме и владела приличным участком земли.

— Сообщите мистеру Эндрюсу, что у нас гости, — приказала Эмили Эндрюс скромной служанке.

— А как мне их представить, мадам? — робко спросила девушка.

— Глупость по молодости, — шутливо ответила миссис Эндрюс, в то время как ее окружили дети. — Билли, я сказала «нет»! Нельзя есть печенье до ужина. Престон, разве я тебе не говорила, что нельзя колотить сестренку?

— Говорила, что, в крайнем случае, можно, если она совсем меня выведет из себя, — откровенно призналась маленькая леди.

— Ничего подобного я не говорила. Отправляйтесь отсюда и не шалите. Пожалуйста, не обращайте на них внимания, — сказала миссис Эндрюс. — Проходите в гостиную.

Гостиная была очень скромной. Мебель прочная, но слегка потрепанная. Предметы обстановки были не самого лучшего качества, но ухоженными. Пол из твёрдой древесины сверкал, как и все остальное. Окна выходили на газон перед домом, и миссис Эндрюс села так, чтобы иметь возможность не выпускать из виду детей, игравших перед домом. В гостиную вошел хозяин дома и сел рядом с женой. Служанка внесла поднос с чаем.

— Не угодно ли чаю? — предложила хозяйка.

— С удовольствием, — в один голос ответили Анджела и леди Палмерстон.

— Филипп Кенсингтон. Лорд Хантли. Лорд и леди у меня в гостях. Миссис Смит будет вне себя от зависти. Что привело вас сюда?

— Миссис Эндрюс. Я приехал, чтобы извиниться за… — Филипп осекся, пытаясь найти нужные слова. Он не хотел оказаться бестактным или сказать что-то неуместное, тем более что ее муж вообще мог быть не в курсе. Ему может прийти в голову вызвать Филиппа на дуэль, чего Филиппу совсем не хотелось.

— За то, что испортили мою репутацию в глазах высшего света? — закончила за него миссис Эндрюс.

— Да. Или в чьих-то еще глазах. Я очень сожалею.

— Почему… О, это очень мило с вашей стороны! Я принимаю ваши извинения, хотя, вам следует об этом знать, я не слишком жалею о том, что произошло.

— О! — Три визитера воскликнули одновременно.

— Понимаете, высший свет казался мне удушающим. У моего отца было семь дочерей, и я была самой младшей. Отец обращался со мной как с сыном — мой младший брат умер во младенчестве. И это сослужило мне плохую службу, когда я начала выезжать.

— Действительно, — вставила леди Палмерстон, чтобы заполнить паузу.

— То же самое я говорила моей сестре, леди Лейфорд, которая вышла замуж за барона Лейфорда. Она сказала, что ямогу выбирать. Можно смириться и свыкнуться с этим. Но можно и отправиться домой. Третий вариант — выйти замуж за герцога, потому что герцогиням дозволяется делать все, что угодно. Я подумала, что «герцогиня» — это звучит неплохо, и выбрала третий вариант.

— И тут подвернулся я, — закончил за нее Филипп. Так его просто использовали? Неужели он оказался пешкой в чьей-то игре, как и в случае с Кристиной?

— Не совсем так. Как-то леди Хэмптон и я на балу завели разговор в дамской комнате, и она рассказала мне, что быть герцогиней — весьма утомительное занятие и что она, конечно же, не вольна в своих поступках и желаниях.

— И тогда вы решили вернуться домой? — предположила Анджела.

— Да. Потому что моя матушка, упокой Господь ее душу, написала мне, что Джон попросил моей руки. — Тут она замолчала и ласково погладила мужа по руке. — Я подумала, что он парень видный и в нем нет высокомерия и кичливости, которыми отличаются все эти лондонские джентльмены. Но у моей сестры были другие планы. Она не хотела отпускать меня домой, она считала, что я должна выбрать себе хорошую партию, что принесет пользу и ей. Стоит заметить, что мы с сестрой никогда особенно не ладили…

Это был долгий рассказ, который вкратце сводился к следующему: они не только не ладили, они просто терпеть не могли друг друга.

Она продолжала болтать, а Филипп искал в ней ту юную девушку, которую знал в былые времена. И понял, что ее глаза были по-прежнему яркими и живыми. В ней бурлила энергия, что было большой редкостью в изысканно воспитанных дамах высшего света. И он мог понять молодого повесу, каким он был тогда, который хотел насладиться такой непосредственной живостью.

Она не отвергла его ухаживаний, ведь он был молод, хорош собой и претендовал на знатный титул.

О последствиях он тогда не задумывался. И в этом случае отделался легко. Никто не вызвал его на дуэль. Никто не настаивал на женитьбе. За его спиной, конечно, шушукались. Правда, сейчас он нисколько не жалел, что не женился на такой болтушке. Филипп бросил взгляд на ее мужа, подумав, что жена ему и словечка не позволяет вставить.

— И тут я встретила вас, Филипп, вы позволите так обращаться к вам? Тогда я еще не решила окончательно, стать мне герцогиней или вернуться домой в Оксфордшир. Бог мой, как вы были красивы! Да и сейчас еще хоть куда! Мы повстречались на каком-то балу и станцевали пару танцев. А потом произошла эта история в Воксхолле. Думаю, нам не стоит углубляться в подробности.

«Это уж точно», — подумал Филипп.

— Я деревенская девушка, поэтому хорошо понимала, что мы делаем. А потом я пришла домой, сказала сестре, что стану герцогиней, и рассказала ей о вас. Она заявила, что вы никогда не женитесь на ком-то вроде меня. Вы были еще слишком молоды и считали себя выше других…

— Это правда.

— Должна признаться, что на следующий день, когда вы не появились, я была разочарована. И на следующий день.

Наверное, мне не стоило упоминать об этом в приличном обществе. Итак, я была погублена. И тогда меня отправили домой. Поначалу мой отец был в ярости. Угрожал поколотить меня, чтобы вправить мне мозги, и хотел поехать в Лондон встретиться с вами. Но он этого не сделал, поскольку ваш батюшка прислал ему письмо и предложил щедрые отступные при условии, что дуэль не состоится. Наверное, ваш отец боялся за вас, поскольку знал, что вы неважный стрелок.

— Неужели он это сделал?

Насчет денег Филипп знал. И знал, что эта женщина предпочла бы тысячу фунтов и брак с другим мужчиной, нежели замужество с ним. Но он понятия не имел о том, что его отец будет умолять спасти сына в письме, содержание которого могло стать известным широкой публике. Какая жалость, что старик не рассказал об этом Филиппу!

— Да. Я видела это письмо своими собственными глазами. Не помню точно, но ваш батюшка обращался к моему со словами о том, какое это горе для человека его положения потерять сына. И мой отец, потерявший своего единственного сына, понял его чувства. Это сыграло свою роль, как и то, что сумма, которую предложил ваш отец, была весьма существенной, а нам нужны были деньги на починку крыши, да и на приданое, чтобы я могла выйти замуж за Джона. И вот теперь у нас есть этот чудесный дом и пятеро замечательных ребятишек.

— Скоро будет шестеро, — сердито поправил ее супруг.

— Да, — сказала она, кладя руку себе на живот.

— А сколько им лет? — нервно спросил Филипп.

— Старшему, Билли, семь…

Филипп притворился, что продолжает слушать, но после этих слов он почувствовал облегчение и расслабился — не он отец мальчика.

— Джон, покажи Филиппу наше поместье. Мне бы хотелось обсудить с дамами лондонские новости.

Филипп и Джон Эндрюс обменялись понимающими взглядами, радуясь, что им не придется присутствовать при дамском разговоре. Они вышли из дома, и тут обнаружилось, что Джон в отсутствие жены довольно приятный собеседник. Он подробно рассказал о землях своего имения, о том, что он предпринял, чтобы привести их в порядок. Филипп слушал внимательно, беря на заметку то, что могло ему пригодиться в Астон-Хаусе.

Они прошли мимо огорода и направились к амбару, когда Филипп вдруг остановился.

— Я ведь и вам должен принести свои извинения.

— Приятно слышать, — ответил мистер Эндрюс. — Я, конечно же, был в ярости, когда узнал, что произошло между вами. Такое не укладывалось в представление о моей будущей жене. Но что значит одна ночь в сравнении с целой жизнью? Если бы этого не случилось, я, вряд ли мог рассчитывать на этот брак. Ее родители никогда бы не выдали свою дочь за такого, как я. Хотя они к тому времен почти разорились, гордости у них было, хоть отбавляй, а ведь у них в семье кроме Эмили еще шесть дочерей.

— Похоже, она счастлива с вами, но очень любит поговорить.

— Это вы точно подметили, — сказал мистер Эндрюс с улыбкой. — Моя жена болтушка! Хотя меня это не раздражает. Она за нас двоих говорит, и мне можно и помолчать. Она не возражает, лишь бы я ее слушал. Ну а я всегда могу сделать вид. Пусть этот опыт будет для вас свадебным подарком. Вы ведь собираетесь жениться на мисс Салливан, не так ли?

— Надеюсь.

— Полагаю, это была ее идея отправиться с извинениями — мужчине такое и в голову не придет.

— Чего не сделаешь ради женщин… — пробормотал Филипп, и мистер Эндрюс с ним полностью согласился.

В конце концов гости остались на ужин, об отказе хозяева и слышать не захотели.

— В гостинице готовят просто ужасно, — заявила миссис Эндрюс.

— Зато пиво отличное, — вставил мистер Эндрюс. Когда визит, наконец, подошел к концу, Филипп про себя отметил, что это посещение имело три благоприятных последствия. Во-первых, Филиппа простили. «С одним покончено, осталось еще три визита», — подумал он. Во-вторых, миссис Эндрюс значительно снизила интерес Анджелы и леди Палмерстон к обсуждению вопросов моды.

И, в-третьих, леди Палмерстон заявила, что она совершенно измучена, и рано отправилась спать.

Филипп с Анджелой уселись за столом в уголке гостиничного паба, несмотря на раннее время, в комнате было довольно темно. Завсегдатаи, пока относительно трезвые, еще только начинали стекаться сюда, поэтому в таверне было относительно тихо и спокойно. Помня о том, что говорила миссис Эндрюс относительно еды, да и воды тоже, они заказали себе по кружке пива.

— Я никогда не пробовала пиво, — сообщила Анджела, с любопытством и осторожностью посматривая на поставленную перед ней кружку.

— Возможно, после первого глотка ты решишь, что и впредь не будешь делать этого, — предупредил ее Филипп. Тем не менее, Анджела решила попробовать и поморщилась, ощутив горьковатый и определенно странный вкус. Филипп рассмеялся:

— Подумать только! Ты сидишь со мной в пабе и пьешь пиво. Да, это не та Анджела, что была в монастыре.

— Ты очень плохо на меня влияешь. И не только на меня. В доказательство своих слов она сделала еще один глоток.

— Ты не права. Слышала, что сказала миссис Эндрюс? Меня нельзя назвать совершенно невиновным, но я не один виноват в этой истории.

— Это ты должен был подумать о последствиях, — возразила Анджела. Она сделала еще один глоток, и пивной вкус уже не показался ей таким странным.

— Мне было всего восемнадцать, можно сказать — еще молоко на губах не обсохло, — заметил Филипп, и Анджела хихикнула. — Представь, что Уильям Слоун вдруг оказался в Лондоне с кучей денег, без всякого контроля, и все удовольствия Лондона к его услугам.

— О Боже! — воскликнула Анджела. Ее глаза широко раскрылись от ужаса представившейся ей картины.

— Вот именно. — Филипп поднес кружку к губам, но затем поставил обратно, так и не пригубив. — Пиво я никогда не любил, — сказал он решительно. — Но согласись, она выглядит счастливой. Так что для нее все сложилось наилучшим образом.

— Да, — вздохнула Анджела. — И эти очаровательные ребятишки.

— Очаровательные? Один из них в течение всего обеда кидал в тебя горох. Мне кажется, несколько горошин даже застряло у тебя в волосах.

— Правда?

— Позволь мне, — сказал Филипп и протянул руку через стол. Он достал горошину и ласково погладил Анджелу по щеке. Она улыбнулась:

— У него просто трудный возраст. Ты, наверное, в его возрасте делал то же самое.

— Делал. Но такие проказы были направлены исключительно на моего брата или, в крайнем случае, на гувернантку. Теперь я понимаю, почему отец держал нас в детской, пока мы не подросли.

— Кстати, о твоем отце, — начала Анджела, — ты ведь ничего не знал о письме и о соглашении?

— Я знал о деньгах и о том, что она приняла тысячу фунтов за отказ от замужества. А вот о письме я не знал.

— Знаешь, мне совершенно ясно, что он любил тебя. Иначе он не стал бы договариваться с ними, чтобы спасти тебя от дуэли.

— Я всегда считал, что я небезразличен ему как наследник, а мои проступки его волновали, поскольку могли опорочить его доброе имя. Честно говоря, я всегда думал, что он не питал ко мне отцовских чувств.

— Если ты серьезно задумаешься, то поймешь, что это не так. И потом, ты ведь был не единственным сыном.

— Об этом я не забываю. Между прочим, на моем фоне Девон казался просто идеалом. Да, возможно, отец меня все-таки любил. Но мне кажется, что было бы лучше, если бы он вообще не вмешивался. Тогда я научился бы разбираться с последствиями своих поступков намного раньше.

Филипп задумался.

Протянув руку, Анджела накрыла его ладонь. Он взял ее руку, провел большим пальцем по ее ладони, а потом их пальцы переплелись.

— Мой отец написал мне письмо незадолго до своей кончины, — сказал Филипп. — Я обнаружил его совсем недавно.

— О чем?

— Он пишет, что ему не хотелось бы, чтобы мне довелось испытать чувство вины, какое пришлось испытать ему.

