Слишком много колдунов

Подлецы.

Что можно сделать?

Можно подать жалобу на Бризено. Ага, в прокуратуру, господину Терье лично в руки. Можно подать жалобу на Терье. Генеральному прокурору, или нет, сразу принести в покои её несовершеннолетнего высочества, тоже лично в руки… Лорду-протектору? Но формально господин Оливер такой же чиновник на службе у короны, как и генеральный прокурор — как бишь там его. Советники одного ранга. Судейская коллегия? Дорого… Жалобы — это очень дорого и очень долго, а деньги, как всегда, нужны прямо сейчас. Очень, очень некстати всё это… На уголь и дрова сбережений хватит, но на всё остальное? До осени Питер хотел сделать крышу, расчистить двор и сад, подлатать ворота, а лучше поставить новые, и, самое главное и срочное, починить отопление. Зимы становились всё холоднее, а дом на Рю де ла Пэ ветшал не по дням, а по часам.

Дом.

Идея, как и полагается, родилась из ниоткуда.

Питер вскочил и начал мерить шагами кафедру.

Конечно, надо сдавать комнаты. Наверху четыре комнаты, внизу две и гостиная. Мне хватит двух нижних комнат, рассуждал Питер, а им, жильцам, хватит и по одной. Для начала сдать две комнаты, потому что в третьей немного сыро, а в четвертой завалы барахла, до которого руки никак не доходят. Барахло потом можно унести на чердак… Если, допустим, сдавать комнату за три тысячи франков в месяц, то можно наполовину восстановить потери на ближайшее время, а в следующем году, видимо, придётся что-то придумывать… А если сдавать за четыре тысячи… А за пять?

Питер стал вспоминать, как они выглядят, верхние комнаты.

Нет, четыре — это даже мало. Пять.

— А торг начнём с шести, — решительно сказал Питер вслух.

Через полчаса Питер уже шагал по улице в Печатный квартал, к вечернему «Торговому Меркурию», а в мыслях набрасывал детальные портреты своих будущих квартиросъемщиков. Портрет получался семейным, так как было решено, что это будут брат и сестра. Брат младше, сестра старше. Они приехали в Париж, то есть Лютецию, на учёбу. Брат посещает курсы подготовки для поступления в Криминальное училище, дисциплинирован, уважает старших, не любит сидеть дома и очень любит свою сестру. Сестра, напротив, домоседка и скромница, ответственная, умная и застенчивая провинциалка. Любит читать книжки по истории и решать несложные математические задачки… Их родители — преуспевающие землевладельцы с юга Альянде, а детей отправили так далеко, чтобы те вкусили столичной жизни; конечно же, они приедут вместе со своими детьми, и поначалу будут строго спрашивать Питера, кто он такой (учёный, доктор наук), кто его родители (отец известный лингвист, мать почтенная домохозяйка, увы, оба уже не с нами), какие у него политические взгляды (самые умеренные и вообще он далёк от политики) и образ жизни (скромный, затворнический, весь в науке). Конечно, они будут впечатлены, и очень обрадуются, что у их чад будет такой благовоспитанный и положительный лендлорд. Скорее всего, сговорятся на тринадцати тысячах за обе комнаты, плата за полгода вперёд, а ещё отец перед отъездом отзовёт его в сторонку и выдаст ещё двадцать тысяч, на случай, если по вине их детей что-нибудь случится… В общем, весьма достойные люди. И дети тоже весьма: старшая дочь красива той тихой красотой, что привлекает всех, кого втайне, кого сильнее, но никого не оставляет равнодушным. Однажды они встретятся в саду, в час мысли и уединения, и глядя на просыпающиеся звёзды, он расскажет ей, что у него на сердце, чем он живёт и о чём мечтает, и она обязательно поймёт…

На этом месте Питер уперся в дверь с надписью «Публикация объявлений от частных лиц». Ниже мелким, но разборчивым почерком было приписано: «Отмена публикации объявления вашего конкурента — десятикратная цена». Ниже была ещё надпись, совсем мелкими буквами, она начиналась со слов «Посрамляющее конкурентов сообщение об отмене отмены публикации вашего объявления…». Несколько минут Питер изучал эти и другие листочки, там и сям прилепленные на двери; содержание их было настолько разнообразным, что пришлось приложить некоторое усилие, чтобы вспомнить, зачем он сюда пришёл.

Так. Газета, комнаты, объявление.

Следующие полчаса его жизни он с удовольствием бы забыл: ощущать себя некомпетентным просителем оказалось крайне неприятным занятием. Его долго спрашивали, чего конкретно он хочет, отправляя каждый раз к новому человеку, затем мучительно сокращали его объявление, чтоб было дешевле, причем с каждым сокращением похожий на крысу служащий газеты, который с трудом был виден из-за стопок бланков на столе, явно скучнел. Когда в итоге получилось «Комнаты, недорого» и его адрес, он совсем утратил интерес к Питеру, небрежно принял от него деньги, небрежно написал расписку, шлепнул печать и уткнулся длинным живым носом в свои бумаги. Объявление он положил в тощую стопку перед собой, а не в толстую, — видимо, от таких же лаконичных и экономных. Питер постоял немного, затем сказал «спасибо» и ушёл. Очень хотелось принять ванну, или хотя бы отряхнуться, по-собачьи.

8

Спустя полтора часа, в той же газете, в том же кабинете, мадемуазель Прелати сказала:

— Я могу работать горничной, экономкой, дворецким, няней, воспитателем. Знаю три языка, арифметику, грамматику, этикет. Есть диплом медицинской сестры.

Служащий газеты кивнул, что-то записал, затем спросил:

— Рекомендации есть?

— Четырнадцать штук, — холодно ответила бабушка. Ей не нравился этот равнодушный хлыщ, скрывавшийся за стопками бланков.

— Покажите.

Мадемуазель Прелати вздёрнула бровь.

— Вы что, мой наниматель? — Весь её вид являл сильное сомнение в способности своего собеседника кого-то нанять. Рекомендаций действительно было много, правда, более или менее подлинной из них была только одна — от её невестки, мадам Меффрэ. Остальные были изготовлены ими двоими собственноручно.

Хлыщ снова кивнул, как будто этого и ждал.

— Проживание?

— Конечно, в доме хозяина, — ответила бабушка. — Отдельная комната с детским местом. У меня есть внучка.

Служащий газеты сложил пальцы в замок.

— А кто будет её кормить и содержать?

— Это чудесная девочка, и она никому не помешает, — отрезала бабушка. — Напишите — условия при встрече.

Хлыщ кивнул в третий раз: клиентка попалась тёртая. Вроде всё в порядке. Он потряс кистью, макнул перо в чернильницу и начал заполнять бланк объявления начисто.

9

Весь оставшийся день Питер наводил чистоту в доме и особенно в предполагаемых для сдачи комнатах. По мере наведения порядка цена, рухнувшая до унизительных двух тысяч франков в месяц в первую секунду после того, как Питер заглянул в комнаты (на него упал кусок штукатурки), выросла обратно до четырёх и даже, чем чёрт не шутит, до пяти. Одна из комнат была немного больше и ухоженнее; там, очевидно, будет жить сестра, та, что с пышными каштановыми волосами. Вторая была меньше, здесь будет жить неприхотливый и молчаливый её брат. Обязательно неприхотливый. Они же землевладельцы, рассуждал Питер, их образ жизни прост, естественен.

Так, путая землевладельцев с земледельцами, Питер беспорядочно возил тряпкой по стенам, когда звякнул дверной колокольчик, а затем безо всякого перерыва в дверь постучали. Питер подпрыгнул в ужасе — как скоро! А он совсем не одет! А там ведь наверняка стоит вся их семья — мама, папа, брат, сестра, горничная, дворецкий и грузчики! Бог с ними, с прислугой, но маму и папу разочаровывать было решительно нельзя, поэтому под аккомпанемент настойчивого стука и звяканья временно исполняющий обязанности заведующего кафедрой метался по дому, распинывая вещи по углам и напяливая свой лучший костюм, который предназначался для заседаний Высшего совета Академии. (На этот совет его пригласили лишь однажды, и то случайно, нечувствительно нанеся тем самым крепкий урон его кошельку: больше такую красоту надевать ему было некуда, даже на защиту диссертации он был одет скромнее). Наконец он подбежал к двери, перевёл дух, принял спокойное выражение лица и открыл.

Сразу же выяснилось, что брат с сестрой приехали без родителей, без грузчиков и прислуги, и были совершенно непохожи между собой; волосы у сестры оказались рыжеватые, выбивающиеся из-под потёртого чепчика, а брат был копия Жака Делакруа, однокашника Питера и Аслана.

Собственно, это и был Жак Делакруа.

— О, так это твой дом, — сказал Жак. Кажется, он тоже был слегка сконфужен. — А мы, собственно, по поводу комнаты, недорого…

— Рад тебя видеть, Жак, — сказал Питер неуклюже. — И твою эээ…

— Мелисса, — быстро сказал Жак. — Её зовут Мелисса.

Бывшая сестра открыла рот, затем кивнула и снова скромно опустила глаза.

— И вас тоже рад видеть, Мелисса, — учтиво закончил Питер. — Проходите.

— Мелиссе уже надо идти, — так же быстро сказал Жак. — Пока, Мелисса. Увидимся.

Мелисса некоторое время смотрела то на Питера, то на Жака, затем кивнула медленно, повернулась и пошла, отчётливо виляя бёдрами. В этом был какой-то диссонанс с её внешним видом, и в особенности почему-то с чепчиком. Питер и Жак смотрели ей вслед, словно заворожённые; будто почувствовав, Мелисса повернулась, нахально осклабилась и сделала книксен.

— Пока, мальчики, — и через пять секунд, ловко прыгая через лужи грязи, исчезла за поворотом.

Осмотрев обе комнаты, Жак сказал:

— Ну что ж. Очень даже неплохо. Восемьсот за большую и по рукам.

Питер решил, что ослышался.

— Восемьсот? — кашлянув, переспросил он. — Я вообще-то рассчитывал на три тысячи. Для начала.

Лицо его однокашника приняло сложное выражение.

— Питер, — сказал он. — Три тысячи новых франков за такую комнату в месяц — это немножко не то, что можно назвать «недорого». Я это тебе говорю как специалист по всему, что недорого и со скидкой.

Так и знал, подумал Питер. Та часть его натуры, что возомнила себя финансовой, пришла в отчаяние. Оставшаяся часть взирала на происходящее с кротким любопытством.

— Три тысячи, — задумчиво произнёс Жак. — А вторая комната у тебя уже сдана?

— Нет, — сказал Питер. — Я только сегодня объявление дал. Кстати, как ты…

— Давай так, — Жак его не слушал. — Я найду тебе отличного жильца во вторую комнату за три с половиной тысячи, а за это ты с меня будешь брать полторы.

Питер нахмурился.

— Что-то как-то, — засомневался он.

— Эх, — сказал Жак. — Ну не судьба так не судьба. Пойду искать другое место. Пока. Рад был увидеться. Отличный сюртук, кстати.

— Хорошо, — решительно сказал учёный. Пять тысяч за две комнаты — жить можно. В конце концов, Жак хоть и не сын землевладельца с юга, зато знакомый.

— Только чтоб жилец был хороший, — строго, как ему показалось, сказал Питер.

— Даже не сомневайся, — сказал Жак. — Вернусь через полчаса. Жди.

Питер ничего не успел сказать, как новоявленный квартирант исчез за дверью.

Он действительно вернулся через полчаса, с шумом и вознёй. Приглядевшись, Питер понял, что шум исходил не от Жака, а от того, кто пришёл с ним, очевидно, будущего жильца. Он был весь нагружен мешками, тюками и прочим скарбом, так что лица видно не было, и тем не менее Питеру показалось, что...

— А вот и второй жилец, — сказал Жак.

Второй жилец с грохотом сбросил груз на пол.

— Аслан, — сказал Питер. — Так я и знал.

Королевский эвакуатор некоторое время переводил взгляд с одного однокашника на другого, затем остановился на Жаке.

— Это что, розыгрыш какой-то?

— Почему розыгрыш? — возмутился Жак. — Питер хозяин дома. Сдаёт тебе комнату на лучшей улице в Париже всего за три с половиной тысячи в месяц. Что не устраивает?

— Привет, Питер, — сказал эвакуатор. — Он правду говорит?

— Прислуга у тебя есть или как обычно? — осведомился Жак.

— Как обычно, — ответил Питер. Ему становилось смешно. — Приходит для уборки по средам и субботам. Да, Аслан, это правда. Привет. Как он тебя нашёл?

— Да случайно сегодня увиделись.

— Надо же.

— Ага, — сказал Аслан. — В общем, ясно. Пойду за своими вещами схожу.

— А это чьи? — спросил Питер. Эвакуатор молча кивнул на Жака, вышел за дверь и вернулся — с одним узлом и одной книгой в руке. Здесь временно исполняющий обязанности заведующего кафедрой археософии не выдержал и упал в кресло перед камином, хохоча и дрыгая ногами.

— Смейся, смейся, — хмуро сказал Аслан. — Когда закончишь ржать, выйди на задний двор. Надо место расчистить.

Питер перестал смеяться.

— Расчистить?

— Ты выходи, выходи, — сказал Аслан. — Увидишь.

10

Красивая, плавных форм, крылатая машина стояла во дворе позади его дома, еле втиснувшись между старыми яблонями. Вокруг черным коробом сжимались стены соседних домов и в целом всё напоминало пейзаж в исполнении художника с боязнью открытых пространств, модным среди светских прожигателей жизни душевным заболеванием.

— Как ты сюда заехал? — спросил Питер, оглядывая узкий, втроём плечом к плечу не пройти, проход во дворик с улицы. Аслан подмигнул ему и сказал:

— У нас прокурорская проверка началась сегодня. А саркофаг твой пока ни по каким документам не проходит. Поэтому начальник мой и сказал — пока отчёта не будет, забирай его куда хочешь. Вместе с мобилем.

— Что за саркофаг? — спросил Жак, любовавшийся машиной; ему не ответили.

— Прокурорская проверка? — медленно произнёс Питер. — Младший прокурор Терье?

— Не знаю, — сказал Аслан. — Но что хорошо: меня под это дело произвели в лейтенанты. А дела Люца и Мюко задвинули подальше, пока проверка не пройдёт.

— Ого, — сказал Жак из-за мобиля. — Поздравляю.

— Это как?

— Ну я был лейтенант-стажёр, как ты помнишь, — сказал Аслан. — Стажёру не положено две командировки подряд. Поэтому, чтоб сейчас меня сплавить, им пришлось подписать приказ о присвоении звания, выплатить мне кучу командировочных да ещё и жилищный ордонанс дали.

— Какой-какой ордонанс? — поразился Питер.

