Слишком много колдунов

— Да, примерно как горящими дровами кидаться, — с умным видом подтвердил Жак.

— Только жидкими, — добавил Аслан.

— Так что ты будешь делать? — спросил Питер, переворачиваясь на другой бок. Глаз он по-прежнему не открывал, даже зажмурил их плотнее.

Ответа не последовало. Через несколько секунд молчания Жак поднял голову от книги, а Питер открыл глаза. Аслан с невинным видом сидел и дул ягодный морс, будто и не слышал вопроса.

— А! — сказал Жак. — У нашего юного друга образовалась маленькая служебная тайна.

— Которую ему не терпится рассказать, — проницательно заметил Питер.

— Облегчи душу, — сказал Жак. — Ты же всё равно почти всё выдал уже. Ты уже и так преступник.

— Я рассказал вам только то, что касается других ведомств, — важно сказал Аслан. — Я не обязан заботиться об их секретности.

— Аслан, лопнешь ведь, — предостерёг Питер. — Лучше расскажи.

Аслан аль-Джазия вздохнул, затем достал планшет, а оттуда вынул папку, а из неё бережно достал мятую бумажку, исчерканную карандашом. Жак с грохотом слетел с перил второго этажа, а Питер рванулся так, что кресло, тяжко скрипя, опрокинулось на спинку; они едва не столкнулись лбами над столом.

— Это я нашёл в папке, когда переписывал протокол, — сказал эвакуатор.

На разлинованном листе дорогой бумаги изображены башня у моря и сердечко, пронзённое стрелой. Внизу круглым девчоночьим почерком было выведено:

«ПРОРОЧЕСТВО ОН В БРИЗЕ СПАСИТЕ».

8

Заведующий складом королевской службы эвакуации был новый, Аслан его не знал: хмурый долговязый тип с капитанскими шевронами и разными по размеру глазами. Когда он смотрел, было ясно, что уж его-то не проведёшь, и вообще вид у него был такой тёртый и бывалый, что Аслан сразу понял: капитаном тот тоже стал совсем недавно. Текучка — новое модное слово.

— Все мобили реквизировала королевская служба охраны. Для коронации.

— Коронация же через четыре дня только.

— Через три.

— А солнечные сани?

— Законсервированы.

— Тогда тем более мне нужен мобиль.

— Все мобили реквизировала королевская служба охраны.

Этот диалог повторился уже два раза. Ни складской, ни Аслан не выказывали нетерпения. Цепным псам короны не пристало спешить, и сила их — в их неотвратимости.

Уже на пятом круге случилось продвижение. Заведующий складом вытащил бумагу и огромными буквами стал писать адрес.

— Там у них штаб, — хмуро сказал он. — Там и требуйте.

Адрес оказался знакомым: Тюильри.

Майора, который недавно выдержал напор министра, прокурора и подполковника, на месте не было. Вместо него сидел целый полковник протекторианцев, который внимательно прочитал все бумаги Аслана, выслушал его с живейшим сочувствием и спросил:

— Ты что, капитан, один поедешь?

Аслан неслышно вздохнул.

— Все на заданиях.

— Рассказывай, конечно, — сказал подполковник. — Разбежались как крысы с корабля, а? Сколько уже уволилось? Половина или больше?

Аслан молчал. Полковник кивнул.

— Молодец, так держать. У нас во флоте тоже не любили, когда про свой корабль... Куда командировка-то, говоришь?

Аслан лишь моргнул. Полковник ещё раз кивнул удовлетворённо.

Внезапно дверь распахнулась, и раздался звонкий голос:

— Вызывали, господин полковник!

Какой-то щекастый лупоглазый рыжий тип с чудовищным количеством веснушек и косо сидевшей формой королевской службы охраны вытянулся во фрунт. На спине у типа висел большой продолговатый то ли футляр, то ли мешок почти с него ростом.

— Да что ж ты орёшь-то так! — закричал полковник. — Не видишь, я занят! С человеком разговариваю! Понаберут тут, понимаешь, из леса всякую деревенщину! Ни выучки, ни строя, ни шага! Пшёл вон и жди там!

Рыжий, всю тираду панически глядевший то на начальство, то на Аслана, исчез, будто и не было.

— Дверь! — заорал полковник. Дверь бесшумно закрылась. Полковник мрачно поглядел на Аслана и сказал:

— Такое у нас пополнение. Вот тебе разрешение, мобили стоят за дворцом под навесами. Заберёшь свой, возврат ко дню коронации. Иначе плохо будет. Ясно, капитан?

— Так точно, господин полковник! — чётко ответил Аслан, выкатив глаза. Он отчётливо понимал, что стал свидетелем и участником маленького, но несомненного бюрократического чуда.

Кое-как проехав шумные и грязные лютецианские улицы, оставшиеся сто с лишним лье до Бриза он проспал. Мобиль шёл на автопилоте, и эвакуатор решил, что надо набраться сил, так как дело предстояло крайне хлопотное. Все, абсолютно все были правы: и Жак, который говорил, что дело это политическое и дело это безнадёжное, и полковник, точно угадавший настроения в службе эвакуации; кстати, уволилась не половина, а почти три четверти эвакуаторов, и они тоже были правы — у них семьи, дети и собственная, невероятно драгоценная жизнь, которую совсем не хочется провести в нищете, в тюрьме, а то и вовсе закончить на каком-нибудь особо рьяном допросе. Зато капитана дали на несколько лет поперёк выслуги… Аслану снились айсберги. Гигантские горы серого льда водили хоровод в прибрежных водах, а он будто смотрел на них сверху. Затем они вдруг разом вырвались из воды, явив взору грязное основание, покрытое водорослями, и полетели прямо к нему. Птицы, сидевшие на айсбергах, взлетели с карканьем и тоже устремились к Аслану. Когда они приблизились, стало понятно, что это не птицы вовсе, а какие-то летающие крылатые механизмы яркого красного цвета с золотой полосой, и издают они не карканье, а стрёкот, рычание и вой; вместо пасти у них дымчатое окружье.

Аслан летел вниз, и рот его был раззявлен в крике.

Он проснулся от тишины, и сразу посмотрел вперёд. Мобиль стоял неподвижно, ожидая, когда через дорогу перейдёт неторопливое стадо пятнистых чёрно-белых коров. Пастуха видно не было. Судя по приборной панели, до Бриза оставалось меньше лье.

Когда он доехал до окраины города, он был уже окончательно бодр, весел и страшен: первый же местный житель, к которому он решил обратиться, вылезши по пояс из окна мобиля, и спросить, где тут находится полиция, убежал от него по улице, сверкая пятками. Аслан загнал мобиль в небольшую рощицу, вылез, забросал его ветвями и пошёл пешком. Город Бриз был небольшой, и первое, что сразу бросилось в глаза — это каменные мостовые и обилие военных, особенно моряков. Гражданских на улицах почти не было. Напрягши память, он вспомнил, что, кажется, где-то тут находится то ли штаб, то ли флотилия, то ли даже арсенал. Моряки тоже ему не помогли, весело сказав, что где находится полиция, им плевать (они употребили другое слово), зато они могут довести до гауптвахты. Аслан поблагодарил и поспешил от них в другую сторону, старательно не замечая, как один из них, наименее твёрдо стоявший на ногах, как-то особенно пристально вглядывается в его шеврон. Через пару сотен шагов улица, по которой он шёл, кончилась, и Аслан вышел на площадь. Здесь было оживлённее: ездили повозки, экипажи и телеги, а людей в форме было ещё больше. Первый же прохожий с шевронами Шестой ударной бригады указал ему направление к полиции — правда, с большим подозрением его при этом оглядев. Полиция оказалась недалеко от площади, носившей странное название Страсбургской (кстати, улица, по которой он пришёл, называлась по-старому: Парижская), и Аслан решил вернуться за мобилем потом.

Табель соотношения специальных званий у коммунальной полиции и эвакуаторов устанавливал их полное соответствие, поэтому капитан полиции с необычной для этих мест фамилией Цейтлих (так гласила табличка на его двери) приветствовал Аслана как равный, рукопожатием. Был он крупный, здоровый и весь какой-то квадратный. Типичный германец.

— Я здесь по делу Фуке, — сказал Аслан сразу.

— То есть? — поразился Цейтлих и жестом пригласил его сесть. И говорил он с отчётливым восточным акцентом. — Что есть «дело»?

Аслан посмотрел на капитана.

— Моя задача — утилизировать его чудовищ, которые условно называются собаками, и доставить его вместе с ними в Париж, для дальнейшего следствия.

— Чудовищ? Следствия? — ещё более поразился Цейтлих. Несколько секунд он смотрел на эвакуатора, вылупив глаза, а затем прыснул и захохотал, дробно и заразительно, хлопая ладонью по столу.

— Ну насмешили! Следствие, доставить...

Аслан смотрел и ждал, пока капитан полиции успокоится. Цейтлих прекратил смеяться, прокашлялся, начал рыться в ящике стола, ничего там не нашёл, сел прямо и сказал недоверчиво:

— То есть вы серьёзно.

— Да, — ответил Аслан.

— Но это… — Цейтлих покрутил в воздухе пальцами. — Это невозможно. Дас ист полное безумие.

— Почему это? — устало и злобно спросил Аслан.

— Ну как сказать. Невозможно и всё. Даже если он вам сдастся, вас разорвут на куски.

— Как разорвут? — не понял Аслан. — Кто?

— Местные, кто же ещё, — ответил Цейтлих. — Популярнее Фуке в Бретани человека нет. Даже семерых отцов-основателей не так любят. И, между нами, за что их любить? Толкают всякую нудятину — не убий, не укради… Пророчества всякие. Ладно бы они ещё не сбывались, так ведь сбываются, вот где подлость!

На этих словах Цейтлих снова развеселился и начал стучать по столу уже кулаком. Аслан, сдерживая нарастающее раздражение, заметил на столешнице, там, куда бил рукой полицейский, отчётливую потёртость и даже углубление — положительно, капитан полиции был жизнерадостным человеком.

— А Фуке построил здесь веселый дом для моряков, — отсмеявшись, продолжил он. — Ещё целый квартал для бывших военных, дома по льготным ценам, а особенно для Иностранного легиона. Я, кстати, тоже там служил. Дороги все каменные, видели? Даже в Париже не везде, а у нас вот так! В Бретани порядок, про воров и убийц забыли. А если кто где что, то мы, если честно, и приехать-то не успеваем. Приедем, а он уже висит на дереве с табличкой. И вся деревня кланяется: Фуке, Фуке. Лопочут на своём бретонском.

— А вы его — доставить, — с каким-то даже осуждением закончил Цейтлих. — Арестовать…

Аслан обвёл глазами кабинет и вздохнул.

— Это всё хорошо, — сказал он. — Но я должен его именно что арестовать и доставить. Где он сейчас? И мне нужно подкрепление. Человек пять, думаю, будет достаточно.

Капитан полиции смотрел на него как-то странно. Оценивающе.

— А если он будет сопротивляться?

Аслан пожал плечами и положил руку на рукоять сабли.

— А если он будет не один, а с собаками?

— Это служебная тайна, но…

— Отлично! — перебил его Цейтлих. — Просто отлично!

Эвакуатор нахмурился.

— То есть?

— Пойдёмте, — сказал капитан полиции, встал и жестом пригласил его за собой. Аслан, недоумевая, вышел за дверь и только хотел сказать что-нибудь едкое по этому поводу, как его сшибли с ног, да так, что он ещё пару шагов пролетел, прежде чем шлёпнуться о пол. Тут же на него навалилось несколько полицейских, прижали руки, саблю; через несколько секунд, несмотря на все его попытки, его обезоружили, скрутили, заковали в наручники и, регулярно угощая крепкими тычками, протащили волоком через коридор и закинули в клетку.

Аслан сел, потряс головой и огляделся. Кажется, его всё-таки вырубили, потому что ни оружия, ни документов, ни полицейских видно не было. Клетка была тройная, и его закинули в центральную секцию. Справа от Аслана сидел какой-то босой бородатый дед, одетый как бродячий монах: в серые просторные штаны и длинную рубашку, на груди у него висел большой деревянный крест. Дед не выказывал никакого интереса к событиям и задумчиво перебирал чётки. В левой клетке находился молодой паренёк весьма пронырливого вида, он, в отличие от деда-монаха, очень оживился и в данный момент всячески сигнализировал эвакуатору лицом и руками, пытаясь привлечь внимание.

— Ты кто? — спросил его парень. Аслан угрюмо посмотрел на него и не ответил.

— Парижский он, нехристь и сарацин, эвакуатором служит, прости господи, — внятно проговорил монах, не отрываясь от чёток. Аслан медленно повернул голову к осведомлённому деду. — Ох, язык мой враг мой.

— Ты… вы кто? — спросил Аслан.

— Корентин меня кличут, — охотно ответил дед. — А тебя Аслан, лев, стало быть, по-вашему. А вон тот придурок, прости господи, это Бюнэ.

— Сам ты, дед, придурок, — огрызнулся Бюнэ. — Эй, служивый. Ты чего с нашими голубями не поделил? Вроде ж вы одна масть, или что?

— Придурок и есть, — с сожалением сказал дед Корентин. — Ты, хорёк деревенский, даже эвакуатора, коий чудовищ борет, от полицейских, что от таких, как ты, засранцев мир избавляют, отличить не можешь. А туда же, во власть настопырился.

— Откуда вы меня знаете, уважаемый Корентин? — спросил Аслан.

— Ты, нехристь, мне не вычь, — невежливо сказал дед. — Я человек простой, и в числе единственном на этом свете пребываю, как господом нашим и заведено.

Аслан сообразил лишь через секунду.

— Откуда ты меня знаешь, почтенный старец? — спросил он.

— Мусульманская твоя душа, — вздохнул дед. — Не можете по-простому. Я, видишь, ли, пророк. Не ваш, который Мухаммад…

— Саллаллаху алейхи ва саллам, — пробормотал Аслан вполголоса.

— Во-во, — отозвался дед. — Именно что салам. А я обычный пророк, из местных.

— Свято-ой ещё, — с издевательской почтительностью сказал Бюнэ. — Бывший. А теперь, вишь, к чёрту оборотился.

— Кыш, заморыш, — сказал дед Корентин. — Святым альбо диавольским люди называют всё, что уразуметь не способны. А я ещё на понимание общественности надежды питаю.

Аслан выразительно оглядел его клетку. Старик мрачно покивал.

— Смейся, смейся, нехристь. Но сказано: стучи во все чужие двери, чтобы найти свою. Вот и стучу.

— Ты тоже, что ли, в гвардию пришёл поступать? — спросил Бюнэ у Аслана. В его голосе звучала лёгкая тревога. Аслан помотал головой. Парень сразу успокоился.

— А я в гвардию пойду, — мечтательно сказал он, лег на нары. — Ночку эту досижу, завтра меня выпустят, да и пойду записываться.

