Слова на стене

Глава 3

Доза 0,5 мг. Доза не меняется. У Адама начинается учебный год. Он по-прежнему не желает разговаривать. Возможно, новое окружение сработает как катализатор по отношению к прогрессу в лечении.

29 августа 2012 года

Достаточно говенно начинать учебный год перед Днем труда. Очень говенно, я хочу подчеркнуть. Правда, первая неделя в школе в любом случае – дерьмо то еще. И к тому же она еще не закончилась.

У меня нет водительских прав, и я не стремлюсь получить их в ближайшем будущем. Это, пожалуй, еще один факт, который мне нужно уяснить для себя и понимать всю ответственность за обладание правами. Да и не стоят они всех переживаний.

В свою предыдущую школу я ходил пешком, но мама настояла на том, чтобы в первый день в новую школу она отвезла меня на машине. Она вела себя как-то очень уж странно. Мне показалось, что она изо всех сил пыталась сделать вид, будто ничего особенного не происходит, а сама долго не могла тронуться с места. Когда наконец мы подъехали к веренице автомобилей перед школой, она улыбнулась и сказала:

– Хорошего тебе дня!

Я сразу понял, что она хочет поцеловать меня на прощание. Только как-то раз, когда мне было еще восемь лет, я разозлился на нее за то, что она целует меня при людях, и с тех пор она больше этого не делает. Зря я тогда так поступил.

Я постарался поскорее выкарабкаться из машины вместе со своим рюкзаком. Я хотел ободряюще улыбнуться ей, но в последний момент забыл об этом. Поэтому она наверняка подумала, что я нервничаю, хотя я был совершенно спокоен.

У вас были ко мне вопросы относительно самого первого дня в школе. Давайте сейчас на них и сосредоточимся, хорошо?

Вы спросили меня, насколько новая школа отличается от старой. Да в общем ничем они не отличаются, если не считать школьной формы. Все выглядели достаточно жалкими, словно еще не проснулись до конца и не все успели осознать. И в глазах у каждого немой вопрос: «Почему именно мне это досталось?» Ну вот в этом, наверное, выражается некая солидарность.

Моей первой задачей было отыскать свой персональный ящичек, положить туда вещи и после этого встретиться со школьным посредником. Видимо, с ним имеют дело все новые ученики и в его обязанности входит познакомить новенького со школой и проводить его до кабинета, где будет проходить первый урок. Посредник ждал меня в кабинете администрации, и по его виду я сразу понял, что он – тот еще засранец. Нет, я догадался об этом не по его идиотской прическе, не потому, как он осматривал меня сверху донизу, пока мы обменивались рукопожатиями, и даже не потому, что он жевал жвачку с открытым ртом. Это становилось очевидным по общему виду. И еще он занимал больше пространства, чем ему, строго говоря, требовалось. Его ухмылка не достигала глаз, пока он внимательно оглядывал кабинет.

Иногда требуется достаточное количество времени, чтобы суметь сказать что-то о человеке, но этого типа я прочел сразу же, – это был типичный сборщик информации.

Я это понял еще по разговору «ни о чем», который он начал со старушкой, сидевшей тут же за конторкой. Посредник спросил ее о детях, потом сгреб целую пригоршню леденцов из стоявшей тут же банки и сунул их в свой карман. И еще я успел заметить, как он вынул изо рта жвачку, скатал ее в шарик и прилепил к обратной стороне столешницы.

Потом мы вышли в коридор.

– Тебе нужно забрать физкультурную форму, – произнес он. – А потом у тебя биология, да?

Я кивнул. В его движениях сквозила ленца, а перемещался он отработанными движениями – вроде бы и быстро, но было понятно, что он никуда не торопится. По дороге он показал мне на несколько зданий в окошке, потом, когда мы дошли до спортивного зала, сказал, указывая на какую-то дверь:

– Я подожду тебя тут.

Но когда я снова появился там со своей физкультурной формой, его уже и след простыл. Впрочем, меня это ничуть не удивило. Не то чтобы со мной проделывали нечто подобное и раньше, но у этого типа был такой вид, что он обязательно отвяжется от меня при первой же возможности. Если бы меня спросили почему, я бы, наверное, ответил, что я тоже разочаровал его и по моему виду он понял: манипулировать мною не получится.

Я понял, что меня бессовестно надули, и почувствовал себя отвратительно еще и потому, что сейчас понятия не имел, где нахожусь и куда мне идти. Уроки еще не начались, поэтому я собирался вернуться в помещение администрации, чтобы получить схему школы с расположением разных кабинетов, как из двери слева вышла девочка с каким-то свертком, обозначенным «в администрацию». Она остановилась передо мной с удивленным видом.

– Ты потерялся? – спросила она.

