Обыкновенно дебютное произведение зрелого человека становится вместилищем накопленного им жизненного опыта. Не является исключением и первый роман крупнейшего из ныне здравствующих португальских писателей — Антониу Лобу Антунеша (р. 1942), опубликованный в 1979 году. Вот некоторые вехи его биографии. Лобу Антунеш — старший сын выдающегося невролога, выучился — не по собственному выбору — на психиатра, был военным врачом во время колониальной войны Португалии в Анголе (1971–1973); от первой жены, с которой они расстались, у будущего писателя родились две дочери.
А теперь обратимся к страницам дебютной книги Антунеша.
Сюжет романа «Слоновья память» — один день из жизни почти сорокалетнего врача-психиатра Антониу, который без малого полгода тому назад оставил обожаемую жену и дочек, тоскует, страдает, потихоньку опускается. Читатель следует за героем сквозь заурядную пятницу: врачебная смена в психиатрической клинике, обед с другом-коллегой, визит к дантисту, печальное наблюдение за дочками, идущими домой из школы, бокал в баре, сеанс групповой терапии у психоаналитика, одинокий ужин, краткий и неудачный визит в казино, знакомство с потрепанной проституткой, жалкая ночная попойка и бездарный секс.
В своем стремлении вместить всю жизнь героя в один прожитый им день Лобу Антунеш повторяет эксперимент Джеймса Джойса. Ирландский писатель отправил Блума блуждать по Дублину, снабдив его семейным кризисом и подчеркнутым вниманием к физиологии. Брак доктора Антониу тоже дал трещину, а свои физиологические отправления он осознает как душевные: «Волна вины и стыда хлынула из желудка в рот изжогой».
Продолжает традицию высокого модернизма и непрекращающийся внутренний монолог Антониу, который многого желает, на еще большее способен, но почти не имеет возможностей для деятельности, который ищет любви и бежит ее. Подобные сомнения терзали другого несостоявшегося Гамлета — Дж. Альфреда Пруфрока, героя знаменитого стихотворения Т. С. Элиота. Но своею пышностью «Песнь любви» португальского психиатра оказывается куда ближе не сбивчивому монологу лысеющего англосакса, но звучным стихам автора ветхозаветной Песни песней.
Многими качествами главный герой Лобу Антунеша напоминает интеллектуалов-неудачников Чехова (не будем забывать, что он врач!), и, случайно сбив на дороге чайку, доктор думает: «Я и есть та чайка, и тот, кто уезжает, тоже я, и у меня не хватает смелости даже на то, чтобы вернуться и самому себе помочь». И далее герой заново переживает потрясение, вызванное чтением чеховской комедии, с ее мягкими персонажами, словно плывущими по течению. Можно вспомнить и о том, что некоторые чеховские интеллигенты пережили русскую революцию и деградировали, превратившись в Кавалеровых и Бабичевых, не без зависти взиравших на ростки новой жизни с обочины. Сходство романа Лобу Антунеша с повестью Юрия Олеши усиливается благодаря определенному сходству финалов произведений.
Стилистически роман Антунеша также близок русской словесности. Португальский писатель склонен к вычурным метафорам, как и упоминавшийся выше Олеша: «Смирившись и затаившись в траншее у кондитерской, чья кофейная машина с громким ржанием пускала пар из нервных породистых алюминиевых ноздрей, он облокотился об электрический айсберг холодильника, как эскимос о свое иглу…» Ему свойственны причудливые метаморфозы образов в пределах одного предложения, мастером которых был Гоголь: «Проспект Альмиранте Рейш… размеченный, словно бакенами, продавцами газет и инвалидами, трусил, прихрамывая, в сторону Тежу между двумя деснами пораженных кариесом зданий, как опаздывающий господин в новых ботинках спешит к трамвайной остановке».
Подчас автор перестает контролировать поток образов и впадает едва ли не в самопародию: «Не раз доктор тайно замышлял нырнуть солдатиком вглубь полотен Чимабуэ и <…> порхать бы там, как куропатка, замаскированная под лоснящегося серафима, задевая крыльями колени святых дев, неотличимых, как ни странно, от женщин с картин Поля Дельво, застывших, словно манекены, воплощением обнаженного испуга».
И тогда воспоминания доктора Антониу начинают походить на записки Палисандра Дальберга. Пожалуй, сближает почти ровесников Лобу Антунеша и Сашу Соколова и отношение к жизни. Их герои не принимают жизнь как назидательный урок, для них она, скорее, является «школой для дураков», «наполненной бессмысленными шумом и яростью». Надо сказать, что Антунеш называет себя последователем Фолкнера и написал в свое время предисловие к переводу романа «Шум и ярость». Русский читатель может оценить степень влияния Фолкнера по отрывкам романа «А мне что делать, когда все горит?»[144].
Вернемся к герою дебютного романа Антунеша. Что заставляет его бессильно убегать от размеренной жизни и счастливой семьи? Как обычно и случается, одни причины страданий коренятся в душе доктора, другие обступают его снаружи.
Во-первых, Антониу страшится будущего, которое «представлялось ему жадной и мрачной соковыжималкой, готовой засосать его тело в свою ржавую горловину…»
Во-вторых, героя изводят тайные муки творчества: «Отсутствие таланта — благодать, только вот трудно бывает с этим смириться».
В-третьих, доктора угнетает характер его умственного развития: «…Он не только никогда не наберется ума, но (что еще печальнее) ему не суждено то особое счастье, которое обычно обусловлено отсутствием этого странного атрибута…»
Это причины внутренние, но для жизненного кризиса есть и много внешних. Отечество для героя романа — это собачье кладбище, «убогая и безвкусная тоска о прошлом и лай, придавленный грубо отесанными могильными плитами». Доктор Антониу живет в стране, на тощем горле которой словно не разомкнулись железные пальцы мертвого уже диктатора Салазара, в стране, окончательно утратившей эфемерный имперский ореол (потеряна португальская Африка — Ангола).
Доктора преследует кошмар колониальной войны, где он, впрочем, только и ощущал свою нужность. В настоящем же чуткий врачеватель осознает бесполезность своих знаний и умений, неспособность помочь страждущим.
Вероятнее всего, эти причины и обусловили странное, на первый взгляд, бегство героя из семейного гнезда, его стремление к отщепенству. А быть может, доктор Антониу пытается в меру небольших своих сил оттащить подальше от возлюбленных женщин тяжкий груз своих необоримых печалей.