— А ты испытываешь? — спросила она. Сначала Филипп застенчиво улыбнулся ей, но потом на его лице появилась хорошо знакомая озорная улыбка.

— Ну, в данный момент я сожалею о том, что мы не уединились в комнате. Но еще больше я жалею о том, что сделал замечание леди Палмерстон по поводу ее обязанностей наставницы. Если бы не это, мы могли бы оказаться с тобой в одной комнате.

— Я страстно хочу тебя. Но так будет лучше.

— Анджела, почему ты так терзаешь меня? — В его вопросе не было ни раздражения, ни отчаяния. Это был простой и откровенный вопрос.

Господи! Она совершенно не хотела терзать его, она просто страшно боялась.

— Почему? Потому что обычно ты оставлял своих женщин, потому что меня бросили уже дважды. Я боюсь, Филипп. Однажды я уже потеряла тебя, второй раз я этого не переживу.

— Но я уже совсем не тот человек, каким был раньше. Благодаря тебе я изменился. Возможно, я еще не стал по-настоящему хорошим, но я стараюсь.

— А вдруг одна из твоих бывших женщин все еще любит тебя, и ты ответишь ей на чувство, или вдруг у тебя будет приступ порядочности, и ты решишь исправить причиненное некогда зло?

— Сомневаюсь. Но это была твоя идея, не забывай.

— Я помню. — Анджела вздохнула. — Мне просто нужно время. Мне необходимо обрести уверенность, которой у меня пока нет.

— О, Анджела, — прошептал он, — я даже не знаю, что тебе сказать!

И это была правда. Если бы существовали какие-то волшебные слова, он бы сказал их. Но он не знал, помогли бы они. Было ясно только одно: нельзя сдаваться и уходить.

Количество посетителей значительно увеличилось, многие были уже крепко навеселе. Группа мужчин в дальнем углу затянула непристойную песню, перекрывая все другие голоса.

— Следует больше пить, когда не знаешь, что сказать. В этом напитке есть что-то, что заставляет меня говорить лишнее. И этих мужчин тоже.

Анджела сделала еще один глоток и посмотрела в сторону пьяной компании.

— Это называется алкоголь. Ну ладно, думаю, нам пора. — Филипп встал и, поддерживая Анджелу под руку, повел ее к выходу.

— Так рано?

— Если ты выпьешь еще, ты опьянеешь и начнешь ко мне приставать самым неприличным образом, а я не смогу сопротивляться.

Почти так все и произошло.

Они стояли в коридоре перед дверью, ведущей в спальню, которую она из-за нехватки свободных комнат делила с леди Палмерстон. Филипп намеревался ограничиться скромным поцелуем в щеку, пожелать ей спокойной ночи и отправиться в свою комнату, чтобы остаться там, в мучительном одиночестве. Но Анджела повернула голову и поймала его поцелуй губами.

Он не сопротивлялся. А разве он когда-нибудь говорил «нет»? И как он мог сказать это сейчас, когда держал в объятиях женщину, которую любил и так страстно желал? И эта женщина хотела его не меньше.

Это был поцелуй, которого стоило ждать и ради которого стоило страдать.

Одной рукой он обхватил ее голову, второй обнял за талию. Анджела прижалась к нему всем своим соблазнительным телом. Он застонал, когда она, не совсем твердо держась на ногах, потерлась о его эрегированное естество. Филипп сделал шаг назад, чтобы прислониться спиной к стене.

Эта женщина действовала на него так, что он едва мог стоять.

Он положил одну руку ей на спину, другую чуть ниже и привлек ее к себе.

Эта женщина растапливала его решимость и ставила под сомнение его самые честные намерения. Она вздохнула и обхватила его лицо своими ладонями, и ему ничего не оставалось делать, как целовать ее. Да он ничего другого и не хотел. Хотя…

Теперь в нем говорили только самые примитивные инстинкты, и говорили они следующее: женщина, которую он желал, была в его объятиях; свободная постель здесь, совсем рядом. Он стоял, прислонившись спиной к двери своего номера, или его комната была слева?

Он не может этого сделать. Она в опьянении, и не только от его прикосновений.

— Мне не страшно, когда я тебя целую, — призналась Анджела.

— Так не останавливайся, — прошептал он.

Конечно, он может. Он, Филипп Кенсингтон, известный законченный негодяй, держит в руках женщину, испытывающую желание, а в его комнате стоит широкая постель. Он делал это раньше, может и сейчас.

Но он не должен. Не теперь. И не так, как он делал это раньше. Она заслуживает лучшего.

Он прекратит это, пока дело не зашло слишком далеко. Еще секунда…

Реальность напомнила о себе в виде громких пьяных мужских голосов, пронзительного смеха женщин и шагов нетрезвых людей, поднимающихся по лестнице. Филиппу пришло в голову, что он должен продолжать целовать Анджелу, пока их не увидят, пока его не застанут в компрометирующей ситуации.

На этот раз он не сбежит. А если побежит, то только к алтарю.

Но ведь именно этого от него все ждут, не так ли? Застигнуть Филиппа Кенсингтона в компрометирующей ситуации. И тут его поразила одна мысль: именно потому, что все о нем такого низкого мнения, он не должен подтвердить их подозрения.

Он прервал поцелуй. Леди Палмерстон открыла дверь, к которой он прислонился. Она подняла брови, глядя на шумную компанию, идущую по коридору. Гуляки извинились и притихли.

Леди Палмерстон бросила на него многозначительный взгляд, Филипп пожелал дамам спокойной ночи и удалился в свою комнату. Один.

Они не направились в Гретна-Грин для заключения поспешного брака, как вначале предположил Лукас, когда увидел, что Анджела, Филипп и леди Палмерстон отправились в дальнее путешествие. Конечно же, нет. Кто же сбегает вместе с наставницей?

Он последовал за ними в захолустную деревушку, находившуюся в одном дне пути от Лондона. Он не мог представить, что могло привести их сюда, разве что необходимость отдохнуть перед дальней поездкой.

Они сняли две комнаты на постоялом дворе. Лукас, находившийся в страшном возбуждении, остановился в захудалой таверне в нескольких милях от дороги. Вернувшись в деревню, он в результате осторожных расспросов узнал, что приезжие посетили миссис и мистера Эндрюс — уважаемую супружескую чету с кучей детишек и большим участком земли, предметом зависти многих соседей.

Он представить себе не мог, что могло заставить их нанести визит каким-то скромным фермерам. Но Лукас мог ждать и наблюдать.

Они выехали поздно утром следующего дня. Лукас последовал за ними.

Глава 22

Услышав стук колес экипажа, катившего по аллее Графтон-Парка, леди Графтон прекратила писать и подошла к окну, чтобы убедиться в том, что не сошла с ума и эти звуки не галлюцинация.

Нет, это не галлюцинация. И более того, это не экипаж ее мужа. Да его и не могло быть. Его светлость приезжал навещать ее и ребенка раз в год — на Рождество. Сейчас было лето. И этот экипаж определенно не принадлежал ее мужу. Хотя она плохо знала своего мужа, но была уверена, что даже под страхом смерти он не сядет в экипаж цвета лаванды.

— Что там такое, мама? — спросил Чарлз. Мальчик бросил своих игрушечных солдатиков и встал у окна рядом с ней, чтобы посмотреть.

— Кто-то приехал с визитом.

— Это папа?

У Джейн перехватило горло, когда она узнала мужчину, выходившего из кареты. Он остановился, чтобы помочь выйти двум женщинам. Она не могла лгать своему сыну, но ему еще слишком рано было знать правду. Она посмотрела на шестилетнего Чарлза, стоявшего, прижавшись носом к стеклу.

— Это не папа. А знаешь, как я догадался, мам? Экипаж совсем другой, и сейчас не Рождество.

В голосе Чарлза звучала неприкрытая гордость своими способностями к дедуктивному мышлению. Джейн не могла объяснить сыну, каким облегчением для нее было слышать в его голосе гордость, а не разочарование.

— Ваша светлость, к вам гости. — Голос дворецкого звучал абсолютно бесстрастно, но в этом не было ничего удивительного, поскольку Фарнсуорту несвойственно было проявление эмоций, и все же он наверняка был взволнован, произнося слова «К вам гости», — ему не часто доводилось это делать.

— Спасибо. Пожалуйста, проводите их в гостиную и принесите чай. Позовите горничную, она посидит с Чарлзом. Я сейчас приду.

Джейн собрала исписанные листки бумаги, положила их в ящик стола и заперла его. Она остановилась перед зеркалом, чтобы поправить прическу, одновременно объясняя сыну, что он должен подождать здесь, пока, мама принимает гостей. Она пообещала ему все рассказать, когда гости уедут, а они будут пить лимонад и есть кекс.

Она постаралась говорить легко и непринужденно, чтобы сын не почувствовал панику, поднимающуюся внутри ее. Что здесь делает Филипп Кенсингтон? Теперь, когда прошло столько лет? Она вновь начала убеждать себя в том, что он не имеет права отнимать у нее сына.

— Какая ты красивая, мамочка!

— Спасибо, дорогой. Я скоро приду. Я люблю тебя, мой маленький.

— Я не маленький.

— Ну конечно. Но я все равно тебя очень люблю. Она помедлила секунду, прежде чем войти в гостиную. Филипп выглядел старше, что было вполне естественно. Со времени их последней встречи прошли годы…

Он представил, своих дам — мисс Анджелу Салливан и ее тетю, леди Палмерстон. Филипп не объяснил ни в каких отношениях они состоят, ни по какой причине они путешествуют вместе.

— Вы прекрасно выглядите, леди Графтон. Как поживаете? — спросил Филипп. Она пыталась обнаружить в его лице черты, которые мог унаследовать ее сын. Конечно же, глаза — и разрез, и цвет. У Чарлза темно-карие глаза.

— Прекрасно, спасибо. Мне очень любопытно, что привело вас ко мне.

Филипп посмотрел на молодую женщину, мисс Салливан, и она кивнула, словно подталкивая его.

— Леди Графтон, я приехал, чтобы принести вам свои извинения.

Не сделав и глотка, Джейн поставила чашку с чаем на блюдце.

— Я должен был остановиться, как только понял свою ошибку, — продолжал он. — Но было уже слишком поздно. Ущерб был нанесен.

Ущерб ее девственности, ее замужеству, ее жизни. Было почти смешно, как это все случилось. Почти.

Это произошло в день ее свадьбы, семь лет назад. Она со своим мужем остановилась на ночь в гостинице на пути из Лондона в Графтон-Парк. Его светлость оставил ее одну в комнате, чтобы спуститься вниз выпить. А Филипп собирался провести ночь с местной девицей и просто перепутал комнаты.

Дверь была не заперта, ведь она ждала мужа. И в темноте свершилась ошибка.

Она ожидала мужа, который был такого же роста и похожего телосложения. Мама давала ей наставления никогда не задавать вопросов и не противоречить мужу. Она была смущена, но следовала всему, что он ей говорил. «Ничего не спрашивай. Ничего не делай, просто лежи».

Графтон вошел в комнату со свечой в руках, когда уже все закончилось.

Ее отправили в Графтон-Парк, а ее супруг отправился вслед за Филиппом в Лондон. Состоялась дуэль, хотя Джейн прекрасно знала, что ее муж защищает свою гордость, а не ее честь.

Они никогда не говорили об этом. На самом деле они вообще говорили редко и мало. Графтон, естественно, с тех пор уже не прикасался к ней.

И вот теперь приезжает Филипп Кенсингтон и говорит: «Мне очень жаль».

— Мне тоже, — сказала Джейн. — Могу я узнать, в каких отношениях вы состоите? — спросила она, обращаясь к Филиппу и мисс Салливан.

— Она моя невеста.

— При условии, что он попросит прощения у всех женщин, которым нанес обиду, — добавила мисс Салливан.

— Убедитесь, что горит свеча в вашу первую брачную ночь, чтобы избежать недоразумений, если вдруг чужой по ошибке зайдет в вашу спальню. Следует увидеть разницу до того, как станет слишком поздно.

— Гм… — пробормотала леди Палмерстон. — Прежде всего, ваш муж не должен был оставлять вас одну. И все это из-за одной кружки пива в придорожной таверне. Не перестаешь удивляться глупости мужчин.

— Так вам известно, что произошло той ночью? — вновь спросила Джейн, охваченная паникой.

— Филипп объяснил, не сердитесь на него. Бедняжке не оставалось ничего другого: он оказался в ловушке в экипаже по пути из Лондона, наедине со мной и моим любопытством.

— Мне даже страшно спросить, что об этой истории говорят в Лондоне.

— Похоже, все уже забыли об этом инциденте, — ответила леди Палмерстон.

— За исключением Графтона, — прошептала Джейн.

— Мама! — Чарлз с криком ворвался в комнату. Она не смогла сдержать улыбки, невзирая на то, что он ослушался ее. Она раскрыла ему свои объятия, и сынишка сел рядом с ней на кушетку.

— Простите меня, ваша светлость, но он такой шустрый… — сказала горничная, запыхавшаяся и раскрасневшаяся.

— Все в порядке. В чем дело, мой милый?

— Мне очень хотелось посмотреть на гостей.

Вряд ли сынишка заметил, как взволнована его мама. С мольбой, взглянув на своих гостей, Джейн сказала, погладив мальчика по голове:

— Это мой сын Чарлз.

Затем она представила гостей, и ее малыш вел себя как герцог, каковым ему предстояло однажды стать.

Чарлз, казалось, не заметил, что дамы смотрели не на него, а на Филиппа. Стоило увидеть их рядом — Джейн думала, что этого никогда не произойдет, — и отцовство Филиппа уже невозможно было отрицать.

