Слезы небес

Глава 10

Каталина сказала, что ее брат живет в рабочем поселке на западном побережье Флориды к югу от Тампы. Она там однажды была, но приезжали они днем, и машину вел Хуан Педро, теперь же в темноте отыскать нужное место будет непросто. Чтобы застать ее брата, нужно приехать туда либо рано утром, когда он еще не ушел на работу, либо поздно вечером, когда он с нее вернется.

С парковки отеля мы выехали в пятом часу утра и, проехав около получаса, начали искать эмигрантский поселок без официального названия. Солнце взошло и стало совсем светло, а мы все еще продолжали поиски. Сделали остановку у закусочной, чтобы позавтракать, днем приготовили себе прямо на капоте сэндвичи. Проблема заключалась не в отсутствии у Каталины внутреннего Джи-Пи-Эс. Ее внутренний компас работал исправно. Наша проблема заключалась в другом: мы искали поселок, который сам не хотел, чтобы его нашли. Мы проехали почти триста миль, нарезая круг за крутом, причем самый большой был диаметром миль пятьдесят. В конце концов, исколесив какие-то поля, вырубки и пару миль поплутав по проселкам, мы совершенно случайно обнаружили то, что искали.

Указав пальцем, Каталина взволнованно заговорила по-испански, выпалив за шесть секунд едва ли не сотню слов. Я вытер лоб и протер глаза, перед которыми уже плыл туман. Я на всякий случай проверил уровень сахара, но он оказался в норме. Значит, проблема в чем-то другом. Я заставил себя методично считать телеграфные столбы вдоль дороги.

Вскоре дорога привела к скоплению трейлеров, автоприцепов, палаток и навесов. И все это так и просило канистры бензина и спички. Несколько трейлеров стояли наполовину обугленные давними кухонными пожарами, расколотые огнем надвое, давно заброшенные. Другие были раздавлены в лепешку упавшими деревьями, которые потом пошли на дрова. Остались только пни. Другие были накрыты синим или серым брезентом. Судя по расставленным повсюду ведрам и тазам для собирания дождевой воды, водопровода не было практически нигде. Общие кухни были устроены прямо под открытым небом, огражденные цементными блоками и большими листами нержавеющей стали и железа.

На деревянных колодах покоились проржавевшие остовы машин без колес. Повсюду высились мусорные кучи. Неисправные холодильники. Сломанные посудомоечные машины. Детские коляски. Лежавшее плоско на земле колесо тягача, с которого предварительно была снята резина, но поверх которого была положена решетка, служило в качестве гриля. Почва была песчаной, – мелкий белый ракушечник, перемешанный с грязью в местах особенно активного движения.

Я опустил стекло и по запаху понял, что обитые пластиком строения на краю поселка – это туалеты. От вони к горлу подступила тошнота. С одной стороны меня атаковала трескотня Каталины, с другой – мерзкий запах, и я, чтобы как-то отвлечься, принялся считать уже не столбы, а трейлеры. Увы, это не помогло. Кровь начинала бешено стучать в ушах.

Место как будто вымерло. Ни души. Подъехав к трейлеру, на котором красовалась сделанная краской из баллончика надпись «Бюро аренды», мы какое-то время сидели в ожидании. Я побаивался выпускать Каталину из машины. Ее лицо запомнится любому, и если кто-то будет здесь ее искать, найти ее будет совсем нетрудно. Мне же этого не хотелось. В этом убогом месте, напрочь лишенном красоты, ее красота мгновенно привлекла бы к себе внимание. С другой стороны, нам обоим было понятно: никто здесь не станет говорить с пожилым седовласым гринго, да еще к тому же о мексиканце, нелегально пробравшемся в Штаты.

Из трейлера на противоположной стороне парковки вышла пожилая кривоногая женщина и осторожно спустилась по ступенькам. Судя по тому, как она держала в руках палку, со зрением у нее тоже было не все в порядке. Я подъехал к ней. Каталина вышла из машины и заговорила с женщиной. Та кивнула, улыбнулась, обнажив беззубые десны и белые, затянутые катарактой глаза. Похлопав Каталину по руке и плечу, махнула рукой в сторону окраины поселка. Каталина вновь вернулась в машину, и мы поехали в поисках ярко-голубой входной двери и чего-то там с розовыми фламинго.

