Следствие сквозь века

ОШЕЛОМЛЯЮЩИЕ НОВОСТИ

Неужели он опять в Ученом городке, в тихой и праздничной чистоте своей лаборатории, а за широкими окнами — живые дома и родные стройные березы в первой нежной зелени весны?..

Странно, но теперь — когда Андрей повидал их собственными глазами — джунгли казались ему еще более неправдоподобными и нереальными, чем прежде, пока были знакомы лишь по книгам. Зловещий, давящий сумрак Великого Леса, ночные вскрики обезьян, священный колодец, развалины затерянного города, цепко оплетенные лианами, — неужели это и в самом деле было? И дождь, непрерывно льющийся с неба. И то, как Андрей лежал в луже на берегу мутной Усумасинты, постепенно приходя в себя. И как потом три дня они мчались на плотах по взбесившейся реке, рискуя каждый миг налететь на какую-нибудь корягу и перевернуться, а дождь все сеял и сеял с неба…

Неужели все это было наяву, не во сне?

Как поверить в это, когда за окном видны среди молодой зелени привычные стеклянные крыши институтских оранжерей, а за ними вздымается среди деревьев высокое здание Вычислительного центра. Все такое привычное, знакомое до мелочей, словно и не уезжал никуда.

Первые дни ему было не до лирических переживаний. Сразу захлестнула горячка работы.

Три пробирки с заветными образцами, добытыми из гробницы, все-таки разбились во время купанья в разбушевавшейся Усумасинте. Одну пробу Андрей забраковал: были опасения, что стерильность нарушилась. Но остальные уцелели, ему удалось довезти их благополучно до лаборатории.

Теперь надо было узнать, какие невидимки прячутся в этих пробирках.

Нелегкая задача, а вернее — множество трудных задач стояло перед Андреем. Ведь неизвестно, какие именно микробы или вирусы могут находиться в привезенных пробах. Их предстояло точно определить, опознать, а для этого нужно было сначала разделить, подобрать для каждого возможного вида такую питательную среду и температурный режим, чтобы в данной пробирке заведомо оказалась лишь одна разновидность микроскопических обитателей и притом в наилучших условиях для своего размножения.

Целыми днями сидя в изолированной от всего мира камере-боксе, Андрей занимался рассевом привезенных культур по чашкам Петри и плоским флаконам-матрацам с питательными средами. Затем эти посевы помещались в термостаты, где на обильных «хлебах» невидимки начнут быстро размножаться, и тогда их удастся опознать под микроскопом.

Работа эта была кропотливой и медленной. Но еще больше возни с вирусными пробами. В отличие от микробов вирусы могут жить и размножаться лишь в культурах живых тканей. Лучше всего для этого подходят обыкновенные куриные яйца с только начавшими развиваться зародышами. Берут шприц с пробой, которую надо проверить и размножить, прокалывают иглой скорлупу и вводят туда порцию неопознанных вирусов-невидимок. Теперь остается тщательно заделать крошечное отверстие, поместить яйцо в термостат и ждать.

Ожидание было самым томительным и трудным. Пока Андрей был занят рассевом, время летело. Но потом оно вроде сразу остановилось.

Он пытался заставить себя не торчать целыми днями без толку в институте, хитрил сам с собой, придумывая хоть какие-нибудь занятия. Начинал писать отчет, но тут же бросал, потому что ведь оставалось неизвестным самое главное — результаты его путешествия. Старался заставить себя заняться другими исследованиями, которые отложил на время поездки. Темы были интересные, но сейчас они все как-то потускнели.

Он уходил бродить по улочкам, свободно змеившимся между домами и незаметно переходившим в лесные тропинки, где, разглядывая его, на соснах цокали и приветственно размахивали хвостами любопытные белки, а из-под ног вдруг выскакивал затаившийся, перепуганный заяц.