– Кажется, да, – ответил я, в ту же секунду отметив про себя, что это крохотное создание было еще и симпатичным, и чуточку раздраженным так, как может разозлиться, например, птичка колибри. Она передвигалась маленькими, но деловыми шажками, и в то же время было в этом и что-то почти неуловимо грациозное.

– Разве тебе не назначили посредника? – спросила она, поправляя очки.

– Да, Йена Стоуна. Только вот он…

– Бросил тебя, – закончила она и понимающе кивнула. – Да, это на него похоже. Какой у тебя первый урок?

– Биология.

– Сюда, – сказала она и провела меня по внутреннему дворику, а потом по лестнице наверх. Я запихал спортивную форму в рюкзак и следовал за ней.

– А почему он так себя ведет?

Она посмотрела на меня так, словно сейчас я задал ей глупейший вопрос, какой она только слышала за всю жизнь.

– Его семья делает крупные пожертвования в пользу школы. Все его братья посещали ее.

– Значит, он тут вполне официальный засранец, доставшийся по наследству? – уточнил я, и на ее лице мелькнула улыбка.

– Что-то вроде того. А еще некоторым людям не нужны причины, чтобы считаться уродом. Это как бы само собой разумеется.

– Только не все это понимают, – тихо прошептал я, скорее себе.

– Большинство людей и есть самые настоящие уроды, – подтвердила она, разобрав мои слова. – А тебе сюда. – И она кивнула на дверь перед нами. Я даже не успел поблагодарить ее или узнать ее имя, а она уже куда-то исчезла.

В кабинет я зашел не последним, поэтому не испытывал никакой неловкости, когда устроился за парту рядом с невозможно бледным парнем в гольфах до колена. Он казался исключительно аккуратным и, видимо, обожал чистоту. В этом можно было убедиться, глядя на его ногти, одежду и кожу. Все у него было ослепительно белоснежным, как будто его окунули в моющее средство с хлоркой. Он тут же представился как Дуайт Олберман.

Как только он произнес это, я понял, что по-другому его и назвать-то не могли. Имя ему мог дать прямо в роддоме и незнакомец, но это было бы именно это имя и никакое другое. Я понимаю, что Адам – тоже не идеальное имя, но называться Дуайтом, да еще и так, что тебе это имя идеально подошло бы, – это просто какое-то бедствие. В этом случае я стал бы, наверное, откликаться на свое среднее имя, если бы только оно не звучало как Клетус или что-то подобное.

Когда началась перекличка, монахиня, стоявшая перед нами, не стала заставлять меня подниматься и отдельно рассказывать о себе, и это было довольно мило с ее стороны. Просто весь класс повернулся ко мне, когда было произнесено мое имя, и ребята с минуту молча пялились на меня, вот и все. Потом нас разделили на группы попарно, чтобы нам было проще работать и подытоживать главные идеи первого урока.

Моим напарником по лабораторной работе оказался Дуайт. По его виду можно было безошибочно определить, что этот парень из кожи лезет вон, чтобы произвести хорошее первое впечатление. Он почему-то напомнил мне молоденького золотистого ретривера. Теперь получается так, что на каждом уроке мы с Дуайтом оказываемся рядом. И он при этом не прекращает болтать ни на секунду. В прямом смысле. В самом. Прямом.

Он сопровождал меня на три следующих урока, и мои ничего не значащие кивки и бормотание в знак согласия не смогли убедить его прекратить этот бесконечный диалог. Через некоторое время я воспринимал его уже как белый шум.

Как бы там ни было, отвечая на ваш вопрос, скажу, что да, новые места порой бывают коварны, поскольку у меня отсутствует компетенция в некоторых вопросах. Например, дама в желтом, направляющаяся к своей машине с пачкой бумаг в руках, кажется абсолютно нормальной, пока листки не вырываются из ее рук и не начинают кружиться вокруг нее, как стая голубей. То есть вот это, скорее всего, нереально.

Присутствие монахинь и распятий в каждом кабинете определенно делает эту школу отличной от других. И если сделать вид, что моя задница не заглатывает часть моих шорт при каждом удобном случае, тогда да, первые пару дней я чувствовал себя совершенно нормально. Но теперь я очень тоскую по джинсам, которые раньше надевал в школу. В основном из-за того, что шорты постоянно врезаются у меня между ягодицами, а это, в свою очередь, требует применения своеобразной осторожной ректальной археологии. А вот это практически невозможно, потому что на тебя все время кто-то смотрит. К счастью, большинство ребят не обращают на данную процедуру никакого внимания, потому что большинство из них страдает от того же, а потому время от времени тоже занимается вытягиванием ткани шорт из щели своей собственной задницы.

