Смертельный холод

Глава девятая

– Ее звали Сесилия де Пуатье, – ответил агент Лемье на первый вопрос Гамаша. – Но все называли ее Си-Си. Вот здесь это и случилось, сэр.

Лемье старался говорить не слишком взволнованным, но в то же время не слишком равнодушным голосом. Он распрямил плечи и придал себе вид человека, который знает, что делает.

– Здесь? – спросил Гамаш, показывая на снег.

– Да, сэр.

– Откуда вы знаете? – спросил Жан Ги Бовуар. – Тут снег всюду одинаковый.

И в самом деле, следы ног на снегу были повсюду. Словно по месту убийства прошел парад Санта-Клауса. Бовуар натянул пониже свою черную лыжную шапочку и опустил наушники. Ничего лучше в магазинах ему найти не удалось, а хотелось, чтобы было красиво и тепло. Жан Ги Бовуар находился в постоянных борениях с самим собой: он хотел носить такую одежду, которая подчеркивала бы достоинства его стройной, спортивной фигуры, но в то же время защищала бы его от холода. Во время квебекской зимы было практически невозможно выглядеть привлекательным и не мерзнуть. А Жан Ги Бовуар вовсе не хотел выглядеть уродом в парке и дурацком колпаке. Он посмотрел на Гамаша – тот выглядел очень собранно. Неужели ему не бывает холодно? Или он просто умеет не показывать это? На шефе были серая шапочка, желтый кашемировый шарф и длинная зимняя парка из мягкого британского хаки. Судя по его виду, ему было тепло. И Бовуар поразился тому, насколько заманчиво теплыми могут выглядеть при минус десяти пухлая куртка, перчатки с пальцами-сардельками и все остальные зимние причиндалы. Бовуар начал подозревать, что только он один и выглядит смешно. Но он отринул эту неприятную мысль, когда порыв ветра проник под его модную куртку «пилот» и добрался до самых его костей. Его охватила дрожь, и он принялся топать ногами. Они стояли на замерзшем озере, обдуваемом всеми ветрами и холодном. До берега было ярдов сто, а другой берег тонкой лентой терялся вдалеке. Бовуар знал, что за неровной местностью слева лежит городок Уильямсбург, но сейчас инспектору казалось, что они за тысячу миль от цивилизации. Они определенно стояли в месте, где произошло что-то в высшей степени нецивилизованное.

Здесь был убит человек.

Как это ни прискорбно, но в то время никто этого не знал.

– Расскажи, что тебе известно, – попросил Гамаш, обращаясь к Лемье.

Это был один из любимых моментов у Бовуара. Подход к очередной тайне. Но Гамаш знал, что корни этой тайны, как и в случаях со всеми другими убийствами, уходят в далекое прошлое. Это не было ни началом, ни концом.

Гамаш прошел несколько шагов по замерзшему заснеженному озеру, раскалывая ботинками хрупкую корочку наста. Он почувствовал знакомое покалывание на щиколотках – в ботинки набился снег.

– Судя по тому, что говорят свидетели, убитая просто рухнула, – начал Лемье, глядя на старшего инспектора и пытаясь понять, удовлетворяет ли его этот ответ. Вид у Гамаша был недовольный, и Лемье внутренне сжался. Неужели он уже успел сделать что-то не так? – Они попытались вернуть ее к жизни, думали, это инфаркт, потом уложили в машину и повезли в больницу.

– И затоптали тут все, – проворчал Бовуар, словно Лемье был виноват в этом.

– Да, сэр. Я думаю, они сделали все, что было в их силах.

Лемье ждал нового упрека, но такового не последовало. Бовуар раздраженно фыркнул, а Гамаш сказал:

– Продолжай.