Но мысли его все время оставались в лаборатории, где в термостатах медленно зрели ответы на вопросы и загадки, не дававшие ему покоя. И рано утром, в предрассветной темноте он уже спешил, все убыстряя шаг, к зданию института, на фронтоне которого еще по ночному сияла неоновым светом романтическая эмблема — витая загадочная спираль молекулы ДНК, таинственной хранительницы наследственности. Сразу же проходил в лабораторию. Убедившись, что все благополучно и автоматика точно выдерживает нужный режим, Андрей уныло брел в свой кабинет или отправлялся на какое-нибудь ученое обсуждение. Но вскоре снова возвращался в лабораторию — лишний раз убедиться, что все в полном порядке и делать ему пока нечего…

А вечерами дома, со стены на него с загадочной усмешкой смотрел древний жрец — копию погребальной маски, так понравившейся Андрею, подарил ему при прощании профессор.

Жрец словно спрашивал его:

— Ну, так что же ты надеешься найти в своих пробирках: следы пришельцев из Атлантиды или космических гостей?..

От Альвареса шли письма, проникнутые нетерпением, хотя он и предостерегал от поспешности, которая могла бы испортить исследования:

«…Хочу напомнить вам, дорогой друг, что у древних майя был неплохой обычай: историков; искажавших факты, там неукоснительно и без всякого снисхождения казнили…

А нам с вами, ведущим следствие сквозь века, ведь очень легко что-то недоучесть и просмотреть, второстепенное принять за главное под гипнозом любимой и давно лелеемой гипотезы — и вот ты уж незаметно для себя начинаешь, пусть даже невольно, без злого умысла, искажать истину. И неважно, что наш либеральный и прогрессивный век смотрит на это более снисходительно, чем древние майя. Мы будем потом казнить и терзать себя сами, когда выяснится, что забрели по ложному пути совсем в иную сторону от истины…

Мне сейчас приходится много выступать с лекциями и в печати, рассказывая о наших открытиях, и подавать их в несколько сенсационном плане: затерянные города, гробницы в пирамидах, бесценные находки в пучинах священного колодца… Вы знаете, как я этого не люблю. Но ничего не поделаешь, надо добывать деньги на дальнейшие исследования.

Однако, изучая привезенные материалы в тиши своей ученой кельи (Андрей невольно улыбнулся, вспомнив, какой беспорядок царил в этой самой «келье»), я все время стараюсь допрашивать их с пристрастием, спорить с собой и опровергать себя.

Очень уж много загадок и темных мест! Поторопили бы вы весьма уважаемого мною профессора Юрия Кнорозова, чтобы он поскорее завершил работу над дешифровкой всей письменности древних майя. Как нам стало бы легче!..

Но шутки в сторону. Есть некоторые вещи, вызывающие у меня смутные сомнения — это скорее интуиция, неосознанная тревога, чем логичные доводы. И я не хочу вам забивать голову археологическими тонкостями, пока сам в них не разобрался.

С тем большим нетерпением жду весточки о ваших исследованиях и хотя бы самых первоначальных выводах…»

Эти непонятные сомнения Альвареса тревожили Буланова. Но, к счастью, томительное ожидание близилось к концу. Снова начиналась горячая пора.

Науке известны тысячи различных микроорганизмов, и никто не мог бы предсказать, какие именно из них окажутся в пробах, привезенных из Мексики, лучше всего, если вовсе пока никому не ведомые. Одним, чтобы дать «чистые посевы», как называют их микробиологи, и тем -обнаружить себя, достаточно всего несколько часов пребывания в термостате на плотной питательной среде из агар-агара. Других, чтобы опознать, Андрею приходилось долго тоже «допрашивать с пристрастием», подвергая воздействию различных химикатов. А если и это окажется недостаточным, исследования затянутся, надо будет проверять неопознанных микробов на лабораторных кроликах и морских свинках.

