Слава на двоих

ГЛАВА XI,

На самой подробной карте мудрено отыскать ту точ­ку которой обозначен конезавод «Восход», однако знают про него в обоих полушариях земли. И гости приезжают из самых дальних стран.

Когда пришла телеграмма о том, что прилетает господин Каскарелло из Соединенных Штатов Америки все подумали, что коннозаводчик желает купить интересующий его молодняк. Но совладелец Лорельского ипподрома приехал с другой целью: он привез Анилину персональное приглашение участвовать в розыгрыше Вашингтонского Интернационального приза. Насибов спросил:

— В Соединенных Штатах ежегодно стартуют почти сорок тысяч скаковых лошадей, а в Советском Союзе их всего несколько сот, так зачем вам наши гастролеры?

— Свинья может быть очень большой, но она все рав­но не слон, — иносказательно ответил гость, а когда Ни­колай возразил и сказал, что в США очень много лоша­дей экстра-класса, Каскарелло согласился с этим, но напомнил: — А что в прошлом году говорил мой тесть Джон Шапиро, вы не забыли?

Нет, Николай не забыл: после выступления трехлетнего Анилина в скачке на Вашингтонский приз президент Лорельского клуба, выступая по радио, дал исключитель­но высокую оценку советскому скакуну. Он особо подчеркнул, что Анилин вышел на дорожку с травмой и тем не менее уступил лишь двум лучшим лошадям — хозяевам соревнований и оставил в побитом поле всех гастро­леров — крэков Ирландии, Франции, Венесуэлы, Италии и Японии.

— Уступить хозяевам — это вовсе уж и не так зазор­но, это даже и неизбежно, необходимо, потому что у них путь на ипподром куда короче, чем у европейцев, — уве­щевал Каскарелло, полагая, что Николай огорчился при воспоминании прошлогодней скачки в США.

— Да, конечно, перелет через океан много сил отни­мает...

— Но это еще что! — Каскарелло приехал с твердым намерением заполучить на соревновании Анилина и, боясь отказа, торопился выкладывать свои козыри: — Раньше лошади доставлялись морским путем — иные, выгрузившись на берег, еле на ногах держались. Мы, как вам известно, оплачиваем приглашенным лошадям путь на самолете в оба конца. Причем не оговариваем сроки акклиматизации. Прилетайте заблаговременно, не так, как в прошлом году.

Да, в прошлом году все было нескладно. Собственно, так же было и в Париже на призе Триумфальной арки. Приехали самыми последними, а условия ипподрома совсем непохожи на европейские, начиная уж со времени: Анилин принимал старт, когда в Москве было двенадцать часов ночи. Непривычен климат, удивительны денники в конюшнях — восьмиугольные, которые, может, и удобнее, но неуютны без наметки-то... Да и вообще,чужое и неизвестное поле всегда по рукам и ногам вяжет и стесняет в движениях, кто играл в футбол, знает: на своем стадионе тебе любая выбоина в травяном покрове знакома, а в другом городе даже и ворота иными кажутся.

Объявили, например, какой вес должен нести Анилин. Но измеряли не в килограммах, а в фунтах. Пустяк? Ко­нечно. Николай сто сорок пять фунтов умножил в уме на четыреста и разделил потом на тысячу, получилось пять­десят восемь килограммов — пустяк, но если такие пустяки на каждом шагу? Притом есть пустяки и не такие уж безобидные.

Вот, например, сено. Его давали, конечно, сколько хо­чешь, но ведь сено сену рознь. Одно дело — луговое из сладеньких травинок тимофеевки, лисохвоста, полевицы; про это конюхи говорят, что от него лошади "не емши сы­ты". Этого не скажет никто про сено из лесных покосов, а про то, которое собрано с заболоченных лугов, и говорить неохота: из-за хвощей да осоки и невкусно оно, и пита­тельности в нем мало, и в желудке лежит как свинец, пло­хо переваривается.

Впрочем, сено — это еще можно к пустякам отнести, но вот такой, например, инцидент...

