Следи за знаками судьбы

Медовый месяц завершился досрочно

Время к полудню, солнце жарит неимоверно. Всё-таки плохо, что на улице Чирка почти не осталось деревьев. Раньше хоть по одной стороне тополя стояли. Но, когда проезжую часть расширяли за счёт газона, их почти все спилили. Наталья Алексеевна доковыляла до пыльных кустов черёмухи у забора детского сада и поставила пакеты на траву. Во дворе гомонили ребятишки. Она вздохнула при мысли о том, как там Сашенька с отцом и мачехой, и машинально поправила косо висящую створку закрытой изнутри калитки. Что-то знакомое во дворе мелькнуло. Она приникла к щели, выдохнула: «Ну, ни фига себе!» и заколотила в калитку. Как ни странно, охранник оказался рядом и открыл почти сразу. Она хмуро поздоровалась с ним, занесла пакеты во двор, приткнула их к забору и засеменила к игровой площадке. Поздоровалась с Ольгой Васильевной и присела на скамейку рядом с ней.

– Саша Трашкина, за тобой бабушка пришла! – заголосила Люба Киселёва.

Вся группа развернулась. Саша нога за ногу отправилась к скамейке, несколько ребятишек тоже двинулись за ней. По праву соседства и давнего знакомства первым разговор завёл Вася:

– Баб Наташа, ты ведь не отдашь Сашу в Архангельск?

Наталья Алексеевна поперхнулась. Эта болтушка уже в детсаде рассказала об Архангельске, об отце и мачехе! Да, об Архангельске, наверное, она сама не раз отзывалась неодобрительно, в том числе и при внучке. Так получилось, что Наталья Алексеевна там побывала дважды, и оба раза в апреле: пять лет назад, когда Сашенька родилась, и два года спустя, когда Монику хоронили. Первый раз провела там месяц, пережив изрядные морозы и затем начавшуюся распутицу, а второй раз все три дня запомнились ей непрекращающейся метелью. Вспомнила, как стояла у гроба, держа под руку внука, и всё никак не могла настроиться на соответствующие моменту мысли, переживая, как будут откапывать занесённую снегом могилу. А оказалось, что ритуальщики прикрыли вырытую накануне яму досками и постелили сверху брезент. Господи, и так настроение никуда, а тут ещё воспоминания о заснеженном этом кладбище со странным названием Валдушки.

– Вася, Архангельск – большой город, не то, что наш Утятин. Там морской порт, корабли плавают, ещё аэропорт есть, самолёты летают. Там театры, музеи, университеты. Только лето там короче, чем у нас, зато зима длиннее. Папа Сашин там всю жизнь живёт, ему нравится. Может быть, и ей там понравится, это ведь её родина.

– Не понравится, – заныла Саша. – Ну, бабушка, ну, разреши мне не ехать с папой и этой тётей Галей!

Наталья Алексеевна горестно вздохнула. Ах, кто бы знал, что она сон потеряла с тех пор, как внук внезапно позвонил, что едет в гости с молодой женой, а по приезде эта Галя заявила, что приехали они за Сашенькой, что ребёнок должен жить в полноценной семье, а не с прабабушкой. Умом-то она понимает, что невестка права, но как разрывается её сердце при мысли о расставании с кровиночкой!

– Дети, кто главный в вашей жизни? Мама и папа, – сказала она Сашиной банде. – Пока вы маленькие, они за вас отвечают. И они решают, где и с кем вам жить.

– Нет, – возразил Вася. – Кто самый старший, тот самый главный. У нас самая главная баба Паша. Её все слушаются, даже баба Тася. А ты тоже прабабушка, поэтому в вашем доме главная. Скажи дяде Лёне, чтобы уезжал!

– Сравнил, – грустно усмехнулась Наталья Алексеевна. – Твоя прабабушка Паша не только в семье старшая, она во всём Утятине самая старшая. Участница войны, ровесница английской королевы. Кто бы её не послушал! А я… конечно, я не хочу с Сашей расставаться. Но решать будет папа!

– Баба Наташа, а если Саша будет плохо себя вести, им же не нужна будет такая доченька? – спросила Люба.

