Смертельный кадр

Глава 2

Обеденный перерыв подходил к концу, и все приверженцы вредной привычки потянулись к курилке. Место для курильщиков в малогабаритном Краснопресненском РУВД выделили в пристройке: скромная комнатка три на два в обеденный перерыв едва вмещала всех желающих, и кое-кто из любителей покурить табачок выходил во двор, рискуя нарваться на гневную ругань дворника Фрола. Не то чтобы Фрол был против курения (он и сам был не прочь отведать табачку, если у кого возникало желание его угостить), скорее он был категорически против плевков и окурков, которые оставляли после себя стражи порядка. Сколько ни бился с ними Фрол, сколько ни ставил жестяных банок для окурков, все равно каждый раз приходилось собирать бычки.

Но сегодня дворник Фрол находился в благодушном настроении, о чем весть по отделу разнеслась задолго до начала обеденного перерыва. Причина благодушия носила тривиальный характер, а именно – день зарплаты. В этот день бессемейный Фрол позволял себе прикупить в магазинчике, расположенном с торца соседнего с РУВД дома, бутылочку «красненькой». Его не интересовали ни знаменитые грузинские «Хванчкара» и «Киндзмараули», не привлекали молдавские «Фетяска» или «Рислинг», даже напитки из дружественной Болгарии типа «Медвежья кровь» дворник Фрол обходил стороной. Единственный напиток, которому Фрол оставался верен на протяжении многих лет, – это дешевый красный вермут, который можно было приобрести за символическую цену в один рубль и две копейки. И не важно, что в народе это пойло пренебрежительно именовали «бормотухой», или «чернилами», его эти чернила вполне устраивали, давая возможность, пригубив стаканчик, расслабиться, получать удовольствие от жизни и при этом не бить по карману.

В день получки Фрол сам выманивал оперов и патрульных из душной курилки и предлагал «подышать свежачком» на узкой деревянной скамейке, установленной в закрытом дворике за углом. При этом он апеллировал к старой русской пословице «кто старое помянет…» и предлагал в знак примирения поделиться с «одиноким стариком» табачком. Сотрудники отдела с радостью принимали предложение и щедро делились с Фролом сигаретами, несмотря на то, что знали: пройдут всего сутки, и дворник вновь примется ругаться и сквернословить в их адрес, позабыв и о своем предложении, и о пахучих сигаретах, предусмотрительно припрятанных про запас. Да и кто в здравом уме откажется от легкого августовского ветерка взамен дымного воздуха тесного помещения?

И все же кое-кто в этот день подобный выбор сделал, поэтому, когда капитан Савин открыл скрипучую дверь курилки, комната не пустовала. У открытого окна сидел старлей Дроботов из экспертно-криминалистического отдела, мужик угрюмый и нелюдимый. Глядя в окно, он дымил сигаретой и, казалось, находился где-то далеко. Чуть в стороне, на широкой скамейке, развалился толстяк Габиулин из дежурной части. В отличие от Дроботова, Габиулин поболтать любил, но сегодня явно не был настроен на общение. Ближе к двери восседала компания участковых, молодых и шумных. Склонив головы над пепельницей, они перешептывались и время от времени громко смеялись, отчего губы Габиулина всякий раз недовольно кривились.

Сегодня капитан Савин, так же как и Габиулин, не был расположен к общению, вот почему свежему воздуху он предпочел комнату для курения. Здесь он надеялся побыть в относительном одиночестве и заодно избежать неприятных вопросов, касающихся текущего расследования. С момента обнаружения трупа на Звенигородском шоссе пошли третьи сутки, а у него не только подозреваемого, но и имени жертвы до сих пор не было. Это обстоятельство выводило Савина из равновесия, и он всерьез опасался, что сорвется, если услышит от коллег еще хоть один вопрос по «делу неизвестного», как окрестили жертву со Звенигородского шоссе.

Вскрытие особой помощи следствию не принесло. Судмедэксперт подтвердил, что смерть наступила в промежутке от часу до трех ночи в результате множественных ран в затылочной области черепа. Кровоизлияние в мозг привело к мгновенной смерти, но Ерешкин, опасаясь повторения недавнего конфуза, не брался утверждать, что подобные раны не могли образоваться в результате дорожно-транспортного происшествия. Следователь Фарафонтов ухватился за эту формулировку и не собирался из кожи вон лезть, чтобы доказать злой умысел.

У Фарафонтова на все был логически обоснованный ответ. Тело найдено слишком далеко от дороги? Так это потому, что злоумышленник после совершения наезда оттащил тело в ближайшие кусты. Карманы пусты? Почему бы не предположить, что жертва сама выбросила все из карманов еще до наезда. Или же пострадавший в принципе ничего в карманах не хранил. Нехарактерные раны для дорожно-транспортного происшествия? Что ж, некоторые автолюбители украшают свои машины разными приспособлениями, желая выделиться из толпы. Наваривают на бампера дополнительные «клыки», украшают решетки радиатора затейливыми коваными фигурками, прицепляют к капоту литые металлические накладки. Вероятно, на Звенигородском они столкнулись именно с таким автолюбителем.

У Савина же, кроме некоторых сомнений, не было никаких улик. Неудивительно, что подполковник Шибайло крепко встал на сторону Фарафонтова и в то же время не снял с Савина обязанности по розыску автотранспорта, участвовавшего в наезде и идентификации жертвы. А как его идентифицируешь, когда на руках, кроме самого тела, ничего больше нет? Савин разослал ориентировку на жертву по всем столичным отделениям, отправил запрос на сличение отпечатков пальцев, трижды в день проверял заявления по пропавшим гражданам, и все без толку. Криминального прошлого у покойного не нашлось, отпечатков в картотеке не имелось, и ни под одно заявление описание внешности жертвы не подходило. Что еще он мог сделать в такой ситуации?

