Следи за знаками судьбы

Следствие ведут Колобки

Проснулся Лёня по ощущениям довольно рано. Солнце уже взошло, но двор ещё был в тени особняка, стоящего на береговой стороне. Глянул в телефон: да, начало шестого. Тихонько прошёл мимо приоткрытой двери спальни, стараясь не потревожить сон бабушки и дочери. Спустился с крыльца и поморщился от холодящей ноги мокрой от росы травы. А потом прошёлся в сторону летнего душа и подумал, что вода в бочке остыла за ночь, пожалуй, сильнее, чем в реке. Кинул на плечо полотенце и решительно направился к калитке.

Медицина рекомендовала ему постельный режим, но он после больницы уже третьи сутки дома и чувствовал себя вполне здоровым. Почему бы не искупаться, пока на реке безлюдно? Лёня притормозил у проезжей части, оглядываясь. Улица Чирка – единственная в городе кривая улица. Она тянулась вдоль реки и повторяла её изгиб, поэтому переходить дорогу следовало с особой осторожностью. Быстро перебежал на другую сторону и обернулся. А хорошо здесь! На береговой стороне за высокими кирпичными оградами – особняки, выросшие здесь в последние пятнадцать-двадцать лет. По поводу их архитектуры грубая Таисия Андреевна как-то при нём высказалась: «Выламывались в особо извращённой форме всяк на свой лад, а получилось как везде». В общем-то, права она. Они из Москвы чуть не полсуток на автобусе сюда ехали, и подобные дома вдоль всего пути следования стояли. А вот домишки на противоположной стороне – каждый наособицу. Небольшие, но ладные. В доме Кожевниковых окна арочные, крыша четырёхскатная. Дом Золотухиных поменьше, крыша двухскатная, окна обычные, зато над окнами лепнина. Домик бабушки… да… ну, как она говорит, зато спокойнее. Участки из-за близости к реке здесь довольно дорогие, и покупатели на них зарятся состоятельные и потому агрессивные. А бабушкин клочок землицы на углу Чирка и Храмовой для строительства новорусской усадьбы никак не подходит. Вот если бы Золотухины свой участок продали, тогда и Трашкиных бы новые владельцы выдавили. Но, слава богу, Золотухины на этом месте двести лет живут, потомства у бабы Паши много, и дом родной они никогда не уступят хрущам, как здесь приезжих называют. Ну так вот, домик бабушки меньше соседских вдвое, крыша односкатная, окошки маленькие. Зато кладка фигурная. И вообще, что-то он напоминает… ах, да, вчера он дочке «Приключения Чиполино» читал, там дом кума Тыквы на картинке – вылитый бабушкин дом. Лёня засмеялся. Надо будет Сашеньке сказать, ей понравится.

Он прошёл по тротуару до ближайшего проулка между особняками и зашагал к реке.

А водичка-то тёплая! Лёня зашёл в воду в том самом месте, где несколько дней назад они плескались с Галей. Да, Галя… он судорожно вздохнул. Больно, обидно, непонятно! Он с досадой ударил кулаком по воде и нырнул. Несколько гребков – и он на середине реки. Доплыв до противоположного берега, пришёл к выводу, что делать тут нечего. Дно илистое, плотно растут камыши. Он знал, что дальше, за ивняком, идёт вдоль реки широкая тропа к спортивному пляжу, что на берегу озера. Там, где его нашли. Чёрт, ничего не помнит! Поплыл назад. Что-то плеснуло рядом. Неужели рыба? Резкая боль в плече. Нет, это не рыба. Кровь. Стреляют? Ещё одно попадание, по уху. Не стрельба это, в него кидают камнями. Вон, в кустах что-то шевелится. Лёня решил вернуться к противоположному берегу и переждать там. Ничего, ему, выросшему на судоходной Курополке, этот Чирок – что ручеёк. Пара минут – и он доплывёт до камышей. Удар по голове. Темнота. Нет, не доплывёт…

Наталья Алексеевна проснулась очень поздно, в начале восьмого. Сорвалась с постели, растолкала внучку: «Саша, опаздываем!» Сашенька со сна капризничала, в садик идти не хотела, но бабушка ей напомнила, что у них в группе соревнования по правилам дорожного движения, и придёт настоящий полицейский. Теперь уже Сашенька поторапливала бабушку, что надо быстрее. До сада идти всего два квартала, но на полпути они догнали Любу Киселёву с мамой, а та предложила Саше присоединиться к ним.