Филипп пожал мальчику руку и поверх его головы посмотрел на Джейн. Она прочитала вопрос в его взгляде: «Он знает?»

Джейн отрицательно покачала головой, и Филипп лишь кивнул в ответ.

Во время, этого бессловесного обмена репликами она простила его. На этот раз, по крайней мере, у него хватило ума спросить, прежде чем вновь заставить ее пережить прошлое.

Ни леди Палмерстон, ни мисс Салливан тоже не сказали ничего лишнего. Они прекрасно поняли, что этот маленький мальчик для нее все.

Познакомившись с гостями, Чарлз ушел вместе с горничной без всяких капризов, лишь напомнив маме об обещанном ему кексе.

— Нам пора, — сказала мисс Салливан. — Не хотелось бы задерживать вас и заставлять малыша ждать обещанного лакомства.

Когда Джейн вышла из гостиной, леди Палмерстон остановилась, чтобы сказать ей несколько слов.

— Пожалуйста, напишите мне в Лондон, если вам что-либо понадобится. Особенно если этот глупец, ваш муж, будет доставлять вам неприятности.

Слова прощания были сказаны, и дамы вышли, оставив наедине Джейн и Филиппа.

— Он, похоже, славный мальчуган, — сказал Филипп, явно чувствуя себя не в своей тарелке.

— Чудесный. Он для меня все, — сказала Джейн. Она вцепилась руками в юбки, словно боялась, что Филипп вновь что-нибудь разрушит.

— Я могу вам чем-нибудь помочь? — спросил он, к ее удивлению. После короткой паузы она ответила:

— Возможно, когда-нибудь вы могли бы поговорить с Чарлзом и объяснить, почему отец не любит его. Но для него, как и для меня, будет лучше, если вы все-таки останетесь в стороне. Мне бы не хотелось, чтобы об этом визите стало известно в Лондоне.

— Конечно. Вы знаете, отец ненавидел меня, хотя я был его сыном. У Чарлза по крайней мере есть мать, которая его любит. Может, все сложилось бы иначе, если бы у меня она была.

— Я действительно очень люблю его.

— Я очень сожалею, леди Графтон, о нашей ошибке…

— Но у меня есть сын, — сказала она, и в ее глазах появились слезы.

— Нет. Я имел в виду то, что разрушил ваш брак. Но вы, по крайней мере, не остались одна. У вас Чарлз.

— Да. Пожалуйста, не говорите больше ничего.

— Я ничего не сделаю и ничего не скажу, если вы сами того не захотите. Но если Чарлз когда-нибудь спросит обо мне, я… — голос Филиппа задрожал, и он опустил глаза, — буду рядом с ним, если вы захотите этого.

— Спасибо, Филипп.

Филипп предпочел ехать наверху рядом с кучером, а не в карете с Анджелой и ее тетей. Ему просто необходимо было какое-то время побыть в одиночестве. Кучер, сидевший рядом и лениво похлестывавший лошадей, был не в счет.

Легко отмахнуться от слухов и не обращать на них внимания. Но нельзя отмахнуться от факта существования своей воплощенной в плоть и кровь копии. У него есть ребенок. Точнее сказать, он породил ребенка. Малыша, который очень похож на него и которого презирает старый герцог. И это презрение — единственное, что объединяет их с сыном. Однажды ему придется объяснить мальчику, почему отец ненавидит его. И он расскажет Чарлзу о себе, о том, какую жизнь вел в молодости, и посоветует своему сыну ни в коем случае не повторять его ошибок.

С другой стороны, разве можно сказать Чарлзу, что он родился в результате роковой ошибки? Наверное, нет. Но у него, по крайней мере, есть мать, которая безумно любит его, а это гораздо больше, чем имел в его возрасте Филипп. Невозможно было не заметить, как Джейн заботится о малыше и старается защитить его.

Когда они прибыли в гостиницу, оказалось, что достаточно легко найти момент побыть с Анджелой наедине, и Филипп был рад этому. Леди Палмерстон оставила их в номере и отправилась поболтать со знакомыми, которых встретила в вестибюле гостиницы.

Не успела за ней закрыться дверь, как Филипп обнял Анджелу и жадно поцеловал. Именно это и требовалось ему сейчас — напоминание о том, ради чего он отправился на эти поиски. Ему нужно было почувствовать вкус приза, и она предоставила ему эту возможность.

— Филипп, ты хочешь поговорить об этом? — спросила Анджела.

— Конечно, нет, — ответил он, хотя, возможно, ему этого и хотелось. Он просто не знал, с чего начать.

— А я хочу. Естественно.

— После моей истории с Лукасом я была опечалена, когда пришли месячные, хотя, казалось, должна была бы испытать облегчение. Я подумала, что если в результате произошедшего на свет появится малыш, то это может хоть в какой-то степени исправить ситуацию, потому что тогда моя жертва была не напрасной. Но я чувствовала себя виноватой, потому что понимала, что не смогу обеспечить ребенка. Но я бы любила его, а он любил меня. И леди Графтон любит своего сына, и он, похоже, единственный, кто любит ее. У нее осталось от тебя что-то хорошее.

— Его отец ненавидит его. Точно так же, как мой отец ненавидел меня.

— Но ты же его не ненавидишь.

— Я не его отец. В настоящем смысле этого слова.

— Нет, но однажды ты сможешь все ему объяснить. И у него есть мать, которая любит его, и…

— Анджела, — прошептал он и вновь заключил ее в объятия. Ему так хотелось видеть все то хорошее, что видела в нем она. Он не был бездушным, поскольку рядом с ним была она. Она не просто завладела его сердцем, она и была «его сердцем». Господи, с каких это пор ему в голову приходит такая романтическая чушь? Он, должно быть, влюблен до безумия.

Леди Палмерстон вошла в гостиную, держа в руках один из последних номеров «Лондон уикли». После ужина она начала читать, но, дойдя до второй страницы, отложила газету и посмотрела на Филиппа долгим пристальным взглядом.

Он почувствовал некоторую неловкость и едва сдержался, чтобы не спросить, что же о нем пишут, хотя кое-какие предположения на этот счет у него имелись.

— Ну что ж, спокойной ночи, — сказал Филипп, отказавшись от этой идеи. Он вышел из комнаты. Сегодня ночью он снова будет спать один.

Лукас улыбнулся, когда увидел, как Хантли с мрачным видом один вышел из гостиной. Он весь день ждал, когда они появятся в общем зале гостиницы. Потом ждал, когда они отобедают. Затерявшись среди постояльцев, он до сих пор оставался незамеченным. Он не знал, по какой причине так мрачен Хантли, но был почти уверен, что плохое настроение Филиппа каким-то образом связано с визитом к леди Графтон.

Вычислить это было нетрудно. Он не знал определенно, почему они направились в Графтон-Хаус, но догадывался, что это было связано с давнишними слухами. Тогда, много лет назад, состоялась дуэль между Графтоном и одним из братьев Кенсингтон. До конца было не выяснено, кто же из братьев дрался, но причина была ясна: леди Графтон, которая девять месяцев спустя, родила ребенка. Насколько было известно, ребенок был законным наследником герцога, но сам факт дуэли и то, что леди Графтон последний раз видели в Лондоне в день свадьбы, было достаточным подтверждением того, что отцом ребенка был Хантли.

Лукас подозревал, что сегодня днем вся троица убедилась в этом. Анджела никак не может выйти замуж за такого мерзавца, тем более теперь, когда она увидела доказательство его самого большого греха. Вероятно, именно об этом она объявила ему, поэтому Хантли и вышел из гостиной один, в подавленном состоянии — похоже, ему дали отставку.

Чтобы отпраздновать эту маленькую победу, Лукас заказал еще стаканчик и продолжал наблюдать. Наконец появилась леди Палмерстон вместе с Анджелой, которая выглядела просто разъяренной. Он был пьян, у него двоилось в глазах, но не настолько, чтобы не понять, что сейчас не самое подходящее время добиваться благосклонности Анджелы.

На следующее утро он встал слишком поздно и, наведя справки, узнал, что они уехали час назад. Но экипаж леди Палмерстон был приметным, и Лукасу не составило труда выяснить, в каком направлении они поехали.

К полудню он нагнал их в придорожной гостинице, где путешественники остановились, чтобы сменить лошадей. У Лукаса не было возможности дать своей лошади отдохнуть, потому что как только он подъехал, Филипп захлопнул дверцу, и экипаж тут же тронулся с места.

Ему чертовски надоело то, что он никак не может их догнать. Он только следит и выжидает. Прошло уже семь лет, а он все ждет своего часа, чтобы жениться на женщине, которую любит. Он все еще ждет своего шанса искупить вину. И каждая минута, которую Анджела проводит с Хантли, отдаляет его от женитьбы на любимой женщине.

Он попытался дискредитировать Хантли. Он надеялся, что грехи этого негодяя станут непреодолимым препятствием для нее. Но нет… Хантли неистребим, как таракан.

«Истребить». Пожалуй, это идея. Но нет, Лукас пока еще не готов прибегнуть к этому способу. Он не хочет иметь на своей совести еще одну загубленную жизнь. Ему нужна Анджела.

Глава 23

На следующее утро за завтраком Анджела вновь перечитала эту чертову газету. Но и при десятом прочтении слова остались теми же:

«После известной сцены на вечере у леди Дерби букмекерские журналы в «Уайтсе» полны записей о ставках на предмет того, за кого же выйдет замуж иллюстратор «Лондон уикли» мисс Анджела Салливан. Фаворитом является лорд Фрост. Считается, что у лорда Хантли шансов мало, хотя этот известный ловелас и поставил на свой выигрыш целых пятьсот фунтов. Но кому бы ни отдала предпочтение мисс Салливан, этот счастливчик будет богат».

— Думаете, это правда? — спросила Анджела свою тетушку.

— Готова заключить пари.

— Сделать ставку на ставку?

— Все это делают, моя дорогая. Но если ты хочешь убедиться в достоверности этой информации, тебе надо спросить Филиппа. Потом расскажешь, что ты узнала. Надеюсь, что я права.

— О, я спрошу его, — пробормотала Анджела.

— Ты понимаешь, что он станет очень богат, если ты выйдешь за него? — спросила ее тетушка.

— Скорее, я стану очень богатой вдовой. Поверить не могу, что он так поступил! И что я теперь должна думать о его мотивах жениться на мне? Неужели для него нет ничего святого?

— Понимаешь, ты можешь полностью разорить его, если не выйдешь за него. Если мои подсчеты верны, он никогда не сможет компенсировать свои потери. Не в этой жизни.

— Но что выиграю я?

Лайла Дрейк, урожденная Олторп, стала героиней всех газет год назад, когда открылось, что она является секретным агентом. Она познакомилась со своим будущим мужем, Себастьяном Дрейком, тоже агентом, когда они вместе выполняли задание по возвращению украденной короны принца-регента. В качестве вознаграждения им было даровано графство.

— Не могу понять, как женщина, достаточно умная, чтобы единолично разоблачить шайку французских контрабандистов и вернуть корону, оказалась так неосторожна, что скомпрометировала себя, — заметила тетушка Анджелы, перед тем как они вышли из кареты.

Супруги Дрейк были очень рады визиту леди Палмерстон, с которой познакомились в прошлом году на одном из званых вечеров. Тогда в целях конспирации они выдавали себя за мужа и жену. Но вскоре их фиктивный брак превратился в настоящий.

После того как все присутствующие были представлены друг другу, Лайла, как она просила себя называть, обратилась к Анджеле:

— Я слышала о вас. Вы иллюстрируете авантюрный роман о Дарси Дарлингтон, не так ли?

— Да, верно, — ответила Анджела.

— Ваши иллюстрации очень хороши. У вас определенно есть талант.

— Благодарю вас.

— Я решительно настроена, установить личность автора этой повести, — произнесла твердо Лайла, и Анджела подавила вздох.

Было вполне логично предположить, что она может знать, кто автор этого романа, но, по правде говоря, Анджела не имела о нем ни малейшего представления. Найджел Хейвен ясно дал понять, что ни за что этого не скажет, да она и не настаивала, поскольку ей не нужны были чужие секреты.

— Вы избавите меня от серьезной головной боли, мисс Салливан, если раскроете этот секрет, — сказал муж Лайлы, Себастьян Дрейк, граф Дайамонд.

— Она молчит как рыба, — сказала леди Палмерстон. — Вот уже почти год я пытаюсь выведать у нее этот секрет, и все безрезультатно. Я даже подумывала о том, чтобы перехватывать твою корреспонденцию, дорогая племянница, но тебе приносят только запечатанные конверты.

— Ну, с этим я вам помогу, я знаю всякие штучки, — весело отозвалась Лайла, словно речь шла о кулинарных секретах, а не о частной переписке.

— Я ничего не могу вам сказать просто потому, что не знаю автора и не имею представления о том, что произойдет дальше. Мне лишь говорят, что нужно рисовать.

— Какая досада! — сказала Лайла, покусывая нижнюю губу.

— На самом деле это облегчение. Уверена, что если бы знала, то, в конце концов, проговорилась бы.

— Но я полагаю, что вы проделали весь этот путь не затем, чтобы поделиться секретом. Что все-таки привело вас сюда?

Анджела и леди Палмерстон повернулись к Филиппу.

— Я приехал, чтобы извиниться перед вами, леди Дайамонд.

— В самом деле? — Лайла, казалось, была действительно удивлена.

— Да. Я сожалею о том, что погубил вашу репутацию, — искренне произнес Филипп.

— Благодарю вас. Извинения, правда, немного запоздали, но, как говорят, лучше поздно, чем никогда.

— Лайла, а ты больше ничего не хочешь сказать? — вступил в разговор ее муж, чем вызвал общее любопытство.

