Словарь далей

1. Январь, 1837. День дуэли

Данзаса ждать. Письмо писать

о переводах детской книжки.

И — ни словечка не сказать

Наташке, Сашке, Машке, Гришке!

И — не взглянуть. И — не шагнуть

туда, к разбросанным пеленкам,

и к чепчикам, и к распашонкам,

и к долгополым рубашонкам,

спросонок сбившимся на грудь!

Уже их участь решена.

И в детской — белыми крылами —

неведенье дневного сна

укрыло их. И тьма — кругами.

В ней — ненависти едкий дым,

и честь, и разговоры в свете,

и невозможность быть слепым…

Но дети, Пушкин? Как же дети?

2. Михайловское. Пущин.

Черт возьми, по селу — бубенцы!

Раскатились по снегу в концы,

в закоулки и выселки даже,

ссылка равновелика удаче,

если — Пущин! Да с парой вина!

Да беседа с темна до темна,

допьяна — не с вина, с разговора!

Скоро, Пушкин, мучительно скоро

собеседники и собутыльники

выйдут в висельники и кандальники,

но — зато балерины субтильненькие,

но — зато похожденья скандальненькие.

Скоро, Пушкин, ты скажешь, что казни —

к вящей славе. И что без боязни

ты глядишь в девятнадцатый век.

Но сегодня, в свободу отпущен,

все же из-под опущенных век

ты взгляни через стол. Это — Пущин.

3. Тригорское. Анна Керн.

Какое нужно вдохновенье,

веселое осатаненье,

когда ей безмятежно спится,

писать про чудное мгновенье!

/А следующая страница —

«Ох, вавилонская блудница!»/

Нет, Пушкин. Все же эта спица —

о двух концах. Быть может, ты

и чувств, и тела наготы

стыдился мало. Я б не мог

шагнуть за нравственный порог,

увидеть вянущий венок,

читая Пушкина, она

и молчалива, и бледна,

погружена в девичьи грезы,

одной рукой стирая слезы,

другою шарит между ног…

О, Пушкин, Пушкин! Как ты смог?

4. 1999. Юбилей

Даже памятник — как и должны —

укоряют пушкиноведы

за нечищеные штиблеты

и неглаженые штаны.

Ими Пушкин не отутюжен

до конца, потому и нужен

в собеседники. Слава Творцу,

речку Черную и Тверцу,

смерть с любовью соединившему,

это дело знакомо Всевышнему.

На всея Руси, на Руси всея

не ему одному была чаша сия.

Так наполним бокалы бордо

и содвинем бокалы разом!

Пушкин с нами — и с нами добро,

Пушкин с нами — и с нами разум.

До чего же все-таки жаль его,

непутевого и печального…