На финише Насибову мешал американец Хармонайзинг. Закончив скачку, Николай подъехал к судьям, под­нял над головой хлыст и помахал им, что на наших ипподромах означает протест. В США такой жест говорит, что жокей решил спешиться. В Лорели к Насибову был прикреплен специальный переводчик, но он в это время куда-то запропастился, скачка была объявлена закончен­ной. Потом, разобравшись, судьи признали, что Хармонайзинга следовало дисквалифицировать, а второе место присудить советской лошади, но это было бы в том слу­чае, если бы Насибов вовремя подал протест.

— Переводчик за халатное отношение к обязанностям был немедленно уволен, — сообщил сейчас Каскарелло, — а американцы хорошо запомнили, что вы лично, мистер Насибов, и руководитель вашей команды Евгений Долма­тов отнеслись к этому инциденту с изумительным спор­тивным тактом. Ну, больше, мне кажется, мы вас не оби­жали, не так ли? А то, что Анилин жаловался на перед­нюю ногу и вам пришлось ставить ему теплые компрессы и часами массировать, так это и дома могло произойти, согласитесь?

— Вы совершенно правы, у нас нет резона обижаться: третье «бронзовое» место в скачке на приз в сто пятьдесят тысяч долларов — это успех, и немалый, ни одна лошадь мира им бы не побрезговала. А если учесть, что за компания в тот раз подобралась...

Да, в 1964 году на Лорельском ипподроме собрались воистину лучшие лошади света. Американский мерин Келсо, занявший первое место, имел до этого наибольший истории скачек общий выигрыш — почти два миллиона долларов — и специальным жюри из знатоков конного спорта пять лет подряд признавался в США «лучшей лошадью года».

Американский жеребец Ган-Бой, случалось, побеждал Келсо в скачках: например, в Вудвуд Стейкс выиграл у него «ноздрю». Про Ган-Боя говорили, что он мог бы быть лучшей лошадью Америки, не будь он современником Келсо.

Французская Белль-Сикамбр, взявшая в том году приз Дианы (Дерби для кобыл), на проводке перед стартом была удостоена самого большого внимания зрителей и знатоков. Так же, как жеребцы вообще обычно веселы, бодры и смышлены, так кобылы, как правило, имеют другой характер — они завистливы, боятся щекотки, играючи и всерьез лягают задом, а потому и перед стартом выглядят невыигрышно, но эта француженка была исключением: прежде чем выйти на круг, она долго охорашивалась, а скакала перед трибунами так элегантно, так грациозно и легко поднимала и опускала точеные ножки, будто чуть касалась травы кончиками копыт.

Высоко оценивалась шансы лучшей итальянской лошади Веронезы и японского жеребца Рио-Форель, победителя приза Императорский кубок.

Анилин сначала никого не удивил: молод, из себя невидный, ни ростом, ни мастью, по экстерьеру вроде бы простоват, послужной список небогатый — это было ведь еще до приза Европы и Триумфальной арки.

Конечно, нет никакого резона обижаться: тогда, 11 ноября 1964 года, имя Анилина впервые прозвучало на весь мир — скачка не только транслировалась по телевидению, но и комментировалась по радио на шести языках, в том числе и на русском.

— Кто тогда видел его — навсегда запомнил. Анилин может сделать честь любой конюшне, — убеждал Каскарелло, словно бы Николай не знал этого. — К тому же нам известно, что в шестьдесят пятом году он был непобедим в пяти соревнованиях и завоевал Большой приз Ев­ропы, неся внушительный вес — шестьдесят два килограмма. Вот почему нам так хочется видеть его у себя в гостях еще раз. Хочу напомнить, что победителю этой скачки будет присвоено звание «Лучшая лошадь мира».

Приглашение было принято, Анилин начал собираться в дальнюю дорогу.

Не любил он автобус, всегда болел в поездах, но само­лет—хуже ничего придумать невозможно, его Анилин просто панически боялся.

Как-то Николай делал галопы, а в это время над за­водским полем летчики на маленьком самолетике разбрасывали удобрения. Сели, остановили пропеллер, просят:

— Покажи нам свою знаменитость.

Жалко, что ли: Николай завернул в их сторону. Анилин увидел самолет—маленький, не такой, на каких летал, и молчащий, но все равно до того на него осерчал, что на дыбы взвился, потом подхватился и с нелошаднным виз­гом бросился прочь.