— Ну, думаю, я должна извиниться от имени моего брата за то, что он вызвал вас на дуэль… хотя тоже с запозданием. Это правда, что вы упали и выстрелили в себя?

— К моему огорчению, это правда.

— Лайла…

— Да, Дрейк?

— Ты больше ничего не хочешь ему рассказать?

— Мужья такие зануды! Вы уверены, что хотите замуж? — обратилась Лайла к Анджеле.

— Я еще подумаю, но спасибо за предупреждение, — ответила Анджела, бросив на Филиппа многозначительный взгляд.

— Филипп, мой муж хочет услышать от меня, что, скорее я должна принести вам свои извинения.

— Интересно, — пробормотала леди Палмерстон с улыбкой.

— Вы угодили в ловушку, Филипп. Меня совершенно не устраивали планы отца относительно моего замужества, поэтому я решила подмочить свою репутацию, а вы оказались так услужливы. И все прошло довольно легко. Так что благодарю вас за помощь.

— Вы хотите сказать, что намеренно погубили свою репутацию? — спросила Анджела недоверчиво. Эта идея казалась ей невероятной.

— Если бы вы знали этого распутного и омерзительного барона Монтроуза, за которого мой отец решил выдать меня замуж, не посоветовавшись со мной, вы бы не раздумывая, сделали то же самое.

— Он действительно был довольно неприятным типом, — подтвердила леди Палмерстон.

— Но почему вы выбрали меня? — спросил Филипп.

— Из-за вашей репутации. Я слышала разговоры об этой девушке Престон, а также все сплетни и пересуды о других ваших прегрешениях. Достаточно было, чтобы нас увидели вместе, чтобы предположить самое худшее.

— Мадам, к вам гость, — сообщил дворецкий.

Лорд Люциус Родермир, пожилой джентльмен с живыми голубыми глазами и копной седых волос, был представлен Анджеле, и Филиппу. По всей видимости, они с леди Палмерстон познакомились на свадьбе Лайлы и Дрейка.

После обсуждения прекрасной погоды было решено прогуляться по саду. Разделившись на пары, все двинулись по разным тропинкам: леди Палмерстон с лордом Родермиром, Дрейк с Филиппом, а Лайла с Анджелой.

— Простите мне мою прямоту, но я столько лет была хитрой и изворотливой, что у меня больше нет сил. Мне очень любопытно: каковы ваши отношения с Филиппом? — спросила Лайла.

— Думаю, что я выйду за него замуж, — ответила Анджела. — По крайней мере, я дала обещание.

— Вы в себе не очень уверены.

— Я пытаюсь. Я люблю его, но доверие — это совсем другое дело. В прошлом мне причинили страдания…

— Анджела, извините за столь нескромный вопрос: ваша репутация тоже пострадала? Вы должны знать, что ходили слухи.

— Да, очень давно. Сплетни живут долгую жизнь и умирают медленной смертью, — заметила Анджела.

— Но посмотрите на нас сейчас, — сказала Лайла, беря Анджелу под руку. — Казалось, мы должны были стать незаметными и закончить жизнь в одиночестве. Или умереть. Но вот мы здесь, утверждая, что жизнь не заканчивается, если в какой-то момент пострадала репутация наивной девушки. Я замужем и счастлива, и вы имеете право на свое счастье. Кстати, наши мужья — красавцы. Если бы больше женщин знали о нас, то пошли бы нашей дорогой.

— Но разве вы не чувствовали себя глубоко несчастной вначале? — спросила Анджела.

— О, конечно. Меня спас Родермир, дав мне дело.

— Шпионство?

— Ну… назовем это так. А у вас есть ваши иллюстрации.

— А теперь, если вы позволите мне спросить вас напрямую, — начала Анджела, — как вы научились доверять своему мужу?

Они были знакомы не более часа, но Лайла была настолько открытой и откровенной, что Анджеле просто не приходило в голову держать себя иначе. Кроме того, у молодых женщин было много общего, поэтому они сразу же почувствовали взаимную симпатию. И Анджела впервые поняла, что ей очень не хватало настоящего понимания и сочувствия.

— Я продолжала отталкивать его, но он каждый раз возвращался, — пояснила Лайла, и Анджела могла сказать то же самое. — Я умела быть одна, но не хотела быть с другим человеком. К тому же однажды он спас меня от вооруженного и очень опасного разбойника. Возможно, я и сама бы справилась, но мне не пришлось этого делать, и это было приятно.

— Если без этого можно обойтись, я бы предпочла не подвергать свою жизнь опасности.

— Есть и другой способ. Но помните: иногда, пользуясь этим способом, узнаешь такие вещи, о которых лучше бы не знать. Но время от времени ты обязательно слышишь и то, что хотел бы слышать.

— Что же это за способ? — спросила Анджела.

— Ш-ш-ш, — прошептала Лайла с озорным блеском в глазах.

Они некоторое время помолчали, пока до них не донеслись голоса мужчин, увлеченных разговором. Лайла увлекла Анджелу за изгородь и знаками показала, что они должны помолчать.

— Могу поспорить, что она вас заставила это сделать, не так ли? — донесся до них голос Дрейка.

— Ездить по всей Англии и извиняться перед обиженными мной женщинами? Конечно, такая идея не могла прийти мне в голову, — ответил Филипп.

Дрейк усмехнулся:

— Кошмар любого мужчины. Я не перестаю удивляться тому, какие изощренные планы могут разрабатывать женщины. Могу себе представить, как это ужасно!

— Да уж! Но должен признать, могло быть гораздо хуже.

— Я вам советую сделать так, чтобы ваша невеста увидела, как вы ужасно страдаете, по каким-то причинам женщины очень любят задумчивых страдальцев. Они начинают залечивать ваши душевные раны и постепенно, сами того не замечая, влюбляются в вас.

Анджела и Лайла закатили глаза и с трудом подавили смех.

— Когда мы будем возвращаться в Лондон, мне и притворяться не нужно будет. Все, о чем они способны говорить, — это сплетни и мода. Ничего более мучительного и представить невозможно.

— О, сэр Хантли, поверьте, ваши спутницы дождутся, когда вы задремлете под их болтовню, и тогда начнут говорить о серьезных вещах.

— Наш разговор был мне очень полезен. И почему я не узнал об этом раньше?

— Потому что вы не женились на шпионке. Кстати, если говорить о шпионке… — Тут Дрейк понизил голос, заговорил тихим шепотом, а потом произнес громко и четко: — Ваши извинения не обязательны, Хантли, хотя я вам очень признателен. Это я должен принести вам свою благодарность. Если бы вы не скомпрометировали Лайлу, я, возможно, никогда бы с ней не встретился, не говоря уж о женитьбе. Она вносит в мою жизнь столько радости, и я бы предпочел скорее смерть, чем жизнь без нее.

Филипп заулыбался, понимая, к чему ведет Дрейк. Он подавил смешок, услышав шелест юбок с другой стороны живой изгороди.

— Эти звуки подсказывают мне, что там должна быть моя дорогая женушка, — заметил Дрейк.

— Мой дорогой супруг, — ласково произнесла Лайла, появляясь из-за изгороди вместе с Анджелой. — Мне нужно сказать тебе несколько слов наедине.

Дрейку не потребовалось повторного приглашения. Он подмигнул Филиппу и неторопливо удалился вместе с женой. Филипп улыбнулся. Впервые со вчерашнего дня у него появилась возможность остаться с Анджелой наедине. Он понимал, что она расстроилась из-за пари, но здраво рассудил, что глубокий страстный поцелуй заставит ее забыть об этом. Он привлек ее к себе.

— Так, значит, ты собираешься прикинуться несчастным страдальцем, чтобы вызвать мое сочувствие? — с улыбкой спросила Анджела, уклоняясь от его объятий.

— Только не сейчас, когда я так счастлив, что наконец-то оказался наедине с тобой, — сказал он, снова намереваясь поцеловать Анджелу, чтобы она скорее забыла о своем гневе. Филипп положил руки ей на плечи, но Анджела снова отступила на шаг.

— Леди Палмерстон может нас подслушивать, — сказала она вместо объяснений.

Эта мысль охладила его пыл. Но все же…

— А возможно, и нет.

— Ты надеешься, что нас застанут в компрометирующей ситуации, не так ли? — Она говорила тихо, но сердито.

— Пожалуй, об этом стоит подумать. Я собираюсь жениться на тебе, Анджела. Так стоит ли откладывать?

— О, ты просто невозможен!

— Я невозможен? — переспросил он. — Да я сделал все, о чем ты меня просила, но и этого недостаточно, чтобы угодить тебе.

— Ты действительно хочешь сделать меня счастливой? Или просто пытаешься выиграть пари? — резко спросила Анджела.

Филипп поднял глаза к небесам и подумал, что сейчас самое время, чтобы Господь проявил свою благосклонность к нему. Но Господь молчал, вместо него заговорила Анджела:

— Ты ведь выиграешь кучу денег, если мы поженимся.

— И я потрачу их на тебя, дорогая.

— Но как ты мог сделать наши отношения предметом развлечения? Сделать ставку на то, что мы поженимся. Филипп, ведь я не скаковая лошадь.

— Безусловно.

— И ты даже не сожалеешь о том, что сделал?

И тут вдруг, словно что-то оборвалось внутри его. Филипп не смог справиться с неожиданно нахлынувшим на него чувством разочарования. Его одолевал страх, что на самом деле она просто не любит его и получает какое-то извращенное удовольствие, заставляя его преодолевать одно препятствие за другим. Он был терпеливым и сдержанным. Он был раскаявшимся и преданным. Но этого было недостаточно, и теперь он уже просто не знал, что делать с этой невозможной женщиной.

Она была невозможна, но он любил ее. И все же… всему есть предел.

— Мне очень жаль, что это тебя так расстроило, Анджела, — решительно сказал он. Она открыла, было, рот, но он не дал ей сказать ни слова. — Но я совершенно не жалею, что заключил это пари. Ты заставила меня поверить в себя, Анджела. И я впервые смело поставил на самого себя.

— А если ты проиграешь?

— А кто говорит, что я собираюсь проигрывать? — Осмелев, он дразнил судьбу и своего «сердитого ангела». Но сдерживаться он больше не мог.

— По крайней мере, ты мог бы попросить прощения за то, что выставил наши отношения на всеобщее осмеяние.

Она была права. Он мог взять ее за руку, заглянуть ей в глаза и сказать, что он сожалеет, но все это забудется, и они теперь будут жить счастливо и богато. Но неожиданно им вдруг овладело странное для него чувство — гордости за себя и уверенности в себе. Теперь он понимал себя и свое сердце и видел ту правду, которой она хотела избежать.

— Анджела, одно дело — извиняться перед женщинами, которым я причинил зло, — пояснил он терпеливо и спокойно. — Я должен был это сделать, и я искренне извинился перед ними. Но я не могу извиняться за пари, потому что это будет ложь. Я никогда не лгал тебе и не намерен делать этого теперь.

— Но все же…

— Я думаю, что единственное извинение, в котором ты нуждаешься, я тебе не могу принести.

И это была правда, от которой она старалась убежать. Другая правда заключалась в том, что они не смогут быть счастливы, если один из них будет продолжать убегать от своего прошлого. Он посмотрел в лицо своему прошлому, и она должна сделать то же самое.

— Он не имеет к этому никакого отношения.

— Он имеет к этому прямое отношение. Твоя жизнь продолжалась, но ты не простила ни его, ни себя. Я не могу сражаться с твоими страхами вместо тебя, Анджела.

— Это не имеет ко мне отношения. Ты единственный…

— Да, я единственный. Я люблю тебя, Анджела.

Ну, разве этого не достаточно?

* * *

— А вот и Лайла с Дрейком, — заметил Родермир. Граф и графиня рука об руку неторопливо шли по дорожке.

— Да, это они, — ответила леди Палмерстон.

— Это означает, Дора, что ваша мисс Салливан и Хантли находятся где-то в саду одни.

От нее не укрылась многозначительность его тона. Она лукаво посмотрела на него, а он в ответ поднял одну бровь. Она улыбнулась и отвела взгляд.

— Какая проницательность, сэр Родермир! Вы, должно быть, были превосходным шпионом, — заметила она. Он в двух словах рассказал ей о том, чем занимался прежде, когда леди Палмерстон спросила, как он познакомился с семейством Дрейк. Она почувствовала большое волнение при мысли о том, что познакомилась с настоящим шпионом. Или это было оттого, что он улыбнулся в ответ на ее поддразнивание?

— Поправьте меня, если я ошибаюсь, но ведь вы пытаетесь их сосватать? Если их застать в компрометирующей ситуации, то женитьба будет гарантирована.

— Не забывайте, что речь идет о Филиппе Кенсингтоне. Застать этого мужчину в компрометирующей ситуации проще простого. Но вот заставить его пойти к алтарю после этого — задача чрезвычайно сложная.

— Лайла исключительно умело обращается с оружием, если это поможет вашей попытке.

— Я возьму это на заметку, благодарю вас. Но осмелюсь заметить, что никакая женщина не захочет выходить замуж за человека, которого привели к алтарю под дулом пистолета.

— Да, это как-то совсем неромантично, — согласился Родермир, беря ее под руку. — А может, не так-то просто его уличить?

Тут перед ними из-за изгороди выскочила Анджела, она почти бежала. За ней следовал Филипп. Он звал ее, но она не обернулась.

— Какие же они все глупые, — пробормотала леди Палмерстон.

— Да, женщины имеют склонность слишком близко принимать к сердцу даже незначительные вещи.

— Вообще-то я имела в виду мужчин и их способность опрометчиво говорить то, чего не следует. Благодарю вас, что подтвердили мое мнение.

— Всегда к вашим услугам, — пробормотал он. — Ну, так что нам делать с этой влюбленной парочкой?

