Смех, да и только!..

Жены русские нынче в цене,

Посходила с ума заграница —

В мало-мальски приличной стране

Стало модой на русских жениться.

Что причиной тому? Красота?

Да, тут спорить, пожалуй, не стоит,

Но и прочих не менее ста

Есть у нашей невесты достоинств.

Мистер Хорт, не делец, не банкир,

Ресторанный швейцар в Вашингтоне,

Приезжал к нам бороться за мир

И попутно женился на Тоне.

И, поверьте, буквально в момент

Тоня весь Вашингтон поразила:

На питание тратила цент,

А стирала сама — и без мыла!

Чай без сахара Тоня пила,

И, с утра обойдя магазины,

Все продукты домой волокла

На себе, безо всякой машины.

Ни мехов никаких, ни обнов,

Ни колье не просила у Хорта —

Из его же протертых штанов

Дочке юбку пошила и шорты.

При такой работящей жене,

При такой экономной и скромной

Оказался швейцар на коне —

Ресторан он имеет огромный.

Он по праву вошел в каталог

Богатейших семейств в Вашингтоне

И спокойно плюет в потолок,

Кстати, тоже побеленный Тоней.

Ветеран трех войн и революций,

Что на весь район у нас один,

В лысой шапке, в полушубке куцем

Десять гастрономов исходил.

Старой бабке захотелось кекса,

Но его не сыщешь днем с огнем,

Вместо кекса он «Секреты секса»

Ей купил в киоске за углом.

Скажем прямо, дед про те секреты

Отродясь и слыхом не слыхал,

Но поскольку брали все газету,

То и ветеран не устоял.

Пообедав жидким постным супом

И усевшись в кресла визави,

Дед и бабка смотрят через лупу,

Так сказать, на технику любви.

Бабка стала красная, как кофта:

«Неужель на них управы нет?»

Девки так ласкали мужиков там,

Что едва с ума не спятил дед.

Кейфовал недолго наш бесстыдник,

Бабка зашипела, как змея:

«Ну чего, скажи, сидишь ты сиднем

Мыть посуду очередь твоя!»

Глядя на диковинные ласки,

Дед со вздохом встал из-за стола:

«Вместо революции февральской

Лучше б сексуальная была!»

Три девицы под окном,

Где сдают посуду,

Повстречали как-то днем

Сидорову Люду,

Муж которой, Константин,

Выступал за «Трактор»,

А теперь его в Турин

Взяли по контракту.

Наш футбольный бомбардир

Хоть в годах, но в силе,

Полтора мильона лир

Косте отвалили.

У девиц укор в глазах:

— И не стыдно, Люда,—

При таких-то барышах

И сдавать посуду?!

Из-под пепси, молока,

Из-под простокваши —

Не срами хоть мужика,

Он же гордость наша!

Ну, а Люда им в ответ:

— Ишь, нашли банкира!

Все забрал Спорткомитет

До последней лиры.

Мой там, бедный, целый год

Макароны только жрет

Да бульончик жидкий,

Ну а мне приветы шлет

Доплатной открыткой!

Довелось нам объехать немало

И своих городов, и чужих.

Как-то раз по заданью журнала

В город Энск занесло нас двоих.

Три часа, проведенных в полете,

Разбудили у нас аппетит

(Нынче ужин дают в самолете

Только тем, кто четыре летит!),

И поэтому, бросив в отеле

Чемоданы свои и плащи,

Мы стрелой в ресторан полетели,

Предвкушая бифштексы и щи.

Но у двери детина огромный

Сразу дал от ворот поворот:

— Вы куда?! Мы в одиннадцать ровно

Выгоняем из зала народ!

Все закрыто — кафе и буфеты…—

И добавил уже за дверьми:

— Для трудящихся сделано это,

На работу народу к восьми.

Должен служащий наш и рабочий

Не проспать на завод и в бюро!

— А в Париже, — сказали мы, — ночью

В ресторанах сидят и бистро.

И не гонит никто до рассвета —

Веселятся, танцуют, едят…

Но детина ответил на это:

— Безработные — вот и сидят!

«Америка России

Подарила пароход…» —

Эту песню в дни былые

Пел частенько наш народ.

Времена пришли иные —

Перестройка, хозрасчет,

И Америка России

Подарила… бутерброд.

Ну не то чтоб подарила

(Добрых нет теперь, увы!),—

Бутербродную открыла

В центре матушки Москвы.

