Слушатель

15

Кертис нес к посадочной зоне два очень дорогих на вид чемодана, отделанных кожей аллигатора, для молодого человека в серой федоре и в пиджаке такого же оттенка, когда вдруг услышал какое-то странное бормотание. Просто бормотание — возможно пара каких-то слов, слившихся вместе. Было невозможно разобрать их смысл. Он не был уверен в том, прозвучали ли эти слова в его голове, или это была лишь звуковая иллюзия из-за внешнего шума, который производили пассажиры, уезжающие на поезде в три сорок.

Локомотив выпускал облака пара и издавал металлический лязг, чем пугал голубей, вынуждая их перелетать с места на место между металлическими балками крыши. Кертис подумал, что когда вверх вырывается пар локомотива, люди начинают суетиться, и движение на платформе ускоряется: все о чем-то спешно переговариваются, тележки с багажом едут быстрее, и на станции Юнион становится так шумно, что…

— Кертис! — услышал он.

Это прозвучало мягко. Дотронулось до его разума и пропало.

Кертис прислушался, пока ноги продолжали машинально нести его к машине пассажира, которому он надеялся не забыть пожелать доброго пути — как и было положено.

Он прошел примерно четыре шага, когда в него буквально врезался голос:

— КЕРТИС, ПОЗВОНИ МОЕМУ ПАПЕ! ЭТОТ ЧЕЛОВЕК В МАШИНЕ, ЭТОТ ЧЕЛОВЕК… ЭТОТЧЕЛОВЕКВЫМАНИЛМИСТЕРАХАРТЛИИЗМАШИНЫ ЯНЕЗНАЮКУДА МЫЕДЕМ ОНАСКАЗАЛАЧТОТОПРОХИЖИНУ!

Сила этой мысленной бомбардировки была такой мощной, что, казалось, что-то ударило Кертиса по голове. Голова его запрокинулась, ноги подогнулись, и, уронив оба чемодана, он упал на бетон тротуара.

— КЕРТИС! КЕРТИС, ПОМОГИ НАМ! ЭТОТ ЧЕЛОВЕК В МАШИНЕ — У НЕГО ПИСТОЛЕТ!

— Вы в порядке? Вы на чем-то поскользнулись? — спросил обеспокоенный путешественник, но он был белым и не спешил подходить и предлагать помощь чернокожему.

Кертис не мог достаточно сфокусироваться, чтобы отвечать сразу двоим. Его разум буквально разрывало от переизбытка энергии, а сердце колотилось так сильно, что могло вот-вот пробить себе путь наружу из его груди.

— КЕРТИС, ПОЖАЛУЙСТА, ПОЗВОНИ МОЕМУ ПАПЕ! ПОЖАЛУЙСТА, ПОЗВОНИ!

Его голова трещала, как барабан Марди Грас, но он сумел мысленно выдавить из себя слабое:

— Что?..

— Я НИЛЛА ЛАДЕНМЕР. МОЙ ПАПА — ДЖЕК ЛАДЕНМЕР. КАКИЕ-ТО ЛЮДИ ПОХИТИЛИ МЕНЯ И МОЕГО БРАТА. ПОЖАЛУЙСТА, ПОЖАЛУЙСТА, КЕРТИС…

— Что?.. — спросил он снова. На что-то большее у него просто не было сил. Он осознавал, что вокруг него начинают собираться люди, и Сверчок уже склонился над ним, чтобы помочь подняться, но этот ментальный удар отнял у Кертиса столько сил, что он даже не мог ухватиться за протянутую руку.

— Я НИЛЛА ЛАДЕНМЕР, — повторила она, и собственный голос Кертиса зазвучал словами Ниллы в его голове. — МАЛЫШ ДЖЕК И Я — ОНИ КУДА-ТО НАС ВЕЗУТ.

— Кто? — выдавил он. — И куда вас везет?

Сила ее посланий ослабела, но они все еще оглушали его и не давали встать. Ее слова оставались путанными и искаженными, их было сложно понять.

— Их двое. Мужчина и женщина. Там был Мистер Парр. Я сижу рядом с мистером Хартли. Я не знаю, куда они нас везут.

— Ты сказала… позвонить твоему отцу. Его имя — Джек Ладенмер?

— Да, Кертис, да… у этого мужчины пистолет, и он целится прямо в нас.

— Хватайся, Кертис, и вставай. Ты в порядке? — допытывался Сверчок. Теперь рядом появился Прентисс: он тоже склонился, чтобы помочь другу.

Господи Боже! — подумал Кертис. Но затем заставил себя поговорить с Ниллой:

— Вас похитили? Я прав?

— Да, Кертис… позвони моему папе… сообщи ему… пожалуйста…

В ее голосе зазвучала изнуренность из-за мощных сигналов, которые она была вынуждена отправить ему в начале, и сейчас ее сообщения начали исчезать. Кертис ответил:

— Я сделаю это, Нилла. Какой у вас номер телефона?

— Кертис, вставай!

— OR2-42… нет… подожди… OR2-24… я не могу думать, у меня болит голова… сейчас… OR2-2461! Вот номер.

— Хорошо. Теперь постарайся не паниковать, хорошо? Я позвоню твоему отцу.

Она замолчала. Казалось, на этот мысленный зов ушла вся ее энергия. Когда Кертис с трудом поднялся на ноги, Ол Крэб и Прентисс были с ним рядом, стараясь ему помочь. Так же как и Умник.

Его падение вызвало волнение, но недостаточное для того, чтобы изменить расписание поездов: локомотив все еще выпускал клубы пара, а пассажиры следовали на посадку. Ол Крэб обратился к молодому путешественнику.

— Не волнуйтесь, сэр, мы позаботимся о вашем багаже. И спасибо за вашу помощь, — он улыбнулся этому мужчине, и тот ушел в компании другого носильщика.

Широкий рот Прентисса открылся, чтобы пробасить:

— Я, может, и не доктор, но мне кажется, Длинноногий выглядит скверно.

— Ну, спасибо за твое профессиональное мнение, док. Я и без тебя это вижу, — шикнул на него Ол Крэб.

— Док, — усмехнулся Умник, понимая, что Прентисс только что заработал новое прозвище.

— Мне нужно добраться до телефона, мистер Крэбл, — с трудом пробормотал Кертис. Он чувствовал, что его лицо и затылок покрылись испариной. — Я в порядке, правда, мне просто нужно позвонить.

— Док, займись пока багажом, — сказал Ол Крэб, и по его тону было ясно, что это указание лучше исполнить побыстрее. Когда Док подчинился, Ол Крэб обратился к Умнику и сказал ему тоже заняться делом. Только после этого он перевел взгляд на Кертиса, взял его за плечо и заглянул ему прямо в глаза. — И зачем же тебе так срочно понадобился телефон?

— Мне он просто нужен, сэр. Я не могу сейчас этого объяснить, но… это очень важно. Я клянусь.

— Хорошо, хорошо, на надо клясться. Ты поранился, когда упал?

— Нет, сэр. Мне просто нужно позвонить.

Ол Крэб кивнул.

— Тогда иди, — сказал он. — Мелочь есть?

— Да, сэр, есть.

Ол Крэб отпустил его плечо. Кертис покинул платформу и поспешил обратно в здание станции, к двери в крайнем правом ее углу, которая вела в комнату носильщиков. На стене за шкафчиками располагался платный телефон-автомат. Кертис сжал в руке трубку и дрожащей рукой бросил пять центов в щель для монет.

— Резиденция Ладенмера, — ответила женщина после четырех гудков. У нее был хриплый голос, в котором слышался креольский акцент.

— Мне нужно поговорить с мистером Джеком Ладенмером, пожалуйста.

— Мистер Ладенмер в своем офисе. Не могли бы вы оставить ему сообщение?

— Ох… я… говорю с миссис Ладенмер? — спросил Кертис.

— Нет, я работаю на мистера и миссис Ладенмер, — последовал ответ. — Миссис Ладенмер находится на встрече клуба. Так у вас есть сообщение?

— Мне нужен телефон офиса. Вы могли бы продиктовать мне его?

— Одну минуту, — ответила она и замолчала. Она вернулась примерно через пятнадцать секунд и продиктовала номер. Кертис поблагодарил ее, бросил еще одну монетку в слот и дождался ответа. Трубку взяла белая женщина, деловым голосом отчеканившая:

— Судоходная компания Ладенмера. С кем вас соединить?

Кертис повторил, что ему необходимо поговорить с Джеком Ладенмером, и его спросили, ожидает ли бизнесмен его звонка. Он сказал, что нет, но у него есть жизненно важная новость, которую мистеру Ладенмеру необходимо срочно сообщить.

— Ваше имя, пожалуйста, — спросила она. Он представился, и она сказала: — Я соединю вас с секретарем мистера Ладенмера, подождите на линии.

Он ждал.

— Я пытаюсь, Нилла, пытаюсь! — подумал он, но ответа от нее не последовало.

Затем в трубке зазвучал ригидный голос другой белой женщины:

— Кабинет мистера Ладенмера. Мистер Мэйхью, не так ли?

— Кертис Мэйхью, да, мэм. Мне нужно поговорить с мистером Ладенмером как можно скорее.

— Его нет. По какому вопросу вы звоните?

— Послушайте… пожалуйста, мэм, он действительно не в офисе? Потому что у меня к нему дело огромной важности.

Последовала короткая пауза, прежде чем ему ответили:

— Да, он действительно вышел, и я не думаю, что он вернется в течение следующего часа. Может, его не будет и дольше. Но вы можете оставить ему сообщение.

Он уже собирался начать все ей спешно рассказывать, но остановил себя. Откуда он мог знать, кому можно доверять? Секретарша, с которой он говорил, могла быть тоже в этом замешана. Похитители могли иметь отношение к офису. Ему пришлось прерваться и хорошенько все обдумать, а его голова все еще гудела от напряжения.

— Я позвоню позже, — сказал он и повесил трубку.

Кертис тут же почувствовал, что должен что-то сделать, потому что каждая потраченная впустую секунда была секундой, в течение которой похитители уезжали все дальше. Ему казалось, что он едва может дышать, а его сердце все так же бешено колотилось о ребра. Он должен был хотя бы попытаться что-то сделать….

Взяв свой последний пятицентовик из кармана брюк, он снова опустил его в слот. Кертис набрал «О», и когда оператор ответил ему, он самым спокойным голосом попросил соединить его с полицейским управлением.

— О, мистер Ладенмер! Я не ожидала вас так скоро!

Хозяин собственной корабельной империи только что вошел во внешний офис, его плащ-дождевик был перекинут через руку, а с серой шляпы все еще стекали капли дождя. Он пожал плечами в ответ на комментарий Элис и сказал:

— Теперь я понимаю, почему пропустил последние два совещания «Тройной Би»[30]. На них скучно, как в аду. А после всех этих заунывных речей на обед был подан почти что резиновый цыпленок, и Сайрус Келли продержал меня во французском баре еще чертов час!

Секретарша молчала. Совещания в «Бюро» проводились примерно раз в месяц, и эта часть работы никогда не была его любимой.

— Я подумывал о том, чтобы пойти домой, но у меня еще много работы. Мне кто-нибудь звонил?

Она вытащила из папки лист бумаги, на котором был список имен, номеров, сообщений и времени каждого звонка — все это по мере поступления она бегло записывала своим аккуратным почерком.

Ладенмер изучил список. Все имена были знакомы ему, кроме одного.

— Кертис Мэйхью? Кто это?

— Я не знаю, сэр, он не оставил сообщений.

— Звонил в 3:22? Номера тоже не оставил?

— Нет, сэр.

Ладенмер снова изучил имена. Ричу Бачанану из Мемфиса нужно было перезвонить после полудня… Майк о’Мара мог подождать, как и Кен Зондерфельд… но кто, черт возьми, такой этот Кертис Мэйхью? Особое внимание привлекало именно имя: Кертис.

Это его имя, папочка. Я говорю с кем-то в своей голове, и он реальный, его зовут Кертис.

Ладенмер покачал головой.

Совпадение, — подумал он. У дочери просто богатое воображение, как у ее бабушки, вот, в чем корень всех зол.

Он обратился к Элис:

— Дай мне минут десять, чтобы я привел себя в порядок. Потом набери мне Рича Бачанана, — он вошел в своей кабинет, закрыл дверь, повесил дождевик, шляпу и пиджак на вешалку и почти рухнул в свое кресло за рабочим столом. Обычно он с гордостью обходил кабинет, выглядывал в окно и осматривал свои владения с доками и складами, которые носили его имя, но сегодня ему уже не хватало на это сил. Дело было в том итальянце — Орси — и в постоянном волнении за благополучие детей. Эта тревога не покидала его ни днем, ни ночью. Если Парр не предоставит результаты в скорейшем времени — скажем, в ближайшие пару дней — придется позвонить шефу Баззеру в Шривпорт и запросить больше людей для работы. Или так, или обратиться в местную полицию, пройти через настоящий ад с репортерами, позволить им печатать все, что…

Его интерком зажужжал.

— Десять минут не прошло, — немного раздраженно ответил он.

— Сэр… на линии мужчина, который хочет с вами поговорить. Он не называет своего имени, но говорит, что звонит от имени детектива Парра.

Примерно три секунды Ладенмер сидел, как замороженный. Ему не понравилось то, как это прозвучало. Кровь с силой прилила к его вискам и щекам, и ему показалось, что в его ушах началась настоящая какофония звона.

— Переведи на меня звонок, — попросил он и подождал пять секунд, пока не зазвонит телефон в его кабинете. — Джек Ладенмер слушает.

— Добрый день, — послышался голос. Он был приглушенным и низким, звуча почти как резкий шепот. Это заставило озноб мгновенно пробежать по спине Ладенмера. — У нас ваши дети, ублюдок из Шривпорта и ваш водитель. У него, надо сказать, неплохая пушка в бардачке.

Ладенмер не мог ничего ответить — он лишился дара речи. Темные пятна замелькали у него перед глазами, сердце бешено заколотилось.

— Это сообщение будет единственным, — продолжал звонивший. — В час ночи завтра вы должны принести двести тысяч долларов на рыбацкий пирс на Сандаски-Роуд в Кеннере. Это с правой стороны от Соумилл-Роуд. Принесите деньги в картонной коробке — закрытой, но не запечатанной. Купюрами не больше пятидесятидолларовых. Приходите один. Никаких полицейских. Никакого даже духа копов или оружия. Мы не хотим никому навредить. Если сделаете все правильно, все отправятся по домам, и никто не пострадает. Вы поняли?

Ладенмер — человек, преуспевший в огромном количестве сделок, которые на протяжении многих лет укрепляли его состояние — сейчас не мог произнести ни слова.

— Вы поняли? — повторил жуткий приглушенный голос.

Ладенмер перевел дух и заставил себя заговорить. Голос его звучал слабо и испугано, как никогда. Ни разу в жизни он не разговаривал так затравленно.

— Постойте… подождите… с моими детьми все в порядке? Прошу вас… не причиняйте им вреда. Пожалуйста!

— С ними все в порядке. Остальное зависит от вас. Если приведете с собой копов или кого-нибудь еще, кто нам не понравится, дети умрут. Слышите меня?

— Слышу, — ответил дрожащий голос. — Но… послушайте… я не смогу найти столько денег к часу ночи. Рабочий день почти закончился. У меня… у меня в сейфе дома лежит пятнадцать тысяч. Я могу принести их в качестве… в качестве задатка.

— Ха! — обронил похититель, и в этом смешке не было ни намека на веселье. Затем наступила пауза, после которой он сказал: — Хорошо, мы переносим время на час ночи пятницы. Но слушайте сюда, мистер… вы добавите эти пятнадцать тысяч к остальной сумме за это неудобство. Вам понятно?

— Да… — выдохнул Ладенмер.

— Край пирса, Сандаски-Роуд, час ночи пятницы. Будьте там… никаких копов, никакого оружия… и коробка, в которой будет двести пятнадцать тысяч долларов выкупа. Все легко и просто.

На линии послышался щелчок, и мужчина исчез.

Ладенмер остался сидеть с телефонной трубкой, все еще прижатой к уху. Кровь стучала у него в висках.

Он мгновенно начал проклинать себя за то, что не сказал этому человеку — неужели самому Орси? — что хочет поговорить с Ниллой и Джеком Младшим, и за то, что не выяснил, где именно он сможет найти и забрать своих детей. Прежде его деловые навыки всегда помогали ему в решающий момент, однако сегодня они изменили ему, и с этой ошибкой — как он понял — ему предстоит прожить всю оставшуюся жизнь. Теперь же ему предстояло сыграть в эту игру, сделать все в лучшем виде, взять ситуацию под контроль, насколько это возможно. По крайней мере, в запасе у него был еще один день, чтобы собрать деньги. Двести пятнадцать тысяч… два миллиона и пятнадцать тысяч… он заплатил бы все, что у него было, лишь бы вернуть детей невредимыми.