— Мы должны дать им время остыть и возможность самим исправить положение. Давайте вернемся в дом. Полагаю, Анджела хочет уехать.

Анджела действительно хотела немедленно вернуться в Лондон. Лайла и Дрейк слышать об этом не хотели. Гости должны остаться на ужин и переночевать у них. В доме достаточно свободных комнат, и они наверняка проведут замечательный вечер.

После приятного ужина, во время которого чета Дрейков развлекала гостей рассказами из своей шпионской жизни, дамы удалились в смежную комнату на чай, а джентльмены остались в гостиной выпить портвейна.

Филипп взял бокал и серьезно подумывал о том, чтобы выпить его, а в придачу и всю бутылку.

— Похоже, дела складываются не очень удачно: у вас не так много шансов выиграть это пари, — заметил Дрейк.

— Вы тоже читали об этом в газетах? — предположил Филипп.

— Нет, я подслушал, как вы спорили с мисс Салливан. Моя жена — не единственный человек, кто подслушивает, — пояснил Дрейк с улыбкой и без малейшего смущения.

— Наверное, я глупец, но я все же надеюсь, что у меня есть шанс, — сказал Филипп. Он заметил, как в течение всего ужина Анджела, погруженная в свои мысли, время от времени бросала на него строгие взгляды.

— Вы будете расплачиваться с половиной всего города в течение всей вашей жизни, если проиграете, — заявил Дрейк. — Вам нужно нечто большее, чем надежда, мой друг.

— Я боюсь потерять не деньги. Я уже потерял все до последнего пенни. Я просто не знаю, что буду делать, если потеряю ее.

— Влюблены по уши? — поддразнил его Дрейк. — Такое случается даже с лучшими из нас.

— Вам необходимо разработать план, чтобы завоевать ее навсегда, — внес свое предложение Родермир.

— Правильно. Благородный поступок, — сказал Дрейк.

— Неужели это может сработать? — недоверчиво спросил Филипп.

— В моем случае это сработало, — ответил Дрейк и сделал глоток.

— И что же вы сделали? — спросил Филипп.

— Спас ее от вооруженных разбойников, — ответил Дрейк.

— Есть еще какие-нибудь идеи?

— Я могу предложить свои услуги для отвлечения внимания ее наставницы, — предложил Родермир. Двое молодых людей некоторое время с любопытством смотрели на пожилого джентльмена.

— Вы старый хитрец, Родермир, — сказал Дрейк, рассмеявшись.

— Готов на все, чтобы помочь, — ответил тот.

— Правильно. Итак, мы отвлекаем внимание леди Палмерстон. И что дальше? — спросил Филипп, надеясь, что уж втроем они точно разработают стоящий план. Ведь двое из них были шпионами, и они годами только тем и занимались, что разрабатывали хитроумные планы и плели интриги. Надежда все-таки есть. Или нет.

Все некоторое время молчали. Дрейк предложил сигары. Родермир взял еще один бокал портвейна. Дрейк откинулся на спинку кресла и начал насвистывать. Филипп, упершись локтями в стол, обхватил руками голову.

— Вы говорили ей о своей любви? Скажите, что любите, не можете жить без нее и так далее, и так далее, — начал Дрейк.

— Уже говорил, не один раз.

— Как насчет цветов? — предложил Дрейк.

— Преподносил, но ими же она меня и отхлестала.

— Может, спеть серенаду под окном? — предложил Родермир.

— Но только если вы хорошо поете, — добавил Дрейк. — В противном случае я предпочел бы этого не слышать.

— Не можете пожертвовать своим комфортом ради гостей? — упрекнул его Родермир.

Дрейк нахмурился:

— Признайтесь, что и вам бы не хотелось слушать плохое пение.

— Я не буду петь у нее под окном. Я знаю только совершенно непристойные застольные песни. Сомневаюсь, что это будет романтично.

— А может, написать ей стихи? — предложил Родермир.

— Мои усилия, скорее всего, поставят нас обоих в неловкое положение, — сказал Филипп с полной уверенностью. Он чувствовал, как надежда покидает его.

— Есть еще драгоценности, — сказал Родермир. — Обычно это работает безотказно.

— Где он возьмет сейчас драгоценности? — возразил Дрейк.

— У меня действительно есть для нее кольцо, — неожиданно сказал Филипп, почувствовав проблеск надежды. Он взял с собой кольцо матери, намереваясь вручить его Анджеле в качестве обручального кольца. Но почему не в качестве кольца по случаю помолвки? И почему эта мысль не пришла ему в голову раньше?

— Вот и отлично! Вручите ей кольцо и произнесите романтическую речь, — сказал Дрейк. Похоже, он сам был способен на такие вещи. Хотя…

— Замечательно. А что обычно говорят в этом случае? В столовой вновь воцарилось молчание.

— Здесь не помешал бы женский совет, — предложил Дрейк.

— Да, но поскольку ни одна женщина не способна хранить секреты, она наверняка проговорится, и тогда исчезнет элемент неожиданности, который в моем понимании чрезвычайно важен для красивого жеста, — сказал Родермир предостерегающе.

— Ну, в таком случае не мог бы один из вас одолжить мне несколько тысяч фунтов?

Когда джентльмены присоединились к дамам в столовой, Анджелы там не было. Филиппу сообщили, что она удалилась на отдых. Лайла заявила, что у нее разболелась голова, и Дрейк настоял на том, чтобы проводить ее в комнату. Родермир бросил на Филиппа многозначительный взгляд, который тот моментально понял. Он сказался усталым и пожелал всем спокойной ночи.

Он поднимался по лестнице вслед за Лайлой и Дрейком.

— Итак, моя дорогая, надеюсь, наши гости довольны комнатами?

— Конечно, дорогой.

— Уверен, что ты отвела леди Палмерстон и Анджеле комнаты с видом на сад.

— Твоя хитрость может обмануть только корову, — парировала Лайла.

— Но разве ты не собираешься помочь нашему бедному влюбленному?

Лайла остановилась на верхней площадке лестницы и с угрожающим видом повернулась к Филиппу:

— Филипп, я отлично обращаюсь с оружием. Однажды я попала в колено человеку с расстояния в двадцать ярдов, не шагов. Можно не говорить, что я попала туда, куда целилась.

— Лайла, ему нужно помочь, а не угрожать.

— Помолчи, — ответила она мужу. — Филипп, однажды вы оказали мне неоценимую услугу, и теперь я отвечу вам тем же. Комната Анджелы — вторая слева. Но если я узнаю, что вы поступили с ней недостойно, я…

— Обещаю пригласить вас на свадьбу, — не замедлил с ответом Филипп.

— Превосходно. В таком случае — спокойной ночи. Филипп тихонько постучал во вторую слева дверь.

Анджела весь вечер была погружена в глубокие раздумья. Она отказалась от чая с Лайлой и своей тетушкой, чтобы еще раз все обдумать в одиночестве. Итак, она сидела, ожидая, постучит ли он в дверь.

У нее в голове беспрестанно звучали слова Филиппа, которые она услышала от него сегодня днем.

Вина и стыд, с которыми оставил ее Лукас, вновь угрожали разрушить ее жизнь. Филипп может попросить прощения у всех женщин Англии, но это не изменит ее чувств. Это может ослабить ее страхи, но не уничтожит их окончательно. Лукас должен попросить у нее прощения. Он должен сказать, что сожалеет о том, что воспользовался ее невинностью и невежеством. Он должен признать за собой часть вины в смерти ее отца. И если Филипп прав, и сцена, устроенная в саду, — его рук дело, он должен попросить прощения за то, что опять пытался разрушить ее шанс на любовь и счастье.

Она может постареть и умереть, но так и не дождаться его извинений. Перспектива грустная.

Но она может разыскать Лукаса и потребовать от него извинений. Правда, на это нужно время, и ей придется вновь встретиться с ним лицом к лицу, а она не уверена, что ей этого хочется. Да и вообще он может извиняться до последнего вздоха, но от этого она не станет чувствовать себя лучше.

Но стоило Филиппу заключить ее в объятия, как все в мире становилось правильным и совершенным. Сегодня вечером, за ужином, когда она ловила его взгляд, по всему ее телу прокатывались уже знакомые ей волны. Он возбуждал ее так же, как в первый раз. Когда он смотрел на нее или просто находился рядом, шелк казался ей мягче, а воздух теплее. И она могла бы поклясться, что даже кровь начинала быстрее бежать по ее жилам.

Она постоянно представляла себе, как они занимаются любовью — его руки, губы, его поцелуи. И она могла представить, что почувствует, когда он окажется внутри ее. Но этого ей допускать не следует.

Она не была совершенной. Но ведь и он таким не был.

И Анджела вспомнила о молитве, которую она читала в монастыре каждую ночь перед сном. Она молилась о том, чтобы Господь дал ей второй шанс на любовь с достойным мужчиной, которого она могла бы полюбить, и который ответил бы на ее любовь. А ведь она ни разу не прочитала эту молитву со времени возвращения Филиппа.

Может, Господь ответил на ее молитвы?

Раздался стук в дверь.

«К черту прошлое, — подумала она, — когда у меня есть возможность быть в земном раю и быть любимой».

Она открыла дверь.

— Обещай мне, что останешься здесь до утра, — сказала Анджела, когда Филипп вошел в ее спальню, и она заперла за ним дверь.

Она стояла перед ним во весь рост. Ее волосы, отливавшие золотом в свете свечи, были распущены и ниспадали на плечи. Он откинул один локон и ласково провел рукой по ее щеке. Кончиком пальца он провел по изгибу шеи, изгибу плеча, выпуклости груди. Он заметил, что Анджела теребит складки шелковой юбки. Она явно нервничала. Он взял ее руку в свою.

Ему повезло. Он стал человеком, который поцелуями отметет ее страхи, снимет боль, а взамен даст ей удовольствие.

— Пообещай мне, пожалуйста, — прошептала она. Это была мольба. Она думала, что просит слишком много. Но она точно так же могла попросить его дышать, поскольку выполнить это обещание было легче всего.

— Анджела, я обещаю тебе, что всегда буду просыпаться с тобой — каждое утро каждого дня до конца своих дней.

Он опустился на колено и посмотрел ей в глаза. По меркам широкого жеста это можно было и не считать. Не было поэзии, торжественной пышной церемонии, не было публики, которая могла бы засвидетельствовать обещание. Не было ничего, вообще ничего, кроме безыскусной голой правды. Он стоял, преклонив колено, с кольцом в руке, и не было никаких сомнений в его намерениях и обещаниях.

— Ты выйдешь за меня, Анджела?

— Я уже дала свое согласие. Но… — Анджела подняла его с колен. — Я не невинна. Ты должен знать, что ты не будешь первым моим мужчиной. Но я могу пообещать тебе, что ты будешь моим единственным. Я люблю тебя. И если ты все еще хочешь жениться на мне…

Филипп поднес кончик пальца к ее губам.

— Анджела, я уже знаю. И все равно люблю тебя. Я не могу не любить тебя. И надеюсь, что стану для тебя единственным мужчиной, точно так же, как ты станешь единственной женщиной, с которой я буду заниматься любовью. Но для меня важнее всего твое счастье. Ну не плачь. Скажи «да» и позволь мне любить тебя сегодня и всегда.

— Да, — ответила она. Ее голос был уверенным, твердым и спокойным. Филипп надел ей кольцо на безымянный палец левой руки. Он позволил ей одну секунду полюбоваться им, улыбаясь ослепительной, словно блеск бриллиантов, улыбкой.

Кольцо было у нее на руке, правда была сказана, в сердце вернулась надежда — Анджела знала, что теперь она готова. Хотя однажды она уже делала это, она немного нервничала. Как ее второй первый поцелуй, это будет ее второй первый раз. Помнила ли она, что нужно делать? И вообще, знала ли она что-нибудь об этом? Имеет ли это вообще какое-либо значение? Но на этот раз все будет по-другому, в этом она была уверена. Она знала, что он может доставить ей удовольствие, и она может доставить удовольствие ему.

Они любят друг друга. Они ждали достаточно долго. Она прижалась губами к его губам. И если оставались какие-то последние, слабые сомнения, Филипп отмел их своим поцелуем. Он отвел назад ее волосы и прижал ладони к ее лицу. Он держал ее, упиваясь ею. Она раскрыла губы, и он сделал то же самое. Поцелуй углубился.

Теперь, когда этот момент настал, ждать дольше стало невозможно. Месяцы желания, любви и потерь, наконец, закончились.

Она торопливо начала стаскивать сюртук с его плеч. Их губы не расставались, он скинул сюртук, а она уже расстегивала пуговицы его рубашки.

Одежда бесшумно падала на пол. Анджела прижала ладони к его груди. Его кожа была горячей на ощупь, и она чувствовала, как бьется его сердце. Она ласкала мускулистые плечи, широкую сильную грудь с мягкими негустыми волосами, твердый, без капельки жира живот.

Анджела открыла глаза и сделала шаг назад, чтобы видеть то, что она ощущала своими руками. О да, теперь он стал сильнее. Он загорел. Невозможно было не вспомнить его, полуобнаженного, таскающего под палящим солнцем тяжеленные доски, когда лишь свежий ветерок охлаждал его разгоряченную кожу.

Да, он изменился. Он стал другим — сильнее, крупнее, и по-прежнему принадлежал ей. Волосы на его груди сужались в полоску, ведущую вниз. Его возбуждение было явным. Она даже не потрудилась отвести глаза.

И она не смогла сдержать улыбку от осознания того, что его влекло к ней. Она помнила ощущение, которое испытала, держа в руках его невероятно твердый и сильный фаллос, с такой тонкой, шелковистой и удивительно горячей кожей. Ее больше не волновало то, что она не должна была знать, как выглядит мужское естество и каково оно на ощупь. Теперь она знала все или почти все и была этому рада, потому что сейчас ей не нужно бояться, она хотела только наслаждаться.