– Врач скорой помощи, доктор Ламбер, позвонил в полицию через полчаса. Сегодня, около половины двенадцатого. Он сообщил, что это случай подозрительной смерти, что он позвонил коронеру и что, судя по всему, смерть наступила от поражения электрическим током. Как я сказал, по его официальному заявлению, это случай подозрительной смерти – так полагается по их правилам, пока факт не будет установлен полицией, но, когда мы приехали, у него уже не осталось сомнений. Она была убита.

– Пожалуйста, агент, называйте ее по имени, – сказал Гамаш без малейшей укоризны. – Мы должны воспринимать мадам де Пуатье как личность.

– Да, сэр. Она, мадам де Пуатье, была убита электричеством на этом самом месте.

Именно это Лемье и сказал ему по телефону, и даже в кабинете это показалось Гамашу странным, но теперь, когда он стоял на месте преступления, все это представлялось ему совсем уж необыкновенным.

Как можно получить удар током посреди замерзшего озера? Прежде можно было убить кого-то в ванне, но сегодня большинство электрических приборов имеют автоматические выключатели. Брось тостер в ванну с водой, где отмокает твоя супруга, и ты получишь сгоревший предохранитель и негодующую любовницу.

Нет, убить кого-нибудь током теперь положительно невозможно, если только ты не губернатор Техаса[40]. Но чтобы сделать это на замерзшем озере среди десятков свидетелей – нет, это сумасшествие.

Но кому-то хватило безумия попытаться.

Кому-то хватило ловкости преуспеть в этом.

Каким образом? Гамаш медленно повернулся, но никаких зацепок не заметил. Ни старых телевизоров, ни дымящихся тостеров на льду не было. Но он увидел на снегу три алюминиевых садовых стула. Один из них был опрокинут. За стульями находилось что-то вроде громадного хромированного гриба высотой в пятнадцать футов. Футах в двадцати влево стояла трибуна для болельщиков.

Все было обращено к расчищенной ледяной площадке длиной футов в двадцать перед трибуной. Гамаш направился туда, стараясь идти там, где снег лежал не самый глубокий, и увидел, что эта площадка представляет собой длинный узкий прямоугольник с разбросанными по нему большими круглыми камнями.

Кёрлинг.

Гамаш никогда не занимался этим видом спорта, но он как-то смотрел «Брайер» по телевизору и, увидев снаряд кёрлинга, вполне мог его узнать. У игровой площадки был какой-то жутковатый вид, как и у всех брошенных мест. Гамаш почти слышал, как снаряды катятся по льду и как игроки окликают друг друга. Всего несколько часов назад здесь было множество веселящихся людей. Кроме одного. Одному из них было так тошно, так невыносимо, так не по себе, что он пошел на убийство. Гамаш попытался представить, что сделал этот человек. Где он сидел? С другими людьми на трибуне или отделился от остальных в преддверии действия, которое сделает его навсегда непохожим на других? Был ли он возбужден или испуган до смерти? Спланировал ли он убийство до последней детали или его внезапно обуяла злость, такая нестерпимая, что он вынужден был действовать? Гамаш стоял почти недвижимо и внимательно прислушивался – не донесется ли до него голос убийцы, не выделится ли из призрачного смеха детей и голосов игроков.

Но нет, не получилось. Пока.

А может быть, никаких голосов и не было, только ветер, который завывал над поверхностью озера, подхватывал снег, образовывал мерзлую рябь.

Криминалистическая бригада огораживала место преступления желтой полицейской лентой, фотографировала каждый дюйм площади, подбирала все, что могло служить вещественным доказательством. Замеры, сбор улик и отпечатков пальцев при минус десяти по Цельсию – дело нелегкое. Гамаш видел, что они торопятся. Была почти половина четвертого – после убийства прошло три часа, и стихия брала свое. Работать на любом месте преступления под открытым небом было нелегко, но что уж говорить, если преступление совершено на замерзшем озере посреди канадской зимы.

– Как можно убить здесь человека электрическим током? – нетерпеливо спросил Бовуар. – Что говорят свидетели?