– Ну, ты додумалась, – улыбнулась старуха. – Тогда-то папа точно скажет, что бабушка не умеет внучку воспитывать, и надо Сашу срочно отсюда забирать!

Саша заревела, вслед за ней захлюпали носом ещё две девочки, засопел Вася.

– Ладно, ребята, ещё ничего не решено. Кто тебя одевал? Ну-ка, руки вниз, – она развернула красную футболку на внучке.

– Точно! А я думаю, куда карманы пропали, – засмеялась Саша.

– А они у тебя на ж… были, – басом сказал Вася.

– Кому-то мы будем язык с мылом мыть, – покачала головой Ольга Васильевна.

– А кто тебя в садик привёл, Саша? Я ж тебя дома оставила.

– Я сама! Они все куда-то ушли. Ну, я и пошла тоже!

– Ты через дорогу одна переходила?! Поэтому ты таким светофором вырядилась?

– Ребята, ура, придумала! Давайте играть в светофор, – запрыгала Люба. – Саша будет на дорожке стоять, а мы мимо ездить. Чур я буду автобусом!

– Ну, какой из тебя автобус, Люба? Ты «Шкода», – засмеялся охранник.

Наталья Алексеевна ещё выяснила у внучки, что папа ушёл с каким-то дядькой, что тётя Галя сказала Саше сидеть, а потом будут завтракать, а сама ушла с телефоном. Саша посидела одна, а потом заскучала и пошла в садик. А шорты у неё вчерашние зелёные, а футболку красную она вытащила из шкафа, а панамку надела жёлтую. А что, весёленько так!

Получается, что из дома Саша ушла не менее, как два часа назад. И за это время Лёня и его жена пропажи не заметили и не позвонили ни в сад, ни бабушке. Наталья Алексеевна обозлилась, но и заволновалась: вдруг что-то случилось? Набрала внука – недоступен, его жену – звонок проходит, но трубку она не берёт. И старуха бросилась к воротам. По дороге ещё дважды ставила пакеты с продуктами на траву, передыхая и снова набирая их телефоны. Ещё она думала, как выскажет молодым, что нельзя так безответственно относиться к ребёнку, но уже понимала: что-то случилось дома.

У соседских ворот стояла бабка Паша. Заведённая Наталья Алексеевна только поздоровалась и попыталась проскочить мимо. Но не тут-то было! Партизанка больно ухватила её за плечо своей тёмно-коричневой морщинистой кистью и сипло сказала:

– Стой! В дом с мильтонами пойдёшь!

– Что случилось?

– Стой, Наташа, стой…

Подъехала полицейская машина. Вышел сожитель Ольги Васильевны майор Огородников, кивнул, бабка Паша сказала:

– Там на ящики влезь у забора, – и открыла свою калитку. Буквально через минуту он вернулся, махнул своим: «На выход!» и повернулся к старухам:

– Простите, как вас? Наталья Алексеевна? Давайте зайдём к вам во двор.

– Что? – прошептала она, понимая, что её опасения подтвердились, и случилось что-то страшное.

Он вздохнул, взял её пакеты в одну руку, другой прихватив её за локоть, и повёл в калитку:

– А дальше?

Она сказала:

– За домом огород, – и взошла на крыльцо. – Открыто.

Они прошли через дом по коридору и вышли через заднюю террасу на огород. Ей сразу бросилась в глаза куча чёрного тряпья в углу у забора из бетонных плит, разделяющего участки её, Золотухиных и конторы Энергосбыта.

– Галя? Что с ней? Она… умерла?

Дальше она просто сидела на чурбачке, тупо наблюдая, как топчутся на грядках незваные гости, переговариваются, уточняют что-то у неё. Она что-то отвечала, даже один раз вставала и заходила в дом… зачем? А, покопалась в сумках Лёни и Гали, отдала паспорта полицейскому. Намного позже до неё дошло, что они считают, что это Лёня убил жену и сбежал. Вот тогда она немного пришла в себя:

– Лёня? Бред! Они поженились в прошлом месяце! И куда бы он, интересно, ушёл без вещей, без документов? Он здесь никого не знает.