Бутерброды — загляденье,

В них и завтрак, и обед…

Как-то в это заведенье

Пригласил бабусю дед.

И, заморских яств отведав,

Так сказать, в избытке чувств,

Вдруг шепнула бабка деду:

«Я в Америку хочу!»

— Не одной тебе охота,

Многих тянет в Новый Свет,

Только у Аэрофлота

Самолетов лишних нет.

Люди вылететь не могут,

Месяцами спят у касс!

— Ну а мы попросим Бога,

Может, он услышит нас?

Две свечи зажгу большие

И поставлю на комод,

Чтоб Америка России

Подарила самолет!

Односельчане в сельсовете

Пошли на лодыря стеной:

«Пора за дело браться, Петя,

А не торчать весь день в пивной!

Кругом такие перспективы,

Что аж захватывает дух —

Аренда, кооперативы,

И всем кредит открыл главбух!

Возьми гектара два в аренду

И разводи рогатый скот,

Того гляди свою «фазенду»

Уже построишь через год,

Жене из норки шубу справишь,

Себе — костюмчик выходной,

На лето тещу в Крым отправишь

Вот и сиди себе в пивной!»

— Не понимаю, — молвил Петя,—

Зачем мне жисть менять свою,

Коль я и так с утра в буфете

Сижу весь день и пиво пью!

Различные профессии

В почете на Руси —

Литейщика и слесаря,

Водителя такси,

Геолога, строителя,

Врача, конферансье.

Но что ни говорите вы,

Профессия родителя

Стократ трудней, чем все.

Не зря, как на заклание

И как на Страшный суд,

На школьное собрание

Родители идут.

— Прошу мне первой слово дать! —

Сказала бабка Фрося,—

Отец футбол глядит, а мать

Приходит только в восемь.

За что я крест такой несу,

Скажите мне на милость —

Вчера легла в шестом часу,

Сегодня не ложилась!

И с геометрией хоть плачь,

И с алгеброю мука —

Две теоремы, пять задач,

Замучили вы внука!

А ведь задачи просто жуть —

Заняться людям нечем:

Одни из пункта А идуть,

Другие — им навстречу.

А две трубы и водоем?

Всю ночь барахтаешься в ём!

А мой внучок ни бе ни ме,

Профессор для него я,

Четыре пишем, а в уме,

В уме — совсем другое:

Картошка кончилась опять,

Купить яичёк надо…

Должны вы бабкам задавать

Уроков меньше на дом!

Ведь у меня делов гора,

Бельишко намокает,

Пол не подметен со вчера,

А я до самого утра

Все корни извлекаю!

Тут подал голос из угла

Отец Смирнова Васи:

— С тем, что тут бабка наплела,

Я в корне не согласен!

Чтоб из-за Васьки моего

Ночей недосыпать мне?

А педагоги для чего?

За что им деньги платят?

Мне семь часов соображать

На службе надоело!

Нет, наше дело их рожать,

И дальше — ваше дело!

А чтоб науку в них вдолбить,

Чтоб вас они любили,

Их всех линейкой надо бить,

Как в старой школе били.

— «Бить иль не бить» —

Не тот вопрос,—

Сказал другой родитель.—

О спорте — вот о чем всерьез

Должны поговорить мы.

Сегодня спорт всего важней,

Он в жизни все решает:

Вот мой племянник Алексей

Гоняет с детства шайбу.

Он в школе слыл за дурака,

А в вуз автодорожный

Набрал всего лишь три очка

Из двадцати возможных.

Но так умел бросать на борт,

Что принят был без звука —

На кой ему, скажите, черт

Нужна была наука?

И без науки хоккеист

Получит все, что надо;

Он будет жить, как интурист,

Кататься по Канадам.

Потом продастся в НХЛ

За ихние мильоны

И будет жить там вери велл —

С женой и без талонов.

— При чем тут спорт, при чем хоккей?!

Раздался женский голос.—

Когда неправильно детей

Воспитывает школа!

Ну кто придумал культпоход

На фильм кошмарный этот,—

Что семиклассникам дает

«Ромео и Джульетта»?

Пересказал вчера сосед

Мне содержанье вкратце:

Ей и четырнадцати нет,

Ему — всего шестнадцать!

А что творит историк ваш,

Ведь сам семейный вроде,

Зачем он в этот… в Эрмитаж

С учениками ходит?