— Лейтенанты эвакуации не живут в казарме Службы, — ответил подошедший Жак. — Они либо покупают жильё, либо, что чаще всего, арендуют. На это им дают годовой ордонанс, который, кстати, тебе надо подписать, как хозяину комнаты. Сумма там как раз три с половиной в месяц.

— Откуда ты всё знаешь? — с подозрением сказал Аслан.

— Я внешний куратор королевской Службы снабжения и поставок, — ответил Жак с достоинством. — Я знаю всё в этой жизни.

— А, свободный финансист, — сказал Аслан. — Ну что, тоже неплохо.

— Это всё замечательно, — сказал Питер после паузы. — Но что нам делать? Прокуроры у нас тоже были, я теперь заведующий кафедрой…

— Ого, — сказал Жак. — День повышений. Поздравляю.

— Поздравляю, — сказал и Аслан.

— Кратковременно исполняющий обязанности, — уточнил Питер хмуро. — Перед тем, как меня упекут в Лафорс. Они думают, что мы с тобой затеяли воевать с Легри, чтобы Академия оплатила счет Эвакуации за транспортировку. Розье донёс.

Жак хмыкнул.

— Старовата схема-то.

— Не знаю, о чём ты, — злобно сказал Питер. — Только отчёта у меня тоже нет, саркофаг я им предъявить не смог, они отправились к вам, а у вас, оказывается, его тоже теперь нет. Отлично, просто замечательно.

— Ну кто ж знал, что им он так вдруг понадобится, — сказал Аслан, потирая нос. — Вот гад.

— Да что за саркофаг-то, скажет мне кто-нибудь? — спросил Жак.

11

Рассказ свой Питер и Аслан закончили, когда уже стало темнеть. Питер зажёг весь свет, затем подступил к камину, готовясь к нелегкой борьбе, однако тот сегодня не капризничал и разжёгся сразу, не чадил и искрами не плевался.

Что ж, сказал Жак, сидя в кресле с бокалом в руке, я прямо вам завидую. Такие приключения в наш меркантильный и уставший век. Я сам себе завидую, скромно ответил Питер и немедленно закусил сыром. Аслан, который пил морс, ничего не сказал, но по его виду было ясно, что он, в отличие от них, никому не завидует и весьма собой при этом доволен. Обсудили быт; после короткой дискуссии неприхотливый эвакуатор согласился занять комнату поменьше. Решающим аргументом послужил гардероб Жака, представлявший собой неподъемный сундук убойного вида; Питер осознал, что совершенно упустил момент, когда этот гроб с тряпками появился в его доме. Нет, ну вы посмотрите на них, возмущался Жак. Всё ведь устроилось как нельзя лучше — для всех, заметьте! — и всё равно в итоге я манипулятор и интриган. А там что, чердак, спросил Аслан. Ага, чердак, ответил Питер, кстати, надо бы этот вопрос того, вдруг там тоже можно жить… Ключи только найду.

И вспомнил про объявление.

— А, — сказал Жак. — Не беспокойся. Его не опубликовали.

— То есть?

— Тот тип, который у тебя принимал объявление, должен мне денег. Денег с него получить дело гиблое, но зато он мне сообщает, когда появляется что-нибудь интересное.

— Гм, — сказал Питер. — А если я завтра пойду куплю газету, а потом нажалуюсь, почему объявления нет?

— Ууу, — сказал Жак. — Тогда всё станет очень сложно. Мне придётся заплатить десятикратную цену за снятие твоего объявления, и я не смогу с тобой рассчитаться вовремя.

— Ладно, не буду, — решил Питер, подумав. — Может, его уволят?

— Хамил? — заботливо произнёс Жак.

— Хамил, — искренне сказал доктор абстрактных наук. — И не только он. Чувствуешь себя птичьим дерьмом на крыльце Версаля. В день коронации.

— Ого как завернул, — сказал Аслан. — Я запишу.

Жак кивнул.

— Бывает. Хотя редко. Его доход ведь зависит от того, сколько объявлений принесут. Новая схема. Зато сама газета вдвое дешевле. Скоро все так будут делать.

— Питер же принёс объявление, — сказал Аслан, не отрываясь от планшета. — «…ко-ро-на-ции»… И деньги отдал, пусть и небольшие. Почему он так?

— Потому что у них не прямая доля, а жалованье плюс доля, — сказал Жак. — По научному, если вы не забыли, называется «процент». Если входящая сумма меньше определенного порога, то с неё процент не идёт. Он считается как бы входящим в его минимальное жалованье.

— Ну и что, — сказал Питер. — Можно же быть хотя бы минимально вежливым за минимальное жалованье. Или оно у них настолько минимальное?

— По-разному, — сказал Жак. — И скорее всего, у них есть ещё план.

— План? — одновременно переспросили Аслан и Питер.

— Ну да, план, — слегка недоумённо подтвердил Жак. — Вы же оба работаете на государство. Вы же понимаете, что такое план?

— Как-то это неожиданно, — произнёс Питер. — Я думал, в таких конторах свобода, зарабатывай столько, сколько сможешь, открытые возможности и всё такое.

— Да, чтоб не как у нас, — подтвердил Аслан. — Шаг влево — доклад, шаг вправо — донос. Прыжок на месте — выговор.

— Наивные дурачки, — ласково сказал Жак. — У него план: за этот месяц собрать не меньше стольки и не больше стольки.

— Не меньше, это понятно, — заметил эвакуатор. — А почему не больше-то?

— Потому что если он принесёт больше, чем ему положено по плану, то на следующий месяц план повысят, а его долю понизят. И придётся работать ещё больше за совершенно те же деньги.

— Так и не работает! — снова одновременно вскричали королевский учёный и королевский эвакуатор. Жак закатил глаза.

— Я и говорю. Если всё идёт само, зачем осложнять себе жизнь?

— Дурацкая система, — решительно сказал Питер. Аслан кивнул.

— Всё как у людей.

— Нормальная, — возразил Жак. — Поставьте себя на место его хозяина. Если у него каждый будет зарабатывать прямой процент?

В голосе свободного финансиста ясно слышались нотки ужаса. Его однокашники не нашлись, что сказать.

— А Элис, она тебе кто? — спросил Аслан через некоторое время.

— Элис? — удивился Питер. — Кто такая Элис?

— Ну та рыжая, в чепчике.

— Мне он представил её как Мелиссу, — с коротким смешком сказал исполняющий обязанности заведующего кафедрой.

— А, эта, — легко сказал Жак. — Это актриса из… из одного театра, на бульваре Тампля. Забыл, как её… Она мне была нужна, гм, для солидности.

Аслан поднял брови.

— Для солидности? Из бульварного театра?

— Наверняка тоже должна ему денег, — отметил Питер.

— Это на тот случай, если вдруг хозяин дома окажется старой кошёлкой, — объяснил интриган и манипулятор. — Я подумал и решил, что старые кошёлки предпочитают не сдавать комнаты молодым и подающим надежды холостякам.

Питер и Аслан одновременно покачали головами, поражённые изворотливостью ума внешнего куратора королевских поставок.

— Кстати, чепчик, — озабоченно сказал Жак. — Надо не забыть забрать.

— А-а-а! — неожиданно воскликнул Аслан и прищурился. — Так ты, получается, и за мной следил? За приказами, кого производят в лейтенанты? Поэтому ты околачивался рядом с нашей конторой?

— Я бы попросил, — с достоинством ответил Жак. — Я лично ни за кем не следил, это раз. И не околачивался, а целенаправленно шёл. Это два.

— Его должники есть и среди эвакуаторов, это три, — сказал Питер страшным голосом. — Опутал весь город долговой ямой.

— Ямой нельзя опутать, — сказал Жак.

— Окопал, — уточнил Аслан.

— Вы меня заинтриговали, — произнёс Жак задумчиво. — Я хочу её увидеть. Что там надо сделать? Куда что засунуть?

— Жак, — мягко сказал Питер. — Не надо.

— Ладно, — неожиданно покладисто сказал Жак. — Может, я не готов. Но у меня такое впечатление, что вы с этим саркофагом, с этой женщиной, да и вообще со всей этой древней катавасией угодили в самую гущу. Я бы даже сказал, в самый жир этакого кипящего котла.

— Образно, — оценил Аслан.

— Древние ведь никого не интересуют, — язвительно сказал Питер. — Кому они нужны. Да ведь?

— Сами древние никому не нужны, конечно, — согласился Жак. — Пропали, и чёрт с ними. А вот то, что они создали — очень даже нужно.

Аслан кивнул.

— У нас в эвакуации целый склад древнего барахла. Никто даже и не чешется.

Питер сказал хмуро:

— Подожди, дай срок.

Жак вздохнул.

— Никто, как ты выразился, не чешется лишь потому, что служба ваша находится под крылом его светлости сира Оливера, лорда-протектора её высочества Изабель, да хранят её небеса. Именно он, пользуясь своим положением, наложил все мыслимые гласные и негласные запреты на древние артефакты. Именно он собирает всё это, как ты выразился, барахло.

— И что? Это же их обязанность, их работа, — сказал Питер.

— Они инструмент, их специально для этого создали, — сказал Жак. — Ну и сир Оливер — не единственный влиятельный человек в нашем королевстве. Далеко не единственный.

— Ого, — сказал Аслан. — И?

— Многим другим влиятельным людям, — медленно и с расстановкой развил мысль финансист, — не очень нравится то, что служба эвакуации владеет столькими артефактами непонятной силы, назначения и применения.

— Ну и пусть не нравится, — грубо сказал Аслан. — Нам-то что?

Жак несколько секунд разглядывал свой бокал, затем со стуком поставил его на ручку кресла.

— Короче.

— Наконец-то, — сказал Питер. — Выпьем же.

— Я скажу вам просто: есть чиновники и есть чиновники. Есть службы, и есть службы. Есть гильдии и есть гильдии. Одни хотят скинуть вторых. Третьи четвёртых, пятые шестых, неважно. Раньше оно как-то всё то на то выходило, и все были поровну. Но сейчас у одних есть кое-что опасное, и только это останавливает всех остальных. Останавливало, точнее. Сейчас вторые вместе с остальными решили взяться за первых всерьёз. Для начала, судя по всему, решили разобраться с этим складом. И вы со своим дурацким саркофагом дали им отличный повод.

Питер морщил лоб.

— Первые, вторые, десятые… Ты скажи прямо — прокуратура тоже в этом участвует? А судьи? А легардюкор?

Жак закрыл глаза и длинно, выразительно вздохнул.

— А на чьей они стороне? — спросил Аслан. — Мы вроде как дружим со всеми.

— «Вроде как», — не открывая глаз, передразнил его Жак.

— Ну, видимо, да, ты прав, — с подозрительным смирением сказал Аслан. — Я вот только одного не пойму.

— Чего же, — лениво и снисходительно сказал Жак.

— Как нам поможет то, что ты посмотришь на саркофаг?...

Трое молодых мужчин смеялись в скупо освещенной гостиной на Рю де ла Пэ. Аслан, эвакуатор, Жак, финансист; и Питер тоже смеялся, и гнал подальше гаденький вопросец: а на чьей стороне сам Жак? Каждый из них чувствовал, что что-то меняется вокруг, в хрупком равновесии старых, трусливых, жадных и опасных банд, прикидывающихся службами, гильдиями, академиями; и каждый гнал тревогу от себя, и они разговаривали, шутили и смеялись, наслаждаясь последними, возможно, минутами беззаботной жизни.

— Всё, — сказал Жак и встал. — Я созрел. Показывайте.

12

Потом, когда саркофаг тихо закрылся и снова стал непроницаемо-чёрным, они вышли из мобиля, сели на крылечко и долго сидели на ступеньках в ночи и тишине. Аслан и Питер переговаривались негромко, а Жак вдруг увидел, что звезды давно уже проснулись и начали свой медленный небесный хоровод; ощутил мерное дыхание ночи, уносящее последние ароматы летнего дня; и ясно осознал почему-то две вещи: что мир очень велик и что вся жизнь впереди — и как-то это было связано и между собой, и с той, что была там, в сердце чёрного саркофага. И Жак не без удивления понял ещё, что теперь она живёт и в его сердце. Не без удивления, потому что очень редко люди точно знают, кто они есть и на что способны — и лишь в моменты, подобные этому, когда свет чуда, к которому ты случайно прикоснулся, освещает всю твою жизнь и всё твоё существо, ты понимаешь, кто ты, зачем ты. Или хотя бы начинаешь понимать. Самую чуточку.

Было удивительно носить в себе такое сокровище; удивительно и немного страшно. Жак ревниво глянул на своих друзей — видят ли они? понимают ли? хранят ли её образ так же бережно, как уже хранит он? — и понял, что нет, нет и нет; и простил их за это. Посидел ещё немного, прислушиваясь к себе и ко Вселенной, затем с сожалением вернулся в запущенный садик позади дома на Рю де ла Пэ, где, еле втиснувшись между стволами яблонь, стоял мобиль эвакуаторов, красиво мерцающий под звездами.

Прислушался к разговору. Нет, говорил Аслан, дело про братство Урании у него отнимут, это точно. Тут явно пахнет майорским жезлом, да не одним, а тремя самое меньшее. Столько ведь нераскрытых дел сразу раскроется... Ему такое рановато, спасибо хоть лейтенанта дали вовремя. На последовавшие вопросы Питера, чем конкретно пахнет майорский жезл, имел ли Аслан опыт нюхания такого жезла и если имел, то как на это отреагировал его обладатель, лейтенант отвечать отказался. После ещё одного бокала Питер сказал: зато, когда эта прокурорская чехарда кончится, и всё пойдёт своим чередом, у них будет а) саркофаг, b) труп чудовища и c) целый склад для исследования и изучения. Это же минимум пять докторских. А то и шесть. Аслан помолчал, затем, мстительно подбирая слова, негромко осведомился, а нету ли среди этой груды бесполезной макулатуры чего-нибудь стоящего, капитанского шеврона например. Питер тоже немного подумал, закусил, прожевал, — и в самых вежливых выражениях посетовал на пещерный карьеризм отдельных без году неделя лейтенантов, в то время как именно наука является объективной ценностью. Аслан, исчерпав доводы, начал загибать временного заведующего кафедрой в бараний рог, видимо стремясь таким образом привить строптивому доктору наук свою систему приоритетов.

Веселье было в самом разгаре, когда неприятный и знакомый уже Питеру голос произнёс у них за спиной:

— Господин Кафор.

Надо отдать должное эвакуатору — он хотя и дёрнулся, но тут же справился с собой: спокойно встал, потянулся, повернулся и оглядел младшего прокурора Терье, стоявшего в дверях, с ног до головы. Свободный же финансист не был столь выдержан (или не столь трезв), поэтому от неожиданности просто упал со ступеньки, где сидел, попытался встать, поскользнулся, с проклятиями ухватился за ветку стоявшей рядом яблони, оторвал ветку, ещё раз упал, издал нечто вроде рычания и наконец поднялся. Даже в полутьме он выглядел потешно — красное лицо, взъерошенный вид, листочки, веточки и прочий мусор, там и сям прилипший к его одежде.