– Ну, сгоряча выбежал, а потом вернуться побоялся. Найдём, – пожал плечами один из полицейских. Заглянул в паспорт и хмыкнул. – Да, три недели. Медовый месяц завершился досрочно.

– А вот я тоже думаю, что он не мог, – вдруг вступил в разговор один из понятых. Наталья Васильевна даже не знала, как его зовут, но жил он, вроде бы, на Базарной. Наверное, от реки с рыбалки его полицейские прихватили. – Лёня нашему малому комп собирал позавчера. Я же видел, как он работает! Он очень неторопливо и делает, и объясняет. Он основательный. Задушить и убежать – это псих-торопыга. А этот сначала обдумывает, потом делает. И руки у него…

– Что руки?

– Маленькие они, как женские. Весь он такой небольшой. Там же следы остались… ну, на шее? Вы бы померяли.

– Померяем, померяем, – недовольно пробормотал полицейский. – Все специалисты! А говорите, знакомых нет?

– Да на речке мы познакомились, на рыбалке! Ну, он сказал, что айтишник, а я рассказал, что у нас старое железо. А он сказал, что делать всё равно нечего, может посмотреть. И наладил всё, и малого поучил, и от денег отказался. Вот так, – а Наталье Алексеевне шепнул. – Вы бы адвоката наняли. Им же только бы кого схватить. Ивана Ивановича попросите, он из ихних, из бывших полицейских. Знает их уловки.

После того, как посторонние покинули её дом, в калитку протиснулась соседка Таисия Андреевна, дочь бабки Паши:

– Наталья Алексеевна, вы уж на бабку мою не обижайтесь. Галин телефон звонил за забором, а мимо неё ведь, спортсменки-юниорки моей, до сих пор муха не проскочит. Полезла на ящики поглядеть, ну и полицию вызвала!

– Ну что вы, я ей благодарна. Если бы одна зашла да всё это увидела…

Наталье Алексеевне очень хотелось остаться одной и собраться с мыслями. Хотелось найти Лёню. Но при соседке это было невозможно. Таисия Андреевна говорила, говорила, при этом тащила её через дом в огород, на террасе схватила тяпку и, ворча на неаккуратность полиции, принялась поправлять грядки. Срезала затоптанный лук: «Ничего, отрастёт!», матерясь, поправила дверь теплицы, заглянула туда, велела включить воду. Поймала её взгляд, направленный в сторону реки, и сказала:

– Лёню полиция ищет, это дело у них всё равно лучше, чем у вас, получается. Да и народ любопытствующий у наших домов топчется. Сидите дома, займитесь делами. Я Нинку свою предупредила, она Сашу вместе с Васей из сада к себе заберёт. А я покуда здесь побуду. Мало ли что…

Наталья Алексеевна по жизни суровая и нелюдимая, но слишком многим была соседям обязана, поэтому никогда не спорила с ними и не огрызалась. Зашла на кухню, вспомнила про продукты, что с рынка принесла, огляделась. Пакеты пустые. Всё разложено, что на полках, что в холодильнике. И когда умудрилась? Наверное, на автомате двигалась. Так же на автомате стала готовить борщ. Таисия вошла следом за ней и села чистить картошку. Рот у неё не закрывался. Она трещала о ценах на рынке, о том, что в «Селезне» в буфете очень вкусные чебуреки с сыром, что завтра на их улице отключат водопровод, что с утра несколько мужиков отравилось палёнкой, двоих даже пришлось в областную токсикологию отправлять…

– Вы меня слушайте, вы отвечайте. Нельзя обо всём этом думать, в отчаяние уйдёте. Самое страшное уже случилось, Лёню найдут, у нас тут не тайга. Тогда будем думать, как его защищать. Ну, ведь не мог он… ну, ведь вы его знаете…

Наталья Алексеевна подняла на соседку глаза, и та резко замолчала. Вот то-то и оно, ничегошеньки она его не знает! Поэтому и задумывается.