Искать автомобиль, как предлагал следователь Фарафонтов, Савин считал пустой тратой времени. Какой дурак погонит машину в авторемонтную мастерскую сразу после ДТП? Он ведь не может знать, остались ли какие-то улики на месте аварии, следовательно, светить машину большой риск. И все же Савин и в этом направлении сделал все, что мог. Охватить всю Москву он был не в силах чисто физически, но самые крупные автомастерские он объехал лично. Как и предполагалось – безрезультатно. Все, что было у него на руках, – это клочок шерстяной ткани, снятой с куста, под которым обнаружено тело. Эксперты идентифицировали ткань как чисто английскую шерсть цвета «глубокий коричневый». В отчете было сказано, что на территории СССР ткани подобного качества не используют, следовательно, клок вырван из костюма иностранного производства. Факт интересный, но сам по себе он пользы принести не мог.

Майор Кошлов по этому делу особо Савина не дергал, следователь Фарафонтов, казалось, и вовсе забыл, но самому Савину никак не удавалось выкинуть происшествие из головы. И ведь не самое кровавое преступление из тех, что ему довелось расследовать, и личных мотивов у него не было, и все же чем-то оно его зацепило. Чем именно, он и сам не мог понять. Быть может, этот взгляд остекленевших глаз жертвы, словно взывающий к его совести, растерянный, молящий об отмщении…

Савин вдруг осознал, что застыл в дверях курилки и взгляды всех присутствующих прикованы к нему. Стряхнув с себя оцепенение, Савин прошел к окну и сел на скамейку. Достал из кармана пачку сигарет «Прима» и коробок спичек. Размяв сигарету, зажал ее губами, чиркнул спичкой и, прикурив, глубоко затянулся. Затушив спичку, бросил ее в жестяное ведро, наполненное песком, которое служило пепельницей. Выпустив дым, затянулся еще раз.

– Тяжелый день? – вполголоса произнес старлей Дроботов.

– Вроде того, – неохотно ответил Савин и добавил, чтобы пресечь дальнейшие расспросы: – Говорить совсем не хочется.

Дроботов пожал плечами и отвернулся к окну, а Савин вернулся к размышлениям. Больше всего в настоящий момент его занимал вопрос: почему погибшего никто не ищет? Не может же быть, чтобы у него совсем никого не было. Патологоанатом установил возраст жертвы в диапазоне от тридцати до тридцати пяти лет. В этом возрасте должны быть живы и родители жертвы, и братья-сестры, если таковые имеются, да и женой обзавестись время было. Так почему до сих пор никто не пришел и не подал заявление о его пропаже?

Парень не был бездомным, об этом говорили и его вещи, хоть и не новые, но опрятные, и стрижка, и чисто выбритое лицо. Кроме того, при жизни он отличался завидным здоровьем, не испытывал недостатка в еде и соблюдал гигиену. Он не был фанатом спорта, но предположение криминалиста Шапошникова о том, что парень много ходил, подтверждалось крепкими икроножными мышцами. Характер работы патологоанатому установить, разумеется, не удалось, но с большой долей вероятности работа у него была, и заключалась она не в физических нагрузках. Кожа на ладонях не имела шероховатостей и натруженных мозолей. И все же его не искали. Почему?

Савин докурил сигарету, утопил окурок в песке и поднялся, собираясь вернуться в кабинет, когда дверь в курилку распахнулась и на пороге возник старлей Якубенко.

– Вот ты где, а я тебя по всему отделу с собаками разыскиваю, – громогласно объявил он, ничуть не смущаясь присутствием посторонних. – Там по твою душу человечек пришел, а ты здесь прохлаждаешься.

– Не ори, Якубенко, – не открывая глаз, произнес Габиулин. – Не видишь, здесь люди отдыхать пытаются.

– Тебе, Габиулин, тоже не мешало бы вернуться в дежурную часть, – заявил Якубенко. – У твоего напарника там завал. Патрульные спекулянтов с рынка приволокли целую кучу. Иди, помогай разгребать, пока начотдела самого тебя в «обезьянник» закрыть не приказал. Он уже дважды в холл выходил.

Габиулин подскочил как ужаленный, промчался мимо Якубенко и скрылся в дверном проеме. Якубенко проводил его полным лукавства взглядом и, назидательно подняв вверх палец, произнес:

– Вот что значит правильная мотивация!

– Пошли, балабол, – Савин поспешил увести громогласного напарника.

По пути в кабинет старлея Якубенко перехватила майор Трещихина, потребовав немедленно заполнить отчет о занятиях, которые тот проводил три дня назад. Бросив на товарища печальный взгляд, Якубенко поплелся за майором, успев сообщить лишь то, что нужный Савину человек ждет его на проходной. Савин махнул рукой, давая понять, что справится один, и быстро прошел к посту дежурного. Возле пропускной «вертушки» он увидел высокого худощавого брюнета в роговых очках. Брюнет не отводил взгляда от проема, ведущего к служебным кабинетам, и нетерпеливо барабанил пальцами по стойке. При виде приближающегося Савина он приободрился.

– Здравствуйте, я капитан Савин, – представился Роман. – Вы по какому вопросу?

– Честно говоря, я не знаю, вас ли ждал. – Брюнет виновато улыбнулся. – Товарищ Якубенко сказал, что приведет того, кто меня выслушает. Это он вас прислал?

– Совершенно верно, – подтвердил Савин. – Так что у вас за дело?