— Ого-го-гоу, — сказал он весело.

В двери, загораживая свет, идущий из гостиной, стоял прокурор Терье и второй, тот, что рылся в столе Питера. Опять не запер входную дверь, с досадой подумал учёный.

— Я так понимаю, вы — Аслан аль-Джазия, лейтенант службы королевской эвакуации, — сказал Терье.

— Правильно понимаете, — сказал Аслан. — Это я.

— Вам и господину Кафору предписывается немедленно вернуть саркофаг в распоряжение королевской прокуратуры.

— А можж-но взглянуть? — не совсем твёрдым голосом произнёс Жак.

Младший прокурор Терье очень медленно повернул голову к нему, будто только сейчас заметил.

— Вы кто такой? — неторопливо произнёс он.

— Я! — объявил свободный финансист, — я внешний ку-ратор королевской службы снабжения. Ж-жак Делакруа, квашмуслгм. Т-р-гова-финсссс… Гильдия! Да! Хотелось бы взглянуть на, — здесь Жак нахмурился, мучительно вспоминая слово. — О! На пред-писание.

— Жак, — сказал эвакуатор предупреждающе. — Ты пьян.

И когда только успел. Не хватало ещё поссориться с прокуратурой; Жаку-то что, а им с Питером работать и жить... Терье секунду смотрел куда-то в лоб Жаку, еле заметно морща нос. Затем сказал вежливо и холодно:

— Это предписание вас не касается. Соответственно, я не имею права вам его показывать.

— А ему, — Жак лихо мотнул головой в сторону Питера, — вы имеете право его показывать?

— Жак, — повторил Аслан, уже с нажимом. Жак повернулся к нему, сделал страшные глаза и с силой прижал палец к губам. Раздался отчетливый шлепок — он промахнулся и попал себе по щеке; на секунду он стал похож на пригорюнившуюся вдовушку.

Младший прокурор посмотрел прямо в глаза Питеру.

— Разумеется. Если они изъявят такое желание.

Жак, не обращая внимания на эвакуатора более, подошёл к Питеру, обнял его за плечи и зашептал ему прямо в ухо так, что слышно было через три улицы:

— Пр…предписание на гербовой бумаге, с баааль-шой печатью. Ещё там должна быть малая печать, это его лич-чная. Рисунок печати — как на шевронах. Вот.

И ткнул пальцем ниже прокурорского плеча.

— Жак, — в третий раз произнёс Аслан из-за его спины, уже немного устало. — Они же были и в Академии, и у нас. Извините его, господин прокурор.

— Вы, господин Делакур, хорошо осведомлены, — сказал младший прокурор с легким смешком. — Всё это у нас есть.

— Делак-ру-а, — громко и раздельно поправил его Жак и размашисто кивнул головой. — Квашмуслгм. Т-р-гова-финсссс… Ну вы поняли.

Питер, старательно и чётко выговаривая слова, произнёс негромко:

— Я бы взглянул на предписание. Если можно.

И удивился сам — язык не заплетался. Терье неожиданно улыбнулся и произнёс:

— Что?

— Я хочу посмотреть предписание, — твёрдо сказал Питер.

— Жак! — воскликнул эвакуатор, подхватил финансиста под руки и быстро увёл его к кустам, откуда немедленно понеслись утробные звуки, исполненные, тем не менее, чувства выполненного долга.

— Это напрасная трата времени, господин Кафор, — сказал Терье, словно бы ничего не заметив. — Лучше проводите меня к мобилю. Где вы его прячете?

Питер не понял. Мобиль, освещённый и выглянувшей луной, и светившийся сам, был прекрасно виден с того места, где они стояли.

— Мы его не прячем, — осторожно сказал он. — Если хотите, ты вы легко можете его увидеть.

И отошёл назад. Может, ему просто из-за порога не видно?

Терье шагнул на веранду, встал на крыльце, равнодушно оглядел тёмный сад. Взгляд его скользнул по мобилю, остановился на силуэтах — полусогнутом Жака и терпеливо стоящего рядом Аслана.

— Вы его закопали, что ли? — презрение и пренебрежение были в голосе младшего прокурора.

Дьявол, да он же его не видит, чуть не сказал вслух Питер.

Он — его — не видит.

«Саркофаг — умный».

— Я имел в виду, — запинаясь, проговорил он, — что если бы он был тут, то вы бы его увидели. Но его здесь нет, поэтому его и не видно.

Младший прокурор задумчиво и пристально посмотрел на него; Питер выдержал взгляд, изобразил на лице простодушие и гостеприимство, и сделал приглашающий жест в гостиную.

— Пройдёмте, — сказал он. — Нам надо одеться и собраться. Да же, Аслан? — повысил он голос.

«…и если рядом будет враг, он тоже не откроется».

— Да-да, — Аслан ещё не понял, что к чему, но решил следовать за Питером. Жак к этому моменту уже упал на кучу листьев под яблоней и, похоже, уснул — и судя по его виду, даже во сне ему было очень весело. Терье кивнул и отошёл вглубь гостиной; его квинтет молча торчал в разных углах комнаты, точь-в-точь как на кафедре в Академии. Незаметно заглянув за камин и убедившись, что всё на месте, Питер извиняющимся тоном проговорил:

— И всё же, господин Терье, я бы хотел ознакомиться с предписанием.

Только потом, вспоминая эту ночь, ставшую началом их пути, он понимал, что момент был выбран крайне неудачно. Как-то так вышло, что они с Асланом находились в разных концах гостиной, причем рядом с каждым было по трое прокуроров. Только потом стало ясно, что это получилось вовсе не случайно, и только потом они удивлялись, как же всё обошлось и все остались живы — особенно Питер.

Только потом. Много, много позже.

13

— И всё же, господин Терье, я бы хотел ознакомиться с предписанием.

Господин Терье покивал медленно, затем повернулся к своему помощнику, тому самому, что копался в шкафу Питера на кафедре, и приказал:

— Покажи.

Тот прошёл к столику у камина, вынул из-за пазухи свёрток и начал разворачивать его на столе. Поднял голову, коротко мотнул ею Питеру — иди сюда, мол, смотри.

И Питер пошёл, дурак.

И, дурак, даже наклонился над столиком, с изумлением глядя на ворох тряпок, испачканных тёмным, ища глазами что-нибудь похожее на гербовую бумагу с большой прокурорской печатью. Что-то тускло сверкнуло внизу, у груди, и плечо ожгло болью. Питера спасла лишь его реакция — длинный стилет не попал в сердце, а прошёл выше и левее, над подмышкой.

Он отскочил, держась за плечо, и рванулся к камину, но было поздно — Терье сшиб его в феноменальном прыжке; рыча, они покатились по полу, снося стулья и кресла. Тем временем Аслан сошёлся врукопашную с тремя прокурорами у дверей, тоже прорываясь к камину: за ним лежала сабля Питера, а рядом, в куче вещей, была и сабля Аслана.

План не задался с самого начала. Питер кое-как оторвал от себя Терье и забежал на лестницу на второй этаж, туда же запрыгнул и Аслан, чудом вывернувшийся от троих сразу. Утешало лишь то, что не у них одних дела шли не так, как надо: Терье встал, огляделся и злобно заорал на того, что был со стилетом:

— Ты какого чёрта творишь?

От звука его голоса все прокуроры, полезшие было за Питером и Асланом, замерли и повернулись к нему. Было в этом что-то знакомое, только Питер не мог вспомнить что… Все, кроме того, что со стилетом: этот вытер своё оружие, быстро завернул его в тряпки, спрятал за пазуху и произнёс негромко, глядя наверх:

— А что такое.

От его невыразительного взгляда и скрипучего голоса по шее Питера пробежали холодные мурашки. Ай-яй-яй, как же я проглядел-то… Видно же, видно было с самого начала — никакие это не прокуроры, святые небеса, как можно быть таким тупицей? Он повернул голову и встретился взглядом с эвакуатором, стоявшим рядом. Аслан криво улыбался. Питер глазами спросил его — чего, мол?

— Да у них же шевроны разные, — сказал Аслан и заперхал сдавленно. — И форма не по размеру.

— Вот я баран, — с чувством произнёс Питер.

— Я же тебе дал предписание! Просто показать! — Терье ощутимо сбавил тон, но злоба в его голосе осталась прежней и клокотала, казалось, ещё сильнее. — А ты в него свою тыкалку завернул… Там же написано, печать…

— Написано, — насмешливо повторил Стилет.

— Он читать не умеет, — догадался Питер.

— Дьявол. Дьявол! — произнёс младший прокурор в отчаянии и злобе. — Они бы сами отдали, своими руками.

— Ну конечно, — прокомментировал Аслан.

— Они и так отдадут, — сказал Стилет. — Разберись с ними, а я сейчас третьего...

— Жак, — коротко выдохнул Питер, и только они, не сговариваясь и не думая ни секунды, собрались прорываться к черному ходу, через головы подступающих бандитов, как дверь на веранду распахнулась и в гостиную с диким боевым кличем ворвался человек с чем-то длинным, неудобным, но зримо тяжёлым наперевес. Дальнейшее очень походило на ожившую иллюстрацию к школьному учебнику по механике, той его части, где говорится про вращение и взаимное соударение тел — или на назидательные рисованные истории о вреде пьянства, что общество тайных трезвенников развешивает у входа в злачные заведения.

Будто небольшой, но очень увесистый вихрь прошёлся по гостиной. Переодетые прокурорами грабители оказались разбросанными по разным углам, а в центре, слегка покачиваясь и тяжело дыша, стоял Жак — это, конечно же, был он — с отпиленной неделю назад Питером ногой чудовища в руках.

Это было первое чудо, сотворённое Жаком за этот вечер, причём самое меньшее из трёх, но его друзья об этом пока не знали; они просто спрыгнули через перила лестницы, подбежали к камину и достали своё оружие.

— Вот теперь можно и поговорить, — сказал Аслан.

Но разговора не получилось.

14

Тот, кого Питер про себя назвал Стилетом, был незаурядным человеком и знал это. С самого детства ему очень нравились деревянные кубики за простор, который они дают воображению; чуть позже он стал заводилой во всех играх, причем таким, который не собирает все лавры себе, а даёт поучаствовать каждому; всё указывало на то, что из него получится хороший руководитель.

Так и вышло.

Как хороший главарь, он всё умел делать лучше своих подчинённых: быстрее и точнее работал ножом, мог не спать несколько дней, имел звериное чутьё на ловушки и легко сходился с самыми разными людьми, вызывая доверие и располагая к себе с первых слов; владел тайным знанием, как перерезать железную решётку с помощью иголки и листа бумаги — и не раз этим знанием пользовался; знал все приёмы шулерской игры в бочку, карты и в посошок, и, что было совсем поразительно, умел фехтовать. В доках Массальи, самого крупного из череды торговых городов на южном побережье, такое умение было не в чести, поскольку выдавало в его обладателе как минимум хорошее образование, а образование значит деньги и статус — а все, кто имел деньги и статус, были естественной добычей для этих убийц, воров, мошенников, грабителей, бродяг в бог знает каком поколении, без роду, без племени, без семьи и родины. Но он не собирался всю жизнь проторчать там, грызясь с прочим сбродом за право ощипывать приходящие в порт корабли, его путь лежал много выше титула ночного короля пристани, поэтому, как только выпал случай, он взял несколько уроков у одного студента. Заплатил он очень щедро: коротким взмахом ножа избавил своего учителя от уготованного ему трюмного рабства.

И как пока ещё живой главарь, он ни секунды не колебался, если надо было выбрать между делом и жизнью подельника. Его специализацией стали крупные сложные заказы: убийства и ограбления, требующие тщательного планирования, точнейшего подбора людей — и гарантированного устранения этих людей после исполнения. Встреча с Терье, действующим прокурором и чёрным некромантом, была редчайшей удачей — и в этом Стилет усматривал и хорошее, потому что с Терье всё завертелось очень быстро, и плохое, потому что все старые его дружки, испугавшись чертовщины, слиняли, и ещё потому, что слишком много удачи — это тоже плохо. Фатум вольного бродяги скуп до безобразия и за каждую мелочь приходится платить сторицей, и те из вольных и лихих, кто выжил после оплаты самого первого счёта, понимают это очень хорошо. Стилет выжил.

Фернан Дэль — такое имя он выбрал себе. Своё настоящее имя, зубодробительную скороговорку из пяти длинных слов, из которых только два были более или менее французскими, он сам вряд ли помнил, да и незачем было. Пусть имя порой определяет судьбу, но чаще судьба сама даёт тебе подходящее: Исповедник, Хромой, Посланный небом, а то и Потрошитель, Кровавый или просто Синий Зуб — и большая удача, если это случается при жизни, ведь так у человека есть шанс понять, к чему он родился на свет; но чаще подлинное имя обретается лишь после того, как смерть подведёт свой итог. Поэтому неудивительно, что Фернан Дэль, или просто Дэль, как его называли, охотно отзывался и на кличку Стилет. Дэлю нравился стилет — за свою беспощадную нацеленность, за исключительную требовательность к руке; он был больше, чем орудие убийства — он был равный тебе, не терпевший слабости и не спускавший ошибок. Вроде той, что несколько минут назад спасла жизнь Питеру. Удар в сердце — привилегия мастеров; люди попроще бьют в живот, в печень или в солнечное сплетение, затем уже добивают, так надёжнее. Но Дэль на секунду утратил самообладание и позволил гордыне управлять своей рукой — и стилет этого не простил. Кроме того, убивать Питера вообще было не надо, лишний убитый — оплошность ничуть не меньшая, чем оставленный в живых человек, а может, и большая, потому что исправить её уже нельзя. Оставалось лишь сделать вид, что так и задумано, но про себя Стилет, придававший большое значение знакам и приметам, решил держать ухо востро, глупостей и поспешностей далее не творить, а при первой же опасности — линять.

15

Так что разговора не получилось: тип со стилетом, за которым Питер и Аслан следили особенно тщательно, подло и без раздумий ломанулся на выход, только его и видели. Младший прокурор Терье со злобным криком устремился было за ним, но на самом пороге он будто врезался в невидимую стену и мало не упал навзничь, но устоял, повернулся, обнажил саблю и заверещал так, что уши закладывало:

— Взять их! Взяяяять иииих!

Сам он при этом остался на месте.