— Иди, иди, — сказал Корентин. — Там тебя ждут. С барабанами и штандартами. Где, говорят, Бюнэ, что ж задерживается наш герой. Уж не приняли его за покражу где, красивого?

— Штуцер дадут нарезной, — Бюнэ не слушал. — Форму. И пойду, стало быть, девок охмурять.

— Штуцер — это ты правильно, — сердечно поддакнул дед. — За триста шагов, при выучке должной, охмурить сможешь. Ну или по башке прикладом, на крайний, стало быть, случай. Если догонишь.

— Увянь, дед, — злобно сказал Бюнэ. — Встретишься мне на воле. Попляшешь. Я твоих чертей не боюсь.

— Я же тебе говорю, село ты непаханое…

— Не слы-шу! Не слы-шу! — заорал Бюнэ, закрыв уши ладонями. — А-а-а-а! У-у-у-у!

— Дурак, — с отчаянием сказал Корентин.

Из каморки охранников неторопливо, крутя здоровенной дубинкой, вышел толстый полицейский с каким-то плачущим выражением лица.

— Чего шумим? — неожиданно тонким голосом спросил он у Бюнэ. — Водички захотелось?

— Это я его разволновал, Жюль, — покаянно сказал Корентин. — Опять. Ты уж прости.

Толстяк Жюль с подозрением осмотрел всех троих.

— Ты, дед, его не тревожь более, — сказал он. — Тебя-то мы не тронем, а соседей твоих умоем. У нас тут не весёлый домишко.

И снова удалился в свою каморку.

— Молчу, молчу, — сокрушённо сказал вслед ему дед.

— Ты пророк, значит, — сказал Аслан. Слова, написанные круглым девичьим почерком, стояли перед его взором.

— Ничего это не значит, нехристь, — сказал Корентин. — Не слушают меня люди, хоть ты плачь. Всё верно прорицаю, всё сбывается. А толку нет.

— И ты не слушай его, — сказал Бюнэ. — Ничего у него не сбывается. И не святой он.

— Тебя когда мамка на свет божий исторгла в муках, забыла мозги через родничок в башку твою пустую заплюнуть, — сдержанно сказал дед. — Одна писька выросла, да и той штуцер нужен, чтоб пристроиться куда.

— Я тоже тогда пророк, — не слушая Корентина, заговорил Бюнэ. — Наговорю всякого, а потом что стрясётся, так и истолкую. Что толку пророчить, если непонятно?

— Эх, — сказал Корентин. — А вот тут ты прав, отрок, как ни обидственно.

— Скажи мне, уважаемый пророк, — сказал Аслан очень спокойно. — Как мне найти Фуке?

— Он тебя сам найдёт, — сказал Корентин. — Для этого мы тут и посажены.

Судя по всему, выражение лица эвакуатора было настолько тупым, что пророк тут же стал объяснять дальше.

— Скоро коронация ить. Фуке наш на принцессу имеет виды большие. Оно, конечно, почему бы и нет. Золота у него завались, собаки эти кого хочешь порвут, да только люди-то толкуют, что он с диаволом в сговоре.

— Как ты, — вставил Бюнэ. Старик его проигнорировал.

— Поэтому ежели он вдруг принцессу окрутит, — продолжил он, направившись к отхожему месту в виде чана, — то бунта не миновать. Кровища, горе, слёзы. И тогда егойные генералы и затеяли такую штуку: пусть, говорят, исполнит он пророчество, тогда народ и поверит.

— Какое пророчество? — спросил Аслан. Корентин прекратил журчать, заправил штаны и ткнул чётками в стену коридора, на которой висело большое гербовое полотнище с красивой, каллиграфически выведенной надписью. Аслан, прижавшись к решетке и скосив глаза, стал читать.

— «Шагай под водою, как по земле, а по земле, как по воздуху. Узри свет дальний, но вернись домой. Одолей безумца и приручи силу. Яви лик свой, и спасенье грядёт»… Это про Фуке?

— Да не знаю я, — раздражённо сказал дед, умащиваясь на нарах. — Люди решили, что про него. А я уж и забыл, об чём речь, да и не один я пророчил, наставники мои тоже помогали. Молодой я был, загадочный.

— Так это ты напророчил, что ли? — недоверчиво спросил Бюнэ, крутя головой и стараясь увидеть буквы. — Хорош врать, это ж сто лет назад было.

— Эх, дурень, — ответил Корентин. — А мне, думаешь, сколько?

В дальнем конце коридора распахнулась дверь, и появился капитан Цейтлих, а с ним ещё двое. Одеты они были в мундиры, но форма была не полицейская. Когда они приблизились, Аслан уразумел, что перед ним большие шишки: у одного были нашивки полковника, с пятью галунами, и эмблема в виде серебряного кулака, увитого лавровой ветвью, а у второго шеврон с тремя белыми звёздами и якорем. Вслед за ними на почтительном расстоянии в три уставных шага шли полицейские.

Полковник, вице-адмирал и капитан Цейтлих остановились перед клетками и несколько секунд глубокомысленно разглядывали троих задержанных. Корентин и Бюнэ стояли перед решёткой на свету с отчетливо скромным видом, опустив глаза в пол. Аслан тоже постарался сделаться незаметным, исподтишка всё же поглядывая на пришедших.

— Эти, что ли? — спросил вице-адмирал, брезгливо оглядывая арестантов.

— Эти, эти, — ответил Цейтлих.

— Мда, — сказал полковник. — Какие-то… Ну этот разве что.

И ткнул в Аслана.

— Не тот нынче безумец, — вздохнул Цейтлих, как показалось Аслану, лицемерно.

— Эвакуатор, что ли? — присматриваясь к шеврону, спросил вице-адмирал.

— Он самый, — ответил Цейтлих. — Задержать, говорит, арестовать, доставить.

Полковник и вице-адмирал усмехнулись.

— Бумаги? — спросил полковник.

— А как же, — капитан полиции щелкнул пальцами, и сзади кто-то вложил ему в руку папку Аслана. — Вот, извольте. Полномочия — широчайшие. Оказывать содействие незамедлительно. Миссия чрезвычайной важности. Мобиль даже есть, где-то.

— Серьёзно, — непонятным тоном сказал вице-адмирал. — Только почему он один?

Вопрос, судя по всему, был юмористическим, так как все трое рассмеялись.

— Положение обязывает, — сказал полковник Иностранного легиона. — Безумец ведь.

— Должны быть ещё, — сказал вице-адмирал. — Прокуратура, и эти, как их…

— Легардюкор и криминалите, — подсказал полковник.

— Да, ищейки, — сказал вице-адмирал. Глянул на Цейтлиха. — Ничего личного.

Цейтлих кивнул равнодушно.

— Есть только этот.

— А эти кто? Эй, ты кто?

— Я Корентин, ваше превосходительство, — ответил старик.

— Епископ, что ли? — воскликнул полковник. — Из Кемпера?

— Он самый и есть, — наклонил голову старик. — Обвинён в ереси, низложен в мир. Препровождён сюда с целью противуборства с Шарлем Фуке, во исполнение собственного пророчества.

— Да хорош, — сказал вице-адмирал. — Ты тот самый Корентин? Тебе сто лет, что ли?

Корентин поклонился ещё раз. Адмирал покрутил головой и обратился к Бюнэ.

— Ты кто?

— Я Бюнэ, — торопливо ответил юноша. — Я в гвардию хочу, к Фуке.

— В гвардию, — усмехнулся Цейтлих. — Поросёнка зачем украл, гвардеец?

— Я искуплю, — быстро сказал Бюнэ.

— Драться будешь с Фуке? — строго спросил полковник.

— А куда мне деваться. Только, чур, не насмерть.

— Да кому ты нужен, насмерть, — добродушно сказал вице-адмирал.

— И который? — слегка нетерпеливо спросил Цейтлих.

Вице-адмирал и полковник задумались. Затем адмирал оглядел потолок, стену, узкие окна, решётки. И сказал негромко.

— А все трое.

— То есть? — очень спокойно переспросил капитан полиции.

— У тебя что-то с ушами, капитан? — зловещим голосом осведомился вице-адмирал. — Офицерское собрание постановило — Шарль Фуке будет драться с тремя безумцами.

— Вас понял, — чётко ответил Цейтлих и отдал честь по всей форме. Вице-адмирал и полковник откозыряли небрежно, одновременно развернулись и покинули полицейское управление. Аслан сел на нары, обдумывая услышанное, собирая всё, что он увидел, в единую картину.

Картина не собиралась.

Капитан Цейтлих коротким кивком то ли попрощался с охраной, то ли приказал им вновь заступить на место, пошёл по коридору к своему кабинету, но до него не дошёл, а свернул в неприметную узкую дверь. За ней обнаружился небольшой архив. На пыльных ящиках с бумагами и разным барахлом сидел ярко-рыжий веснушчатый парень, держа между колен холщовый мешок с чем-то длинным и узким.

— Слышал? — коротко спросил его Цейтлих. Рыжий кивнул.

— Справитесь?

Парень усмехнулся и ничего не ответил.

— Ну пойдём, — сказал Цейтлих. — Надо выбрать… как это называется?

— По-зи-ци-ю, — по слогам выговорил рыжий. — Лёжку, то бишь. Пять лёжек.

9

Вице-адмирал Мармут проснулся за час до рассвета. Он со вчерашнего дня был крайне доволен собой. Всё шло по плану, а если что-то шло не по плану, на этот случай тоже был предусмотрен план. Так, к примеру, быстро заменили настоящего деревенского дурачка на вполне вменяемого Бюнэ. Непредсказуемого сумасшедшего отпустили с миром, а Бюнэ же подходил идеально — сделает всё. Но особенно вице-адмиралу нравилась его идея о трёх безумцах вместо одного. Конечно, было в этом что-то от давней нелюбви флотских к Иностранному легиону и вообще к армии. Но, с другой стороны, ты принц будущий или кто? Если принц — то три безумца тебе не помеха, тем более, что пророчество — вот оно. Под водой ходил? Наверное, ходил. Дальний свет видел? Ну ещё бы, Иностранный легион ведь. Вернулся? Конечно. Остались безумцы. Мелочь.

И очередные летние учения армии и флота, под предлогом которых в Бризе собрались почти тысяча офицеров и несчётное количество солдат и моряков, подходили для плана просто идеально. Если Фуке не тот, о ком говорится в пророчестве, армия увидит это своими глазами, а генералы тут как бы и ни при чём. Если же Фуке справится, то генералы — и адмиралы, конечно, — это всё организовали и дали ему саму возможность исполнить пророчество. К слову, не так-то это оказалось просто организовать. Но пока выходило всё просто отлично, именно поэтому его превосходительство был в отличном настроении — ровно до тех пор, пока ему не доложили, что «зрители собрались».

Уже выйдя из штаба, он услышал неясный гул; поглядел на небо и увидел серые рассветные тучи. «Будет шторм, однако», решил про себя адмирал, не обращая более внимания на этот звук. Однако, взойдя на западную башню — она носила имя Мадлен — он понял, что это не погода.

По всей Замковой площади, ото рва до берега моря и от берега реки Панфельд в сторону города, были люди, и люди эти были в форме. Повернувшись в сторону Обходного моста, вице-адмирал увидел, что из другой части Бриза прибывают ещё. Броненосец у рва, единственный корабль, который мог встать так близко к берегу, был обсажен моряками, словно муравейник. Похоже, что это были самые массовые военные учения за всю историю существования Альянде.

В смущённых чувствах вице-адмирал, сопровождаемый адъютантами, стал спускаться с башни, и увидел капитана Цейтлиха. Полицейский адмиралу не нравился, уж слишком вольно себя вёл. Кроме того, он был не очень опрятен и при этом хромал на левую ногу. В данную секунду впечатление усугубило и то, что вид у Цейтлиха был измотанный совершенно неподобающе.

— Капитан! — гаркнул вице-адмирал. — Что за вид, капитан!

— Виноват, ваше превосходительство, — сказал Цейтлих.

— Немедленно приведите себя в порядок!

— Слушаюсь, ваше превосходительство.

Вице-адмирал Мармут отправился к центральной башне. Она носила игривое название Райская, и была сдвоенной, так как содержала в себе крепостные ворота с выходом на равелин — хитроумную придумку древних фортификаторов, представлявший собой что-то вроде носа корабля, выдвинутого вперёд, этакая каменная треугольная площадка или же невысокая башня. Его задачей было взрезание атакующих порядков противника и обстрел тех, кто прорвётся через ров и начнёт брать стены. Именно на равелине предполагалось провести всё действо, для чего силами инженерной роты на нём был воздвигнут деревянный помост, отлично просматривавшийся практически отовсюду. Прямо у ворот он увидел трёх безумцев под конвоем.

Аслан сидел неудобно, но повернуться было трудно, скованные руки и ноги мешали. Поэтому он терпел, ждал и внимательно осматривал окрестности. Посмотреть было на что. Крепость Бриз, западный форпост Альянде, шедевр инженерной мысли великих предков, внушала ощущение полной безнадёжности любых попыток её штурма. Хотя Аслан не собирался его штурмовать, но ощущение мощи врага — в данный момент замком владели его враги — и собственной ничтожности мало способствовало бодрости духа и сил. К тому же их разбудили заполночь, и привезли сюда через весь город под мелким ночным дождиком на открытой телеге.

— Слушать меня, вы трое, — сказал вице-адмирал. Один из конвоиров слегка наподдал ногой Бюнэ, чтоб тот получше изобразил внимание. — Если что-то пойдёт не так, знайте: уже к вечеру в Бретани начнётся такая резня, что не снилась ни Жози Второму, ни отцам-основателям, никому. А после коронации эта резня начнётся и всей стране и заденет всех, может быть, и ваших родных, друзей и близких. Хотите этого?

— Никак нет! — неожиданно дружно ответили Аслан, Бюнэ и дед Корентин. Вице-адмирал Мармут кивнул удовлетворённо.

— Бейтесь по-настоящему, потому что если он не настоящий король, погибнут тысячи.

— То есть как это — взаправду, что ли? — слегка взвывая на гласных, спросил Бюнэ. Легионер, стоявший рядом, тут же отвесил ему мощную оплеуху. — Ай!

— Именно, парень, — сказал адмирал. — А если будешь мухлевать, он тебя просто убьёт. Что королю какой-то безумец?

— Э, э, мы так не договаривались, — повышая голос, завопил паренёк. — Это что же это…

Бац! Ещё один удар, теперь уже рукоятью сабли, прервал его нытьё.

Через десять минут пришёл Цейтлих и бросил им оружие и доспехи — три сабли, три кольчуги. Корентин со знанием дела осмотрел все три клинка, подержал каждый в руках, сделал пару выпадов и взял себе один; легионеры, стоявшие неподалёку, заржали — скованный старик, машущий саблей, показался им смешным. Аслан тоже попробовал клинки. Бюнэ затравленно смотрел то на него, то на деда, и эвакуатор понял, что парень никогда не держал в руках настоящего холодного оружия, не говоря уж об огнестрельном. Аслан выбрал саблю получше и, не думая, протянул ему, держа за гарду рукоятью вперёд.