Зазвонил телефон. Мужской голос представился: «Огородников». И кто это? В Утятине этих Огородниковых как собак бродячих! Половина жителей носят три фамилии: Кожевниковы, Кузнецовы и Огородниковы. А он просил подойти к больнице опознать внука. Всё поплыло перед глазами. Таисия Андреевна, слышавшая этот разговор, выхватила у неё трубку:

– Сашка! Что с ним?.. Ах, живой? Так что ж ты так с пожилым человеком? Сейчас приедем! – сунула Наталье Алексеевне её телефон, вытащила свой, набрала. – Валера, ты дома? Подъезжай к воротам Трашкиной, надо её на опознание… да живой он, живой! Так, собирайтесь живенько, деньги с собой, документы… так, борщ доварился почти, дойдёт, остывая… да не тряситесь вы, живой он, только бухой…

Вышли за ворота. Обычно их улица малолюдна, но не теперь. Стояли кучками любопытствующие, больше женщины, конечно. Бесшумно подъехала прямо по тротуару чёрная машина соседа Кожевникова, потеснив зевак. Таисия Андреевна впихнула Наталью Алексеевну в заднюю дверь, обежала машину и села рядом с водителем.

– Молодец ты, Таська, что пешком не повела, – с одобрением сказал сосед. – Ишь, вороньё, слетелись как на падаль!

– Ну, не стоило, Валерий Андреевич… дошла бы и так… стыд глаза не выест, – бормотала Наталья Алексеевна.

– Да чего стыдиться, Наталья Алексеевна? Ещё ничего не известно, а они уже приговор подписывают!

Вот так они общались. Четверть века соседи, но она к ним только по имени-отчеству, и они к ней так же. С Кожевниковым они ровесники, жена его лет на восемь моложе, Таисия их всех старше. Между собой они Танька, Валерка и Таська. Но, конечно, они соседи с рождения, не привыкать же величаться.

В приёмном покое она увидела внука с воспалённым, красным как мясо лицом. Почему? Говорят, пьяный на солнце обгорел. Лежал в соснах за спортивным пляжем. Да не должен он быть пьяным! И дежурный врач, и полицейские ухмыляются. Наталья Алексеевна сдержанным тоном объясняет, что у внука на спирт аллергия, максимум, что он себе позволяет – это бокал красного вина. «Да вы понюхайте!» Да, от него невыносимо разит спиртом и какой-то химией. Но она продолжает настаивать, чтобы взяли кровь на алкоголь. И ещё на всякую химию. Её убеждают, что всё сделано в соответствии с состоянием внука, что были уже сегодня у них пациенты с отравлением некачественным алкоголем, но тут симптомы другие. А она настаивает, что тут не палёная водка, а какой-нибудь клофелин. Тут Лёня глаза открывает, и она трясёт его: «Лёня, что ты пил?» Он бормочет, что в него влили стакан, но он почти всё выплюнул себе на грудь под рубашку. Снова отключается. Она снимает с внука рубашку и требует, чтобы её забрали на анализ – пусть выяснят, что он пил!

Заходит мужик с чемоданчиком, пристраивает стул к кушетке, протирает Лёнины ладони, потом мажет пальцы и откатывает отпечатки на листе. Потом суёт Наталье Алексеевне пачку спиртовых салфеток. Она начинает оттирать краску с рук внука, но успевает заметить, что тип с чемоданчиком обменивается взглядами с Огородниковым. И этот молчаливый диалог связан с руками внука. Да, прав тот глазастый понятой, у Лёни кисти рук небольшие, ладони узкие, пальцы короткие. У него и ноги для мужика маленькие, тридцать девятый размер. Если честно, Наталья Алексеевна никогда не приглядывалась к внуку, он слишком похож на свою мать, а ей и вспоминать её неприятно. Но, кажется, эта похожесть сейчас обернулась спасением.

Лёнин костюм укладывают в пакеты, а его, оставшегося в одних плавках, перегружают на носилки и увозят в отделение. Ей идти за ними запрещает медсестра, но Наталья Алексеевна, прихватив зачем-то сандалеты внука, идёт вслед за носилками.