Он положил трубку. Как ему набрать столько денег наличными? Виктор… Виктор мог помочь ему разобраться с этим, и сейчас ему нужно было…

Интерком снова зажужжал.

— Да?! — его голос звучал настолько напряженно, что он снова не узнал его, и это, должно быть, напугало Элис, потому что ответила она не сразу. — В чем дело? — напористо спросил Ладенмер, почти рыча, будто собирался перегрызть кому-то горло.

— Сэр… гм… поступил еще один звонок — от детектива полиции по имени Альберт Анженелли. Перевести его на вас?

— Что?!

— Вам поступил звонок от детектива…

— Хорошо, хорошо, — выдохнул Ладенмер. Он почувствовал, как потеют его подмышки. Стены его кабинета, казалось, начали сжиматься вокруг него. — Переведите звонок.

— Мистер Ладенмер? — послышался зычный голос на другом конце провода. — Говорит детектив, капитан Анженелли из местного центрального полицейского управления. Как у вас дела?

— Как у меня дела?! Хреново!

— Что ж, не могу сказать о себе того же. Жаль слышать, что у вас проблемы. Бизнес?

— Капитан, я занятой человек. Давайте к делу. Чем я могу вам помочь?

— Вы можете ответить мне на пару вопросов, — сказал Анженелли, в голосе его слышалась улыбка. — Около десяти минут назад нам поступил звонок от человека, который заявил, что двое ваших детей были похищены сегодня днем. Это правда?

Если раньше Ладенмеру казалось, что стены сжимаются вокруг него медленно, то теперь ему стало мерещиться, что они ускорили свой темп. Его мозг лихорадочно пытался соображать. Рассказать ли этому полицейскому сейчас всю правду, рискнуть жизнями детей… или нет?

— Мистер Ладенмер? — позвал его Анженелли с чуть большим напором, просквозившим в его добродушном голосе.

— Кто вам это сказал?

— Что ж, это немного странно, но мы получили звонок от носильщика со станции Юнион по имени Кертис Мэйхью. Я прямо сейчас смотрю на отчет. Он утверждает, что ваши дети были похищены двумя людьми — мужчиной и женщиной — и у одного из похитителей был пистолет… только он не может сказать нам, откуда он узнал обо всем этом. Мы попросили его оставаться на месте. Прямо сейчас мы направляемся на станцию, чтобы привести его в участок. Вам это о чем-то говорит?

Мозг принял решение. Он должен был сделать это, прежде чем передумает.

— Капитан Анженелли, — заговорил Ладенмер, — это… какой-то дурацкий розыгрыш. Мои дети сейчас дома со своей матерью.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно. Я… — Боже, что за ужасная ложь это будет! — Я недавно говорил с женой. Дети дома в целости и сохранности, как и каждый день после школы.

— Хм. Для вас ведь это тоже все довольно странно, не так ли?

— Я думаю, — проговорил Ладенмер, смахивая пальцами со лба несколько бисеринок пота, — что этот человек — Кертис Мэйхью — сумасшедший, или он просто хочет добиться моего внимания. Я знаю таких людей… их мотивы иногда трудно понять.

— Что ж, ясно. Вы даже не знаете этого человека? Кстати сказать, он негр, как и все носильщики. Может, он за что-то обижен на вас?

— Никогда не встречал человека с таким именем прежде.

— Просто какая-то головоломка.

Ладенмер молчал, как и капитан полиции. Перед глазами магната все плыло. Он опасался, что в ближайшие несколько секунд может расплакаться, и тогда его ложь будет раскрыта.

Анженелли, наконец, заговорил после паузы, растянувшейся на болезненную вечность.

— Так… стоит ли нам посылать машину за этим человеком, или нет? Я хочу сказать… ложное заявление может быть расценено как личное оскорбление, что является правонарушением само по себе. Нам следует запереть этого человека на некоторое время в участке, пока мы…

— Нет-нет, — прервал его Ладенмер, попытавшись заставить свой голос звучать беззаботно. — Я бы не стал тратить на него ни силы, ни время. Позвольте мне лишь спросить… этот цветной был пьян? Может, он принял что-то? Я подозреваю, что когда один из этих темнокожих прикладывается к бутылке или к наркотикам, они начинают видеть всякую чушь покруче розовых слоников.

— Да, подобное случается с ними сплошь и рядом, это так.

— Тогда я буду рад избавить вас от необходимости разбираться с этим недоразумением.

Послышался какой-то треск. Ладенмер понял, что капитан полиции разворачивает пластинку жевательной резинки. Когда он заговорил снова, послышалось характерное чавканье.

— Вы влиятельный человек, мистер Ладенмер, — сказал Анженелли. — Я читал о вашем новом контракте.

— Мой бизнес получил этот контракт, — поправил Ладенмер.

— Разумеется. И в этом бизнес-контракте замешаны большие деньги, надо полагать. Я также уверен, что эта история упоминалась во множестве газет — возможно, вплоть до самой Калифорнии. Знаете, я хотел бы встретиться с вами, когда у вас будет время. Пожать руку лично человеку, работа которого так помогает Новому Орлеану и всей стране встать на ноги. Думаю, я мог бы зайти к вам вечером, встретиться с вами и с вашей семьей?

— Будем счастливы принять вас, — нервно отозвался Ладенмер.

— Как насчет сегодня? — спросил Анженелли, сопровождая вопрос чавканьем.

У Ладенмера заныло в животе.

— Нет… моя жена… Джейн… и я… и… дети… мы все собираемся устроить семейный ужин. Мы планировали его… уже давно… кажется, с прошлой недели.

— Понятно. Может быть, тогда на следующей неделе?

— Да. Да, на следующей будет отлично.

Анженелли продолжал жевать жвачку, и Ладенмеру казалось, что от этого звука он вот-вот вылезет из кожи вон.

— Позвольте мне рассказать вам еще немного о похитителях, — произнес капитан, и теперь его голос не казался таким уж теплым. Веселость из него совсем пропала. — Там, снаружи живет множество отчаянных людей, мистер Ладенмер. Таких плохих и жестоких, что вы вряд ли можете себе это вообразить. Каждый день — где-то — такие люди похищают других людей прямо из их домов ради выкупа. О, сейчас тяжелые времена, я понимаю это, но они не для всех такие уж тяжелые. Есть люди, которые не обделены средствами. Но даже при этом очень редко сделка совершается удачно, и похищенные жертвы возвращаются домой живыми. О, да, похитители всегда обещают никому не вредить и ставят условие не впутывать в дело копов, угрожая расправой, но… так или иначе, расправа наступает в любом случае. И еще… часть таких похитителей действует, разумеется, ради денег, но существуют и те, кто делает это… ну… давайте просто скажем, что они были рождены, чтобы творить зло. Их жестокость просто ищет подходящую жертву, на которую можно излить это самое зло. Они получают от этого удовольствие, сама идея возбуждает их дух, они чувствуют, что станут уважаемыми — даже если это уважение потребует от них похитить ребенка прямо посреди улицы. Здесь, мистер Ладенмер, вы и я будем иметь дело уже не с человеческими существами — мы будем иметь дело с животными, которые готовы перегрызть горло маленькой девочке, чтобы заполучить свои деньги. Или… они могут убить жертв вне зависимости от того, получат они деньги или нет. Такова реальность, сэр, — он помолчал немного, а затем заговорил снова. Жвачка заскрипела у него между зубами. — Так что… может, вы все-таки хотите мне что-то рассказать?

Мир замер.

Он снова пришел в движение, лишь когда Ладенмер сказал: Нет.

— Так ваши дети дома?

— Капитан Анженелли… давайте рассуждать логически, хорошо? — Ладенмер обернулся в своем кресле, чтобы посмотреть на доки и склады, на реку и город. Ничто из этого не стоило больше, чем его дети. — Логически, — повторил он с особым нажимом. — Как бы носильщик с Юнион узнал, что мои дети были похищены сегодня днем? Как? Он ведь говорит, что не может вам этого сказать, верно? Так что же он… мысли умеет читать? Нет. Он просто… не знаю… провокатор или сумасшедший, или… как я и предполагал, сидит на наркотиках. Как еще вы это объясните?

— Я уже говорил, это головоломка.

— Знаете, что я буду делать сегодня вечером? — Ладенмер продолжил, прежде чем его собеседник ответил. — Я собираюсь обнять своих детей и поцеловать жену, после чего мы проведем отличный семейный ужин, который слишком давно планировали.

— Что ж, удачи вам. А где вы будете ужинать?

— У Арно, — быстро ответил Ладенмер, — разумеется.

— Слышал об этом шикарном заведении. Пожалуй, это на несколько долларов превышает бюджет, который я мог бы позволить себе потратить на ужин. Что ж, тогда… я полагаю, я должен дать вам вернуться к работе, не так ли?

— Среда — вечно занятой день.

— Это точно, сэр. Ну, хорошо. И все же, с вашего позволения, я оставлю вам свой номер телефона. Когда вы решите, что я могу приехать и встретиться с вами и вашей семьей, просто сообщите мне. Это вас устроит?

— Да. Да, устроит, — он записал номер в своем блокноте черным «Паркером», но рука его дрожала так сильно, что запись вышла почти что неразборчивой.

— Полагаю, на этом все. Извините, что пришлось донести все это до вашего сведения.

— Это ваша работа, капитан, и я ценю, что вы относитесь к ней так ответственно. Спасибо за ваш звонок.

Когда Анженелли повесил трубку, Ладенмер сорвался с места и пулей вылетел из кабинета. Он постучал в дверь Виктора, распахнул ее и обнаружил, что кабинет адвоката пуст. Виктор, возможно, все еще в здании? На своем пути через офис, направляясь бегом к собственной двери, Ладенмер шатался и вынужден был хвататься за стены, чтобы не потерять равновесие. Он задел несколько висящих в рамках наград — в том числе и «Тройной Би» — и едва не сбросил их с гвоздей.

Оказавшись в собственной приемной, он попросил Элис отменить звонок Ричу Башанану, а затем найти Виктора и попросить его немедленно явиться к нему в кабинет. Затем он развернулся, вернулся к себе и захлопнул дверь. Он прошел в свою личную уборную, захлопнул и ее дверь тоже, открыл оба крана на полную мощность, склонился над унитазом, и его вырвало остатками цыпленка, пюре, бобов, печенья из пахты и пирога. Его выворачивало снова и снова, пока сосуды в горле не полопались и не начали кровоточить, окрашивая воду под его побледневшим лицом в красный цвет.

16

— А пистолет настоящий? — спросил мальчик.

— Самый настоящий, — ответил Донни.

— Докажи, — прозвучал вызов.

Донни почти открыл цилиндр, чтобы показать малышу Джеку Ладенмеру пули, но остановился. К тому же, Джинджер не собиралась этого допускать — она уже была готова отнять руку от руля «Олдсмобиля» и хорошенько врезать ему по ребрам.

— Это твой шанс, — процедила она сквозь зубы, — показать, что ты умнее третьеклассника.

— Я в четвертом классе! — воскликнул малыш Джек с негодованием. — Я перескочил через класс!

— Успокойся, — сказала Нилла. Она накрыла его руку своей ладонью, чтобы усмирить его, точно так же, как Хартли недавно сделал до этого с ней. — Куда вы нас везете? — спросила она женщину с каштановыми волосами за рулем.

— В Тимбукту. Теперь заткнись и сделай так, чтобы и твой брат заткнулся.

— Я тебя не боюсь, — ухмыльнулся Джек Младший, глядя на Донни, хотя пистолет бандита смотрел прямо ему в лицо. — Наш папа найдет тебя и надерет тебе задницу!

— А ты смешной, маленький ублюдок, — криво ухмыльнулся Донни.

— Пожалуйста, сэр, — тихо обратился к нему Хартли. — Следите за языком.

Ствол пистолета переместился на бывшего полицейского. Впалые щеки парня сделались красными от ярости.

— Не указывай мне, как разговаривать, тупоголовый! Эй, держу пари, если вынуть этот твой стеклянный глаз, у тебя вместо него остается дырка, как в заднице. Ты когда-нибудь это делал? Отвечай! Я задал тебе вопрос!

— Оставь их в покое, — сказала Джинджер. Дождь усилился, и стеклоочистители заработали сильнее. Перед ними стелилась прямая серая дорога, ограниченная кустарниковым лесом и тернистыми зарослями, изредка прерывавшимися случайной лачугой, которая могла быть как жилой, так и пустующей — сказать точно было невозможно. — Мы доберемся до места через несколько минуту, не провоцируй их.

— Не делать чего?

— Не надо бесить их специально.

— У кого-то воняет изо рта, — сказал малыш Джек, и добавил: — Мне кажется, это от тебя.

— Мы с тобой, — сказал Донни мальчику голосом, который больше напоминал гортанное рычание, — отлично повеселимся, это я могу обещать тебе прямо сейчас.

— Не обращай на него внимания, — приказал Джинджер. — Я серьезно. Ты же взрослый.

Донни издал губами звук, напоминающий взрывной пердеж, но больше не произнес ни слова.

Голова Ниллы Ладенмер к этому моменту немного прояснилась от потрясения, вызванного похищением. Теперь, когда у нее перед лицом постоянно размахивали пистолетом, девочка поняла: настало время для взрослых решений. Ей придется забыть о собственных страхах и вести себя благоразумно, чтобы защитить себя и своего брата. Для нее, казалось, мигом ушли в небытие дни кукол, красивых платьев и кукольных чаепитий. Все беззаботные игры, свойственные десятилетним девочкам, стали такими же далекими, как сейчас были далеки ее папа и мама, и она осознала, что мистер Хартли не может их защитить. Это было пугающей мыслью, но она знала, что это факт.

— Что вы хотите с нами сделать? — спросила она, хотя и так уже пришла к выводу, что дело должно быть в деньгах.

— Мы просто немного прогуляемся, — ответила женщина за рулем. — Это все.

Нилла продолжила наседать:

— Сколько денег вы хотите от нашего папы?

— Не больше, чем он может себе позволить. А ты умная девочка, не так ли?

— Я догадалась, почему вы забрали нас.

— И ты права, — Джинджер пристально всматривалась в дождь, и заметила, как справа от них промелькнул старый сарай.

Примерно через полмили езды по грунтовой дороге — сейчас больше напоминающей топь, заставляющую соблюдать осторожность, чтобы колеса не увязли в грязи — показалось место, где они встречались с Партлоу. Он должен был найти их там после того, как позвонит из телефонной будки у аптеки «Рексалл» на западной Эспланад-Авеню в Метейри и купит необходимые им вещи.

Они проехали деревянный указатель с аккуратно написанными белой краской словами: «Добро пожаловать в Кеннер, Город с Большим Будущим». Через тридцать ярдов высился второй знак — гораздо меньший, чем первый: он представлял собой всего пару досок, сбитых вместе и закрепленных на столбе. На нем неровными рваными буквами было написано: «Второе ежегодное родео «Гремучая Змея», суббота, 1 сентября, голосование в полдень, Парк Келсо».

— Ты видела это? — спросил Донни у Джинджер. — Что еще, черт возьми, за родео «Гремучая змея»?

— Куча деревенских придурков отправляются в лес и ловят там гремучих змей, — ответила она. — Из этого делают конкурс с номинациями: «кто поймает больше всех» и «кто поймает самую большую». Затем они готовят их и съедают.

— Правда? Дерьмо, это мерзко. Ты когда-нибудь ела змею?

— Ела.

— И на что это похоже?

— На курицу, — сказала она, — только змея.

Нилла закрыла глаза, чтобы лучше сосредоточиться. То, что всегда следовало за этим, было похоже на небольшой разряд электричества, проносившийся через все ее тело, а она знала, что это такое, потому что, когда ей было пять лет, она сунула вилку в розетку. Но это было не настолько уж экстремально — не то же самое, что электрошок, который в детстве отправил ее в больницу и остался ярким пятном в ее памяти, как быстрый взрыв боли — так что волноваться было не о чем. Она позвала его.

— Кертис, поговори со мной.

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы ответить, и всегда, когда она говорила с ним, а он отвечал ей, как сейчас, она слышала в своем сознании тихое потрескивание, напоминающее звук музыкальных записей, которые ее мама любила ставить на патефоне. Это было старое звучание фортепианной музыки от людей, носящих иностранные имена, которые она поначалу истолковала, как Бейтовин, Шоупен и Мо Зарт, пока в прошлом году учитель музыки в Школе Харрингтона не провел уроки по классическим пианистам и не помог ей в них разобраться.