Фальшивые прокуроры повынимали длинные кривые ножи, и, демонстрируя недюжинную ловкость в обращении с ними, вчетвером пытались растащить троих друзей пошире, с тем чтобы напасть на того, кто слишком далеко высунется. Действовали они грамотно: заходили к Питеру со стороны раненой руки, Жака выманивали, двигаясь нарочито медленно, чтобы казалось, что их можно достать ударом тяжеленной ноги в его руках, Аслана же дразнили, тыча ножами в воздух на уровне его лица. И лейтенант эвакуаторов, наиболее боеспособный среди них троих, не выдержал первым — Питер это скорее почувствовал, чем увидел.

— Аслан, нет! — крикнул он коротко и яростно, но тот уже летел вперёд на одного особенно шустрого бандита, а двое других замыкали смертельные клещи. Ещё полсекунды, и его сабля разрубит воздух, а два ножа войдут ему в спину и в живот — Питер это видел так ясно, что просто не знал, как этому помешать; может, так черный король смотрит на летящего над доской белого ферзя, готовясь услышать: «Шах и мат».

И здесь Жак сотворил своё второе чудо. Тяжким усилием он сумел поднять свою импровизированную дубину, снеся попутно люстру, свисавшую с потолка, и обрушил её в самый центр битвы — то есть прямо на плечи Аслана, вытянувшегося в безрезультатном выпаде. Конечно, он не хотел ударить именно Аслана. Это было непреднамеренно — как и любое истинное чудо.

Удар был такой силы и настолько неожиданный, что Аслан плашмя влепился всем лицом и всей грудью в пол и на совсем не краткий миг потерял ориентацию в пространстве. В это же самое мгновение два кинжала сошлись там, где только что было его туловище, и застряли в чудовищном оружии свободного финансиста. Питер, не теряя ни мгновения, проткнул ближайшего к нему бандита, а на другого упала люстра — и на этом завершилось второе чудо Жака.

Двое оставшихся убийц переглянулись, затем посмотрели на Терье, который по-прежнему торчал у двери — было похоже, будто он очень хочет убежать, но ему хочется и досмотреть, чем всё кончится.

— Убить ииих! — севшим голосом прокричал он.

Жак из последних сил крутанул своей дубиной, гигантская нога издала низкий тяжёлый звук. За его спиной уже сидел Аслан и ошалело тряс головой, пытаясь уразуметь, что произошло. Питер короткими выпадами отжал бандитов к двери, теперь они стояли там втроём с Терье, отмахиваясь кинжалами, Жак прикрывал его слева. И тут он заметил за своей спиной движение, которого не должно было быть — и наконец вспомнил, кого ему напоминают эти ловкачи в прокурорской форме.

Тот, кого вроде бы задавила фамильная люстра Кэтфордов, поднялся споро и страшно, его шея была неестественно вывернута, двигался он плечом вперед, но двигался очень шустро, и в руке у него уже был нож — и Жаку пришлось бы худо на такой дистанции, если бы не Аслан. Лейтенант эвакуаторов одним прыжком вскочил на ноги и снёс проклятому субурду башку, поискал глазами второго, проткнутого — и с разбегу рубанул ему по шее тоже.

— Что за чёртова ерунда, — произнёс Жак, тяжело дыша.

— Питер, это субурды, — сказал Аслан.

— Вижу, — откликнулся тот. — Сдавайся, сволочь.

— Беги, скотина, — сказал Аслан.

— Он не может, — неожиданно произнёс Жак, щерясь и перехватывая ногу чудовища покрепче. — Видите?

Лицо Терье исказилось от ярости, он издал страшное нечеловеческое шипение вперемешку с хрипом и стоном. И тут Аслан увидел, и Питер тоже: словно шустрые голубые молнии проносились туда и сюда в полутемном воздухе плохо освещённой гостиной, соединяя Терье с двумя ещё живыми субурдами и с двумя уже дохлыми — он действительно был с ними связан, и, видимо, очень прочно; вот почему он не смог сразу убежать вслед за Стилетом, понял Питер.

— Агаа… Конец тебе, прокурорчик, — со злобным удовлетворением сказал Аслан.

И прокурорчик, стоявший за спинами живых мертвецов, видимо, тоже это понял, потому что лицо его исказилось страшно, он бросил саблю и сделал странный жест: вдавил большим пальцем щёку себе в рот — и с хрустом прокусил её.

— Яд, — сразу догадался Жак.

Но у Терье в щеке было нечто посильнее яда, потому что на том месте, где он стоял, бахнула ослепительно белая вспышка — и обжигающая волна воздуха швырнула троих друзей через всю гостиную вперемешку с субурдами.

16

Питер сел на полу и огляделся. Гостиная была ярко освещена, но откуда шёл свет, было неясно. Люстра висела на месте — и ни следа борьбы, ни трупов, ни отрубленной чудовищенской ноги. Кроме Питера, похоже, никого в доме не было. Он встал, осторожно шевельнул левой рукой, затем удивлённо пощупал плечо — рана исчезла. И тут он понял, что спит.

«Или умер».

Мысль о возможной смерти почему-то его совсем не огорчила. Питер встал, подпрыгнул несколько раз, ударил кулаками воздух; он ощущал какой-то прилив сил, и прилив этот имел чёткое направление — он шёл из сада. Учёный не стал противиться и, переполняемый предчувствием чего-то большого и необычного, осторожно открыл дверь на веранду.

На скамейке, которая в реальности валялась в подвале и которую Питер сто лет уже собирался вкопать, сидел Жак, а рядом с ним — девушка удивительной красоты в просторной мягкой пижаме, с короткой светлой причёской и искрящимся взглядом бездонных карих глаз. Несмотря на столь легкомысленный наряд, ни она, ни Жак, похоже, не испытывали никакого смущения, а болтали легко и свободно, словно добрые приятели. О чём они говорили, Питер не слышал, хотя находился от них в нескольких шагах; он долго смотрел на них двоих, испытывая странные и очень сильные чувства. Здесь было всё — и зависть, и радость, и ревность, и страх, но больше было того, что можно назвать покоем; с этим чувством моряки видят крыши и башни родного города на горизонте; так складывает крылья перелетная птица, спускающаяся к родному гнездовью.

Наконец они закончили болтать и посмотрели на Питера. Тот поднял ладонь, приветствуя. Жак улыбнулся в ответ, кивнул и закричал вдруг отвратительным голосом:

— Да вставай же ты, чтоб тебя! — и тут же вытянул свою внезапно ставшую очень длинной руку и залепил Питеру отменную пощёчину.

Мир возвращался рывками. Питер разлепил глаза и почувствовал, как горит его лицо, и сразу же понял причину: Жак нависал над ним и методично хлестал по щекам.

— Вставай, скотина, не смей подыхать, тварь.

— Ти…хо… тихо ты, — сдавленно прохрипел учёный, еле ворочая головой.

— Еееесть! — заорал Жак, тут же спохватился, поправил какие-то складки на одежде Питера, встал и сказал как ни в чём не бывало:

— Так что же это было, месье растратчики и господа коррупционеры? Кто это так жаждет вашей жиденькой казённой крови?

— Я видел сон, — сказал Аслан откуда-то сбоку.

— Я тоже, — Питер осторожно сел и закашлялся. Посмотрел на плечо — оно было аккуратно перевязано хорошей, чистой тканью. Кажется, это была чья-то рубашка.

— Там был Жак, — продолжил эвакуатор. Он уже поднялся и отряхивал одежду.

— Жак, — подтвердил Питер.

— И ещё кое-кто.

— Да, — сказал Питер.

Они молча смотрели на своего друга, а Жак смотрел на них по очереди, и Питер видел, и Аслан тоже — Жак понимает, он знает, что они видели и почему они это видели. И они терпеливо ждали, когда он им объяснит, потому что некуда было торопиться.

— Она пробуждается завтра, в час дня, — сказал наконец Жак. Хотя вид у него был порядком ошалелый и доверия особого не внушал, всё сбылось в точности — и это было третье и последнее чудо, свершённое им в эту знаменательную ночь.

17

Несколько секунд они с Асланом сидели молча, осознавая новость, которую сообщил свободный финансист, затем Питер кряхтя поднялся, бережно держа левую руку правой; поднялся и Аслан, подошёл к трупу в прокурорском мундире, шевельнул его носком.

— Вот это, Жак, и называется субурд, — сказал Аслан. — Подчинённый, выполняющий волю хозяина. Один, два, три… все на месте. И хозяин. Был.

— Субурд, — произнёс Жак. — Хозяин.

— Они другие, — задумчиво сказал Питер, шагая по гостиной. — Там были мертвяки, а эти совсем как живые. Бегают быстро, дерутся ловко, говорить умеют. Или не умеют?

— Мертвяки, — повторил финансист тупо, медленно обводя взглядом поле недавней битвы. — Умеют.

— И хозяин, похоже, сильнее связан с ними, — продолжил Питер, присев на корточки и внимательно осматривая покорёженную дверь. — Но да, кажется, это тоже субурды, только сложнее.

— Сложнее, — почти шёпотом проговорил Жак.

— Интересно, что его убило, — произнес Аслан после паузы.

— А почему ты решил, что его убило? — спросил Питер странным голосом. Он продолжал разглядывать следы на двери, на косяке и на стене рядом, только голову наклонил в другую сторону.

— Ну как, — растерялся Аслан. — Ни следа ведь не осталось. И вон следы дымятся. Похоже на какую-то взрывчатку, нет?

— Они не дымятся, — сказал негромко Питер. — Глянь как следует.

Аслан недоверчиво нахмурился, но подошёл и присел рядом. Деревянная дверь действительно не была обгоревшей; скорее походило на то, что на это место внезапно обрушился жесточайший холод.

— Это не дым, а пар.

— Похоже, — признал эвакуатор. — Что же с ним стало?

— Может, он куда-то переместился, — задумчиво ответил Питер. — Вот так — бац! — и в другое место.

— Как? Куда? — одновременно воскликнули Аслан и Жак.

— Как и куда, — произнёс Питер. — Вот бы узнать.

— Вот бы узнать, — повторил он через некоторое время очень задумчиво.

Глава третья, где Питер Кэтфорд терпит фиаско

— «Шагай под водою, как по земле, а по земле, как по воздуху. Узри свет дальний, но вернись домой. Одолей безумца и приручи силу. Яви лик свой, и спасение грядёт».

— Что это значит? — спросила Изабель. Её высочество сидела на открытом окне своей опочивальни, свесив ноги в ночной сад, грызла яблоко и время от времени сплёвывала косточки в листву. Шарль Фуке, статный мужчина тридцати трёх лет, стоял рядом, опершись на подоконник.

— Это пророчество семи святых отцов-основателей Бретани, где я родился. Это значит, когда-нибудь придёт герой и сделает всё это. Ну и… Спасёт всех. Станет королём.

Принцесса прищурилась. Фуке её интересовал — она ошибочно принимала это за увлечение. Он был неравнодушен к ней и равнодушен ко всем её выходкам, это задевало.

— То есть я за него выйду замуж?

Фуке посмотрел на неё спокойно.

— А тебе надо замуж именно за него?

— Принцессы выходят замуж только за рыцарей и героев, — со вздохом сказала Изабель. — Такая уж наша принцессина доля. Ой!

— Что? — спросил Фуке.

Принцесса смотрела на крышу соседнего крыла дворца, освещённую звездами.

— Там кто-то стоит, — сказала она испуганно. — Кому он машет?

Фуке внезапно безо всяких церемоний схватил её под мышки и втянул в комнату.

— Ай! Ты чего?!

— Он машет мне, — сказал он совершенно незнакомым голосом, жёстким и твёрдым. — Слушай меня внимательно. Сейчас поднимется тревога.

1

— Всё равно тревожно мне, — сказал Жак. Смотрел он при этом не на Питера и даже не на Аслана, а в стену перед собой. — Тревожно и непонятно.

— Жак, не преувеличивай, — сказал эвакуатор. — Ничего здесь тревожного нет.

Питер сделал движение головой, будто ворот рубашки был ему тесен, скорчил рожу, отчего жилы на шее проступили на мгновение, затем кашлянул и спросил кротко:

— Что тебе непонятно, Жак? Аслану вот всё понятно. Да же, Аслан?

— Да, — подтвердил эвакуатор. — Мне всё понятно. Я такой.

Жак перевалился в кресле, сдвинул зубочистку из одного угла рта в другой и уставился на Питера. Тот смотрел прямо и глаза не отводил.

— У нас конференция, — сказал Питер мягко. — Я читаю доклад в секции по древним. Доклад, прямо скажем, сенсационный. Я два года материалы собирал, это мой первый доклад на таком уровне. Вся Сорбонна, три министерства, восемь комитетов, пять школ. Цвет нации. И Нони согласилась мне помочь. Украсить собой моё выступление.

— Нони, — горестно повторил куратор королевской службы поставок.

— Мадемуазель Горовиц, — поправился Питер. — Или даже мисс, точнее.

— Что тебе, жалко, что ли? — напрямик спросил Аслан. — Тем более она не твоя собственность, если ты не заметил. А свободный человек, пусть даже и древний.

Жак кивнул.

— Я знаю, что она не моя собственность. Но манипулировать людьми в своих корыстных интересах — это низко.

Питер и Аслан медленно переглянулись с одинаково изумлённым выражением.

— Ты слышал это? — серьёзно спросил Питер у эвакуатора, оглядывая потолок и стены, будто ища что-то. Лейтенант эвакуации кивнул.

— Да, вроде слышал, — ответил он. — По-моему, тот же голос, что получает конфиденциальную служебную информацию в обмен на отсрочку чужих кредитов.

— Да, и тот, кто выбил у меня скидку.

— И кто занял большую комнату.

— И, кстати, до сих пор не заплатил.

— Ну потому что он ведь друг.

— Да, а друзьями манипулировать это низко. Как мы выяснили.

— Нет, про друзей он не говорил, он говорил про людей.

— А, то есть друзья это не люди.

— Да какие же это люди? Это друзья.

— Вы знаете, это важное открытие, коллега. Исключительно.

— Дарю его вам, коллега. Мне не жалко. Сделайте доклад.

— Обязательно, коллега. Кстати, вы мне поможете с докладом, коллега?

— Не вижу этому никаких препятствий.

— Это не сочтут манипуляцией?

— Ни в коем разе. А если сочтут, то мы ему навтыкаем.

— А вот это уже манипуляция.

— Вы как всегда правы, коллега. Каюсь.

— Хватит, может, — сказал Жак, но голос у него уже был другой.

— Ну что тебе, жалко, что ли? — повторил Аслан. — Тем более он инвалид. Временно. Пусть ему присвоят ещё одну докторскую степень.

— Вообще-то нет, — сказал Питер, потирая нос здоровой рукой. — Ну то есть да, присвоят, но не за доклад. Для степени нужны публикации, статьи и монографии, нужна сама работа…

— Диссертация, — уточнил эвакуатор.