Последующие уроки для меня прошли, как в тумане. Но если ничего важного в течение первой недели на занятиях не изучают, то что тогда я тут делаю? Мне хотелось найти какой-нибудь способ объяснить учителям, чтобы они вернулись ко мне именно тогда, когда решат не тратить мое время понапрасну. А еще я вполне мог бы обойтись без этой ерунды, которую назвали знакомством со школьной библиотекой.

На уроке физкультуры меня ждало настоящее приключение. Этот урок стоял предпоследним каждый день первой недели. В самый первый день тренер Рассерт заставил нас бежать полтора километра на время. Я не то чтобы нахожусь в жуткой физической форме, нет, просто обычно я вообще никуда и никогда не бегаю. Дуайт попытался завязать разговор во время этого тяжкого испытания, что меня несколько раздражало, но вообще-то и произвело определенное впечатление. Я еще не встречал человека, который был так одержим беспрерывной болтовней.

– Ты занимаешься каким-нибудь спортом? В баскетбол играешь? – спросил он. Баскетбол для меня имеет некий смысл. Я на голову выше всех остальных учеников, поэтому, когда я иду по коридору, мне кажется, что я очутился в стране Оз и хожу среди Жевунов.

– Не-а, – ответил я.

– Ты первый год учишься в католической школе?

– Ага.

– А по старой школе скучаешь? – продолжал он.

– Не-а, – отозвался я.

Я не старался казаться дебилом. Просто не хотелось, чтобы меня стошнило во время забега, поэтому односложные ответы показались мне самыми безопасными. Пара других учеников уже блеванули в сторону от беговой дорожки, а один парень не заметил этого, поскользнулся и упал на спину. Какая-то девчонка достала телефон и принялась снимать все это на камеру, пока у нее этот телефон не отобрали. Целое лето полного отсутствия физических нагрузок, безусловно, дает о себе знать и собирает дань за наше праздное существование.

На самом деле Дуайт был не самым плохим спутником во время забега. Его присутствие сделало весь процесс не таким болезненным, потому что он постоянно отвлекал меня от мысли о том, насколько же я ненавижу бег. То есть действительно НЕНАВИЖУ. Я бы предпочел делать почти все, что угодно, лишь бы не бегать. Девушка, которая спасла меня чуть раньше, уже обогнала нас на дистанции на целый круг и закончила свою милю. Наблюдать за тем, как она движется, оказалось впечатляюще. Даже несмотря на свои короткие ноги, она практически летела над беговой дорожкой. Она исчезла буквально через секунду до того, как Дуайт успел сообщить мне ее имя. Ее звали Майя.

Коротко и мило. Ее имя вполне соответствовало ей самой.

Я пробежал свою милю за десять минут и тридцать секунд и при этом еще радовался тому, что я не последний и не хриплю. И все равно тренер выглядел разочарованным. Но вы и представить себе не можете, насколько тогда мне это было безразлично. Вся его работа заключается в том, что он только и делает, что наблюдает за тем, как мы бежим. И ВСЕ. И его разочарование должно было бы хоть чуточку расстроить меня?

Нет, я не думаю, что дети в этой школе какие-то другие. Просто немного богаче. Наверное, нет такого стиля в дорогой одежде, который разделял бы их по каким-то признакам. Тут все дело в аксессуарах. Мальчики предпочитают дизайнерские часы и брендовые рюкзачки. У них даже стрижки кажутся более дорогими.

Что касается девчонок, здесь они бросают друг дружке вызов более открыто. Если вы разбираетесь в брендах дорогих туфелек, тогда, наверное, вы поймете, в чем суть. Лично я же определяю тут все по запаху. Ароматы их парфюма колеблются от фруктовой ерундовины до изысканных тонких ноток чистоты и свежести, встречающихся только в дорогих спа-салонах модных гостиниц. И никто не пользуется духами скромно. Можно подумать, что нам приходится ежедневно преодолевать некое ядовитое облако испарений. Иногда даже хочется хорошенько пукнуть, чтобы очистить воздух.

Но они в каком-то смысле и другие, потому что они уже хорошо знают друг друга. Даже их родители знакомы между собой. Я сказал «родители», но в основном это, конечно, мамочки. Похоже, никто из них не работает, поэтому у них находится свободное время, чтобы не отставать одна от другой. Их выводки по три-четыре человека ходят в эту школу уже несколько лет подряд. Они играют в одной футбольной команде. Участвуют в тех же школьных пьесах. И все тут знают друг друга. Вот поэтому, наверное, все и кажется таким странным и диким. В моей старой школе родители ни с кем не откровенничали, поскольку торопились по своим делам, и у них не имелось и лишней минутки, чтобы поболтать по утрам. Им нужно было поскорей выпихнуть детей в школу, а самим отправляться на работу.