Брата Каталины звали Мануэль плюс еще четыре имени. Она протараторила их с такой скоростью, что я их просто не запомнил. Наконец мы нашли трейлер с голубой дверью. Владелец не запирал ее, так как дверная рама давно сгнила. Он, или же предыдущий владелец, явно питал слабость к фламинго.

Двенадцать фигурок фламинго громоздились на крыше. Пятеро лежали на земле. Семеро стояли.

Пока мы рассматривали жилище Мануэля, к парковке подъехал, и, выпустив густую струю бензинового выхлопа, затормозил сорокаместный желтый школьный автобус. Почувствовав, что по спине у меня течет пот, я попытался сосредоточить внимание на одной точке.

Увы, слишком поздно. Моя голова уже шла кругом.

Из автобуса высыпало человек семьдесят. Всех возрастов, форм и размеров. Мужчины. Женщины. Дети. И разошлись по тридцати трейлерам. У большинства в руках были мачете. Когда толпа поредела, к нам подбежал невысокий плотный мужчина с широкой улыбкой и бросился обнимать Каталину. Та обняла его в ответ. На вид ему было слегка за тридцать. Темноволосый, загорелый. Грубые натруженные руки. Его рукопожатие было рукопожатием человека, привыкшего к тяжелому физическому труду.

Они смеялись, обнимались и без умолку о чем-то болтали. Тысяча слов в минуту. Где-то посередине разговора его лицо вдруг стало серьезным. Оба закивали, и Каталина заговорила вполголоса, жестикулируя при этом и показывая на меня. Затем Диего продемонстрировал Мануэлю висевший у него на поясе нож. Мануэль посмотрел на меня, потом перевел взгляд на Каталину. Та кивнула.

Мануэль снял соломенную шляпу и на ломаном английском произнес:

– Gracias, mi amigo. За… mi familia[3]. – Он умолк, пытаясь подыскать английское слово. – Вы, пожалуйста, должны остаться на обед.

Каталина сказала, что Мануэль время от времени живет в этом трейлере вот уже несколько лет. Арендует его в зависимости от урожая. Нам повезло застать его, так как урожай в здешних местах уже практически собран, и дня через два он с другими рабочими намеревался отправиться в Техас и Луизиану.

Я зашел за трейлер и вместе с Роско присел на откидной борт.

Ему хотелось побегать на воле, но вокруг было так много разных собак, что я решил, что ему лучше остаться рядом со мной. Он бил хвостом по краю койки и завывал мне прямо в ухо.

В одной из уличных кухонь несколько женщин начали готовить тортильи.

Неподалеку сидел мужчина и отрезал от говяжьего бока куски мяса. Корову зарезали недавно, мясо было розового и малинового цвета, и из него обильно сочилась кровь. Руки мужчины были по локоть перемазаны ею.

Пока Каталина беседовала с Мануэлем, мы с Роско из своего укрытия наблюдали за происходящим. Диего и Габи играли с другими детьми, которые, как я уже понял, приходились им троюродными братьями и сестрами или более дальними, но тоже родственниками. У другого очага в нескольких футах от меня какая-то женщина вылила в большую кастрюлю половину пятигаллонового ведра арахисового масла и принялась нагревать ее на огне.

Дети – теперь их было уже не меньше дюжины – начали гонять футбольный мяч. Вокруг огня. Крупный мускулистый мужчина вышел из соседнего с нашим трейлера и прикрикнул на них. Погрозил им пальцем. Дети отбежали немного дальше, он же подошел к кладке дров между нашими двумя трейлерами и острым мачете принялся рубить крупные поленья на более мелкие и складывать их рядом с огнем. Он работал быстро и сосредоточенно. В какой-то момент несколько щепок залетели ко мне в кузов. Я потянулся, прикрыл глаза и попытался представить вкус фахиты[4].

Вокруг меня слышались обрывки разговоров на испанском, порыв ветра время от времени доносил ароматы отхожего места, в уши бил ритмичный стук мачете, колющего дерево, а перед глазами стояла туша освежеванной коровы.

Мне хотелось одного: как можно скорее убраться отсюда. Хотя, по правде говоря, даже это желание прошло.

Через несколько секунд скопище убогих трейлеров из пустой и грязной дыры, погруженной в мертвую тишину, превратилось в живой и шумный поселок.

