Смертельный гамбит. Кто убивает кумиров?

Глава 6. Принцесса Диана. Диана Спенсер

Случай в Анголе. «Английская роза». Камилла де Боузе. Мужеложство, или Запретная страсть. Ошибка экспертов совершена намеренно? Цель — Додди Аль-Файед? За что убили Диану Спенсер?

Я просмотрел несколько фотографий, размещенных к материалам о принцессе Диане. Удивительный архив. Фотография светловолосой девчушки с хомяком в обнимку. Фотография улыбающейся Дианы вместе с Чарльзом. Фотография с матерью Терезой. На стадионе среди детей. Фотография развороченного автомобиля, когда его выволокли из туннеля Альма. И фотография, где за гробом Дианы идут ее дети Гарри и Уильям и принц Чарльз. Они в одинаковых темных костюмах, просто идут по асфальту, под ногами их тень, отбрасываемая катафалком, и сжимается сердце от ощущения трагедии. Несколько фотографий, и в них вся жизнь.

Наверное, трудно начинать писать о человеке, которого знал. Или не так? Трудно начинать писать о человеке, которого любил, как чудо. Когда я впервые увидел ее, на ней были джинсы, высокие сапоги и ветровка. А еще кепка и грязь на щеке. В то время в Анголе было очень жарко и влажно, а грязь, кажется, оседала хлопьями, и стоило рукой провести по щеке, отирая пот, как все тут же покрывалось грязью. Я сам не думал, что окажусь в съемочной группе, которая работала над фильмом о противопехотных минах. Более того, я не хотел ехать в Анголу, и не потому, что боюсь летать, — мне казалось, пафоса на телевидении и так предостаточно. Было совершенно не ясно, что же я смогу там написать в качестве сценария. Проблема противопехотных мин вроде бы не бросалась в глаза, и на первых полосах газет о жертвах подобных взрывов писать не любили. Когда я приехал в Анголу, то понял, почему. Оторванные или развороченные конечности иногда очень плохо приживаются или неровно срастаются, и калеки с кривыми руками или темными от гангрены ногами не лучшие герои для цветных обложек утренних журналов. И вот я сидел недалеко от армейского госпиталя, пил очередную порцию кофе из пластикового стаканчика и даже мысленно был где-то за пределами этой страны. Тут ко мне подошла Она. Я вначале увидел носки ее перепачканных в пыли сапог, потом услышал голос и наконец поднял глаза. Это была принцесса Диана Спенсер. Я даже не знаю, как передать это ощущение, но внешне я отнесся спокойно к ее появлению.

— Здравствуйте. Я вас не отвлекла?

Боже мой! Ее восхитительная улыбка, нежный румянец на щеках и внимательный взгляд серо-голубых глаз!..

— Нет, ваше высочество, — я проворно подскочил с места.

— Просто Диана, — та же чуть смущенная улыбка.

— Крис, — промямлил я, совершенно забывая этикет. И пока Диана не протянула мне руку для рукопожатия, все время стоял столбом и явно находился в ступоре от встречи.

— Я видела, вы из съемочной бригады СНН, вы не могли бы нам немного помочь? — снова смущение, такое милое. Наконец я улыбнулся и пришел в себя:

— Хотите кофе?

Она внезапно согласилась, и мы сидели и просто пили кофе. У Дианы был уставший вид и чуть подрагивали пальцы. Она явно нервничала, а я не хотел задавать глупых вопросов. При этом понимал, принцесса не знала, что я репортер, иначе я бы просто напугал ее, как все парни с камерами и диктофонами, которые кружились вокруг.

— О чем ваш фильм? — неожиданно спросила она.

Я честно пожал плечами:

— Должно быть, о мире, а ваш?

— О боли, — просто ответила леди Ди.

Мы, кажется, проговорили несколько часов подряд — знаете, такие разговоры в поездах дальнего следования, когда, цитируя драму «Кошка на раскаленной крыше», говоришь о себе или, рассказывая о своей подруге, влюбленной в мужа своей сестры, ты все равно подспудно чувствуешь, что разговор о тебе. Диана поразительно умела слушать. Я, изображая из себя бравого вояку и едва ли не специалиста во всем, в чем только можно, постепенно расслабился и рассказал ей о своей сестренке и маме, о коте Буше, о том, что пишу репортажи (да-да, и даже об этом). Принцесса смеялась над именем кота и сказала, что ее кошку звали Мармелад, шутливо погрозила мне пальцем за отсутствие на видном месте журналистского удостоверения. Я тут же раскаялся. А заодно и сообщил как на духу, что, кажется, влюбился в прекрасную принцессу. Диана чуть прищурилась, улыбаясь мне, и заявила: прекрасные принцессы давным-давно остались в сказках, и на землю иногда спускаются ангелы, чтобы рассказать свои истории детям. Пока я сидел с раскрытым ртом в поисках подобающего ответа, молодая женщина рассмеялась и взяла меня за руку:

— Вы очень серьезный, Крис, я просто шучу.

— А я сижу, анализирую образный ряд, — рассмеялся наконец и я.

Долгий, пристальный взгляд «английской розы», потом мягкая улыбка, и ее пальцы крепко, почти по-мужски сжали мою руку в пожатии.

— Сделайте отличную передачу, мистер Бейл. Это должно стать достоянием общественности.

Я пообещал.

А потом мы до утра сидели и смотрели на звездное небо. Я ощущал себя счастливым обладателем самой лучшей ночи, проведенной со сказочной принцессой. Курил, несколько раз ходил за кофе, пока наконец повар не сжалился надо мной и не вручил мне термос. Пока я бегал туда-сюда, Диана сидела и что-то писала на листочках бумаги. Когда мы выпили по второму литру кофе, заговорили о программе, которую я буду делать. Я пожимал плечами, а леди Ди хотела от меня определенности:

— Хорошо, тогда десять минут молчим — я просто сформулирую, — предложил я компромисс.

Британская принцесса послушно кивнула и снова занялась своими записями. Я думал, что люблю этого человека иррационально, вот за то, что он просто есть такой, каким я его вижу.

— Это будут просто истории детей, — начал я.

Рассвело, когда я закончил свою историю, и Диана снова пожала мне руку. Не очень уместно, что я подумал об этом в тот момент, но мне показалось, более эротичного прикосновения женщины я не переживал. Считайте меня богохульником. Кстати, охранника своего принцесса увидела первой. Она тут же легко поднялась на ноги и, словно не было бессонной ночи, быстро пошла к нему навстречу. До этого отдала мне свои листки и чуть грустно сказала:

— Сказка о счастливой принцессе продолжается.