Я там сама-то не была,

Но мне сказала Нина,

Что там в чем мама родила

Стоит в углу мужчина —

То ли Гомер, то ль Гераклит —

Ну этот хоть листком прикрыт,

А рядом Афродита —

Та вовсе не прикрыта!

Повез бы лучше он детей

В центральный парк культуры —

И чистый воздух, и музей,

Куда ни плюнь — скульптуры!

Доярка знатная с ведром,

А рядом — юноша с ядром.

И ясно всем как дважды два,

Что физкультурник это,

И пусть отбита голова,

Зато трусы надеты!

Да, часто, к сожалению,

От мамы, от отца

Мы слышим выступления

Такого образца.

Всегда в запасе жалобы

У них на школу есть,

А многим не мешало бы

Самим за парту сесть!

Изобретен давно Европой

Престижный конкурс красоты.

Внедряя европейский опыт,

Мы их теперь, проводим скопом

От Кишинева до Читы.

Не счесть сегодня «мисс» и «миссис»

Которых увенчали мы:

«Мисс Таганрога», «мисс Тбилиси»,

«Мисс Костромы» и Чухломы.

Измерив талии и бюсты,

Жюри садится вкруг стола,

Чтоб дать оценку их искусству

Ходить в чем мама родила.

А кое в чем мы углубили

Пришедший с Запада почин —

То ль на Урале, то ль в Сибири

Уже был конкурс для мужчин.

Но если дальше слухам верить,

В жюри, увы, никто не знал,

Что у мужчин, простите, мерить

И что считать за идеал.

— Чего тут думать?! — закричала

С галерки женщина одна,

И под веселый гогот зала

Жюри почтенному сказала,

Что лично мерила б она:

«В наш хозрасчетный век двадцатый,

Где и полтинник на счету,

Мужчин мы ценим за зарплату,

А не за ум и красоту…»

Тут разом кончились дебаты,

И все в один решилось миг:

Взял первый приз кооператор,

Второй, естественно, мясник.

А молодой профессор-химик,

Имевший степень, «Волгу», имя,

По прежним меркам — идеал,

В десятку даже не попал!

Нередко случаи бывали,

Когда влюбленные сердца

(Увы и ах!) охладевали,

Хоть клятвы пылкие давали

Любить друг друга до конца.

Вот три письма. Их, без сомненья,

Писала женская рука,

Причем, как видно из сравненья,

Писала в разные века.

Узнала нынче я, соколик,

Что ты с другою обручен…

Тебя, Васютка, не неволю

И не пытаю ни о чем.

Возьми назад платок атласный,

Что ты купил на рождество,

Мне от тебя, мой сокол ясный,

Не надо боле ничего.

Мне не забыть плакучей ивы

И тропки нашей луговой.

Прости-прощай! Иду к обрыву

И прямо в омут головой!

Любезный друг Василий Дмитрич,

Мой богом избранный супруг!

Я вас любила безгранично,

И что же я узнала вдруг?

Что вы с моей кузиной Нелли

В беседке были тет-а-тет!

Я возвращаю ожерелье

И ваш брильянтовый браслет.

Передо мной разверзлась бездна,

Не надо слов, на надо слез,

Прощай, мон шер, иду к разъезду,

Чтоб умереть под стук колес!

Василий! Мне сказала Нюра,

Что в доме отдыха «Прибой»

Завел ты с кем-то шуры-муры,

Кого-то видели с тобой.

Ты не на ту, дружок, нарвался,

Реветь не буду в три ручья,

Верни часы, трусы и галстук,

Что подарила сдуру я!

Твой аморальный облик вскрою

Я на собранье заводском.

Физкульт-привет! Иду в метро я

И еду прямо в твой партком!

Уж так на свете водится,

Что испокон веков

На умного приходится

Десяток дураков.

Хоть боги нам с рождения

Дают все указания,

У умного сомнения,

У умного терзания,

В явлении любом он ищет суть,

Во тьме блуждая, верный ищет путь.

Ну а дурак, ну а дурак —

Он сразу знает, что и как.

Для мудрого не почести,

А истина — закон.

Но мудрый — в одиночестве,

А глупых — легион.

Не даст покоя умному

Печаль его отечества,

Он днем и ночью думает

О счастье человечества,

Как всех мечтой одной объединить,

Как мир на радость людям изменить,

Ну а дурак, ну а дурак

Доволен жизнью он и так.

Бесследно в веке каменном

Исчезли ледники,

Повымерли все мамонты,

Но живы дураки.