— Дурак, — сказал Корентин, глядя в сторону. — Возьми себе, всем лучше будет.

Бюнэ тут же выхватил саблю из рук эвакуатора. Легионеры, которых стало больше, снова разразились хохотом.

— Снимите кандалы, бараны, — с презрением сказал Корентин, с отчётливым хрустом наклоняя голову то вправо, то влево и поводя плечами.

— Положи саблю и подойди сюда, — сказал сержант-легионер. Пророк фыркнул так, что из гнёзд над оконцами башен вылетели ласточки.

— Ты что, боишься столетнего старика с тупой железякой?

Сержант оскалился, и под хохот своих солдат подскочил к старику и уже замахнулся, чтобы ударить его. Пророк сделал неуловимое движение, сверкнуло железо — и с сержанта упали штаны; а в рядах конвоиров несколько человек упали от смеха. Легионер подтянул штаны, подошёл к конвою и пинками разогнал их; двое по его приказу подошли и сняли кандалы с Аслана, Корентина и Бюнэ. Старик более не шутил, стоял и смотрел на серое рассветное небо.

Аслан накинул плохонькую кольчугу, покрутил саблей. Клинок был отвратительный — несбалансированный, тяжёлый, со слишком длинной рукоятью, хилой гардой, из мягкого «деревенского» железа, и к тому же тупой как три копыта сразу. Корентин смотрел на него одобрительно.

— Умеешь, стало быть, — сказал он. — Возьми-ка этот.

И сразу кинул ему свою саблю. Аслан поймал. Да, этот клинок был поприличнее, но самый лучший всё-таки был в руках у Бюнэ. Аслан, кляня себя за глупую жалость, обернулся было к нему, чтоб попросить его обратно, но как только увидел парня, съежившегося подобно загнанному в угол дикому зверю, так сразу и передумал.

— Говорил ведь, — без укора произнёс Корентин. — Хотя какая разница. Стенку делать умеешь, нехристь?

Аслан кивнул. Стенка — простейший приём двоих против одного: один наседает и открывает, второй делает выпад в нужный момент. Понятно, кто что будет делать — старик не выдержит мало-мальски долгого боя, а выпад или другой ему, видимо, вполне по силам.

Гулко дрогнули ворота, загремела цепь, заскрипели колеса, поднимающие сразу несколько решёток.

— Выходи! — скомандовал сержант легионеров. Конвой, вооружившись длинными копьями, направил троих безумцев через ворота к лестнице, ведущей на равелин и на длинный помост, на нём сооружённый. Аслан посмотрел по сторонам — и у него едва не закружилась голова. Люди, люди, люди везде, куда ни кинь взгляд, до горизонта.

— Од-нако, — крякнул Корентин. — Действо сие масштаб имеет немного больший, чем я догадываться смел.

Аслан поднялся на помост. Людей было столько, что он даже примерно не мог их сосчитать. Тысячи. Он молчал и оглядывал крепостные башни. Толпа заволновалась — Корентина узнали. «Дьявол!», «Святой!», кричали с разных сторон. На стены замка выступили музыканты, ударили барабаны, зарыдали трубы; мимо них троих, оттеснённых к краю, на острие равелина выбрался флотский старшина с рупором в руках. Он постоял, набирая воздух, увеличившись при этом не менее чем в полтора в раза, затем приставил рупор к губам и заорал так, что в ушах зазвенело.

— Шарль Фуке! Во исполнение-ее! Праррррочества! Семи отцов! Основателей! С божией помощью и попущением! Одолеет трёх! Безумцев! И отправится в город! Лллютециюууу! Дабы явить лик! И спасение! Всему! Альянде-ееее!

Затем, уже изрядно покрасневший, он повторил то же самое налево, в сторону реки и облепленного людьми корабля с двумя гигантскими пушками, торчащими из несоразмерно маленьких башен, и, наконец, направо, в сторону залива. Барабаны перешли с дроби на размеренный шаг, отбиваемый медью в противотакте. Дррын — бац! Дрррын — бац! Дррррын — бац! Аслан заметил движение сзади и обернулся.

Через расступающийся строй конвоиров поднимался Шарль Фуке, высокий, статный, с гордым профилем, который не скрывала даже серебристая карнавальная полумаска.

Безоружный и без доспехов.

Не обращая внимания на них троих, он прошёл к острию равелина, оглядел толпу и поднял руки. Барабаны замолчали разом.

Фуке заговорил.

Вначале Аслан подумал, что это эхо так разносится над толпой, но потом сообразил: в толпе те, кто поближе, повторяли его слова тем, кто дальше, а те, в свою очередь, передавали далее, а Фуке предусмотрительно делал паузы в своей речи. Ещё через пару секунд эвакуатор понял, что все повторяющие носят одинаковую форму — Иностранного легиона.

Он не успел додумать эту мысль.

10

Фуке говорил.

— Безумец! Безумец — это не тот, кто поднял меч на меня. — Он ткнул в себя пальцем. — Безумцы — те, кто поднял меч на вас!

И указал на толпу. Толпа заорала радостно.

— Безумец — не тот, кто хитростью и обманом захватил власть! Это тот, кто думает, что такая власть длится вечно!!

И поднял руки к небу. Крики усилились, стали слитнее.

— В моих руках невиданная сила, — он сжал кулаки. — Надо мной благословенное небо господа всемогущего. Со мною вы — мои боевые товарищи, которым я верю так же, как себе. Я раздаю золото как глину! Я вижу будущее, где нет места лжи, порокам и бедности! Там каждый из вас покоится на вершинах славы и благоденствия!!

Толпа отозвалась дружным и радостным воплем.

— И я!! Веду вас!! Туда!!

— ААААААА!!! — заревела толпа оглушительно.

Аслан потряс головой и случайно глянул на Корентина. Старик стоял, смертельно бледный, его пальцы изо всех сил сжимались на рукояти сабли, которую он упёр в помост, расширенными глазами он смотрел в спину Фуке.

— Кто!! Осмелится!! Встать!! На нашем!!! Пути!!!

— АААААААААА!!! — заревела толпа ещё сильнее. Аслан почувствовал, как волосы шевелятся у него на голове. И в это же самое мгновение услышал шёпот пророка Корентина, склонившего голову.

— Если пойду и долиною смертной тени, не убоюсь я зла, — слышал Аслан так явственно, будто и не было орущей толпы. — Ибо ты со мной; твой жезл и твой посох — они мир мне даруют.

С этими словами пророк поднял саблю, перекрестился ею, и шагнул вперёд.

— Э, — непроизвольно воскликнул Бюнэ. Старик остановился, обернулся на него, сказал сурово:

— Не будь дурнем, село, — и пошёл дальше, по дуге, против часовой стрелки, заходя к Фуке сбоку и медленно вращая саблей. Аслан вдохнул, выдохнул, подбросил свой клинок в руке, и, от всего сердца пожелав всем мира и благословения всевышнего, шагнул с другой стороны. Когда они были примерно на половине равелина, Фуке их заметил. Беснующаяся толпа разом утихла.

— Я тебя предсказал, я тебя и убью, — сказал Корентин негромко.

— Безумцы! — завопил Фуке протяжно. Крик его вновь чётко подхватили глашатаи-передатчики. Вблизи это производило довольно странное впечатление. — В ваших руках мечи железные! Но в моих — орудия господа нашего!

И снова размеренной поступью ударили барабаны. Дрррын — бац! Дррррын — бац!

— Ну конечно, — обычным ехидным голосом сказал пророк Корентин. — Господь наш, да святится его имя ныне и присно…

Дрррын — бац!

— … не такой дурень, чтоб меч свой кому попало отдавать.

— Одумайтесь! — страшным голосом, надувши жилы на шее, призвал Фуке. Одумайтесь, одумайтесь, разнеслось по толпе, по стенам крепости, по реке. Фуке занёс левую руку назад за плечо и будто бы схватил что-то в воздухе. — Последний раз тебя прошу! Безумцев покарает перст господень, что в руке моей!

— Точно перст? — скептически осведомился Корентин. — А то, знаешь ли, всякое бывает. Диавол тот ещё шутник, уж поверь мне.

За это время он подошёл к нему на расстояние полутора-двух выпадов. Фуке не делал никаких попыток отойти, впрочем, отходить ему было некуда, за его спиной был ров с водой, а с другого боку заходил, покачивая саблей, Аслан.

Дрррын — бац! Дррррын — бац!

И тут эвакуатор увидел один-единственный короткий взгляд Фуке, что бросил он из-под маски в сторону западной башни, и в ту же секунду всё понял, в то же мгновение картина сложилась, и догадался Аслан, что сейчас произойдёт, и что ему не успеть, никак не успеть, но рванулся всё равно он изо всех сил к старику Корентину, чтобы закрыть его, уронить, отвести, и увидел он глаза пророка, и понял, что Корентин, епископ Кемпера, знал это с самого начала, знал и шёл без страха — ибо жезл Его и посох Его мир ему даруют.

Дррррын — бац!

Аслан отбросил саблю и кинулся к Корентину. Фуке же из широкого замаха словно бы влепил пощёчину невидимому оппоненту перед собой. Голова святого Корентина…

Дррррын…!

…дёрнулась влево нелепо и страшно, от неё отлетело что-то чёрное, жёлтое и красное, много чёрного, жёлтого и красного, кусками, каплями, ошмётками,

…бац!

…и тело старика обрушилось на доски, сабля его вылетела из руки и, описав дугу, булькнула где-то внизу, во рву. Аслан споткнулся по дороге и шлёпнулся рядом. Толпа ахнула. Зубы крошились, стиснутые скулы ныли, но момент для бессильного плача был неудачный, потому что лежащий Аслан представлял собой отличную мишень для перстов господних, что вынимал из воздуха Фуке, и что разили, разумеется, из узких бойниц западной и северной башен.

Дррррын — бац!

Аслан резво перекатился в сторону и увидел, как Фуке, глядя на него сквозь маску, словно разрубает ладонью воздух перед собой, в это же мгновение помост дрогнул, и на доске сбоку и сзади эвакуатора вспух косой столб пыли и щепок. Фуке, совершенно растеряв ораторское достоинство, торопливо сбежал с линии огня, встал в центре равелина и замахал на Аслана уже двумя руками, словно ветряная мельница. Рядом свистнуло, раз, другой; тум, тум, тум — глухие упругие звуки вмешались в размеренную поступь меди и барабанов.

В толпе за рвом кто-то закричал, крик подхватили. Аслан ещё раз нырнул на пол, упав на руки, сразу поднялся и отпрыгнул в сторону, не обращая внимания на Фуке, продолжавшего остервенело махать руками. Бюнэ уже давно лежал ничком, прикрыв голову руками и лишь содрогаясь от ужаса. Ещё два фонтанчика поднялись рядом, а плечо Аслана ожгло болью.

Одним взглядом он запечатлел картинку у себя в мозгу. Спуск с равелина — там стоит Фуке, а за его спиной ощетинился пиками конвой. Мост — поднят, а за рвом безумная толпа, где уже начинается паника и давка — персты господни нечаянно сразили и нескольких солдат, надо полагать, отпетых грешников. Путь, как всегда, был только один: отдать всего себя в руки провидения, и Аслан, разбежавшись, прыгнул в ров.

С шумом пролетел мимо раскрытый драконьей пастью мост, ударила вода. Аслан вошёл не слишком хорошо, и первую секунду-полторы он стремительно шёл ко дну, оглушённый; у самого дна раскрыл он глаза, встряхнулся, одним движением сбросил кольчужку, развернулся в сторону тёмного прохода и задвигал руками и ногами, словно лягушка. По ушам ударило плотно — рядом пузырьками прочертило косую траекторию, и ещё раз, и ещё, с нечистого дна поднялась муть и грязь, а Аслан отталкивался и отталкивался руками и ногами — к реке, к мосту, а там видно будет.

Он задыхался, но не поднимался на поверхность, выжимая из себя последнее, и это окупилось — прямо над ним медленно, страшно медленно поплыла тёмная громада, броненосец. Уповая на то, что все собрались на противоположном борту, Аслан вынырнул.

Но это оказался не броненосец.

Затопленный подвал под северной башней, вот где он вынырнул. Очень хотелось упасть, силы были на исходе, но шум, доносившийся откуда-то сверху, или наоборот, снизу, через воду, напоминал ему, что его ищут, и что если он не будет двигаться, то его найдут. Аслан вылез из воды и немедленно затрясся — могильный холод царил в этих казематах. Он пошёл, шатаясь и хватая ртом воздух, по длинному коридору, еле разбирая путь в полутьме, под его ногами пищали крысы и хлюпала вода, несколько раз он упал, плечо нещадно ныло, но злая радость толкала его вперед, ему удалось-таки испортить гаду праздник, и взгляд святого Корентина, с которым Аслан был знаком так мало, и если бы не Фуке, может, они бы ещё не раз побеседовали, этот взгляд тоже толкал его вперёд, поднимая с сырого пола, ведя в почти полной тьме. Так он шёл долго, очень долго, он потерял направление, но шёл, шёл и шёл, и вдруг в какой-то момент словно кто-то похлопал его по плечу: всё, здесь. Он встал и прислушался. Шума погони слышно не было, ветер свистел где-то наверху, и оттуда же, сверху, пробивался свет. Аслан нащупал ногами ступеньки, поднялся и уперся лбом в деревянный люк, который выбил здоровым плечом, ссадив себе локоть и исцарапав лицо.

Заброшенный склад, или очередная каменная башня. Он осторожно подошёл к бойнице и увидел реку, слева мост, а прямо через реку была крепость Бриз, и броненосец тоже был виден, и по-прежнему люди облепляли его в надежде увидеть побольше. Аслан так никогда и не узнал, что он находился в башне Танги, когда-то охраняющей Обходной мост и соединённой с крепостью тайным туннелем, идущим под рекой Панфельд к подвалу северной башни.

Поднявшись на самый верх, он получил неплохой обзор и сразу увидел ту дорогу, по которой приехал, и рощицу, где он спрятал мобиль. Безо всяких сомнений он отправился туда, слегка обтерев кровь с плеча и завязав рану тряпицей. Все дома были закрыты, на улицах одинокий ветер гонял листву и мусор — по случаю исполнения или неисполнения пророчества горожане ждали беспорядков, и либо покинули город заранее, либо попрятались от греха. Аслан, без особого труда изображавший загулявшего служаку, добрался сначала до Страсбурской площади, потом пробежал по Парижской улице, и вот уже показалась роща и те самые кусты. Мобиль был на месте.

— Мне нужен отпуск, — бормотал Аслан, забираясь в кабину.

