Слава на двоих

ГЛАВА V,

В конце апреля Николай начал выводить Анилина на утренние проездки — это нам, людям, кажется «проездками» то, что делают лошади, а для них это самая главная работа и есть. Но правда — веселая работка!

Десятки лошадей на поле, по размерам раз в пять больше футбольного, скачут разными аллюрами: и рысью, и тихим галопом, и во всю прыть карьером — в разных направлениях — навстречу друг другу, параллельно и поперек, — вразнобой вроде бы скачут, а приглядишься да прислушаешься к топоту, поймешь, что есть тут и ритм и порядок.

Вы видели, как играет оркестр, именно — видели, а не слышали только? Ведь не правда ли, кажется, что скрипач свое пилит, трубач другое дудит, а барабанщик вообще бог знает что вытворяет? Да, так все и есть, но однако же как слаженно они ведут одну мелодию! Такое впечатление и на проездке.

Или вот в деревне в тихие летние вечера можно видеть, как мечутся в воздухе ласточки и стрижи — их тысячи, снуют исступленно и безоглядчиво, но хоть раз сшиблись они в воздухе? Иль хотя бы одна из них, хотя бы самая зеворотная оплошала хоть единожды, врезалась нерасчетливо в землю?

И на проездке хаос только кажущийся.

Но проездка — это все-таки обыкновенная тренировка, рядовая репетиция, а каждую среду бывает репетиция генеральная. Правда, не для всех лошадей, а только для тех, кому в ближнее воскресенье выступать в призах. Эту среду называют попросту галопами. Лошадь должна на них проходить дистанцию с нарастающей резвостью, но на две-три секунды медленнее предельной.

Месяц прошел, а для Анилина контрольного галопа так и не устраивали.

Мурманск уж первый приз отхватил, Эквадор два раза финишировал,—правда, вторым да третьим, но все-таки!

Анилин хромал. Катастрофически припадал на заднюю ногу... Да и на левое плечо: если присмотреться, сильно колчил. А кому нужен такой спортсмен? И вопрос нечего задавать, ясное дело — никому колченогий спортсмен не нужен, и встал совершенно нешуточно вопрос об отправке его из Москвы восвояси.

Но Николай на своем стоял, ни в какую не согла­шался отдавать Анилина и все надеялся на чудо — каждое утро ждал: сейчас выйдет Алик из денника и — кто сказал, что хромыга он, конь конем ходит! Но чуда не было.

Когда Насибов выходил на проездку, товарищи — зоотехник по верховым испытаниям Трифонов, жокеи Лакс, Зекашев — изгалялись:

— Добрый конь, да копытаотряхивает.

— Передом сечет, а зад волочет.

— Кабы на добра коня не спотычка, цены бы ему не было.

Николай молча проглатывал насмешки и тем утешался, что Анилин человеческой речи не понимает и потому подначки зубоскалов не могут на него дурно влиять.

Почти все двухлетние лошади хоть по разу, да выступали. Только Анилин да еще один горемыка, копыто занозивший щепкой, остались в последках. Тянуть дальше было уже недозволительно, и в конце мая Насибов отважился выпустить своего незадачливого любимчика.

В среду вышли на галоп.

В четыре утра, на самом восходе солнца, Анилин прогулялся вокруг конюшни по росной траве — копыта сполоснулись и заблестели, как лаковые туфли.

Вступили на круг.

Чтобы разогреть коня, Насибов пустил его в легком галопе.

Мимо пронесся чертом огненно-рыжий Айвори Тауэр, обдав жаром и пылью. Анилин вздрогнул и рванулся быловдогон, но Николай рывком натянул поводья. Удила так жгуче впились в углы рта, что Анилин попятился и задними ногами погнулся. Насибов тут же ослабил поводья и чуть подался вперед. Скакун мгновенно и безошибочно понял, резко вскинул передние ноги, ни на миг не замешкавшись.

— Умница, Алик!—сказал ему на ухо Николай, и не просто для поощрения сказал, а истинно восхитился: еще бы не умница — так незамедлительно среагировать.

Прошли тысячу метров — одна минута и две секунды!

Вот так «отряхнул копыта». Воттебе и «зад волочёт» — это же то, что надо для высококлассной лошади!

Но никому не сказал про контрольное время: и сглазить боялся, и того боялся, что не поверят.

А через три дня Анилин принял старт.

Дистанция самая что ни на есть утельная, меньше некуда — один километр. И лошади скачут одна плоше другой — четвертой, самой низкой группы. С этой группы все начинают карьеру. Кто победит — в третью перейдет, потом во вторую, в первую и, наконец, уж будет величаться в программках «вне групп», — значит, лошадь элитная, вроде как «мастер спорта» у людей.

Перед стартом в паддоке сразу три конюха крутились вокруг него — прилаживали седло, проверяли, крепки ли повод, подбородный и суголовный ремешки, лишний раз чистили суконочкой и расчесывали гриву. Так готовят к бою боксера, который развалится барином в углу ринга, а тренер и товарищи на него водичкой брызгают, полотенцем обмахивают, проверяют, хорошо ли забинтованы под перчаткой кисти рук, порошок магнезии под подошвы подсыпают.