— Да, диссертация. А это конференция, а материалы конференции даже за публикацию не считаются.

— Ну и порядки у вас в Академии, чёрт ногу сломит, — сказал Жак. — Тогда я тем более не понимаю, зачем она тебе.

— Знаешь, я тоже перестал понимать, — сказал Аслан. — Уж не манипулируешь ли ты тут нами? А, Жак, как ты думаешь? Может, ему навтыкать?

— Академия, чтоб вы знали, финансируется короной, — объяснил Питер. — Средства выделяются именно по результатам вот таких вот закрытых конференций. Там сидят люди из министерства финансов, отвечающие за науку.

Жак мрачно покивал.

— Мечта, а не должность.

— Поэтому нужно из доклада сделать эффектус. Так мне сказали.

— Что-что, не понял? — переспросил эвакуатор.

— Доклад-эффектус. Надо в яркой и доступной форме показать нужность и важность того, что ты исследуешь. Тогда на твоё направление Академии дадут денег, и ты сможешь работать ещё год, а то и два. Потом опять конференция.

— Постой, постой, — сказал Аслан. — То есть, получается, неважно, чем ты на самом деле занимаешься? Главное — это эффектус? Яркий и доступный?

— Конечно, важно. Того, кто не занимается настоящей наукой, его просто не допустят до конференции и не дадут сделать эффектус. А министерские — они в науке не понимают, но формально последнее слово за ними. Как-то так.

— Принцип равновесия, — кивнул Аслан. — Угар познания против здорового невежества.

—Да, да, — желчно произнёс Жак. — И чтобы до них надёжнее дошло, как важно исследовать древних, а не сообща и врозь разворовывать то, что от них осталось, ты хочешь показать им красивую и якобы древнюю женщину. Ты их совсем за идиотов держишь, что ли?

Питер не нашёлся сразу, что сказать. Секунду он сидел с позорно открытым ртом и крайне неубедительно делал вид, что набирает в грудь воздуха, и тут снова вмешался эвакуатор.

—Я не знаю точно, — сообщил Аслан, — но вообще-то красивая женщина — это очень хороший метод для втолковывания своих идей. Почти такой же хороший, как куча детишек, безгрешных и неизлечимо больных.

— Хотя лучший эффектус — это хороший удар в лоб, — свирепо закончил лейтенант, и тут же изобразил этот самый удар. Кресло, на котором он сидел, затрещало.

— Удар в лоб — это ненаучно, — вежливо сказал Питер.

— Наоборот, научно, — возразил эвакуатор. — Наши учителя в Эколь Нормаль учили нас мыслить прямо и экономно. Выходить за рамки условностей, кратчайшей дорогой к цели. Это она и есть, кратчайшая дорога.

И снова ударил воздух, уже другой рукой.

— Конечно, это касается только тех, кто сумел закончить.

Жак не обратил внимания на этот выпад.

— Тогда получается, всё, что эти чиновники будут помнить, это Нони. Про древних они забудут сразу, как её увидят.

— Ты совсем их за идиотов держишь, — ответил Питер язвительно, хотя в душе его царило облегчение. — Они же всё-таки неглупые люди, отвечают за науку.

— Научный доклад с украшением, — сказал Аслан. — По-моему, очень достойно. Чем плохо?

— Тем, что я этого не хочу, — мрачно ответил Жак.

— Нони сама всё решила. И ты знаешь, что именно.

— Знаю, знаю. Пит просто пользуется тем, что я не могу с ней говорить прямо, без переводчика. Без него то бишь.

— Как ты смеешь такое говорить? — возмутился Питер. — Ну и вообще. Почти месяц так-то прошёл, мог бы изучить язык.

— А! — Жак махнул рукой. — Ну вас. И как ты вообще собираешься приплести её к своему дурацкому эффектусу?

— Мой доклад не дурацкий, — с достоинством ответил учёный. — Он перевернёт все представления о древних, принесёт в Академию новые деньги, а с меня снимут штрафы и выговоры.

— А-а, вот оно что! — сказал Жак. — Так бы сразу и сказал. А постоянным заведующим кафедрой тебя не назначат?

— Возможно, — признал Питер. — Скорее всего.

— Прямо камень с сердца, — сказал Жак. — Ты, оказывается, просто пещерный карьерист. Это я понимаю и даже приветствую. А эффектус — это я не понимаю и, конечно же, не приветствую.

— Я не знаю, что ты там себе вообразил, — сказал Питер. — Она просто выйдет после того, как я закончу, и слушатели будут задавать вопросы мне и ей.

— Она будет одетая? — спросил Аслан и ловко, почти не меняя позы, уклонился от ботинка, который немедля швырнул Жак. Ботинок тяжко шлепнулся у входной двери.

— Разумеется, — сердито ответил Питер. — Это будут научные вопросы. По теме доклада.

— Ага, как же, по теме, — сказал Жак. — «Что вы думаете об энергетике древних и замужем ли вы». «Как вы оцениваете прогресс и что вы делаете сегодня вечером».

— Ты меня поражаешь, независимый куратор, — произнёс Аслан. — Уж не ревность ли это?

— Я защищаю её честь и достоинство, — сказал Жак. — В отличие от вас.

— Сделаю тебе пропуск на конференцию, — пообещал Питер. — Будешь охранять её на месте.

— Мне тоже сделай пропуск, — потребовал Аслан. — Я тоже буду её охранять. От вас обоих.

— Так о чём твой доклад? — повторил Жак сварливо.

2

…Питер закончил, закрыл папку с докладом, полюбовался на доску, увешанную графиками и исписанную мелом.

— Ну, примерно вот так и расскажу.

Жак и Аслан молчали. Через полминуты Питер обеспокоенно спросил:

— Эй, вы чего?

— Они были сумасшедшие, — проговорил Аслан. Глаза у него были расширенные, он смотрел в одну точку куда-то мимо доски. — Напрочь.

— Гении, — поправил Жак. — Титаны.

— Мне не верится, если честно, — голосом кающегося грешника сказал эвакуатор. — Там, вообще, всё правильно? — Хотя выкладки с формулами и графиками были у него перед глазами. Питер вытер руки от мела тряпкой, поправил свой парадный галстук и, прокашлявшись, ответил:

— Да. Всё правильно.

— КПД сто двадцать процентов, ты про это? — спросил Жак, крутя в пальцах карандаш. — Ну да, я прикинул тут. Если хотя бы на пять процентов ниже — то двигатель получается нерентабельным.

— Ну ещё бы. Стоимость топлива…

— Стоимость топлива я взял из работ Виннэ и Пеллье, — солидно и совершенно некстати пояснил Питер.

— О-о, — Жак кивнул. — Авторитетно.

— Ты читал Виннэ и Пеллье?

— Нет, — сразу ответил Жак. — Я верю твоей придыхающей интонации, когда ты произносишь эти фамилии.

— А такое вообще бывает — КПД больше ста процентов? — спросил Аслан. — Что нам говорит господин Лавуазье и его закон сохранения?

— Если считать как у него, то теоретически — да, бывает. Сравнительная формула.

— А теперь — и практически, значит, — сказал лейтенант эвакуации. Он все еще пребывал в некоем остолбенении.

— Исторически, а не практически, — сказал Жак. — Рабочего экземпляра двигателя у нас нету. И скорее всего, не будет.

Они помолчали. Затем Жак, который был наиболее практичным, сказал:

— Значит, после этого, — он кивнул на формулы, — эти деревянные лбы из министерства сидят с разинутыми ртами…

— Как мы сейчас, — вставил Аслан.

— …как мы сейчас. А ты, не спеша, скромно опустив глазки, говоришь… Что ты говоришь? — спросил он у Питера.

Тот снова прокашлялся.

— Дамы, господа, — начал он негромко, но очень торжественно, — это еще не конец моего доклада. Позвольте представить вашему вниманию, — здесь его голос ликующе зазвенел, — живую свидетельницу эпохи великих, эпохи гениев, эпохи титанов!

— …и полных психов, — пробормотал Аслан. Жак сделал ему страшные глаза.

— Нони Горовиц! — провозгласил Питер и начал хлопать ладонью о папку с докладом.

— Как в цирке, — пробурчал Жак, не удержавшись. — «Нони Горовиц и вопросы из зала».

Аслан, в свою очередь, показал ему кулак.

— Who’s calling me? — раздался голос сверху. Женский голос со странным мягким выговором, который вызывал у Питера смутные воспоминания о другом голосе; о тепле; о веселье; о беззаботной радости. Все трое подняли головы. У дверей большой комнаты на втором этаже, опершись на перила, стояла свидетельница эпохи титанов, древняя, но очень молодая девушка, проспавшая в саркофаге без малого триста лет, но, похоже, сохранившая свежесть облика и восприятия... Опять она мне снится, думал Питер, за что же мне это, почему. И опять ранит моё сердце, думал Жак, снова и снова, и знаете что? — а пусть так будет всегда. Аслан же просто смотрел и ни о чем не думал, ни мыслишки не было в его смуглой голове, лишь на лице у него проступало странное выражение, как будто он только что вспомнил нечто очень важное.

— Спроси её, как ей моя комната, — сказал Жак.

— Твоя? — удивился Аслан.

— Кто там живёт, того и комната, — ответил свободный финансист.

— В данный момент там живёт мисс Нони, — учтиво, но твёрдо заметил Питер. И спросил по-английски: — Жак спрашивает, как вы расположились.

— Не очень, если честно, — ответила Нони. — У вас тут многого не хватает.

— Что она говорит? — озабоченно спросил Жак. — Что-то не так?

— Не говорите ему, — попросила девушка Питера. — И Аслану тоже не говорите.

— Хорошо, — сказал Питер. — А чего вам не хватает? Мы можем купить.

Нони серьёзно посмотрела на него.

— Питер, я не могу вам этого сказать. Это сугубо женские вещи.

— Что она говорит? — потребовали уже Аслан и Жак вместе. — Пит! Почему ты красный?

— Нам нужна горничная, — сказал Питер хмуро. — Или камеристка, не знаю точно. В общем, сугубо женская прислуга.

— Нам? — снова поразился Аслан. — Хотя…

Не договорил и задумался.

Жак встал.

— Я скоро. — И вышел.

— Where did he go? — встревоженно спросила Нони. — Is anything wrong?

— Да всё в порядке, мадемуазель, — ответил Аслан. — Он пошёл искать вам горничную.

— Ты что, понимаешь её? — удивился Питер.

— Да было бы что тут понимать. «Хи» — это «он». А про «всё в порядке» можно определить по лицу и голосу.

— Ты способный, я смотрю.

— Я французский изучил примерно также. И тоже быстро.

— Он пошёл искать для вас горничную, — сказал Питер по-английски. Нони кивнула и сказала:

— Спасибо. Передайте ему, что он очень милый. И вы тоже очень хороший, и вы, — последнее адресовалось лейтенанту эвакуации. Аслан очень элегантно поклонился. Девушка рассмеялась и сделала книксен. — Но мне всё равно нужна новая квартира, поближе к театру.

3

Конференция была на следующее утро, в десять часов. Вечером Питер, не зная чем заняться, поскольку у него было всё готово и отрепетировано, начал менять свой парадный галстук, ежеминутно консультируясь с каждым, кто попадался ему на глаза, поэтому в результате все, включая и добросердечную Нони, попрятались по своим комнатам; Жаку было проще всего — он временно жил в мобиле. Монологи Питера у зеркала прекратились около полуночи, когда Аслан как мог вежливо предложил ему повязать все три галстука сразу и успокоиться. На шум прибежали Нони и Жак, Питер устыдился и лёг спать. Галстук он решил выбрать утром, методом жребия спросонья.

Что касается свободного финансиста, то горничную для Нони он не нашёл и весь вечер ходил чернее тучи. Сочувственные комментарии друзей, главным образом Аслана, его не задевали, и эвакуатор удалился, видимо придумывать ещё более ехидные обороты. Зато, как выяснилось утром, Жак заказал для них роскошный кабриолет, запряжённый против обычая аж тремя лошадьми вместо одной, только почему-то на три часа раньше, чем требовалось, при этом сам ещё, разумеется, спал. Питер, стуча зубами от рассветного холода, кое-как добился у заносчивого разодетого кучера, кто его прислал и зачем, после чего взял кочергу и пошёл будить Жака, но внешний куратор королевской службы поставок и снабжения, как известно, отличался крайней предусмотрительностью и мобиль, в котором он ночевал, был заперт изнутри. Стучать же кочергой по мобилю Питер не решился.

Ситуацию исправила Нони, которая, оказывается, уже проснулась. Она сообщила Питеру, что если ей дадут проводника, то она не против съездить в пару лавок и галантерей на предмет закупить недостающие детали гардероба. Через две секунды после того, как это желание было озвучено, появились совершенно бодрые и одетые Жак и Аслан. Питер не понял как, но в итоге, после довольно бессвязного обсуждения на трёх языках — французском, английском и языке жестов — он остался дома готовить завтрак, а два его товарища взяли на себя тяжкую долю сопровождения их гостьи в галантерейном походе.

— Мне не нужна камеристка, — шипел сквозь зубы Питер, растапливая печь и ставя воду. — И горничная не нужна. Мне нужны плеть, дыба и освобождение от уголовного преследования.

К половине десятого они не вернулись. Предавшись светлой горечи о подлости людской и бессилии дружбы перед женскими чарами, он в одиночестве позавтракал, мстительно запер дом и, одетый, надушенный, с докладом, графиками и диаграммами под мышкой здоровой руки, вид имея безумный и устремлённый, отправился на извозчике на конференцию.

Как только он вылез возле Академии — тут же увидел их экипаж, проклятый кабрио, который испортил ему всё утро, и, видимо, собирался маячить рядом весь день, суля новые пакости и неурядицы. Так и вышло: навстречу ему бежали Жак и Аслан, лица у них были встревоженные, а Нони Горовиц стояла возле кучера, подпрыгивала и махала ему рукой.

— Пит, они перенесли начало на девять часов! — сказал Аслан, подбежав. — В ресторане два каких-то типа говорили об этом. Мы поехали за тобой, но не успели.

— Вы были в ресторане? — спросил Питер, набирая ход в сторону крыльца Академии.

— В «Шампо», — произнёс Аслан, благоговейно понизив голос, и расширенными глазами указал на Жака, идущего рядом. У того сразу сделался отсутствующий вид, и он сообщил скучно:

— Просто он один открыт в это время.

— Ясно, — со светлой горечью сказал Питер. — Это вам не яйца с сыром и ветчиной.

— Pete, you seem to be late, — сказала Нони.

— Ага, — ответил он. — Да ничего страшного.

— «Пит»? — тихо, словно про себя, повторил Жак. И Питер вдруг увидел, как прекрасно августовское утро, и ему почему-то сразу стало ясно, что он успеет, и действительно ничего страшного не происходит.