— Я здесь, Нилла, — он вернулся, и она была рада, что он назвал ее по имени, потому что это заставило ее почувствовать, что он рядом с ней.

— Мы в городе Кеннер, — сказала она. — На длинной дороге, где-то посреди леса. Ты позвонил моему папе?

— Извини, но я не смог ему дозвониться. Но я позвонил в полицию, они сказали, что сообщат ему, и в ближайшее время заберут меня с вокзала.

— Хорошо. Так он наверняка узнает.

— Должно быть, он уже знает. Не бойся, он вытащит тебя оттуда.

— Я не боюсь, — ответила она, и, может, в какой-то степени так оно и было. Во всяком случае, она не хотела, чтобы похитители увидели в ней хоть крупицу страха. Сильная рука мистера Хартли, лежащая поверх ладони, сама по себе помогала поддерживать ее наигранную храбрость. — Я хочу, чтобы это закончилось, и я боюсь за малыша Джека.

— Скоро все закончится, я обещаю.

— Эй, Веста, я думаю, этот ребенок уснул!

Нилла открыла глаза. Парень с пистолетом ухмылялся ей в лицо.

Донни взглянул на Джинджер и — по ее обжигающему взгляду и легкому оскалу — понял, что он разбудил демона.

— Его здесь нет, так что, какая разница? — спросил Донни. Она покачала головой и целиком сосредоточилась на дороге. Ее зловещего молчания было достаточно, чтобы до него дошло, что в следующий раз, когда посмеет произнести ее настоящее первое имя, он поплатится своими шарами.

— Вот и поворот, — констатировала Джинджер.

— Мы съехали с главной дороги, — послала Нилла сигнал Кертису. — Здесь сильно трясет, ямы… и слякоть. Направляемся в лес.

— Хорошо, — сказал он. — Я здесь, с тобой.

Джинджер ехала по грязной дороге, окаймленной промокшим лесом, пока осмеливалась, а затем остановила машину и заглушила двигатель.

— Почему вы остановились? — спросил Джек Младший, и на этот раз в его голосе прозвучала дрожь.

— Мы собираемся отвести вас вон в тот лесок и живьем содрать с вас там шкуры, — прошипел Донни. — Мы развесим их на деревьях, а потом отрежем ваши гребаные головы и нанижем их на…

— Ну хватит, — прервала его Джинджер. — Прекрати нести чушь, — остальным она сказала: — Мы просто немного здесь посидим и подождем. Примерно, минут пятнадцать или двадцать.

— Мы ждем, — сказала Нилла Кертису. — Сидим в машине.

— Ждете чего?

— Чего мы ждем? — спросила она у женщины.

— Слушай, малышка, — сказала Джинджер и повернулась на сидении, чтобы иметь возможность оценить Ниллу Ладенмер, — тебе лучше держать язык за зубами, потому что ты начинаешь меня раздражать. Донни… наш друг шофер уже прикидывает… присматривается… к тому, как бы добраться до той дверной ручки. Видишь, как он подался вперед, как будто готов рвать когти? Хартли, поверь, ты словишь пулю раньше, чем откроешь эту дверь, и здесь никто не услышит выстрел.

— Ты ошибаешься, — ответил Хартли, с абсолютно бесстрастным лицом. — Я никогда не брошу детей.

— О, да ты у нас герой. Ну что ж, хвалю, молодец. Это твое геройство стоило тебе глаза и оставило этот шрам?

— Это мое дело.

— Кертис — позвала Нилла, — Мужчину зовут Донни, а женщину — Веста.

— А что насчет другого мужчины?

— Другой мужчина…

Она прервалась, потому что Донни протянул свою свободную руку и схватил ее за подбородок. Это потрясло ее настолько сильно, что ее разум отключился, и она потеряла связь с Кертисом.

— А ты красивая малышка, — сказал Донни, пристально глядя ей в глаза. — Ты любишь свою мамочку?

Малыш Джек отреагировал мгновенно: он вцепился в руку Донни, как рычащий дикий кот, и — хоть это и было безнадежным делом — стал отчаянно пытаться разнять его хватку. Когда Донни попросту рассмеялся над его усилиями, под крики Джинджер, чтобы он отпустил девочку, зубы Джека Младшего клацнули рядом с рукой мужчины. Только после этого Донни отдернул руку, словно от горячей плиты, и засмеялся так, как будто это была самая веселая комедия, которую он когда-либо видел.

— Мэм, — тихо сказал Хартли, притягивая к себе Ниллу и придерживая Джека Младшего за воротничок. — Вы, что, не можете контролировать свою обезьяну?

За одно мгновение лицо Донни налилось кровью, даже белки его глаз окрасились ею. Его рот скривился от ненависти, а смех резко оборвался. Он надавил на курок револьвера, тыча его стволом прямо в лицо Хартли.

— Убери пистолет, — требовательно сказала Джинджер, словно говорила кому-то, убрать муху из корзины для пикника. — Он же специально провоцирует тебя. Хартли, на твоем месте я бы не стала этого делать впредь, это очень опасная игра. Донни, не дави на курок. Ну же. Хватит, успокойся.

— Убить этого одноглазого ублюдка — дело пары секунд, — констатировал Донни. Он настолько воодушевился этой идеей, что его голос дрожал от возбуждения.

— Давай не будем устраивать беспорядок, — сказала она ему, легким и беззаботным тоном. — Убери палец с курка, давай, сядь на место.

Несмотря на всю свою браваду Джек Младший внезапно задрожал, сломался и начал рыдать.

— Хочу домой… домой… хочу домой… — вопил он, положив голову на плечо сестры. Все, что могла сделать Нилла, это погладить его по волосам и сказать самую глупую вещь, которую она когда-либо говорила за всю свою недолгую жизнь:

— Мы скоро вернемся домой, я обещаю.

Донни перевел предохранитель в боевое положение. Он злобно смотрел на Клэя Хартли, чей единственный глаз бесстрастно глядел на него в ответ и чей стеклянный глаз отражал безумную жажду убийства похитителя.

Кертис весь обратился в слух, ожидая, что еще скажет Нилла, и уже собирался сам позвать ее, когда мужчина в коричневом костюме и женщина в бледно-фиолетовом платье и шляпке с острым черным пером подошли на станции прямо к нему и поставили пару своих чемоданов к его ногам. Затем они окинули его взглядом, дающим понять, что они смотрят на пустое место, и мужчина, поставив руки в боки, поинтересовался:

— Ну? Ты здесь работаешь или нет?

— Да, сэр, конечно, простите меня, — сказал Кертис, и пронес их сумки весом около сорока футов к стойке регистрации, где они неспешно заполнили багажные формуляры, поскольку в ближайший час не было ни одного отправляющегося поезда. Получив пять центов за свои труды, он коснулся края своей красной фуражки и сказал: — Спасибо, сэр!

Но тут позади себя он услышал голос Сверчка, который известил:

— Вот Кертис Мэйхью.

Кертис обернулся. К нему спешил стройный и представительный белый мужчина — на вид, чуть старше пятидесяти лет — в выглаженном сером костюме, хрустящей шляпе, белой рубашке и черном галстуке в мелкий белый горошек. Он приближался к нему быстрым шагом. Сверчок взглянул на Кертиса, пожал плечами и, отвернувшись, занялся своими делами.

— Кертис Мэйхью? — спросил белый мужчина, достигнув объекта своего интереса, и окинул Кертиса взглядом сверху вниз — от кончиков блестящих ботинок до верха его красной фуражки.

— Да, сэр, это я.

— Я уполномочен забрать тебя отсюда. С тобой кое-кто очень хочет встретиться.

— Кто, сэр?

— Кертис? — Ол Крэб, должно быть, увидел, что Сверчок привел к нему человека, потому что внезапно появился, словно из ниоткуда, и остановился рядом с Кертисом, буквально в двух шагах, но в то же время между ним и неизвестным гостем. — У тебя посетитель? Вы сегодня путешествуете, сэр? — спросил он, обращаясь к гостю и ища взглядом багаж, которого, как он знал, и в помине не было.

— Мне нужно увезти отсюда этого юношу на некоторое время, — последовал ответ.

— О, вам нужно? Ну… видите ли, он здесь на работе, и у нас здесь прибывают и убывают поезда, а вы хотите, чтобы он отсутствовал на работе… Я не знаю, как это можно сделать.

— Хм, — протянул мужчина, раздраженно поджав губы. После нескольких секунд, ушедших на раздумья, он вытащил из своего пиджака тонкий бумажник и достал из него банкноту с изображением Александра Гамильтона. Он поднес ее к носу Ол Крэба и помахал ею, словно распространяя пьянящий дух денег. — Я полагаю, вы здесь отвечаете за носильщиков, — сказал он. — Освободит ли его это до конца дня?

Ол Крэб даже не взглянул на купюру. Он лишь вежливо улыбнулся:

— Сэр, — сказал он, сделав ударение на этом слове, — если вы не уберете этот маленький клочок зеленой бумаги от моего лица, я могу и забыть, что я джентльмен, а вы — белый мужчина.

— Хм, значит, вы хотите двадцать долларов?

— Можешь ли ты рассказать мне, что здесь происходит? — спросил Ол Крэб Кертиса, как будто другое его «Я» просто испарилось.

— Нет, он не может, — твердо ответил гость.

Кертис догадался, кем может быть этот человек.

— Вы из полиции?

— Верно.

— Эй, эй, эй! — Ол Крэб нахмурился, и каждая морщинка на его лице стала бездонной впадиной. — Что значит из полиции? Кертис, ты влип в неприятности?

— Нет, сэр, это не я, это…

— Это официальное дело, — ответил мужчина. Он засунул десятидолларовую купюру в нагрудный карман пиджака Ол Крэба. — Возьмите это, и будем считать, что все улажено. Вас это устроит?

— Я… считаю, что… Кертис, я переговорю насчет тебя с боссом, но… полиция? Разве ты не можешь мне сказать, что…

— Нет, он не может, — мужчина схватил Кертиса за левый локоть. — Пойдем, меня ожидает машина.

Ол Крэб продолжил идти рядом с ними до самого выхода со станции. За дверями шел проливной дождь, покрывший лужами тротуар и улицу.

— Кертис! — позвал Ол Крэб. — Если я тебе понадоблюсь, или… или просто будет что-то нужно, ты мне позвони. Есть мелочь?

— Да, — ответил Кертис. — Спасибо, мистер Крэбл.

— Хорошо. Я позвоню тебе позже, чтобы проверить, как ты! Слышишь?

— Слышу, — сказал Кертис, а затем человек в выглаженном сером костюме и хрустящей шляпе подвел его к правой задней двери пятнистого от дождя, но ярко сияющего черного автомобиля с покрышками на белых ободах и с настолько блестящим хромом, что он слепил глаза даже в этот пасмурный день. Перед ним открыли дверь и чуть не втолкнули его на плюшевое заднее сиденье желто-коричневого оттенка. Очутившись внутри салона, Кертис увидел, что рядом с ним — с левой стороны — сидит худой мужчина примерно сорока пяти лет. Его угрюмое лицо обратилось к Кертису, и тот подумал, что его светло-голубые глаза одновременно выражали надежду и страх. У него были рыжеватые волосы, которые торчали во все стороны и нуждались в расчесывании, с небольшим налетом седины на висках. Он был одет в простую белую рубашку с закатанными рукавами и темно-коричневые брюки, но ни шляпы, ни пиджака при нем не было.

— Куда? — спросил водитель, когда сел за руль, запустил двигатель и включил стеклоочистители.

— Просто вперед, Виктор.

Красивая машина плавно тронулась от станции Юнион и направилась на запад по Южной Рэмпарт.

— Меня зовут Джек Ладенмер, — обратился к нему мужчина, сидевший рядом с Кертисом. — И прежде чем вы произнесете хоть слово, я хочу, чтобы вы сказали мне одну вещь о моей дочери, которую вы не могли бы узнать не… не переговорив с ней своим… как она рассказывала… своим особым способом.

— Что именно, сэр?

— Кем… кем она хочет быть, когда вырастет.

— Я никогда прежде не спрашивал ее об этом, — Кертис заметил, что мужчина медленно моргнул, и добавил: — Я спрошу ее сейчас, но я не смогу одновременно вести обе беседы.

Единственным ответом Ладенмера стал почти незаметный кивок.

— Нилла, — позвал Кертис, глядя прямо на ее отца. — Нилла, ты меня слышишь?

Прошло несколько секунд, прежде чем пришел ответ:

— Я слышу тебя, мы все еще сидим и ждем, и я так и не знаю, чего именно, но малыш Джек начал плакать, и это было ужасноянезналачтоделатьяпростохотела…

— Помедленнее, — сказал он. — Ты говоришь очень неразборчиво. Сделай несколько глубоких вдохов, это должно помочь.

— Когда вы собираетесь спросить ее? — спросил Ладенмер, но Кертис не обратил на него внимания, так как был целиком сосредоточен на девочке.

— По-моему, сейчас мне лучше, — вернулась она. — Этот человек с пистолетом — Донни — он пугает меня, Кертис. Мне кажется, что женщине едва удается удерживать его от убийства мистера Хартли.

Кертис отправил ей сообщение:

— Нилла, я сейчас с твоим папой и полицейским по имени Виктор. Только не паникуй, а то снова начнешь искажать слова, и ответь мне на вопрос… кем ты хочешь быть, когда вырастешь?

— Что? О чем ты говоришь?

— Твой отец проверят меня. Не могла бы ты ответить на этот вопрос?

— Я… говорила, что хочу быть медсестрой, но папа сказал, что я достаточно умная, чтобы быть врачом.

— Хорошо. Сейчас я собираюсь передать ему твои слова, так что я… — что там говорят на радио, когда программа заканчивается? — Я ухожу, но скоро вернусь, — закончил он.

— Кертис! Кертис! Скажи папочке, что с нами все в порядке! Скажи ему, что я его люблю! Скажи ему, что мы напуганы, но мы собираемся вернуться домой, я знаю, что так и будет!

— Я скажу ему, — пообещал Кертис, а затем почувствовал, как связь между ними исчезает, подобно тому, как яркие радиолампы тускнеют до мягкого свечения… не полностью гаснут, а, как бы, отдыхают. Его взгляд на несколько секунд заволокла пелена, и ему пришлось выждать, пока она рассеется. Наконец, он заговорил:

— Нилла просила сказать вам, что с ними все в порядке, что она вас любит, что они напуганы, но она уверена, что они вернутся домой. На ваш вопрос, она сказала… она хотела бы быть медсестрой, но вы говорите, что она достаточно умная, чтобы быть врачом, — он позволил своим словам повиснуть в воздухе, а затем добавил: — Вероятно, я с вами соглашусь.

Долгое время Джек Ладенмер не двигался, хотя — как Кертис понял чуть позже — за это время сердце успело сделать всего с полдюжины ударов. Затем магнат провел руками по лицу, вцепился ими в беспорядок своих волос и наклонился вперед почти до самых колен. Кертис сначала подумал, что мужчине стало плохо. Ладенмер замер в таком положении на несколько секунд, и среди шума стеклоочистителей и мурлыканья двигателя машины Кертис услышал, как он издал ужасный прерывистый вздох, а затем затих.

Когда Ладенмер снова выпрямился, под его глазами залегли серые тени, а лицо как будто осунулось.

— Скажи мне, — попросил он слабым голосом, — как… каким образом ты говоришь с Ниллой? Это… Я хочу сказать… Я знаю, что ваш народ практикует вуду и тому подобное… и мне плевать на это, вы можете делать все, что угодно… но неужели здесь все дело в том, что… кто-то наложил на нее заклинание вуду?

— Нет, дело не в этом. Вовсе нет.

— Моя дочь… моя Нилла… она же не сумасшедшая. С ее головой все в порядке.

— Нет, не думайте так, — сказал Кертис, чувствуя, что Ладенмер близок к отчаянию, и его слова значат прямо противоположное. — В моем — и в ее — сознании нет ничего неправильного. Хотя я понимаю, чего вы боитесь. Моя мама боялась того же на протяжении многих лет и сделала так, что и я сам поверил в эту опасность.

— Ты хочешь сказать, что эта… вещь абсолютно естественна и происходит сама собой? Раньше я никогда не слышал ни о чем подобном!

— Я не знаю, насколько она естественна. Может быть, она сверхъестественна. Но одно я могу утверждать точно — в разуме Ниллы нет ничего неправильного.

— Итак… — Ладенмер изо всех сил пытался обличить свои мысли в слова. — Значит, ты слышишь ее голос в своей голове? А она слышит твой?