– Матч по кёрлингу начался около десяти, – сказал Лемье, заглянув в свой блокнот. – Может быть, в десять тридцать, когда все собрались. Почти все были на трибуне, но убитая и еще одна женщина сидели на этих стульях.

– Убитая сидела на том, который перевернут? – спросил Бовуар.

– Не знаю.

Признаться в этом для Лемье было как нож острый. Но как ни странно, именно в этот момент Гамаш впервые посмотрел на него с чем-то большим, чем вежливый интерес.

– О том, что что-то случилось, люди узнали, когда закричала та, вторая женщина, сидевшая рядом. Поначалу ее никто не услышал из-за шума на площадке.

– Там что, кёрлингисты подрались? – недоуменно спросил Бовуар.

Единственная драка, какую он мог себе вообразить на матче по кёрлингу, – это давка на выходе.

– Я предполагаю, кому-то удался хороший бросок, – сказал Лемье.

– Тут лучше не предполагать, – тихо заметил Гамаш.

– Да, сэр.

Лемье опустил голову и постарался не выглядеть слишком расстроенным этими простыми критическими словами. Ему не хотелось казаться нетерпеливым школьником. Момент был деликатный. Важно было создать хорошее впечатление.

– Как только люди поняли, что случилось, они попытались вернуть мадам де Пуатье к жизни. Здесь было несколько добровольцев из пожарной команды.

– Включая и Рут Зардо? – спросил Гамаш.

– Откуда вы знаете?

– Познакомился с ней во время предыдущего расследования. Она все еще возглавляет добровольную пожарную команду в Трех Соснах?

– Да, сэр. Она была здесь с остальными. С Оливье Брюле, Габри Дюбо, Питером и Кларой Морроу.

Гамаш улыбался, слыша эти имена.

– Они сделали ей искусственное дыхание, потом уложили в машину и отвезли в Кауансвилл, где врач зафиксировал смерть.

– На каком основании доктор утверждает, что она была убита током? – спросил Бовуар.

– Ожоги. Руки и ноги у нее обожжены.

– И пока ей делали искусственное дыхание, никто не обратил на это внимания? – спросил Бовуар.

Лемье был достаточно опытен, чтобы не отвечать на этот вопрос. Несколько секунд спустя он продолжил:

– С мадам де Пуатье были муж и дочь. Они поехали с ней в больницу. Я записал их имена и адрес.

– Сколько людей видели случившееся? – спросил Гамаш.

– Около тридцати человек. Может, больше. Это ежегодная игра. А перед этим у них состоялся общий завтрак в Легионе.

Вокруг них теперь работали криминалисты, время от времени они подходили к Гамашу с вопросом или сообщением. Бовуар отправился наблюдать за сбором вещественных доказательств, а Гамаш стоял и смотрел, как работает его команда, потом медленно, размеренным шагом двинулся вокруг места преступления, сцепив за спиной руки в перчатках. Агент Лемье наблюдал за старшим инспектором – тот словно отправился в свой собственный мир.

– Идем со мной.

Старший инспектор остановился и повернулся так неожиданно, что поймал взгляд Лемье, который не сводил с него глаз. Молодой полицейский бросился вперед по снегу и через несколько секунд уже шел бок о бок с Гамашем, не зная, чего ему ждать дальше. Спустя минуту-другую он понял, что, возможно, от него ждут лишь одного – чтобы он за компанию шел рядом со старшим инспектором. И тогда Лемье тоже сцепил руки за спиной и принялся вместе с Гамашем ходить вокруг места преступления, и скоро они вдвоем протоптали кольцо, в центре которого, словно яблочко мишени, находилось малое колечко – место, где умерла Си-Си де Пуатье.

– Это что? – спросил наконец Гамаш, показывая на громадный гриб, возвышавшийся над местом преступления, как очень маленькое и замерзшее облако после взрыва атомной бомбы.