– У меня пропал коллега, – выпалил брюнет. – Сегодня третий день, как он не выходит на работу, а такого еще ни разу не случалось. Вот я и забеспокоился.

– Коллега? – удивился Савин.

– Да, коллега, – повторил брюнет. – Разве коллега не может подать заявление о пропаже человека?

– Он проживает в нашем районе?

– Да, его дом в конце квартала. А это важно?

– Разумеется. Заявление принимается по месту жительства пропавшего, – объяснил Савин. – Сейчас я позову дежурного, он поможет вам все правильно оформить.

– Нет, нет, не нужно дежурного. – Брюнет нервно замахал руками. – Товарищ Якубенко сказал, что вы лично займетесь моим делом!

– Вот как? Так и сказал – лично? – Савин нахмурился. – Интересно, чем он мотивировал свое заявление?

– Из-за часов, – ответил брюнет.

– Часов? – Савин напрягся. «Неужели что-то наклюнулось?» – успел подумать он, прежде чем брюнет подтвердил его догадку.

– Ну да, из-за часов. Наручных, юбилейных, – проговорил он и с надеждой в голосе спросил: – Так вы мне поможете?

– Пятьдесят лет Октябрьской революции? – уточнил Савин, хотя и без того знал ответ.

– Верно. Там еще Петропавловская крепость на циферблате. Черный силуэт.

– Пройдемте, товарищ, – поспешно произнес Савин и, заглянув к дежурному, отдал приказ: – Открывай, лейтенант, это со мной.

Дежурный нажал кнопку разблокировки «вертушки», и брюнет проворно проскользнул на закрытую территорию. Савин указал рукой направление и повел посетителя в кабинет. Оказавшись в кабинете, он придвинул стул для посетителей ближе к столу и предложил брюнету присесть.

– Представьтесь, пожалуйста, – попросил он.

– Житный Алексей Степанович, – представился брюнет. – Проживаю в Москве по адресу: улица Валовая, дом три, квартира один. Это около Павелецкого вокзала.

– Далеко же вас занесло, – вырвалось у Савина.

– На самом деле не так уж и далеко, – принялся оправдываться посетитель. – Я работаю на Красногвардейской, а это всего в квартале отсюда.

– Кем вы работаете?

– Я фотограф. Работаю в фотоателье «Мечта».

– Пропавший коллега тоже фотограф, я правильно понимаю?

– Да, он тоже фотограф, – подтвердил посетитель.

– Гражданин Житный, почему вы решили, что он пропал? – Прежде чем начинать выяснять подробности о пропавшем, Савин решил убедиться, что нервный посетитель не преувеличивает.

– Он не пришел на работу, я уже говорил. – Житный насупился, официальное обращение ему явно пришлось не по душе.

– Возможно, он приболел и взял больничный лист. Или же у него появились неотложные дела, – выдвинул предположение Савин. – Об этом вы не подумали?

– Разумеется, подумал! Больничный он не брал и отпрашиваться по неотложным делам не отпрашивался! Думаете, я не понимаю таких элементарных вещей? – возмутился Житный. – Вы бы лучше поинтересовались его приметами, или что вы там обычно выясняете! Говорю вам: человек пропал, и у меня такое ощущение, что никому до этого нет дела!

– Спокойнее, Алексей Степанович, – мягко произнес Савин. – Не нужно так нервничать. Вот скажите, что бы вы почувствовали, если бы я пришел к вам в фотоателье и начал поучать вас, какой ракурс выбрать, как долго выдерживать фиксаж, какую фоторамку применить, или что вы там еще обычно применяете?

Савин намеренно применил тот же оборот речи, что и фотограф, и это сработало. Житный нервно улыбнулся и произнес:

– Да, вы правы, я совершенно не разбираюсь в том, как следует вести допрос.

– Это не допрос, а беседа, – успокоил Савин. – А теперь давайте начнем сначала. Итак, прежде чем обращаться в милицию, вы попытались связаться со своим другом? Съездили к нему домой, расспросили общих знакомых, побывали у родителей и в местах, где он обычно проводит время?

Фотограф растерянно заморгал, стянул с переносицы очки и начал тереть и без того чистые стекла о край сатиновой рубашки. Без очков выражение его лица стало совсем беспомощным.

– В чем дело, Алексей Степанович? Вы не подумали поискать друга там, где он обычно проводит время?

– Дело в том, – откашлявшись, начал Житный, – что мы с Ильей не совсем друзья. Я не знаю, где он любит проводить время, не знаю его друзей. Где живут его родители, мне тоже неизвестно. Простите.

– Тогда что заставило вас прийти сюда? – Брови Савина удивленно приподнялись: впервые в его практике человек, столь мало осведомленный о жизни товарища, заявлял о его пропаже.

– Видите ли, он всегда был добр ко мне, – смущенно произнес Житный.

– В отличие от остальных коллег, – догадался Савин.

– Да, в отличие от остальных коллег, – подтвердил Житный. – Дело в том, что я не пользуюсь популярностью у женщин. Этому способствуют мое, мягко говоря, слабое зрение и врожденная скромность, и мои коллеги-мужчины все время над этим подтрунивают. А Илья, он никогда надо мной не подсмеивался и иногда даже вступался за меня перед другими. Вот я и подумал, что должен ему помочь, ведь остальным нет никакого дела до того, что он уже третий день не выходит на работу. Вчера вечером я выпросил в отделе кадров его домашний адрес и пошел к нему домой, но в квартире его нет, а соседка сказала, что не видела его с воскресенья. Я не знаком с друзьями Ильи, но про его соседку наслышан, и, раз уж она его не видела, значит, в квартире его нет! Все это очень странно, вы не находите?