Больше мы никогда не виделись, и я никогда после этого не бывал в Анголе. И никогда больше не воспринимал всерьез мнения политологов, которые, сидя в своих красивых креслах, рассуждали о «политиканке» Диане Спенсер. Рассуждавшие не были даже близко рядом с детьми, которые по дороге в школу подрывались на противопехотных минах.

Да, я немного пафосен, потому что меня изумляет иногда способность разрушать.

А на листках, которые в то утро отдала мне принцесса, была торопливо написана сказка. Вчитываясь в эти строки, я думал: от волшебства в ней осталась только сама Прохлада. Так она и называлась.

Прохлада

Смотри, кто движется навстречу, идет, как во сне.

Она шла по Городу. Имя ей было Прохлада, хотя никто не звал ее так и никто не знал, когда она впервые родилась. Это случалось с ней с тех пор, как деревья выросли и стали отбрасывать тень, с тех пор, как вечер и ночь начали сменять дни и утра, а осень — лето, а дожди — зной. Если бы возле Города были горы, она могла бы спуститься оттуда, но Город стоял на равнине, и там не росли леса и не текли реки.

Она пробралась в Город под вечер и шла вверх по улице, стараясь не задевать стен домов и асфальта, раскалившихся за день. Это было смертельно опасно: зной превосходил ее силой, мог с легкостью погубить даже на закате. Время холодов, близких родичей, не пришло — спасти ее было некому. Именно поэтому походка девушки была такой легкой, а со стороны вообще казалась плывущей.

Ветер перебирал ее распущенные русые волосы, легонько теребил подол короткого сарафана. Она не обижалась на ветер за подобные ласки, ведь они приходились друг другу дальней родней. Каблучки открытых туфелек не касались асфальта, который успел расплавиться за жаркий день и теперь застывал причудливыми волнами. Ей это напоминало дюны в пустыне, и она улыбалась про себя.

Вслед за закатом, с противоположной стороны горизонта, темно-синими пятнами чернил потянулась ночь; улицы постепенно наполнялись народом, а девушка все продолжала идти, оставляя за собой в воздухе невидимый след. Многочисленные взгляды скользили по ее фигуре, но она не останавливалась.

Когда она задержалась возле ярко освещенной витрины, то увидела молодого парня, который следовал за ней. Их взгляды встретились, отчего он сперва резко остановился, а потом пошел к ней еще более решительно. Она тоже прибавила шагу и, желая оторваться от преследователя, быстро свернула за угол. Парень побежал, но почему-то не мог догнать девушку, чья походка из плывущей превратилась в летящую. И все же она знала, что ей нельзя затеряться в толпе, а силы постепенно покидали. Она скрылась в слабо освещенном закоулке, парень рванул за ней. Ему показалось, будто силуэт девушки в сумраке излучает сияние.

Закоулок оканчивался тупиком. Она поняла это и повернулась к парню лицом. Он не пугал ее, просто сил оставалось совсем чуть-чуть. Шаг за шагом она стала отступать.

— Эй, постой! Не бойся! — окликнул ее парень.

Шаг. И еще. И еще.

— Подожди! Я ничего плохого тебе не сделаю.

До стены оставалось несколько метров.

— Не бойся! Скажи, как твое имя?

Молчание.

Она почувствовала стену спиной раньше, чем прикоснулась к ней. Ни страха, ни огорчения не было в ее глазах. Она посмотрела в темное небо августа, усыпанное звездами, — там нашлось нечто понятное ей одной. Тихо улыбнулась небу и своим мыслям. И растаяла.

Парень увидел, как она исчезла, но понять, как это произошло, не мог. Он подбежал к месту, где она стояла, но не нашел даже одежды. Он легонько провел ладонью по стене, к которой она прислонилась…

Неожиданно для себя самого парень вдруг внимательно посмотрел на застывшие в душном воздухе деревья и темную траву на газонах, покрытую пылью. Потом его взгляд взметнулся к небу. Осень смотрела на Город сверху вниз, обнимая его обеими руками, как ребенок игрушку. Ее дыхание постепенно заполняло лабиринты улиц.

Выпадала роса.

Я очень не хотел говорить с Джерри Рубеном об этом. Честно признаться, вообще не хотел писать о Диане Спенсер, но тут в прессе появилась информация, что принцесса все же была беременна. Мохамед Аль-Файед — мультимиллиардер и отец Доди Аль-Файеда, который разбился 31 августа 1997 года в Париже вместе с Дианой, заявил:

Смешно читать подтверждение, а потом отрицание информации, которая косвенным образом была известна еще до трагедии, поскольку Диана и Доди выбирали комнату для будущего ребенка на вилле, которую я им подарил. Более того, возмутительно отказываться предоставить материалы по состоянию здоровья погибших, если это способно хоть как-то пролить свет на трагедию!

Горе отца понять можно. Горе сыновей, потерявших мать, тоже. Горе нации, лишившейся любимой принцессы, понять легко тем более. В этом водовороте все еще переживаемой утраты пока отсутствует только одно: внятность версии, которая превращает смерть Дианы в не менее загадочное убийство, чем убийство Джона Кеннеди.

И это не мои слова, а общая тенденциозность, которую представляют три ведомства секретных спецслужб: американские, французские и английские. Три группы специалистов, даже не пытавшихся скрыть, что допустили промахи в расследовании, теперь отговариваются, стоит им задать вопросы, и переходят к прямым угрозам при обещании опубликовать хоть часть интервью. Один чиновник из Ми-16 [3] мне душевно сказал:

— Бейл, какого черта тебе надо, приятель? Прошло десять лет, есть более интересные случаи.

Таки сказал — «более интересные», а если мне интересно, почему погибла принцесса Диана?

— Не лезь, старичок, просто не лезь, — улыбка в тридцать два зуба и небрежное прощальное рукопожатие.

А почему, собственно, гибель принцессы и ее друга так замалчивают? Кто стоит за этим? Кто оборвал пленку камер видеонаблюдения, установленных в туннеле Альма именно за этот промежуток времени? Кто велел в спешном порядке бальзамировать тело Дианы, пока оно еще не остыло? Кто упорно пытается доказать, что Анри Поль был водителем, а не начальником службы безопасности отеля «Риц», откуда и выехал мерседес влюбленной пары? И кто упорно отказывается от версии, что на месте преступления действительно был автомобиль «Фиат Уно», краска от которого осталась на искореженном бампере мерседеса?