– Это нагревательный элемент, сэр. Что-то вроде фонарного столба, только рассеивает не свет, а тепло.

– Я видел такие в Квебек-Сити – их ставят на площадках с выносными столиками перед кафе, – сказал Гамаш, вспоминая стаканы белого вина на старинных каменных площадках в Старом городе Квебека и нагревательные элементы, которые позволяли людям с комфортом обедать на улице вплоть до ранней осени. – Но они гораздо меньше.

– Большинство меньше. Но это промышленные обогреватели. Используются на стройках зимой и на спортивных соревнованиях. Я думаю, что этот позаимствовали у хоккейной команды в Уильямсбурге. У них большинство матчей проходит на открытом воздухе, и несколько лет назад они нашли спонсора, у которого попросили сделать для них трибуну и что-нибудь для обогрева зрителей.

– Ты местный?

– Да, сэр. Я вырос в Сен-Реми. Моя семья уехала, но я после окончания полицейского колледжа решил вернуться.

– Почему?

Почему? Этот вопрос удивил Лемье. Никто прежде не спрашивал у него. Может, это такая хитрая проверка со стороны Гамаша? Он посмотрел на крупного человека рядом с собой и подумал, что это никакая не проверка. Похоже, Гамаш был не из тех людей, которым нужны фокусы подобного рода. Но все же ответ лучше было дать дипломатический.

– Я хотел работать в Квебекской полиции и решил, что у меня здесь будет преимущество, потому что я знаю многих людей.

Гамаш несколько мгновений смотрел на него. Неловкий момент. Потом он отвернулся и уставился на обогреватель. Лемье немного успокоился.

– Мадам де Пуатье была убита током, источником которого, скорее всего, был этот обогреватель. Но она в момент смерти находилась довольно далеко от него. Возможно, у обогревателя было плохое соединение и мадам де Пуатье как-то задела его, а затем сумела сделать несколько шагов, прежде чем упасть мертвой? Что ты об этом думаешь?

– Мне позволительно высказать предположение?

Гамаш рассмеялся:

– Да, только не говори инспектору Бовуару.

– Люди здесь все время пользуются генераторами. Они есть у всех. Я думаю, что кто-нибудь мог замкнуть на нее концы.

– Ты хочешь сказать, воспользовался прикуривателем и ухватил ее двумя «крокодилами»? – Гамаш старался говорить без сомнения в голосе, но это было затруднительно. – Ты думаешь, она могла не заметить?

– Могла и не заметить, если следила за игрой.

Видимо, у молодого агента Лемье и старшего инспектора Гамаша было разное отношение к кёрлингу. Впрочем, Гамаш любил смотреть финальные матчи по национальному телевидению. В Канаде это считалось чуть ли не долгом. Но его это никогда не захватывало. И он наверняка заметил бы, если бы Рейн-Мари включила генератор и прикрепила два огромных крокодила к его ушам.

– Есть еще какие-нибудь идеи?

Лемье отрицательно покачал головой и изобразил напряженную работу мысли.

Жан Ги Бовуар оставил бригаду криминалистов и присоединился к Гамашу, который стоял возле обогревателя.

– Как эта штука питается, Жан Ги?

– Понятия не имею. Мы сняли с нее отпечатки и все сфотографировали, так что можете ее трогать, если хотите.

Двое полицейских обошли обогреватель, то наклоняя голову, то поднимая ее вверх, словно два монаха в очень коротком паломничестве.

– А вот и выключатель. – Гамаш нажал на кнопку, но, как они и ожидали, ничего не случилось.

– Еще одна загадка, – улыбнулся Бовуар.

– Неужели это никогда не кончится?

Гамаш посмотрел на агента Лемье, сидящего на трибуне. Лемье дул на замерзшие руки и делал записи в своем блокноте. Старший инспектор просил его привести записи в порядок.

– Что ты о нем думаешь?

– О Лемье? – спросил Бовуар, и у него упало сердце. – Он неплохой парень.