А однажды поднялась на заводе среди ночи тревога: Анилин заболел! Телефонные звонки по квартирам, беготня— примчались в конюшню директор, начкон, ветврач и, конечно, Николай. Бледный, перепуганный дневальный рассказывает:

— Крутится волчком, мокрый весь... Может, колики в животе, только я ничего такого ему не давал...

В чем дело, никто понять не может. Зашел Николай в денник и — что такое: гул, ровный и мощный, словно бы самолет летит. Поднял голову, видит: форточка в окошке отошла и в ней февральский злой ветер гудит.

Сбегал дневальный наружу, подпер форточку вилами, и Анилин сразу успокоился.

Так что было совсем непростым делом уговорить Анилина еще раз пуститься в путь по воздуху. Пришлось пойти на обман: на аэродроме во время посадки прикрыть ему щитками глаза.

Улетали из Западного Берлина на самолете авиакомпании «Пан Америкэн». До самого трапа Анилин шел доверчиво, но, наступив на обитый гофрированной резиной мостик, видно, что-то вспомнил, запнулся. Николай тут же сунул ему в рот загодя припасенную шоколадку, Анилин ослабил бдительность и огляделся, когда уж находился в узком стойле, прочно прикрепленном к полу самолета. Насибов и Кулик, не мешкая, привязали его с двух сторон к специальным кольцам, а перед носом повесили брезенто­вую кормушку. Анилин с подозрением осмотрел все, но придраться ни к чему не смог и занялся овсецом.

В воздухе он чувствовал себя плохо, самолет его укачивал. Возможно, что его и тошнило, но лошадь не мо­жет вырвать — так у нее устроен пищевод: у входа в желудок есть клапан, действующий, как ниппель насоса, ко­торый в мяч или велосипедную камеру воздух пропуска­ет, а назад нет. Случается, лошади вообще не могут пе­ренести полет, впадают в истерику.

Когда приземлились в Нью-Йорке, Анилин торжествующе заржал, чем распотешил американских пилотов которые потом, когда заходил разговор об Анилине, го­ворили: «А-а, это тот, который вместо стюардессы объя­вление о посадке сделал!»

А еще при виде советских лошадей и жокеев американцы непременно вспоминают, как во время пожара на Лорельском ипподроме первыми, раньше пожарных, на спасение скакунов прибежали Насибов, Боровой и другие наши ребята (советские лошади были вне опасности) и смело бросились в огонь. «Лошади застрахованы!» —кричат конюхи, но Паша Боровой кинулся в пламя и выскочил из пылающего денника верхом на мексиканской кобыле, которая бы непременно погибла. Некоторые американцы удивлялись и к такому выводу пришли: «Вот потому русские и войну выиграли».

Лорельскпй ипподром, расположенный среди зеленых холмов в штате Мэриленд, считается одним из лучший в мире. Наверное, так оно и есть, но только очень уж своеобразный он, заметно разнится от европейских.

Все приезжие лошади размещаются в одной деревянной конюшне. Рядом с ней — избушка для жокеев и конюхов и полицейский пост с телескопом. Все это ограждено, колючей проволокой, и постороннему человеку сюда никак не проникнуть.

В один из вечеров были даны пропуска корреспонден­там и специалистам-лошадникам. Смотрят они проездку и прогнозируют, прикидывают шансы.

Первым фаворитом единодушно называют Анилина. За ним — американских жеребцов Ассагея и Тома Рольфа, с которым Анилин был в одной компании в призе Триум­фальной арки. С уважением отзываются о французском по­бедителе Большого приза Сен Клу Бехистауне, про остальных - английских, канадских, бразильских и венесуэльских скакунов—говорят неопределенно. В общем-то, пра­вильно они прикинули, одно слово — спецы!