С полицейским из оцепления, который был направлен к месту аварии еще до того, как стало известно, что пострадали такие важные персоны, мы встретились именно благодаря моему интересу к этому самому «Фиату Уно». Я приехал в Париж в качестве представителя ФБР, все документы были в порядке (спасибо Джерри!), и, так как спустя десять лет дело смерти принцессы вновь стало интересовать прессу и спецслужбы, я без труда договорился с начальником жандармерии о разрешении окопаться в архивах. В помощь мне предоставили констебля, который очень обстоятельно рассказывал мне о возможностях бытовой техники. Очевидно, во Франции по-прежнему думают, что парни из ФБР умеют только ловить инопланетян, как Фокс Малдер из «Секретных материалов». Я послушно учился пользоваться факсом и попутно расспрашивал о службе, — ну знаете, это легко со служилым человеком во Франции. К «своим», пусть и к янки, они относятся со снисходительным уважением, а мне большего и не нужно, чтобы разговориться. Обсудили беспорядки во Франции, забастовку профсоюзов, чемпионат Европы по футболу, и я перевел разговор на то, что билет стоит дорого, а средств не всегда хватает, и меня с готовностью поддержали. Заметил, разговоры о маленькой зарплате очень способствуют установлению взаимопонимания.

— А у вас нет каких-нибудь дотаций от государства? — я смело отправляю пробный лист в зев факса, — заметил, вы прихрамываете.

Тут я деликатно покашлял, всем своим видом демонстрируя: если тема неприятная, то я от нее откажусь.

— Платят, — поразмыслив, ответил констебль, видимо, прикинув, сколько именно, — но мне полагается повышенная пенсия.

— А... - понимающе киваю. — Зацепило-то когда?

Трет лоб, вспоминая, усаживается на стул, вытягивает ноги.

— Да с тех пор, как был патрульным. Сколько я уже в повышении? Лет десять, ну да. как раз после дела с преследованием я и получил повышение, — взгляд бравого вояки на меня: мол, не чета вам, крысы канцелярские. — Когда разбилась принцесса Диана и друг ее, у нас была объявлена операция по задержанию парня, сидевшего за рулем «Фиата Уно».

— Так все же ловили кого-то? — я словно удивляюсь.

— Конечно, я был в оцеплении до приезда «скорой» и спецслужб, а потом кто там был?.. Ну, пять патрулей, дали описание машины и погнали по городу.

— И что? — я затаил дыхание.

— А он соскочил с машины на ходу.

— А машина? — быстро спросил я.

— Ее повел другой патруль, мы — парня.

Я внимательно слушал рассказ констебля:

— Мы выслеживали его не один день, — как все рассудительные люди он начал спокойно и обстоятельно. — Скользкий, как угорь — не оставлял следов или путал их так, что лучшие люди отдела заходили в тупик. Казалось, все так и повиснет мертвым грузом в папке и пятном на совести. Но вот в один прекрасный день он прокололся. Его сдал осведомитель, хороший такой парень. Жаль, что он сейчас мертв. На след мы вышли в баре. Он сидел за стойкой и пил пиво. Знаете, мирная такая поза, чуть вальяжная, улыбочка расслабленная — добропорядочный налогоплательщик отдыхает после рабочего дня. Картину не портило даже то, что на часах было без четверти двенадцать. Никто из нас не хотел устраивать переполох в баре. Люди, обслуга, посетители — куча жертв на самом деле. Но, если бы он вышел на улицу, все могло оказаться серьезнее. Больше всего мы опасались, вдруг он возьмет кого-то в заложники. Знаете, такое часто случается, когда загоняешь крысу в угол. Эти люди способны на все.

Врываться мы не стали. Просто вошли в бар и приблизились к стойке. Самым поганым оказалось то, что он узнал кого-то из нас. Понятия не имею, где он смог увидеть наши морды. Может, в газете? Мы оба не любили мелькать на фотографиях, но все равно время от времени какие-то снимки пролезали в эфир. Нет, нет, а в кадр случайно попадаешь при репортажах о том или ином преступлении. Хоть чулок на голову надевай, честное слово. Или ему нас показал кто-то — сейчас мы вряд ли узнаем.

Как ни в чем не бывало он встал из-за стойки и направился в сторону туалета. Шел размеренно, всем видом излучая спокойствие и безмятежность. Но, не дойдя до двери сортира с метр, он ринулся в сторону выхода. Чуть не вышиб собою дверь и рванул вверх по улице.

Мы бросились в погоню. Он убегал, сворачивая в переулки, петляя, пересекая проезжую часть так, что время от времени мне казалось — все, конец ему. И выживал, везунчик, каким-то невероятным образом, лавируя под колесами машин. Верно, его в самом деле хранила удача, да так, что лучше бы такое везение кому честному и порядочному досталось. Я и Фрэнк бежали за ним, постепенно сокращая расстояние, — не такой уж он оказался хороший бегун. Внезапно он развернулся, и я увидел в его руке пистолет. Знаете, как это бывает: вокруг все замедлилось, каждое движение кажется очень отчетливым. Я вот как сейчас вижу, словно бы кадр за кадром, как он выхватывает свой чертов пистолет и стреляет. Мы тут же выхватили оружие, но этот подонок выстрелил второй раз и попал в Фрэнка. Прямо ему в грудь — на рубашке тотчас расползлось красное пятно. Потом выяснилось, что у моего напарника было пробито легкое. Его спасло только то, что вовремя подоспела «скорая», — наша кутерьма сделала этот район центром событий.

Я понесся за ним, не останавливаясь, даже не выяснил, насколько серьезно ранен Фрэнк. И лишь надеялся: прохожие окажут ему помощь, вызовут бригаду «скорой». А что оставалось делать? Теперь я должен был достать этого подлеца во что бы то ни стало. Я несся за ним по улицам, горожане жались к стенам домов, испуганно провожая нас взглядами. Это я сейчас предполагаю, что испуганно. Можете считать, добавил для красного словца. Тогда мне было не до того, чтобы пялиться по сторонам. Я выстрелил несколько раз. Но он петлял по городу, как заяц, и оба раза его даже не задело, лишь припустил быстрее. А за ним рванул и я. Третий выстрел его все же достал. Он остановился на секунду, согнувшись и вцепившись пальцами в плечо. Но после побежал еще быстрее. Черт, тогда я не мог думать ни о чем, кроме цели, но сейчас поражаюсь его выносливости.