11

«Бризский марш», впечатляющая по скорости и организованности переброска к столице частей Шестой ударной бригады, двух полков Иностранного легиона, артиллерийского дивизиона и отдельного батальона связи, стал одним из крупнейших в череде ярких событий, предшествующих коронации принцессы Изабель; вся эта мощь предназначалась якобы для праздничного парада. Знатоки сходились во мнении, что таким образом Шарль Фуке, основной претендент на руку будущей королевы, продемонстрировал свою силу, и те, кому эта демонстрация предназначалась, выводы сделали. Впрочем, ещё до марша умонастроения в заинтересованных ведомствах склонялись в его пользу; это выражалось, например, в фактическом саботировании приказов лорда-протектора сира Оливера, самым болезненным ударом для которого стал переход на сторону Фуке королевской службы охраны: лорда-протектора посадили под домашний арест сразу, как только будущий принц-консорт ступил на улицы Лютеции. Принцесса Изабель, как и ожидалось, после восшествия на трон объявила о своей помолвке и о свадьбе, которая должна была состояться через месяц — наименьший срок, допустимый по протоколу для подобных случаев. Этот месяц был объявлен в Альянде месяцем праздников и карнавалов, причем, по слухам, на одном из столичных балов Фуке должен был снять маску и явить миру своё лицо.

В вечер коронации в доме на Рю де ла Пэ трое молодых людей (один из них — с перевязанной рукой, на сей раз это был Аслан) сидели за столом и мрачно созерцали большую стеклянную чашку, на две трети наполненную лабораторным этил-спиртом. Капитанский шеврон Аслана лежал на дне.

— И что теперь? — наконец спросил Питер.

— Не знаю, — Аслан пожал плечами. — У нас в управлении несколько человек осталось. Я тоже остаюсь. Куда мне идти?

— Да нет, — сказал Питер. — Про вас всё ясно. Я про шеврон.

И кивнул на чашку со спиртом.

— Надо его оттуда достать, — сказал Аслан. — Руками нельзя, и приборами тоже.

— Вылить? — вопросительно сказал Жак.

— Я тебе вылью, — сказал Питер. — Я, можно сказать, репутацией рисковал.

— Выпить? — с точно такими же интонациями предположил финансист.

— Он же не пьёт, — сказал Питер. — Этот… как его… харам.

— Спирт испарится, я достану его оттуда зубами, — решил Аслан. Питер глухо зарычал.

— Ты точно уверен, что традиция именно такая? — скептически поинтересовался Жак у Аслана. Эвакуатор кивнул. Питер, видимо, смирившись с потерей, полез в шкаф за бокалами; всё же праздник. — Может, всё-таки надо выпивать?

— Бог с тобой, Жак, под силу ли это человеку? — воскликнул Питер. — Это же чистый спирт.

— А я бы рискнул, — сказал свободный финансист, разглядывая чашку.

— Станешь капитаном, тогда и рискуй, — справедливо заметил Аслан.

— Да, и спирт сам добывай, — добавил Питер. Он налил в два бокала вино, а в третий налил минеральной воды, и расставил их по столу между тарелок с небогатой снедью.

— О! — сказал эвакуатор. — Пока не забыл.

Он достал из планшета бумагу и двинул её Жаку.

Жак, недоумённо хмурясь, поднял и прочёл.

— Что это? — спросил он возмущённо.

— Ты читать разучился? — поинтересовался Аслан вежливо. — Это счёт. На тысячу восемьсот новых франков. За проживание в мобиле в течение месяца. Мобиль ведь не твой, а Королевской службы эвакуации, как там и написано.

Жак, раскрыв рот, посмотрел на Питера. Тот бархатным голосом произнёс:

— Похоже, что он прав, дружище.

— Формально, — поднял палец Аслан. — А значит, прав вообще.

Жак с картинным вздохом встал, полез в свой камзол, достал оттуда бумажник и начал отсчитывать банкноты, затем отдал всю пачку денег Аслану, а тот сразу передвинул их Питеру.

— Научил на свою голову, — произнёс Жак недовольным голосом.

— Здесь больше, — сказал Питер.

— Это с задатком, — пояснил Жак. — В фонд капитального ремонта. И учись уже торговаться по-нормальному, а не сидеть как лопух.

— Ого, — ответил Питер. — Пожалуй, завтра схожу погляжу, что с чердаком. А то не далее как сегодня утром слышал там какой-то шум. Ключи только найти.

— Птицы?

— Может быть, — сказал Питер и поднял бокал. — Ну! За двойное повышение!

— Двойное? — переспросил Жак, поднимая бокал

— Нашего лейтенанта повысили до капитана, — объяснил Питер. — А принцессу повысили до королевы.

Они звякнули бокалами и некоторое время молчали.

— Так, получается, Фуке не исполнил пророчество? — спросил Жак наконец. — Он же не одолел Корентина, его убил неизвестный стрелок из чудо-штуцера. А тот парнишка, Бюнэ, он вполне нормальный.

— В общем, единственный приличный безумец был Аслан, и тот сбежал, — заключил Питер. — Кто теперь поверит Фуке?

— Главное, что в Фуке верит армия, — заметил Аслан мрачно.

— Дааа, — сказал Жак. — В кого верит армия, в того верит бог.

— Эх! — Аслан стукнул кулаком себе в ладонь. — Мне бы саблю мою тогда, нет, лучше пистолет. Один маленький пистолетик с одной крошечной пулькой!

— Бы, — саркастически произнёс Питер. — Сабля, пулька…

— Не для этого тебе мобиль в легардюкор дали, чтоб ты с пистолетиками против Фуке дрался, — со свойственными ему неприятными интонациями сообщил финансист. — Ох не для этого…

Аслан его не слушал, предавшись мечтам.

— А я ведь тебе, между прочим, предлагал огнемёт, — продолжил Жак, разглядывая бокал на свет. — Помнишь? Маленький такой, капитанский огнемётик.

Глава четвёртая, где Жак Делакруа вступает в битву за активы

Чердак был завален ящиками, узлами с одеждой, мебелью и, конечно, игрушками. Старые куклы, кубики, сабли, кораблики, наборы маленькой посуды из потрескавшейся глины, музыкальная шкатулка и почти целый дворец из папье-маше, с бумажными фигурками танцующих балерин внутри и строгими оловянными солдатиками на башнях.

Слуховое окно было разбито, остаток рамы ещё болтался укоризненно, ветер гулял по чердаку, заглядывая в самые дальние щели, и прямо перед дворцом на широком рундуке в осколках стекла лежала невиданная в этих краях и временах игрушка — большая ярко-красная птица с выпуклым стеклянным глазом и золотой полосой, идущей по боку.

Конечно, это была никакая не птица и не игрушка, а аэроплан, и лежал он вверх ногами. Дверца в фюзеляже медленно открылась, и сначала на крыло, а затем на рундук, шатаясь, спрыгнул человек в комбинезоне и шлеме, прошёл несколько шагов и упал ничком, затем перевернулся на спину. Ростом он был пальца в три, но даже и так было заметно, как он тяжело дышит. Через несколько минут, отлежавшись, пилот снял шлем.

Это была девушка.

1

Хорошая драка редко бывает длинной. В хорошей, настоящей драке голыми руками один на один с первого же удара становится ясно, кто будет нападать, а кто защищаться, кто будет идти напролом, а кто искать шансы на стороне. Сойтись один-два раза — и уже понятно, что к чему. При условии, конечно, что участники представляют, что и зачем они делают.

Ни Жак, ни Аслан себе этого не представляли, поэтому их взаимное колошматенье явно не собиралось оставить свой след на скрижалях всемирной истории драк и побоищ. В данный момент они беспорядочно и трудолюбиво лупили друг друга каждый свободной рукой куда придётся, а другой рукой они совершенно одинаковыми хватами держали противника за грудки, независимо от вертикальности положения их тел. Проще говоря, капитан эвакуации и свободный финансист катались по всей гостиной рычащим клубком, руша всё на своём пути.

Питер спустился на второй этаж, подошёл к перилам, оглядел гостиную, едва глянул на дерущихся, вздохнул и начал спускаться дальше. Стараясь не пересекаться с Жаком и Асланом, он прошёл к камину, взял кочергу двумя руками и встал в центре с выжидающим видом. Ждать долго не пришлось — уже через пять секунд два пыхтящих тела подкатились к нему, опрокинув кресло; вздохнув ещё раз, Питер быстрыми и жестокими ударами начал разнимать своих друзей. Был момент, когда драчуны направили было свой пыл против непрошеного вмешательства, но Питер, в отличие от них, ясно понимал, что и зачем он делает, и после коротких и весьма болезненных ударов по предплечьям и пальцам эти попытки увяли.

Вскоре Жак и Аслан, запыхавшиеся и злые, сидели в разных углах гостиной, утираясь и приводя себя в порядок. Как обычно, у Жака был расквашен нос, а его одежда снова нуждалась в стирке и починке; у Аслана, в силу его природной смуглости, следов битвы видно не было, и нос у него был покрепче, но зато лицо заметно изменило присущие ему пропорции — данный факт, впрочем, можно было при желании списать на какие-нибудь особенности южного фенотипа. Питер, убедившись, что они оба унялись, положил кочергу, поставил кресло, сел и спросил:

— Что на этот раз? Аслан критиковал будущую премьеру?

Ему не ответили. Жак, морщась, оглядел запачканные юшкой рубашку и жилет, снял с себя сюртук, аккуратно сложил его на сгиб руки и пошёл наверх, к себе. Аслан сидел, угрюмо ощупывая лицо и в особенности нижнюю челюсть. Питер проводил взглядом свободного финансиста и уставился на эвакуатора, который, судя по всему, начал первым.

— Нет, ну а что он, — сказал Аслан вздорным голосом. — Я ему как человеку объяснил.

— Сначала и подробнее, — сказал Питер.

— Я сегодня сдавал отчёт по Фуке, — сказал Аслан. — Ну, чтоб делу дали ход. И знаешь, что мне сказали?

— Пусть угадает! — злобно крикнул Жак из своей комнаты. Аслан покосился наверх, затем по раздумии решил последовать совету своего недавнего противника.

— Ну, пусть, — сказал он. — Угадай, что они мне предложили.

— Засунуть весь отчёт себе куда подальше? — сказал Питер.

Эвакуатор несколько секунд ошарашенно смотрел на него, затем громко выругался не по-французски; вид у него был такой, будто его только что огрели по голове — впрочем, почти так оно и было. Наверху Жак разразился демоническим смехом.

— Почему засунуть-то? — с отчаянием воскликнул Аслан. — Он же нарушил закон. Он же не прав! А я прав, и вся наша служба права.

Жак в красочных выражениях сообщил, кому и зачем нужна эта самая правота вместе с её, так сказать, носителями. Его голос был слышен явственно — он оставил открытой дверь своей комнаты.

— Фуке будущий принц-консорт, это то же самое, что король, — сказал Питер. — А твоё начальство хочет жить, и желательно не хуже, чем раньше. Поэтому они и уничтожили весь твой отчёт.

— Откуда ты знаешь, что уничтожили? — с огромным подозрением спросил Аслан. Питер выразительно вздохнул и не стал ему отвечать.

— Самое смешное, — сказал Жак, выходя из комнаты. Он уже переоделся, смыл кровь и энергично размазывал телесный грим по лицу. Чувствовалось, что делает он это не впервые. — Самое смешное, что это не поможет ни Аслану конкретно, ни эвакуаторам вообще. Их разгонят в первый же…

— Слышали мы это уже, — сказал Аслан. — Коронация прошла, а мы всё чирикаем.

— Кретин, — с презрением сказал куратор службы поставок. — Я говорил не про коронацию Изабель, да хранят её…

Аслан возмущённо посмотрел на Питера.

— Пит, он опять.

— Так вы из-за этого сцепились, что ли? — спросил Питер брезгливо. — Один обозвал другого, а второй врезал ему по уху? Как дети в подворотне?

— Нет, конечно, — ответил Жак сердито. — У нас были принципиальные разногласия. Я ему предложил работу, а он меня треснул.

— Какую работу? — поинтересовался Питер.

— Соответствующую, — уклончиво сказал финансист.

— Охранять их склады, куда они свозят наворованное, — сказал Аслан. Жак закатил глаза. — Новая власть подкармливает тех, кто им помогал.

— Скоро не будет никакой власти, — произнёс Жак. — Будет полное самоуправление, называется — демократия. А ты пень трухлявый, хоть вроде на вид и молодой. Фуке раздаёт недвижимость, средства производства и активы тем, кто может с ними управляться лучше, чем так называемое государство.

— А если желающих много, то кто решает, кому отдать?

— Пит, ну что за детские вопросы. Уполномоченная комиссия, конечно, — сказал Жак. — Всё открыто и прозрачно, всё в газетах пишут. Наша торговая гильдия имеет там представителя, честно-благородно.

— Я слышал, там уже скандалы, — внимательно глядя на Жака, сказал Питер. — Кого-то поймали на взятке, и не в первый раз.

— Человек слаб, — с достоинством ответил Жак. — Но это не значит, что система не работает. Колёсико может сплоховать, даже несколько колёсиков и деталей, но машина будет работать правильно, потому что у неё цель правильная.

— Правильная? — закричал Аслан. — Разворовать всё, что строилось огромным трудом, сломать и отдать в руки каким-то жадным уродам?

Жак развел руками и расширенным глазами посмотрел на Питера, словно бы говоря — ну что тут поделать.

— А если кто-нибудь не захочет отдать эти… активы?

— Так не бывает, Пит, — слегка поморщившись, сказал Жак. — И для любого человека можно найти подходящие аргументы. Мирные и спокойные.

— Ясно с вами, — сумрачно сказал Питер. — А теперь к делам насущным. Я был на чердаке.

— Да, мы заметили, — Жак оживился. — Ты оттуда не вылезаешь. Что там? Семейное привидение Кэтфордов? Трупы убиенных тобой аспирантов?

Питер его проигнорировал.

— Аслан, мне нужны карты океана, чем дальше на запад, тем лучше.

— Мы ремонт по картам будем делать? — поразился Жак.

— Мне нравится это «мы», — ответил ему Питер задумчиво.

— Какие там могут быть карты? — сказал Аслан. — Вода и айсберги. Северо-запад — остров Британия, потом остров поменьше, забыл как называется. И всё, дальше океан, сплошная вода.

— А карты древних что говорят? — нетерпеливо спросил Питер.

— Ничего не говорят. Их нет.

— Ты уверен?

Аслан кивнул. Питер помолчал, затем повернулся к Жаку.

— Я карты не брал, — быстро сказал тот.

— Мне нужны доски, — сказал Питер.

— А!

— Длинные — как можно длиннее, и, самое главное, ровные. По минимальной цене. Ну и гвозди к ним. Остальное я сам добуду.

— Остальное — это что? — спросил Аслан. — Чертежи?

Питер явственно вздрогнул.

— Почему… чертежи?

— Ну, тебе нужна карта и доски… Ты корабль строишь?

— А, нет, — усмехнулся Питер. — Это для э-э... кровли. Про карты забудь.

— Нет уж, позвольте, — бурчал Аслан, поднимаясь мимо Жака в свою комнату. — Я теперь запомню на всю жизнь. Карты! Доски! Чертежи!