При открытии Америки Колумбом на этом материке не было лошадей совсем—так же, как воробьев. В прошлом веке в Нью-Йорк завезли две пары воробьев, и теперь в США их расплодилось столь же много, как и повсюду: приходится примерно на каждого человека по одной пта­хе. Но лошадей в Америке развели столько, что нынче ни одна страна не может тягаться с Соединенными Штатами, причем разводятся не только скаковые, рысистые и полукровные рабочие лошади, но и диковинные, нигде больше не виданные: ковбойские мустанги, карликовые лошадки размером с небольшую собаку. А чугунных и бронзовых лошадей там даже больше, чем живых. В городах много памятников отличившимся военным. И памятники постав­лены не абы как, не по прихоти скульптора, а со смыс­лом: если лошадь встала на дыбки—ее всадник погиб на поле брани, если у коня поднята одна нога—герой войны умер от ран, если лошадь опирается на все четыре—пол­ководец закончил войну невредимым и скончался от ста­рости либо каких-то гражданских недугов.

Скачки издавна очень популярны в Соединенных Шта­тах. Известно, например, что первый президент США Джордж Вашингтон не только любил смотреть состязания, но играл в тотализаторе и признавался в своем дневнике, что «неуклонно и последовательно проигрывал». Другой исто­рический пример, подтверждающий редкостную популяр­ность конного спорта в США: в 1877 году, когда в Балти­море проходили соревнования между чемпионом Востока страны Паролем, скакуном — героем Запада Теном Бреком и гордостью Юга Очилтри, конгресс страны отложил свои дела на один день для того, чтобы конгрессмены смогли присутствовать на скачках.

Международный Вашингтонский приз неизменно привлекает в Америку лучших скакунов земного шара. В 1954 году прислала свою лошадь Ландау английская королева Елизавета II. Ландау подошел к финишному столбу последним; через три года премьер-министр Англии Уинстон Черчилль попытал счастья, но и его скакун Ле Претандан под седлом одного из лучших жокеев страны не смог улучшить результата и тоже занял последнее место.

В 1966 году исполнялось пятнадцать лет «Шапирову безумству», как окрестил эти соревнования какой-то остряк, и потому-то особенно старательно отбирались на этот раз лошади, потому-то Каскарелло приезжал самолично в конезавод «Восход»: юбилейная скачка на Вашингтонский приз стала подлинным праздником.

Начался праздник с торжественного шествия спортив­ной молодежи. Затем парад участников, музыка, речи, много цветов, фейерверк.

В застекленном помещении клуба Лорельского ипподрома почетные гости—иностранные послы, сенаторы США, бизнесмены и в их числе «платиновый король» владелец Ассагея Чарлз Англьхардт, коннозаводчики во главе с миссис Дюконт, чье имя прославил родившийся в ее конюшне Келсо. Внизу под ними—больше тридцати тысяч рядовых зрителей, мест не всем хватает, многие сидят на принесенных с собой складных стульчиках и на траве воз­ле беговой дорожки. На крыше центральной трибуны уйма кинокамер, телевизионных аппаратов.

Сначала шли рядовые скачки, а герои дня в это время пытались найти ответ на извечный вопрос: как быть пер­вым у столба? Только ответа нет и быть не может. Его на­ходит жокей в те две с половиной минуты, когда он слы­шит шум трибун и топот копыт, вдыхает запах пыли и по­та, видит разноцветные камзолы жокеев, замечает все вокруг себя, но всерьез и постоянно думает об одном — о том, как сложить предстоящую скачку.

Американцы и англичане любят скакать на класс — они здорово наловчились брать старт из боксов. А раз так — надо выждать и выиграть концом? Допустим. Да вдруг и другие захотят это же сделать? И скорее всего так и будет: известно из опыта прежних лет, что на Лорельском ипподроме выигрывают жокеи, у которых хватает выдержки продержаться первую половину дистанции во второй группе. Это, конечно, рационально всегда—ведь даже птицы в длинном пути летят клином, и во главу уг­ла поочередно становятся те, кто сберег силы, будучи пос­ледним.

На элитных лошадях скакали жокеи самого высокого международного класса, каждый из которых думал о пер­вом призе. Английский жеребец Дэвид Джек — под сед­лом Лестера Пиггота, который завоевал большинство главных призов Европы и трижды участвовал в Лорельских скачках. На канадском жеребце Джордже Рояле—амери­канский жокей мексиканского происхождения Исмаэл Валенсуэла, который два года назад привел к победе Келсо. Твердо рассчитывал быть первым на Томе Рольфе талантливый жокей из Техаса, один из лучших конников Америки Уилли Шумейкер, который за двадцать лет скакал 25 тысяч раз и 5300 раз был первым. Имя француза Сен Мартина впервые прогремело в США в 1963 году, когда он на лошади Матч победил самого Келсо. На родине Сен Мартина тогда прозвали «золотым парнем», а нынче он приехал сюда величаемый «жокеем богов». В этой скачке "жокей богов" ехал на прекрасной лошади Сильвер Шарк.