Я уже начал задыхаться, когда он понесся в сторону стоянки. Теперь моя основная задача была — не дать ему сесть в машину и, если ему все же это удастся, во что бы то ни стало запомнить номер и передать информацию для перехвата. И тут меня подстрелили. У этого человека был сообщник. Он не одиночка, говорю вам. Иначе я бы его взял. Я был уже в пяти метрах от добычи, когда раздался выстрел, и я ощутил дикую боль в спине. А потом еще выстрел, и я потерял сознание. Но до того, как упасть, я услышал звук мотора, и это был не автомобиль. Скутер. Парень взял скутер и свалил со стоянки. Я успел еще передать эту информацию по рации, но он как в воду канул — сам скутер потом обнаружили брошенным в нескольких кварталах от автостоянки.

— Так значит, в «Фиате Уно» было двое?

— Двое, — подтвердил спокойно мой собеседник.

— А почему сразу информация не попала в полицию?

— Как не попала? — Бергер [4] очень удивился. — Приказ мы свыше получили, но машину не нашли и парня не нашли, так то не наша вина.

Служака был прав: действительно, не их вина, что машина как сквозь землю провалилась. Один мой хороший друг, слесарь и высококлассный автомеханик, обслуживающий гонки «Формулы-1», иронично заявил мне по поводу «бесследного исчезновения» автомобиля:

— С колес тачку снять — десять секунд, если в четыре руки, номера перебить — десять, царапину отполировать — и мать родная не узнает, что тачка в ремонте была. Первый раз что ли? Я сам таких тачек полировал десяток. Накатаются богатенькие бездари, потрутся друг о друга, а потом в слезы:

«Ой, дяденька, папа убьет». Машину с глаз убрать легче, чем человека. Только бы спеца найти, а кто же будет его искать, когда всем все пофигу.

Тут действительно верно: кому надо искать, если важнее просто изобразить служебное рвение? Собственно, все это расследование и выглядит исключительно ложным политиканством и демонстративным бряцанием оружия.

Все ведь знали — белый фиат принадлежал известному скандальному папарацци Джеймсу Андансону, который поджидал пару в отеле и явно знал, что они собираются выезжать. При этом Андансон был без автомобиля. Пешком он явно не собирался следовать за мерседесом. Согласно показаниям портье, фотограф расчехлил свою технику и его фотоаппарат был настроен на режим съемки именно в условиях освещения отеля «Риц». Джеймс профессионал и никогда не путался при работе с камерой. Говорят, его раньше всех видели на месте аварии, он и снимал что-то.

Андансон действительно был в ту ночь в туннеле, но примчался туда ради Анри Поля. Анри Поль был любовником Джеймса. Все очень просто, но страсти незначительных героев никогда не волновали следствие, и поэтому папарацци окрестили «британским шпионом» на службе у Мухаммеда Аль-Файеда, приписали ему и фиат и саму едва ли не смертельную вспышку фотокамеры, которая ослепила Поля, что и послужило результатом аварии.

На самом деле все было гораздо проще. Мелодраматичнее? Пожалуй.

Воздух, напоенный ароматом цветов… Я почему-то считал, что это идиома, а оказалось, если сидеть рядом с кустом цветущих роз, то через несколько минуту восприимчивого человека появится ощущение, будто он в парфюмерной лавке, и возникнет обязательное желание чихнуть. Но чихать в присутствии одной из высокородных особ, графини из Норфолка леди Ри было бы вершиной неуважения, и я лишь скромно молчал о своем желании пересесть.

Графиня, дама за сорок, была стройна, отличалась королевской осанкой. Не удивляла и твердая линия губ, как у всех женщин, привыкших принимать решения. Дополняли картину безупречный дневной макияж и легкий брючный костюм. Я почему-то ожидал увидеть какого-то песика рядом или шляпку но графиня оказалась одним из членов совета директоров банка и явно не собиралась развлекать меня излишними церемониями. Зато я знал: нет смысла ходить вокруг да около, и я могу просто задать свои вопросы.

— Не удивились, что обратился к вам? — чуть улыбаюсь.

— Отчасти, — в глазах у графини Ри улыбка. Голос довольно низкий, словно грудной, — вероятно, ей дается пение. — Со мной никогда не говорили о Диане, ведь мы с этой отвратительной девчонкой все время ссорились.

Чуть поговорив с графиней, я сразу понял, что не ошибся, обратившись именно к ней. Темноволосая и кареглазая, Адель частенько мелькала в компании Дианы-школьницы. Потом они сидели за одной партой. Играли общими куклами. Адель даже подарила маленькой Диане хомячка. А когда Спенсеры развелись и отец посвятил все свободное время своим дочерям Саре и Диане, то будущая графиня Ри стала для Ди надежной утешительницей. Только в ее присутствии девочка не стеснялась плакать, только Адель знала, как горячо маленькая леди Спенсер переживает из-за ухода матери. Переживает и не подает вида. Она всегда была мужественной, эта Ди.

— Пожалуй, замкнулась она именно тогда — знаете, словно створки раковины закрылись, и пропал светжемчужины. Особая девочка. С особым даром. Нежная. Чуткая. «Вещь в себе» и при этом человек сильнейших страстей и нерастраченныхэмоций.

Пауза. Длинная тонкая сигарета в мундштуке. Тонкие кольца дыма. Ухоженные ногти. Очень красивые белые зубы, сжавшие мундштук, пока графиня прикуривала сигарету. Внимательные карие глаза.

— Мужчины считают, что женщины не способны испытывать страсть.

Невольный, отрицательный жесту меня срывается случайно, но слова мне вставить не дают.

— В рамках, принятых условностями, мистер Бейл, без права на ошибку и открытое проявление чувств, — не позволила мне высказаться графиня Ри.

И снова медленная пауза и одурманивающий аромат роз:

— Диана была очень добрым и светлым человеком. Прекрасное воспитание, идеальная леди. Очень обаятельная, хотя веселой я бы ее не назвала, но, безусловно, притягивающая своим умением создавать ауру безукоризненного комфорта. Вкус безупречный. Впрочем, лучшей ученицей я ее не назвала бы. Наука любого рода ее как-то не интересовала. Танцы, спортивные игры, верховая езда — Диана была активным человеком. И очень отзывчивым, умела сопереживать, сострадать. Наверное, оттого, что сама пережила в возрасте 6 лет свою первую трагедию — развод родителей. И еще, она была несколько застенчива. Ее и потом, во время романа с Чарльзом, журналисты называли «робкая Ди». (Тихий смех, словно графиня вспоминала что-то из их детских игр и секретов юности, которыми никогда не поделится с репортером.) Впрочем, особенно робкой она не была. Просто не стремилась руководить отношениями или активно завоевывать кого-то. Она оставалась истинной женщиной по характеру и воспитанию.