Он застонал и заставил ее взглянуть ему в лицо. Его глаза потемнели, губы сжались в твердую жесткую линию.

— Говорят, что я могу погубить женщину одними глазами. Но твои глаза… когда ты так смотришь на меня…

— Посмотри на меня, — прошептала она.

Филипп протянул руку и от самого затылка начал поглаживать Анджелу по голове, по спине. Потом обеими руками быстро расстегнул пуговицы на ее платье. Она скинула его. Он легко расшнуровал корсет и помог снять тонкую сорочку.

И она была этому рада. Он делал это раньше и знал, что делает. Это означало, что не будет лишних минут мучительного копошения. Она быстрее сможет освободиться от своих одеяний. И вот она уже стоит перед ним в одних чулках, а ее одежда брошена на пол, словно разбитые в сражении доспехи.

Анджела наблюдала за ним, а он пристально смотрел на нее. Его глаза сконцентрировались на ее груди, и от его взгляда соски затвердели. Глаза Филиппа стали совсем темными, и он перевел взгляд ниже, на мягкую округлость ее живота, потом еще ниже и закусил нижнюю губу.

Ее желание было таким сильным, таким отчетливым, что она неожиданно почувствовала себя очень смелой. Она повернулась и пошла к кровати, бросив на него взгляд через плечо.

Она села на кровать. Он встал перед ней. Она подняла руки и начала медленно расстегивать пуговицы на его брюках. Уже через секунду он стоял перед ней совершенно обнаженный. Она коснулась рукой его возбуждения. Своей рукой он обхватил ее руку.

Порочная мысль пришла ей в голову. Филипп охнул, когда она слегка поцеловала его плоть. Раскрыв губы, она вобрала его член, чуть сильнее сжав его у основания, Филипп застонал.

— Нет. Еще нет, — простонал Филипп.

Она остановилась и вопросительно взглянула на него. Ей казалось, что ему это нравится. Он уложил ее на постель и улегся сверху.

— Сначала ты, — прошептал он ей на ухо, поглаживая ее между ног. — А когда наступит мой черед, я хочу быть внутри тебя.

— Ммм. — Она издала единственный звук, на который была способна. Как она могла так долго обходиться без его прикосновений?

Филипп начал медленно покрывать дразнящими поцелуями ее кожу, спускаясь от шеи к груди. Он обхватил губами ее сосок, и у нее вырвался стон, потом он обхватил другую грудь, продолжая ритмичные поглаживания.

Внимание Филиппа сместилось ниже. Он коснулся губами одного бедра, потом другого и кожи между ними. Вперед и назад, вверх и вниз, не осталось ни дюйма кожи, который он не покрыл своими поцелуями и ласками. Иногда она смеялась, когда ей становилось щекотно, но чаще вздыхала от удовольствия. Анджела запустила руки в его волосы, прижимая его к себе, хотя он и не собирался отстраняться.

А затем его рот опустился еще ниже, и он погладил ее бутон языком, оставив руки свободными, чтобы ласкать нежную внутреннюю сторону бедер. Она начала извиваться под его нежными ласками. Ее движения и стоны были непроизвольными. Она не могла молчать и сдерживать себя, даже если бы попыталась. Но она не пыталась. Она знала, что находится на грани взрывного удовольствия, которое он доставлял ей и раньше. И, словно это было вчера, она вспомнила тот жар, который разливался по ее телу со сверхъестественной быстротой, становясь, все горячее и ярче. Она вспомнила импульсы этих волшебных ощущений, которые шли от его губ и через волшебное место проникали вглубь.

А затем весь ее разум и каждый дюйм ее тела были охвачены волной удовольствия, такой взрывной, такой чудесной, что все в мире исчезло, кроме их двоих и этого потрясающего чувства.

Она надеялась, что никто не слышал, как она выкрикивала его имя во время оргазма. А потом ей стало безразлично, пусть ее слышит весь мир.

И до того как удовольствие ушло полностью, она с наслаждением почувствовала на себе вес Филиппа.

— Анджела, — прошептал он, глядя ей в глаза.

— Да, — шепотом отозвалась она.

Филипп входил в нее медленно, дюйм за дюймом, горячо и твердо.

Он смотрел ей в глаза, ни на секунду не отводя взгляда.

Он был нежен, нетороплив и сдержан, словно у нее это было в первый раз. Но правда была лучше: у них это было в первый раз.

Она прижала кончики пальцев к его спине и медленно провела ими вниз по горячей мускулистой спине. Обеими руками, распластанными по его ягодицам, она побуждала его войти в нее полностью. Она уже начала ощущать себя единым целым с ним. И хотела, чтобы это чувство было полным.

И когда он вошел в нее, их пальцы сплелись, губы соединились в жадном глубоком поцелуе, а его бедра начали свое неторопливое движение. Он двигался внутри ее, и она двигалась вместе с ним. Сначала медленно и мягко, затем чуть тверже, чуть быстрее.

Она почувствовала полное и отчаянное завершение. Он шептал ей признания в любви, она собиралась ответить ему тем же, но второй оргазм настиг ее так неожиданно, что Анджела смогла прошептать только его имя.

Анджела почувствовала, что его последние толчки стали жесткими и требовательными, словно бесконтрольными, и тогда она привела его к освобождению. Он прижался губами к ее плечу, и она услышала, как он стонет от наслаждения и завершения.

— Я не представляла, что это может быть таким, — прошептала она несколько минут спустя.

— И я тоже не знал, — сказал он, обнимая ее и притягивая к себе. Он снова поцеловал ее. И снова. Той ночью они много раз занимались любовью и заснули только на рассвете.

Утром они спустились к завтраку последними.

— Ну, есть ли необходимость в специальном разрешении? — без обиняков спросила леди Палмерстон.

— Нет, — ответил Филипп, с удовольствием наблюдая за их потрясением. — Никто не поверит, что я женился, пока своими глазами не увидит брачную церемонию. У нас будет очень пышная свадьба, как положено.

— После оглашения о помолвке, — добавила Анджела.

— Значит, у нас остается три недели, — оживилась леди Палмерстон. — Нам лучше вернуться в Лондон сегодня же, чтобы мы могли начать подготовку.

— Но сначала мы должны нанести последний визит, — сказала Анджела.

— Ну, хорошо, я должен извиниться еще перед одной женщиной, — проворчал Филипп.

— Достаточно будет написать ей письмо. Нежелательно, чтобы вас видели в ее обществе.

— Только не говори, что ты все еще не доверяешь мне, — уязвлено произнес Филипп.

— Это я ей не доверяю, — ответила Анджела, и они улыбнулись друг другу.

— Кого же мы в таком случае должны навестить? — спросила леди Палмерстон.

— Мою семью, — ответила Анджела, сияя. — Я хочу лично пригласить их на свадьбу.

Проведя ночь в лесу, вблизи внушительного особняка графа и графини Дайамонд, на следующий день, поздно утром, Лукас наконец увидел выходящую из дома Анджелу. Он оседлал лошадь, пока они усаживались в экипаж и укладывали вещи. Он был голоден, измучен и пребывал в отчаянии.

Но все же не раздумывая поехал за ними.

Весь день он следовал за ними, стараясь, чтобы его не увидели. Когда начали спускаться сумерки, Лукас заметил, что ему знакомы эти места. Его прошиб холодный пот. «Этого не может быть, — сказал он себе. — Это тебе только кажется. Ты сходишь с ума от жажды, голода и усталости».

Он плохо себя чувствовал. Но он не мог больше обманывать себя — Анджела возвращается домой. По пути они пересекли поле, где скончался ее отец. И вновь Лукас пожалел о том, что это не он погиб на дуэли. Но на этот раз его желание усиливалось чувством вины и угрызениями совести, которые он продолжал испытывать даже спустя семь лет. Шесть лет ему приходилось мириться с браком, которого он не мог избежать. Каждый раз, глядя на свою жену, он желал, чтобы на ее месте была другая женщина. Беатрис знала, что он любит другую, но она никогда не жаловалась и не предпринимала ни малейших усилий, чтобы завоевать его любовь. У нее была продолжительная связь с другим мужчиной. Лукас оставался нежеланным и всегда был на втором месте. Когда он увидел Анджелу с Хантли, он почувствовал себя даже больше обманутым, чем в случае с Беатрис.

Он не оплакивал Беатрис. Он понимал, что эта женитьба была одной из его ошибок, которые он совершил, чтобы разбогатеть и получить женщину, которую желал. Как он понимал сейчас, тогда ему следовало быть смелее и согласиться на небольшое приданое Анджелы. По крайней мере, они были бы вместе.

Лукас почувствовал головокружение и сильнее натянул поводья. У него сильно болело сердце, и непрекращающийся стук копыт по пыльной дороге усиливал эту боль. Но физическая боль не могла сравниться с мучительным чувством вины, которое терзало его каждый день в течение этих семи лет. Это было очень серьезное испытание, которое с большим трудом мог вынести простой смертный. Лукас хотел непременно исправить причиненное зло или умереть.

Анджела была его последней и единственной надеждой. Он был готов на все, чтобы завоевать ее и добиться прощения. И если он не может этого получить, то он не хочет больше жить.

Когда их экипаж свернул на аллею, ведущую к дому, где жила семья Анджелы, он остановился. Он вспомнил то прекрасное и чистое предвкушение, которое он испытывал каждый раз, когда скакал к ее дому. К ней. На мгновение он почувствовал себя снова молодым, любящим и любимым. Ему показалось, что впереди у него вся жизнь, полная надежды и счастья. Он постарается вернуть все это.

Глава 24

Когда их экипаж повернул на длинную подъездную аллею, ведущую к дому, Анджела поняла, как сильно соскучилась по родному дому. Семь лет пролетели как одно мгновение. Сейчас она вспоминала не свое падение, а счастливые семнадцать лет, которые прожила здесь, до того как все переменилось. Дом. Почему она так долго не решалась вернуться?

Ее сестры, Саманта и Клер, выскочили из парадных дверей с радостными криками. Они едва не сбили Анджелу с ног, наперебой целуя и обнимая ее. Она тоже горячо обнимала их, сожалея о том, что не вернулась домой раньше. Но, слава Богу, в конце концов разум возобладал.

— Только посмотрите на них! Как они выросли!

— Что говорить о нас! Кто это? — спросила Саманта. Она все такая же непосредственная.

— О! Это же злодей лорд Хартсхорн! — воскликнула Клер, узнав Филиппа по рисунку в газете. Ее глаза широко раскрылись от удивления или ужаса, трудно было сказать. Клер всегда была спокойнее и сдержаннее своих сестер.

— Это мой жених, Филипп Кенсингтон.

— Тот самый Филипп Кенсингтон? — недоверчиво спросила Клер, не зная, как отнестись к этой новости.

— Да. Рад познакомиться с вами обеими, — сказал Филипп, скромно улыбаясь, и Анджела поняла, что он сильно нервничает.

— А это наша тетушка, леди Палмерстон. Она опекала меня в Лондоне.

— Если ты выходишь замуж, то мы теперь тоже сможем выезжать? — спросила Саманта, и у Анджелы защемило сердце при мысли о том, как на их жизни сказалось то, что она совершила.

— Конечно! А матушка дома?

— Да. И Деймиен тоже! Он вернулся после своего путешествия на прошлой неделе, — сказала Саманта.

Все вошли в дом, Клер проводила Филиппа и леди Палмерстон в гостиную, а Саманта повела Анджелу к матери.

— Анджела! — воскликнула ее мать, явно потрясенная. Но вместо того чтобы улыбнуться, нахмурилась: — Кто-нибудь видел, что ты приехала? Если тебя увидят здесь, это может плохо отразиться на твоих сестрах. Ведь мы договорились, что ты не будешь приезжать сюда.

— Я не была дома семь лет. Больше я не могу выдержать, — ответила Анджела.

— Ты давно не была здесь и забыла, как любят посудачить соседи. Они все еще помнят о твоем проступке, — холодно заметила мать. Анджела почувствовала, как Саманта сжала ее руку в знак поддержки.

— Ах, мама, все уже давно забыли об этой истории! — заметила Саманта. — Да и какое значение это имеет теперь, когда Анджела помолвлена!

— Ты помолвлена?

На губах матери появилось слабое подобие улыбки.

— Да, и мы любим, друг друга, — сказала Анджела. Но ее мать это не впечатлило.

— Он маркиз, — добавила Саманта, и вид у матушки сразу стал почти счастливым.

— Он внизу вместе с леди Палмерстон.

— О, я так давно ее не видела! Как ты ее нашла? И непременно расскажи мне, как ты познакомилась с этим маркизом.

Впервые за семь лет семейство Салливан собралось вместе. Их общество дополняла новая пара — Анджела с Филиппом и леди Палмерстон. Они, конечно, вместе обедали, ведь им многое нужно было обсудить, столько новостей скопилось. После затянувшегося обеда дамы перешли в гостиную на чай.

Филипп остался в столовой с Анджелой и ее братом Деймиеном.

— Сигару? — предложил Деймиен.

— Благодарю вас, — сказал Филипп и взял сигару.

— Значит, вы намерены жениться на моей сестре?

— Да, свадьба состоится в Лондоне в следующем месяце.

— Я приеду, чтобы повести ее к алтарю, — сказал Деймиен.

Филипп понимал, как это будет важно для Анджелы. Деймиен помолчал, внимательно посмотрел на Филиппа, потом продолжил:

— Вы, очевидно, знаете, что некоторое время мы не поддерживали отношения с Анджелой.

— Да, и я понимаю, что, как истинный джентльмен и любящий брат, вы не спрашиваете меня, известно ли мне о ее прошлом. Мне все известно, и я действительно люблю ее.

