Слезы Тесс (ЛП)

*Соловей*

При посадке у меня заложило уши.

Я тут же узнала гул авиационных двигателей и тихий скрежет металла. Неделю назад я уже совершала перелет на самолёте. Уже прошла целая неделя с того момента, как я стала пленницей? Казалось, что прошло намного больше. Я так сильно изменилась. Моя жизнь больше не крутилась вокруг моей учёбы, экзаменов и тех счастливых моментов, когда я могла наслаждаться обнаженным и готовым для меня Брэксом. Теперь я была сосредоточена только на выживании.

Чёрный мешок был затянут вокруг моей головы, и я изо всех сил пыталась сохранить спокойствие. Нервничая, я бы ни чем себе не помогла.

Уши по-прежнему закладывало, поскольку самолёт вышел из облаков и возвращался на землю. Где я находилась? Они мне сделали паспорт не просто так, а, скорее всего, причиной этого было то, что сейчас я находилась за границей.

Время больше не имело значения, когда мы приземлились, а затем катились по взлетно-посадочной полосе достаточно приличное расстояние. Наконец, двигатели затихли, и глухая тишина больно давила на уши.

Пока я сидела там, с завязанными руками и полностью затуманенной от наркотиков головой, я мысленно готовилась к худшему. К следующему этапу моей жизни. Я должна была защитить себя. Быть готовой бежать и бороться.

Я не могла думать о сожалениях и о моем прошлом. Я не могла думать о Брэксе.

И я, определенно, не могла думать о том, что меня ожидало.

Я печально улыбнулась. Если бы кто-нибудь неделю назад спросил, чего я больше всего боюсь, я бы ответила — кузнечиков. Эти проклятые летающие насекомые до смерти пугали меня.

Если бы кто-нибудь спросил меня сейчас, я бы не задумываясь, ответила двумя маленькими, но страшными словами.

Двумя словами, которые пугали, перехватывали дыхание и заставляли всю мою жизнь промелькнуть перед глазами.

Два маленьких слова.

Меня продали.

Раздался дикий грохот.

Грузовая дверь самолета открылась, и я услышала звук шагов, приближающихся ко мне. Чувства притупились, ослабленные черным мешком, а мозг взбесился, воображая ужасные картинки.

Был слышен мужской спор, потом кто-то вывернул мне руку, когда поднимал меня на ноги. Я вздрогнула, вскрикнув, за что получила удар кулаком в живот. Удар пришелся прямо на самую деликатную часть моего тела, и внезапно всего стало слишком много. Я была такой сильной, но это не меняло моего будущего. Слезы текли по лицу. Первые, которые я пролила, и определено, не последние.

Влажные дорожки слез на моих щеках не освобождали меня, а наоборот заставляли чувствовать себя намного хуже.

Меня захватил ледяной ветер, приподнимая коричневый свитер, который я до сих пор носила. Ледяные пальцы зимы, схватившие меня, дали чётко понять, что я больше не была в Мексике.

Я продолжала двигаться, пока одни руки не отпустили меня, а другие крепко схватили, притягивая меня к твердому телу.

— Эта для мистера Мерсера?

— Да, наш босс надеется, что она понравится ему. У нее сильный характер. Он должен хорошо повеселиться, ломая ее.

Мой желудок скрутило узлом, угрожая вывернуть его содержимое в пустоту.

О боже.

— Pas de problème (прим. пер. фр. – Конечно). Я уверен, он повеселится.

Французская речь донеслась до моих ушей.

Резким толчком новый похититель потянул меня вперед. У меня не было выбора, кроме как сделать то, что он требовал. Через некоторое время он дернул меня, заставляя остановиться. Моё сломанное ребро дико болело, но я собрала все остатки сил и стояла прямо. Если бы я немного опустила плечи или ссутулилась, то это было бы первым сигналом о трусости или неуверенности в своих силах. Но во мне не было ни того, ни другого. В тот самый момент, когда снимут этот долбаный капюшон, я убегу.