У каждого была своя работа, и никому не нужно было объяснять, чем ему заниматься. За моей спиной мужчина продолжал колоть дрова. Мясник напротив – сдирать с коровьих ребер мясо. Его руки были по локоть в крови, словно в перчатках. Я лег и начал считать детей, взрослых, собак, фламинго… Потом вынул мятный бальзам и намазал им губы и ноздри. У очага сидела пожилая слепая женщина. Вытащив из кармана карточку, я принялся внимательно изучать черты ее лица. Катаракта. Сутулые плечи. Морщины в уголках глаз. Изуродованные артритом руки. Беззубый рот. Кривые ноги. Грязный передник. Ходячий образчик тяжелой старости.

Футбольный мяч подлетел к самому очагу, отскочил от большой кастрюли с арахисовым маслом, расплескав его, и покатился к моему грузовику. Габи, которая была резвее многих, в том числе и мальчишек, погналась за ним. Босиком. Она проскочила мимо арахисового масла, зацепив при этом кастрюлю, и, перепрыгнув через очаг, помчалась дальше, преследуя укатившийся мяч. Звук мачете у меня за спиной прекратился, но шум продолжался. Коловший у меня за спиной дрова мужчина указал на нее и что-то громко и раздраженно проговорил. Затем встал и погнался за девочкой. Габи подняла мяч и застыла. Ее глаза были полны ужаса. Она попыталась ускользнуть от мужчины, но тот схватил ее своей громадной ручищей, и она выронила мяч. От резкого движения волосы девочки растрепались, словно у куклы. Грубо вздернув Габи за шкирку, он громко, с видимым раздражением принялся ее отчитывать.

Затем я услышал, как Габи плачет.

Через несколько секунд я уже лежал между трейлерами, прижимая к земле этого здоровенного мужика. Тот даже не трепыхался. Распростерся неподвижно, как тряпичная кукла. Меня окружила группа мужчин с мачете в руках. Но прямо надо мной стояла женщина тоже с мачете в руке, которым она угрожала всем этим мужчинам. И что-то громко говорила на языке, который я не понимал.

Приходить в себя всегда тяжело. Первые несколько секунд вообще ничего не соображаешь. Но одно я знал наверняка: нужно помалкивать и ждать. Еще немного – и туман рассеется. А пока не выпускай из рук то, что в них держишь. Я не помнил, как это нечто оказалось у меня в руках, но, по всей видимости, у меня были веские причины схватить то, что я схватил.

Я покачал головой и перевел взгляд на Габи и Диего. Стоя позади старухи, оба таращились на меня. Мужчина, с которым я схватился, тяжело дышал. Из разбитой губы сочилась кровь. Я сел и оглянулся по сторонам на людей, что стояли вокруг и глазели на меня. Каталина грудью встала на мою защиту. Выставив перед собой мачете, она что-то быстро и возбужденно говорила им по-испански.

Когда я сел, Мануэль опустился на колени, правда, на расстоянии вытянутой руки от меня.

– Senor…[5]– Он выглядел весьма озабоченным. – С вами все в порядке?

Вначале я подумал и только потом ответил:

– Да.

Он протянул руку и помог мне встать.

Мой противник начал потихоньку приходить в себя. Я усадил его рядом с собой. Каталина прогнала зрителей. Те нехотя разошлись, вернулись каждый к своей работе. Мне дали несколько минут на то, чтобы стряхнуть с себя пыль. Кто-то принес пострадавшему апельсиновой газировки, и он, прислонившись к трейлеру, выпил ее маленькими глотками. На лбу у него уже выросла громадная шишка. Каталина занялась ею и что-то шепнула ему на ухо. Здоровяк кивнул и через ее плечо посмотрел на меня.

Мануэль сидел рядом. Молча. Но мне нужно было знать.

– Что случилось?

При помощи обеих рук и ломаного английского он воспроизвел то, что произошло в течение нескольких последних секунд.

– Ты прыгнул на Хавьера. Как кот. Вы боролись. Дрались. Затем он заснул.

– А она? – Я указал на Каталину.

– Хавьер – хороший человек. Он схватил Габи, когда та чуть было не наступила на кастрюлю с кипящим маслом. Он пытался ее спасти. И щекотал ее, когда ты…

– Мне показалось, что она плачет.

Мануэль покачал головой.

– Она смеялась.

И тогда я все понял. Увы, исправить то, что я натворил, было уже нельзя. Хавьер встал, оперся об угол трейлера, с улыбкой посмотрел на столпившихся вокруг него мужчин и засмеялся. Затем что-то произнес по-испански и похлопал меня по плечу. Мануэль расхохотался.

