Павелецкий сидел в кабинете и размышлял над тем, что же он будет говорить командирам сводных отрядов и милиции особого назначения, которые через час соберутся в его кабинете. Под его руководством находились ОМОН ГУВД Саратовской области с дислокацией в городе Балаково, стоящий в Толстом-юрте, ОМОН ГУВД Тюменской области, находящийся в Алхан-Кале, ОМОН УВД Ивановской области, ПВД которого располагался в Старой Сунже; сводный отряд милиции из Архангельской области стоял в станице Петропавловской, астраханцы в Гик а ло, а СОМ Краснодарского края в станице Первомайской. Это были подразделения возглавляемой им оперативной группы, а по-старому — временного отдела внутренних дел. За каждым из них был закреплен свой КПП, на котором сотрудники досматривали проезжающий мимо автотранспорт.
Саратовским ОМОНом командовал полковник милиции Александр Степанович Нефедов, человек уже в возрасте, огромного телосложения, в фигуре которого не присутствовало ни капельки жира. Он был любителем вкусно поесть, сам умел замечательно готовить и постоянно приглашал к себе других командиров.
Однажды он купил в Моздоке кабана, а всем остальным задиристо хвастался:
— Я так иду, а он в камышах шур-шур, я его и бахнул, попал прямо за левое ухо, жаль, голову собакам отдал, а то бы показал…
Тюменский отряд привез полковник милиции с замысловатой фамилией Шпицбергенов, звали его не менее замысловато — Иосиф Григорьевич. Вот любитель был заумные речи повести за столом, когда у всех уже по рюмкам налито, а желудок готов принять живительную влагу. Он тоже был не менее представителен, чем Нефедов и командир Ивановского ОМОНа Варламов. Несмотря на это, душу имел тонкую, любил поэзию Ахматовой и Пастернака, а может быть, и сам пописывал стихи.
Согласитесь, было странновато слышать за милицейским столом с половиной стакана водки в руке следующее:
— Человек есть нечто, что должно превзойти. Даже мудрейший среди вас есть только негармоничная форма между растением и призраком. Но разве я велю вам стать призраком или растением? Человек — это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, канат над пропастью. В человеке важно то, что он мост, а не цель… Примерно так говорили Ницше и Заратустра. Но это философия, а я предлагаю выпить за любовь, ведь Игорь Северянин однажды написал: «Меня ты клонишь в кисти, расцветшие лилово, Захлебывая разум в сиреневых лугах»…
И все, глядя на него как на чокнутого, тупо пили за любовь. За непонятность Шпицбергенова и уважали. Да и профессионал он в милицейском деле был неплохой.
Николай Александрович Варламов свои погоны подполковника зарабатывал тяжело, не везло ему со званиями, и все тут. Был он человеком веселым и осмотрительным, как говорится, никогда поперед батьки в пекло не лез. Но и трусом не являлся, Павелецкий столкнулся с ним в деле, когда уничтожили троих боевиков, направлявшихся к Ночному волку с грузом необходимых боеприпасов, продуктов и батареей электропитания. После этого случая полковник всегда здоровался с ним особенно уважительно, как с настоящим боевым товарищем. А при случае на общих оперативных совещаниях всегда вставлял:
— Вот когда мы с Варламовым уничтожили бандгруппу…
Далее следовало какое-нибудь нравоучение.
Трескоед он и есть трескоед. И ничего тут не поделаешь. Командир Архангельского сводного отряда милиции Николай Александрович Евтихеев тоже, как и Варламов, носил погоны подполковника милиции. На «земле» он был начальником ОВД города Коряжмы, спокойный по натуре своей человек и почти не пьющий водки, обычно начинал любой свой разговор со слов:
— Вот у нас дома…
Разумеется, в Архангельске и солнце было солнечней, и вода мокрее, да и жила там его любимая женушка, родившая Евтихееву двоих сыновей и лапочку-дочку. В самом начале командировки с ним приключился один казус.