Разместили Лёню в коридоре неподалёку от туалета. Даже ширмой не огородили. Поставили капельницу. Стульев в коридоре нет, зато стоит у кровати тумбочка. На ней устраивается полицейский, надо думать, охранять будет. Наталья Алексеевна идёт на сестринский пост и просит что-нибудь от ожогов. Молоденькая сестричка покопалась в холодильнике и предложила болтушку. Обработав лицо внука, бабушка пристраивается у противоположной стены на подоконнике.

Здесь в коридоре – как у них на улице. Кто медленно проходит мимо, кто кучкуется неподалёку. Любопытствуют. К счастью, среди пациентов терапевтического отделения нет её знакомых, поэтому никто не лезет с разговорами. Только после ужина на дежурство заступает знакомая санитарка Анна Ивановна. Она утаскивает её в подсобку, где наливает чая и достаёт бутерброды:

– Ешь, я же знаю, что ты с обеда тут. Жуй, а я тебе буду рассказывать, что подслушала…

Анна Ивановна к китайским церемониям не приучена. Она тычет всем… ну, почти всем. Знаются они столько же, сколько и с соседями. Тогда она в больнице лежала, а Анька в хирургии работала. А сплетница она повъедливее Таисии Андреевны. Поэтому в сборе информации (подслушать, подсмотреть, выспросить) Анна Ивановна ас. Помнится, в застойные годы на курсах повышения квалификации от специалиста по теории управления Наталья Алексеевна услышала, что бабки, сидящие у подъезда, оперируют информацией, сопоставимой по объёму и сложностью связей с той, которую прокручивает в своём мозгу главный инженер немаленького завода. Насчёт Анны Ивановны это не вызывало сомнения. О ком из горожан не зашёл бы разговор, она всегда знала не только о его семье, но и о всех мимолётных связях, друзьях и недоброжелателях. Вот и сегодня, узнав о произошедшем, она, придя на дежурство, сразу внедрилась со шваброй в приёмный покой, подслушивая разговоры полицейских, переговоры их с медработниками и толклась до тех пор, пока не сочла, что всё существенное о преступлении вызнала.

Доклад разведчицы начался с фразы: «Покойница была шалавой». Наталья Алексеевна поперхнулась бутербродом. А Анна Ивановна продолжала излагать новости от свидетелей, от полиции и от медицины.

Свидетель был один: Тихоныч с противоположного конца их улицы. Утром он отправился в магазин «Арарат» за бутылкой и, возвращаясь домой, видел, как Лёня садился в машину Борьки Акименко, при этом в калитке стояла Галя. По именам он их, конечно, не назвал, но описал довольно точно: «Круглолицый малый, желтоватый блондин в светло-серой мятой пижаме (это он так обозвал немыслимой для старух стоимости льняной костюм)» и «Жирная накрашенная баба с чёрными волосами и сама вся в чёрном». Борька всё отрицал, приведя свидетелей, с которыми в Конь-Васильевку ездил на шашлыки, мамаша Борькина орала: «Кому вы верите, алкоголику старому!», а Сашка Огородников не выдержал и сказал: «И кому верить, старому алкоголику или молодому наркоману?». Адвокат, который Борьку с мамашей сопровождал, начал стращать, дескать, кто Борьку на учёт ставил, а значит, за поруганные честь и достоинство можно счёт выставить. Но Сашка отмахнулся, что Тихоныча тоже на учёт никто не ставил, так что баш на баш. «Все знают», – вскинулась Валька Акименко. «Вот и про Борьку все знают», – ухмыльнулся Сашка. Короче, дедовы показания они всерьёз не приняли, а зря. Он в лесничестве работал, охотится до сих пор. Глаз у него острый.

Какие-то Борька, Валька, даже полицейского в немаленьком чине Сашкой зовёт. Всех-то Анна Ивановна знает, а Наталье Алексеевне откуда их знать? Ну, как же, а опека-то доставала! Ну да, теперь она вспомнила эту противную бабу, что приходила после поисков Сашеньки.