Вышли из паддока. Николай заскочил в седло. Дорожку только что полили водой, и запах мокрой пыли мешался с запахами цветущих внутри круга трав. Анилин покосился на трибуны — народу тьма, все яркие, цветные, шумливые. Направо повернул голову — за короткостриженным кустарником бухают на высоких шестах длинные разноцветные флаги, на огромном, с дом, черном щите подмигивают, сигналят о чем-то электрические лампочки.

Многого не понял Анилин в первую свою скачку.

Чего в колокол без конца трезвонят в стеклянной будке?

Зачем люди на трибунах шумят?

Почему так суетится перед носом человек, которого называют все стартером? Кричит то «вперед!», то «назад!», то поднимает, то опускает белый флаг и при этом все время ругается, как Филипп! Как только у него язык не распухнет.

Не ясно опять же, чего это товарищи нервическую горячку порют — взвиваются на задки, сучат ногами и приплясывают, словно бы кто их подстегивает? На них глядя и он стал бесом мучиться, рваться без дела вперед, словно боялся опоздать куда-то, а куда, спрашивается?.. В усердии просунулся вперехват всех, но Насибов саданул губы удилами. Сбитый с толку Анилин сперва пустился в пляс, потом развернулся и встал обиженный, вжав хвост между ног, как это делает побитая и признающая свое бессилие и бесправие собака.

Пытаясь постигнуть, что же все-таки в конце концов от него хотят, робко переступал с ноги на ногу и подкашивал глазом на человека с белым флагом, уже кумекая, что здесь все от него сейчас зависит.

И все-таки проморгал самый главный момент — момент пуска!..

Кто-то из жокеев, видно, так старательно гладил свой камзол, что сжег его утюгом. На Анилина занесло ветром едкий запах паленого, он чихнул, замотал головой, а когда очувствовался снова — вздрогнул от изумления: перед ним восемь взвихрившихся лошадиных хвостов!

Николай аж застонал от досады, стал больно растягивать Анилину рот — решил остаться на старте, чтобы уж не позориться. Но Анилин, на беду, успел-таки перевалиться за полосатый столб, от которого начинается отсчет метрам. А тут уж хочешь не хочешь, надо скакать. Николай изменил свое намерение и дал резкий посыл, хотя уж почти не надеялся наверстать упущенные секунды, догнать скрывшихся в пыли лошадей.

Что такое посыл?.. Вот что. Впрочем, как бы это правильнее и толковее объяснить?.. Суть в том, что жокей помогает коню в каждом его движении, в каждом скачке и как бы выталкивает его из-под себя вперед. Конечно, для этого у него должны быть сильные руки, ноги, спина... Конечно, он обязан знать до тонкостей всю технику верховой езды... И еще определеннее можно сказать: он должен для этого обладать прирожденным талантом, развитым до совершенства многолетней тренировкой.

Итак, Николай качнул поводьями, ослабил их и подался вперед, требуя резвости. Анилин радостно принял посыл, ему только свободы и надо было.

Он в момент схватился азартом скачки, сломя голову ринулся в погоню.

Счастливчики те, кто был в тот день на Московском ипподроме! Это надо было видеть, как Анилин догонял умчавшуюся вперед компанию: он догонял всех решительно и беспощадно — словно смерч шел, как вспоминают очевидцы. Секунд двадцать-тридцать потребовалось ему на то, чтобы «раскидать» всех, а затем уж до финишного столба он находился в гордом одиночестве, никто даже и не пытался тягаться с ним.

Николай привел его в паддок. Федя смахнул с губ Анилина пену, обтер влажным холодным полотенцем. После этого накинул легонькую новую попону, дал несколько глотков воды и произнес с ликованием:

— Вот умыли мы их всех, так умыли!

Еще похвалил и Насибов, но все другие скользили по нему прежними незаинтересованными взглядами, а кто-то бесстрастно и уверенно заключил:

— Фукс!

Такое понятие есть в биллиарде: «фукс» — шар, влетевший в лузу не по воле игрока. Еще в шашках игроки-любители по самодеятельным правилам берут «фуку» за зевок — тоже шальная удача.

Через две недели, уже среди лошадей третьей группы, они с Насибовым выиграли скачку от столба до столба: первым шли без борьбы все полтора километра и оставили компанию «за флагом» — так выражаются, когда одна лошадь имеет явное, подавляющее преимущество над всеми остальными, участвовавшими в скачке.

Но опять кто-то попытался приземлить и обесценить победу:

— Второй раз фуксом прошелся! С испугу — не иначе. Можно обижаться на такое недоверие, но факт остается фактом: очень многие лошади без проигрыша выступают в групповых скачках, но сразу же стушевываются, когда дело касается именных или традиционных призов, потому что здесь подбираются компании классных скакунов. Анилин ничем не доказал своей исключительности, это он мог сделать только 14 июля.

Разыгрывался самый главный приз для лошадей, родившихся в 1961 году, — приз имени М. И. Калинина. Тот, кто в этой скачке всех побьет, будет признан без всяких яких самой лучшей двухлетней лошадью страны, потому что тут уж «фуку» не возьмешь: одиннадцать первейших резвачей было записано на этот приз.