– Но?..

Откуда он узнал, что есть «но»? Не в первый раз Бовуар надеялся, что Гамаш не сможет прочесть его мысли. А среди них было много мусора. Его дедушка говорил когда-то: «Не ходи в свою голову в одиночестве, mon petit[41]. Это довольно опасное местечко».

Бовуар запомнил этот урок и редко делал ревизию своим мыслям. И уж тем более чужим. Он предпочитал факты, улики, вещи, к которым можно прикоснуться, которые можно взять в руку. А что касается мыслей, то он оставлял их более смелым людям вроде Гамаша. Но теперь он невольно задал себе вопрос, уж не нашел ли шеф путь в его голову. Там можно было найти немало такого, что заставило бы Бовуара покраснеть. И не только немного порнографии. Пару фантазий касательно агента Изабель Лакост. Даже фантазию касательно агента Иветт Николь, этой чудовищной стажерки, появившейся у них около года назад. Эта фантазия включала расчлененку. Но если Гамаш и в самом деле мог проникнуть в мозг Бовуара, то по отношению к самому себе он не нашел бы там ничего, кроме уважения. А если бы копнул поглубже, то нашел бы то, что Бовуар пытался скрыть даже от себя самого. Там таились страхи Бовуара, зловонные и голодные. А где-то в самом низу, под страхом быть отвергнутым и страхом тесной близости, сидел страх когда-нибудь потерять Гамаша. А рядом с этим страхом в этом потайном месте обитало еще кое-что. Там Бовуар прятал свою любовь: свернутая в плотный маленький шарик, она лежала в самом отдаленном уголке его мозга.

– Я думаю, он слишком уж старается. Что-то с ним не так. Я ему не доверяю.

– Это потому, что он защищал местных жителей, которые пытались помочь мадам де Пуатье?

– Нет, конечно, – солгал Бовуар. Он не выносил, когда ему противоречили. В особенности если это делал какой-то мальчишка. – Просто мне показалось, что ему это не по уму. Для агента Квебекской полиции это непростительно.

– Но у него нет навыков работы по убийствам. Он как врач общей практики, которому вдруг нужно сделать кому-то операцию. Теоретически он может ее сделать и, вероятно, больше готов к этому, чем кондуктор автобуса, но он этого не умеет. Не знаю, что бы получилось у меня, переведи меня вдруг на наркотики или внутреннюю безопасность. Подозреваю, что наделал бы ошибок. Нет, я думаю, что агент Лемье никаких особых ошибок пока не совершил.

«Ну вот, опять», – подумал Бовуар.

– Если он не совершил ошибок, это еще не значит, что он хорош, – возразил он. – Вы уж очень низко ставите планку, сэр. Это же отдел по расследованию убийств. Элитное подразделение Квебекской полиции.

Бовуар заметил, что Гамаш рассердился, – впрочем, как и всегда, когда он слышал эти слова. По какой-то причине, непостижимой для Бовуара, Гамаш противился этому очевидному факту, который признавало даже большое начальство. Сюда попадали лучшие из лучших. Самые умные, самые храбрые, люди, которые каждое утро целовали детей и покидали комфорт своих домов, чтобы уйти в мир на охоту за убийцами. Здесь не было места для слабых. А стажеры уже по своей природе были слабаками. Слабость вела к ошибкам, а ошибки вели к катастрофам. Убийца мог уйти от возмездия и продолжить свои дела, его жертвой мог пасть даже агент полиции. Может быть, даже ты сам, а может быть… – дверь чуть приоткрылась, и из потайного места появился упырь, – может быть, даже Арман Гамаш. Когда-нибудь его желание помогать молодым агентам плохо для него кончится. Бовуар захлопнул дверь, но успел почувствовать, как в нем закипает гнев против этого человека.