— Мы успеем, — сказал он, стараясь звучать сдержанно и благородно. — Наши пропуска у швейцара, вы идёте как мои ассистенты, поэтому, Аслан, пожалуйста, прими умный вид. Ты в храме науки.

— Я прощаю тебе твоё мелкое хамство, — сказал Аслан. — Скажи спасибо Нони и ресторану «Шампо».

С этими словами эвакуатор одёрнул камзол, выпрямился и сделал одухотворённое лицо.

— Wow, — Нони засмеялась.

Жак выглядел так, будто его только что проткнули насквозь; но девушка взяла его под руку — и все четверо, довольные и радостные, пошли получать пропуска.

Конференция проходила в зале торжеств Академии и действительно была в самом разгаре, но они успели зайти в служебный вход в точности к началу секции; Питер прикатил раздвижную доску-ширму, за которой надо было прятаться им всем — кроме него самого, разумеется. На ней он будет писать формулы в течение доклада и вешать диаграммы с иллюстрациями, которые ещё пахли краской и свежей бумагой, а в конце Жак и Аслан растащат ширму в стороны, словно кулисы, и перед аудиторией появится Нони — эффектно и неожиданно.

— Где вы ходите? — напустился на Питера какой-то солидный дядечка в сбитом набок пышном парике с огромным бантом; его щеки были ярко размалёваны. В руках он держал накладную женскую грудь из папье-маше, которую и пытался напялить через голову. — Господин Бризено всех лично предупреждал, что начало перенесли на девять! Наша секция уже начинается.

— Профессор Виннэ? — ошеломлённо пролепетал Питер.

— Я доктор Пеллье, — сердито ответил дядечка. — Профессор Виннэ ещё гримируется. Помогите застегнуть, Питер. Постоянно слетает, будь она неладна. И акробаты не готовы, что за день!

Питер щёлкнул застёжкой на спине у учёного. Доктор Пеллье повернулся, достал откуда-то гигантский красный сарафан в ярко-зелёный горошек и одним движением надел его на себя. Оправил складки, расставил руки, молодецки притопнул.

— Ну как я вам?

— Потрясающе, — загробным голосом сказал Питер.

— Нет слов, — подтвердил Аслан.

— Что вы приготовили, если не секрет? — бесцеремонно оглядывая Жака, Аслана и особенно Нони, спросил Пеллье. — Наш эффектус сразу после вашего, вам нужно время, чтобы прибрать сцену за собой?

— Прибрать сцену? — переспросил Питер.

— Ну что у вас будет? Хлопушки, торт, искусственная кровь?

— Нет, ничего этого не будет.

— Понятно, — с подозрением сказал Пеллье. — У вас что, просто научный текст? Без актёрских реприз? Без визуальных трюков?

Питер кивнул.

— Ну что ж, — сказал учёный. — Мы с профессором Виннэ в своё время тоже начинали с этого. Это пройдёт.

Питер произнёс ещё более убитым голосом:

— Я прочитаю доклад о практических аспектах энергетики древних. И в конце выйдет Нони, мы ответим на вопросы. Она…

— А! — оживился доктор Пеллье. Теперь он смотрел исключительно на Нони. — Игра с залом на раздевание. Давненько не было, давненько.

И захихикал, затрясся всем телом вместе с париком, бантом и фальшивой грудью. Жак длинно втянул носом воздух и шагнул вперёд, Питер, не меняясь в лице и продолжая сдержанно улыбаться, преградил ему дорогу, а Аслан схватил финансиста за руки. Нони ничего не поняла, но ей не понравилось, как доктор Пеллье на неё смотрит. К счастью, объявили начало секции, маститый учёный всполошился и, квохча встревоженной наседкой, умчался по своим делам.

— В яркой и доступной форме, говоришь, — сказал Аслан, тщательно выговаривая каждое слово. — Храм науки, говоришь.

— Пусти, — сказал ему Жак. Аслан отпустил.

Питер стоял и разглядывал пол, затем поднял голову.

— Нони. Жак. Аслан. Простите меня, кретина. Я не знал.

Его друзья молчали. Нони не совсем понимала, что происходит, но тоже ничего не говорила, уловив общую атмосферу.

— Езжайте домой, я прочту доклад один. Ещё раз извините.

Жак молча кивнул: извинения приняты. Питер кратко объяснил ситуацию Нони, снова извинился как мог, уже на английском. После этого все трое ушли в служебную дверь; провожать он их не пошёл, сел и раскрыл папку с текстом, сделав вид, что читает.

Кто-то тронул его за плечо.

— Доктор Кэтфорд, ваш эффектус через доклад. Сразу после детского хора физиков-теоретиков.

4

— …И в заключение, — сказал Питер слегка севшим голосом, — я хотел бы ещё раз подчеркнуть. Мой доклад вовсе не ставит под сомнение гениальность наших предков, уровня цивилизации которых нам достичь вряд ли суждено, а напротив — углубляет и расширяет наше понимание их подлинного величия. Истина — вот к чему должен стремиться любой учёный, независимо от его возраста, положения и даже корпорационной принадлежности.

Питер замолчал, закрыл папку, испытывая малодушное облегчение: отмучился. Всё время, пока он читал доклад, в зале торжеств Академии царила недоумённая тишина. Он писал мелом формулы, чертил графики, вешал иллюстрации и диаграммы, но никто, кажется, даже не вздохнул. Все смотрели то на сцену, где Питер предательски запинающимся голосом рассказывал об энергетике древних и рисовал на доске схемы четырёхтактного двигателя внутреннего сгорания, то в центр зала, где в красных почётных креслах в два ряда сидели чиновники из министерства финансов.

— Это всё? — спросил какой-то чиновник наконец. Питер оглянулся зачем-то на доску, затем пожал плечами, вымучил сдавленную гримасу и сказал:

— Да, пожалуй, всё.

Всё это сильно напоминало школьный экзамен, — точнее, полный провал на школьном экзамене. Зал зашумел, заговорил, Питер старался глядеть на всех в целом и не встречаться взглядом ни с кем конкретно; в секторе, сразу перед министерскими рядами, где сидели главные авторитеты, члены Совета Академии, несколько человек громко рассмеялись и сразу замолкли. Тишина установилась и во всем зале. Один из академиков, широко улыбаясь, встал. Это был господин Бризено собственной персоной, и улыбка его была такой дружеской, что Питер понял твёрдо и бесповоротно: всё кончено.

— Правильно ли я вас понял, доктор Кэтфорд, — начал он, — что суть вашего доклада сводится к тому, что наши великие предки… — он сделал паузу.

— …что наши великие предки, точнее их цивилизация, великая цивилизация, своей энергетической основой имела, — Бризено картинно заглянул в бумажку, — нефть? — тоном профессионального актера закончил заместитель директора и сделал такое вопросительно-юмористическое выражение лица, что всем тоже стало всё понятно: зал торжеств дружно грохнул.

Питер уставился в текст доклада; буквы плясали перед глазами. Чиновники и академики тянулись через спинки кресел и хлопали по плечам и спине господина Бризено, отмочившего такую великолепную шутку. Питер стоял за кафедрой, опустив голову. Я должен это выдержать. Я должен это выдержать. Они не понимают. Никто не понимает.

— Какого чёрта вы ржёте? — знакомый яростный голос врезался в общее весёлое бурление. Питер поднял голову.

— Жак?!

Все замолчали, с недоумением разглядывая невесть откуда появившегося куратора королевских поставок и снабжения.

— Что смешного в его докладе? — продолжил Жак. — Вы хоть поняли, о чём он говорит?

— Мы-то поняли, — неподражаемым тоном прирождённого комика ответил Бризено, и зал снова грохнул. Жак опасно прищурился, дождался, пока смех утихнет, и произнёс:

— Специально для вас, тупицы. У нас есть свидетель. Свидетель той эпохи, эпохи древних, эпохи…

Это было уже слишком. Ему не дали договорить — зал буквально заревел. С багровыми лицами, с мокрыми от слез глазами чиновники и академики сгибались пополам в своих креслах. Нефть — повторяли в одном секторе. Свидетель, отзывались в другом. Мамочки мои, стонали в третьем. Бру-га-га! Бру-га-га! Чёрт побери, а ведь отличный эффектус! Без трюков, без реприз, зато в конце! Оригинально! Бру-га-га! Смело! Тупицы! Бру-га-га! Свидетель!

— I guess they won’t ask you any questions.

Питер обернулся. Нони стояла рядом с ним, зал слегка утих, но она не обращала на них никакого внимания. Питер хмуро кивнул и сказал, подбирая слова языка, считавшегося мёртвым.

— Спасибо, что вернулись. Хоть это и не поможет, всё равно спасибо.

— Не за что, — ответила Нони.

— Это, что ли, ваш свидетель? — крикнул кто-то из зала. — Красотка!

Зал зашумел с удвоенной силой.

— Она актриса! Я в театре её видел.

— А я в ресторане! Сегодня утром!

— Это не свидетель! Это подставная!

— Нет, ну господа, вы же не ждали в самом деле древнюю женщину? Пусть хоть так.

— Кхм! — господин Бризено снова встал, поднял руки, требуя тишины. Зал угомонился.

— Мне тут в приватной беседе сообщили, — сказал Бризено загадочно.

— Ну, ну, — заторопили его вокруг.

— Сообщили, что прекрасная мадемуазель будет участвовать в некоей весьма пикантной игре!

— О-о-о! — Зал зашумел. — Раздевайся! — крикнул кто-то. — Чего тянуть!

— Ах ты гнида! — раздался голос Аслана. Питер завертел головой, ища эвакуатора глазами. Аслан оказался совсем рядом, он спрыгнул со сцены, и зашагал по головам и спинкам кресел вверх, в академический сектор. Его попытались остановить, но Аслан разбросал нападающих пинками, короткими и точными. Нони всплеснула руками и прижала ладони к щекам, а Жак, не раздумывал ни секунды, в два прыжка догнал лейтенанта и пошёл за ним в кильватере; он взял на себя лексическую часть манёвра, в ясных и недвусмысленных выражениях сообщая своё мнение об учёных, чиновниках, их родственниках, о науке вообще и об Академии в частности. О конечной цели их движения догадаться было нетрудно — господин Бризено со слегка посеревшим лицом, встав на кресле, возмущенно кричал что-то, протянув руку в сторону входной двери. Аслан на секунду поднял голову, поймал взгляд Питера, подмигнул, балансируя на спинке кресла, и показал прямой удар в лоб.

Было немного шумно.

— Всё нормально?

Питер повернулся и увидел коменданта Академии господина Галинура, с двумя охранниками.

— Да, всё в порядке, — сказал он. — Это по сценарию. Игра со зрителями.

Комендант кивнул равнодушно и отошёл вглубь кулис.

По центральному проходу, очень резво перебирая ножками по ступенькам, бежал господин Бризено. Его ворот был разорван, отсутствовал левый рукав парадного костюма, галстук сбился набок. Прямо за ним хищными волчьими прыжками нёсся Аслан, а вдоль стены, отрезая господину заместителю директора путь к главному выходу, мчался Жак, в его руке был чей-то полусапог; лица у обоих друзей были ужасны и вдохновенны. Зал улюлюкал, зрители повскакали на кресла, часть, включая и краснокресельных чиновников, свистела и аплодировала.

Питер одним движением собрал в кучу с доски все плакаты и графики.

— Пойдёмте, мисс Нони, — сказал он спокойно, хотя на душе скребли кошки нехорошего предчувствия. — Подождём их на улице.

Ждать пришлось недолго.

Аслан и Жак выскочили из Академии растрёпанные и разгорячённые. Прохожие, хотя и с любопытством глядели на них, всё же старались обойти их подальше.

— Пит, ты всё пропустил! — заорал Жак сходу. — Мы его догнали!

— Это я его догнал, — поправил его Аслан. — Ты, извини меня, где-то вдалеке околачивался. А я его пнул два раза, даже палец ушиб.

И потопал правой ногой по мостовой в качестве доказательства.

Питер, стараясь быть сдержанным, переводил Нони их слова. Свидетель эпохи титанов смеялась, закрывая ладонями лицо.

— Как я в него попал! — орал Жак, не слушая эвакуатора. — Его же собственной туфлёй, прямо в лоб!

— Здорово было, — заключил Аслан. — Когда там у тебя следующий доклад?

— Извините, пожалуйста, — услышал Питер надменный женский голос, обернулся.

— О! — сказал он. — Здравствуйте, мадемуазель Прелати. Привет, Майя.

Мадемуазель Прелати кивнула ему и Аслану с достоинством. Майя с радостным визгом обняла «дядечку эвакуатора».

— Я по объявлению. Если не ошибаюсь, это вам нужна горничная?

— Горничная — это для меня, — медленно, с акцентом, но чётко и разборчиво произнёсла Нони по-французски. — Нони Горовиц, актриса. Очень приятно. А ты Майя?

— Мадемуазель Прелати, — надменно сказала пожилая женщина. — Майя, поздоровайся с мадемуазель Нони.

— Здрасьте, — сморщив нос, сказала девочка.

— Я не подавал никакого объявления, — сказал Жак, внимательно глядя на Прелати.

— Я вас видела позавчера, вы ходили к газетчикам, — ответила та хладнокровно. — Служащий рассказал мне, что вам нужно. А сейчас я увидела вас и решила уточнить.

— Вам рассказал служащий? — с недоверием произнёс Жак.

— Он занял у меня денег, — пояснила мадемуазель Прелати. — И в качестве оплаты предложил помогать мне информацией. То есть наоборот, сначала предложил, потом занял.

Жак открыл рот, но не нашёлся что сказать и посмотрел на Питера. Питер скучно пожал плечами.

— Знаете что я понял? — спросил Аслан. Он держал Майю на руках. — У меня будет куча детей!

— И куча жён, — покосившись на него, заметил Питер сардонически. Его мысли всё больше занимало его будущее, а точнее — последствия сегодняшнего веселья, и он мрачнел с каждой секундой.

— Нет, — ответил Аслан. — Я чту обычаи и законы моей страны. Таков наш маликитский масхаб.

— А! — сказал Жак. — Ну конечно. Именно маликитский, и именно этот… как ты сказал?

— Так вам нужна горничная? — терпеливо спросила мадемуазель Прелати. — Документы у меня с собой.

Нони радостно зааплодировала, а Питер понял, что мадемуазель Прелати сказала всё это по-английски. Он посмотрел на Жака, куратор развел руками.

— Масхаб, — сказал королевский эвакуатор. — Трёх жён мне будет вполне достаточно.

— Господин лейтенант!

Питер обернулся и увидел молодого парня в эвакуаторской форме. Парень сжимал в руках пакет, перехваченный красной лентой и чёрной печатью.

— Господин лейтенант, это срочно.