— Изменилась ли после замужества?

— Спустя какое-то время, — кивнула леди после нескольких секунд размышлений, — она погрустнела, стала нервной, раздражительной, у нее развилась сильнейшая булимия. На нервной почве, разумеется.

Тут графиня Ри впервые выдала свое отношение к этому замужеству и сжала губы плотнее. Секунда — и леди снова взяла себя в руки и продолжала спокойным голосом:

— Парадокс: даже ее болезнь принесла пользу другим. Когда она сделала публичное заявление о том, что страдала булимией почти десять лет, прежде чем решилась обратиться к врачу, — это помогло другим женщинам, страдающим этим же заболеванием, перестать стыдиться своей болезни и наконец рассказать о ней врачу.

Я слышал эту историю и откровенно не мог понять, чего тут можно стыдиться, но, может быть, оттого, что моя сестра врач ияс юности привык к ее откровенным рассказам о симптомах и болезнях. Если же я смущался и норовил улизнуть из комнаты, когда у сестры случалось желание потолковать с матушкой о диагнозах, то сестра меня останавливала каким-нибудь язвительным замечанием на тему «как штаны снимать, так все хорошо, а как слушать, то в кусты», и я оставался. Так и научился воспринимать спокойно все особенности женского и мужского организма.

— Болезнь сильно на ней сказывалась?

— Не более чем на других, просто Ди было труднее это скрывать — за ней слишком пристально следили, и ей следовало пребывать постоянно в хорошей форме, даже после сна. Она была застенчива и, конечно, смущалась, что кто-нибудь узнает о болезни. Но ведь это лишь следствие.

— Следствие? — я так задавал вопросы, чтобы не вынуждать мою собеседницу увидеть в них желание порыться в грязном белье. Если графиня считала нужным, то отвечала.

— Отсутствие любви в жизни… (Грустная улыбка, и снова секундная заминка.) О конечно, у нее была любовь детей. Но ведь она хотела быть и любимой женщиной. А Чарльзу как выяснилось, она не требовалась. У него была Камилла, с которой он расставаться вовсе не собирался.

Камилла Боулз, правнучка королевской любовницы, всегда была рядом с Чарльзом. Дерзкая, имеющая на все свое мнение, своенравная, умная и, в отличие от Дианы, не смущающая наследника престола сменой настроения, Камилла умела успокоить его своим присутствием. Официально все знали, что Чарльз ее любил. Неофициально она имела дурную славу, и вторая попытка самоубийства из пяти, предпринятых леди Ди, связана именно с тем, что принцесса узнала об отношениях мужа и Камиллы.

— Диана сообщила вам, что это было связано с Камиллой?

— Как вам сказать. — леди Ри машинально побарабанила пальцами по столешнице. — О причинах, заставивших Ди пойти на это, может знать только Бог. В первый раз мы много говорили о пережитом страхе, когда она вдруг поняла, что не в силах позвать на помощь, и я подумала о случайности. Знаете, из тех детских попыток привлечь к себе внимание, когда до слез обидно, что ты вдруг стал нелюбим. А второй раз мы не очень обсуждали. Я предлагала ей врача, путешествия, но у нее от таких разговоров портилось настроение, и она сильно плакала. Диана постоянно жила на грани, мистер Бейл, и то, что она много ездила, занималась благотворительностью, и прочие ее поступки — это ведь отчасти попытки убежать от себя. Животное заболевает без тепла и ласки, мистер Бейл. Вы видели когда-нибудь глаза собаки, которую бросили, — навсегда? Боль и непонимание, ведь потеряна любовь. А что же говорить о человеке. Нет, я не осуждаю Диану. Никогда, мистер Бейл. Я осуждаю условности и прессу, черствость Чарльза, который, к сожалению, не имел никогда душевных сил выразить свою любовь и заботу по отношению к жене.

— А Диана рассказывала про свои отношения с Додди Аль-Фаедом?

— Ей и не надо было рассказывать. По ней были видны перемены. Диана родилась женщиной, созданной жить за мужчиной. Чарльз этим мужчиной не стал — так получилось, — но свое счастье она нашла. Так что, увидев ее цветущей, я поняла: у нее кто-то появился. А потом ее засекли с Додди журналисты. Точнее, они постоянно стояли у них за спинами. Снимки в газетах. Что тут рассказывать? Все и так стало ясно. Не только мне, но и королевской семье.

— А беременность?

— Диана была не очень откровенной и в юности, и уже будучи леди. Став принцессой, не изменилась, — леди Ри снова грустно улыбнулась, не укоряя подругу детства, а просто от души сострадая ее неумению хоть немного открываться. И добавила, помедлив: — Даже стала еще более скрытной, — все-таки положение обязывало. Но мне ее беременность вымыслом не кажется. В самом деле, почему нет? Они с Додди не таились и не прятались. Считается, что Диана беременна не была. Но настораживает то, что анализ ДНК не сделали сразу. А согласились на это под давлением, в том числе и отца Додди, только через десять лет. Разве не могли быть следы ее беременности утрачены через такой срок? Отец Додди прямо заявлял: Диана была беременна, и говорил, что за день до смерти Диана и Додди были на вилле в Париже (подарок Додди от отца) и решали, какая комната будет предназначена для ребенка. Зачем емулгать? Его горе очень искреннее, я не знаю, кем надо быть, чтобы подумать, будто он делает рекламу на раздувании этой истории.

Возникла необходимая в таких случаях пауза, и я вспомнил, как отказывалась признавать беременность Дианы медицинская комиссия и как независимое расследование и настоятельные требования Мухаммеда Аль-Фаеда все же заставили пошевелиться чиновников. И зачем было скрывать десять лет этот факт?

— Кто мог желать ее смерти?

— Я могу сказать лишь то, что королевская семья не питала к ней любви. Но смерти... я не знаю. Я не могу представить, чтобы Диана могла кому-то настолько преграждать путь. Мне всегда казалось, смерти желали не ей, а Додди. Впрочем, у королевской семьи были основания для недовольства — брак с арабом английской принцессы, пусть даже бывшей. Причем отец Додди, как и сам Додди, в Англии персоны нон грата, несмотря на солидную спонсорскую помощь, в том числе и на такие зрелища, как Виндзорские скачки, даже несмотря на вручение одной из лондонских клиник оборудования на сумму девять миллионов долларов. Просто потому, что они арабы, а не англичане.