2

Питер сломал карандаш. Это был, возможно, самый длинный день этой недели — потому что Питер не мог убежать пораньше. Он перечитал рецензию сначала, затем тяжко, со стоном вздохнул, и начал шарить по столу среди бумаг в поисках сувенирной точилки или простого ножика.

За дверью кабинета раздался голос секретаря и через две секунды к нему вошёл профессор Виннэ, суетливый старичок, похожий на гнома из сказок. В руках он нёс небольшую склянку с прозрачной желтоватой жидкостью.

— Приветствую, Питер, — задребезжал он. — А вот я и принёс…

Питер вскочил, подбежал, пожал руку почтительно, усадил профессора на кресло. Он чувствовал себя виноватым — профессор Виннэ раньше занимал его место, был заведующим кафедрой. Правда, Питер был лишь временно исполняющим обязанности, но всё равно было как-то неловко. Он сел обратно, и напрягся изо всех сил, изображая дружелюбие и радость: вытаращил глаза, выпрямил стан, показал зубы. При этом он с трудом удерживался от того, чтобы начать искать глазами или спросить про доктора Пеллье, с которым профессор был неразлучен настолько, что это давно стало плохим анекдотом.

— Большое спасибо, профессор, — сказал Питер. — Как вы узнали… про бензин?

Виннэ погрозил ему пальцем.

— У нас есть возможности! Есть, есть, молодой человек!

Питер принял пристыженный вид.

— В следующий раз, когда будете проводить свои опыты с бензином, обращайтесь прямо ко мне. Нечего вводить в искушение моих лаборантов.

— Я даже не знаю, как выразить вам мою благодарность, — сказал Питер. — Честно.

— Да бросьте, пустяки, — довольно сказал профессор. — Ну как работка? Хор’шо? Хе, хе.

— Хорошо, господин профессор, — подтвердил Питер, продолжая сиять.

— А ведь у меня к вам тоже дельце, срочненькое, — старичок понизил голос и оглянулся на дверь. Дверь была закрыта.

— Слушаю, — Питер, не сбавляя накала дружелюбия, наклонился вперёд, весь внимание.

— Не желаете ли домик ваш продать? — чётко артикулируя, почти прошептал профессор Виннэ. — Только ответ надо дать скоренько. За наличные.

У Питера слегка отвисла челюсть от неожиданности.

— Простите, что?

— Домик ваш. Продать, — повторил чуть погромче Виннэ и снова оглянулся. — Угодно?

— Вы, в смысле, имеете в виду мой дом, — Питер ткнул большим пальцем куда-то за спину. — На Рю де ла Пэ?

— Тсссс, — зашипел профессор. — Он самый. Здание под снос, восьмушка земли.

— Под снос? — возмущённо воскликнул Питер.

— Тихххха! — Виннэ аж затрясся, лицо его исказилось. — Фффух, ну что ж вы так кричите. Хорошую цену дам, хорошенькую!

Питер вдохнул и с шумом, медленно выдохнул.

— Господин профессор, — медленно и внятно сказал он. — Простите, но я свой дом продавать не собирался и не собираюсь. Я там живу.

— Пятьсот тысяч дам, Питер, — старичок, казалось, и не слушал его. — Слышишь. Полмиллиона! Наличными. Уступай скорей, а то поздно будет ведь.

— Извините, господин профессор.

— Пятьсот десять, — сказал Виннэ, следя за ним расширенными глазами.

— Господи профессор, я же сказал. Откуда вообще вы взяли, что я хочу продать дом?

— У нас есть возможности, — непонятно ответил старик. — Ну продай же, чего тебе.

Питер встал, накинул камзол, взял склянку с бензином, вышел в приёмную, сказал секретарю:

— Бриан, проводите потом профессора Виннэ, я пошёл домой.

— Хорошо, месье Кэтфорд, — сказал Бриан. — Ээээ…

— Что? — остановился Питер.

— Могу накинуть к его цене ещё пять, — одними губами произнёс секретарь кафедры. — Наличными.

Питер секунду смотрел на него невидящим взглядом, затем повернулся, вышел и аккуратно закрыл за собой дверь, напоследок услышав страдальческий крик Виннэ:

— Пятьсот двадцать!

Совсем уже потекла у старика крыша, думал Питер, шагая по улице.

— Доктор Кэтфорд, — кто-то мягко тронул его за локоть. Питер увидел рядом с собой какого-то смутно знакомого человека хлыщеватого вида. Судя по всему, он шёл с ним с самой Академии.

— О, здравствуйте, — приветливо сказал Питер, остановившись и мучительно перебирая в уме всех своих знакомых. Где он видел этот длинный, шевелящийся нос?

— Вы насчет взаимного обучения? — спросил он. — Я буду завтра у себя на кафедре.

— Нет, я не про обучение, — ответил хлыщ. — Не желаете дом продать?

Их разняли те же самые прохожие, что вначале кричали «Сават! Врежь ему! Да стой прямо! Да куда ты бьёшь!» — Питер был совершенно в расстроенных чувствах и начисто забыл все, чему его когда-то учили, поэтому дракой это можно было назвать лишь из милосердия: они наскакивали друг на друга по очереди и сильно махали руками, а Питер к тому же неумело и очень грязно сквернословил. Неудивительно, что зрители заскучали и прекратили этот позор — ведь рядом могли оказаться гости из других городов, и что бы они подумали о коренных парижанах, то есть лютецианах! Свою трость он сломал сразу же, а банка с бензином не разбилась просто каким-то чудом; окончательно Питера добила патрульная полиция, неспешно прибывшая к месту скопления и шума, — точнее, добил хлыщ, который отвёл главного служителя порядка в сторону, что-то ему сказал, патрульный кивнул, и Питера отпустили с миром. Хлыщ при этом успел ему подмигнуть и пронзительным шёпотом напомнить о своем предложении — семьсот шестьдесят тысяч новых франков. Здесь Питер его наконец вспомнил. Это был тип из газеты, который принимал у него объявление о сдаче комнат.

Домой он пришёл в состоянии какой-то разбитой злобности и сразу направился на чердак, но тут из своей комнаты спустился Жак, одетый и собранный.

— О, ты вовремя, — сказал он. — Я уже пошёл тебя искать. Дело срочное.

Питер уставился на свободного финансиста мутным взглядом:

— Ты тоже хочешь купить у меня дом?

— Нет, — сказал Жак.

— Ну слава небесам! — закричал Питер. — Хоть кто-то!

— Я хочу, чтобы ты его подарил, — сказал Жак. — Дарственную пиши прямо сейчас.

И, подталкивая Питера вниз с лестницы перед собой, он довёл его до каминного столика, где уже были разложены чистые листы, письменные принадлежности и — бумаги на дом, завещание родителей Питера и документы на землю с картой.

— Ты в мой тайник залез, — ошеломлённо произнёс Питер. Тайник находился в потолке между первым и вторым этажом, в плоской выемке, заложенной кирпичами и слоем штукатурки, и считался хозяином очень надёжным, однако Жак, судя по всему, нашёл и вскрыл его безо всякого труда.

— Подрался с кем-то? — внимательно разглядывая его лицо, спросил свободный финансист.

— Да прицепился один, — сказал Питер. — Пришлось проучить.

— Как дети в подворотне, — вздохнул Жак лицемерно.

— Кстати, а что поделывает твой знакомый из «Меркурия»? Встретил его на улице, и похоже, что он больше там не работает.

— Жирарден? Да, он теперь владелец газеты.

И здесь в дверь забарабанили.

— Чёрт! — Жак быстро сгреб все бумаги себе за пазуху. — Не успели. Ты дверь запер?

Питер пожал плечами; дверь раскрылась.

— Не запер, — констатировал Жак.

В гостиную ввалились несколько человек в сине-чёрной форме полиции.

— Простите нас, пожалуйста, — солнечно улыбаясь, сказал Жак. — У Питера были упражнения по правописанию. Пит, не отвлекайся, возьми новый листок, пиши. «Жан… мыл… чан».

— Месье Кафор, — произнёс человек со шрамом на щеке.

Память Питера озарило словно вспышкой.

— Геркулес! — воскликнул он. — Надо же.

— Я Мюко, младший дознаватель службы дознания криминальной полиции, — сказал Геркулес. — Это Жан-Пьер Дебатц, из службы управления королевским имуществом.

Геркулес смотрел неприязненно. Ну ещё бы, подумал Питер, внимательно разглядывая его нос, отчетливо скошенный набок начиная с верхней части переносицы. Рядом с Геркулесом стоял человек с тонким породистым лицом и смеющимся взглядом серых глаз. Он был не в форме полиции, напротив — был богато и даже щегольски одет.

— Добрый вечер, месье Кафор, — сказал он.

Бывший лейтенант эвакуации, а ныне дознаватель пододвинул себе и Дебатцу стулья и они сели напротив Питера. Питер тоже сел. Двое других полицейских стали у дверей в расслабленных позах, одинаково склонив головы к плечам и разглядывая то Питера, то Жака, но больше всего обстановку, мебель, интерьер дома. Оценивающе так разглядывая, спокойно, без суеты.

— Чему обязан? — вежливо и сухо спросил Питер. — Это в полиции так принято теперь — вваливаться в дом?

Дебатц состроил мину сожаления, а Геркулес Мюко не отреагировал на эти слова и выкладывал перед Питером казённые бланки.

— Вот мой жетон, чтоб вы видели, вот повестка… вот расписка о получении, вот подписка о неразглашении деталей дознания… подписка о невыезде за пределы Лютеции. Ограничение на распоряжение имуществом во время следственных действий… Везде поставьте свою подпись, дату. Ознакомлены.

— Ознакомлен с чем, простите? — осведомился Питер. Ему казалось это правильным — вести себя холодно и сдержанно, так, будто он их не боится, будто не у него сейчас мокрая от пота спина и не у него в животе тяжким холодным камнем лежат самые скверные предчувствия. Жак привалился к перилам, явно собираясь принять участие в предстоящей беседе, и за это Питер ему был благодарен. Тем временем Мюко, морща лоб, разложил бумаги на столе и под одобрительные кивки Дебатца начал читать, очень торжественно и запинаясь на каждом третьем слове. Выяснилось, что:

Королевская Академия наук, ремёсел и душевных радостей выдвинула иск против своего сотрудника П.Кафора, обвиняя его в мошенничестве с целью получения казённых средств якобы на научные исследования, а также в злоупотреблении служебным положением;

месье Симон Люш-Фоше Бризено, заместитель директора Академии, как частное лицо, также выдвинул иск против того же П.Кафора, в связи с неслыханным публичным оскорблением, выразившемся в унизительных побоях на глазах у нескольких сотен человек и актёров;

Объединённое королевство Франции, Испании, Андорры и Семи княжеств готских и германских, Альян де Люс, в лице королевской прокуратуры и от имени её величества королевы Изабель, обвинило всё того же П. Кафора в оскорблении представителя власти, а именно декана муниципального совета города Тулуза провинции Лангедок Дидье Розье, проявившееся в оскорбительном наблюдении за поношением означенного чиновника враждебно настроенной толпой; а также в призывах к свержению королевской власти;

и да пребудут с нами свет и радость.

— Что делать будем? — спросил, отдуваясь, Мюко. — Вам грозит до шести лет тюрьмы по первому делу, до пяти по второму, ну и годик по третьему.

Жак весело присвистнул. Геркулес и Дебатц с одинаковым выражением неудовольствия посмотрели на него, но ничего не сказали.

— Я не знаю, — честно Питер. — Что тут можно сделать?

— Ну, честно скажу, судебные перспективы у вас не очень, — сказал Мюко. — Два из трёх обвинений в суде пройдет. Если дело дойдёт до суда, конечно.

— А если не дойдет? — изобразив понятливость, спросил Питер. Господин Дебатц шевельнулся, умащиваясь на стуле получше.

— Ну, для этого надо делать мировую с истцами, — сказал дознаватель. И бережно положил на стол самую чистую, гладкую и красиво отпечатанную бумагу. — Вот. «Полностью признавая справедливость обвинений по существу. Желая хотя бы частично искупить свою вину перед короной и истцами. Я, Питер Кафор, передаю всё моё имущество в распоряжение службы управления королевским имуществом Альянде. Опись оного по состоянию на момент передачи прилагается. Составлено и подписано собственноручно».

Питер обалдел.

— Это как это? Это прямо всё, что есть?

— Ну да, — сказал Мюко. — Если этого не хватит, то отсидите в тюрьме полгода-год, и всё. Пустяки.

— Ну, ну, ну, — мягко сказал Дебатц, — зачем вводить в заблуждение месье Кафора. С его имуществом он может рассчитывать на освобождение сразу в зале суда, более того, у него ещё останется на дальнейшую жизнь. Это я как человек опытный могу гарантировать.

— При всём уважении, месье Дебатц, — сухо сказал Геркулес. — Я вообще не одобряю идею досудебного соглашения. Мне кажется, это противоречит принципу равенства перед законом. Получается, что богатый человек может совершать преступления, а это недопустимо.

— Это не вам решать, уважаемый, — голос месье Дебатца был мягким, улыбка приятной, но за этим всем чувствовалась железная воля и решимость. Питер почувствовал к нему невольную симпатию.

— Богатый? — переспросил Питер. Обращался он при этом к Дебатцу.

— Городская имущественная ведомость говорит, что вы являетесь владельцем этого дома, Рю де ла Пэ, семнадцать, — сказал господин Дебатц. — Это верно?

— Это неверно, — спокойно и чётко произнёс Жак. Питер слегка вздрогнул от неожиданности, всё-таки было в Дебатце что-то завораживающее. — Владелец этого дома — я, Жак Делакруа, к вашим услугам.

Младший дознаватель и месье Дебатц, одинаково слегка раскрыв рты, посмотрели на свободного финансиста, затем перевели взгляд обратно на Питера. Питер, успевший справиться с изумлением, спокойно кивнул, понимая, что надо молчать и поддакивать.

— В городской имущественной ведомости об этом ничего не говорится, — сказал месье Дебатц. Жак кивнул, улыбаясь почти так же приятно, как и его собеседник.

— В эту ведомость записи вносит нотариус в течение месяца после создания нотариальной записи. Месяц ещё не прошёл.

— Вы что, продали свой дом? — спросил Геркулес у Питера.

— Нет, он мне его подарил, — любезно ответил Жак вместо своего друга. — В знак признания моей добродетели и прочих достоинств.

— А можно ли взглянуть на дарственный акт? — спросил Дебатц.

— Увы, нет, — с сожалением ответил Жак. — Все документы у нотариуса, когда он внесёт запись в городскую ведомость, тогда и вернёт. Странно, что именно вы, господин барон, крупнейший специалист по имущественным правам, задаёте такой вопрос.

Дебатц выпрямился и уставился на Жака уже безо всякой улыбки, холодно и пристально.

— Вы Делакруа из Торговой гильдии, куратор королевских поставок?