И не страшны их древнему

Бесчисленному племени

Ни проповеди гневные,

Ни гриппа эпидемии,

Ни лаву низвергающий вулкан,

Ни засуха, ни смерч, ни ураган.

Силен, как слон, живуч, как рак,

Не дуя в ус, живет дурак!

Всем известный литератор,

Эмигрировавший в Штаты

Десять лет тому назад,

Выступал в программе «Взгляд»:

— Все, друзья, не так-то просто,

Если честно и всерьез!

И с жильем довольно остро

Там у них стоит вопрос.

Как в России, там не дружат,

В файф о клок — все по домам,

Никому ты там не нужен,

Всем до лампочки мы там.

Книг они читают мало,

Жизнь духовная бедна,

Очень много наркоманов,

Опустившихся до дна.

Вспоминаю ежечасно

Мой любимый Ленинград…

Что же, сказано прекрасно,

Но одно, увы, не ясно:

Если все там так ужасно,

Что ж не едет он назад?

Волк, медведь и два пингвина,

Покидая зоосад,

Заявили, что причина

В том, что кормят их мякиной

Вот уж пятый год подряд.

Но, пройдясь по магазинам,

Где лишь пачки с маргарином

Пожелтевшие лежат,

Тем же вечером с повинной

Волк, медведь и два пингвина

Возвратились в зоосад.

Наш сосед Иван Петрович Кузин,

Ветеран труда, пенсионер,

Вышел из семейного союза

На манер Литовской ССР.

Сам теперь постель он убирает,

Сам себе готовит он обед,

Ходит в магазин, белье стирает,

Сам распределяет свой бюджет.

Вслед за ним его супруга Катя

Созвала на брифинг всю семью:

«На себя теперь я буду тратить

До копейки пенсию свою!»

Л за ней и сын с женой Тамарой,

Начитавшись всяческих газет,

Вдруг однажды утром, как татары,

Объявили суверенитет.

Только внук не хочет жить отдельно

И семейный разрушать союз —

В том союзе лодырь и бездельник

Тридцать лет прожил, не дуя в ус.

И учтя ответственность момента,

Он протест сородичам вручил

Ну и по примеру Президента

Свет и воду в доме отключил…

Когда высокий гость столичный

Проведать ездил города,

Существовал один обычай

У нас в недавние года:

Что было спрятано на базах —

Шло вмиг в товарооборот,

Чтоб гость высокий понял сразу,

Как хорошо живет народ.

А если ехал Генеральный

В сопровождении гостей,

То все свозили моментально

Аж из соседних областей.

Лоснились туши на прилавках,

Сыры, сгущенка, ветчина…

Сегодня в лавках, как и в главках,

Совсем иные времена.

И нынче, если кто наскоком

В уездный город залетит,

То от начальственного ока

Подальше спрячут дефицит.

А вдруг, увидя «изобилье»,

Прикажет «сам», не ровен час,

Отдать туда, где позабыли

Сгущенки вкус и цвет колбас,

В тот городок провинциальный,

Где может только ненормальный

На сыр и масло выбить чек

И где не то что Генеральных —

Простых не видели вовек…

В Ивановском районе,

В колхозе «Новосел»

Тарас, последний конюх,

На пенсию ушел.

Сказали деду: «Хватит!

Давай-ка на покой,

У нас сегодня в штате

Нет должности такой.

Неужто ты не понял —

Прошла твоя пора,

Кругом стальные кони,

«КамАЗы», трактора.

К чему твой мерин сивый

В эпоху НТР

Когда теперь на «Ниве»

Гарцует землемер?

Зав. фермой — на мопеде,

На «Волге» — счетовод,

А там, где не проедешь,

Там трактор подвезет!»

Начальству не переча,

Стоял понуро дед,

И что на эти речи

Сказать он мог в ответ?

Конечно, мерин сивый,

Колхозный ветеран,

По лошадиной силе

Уступит тракторам.

И н? найдешь в деревне

Сегодня днем с огнем,

Кто бы с сохою древней

Тащился за конем.

Да и когда начальство

Затребует в район,

Сто верст в двуколке мчаться,

Конечно, не резон.

Все это так, и все же

Слезу смахнул Тарас,

Обида деда гложет,

А вместе с ним и нас.

Нет, мы не заклинаем

Вернуться в старину —

Без техники, мы знаем,

Сейчас ни тпру ни ну.

И все-таки нелепо

(И выгодно ль едва)

На тракторе с придейом

Тащиться по дрова.