— Нет, сэр, — ответил Кертис, отбрасывая мягкость служащего, потому что понял, что здесь она была ни к чему. — Это не совсем так. Я не слышу ее голос, но слышу ее слова. Точно также Нилла слышит мои. Она даже мне это описывала.

— Боже мой, — выдохнул Ладенмер. Он выглядел так, как будто вот-вот собирался рухнуть в обморок: Кертис понял это, потому что уже несколько раз видел людей в подобном состоянии. — Я думал… моя жена и я… мы думали… она вообразила тебя, просто чтобы нас позлить. Затем, когда она продолжила настаивать на твоем существовании… и сказала нам, что говорила с тобой, а ты ей отвечал… мы подумали… что с ней действительно что-то было не так. Боже мой, как подобное вообще может происходить?

— Джек? — обратился Виктор, продолжая вести машину. — Не мог не подслушать. Это согласуется с тем, что ты рассказывал мне до этого. Я поклонник писателя Эптона Синклера[31]. Читал что-нибудь у него?

— Хм? А это здесь при чем?

— Четыре года назад он написал и опубликовал книгу под названием «Ментальное радио», о ментальной телепатии своей жены. Единого мнения на этот счет все еще нет, и остается много вопросов, но… это, как говорят, гипотетически возможно.

— Больше, чем гипотетически, что бы это слово ни значило, — сказал Кертис. — Это реально, — тут он понял, что они бесцельно кружат по району вокруг станции Юнион. — Разве мы не поедем в полицейский участок?

— Нет, — ответил Ладенмер, — мы туда не поедем.

— Но ваш водитель ведь полицейский?

— Нет. Неважно, кто он. Я хочу знать, где мой сын и дочь. Она тебе сказала?

— Да, сэр. В Кеннере. Они остановились где-то в лесу. Она говорит, что они сидят в машине и ждут.

— Чего ждут?

— Не знаю, сэр. Я не думаю, что и она это знает, — он решил ничего не говорить о пистолете, но вознамерился сообщить ему имена, которые услышал. — С ними мужчина по имени Донни и женщина по имени Веста. Она сказала, что там так же мистер Хартли, и мистер Парр.

— Он детектив из Шривпорта. Но разве она не сказала, что есть еще один похититель?

— Сказала, сэр. Но я не услышал его имени.

— Они, должно быть, ждут именно его, — сказал Ладенмер. — Это тот, кто звонил. Оттуда — держу пари — они собираются увезти детей в какое-то укрытие, которое они заранее присмотрели.

— Могу я спросить… почему мы не едем в полицейский участок?

— Из-за телефонного звонка, — Ладенмер снова провел рукой по лицу и взъерошил волосы. — Сукины дети — похитители — сказали, что если я привлеку полицию, они убьют моих детей. Я склонен верить, что они это сделают. Они хотят, чтобы двести тысяч долларов оставили в картонной коробке в конце рыбацкого пирса в час ночи пятницы.

— Двести пятнадцать тысяч, — поправил его Виктор, и просигналил медленно движущейся повозке, запряженной лошадьми, которая пересекала улицу перед автомобилем.

— Да. Точно. Виктор — адвокат моей компании. Он достанет для меня деньги. И ты, Кертис… я не отпущу тебя до тех пор, пока не верну детей, в целости и сохранности. Ментальная телепатия, ментальное радио — что бы, черт возьми, это ни было — ты единственный мой способ поддерживать контакт с Ниллой, так что ты останешься со мной.

Кертис кивнул. Конечно, сказанное имело смысл, но он все равно должен был спросить:

— А как насчет моей работы? Меня уволят, если я не…

— Сколько ты заработал за прошлый год?

— Я хорошо справился, — признался Кертис, — и заработал почти пятьсот долларов.

— Я заплачу тебе три раза по пятьсот. И когда все это закончится, я замолвлю за тебя словечко перед кем надо. Это тебя устроит?

— Да, сэр. Это очень много денег. Я был бы признателен, если бы смог отдать большую их часть своей маме, и еще немного — мистеру Крэблу, человеку, который отвечает за носильщиков.

— Делай с ними все, что тебе угодно. Я просто хочу поддерживать контакт с дочерью. Можешь поговорить с ней прямо сейчас? Скажи ей, что я заберу ее и малыша Джека оттуда и чтобы она не волновалась?

— Да, сэр, скажу.

Во время «разговора» Ладенмер наблюдал за лицом Кертиса, оно совсем не менялось, хотя выражение глаз, казалось, стало немного отстраненным. Во всем остальном, общаясь с Ниллой, он оставался таким же, как и прежде. Для Ладенмера это было загадкой, но у него не было ни времени, ни сил пытаться разгадать ее. Самыми насущными и срочными делами среди его забот были получение денег и способ рассказать Джейн, что произошло, не позволив ей при этом развалиться на куски. Он должен будет сделать это, как только проведет Кертиса через парадную дверь. Если она уже вернулась со своей встречи в благотворительном обществе, ей уже стало бы интересно, почему дети так поздно еще не приехали из школы.

— Хочешь, чтобы я все так же кружил, Джек? — спросил Виктор.

— Нет, — тяжело вздохнул Ладенмер, — пришло время отправиться домой. Виктор повернул машину к Гарден Дистрикт, прокладывая путь сквозь серый промозглый дождь.

17

Джинджер уже стояла рядом с «Олдсмобилем», когда Партлоу остановил свой «Форд» на грязной лесной дороге. Она оказалась рядом с ним еще до того, как он успел выйти из машины.

— Как прошло? — спросила она.

— Нормально. Он купился, — Партлоу звонил из телефонной будки у аптеки «Рексалл», приложив платок к раструбу телефона, чтобы приглушить и исказить свой голос. Вдобавок он говорил нарочитым хриплым полушепотом, стараясь максимально изменить тембр. — А здесь у вас как?

Она проигнорировала вопрос, потому что собиралась задать свой:

— Ты привез все, что надо?

— Привез, — он обошел машину и открыл пассажирскую дверь. На заднем сидении лежало два бумажных пакета — один из «Рексалл», в котором были упаковки с ватой и изолента, а в другом — продукты из супермаркета возле аптеки.

— Для чего все эти продукты? — тон ее голоса сделался более резким. Она заглянула во вторую сумку и обнаружила четыре банки консервированных бобов со свининой, три яблока, буханку хлеба и паштет из ветчины, две бутылки кока-колы, три коробки хлопьев «Крекер Джек», рулон туалетной бумаги, кухонный нож с зазубренным лезвием и консервный нож. — Ты купил в два раза больше, чем я сказала.

— Я решил, что нам может это понадобиться.

— Ты решил, — повторила она. Губы ее скривились. — Ты решил.

Партлоу расправил плечи, приготовившись отразить все ее нападки.

— Случилась одна заминка, — сказал он, заметив, как напряглось ее лицо. — Ладенмер не сможет принести деньги до часа ночи пятницы. Он сказал, что не успеет найти…

— Чушь, — прошипела Джинджер, глаза ее начали метать молнии. Она наклонилась к нему так близко, что кончики их носов почти соприкоснулись. — Полная… чушь, — ее зубы сжались, — ты хочешь сказать, что позволил ему сорваться с крючка на целый день?

— Это все, что я мог сделать. Он…

— Какого хрена? Ты, мать твою, спятил?! Ты позволил ему сорваться с крючка! Черт возьми, я же говорила тебе… если он начнет ныть про то, что не сможет достать столько денег, надо будет сжать его яйца покрепче! Сказал бы, что мы отрежем уши его ублюдкам через пять минут после срока, если он не принесет нам все до последнего пенни! Он должен был. Явиться. По графику! О, нет… о, нет… только не говори мне, что ты облажался! — она поставила руки на бедра и принялась ходить кругами около машины, ловко маневрируя меж влажных сорняков. Кружа, как коршун, Джинджер неустанно качала головой и повторяла, как заведенная: — Нет, нет… нет, нет… — а капли дождя все падали на ее волосы.

— Ну хватит, это не конец света, — пробормотал Партлоу.

Она перестала кружить и внезапно набросилась на него с лютой яростью, молниеносно нацелив острие ножа на его горло. Он сжал кулаки, приготовившись к тому, чтобы и вправду врезать этой суке.

Она остановилась за полшага до того, чтобы атаковать его. Глаза цвета шампанского горели огнем адской злобы.

— Ты, что, думаешь, у нас тут летний лагерь? — прошипела она сквозь стиснутые зубы. — Думаешь, мы будем вечером сидеть вокруг костра и петь песни? Ты облажался, Золотко. Я думала, ты профессионал!

— Я никогда раньше никого не похищал, — ответил он. — А ты?

— Я хотя бы знаю, что не стоит давать нашему денежному мешку время подумать! Теперь, когда у него столько времени, он додумается до того, чтобы вызвать копов! К тому же, нам придется целый день нянчиться с этими сопляками, и еще позаботиться об этом чертовом шофере!

Партлоу вздохнул.

— Я приказал ему добавить к выкупу пятнадцать тысяч долларов. Разве это не важно?

— Не настолько! — Джинджер подняла глаза к небу, словно пыталась найти там успокоение. Вновь взглянув на Партлоу, она преисполнилась холода, в то время как капли дождя стекали по ее непроницаемому лицу. — Значит, так… просто сиди в машине. Мы с Донни позаботимся обо всем остальном. Дай мне пушку и сумку. И положи в нее нож, — она забрала револьвер .38 калибра и сумку из «Рексалл», когда Партлоу передал их ей. Он молча пожал плечами и вернулся за руль «Форда», втайне радуясь тому, что может теперь держаться подальше от Джинджер ЛаФранс.

Джинджер вернулась к «Олдсмобилю», открыла левую заднюю дверь и направила револьвер на Хартли.

— Ты. На выход. Донни, иди сюда, помоги мне.

— Вы, двое, выйдете, когда скажу, — приказал Донни Нилле и Джеку Младшему, — или пожалеете, что родились на свет. Поняли?

— Мы поняли, — ответила Нилла. Она только что прервала мысленную связь с Кертисом, который сказал ей, что ее папа обязательно их вызволит, и попросил, чтобы они с братом не паниковали. Глаза девочки были на мокром месте, но она не позволила себе сломаться — она должна была быть сильной ради брата и не обращать внимания на то, что она очень устала, и у нее гудела голова. Раньше ей никогда не приходилось разговаривать с Кертисом так долго и так напряженно, поэтому сейчас Нилла чувствовала себя выжатой, как лимон.

Слава Богу, что до Кертиса можно было мысленно дотянуться — а через него и до отца — но она волновалась, что эта способность сильно зависит от расстояния между собеседниками. Если их увезут еще дальше, у нее может не хватить сил, дотянуться до Кертиса.

— С нами все будет хорошо, — заверил Хартли детей перед тем, как выйти из машины. Он глянул на два ствола револьверов и двух похитителей, с вызовом вздернул подбородок, и спросил: — Что теперь?

— Сними ботинки и выбрось их в лес, — скомандовала Джинджер. Он подчинился. — Теперь распахни пиджак, — приказала она. Когда он вновь подчинился, она сказала ему снять ремень и выбросить его тоже. — Бумажник, — отчеканила она. Он послушно отдал бумажник Донни. Она забрала его наручные часы, но небольшое количество мелочи в карманах предпочла оставить. Затем, прикрываясь стволом револьвера, Джинджер сказала: — Стой смирно, Хартли. Донни, давай.

Донни сорвал с шофера фуражку, взъерошив его поседевшие волосы, и нацепил головной убор на себя, сильно наклонив его набок. Потом, немного повозившись, он открыл одну из упаковок ваты.

— Открой рот, — потребовал он, после чего затолкал в рот Хартли кучу ваты. Затем он отрезал ножом кусок изоленты, заклеил им губы шофера и вдобавок еще несколько раз обмотал ею его голову. Далее, так же заложив ватой глаза пленника, он заклеил клейкой лентой и их. — Руки перед собой. И сложи их вместе, — после исполнения команды лента обмоталась вокруг запястий Хартли. И хотя у его пальцев оставалось около дюйма свободы, толку от этого не было. После окончания экзекуции Хартли затолкали обратно в салон автомобиля. Следующей из машины выбралась Нилла, которую тоже заставили выбросить обувь, затем ей набили рот ватой, заклеили глаза и связали ей запястья, как и Хартли.

Когда очередь дошла до Джека-младшего, мальчика пришлось силой вытаскивать из машины, потому что он начал сопротивляться, активно дергая ногами и руками и неистово крича.

— Сними с него эти чертовы «Бастер-Браунс!» — прорычал Донни, держа Джека за волосы. Несмотря на то, что он угрожал ребенку пистолетом, Джек умудрился нанести ему удар в левую голень. Донни сцепил зубы от боли и на миг отпустил ребенка, но лишь для того, чтобы отвесить ему звонкую пощечину, после чего затолкал ему в рот столько ваты, что его щеки неимоверно раздулись. После удара Джек Младший присмирел, поняв, каким грубым Донни может с ним быть, и после этого стоял смирно.

— Поосторожнее с ним, — предупредила Джинджер. — Не ломай наш товар.

— Я ему шею сверну. У меня теперь шишка на ноге неделю не пройдет, — буркнул Донни, схватив мальчика за волосы и яростно встряхнув его, зашипел прямо на ухо ребенку: — О, да, парень, мы с тобой отлично повеселимся! — он едва не вывернул Джеку Младшему руки, и Джинджер подержала его, пока Донни связывал ему запястья изолентой.

Сидя в машине рядом с Клэем Хартли, лишенная зрения и с набитым ватой ртом, Нилла, как могла, постаралась сконцентрироваться на разговоре с Кертисом и отринуть свой страх.

— Кертис, ты там?

Он не отвечал.

— Кертис? Пожалуйста, ответь, — она почувствовала, как горло ее сдавливают рыдания. Жесткая черная лента опоясывала всю ее голову, закрывая оба уха, и все, что она могла слышать сейчас, это рев собственной крови, быстро бегущей по ее венам.

Затем, после того мучительно-долгой паузы, послышалось:

— Я здесь, Нилла. Тебя едва слышно… похоже, ты очень далеко.

— Я так устала… у меня ужасно болит голова. Ты все еще с моим папой?

— Да. Он ведет меня к тебе домой. Я останусь с ним, пока мы не найдем вас.

— Они затолкали нам в рот вату. И глаза тоже заклеили. Они нас связали, я ничего не вижу. О, Кертис… моя мама… она будет так волноваться!..

— Твой папа тоже мне так сказал. Он сказал, что не представляет, как она это перенесет, но ему придется рассказать ей все, как только мы доберемся до вашего дома.

— Я чувствую, что вот-вот заплачу. Но я не могу… я не должна. Если я начну… я не уверена, что смогу остановиться. Скажи мне что-нибудь хорошее, Кертис… что-нибудь, чтобы я не заплакала, — попросила она.

— Ну… Мы никогда прежде не говорили подробно о том, кем ты хочешь стать, когда вырастешь. Почему тебе хочется стать медсестрой?

Она заставила себя проглотить рыдание, и это было трудно, словно проглотить большой кусок угля.

— Мне бы хотелось изучать здоровье, — ответила она. — В школе меня это интересует больше всего.

— Это прекрасная мечта, — ответил Кертис. — Хорошие медсестры всегда нужны, как я думаю. И кто знает! Может быть, в итоге ты даже решишь стать настоящим доктором.

— Быть доктором… мне кажется, это очень сложно, и… ОЙ! — она воскликнула мысленно и даже тихо застонала вслух, потому что ее голова разболелась еще сильнее. — Дверь машины захлопнулась! Они… кажется, завели двигатель. Мы снова едем!

— Все хорошо, Нилла. Я расскажу твоему папе, что происходит. Ты звучишь очень слабо, и я думаю, дело в том, что ты очень устала. Просто помни… я здесь, и твой папа здесь, и он рассказал мне, что прикладывает все силы, пытаясь достать деньги для этих людей. А после — все будет хорошо. Очень скоро. Надо просто немного потерпеть.

— Хорошо, — ответила она и кивнула, чувствуя, что слезы все равно подступают. — Хорошо, я буду об этом помнить.

— Чего ты там головой киваешь? — послышался голос Донни — резкий и громкий. — Я ничего у тебя не спрашивал. Эй! Девчушка! Я с тобой говорю! — она почувствовала, как кто-то грубо толкает ее в плечо чем-то жестким, и решила, что это может быть ствол пистолета.

— Она не может ответить, — закатила глаза Джинджер и в сердцах добавила: — идиот!

Она смотрела за Партлоу, ехавшего в «Форде» впереди: тот только что повернул направо, на залитую дождем дорогу.

— О. Ну да. Ну… черт, она кивнула так, как будто… не знаю… как будто она что-то слушала. Странно.