– Больницы обзвонили?

– Больницы? Нет, до этого я не додумался. – Фотограф сокрушенно покачал головой. – Видите, я действительно несведущ в таких делах. Не подумать о самом элементарном! Пожалуй, я поторопился с обращением в милицию.

– Расскажите мне про часы. – Савин резко перевел тему разговора.

– Про часы? – Житный снова часто-часто заморгал, видимо это давно вошло в привычку.

– Да, про часы. Вы довольно подробно их описывали, видимо они хорошо вам знакомы.

– Ну разумеется, это же мои часы! – воскликнул Житный, по всей видимости считая, что данный факт всем известен.

– Тогда почему вы упомянули о часах в связи с пропажей вашего коллеги?

– Потому что я подарил их ему всего неделю назад, он даже не успел купить для них новый ремешок. Надел на тот, что остался от прежних. – Житный поправил очки. – Илья был доволен моим подарком больше, чем остальными. Сразу надел их и сказал: умеешь ты, Леха, приятное человеку сделать.

– По какому поводу подарок? – уточнил Савин.

– У Ильи был день рождения. Ровно неделю назад, в прошлую среду.

– Довольно дорогой подарок человеку, который не является вашим другом, – задумчиво протянул Савин.

– Я знаю. – Житный, соглашаясь, кивнул. – Это был импульсивный поступок, признаю. Дело в том, что я не знал о дне рождения. Выяснил лишь тогда, когда другие коллеги начали поздравлять Илью. Подарки дарили самые разные, но все мелочовка. Рамка для фотографии, авторучка, блокнот для записей, и мне вдруг захотелось сделать такой подарок, который Илья запомнил бы на всю жизнь. Тогда я снял с руки часы, отстегнул ремешок и упаковал подарок в цветную бумагу. Эти часы мне подарила сестра три года назад на мой тридцатилетний юбилей. Мне показалось символичным преподнести такой подарок Илье на его тридцатилетие.

– Как думаете, сколько таких часов может быть в Москве? – выдержав небольшую паузу, спросил Савин.

– Понятия не имею, – пожал плечами Житный. – Думаю, немного. Скажите, почему вас так заинтересовали эти часы? Вот и товарищ Якубенко оживился, когда я про часы сказал, особенно про надпись и гравировку на тыльной стороне крышки.

– Была какая-то особенная гравировка? Ее сделала ваша сестра? – Савин все никак не мог поверить в удачу. Неужели перед ним сидит человек, способный опознать жертву со Звенигородского шоссе?

– Нет, что вы! Разве стал бы я дарить подарок с чужой гравировкой. Часы продавались с датами, выгравированными на обратной стороне корпуса. – Житный в очередной раз стянул с носа очки и принялся теребить дужки. – Прошу вас, объясните, почему вас интересуют мои часы?

– А вы как думаете, Алексей Степанович? – Савин задал встречный вопрос.

– Думаю, вы нашли эти часы, – негромко произнес Житный. – Еще я думаю, что с Ильей случилась беда, вот почему вас так интересуют часы.

– Вы правы, Алексей Степанович, мы нашли часы. Допускаю, что когда-то они принадлежали вам, – растягивая слова, проговорил Савин.

– А что с Ильей? – Житный задержал дыхание, страшась того, что сейчас услышит.

– В понедельник около восьми тридцати утра на Звенигородском шоссе был обнаружен труп мужчины. Примерный возраст от тридцати до тридцати пяти, среднего роста и телосложения, русые волосы, короткая стрижка, одет в светлый бежевый костюм из тонкой ткани. На левой руке часы с гравировкой. Черный ремешок с хромированной застежкой. На ногах кеды. Это описание подходит под портрет вашего коллеги?

– Труп? Вы сказали – труп? – Казалось, это было все, что услышал фотограф. Он смотрел на Савина испуганным взглядом, моргал и повторял одно и то же: – Труп! Вы сказали – труп?

– Алексей Степанович, прошу вас, постарайтесь сосредоточиться, – в голосе Савина зазвучало сочувствие. – Я понимаю, подобные новости могут шокировать, но не забывайте: вы с определенной целью пришли в милицию, и цель эта – помочь вашему другу. Так помогите и ему, и нам. Возьмите себя в руки!

Надев очки, фотограф опустил голову, сцепил пальцы рук в замок, несколько раз сжал и разжал их, после чего еле слышно произнес:

– Думаю, это он.

Облегченно вздохнув, Савин поднялся и прошел к двери, где на тумбочке стоял графин с водой. Он налил воду в стакан, вернулся к столу и сунул стакан в руку фотографа.

– Выпейте, это поможет, – твердо произнес он.

Фотограф послушно опустошил стакан.

– Итак, вы утверждаете, что описание подходит под приметы вашего коллеги, все верно? – Житный кивнул, и Савин продолжил: – Могу я просить вас пройти процедуру опознания? Понимаю, вы не родственник, но ваша помощь помогла бы ускорить расследование.

– Да, я согласен, – голос фотографа окреп. – Как это все будет происходить?

Из городского морга, куда было доставлено неопознанное тело, капитан Савин вернулся к четырем часам вечера. Старлей Якубенко сидел в кабинете и яростно строчил на печатной машинке. Оторвавшись от бумаг, он спросил:

– Как все прошло?

– Болезненно. – Савин устало опустился в кресло. – Удивительно, как порой практически посторонние люди эмоционально реагируют на чужую смерть.

– Он опознал тело?