И самосвал, наверно,

Гонять резона нет,

Чтоб птичницам на ферму

В обод свезти обед.

Да и себе накладно

(Не только для казны)

На «Волге» иль на «Ладе» —

К соседу на оладьи

И к теще на блины.

Не зря ли тьму бензина

Изводим мы порой,

Где силы лошадиной

Достаточно одной?

Да и иного рода

Убытки тоже есть,

Которых счетоводам

На счетах не учесть,

Которых финотделам

Не взять на карандаш —

Природа оскудела,

Беднее стал пейзаж

Без пегих и буланых,

Гнедых и вороных…

Не слишком ли мы рано

В тираж списали их?

Хоть и мчится время быстро,

Не забыть нам и сейчас,

Как канадских хоккеистов

Мы побили в первый раз,

Как обидчивые профи,

Мировой позоря спорт,

Били наших в фас и в профиль

И швыряли их на борт.

Как коньком судью утюжа,

Их вратарь права качал…

«Нам такой хоккей не нужен!» —

Коля Озеров кричал.

Да, такой хоккей не нужен,

Это верно, ро тогда

Объясните, почему же,

Несмотря на дух нам чуждый,

Тянет наших звезд туда.

Может, легче клюшкой драться,

Чем играть с партнером в пас,

Ну а может быть, канадцы

Платят больше, чем у нас?

Так ли, эдак — в общем, грустно —

На трибунах нынче пусто,

Ведь хоккей — он как балет,

Нету звезд — и сборов нет.

С каждым днем дела все хуже,

Тот, кто был с хоккеем дружен,

Дома чай с вареньем пьет.

«Нам такой хоккей не нужен!» —

Говорит теперь народ.

В КБ, где служит наш приятель,

Настала новая пора:

Никто минуты зря не тратит

На пересуды о зарплате,

О том, какие в моде платья

И как футбол прошел вчера.

Никто не прячется за кульман,

Кроссворд решая в «Огоньке»,

И втихаря никто не курит,

Пока начальство вдалеке.

Никто не дремлет над вязаньем,

Не заполняет «Спортлото» —

Здесь каждый делом нынче занят,

Не отвлекаясь ни на что.

Источник этого прогресса

Не в том, что стыдно стало вдруг,

А в том, что нынешняя пресса

Настолько стала интересной,

Что и работать недосуг.

Газету, а не готовальню

Соседа просит дать сосед —

Теперь в КБ изба-читальня

Без перерыва на обед.

Стали в очередь мильоны,

Все сегодня дефицит

И в Кремле у микрофонов

Тоже очередь стоит.

Депутатов горсовета

Так кормили в спецбуфетах,

Что о льготах аппарата

Сразу кончились дебаты.

Возвратившись из столицы,

Заявил жене Федот:

«Надо нам определиться,

Я беру самоотвод!»

Самогонщик Ваня Санин

В депутаты не попал —

Кто-то Ваню на собранье

Аппаратчиком назвал.

У обкомовских подъездов

Черных «Волг» сегодня нет —

Их решили после Съезда

Перекрасить в серый цвет.

В детсаду Сережка с Вовкой

Объявили голодовку,

Чтоб партийный аппарат

Смольный сдал под детский сад.

В горсовете депутаты

Шесть часов вели дебаты —

Дать ли мэру на доклад

Пять минут иль пятьдесят.

Слабый пол мечтает ныне

О таком супермужчине,

Чтоб с мозгами Собчака

И с зарплатой мясника.

Дед Кузьма у бабки Насти

Нынче вышел из-под власти,

Написал над туалетом:

«Сгинь, карга, вся власть Советам!»

В двух палатах депутаты

Заседают день-деньской,

А была б ума палата,

То хватило б и одной.

Девяностолетняя старушка

Прикатила «всем смертям назло»

Из-под Сан-Франциско в город Пушкин,

То бишь в прошлом в Царское Село.

Ностальгия бабку обуяла,

Ведь она из этого села,

Потому так рьяно дом искала,

Где до революции жила.

И нашла вот по какой примете:

К няне их ходил матрос Артем,

И, пардон, однажды в туалете

Он три буквы начертил ногтем.

И еще, пардон, сливая воду,

Оборвал чего-то он, и вот

С октября семнадцатого года

Из бачка вода здесь не течет.

Бабка всем святым поклоны била,

Что напасть ей помогли на след,

А молиться жэку надо было,

Что ремонт не делал столько лет!