В этот день он нечаянно и беспричинно выпил раза в два больше дозволяемой самому себе дозы. Лег спать. КПП его было одним из лучших по показателям, больше всего задерживалось машин, числящихся в угоне. Ничего, казалось бы, не предвещало беды, только вот зачастили на его самый ближний к Ханкале КПП всякого рода проверяющие. Понятно каждому, им же необходимо было оправдывать получение орденов и медалей разных, но по сути своей именуемых одинаково саркастично: «За оборону Ханкалы». Все эти необоснованные учебные подъемы по тревоге, построения, постоянное ожидание проверки нервировали личный состав и мешали нормальной службе. Болезненнее всего воспринимались эти проверки тогда, когда какой-нибудь необстрелянный «шерстяной» старлей начинал давать бывалым по пять-шесть раз в боевых командировках майорам и капитанам вводные типа:
— Ты «двухсотый», товарищ твой без патронов и он уже тоже почти «трехсотый», твои действия?
Так вот, он «расслабился» в борьбе с зеленым змием, а тут в полдвенадцатого ночи с КПП на ПВД оперативному дежурному сообщили, что приехала очередная проверка. Командир, всклокоченный, вскочил с кровати и стал одеваться:
— Ну, я вам сейчас покажу кузькину мать, старлеи долбаные…
Подлетев на своем «уазике» к контрольно-пропускному пункту, Евтихеев вывалился из машины и громовым голосом, увидев стайку проверяющих, заорал:
— Старший ко мне, остальные на месте!..
В группе проверяющих никакого шевеления. Тогда трескоед Евтихеев заорал еще более жутким голосом:
— Повторяю, старший ко мне, остальные на месте…
В негустой толпе проверяющих сквозило недоумение, и снова никто не выполнил полную естественного гнева команду подполковника. Тогда он умелым движением руки скинул с плеча «калаш», направил его на гостей и передернул затвор, который в ночной тишине клацнул погромче разрыва банальной «эфки» номер один. От толпившихся перед строем дежурившей на КПП смены архангельских милиционеров отделилась мешковатая фигура и трусцой потрусила в сторону стоявшего на изготовку к стрельбе Евтихеева. Приблизившись, три последних шага строевым, человек приложил правую кисть к козырьку фуражки и доложил:
— Товарищ подполковник, полковник милиции Бирюков заместитель руководителя ВОГО и П по антитеррористической деятельности по вашему приказанию прибыл…
Автомат чуть не выпал из рук командира СОМ, но, как говорится у них, у архангелогородцев, взялся за гуж, полезай в кузов. И Евтихеев дрожащим голосом продолжил:
— Доложите цель вашего прибытия…
Ободренный подобной реакцией полковник уже более храбро ответствовал:
— Осуществляю проверку несения службы на КПП вокруг города Грозный по личному распоряжению руководителя ВОГО и П генерал-лейтенанта внутренней службы Бандюшина…
Это был конец милицейской карьеры, обязательное увольнение со службы, потому что затем полковник сказал:
— Да вы пьяны, уважаемый, от вас фонит, как от прохладнинского спиртзавода!
Но Евтихеева генерал простил, учитывая его результаты работы, практически лучшие по всей Чечне. Служебную проверку проводить не стали, на родину отсылать бумагу тоже. Результат контратаки на проверяющих оказался неожиданным и очень забавным. С тех пор все проверки объезжали его КПП далеко стороной по федеральной трассе.
Командир астраханского сводного отряда милиции Василий Васильевич Семенов, тоже подполковник, пришел в милицию, помыкавшись по жизни и не найдя себе в ней другого места, после службы в армии. Его пограничную заставу сократили, как и его, тридцатичетырехлетнего подполковника, заместителя командира. В милиции он себя нашел сразу, став заместителем по службе одного из райотделов внутренних дел. Павелецкий любил возить на его КПП и ПВД различного рода комиссии и проверки. Все на них было четко, по-военному, выложено камешками и покрашено, кусты подстрижены по ранжиру, наглядная агитация сверкала глянцем свежих красок.
Павла Сергеевича Быстрова, доблестного майора, владельца нескольких киосков, оформленных на жену в городе Ейске, занесло в Чечню исключительно за получением удостоверения ветерана боевых действий. СОМ Краснодарского края по результатам работы влачил самое скромное существование. Зато всегда был богат «гуманитаркой», сыт и в меру пьян, а еще и нос имел в табаке. Любая проверка, приезжавшая на КПП или ПВД майора Быстрова, тут же утопала в изобилии сырокопченостей и вкусных ароматных коньяков.
Вот этих самых «полководцев» и «командармов» ждал на совещание Павелецкий.