Но не реже имен Шумейкера и Сен Мартина мелькало в газетах имя Насибова.

В паддоке седлаются и в последний раз проверяются лошади, тренеры отдают жокеям диспозиции по предстоя­щей скачке, владельцы нервно наказывают во что бы то ни стало привести лошадь к финишу первой, а коррес­понденты задают скороговоркой, торопясь, вопросы. Анилин — один из фаворитов, и потому к Насибову вопросов много.

— Какую лошадь в США вы назвали бы лучшей для всех времен?

— Келсо—лучшая лошадь Америки за всю исто­рию,—отвечает Николай, подседлывая Анилина.

— А в Советском Союзе?

— Вот он, Алик.

— Как выглядит Анилин сейчас по сравнению с прошлой скачкой здесь, в Лорели?

— Он сейчас резвее примерно на десять корпусов.

— Американцы перед ответственными соревнованиями во время тренировок по утрам не требуют от своих лошадей большой резвости и усилий, а Анилин за пять дней до скачки прошел три четверти мили за одну минуту и четырнадцать секунд. Один наш тренер сказал про вас: "Если этот метод тренировки окажется эффективным, мне придется признаться, что я уже сорок лет допускаю ошибку". Прокомментируйте его слова.

— Комментарием будет финиш нынешней скачки,—ответил Николай, уже вскочив в седло.

С боксами были знакомы все лошади, все подобрались приемистые—старт принят на редкость дружно.

Но что такое—никто не хочет брать голову скачки?

Да, Николай с огорчением убедился, что все настрои­лись скакать «концом». Огорчился он потому, что главный козырь Анилина—его сила, но чтобы он смог полностью проявить ее, надо постоянно навязывать ему борьбу. И вот никто этого делать не хочет, все хитры.

Раз скачка складывается тихо, невыгодно для Анилина, делать нечего—надо дуть на класс. И Николай повел скачку с нарастающим темпом: одну пятисотку за трид­цать секунд, вторую так же, третью за двадцать девять...

На последних трехстах метрах бросилось в борьбу не­сколько лошадей. Ассагей вроде бы даже и захватил Анилина, но Николай не дался, еще усилил скорость, отошел от него — и вот уж близко финиш, несколько метров до победы!

— И тут откуда ни возьмись, — вспоминает Насибов,— нагрянул Бехистаун под Дефоржем. Идет полем, самым полем—ему никто не дал проехать по бровке, он и пошел кольцом, далекой ленточкой.

А вот как сказали об этом сами американцы.

«Когда лошади проскакали первую прямую и достиг­ли поворота у здания клуба, стратегия Насибова стала всем ясна. Он, по-видимому, решил, что борьбу придется вести с Ассагеем, и держал его на безопасном расстоя­нии, заставляя американского фаворита напрягаться. На­сибов несомненно подметил, что в Лорельских скачках по­беждали лошади, шедшие в лидирующей группе, и поэто­му ускорил темп.

Был момент, когда Анилин явно опередил на три кор­пуса своего ближайшего соперника, но тут Насибов ог­лянулся и немного придержал лошадь, сохраняя постоян­ную дистанцию в полтора корпуса от Ассагея. На послед­нем повороте перед выходом на финишную прямую жо­кей Ларри Адамс бросил Ассагея вперед, и тот грозно двинулся на советского скакуна. Насибов сохранил дос­таточно сил, чтобы отразить этот напор: он дал хлыста Анилину и снова оторвался от других. Том Рольф, скакав­ший у бровки, попробовал было усилить темп, но не су­мел — он явно выдохся. Васко да Гама шел по-прежнему третьим—ему, по-видимому, тоже не хватало сил. Сильвер Шарк тащился позади.