Вернувшись, она вдруг удивилась, что Лёня не вышел на шум от сборов в детсад, и заглянула в зал. Постель убрана. Значит, Лёни не было, когда они проснулись! Куда же он мог выйти с утра? С тревожным сердцем вышла на огород, вздрогнув при взгляде в угол рядом с компостной ямой. Пусто. Вышла во дворик, проверила душ. Там было сухо, значит… ох, полотенца нет на верёвке! На речку пошёл. Что там делать так долго? Искупался – и вернулся. Загорать? Так трава ещё сырая, а подстилку он не взял! Да что же это? Ноги сами вынесли её на улицу, и она бросилась через дорогу.

Она летела к проулку на автопилоте, не заметив, в какой момент к ней присоединились соседи Кожевниковы. Что-то они спрашивали, что-то она им отвечала. Выбежали на пустынный берег: ни души. Что-то начал говорить Валерий Андреевич, но его перебила жена, спустившаяся к воде:

– Вот!

На кусте висели шорты, под кустом валялась на шлёпанцах футболка Лёни. И пустынная река…

Наталья Алексеевна застонала. Кожевников спрыгнул с берега на тропинку, идущую у самой кромки воды и побежал по ней. Его жена пошла за ним. Следом стала спускаться Наталья Алексеевна. Когда она догнала соседей, он уже поспешно раздевался. Жена его остановила:

– Валера, не дури! Беги за ключом!

Он некоторое время глядел на неё с недоумением, потом кивнул, натянул футболку и побежал обратно.

– Что? – спросила Наталья Алексеевна.

Крупная Татьяна Ивановна обняла её и сказала:

– Ждём. Сейчас Валера принесёт весла и ключ от лодки. Там в камышах кто-то есть. Может, ему плохо стало. Всё-таки после отравления.

Сосед вернулся неожиданно быстро. Оказывается, встретил охранника ближайшего особняка, и он побежал за ключом от хозяйской моторки.

Женщин не взяли. Когда лодка скрылась в гуще камыша, и мотор затих, были видны только головы мужиков, которые то появлялись, то исчезали среди метёлок рогоза. Татьяна Ивановна не выдержала напряжения и заорала:

– Валера!

Он ответил спокойным голосом:

– Не ори. Живой Лёня!

Закружилась голова, потемнело в глазах. Наталья Алексеевна, наверное, упала бы, если бы Кожевникова не продолжала держать её за плечи. Дальнейшее воспринималось смутно. Приехала полиция и медики, ругался с кем-то сосед. Её вместе с внуком запихали в скорую, следом втиснулась Татьяна Ивановна.

Из больницы они выходили парами: монументальная Татьяна Ивановна вела хрупкую бабушку, подъехавший позже сосед почти нёс Лёню. Пока обрабатывали его раны, внук рассказал, что от удара камня в голову отрубился, но, к счастью, наткнулся на какую-то корягу и под воду не ушёл. Потом пришёл в себя и заполз обессиленный в камыши, где лежал то отключаясь, то выходя из забытья, и где нашли его спустя два часа в обнимку с той самой корягой. Крови он потерял много, поэтому медики после того, как ему наложили швы на рану на голове, настаивали, чтобы он несколько дней провёл в стационаре, но Лёня отказался. Валерий Андреевич его поддержал:

– Давайте подпишем отказ. На малого второй раз покушаются. Оно вам надо, такой объект нападения в палате?