— Рад, что вы меня узнали, господин барон, — Жак вежливо поклонился. — Из Торговой и финансовой гильдии, если быть точным. Мы эээ… встречались с вами во время комиссии по вопросу активов Остской компании. Рад очному знакомству со знатоком самых ароматных парижских тайн.

Барон Дебатц встал.

— Нам пора идти, Мюко.

Геркулес кивнул, встал, заговорил торопливо.

— Значит, вам, месье Кафор, надо явиться в отдел дознания, со всеми документами, описью имущества, в течение ближайших трёх недель. Выезжать за пределы Лютеции нельзя, ну вы сами всё понимаете.

Господин Дебатц поклонился Жаку:

— Всего доброго, месье Делакруа. Полагаю, что встретимся с вами на благотворительном ужине в пользу заключённых тюрьмы Клиши.

И вышел, за ним вышли и двое полицейских, а после в дверь устремился и дознаватель. На самом пороге Мюко задержался, и негромко спросил у Питера:

— Как поживает господин кандидат в лейтенанты аль-Джазия? Если что, передайте, что у нас всегда есть вакансии. Я даже похлопочу, чтоб он не слишком часто убирал отхожие места.

— Я обязательно передам, — тоже очень вежливо сказал Питер. — Но лучше бы всё это вы сказали господину капитану аль-Джазия лично, в лицо.

Слово «капитану» он выделил. Мюко повернулся и вышел.

Питер закрыл за ним дверь, пробормотал что-то злобно и неразборчиво, и на ватных ногах добрался до любимого кресла. Жак по-прежнему стоял, опершись локтями на перила, голову он опустил вниз.

— Кретины малолетние, — сказал он.

— Да уж, — отозвался Питер. — Такое государство.

— Да нет, — сказал Жак со вздохом. — Малолетние кретины — это мы с тобой. Связаться с Дебатцем — это, заверяю тебя, совсем не признак большого ума. Совсем.

— Я не буду даже размышлять над твоими словами, — сумрачно сказал Питер. — Нам, малолетним кретинам, такое не к лицу.

— И не надо, — кивнул Жак. — Ты лучше скажи, как ты умудрился вляпаться в такое? Ты правда призывал к свержению?

— Да, конечно, — саркастически ответил Питер. — Примерно так же, как лупил Бризено на конференции его собственной туфлёй.

— А-а! — воскликнул Жак. — Так это был Бризено тогда… Что ж ты не сказал, что это твой начальник?

Питер посмотрел на него угрюмо и молча, и, взяв бензин, направился наконец наверх. Жак с любопытством спросил:

— И что, тебя совсем не волнует твой дом? И что всё это значит?

— Я тебе верю, это во-первых, — сказал Питер. — Во-вторых, у меня мало времени.

— Ты идёшь делать ремонт в доме, который тебе не принадлежит, — сказал Жак.

— Мне нужны доски, Жак, — сказал Питер. — Ровные и длинные. Займись ими. Как владелец.

— Их привезут завтра утром, — ответил финансист. — Отгрузишь сколько тебе надо. В кредит.

— Отлично.

— Ну тогда я пошёл, — прищурившись, сказал Жак с полувопросительной интонацией.

— Передавай ей привет, — сказал Питер. — Только я не понял, что это за барон. Что значит «ароматные тайны»?

— Он сделал состояние на концессии по уборке нечистот с улиц.

— О! — сказал Питер. — Барон Сливная бочка. А что у него с тюрьмой Клиши? Он намекает, что посадит тебя туда?

— Он не сможет, — без улыбки ответил Жак. — Потому что Клиши — это тюрьма для несовершеннолетних, а намекает он на то, что я там побывал. Давно.

— А! — сказал Питер, кивнул и стал подниматься на чердак. Вроде он вёл себя естественно, и Жак не должен ничего заподозрить. Времени действительно было мало: Гарри Мэннинг второй день метался в жару и всё чаще терял сознание. Мэннинг был штурманом Эстер Уильямс, крохотной пилотессы, прилетевшей на чердак Питера из другого мира на красной птице с золотыми полосами.

3

— Имбецил? — переспросил Аслан. — Что такое имбецил?

— Это человек, умственно неполноценный, — пояснил Питер. — Но речь не об этом.

— Я, пожалуй, запишу, — сказал Аслан и открыл планшет.

— Речь о том, возможно ли то, что я тебе рассказал. Чисто теоретически.

— То есть это вроде как побочная ветвь хомо сапиенса, — сказал Аслан, черкая на листе бумаги. Вечер уже давно наступил, они сидели перед камином, тянули свежий грушевый сок и ждали Жака.

— Не знаю, — ответил Питер. — Может быть.

— А чем такой крохотный человечек может питаться? — спросил Аслан. — С такими размерами не только мозг, но и обмен веществ у них должен быть совершенно другой.

Питер посмотрел на него с уважением.

— Обмен веществ. Надо же.

— Я знаю больше слов, чем кажется людям, — скромно ответил эвакуатор и потряс планшетом.

— Не забывай — это просто умственное упражнение. Для развития воображения.

— Если всё, что мы знаем о мире, верно, — произнёс Аслан, — то таких человечков просто не может существовать, вот и всё. Что тут думать.

— Хорошо тебе, — вздохнул Питер. — А если бы ты встретил такого вот маленького человека? Даже двоих. Один здоровый, а другой больной. К примеру. Что бы ты сказал?

— Я бы молчал, — ответил эвакуатор.

— Почему?

— У меня на службе и так дела не очень, как ты знаешь — сказал Аслан. — И лишняя комиссия по душевному здоровью мне совершенно ни к чему.

Питер думал несколько секунд, затем произнёс:

— А если серьёзно?

— Что серьёзно?

— Ты увидел вот такого, — Питер терпеливо показал пальцами размер, — человечка.

— Чисто теоретически?

— Чисто теоретически.

— Ну, я бы начал строить версии.

— Гипотезы.

— У нас версии.

— Хорошо, версии, — согласился Питер.

Аслан поудобнее умостился на кресле и сделал движение, словно сунул в рот мундштук невидимого кальяна.

— Значит, в какой-нибудь лаборатории древних, которую кто-нибудь нелегально откопал и воспользовался…

— Так, — преувеличенно бодро сказал Питер.

Аслан его не слушал.

— …вывели гомункулуса, но он оказался… э-э… имбецилом. Что неудивительно при таких размерах мозга. Тогда они решили попробовать ещё раз. Второй тоже оказался имбецилом, к тому же больным, потому что им не хватило гомункулусного порошка...

— Порошка? — переспросил Питер.

— Порошка, — подтвердил Аслан. — Гомункулусного порошка древних. Разводишь яблочным вином один к пяти, закрываешь колбу. Через неделю там заводится гомункулус-имбе-цил, потому что разве это пойло можно называть вином?

— Аллах ведь запрещает тебе спиртное, — Питер прищурился.

— Я не буду отвечать на этот двусмысленный намёк, — ответил эвакуатор.

— Ясно. И каковы твои действия?

— Ну как. Я соберу этих человечков в коробочку и отдам их тебе. Для опытов. А сам пойду искать тех, кто откопал ту лабораторию.

— И всё? — спросил Питер.

— И всё, — сказал Аслан и как следует потянулся в кресле.

— Жидковато.

— Жидковато? — возмутился Аслан. — Жидковато?! А ну, давай твою версию. Я так понимаю, ты этого и добивался, хорошо же. Дано: ты прямо сейчас видишь двух маленьких человечков. На камине. И ты трезв.

— Хорошо, — сказал Питер, внимательно глядя на пустую каминную полку. — Я не буду плодить сущности. Я буду мыслить просто. Значит, существует страна, назовем ее Микропутией.

— Ах вот оно что! — сказал Аслан. — Всего-то.

— Где эволюция… месье королевский эвакуатор, надеюсь, вы помните, что такое эволюция? — пошла другим путем. И путь этот заключался в уменьшении размеров биологических объектов в целях экономии… эмм… жизненного пространства. Я думаю, у них государственная политика, поддерживающая рождение ма-аленьких детей.

— А также ма-аленьких котят, щенят и этих, как их… имбецилов, — благодушно поддержал Аслан.

— Совершенно очевидно, — продолжал Питер, — что эта стратегия принесла свои плоды. Доказательством чего и является реальность, данная мне в ощущениях, — Питер сделал широкий жест и указал на камин с воображаемыми человечками на полке.

— А что значит «микропут»?

— Это как «лилипут», — объяснил Питер. — Лилипут — это от искажённого английского «маленькая нога». Микропут, соответственно, «очень маленькая нога». Всё просто. Можешь записать, кстати.

— Браво, — с неприличным воодушевлением сказал Аслан. — Браво. Из всех твоих бредовых идей эта — действительно самая простая.

— Я беспокоюсь за тебя, друг мой, — сказал Питер. — Угасающая фантазия — признак близкой старости.

— Цепные псы королевства, — ответил Аслан, — в фантазии не нуждаются. Тем более в старости.

Оба фыркнули. Питер поднял палец.

— Но самый главный вывод в моей гипотезе…

— Версии, — сказал эвакуатор.

— Версии. Самый главный вывод — это то, что мы ничегошеньки не знаем о мире. У нас буквально под носом или прямо над головой творятся чудеса, а мы не видим. Погрязли в мелочах.

Стукнула дверь. Что-то с грохотом упало.

— Кто там? — не поворачивая головы, спросил Питер.

— Вешалка, — ответил Аслан задумчиво. — И кто-то, похожий на Жака.

На пороге действительно стоял Жак. Более всего свободный финансист и куратор королвевских поставок напоминал приморскую сосну в период осенне-весенних штормов, при условии, конечно, что сосны могут нечленораздельно разговаривать.

— Дрррррррррррузьяаааа! — крикнул Жак.

Это слово он выкрикнул трижды. В последний раз — с радостными интонациями узнавания. Друзья остолбенев следили за задумчивой кривой, по которой куратор службы поставок двигался к ведомой только ему цели. Отчётливо и разнообразно запахло спиртным.

— Пятьдесят франков за, — быстро сказал Аслан.

— Отвечаю сотней, — немедленно откликнулся Питер.

— Друг называется, — сказал Аслан.

В этот момент Жак остановился посреди гостиной. В его левой руке был зажат плакат, явно откуда-то содранный.

— Друзья, — сказал он. — Мы!

— Так, — сказал Аслан.

— Пригла…шены! — закончил Жак. Слово далось ему с трудом.

— Польщён, — сказал Питер. — Аслан, ты польщён?

— Куда? — спросил Аслан.

— В уборную! — ответил Жак. Он бросил плакат на пол, старательно наступил на него ногой и подчеркнуто прямо пошел, действительно, в уборную. По дороге господин свободный финансист весьма причудливо сочетал своё в высшей степени нетривиальное поведение с банальностью оглашаемых им истин. Так, Питер и Аслан узнали, что мир — дерьмо, любовь — обман, и одни вы у меня остались.

— Боюсь, что-то серьёзное, — сказал Питер.

— Да, — сказал Аслан. Он разглядывал плакат, поднятый им с пола. — Давненько он не возвращался домой так феерично. Дня два как минимум.

— Богемная жизнь, — лицемерно вздохнул Питер. — Светский лев.

— Самое ненавистноеееее! — горько орал Жак уже из уборной. — Что может быть между славным, обеспеченным мужчиной и красивой женщиной, так это дррружбаа!

— Ведь дррружбаа! — перекрикивая шум воды, кричал он, — это гаррантия отсутствия плотской любви!

— Гарантия отсутствия, — задумчиво повторил Питер. — Он тоже записывает слова?

— А! — сказал Аслан, переворачивая плакат. — Понял.

— Потому что др-р-ружба-а!!! — на этих словах Жак чем-то грохнул, — эт-та святоэ!

После этих слов всё затихло. Аслан прислушался.

— Он плачет? — спросил он.

— Его тошнит, — лаконично ответил Питер.

— Ага, — снова сказал Аслан и начал читать вслух. — «Нони Горовиц в главной роли в реинкарнации легендарного мю-зик-ла «Ромео и Шарлотта, или Осень в Новом Йорке». В рамках месяца празднеств по случаю коронации Её Величества королевы Изабель. Воссоздано по личным воспоминаниям примы».

— Примы? — спросил Питер изумлённо. — Нони прима?

— Успешная и молодая прима, — подтвердил эвакуатор. — Вот что пишут хамы в «Комаре»: «Вопрос: как вам удаётся выглядеть так молодо?».

— Это не хамство, а просто глупость, — заметил Питер. — Нежная, с пушком.

— Ответ: «Прима не говорит ни слова, а просто прикасается пальцем к голове».

— Здорово, — сказал Питер. — Поставила на место.

Аслан бросил читать газету.

— Я думаю, она предложила ему дружбу и статус плутонического поклонника, — сказал он. — Это унизительно, согласен. С другой стороны — после премьеры она станет звездой, а он останется тем, кем был.

— То есть жадным пьяницей и дебоширом, — с отвращением закончил Питер. — Кстати, что значит «плутонический»?

— Это значит, без близких физических отношений, — сказал Аслан, листая странички в своём планшете. — Если я ничего не… А, вот. Происходит от названия планеты Плутон, орбита которой наиболее удалена от солнца.

— Понять её можно. Я бы тоже держал такого…. удалённо, — пробормотал Питер.

Аслан снова укоризненно глянул на него, но ничего не успел сказать, потому что появился Жак. Он был чист, нетрезв, помят, со слегка заплывшим глазом (с утра) и очень деловит.

— Чего сидим? — требовательно спросил он. — У нас мало времени. Через пятнадцать минут мы должны быть в театре на Буальдьё.

— Жак, премьера завтра, — сказал Аслан и щелкнул пальцем по плакату.

— Прекрасно, — ответил Жак через секунду и упал лицом вперёд.

Несколько секунд Питер и Аслан молча смотрели на недвижное тело друга.

— С тебя пятьдесят франков, — сказал Питер.

4

На следующий день разговор за поздним завтраком Жак опрометчиво начал с претензий.

— Можно подумать, — сказал он, разглядывая стакан холодной воды, стоявший перед ним, — вы сами никогда не напивались.

Аслан поднял брови.

— Мы?

— Я не разбивал зеркал, — сказал Питер. Он перевязывал пояс ремесленного фартука потуже.

— Не ломал вешалок, — добавил Аслан. На нём тоже был фартук.

— И не засыпал в зале лицом в пол, — бессердечно подытожил Питер. Они не были склонны к деликатности, потому что, во-первых, оба были в рабочих фартуках, а рабочим не пристало миндальничать, а во-вторых, они только что разгрузили подводу с досками и переправили их на чердак, вдвоём и без Жака.

— И было-то всего один раз, — сварливым голосом сказал Жак в окно.

— Три, — сказал Питер.

Жак поглядел на Аслана.

— Не спорь с ним, — мягко посоветовал тот. — Я и так уже должен ему пятьдесят франков. Опять. Которые ты должен мне, если по справедливости. Если тебе знакомо такое слово — справедливость.

— Моё сердце разбито, — сообщил Жак.