Веревка тянулась вокруг головы, придавив уши через черную ткань. Я попыталась покрутить головой, ощущая себя дорогущим пони, чистокровкой, готовившейся отправиться в свой последний путь на фабрику клея.

Мужские голоса говорили что-то, они были глубокими и грубыми. Я пыталась разобрать, что же они говорят, но ветер на авиаплощадке завывал с такой силой, что рассеивал все слова и малейшие звуки, и ничего не было слышно.

Визг авиационных двигателей стал громче, по-видимому, приземлился еще одни самолет. Мы были в коммерческом аэропорту, но меня, должно быть, ввезли контрабандой заодно с грузом. Я ничего не видела, но знала, что мы не были в салоне с мягкими креслами и стюардессами. Было дико холодно и ужасно неудобно.

Я стояла, дрожа, пока мужчины разговаривали. Капельки слез замерзли на моих холодных щеках, напоминая мне, что надо сохранить враждебную натуру, чтобы выжить. Я должна была стать кусочком прочного льда — холодная и непроницаемая ни для чего, острая и беспощадная для всех.

Сильная рука обхватила мои руки, связанные жёсткой и тонкой верёвкой, и тянула вперёд, не давая сделать передышки. Я плелась за ним, полностью лишенная зрения из-за мешка и совершенно дезориентированная. С каждым движением бечевка, словно клыки, вгрызалась в мои запястья, что заставляло кожу пылать огнём.

Почему они не могли приобрести наручники, или это не было так элементарно понятно? В конце концов, торговля женщинами в сексуальное рабство — дело прибыльное. Сколько я могла стоить? Сколько мои новые хозяева заплатили за такой товар: австралийку, не девственницу, с неоконченным бакалавриатом по специальности «финансист в сфере строительства»?

Я выкуплю собственную свободу. Приступ безумного смеха заискрился, словно пузырьки, щекоча меня. Я приду в банк и попрошу ссуду, чтобы выкупить себя. Потому что я же такое хорошее вложение средств. О боже. Я сошла с ума.

Мы шли недолго. Теперь мы остановились, и я стояла с безумно бьющимся сердцем, ожидая, ожидая, ожидая.

Резкий рывок веревки с моих запястий, и затем я была свободна. Плечи заныли от усталости и напряжения, когда я вытянула руки, вращала ими, разминая затёкшие мышцы.

Я была свободна.

На открытом пространстве

Я могла убежать.

Кто-то сзади убрал веревку с моей головы вместе с капюшоном. Я посмотрела направо и налево, обследуя новое пространство.

Вокруг меня, правильным треугольником стояли трое мускулистых мужчин. Все трое были в чёрных костюмах, они выглядели, как «Люди в чёрном»: тёмные волосы и суровые выражения лиц. Полумесяц золотистым светом нежно разрезал чёрный бархат ночи. К своему удивлению, я не хотела двигаться, только смотреть на небо.

— Поднимайся на борт, — приказал мужчина, его глаза даже в темноте были скрыты за очками. У него был сильный французский акцент, и все это было завернуто во властный мужской авторитет. Положив руки мне на плечи, он толкнул меня вперед по направлению к частному самолету.

Белый фюзеляж блестел яркими бликами, выглядя гладким и современным, источая богатство в каждой детали и каждом миллиметре. Инициалы «К.М» были выгравированы на хвосте и концах крыльев этого роскошного самолёта.

Это принадлежало мужчине, который купил меня? Богатый владелец самолета, который покупал женщин, как пару новых носков? Если же он был так богат, то зачем ему было покупать в своё подчинение несогласных и сопротивляющихся людей? Только если... Я с трудом сглотнула тяжёлый ком, который образовался в моём горле... Возможно, у него были ненормальные, извращенные фетиши. Возможно, ему нравилось причинять боль, или он баловался садистскими забавами.