Вирусы еще неуловимее. Их можно увидеть лишь под электронным микроскопом, но, чтобы отделить одни вирусы от других, надо часами гонять проверяемые взвеси культур в мощных и грозно ревущих центрифугах, вращающихся с бешеной скоростью. И среди вирусов могут оказаться особенно коварные — носители так называемой латентной, или скрытой, инфекции. Они способны неделями и месяцами находиться в живых клетках и ничем не выдавать своего губительного присутствия, даже переходя из поколения в поколение. А потом в самый неожиданный момент вдруг нанести внезапно смертоносный удар… Очень непросто их обнаружить и опознать!

Много времени, обливаясь потом в защитном костюме и маске, Андрею приходилось работать в термальной комнате, где царила такая же влажная, оранжерейная духота, как и в тропическом лесу. Пожалуй, даже хуже: тридцать семь градусов, глухие стены без окон, никакого притока свежего воздуха.

Защитный костюм и маску снять нельзя ни на миг. И все исследования надо вести очень тщательно и осторожно. Ведь невидимки коварны и вездесущи, и микробиолог, как и сапер, говорят, может ошибиться лишь однажды…

Наступало время жатвы. И сразу начались неожиданности.

Первым, кого Андрей опознал, был вирус черной оспы.

Никаких сомнений. Он отлично был виден на мерцающем экране электронного микроскопа — настоящий гигант среди других вирусов: крупные, почти правильные прямоугольники, внутреннее смертоносное тельце надежно прикрыто плотной белковой оболочкой. И новый метод, на который так надеялся Андрей, подтверждал тоже по давним следам губительной работы — это вирус оспы.

Андрей не мог поверить своим глазам.

Оспа?!

Самое невероятное из всего, чего он только мог ожидать.

В Европе и Азии эта болезнь известна давным-давно. Сейчас людей надежно защищает от нее вакцина, прививки которой делают в большинстве стран каждому в детстве. Специальная международная служба следит за тем, чтобы немедленно ликвидировать в самом начале редкие вспышки заболеваний. И медики даже считают, что именно оспа станет первой инфекционной болезнью, которую уже скоро удастся навсегда ликвидировать на нашей планете.

Но еще два столетия назад от нее не было никакой защиты, и она могла свирепствовать на просторе. В средние века даже сложили невеселую поговорку: «Любовь и оспа минуют немногих». Только в Европе вот такие совсем не страшные на вид прямоугольники убили в семнадцатом веке шестьдесят миллионов человек.

Но ведь считалось, что до вторжения испанских завоевателей народы Америки не знали этой страшной болезни. Казалось точно установленным: впервые в Новый Свет завез оспу в 1520 году один из негров-рабов Кортеса. Вырвавшись на свободу, черная смерть уничтожила не менее шести миллионов индейцев. Она оказалась коварной союзницей конкистадоров.

Что же означает поразительное открытие Андрея Буланова?

Одно из двух: или древние майя болели оспой и до прихода испанцев, или…

Или пирамида в затерянном городе вовсе не такая уж древняя, как они считали с Альваресом. Значит, она построена уже во времена нашествия конкистадоров, принесших с собою «черную смерть», -видно, не случайно у Альвареса возникали какие-то сомнения.

Так что же все-таки они с профессором совершили: сенсационное открытие или грубую ошибку?!

В привезенных образцах нашлось много самых различных микроорганизмов — и закрученные штопором спирохеты, и шаровидные кокки, и вибрионы, похожие на спираль, разрезанную на множество крошечных кусочков.

Но все это были обычные, давно известные ученым невидимки, живущие в почве или в человеческом организме, не причиняя ему, однако, никакого вреда.

Правда, один вид бактерий как будто оказался неизвестным — продолговатая палочка с блестящей бусинкой — спорой посредине, похожая на возбудителя сибирской язвы. Но опасны ли эти бактерии для человека — неизвестно. Пока не удалось заразить ими, во всяком случае, ни одного из кроликов, морских свинок и обезьян.

Вирусов в пробах почти не оказалось. Новый метод не мог обнаружить даже следов их прежней деятельности, если они все-таки существовали, но потом погибли. Кроме оспы, Андрей обнаружил только вирусы, поражающие растения болотного лютика, видимо попавшие в гробницу совершенно случайно, и желтой лихорадки.