А уже выгружая Трашкиных из машины, с недовольством оглядел дворик и сказал:

– Собаку вам, что ли, завести?

И на вопрос жены о том, чем закончился его спор с полицией, с возмущением рассказал, что полицейские сочли инцидент обычным хулиганством, хотя это же явное покушение на убийство. Только после его жалобы Сашке Огородникову обследовали берег, нашли место в ивняке, откуда камни кидали. Похоже, нападавших было трое. Размер обуви не определяется, следы на траве – это, знаете ли, не на влажном чернозёме. Но Валерий Андреевич уверен, что среди них был сорок второй.

– А я думаю, что это были всё же подростки, – возразил Лёня.

– Ты видел кого?

– Нет. Было какое-то шевеление в кустах, что-то мелькало. Не в этом дело. Всё это не может быть организованным нападением. Кто знал, что я в шестом часу утра на реку пойду? Я до этого три дня за ворота не выходил. Так что поджидать меня там не стали бы, тем более втроём. А если бы поджидали, то запаслись бы чем-то понадёжнее камней. И ещё, знаете… трое взрослых людей не стали бы так жестоко убивать незнакомого человека, который им ничего не сделал. Взрослые уроды делают такое в одиночку, им хватает ума не совершать преступление при свидетелях. Эти стадные бессмысленные злоба и жестокость характерна для подростков… или взрослых с психологией подростков… каких-нибудь неадекватов…

– Наркоманов, например, – кивнула Татьяна Ивановна.

– Борьку Акименко сразу проверили, – помотал головой Валерий Андреевич. – Его родители ещё вчера в областную клинику неврозов закрыли. Да я и без проверки бы сказал. Шесть утра для Борьки – железное алиби. Он до полудня спит.

Назавтра в гости пришла Анна Ивановна. В дом не зашла, сказала, что у себя в квартире в духоте насиделась. Устроились во дворе за столом. За забором Таисия Андреевна гремела посудой и визгливо пела:

– А Дездемона потеряла

Платок, что сам Отелло шил,

Отелло был ревнивый малый,

Он Дездемону придушил…

– Чего это она? – спросила Анна Ивановна.

– В их народном театре Шекспира ставят, – улыбнулась Наталья Алексеевна. – Наверное, роль обдумывает.

– Да нет, со злом поёт и противным голосом. Я Таську с малолетства знаю, это она не в духе…

Анна Ивановна вела себя непривычно нерешительно. Вздыхала, поглядывая на Сашеньку, играющую машинками на песке. Затянувшееся молчание прервала соседка, со стуком распахнувшая калитку. Она обвела взглядом дворик и сказала:

– Так, Саша! Надо бабушке Паше помочь, – увидев, что девочка не спешит вылезать из песочницы, добавила. – Она там ягодки чистит.

Девочку как ветром из песочницы вынесло.

– Я сейчас! Я только ручки помою!

– Пойдём, пойдём. Тебе там баба Паша ручки помоет.

– А ягодки немножко есть можно?

– От пуза!

Вернувшись, присела за стол и засмеялась:

– Вот ведь проныра, чует, что взрослые разговоры намечаются, фиг уйдёт! Только на ягодки клюнула.

– Уж она наслушалась, – тихо ответила Наталья Алексеевна. – Из садика такие рассказы принесла! А ночью ко мне на кровать полезла, проснувшись. Тётя Галя ей приснилась с высунутым языком.

– А Лёня где, дома? Лёнь! Ну-ка выйди, – дождалась, пока Лёня устроился за столом, и обратилась к Анне Ивановне. – Ты ведь за этим пришла? Что скажешь?

Анна Ивановна вздохнула:

– Очень много говорят… ведь не так просто… кто-то поджигает…

– Да не мямли ты! Я за эти несколько дней после Галиной смерти чего только не наслушалась! По телевизору тайны следствия и врачебные тайны, а в Утятине все эти тайны сквозняком разносятся и чуть ли не на заборе пишутся!