— Ладно, — согласился Аслан. — Черт с ними, с деньгами. Лишь бы ты был счастлив.

— Я не буду счастлив, — сказал Жак.

— Она тебе ничего не обещала, — сказал Аслан.

— А я ни на что и не рассчитывал, — сказал Жак.

— Плюнуть, растереть и забыть.

— Именно, — сказал Жак и осторожно встал из-за стола. — Я пойду оденусь и подышу на улице, а вы подумайте над вечерними нарядами.

— А что тут думать? — сказал Аслан.

— Никаких мундиров, — твердо ответил Жак, поднимаясь по лестнице.

Питер длинно фыркнул.

— Что? — сварливо спросил Аслан.

— Не далее как вчера, — с нарочитой серьезностью сказал Питер, — я обнаружил на чердаке замечательный сиреневый фрак.

Аслан молчал.

— Но вот беда, — продолжал его друг. — Оранжевая бабочка от этого фрака куда-то запропастилась. Возможно, сердобольные друзья, не желающие мне позора. Но скорее всего моль.

— Хватит болтать, — сказал Аслан хмуро. — Что там надо сколотить на чердаке, ты говорил?

— Я сам сколочу, — быстро сказал Питер.

— Я хочу поучаствовать, — упрямо сказал Аслан. — Выходной всё же.

Питер некоторое время смотрел на него задумчиво, затем произнёс:

— Хорошо. Смотри, вот чертёж.

— Чертёж? — эвакуатор прищурился.

— Да. Чертёж. Спасибо, кстати, за идею. Надо будет разобрать крышу с торца, а внутри чердака застелить те доски вдоль. Сплошным ровным настилом, во всю длину чердака, по центру от края до края, очень ровно.

На листе бумаги были изображены две параллельные линии от края до края.

— Не понимаю, зачем, — признался Аслан, разглядывая рисунок, будто пытаясь найти в нем что-то ещё. — Настил ладно, но почему он только по центру? Зачем разбирать крышу? Ты будешь менять слуховое окно?

— Да, менять, — не задумываясь подтвердил Питер. — А то оно слишком ээээ… узкое.

— Узкое? — переспросил эвакуатор. — А…

— Ты помогать мне будешь или вопросы задавать? — перебил его Питер. — Где-то в саду есть лом, найди его. Жду тебя на чердаке.

Аслан, который только собрался спросить, почему Питер не наймёт специально обученных плотников, лишь постоял молча да и пошёл за ломом. Через пару часов, примерно к обеду, чистый их разум приноровился-таки к грубой, шершавой и занозистой реальности, и оба новоявленных ремесленника начали вполне уверенно попадать по гвоздю, а не себе по пальцам. Дело немного усложнялось тем, что молоток был всего один, поэтому Питер самонадеянно взял топор и некоторое время пытался орудовать им как настоящий мастеровой, и лишь когда слетевший с топорища топор едва не разбил голову его другу, Аслан вежливо попросил его взять молоток, а сам стал на подхвате. Как ни удивительно, но так дело пошло значительно быстрее, и, обедая в безымянном заведении на соседней улице, где у Питера был абонемент, они пребывали в отличном расположении духа.

После обеда дело стало совсем спориться, и вскоре половина была сделана — они положили тот самый загадочный настил, но не успели разобрать кусок крыши, Питер лишь снял «слишком узкую» раму слухового окна. Всё это время королевский эвакуатор внимательным и странным образом приглядывался к грудам барахла, сдвинутым в стороны, будто надеялся увидеть там что-то, но Питер работал совершенно безмятежно, напевал себе под нос, и на подозрительные взгляды своего товарища никак не реагировал.

Премьера мюзикла была в семь, и в шесть часов друзья уже были готовы. Аслан после короткого и отчаянного сопротивления надел-таки фрак, правда, не сиреневый, а черный, в котором он выглядел, по его словам, как обгорелый попугай. В ответ на это Питер и Жак (который, кстати, весь день проспал у себя в комнате, полностью одетый для прогулки и даже с одним башмаком на ноге) дуэтом развили мысль, что посещение светских мероприятий в мундире следует запретить законодательно.

5

В экипаже по дороге в театр временно исполняющий обязанности заведующего кафедрой археософии и капитан королевской службы эвакуации минут десять обсуждали современное искусство, и Жак поначалу не участвовал в разговоре по причине больной головы и большой корзины цветов у него на коленях. Но затем стали обсуждать светскую жизнь вообще, и тут свободный финансист проявил живой интерес. После недолгого обмена мнениями и воспоминаниями было решено, что время частных салонов кануло в небытие и тон задают исключительно ведомственные вечеринки. К примеру, Аслан поведал, что на их недавний весенний бал пригласительные кончились ещё до объявления даты. В ответ на это Жак сообщил, что на балы Торговой и финансовой гильдии приглашений нет в принципе, а есть список фамилий, утверждающийся после внутреннего конкурса примерно за два месяца до события. Питеру, представлявшему Королевскую Академию, в этом смысле похвастать было нечем, поэтому он сварливо усомнился в качестве, так сказать, человеческого материала, что представлен на данных мероприятиях. Если в случае Аслана всё более или менее понятно, сказал он — на балы эвакуаторов ломятся безобидные восторженные провинциалки, поддавшиеся очарованию мундира, то к торговцам, здесь тон Питера стал зловеще-обличающим, стремятся попасть в основном расчётливые и очень хитрые особи, мыслящие в терминах товарно-денежных отношений, что, разумеется, недопустимо в таких тонких вопросах, как брак и будущая семья.

— Почему это провинциалки? — обиделся Аслан.

— Почему это недопустимо? — обиделся и Жак.

Перед входом в театр была толпа. Друзья выбрались из экипажа.

— Дело новое, — заметил Аслан, — модное.

— А что это такое вообще — мюзикл? — спросил Питер, поправляя галстук и напуская на себя светски небрежный вид. Аслан пожал плечами, вопросительно посмотрел на Жака.

— Мюзикл, в общем, там ээээ… музыка, — сказал Жак.

— Так, — сказал Аслан.

— И там… ээээ… актёры.

— Я верю в тебя, друг мой, — сказал эвакуатор. — Продолжай.

— И актрисы, — помог Питер.

— И актрисы, — повторил Жак. Он смотрел на гигантскую афишу с названием мюзикла и смутным женским силуэтом.

— В общем, мюзикл, — сказал Аслан, — это когда актеры и актрисы на сцене что-то делают под музыку.

— Поют? — спросил Питер.

— Ммммм, — замотал головой Жак. — Она там не поёт, а как бы говорит.

— Танцуют?

Жак произвел сложное движение плечами.

— Месье Делакруа!

К ним приближался барон Дебатц, наряженный по последней моде. Узкие штаны в чёрно-серую полоску, сюртук с пышными рукавами, белые перчатки в чёрную стрелку, бежевый платок на шее, цилиндр и трость, подобранные в тон — настоящий герой нового времени, романтический отшельник и воплощение успеха. Жак, прищурившись презрительно, смотрел мимо него, внезапно осознав, что со вкусом подобранная одежда — вовсе не такое уж достоинство, как ему казалось раньше.

— Господин барон, — произнёс он, едва шевеля губами.

— Рад видеть вас всех среди поклонников таланта нашей Нони, — произнёс Дебатц как ни в чём не бывало. — Вы, надо полагать, капитан аль-Джазия. Наслышан. Я барон Дебатц, всегда к вашим услугам.

Аслан, ничего не понимая, коротко поклонился. Барон обратился к Жаку.

— Насколько я слышал, вы по-прежнему стоите на своём?

— О, господин барон, — светски усмехнулся свободный финансист. — Увольте меня от разговоров о делах. Предадимся же неге искусства сегодня вечером.

— Впрочем, — продолжил Жак неожиданно и совершенно другим голосом, — я действительно стою на своём, и если вам мало стряпчих нашей гильдии, то, возможно, сам господин министр Кокен в скором времени возымеет к вашему ведомству несколько вопросов.

— Вы, пожалуй, правы, — ответил барон Дебатц медленно и без улыбки. — Предадимся магии сцены и неге искусства. Всего хорошего, господа.

— Про что он говорил? — спросил Питер встревоженно. — Опять про дом?

— Не обращай внимания, — хмуро сказал Жак. — Сволочь, он сказал «нашей Нони».

— Куда он пошёл? — задумчиво произнёс Аслан, глядя вслед барону. — Вход же не там. Он что, так вырядился, чтобы с тобой поговорить?

— Он думает, что премьера провалится, — предположил Питер.

— Я нанял три дюжины клакёров, — мрачно сказал Жак. — Она не может провалиться.

— Это те, кто будет хлопать? — догадался Аслан. — А Нони знает?

— Да, — произнёс Жак в пространство. — Всё же не зря у вас, эвакуаторов, изображена молния на эмблеме. Ты регулярно поражаешь меня примерно с той же силой и неожиданностью.

— Это не молния, — начал было объяснять Аслан, но не успел. От толпы отделился невысокий полный человечек, чьи вертлявые манеры и некий налет сальности мгновенно выдавали в нем мелкого театрального деятеля. Человечек направлялся к ним; лицо Жака потемнело.

— Какая честь, какая честь! — закричал он еще издали. — Пройдемте со мной, пройдемте со мной! Вас уже ждут, вас уже ждут!

И, не добежав до друзей, он развернулся и помчался в толпу, расталкивая людей. Друзья поспешили за ним, Жак отстал, будто задумавшись.

— Интересно, он всегда всё два раза повторяет или это только для Аслана? — подумал Питер вслух. Эвакуатор ткнул его кулаком в спину.

Их долго вели какими-то коридорами, и чем дальше они шли, тем больше людей им встречалось, они с трудом следовали за вертлявым типом, фамилия которого была Равайи. Разумеется, буквально через три поворота тип потерялся. Исчез. Друзья встали, задумчиво разглядывая окружающую действительность, изредка поглядывая на Жака; и действительность, и Жак их игнорировали. Трудно придумать состояние глупее и беспомощнее, думал Питер, чем когда ты стоишь за кулисами, брошенный полузнакомым типом, который обещал тебя провести и всё устроить, но забыл на полпути. Они стояли спинами друг к другу, словно обороняясь — а вокруг них носились люди в масках, в гриме, в лёгких пестрых костюмах, а порой и почти без одежды — эти пробегали без тени смущения, более того, Питеру показалось, что они даже рады такой возможности.

Равайи вынырнул из обтекающего их людского потока совершенно неожиданно.

— Сюда, сюда, — его голос слегка сел, видимо, пришлось покричать.

Места оказались превосходными — второй ряд над партером, подъём амфитеатра. Именно сюда в любом театре садятся знатоки, желающие в полной мере насладиться спектаклем; билеты сюда не продавались, а доставались, причём порой с большим трудом. Здесь громкое звучит громко, а тихое — тихо; здесь собираются критики, здесь садятся инкогнито авторы из конкурирующих театров, здесь сажают серых кардиналов, меценатов мира искусства. Наши друзья не были ни знатоками, ни инкогнито, ни тем более серыми кардиналами, поэтому всё это им было совершенно безразлично. Равайи вручил Жаку, который упорно смотрел сквозь него, листочек цветной бумаги и исчез.

— …Значит, она уже шьёт шляпку для этого… как его, — шептал Жак через минуту, поглядывая то на сцену, то в листок. — Суть в том, что она смертельно больна.

— И ты молчал! — возмутился Аслан. Он впервые в жизни был в театре.

— Тихо, чёрт тебя дери. Не она сама, а та, кого она играет. Шарлотта. А этот старый тип — с ним у неё будет любовь.

— О мой бог, — раздельно произнёс Питер. — Как ты это допустил?

Он бывал в театре, но упустить такой возможности не мог.

— Это театр, придурки. Мюзикл!

— …А что они сейчас делают?

— Он эээ… уговаривает её надеть шляпку.

— Его шляпку?

— Да нет, дьявол, шляпа была не для него, а для неё.

— А чего он её уговаривает?

— Ну она не знала об этом.

— Не знала, что это её шляпка?

— Тихо ты. Да, не знала. Он сказал, что это для другой женщины.

— А зачем ей шляпка другой женщины?

— Он соврал ей! Он сказал, что заплатит ей кучу денег, чтоб она сделала хорошую шляпку, она сделала, а он вручил шляпку ей.

— Мда. Шляпка точно хорошая или у нас просто места такие?

— Убью.

— …А сейчас он что делает?

— Он танцует с ней. Ой, нет. То есть да. Ну в общем, тут написано, что они танцуют.

— А что у него с ногой? Там написано что-нибудь про ногу?

— Похоже, что она не очень довольна.

— Кто — нога? Или Нони?

— …О! Он отдал ей часы.

— Ах он проклятый богач.

— Зачем ей часы?

— Часы тоже не для неё, видимо — да, Жак? Я, кажется, начинаю понимать основную идею.

— Аслан, ты баран.

— Не кипятись.

— Прости, но я правда нервничаю.

— А при чём здесь я?

— При том, что ты баран!

— Тихо. Дай сюда. Я буду читать.

— Здесь есть гнилые фрукты?

— Жак, зачем тебе?

— Так, знаешь ли. Захотелось гнилых фруктов. Поувесистее.

— …Ну что там?

— Жак, тебе не стыдно? Ты же ходил на репетиции.

— Да, ты должен наизусть знать.

— Да я тоже перестал понимать, что происходит.

— Почему он так долго ищет врача?

— Ага, врача. Он хочет её вылечить.

— Это что, так трудно — найти врача?

— Видимо, да.

— Она же всё равно умрёт. Зачем ей врач?

— Аслан.

— Им что, не досталось этих листочков? Они умеют читать?

— Аслан!

— Всё, молчу, молчу.

— …В общем, он её любит, но она всё равно умрёт. Но он станет лучше.

— Перестанет корчить такие тупые рожи? Или просто помолодеет?

— Нет, станет чище душой. Признает своего ребенка.

— У них уже есть ребенок? Чёрт, я всё проспал.

— Придурки. Это ребенок от предыдущего брака. Вон та, рыжая.

— Старшая жена? Ничего, симпатичная.

— Нони говорит: редкостная стерва и потомственная шлюха.

— Ну разумеется. Люди искусства.

— Богема.

— …В общем, вроде всё. Сейчас она споёт песню умирающей девушки. А он споёт прощальную партию. Больше она на сцене не появится.

— А её будут вызывать на бис?

— Мёртвую?

— Аслан!!!

Когда Нони стала выходить вместе с труппой на бис, Жак встал и пошёл к проходу, где оставил свою корзину с цветами.

— Пойду поздравлю её с премьерой, — сказал он хмуро. Питер и Аслан кивнули. Надо будет осторожнее шутить с ним, что ли, подумал Аслан.

Через несколько минут они наконец выбрались в вестибюль театра. У выхода была толпа, и они решили не торопиться, тем более что надо было подождать Жака, чтобы всем вместе ехать домой. Неожиданно в них врезались двое мужчин, Питер гневно обернулся, но увидел на их лице такое искреннее сожаление, что не стал затевать скандал и кивком принял их извинения. Аслан тоже отнёсся к столкновению спокойно, лишь проводил их долгим взглядом.