– Да. Жертва – Илья Манюхов, тридцать лет, фотограф в фотоателье «Мечта». Зарегистрирован по адресу: Звенигородское шоссе, дом номер двадцать пять, квартира четыре.

– Ого, так мы практически соседи. – Якубенко кисло улыбнулся. – Теперь точно на наш отдел дело повесят. Тебе хоть что-то удалось о нем узнать? Куда ходил, с кем общался, чем жил?

– Последний раз свидетель видел Манюхова живым в воскресенье в шесть часов вечера, именно в это время Манюхов вышел из фотоателье, чтобы пойти домой. На данный момент это вся информация, которую удалось собрать.

– Пойдешь к Кашалоту?

– А есть выбор? – Савин взял со стола старлея граненый стакан в подстаканнике, какими обычно пользовались в поездах дальнего следования, и отхлебнул остывший чай. – Есть что пожевать? От этих побегушек аппетит разыгрался зверский.

Якубенко пошарил в столе, достал красно-желтую пачку печенья «Юбилейное» с обязательным знаком стандарта качества на упаковке и перебросил напарнику. Тот ловко поймал пачку, вскрыл и, достав сразу две штуки, вернул остальное хозяину печенья. Устроившись на краешке стола, Савин начал медленно жевать, запивая печенье холодным чаем.

– Кипятильник в тумбочке, заварка там же. Могу заварить свежий, – предложил Якубенко.

– Некогда рассиживаться, – отмахнулся Савин. – Да и ты закругляйся. Что-то мне подсказывает, что после доклада начальству нас с тобой ждет нескучный вечерок.

Стряхнув с брюк остатки печенья, Савин соскочил на пол и отправился с докладом к майору Кошлову. Якубенко же вернулся к отчетам для майора Трещихиной, но мысли его все время возвращались к брюнету, благодаря которому в деле неопознанного трупа появились подвижки. То, что он появился в их отделе, было закономерно, ведь жертва проживала в их районе. Странно было то, что никто из родственников пострадавшего не пришел к ним раньше.

С брюнетом Якубенко успел пообщаться всего несколько минут, но сразу понял, что пришел он по адресу. Также Якубенко знал позицию следователя Фарафонтова, и теперь все зависело от того, что они нароют на фотографа, пообщавшись с его друзьями и родственниками. Действительно ли его убили или все же имел место несчастный случай? В том, что дело поручат их отделу, Якубенко не сомневался. Кому же еще так повезет? Кое-как закончив отчет, Якубенко выдернул лист из печатной машинки и набрал номер телефона дежурного по части.

– Силантьев, майор Трещихина на месте? – поинтересовался он, когда дежурный поднял трубку.

– Ушла час назад, у нее какое-то совещание в соседнем районе, – отчитался дежурный.

– Слушай, не в службу, а в дружбу, зайди, забери отчет для майора Трещихиной, – попросил Якубенко. – У нас с Савиным подвижки в расследовании организовались, так что, сам понимаешь, сейчас не до отчетов.

Дежурный пришел через три минуты, забрал отчет, перекинулся парой слов с Якубенко и ушел. Старлей едва успел прибрать бумаги на столе, когда вернулся Савин.

– Ну? – поднявшись навстречу капитану, протянул Якубенко.

– Дело наше, – отрапортовал Савин. – Собирайся, старлей, едем на квартиру к жертве.

– И чему, интересно, ты так радуешься? Лично у меня это дело энтузиазма не вызывает. – Якубенко выбрался из-за стола. – Помяни мое слово, Рома, намаемся мы с этим фотографом.

– Ничего не поделаешь, старлей, работа есть работа, – философски изрек Савин и вышел из кабинета.

К дому под номером двадцать пять по Звенигородскому шоссе оперативники подошли к пяти часам вечера: время, когда рабочий люд заканчивает смену и оживленная толпа широким потоком покидает проходные заводов и фабрик и спешит к теплу и уюту семейного очага. Едва они вошли в подъезд и приблизились к квартире номер четыре, как услышали шаги на лестничной площадке. Подняв голову, Савин увидел женщину лет шестидесяти пяти, в цветастом фланелевом халате и ситцевом платке на голове, из-под которого выбивались деревянные палочки-бигуди, сцепленные крест-накрест черными резинками из велосипедной покрышки.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровался Савин. – Соседа вашего не видели? Из четвертой квартиры?

– А вы кто такие, чтобы я на ваши вопросы отвечала? – Гостеприимством соседка явно не отличалась.

– Капитан Савин, уголовный розыск, – не желая тратить время попусту, Савин пошел сразу с козырей. – Это, – он указал рукой на напарника, – старший лейтенант Якубенко. Так что насчет соседа?

– Больно много вас тут ходит, – проворчала соседка. – То один приходил, распинайся перед ним, то теперь двое. Да еще и из уголовного розыска! И чего такого интересного вы в Люшеньке нашли? Он к вашему ремеслу точно непригодный. Ни украсть, как говорится, ни покараулить.

Собственная шутка понравилась женщине, и она глуповато захихикала, прикрывая рот ладошкой. Савин и Якубенко переглянулись. Якубенко едва заметно пожал плечами и многозначительно округлил глаза, мол, что я тебе говорил: наплачемся с этим делом. Савин перевел взгляд на женщину и более строгим тоном произнес:

– Гражданка, представьтесь, пожалуйста.

– С чего это я должна вам представляться? Вы к Люшеньке пришли, вот его и пытайте, а я женщина свободная и независимая, мне домой пора. – Она бросила на Савина сердитый взгляд и скрылась за дверью, демонстративно хлопнув ею что было силы.