– Таисия Андреевна, может, мне уехать? – спросил Лёня.

– А то ты не под подпиской!

– Нет, ничего не подписывал, но просили не уезжать.

– Да ладно, поговорят и перестанут, – так же тихо ответила Наталья Алексеевна.

– Так нельзя! А если на третий раз Лёню убьют? А если убийцу Гали не найдут? Так и будете под подозрением ходить? Я не исключаю, что менты сами эти слухи распространяют. Может, они таким образом надеются на преступника выйти. А то, что при этом Трашкины страдают, их не волнует. Короче, предлагаю найти убийцу своими силами.

Наталья Алексеевна вздохнула, Лёня нервно хихикнул, Анна Ивановна пожала плечами. Но, когда Таисия Андреевна изложила свой план, первым его оценил Лёня:

– Есть программа распознавания лиц…

– Лёня, оставь умные программы для глупых сериалов. Я Сашке Огородникову про телевидение сказала, он только отмахнулся, кто, мол, будет на всё на это глаза лупить. Так что дело помощи утопающим – дело рук самих утопающих. Это нам повезло, что в тот день в городе День волонтёра праздновали, и телевидение приехало. Вера из редакции к ним позвонила, и они обещали нас допустить к отснятым материалам. Утром за нами Серёжка Кузнецов заедет, он на базу за товаром собрался, попутно нас на Уремовское телевидение закинет. Лёня, сидишь дома, за ворота носа не кажешь. Мы вдвоём… Ань, ты тоже? Значит, втроём будем искать на записях Борькину машину, Борькину рожу и Борькиных приятелей. Я думаю, что где-нибудь они засветились.

Когда гости ушли, Лёня спросил:

– Ба, они реально уборщица и санитарка?

– Анна Ивановна всю жизнь в больнице. А Таисия Андреевна в прежней жизни завуч педучилища, отличник просвещения. Когда в девяностых педучилище наше закрыли, пришлось ей и кондуктором на городском автобусе кататься, и челноком мотаться, и на рынке овощами с огорода торговать. На руках мать, две дочери да внучка от старшей сестры. Покрутилась и пришла к выводу, что место уборщицы самое надёжное. Пока дочерей замуж не выдала, умудрялась в четырёх организациях убирать.

Утро обещало жаркий день. Наталья Алексеевна надела панамку, взяла за руку Сашу и направилась к воротам. Лёня двинулся следом. Переходила Храмовую, направляясь к ним, Анна Ивановна, тоже в панамке и очках, только затемнённых. С другой стороны из калитки вышла Таисия Андреевна. Эта была без очков, в светлой разлапистой кепке-четырёхклинке с широким козырьком и с петелькой на макушке. Подъехавший на микроавтобусе водитель вышел, чтобы открыть им дверь, поглядел на их сосредоточенные лица и заржал:

– Вам ещё бы трубки в зубы! Следствие ведут колобки!

Лёня тоже засмеялся. Действительно, похожи бабульки на мультяшных героев!

– Бабушка, возьми меня на телевизор, – заныла Саша.

– Никак нельзя, Сашенька, телевидение полиция охраняет, – ответила ей Таисия Андреевна. – Зато ты в садик на автобусе подъедешь! Лёня, калитку закрой на засов!

Завалившегося на террасе после обеда Лёню разбудил дверной звонок, стук в калитку и весёлые голоса. Надвинув шлёпанцы, он заспешил к калитке. Едва он отодвинул засов, как створка распахнулась, ударив ручкой по забору. Бабульки, галдя, вступили во двор:

– Всё, Лёня, порядок, празднуем, – сказала Анна Ивановна, стукнув бутылкой красного вина по столу. – Это тебе для повышения гемоглобина, а нам для поддержания сил!