— Хватит размахивать стволом, мать твою, сиди смирно. Примерно через три минуты я хочу, чтобы голова Хартли опустилась вниз. А детей и так никто не увидит. Слышишь? Слушай внимательно, что я тебе говорю, и быстро выполняй.

— Слушаюсь, мастер-сержант-мэм, — отчеканил Донни, отсалютовал ей и прыснул от смеха, выпустив соплю из правой ноздри.

В «Форде», возглавлявшем этот парад похищения, Партлоу все еще пылал от возмущения после того, как получил взбучку от этой самоуверенной разгневанной фурии. Разумеется, он понимал, как опасно давать Ладенмеру еще один день, но разве дополнительные пятнадцать тысяч не были хорошей добавкой?

— Да черт с ним! — воскликнул он, глядя на выступающую перед ним из леса коммуну Кеннера.

Они двигались по Соумилл-Роуд — главной дороге, ведущей в город. С правой стороны несколько грунтовых и гравийных одноколеек ответвлялись от нее, уводя к отдаленным хижинам и рыбацким лагерям. Примерно в полумиле от того места, где они связали детей и Хартли — Джинджер считала, что это необходимо, чтобы запугать жертв и сохранить их поведение под своим полным контролем — располагался столб с деревянным щитом, указывающий путь на Сандаски-Роуд. В конце этой дороги будет рыбацкий пирс, который преступники выбрали в качестве места получения выкупа.

То здесь, то там вдоль дороги возникали сельские хижины — некоторые из них были уютными и обжитыми, другие же выглядели так, будто стояли заброшенными со времен Гражданской Войны. Партлоу подумал, что у этого городка — Кеннера — может быть, и большое будущее, как гласила вывеска позади них, но до этого большого будущего еще очень далеко. С левой стороны густые сосновые боры с подлеском уступили место железнодорожному запасному пути, где томилось несколько старых крытых вагонов, ожидавших часа своей службы. Еще примерно через сотню ярдов располагалась небольшая заправка, за ней — кладбище, каменная церковь, несколько кирпичных и деревянных домов и занимающий пару кварталов бизнес-центр. За все время пути им навстречу проехало лишь несколько машин, в остальном — Кеннер спал под убаюкивающий аккомпанемент дождя. Партлоу проехал мимо кафе, хозяйственного магазина, некоего странного местечка под названием «Магазинчик «Всяких Разностей» Иви», строящегося здания, рядом с которым стояла тележка с кирпичами, но не было ни одного рабочего, приземистого здания, видимо, служившего ратушей и расположенного рядом с ней — если можно, так его назвать — парка, где трава была редкой, как волосы на лысой макушке. Вот, что представлял собой Кеннер.

Затем дорогу вновь обступил лес, а чуть погодя, справа появилось несколько ее грунтовых ответвлений, ведущих к рыбацким хижинам Пончартрейна. Партлоу находился чуть больше, чем в четверти мили от перекрестка Сэнт-Джефферсон-Пэриш и Сэнт-Чарльз-Пэриш, когда притормозил у дороги с опознавательным знаком в виде четырех круглых и ржавых пушечных ядер, уложенных и скрепленных в форме кувшинки.

Партлоу вспомнил, как они готовили свое укрытие.

— Кэннонбол-Роуд. Так они назовут эту дорогу, как только подпишут все бумаги, — сказал мужчина в арендной конторе в Метейри. — Да, рыбалка там отличная, но совсем рядом болото, так что держите при себе длинную палку, чтобы отпугивать змей, когда захотите прогуляться.

— Мы так и сделаем, — ответил Партлоу этому человеку, пока Джинджер и Донни ждали его в машине снаружи. — Надеюсь, в ближайшие несколько дней у меня получится поймать большую рыбину. Хотя основная моя цель заключается том, чтобы просто исследовать эту местность и найти место для выгодных вложений. Чувствую, пришло время инвестировать в землю.

— Звучит, как хороший план. Извините, я не могу сдать вам хижину с удобствами внутри и электричеством. Ну… пока что ни одна из них еще так не оборудована. Если вам интересно, я выставил на продажу лодку в бухте «Кабанья Голова»… ее немного потрепало во время последнего урагана, который у нас тут случился — но за восемь сотен баксов вы могли бы привести ее в порядок и называть себя адмиралом.

— Думаю, мы к этому с вами еще вернемся, — отозвался Партлоу, желая скорее покончить с этим делом и арендовать уже эту чертову хижину за два доллара в день. Он был согласен на все условия — оплата вперед, минимальный срок аренды три дня — лишь бы убраться из этой дыры как можно быстрее.

Он свернул вправо на Кэннонбол-Роуд, проехал по сосновому бору, миновал несколько грязных луж и остановился рядом с деревянной хижиной — настолько пропитанной дождем, что она казалась почти черной и блестящей, словно смола. Жестяная крыша выглядела так, будто на нее недавно сошел оползень. Плакучие ивы нависали над берегом, а сломанные стволы сосен вблизи озера говорили о том, что последний ураган здесь был и впрямь разрушительным. За хижиной виднелся маленький флигель с отходившей от него тропинкой, пересекающей небольшой холмик высотой примерно в четыре фута и вьющейся в сторону рыбацкого пирса, который, как уже заметил Партлоу, шатко кренился влево. Рядом с пирсом торчал высокий дубовый пень, на котором, видимо, чистили рыбу, а рядом стояла жаровня, где ее после готовили. Это место было далеко по своей комфортабельности от отеля «Лафайет», и даже «Короля Людовика» на своем фоне оно выставляло пределом мечтаний… но они добрались сюда — вот, что было главное.

Джинджер остановила «Олдс» и вышла вместе с Донни, после чего они начали вытаскивать из машины Хартли и детей и медленно повели их в хижину. По дороге малыш Джек упал, и Донни дернул его за ворот рубашки, сильно встряхнув, прежде чем продолжить вести к двери.

Войдя в хижину с сумкой, полной продуктов, Партлоу решил, что рыбаки, прежде снимавшие эту мрачную дыру, либо были мазохистами, снискавшими мученичества, либо были слишком скупы, чтобы купить пятнадцатифутовую форель. Передняя комната была обставлена ​​лишь несколькими плетеными креслами, резным столом и изношенным коричневым веревочным ковром. В кухне стояла небольшая дровяная печь, зеленый — опять же, резной — стол и четыре стула. Также здесь было несколько шкафов с тарелками, чашками и блюдцами, потускневший позолоченный кофейник и посеребренный поднос. Койка с одной подушкой, на которой прошлой ночью спал Донни, располагалась в задней части комнаты у двери, ведущей к крытому крыльцу с входом, защищенным москитным экраном, и паре деревянных ступеней, спускающихся во двор. Две другие комнаты — справа и слева — были закрыты и почти не отличались друг от друга размерами, будучи немногим больше маленьких гардеробных. В комнате справа стояли двухъярусная кровать и небольшой письменный стол. Комната же слева была подготовлена ​​для вновь прибывших.

В передней комнате на резном столе стояла пара масляных ламп вместе с фонарем «бычий глаз» и обычным фонариком. Окна во всей хижине были завешены шторами с изображением морских якорей и веселых рыбок — из-за этих штор комнаты словно были окутаны серой дымкой тумана. Для Партлоу все это проклятое место пахло так, как будто озеро не раз переливалось через жалкую дамбу во дворе и затопляло эту хибару. Казалось, солоноватая грязь накрепко въелась в щели между половицами… скорее всего, так оно и было.

— Давай, шевелись, — рявкнула Джинджер и подтолкнула Хартли, когда тот остановился. — Донни, открой им дверь. Золотко, принеси-ка фонарь.

Партлоу поставил сумку на стол и сделал, как она просила. Комната, в которую они привели пленников, была совершенно пуста, за исключением деревянного ведра в самом углу. Единственное окно было заколочено как изнутри, так и снаружи, а гвозди так глубоко погрузились в древесину, что никто бы не решился попытаться их выдрать — попытки привели бы лишь к изодранным в кровь рукам.

— Разлепи им глаза и рты, — приказала Джинджер Донни. — Только осторожно, ничего им не повреди. Золотко, держи фонарь так, чтобы он светил им прямо в глаза.

Донни засунул пистолет шофера за свой ремень и принялся за работу, которая переросла в полную неразбериху. После того, как он более-менее удачно удалил вату из глаз и рта пленников, куски изоленты с их волос ему пришлось взрезать кухонным ножом, при виде которого Хартли и дети застыли и стояли, словно статуи. Глаза Джека Младшего расширились от ужаса, а грязное лицо испуганно вытянулось.

— Запястья оставь связанными, — распорядилась Джинджер, когда Донни, наконец, закончил. Затем она обратилась к Хартли: — Добро пожаловать в ваш новый дом на следующую пару ночей. Это не тот уровень комфорта, к которому вы привыкли, как я понимаю, но это все, что мы можем вам предложить. Если мистер Ладенмер будет хорошим мальчиком, вы скоро сможете выбраться отсюда. А мы полагаем, что он будет хорошим мальчиком.

— Здесь воняет хуже, чем изо рта того дяди, — простонал Джек, к которому вернулась часть самообладания. Нилла толкнула его локтем, чтобы он держал рот на замке, но она знала, что эти ее попытки тщетны.

— И пахнуть лучше здесь не будет, — ответила Джинджер с легкой безжалостной улыбкой. — Отхожее ведро в углу комнаты. Других удобств у вас не появится. В течение дня много света здесь не будет, а после наступления ночи станет совсем темно. Спать — если захотите — будете на полу. Хартли, видишь эту дверь?

— Вижу.

— На ней нет замка. Но так как… мы не ждем, что ты будешь послушно вести себя ночью… мы просто приставим к двери стол, и ты сам догадываешься, что будет, если мы услышим хоть один шорох, который нам не понравится.

Хартли прерывисто вздохнул.

— За детей назначен выкуп. Вы не навредите им.

— Ну, ты и прав, и неправ одновременно. Убивать их мы не станем, и тут ты не ошибся. Но вот ты, — она прищурилась, — не стоишь ни цента. На самом деле, ты уже покойник, не так ли?

Хартли не ответил, потому что он знал, сколько правды в словах этой женщины.

Нилла заговорила, хотя ее сердце колотилось, как бешеное. Ей казалось, что в любую минуту она может рухнуть, как подкошенная, и просто расплакаться.

— Мистер Парр… я думала, вы друг моего папы.

Ему потребовалось несколько секунд на то, чтобы сформулировать ответ.

— Детка, все мои друзья в кошельке твоего папаши, и я хочу, чтобы эти друзья со мной воссоединились. Не волнуйся, уже очень скоро в моих карманах появится много новых друзей. И тогда — ты сможешь пойти домой.

— Конечно, — подтвердила Джинджер каким-то безразличным тоном. — Все будет, как он и сказал.

— Держи луч фонаря на лице этого ублюдка, — рявкнул Донни и потянулся, чтобы схватить Партлоу за запястье и скорректировать луч. — Смотри, как сияет этот его ебучий глаз! Жуть… он щурит тот, другой глаз, а эта его затычка даже не реагирует на свет…

— Мы сделали все, что надо, — сказала Джинджер. — Теперь давайте оставим их.

— Погоди… погоди… этот чертов глаз меня пугает до чертиков! Как я буду спать там сегодня, зная, что эта штука сидит здесь?

— Просто забудь об этом.

— Хрена лысого я тебе об этом забуду! Я уберу его, — Донни достал пистолет из-за ремня и сделал шаг к Хартли. Шофер инстинктивно отшатнулся.

— Донни! Прекрати, я сказала!

— А я сказал, что УБЕРУ ЭТУ ДРЯНЬ! — заорал он в ответ, и, когда Партлоу направил свет на Донни, он увидел, что его лицо искажено ненавистью и гневом. Оно побагровело в одно мгновение, на толстой шее надулись вены, а щеки и губы налились кровью. — СЛЫШИШЬ МЕНЯ?!

Повисло несколько секунд страшной тишины, нарушаемой лишь рваным хриплым звуком дыхания Донни и стуком капель дождя по крыше. Нилла прижалась к брату, и заговорила мысленно, но не с Кертисом, а с Богом: Помоги нам! Пожалуйста, помоги нам!

— Ну все, Хайнц, — мягко произнесла Джинджер, словно таким тоном могла успокоить дикого зверя. — Все хорошо, успокойся. Давай, сделай это, если хочешь.

— Хочу.

С этим единственным словом он набросился на Хартли, приставил пистолет к его голове, а свободной рукой полез ему в левую глазницу. Хартли содрогнулся, но сопротивляться не стал.

Рука все ковыряла и ковыряла, и Партлоу обнаружил, что все еще направляет фонарь на разыгравшуюся драму, которая, несмотря на все свое болезненное безумие, отчего-то завораживала его. Он был поражен этой удивительной жестокостью, с которой один человек пытался вырвать глаз у другого. Хартли ахнул, раздался мокрый сосущий звук, и когда рука Донни убралась прочь от его лица, влажная красная дыра на лице водителя поразила своей жутью… и все же Партлоу не мог ничего с собой поделать — он по достоинству оценил это проявление контроля одного человека над другим.

— Ну хорошо, теперь ты доволен? — спросила Джинджер.

— Еще как, — голос Донни звучал ошеломленно. Он разжал кулак, чтобы рассмотреть сияющий в нем стеклянный глаз под лучом фонаря. — Эта штука еще теплая, — он снова сжал кулак, поднес его к уху и потряс, словно ожидал, что она зазвучит, как погремушка.

Джинджер вышла из комнаты, и Донни последовал за ней со своей добычей. Партлоу осветил лучом фонаря испуганные лица детей и изувеченное лицо Клэя Хартли.

— Просто сядьте и не доставляйте нам неприятностей, — посоветовал он. — Чем быстрее все закончится, тем лучше, — затем он тоже покинул комнату и закрыл дверь.

Сквозь доски заколоченного окна пробивался единственный лучик света, и это было все освещение, на которое могли рассчитывать узники. Тем не менее, Нилла прекрасно видела, что мистер Хартли остался неподвижно стоять, а затем она увидела, как его связанные руки поднялись и мягко коснулись зияющей дыры, где был его глаз.

— Простите, детки, — его голос был таким хриплым, как будто ему до этого пришлось в течение часа перекрикивать ураганный ветер. — Это было не слишком приятное зрелище.

— Было больно? — спросил малыш Джек.

— Не очень сильно.

— Надо было мне сильнее ударить этого дядю.

— Послушайте меня, оба, — Хартли посерьезнел. — Не провоцируйте этих людей. Вы понимаете, что это значит?

— Да, — ответила Нилла. Но для брата она решила пояснить: — Это значит, что мы не должны их злить.

— Правильно. Нам придется провести здесь ночь, но, скорее всего, потом мы сможем выбраться отсюда. Мы справимся, ведь так?

— Да, сэр, — хором ответили они. Нилла казалась настроенной более позитивно, чем малыш Джек.

— Здесь так темно, — простонал мальчик. — А еще мне очень надо пи-пи.

— В углу есть ведро, — ответил Хартли. — Если промахнешься, думаю, никто не обидится.

— Вы хотите сказать… мне придется делать пи-пи при сестре?

— Увы. Хорошо, что здесь темно, да?

— Ой, брось, малыш Джек, — протянула Нилла. — Не веди себя, как ребенок. Если что, мне тоже придется писать при тебе.

— Давай, воспользуйся ведром, — сказал Хартли. — Не бойся, это всего в трех шагах.

Джек направился в угол, испустив тяжелый вздох смирения. Он двигался осторожно, с явной опаской, разведывая незнакомое пространство комнаты.

Нилла села прямо на пол в дальнем углу. Она оперлась спиной на стену, закрыла глаза и попыталась вообразить, что сидит в собственной комнате дома, но ее воображение не могло наградить ее этой успокаивающей иллюзией.

— Кертис? — попыталась связаться она.

Он ответил почти сразу.

— Я здесь.

— Где ты?

— Я с твоим отцом у вас дом. Никогда прежде не бывал в таких местах. У меня даже дыхание перехватило. Твой папа ушел, он решил поговорить с твоей мамой. А где ты?

— Я в комнате в какой-то жуткой старой хижине. Здесь нет света. А этот человек — Донни — забрал стеклянный глаз мистера Хартли. Я думаю, он сумасшедший. Он так разозлился на этот стеклянный глаз, что у него все лицо покраснело… и женщина назвала его Хайнц. Возможно, она имела в виду кетчуп.

Кертис не ответил.

— Ты еще там? — спросила Нилла.

— Да. Ты сказала, она назвала его Хайнц?

— Да.

— Это забавно, — сказал Кертис. — Не смешно, но… забавно.