— Благодарю вас. Мы с сестрами никогда не хотели, чтобы она уезжала. Это она сделала по настоянию матери, из-за смерти отца. Наша мать — гордая женщина и никогда не говорила о том, что сожалеет о случившемся, но я прекрасно понимал, как она скучает по Анджеле. Нам всем ее очень не хватало. И если ее обидят, мы все встанем на ее защиту.

— Обещаю вам, что я никогда не обижу ее, и всегда буду любить.

— Хорошо. С предупреждениями и угрозами покончено. Но прежде чем мы перейдем в гостиную и присоединимся к дамам, мы должны поговорить о ее приданом.

— А у нее есть приданое?

— Разве вы не знаете об этом?

— Нет. Она никогда не упоминала об этом, и мне это даже в голову не приходило.

— Мне приятно узнать, что вы женитесь на ней не из корыстных побуждений, — сказал Деймиен. — Возможно, она и сама думала, что у нее нет приданого, но это не так. Отец выделил долю каждой из сестер.

— Но вы, должно быть…

— Нет, — сказал Деймиен. — Я решил, что даже если она не выйдет замуж, деньги ей все равно понадобятся. Хорошо зная ее, я не мог поверить в то, что она так надолго задержится в монастыре. Завтра я составлю брачный контракт. Ваше здоровье! — сказал Деймиен, поднимая бокал.

— Ваше здоровье! — Филипп тоже поднял свой бокал.

— Итак, одна сестра пристроена. Остались еще две, — сказал он, сделав глоток. — Если они решат по-своему, а они девушки самостоятельные, то они отправятся в Лондон с нашей тетей и мне снова придется всем этим заниматься.

— С такой наставницей, как леди Палмерстон, они выйдут замуж в первый же сезон.

— Почему это вызывает у меня такое беспокойство?

— Так и должно быть. Она и вас женит, если вы утратите бдительность.

Лукас наблюдал из сада, как они наслаждались долгим обедом, сопровождавшимся оживленными разговорами и доносившимся до него веселым смехом. «Там должен быть я, — думал Лукас. — Хантли занял мое место».

Он знал только один способ избавиться от соперника и занять его место.

Глава 25

«Сколько же приходится терпеть мужчинам!» — подумал Филипп устало. Он вновь посмотрел на часы. Леди Палмерстон и Анджела уже три часа обсуждали свадебные планы. Он подавил зевок и прислонился головой к окну. Каждый раз, когда он начинал клевать носом, они будили его, чтобы посоветоваться.

— Филипп, что ты думаешь о розах?

— Ничего не думаю.

— Они тебе не нравятся? Конечно, это не оригинально, но они так прелестны.

— Я не думаю о розах. Меня устроит все, что нравится тебе.

— В данный момент он надеется, что ты предпочтешь тайное бегство в Гретна-Грин, — сказала леди Палмерстон.

— Это сказала миледи, а не я, — ответил он на вопросительный взгляд Анджелы.

— Можешь спать дальше. Нам необходимо обсудить мое платье, но я хочу, чтобы это был для тебя сюрприз.

— Спасибо, — сказал он и закрыл глаза.

Однако передышка оказалась короткой. Несколько мгновений спустя их экипаж остановился. Филипп выглянул из окна и… не увидел абсолютно ничего, только просторные поля и голубое небо. Не было никаких причин для остановки, разве что возникла какая-то проблема.

— Я посмотрю, в чем дело. Оставайтесь здесь, — сказал он и вышел.

Впереди, перекрыв дорогу по диагонали, остановился другой экипаж. Филипп не мог понять, почему кому-то пришло в голову остановиться, таким образом, или что за обстоятельства могли послужить причиной такой остановки. Экипаж казался знакомым, хотя он больше подходил для города, чем для деревенской дороги.

— Нам не проехать. Нужно помочь им сдвинуться, — высказал свое мнение возница Фрэнк.

— Эй, там! — Из-за экипажа вышел кучер. — У нас тут небольшая загвоздка. Как насчет того, чтобы помочь?

— Конечно. А в чем дело?

— Лопнула рессора. Мой хозяин час назад отправился в город за помощью. Но если вы поможете мне приподнять карету, я все налажу и смогу его догнать.

Это показалось Филиппу странным: хозяин такого экипажа под палящим солнцем отправился пешком в ближайший городок, вместо того чтобы послать возницу. «У каждого свои причуды», — подумал Филипп.

— Давайте посмотрим, — сказал Филипп и начал обходить экипаж. И вдруг остановился как вкопанный…

Филипп про себя прочитал последнюю молитву.

Ему не было необходимости смотреть, что происходит у него за спиной, поскольку звук характерного удара и падающего тела говорил сам за себя. Потом кто-то втащил тело в экипаж. Краешком глаза Филипп заметил, как безжизненно свисает голова кучера леди Палмерстон.

— Свяжи руки этому джентльмену, — приказал Фрост вознице, и жесткая веревка, очевидно, припасенная заранее, обхватила запястья Филиппа.

— Можешь идти, — сказал Лукас Фрост. — Жди в экипаже и следи за кучером.

— Полагаю, эти указания относятся не ко мне, — сказал Филипп, глядя на пистолет, нацеленный на него. Кучер Фроста тут же ретировался, оставив их на обочине дороги. Якобы сломанный экипаж закрывал их, так что ни леди Палмерстон, ни Анджела не могли их видеть.

— Единственное, куда ты можешь уйти, — на тот свет, — холодно произнес Фрост.

— Да, там я еще не бывал, — заметил Филипп, пытаясь потянуть время. Судя по всему, у него практически не было шансов на спасение. Необходимо срочно что-то придумать, но для этого нужно выиграть время.

— Все когда-нибудь бывает впервые, — сказал Фрост.

— Действительно, — сказал Филипп, сосредоточив свой взгляд на Фросте, а не на пистолете в его руке.

— Сначала мы немного прогуляемся, — сказал Фрост. — Глупо оставлять твое тело прямо у дороги.

— Конечно, на него всегда может кто-нибудь наткнуться, — ответил Филипп, вспомнив, как братья Слоун нашли его в канаве у дороги. Неужели его вновь оставят умирать у дороги?

Только на этот раз его, вероятно, найдет Анджела. Он молил Бога, чтобы ей никогда не довелось увидеть его мертвое тело. Он должен избавить ее от такого зрелища. Он должен защитить ее от всего этого. Неужели ему суждено умереть этим утром? Тогда она и леди Палмерстон останутся во власти этого безумца. Он просто обязан что-нибудь сделать. Но он не знал что. Черт побери, как трудно соображать под дулом пистолета!

— Вот именно, — ответил Лукас, придвинувшись к нему. Он прижал пистолет к горлу Филиппа. — Нам ведь не хочется, чтобы твое тело обнаружили, не так ли?

— Тебе-то точно этого не хочется, — сказал Филипп. — А я буду, мертв, так что мне будет все равно.

— Мне наплевать, все равно тебе будет или не все равно.

— Естественно, наплевать, — сказал Филипп, поморщившись, когда Фрост плотнее прижал пистолет к его горлу. — Но может, ты соблаговолишь сказать мне, зачем ты это делаешь?

— Она принадлежит мне, и я должен на ней жениться. Для меня это дело чести.

— Не уверен, что правильно тебя понял, — сказал Филипп, хотя, конечно, уже сообразил, к чему тот клонит. Ему нужно было, чтобы Фрост продолжал говорить.

— Дело в его глазах, — загадочно произнес Фрост, и Филипп растерялся. — Они широко открыты, но он ничего не видит. Ты когда-нибудь видел глаза мертвого человека?

— Нет.

— А я их вижу постоянно, Из-за этого я не могу спать.

— Я не понял, чьи глаза.

— Глаза ее отца. Я намеренно промахнулся. Но он все равно умер. И это моя вина. А теперь я не могу спать, потому что вижу его мертвые открытые глаза. Словно он следит за мной и ждет, когда я исправлю свою вину, — прошептал Фрост.

И Филипп понял, что этот человек не остановится ни перед чем. Это его нисколько не успокоило.

— Он хочет убедиться, что я женился на его дочери, тогда его смерть будет в какой-то степени оправданна. Но пока ты жив, она не согласится стать моей, понимаешь?

— А если и мои глаза останутся открытыми, после того как ты убьешь меня? — спросил Филипп.

— Я принес повязку для глаз, чтобы не повторить ошибки.

— Весьма предусмотрительно, — сказал Филипп спокойно, хотя холодок страха закрался в его сердце.

— Да, я хорошо все продумал, — загадочно произнес Фрост.

У Филиппа опустились руки, пусть все идет, как идет. Будь что будет. Этот человек явно потерял рассудок, и его невозможно вразумить.

Со связанными руками и приставленным к горлу пистолетом невозможно оказывать сопротивление. Он может побежать, но далеко убежать ему не удастся. Одно неосторожное движение, и Фрост в панике может нажать спусковой крючок.

Значит, это конец. В горле у него пересохло, и ему вдруг стало трудно представить, каким будет его последний вдох. Возможно, это будет пыль на дороге. Но бесполезно было отрицать правду — ему не хотелось умирать. Только не сейчас, когда он обрел смысл жизни. Не теперь, когда он обещал Анджеле вечность.

Филипп не видел выхода для себя, но для Анджелы оставалась надежда на спасение. Если он сможет увести Фроста подальше от экипажей, она может уехать, услышав шум выстрела. Он молил Бога, чтобы у нее и леди Палмерстон хватило здравого смысла оставить его и бежать до того, как вернется Фрост.

— В таком случае отправляемся? — предложил Филипп.

— Да, иди. — Махнув пистолетом, Фрост указал направление.

— Только после вас, — вежливо ответил Филипп.

— Боюсь, не выйдет, — огрызнулся Фрост и навел пистолет.

— Что здесь происходит?

Это был безошибочно узнаваемый голос леди Палмерстон. Филипп не ожидал, что будет так рад его слышать. Но он не мог пошевелиться.

— Анджела, думаю, что мы прибудем в Лондон с небольшим опозданием, — сказала леди Палмерстон, и у Филиппа оборвалось сердце, когда он понял, что она здесь, рядом с этим безумцем, который хочет на ней жениться и бог знает чего еще.

— Похоже на то, тетушка.

— Не волнуйтесь, дамы, это не займет много времени, — сказал Фрост.

— Как сказать, — заметила Анджела. — Филиппа не так легко убить. Трудно сосчитать, сколько раз это пытались сделать, и все неудачно.

— Эта дама права, — проворчал Филипп.

— Мне удастся, — заявил Фрост с такой холодной уверенностью, что всем показалось, будто налетел порыв ледяного ветра. Он был абсолютно серьезен. Филиппу страшно хотелось обернуться и в последний раз взглянуть на Анджелу, но он не осмелился.

— Анджела, возвращайся в карету, — сказал Филипп. — И вы тоже, леди Палмерстон. Прошу вас.

Он безуспешно попытался скрыть отчаяние, но голос его выдал.

— Пойдем, Анджела, — спокойно и твердо произнесла леди Палмерстон.

Филипп не услышал удаляющихся шагов.

— Немедленно, — резко приказала леди Палмерстон.

— Нет, — непреклонно ответила Анджела. Она сделала несколько шагов вперед и остановилась между Филиппом и Фростом. И нацеленным пистолетом.

— Что ты делаешь? — воскликнул Филипп.

— Спасаю тебя, — ответила она, даже не обернувшись.

— Анджела, ты подвергаешь себя смертельной опасности. Прошу, не делай этого.

— Лукас не убьет меня, — мягко проговорила она, глядя Лукасу в глаза. — Потому что ему нужна именно я. Разве не так, Лукас?

Поверх головы Анджелы Филипп увидел, как Фрост кивнул в знак согласия.

— И ты думаешь, Лукас, что ты не можешь меня получить, пока жив Филипп, — спокойно продолжала Анджела.

— Ты принадлежишь мне, Анджела, — заявил Фрост. Казалось, он околдован ею.

— Если это так, то не важно, жив он или нет, верно?

— Я не… Подожди, куда она идет? — спросил Фрост, заметив, что леди Палмерстон повернулась и уходит. Он повернул голову, чтобы посмотреть, но пистолет по-прежнему был нацелен Анджеле в сердце. Ее попытки отвлечь его провалились.

— Вы обо мне? — ответила леди Палмерстон. — Я хочу подождать в экипаже. Такая жара вредна женщинам моего возраста.

— Кстати, сколько вам лет? — спросил вдруг Филипп, вызвав удивленные взгляды Фроста и Анджелы. Он был уверен, зная леди Палмерстон, что она не собирается ждать в экипаже. Возможно, она беспечна, но совсем не глупа и не труслива. Похоже, она одна поняла, к чему он клонит.

— В самом деле, Хантли, вы вот-вот умрете, а вас интересует мой возраст, — ответила она; подыгрывая ему.

— Я унесу этот секрет с собой в могилу, — сказал Филипп, слегка кивая в сторону пистолета. — Шепните мне на ушко.

Леди Палмерстон так и сделала.

— Никогда бы не подумал, — произнес Филипп с видом чрезвычайного удивления. — Возраст солидный. Но вы прекрасно сохранились.

Она посмотрела на него так убийственно, что этот взгляд мог бы сравниться только с пистолетом в руке Фроста.

— Итак, на чем мы остановились? — продолжил он. — Ах да. Не имеет значения, жив я или умер, если Анджела отправится с тобой. В таком случае прощай, дорогая.

Он старался, чтобы в его голосе прозвучала надежда, но он действительно боялся, что это конец.

— А как насчет прощального поцелуя? — спросила Анджела Лукаса. — И тогда я поеду с тобой. Прошу тебя. Мне ведь не удалось попрощаться с моим отцом.