– Приятная женщина, – заключил Якубенко и улыбнулся: – Может, для начала квартиру осмотрим? Кто знает, что мы там обнаружим. А к горгулье еще успеем, она точно никуда со своего боевого поста не денется.

– Участкового дождаться надо, – напомнил Савин. – Он с домоуправом придет, ключи принесет, так что дверь ломать не придется. Нет, Саша, от доброжелательной соседки нам не отвертеться, и лично я предпочитаю покончить с этим вопросом как можно скорее. Давай так: я иду к горгулье, а ты обойди квартиры на первом этаже. Выясни, кто и когда видел Илью Манюхова в последний раз.

– Уверен, что хочешь сделать это сам? – на всякий случай спросил Якубенко и, получив утвердительный ответ, добавил: – Ладно, дело хозяйское.

Савин поднялся на второй этаж и нажал кнопку дверного звонка квартиры под номером восемь. В это самое время Якубенко уже разговаривал с соседом из первой квартиры. Савин не сомневался, что женщина стоит у двери и слушает, что происходит в подъезде, но открывать не торопится. С минуту голос Якубенко разносился по всему подъезду, но, как только жилец первой квартиры впустил его внутрь и закрыл дверь, разобрать речь стало невозможно. Видимо, любопытство победило, и Савин услышал, как щелкнул замок. Дверь приоткрылась, и перед ним снова предстала женщина во фланелевом халате. Платок и бигуди исчезли, вместо них сморщенное личико обрамляли растрепанные кудри.

– Заходите. – Женщина распахнула дверь и впустила Савина в квартиру. – Вы уж простите, что я с вами так грубо. Времена нынче неспокойные, приходится быть бдительной.

– Похвально. – Савин прошел в узкий коридор, заставленный от пола до потолка деревянными ящиками с консервацией. – Где мы можем поговорить?

– Проходите на кухню, у меня компот на плите, следить надо. – Женщина ухватила Савина за рукав и втащила в кухню, еще более загроможденную, чем коридор. – Садитесь на табурет и постарайтесь ничего не разбить.

Савин занял место у окна и, пока хозяйка орудовала алюминиевым половником в кастрюле, занимавшей почти всю двухконфорочную газовую плиту, с любопытством рассматривал банки всех калибров, в беспорядке наставленные на кухонном столе. Выполнив несложные манипуляции, хозяйка обтерла руки льняным кухонным полотенцем и повернулась к Савину.

– Вот теперь можно и поговорить, – заявила она. – Что именно вас интересует?

– Для начала неплохо было бы представиться, – заметил Савин. – Наше первое знакомство как-то не пошло, так что начнем с чистого листа. Роман Викторович Савин, старший оперуполномоченный Краснопресненского управления внутренних дел.

На этот раз Савин извлек из заднего кармана брюк удостоверение, раскрыл и показал хозяйке квартиры. Та внимательно изучила фото и, кивнув, представилась сама:

– Лядова Тамара Игоревна, водитель трамвая, на пенсии.

– Вот и познакомились, – улыбнулся Савин и приступил к делу: – Тамара Игоревна, как я понял, вы женщина бдительная. Наверняка от вас ничего не скроешь. Не могли бы вы припомнить, когда и при каких обстоятельствах вы в последний раз видели вашего соседа Илью Манюхова?

– У него неприятности? – полюбопытствовала Тамара Игоревна.

– Можно и так сказать. – Савин вздохнул и, поняв, что, не объяснившись с соседкой, рискует весь вечер ходить кругами, отвечая на встречные вопросы, произнес: – Он погиб. Его тело найдено на Звенигородском шоссе.

– Ах, батюшки! – всплеснула руками Тамара Игоревна. – Не может быть! Такой хороший мальчик! Быть может, это ошибка?

– Ошибки быть не может, – заверил Савин. – Его опознал коллега, он и обратился в милицию по факту пропажи Манюхова.

– Пропажи, – еле слышно прошептала Тамара Игоревна. – Ну надо же, такое горе!

– Вы можете вспомнить, когда видели его последний раз? – повторил вопрос Савин, но соседка только головой качала.

– Да как же такое могло случиться? – приговаривала она. – Такой вежливый молодой человек, спокойный, уважительный. Всегда здоровался, сумки мне до квартиры донести помогал. В подъезде не мусорил, курить на лестничную площадку не нырял, как некоторые. И как же такое могло с ним случиться?

– Тамара Игоревна, я понимаю, новость трагичная, но все же попытайтесь вспомнить все, что сможете, – настаивал Савин. – Вы видели его в воскресенье? В этот день он ушел с работы, но добрался ли до дома, нам неизвестно.

– Был! – уверенно сказала Тамара Игоревна. – В воскресенье у меня обычно посиделки. Во втором подъезде у приятельницы собираемся. Так, ничего особенного, несколько подруг. С шести до восьми вечера я по воскресеньям всегда там, но Люшенька пришел в половине шестого.

– Вы с ним общались? – оживился Савин.

– Да, мы столкнулись у подъезда. Я ходила в магазин за сахаром. Накануне извела весь на консервацию, а к посиделкам у Клавдии, так зовут приятельницу, собиралась приготовить сахарные леденцы. Ну, знаете, их еще в миске на газу варят. Разводишь сахар водой, помешиваешь и, когда сахар растворится и станет темнеть, снимаешь и разливаешь на пергаменте. Дешево и сердито.

– Купили сахар? – обреченно вздохнув, спросил Савин.

– Купила, целых пять кило. Еле до подъезда дотащила. Возраст, знаете ли, дает о себе знать, силы уже не те. – Тамара Игоревна потерла натруженные руки. – А Люшенька меня увидел, подхватил сумку и прямо на кухню занес. Хороший мальчик, услужливый! Я его вареньем угостила, он сладенькое любит. Любил…

Тамара Игоревна всхлипнула, Савин поспешил перевести разговор в нужное русло, пока соседка окончательно не расклеилась.