От полицейских было подслушано главное. Убийца всё же уходил через забор Золотухиных, и партизанка, как ни странно, его проморгала. На влажной земле обнаружился мужской след, а в их доме живут одни бабы. Причём след сорок второго размера, никак не Лёнин. Руки опять же… говорили об этом уже? Ну вот, наше дело правое! И ещё телефон Галин. На нём за сегодня последними – несколько не отвеченных звонков от Натальи Алексеевны. Это ясно, что уже мёртвая она была. Но до этого дважды отвечала на звонок какой-то Уремовской старухи. Старуху опросили, но безрезультатно. На ней десятка полтора номеров значится. Она побирается у магазина, и к ней часто за паспортом покупатели телефонов обращаются.

А самые важные сведения – от медицины. Первое – о Гале. Ясно, что Анне Ивановне эта новость больше всего понравилась. Поэтому её подходы Наталья Алексеевна сразу перебила, вопросом: что-нибудь венерическое? А чего тут, ведь при ней мазок брали и о половых контактах расспрашивали. Ну да, маленький у неё домик, и молодая отказывала мужу в близости, боясь, что их услышат. Ну так вот, обрадовала Анна Ивановна бабушку, у Гали свежая инфекция, а Лёня чист. Но какая гадина, в медовый месяц изменять! И с кем бы? Только ведь приехали! Собеседница перебила, что теперь уж без разницы, да и о покойниках не принято злословить. Анна Ивановна с некоторым сожалением переключилась на следующую медицинскую новость, которая, в отличие от первой, Наталью Алексеевну потрясла: судя по концентрации лекарства в водке, выплюнутой Лёней за пазуху, его не усыпить хотели, а убить. Промилле у него в крови с такими нулями, что фактически он водку только лизнул… ну, грамм двадцать. А если бы всю стопку махнул, то не выжил бы. Он и с этой дозой только через несколько часов в сознание пришёл и посейчас с трудом дышит.

Когда старухи вышли из подсобки, полицейского в коридоре уже не было. А также заступила на дежурство другая медсестра, и, меняя флакон на капельнице и недружелюбно косясь на Наталью Алексеевну, спросила, на каком основании… но Анна Ивановна перебила её, мол, и с полицией, и с дежурным врачом согласовано.

Только когда медсестра с санитаркой ушли, доругиваясь, Наталья Алексеевна заметила, что внук лежит, отвернувшись к стене, как-то неловко вывернув руку с закреплённой иглой капельницы. Она присела на тумбочку и осторожно прикоснулась к плечу:

– Что тебе о Гале сказали?

– Всё, – хлюпнул носом Лёня. – Бабушка, зачем она за меня замуж пошла, если не любила?

– Ну… а вдруг любила? Может, по темпераменту не совпали. Знаешь, как бывает? Душой прикипела, а тело другого требует?

Он некоторое время молчал, а потом спросил:

– Ба, ты серьёзно так думаешь? Я думал, ты сейчас скажешь, что я дурак, а она проститутка…

– Лёня, мы же ещё не знаем ничего. Как можно осудить человека, если причин поступка не знаешь. Это же несопоставимо – физическая измена и такая страшная смерть! Может быть, вскроется что-нибудь совсем страшное о ней. Тогда, может, скажем: поделом! А пока я вижу только молодую женщину, которая и не жила вовсе. Может, ошиблась, может, у неё понятие о семье такое… как это современным языком именуют – свободный брак? свинг? Только надо было договориться до свадьбы обо всём. Она ведь тебе никаких прогрессивных семейных идей не толкала? А если бы сказала, что бы ты решил?

– Бабушка, ну что ты! Зачем мне такое счастье – шведская семья! Она наоборот говорила, что мы должны дочь забрать и условия ей создавать. Она её удочерить хотела.