— Смеяться тут не над чем. Мне хочется плакать, но я не могу разрыдаться на глазах у малыша Джека.

— У тебя есть идеи о том, где может находиться эта хижина?

— Я даже не могу сказать, мы все еще в Кеннере или уже уехали оттуда. После того, как они залепили нам глаза и рты, они куда-то поехали. Они везли нас так около пятнадцати минут, но повернули только один раз направо.

— То есть, вы должны быть где-то на берегу озера, — прикинул он. — Возможно, за чертой города.

— Может быть. Я не…

Ее концентрация была прервана громовым ударом, сотрясшим дверь. Нилла ахнула от испуга и так подпрыгнула, что поцарапала спину о грубые доски.

— Не слишком ли вам там комфортно? — злорадно спросил Донни, стоя у двери.

Его громовой смех прорезал пространство, как выстрел.

18

Хайнц, — подумал Кертис, сидя в мягком кресле в роскошной гостиной Ладенмера.

Он вспомнил молодого белого мужчину, который недавно столкнулся с ним на станции Юнион и лицо которого стало красным, как кетчуп, из-за гнева. С ним была женщина и еще один мужчина, и эта женщина назвала сердитого джентльмена Хайнц. Неужели, это та же троица, которая похитила Ниллу и малыша Джека? Эта версия была не лишена смысла: плохие люди путешествуют на поездах так же, как и добропорядочные, так что…

Кертис внезапно потерял связь с Ниллой и уже собирался позвать ее снова, когда в комнату вошел Ладенмер. Лицо его казалось не просто белым, а, скорее, серым и выглядело оно изрядно изможденным. Вздохнув, магнат опустился в кресло напротив Кертиса.

— Я только что говорил с Ниллой, — сообщил Кертис. — Она сказала, что они в какой-то хижине, возможно, за пределами Кеннера, но наверняка на берегу озера, потому что они свернули направо с главной дороги.

— От этого мало пользы, — устало пробормотал Ладенмер. Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. — Там много хижин и рыбацких стоянок. Даже если бы я знал точную хижину… я бы не стал предпринимать ничего, что навредило бы моим детям. Нашим детям, — исправился он.

Кертис слышал душераздирающий крик сверху около десяти минут назад, а затем наступило молчание.

— Как прошло? — спросил он.

— Плохо. У нее есть несколько предписанных седативных препаратов, я дал ей один и, возможно, ей удастся немного поспать. Джейн… старается держать марку при посторонних, но на самом деле она очень хрупкая, — его глаза широко открылись, но взгляд их казался замутненным, их обычный синий цвет как будто вымылся. — Ее отец — богатый корпоративный адвокат в Шривпорте. У него хорошая репутация в обществе, но большинство людей не знает, что он — страшный в гневе алкоголик. Когда напьется, он ведет себя, как бешеный бык. Когда Джейн и ее сестра были маленькими… он бывал с ними груб, а им приходилось притворяться, что все хорошо. Они обе хорошо обучились притворству и могут разыграть первоклассный спектакль, но насилие оставило на них обеих отпечаток, за который они расплачиваются до сих пор. Поэтому с любой проблемой, которая вызывает стресс — думаю, ты понимаешь, что это значит — Джейн справляется намного тяжелее, чем другие.

— Может быть, вам следует вызвать врача?

— Я уже думал об этом. Возможно, так и надо поступить. Может быть, это именно то, что должен сделать хороший муж… но доктор будет задавать вопросы, Джейн может проговориться о случившемся, док пойдет в полицию, несмотря на то, что я попрошу, чтобы он молчал… или он скажет кому-нибудь еще, кто обратится либо в полицию, либо в газету… Я не могу так рисковать. Не прямо сейчас, когда все готово к часу ночи пятницы. Нет, я должен справиться с этим сам, — Ладенмер повернул свое измученное лицо к панорамному окну. — Когда-то, я был для Джейн рыцарем в сияющих доспехах, — тихо сказал он, — но мне кажется… со временем мои доспехи потускнели.

— Я думаю, вы делаете то, что считаете нужным, — сказал Кертис.

— Да. Дело в том, что если что-то случится с нашими детьми… я потеряю и Джейн. Я знаю, она уйдет от меня. Это будет потеря всего… всего того, что я обрел хорошего и стоящего в этом мире, — вдруг он резко тряхнул головой и рассмеялся. — Только послушай меня! Говорю с тобой, как будто я знаю тебя всю свою жизнь! Как будто ты друг семьи, а не… — он замолчал, его рот так и остался открытым.

— Не негр? — подсказал Кертис, произнеся это спокойным голосом, как всего лишь констатацию факта.

— Не посторонний человек, — договорил Ладенмер. — Мне плевать, какого цвета у тебя кожа. Ты — моя связь с Ниллой, и только это имеет значение. Может быть, ты — ее рыцарь в сияющих доспехах.

— Мои доспехи не слишком-то сияющие, — сказал Кертис.

— Хорошо, будь рыцарем в черных доспехах, если тебе так больше нравится.

Несмотря на испытания и невзгоды дня, сказанное показалось Кертису безумно смешным. Он не смог сдержаться и громко рассмеялся. И вопреки подавленному состоянию, в котором пребывал Ладенмер — а возможно, именно из-за него — он тоже попытался отказаться от рвущегося искреннего смеха, но после того, как его смех все же зазвучал и раскатился эхом по всей комнате, он почувствовал себя и лучше, и увереннее.

— Вот, как все пройдет завтра, — сосредоточенно произнес Ладенмер, когда перестал смеяться. — Виктор принесет коробку с деньгами сразу после полудня. Затем мы с тобой отправимся на поиски Сандаски-роуд и этого рыбацкого пирса. Я не хочу рыскать в темноте, не зная, где он находится — он поднялся с кресла. — Я лучше пойду, посижу с Джейн. Послушай… ты можешь занять спальню для гостей наверху. Мэвис тебе ее покажет. Там есть собственная ванная комната. Если ты проголодался… у нас на кухне много еды. Если хочешь чего-то особенного, Мэвис сможет приготовить. Стейки, ветчина, хлеб для бутербродов… мороженое и торт… даже свежая… — он снова замолчал, выглядя как человек, который отчаянно пытается оттянуть шаг, который низвергнет его в бездну. И все же, он нашел в себе силы договорить: — … дыня.

— А арбуз? — спросил Кертис.

— Да. Есть.

— Я его очень люблю, — улыбнулся Кертис, — но за все лето ел только два раза.

— Угощайся, — кивнул Ладенмер. — Как я уже сказал, Мэвис приготовит все, что захочешь.

— Спасибо, — Кертис указал на телефон, стоящий на столике. — Можно я им воспользуюсь? Мне нужно позвонить маме, она будет беспокоиться.

— Конечно, не стесняйся. О… и когда ты снова будешь связываться с Ниллой, можешь ей сказать, что я все контролирую, и осталось совсем немного? Скоро она и малыш Джек будут дома.

— Я сделаю это прямо сейчас, — Кертису очень хотел восстановить связь с Ниллой, так как перед этим она прервалась на полуслове.

— Нилла, — позвал он. — Ты в порядке?

— Да, — ответила она. И добавила: — Кажется, в порядке.

Связь была слабой — то появлялась, то исчезала — как у устройства с разряженными батареями.

Кертис сказал:

— Тебе надо отдохнуть. Восстановить силы. Сможешь уснуть?

— Нет, думаю, что нет.

— Хотя бы попробуй. Это пойдет тебе на пользу. Твой папа здесь, со мной. Он просил сказать вам, что все под контролем. Осталось подождать совсем немного, и вы с малышом Джеком скоро будете дома, — когда через несколько секунд она не ответила, он спросил: — Ты слышишь меня?

— Слышу… но я ужасно боюсь, Кертис. Этот человек… Донни стучит в дверь каждые несколько… примерно. Может быть, они совсем не… спать. К тому же мы проголодались, у нас нет ничего… пользоваться туалетом прямо в… у нас нет другого выхода, но, по крайней мере… хоть немного света.

— Тебе нужен отдых, — настаивал он. — Отдых твоему телу и твоему разуму.

— Что? Я не… ты сказал.

Происходит что-то необычное и тревожное, — подумал он. Нилла была измотана, и ее передача из-за этого звучала прерывисто. Если она не отдохнет, он полностью потеряет с нею связь, и, очевидно, ее уставший мозг тоже не сможет принимать его послания.

— Сейчас я собираюсь отключиться, — сказал он ей. — Я свяжусь с тобой позже, но, пожалуйста… пожалуйста… попробуй…

— Что? Что ты сказал? Я не могу… слишком далеко.

— Ваш папа говорит, что любит вас, — сказал Кертис. После этого он поднял взгляд на Ладенмера и провел несколько секунд, фокусируясь на том, где он находится и с кем разговаривает. Придя окончательно в себя, он сказал:

— Она говорит, что все в порядке. Говорит, что они хотят вернуться домой.

— Я верну их обратно в целости и сохранности. Клянусь Богом, я это сделаю.

— Так и будет, сэр, — сказал Кертис.

— Телефон в твоем распоряжении, — кивнул Ладенмер. Он собрался покинуть комнату, но замешкался. — Я был так неправ насчет Ниллы… насчет… ее дара. И твоего тоже. Я никогда его не пойму, даже если проживу сто десять лет, но я благодарен тебе за помощь, и я благодарен тебе за то, что ты — друг моей дочери.

— Я очень ценю, что она — мой друг, — ответил Кертис. — Она хороший слушатель.

Ладенмер кивнул, повернулся и вышел из комнаты, а Кертис остался сидеть в кресле, размышляя о том факте, что сила Ниллы ослабевает, и что если она не отдохнет — или, по крайней мере, не разгрузит свой обремененный разум — то с нею будет невозможно связаться. Он решил, что она, вероятно, знает, что с ней не так и почему. Сейчас ей следовало бы собрать всю свою силу воли в кулак и попытаться это исправить. Он пришел к выводу, что ей просто нужно заставить себя очистить разум, перезарядив тем самым свою психическую энергию. Только бы у нее получилось!

Он никогда не предполагал, что у дара существует предел. И не мог определиться, нравится ли ему это или нет, потому что, как бы он ни был доволен тем, что его назвали чьим-то рыцарем в сияющих доспехах, он также был рад узнать, что в его доспехах есть щели, и когда-нибудь они могут его ослабить. Это заставило его чувствовать себя более похожим на остальных в этом мире, и не настолько сверхъестественной редкостью, каким его выставила Леди той ночью на площади Конго. Он был всего лишь молодым человеком, носильщиком на станции, и гордился своей работой, помогавшей людям путешествовать по разным местам, а после возвращаться домой.

Он встал с кресла и прошел по песочному ковру к телефону.

Орхидея ответила после четвертого гудка. Она научилась звучать почти мертвой даже в самом возбужденном состоянии.

— Алло?

— Привет, мам.

— Кертис! О, Господи, ты звонишь из тюрьмы?

Он окинул взглядом шикарную комнату.

— Нет. Наверное, тебе позвонил мистер Крэлб?

— Да, позвонил! И все мне рассказал! Из-за кого у тебя неприятности с законом? Это из-за Роуди Паттерсона, этого большого крикливого куска скунса?

— Мама, — спокойно сказал Кертис, — ты можешь просто выслушать меня? У меня нет проблем с законом. Я…

— Тогда когда ты вернешься домой? Я слишком больна, чтобы волноваться!

— Я… занимаюсь кое-чем важным, — сказал он ей. — Я не…

— Возвращайся домой, сейчас же! Слышишь? Я оставлю свет включенным, и ты прямо сейчас, сию же минуту, отправишься домой.

— Сегодня я не приду домой, мам, — стоял на своем Кертис. — Скорее всего, завтра…

— Это всего лишь дурацкие пустые отговорки! Сын не может убежать из дома и оставить на произвол судьбы больную маму, помоги мне, Господи Боже! Только не говори, что ты с кем-то собираешься влезть в неприятности!

Кертис почувствовал, что она заставила его решимость пошатнуться. Впрочем, она всегда так поступала. Но в этот день он решил крепко стоять на своем.

— Мама, мне нужно быть…

— Я не желаю этого слышать! Я не хочу…

— Послушай меня! — воскликнул он, и резкость собственного голоса потрясла его так же сильно, как и Орхидею, потому что они оба замолчали. Когда Кертис пришел в себя, он продолжил, в то время как она продолжала молчать: — Я не собираюсь объясняться. У меня есть важное дело, и я обязан его сделать. Меня не будет дома сегодня и завтра ночью. Это важно как для меня, так и для многих других людей. Ты можешь это понять?

Прошло слишком много времени, прежде чем она ответила:

— Возвращайся домой, — прошептала она надломленным голосом. — Джо, возвращайся домой.

— Мама, — тихо сказал Кертис, — тебе нужно вернуться к жизни. Ты должна. Ты не умираешь, и ты не больна. Ты хочешь быть таковой, но это не правда. Ты отвернулась от соседей, церкви, и всех, кто был тебе близок. Думаю, тебе нужно найти что-то новое для себя, мама, что-то, ради чего ты снова начнешь жить. Оставь прошлое позади… просто отпусти его и забудь. Может быть, тебе было бы полезно навестить своих Ма и Па. Отличная идея, не находишь? Только на несколько дней, просто чтобы с кем-то поговорить. И ты же знаешь, как твой Па любит играть на гитаре. Готов поспорить, он насочинял целую кучу новых песен.

Она не ответила, но Кертис слышал ее медленное и неглубокое дыхание, как будто она пыталась вызвать кашель.

— Никто не спасет тебя, кроме тебя самой, — продолжал Кертис. — Я люблю тебя, и именно поэтому я говорю тебе правду, потому что у тебя впереди целая жизнь, которую ты пытаешься отбросить. Джо ушел, и он не вернется, мама. Таково истинное положение вещей, и именно с этого тебе нужно начать.

Она так долго не отвечала, что ему пришлось вынудить ее заговорить.

— Ты слышишь, что я говорю?

Орхидея сказала:

— Свет будет гореть, пока ты не вернешься домой, — а затем она повесила трубку.

Кертис несколько минут слушал гудок на линии, как будто из него он получал какое-то сообщение. Он понял, что это сообщение о том, что его мама собирается лечь спать так же, как всегда, и завтра будет то же самое, что и всегда, и каждый последующий день после этого пройдет без изменений. Как он мог вернуть ее к жизни? Он не знал. Кертис положил трубку на базу, подошел к окну и окинул взглядом величественное поместье Ладенмера, которое для него было поистине еще одним миром, превосходящим все, что было в ничтожном имении Авы Гордон. Дождь почти перестал, лишь редкие капли продолжали стучать по стеклу. Свет начал тускнеть, и мир окрасился в темно-серые краски под облачным небом. Кертис подумал о попытке снова связаться с Ниллой, но передумал, потому что ее батареи нуждались в отдыхе… а, может быть, и его батареи тоже.

За его спиной кто-то кашлянул. Он обернулся и обнаружил, что служанка, Мэвис, стоит у порога гостиной.

— Сэр, — произнесла она с той мягкой интонацией, которая предназначалась для придания голосу нотки покорности, — вы будете ужинать?

— Да, если можно. И я не «сэр», я просто Кертис.

Служанка кивнула, но выглядела смущенной, потому что, судя по всему, он был в доме гостем, хотя и негром, а в этом доме никогда не было темнокожего гостя. К тому же, ни один из них не спал в гостевой спальне, но господин Ладенмер сказал ей, что этот молодой человек будет спать именно там. Так что она пришла к выводу, что он, должно быть, имеет какой-то важный статус, в противном случае, ему бы даже не позволили ступить в дом.

Она бросила взгляд на его униформу, а затем взглянула на красную фуражку, оставленную им на столе.

— Позвольте спросить, вы солдат?

— Нет, я — носильщик на станции Юнион.

— Я не знала, что мистер и миссис Ладенмер собираются отправиться в путешествие, — сказала она. В ее жизни никогда не было поездок на поезде. Ее брови нахмурились. — Позвольте мне еще один вопрос: где сегодня дети?

Кертис догадался, что она не может задать этот вопрос хозяину дома, не выйдя за рамки дозволенного, но у него она могла спросить.

— Скоро они будут дома, — ответил он, и она поняла, что это все, что ей полагается знать. Хотя она слышала, как миссис Ладенмер горько плакала, и что-то в целом было не так с обычным распорядком дома, но в соответствии с занимаемым ею здесь местом, она продолжила исполнять свои привычные обязанности, спросив:

— Что господин Кертис хотел бы на ужин?

Это был вопрос, который ему не никогда прежде не задавали.

— На ваше усмотрение, — улыбнулся он ей.