– Мы уже столько раз это обсуждали, сэр, – произнес он жестким, злым голосом. – Мы – команда. Ваша команда. И мы всегда готовы исполнить ваш приказ. Но пожалуйста, перестаньте просить нас о таких вот вещах.

– Не могу, Жан Ги. Я нашел тебя в отделении Труа-Ривьер, ты не забыл?

Бовуар закатил глаза.

– Ты сидел среди камышей в корзинке.

– Среди травки, сэр. Сколько раз я вам говорил, это была травка. Конопля. Я сидел с этой коноплей, которую мы конфисковали. И это была не корзинка, а ведро. Из ресторана «Кентукки фрайд чикен». И я вовсе не в нем сидел.

– Ну вот, теперь я расстроен. Я ведь сказал суперинтенданту Бребёфу, что нашел тебя в корзинке. Боже мой! Но ты ведь помнишь? Ты был там погребен под кучей вещественных доказательств. А почему? Потому что ты так всех достал, что тебя навечно усадили в архив вещдоков.

Бовуар часто вспоминал тот день. Он никогда не забудет своего спасения. А спас его этот большой человек, стоявший сейчас перед ним, человек с аккуратно подстриженными седеющими волосами и темно-карими глазами, безукоризненно одетый.

– Ты скучал и злился. Я взял тебя, когда никто другой и видеть тебя не хотел.

Гамаш говорил тихим голосом, чтобы его никто, кроме Бовуара, не слышал. В его словах звучала нескрываемая симпатия к своему подчиненному. Бовуар вдруг вспомнил урок, который он неизменно спешил забыть. Гамаш был лучшим из них, самым умным, самым смелым и сильным, потому что отваживался путешествовать по своим мыслям в одиночестве, открывать там все двери и входить в любые тайные закутки. И заводить дружбу с тем, что там обнаруживалось. И еще он заходил в темные, потайные мысли других. В мысли убийц. И не боялся чудовищ, которые бросались на него оттуда. Он отправлялся в места, о существовании которых Бовуар и не подозревал.

Поэтому Арман Гамаш и был их шефом. Его шефом. И поэтому Бовуар любил его. И поэтому Жан Ги Бовуар каждый день пытался защитить этого человека, хотя тот ясно давал понять, что он не нуждается ни в какой защите и не хочет ее. Напротив, он каждый день старался убедить Бовуара, что защита – это карикатура, пародия. Она только мешает ему увидеть действительные опасности, надвигающиеся на него. Лучше их видеть и быть готовым. А не пытаться спрятаться за броней, которая все равно не защитит. Не защитит от того, на что они охотятся.

– Вот что я тебе скажу. – Гамаш широко улыбнулся, как бы ставя точку в их споре. – Если тебе не нужен агент Лемье, то его беру я. А тебе я его не навязываю.

– Отлично, берите, только не приходите плакать у меня на плече, когда выяснится, что он убийца.

Гамаш рассмеялся:

– Должен признать, что я сделал немало ошибок при выборе, особенно в последнее время. – Он имел в виду агента Николь, хотя никогда и не произнес бы ее имя. – Но в этом выборе мне не придется раскаиваться. И вообще, лучше рисковать, чем жить в страхе.

Гамаш потрепал Бовуара по руке с таким нескрываемым дружелюбием, что у инспектора перехватило дыхание. После этого шеф ушел, целеустремленно шагая по льду и кивая на ходу членам своей команды. Он направлялся к агенту Роберу Лемье с предложением праздника на сегодня. На всю неделю. С предложением карьеры.

Бовуар наблюдал за тем, как Гамаш тихо разговаривает с Лемье. Он увидел, как на лице молодого человека появилось удивленное выражение, и подумал: может, перед взором парня появились ангелы. Бовуар часто видел такое выражение на лицах тех, кто разговаривал с Гамашем. Но никогда, ни разу не видел он такого выражения на лицах тех, кто разговаривал с ним.

Бовуар изумленно покачал головой и вернулся к своим обязанностям.