– Анна Ивановна у нас автор решающего гола, – выкладывая на стол свёртки и пакеты, ухмыльнулась Таисия Андреевна. – вот, возьми флешку из сумки, а то у меня руки в селёдке.

– А Таисия Андреевна – играющий тренер, – спускаясь с крыльца с стопкой тарелок, вступила в разговор бабушка. – Как я вам благодарна! Все молодцы, теперь нужно, чтобы полиция приняла наши находки и по городу об этом узнали.

– Радио подключим, – вытирая руки, сказала Таисия Андреевна. На недоумённые взгляды Трашкиных пояснила. – Есть у нас такая баба, Анька Кузнецова по кличке Радио. Специалист по части информации. Если, допустим, что-то на заборе написать, не всякий читать станет. А Радио тебе это расскажет, даже если ты слушать не хочешь.

Потом они обедали во дворе, а Лёня сидел с бокалом вина за ноутбуком и просматривал привезённое. Таисия Андреевна умудрялась одновременно есть, заглядывать ему через плечо и комментировать изображение на экране:

– Во, это номер задний Борькин! Анька как наткнулась, так сразу завизжала… а чего тут непонятного? Видишь, в правом углу батуты? Это за спортивным пляжем… и время видишь? В Конях они с утра были, держи карман шире! Так вот, когда этот Витя, что нам их записи просматривать дал, на визг Анькин прибежал, мы ему объяснили, как это для нас важно. Вот, ты следующую папку открой, это с регистратора. Он ведь, какой молодец, догадался, что если их автобус за Борькой ехал, то машина могла мимо тех сосен проехать, где тебя свалили. А они, представляешь… вот, останавливай! Нет, назад! Ага, себя видишь? Эти придурки тебя из машины вытаскивают! Борьки, правда, не видать, но этот обалдуй Кожевников, Борькин кореш… ага, попались, щенки, – оглядела стол и вздохнула. – Эх, сейчас бы добавить моей смородиновой! И огурцов у меня дома туча, а сходить не могу! Мать из дома не выпустит. До чего же въедливая! В том месяце мы Варькину днюху отмечали. Решили без мужиков. На мысу за богадельней гуляли. Ели, пили, в озере плескались. Вечером мужние жёны уже перед вторыми своими половинами оправдались, а я от бабки никак не отобьюсь! Дважды вдова на восьмом десятке, а до сих пор перед матерью отчитываюсь!

– Так это же прекрасно, Таисия Андреевна, – вздохнула Наталья Алексеевна. – Сейчас бы мама моя меня бы отругала, а потом по головке погладила! Я с тринадцати лет сирота.

– Да, Наташ, горька доля сиротская, – подпершись рукой, сказала Анна Ивановна. – Я после школы в больницу санитаркой, потому что мама болела. А хотела на медсестру выучиться. Замуж уже сиротой выходила. Так ещё свекровка-змеиная головка меня этим упрекнула. Безродная, мол. Потом дочь родилась, потом муж запил, потом свекровь слегла. Так всю жизнь с тряпкой да в дерьме.

Вечером зашёл Огородников. Наталья Алексеевна думала, что из-за записей, но нет, он и не знал. Как же так, Витя же на электронную почту сбросил! Оказалось, это у следователя, а он в другом учреждении. Ну, показали и ему. Полицейский обрадовался искренне: наконец-то попались эти мажоры безмозглые, насколько спокойнее в городе станет, если их закроют! А пришёл он сказать, что на Галин телефон позвонил её дядя. Узнав о смерти племянницы, спросил, когда тело доставят в Архангельск. Огородников сообщил ему телефоны внука и бабушки, сам пытался им позвонить, но оба оказались недоступны. Тут Наталья Алексеевна спохватилась, что как в Доме печати отключила телефон, так больше и не вспомнила о нём. А Лёня с утра в наушниках за компьютером сидел, телефон и не трогал, он у него на журнальном столике у дивана с вечера, а дома душно…