Ее рот открылся, а затем снова закрылся: было видно, что это окончательно ее ошеломило. Кертис подумал, что, возможно, никто и никогда не давал ей возможность сделать выбор по своему вкусу… Так они и стояли в прекрасной комнате, не говоря ни слова, чувствуя себя неудобно в непривычной им свободе и ожидая, пока другой преодолеет свою нерешительность.

Наступила ночь, полная темнота окутала сельскую местность вдали от пятен городских огней и шорохов машин по асфальту. Вокруг хижины на озере сверчки, цикады и другие лесные насекомые воспроизводили свою собственную музыку из щелчков, стрекота и жужжания. Воздух стал тяжелым, дождь прекратился, и во влажной жаре туман, поднимающийся с озера Пончартрейн, медленно расползался по лесу, оставляя куски себя свисать с сосен и дубов, как старые лоскуты истлевшего и пожелтевшего белья.

В полной темноте своей тюрьмы Нилла услышала звук отодвигаемого тяжелого стола, подпиравшего дверь с внешней стороны. Несколько раз она пыталась заснуть, но терпела неудачу. Воля малыша Джека снова сломалась, что уже случалось пару часов назад. Он плакал в темноте, пока Нилла не села рядом с ним и не обняла его за плечи. Хартли пытался облегчить их положение, предложив сыграть в игру «Двадцать вопросов», но малыш Джек не стал играть, а Нилла чувствовала себя настолько уставшей и потерянной, что у нее никак не получалось сосредоточиться.

— Не двигайтесь, — предупредил Хартли, сидя на полу комнаты.

Дверь открылась, и вспыхнул яркий свет. Это было всего лишь пламя масляной лампы, но его яркость ослепила глаза.

— Три слепые мышки, — сказал Донни, войдя вслед за светом в комнату. Он закрыл за собой дверь и обвел лампой тесную маленькую камеру. — Вот теперь здесь плохо пахнет, — сказал он. — Кто обделался?

Нилла очень хотела сказать этому мужчине, чтобы он ушел и оставил их в покое, но она боялась даже подать голос.

— Разве тебе не пора спать? — спросил Хартли.

— Нет. Остальные курят на заднем крыльце, а я захотел заскочить к вам и узнать, как у вас дела. Эй, как тебе это нравится? — Донни опустился на корточки и поднял лампу, демонстрируя Хартли, что теперь блестящий стеклянный глаз шофера был прилеплен к центру его лба с помощью изоленты. — Теперь я трехглазый сукин сын. Как тебе? — когда Хартли промолчал, Донни рявкнул: — Я задал тебе вопрос, мудак… как тебе?

— Прекрасно, — сказал Хартли.

— Он сказал «Прекрасно», — передразнил его Донни и в свете лампы ухмыльнулся Нилле. — Мне же идет, малышка?

— Да, — ответила она, глядя на противоположную стену.

— Чертовски верно. Я бы даже сказал, что я красивый. И у меня теперь целых три глаза, чтобы лучше тебя видеть, малышка Красная Шапочка. Эй, как тебя называет твой папочка?

— Нилла.

— Я имею в виду, у тебя же есть… некое… прозвище, как у домашнего питомца? Готов поспорить, он тебя как-то называет. Типа… Сахарные губки, или Сладкая Попка, или…

— Почему бы тебе не оставить нас в покое? — перебил его Хартли. — Разве недостаточно, что мы застряли здесь без еды и воды, и…

— Заткнись, — взревел Донни с ужасающей угрозой в голосе. — Если я захочу услышать, как ты пердишь, я выбью это из тебя, — он сместил лампу на несколько дюймов, чтобы лучше осветить Джека Младшего, который буквально прилип к своей сестре и сжал ее пальцы настолько крепко, насколько только смог связанными руками. — Только гляньте на этого крутого парня, — сказал Донни. — Неужели ты плакал, крепкий орешек?

— Нет, — ответил мальчик, бросив слово, как отравленный дротик.

— Как скажешь, но это чертова ложь! У тебя глаза опухли. Похоже, что кто-то врезал тебе пару раз по лицу. Тебе нравится это место, орешек? Довольно далеко от особняка твоего богатого папочки. Держу пари, у тебя там есть все игрушки и игры, и прочее дерьмо, которое ты когда-либо хотел, я же прав? Бьюсь об заклад, тебе просто надо назвать то, что тебе хочется, и оно само падает тебе прямо в руки. Ну, так что? Разве это не так?

— Нет.

— А я все равно держу пари, — после этого Донни некоторое время сидел молча, в то время как сердце Ниллы продолжало бешено биться о ребра от страха перед этим человеком. — Есть одна вещь, с которой твой проклятый папочка просчитался, мальчик, — продолжал Донни, — он не научил тебя уважать старших. Ты должен называть меня «сэр», когда говоришь со мной.

— Тогда я больше не буду говорить с тобой, — бросил Джек Младший. — Вали в свою дыру.

Хартли поморщился. Нилла прижалась плечом к брату, предупреждая его, чтобы он молчал, но слова уже были сказаны и повисли в воздухе.

Донни громко рассмеялся, слегка посвистывая. Он поднес лампу ближе к Нилле и малышу Джеку, находясь от них примерно в двух футах, в то время как Хартли подобрался, чтобы атаковать его, если понадобится.

— Ты, — сказал Донни Джеку Младшему, — засранец. Я бы восхитился твоими яйцами, если бы ты так не злил меня. Эй, соображай быстрее! — он протянул руку и ударил мальчика по щеке. — Не тормози, ну! — сказал он и снова ударил ребенка, теперь по другой щеке.

— Ради Бога, — прорычал Хартли, — оставь мальчика в покое! Если ты хочешь кого-нибудь запугать, то запугивай меня!

— Ну же, так не интересно. Думай, соображай быстрее!

Шлеп, прозвучала третья пощечина. Это был сильный удар, и его звук заставил желудок Ниллы болезненно сжаться. Она подумала, что если ее на него стошнит, он уйдет, но у нее внутри было пусто.

— Прекрати! — крикнул малыш Джек, со следами свежих слез на глазах. — Я не…

Шлеп! Это оказалась самая весомая пощечина из всех. В свете лампы Нилла увидела, как ее брат ошеломленно моргнул, и из его нижней губы потекла струйка крови.

Хартли вскочил на ноги прежде, чем был нанесен следующий удар.

— Хорошо, — сказал он. — Ты хочешь драки, так давай же! Я выбью тебе зубы, даже со связанными руками.

— Ха! Ну, раз ты настаиваешь, — протянул Донни, В тот момент, когда он поднимался с пола, и Нилла увидела, что его лицо буквально пылает красным, он нанес сильный резкий удар в пах Хартли. Тот сложился пополам, задыхаясь. Не мешкая, Донни врезал ему по затылку, и со звуком, который напоминал удар топора по древесине, Хартли рухнул лицом на пол.

— Помогите! — неожиданно закричала Нилла. — Помогите нам, пожалуйста!

Донни резко развернулся, наклонился и схватил ее за подбородок, сильно сжав его пальцами, как сокрушительными тисками. Его разъяренное лицо нависло над ней, как уродливая планета угрожающих размеров. Она почувствовала, как его пальцы все сильнее сжимаются, словно он пытался расколоть ее лицо, как грецкий орех. Затем раздался пронзительный звук, Донни отпустил ее и пошатнулся, а рядом с Ниллой качнулся малыш Джек. Глаза мальчика выпучились от силы удара головой, который он только что нанес по черепу Донни. Он упал на колени, согнувшись, и Нилла увидела, как несколько капель крови из его разбитой губы окропили половицы. Вид этих капель почему-то привел ее в ужас.

— Черт возьми, что ты вытворяешь? — раздался крик от дверного проема. Нилла прищурилась от света фонаря женщины, позади которой маячила фигура человека, который предал ее отца.

— Донни! — закричала Джинджер. — Ты, чертов идиот! Что ты с ними сделал?

— Ничего… мы только немного повеселились, вот и все, — ответил Донни. Его голос прозвучал так, будто его рот был набит кашей. — Хартли напал на меня, мне пришлось его уложить, — он покачал головой из стороны в сторону, пытаясь унять звон в ушах. — Потом маленький ублюдок ударил меня по голове, мне пришлось и его уложить.

— Это ложь! — закричала Нилла, и почувствовала, как ее лицо начинает пылать от гнева. — Все это ложь! Этот человек бил малыша Джека!

— Ладно, ладно!— Джинджер подняла руку, заставив всех замолчать. Хартли стонал и скрючился на полу. — Что ты с ним сделал?

— Ему не больно, по крайней мере, не так уж сильно. Эй, мне скучно просто сидеть и пересчитывать свои бородавки.

Джинджер направила луч фонаря на лицо Донни. Стеклянный глаз блестел посреди его лба в гнезде из черной изоленты. Он выдал зубастую улыбку-оскал, несмотря на то, что его взгляд все еще был рассеянным, и у него во рту блеснул серебряный зуб.

— Ты сводишь меня с ума, — простонала Джинджер.

— Ну, — ответил он, — хочешь — верь, хочешь — не верь, но это все получилось как-то само собой.

Казалось, воздух в комнате сгустился. Партлоу ощутил это, как присутствие некой сущности, внезапно проникшей внутрь жилища. Несмотря на то, что воздух в хижине был теплым и влажным, колючий холод пронзил его до костей.

Джинджер продолжала держать фонарь нацеленным на глупо ухмыляющуюся физиономию Донни. Ее жгучий гнев исчез, но прохладная сдержанность ее голоса показалась Партлоу во сто крат хуже, когда она произнесла всего два слова, сочащиеся силой:

— Не верю.

Донни пожал плечами.

— Фигня это все.

Нилла поддерживала брата, который сплюнул кровью. Малыш Джек дрожал, но не плакал и даже не всхлипывал. Ей казалось, что он никогда не сможет больше плакать, и внезапно он стал намного старше своих восьми лет.

— Я в порядке, — сказал он, и даже его голос прозвучал более мужественно. Она подползла проверить мистера Хартли, который долго пытался сесть и, в конце концов, это ему с трудом удалось. Она посмотрела на трех похитителей, стоявших между ней и дверью.

— Нам нужна еда и вода, — сказала она. — У вас есть что-нибудь?

— Донни, — сказала Джинджер, — сходи на кухню.

— Почему я?

— Потому что я так сказала, вот почему. Золотко, присмотри за ними минутку.

Она отправилась туда, где на кухонном столе стояла сумка с продуктами. Они уже съели две банки бобов со свининой, выпили бутылку кока-колы, а Донни к тому же успел сгрызть два яблока. Ей не хотелось открывать паштет из ветчины и делать бутерброды или открывать еще одну банку бобов со свининой, поэтому она взяла коробку хлопьев «Крекер Джек» и отнесла ее в комнату.

— Вот, — сказала она и бросила коробку на пол между Ниллой и Хартли, — этого вам хватит.

Донни явился с металлической флягой, и Джинджер сказала ему отвинтить крышку и дать пленникам попить. Партлоу слышал, как Донни пробормотал что-то непонятное и, скорее всего, ругательное, но все же повиновался хозяйке дома. Сначала попила Нилла. Когда Джек Младший отвернул голову от фляги, Нилла велела ему попить самым приказным сестринским голосом, который только смогла изобразить, и он ее послушался. Хартли уже стоял на коленях, и без комментариев тоже выпил из протянутой фляжки.

— Вот и порядок, — сказала Джинджер, когда Донни выполнил ее задание. — Папочка Ладенмер заплатит завтра примерно в это же время, так что никто не умрет от жажды или голода. Теперь все счастливы? — она не стала дожидаться ответа, которого и не предвиделось. — Идем, — приказала она Донни, издавшему короткий, но безумный смешок, и он вышел из комнаты вслед за Партлоу.

Когда дверь закрылась, по шуму Нилла поняла, что ее снова подперли столом. После этого она услышала, как женщина приглушенным голосом сказала Донни, чтобы он покурил, погулял или посидел на пеньке в лесу, но оставил детей в покое. Женщина использовала такие слова, что даже целый ящик мыла не смог бы отмыть ее рот.

— Помоги мне, — прошептал малыш Джек, пытаясь открыть коробку с хлопьями. Пока он держал ее, пальцы Ниллы рвали картон. Наконец они смогли ее открыть, и стали по очереди подносить коробку ко ртам друг друга, высыпая в них понемногу покрытых карамелью хлопьев.

— А вы будете, мистер Хартли? — спросила Нилла.

— Нет, — ответил тот вполголоса. Он явно все еще испытывал боль, но пытался не показать этого. — Ешьте, дети, ешьте.

Нилла прислонилась к стене, пережевывая хрустящие хлопья. Может, попытаться снова связаться с Кертисом? Нет, он тоже нуждался в отдыхе… к тому же, она боялась, что из-за испытываемого страха не сможет достаточно сконцентрироваться, чтобы поговорить с ним, и из-за этих опасений ее простой страх перерастал в настоящий ужас. Она попытается связаться с ним утром, а до этого попробует поспать. Было бы прекрасно, если бы ей это удалось.

— Дай мне еще, — попросил малыш Джек.

С трудом удерживая коробку кончиками пальцев, она снова насыпала ему порцию.

— Эй, эй! — прогудел он с полным ртом и выплюнул что-то на пол, а когда прожевал хлопья, сказал: — Мне попался приз!

— Тебе повезло, — Нилла закрыла глаза, хотя от этого и не стало темнее.

— Не могу его найти. А нет, подожди… вот он, — его цепкие пальцы нашли маленький бумажный пакетик рядом с его левым коленом. — Как ты думаешь, что это может быть?

— Очки, чтобы видеть в темноте.

— О да, это было бы то, что нам надо. Я подержу, а ты попытайся разорвать упаковку.

— Джек, — вздохнула она, осознав, что впервые не добавила слово «малыш» к его имени, — я пытаюсь поспать, понятно?

— Ну помоги.

— Это может подождать.

— Почему? — спросил он, и это был хороший вопрос.

Она побеждено вздохнула, открыла в темноте глаза и потянулась к нему. Они на ощупь нашли друг друга, и он сунул пакетик ей в руки, после чего она поднесла его ко рту и разорвала зубами, пока брат держал его. Джек Младший поблагодарил сестру, и Нилла подумала, что дальше ему придется либо вытряхнуть содержимое пакетика на пол, либо попытается выковырять его кончиками пальцев.

Прошло около десяти секунд, а затем малыш Джек сказал:

— Я думаю, что это кольцо. Да, это… кольцо… и на нем что-то есть… вроде… космического корабля или чего-то… подожди, подожди… о, да… я думаю, что это свисток.

С другой стороны комнаты донесся голос Хартли, все еще хриплый от боли:

— Не вздумай дунуть в него. Ты говоришь, что эта вещь металлическая?

— Да, сэр, мне так кажется. Какой-то металл. Я все равно не смог бы дунуть в него, у меня губа распухла.

— Принеси его сюда. Будь осторожен, не урони его.

— Хорошо, сэр, — Нилла услышала, как ее брат ползет к Хартли. — Вот он, — сказал Джек Младший, вкладывая свисток в руку Хартли. Достаточно долгое время шофер молчал, а затем тихо сообщил: — У меня немного мелочи в левом кармане. Там есть цент. Это самая тонкая монета. Сможешь достать его, пожалуйста?

— Что вы собираетесь делать, мистер Хартли? — спросила Нилла.

— Тише, — шикнул он. А затем прошептал: — Это похоже на миниатюрный ракетный корабль Бака Роджерса[32] на кольце. Я думаю, свисток… сделан из какого-то медного сплава. И на нем шов, в котором есть очень маленькая трещина. Я попытаюсь расширить ее монетой. Достал, Джек? — он тоже не стал добавлять слово «малыш». — Хорошо, хорошо… просто подержи ее минуту, мне понадобится твоя помощь, чтобы сделать это.

Нилла подползла к ним ближе.

— Зачем вы собираетесь расширить ее? — прошептала она.

— Только попытаюсь, — поправил он. — И если у меня это получится, тогда, возможно, я смогу разогнуть металл и сделать его края острыми. Тогда, если этот сумасшедший снова придет сюда, чтобы бить нас и издеваться над нами, я попробую его отогнать, пока женщина не сможет его утихомирить.

— Разве это умно? — решила спросить Нилла. — Я имею в виду… если вы его порежете, разве он не причинит нам еще больше боли?