Как уже заведено, перед стартом все участники прошлись по финишной прямой вдоль трибун в показном, легком галопе. Зрители, кто так, кто через очки, а кто через бинокль или даже подзорную трубу, смотрят: что за лошади, какие у кого шансы? К счастью, Анилин не слышал или не понимал, что его шансы оценивались ниже всех, — он все еще чуть прихрамывал, задние ноги были саблистыми, сам он с трогательной белой лысинкой выглядел уж очень скромно, не то что гигант Дар, которого все называли фаворитом скачки, или конь-огонь, секунды не стоящий на месте Тайфун.

Развернулись все одиннадцать поочередно, прошлись еще и в полном галопе: мол, смотрите, на что мы способны!

И опять все было не в пользу Анилина. Зрители, прикинув возможности двухлеток, ринулись в кассы тотализатора. Болельщики, которые в тот жаркий день рискнули и поставили на Анилина, конечно же, не раскаялись потом — по карману, наверное, денег получили...

Властный человек с белым флагом следил, как выравниваются скакуны на старте. Поднял над головой флаг, резко бросил его вниз:

— Пошел!

Но тут же снова поднял флаг над головой, часто-часто замахал им, будто в негодовании, а на судейской вышке затрезвонили в колокол.

— Фальстарт! — объяснил стартер.

Фальшивый, значит, несостоявшийся старт: конь-огонь Тайфун был так нетерпелив и так, видно, ему хотелось показать себя и победить в главной скачке сезона, что пересек линию старта раньше времени, оторвался от всей группы на два корпуса. Из-за него пришлось все начинать сызнова.

Все занимали места не торопясь, приглядчиво, словно бы крадучись: каждый хочет поймать момент, ведь хоть одна секунда, да твоя.

Второй раз стартер махнул флагом, снова все ринулись вперед, будто выстреленные из рогатки.

Но затрезвонил колокол: «Назад, назад, назад!» В чем дело? Ну ясно: опять этот выскочка Тайфун!

В третий раз лошади выстраивались долго, неохотно, нервничали. И вот тут болельщики на трибунах и знатоки-лошадники впервые могли подумать, что скороспешно и опрометчиво дали оценку Анилину: он был единственный, который будто все сразу уразумел, понимал, что от него требуется и как лучше, выгоднее вести себя сейчас. Он не сердился, не психовал, не вставал на дыбки и не злобствовал, как некоторые другие, а стоял себе смирно, будто бычок, словно бы и не думал о предстоящей яростной борьбе.

Так со стороны, издали, казалось — «как бычок», только Насибов-то чувствовал, что хоть и спокоен Анилин, но не беспечен, — он собран, он весь как до предела закрученная пружина и не чает дождаться, как хлестнут его бичом слова:

— Вперед, Алик!

Третья попытка удалась. С судейской будки долетел одиночный и короткий, как точка в конце предложения, удар колокола, известивший лошадей, и жокеев, и болельщиков: теперь уж всё, теперь началось и ловите каждый миг!

Анилин взял скачку с первых метров, перешел с шестой, доставшейся ему по жребию, позиции к канату — здесь выгоднее всего находиться, короче путь. Тысячу шестьсот метров — милю — он пронесся на одном дыхании, до столба был один, без соперников — даже и не интересно.

Ревут трибуны, играет что есть духу оркестр, но вот всех заглушает динамик — хрипит, булькает и наконец четко объявляет:

— Скачку выиграл гнедой жеребец Анилин под жокеем международной категории Николаем Насибовым. Резвость — одна минута сорок три и шесть десятых секунды...

Считавшийся фаворитом Дар, на котором ехал жокей из Львова Василий Кубрак, подошел к финишу вторым, отстав на целых пять корпусов. Друг детства Графолог под Андреем Зекашевым был третьим, а хвальбушка Тайфун с жокеем Николаем Лаксом полдистанции «собирал подковы» и лишь в конце с трудом протиснулся на четвертое место.

14 июля Анилин впервые узнал вкус шоколада.

Духовой оркестр играл торжественный марш специально для Анилина, когда Николай проводил его под уздцы вдоль трибун. Из судейской будки вышел заместитель министра сельского хозяйства, поздравил Николая, а Анилину накинул на шею победный венок и дал целую плитку «Аленушки».

В тот же день произошло чудо, которого так долго ждал Насибов: выиграв скачку, Анилин вмиг перестал хромать — чудо, да и только!

Подошел директор завода, растерянно и счастливо — как же, и этот почетный приз достался «Восходу»! — поздравил:

— Смотри-ка ты, а кажется, жеребчик ничего себе!

— Не «ничего себе», а классная лошадь. Причем это не «кажется», а в самом деле так, — резко ответил Николай.

Почему он был не в духе? Ведь звезда его Алика взошла так ярко и на такую высоту!..

Да, но чем выше заберешься, тем больнее падать, а что Анилина ждет падение, он предугадывал уже в тот праздничный день.