На тумбочке сидеть было неудобно. Наталья Алексеевна то на подоконник пересаживалась, то на железную кровать внука. Ноги немели, болела спина, глаза слипались. Свет в коридоре не выключался. Внук видел, что бабушка устала, и уговаривал её идти домой: «Если бы мне можно было, я бы ползком уполз!» Наталья Алексеевна спустилась в приёмный покой и удивилась: здесь народа было больше, чем днём. Почти сразу наткнулась на Огородникова, такого же как она уставшего и сонного. От неожиданности позволила себе бестактность, спросила, что он здесь делает. Он не обиделся, ответил: «Да палёнка, мать её! Главное, никак источник не найдём. Вот опять четверых привезли». Видя отсутствие негатива с его стороны, осмелилась попросить отпустить внука домой. Он мотнул головой, ухватил за рукав проходящего дежурного врача. Тот даже обрадовался: «Ага, и ещё одну койку из подвала вытащим, двоих положим. А Трашкин в порядке, угрозы жизни нет. Жидкости побольше и не перегружаться. Завтра к вам скорую в первой половине дня зашлю, ЭКГ ещё раз сделаем и кровь возьмём. Режим постельный». Огородников остановил мужика в синей форме «Скорой помощи», спросил, куда едут, и попросил добросить Трашкиных до Чирка. Даже запомнил, что он без одежды, в вещи его в лаборатории в области. Назад в отделение Наталья Алексеевна спешила с Анной Ивановной, которая помогла Лёне встать, накинула на него простыню с больничной койки и застегнула на ногах сандалеты. И вывела их через запасной выход прямо во двор. Подпихнув внука в микроавтобус, Наталья Алексеевна обняла санитарку, всхлипнула: «Спасибо, Ань», и, захлопывая дверь, услышала растроганное: «Да чего там!»

Дома было душно. «Ах ты, господи, борщ полсуток на жаре простоял», – машинально чиркая спичкой, подумала она. Открыла крышку, понюхала, и в животе заурчало. И Лёня весь день не евши. Молодец Таисия Андреевна, что заставила замяться хозяйственными делами, а то сейчас бы пришлось что-то придумывать.

Лёня выполз из ванной и оживился:

– Как вкусно пахнет!

– Садись, внучок, это то, что доктор прописал – жидкости побольше.

За едой выспрашивала, что помнит о сегодняшнем утре. Не помнил он почти ничего, да и в том, что вспомнил, уверен не был. Одно запомнил, что какие-то парни вливали в него водку, а он давился и сопротивлялся.

А после приёма пищи (и как его назвать: второй ужин? нулевой завтрак?) вдруг спросил:

– Бабушка, я не помню, как очутился в больнице. Первое, что помню: ты протираешь мне руки и требуешь, чтобы у меня кровь на алкоголь взяли. И говоришь, что в нашем роду ни пьяниц, ни алкоголиков не было. Это правда?

– Ну да. О матери твоей я мало что знаю. Но, вроде бы, говорила она, что никто в её роду не злоупотреблял. Своя родословная по женской линии мне за последние двести лет известна. Там ни один не увлекался питием. А отец мой был из староверов. Говорил, что все были благочестивыми, некурящими и трезвыми. И этот… ну, который твой дед биологический… тоже в пьянстве не замечен. Он больше по бабам. А родители его по тем временам были крутые шишки. Оба с учёными степенями, мать в Минсредмаше трудилась, отец в почтовом ящике. Предполагаю, что с космосом был связан, и не просто гайки крутил. А такой сфере алкаши не задерживаются.

– А ты?

У внука это вылетело неожиданно. Но Наталья Алексеевна сразу догадалась:

– Это тебе отец, что ли, сказал? Что он из неблагополучной семьи, и мать его опустилась и спилась? Ну… почему-то я не удивлена.

– Бабушка…

– Да не смущайся ты! Было время, когда в моей жизни бутылки из-под водки и пива играли важную роль. Но только пустые бутылки. Так! Пришло время нам познакомиться. Не чужие всё же люди. Поскольку ты за сегодняшний день выспался, а я, пожалуй, перегуляла и теперь не усну, давай-ка я тебе свою биографию поведаю. Можешь сравнить версию своих родителей с моей. Итак, город моего детства Успенск, откуда родом моя мать, теперь значится в Московской области. А когда-то относился к Рязанской губернии. Предки мои кто из мещан, кто из фабричных. Скворцовы, Муковнины, Кузьмины. Впрочем, так далеко в родословную мы углубляться не будем. А начнём с девятнадцатилетней Нади Скворцовой, что в начале пятидесятых познакомилась с приехавшим по оргнабору Алексеем Трашкиным. Вскоре она привела молодого человека в дом родителей…