— Я хочу, чтобы он дважды подумал, прежде чем он снова прийти сюда и творить полную хе… издеваться, — сказал Хартли, вовремя воздержавшись от брани. — Если я смогу достаточно отогнуть шов, у меня будет лезвие, и мне кажется, что кольцо налезет на первый сустав моего мизинца. Это не особо много, но я не собираюсь сидеть и смотреть, как Джек выносит удары без возможности дать отпор. Хорошо? — спросил он, и Нилла поняла, что он хочет, чтобы она дала свое согласие на эту идею, потому что то, что он предлагал, могло сработать, но в то же время, это было ужасно опасно.

Ей хотелось спросить у Кертиса его мнения, а через него — у папы, но она поняла, что это решение зависело только от нее.

Нилла обдумала все более тщательно, вспомнила, как ужасно звучали пощечины, когда Донни бил ее брата, и как ужасно было видеть, как мистер Хартли рухнул на пол от боли, где он лежал задыхающийся и беззащитный.

Решение зависело только от нее.

Наконец, она приняла его и прошептала:

— Хорошо.

19

Партлоу думал, что он нашел выход из того, что казалось бесконечной и влажной жаркой ночью — он лежал на верхней кушетке двухъярусной кровати и сосредотачивался на мыслях о Мексике. Джинджер растянулась на нижней койке, куря еще одну сигарету после того волнения, которое она испытала из-за Донни, и Партлоу решил все же высказать ей свои соображения:

— Я говорил тебе, что с ним будут проблемы. Что он взрывоопасен.

— Мне и нужен был кто-то взрывоопасный — неважно, взорвется он в итоге или нет, — буркнула она, — вместо простой хлопушки вроде тебя.

Этот разговор было разумнее всего просто пресечь, к тому же, ему нечего было больше сказать Джинджер, поэтому он закрыл глаза и снова отправился в ментальное путешествие по Мексике. Он видел, как синие волны океана накатывают на белый пляжный песок, видел извилистую тропинку, ведущую к его вилле, слышал пение диких птиц на зеленых деревьях и чувствовал запах… денег. Это был особый аромат — запах богатства, запах свободы. С его долей ему больше никогда не придется колесить по этим проклятым дорогам и пытаться заработать несколько жалких долларов продажей фальшивых Библий женам рудокопов, погибших рабочих, адвокатов, банкиров и прочих. Никогда больше не придется иметь дело с недоразвитыми необразованными отбросами, которых опьяняет аромат нескольких баксов.

Получить что-то даром. Это был двигатель, на котором зиждились все виды мошенничества. Люди всегда хотят, чтобы им что-нибудь досталось бесплатно. И все, что Партлоу когда-либо продавал им, было ничем, просто воздухом. Но на этот раз… у него был товар на продажу, и завтра к этому же часу сделка будет завершена.

Как же здесь жарко, черт возьми!

Он вновь заставил себя сосредоточиться на коробке, полной наличных денег, и на всем том хорошем, что эта коробка принесет с собой. А затем — Мексика и воплощение всех его мечтаний.

Партлоу не знал, как долго пробыл в своем воображаемом мире, но вскоре его вернул в реальность звук закрываемой двери их спальни. Фитиль масляной лампы продолжал отбрасывать оранжевые блики на письменный стол. Партлоу перегнулся через кровать, глянул вниз и увидел, что Джинджер нет на месте. Пошла в туалет? Тогда почему не взяла с собой фонарь? Он взглянул на свои наручные часы и увидел, что время было двадцать минут четвертого. Что ж, куда бы она не направилась, она — большая девочка и наверняка сможет сама о себе позаботиться. Так что… лучше просто снова попытаться уснуть, если получится.

Но у него не получалось. Он отер пот с лица простыней и через пятнадцать минут снова посмотрел на часы. Джинджер еще не вернулась. Теперь ему было интересно, что она задумала. Пошла прогуляться по лесу? Сомнительно — особенно после того, как он рассказал о предупреждении мужчины из агентства, что вокруг хижины находится болотистая опасная местность, кишащая змеями. Он полагал, что здесь гремучие змеи, вероятно, убивали девять или десять человек в год — скорее всего, в основном это были ниггеры, работавшие на полях. Но… Партлоу заставил себя вернуться к изначальному ходу мыслей. Где же носит эту Великую-и-Могучую-Любительницу-Взрывоопасных-Парней-Джинджер-ЛаФранс?

Отчего-то он не мог перестать думать об этом. В конце концов, он решил, что она, вероятно, на заднем крыльце. Может быть, курит очередную сигарету и пытается поймать ветерок в этой ночной духоте. Но, опять же, почему она не взяла фонарь?

И откуда этот приторный странный запах? Как будто… где-то рядом лежали гнилые персики. Этот флер буквально висел в воздухе.

Одетый в майку и брюки, он спустился с верхней койки, взял лампу и вышел в переднюю комнату.

Джинджер сидела в углу, спиной к стене, на одном из плетеных стульев. Ее глаза цвета шампанского блеснули в свете лампы, но они не были обращены ни на свет, ни на него. Они неподвижно смотрела прямо перед собой.

При ней был кухонный нож с зазубренным лезвием, который она держала за рукоять двумя руками. Ее щеки и лоб блестели от пота. Пока Партлоу наблюдал за Джинджер, она медленно начала поднимать нож, задержала его в воздухе над головой на несколько секунд, а затем опустила — так быстро и резко, что Партлоу услышал свист клинка, рассекающего воздух.

— Нет, нет, — прошептала Джинджер. Глаза ее были устремлены на что-то, чего Партлоу не мог видеть. — Нет… я говорила тебе… не так… нет, нет… кто ты… кто ты…

— Джинджер? — позвал ее Партлоу. Он приблизился к ней, протягивая ей фонарь, как оружие борьбы с тьмой, с которой она сражалась.

— Я бы не стал этого делать, — прозвучал тихий голос, за которым последовал хруст, с каким обычно зубы впиваются в яблоко.

Партлоу повернулся и увидел, что Донни сидит не в кресле, а в противоположном углу на полу. Он был голым по пояс и сидел, скрестив ноги. Бисеринки пота блестели у основания его шеи. К счастью, он снял стеклянный глаз со лба, куда недавно примотал его изолентой. Он снова укусил яблоко и произнес:

— Наверное, тебе лучше отойти. Она может встать с этого гребаного стула и вырезать тебе сердце.

Партлоу отступил к Донни. Когда его спина едва не врезалась в стену, он вновь стал свидетелем того, как Джинджер поднимает нож, держа его двумя руками, задерживает его в воздухе на несколько секунд, а затем с силой и яростью опускает. На этот раз ее лицо исказилось диким, безумным выражением.

— Я сказала тебе! — прошипела она. — Нет, нет… не так… кто ты… кто ты… — затем ее лицо снова расслабилось, а пот чуть сильнее заблестел на ее лбу и щеках. С зажатым в руках ножом, она начала медленно покачиваться вперед и назад… вперед и назад… вперед и назад. В то время как ее мертвые глаза больше ни на чем не фокусировали взгляд. По крайней мере, ни на чем живом.

— Что с ней такое? — спросил Партлоу.

— Иногда с ней так бывает, — ответил Донни, хотя такой ответ совершенно не устраивал Джона. — Наверное, это похоже на те вспышки гнева, которые бывают у меня. Что-то в том же роде.

— Что? Она настолько волнуется насчет завтра, что погружается в настоящее безу… — он оборвался на полуслове, не зная, как назвать это ее состояние. Она вновь зашептала что-то, но на этот раз настолько неразборчиво, что казалось, будто она говорит на другом языке. Партлоу поежился. — Она хоть слышит нас? — спросил он.

— Не-а. Я сидел тут, пока она делала это. Называл ее всеми кличками шлюх и ржал, как конь, пока она тут игралась с ножом — никакой реакции. И это всегда нож. Кажется, она может находить ножи по запаху в любом тайнике, где бы они ни были, доставать их и делать вот это. Так что нет, я не думаю, что она слышит хоть что-то, пока погружена в это состояние.

— Черт, — сплюнул Партлоу.

— Ага. Эй… она когда-нибудь проворачивала с тобой ту штуку с пистолетом? Ну, одна пуля, и все такое.

Партлоу уже собирался ответить утвердительно, когда вспомнил, что разговаривает с племянником Джинджер. То есть, предположительно — с племянником. Откуда, черт возьми, он узнал об этом, если только они...

— Возможно, — туманно отозвался Партлоу.

— Готов поспорить, проворачивала. Посмотри, какая она крутая. Этим ножом она готова прикончить весь мир. Лучше к ней в этот момент близко не подходить, это как пить дать, — он снова вгрызся в яблоко, наслаждаясь шоу, разыгрывавшимся перед ним.

— И как долго это длится?

— Как-то я наблюдал это в течение пары часов. В конце всего этого она успокаивается, встает, кладет нож, а потом возвращается в то место, где она спит. При свете дня она ничего об этом не помнит.

Партлоу опустился на пол в нескольких шагах от Донни и поставил лампу между ними. Он слушал жуткий шепот Джинджер, который иногда напоминал рычание дикого зверя.

— Почему она не хочет, чтобы я знал ее настоящее имя? — спросил он.

— Она не хочет, чтобы хоть кто-то его знал. Я член семьи, так что я знаю, но… это просто то, какая она есть, мистер Перли. Она думает, что если кто-то будет знать ее настоящее имя, то будто бы обретет над ней некую власть, понимаешь? А она этого не выносит, как мне кажется. Как не выносит и долгого сидения на одном месте, — он снова откусил яблоко, наблюдая за тем, как медленно поднимается, зависает в воздухе и с силой опускается кухонный нож. Казалось, такая сила запросто могла заставить это лезвие пронзить плоть и кость. — Она меняет штаты и города, как и имена. Она одержима тем, чтобы меняться, как говорит моя мама. Но единственное, что она не может в себе поменять, это привычку всегда быть в движении. Хотя… похоже, этой привычкой она гордится. Гордится тем, через что прошла.

— А через что она прошла?

— Не думаю, что ей понравится, если расскажу.

Партлоу прикинул возможные варианты.

— Скажи мне то, что можешь, и я отдам тебе лишние пять сотен из моей доли.

Донни пожевал яблоко, неотрывно наблюдая за Джинджер, которая продолжала бормотать бессвязный поток слов, чуть раскачиваясь на стуле.

— Тысячу, — сказал он тихим голосом, словно боялся, что Джинджер все же услышит его. Будто она лишь притворялась безумной и глухой, а на деле лишь проверяла его верность и готовилась за измену устроить ему его личный апокалипсис.

— Ну хорошо. Идет.

— Надо пожать руки, скрепить сделку, — он протянул руку, Парлоу пожал ее, и Донни сказал: — А теперь, если ты не заплатишь, у меня рука не дрогнет убить тебя.

— Ясно. Ну, так что за история?

— Ну знаешь, мне все рассказывала мама, так что я не могу ручаться за точность фактов. Ну… в шестнадцать лет у нее был ребенок. Не знаю, кто отец — им мог оказаться один из трех или четырех человек — по крайней мере, так мама говорила. Она хотела оставить ребенка. Даже сбежала из дома, чтобы это осуществить. Оказалась в Алабаме. Получила работу секретаря, но… ты ведь догадываешься, как ей приходилось крутиться, чтобы заработать достаточно денег. Короче, она жила, как говаривала моя мама, фактически, на трассе. Думаю, в каждом городке есть такие несчастные. И однажды… когда она спала в своем временном пристанище… ребенок — я думаю, ему было около шести — играл на детской площадке в паре кварталов оттуда. Другие дети всегда там играли, я так понимаю, это была площадка, где собирался весь район.

Донни прервался и снова откусил яблоко. Джинджер снова начала раскачиваться, хотя ее бормотания стали тише, а нож прекратил войну с воздухом.

— Два богатеньких отпрыска украли машину своего отца, — продолжил Донни. — И решили покататься по району. Наверно, их это будоражило. Черт, я и сам так делал, знаю, каково это. И вот они потеряли управление, и эта отличная богатенькая тачка просто врезалась в площадку. Ага. Поранила четырех детишек, которые там играли, кости им переломала и все такое. Но ее сын… ну, как мама сказала, его переломило пополам и разорвало все внутренности. Скорая забрала его в больницу, но прошло время, прежде чем они выяснили, кем была его мать, потому что она валялась в отключке в своей постели в обнимку с бухлом. Когда полиция все выяснила, и она приехала в госпиталь, ее сын уже был мертв… После случившегося он прожил еще два дня — два дня ее пытались отыскать.

— Она могла бы засудить ту семью, — предположил Партлоу. — Отсудить у них кучу денег.

— Ну да. Она обратилась к юристу и попыталась это сделать. Очень скоро суд постановил, что она никудышная мать, и случившееся было по большей части ее виной, потому что ее сын играл на той площадке без присмотра, пока она лежала в беспамятстве пьяная в своей кровати. Да, так и было. Моя ма сказала, что та семья наняла двух адвокатов из Атланты, которые перевернули это чертово дело с ног на голову. И они все состряпали, как им выгодно, так что… Джинджер… потеряла работу и все остальное. Ее посадили в тюрьму как шлюху-наркоманку. Тогда она, думаю, и сломалась по-настоящему. В ней что-то замкнуло, она стала буйной, и ее отправили в лечебницу.

— В какую лечебницу?

— В Брайс, в Таскалузе. Ну, знаешь… в дурдом.

— Психиатрическая больница? И как долго она там пробыла?

— Два года. По крайней мере, так я слышал. Когда ее выпустили, они почти принудительно выслали ее из Алабамы. Именно тогда, я думаю, она решила, что не будет той, кем была раньше. А чуть погодя она поставила себе цель, что не только мужчины будут распоряжаться всей властью и деньгами этого мира, но и она сама добьется и того, и другого всеми возможными способами. А теперь я знаю, что это правда, потому что она сама мне это сказала, — он укусил яблоко последние два раза, вгрызаясь прямо в сердцевину и выплевывая семечки. — Вот и все, пожалуй. Эта история стоила тебе тысячи долларов. Что скажешь, мистер Перли? Стоила она того?

— Да.

— Тогда позволь сказать тебе еще кое-что совершенно бесплатно, — усмехнулся Донни. — Как только она получит деньги, она исчезнет. Я не знаю, есть ли у тебя какие-то виды на нее, или что-то подобное, но не рассчитывай ни на что, потому что после этой аферы у вас ничего не будет. Так что на твоем месте я бы просто забрал деньги и отправился туда, куда ты хочешь, не оглядываясь.

— Спасибо за совет, — ответил Партлоу. И он сказал это вполне искренне. — А что ты собрался делать со своей долей?

— Уйду в адский загул, — ответил Донни, приподняв брови. — Что еще с ней делать?

Партлоу спросил лишь из любопытства. Его не интересовала судьба этого молодого человека, и он плевать хотел на его искренность. Он встал, осмелился подойти к Джинджер ближе и помаячил лампой перед ее незрячими глазами.

— Играешь с огнем, — предупредил Донни.

Джинджер не выказала никакой реакции, но когда он опустил лампу, и на ее лицо снова опустилась темнота, она начала вновь бормотать напевным шепотом:

— Я говорила тебе… говорила тебе… нет, нет… не так… говорила тебе… — а затем вдруг снова задала вопрос, будто адресованный самой себе. — Кто ты? Кто ты? — ее голос затих без ответа.

— Я отправляюсь спать, — сказал Партлоу, обращаясь к Донни, но он знал, что будет просто лежать с открытыми глазами и прижатыми к стене ушами. Он вернулся в комнату с двухъярусной кроватью, поставил лампу на стол, взобрался на свое место и улегся, пытаясь снова представить мексиканский рай и тем самым надеясь изгнать из головы все, что видел только что. Однако теперь райские места не приходили ему на ум — все, что он видел, это необъятное поле терновника, пахнущее горечью гнилых персиков.

Когда дверь открылась, он чуть не выпрыгнул из кожи вон. В слабом свете лампы он разглядел на своих наручных часах, что было без семнадцати минут пять утра. Он услышал, как Джинджер скользнула на свою койку, после чего повисла тишина, нарушаемая лишь тяжелым биением его сердца.

Я боюсь ее? — спросил он сам себя.

До ужаса, — был ответ.

Но через двадцать один час все будет кончено, и тогда он распрощается со своими безумными подельниками. Среди них именно Джинджер была инициатором идей — насчет Мексики и прочего — но и то, что сказал ему Донни, имело смысл. У Джинджер не было конечного пункта назначения на пути, она просто путешествовала от одного имени к другому, от одной аферы к другой — вот, какой была ее жизнь.

— Ты не спишь, — сказала она.

Он не ответил. Он дышал так неглубоко, что чувствовал себя едва живым. Спустя некоторое время он услышал, как она перевернулась на кровати, а затем замерла. Партлоу лежал без сна и видел, как грязноватый свет медленно крадется по подоконнику сквозь занавески с морским узором.