Сколько времени мне бы удавалось выжить?

Я не собиралась выяснять это.

— Вперед. Поднимайся по ступенькам.

Сейчас или никогда, Тесс.

Чтобы отвлечь их, я балансировала на ступеньках, симулируя полное подчинение их приказам. Почувствовав наполняющую меня энергию, я немного развернула свои стройные ноги, обтянутые высокими носками. Я всегда была бегуном. Я раньше бегала на школьном стадионе, а сейчас каждый день тренировалась на беговой дорожке, чтобы моё тело вошло в форму для отдыха с Брэксом.

Мое тело знало, как сбежать.

Я отключила разум и поддалась инстинктам.

Я рванула вперед.

Холодная бетонная площадка кусала мои ступни, но я только сильнее отталкивалась, чтобы набрать нужную скорость. Мужчины быстро пришли в себя и начали незамедлительно действовать. Они, скорее всего, будут в меня стрелять. Но мне было плевать. Пуля, попавшая мне в голову, была бы лучшей участью.

— Arrêt! (прим. пер. фр. – Стой!) — закричал мужчина, а затем: — Merde! (прим. пер. фр. – Дерьмо!)

Я втягивала воздух, и он со свистом проходил в мои лёгкие. Я даже не знала, куда бегу. Ангары для самолётов появлялись один за другим, как широко открытые рты. Огни главного терминала, сверкающие и манящие надеждой на спасение, выглядели, как небесные врата в рай, но они находились слишком далеко от меня.

Слова «Шарль де Голль» были яркими и кричащими, наполняя меня безопасностью и надеждой на спасение. Слишком далеко, я никогда не бегала на такие расстояния. Не с одетыми в костюмы, охотничьими псами, которые уже сидели у меня на хвосте, и в следующие секунды могли догнать меня.

Мужчина начал приближаться ко мне, но я рванула из последних сил, вкладывая всю себя в этот рывок. Если б я только могла летать как птица. Возможно, тогда я получила бы желанную свободу.

Крупное мужское тело, как пушечное ядро, влетело в меня, непонятно с какой стороны, прерывая мой бег.

Мы с силой упали на землю. Бетонное покрытие врезалось в моё бедро, и я закричала от нестерпимой боли.

Мой преследователь сел на меня, разведя мне ноги. Он выглядел точно так же, как и остальные охранники: глаза за темными стеклами очков, дорогой черный костюм был свежим и аккуратным, и все в том же духе.

Моя грудь тяжело вздымалась, вновь и вновь наполняясь воздухом и болезненным чувством сожаления, нанося точный удар по ноющим от боли ребрам. Я пыталась. Я проиграла. Следующая партия слез градом катилась по моему лицу, стекая по покрасневшим щекам, пока мужчина пытался поднять меня, ставя ровно.

Я прихрамывала, вздрагивая из-за вывихнутой лодыжки. Я хотела орать и кричать. Моё собственное тело предало меня, сковав ещё одной раной. Теперь я больше не смогла бы ни от кого убежать.

Обратно к самолету я шла с опущенной головой и испарившейся надеждой, в крепких объятиях сильного захвата охранника под номером четыре.

Я не посмотрела в глаза ни одному мужчине, а кротко поднялась по трапу на самолет. Мужчины весело бормотали и смеялись, пока я усаживалась в кресле из белоснежной кожи, полностью поверженная.

Я пыталась. Я провалилась. Пыталась. Провалилась. Это повторялось снова и снова.

Не сдавайся. В следующий раз ты выиграешь. В следующий раз, возможно, получится. Я крепко сжала руки в кулаки. Я никогда не перестану пытаться найти выход из этого ужаса

Никогда.

— Просыпайся. Мы на месте, — чья-то нога толкнула мою вывернутую лодыжку.