Следы вируса желтой лихорадки оказались лишь в одном общем погребении четырех юношей, принесенных в жертву. В самой гробнице их не было. Но желтая лихорадка эндемична для тропических лесов, она там существует издавна. Это не новость. А были ли массовые эпидемии этой болезни, судить по одной-единственной пробе, конечно, нельзя.

Весьма любопытными для определения возможных новых антибиотиков оказались некоторые всходы специальных посевов, из тех проб, что собирал Андрей во время странствий по лесу. Но для проверки их требовалось время. Да, честно говоря, Буланову пока было не до антибиотиков: ведь он искал прежде всего возбудителей возможных эпидемий, а не защитников от них…

Так что самым интересным и важным открытием оставалось присутствие вируса черной оспы, тем более сразу в обоих погребениях — и в главной гробнице, и там, где принесли в жертву юношей. Тут уже можно подозревать эпидемическую массовую вспышку.

Но все-таки, что же это: открытие или ошибка?

Этого Андрей пока никак не мог понять, сколько ни ломал голову. И пожалуй, разобраться одному, без Альвареса, ему не удастся. Но он решил ничего пока не писать профессору, сначала все снова проверить: может, ошибся только он один и это все-таки не оспа?..

Опять он часами гонял взвеси вирусов в ревущих центрифугах. Опять до рези в глазах всматривался в мерцание экрана электронного микроскопа, дававшего увеличение более чем в сто тысяч раз. Снова и снова подвергал невидимок придирчивым испытаниям разными кислотами и щелочами, и длинный ряд пробирок, выстроившийся перед ним на лабораторном столе, окрашивался во все цвета радуги- микробиологи так и называют подобную операцию «пестрым рядом». В ход шли и люминесценция и флуоресценция — все новейшие тонкие и сложные методы «опознания».

Но результаты оставались прежними. И он написал о них профессору Альваресу.

Ответ пришел быстро:

«…Ваше невероятное открытие, мой дорогой друг и коллега, потрясло меня не меньше, чем вас.

Я не сомневаюсь в точности ваших исследований, но как они все еще больше запутывают и усложняют вместо того, чтобы прояснить!

Это, бесспорно, важное открытие, а вовсе не ошибка, как вы опасаетесь. Некоторые мои наблюдения, озадачивающие меня уже давно, становятся яснее в свете ваших исследований и как будто их подтверждают. Я не хотел о них писать подробнее, чтобы вас не тревожить раньше времени и не толкать на путь каких-то предвзятых мнений, поэтому и ограничивался лишь туманными намеками.

Теперь могу сказать определеннее. Во-первых, «горшках», как вы непочтительно называли эти прекраснейшие вазы, найденные в погребальной камере. Они явно позднего стиля (двенадцатый-четырнадцатый век) и выполнены в манере, принесенной на север царства майя, в Юкатан, тольтеками.

Но как же они попали в гробницу древнего, давно покинутого, судя по всему, города, который мы нашли гораздо южнее — в лесной глуши Петена?!

Город, никаких сомнений, древний. Пирамида — тоже. Но почему в ней такое странное захоронение -никак не датированное и носящее явные следы спешки?

Откуда взялись в погребальной камере эти вазы с гораздо более поздним тольтекским орнаментом? Золотые украшения?

Плюс — открытая вами так неожиданно черная оспа…

Возможно, конечно, что город был построен давно, затем покинут, но посещался и позднее — вплоть до прихода конкистадоров…

Вопросов пока куда больше, чем ответов. И вывод один: нам с вами надо продолжать раскопки в этом затерянном городе, пока не докопаемся до истины. Я очень надеюсь, что ваше просвещенное начальство даст вам возможность довести исследования до конца — слишком они интересны. Если нужно, я обращусь по этому поводу со специальным посланием и уж постараюсь составить его так, чтобы отказать было совершенно невозможно!

Итак, собирайтесь в путь…»