Арабов не любили никогда, а уж тем более Винздоры. Припомнил, что у Камиллы в жизни была какая-то неприятная история, связанная с арабами. Надо будет уточнить у Джерри Рубена.

— Говорили, в нее влюбился шофер и просто, когда она сказала «нет», потерял голову и разбил машину.

— В нее постоянно были влюблены, — графиня чуть выпрямилась, взглянула на меня неодобрительно. Я вынужден был опустить голову, признавая, что посмел задать вопрос, задевающий честь и достоинство Дианы.

Видимо, далее я повел себя правильно, потому что после некоторой разумно выдержанной паузы леди Ри продолжила свой рассказ.

— Она была кумиром очень многих мужчин. К сожалению, они не всегда вели себя достойно, периодически некоторые посылали ей отвратительные анонимки. Но нет, конечно, Анри Поль не был в нее влюблен. Мы редко виделись, но могу сказать: после развода с Чарльзом она вообще стала выглядеть счастливее. А после знакомства с Додди вообще расцвела, хоть и считала его изначально несуразным и смешным. Только, став наконец счастливой, она умерла.

Это была точка в нашем разговоре. Графиня поднялась, я тоже. Пожал протянутую руку и вежливо склонил голову, благодаря за помощь. Откровенно говоря, все это я знал, или слышал, или читал, но понимал, что тайны Королевского двора все же никогда не будут принадлежать простым смертным. Иначе не стояла бы Британская монархия столько веков.

И снова я сидел перед Джерри, а он листал мои записи, словно проверяя меня на предмет способностей.

— Открою тебе тайну — Диана не была объектом. Встреться, пожалуй, с пареньком по имени Лас — он вечерами пасется у «Рица», тебе на него укажет портье. Имя не помню. Темнокожий, плотный такой. То ли Микс зовут, то ли Рикс, — взглянул на меня прозрачно-светлыми глазами и скривился. — Бейл, ты вообще помнишь, что в машине ехала не одна леди Спенсер?

Киваю. Почему-то тупо и тоскливо.

— Гуд, так вот встреться с этим Ласом, он тебе скажет, с кем поговорить об Анри Поле и его талантливом спутнике Джеймсе.

— Папарацци который?

— А?

— Ну, любовник.

— Ах да… — рассеянно кивнул Джерри, возвращая мне бумаги. — Поверь мне, Бейл, когда я услышал первую версию о смерти Дианы, сам был изумлен.

Наш удар был направлен на Мухаммеда Аль-Файеда.

Интересно, как Клан смог настолько отвести прессу и полицию от истинной причины убийства? Практически никому не пришло в голову задуматься, что покушение было совершенно на Додди Аль-Файеда, сына арабского мультимиллиардера, а не на невинную Диану, которую боготворил весь мир.

«Арабский народ уважал чувства моего сына, — скажет в одном из интервью Мухаммед Аль-Файед, когда у него поинтересуются, не вызывало ли неудовольствие у мусульман то, что его сын сделал предложение католичке, — и чтит единение религий во имя любви».

Это слова отца Додди. Когда же у представителя Ми-16 спросили, что они думают об осложнении отношений из-за связи британской подданной и арабского гражданина, он довольно недвусмысленно ответил: «Связь бросает тень на чистоту нации. Откровенно не понимаю, кто позволил леди Спенсер связаться с неверным».

«Неверным». Честно говоря, такое определение звучит несколько странно, не находите? Но Ми-16 — это элитное подразделение, и там говорят на языке нации. Можно ли не замечать тот факт, что большинство британцев осуждало выбор Дианы. Шушукались или говорили в лицо, но чаще в СМИ сразу публиковали очередную статью о том, что арабы плохи и хотят завоевать весь мир. Это пафос настроения. Часть первая — «Красавица и чудовище». Часть вторая — «Может ли нация настолько любить свою принцессу, чтобы признать: принцесса — это не часть фамильного герба, а живой человек?»

В самом деле, теперь те события можно восстанавливать лишь по публикациям и воспоминаниям, но настроение было примерно однозначное: зачем нашей Диане этот араб?

Вот именно такой пафос свойствен Европе в целом. Противостояние по группе крови, то есть: свои и чужие. Многовековой конфликт, который никогда не найдет выхода в компромиссе, и, о чем бы ни договаривались руководители государств, исход будетодин: свои и чужие. И именно это разногласие использует Клан. Я знал об этом, даже если бы Джерри не сказал проубийствоДодди. Психологическая несовместимость менталитетов и база для развития Клана. Что тут непонятного…

Ласа нашел в понедельник у отеля «Риц». Шикарные автомашины. Дорогие наряды. Бриллианты стоимостью с виллу. Коварные улыбки дам.

Надушенные усы кавалеров. В общем, еще то местечко. Поджидая Ласа, просто смотрел на парковку автомобилей. Вот тут в последний раз проходила улыбающаяся леди Ди. Вот тут задержался Додди, чуть нахмурившись, когда узнал, что их машина неисправна. Воттут к ним подошел Анри Поль. Мужественный. Спокойный. Он никогда не ошибался. Просто улыбнулся, успокаивая:

— Все будет прекрасно, сэр.

А за ним, не отрываясь, следил Джеймс — папарацци, авантюрист, любовник и душевный друг. Обменялись ли они в тот роковой вечер хоть взглядом?

— Привет, я Лас, — ко мне подошел парень. Я чуть рот не открыл: такой красивый, словно ненастоящий! Улыбающиеся карие глаза. Идеально правильные черты лица. Стройный. Темные волосы немного вьются, ниспадая до плеч.

— Крис, — представился, пока обменивались рукопожатиями.

— Поехали, — мягкая улыбка, и, спокойно взяв под локоть, Лас довел меня до роскошного автомобиля.

И тут я понял: этот красавчик — просто жиголо. Нормальная работа, надо сказать. И красивый парень для такого роскошного отеля в самый раз. Наверняка плевать ему на все убийства, вместе взятые. Главное — безопасный секс и хорошая оплата.

— Приехали.

Дальше молчание, какой-то плохо вымощенный переулок, скрипящий фонарь на старой проволоке над черепичным флигелем, горы мусора, страшная вонь — явно задворки дешевого ресторанчика. Я едва не навернулся на какой-то жиже, Лас проворно поддержал меня. Потом мы добрались до места и стали ждать, когда нас впустят. Дверь (видимо, был глазок) открылась, и на пороге возник высоченный хмырь:

— От Джерри? — проскрипел не хуже фонаря, сверля меня неодобрительным взглядом.

— Да, — спокойно отозвался я, думая: «А иногда хорошо быть суперменом, чтобы, входя в подобные заведения, точно знать, выйдешь ли оттуда».