При упоминании об отце на лице Фроста появилось странное выражение. Рука, державшая пистолет, дрогнула. Ее слова подействовали на него.

— Позволь мне попрощаться на этот раз, и я прощу тебе прошлое, и буду полностью принадлежать тебе, — сказала она своим пьянящим, одурманивающим голосом. Ее голос оказал свое волшебное действие и на, этот раз. И она этим воспользовалась. — Навсегда, — прошептала она тихим хрипловатым голосом, придвигаясь ближе к Фросту. Она протянула руку и коснулась его сердца. — Позволь мне это, и я стану твоей навсегда.

— Только быстро, — как ни странно, пробормотал Фрост и отвел взгляд.

На пыльной дороге, под палящим солнцем, с пистолетом, приставленным к ее спине, Анджела повернулась и прижалась губами к губам Филиппа.

— Я люблю тебя, — прошептала она.

— Я тоже люблю тебя, — ответил он.

Она обняла его за талию и попыталась развязать узлы веревки. Он чувствовал, как ее пальцы копошатся в веревке, она старалась изо всех сил. Мучительно больно было сознавать, что веревка слегка поддается, врезаясь в его плоть, но ничего не выходит. Но эта боль не могла сравниться с болью от того, что все планы и мечты о будущем счастье разрушены. Веревка была слишком туго затянута, и голыми руками, без ножа Анджеле было не справиться.

— У меня не получается, — прошептала она в ужасе. Он почувствовал ее слезы на своей щеке. — Я не могу этого сделать, не могу развязать узел и не могу позволить тебе уйти, я не могу уйти с ним.

Она была в панике. Он слышал это по ее голосу. Ее пальцы продолжали лихорадочно дергать и тянуть веревку. А Филиппу больше всего хотелось обнять ее и сказать, что все будет хорошо.

Но он не мог этого сделать.

— Ш-ш-ш! — Он попытался успокоить ее. Леди Палмерстон вот-вот должна вернуться. Но он не мог этого сказать. И он не был уверен, что это будет иметь значение. Ему хотелось сказать Анджеле, что все будет хорошо, но он уже столько раз нарушал данные ей обещания.

Он закрыл глаза, чтобы ощутить ее близость и насладиться этим ощущением в последний раз.

Она дернула в последний раз, и веревка поддалась.

— Что… — Фрост, наконец, понял, что происходит. Анджела продолжала исступленно работать. И она освободила его.

— Теперь твои руки свободны, — ухмыльнулся Фрост. — Но у меня остается заряженный пистолет. Какого черта ты улыбаешься?

— Обернись и посмотри.

Фрост не смог удержаться от любопытства, сначала он повернул голову, потом резко повернулся всем телом и выругался.

Леди Палмерстон держала пистолет, наведенный на Фроста. Она лишь подняла одну бровь, и Фрост опустил оружие.

И тут Филипп, уловив момент, бросился на Фроста. Он выбил из его рук пистолет и отбросил в сторону. Леди Палмерстон откинула его еще дальше, элегантно пнув ножкой, обутой в атласную туфлю.

Фрост сопротивлялся. Филипп боролся.

В конце концов, Филиппу удалось схватить Фроста за запястья и крепко прижать его руки к пыльной дороге. Анджела, давно уже подобравшая веревку, подбежала и начала связывать ему руки. Фрост только морщился от боли. Она не выразила ему ни малейшего сочувствия и встала рядом с Филиппом.

— Это не конец, — скрипя зубами, выпалил Фрост, не веря в свое поражение.

Леди Палмерстон предусмотрительно отдала Филиппу оба пистолета.

— В самом деле? — спросил он, многозначительно переводя взгляд с Фроста на оружие в своей руке.

— Ты собираешься?.. — начала Анджела, но не смогла закончить вопроса.

Филипп с двумя пистолетами в руке стоял над Фростом, лежащим на пыльной дороге со связанными за спиной руками. В его глазах невозможно было прочитать ничего: ни мольбы, ни страха, ни пренебрежения, ни вины.

Филипп мог убить его здесь и сейчас. Избавить его от страданий и сделать так, чтобы он никогда больше не доставил неприятностей ни Анджеле, ни ему самому. Он был отвратительным стрелком, но с такого расстояния даже он мог попасть в цель.

Но Филипп вспомнил, что говорил Фрост о глазах ее мертвого отца. Он подумал о том, что держит в своих руках не просто оружие, а инструмент, с помощью которого у человека отнимают жизнь. Но окончательно остановило Филиппа то, что он не смог представить, как прикоснется к Анджеле руками, убившими человека. Это значило лишить их обоих удовольствия…

— Ну, чего медлишь? — поддел его Фрост.

Если бы выбор предстояло сделать ему, он не стал бы убивать Фроста. Но решать должен не он один. Филипп посмотрел на Анджелу, взглядом спрашивая, какого решения она ждет от него.

Анджела посмотрела на Лукаса. Он лежал перед ней связанный и истерзанный. И она вспомнила, как впервые увидела его, как ярко горели его голубые глаза, обещая любовь.

Но вспомнила она и об одиночестве и сердечной муке. Все эти годы она мечтала отомстить ему, заставить его страдать, чтобы окончательно поставить крест на своей прошлой жизни.

Мысли о прошлом привели ее к размышлениям о будущем. Филипп. Он взял ее руку в свою. Рука в руке они стояли над Фростом, который лежал и терпеливо ждал их решения.

Она посмотрела на тетушку. Они не обменялись ни единым словом. Леди Палмерстон стояла, гордо выпрямившись, спокойная и уверенная. И Анджела вспомнила, как однажды вечером тетушка сказала ей: «Доверяй своему разуму и своему сердцу».

Она знала, что это еще не конец, независимо от того, каким будет ее выбор. Она также знала, что любовь и прощение должны пройти долгий путь, прежде чем успокоить измученную душу. Ее сердце и душа настрадались достаточно. Она больше не допустит этого. Она позволит ему остаться в живых.

И Анджела предложила отвезти его в ближайший городок к судье. Филипп вздохнул с облегчением, и Анджела поняла, что он ждал от нее именно такого решения.

Филипп разрядил пистолеты и бросил их на пыльную дорогу. Теперь его руки были свободны, он мог обнять Анджелу, чтобы держать в своих объятиях вечно. Анджела обвила его руками, и он крепко прижал ее к себе. И вот уже их губы слились в долгом поцелуе.

Несколько часов спустя Фроста оставили на попечение местного магистрата, и троица продолжила свой путь в Лондон.

— Итак, на чем мы остановились? — спросила леди Палмерстон. — Ах да, Анджела, мы обсуждали твое свадебное платье. Я думаю, что атлас кремового цвета лучше всего подойдет к твоему цвету лица.

Глава 26

Месяц спустя

Пятьсот человек были приглашены на свадьбу мисс Анджелы Салливан и Филиппа Кенсингтона, маркиза Хантли. Ни одно приглашение не было отклонено.

Филипп стоял перед алтарем церкви Святого Георгия на Ганновер-сквер, рядом с ним стоял его брат. Ни один, ни другой не думали, что такое когда-нибудь случится.

Их родители наверняка мечтали о том, чтобы оба сына удачно женились, и их прежнее соперничество осталось в прошлом.

— Это твой последний шанс подтвердить свою репутацию, — поддел Филиппа Девон.

— Без Анджелы я отсюда не выйду, — ответил Филипп.

— Хорошо, это всего лишь проверка.

— Заткнись.

— Как ты смеешь в таком тоне разговаривать со старшим братом?!

— Ты не слышал, о чем я тебя просил, или ты настолько старше, что уже начал терять слух?

— Я старше всего на минуту…

Девон не закончил свою тираду, поскольку зазвучал орган, и все пятьсот свидетелей бракосочетания Филиппа Кенсингтона и Анджелы Салливан встали и повернулись, чтобы посмотреть на невесту, которую вел к алтарю ее брат.

На Анджеле было платье светло-золотистого цвета. В руках у нее был небольшой букет розовых роз. Ее лицо было прикрыто фатой, но Филипп видел, что она улыбается.

Она и должна улыбаться. Этой женщине удалось исправить самого отъявленного повесу. Благодаря ей он стал таким человеком, каким его никто не ожидал увидеть.

Он любит, и любим.

И он поклялся любить ее, уважать, холить и лелеять. Никогда еще он не произносил слов, в которые так искренне верил. Разве что когда признавался ей в любви. А его признания звучали постоянно. Порой ему даже казалось, что такие частые признания раздражают Анджелу. Но если это будет ее единственная претензия, он примет ее. Господь знает, что во всем остальном пока претензий к Филиппу нет. Хотя Господу об этом лучше не знать…

И каким-то чудесным образом эта красивая потрясающая женщина дает обет любить, чтить его и повиноваться ему. Правда, оба они знали, что повиноваться она будет только в одном случае — если ей этого захочется. И только теперь, когда он выдохнул с облегчением, стало понятно, что до последнего момента у него был страх, что она передумает. И когда она надевала кольцо на его палец, он почувствовал, что это мрачное ноющее ощущение собственной никчемности… уходит. Возможно, он недостаточно хорош и никогда не станет идеалом. Но он попытается стать настоящим, и никто никогда не сможет его в чем-то упрекнуть.

Он все сделал для того, чтобы заслужить такое счастье.

— А сейчас, если кому-либо известны причины, по которым эти двое не могут сочетаться законным браком, то прошу назвать их сейчас или навсегда оставить в тайне.

Этого просто не могло произойти, но в наступившей тишине кто-то кашлянул и сдавленным голосом произнес: «Мне известны».

Все присутствующие просто окаменели, не в силах вздохнуть и посмотреть на того, кто осмелился посягнуть на это восхитительное событие.

Лорд Лукас Фрост, который не был в числе приглашенных и которому, очевидно, удалось избежать продолжительного тюремного заключения, встал со своего места.

— Мне известна причина, по которой эти двое не могут вступить в законный брак.

Анджела пробормотала витиеватое выражение, которое не должны были слышать стены церкви, тем более от невесты в день свадьбы.

— Не беспокойся, дорогая, я все улажу. Сейчас вернусь. Но прежде он поцеловал Анджелу. Затем повернулся к Девону. Они кивнули друг другу и направились к Фросту. Филипп пошел по центральному проходу, а Девон по проходу в левой части церкви. За ними последовал брат Анджелы, Деймиен.

Фрост, быстро оценив обстановку, попытался спастись, в спешке ступая по ногам и подолам платьев сидящих на длинной скамье гостей.

Наконец Фрост добрался до прохода и со всех ног помчался к выходу. Разъяренные братья Кенсингтон и брат невесты, Деймиен, по пятам преследовали человека, посмевшего посягнуть на таинство брака.

Они догнали его у самых дверей.

— У тебя нет стоящей причины. У тебя нет вообще никакой причины! — прорычал Филипп, хватая его за галстук и буквально вколачивая в стену.

— Есть, — выдохнул Фрост.

— Она сделала свой выбор.

— Нет, она должна выйти за меня, иначе я не смогу спокойно спать по ночам.

Где-то в глубине души Филипп понимал этого несчастного, но Анджела сделала выбор, и он никому не позволит оспаривать его. Фрост почти задыхался, но продолжал что-то бормотать о том, что нужно исправлять причиненное зло, поэтому Анджела должна выйти за него… Боже, только сейчас Филипп почувствовал, как от Фроста разит виски. Филипп сам чуть не захмелел.

Но Анджела изменила его, и Филипп понимал то чувство вины, которое постоянно мучило этого человека. И как ни странно, Филипп вдруг понял, как ему можно помочь. И для этого совсем не надо его душить, хотя искушение было большое.

— Замолчи, — сказал Филипп Фросту, и тот повиновался. — Ты попросишь у нее прощения. Поверь мне, пройдет какое-то время, и тебе, в конце концов, станет легче.

Фрост с неохотой согласился. Филипп прошел по церковному проходу, крепко держа плечо Фроста и не обращая внимания на шепотки и удивленные взгляды. Девон и Деймиен следовали за ними.

Анджела стояла перед алтарем, гордо выпрямившись, с достоинством королевы. Рядом с ней стояла леди Палмерстон, Филипп увидел, как смущение на ее лице сменилось пониманием.

— Прости меня, Анджела, — тихо произнес Лукас, остановившись в нескольких шагах. В ее глазах появились слезы. Казалось, она молчала целую вечность.

— Я прощаю тебя, Лукас, — тихо прошептала она, потом наклонилась и поцеловала его в лоб. — Но теперь ты должен оставить нас в покое.

— Если вы не возражаете, — сказал Деймиен, — я провожу его. За пределы страны, конечно.

— Сделай милость, — произнесли одновременно Анджела и Филипп. Деймиена сопровождали Найджел Хейвен и Сэмюелс, который прибыл в Лондон, чтобы посмотреть на ту «женщину, которая заставила хозяина выливать в огонь превосходный бренди».

— Так на чем мы остановились? — спросил священник, как только инцидент завершился. — Ах да, если кому-либо известны причины, по которым эти двое не могут сочетаться законным браком, то прошу назвать их сейчас или навсегда оставить в тайне.

Под сводами церкви повисло напряженное молчание.

— А теперь можете поцеловать невесту.

И поскольку в душе Филипп все еще частично оставался хулиганом, он поцеловал Анджелу по-настоящему. Он поцеловал ее таким поцелуем, который не оставлял ни малейших сомнений в том, что он действительно любит ее. Поцелуем, который стал небольшим скандальчиком и предметом тайных мечтаний всех присутствовавших на церемонии девушек.

Конечно, все говорили, что не думали дожить до того дня, когда Филипп Кенсингтон поцелует свою невесту. Да и Филипп тоже не думал. Но он был настолько счастлив, что никакими словами нельзя было описать его состояние. И все это благодаря Анджеле, его ангелу.