Да, еще тут мы уже распределили по всем кабинетам, кто где будет сидеть, что, по-моему, довольно смехотворно. В старой школе все садились так, как им хотелось. Когда ты становишься старшеклассником, предполагается, что ты умеешь себя контролировать, но здесь у них свои правила. И, как мне кажется, не без причины, поскольку тут полно мятежников. Двух девчонок уже отправили с урока, чтобы они надели юбки подлинней и смыли всю косметику. И еще, кстати: их обеих зовут Мэри.

Под конец своего первого дня я опять увидел Йена. Он шел с группой парней, которые, хотя и не были одеты в спецформу, все чем-то напоминали его самого. Точнее, одинаковым оказалось их выражение лица, но все равно. Как только прозвенел звонок, группа рассыпалась, и все ребята разбрелись по своим кабинетам, однако Йен оставался на месте. Он наблюдал за группой девушек, разговаривающих в коридоре. Было что-то зловещее в его взгляде. У одной из девчонок лет двенадцати, с ярко-рыжими волосами, стянутыми в конский хвост, открылся рюкзак, откуда высовывался блокнот с пурпурной обложкой.

Я был единственным свидетелем того, как Йен выхватил блокнот и запихнул его в ближайшую урну, после чего, довольный собой, удалился. Нет, он не усмехался. Было похоже на то, что он был просто удовлетворен своей работой, которую привык выполнять. Девушка же, напротив, пошла дальше, не осознавая, что произошло. Вот почему я сразу выдернул блокнот из урны и помчался к ней.

– Ты только что выронила вот это, – сказал я.

– Ой, спасибо! – Она просияла, явно испытав облегчение. – Тут моя работа в течение лета. Ну, мне бы и не поздоровилось!..

Народ в коридоре поредел, и когда я повернулся, чтобы идти к своему шкафчику, то встретился взглядом с Йеном. Он наблюдал за тем, как я выудил блокнот из урны, и сознавал, что я тоже видел, как он сунул его туда. Это был странный момент: по его виду я понимал, что он злился за то, что я поймал его на месте преступления, но выражение его лица оставалось нейтральным. Мне стало интересно – какую информацию он собирал в ту минуту? Что он подумал обо мне?

Я решил немного помочь ему и быстро переключил его внимание на свою персону.

На его лице расплылась широкая улыбка, и он куда-то исчез. На этот раз надолго. Я оставался на месте и недоумевал – как же можно быть настолько умышленно недоброжелательным и противным? Интересно, как он вообще может жить со всем своим «багажом».

Кроме этого жопомордого Йена Стоуна, недружелюбных личностей тут нет. Хотя иногда я ловлю на себе любопытные взгляды учеников. Это потому, что школа маленькая, а я здесь – новенький, да еще и среди старшеклассников. Вот в такие моменты, как правило, и появляется Ребекка. Ей не нравится, когда я остаюсь один. Она остается на границе моего бокового зрения и пытается отвлечь меня, когда надвигается что-то очень уж неприятное. Например, сомнение или страх или когда накапливается нервная энергия, которая может легко перерасти в срыв. Тогда она может пройтись «колесом», походить на руках или начать жонглировать фруктами.

Ребекка и меня учила жонглировать. Разве такое возможно? Научиться жонглировать у того, кого не существует в реальности?! Похоже, такое могло произойти подсознательно, если вы видели данную ленту в ютубе. Но я помню, что научился этому именно у нее. Я помню, как смотрел на ее руки и летающие яблоки, а потом сам повторял все движения. Она была терпелива и показывала мне, как правильно жонглировать, снова и снова, пока я не стал все это делать самостоятельно. Но наверное, тут мне нельзя доверять, потому что я сумасшедший.

Так или иначе, в пятницу у нас начинаются религиозные занятия в церкви.

Да, перед этим я получил определенные инструкции. В детстве я посещал церковь, и мать объяснила мне основные религиозные принципы, поэтому, как я понимаю, с моей стороны все это будет сплошной игрой и притворством. Правда, на сегодняшний день я хорошо научился вести себя так, как положено, а не так, как мне хочется, и это стало моей второй натурой. А церковь как раз и создана для людей, которые верят в то, чего нельзя увидеть. А вот моя жизнь заключается в том, что я вижу то, чего не должен видеть и во что не должен верить. Вот тут мы и наблюдаем этакую милую симметрию.

Так или иначе, но это лекарство можно назвать просто невероятным. На самом деле мне нужно было только лишь определенное расстояние до галлюцинаций. Просто небольшой промежуток пространства, чтобы можно было хорошенько рассмотреть, что же именно там происходит. А картинки могут быть разными, и необязательно что плохими. Иногда они очень даже сносные. Правда! Насчет этого я никогда не стал бы жаловаться.

Пока никаких галлюцинаций у меня больше не было. Они появятся, когда это понадобится им самим. Так всегда бывает.