Нас пропустили, и я, честно говоря, был рад, что Лас со мной. Он, судя по напряженному взгляду, тоже. Провели нас в комнату — дальше моего спутника уже не пустили, он обнадеживающе мне улыбнулся и уселся в кресло. И так спокойно уселся, словно всем своим видом показывал, что будет ждать меня тут, сколько бы на это ни ушло времени. Признаться, я был ему благодарен за эту поддержку и откровенно пожалел, что на первый взгляд воспринял его как равнодушного телка для зарабатывания денег. Меня же провели в курильню, довольно бесцеремонно толкнули на подушки, устилающие пол на восточный манер. Я сел «по-турецки», ожидая своего собеседника. Он вошел тихо, но я услышал, резко обернулся и увидел перед собой Джеймса Андансона. Того самого папарацци, который якобы первый оказался в туннеле после аварии, и того самого, о таинственной смерти которого кричали все таблоиды:

— Доброй ночи.

Всматриваюсь в лицо этого человека. Обычный, в общем-то, человек. Даже не красавец, но и не урод особенно. А вот судьба у него воистину увлекательная. Первым удосужился снять убитого Джона Леннона. Первым запечатлел новорожденного сына леди Ди. Первым умудрялся добывать сенсационные снимки знаменитостей, попавших в пикантные ситуации. «Вода камень точит» — собственно, это и был принцип работы Андансона. Надо сказать, снимки у него получались изумительными. Кажется, никто лучше него не снимал королевских особ. Принцессу Диану фотограф запечатлевал тоже, и не раз.

— Я любил Анри, — Джеймс сел на подушки и откупорил бутылку виски. Разлил по стаканам, мы молча выпили. В воздухе запахло хорошим алкоголем и сандалом. Сочетание пьянящее, но я ни на секунду не спускал глаз с фотографа. Сейчас он говорил правду, и это было видно. И то, как ему трудно рассказывать, и как трудно признаваться.

— Он был классным парнем, хотя, конечно, никогда не отличался идеальным характером, никогда не был просто положительным героем, к которому никто не придирался. Одно время он очень много пил, но прежде чем устроиться в Службу безопасности, прошел курс лечения. Подумайте сами: ну кто возьмет в охрану человека, неспособного держать в руке оружие из-за похмельной дрожи?

Я молча кивнул — мол, понимаю: только дурак или тот, на кого хорошенько надавили, чтобы он взял этого человека. Об этом так и сказал Джеймсу:

— Блат?

Прищуренный взгляд.

— Его тошнило, если он выпивал больше бокала вина, Бейл. Он очень дорожил своей работой и слишком боялся меня потерять, чтобы пить. Я понятно изъясняюсь?

Я снова кивнул: теперь точно понятно.

— В 1992 году во время занятий в аэро-клубе [5] произошла авария, и владелец самолета, с которым во время посадки столкнулся Анри, должен был нам некоторую компенсацию, хотя на самом деле. Анри был пьян в стельку, как его допустили к полетам, не знал. Знал только, что брошу его. Он куражился, красовался, ему казалось, будто жизнь слишком проста, чтобы я был рядом с ним. Я убеждал, просил, приводил примеры, но он пил. Я терпел два года, а после этого случая просто собрал сумку и ушел. Понятно изъясняюсь?

Я снова кивнул. Думая про Анри и Джеймса, вспомнил про Диану и Додди, про Чарльза и Камиллу. Они все были похожи — переживали горькие и радостные чувства, теряли, страдали, плакали и наслаждались лаской любимых. Простые, человеческие ценности, которым не указ государственная политика и принятые устои общества, ведь речь идет о любви.

— Мы не виделись год. — Улыбка тронула губы Джеймса. — Он пришел в воскресенье, если не ошибаюсь, 14 мая, принес огромный букет и, запинаясь, говорил о любви, что ради меня прошел сложнейший курс так называемых двенадцати ступеней, нашел людей, которые ему помогли, и вернулся ко мне.

Я не ханжа и прекрасно понимал, что мы говорим именно о любви, о семейной паре, сложившейся наперекор условностям. Потом мы смотались в Голландию, заключили брак, и были вместе до 1997 года, не афишируя наши отношения. Жили в Лионе, иногда ездили в Лондон, а когда Поль устроился в «Риц», чаще находились в Париже.

— Он сильно изменился за год?

— Довольно сильно: он стал собранней, и его тошнило, если он позволял себе больше бокала вина в праздники. Меня это устраивало.

— А работа?

— Повышение?

— Да.

— Получил довольно быстро, ему доверяли сопровождать самых представительных гостей отеля.

Пристально смотрю на Джеймса:

— Так вы работали на Ми-6?

Немного побледнел, но и только:

— Да, я работал их агентом по 1999 год, — слабая улыбка, — сейчас, считайте, на пенсии.

— Не боитесь неприятных вопросов?

— Вас прислали от Джерри, — сказал он, добавив нам выпивки, — и я могу говорить свободно, но лишнего не скажу, да и не отвечу, если сформулируете вопрос неверно. Итак?

— Ми-16 знали о вашей связи с Анри?

— Да.

— Одобряли?

— Нет.

— Кто вас прикрывал?

— Я хотел соскочить, мне не нужно было прикрытие.

Меня внезапно озарило:

— Вас перекупил Мухаммед Аль-Файед?

Лукавый взгляд в ответ.

— Вы хитрец.

— Стараюсь. Так как?

— Он помог мне остаться в живых, когда у меня земля горела под ногами. Авария и мой «труп» в сгоревшей машине — дело рук его людей: я наконец смог избавиться от Ми-6.

— А оплата?

И тут Джеймс внезапно изменился в лице.

Я знал: ему не хочется отвечать, но ему приказали. Он большим глотком осушил стакан, и я сразу налил ему новую порцию.

— Это была компенсация, — глухо, не глядя на меня.

Я как-то и не удивился и сразу все понял, так просто, словно все это знал:

— За Анри?

— Да.

Осколки хрустели под его пальцами, когда он стиснул стенки стакана. Я дал ему платок, чтобы он вытер кровь.

— Вы знали, что покушение предназначено Додди?

Пауза.

— Знал.

— А принцесса?

— Случайная жертва, — он обхватил виски ладонями и сильно сжал, — скорее всего, осталась бы жива — удар готовился только на Додди.

— А Анри?