– Что он сказал?

– Он сказал, что будет называть вас «Эль Гато».

– Что это значит?

Он улыбнулся.

– Кот.

Мануэль помог мне подняться на ноги, а Каталина и Габи стряхнули пыль с моей одежды. Я попытался извиниться, но среди моих слушателей очень немногие владели английском в той мере, чтобы понять меня. Мне показалось, что своими извинениями я лишь еще больше усугубляю ситуацию, и поэтому умолк. Усевшись на кузов своего «Форда», я закончил рисовать пожилую женщину.

Вначале я хотел подарить его ей, но потом понял, что она все равно ничего не разглядит. И тогда я положил рисунок на стол рядом. Дети посмотрели на него и стали перешептываться. В полном молчании я съел свой ужин, глядя, как добродушный Хавьер с юмором и улыбкой рассказывает о происшедшем.

Одолев три тарелки самого вкусного мексиканского обеда в моей жизни, я расслабился и расстегнул ремень. Даже напившийся крови клещ, и тот наверняка не способен вместить в себя больше.

И тут я заметил, что женщины бросают что-то в горячее масло. Шкворчание, а также витавший вокруг аромат не могли остаться без моего внимания. Через несколько минут женщины уже вынимали из кастрюли с кипящим маслом готовое угощение. Сдобрив его медом, они положили мне на тарелку целых шесть штук золотисто-коричневых пышек.

– Сопапилья, – пояснила женщина.

Похоже, слух о моем участии в избавлении Каталины от Хуана Педро уже распространился среди местных обитателей. Хотя я чуть было и не открутил голову Хавьеру, ко мне подходили разные люди, улыбались и похлопывали меня по спине. Почти каждый здешний обитатель считал своим долгом подойти ко мне, пожать мне руку и сказать:

– Gracias, mi amigo[6].

Некоторые с усмешкой хлопали меня по руке, кивали в сторону Хавьера, сжимали кулак и говорили:

– Эль Гато.

Я сочувствовал Хавьеру. Бедолага, у него на лбу вздулась шишка размером с мячик для гольфа, а левый глаз распух и почти не открывался.

Мексиканские пончики вряд ли можно порекомендовать диабетику, но я, чтобы не показаться невежливым, съел двенадцать штук. От сочетания жира с сахаром у меня отяжелели и стали слипаться веки.

Когда поднялась луна, на улицу, держа в руках гитару с нейлоновыми струнами, вышел пожилой мужчина. Он запел. Такого красивого пения я не слышал уже много лет. Когда он минут через сорок пять закончил петь, Габи уже спала у меня на коленях, Диего задремал, положив голову на живот Роско, а оба костра почти погасли, превратившись в красные теплые угли. Я встал и ощупал карман в поисках ключей от машины, но Мануэль, заметив мое движение, помахал пальцем.

– Senor[7], ты остаешься здесь, ты мой гость. Пожалуйста.

Перспектива отдохнуть от сидения за рулем показалась мне весьма привлекательной. Я отнес Габи в трейлер, а Мануэль отнес Диего. Мы положили обоих детишек на двухъярусную кровать. После чего Мануэль провел меня в свою комнату, где Каталина только что постелила свежие простыни.

– Прошу, – он указал на кровать.

– Мануэль, это ваша комната, я не могу…

– Мистер Джо-Джо, вы окажете моему брату большую честь, если скажете «да», – произнесла Каталина за моей спиной. – Он очень рад принимать вас у себя дома и хочет поблагодарить вас за то, что вы для нас сделали. Ничего другого он предложить вам не может.

Рядом стоял Роско и жалостливо смотрел на меня, как будто говоря: «Старик, давай ложиться спать».

Я поблагодарил Мануэля, снял туфли, лег, обнял одной рукой Роско и закрыл глаза. Передо мной тотчас предстал образ сорокалетней давности – человек с мачете в руках. Тогда мне было девятнадцать, но я все еще отчетливо слышал слова, которые тот человек произносил очень быстро.

Где-то посреди ночи я проснулся весь в поту. Простыни, на которых я спал, валялись скомканные на полу. Каталина стояла в дверях с зажженной свечой и смотрела на меня. Кто-то положил мне на лоб холодное влажное полотенце. Роско положил голову рядом с моей и засунул лапы мне под руку.