Аслан поставил Майю на землю, выдернул у посыльного пакет, разорвал его. Секунду читал его, затем коротко кивнул Нони и почти бегом удалился с площади.

Жак тихонько произнёс: «Эге-ге» и, свистнув газетчика, купил сразу пачку.

В «Утреннем комаре» он обнаружил то, что нужно.

— «Дело против Шарля Фуке», — прочёл он вслух.

5

Аслан хорохорился.

— Да кто он, собственно, такой. Обычный отставной военный. Человек как человек. Обычного человека можно арестовать. Даже нужно! Для его же пользы.

— Святые небеса, за что? — воскликнул Жак, но как-то без воодушевления. Он был занят: его серый с голубым выходной костюм висел на деревянной распорке, а сам он тщательно и аккуратно вшивал под ворот очередную петличку. На левом глазу у него был портновский монокль, чтобы точнее работать иголкой. Монокль ему мешал.

— Незаконное проникновение в опочивальню принцессы — раз.

— Раз, — согласился Жак, не очень внимательно.

— Сопротивление при аресте — два.

— Так он же сбежал, — заметил Жак. — Сопротивление при несостоявшемся аресте?

— Оскорбление лорда-протектора при исполнении им своих служебных обязанностей. — Аслан его не слушал. — Три.

— То есть служебные обязанности сира Оливера — лично следить за личной жизнью её несовершеннолетнего высочества?

— Не занимайся козомистикой, — предложил ему Аслан. — Он опекун.

— Казуистикой, — поправил Жак. Он прищурил один глаз, целя концом нитки в игольное ушко.

— Всё равно.

— Нет, не всё равно. Откуда уверенность, что именно Шарль Фуке тот человек, что был ночью во дворце?

— Его опознал лорд-протектор и гвардейцы охраны.

— Ну допустим. Но ты забыл про препятствия.

— Не вижу никаких препятствий, — высокомерно ответил Аслан, неуклюже обмахиваясь планшетом.

— Препятствий как минимум три, — рассеянно сказал Жак после продолжительной паузы. Ему удалось вдеть нить, и сейчас он прикидывал в уме нужную длину. — Во-первых, он самый вероятный будущий король, точнее, принц-консорт. Твой, между прочим, сюзерен.

— Никакой он не сюзерен, — упрямо сказал Аслан. — И не факт, что будет.

Жак его не слушал.

— Во-вторых, ваша служба не имеет права производить аресты.

— А кто сказал, что именно мы будем производить аресты?

— Не перебивай меня. Так вот, ваше дело — утилизация чудовищ и эвакуация людей. Это я ещё молчу о том, что, извини меня, ты лейтенант всего-то второй месяц как. У тебя…

Аслан с непроницаемым лицом, не отрывая взгляда от затылка своего друга, вытащил из своего планшета вскрытый пакет с красной лентой и небрежным, но очень ловким жестом кинул его на гладильный столик рядом с Жаком, оборвав его обидную речь.

— Чего это? — спросил Жак, даже не взглянув.

— А ты погляди, — предложил Аслан. Гордость и некое злодейское коварство звучали в его голосе.

— Да ты так скажи.

— Нет, ты погляди, — настаивал лейтенант королевской эвакуации. Жак поворотился, держа иголку с ниткой на весу, посмотрел на своего друга и соседа одним глазом поверх монокля, затем вернулся к своему занятию.

— Я потом погляжу, а пока закончу мысль.

— Хорошо. И какое же третье препятствие? — Судя по искреннему интересу, который проявил Аслан, он был немало задет тем, что Жак не захотел посмотреть содержимое пакета.

— Знаешь, третье препятствие, похоже, отсутствует.

— Ага! — торжествующе сказал эвакуатор.

Жак кротко продолжил:

— Но я бы не стал на твоём месте так радоваться. Ведь я полагал, что третьим препятствием для этой авантюры станет твой мозг. Или чей-нибудь, хотя бы один. На всю королевскую эвакуацию. Но у вас он, по всей видимости, отсутствует как явление.

Аслан аль-Джазия некоторое время смотрел на свободного финансиста, затем перегнулся вбок через кресло, пытаясь с места дотянуться до небольшой кочерги, стоящей у камина.

— Я могу объяснить, только есть ли нужда? — говорил Жак, не подозревая о нависшей над ним опасности. — Коли твой пер-цеп-тивный аппарат взял пожизненный профессиональный отпуск…

— У тебя есть три секунды, — сдавленным голосом сказал Аслан. Он наполовину перевалился через подлокотник и почти дотянулся до кочерги; его и без того смуглое лицо ещё больше потемнело от натуги. — А потом, да простит меня всевышний… Хватит с меня…

— Если бы у тебя был мозг, — размеренно говорил куратор королевской службы поставок и снабжения, отгрызая нитку, — ты бы сообразил, что дело-то, похоже, не простое. Ты бы сказал мне: Жак, я дурак, а ты умный, посоветуй мне, что делать. И несмотря на все чудовищные беды и лишения, что принесло мне знакомство с тобой, я бы, конечно, тебе не отказал. Я бы сказал: Аслан, дружище, хоть тебе это не слишком поможет, но знай — наша страна находится в глубочайшем кризисе. И одна из причин тому — Регентский совет, правящий ею вот уже почти двадцать лет. А конкретно сир Оливер, да будет всегда бодра его тёща.

— Это всё хорошо и даже замечательно, — сказал эвакуатор. До кочерги он так и не дотянулся. — Но при чем тут Шарль Фуке?

Жак вздохнул.

— При том, что всем это надоело до чёртиков. И особенно надоел этот так называемый лорд-протектор, которого всё устраивает — и болото, в которое он превратил страну, и хор квакающих ему осанну подхалимов. Если Шарля Фуке в его планах на принцессу поддержит, во-первых, сама принцесса, а во-вторых, и самое главное — армия, то дело становится яснее некуда. А на стороне сира Оливера — вы, то есть эвакуаторы, потом криминалите, прокуратура, ну и королевская служба охраны. Причем легардюкор, полиция и прокуратура не подчиняются Оливеру прямо, в отличие от вас. То есть если дело не выгорит, он, Оливер, будет ни при чем в трёх случаях из четырёх. Я бы на твоём месте давно уже взял отпуск по здоровью, а лучше бы уволился. Вас, эвакуаторов, разгонят в первый же день после коронации, а всех, кто попадётся под руку, упекут в тюрьму. Тех, кого не упекут, отловят охотники Судейской коллегии. Вот примерно вот так.

Жак отошёл от костюма, полюбовался. Затем взял пакет со столика.

— Ну-с, что там.

— Лучше даже не читай, — проговорил Аслан. Он смотрел в стену отсутствующим взглядом. Жак коротко глянул на него, затем прочёл первый документ.

Присвистнул.

Достал и быстро прочёл второй.

Закашлялся, снова перечитал первый. Затем осторожно, словно боясь уронить, отложил их в сторону и так же осторожно достал из пакета третью, последнюю гербовую бумагу. Прочёл её два раза, аккуратно сложил всё обратно, сел во второе кресло и сказал:

— Мдааа…. Ну, с повышением, что ли.

— Угу. Спасибо. — Аслан по-прежнему хмурился куда-то в район дымоходного выступа на стене.

— Святые небеса, — произнёс Жак. — Четыре независимых расследования… А кстати, почему вы вообще в этом участвуете? В смысле, эвакуаторы.

Аслан удивленно посмотрел на него.

— Ты же только что…

— Да нет, это настоящая причина, — сказал Жак. — А формально-то почему?

— Шарль Фуке сбежал от охраны с помощью трёх чудовищ неизвестного типа, — злобно сказал эвакуатор. — А утилизация чудовищ — это, как тут мне напомнили, наша прямая юрисдикция.

— Если ты сбежишь или заболеешь, — произнёс Жак рассудительно, — то ни у кого язык не повернётся тебя осудить. У меня вот точно не повернётся.

— Наверное, — согласился Аслан. — Но я не сбегу и не заболею.

Стукнула дверь, вошёл Питер. Он явно был не в духе, молча скинул камзол, кинул его на вешалку, снял туфли, стянул рабочий галстук, с остервенением швырнул его в угол, сел на каминный столик, прямо на папку Аслана, и мрачно уставился на двоих друзей.

— Сидите тут, — сказал он.

— Сидим, — осторожно согласился Аслан.

— Смешно вам, — продолжил Питер ещё мрачнее и утвердительнее.

— Да уж, — ещё осторожнее сказал Аслан.

— А деньги где? — прямо спросил учёный. — Жак, извини, но где задаток? Аслан, какого чёрта ваша трижды проклятая контора не переводит ни черта на мой чёртов счёт? Вы уже месяц тут живёте, а вместо денег одни шуточки. У нас ни угля, ни дров, ни ремонта. Меня, если вы помните, оштрафовали и списывают всё моё жалование. И сегодняшний эффектус никак не поспособствовал тому, чтобы это положение исправить… Я ясно излагаю?

— Пит, у меня там перемены, и наши счетоводы… — забормотал Аслан. — Деньги будут, только позже. Это же королевская служба, бюрократия… Все бумаги подписаны, надо подождать просто, ну и…

Питер кивал в такт его словам до тех пор, пока эвакуатор не увял окончательно. Затем повернулся к Жаку.

— Ты.

— Что — я? — хладнокровно поинтересовался Жак.

— Деньги где, вот что, — закипая, произнёс Питер.

— Какие деньги, Пит? — мягко спросил финансист и куратор. Аслан заёрзал.

Питер опешил.

— Задаток за проживание, Жак. Тысяча восемьсот новых франков в месяц. Ты забыл? Так я тебе напоминаю. Это тебе не туфлями швыряться, знаешь ли. Тут память нужна.

— Постой, постой, — вежливо сказал куратор. — Если я всё правильно помню, в этом месяце в моей комнате я ночевал всего один раз, да и то лишь полночи, а остальное время там жила некая девушка, Нони Горовиц. А я жил в мобиле. Ты забыл? Так я тебе напоминаю.

Питер раскрыл рот.

— А…

— Жак, погоди, погоди, — хмуро заговорил Аслан. — Ты это…

— Сегодня мы нашли ей квартиру, — закончил Жак. — А завтра я начну жить в той комнате. Как месяц закончится, так сразу тебе и будут твои тысяча восемьсот. Как и договаривались.

Несколько секунд царила кромешная тишина.

— Ну, мне пора, у меня деловая встреча, — непринуждённо проговорил Жак, снял костюм с распорки, взял швейные принадлежности и направился в свою комнату, наверх. Питер уже не сидел раскрыв рот, а, прищурившись, неотрывно смотрел на свободного финансиста, как он поднимается по лестнице, а когда тот скрылся за дверью — и на дверь. Через пять невыносимо длинных минут нарядно одетый Жак спустился вниз, произнёс в пустоту «Ну пока, буду поздно» и исчез, оставив мощный шлейф дорогого аромата.

Минуту они провели в тишине.

— Ну даёт, — сказал Питер наконец, стукнув кулаком в ладонь. — Молодец Жак. Я теперь понимаю, почему мы останемся нищими, а он станет миллионером.

Аслан недоверчиво присмотрелся — но Питер был вполне искренен.

— Почему это?

— Потому что Жак всегда прав, — с расстановкой сказал Питер, подняв палец. — А это дорогого стоит.

— Почему это он прав-то, — Аслан прокашлялся. — Это как-то вообще не…

— Прав формально — значит, прав вообще, — ещё более значительно произнёс Питер. Он совсем развеселился. — Куда он, кстати, отправился такой нарядный? И почему, кстати, без нас, таких красивых?

Похоже, печаль по поводу эффектуса и туманных перспектив была отложена на потом.

— В театр, ясное дело, — охотно ответил Аслан. — На Буальдьё открылся новый театр, будут ставить эти… как их… мюзик-лы.

— Мюзи-что?.

— Мюзи-что-то. Не знаю, — честно сказал Аслан. — В общем, Нони теперь там. А Жак ходит на репетиции, скоро премьера.

Подумал и добавил неожиданно:

— Квартира, кажется, тоже там. Большая, рядом с театром.

— Вот где мой задаток-то, — сказал Питер. — Рядом с театром на Буальдьё. А откуда ты всё знаешь?

— Прелати рассказала. Она будет горничной у Нони.

Питер помолчал, потом внезапно спохватился.

— Постой! Ты сказал — тебя повысили?

Аслан кивнул. Питер подошёл к другу, коротко и церемонно поклонился, эвакуатор встал, и они торжественно пожали друг другу руки.

— Поздравляю, капитан Аслан ибн-Дауд аль-Джазия, — сказал Питер официальным голосом. — Желаю дальнейших успехов на служебном поприще. В том числе и финансовых. В первую очередь финансовых.

— Спасибо, сир Кэтфорд, — серьёзно сказал Аслан. — Всё в руках всевышнего.

— Что может быть лучше повышения? — воскликнул Питер.

— Только внеочередное повышение! — подхватил Аслан.

Затем коротко пересказал ему разговор с Жаком; Питер прочитал документы из папки, поцокал языком и надолго задумался. Затем произнёс:

— Ну насчет того, что всему виной сир Оливер и Регентский совет — это он, конечно, подзагнул. Да и кризис, он не только экономический или там политический. У меня есть подозрение, что проблема и страшнее, и глубже.

— У меня тоже есть такое подозрение, — вставил Аслан. — День весов…

— И не забывай, — продолжил Питер, не слушая его, — у Жака и финансовых кругов свой интерес к Фуке, уж не знаю, что он им пообещал. Но в целом, в главном, боюсь, что Жак прав. Как обычно.

— А я прав формально, — ответил эвакуатор. — Значит, прав вообще.

Питер хмыкнул.

— Ясно. Делать-то что будешь?

— То, что должен, — сказал Аслан хмуро. — И будь что будет.

— Тогда тебе надо допросить принцессу, для начала, — засмеялся Питер. Аслан смотрел на него молча. Его друг оборвал свой смех и произнёс недоверчиво:

— Да ладно.

Аслан кивнул.

— И лорда-протектора.

6

Аслан прибыл на допрос на полчаса раньше, но всё равно опоздал.

И винить в этом парадоксе ему было совершенно некого, кроме себя.

Потому что если ты уже почти четыре года работаешь на государство, если за эти четыре года ты уже прыгнул на два звания вверх против всех уложений и порядков их присвоения, ты же должен соображать, что если тебе назначено на десять — то лучше прийти в восемь, а то и в шесть? Должен или нет? Видимо, скорее да, чем нет. А если не соображаешь, то сам и виноват.

У принцессы Изабель для допросов по делу Фуке был выделен целый день. И служба эвакуации, любимое дитя сира Оливера, как и положено, шла в очереди первой, в десять часов. В двенадцать был перерыв, в час начинали легардюкор, они же королевская служба охраны, потом снова перерыв, потом прокуратура, перерыв, и где-то вечером её высочество допрашивали криминальная полиция. Такой был план.