– Он был один? – задал Савин очередной вопрос.

– Кто, Люшенька? – переспросила Тамара Игоревна. – Да, он был один. К нему редко кто приходил, разве что почтальон.

– А как же друзья? Родственники? Или девушка?

– Родственников у него не было, детдомовский он. Сам мне рассказывал, что из Екатеринбурга в Москву приехал, когда из детдома выпустился. Квартиру эту он снимал у достойной женщины. Сама она в пригороде живет, в дачном кооперативе, а квартиру сдает, чтобы на плаву продержаться. До пенсии еще не доросла, а работать здоровье не позволяет, вот и выкручивается как может, – сообщила соседка. – Друзья, если и были, к нему не захаживали. А девушка? Нет, с девушками у него не складывалось. Он скромный парень, не из гуляк. Работа – дом. Дом – работа. Хотя он и дома работал. Наберет пленок и возится с ними в ванной комнате.

– Он брал работу на дом? – удивился Савин.

– Ну, может и не работу. Может, для собственного удовольствия снимки печатал, – пожала плечами Тамара Игоревна.

– Это он вам рассказывал? Про то, что дома работал? – уточнил Савин.

– Нет, сам не говорил. Я как-то к нему заходила. У меня труба в ванной комнате потекла, и я хотела воды набрать. – Тамара Игоревна чуть смутилась. – Тогда и видела: вся комната в пленках, фотоснимках, а в ванную так и вовсе не зайти. Он на меня тогда сильно рассердился, отругал, что не в свое дело лезу.

– И какое же дело было не вашим?

– Так работа его на дому, – пояснила Тамара Игоревна.

– Не могли бы вы рассказать об этом случае поподробнее?

Тамара Игоревна немного подумала, смущенно откашлялась и приступила к рассказу. Произошло это чуть меньше года назад. Тамара Игоревна давно сгорала от любопытства, желая посмотреть, как живет ее сосед, а тут случай удачный подвернулся. С соседями она не слишком дружно живет, потому что требует от них порядок в подъезде поддерживать. Они, ироды окаянные, то окурков на лестничной клетке накидают, то мусор из квартиры в общий коридор выставят, а Тамара Игоревна не из тех людей, кто подобное безропотно терпеть будет, вот и не жалуют ее соседи. Все, кроме Люшеньки, который и сам чистоту любил.

Вот почему, когда у Тамары Игоревны прорвало проржавевшую трубу и ей пришлось перекрыть воду на всю квартиру, чтобы не залить соседей снизу, ни к кому из соседей она обратиться за помощью не смогла. Клавдия, подруга из соседнего подъезда, уехала на месяц к дочери, нянчиться с внуками, так что оставался только Люшенька. Спустившись на первый этаж, Тамара Игоревна долго звонила в звонок, прежде чем Люшенька ей открыл. За это время любопытство дошло до наивысшей точки накала, и соседка, бесцеремонно отстранив удивленного парня в сторону, прорвалась в квартиру, на ходу сообщив о своей проблеме. Но когда она оказалась в квартире, то от удивления раскрыла рот и чуть не уронила захваченное для воды ведро. Комната была буквально завалена всевозможными коробками с химреактивами, папками с пленками, фотоаппаратами и прочими фотографическими принадлежностями. И это у Люшеньки, которого она считала образцом чистоты и аккуратности!

Она было начала отчитывать парня, обвиняя в неряшливости, но тут произошло совершенно невероятное: всегда спокойный Люшенька набросился на нее с упреками! Дескать, нечего лезть в чужую жизнь, ее в дом никто не приглашал, и как он распоряжается своей собственностью, не ее собачье дело! Ругается, а сам фотографии со стола сгребает и в коробки рассовывает. Оторопев от неожиданности, Тамара Игоревна, позабыв ведро, убежала к себе. А через полчаса пришел Люшенька, принес полное ведро воды, долго извинялся, объясняя свой срыв большим количеством работы. Сказал, что взялся подкалымить, да в сроки не укладывается, вот и сорвался. На этом инцидент был исчерпан, между соседями восстановился мир, но в квартиру к соседу Тамара Игоревна больше не рвалась.

Выслушав рассказ о посещении квартиры соседа, Савин вернулся к воскресному вечеру, но ничего существенного Тамара Игоревна добавить не смогла. После того как Илья Манюхов отнес соседке сахар, она занялась приготовлением лакомства и на наблюдение за соседями времени не осталось. После она ушла к подруге, а когда вернулась, почти сразу легла спать, так как пригубила в гостях пару рюмок самодельной наливки, а спиртное всегда действовало на Тамару Игоревну лучше снотворного. Илью больше не видела, ни в тот день, ни в последующие. Подозрительных лиц в подъезде тоже не встречала, с друзьями Манюхова не знакома, о его проблемах не осведомлена. Поблагодарив соседку за помощь, Савин попрощался и ушел.

Спустившись на первый этаж, он увидел там участкового милиционера. Опершись о входную дверь квартиры погибшего, он глазел в потолок, и вид у него при этом был невероятно довольный.

– Здравия желаю, товарищ Петров, – шутливо поздоровался Савин.