— Знакомые, что ли? — осведомился Питер.

— Вроде нет, — сказал эвакуатор. — Одежда какая-то странная.

— Одежда как одежда, — произнёс Питер, разглядывая спины. — Обычная. Как у всех.

— В том-то и дело, — непонятно сказал Аслан. — Ну где он ходит.

Питер полез в боковой карман за платком — становилось жарко.

И замер.

— Что такое? — Аслан поднял бровь.

Питер медленно и осторожно вытащил из кармана продолговатый предмет, обернутый в тряпку. На грубой ткани медленно, но явственно проступала тёмная жидкость.

У входа раздался крик:

— Вот они!

Аслан и Питер посмотрели туда и увидели шлемы уличного патруля: полицейские пробивались в их сторону, и вне сомнения их целью были либо Питер, либо Аслан, либо они оба вместе. Друзья одну секунду смотрели друг на друга, затем Питер выдохнул:

— Жак.

Аслан, оттолкнув локтём какого-то подвернувшегося господина, рванулся обратно к зрительному залу; Питер последовал за ним. Пока он бежал, он слегка развернул тряпицу на ходу и глянул, что ему подбросили. Это был нож, и лезвие его было в чёрной крови по самую рукоятку.

Они увидели Жака сразу, он стоял на сцене среди поздравляющих и поклонников рядом с Нони, в руках у которой был огромный букет, а ещё несколько букетов поменьше, в том числе и корзина Жака, лежали рядом на сцене. Нони сияла, улыбаясь и кивая поздравлениям, а к Жаку подбирался тот же самый тип в сером, что толкнул Питера — или очень на него похожий. Жак его не видел, он смотрел лишь на актрису.

— Жак!!! — заорал Аслан, свободный финансист вздрогнул и завертел головой, но было поздно — тип уже стоял у него за спиной и сунул руку за пазуху. Питер перехватил свою трость пониже рукоятки, коротко размахнулся и швырнул её на манер копья. Реакция у Жака была отличной — он заметил резкое движение Питера и инстинктивно наклонился, трость, криво вихляя в полёте, просвистела сбоку и слева над его головой и ударила набалдашником в плечо серого типа. Тип дёрнулся и споткнулся, в падении схватившись за какую-то актрису и сорвав с неё и без того скудную одежду, быстро вскочил и исчез в кулисах.

— Я за ним, — бросил Питер и несколько шагов ему удавалось держать спину гада в поле зрения, но сбоку вынырнул кто-то и сшиб его на всём лету; они вместе закатились в кулисы, обрушили и намотали их на себя. Раздался истошный визг внезапно обнажившейся актрисы, подхваченный всеми остальными. Поднялась суматоха.

— Полиция! Полиция, — орал человек, сбивший Питера. Питер рывками выбрался, отошёл, огляделся. Типа в сером видно уже, разумеется, не было. Подбежал Аслан, за ним Жак, с удивлением наблюдая за полицейским, боровшимся с кулисами.

— Ушёл, сволочь, — сказал Питер.

Полицейский выбрался из ткани и сразу же закричал:

— Вы арестованы по обвинению в убийстве!

— В убийстве кого? — устало спросил Питер. Он стоял, уперевшись руками в колени, восстанавливал дыхание.

— В убийстве Жака Делакура, — менее уверенно ответил блюститель порядка. Он увидел всех троих друзей, мрачно глядевших на него.

— Не Делакура, а Де-лак-ру-а, — раздельно, по слогам, произнёс Жак. — Это я.

— Как видите, жив и здоров, — сказал Аслан.

Через несколько минут разбирательств они поняли, что много вытрясти из юного патрульного не удастся. Его начальство было здесь, но только что почему-то уехало, и этот факт немало обескуражил и самого полицейского. Кто им сказал, что Жак Делакруа убит, он не знает. Он получил приказ — арестовать Питера Кэтфорда и Аслана аль-Джазия за убийство по горячим следам, и выполнял его как мог. На этом месте полицейский внезапно осознал, что его допрашивают, и немедленно ощетинился, но друзья уже узнали всё, что им было надо.

— Дебатц, — сказал Жак быстро. — Надо ехать домой, скорее.

— Эй, стойте, — неуверенно сказал полицейский. — Вы поедете со мной.

— Что происходит? — произнёс женский голос с лёгким акцентом.

Это была Нони, она по очереди оглядывала всех четверых.

— Нони, — сказал Жак. — Нам надо срочно домой. Я приду позже.

— Даже так, — произнесла актриса, глядя ему в глаза. — Это из-за меня, да?

— Нет, нет, — Жак замотал головой. — Я скоро вернусь. Пошли, скорее!

— Стойте, — прикрикнул полицейский уже увереннее. — Вы никуда не пойдётё.

Нони распахнула свои бездонные глаза и повернулась к нему.

— Господин офицер, может быть, я могу вам помочь?

Её голос был негромким, и Питер слышал его много раз, но всё равно мурашки пробежали по его спине, а сердце замерло на несколько секунд. Юный патрульный окончательно впал в ступор, не отрывая взгляда от обнажённых плеч примы. Жак коротко сморщился и дёрнул Аслана за рукав.

— Пошли уже.

Экипаж им удалось поймать не сразу, пришлось перейти на другую улицу. Жак назвал адрес и молча сунул деньги извозчику вперёд. «Плохая примета, не к добру» — пробурчал кучер, но деньги, разумеется, взял. Ехали молча, вглядываясь вперёд, в темнеющие улицы.

— Что происходит-то вообще? — требовательно произнёс Аслан.

Питер коротко рассказал ему про Геркулеса Мюко, про три обвинения, про Дебатца и про свой дом. Аслан шевельнул желваками.

— Дознавателем стал… Ясно. Значит, так они распределяют… недвижимость и активы.

На Жака он при этом смотрел без вызова и злорадства, и не было в его голосе сарказма, просто констатация факта. Свободный финансист глянул на него и кивнул хмуро; отвечать ничего не стал. Когда выехали на Рю де ла Пэ, Жак заметил в руках Питера тряпку с ножом:

— Это что?

Питер показал ему окровавленный нож.

— Дела, — сказал Жак. — Надеюсь, это не человеческая кровь.

— Может, свиная, — с отвращением произнёс Аслан. — Она похожа, говорят.

Питер угрюмо кивнул.

— Приехали, — сказал извозчик.

Все трое быстро выскочили из фиакра.

— Дверь, — сказал Питер негромко.

— Вижу, — ответили ему Жак и Аслан одновременно. Дверь была не просто открыта, а сорвана с верхней петли и висела на нижней, бросая на крыльцо косую колышущуюся тень от зажжённого внутри света. Питер уже перехватывал трость поудобнее, Аслан закатывал второй рукав, Жак слегка отстал.

Питер заскочил на крыльцо бесшумно, заглянул.

Вроде чисто. Отодвинул дверь, вошёл и застыл.

— И когда только успели, — сказал Аслан у него за спиной.

Картина полного разрушения предстала их взору. Со стен были содраны обои, кое-где пробита штукатурка до кирпича. Паркет выломан в нескольких местах, кресла распотрошены, с камина содрана облицовка и отколото несколько кусков. Столик и стулья были перевернуты, перила на второй этаж оторваны, несколько ступенек выдраны с гвоздями. Питер, часто моргая, с усилием поднял взгляд наверх. Двери всех четырех комнат были выбиты, включая комнаты Жака и Аслана.

— Они что-то искали, — сказал Аслан, глядя на своих друзей по очереди.

— Да я уж понял, — злобно сказал Питер. — Дверь-то зачем ломать. Вот же записка: «Ключи у мадам Потье, на соседней улице».

— Торопились, — хмуро ответил Аслан.

Жак быстро прошёл мимо них и забежал по лестнице в свою комнату.

— Дьявол! — раздался его злобный крик. Питер и Аслан переглянулись и уже через секунду были рядом с ним. Жак с видом полнейшего отчаяния шарил в тайном кармане, оборудованном в крышке его сундука с одеждой. Затем, поняв, что тайник пуст, он захлопнул крышку, сел на сундук и покачал головой отрицательно.

— Документы пропали, — сказал Питер утвердительно и спокойно.

Жак кивнул.

Некоторое время царила тишина.

— Всё равно спасибо тебе, — сказал Питер.

Финансист с мрачным удивлением посмотрел на него и вздохнул.

— Надо было и правда отнести их нотариусу.

— Вы про что? — медленно проговорил Аслан.

— Сначала Дебатц хотел отобрать дом у Питера с помощью Геркулеса и полиции, — объяснил Жак неохотно. — Затем, когда я навешал ему лапши с три короба, он решил, что на дом положила глаз наша Торговая гильдия. А это уже серьёзнее.

— А! — сказал Аслан.

— Да, серьёзнее, — досадливо ответил куратор королевской службы поставок. — И тогда он решил устранить всех, и захватить документы. Наполовину ему это удалось, как видим… Если бы меня убили, то вас посадили бы в тюрьму, где у него всё схвачено. На разбирательстве в комиссии преимущество у того, у кого на руках документы. Ну а выбить нужную подпись из Питера в тюрьме — это не проблема.

Некоторое время царила тишина. Питер и Аслан смотрели на свободного финансиста и молчали.

— Хоро-ошенькие у вас методы приватизации активов, скажу я тебе, — проговорил эвакуатор наконец. — Прямо лихо. Очень лихо.

— Мы так не делаем, — сумрачно ответил Жак, но в глаза друзьям он не смотрел. — Это они.

— И что, это всё из-за одного моего дома? — спросил Питер, оглядывая комнату.

— Не совсем, — сказал Жак. — Дом этот, Пит, извини, никакой ценности не представляет. Но земля, на которой он стоит, практически золотая.

— Точно, — сказал Аслан. — Это же последний жилой дом на этой улице. Больше нет, сплошные ювелирные лавки.

— Этажей мало, чердак нежилой, — добавил Жак. — Неслыханное расточительство. Пит, что…

— Чердак, — выдохнул Питер и рванулся из комнаты.

6

В городе Лютеции, носившем когда-то имя Париж, была поздняя ночь или очень раннее утро. В доме семнадцать на Рю де ла Пэ, за кое-как прилаженной к косяку дверью, в покорёженных креслах сидели трое друзей; рядом валялось несколько оплетённых бутылей. Обычно они не бросали их под ноги, но вокруг царил бардак, а давно ведь замечено, что именно разгром и беспорядок сильнее всего способствуют падению требовательности к себе.

— Маленькая девушка, совсем крохотная, — говорил Питер. Его глаза одновременно и косили, и не косили; кажется, он уже был основательно набравшись.

— Ты опять, — сказал Аслан. Они с Жаком обменялись взглядами, полными комического отчаяния. — Жак, он опять.

— Мда, — сказал финансист. — Признаю, идея насчёт опустошить запасы напоследок, похоже, оказалась не самой удачной.

— А я сразу предупреждал, — с достоинством сказал мусульманин. — Заливать неприятности вином, пусть даже очень хорошим…

— Если она позволит взять себя в руки, то как раз поместится на ладони, — говорил Питер тем временем.

— С булавку, — произнёс Жак задумчиво. — Нет, с иголку.

— Да, с иголку, — подхватил Аслан. — Золотошвейную.

— Золл..шшшшв? — спросил Питер. Выражения тяжёлой утраты и живого любопытства сменялись на его лице быстро, словно в детской игрушке «калейдоскоп».

— Хозяйство у тебя с иголку швейную, размером, — любезно пояснил Аслан.

— Но мы никому не скажем, — сказал Жак. — Нам это неинтересно.

— Мы напишем, — сказал Аслан. — В «Монитёр». Им интересно.

— «Тайные дефекты молодого учёного становятся навязчивым кошмаром», — произнёс Жак газетным голосом.

— «…кошмаром для его друзей», — добавил Аслан.

— «…для его умных, симпатичных, перспективных и холостых друзей», — сказал Жак.

— Адрес и мой л-литографический портрет, — Аслан очертил пальцами рамку в воздухе, оттопырил губу, прищурился, оценивая воображаемую передовицу. — Надо, кстати, заказать. Пока мундир не отобрали.

— С-скоты. Мол-люски. Нас-секомые, — выговорил Питер.

— Помедленнее, помедленнее, мы записываем, — сказал Жак.

— Питер, ну ты действительно уже как бы немножко осточертел со своими человечками, — Аслан смотрел на друга. — Мы же обсудили. Это был мысленный эксперимент. Имбецилы. Воображение. Помнишь?

— Человечки размером с ладонь, — задумчиво произнёс Жак. — С правую. Это наводит.

— Не с ладонь, кретины. Помещается она на ладони, глупцы. Если, конечно, она позволит таким, как вы, взять себя в руки.

— Упаси боже. Конечно же, не позволит, — сказал Жак. — Я бы не позволил. Тем более таким, как мы.

— Мы недостойны, — подтвердил Аслан. — Увы, но факт.

— Так вы пойдёте со мной? — спросил Питер требовательно. — Пойдёте или нет, я вас спрашиваю. А?

Аслан коротко вздохнул.

— Прямо сейчас я не могу, — сказал он. — Не могу бросить. Все бросают, а я не могу.

— Я тоже не могу, — сказал Жак. — Его пахучество барон Дебатц. Я его слишком люблю, чтобы делать такие подарки.

— Трусы, — сказал Питер. Двое его друзей молча глядели на него. Питер смутился, затем торопливо проговорил, с пьяной тщательностью выговаривая слова:

— Я просто думаю, что зимой туда не попадешь. И будет уже поздно. И не смогу ничего никому доказать.

— Настоящим математикам для доказательства достаточно карандаша и бумаги, — сказал Аслан. — Мне, например, было достаточно.

— Когда это ты был математиком? — удивился Жак.

Аслан не стал ему отвечать.

— Я археософ, но теперь скорее физик, — сказал Питер. — Физик и много ещё кто.

— Физик, но теоретик, — сказал Жак, — то есть недалеко, в общем-то, ушёл от математики.

— Всевышний простит ему эту досадную слабость, — сказал Аслан.

— И философ, — продолжил Питер. — И механик. И штурман.

— И немножечко шью, — задумчиво добавил Жак.

— То есть вы не идёте? — спросил Питер после паузы. Брови его были нахмурены, и сидел он, весь слегка набычившись. Картину решимости и воли, которую являла его фигура, портило лишь то, что он заметно покачивался из стороны в сторону.

— Я не иду, — ответил Жак и поглядел на Аслана.

— Я не иду, конечно, — сказал Аслан. — Куда?

— Мы не идем, — сказал Жак, качая головой. Он смотрел на Питера почти с сочувствием.

— Пит, ты тоже никуда не идешь, — заключил Аслан. — Где эта твоя Микропутия? На запад, через океан? А может, на восток, через леса и болота? Как ты можешь знать?