О дяде Лёня знал мало. Вроде бы, двоюродный. Родня не близкая, поэтому в глаза его не видел и ничего о нём не знал. На свадьбе? Так не было свадьбы, расписались и посидели вчетвером в ресторане со свидетелями. Потом через пару дней на работе поляну накрыли в обеденный перерыв – и всё. У Лёни это второй брак, а Галя почему-то торжества не захотела, ну, он и не настаивал. Ещё удивительно, что она в день свадьбы кремовое платье надела, а то у неё просто патологическая страсть к чёрной одежде была. Звонить ему? Зачем? При чём тут Архангельск? Галя родом откуда-то с Урала, какой-то маленький городишко, он не помнит, надо в паспорте посмотреть. Если родители изъявят желание, то Лёня поспособствует отправке тела на родину. А в Архангельск – зачем? О родителях Галя не говорила. Она, как и Лёня, в интернате выросла.

Когда полицейский ушёл, Наталья Алексеевна долго собиралась с духом, прежде чем спросить:

– Ты вырос в интернате?

– Бабушка, ты что, не знала?

– Лёня, я о твоём существовании узнала пять лет назад!

– А откуда узнала?

– От Анны Ивановны. Она ведь мать одноклассницы твоего отца. Тоня закончила наше областное медучилище, потом познакомилась с моряком, вышла замуж и уехала к нему в Архангельск. Работает в травматологии. Когда Моника в аварию попала, её фамилия Тоню зацепила. Нас ведь не так много, Трашкиных-то. Трошкины, Трушкины чаще встречаются. Она тебя расспрашивала, откуда ты.

– Теперь вспомнил! Мне Анна Ивановна знакомой показалась, потому что я дочь её видел!

– Да, они похожи. Дочь такая же пухлая, круглолицая, грубоватая и неравнодушная. Поняла, чей ты сын, и матери позвонила. А она – мне: так, мол, и так, у тебя правнучка родилась, мать её в аварию попала, прокесарили на восьмом месяце, мать в травме, ребёнок в областной детской больнице. Я даже не поняла, кто из вас… я подумала, что Моника моя внучка. Кинулась в соцсети смотреть. Когда увидела вашу свадебную фотографию, поняла, что внук – ты. Ты же на одно лицо с матерью своей. Тоня мне твоей номер дала, я СМС послала…

– Да, я помню: «Лёня, я твоя бабушка Трашкина Наталья Алексеевна, если тебе нужна помощь по уходу за женой и дочерью, звони». Я тогда растерялся.

– Ну, понятно, родители сказала, что я спилась ещё двадцать лет назад, а я жива!

– А когда ты приехала, я вообще завис. Ты же совсем не старая! Бабушка, а если бы ты знала, что я в интернате рос, ты бы меня забрала?

– Господи, Лёня, я же тебе говорила, что во мне это навсегда: детей нельзя бросать. Жизнь моя на несколько лет раньше обрела бы смысл! А как это случилось? Ведь они живы? Ну, твои родители? Я ведь о них ничего не знала с тех пор. Где, как жили?

– Живы. Разошлись, когда мне было одиннадцать лет. Я остался с матерью. Жили мы тогда в Холмогорах. Отец уехал вроде бы куда-то под Москву, оттуда алименты приходили. Мать вышла замуж, и через полгода они меня определили в школу-интернат в Архангельск. Я сначала плакал, домой просился, потом перестал. Первое время на каникулы забирали, потом не стали, когда у них сын родился. В лагерь летом определяли на все четыре смены. После школы в универ поступил. У нашего интерната шефы были богатые, они нам кабинет информатики шикарный оборудовали. У меня это дело очень пошло, поэтому я в одиннадцатом классе уже у них подрабатывал. Студентом не бедствовал. И я ко второму курс уже с Моникой сошёлся. Встретились случайно, так обрадовались друг другу, что больше не расставались. Мы раньше были знакомы, она у нас тоже с младших классов, её тётка сдала в интернат, когда мать умерла.