Участковый уполномоченный Петров, двадцати двух лет от роду, работал в отделе второй месяц и еще не приноровился к своим обязанностям. В силу своей молодости данное обстоятельство смущало Петрова, а беззлобные подтрунивания товарищей по оружию только усугубляли ситуацию. Вот и сейчас то обстоятельство, что старший по званию застал его в мечтательной позе, заставило Петрова покраснеть. Оторвавшись от двери, он вытянулся по стойке «смирно» и громко отрапортовал:

– Здравия желаю, товарищ старший оперуполномоченный. Сержант Петров прибыл в ваше распоряжение!

– Вольно, сержант, – пряча улыбку, проговорил Савин. – Управдома уведомил?

– Так точно, товарищ старший оперуполномоченный, уведомил. Получил ключи в наше распоряжение.

– А где сам управдом?

– Не смог подойти по семейным обстоятельствам. – Петров снова смутился. – Жена в позу встала: портки отобрала, сказала, никуда не пойдешь.

– Боевая жена, – пошутил Савин. – Ладно, справимся без него. Пройдись по соседям, приведи понятых.

– Слушаюсь!

– И Якубенко найди, он где-то здесь по квартирам ходит. Пусть подтягивается, – приказал Савин. – Сменишь его, поговоришь с соседями. Выясни, чем наш пострадавший дышал.

– Понял, товарищ старший оперуполномоченный, – Петров рванулся с места.

– Петров, стой! – остановил его Савин. Тот удивленно воззрился на старшего по званию. – Ключи, – коротко сказал Савин.

– Точно! – Петров ударил себя ладонью по лбу. – Простите, вот они.

Передав ключи Савину, Петров дождался, когда капитан откроет дверной замок, и только после этого отправился по соседям. Савин вошел в квартиру. Узкий коридор ничем не отличался от множества коридоров, в которых довелось побывать Савину в силу своей профессии. Деревянная дверь с двух сторон обтянута искусственной кожей, подбитой технической ватой. На стене металлическая вешалка на четыре крючка с сетчатой полкой для шапок. Деревянный короб на две полки под обувь, у двери вязаный половик из цветастых ниток. Савин щелкнул выключателем, на потолке зажглась сороковаттная электрическая лампочка, вкрученная в черный пластмассовый патрон. Плафон отсутствовал, что тоже было не редкостью.

Савин прошел дальше, слева по коридору располагалась кухня: помещение в четыре квадратных метра вмещало в себя квадратный стол, два деревянных табурета, окрашенных в синий цвет, холодильник марки «Мир» с массивной хромированной ручкой, эмалированная раковина с навесной сеткой-сушилкой сверху, деревянный стол-тумба для хранения продуктов и навесной шкаф без дверок. На окне стоял горшок с геранью, которую давно следовало полить. На карнизе висела тюлевая занавеска, доходящая до середины окна. Савин заглянул в холодильник: на полке лежал брикет масла, с полдесятка яиц и початая бутылка кефира. В морозильной камере – коробка с пельменями. На нижней полке пара луковиц и пакет с морковью.

– Что-то интересное? – услышал он за спиной и оглянулся. В дверном проеме стоял старлей Якубенко.

– Не слышал, как ты вошел. – Савин закрыл холодильник.

– Я не шумел. – Якубенко огляделся. – Неплохая квартирка.

– Это не его. – Савин развернулся и открыл стол-тумбу. – Съемное жилье. Квартирная хозяйка проживает где-то в пригороде.

– Горгулья рассказала? – догадался Якубенко.

– Она самая. Тебе что-то полезное удалось узнать?

– Пока ничего. Видимо, в этом доме одна горгулья страдает от любопытства. – Якубенко подошел к окну, открыл дверцу «зимнего» холодильника, встроенного в стену под подоконником, присел и начал разглядывать его содержимое. – Обошел три квартиры, и ни один из жильцов представления не имеет, когда их сосед последний раз был в квартире… Ого, а это что такое?

Якубенко вытащил на свет тряпичный узел, перетянутый шпагатом. Разложив узел на столе, он огляделся в поисках ножа.

– Подожди понятых, – напомнил Савин. – Вдруг там что-то полезное.

– Да брось, мы же не место преступления осматриваем, – отмахнулся Якубенко.

– Ты этого не знаешь, – неопределенно ответил Савин. Он успел осмотреть стол и собирался перебраться в комнату. – Оставь узел здесь. Пойдем, осмотрим комнату.

Якубенко с неохотой подчинился. Они прошли в просторную комнату, по пути заглянув в ванную. Там Савин ожидал увидеть пленки, подсыхающие на бельевых веревках, и всевозможные приспособления для фотографии, но увидел лишь стандартную ванную комнату с мочалкой и парой кусков мыла в старенькой мыльнице. Комната выглядела чистой и опрятной, несмотря на старую мебель. В центре комнаты лежал потертый ковер, обшитый по периметру белыми кистями. У стены стоял громоздкий диван с тремя подушками. Поролон в подушках был изрядно промят в тех местах, где чаще сидели. Зеленая шерстяная обивка в катышках, но хозяин не стал застилать ее покрывалом. Рядом пристроился трехстворчатый шкаф с зеркалом по центру. Тусклая трехрожковая люстра запылилась, слой пыли лежал и на комоде из красного дерева, украшенном витиеватой резьбой.

Оперативники приступили к осмотру. Спустя пятнадцать минут комната была осмотрена: шкафы открыты, ящики комода выдвинуты, подушки на диване сняты. Савин стоял посреди комнаты и задумчиво смотрел на дело своих рук.

– Знаешь, что не дает мне покоя? – обратился он к напарнику. – Соседка, Тамара Игоревна, сказала, что Манюхов подрабатывал на дому. Печатал фотографии. Странно, что мы не нашли ни одного снимка, ни одной пленки. Только проявитель и кое-какую мелочь. Интересно, куда все это делось?