— Ему пришлось сесть за руль: в машине Аль-Файеда обнаружили неисправность. — Голос Джеймса звучал, словно ледяные капли, стучащие о жестяной подоконник. — Ее не должны были заметить — машина, бы потеряла управление в туннеле, парни подъехали бы и застрелили Додди.

— Так значит «Фиат Уно» был?

— А?

— Фиат.

— Да, был, там были профессионалы из «Красных бригад» Мухаммеда, никто и никогда не обнаружит их.

— Поль плохо переносил алкоголь? — на мгновение мне показалось, что я не так понял название, и отложил вопросы о нем до лучших времен.

— Уроды-токсикологи обнаружили у него дозу, от который он умер бы сразу, — невеселый смешок. — Это был просто газ. Я думаю, именно газ, такие приемы были известны в Ми-6. В салон запускали парализующий газ, смешанный с углекислотой. У человека, принимающего даже препараты от бессонницы, эта смесь вызывала потерю ориентации в пространстве. А если средство было токсично, то легкие насыщались парами, аналогичными алкогольным, в кровь впитывались довольно быстро. Собственно, поэтому у Поля не сразу взяли кровь на алкоголь, а лишь спустя два дня — просто нужна была гарантия, что он был пьян.

— Что за «Бригады»?

— Вы не расслышали? — В его голосе звучала явная насмешка.

— Имя — да.

— Мухамеддом зовут не только Аль-Фай-еда. Арабский мир большой, Бейл. А патриотов-фанатиков еще больше. Если в двух словах, то патриоты решили: Мухамедд Аль-Файед их предал, раз нарушает традиции предков и позволяет сыну жениться на неверной. Ему ведь угрожали, этому Додди, а он был гордый, смелый и надменный, пошел против воли отца, против воли их клана. За что и получил наказание.

— Но отец же не был против! — горячо возразил я.

— Не был, думал, что откупится за свободу сына. Но речь идет о миллиардах, поэтому не старайтесь считать столбиком. — Джеймс откинулся на подушки. — Это кровная месть, Бейл, и ее оплачивают только кровью.

— Какая-то фантастика, — пробормотал я. Бессмыслица — чужая вера, упертый фанатизм лишил жизни невинную душу и оставил сиротами ее детей.

— Последний вопрос, откуда у Поля столько денег на счету?

— Мухаммед Аль-Файед перевел для меня. Он знал: мы любили друг друга.

Я гнал машину в Ниццу, там меня ожидал Джерри. Картина перед глазами становилась ясной, как гладкий асфальт под колесами моего автомобиля. Я сам знал: Анри был повязан с Кланом, и, возможно, сделка заключалась в том, что ему за сотрудничество поставили блок на спиртное. Традиционное лечение не помогало — он срывался, потерял любимого человека, но забрезжила возможность вернуть все на круги своя — Клан помог. Как ответный шаг — маленькая операция по вживлению микрочипа, который совершенно ничему не мешает, просто помогает исследованию в какой-нибудь чепухе по спасению кого-нибудь от алкоголизма. К примеру, «тебе же помогло, теперь пусть поможет остальным». И конечно, Поль согласился, ведь результат был, что называется, налицо. Он перестал пить, его даже тошнило от алкоголя. (Спецслужбы, обвинивши Анри в том, что он виновник трагедии, были правы: он виновник, но он не был пьян.) Убил Анри Поля

Клан, когда микрочип в тканях его головного мозга стал разрушаться и вызвал сильнейшую детоксикацию. Начальник охраны оказался Наблюдателем Додди Аль-Файеда, и он рано или поздно исполнил бы свой долг. Какие-то «Красные бригады» решили, что пришло время.

— Браво, браво, — Джерри даже зааплодировал мне, — твои умозаключения действительно точны. Один маленький нюансик: нельзя было тянуть. Злосчастное ФБР стало подбираться к связи террористических группировок и субсидиям в скромный банк в Саудовской Аравии. Кажется, у него даже нет названия, но на счетах водятся слишком большие суммы. Агенты установили связь между семьей Аль-Файеда и воинскими образованиями.

— Террористами, — зло уточнил я. Меня бесило это спокойствие, когда из-за игры в солдатиков погибла величайшая женщина XX века.

— Нет, воинскими образованиями! Наемники, кстати, с увлечением служат в Чечне, в Афгане — говорят, денег много платят полевые командиры. — Рубен был как всегда деловит и улыбчив. — По возвращении из Парижа Додди должны были вызвать на допрос. Кто бы это допустил? А Додди в обмен на наше участие в его судьбе хотел только одного — Диану. Он был влюблен, как мальчишка.

Скорбная складка поперек лба, словно Джерри осуждал пыл влюбленного.

— Я обещал, и тогда потребовался Джеймс, его профессиональные снимки и немного настойчивости. И он, знаешь ли, проявил мастерство и делал поразительные кадры, где принц Чарльз гуляет с Камиллой, подает руку Камилле, целует Камиллу. Что могла подумать впечатлительная леди Спенсер?

— Вы не человек, Рубен, вы тварь, — процедил я сквозь зубы.

В ответ тихий смех.

— Ты искренен, но глуп, — сухо, холодно почти прошипел он мне в ухо, притянув за шею к себе, — никто не хотел ее смерти. Никому не нужно было убивать эту блаженную. (Оттолкнул от себя.)

— Я бы предпочел что-нибудь более полезное для Клана, а не пошлый адюльтер, когда спецслужбы ведут себя, как стадо баранов, совершенно забывая, что это уже не смешно, — закурив, он постепенно пришел в себя, — но глупость нам пришлась кстати. Смерть Аль-Файеда прошла безболезненно, его отец не объявил крестовый поход. Смешно, не так ли? Араб в крестовом походе за жизнь сына, торгующего оружием и влюбленного в неверную.

Я промолчал. А что я мог сказать? Как блестяще Клан устранил арабского подданного! Джерри не упомянул, что семейство Аль-Файед было неугодно королевской семье, и тут легко было обойтись и без беседы с чиновником из

Ми-6, который рассказал мне о недопустимости такого союза. И ведь ничья честь не пострадала, и Винздоры остались довольны чистотой своего рода, и арабские экстремисты не усомнились, что Додди покарал Аллах за неверный выбор. Конкретные люди не остались в проигрыше. Проиграли только Уильям и Гарри — дети Дианы Спенсер, а также миллионы людей, которые каждый год — все десять лет — молятся за упокой души своей любимой принцессы. И она — чудесная «английская роза», как нежно звали ее подданные. Леди Ди с восхитительной улыбкой Мадонны, которая нелепо умерла, так и не познав счастья… Счастья, обернувшегося трагедией…