В реальности же разобиженные инспекторы криминалите, подогреваемые шкодливым инстинктом межведомственной приязни, пришли во дворец Тюильри ровно в семь утра, до утренней смены охраны, на что и был коварный расчёт прожжённых волков сыска. Они показали смене, которая была совершенно не в курсе происходящего, гербовую бумагу, где доходчиво и скупо были описаны их полномочия (такая же была и у Аслана, но что теперь толку?), и два часа беседовали с полусонными принцессой и её опекуном, сиром Оливером, затем спокойно собрались и ушли. Разумеется, никакой копии протокола для коллег из смежных ведомств и служб они не оставили, хотя это предполагалось.

То, что инспекторы влезли без очереди, мгновенно стало известно всем заинтересованным лицам, и уже в половине десятого утра во дворце, в первом служебном помещении дворцовой охраны, вовсю гремел крепкий, добротный скандал. Приехал старший прокурор Гюлон со своим квинтетом. Приехал подполковник Видруш из специального отдела легардюкор, в сопровождении десятка бойцов в театральных масках, сдвинутых на темя; то, что он препирался со своим же ведомством, только с другим отделом, который занимался личной охраной принцессы, так называемыми «протекторианцами», придавало всему особенную, сюрреалистическую пикантность. Наконец, приехал лично второй опекун её высочества, член Регентского совета, министр финансов Жером Кокен, в сопровождении секретаря-референта и полувзвода свирепых сотрудников налогового департамента.

Аслан приехал один.

Общий смысл и направление свары он уяснил уже через десять минут, когда стороны начали повторяться в выражениях. Прокурор Гюлон и подполковник Видруш в две глотки выбивали пыль из командира дневной смены протекторианцев в чине майора, имени которого Аслан так и не узнал. Они оба требовали пересмотреть график допроса принцессы, упирая на факт возмутительной выходки инспекторов криминальной полиции. Безымянный майор напор шевронов, гербовых бумаг и театральных масок держал стойко и график менять наотрез отказывался. Министр финансов Кокен, слегка ошарашенный пылом дискуссии, попытался было внести рациональную ноту и вразумить служителей закона и порядка, и едва об этом не пожалел.

Подполковник Видруш, повернувшись в его сторону на два с половиной градуса, сообщил в воздух, что королевская служба охраны, а особенно её специальный, «полевой» отдел, не подчиняется ни Регентскому совету в целом, ни его членам в отдельности, а действует исключительно в интересах короны, в данном случае — её высочества принцессы Изабель, а посему он требует немедленно предоставить оную для перекрёстного допроса второй степени. Выступивший следом старший прокурор Гюлон в весьма конкретных выражениях доложил Видрушу и Кокену, где он видел их требования, подчинённости и интересы; кроме того, он поведал всем собравшимся о миссии королевской прокуратуры блюсти законность всех действий исполнительной власти. Эту миссию старший прокурор собирался претворить в жизнь немедленно, забрав принцессу Изабель для допроса в Вандомский дворец правосудия, дабы избежать повторения инцидента, подобного утреннему, цитата: «а то набежало тут всяких».

Министра финансов, казалось, хватит удар. Он надулся, покраснел, задрожал и заверещал таким тонким голосом, что расслышать слова можно было только закрыв уши ладонями. Господин Кокен напомнил господам подполковнику и старшему прокурору, чей хлеб они едят, какой совет назначил их на эти должности, и чья конкретно подпись среди прочих стоит на этих гербовых бумагах, коими они так активно машут. Он сказал, что как только закончится данное расследование, он лично инициирует новое, даже нет — несколько новых расследований, посвящённых проверке финансовой деятельности как прокуратуры, так и королевской службы охраны, в особенности её «полевого» отдела. Он заверил всех присутствующих и в том, что в самое ближайшее время материальное снабжение означенных ведомств будет кардинально пересмотрено, с соответствующим сокращением штатного расписания, особенно на уровне подполковников и старших прокуроров, которые, видимо, не до конца осознают цели и задачи, которые ставит перед ними правительство и месье Кокен лично…

Аслан посмотрел тем временем на часы. Без трех минут десять. Он подошёл к майору королевской службы охраны, молча приветствовал его, молча предъявил документы, и в сопровождении двух выделенных ему протекторианцев прошёл внутрь дворца по направлению к «учебному» крылу, где и должен был состояться его допрос принцессы Изабель. Подполковник, министр и прокурор словно бы ничего и не заметили и продолжали препираться с удвоенной силой.

Перестройка Тюильри, начатая ещё Жози Вторым, дядей принцессы Изабель, так всё и не могла закончиться, поэтому Аслан не удивился, шагая через коридоры, заставленные досками, кадками с известью и грудами кирпичей. Собственно, благодаря ремонту и было возможным хождение пешком по коридорам дворца; в другое время полагалось идти через непокрытые галереи, то есть фактически по улице. Двое из легардюкор, сопровождавшие его, шагали так бесшумно, что пару раз новоиспечённый капитан эвакуации вздрагивал, обнаруживая второго за спиной; первый шёл впереди, указывая путь. Когда коридоры кончились, их встретил ещё один протекторианец, и махнул рукой, от чего Аслан слегка опешил, решив, что тот так его приветствует; оказалось, что сотрудник подавал через окно сигнал кому-то на крыше — эвакуатор, оглянувшись, успел заметить лишь тускло блеснувшую сталь какого-то оружия. Всё это время он был на прицеле.

Встреча состоялась в учебной комнате, во флигеле Марсана. За партой в большом классе сидела её высочество и что-то чертила карандашом в листочке, а за учительским столом находился человек, лицо которого было известно в основном по газетным репродукциям и карикатурам. Принцесса была несовершеннолетней, при допросе должен был присутствовать опекун, поэтому лорд-протектор не выспался и вид имел раздражённый.

— Ваше высочество, — Аслан учтиво поклонился, и ещё раз. — Ваше превосходительство.

Лицо юной принцессы было заплаканным, губы надутыми, и вообще по всему было ясно, что ничего хорошего от этого допроса она не ждёт. Аслан вынул планшет, достал и открыл папку, разложил бумаги на второй парте, приставленной сбоку к той, где сидела принцесса, взял карандаш и попросил разрешения сесть. Принцесса его проигнорировала, а сир Оливер резко и нервно кивнул.

— Ваше высочество, — начал Аслан, слегка запинаясь. — Знакомы ли вы с Шарлем Фуке, отставным капитаном Иностранного легиона армии?

Изабель кашлянула и ответила хриплым тоненьким голосом:

— Они же уже спрашивали.

Аслан растерялся. Сир Оливер пришёл ему на помощь.

— Ваше высочество, придётся потерпеть.

Принцесса даже не моргнула, сидела недвижно. Аслан подождал несколько секунд, затем продолжил.

— Ваше высочество, расскажите, пожалуйста, при каких обстоятельствах вы с ним познакомились.

Изабель посмотрела на лорда-протектора. Тот хранил молчание, ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Я сначала видела его во сне. И вот он пришёл сам.

Все газеты писали об этом. Официальный «Монитёр», разумеется, написал об этом первым, была большая статья «Снятся ли принцессам оруженосцы». А затем начался бум. История, достойная сказки, писали серьёзные издания вроде «Минервы». Прелесть, отзывалась женская страничка в каком-нибудь «Пирате». Ах, ах, вторили им скандальные листки типа «Утреннего комара», незнакомец из снов очаровывает принцессу! Ах! Ах! Вначале было известно только имя — Шарль. А на недавнем летнем балу-карнавале Изабель танцевала со статным кавалером в серебристой полумаске. На прошлой неделе три газеты сразу установили — это Шарль Фуке, отставной капитан Иностранного легиона, родом из Бретани.

А третьего дня он проник в опочивальню лично, и это было недопустимо.

Дальше допрос начал спотыкаться. Аслан спросил, был ли Фуке в опочивальне её высочества. Вопрос был снят опекуном как оскорбляющий честь и достоинство королевской власти. Аслан озадачился, думал несколько минут, затем задал следующий: каким образом Шарль Фуке мог — разумеется, чисто умозрительно — проникнуть в окно третьего этажа. На этот вопрос принцесса ответ дала.

— Понятия не имею, — сказала она.

Аслан спросил: видела ли её высочество рядом с Фуке кого-нибудь или что-нибудь, похожее на чудовище. Принцесса ответила, что видела.

— Это были три собаки, — сказала она. — Одна большая, вот такая. Вторая поменьше, с эту парту. Третья самая маленькая, ростом со стул. Глаза у всех как блюдца, круглые и сверкают.

— Эти собаки нападали на вас?

— Нет, — сердито ответила Изабель. — Они ручные.

Аслан поинтересовался, видела ли её высочество этих собак в действии. Ну, что они умеют. Принцесса ответила отрицательно: нет, не видела. Затем Аслан спросил, что именно произошло три дня назад. Здесь снова вмешался сир Оливер.

— Задавайте конкретные вопросы, капитан.

«Конкретные-шмонкретные», злобно подумал про себя Аслан. Вслух он произнёс:

— Каким образом Шарлю Фуке удалось избежать задержания?

Сир Оливер снова открыл рот, но Изабель опередила его и сказала громко и зло:

— Это было не задержание!

— Ваше высочество! — прикрикнул лорд-протектор. — Немедленно замолчите!

— Сами заткнитесь! — Принцесса вскочила, и порывистым движением, не глядя, сбросила бумаги Аслана на пол, потом очень неумело ударила кулачком по столу. — Он найдёт вас и пристукнет!

— Ваше высочество, сядьте, — быстро переводя взгляд с принцессы на Аслана и обратно, заговорил Оливер с угрозой. — Если вы ещё раз повторите эту выходку, я ведь тоже могу кого-нибудь… пристукнуть.

Лицо Изабель сморщилось, словно от зубной боли, и, будто внезапно утратив силы, она рухнула обратно на стул и опустила голову низко-низко. Аслан не спеша собрал бумаги.

— Я думаю, достаточно, — сказал сир Оливер. — Капитан, каков ваш план действий?

— Я бы хотел допросить всех непосредственных участников событий той ночи, — вежливо сказал Аслан. — Сотрудников королевской охраны, начальника смены.

Эвакуатор посмотрел прямо в глаза лорда-протектора.

— И вас, ваше превосходительство.

Лицо сира Оливера на мгновение утратило твёрдость, но он тут же овладел собой, кивнул и пригласил Аслана на выход. Они перешли в соседний кабинет, точнее, это было что-то вроде склада учебных принадлежностей. Двое протекторианцев по-прежнему стояли в коридоре, безмолвные и неподвижные.

— Её высочество в расстроенных чувствах, — сухо сказал лорд-протектор. — На первом допросе у неё тоже была истерика. Набросилась на инспектора, исцарапала ему лицо… Кстати, почему они так рано приехали? Мне казалось, что начало должно быть позже.

Аслан пробормотал что-то неопределённое, вынул лист бумаги, подложил планшет.

— В тот вечер, — безо всякого вступления начал сир Оливер, — начальник смены сообщил мне с помощью гонца, что в жилом крыле дворца имеет место быть проникновение посторонних лиц. Поскольку разные сигналы были и ранее, я счёл своим долгом присутствовать лично. Для меня в первую очередь стоял вопрос безопасности для жизни и здоровья её высочества, поэтому мы начали обход с её опочивальни.

— Так, — проговорил Аслан.

— Шарль Фуке выбежал из… Кгм-хм. Нет, не так. Не пишите это. Так. Я и несколько протекторианцев столкнулись с Шарлем Фуке у дверей опочивальни. У закрытой изнутри двери. У него было оружие.

— Сколько вас было?

— Со мной — пять телохранителей. Как выяснилось, этого мало. Откуда-то появились его чудовища, три собаки. Большая собака сразу вывела из строя трёх бойцов, остальные, и я в том числе, растерялись, Фуке выстрелил несколько раз, ранил ещё одного, а кроме того, непрерывно оскорблял меня, бойцов охраны и принцессу, как словами, так и действием. Запишите это обязательно. После того, как он вырвался во двор, он сел верхом на большую собаку и попытался напасть на меня, сшиб ещё несколько бойцов и почти добрался, но тут нам удалось ранить маленькую собаку.

— Как вы узнали, что она ранена? — спросил Аслан. — Кровь?

— Она завизжала как маленькая раненая собака, — пояснил лорд-протектор. — Это, видимо, расстроило Шарля Фуке, и он скрылся. Запишите тоже — похоже, он привязан к своим чудовищам. Мы не смогли догнать его. Большая собака двигается значительно быстрее, чем мобиль королевской охраны.

На этом допрос закончился. Аслан в сопровождении двух легардюкор отправился обследовать место ночной битвы; он рассчитывал найти пули от ружья Фуке и увидеть следы его загадочных собак, но ни того, ни другого ему не удалось, потому что всё было затоптано и смято в ту же ночь (после происшествия слуги как минимум три раза наводили уборку территории), а кроме того, здесь уже побывали настоящие сыщики из криминальной полиции. Он поговорил с телохранителями, которые были с сиром Оливером той ночью, затем с воспитательницей принцессы, затем с начальником той злополучной ночной смены протекторианцев. Все, включая и воспитательницу, которая всю ночь проспала беспробудным сном в противоположном крыле дворца, рассказывали одно и то же: Фуке; ружьё; раненая собака; скрылся.

7

— …Примерно вот так, — закончил Аслан свой рассказ, уплетая омлет. — Кстати, прокуроры и легардюкор принцессу допрашивать не стали, на принцип пошли. Требуют протокола от криминальной полиции и пишут друг на друга доносы.

— Ну, формально они правы, — заметил Жак сверху. Он сидел на перилах и читал книжку.

Питер закашлялся, не открывая глаз; он по случаю выходного был дома и старательно делал вид, что спит, укрывшись пледом в кресле у камина. Ему страшно не хотелось встречаться глазами со своими друзьями: было стыдно за вчерашнюю эскападу.

— Кстати, — продолжил Жак. — Что будет этим хитрым инспекторам, которые влезли без очереди?

— Наверное, ничего, — сказал эвакуатор. — Это обычное дело. Холодная война.

Жак оживился, захлопнул книгу.

— Кстати. Я могу раздобыть огнемёт.

— Очень кстати, — язвительно произнёс Питер, забыв, что он спит.

— Огнемет положен минимум полковнику, — ответил Аслан. — Дорогущая штуковина.

— А я раздобуду тебе ма-аленький такой огнемет. Капитанский огнеметик. Специально против собак.

— Строго говоря, — сказал Аслан, жуя задумчиво, — это нельзя назвать огнеметом. Это, скорее, метатель зажигательной смеси.