До финиша оставалось менее одной восьмой мили. Анилин шел на два корпуса впереди и, казалось, выигры­вал. Но тут произошло неожиданное. Бехистаун, которо­го оттеснили на последнем повороте, вдруг сделал стреми­тельный рывок и закончил скачку первым. Дефорж выжал из него все возможное, он отпустил поводья, но к помощи хлыста не прибегал. Все знали, что лошадь была способ­на лишь на один мощный рывок, и в данном случае этого было достаточно. На самом последнем отрезке (1/16 мили) Бехистаун ловко обошел Анилина, увлеченного борьбой с Ассагеем, вырвался вперед и финишировал первым, выиграв более двух корпусов.

Анилин закончил дистанцию вторым, так и сохранив между собой и Ассагеем разрыв в полтора корпуса. На корпус от Ассагея отстал Васко да Гама, за ним следова­ли Сильвер Шарк, Том Рольф, Дэвид Джек, Джорж Роял, Фолио и Сокопо».

Ничего не скажешь: крепкие нервы были у Дефоржа и большая к тому же вера в своего скакуна! Он хорошо принял старт, а потом начал сторожить всех. Его ничуть не задело, что мимо него проскочил в хвастливом посыле венесуэльский скакун Сокопо. Как Дефорж и думал, ве­несуэлец, совсем немного продержавшись в передовой группе, стал вдруг удивительно вежливым—всех про­пустил и пришел последним. Дефорж с удовольствием наблюдал, как два американца, соблазненные мыслью обогнать Анилина, отклонились от бровки и выматывали друг другу силы. Видел он, что Ассагей совершил безрас­судную попытку обойти лидера, и окончательно заключил: не поддаться искушению борьбы, сберечь Бехистауну силы, чтобы на выигрышной прямой взять их у него уж все, без остатка!

И вот перед трибунами Дефорж одним движением оставил за собой четырех скакунов и с седьмой позиции переместился на третью. Бехистаун придушивает французского Васко да Гама и Ассагея—впереди один Анилин. И тут Дефоржа единожды полоснуло сомнение: уж не ошиб­ся ли он в расчете!.. Наверное, только черт способен в таком темпе идти полторы мили и не притупеть!

...Через несколько часов, когда были вручены призы, дипломы и подарки, Каскарелло принес свежий выпуск вашингтонской газеты, в которой было написано: «стой­кий, железный русский Анилин предложил такую сильную скачку, по всей дистанции ее провел и все же не отпал на финише, уступив только бурно финишировавшему Бехистауну».

В другом американском издании было написано: «Насибов чистосердечно признался: «Эта французская ло­шадь — лошадь замечательная». Неожиданный исход скачки поразил не только его. На Бехистауна возлагали мало надежд и ставили на него соответственно 16:1. Его время (2 мин. 28,8 сек.) значительно уступало рекорду Келсо (2 мин. 23,8 сек.) во время скачки 1966 года, которую Анилин закончил третьим, пройдя дистанцию за 2 мин. 27 сек. — этого было бы достаточно для первого приза.

Анилин в соответствии со своим возрастом нес на себе вес на три килограмма больше (57 кг), чем трехлетний по­бедитель Бехистаун и побежденный Ассагей (по 54 кг). И, как это ни странно, Бехистаун потерпел сенсационное по­ражение в сентябре от французского жеребца Карзена (пришедшего вторым на Лорельской скачке 1965 года), ко­торого спустя месяц победил Анилин. Некоторые считали Анилина сильнейшей лошадью и стратегию Насибова пра­вильной: ведь Келсо тоже финишировал вторым в розыг­рыше Вашингтонского приза трижды, а в 1963 году упус­тил победу при сходных обстоятельствах».

И еще написали американцы так: «По составу участни­ков и драматичности борьбы это было одно из самых ин­тересных соревнований за всю историю розыгрыша Вашин­гтонского приза».

Участники и любители конных ристалищ надолго за­помнят эту изумительную скачку. На следующий год перед розыгрышем крупного приза французские эксперты, прики­дывая возможности соперников, с тревогой предупредят своих жокеев: «Нельзя забывать, как советский Анилин скакал в Вашингтоне». Он был в той исторической скачке вторым, этот «стойкий, железный русский Анилин», но был он не слабее победителя Бехистауна—нет и нет, трижды нет!