Я вздрогнула и открыла глаза. Попытаться уснуть не вышло. Каждую секунду полёта в этой роскоши меня переполняли болезненные идеи, как искалечить охранников или угнать этот чертов самолёт.

Но я ничего из этого не сделала. Я просто сидела в этом кресле, как набитая ватой кукла.

Казалось, прошло так много времени с того момента, как я приставала к Брэксу с желанием разнообразить нашу любовную жизнь. Но сейчас я бы сделала все, что угодно, чтобы вернуться в свою прошлую жизнь и вернуть свою прошлую любовь. Я бы отдала все за нежность и чистоту, вместо этой нестерпимой темноты, греха и извращений, которых я так желала.

Если бы я могла нажать на кнопку «перемотать» всю эту чертовщину, я бы никогда и ни за что не полетела в Мексику.

Я встала, и охранник номер четыре помог мне пройти по шикарному, покрытому коврами проходу. Грубые пальцы сжались вокруг моих горящих запястий и передали меня коллеге, прямо у самого спуска с трапа. Бинт вокруг татуировки едва защищал ее. Боль вспыхнула и зудела. Я ненавидела это.

В тот момент, когда я оказалась на земле, я застыла. Мы стояли посреди ухоженной, покрытой инеем, травы взлетно-посадочной полосы, чуть-чуть поодаль от самого прекрасного дома, какой я когда-либо видела на картинках. Тусклое наружное освещение дома светилось мягкими пастельно-кремовыми и розово-голубыми оттенками света.

Охранник потянул меня за локоть, и мы пошли по траве. Я споткнулась, ошеломленная беспредельным богатством. Кто мог позволить себе собственный самолет и огромный особняк, в который вошел бы даже этот самолет?

Мои пальцы ног окоченели к тому моменту, как мы добрались до крыльца. Высокие колонны в четыре этажа и сложная лепная работа с херувимами выглядели слишком идеально и мило, чтобы принадлежать мужчине, который покупает себе женщин.

Наше дыхание стало паром на холодном воздухе, пока охранник постучался в огромную серебристую дверь, прежде чем повернуть ручку и втолкнуть меня внутрь.

Оказавшись внутри теплого дома, он поднял очки на голову. Его радужка была зеленой и яркой. Я пыталась рассмотреть злобу, такую же, как у тех мужчин, что украли меня в Мексике, но вдруг непрошеное удивление поползло вдоль моего позвоночника. В его глазах я видела сострадание и человечность.

Он низко наклонил голову, смотря перед собой.

Вот оно. Моё новое начало. Мой новый конец.

— Bon soir, esclave (прим. пер. фр. – Добрый вечер, рабыня).

Я подняла взгляд до первой площадки голубой, бархатной лестницы. Огромные произведения искусства в золотых рамках располагались на золотистых стенах.

Высокий мужчина с короткой стрижкой, в дорогом клетчатом костюме, дополненном чёрной рубашкой и серым галстуком, смотрел на меня с площадки.

Все моё тело словно охватило непонятным огнём и пробрало ознобом, когда он стиснул челюсть. Его пристальный взгляд обнажал и пугал меня до дрожи. Все в нем кричало о его властности и жестокости. Он держался гордо и с достоинством, будто это был его замок, а я была последним недостающим элементом этой богатой роскоши.

Наши глаза встретились, и какая-то странная волна дрожи пробежала по всему моему телу. Страх? Ужас? Что-то внутри меня понимало, что он опасен.

Его губы дернулись в полуулыбке, когда я тихо вздохнула. Он вытащил руки из карманов и положил их на перила; его пальцы были длинными и сильными, это можно было заметить даже с такого большого расстояния. То, как он рассматривал меня — было слишком. Я чувствовала себя раскрытой, с обнаженной душой.

Я отступила, но уперлась в сильное тело охранника позади меня. Он наклонил голову к моему уху и хрипло прошептал:

— Поздоровайся со своим новым хозяином.